Стерлядь

 
Дед услышал от соседа, что в Суре вновь появилась стерлядь и даже стала брать на закидные удочки на овсянник. Правда, как пояснил Михаил, была очень мелкая. Гвоздики-то и раньше как помнит дед, тоже клевали и их тогда приходилось выпускать опять в речку. А сейчас, наверно, мало кто отпустит, размышлял дед, но если уж мелочь клюёт, то и крупная должна быть. И вдруг ему вновь захотелось на рыбалку. Да так, что он стал искать припрятанные в сарае закидные удочки. Нашёл он там и старый керосиновый фонарь, как его раньше называли, «летучую мышь», с которым он когда-то рыбачил по ночам. Принёс и положил всё в сенях, решив посмотреть и отремонтировать.
Жена, увидев это, начала недовольно что-то ворчать. Дед, услышав её, коротко, но твёрдо сказал:
- Не брюзжи. Вот возьму и пойду!
Он сел и стал перебирать снасти. И только как он взял в руки удочки, словно наяву стали появляться, как живые, картины из прошлого. Как будто они притаились и жили в этих нехитрых приспособлениях, палочках с леской и крючками.   
 Он увидел себя мальчишкой с такими же удочками, спешащим на красавицу Суру. Вот он вышел из дома. Прошёл по своей улице и спустился с Горюновой горы. А там мимо нефтебазы  по мостику через речушку Промзу. По Ёрзовке дошёл до моста через Суру. А вот она и печина на той стороне реки. Сколько раз он сюда приходил и охотился на стерлядку. Вначале он раздевался и доставал из воды крух ила и выбирал из него вкуснейшую наживку для стерляди – овсянник. Так местные рыбаки называли бабочку однодневку. Потом он торопился забросить удочки. Сильно раскачивал рукой грузило и старался закинуть снасть как можно дальше в воду. Но ему постоянно не везло. Клевала и попадалась на крючок разная мелочь, пескари и ерши, а вот стерлядь почему-то нет. Как бы не просил он этого у реки.
 И вот однажды он увидел двух рыбаков, плывущих на рыбачьих лодках от моста вниз по Суре. Лодки плавно и легко скользили по серебряному зеркалу воды. Это были специальные выдолбленные из ствола ветлы ботники, так ещё называли эти лодки. В посёлке были настоящие мастера по изготовлению таких лодок. Иван, который управлял одной из них, был хорошим специалистом в этом деле. В другой лодке, ловко орудуя одним веслом, плыл Александр, сын Ивана. Он слыл большим мастером ловли стерляди на закидные удочки. Дед в то время хоть и был парнишкой, но многие знали его в посёлке по отцу. Посёлок-то их был не особо велик. Пройдёшь по улице, и тебя многие увидят и обсудят до десятого колена. Узнав плывущих на лодках рыбаков, дед помнит, поздоровался с ними. Те тоже ответили ему, а Александр ещё к тому же сказал:
- Я смотрю, ты больно далеко забрасываешь. Здесь надо метров на десять, на двенадцать, не больше. Ты попробуй. 
Дед вспоминает, как бесшумно проплыли мимо него рыбаки, как он выбрал из воды леску вначале одной закидной удочки. И, разводя руки в стороны, отмерил десять метров и вновь забросил её. Потом выбрал из воды леску второй и отмерил двенадцать метров, и тоже забросил. Сколько прошло времени, он не помнит, но, наверно, очень мало. Рыбаки на лодках даже ещё не успели скрыться за изгибом реки. Короткое ореховое удилище одной из закидных, где он отмерил десять метров, вначале кивнуло раз, потом второй, а потом и третий. Дед не помнит, как выдернул он тогда воткнутое в берег удилище, как дёрнул его на себя. А вот когда перехватил левой рукой леску и начал её выбирать, то понял, что там, в воде на крючке, уж точно не пескарь или ёрш. Леска натянулась и ходила из стороны в сторону, и чувствовались её рывки. А вскоре,  помнит он, увидел тогда в воде, у берега, как ему показалось, огромную рыбину. Это была стерлядь. Его первая стерлядь, которую он так хотел поймать и вот, наконец, поймал. Он с трудом верил в это счастье. Сердце его быстро-быстро забилось в груди. Руки слегка задрожали, но он не растерялся, и, крепко держа леску в руках, побежал подальше от воды. Остановился он только тогда, когда рыба была на берегу на безопасном расстоянии от её стихии. Увидев, что она слетела с крючка, он бросился и упал на неё грудью, при этом уколовшись об её острые шипы. Затем, усевшись на рыбу верхом, стал держать её ногами. Он, путаясь в одежде, быстро снял с себя рубашку и завернул в неё стерлядь, и только после этого отдышался и немного пришёл в себя. Потом как попало, сильно торопясь, смотал удочки, постоянно посматривая на завёрнутую в рубаху добычу, которая пыталась делать движения и выбраться на свободу. Бросив удочки в высокую траву на берегу, он побежал домой.  Пробегая по мосту, споткнулся и чуть не упал и не выронил драгоценную добычу. Мужик, дежуривший на барже, с помощью которой разводили мост, чтобы пропустить катера и баржи, удивлённо посмотрев на него, спросил:
- Ты што это, сынок? Што случилось? Што так бежишь?
- Ничево не случилось! Рыбу поймал! Стерлядку! Вот што случилось! – не останавливаясь, на бегу, радостно  крикнул ему он в ответ.
Прижимая к груди свёрток, он то бежал, то переходил на шаг, стараясь как можно быстрее добраться до дома. А в голове билась радостная мысль:
- Счас я им покажу. Счас я их обрадую.
- Ты бы лучше делом занялся. Ведро бы вон вынес. Воды для поливки запас. Луку к обеду нарвал, – услышал он недовольный голос жены. – А ты тут принёс свой хлам, только грязь разводишь.
- Тьфу ты, – сплюнул  дед, оторвавшись от удочек.
Он встал и размял затёкшие ноги. На его лице было выражение, словно его оторвали от телевизора, где он смотрел любимый фильм.
После обеда дед вновь уселся за ремонт удочек. И надо же, словно кто вновь включил телевизор, опять к нему явились картины – воспоминания.
- Так, вот эта, пожалуй, не пойдёт. Леска вся испрела. Удилище треснуло, – рассуждал он вслух. 
Дед вспомнил, как тоже мальчишкой  не заметил подобных изъянов на удилище и чуть не упустил хорошую стерлядку. А всё на том же любимом местечке за печиной. И клюнула она тогда хорошо. Можно сказать, даже здорово. Удилище аж чуть не до воды кивнуло. Помнит, подсёк он её тогда ловко, а затем услышал вначале треск, а после увидел отплывающий от берега обломок удилища. И тогда он прямо в одежде нырнул в воду и уж не помнит, как ему удалось схватить изломанную снасть и выбраться с ней на берег. Он, не обращая внимания на стекающую  с него воду,  начал быстро выбирать леску. Та легко вынималась из воды, и он не чувствовал никакого сопротивления, какое обычно оказывала пойманная рыба. Он едва удержался, чтобы не закричать от обиды, что так всё глупо получилось. Что он упустил добычу. Но что это? Леска вдруг натянулась, и на глади воды появилась стерлядь неплохих размеров. Затем она нырнула в глубь и, вырвавшись от туда, выпрыгнула высоко в воздух, и, как говорят, дала свечу, пытаясь освободиться от поймавшего её крючка. Но всё, к счастью, обошлось. Вскоре она плавала в воде, но только уже на надёжном и прочном кукане. А он, довольный, снял с себя мокрую одежду, отжал и повесил на прибрежные кусты.
- Ну, смотри-ка, опять ерундой занялся, – услышал вновь дед слова жены. – Приляг, отдохни маленько. Што тебе неймётся? Или вот иди, закрути лучше банку с огурцами. У меня што-то не получается. И куда же это ты у меня навострился?
- Куда, куда, на Суру, за стерлядкой! Вот куда, – сказал дед, орудуя закруткой.
- Так её там давным-давно уж нет. А помню, какая была! Ты тогда килограмма на три с половиной как-то привёз.
- Это мы тогда, вообще-то, за карасями поехали. На Красный яр. Там озеро недалеко от Суры. Метров сто, не больше. И за одним другом, помню, ещё в Лаву заехали. Он сетёшку для верности взял, чтобы на уху наверняка поймать. Приехали мы, а с нами ещё был Николай Иваныч с внучатами. Ну, ты ево знаешь. Он на соседней улице жил. Без руки, а рыбак был заядлый.
- Так как же это он? Червяков-то ему кто на крючок насаживал, с одной рукой-то? Внуки, што-ли? – спросила деда жена.
- Да нет, почему же, он и сам мог? – ответил дед.
- Как он их, зубами, што-ли, держал, когда насаживал? – допытывала жена деда.
- Конешно, зубами, – пряча улыбку, ответил серьёзно дед.
- Фу, гадость какая! Как это он только мог? Я, вот убей, ни за што на свете, заразу такую и в рот! – скривив лицо и закрыв глаза, сказала жена.
- А он их, прежде чем насаживать, процедуру с ними одну делал,  дезинфекцию, – ответил дед.
- Это ещё какую дезинфекцию? – не поняла жена, внимательно смотря на мужа.
- Очень простую. Он, прежде чем червяка в рот брать и на крючок насаживать, он ево в стакан с водкой опускал. А потом когда насадит, рот водкой прополаскивал, а водку затем проглатывал, – серьёзно без улыбки пояснил дед.
- Вот что я тебе скажу. Язык твой-враг твой, был и до старости остался, – с обидой сказала жена.
 - Да ладно уж. И пошутить нельзя.
- Надоели мне за жизнь твои шуточки!
- Ну как он червяка-то? Между коленок зажмёт и крючком его подцепит, и все дела тут, – уже серьёзно сказал дед. – Так вот, мы тогда стали в озере-то ловить. А в нём карась чуть больше пальца, и ведь надо, весь такой. Как один. Я помню, ещё на лодке заплыл. И туда, и сюда, и прикормку кидал. Всё одно. Думаю, нет, с такой рыбой ты меня домой не пустишь. Ну и ловить перестал тогда. Прикинул, если утром так же будет, уйду на Суру. Хорошо, што с собой закидные взял.
Заварганили мы тогда уху, помнится, целое ведро из этой мелочёвки. А тут  гром, гроза. Дождик, правда, так, малость сбрызнул и перестал. Уху мы потом доварили. Николай Иваныч внукам говорит, чтобы принесли из машины перцу. Какая уха без перца? Те спрашивают, сколько нести. Дед им говорит, чтобы несли весь. Бабушка должна положить на целое ведро, ну и чтобы высыпали сразу.  Те взяли и бухнули. Мы туда, сюда, но было поздно. Попробовали ложкой, а эта уха до задницы, кишки продирает. Изо рта и штанов искры вот, вот полетят. Огнетушитель хоть из машины бери.
- Ну и как же вы? – спросила жена деда.
- Как на рыбалке и на охоте-то? Достаём бутылку. Разливаем. Ну и за неё. Штобы ни чешуи и не хвоста. В общем, за удачу. Выпили по одной. По ложечки ухи хлебнули. И ложки положили. Поговорили малость. По второй пропустили. Перец тем временем малость осел на дно. Мы уже по несколько ложек съели. Только ложками приходилось работать по тише, што бы перец со дна не поднимать. А когда вторую бутылку открыли, то не заметили, как ложками до дна ведра добрались.  А тут дождик. Мы в машину и спать. Утром опять рыбачить. Только карась за ночь нисколько не подрос. И я тогда, как говорят, закидные удочки в зубы, ноги в руки и на Суру. Нарыл в круче овсяннику, в одном месте попробовал, закинул ничево. Перешёл выше печины и только забросил, вот она и взяла. Только я её вытащил и на кукан приладил, пароходишко этот идёт, на воздушной подушке. Волну как поднял, ну и всё. Вся рыба, видно, разбежалась. Потом всё только вроде бы успокоилось, он обратно идет. Все надежды у меня и рухнули. А тут друзья идут. Они там ещё раз уху варили. Подлечились. У них настроение хорошее. Стоят на круче и мне всякие шуточки отпускают. Ну, мол, как клёв? А у нас, наверно, клевало лучше. Я так потерпел немного, потом говорю, чтобы они посмотрели, там у дерева, што склонилось в воду, вроде там што-то плавает. А они опять мне, что очки и бинокль в машине оставили. И што они ничево таково там не видят. Пришлось кукан самому ближе к берегу подтянуть. И тут, увидев стерлядь, они сразу помню, замолчали и переглянулись, а потом все дружно побежали к машине за снастями. Но, увы. Долго мы тогда ещё сидели, но поклёвок ни у ково не было.
- Давно ты не хвастался. Вот тебе губу-то и разъело, ты и навострился. Думаешь, опять, как тогда повезёт? Не знай. Навряд-ли, – покачав головой, сказала жена деду.      
 - Да уш. Везенье-то дело такое, – согласился  дед. – Порой другой закон действует. Даже не поймёшь какой. Вот мы с другом Степаном тоже где-то в тех местах рыбачили. Только мы туда с нашей стороны на машине подъезжали. А на другую, на правую сторону Суры, мы тогда переплывали на лодке. Да, может я тебе и рассказывал? Нет. Переплыли мы как-то утром рано. Дело было после дождя. Он где-то там, в верховьях Суры, прошёл. И вода у нас здесь прибыла. Подплыл я к месту, где раньше рыбачил, смотрю, песок затоплен. А чуть в стороне такая земляная глыба выступает. Она чем-то на шар была похожа, выступающий из воды. Вот я подумал, с неё и порыбачу. Лодку резиновую причалил рядом, взобрался на это место. Пару закидных удочек забросил, вроде бы ничиво. Правда, места маловато.
- Короче не можешь? А то рассусолил, – сказала жена деду.
- А если короче, долго ничего не клевало. Потом поклёвка. Подсекаю, вытаскиваю- стерлядка. Не больно большая, но и не маленькая. С крючка снял и хотел в лодку бросить. Смотрю, в ней грязи полно, думаю, нет, в жабры набьётся. И стал по карманам кукан искать. Встал во весь рост, по карманам хлопаю левой рукой, а правой за жабры стерлядку держу. И вдруг чувствую, равновесие теряю, ну и замахал руками, как словно взлететь хочу. Качался-качался, мотался-мотался, махал-махал. Да так махнул, что стерлядь-то у меня из руки в воду и полетела. Метров на пятнадцать я её маханул. Ну и заорал я тогда, вроде того, такие слова, что в текстолитовую шестерню газораспределительнова механизма! В дуб её мать корня кубическова возведи! Ну и так далее. А Степан-то слышит, а не поймёт, чо это я такое кричу. Спрашивает. Ну а я ему, мол, разнеси её неси, чистая теперь стала. А он только одно слово чистая и разобрал, а кто чистая, не поймёт. Ну и пришлось ему всё по мужски объяснить. Я с расстройства бросил рыбачить, сел в лодку и уплыл. Переплыл, лёг в машину. Хотел задремать, успокоиться, да только куда там.
- Иди, Христа ради. А то голову от твоих рассказов что-то сверлить начало, – потирая лоб, как после ушиба, сказала жена.               
 - С этими бабами всё ни славу богу. То это не эдак, то это не так, – сказал дед, возвращаясь к своим удочкам.
В этот раз ему попалась удочка с грузилом и тонким, напрямую разогнутым крючком на поводке. И он сразу всё вспомнил. На неё он охотился там, за Никольской горой. Много тогда здесь народу рыбачило одно время, только вот не все ловили. А тоже стерлядь клевала. Они со Степаном туда тоже наладили. Што-то только вначале у них не заладилось. Рядом с ними люди  ловят, а они нет. И тогда дед, помнит, ушёл в самый низ, где народу нет. Раньше тут на берегу склады заготзерна были, и надыбал он там местечко. Правда, ни сразу, но нашёл, где ход у стерляди. Пришлось снасть забрасывать, где-то на двадцать три метра. Стал немного ловить и молчал об этом. Даже Степану не сказал. А тот всё метался, садился на те, места, где кто-то ловил. Но ему или не везло, или не на то расстояние он удочки забрасывал. Не ловилось у него, и всё тут. И тогда он пошёл на хитрость. И надо же выбрал время. Звонит, помнит дед к вечеру. Вначале разговор о том о сём. Потом говорит, что сегодня уж на рыбалку,  наверное, не пойдём. Говорит, там, видишь на улице, гром, гроза, тучи надвигаются, уж если пойдём, то завтра. Так и решили. А в конце разговора просит сказать, как другу, что ловишь ты там или нет. А сам божится, что никому говорить не будет, и на моё место садится рыбачить не собирается. Да и не знает, на какое расстояние там забрасывать. А сам говорит, что думает метров на двадцать пять, наверное, надо. И дед тогда решил проверить друга, если он ему скажет, на сколько забрасывать надо. Поедет тот сегодня один, или нет? Взял и сказал.
Утром деду позвонили и сказали, что его друг ходит на работе и всем рассказывает и показывает, как он вчера двух стерлядок огрёб. Вот тебе и друг. Вот и не поедим. И в следующий раз дед пошёл на рыбалку один. Он сидел, как обычно, на своём месте, но поклёвок не было. Тогда уже был конец июля. Это то время, когда начинал вылетать или как говорили, сорится овсянник. И клёв стерляди начинал немного угасать. Ей начинало хватать любимого корма и так. Но всё же она немного, но брала. И дед не терял тогда надежды. Вскоре к нему присоединился Василич, старинный или, как говорили, бывалый рыбак.
Начинало темнеть, но клёва попрежнему не было. Они зажгли керосиновые фонари и продолжали ждать поклёвки. Дед посмотрел на старого друга, «летучую мышь», который сейчас стоял рядом с ним в сенях. Он хорошо помнил, как они начали в то время разговор с Василичем, почему и от чего не клюёт. Тогда он стал доказывать Василичу, что крючки у них тяжёлые, и от этого поводки плохо играют в воде. Что надо крючки по тоньше и полегче, и что у него есть такие, но слабые и разгибаются, и не выдержат хорошую рыбу. Василич, помнится, стал его уговаривать, чтобы такой крючок он опробовал. На любой почти крючок, говорил он, можно, умеючи, рыбу вытащить. Дед тогда сопротивлялся в душе, но всё же взял и привязал тонкий крючок. Помнит, выбрал и насадил самую крупную наживку, и забросил. Ждал тогда несколько минут, и потом последовала поклёвка, которая немало удивила Василича.  Дет вспомнил, как он плавно и нежно подсёк и, взявшись за леску, сразу почувствовал крупную добычу. И нутром почуял, что не вытащит он её. Василич, видя его волнение, подошёл к нему и стал давать советы. Дед сейчас вспоминает, как он мягко и ласково обращался с выбираемой им леской, медленно подвигая добычу к берегу, с которого Василич был готов зайти в воду, и руками ещё в воде взять улов. Не доходя метров двух до берега, стерлядь почуяла, что глубина воды становиться всё меньше и меньше, а  берег всё ближе. А ей так не хотелось на нём оказаться. Стерлядь плавно всплыла на поверхность, это была хорошая рыбина, и сейчас, она вновь как бы появилась перед глазами деда. Василич тогда замер и не мог отвести глаз от стерляди. А та вначале медленно развернулась хвостом к берегу, а затем резко рванула вглубь, взметнув в воздух большое количество брызг. В это время, помнит дед, леска натянулась сильнее, чем струна, и издала жалобный звук. А затем из воды вылетело грузило, вместе с леской и поводком и, чуть не ударив деда по голове, упало на берег. Вот и тогда он, как и сейчас, внимательно рассматривал крючок, выпрямленный сорвавшейся с него рыбой. Только тогда он был гораздо моложе и не думал о том, что это была последняя стерлядь, сорвавшаяся с его снасти. И было это не потому, что он не мог или не хотел её ловить. А потому, что она просто исчезла из его любимой реки. А если она и водилась, то в таком количестве, что её поймать на удочку можно было только лишь случайно. Но вот новость, которую ему сказал сосед, вновь зажгла в его душе огонёк надежды и такие сильные воспоминания.