Избежать

На дне своей преувеличенной — вне всякого сомнения, преувеличенной — тоски, я всеми силами стараюсь не увидеть смех, веселье и радость. Но я их не виню, это совсем не их вина, что они так навязчивы, ведь на этом самом дне нет ничего, а стало быть, самое место там оказаться тому, что в корне противоречит обстоятельствам места. Затрачивая немалые силы на игнорирование этих состояний (правильнее раздражителей), мне полагается награда — я могу посмеяться, повеселиться и порадоваться. А весь этот процесс можно обозначить, как определение страдания. Сосуд тоски полый, и на самом деле мне совсем ничего не стоит из него выбраться, я бы мог проделать это с лёгкостью присущей диким животным, преодолевающим естественные препятствия своих ойкумен. Но я не от начала до конца зверь (инстинкт). Он мог привести меня сюда, но не может вывести. Он и привёл, он долго нёс в своей хищной пасти мою, как бы, душу и, в конце концов, бросил её мне на это самое дно. Возможность возвыситься со своей душой я исключаю. Я не могу воспользоваться ею с целью выбраться оттуда, куда попал по своей вине, дав инстинкту возобладать, и душа здесь ни при чём. Значит остаюсь. Сосуд радости же не полый, в нём не так легко двигаться, как в полом сосуде тоски, в котором, впрочем, двигаться, в общем-то, незачем. На дне сосуда радости я находился, будучи очень молодым. В него меня привёл страх и непонимание. Я боялся от того, что не понимал и не понимал от того, что боялся. В сосуде радости было не плохо и не хорошо, разве что только там не было свободы, коей вдоволь в сосуде тоски, хоть в ней там и нет особой нужды. В нём нет свободы, зато ты защищён чем-то невидимым, что наполняет этот сосуд, результатом уравнения, сложившейся готовой формулой примирённых (пойманных и сжиженных) состояний радости и веселья. Здесь за смех, радость ты вынужден платить, вынужден грустить, такой непонятной, неопознанной грустью, отличной от той, которую испытываешь, находясь только в сосуде тоски. Хоть ты и защищён — что тебе, безусловно, только кажется, — не покидает ощущение, что сосуд радости находится в сосуде тоски. А истерзанную клыками хищника душу можно наблюдать только на дне сосуда тоски, и, ведь, нельзя без души. Так ты и оказываешься на дне сосуда тоски. Стенки сосуда радости расширились до стенок сосуда тоски, ведь душа входит в нерушимую формулу твоей жизни, без которой ты распадёшься на обособленные друг от друга частицы.

Так что же есть моё страдание: вот он я, поражённый, но не раненый, истерзанный, но почти не задетый, непобеждённый, но не участвующий, порочный, но не виноватый, гордый гордый гордый, но не смотрящий в зеркало. Так что же, что же есть моё страдание? Перестать искать ответ на этот вопрос, может быть единственный способ — вне всякого сомнения, временный, — страдания избежать. А вот и награда - затишье. Попробую избежать и её.