Личный вид из личного окна

 Вид из окна сегодня приобрел ценность, вернее стоимость, выраженную в тривиальных денежных единицах. К виду из моего окна это не относиться, за него и копейки, пожалуй, не выгадаешь. Но он таки есть, и о нем можно таки что-то сказать. Если совсем коротко, тогда так: «А из нашего окна – только серая стена…» Более развернуто: «Окно выходит в питерский двор-колодец, этим сказано все. Напротив только серая стена с окнами, близнец той, на которой расположено мое окно». Это правда, но не вся.
   Сейчас двор загроможден сугробами снега и льда, которые всю зиму сбивают с крыш, не затрудняясь вывозить куда-нибудь прочь. Снег копится, копится, и только регулярные оттепели, что подтапливают его, не позволяют сугробам достичь уровня второго этажа, откуда я на них и смотрю. Сугробам даже удалось, то, что никак не удавалось жильцам,- выгнать помойные баки за пределы двора, для них просто не осталось места. Но многие попрежнему оставляют свои мешки с мусором на привычном, хоть и пустом месте, надеясь, наверное, на внезапную материализацию баков. Не сомневаюсь, придет лето, и помойка вернется на свое место в левый угол двора, и я снова буду любоваться зелеными баками, и каждое утро, часов этак в 5, слушать железное лязганье ворот, через которые они выезжают к мусоросборочному грузовику.   
   В одном сугробе, как в берлоге, зимуют старые невыездные жигули. Углядеть, что под снегом скрывается машина, можно только с одной стороны, где виден кусочек жигулевского окошка, как глаз засевшего в засаде зверя.    Тропинка от двери подъезда к подворотне вьется прямо под стеной дома, и в одном месте прямо над  ней свисает с крыши снежно-ледяной язык, здесь лучше идти, задрав голову вверх, может удастся уследить немаловажный момент его старта вниз. Когда на улице плюс, с крыши на тропинку включают душ, намыться не намоешься, но подмокнешь основательно.  К середине двора тропинка превращается в дорожку достаточной ширины для того, чтобы на нее поставить машину. К сожалению, прохода между машиной и сугробом при этом не остается, и приходится змеиться, стараясь не ускользнуть под колеса.
   Постоянно живущих во дворе машин зимой остается не много. Выезжает каждый день только одна, выкопанное для нее в сугробе место, хозяин, уезжая, перекрывает железной лесенкой, как решеткой, «Не занимать!»    Крыши двух подвалов, новые жестяные и блестящие осенью, зимой приобрели замысловатую форму после регулярных ледяных бомбардировок. Таджикские дворники, швыряющие глыбы сверху, очевидно питают особую ненависть или к ровным блестящим поверхностям, или к крышам и козырькам вообще. Вопрос к социопсихологам, если такие существуют.   Для сравнения,  ни одна гостиница вроде Астории или Петропаласа, ни один бизнес-центр не украшены разбитыми козырьками, видимо с их крыш снег убирает какая-то иная раса, создавшая технологию уборки без разрушений, совершенно не знакомую работникам ЖКХ.
    Им многое не известно, хотя и касается профессиональных обязанностей, зато я неплохо могу предсказывать будущее. Предвижу, что когда начнет таять снежный Эльбрус в нашем дворе, талая вода потечет в подвалы, и тогда из моего окна будет виден трактор с толстой кишкой, под жизнерадостное «дыр-дыр-дыр», высасывающий эту самую воду.      
   Вот собственно и все, что я могу увидеть из своего окна, не пытаясь свернуть шею и заглянуть в подворотню. А там, между прочим, уже несколько месяцев ищут трубу, выкапывая и вновь зарывая яму за ямой. Но поиски трубы под землей – это вам не то, что искать Чарли в джунглях, это две большие разницы. И можно не сомневаться, рано или поздно (скорее поздно) труба будет обнаружена, и мы все сможем ею полюбоваться. А пока поиски продолжаются, и география, начиная с моей подворотни, и далее выплескиваясь на улицу, меняется каждый день. Впадины и горные вершины сменяют друг друга как на заре существования нашей планеты. И если поздно вечером вам удастся свалится здесь в яму, значит завтра на этом же месте будете штурмовать перевал через песочную кучу. Примета такая.