Часть 1. Прыгуны. Глава 14. Пикантный случай

     Предыдущая глава http://www.proza.ru/2019/10/07/1677
               

                Тула. Центральный район. Проспект Ленина. Вечер. 22 августа 2001 года

              — А сколько стоит вечер, проведённый с вами? — широко и приветливо улыбаясь, проговорил Мансуров Вадим.

              — !!! — Мария Андреевна оцепенела. Она сразу признала этого, нагло щерящегося и вглядывающегося в неё сейчас так остренько прищуренными глазёнками, паренька. Конечно же, это был не кто иной, как её ученик. Этот юноша завсегда сидит за третьей партой от двери в крайнем ряду по левую сторону. От невзначайки и непредусмотренного эксцесса у женщины (как ей почудилось), по меньшей мере, что-то сначала в предсердии лопнуло, а следом и рухнуло. Вдогонку, по всему телу будто бы пробежал разряд молнии. Как могло так получиться, что она не заметила его? Она вышла-то из общего круга сподвижниц всего на пару секунд, буквально чтобы отвлечься, пройтись да размять малость ноженьки. Откуда он мог взяться?! Как бес из табакерки! Мария лихорадочно рванулась было прочь, но вдруг осознав, что, если она сейчас просто ретируется, пользы никакой не будет, наоборот, таким образом можно только навредить, обострив афронт разоблачения. В её взгляде, в её вспыхнувшем выражении личика невольно промелькнула дурно скрываемая оторопь, как пить дать, примеченная наблюдательным акселератом.

          Так и не сделав ни шагу, и лишь встревожено обернувшись в сторону возможного клиента, она натянуто оскалилась в ответ на прямолинейный вопрос.

          А дело в том, что Мария Андреевна работала в среднем учебном учреждении учительницей русского языка и литературы и по иронии судьбы именно в старших классах. Хоть ей и было всего двадцать восемь лет, но она как специалист уже пользовалась у директора колледжа, да, пожалуй, и у всего коллектива весьма выгодной и вполне позитивной репутацией и как учителя, и как просто высоконравственного человека.

               — Мария Андреевна, вас просто не узнать. Вы так небывало экстравагантны, так сексуальны в этом прикиде! — по-прежнему размашисто и мило осклаблялся Вадим, бесстыже и пожирающе глядя на неё.

              — ??? — она всё ещё пребывала в замороженном состоянии и не знала, как себя повести.

          Перед ней стоял высокий красавчик, по которому, насколько было известно самой Марии Андреевне, как классному руководителю этого класса, сохла не одна девчонка не то, что бы в классе, а, поди, во всей школе. Это был завидный жених. Обнаруживая самоуверенно-снисходительный гонор паренька, она смекала, что относительно состоятельные родители, ни в чём не ущемляли единственного сыночка и норовили воспитывать его в духе делового человека. Видать натаскивали, чтобы он сам был способным вразумительно распоряжаться не только материальными ценностями, но и собственной жизнью. Оттого вполне разъяснимо, на основании чего молодчик немало избалован, непомерно самоуверен и не в меру самодостаточен. Сейчас он, любуясь ею, явно приценивался и с тем же подстебом воспроизвёл по-новой запрос:

            — Могу я так-таки выяснить — сколько вы стоите? — теперь издевательски настаивал он, прямо-таки сияя и от осознания её ступора, вызванного его таким внезапным появлением и, наверное, от собственного великолепия, пренепременно подразумевающегося им.

          До ужаса перепугавшись и мельком блеснув глазками в сторону соратниц по панели, она перевела дух, заприметив, что разнопёрая гурьба тружениц коммерческого секса скучилась на почтительном расстоянии, даже не глядя в их направлении и не обращая внимания на вкрадчивые или всё-таки спорадически горластые реплики молодого человека. Артель шлюшек, расположившись полукругом возле барьерного ограждения, состоящая из разновозрастного контингента, по-прежнему преспокойненько попыхивала сигаретками, величаво стряхивая пепел на мостовую и о чём-то своём перешёптываясь. Многие из проституток явно оригинальничая, выпускали обильные клубы дыма: либо заносчиво кривя губки набочок, либо вытягивая их трубочкой. Пиксы от случая к случаю прокуренным тембром хихикали, перебрасывались остротами, вульгарно и по-снобски зубоскаля.

           Поразительно! какими такими судьбами педагог гуманитарных дисциплин, служитель культуры и просвещения, необъяснимым или может быть, самым что ни на есть заурядным образом, во время летних каникул совмещала свою основную работу (не по положению и не по понятиям!) с постыдными обязательствами куртизанки? Нет! Этот вопрос не беспокоил молодого человека. А между тем учительница-проститутка, перестраховываясь и чуть ли не ежесекундно поглядывая на толпящихся в сторонке барышень близёшенько придвинулась к юноше, оттеснив его ещё дальше от жриц наёмной любви и слащавым напускным голосочком поинтересовалась, будто бы не узнав его:

          — А молодому и красивому уже есть восемнадцать?    

       Парень оторопел, незначительно засомневавшись, более остро теперь приглядываясь к панельной девице; рассматривая диву как музейный экспонат. Но да! Конечно же, тут не мудрено и ошибиться. Такие они разные — эти две женские особи: их училка, и эта потаскушка. Учительница, появляющаяся всегда на уроках в макси, строго и скромно хоть и со вкусом одетая, причём наотрез не пользующаяся косметикой — и эта, блестящая обворожительница! Раскрасавица! Хоть и весьма грамотно, но броско расфуфыренная, вся такая своеуверенная, знающая себе цену прелестница. Одна позитура чего стоит! Поворот плеча. Изгиб стана. А эта расслабленная и небрежно зазывающая (шире плеч) непринуждённая расстановка ног?! А фигурка? — «песочные часы» да и только. И эта коротенькая юбчонка, подчёркивающая округлые упругие бёдра и шикарная с лёгкой небрежностью прическа, и декольтированная кофточка, где подчеркнуто выпирая, красуется пышная, великолепных объёмов, грудь — всё это, обжигало взор, взвинчивало чувственную разнузданность, да и просто сводило с ума. Особым шик-модерном приковывали его заарестованный взор её длинные, точёные в дорогих колготках ножки. Обута прекрасница была в модные импортные, яркой расцветки на высоченных каблучищах, туфли. И эта совершенная конфигурация ног и эти «лабутены» с каблучками-шпильками — всё это так изумительно сочеталось, выставлялось на обозрение решительно и прямолинейно, слишком завораживающе (где-то может быть даже вызывающе!) подчёркивая её несказанность. Воистину! В данном случае эксплицируя литературным примером, их преподавательница и эта очаровашка, эта вылощенная уличная девка различались меж собой как «волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень».

          Пропуская мимо ушей суесловие падшей нравоучительницы, утруждаясь выяснением обоснованности собственных наблюдений, Мансуров с лёгоньким скепсисом (скорее на всякий случай), но и, не совсем доверяя своим глазам, малость ещё внутренне колеблясь, робко осведомился: 

             — Простите великодушно, а у вас случаем сеструхи нет?

           Брякнул он, а сам усиленно теперь пытался распознать в её еле заметных невербальных поведенческих поступках свою разгадку. Прежде, интуиция никогда не подводила его и он, наконец, осмелев, разглядывая теперь девицу как на витрине облюбованный товар, припоминая то давешнее мимолётное озарение, когда он поначалу всего лишь зыркнул на эту шлюшку и будто получив затрещину, вдруг сделал свою замету, которая, как он тотчас осознаёт — абсолютно верна. Словом, он и в мыслях не допускал, что обыкновенно безошибочное и всегда такое острое его чутьё могло на этот раз обмануться. Нет! Оно как фотоаппарат «Polaroid», сверкнув фотовспышкой, сфотографировало и вмиг выставило мгновенным фотоснимком факт, отложившийся в мозгах убеждением, что это наверняка их «класуха», их «заковыристая» литераторша. Включив разум и перебирая варианты «за» и «против», парнишка больше и больше утверждался в собственной правоте. По-первости, изящная и довольно-таки редкая родинка над левой бровью близ переносицы (а уж это пятнышко он завсегда отличит!) и что-то ещё промелькнуло, что-то более утончённое … более, что ли достоверное пронеслось в его сознании при косом перехлёсте их взглядов. А испуг? А передёрганная вспышка замешательства?! Они же явственными были, когда он окликнул её по имени отчеству. «Предподавалка» отреагировала, и он усёк, как она стушевалась — даже с досады губу прикусила!

          Стремительно пролистав собственные раздумки, кипой пронёсшиеся в его мозговом центре, Вадим как бы пробежался по страничкам склочного романа и, подивившись непредсказуемой выходкой человека, о котором подобным порядком и помыслить до этого дичился, теперь воспылал вполне естественной целью. Притом (как ни странно) не осудив засвидетельствованного им этого её занятьица и даже вовсе не очернив в своих суждениях самого образа, а напротив, почему-то прельстившись, «ни к селу ни к городу» воспрянул духом. «Учительша», в коей он всегда по преимуществу видел женскую особь, нежели наставника, ему определённо нравилась. Мало того, его до анекдотичности тянуло к ней, причём притягивало с каким-то невразумительным, порой даже неадекватным влечением. Единственно, что омрачало его раздумья так это неуместный дурацкий фактик — почему при их встречах, да при любых, хоть бы каких нечаянных столкновениях, он бесконтрольно робеет перед ней? Собственно, всегда, с первых дней, он выделял и ценил в этой женщине, в их литераторше, несокрушимую неприступность, какую-то грациозную непоколебимость с целомудренностью и чопорностью, вместе взятые. В её внутренней чистоте (причём какой-то немыслимой!) он не только не сомневался, но и перед лицом очевидности, изобличившей обратное, до сих пор почему-то тупо не сомневается.

          В своих пылких мечтаниях сладострастного юноши он пугался, стеснялся и даже остерегался себе вообразить их сексуальную близость и в то же время нестерпимо вожделел. 

          Он и сейчас мельком вспомнил тот случай, который всего лишь краткой вспышкой промелькнул в его памяти, когда однажды в школе, на уроке, передавая ей дневник из рук в руки, их пальцы мимовольно соприкоснулись. О! это было нечто. В тот момент они обоюдно пережили (как минимум) электрический разряд этого неловкого и быстротечного контакта. Он уловил это … кстати, получилось так интимно. И что интересно! Их взгляды в тот раз перехлестнулись точно так же, как и сегодня. Но тогда это был ненамеренный, всего лишь слепой их телесный «перешёпт», который они обоюдно усердно игнорировали. Во всяком случае тогда, они и крошечки виду не показали. Конечно же, это получилось и разыгралось несвоевременно — как-никак весь класс, хоть и, не усмотрев этого краткого конфуза, однако присутствовал при этом.

           Но он помнит и другое. Например, как он, включая воображение прямо на уроке, бывало, тайком залюбовывался ею, мечтательно засматриваясь на детали её скрытых одеждой форм. Он образно раздевал её и дополнял невидимое бурной фантазией желторотого юнца. Он яро и, буквально пьянея, любовался изгибами, впалостями и выпуклостями её пропорционально сложенного стана. Наслаждался укрытыми лёгкой тканью коленями и наконец, въяве видимыми — распрекрасными её аристократическими пальцами рук. Красотка! Но не та, а эта. Именно красотка, а не учительница многократно ему снилась в потаённых амурных интригах и грёзах (проистекающих чуть ли не наяву). Она представлялась как королева, а он с вожделением отчаявшегося мальчишки, ищущего вкушения женского таинства, непреклонно зрел себя её верным пажом. Притом ухажёром таким неуклюжим, бестолочным, у которого во всех этих сновидениях никогда ничего не получалось (из-за его угловатости!) да и не должно было бы получиться потому как, если он только что-нибудь намеревался действенное предпринять, он тут же просыпался.

          В сущности, молодой человек изводился от нехватки ещё неизведанного им женского тепла, осязаемо ненавидя холодную, слегка влажную и пустую постель, в которую каждый поздний вечер проваливался как в могилу для грядущего сна. Оперившийся недоросль, не по годам заневестившийся и достигший внутренними силами зрелости, пылал половым тяготением, подчас перетекающим в безумную страсть вообще к противоположному полу, но и в то же время неопытный мужчинка до чудаковатости дичился этой самой склонности, маялся и смущался, тушуясь перед неиспытанным соблазном. Неспроста же, он трётся недалече от торговок телом и присматривается к ним, и -- до сих пор не отваживался вступить в контакт. «А здесь такой шанс — и в руках у него такой козырь! Вот пацаны охренеют! (Ежель срастётся)».

          Всего-то за две секундочки такие оголтелые думки прокрутились в его мозгах.
              — Да, есть такая! — чересчур торопливо соврала Мария Андреевна. Но было уже поздно, так как мужчина, обретающийся в юноше, пусть ещё «неоприходованный», пусть, если можно так выразиться, не отметившийся нужной частью тела в нужном месте, но всё-таки по гормонной зрелости — мужчина! (Притом ради невесть каких познаний готовый на что угодно.) И как видится по случаю, раскусивший её скрытную двуличность. Только юнец-скороспелка вовсе не разочаровался, а теперь ещё и подслащенный этим аморальным фактиком, к тому же приученный родителями пользоваться любой благоприятной возможностью для достижения цели, мёртвой хваткой уцепился за эту многообещающую перспективу, намереваясь поймать сразу не двух, а трёх зайцев. Посему на сей раз Мансуров, ядовито усмехнувшись, красноречиво пропел, предумышленно норовя блеснуть эрудицией:

              — Перестаньте юродствовать, мадемуазель. Это не квипрокво, а потому вы превосходно осведомлены о моём возрасте. Не поддавайтесь паралогизму априори. Запомните! Ложно построенное суждение в результате непреднамеренной логической оплошности непременно приведёт вас к ошибочному выводу. — Сам не совсем врубаясь в суть высказанного, неопытный «распутник» без запинки, с уверенностью американского президента, изрёк некогда вызубренное, где-то фуксом найденное в интернете приглянувшееся изречение.  Вроде как, устыжаясь и в то же время, бравируя, он придвинулся к «пришибленной» деве и, красуясь деланной бесшабашностью, разумея, что подражает ухарству Дон Жуана, обхватив за талию и нагло взираясь ей в очи, засвидетельствовал свой апломб:

             — Ну это я так, для вывески. А говоря на полном серьёзе: не торопитесь отказывать мне. — Выщёлкивал он слова, восхищаясь собой. При этом он быстрым движением руки ловко юркнул в карман джинсов и, вынув оттуда вдвое сложенную довольно-таки пухлую пачку банкнот самого высокого номинала, небрежно помахал ею перед её носом и тут же невозмутимо спрятал, нарочито безалаберно впихнув назад. Голос его звучал бойко:   

          — Я осознаю, что это весьма пикантный случай! Однако позвольте мне подметить: я редко ошибаюсь. Вы сами предопределились (скрытничая!), а я всего лишь пользуюсь моментом доступности. Поверьте! Сам не ожидал вас тут встретить в такой удивительной роли, а поскольку предвижу решимость вашего отказа, возьмусь на себя взвалить функцию изувера, прибегнув к дешёвому шантажу или нескромному принуждению. — Сам на себя офигевая, парень, поплотнее прижавшись причинным местом к бедру женщины и учувствовав приятное пульсирование, приподнято произнёс концовку. — Но не обессудьте, ибо уверяю! мой поступок продиктован исповедальностью высочайших причин. Итак, ваша цена.

         Парень отскоком отстранился от соблазнительницы, и, скрючив повинную гримаску, но и предостерегающе неопровержимо словесно подписался:

           — Имейте в виду, если вы мне сейчас откажите, то вначале учебного года, первого сентября (который не за горами!), о вашем негласном ремесле узнает не только весь наш класс, но также директор и все остальные. — И при этих словах он вынул из бокового кармана дорогущий, последней модификации телефон «Sharp» с камерой. Повертел его в руках. И пользуясь её неосведомленностью, так как Мария Андреевна стояла, разинув рот, да и по чести говоря, знать не знала и предположить не могла этакой затравки, а хитрец, будто бы хвастаясь гламурной вещичкой, выставил мобильник напоказ перед собой и, произведя какие-то манипуляции (от коих в аппарате что-то щёлкнуло или вжикнуло), заключил. — Ну, вот и симпотненько! теперь и фотка есть.

           — Ну, ты и подонок, господин Мансуров! — сквозь зубы процедила попавшая впросак, считай в безвыходное положение, учительница. Уяснив, что попала в западню, из которой вряд ли удастся теперь выкрутиться «белой и пушистой», она лихорадочно просчитывала возможные вариации спасительного лавирования, однако, явно не выявляя беспорочного исхода, вновь раздражаясь, прикусила губку. Сама ситуация и раздумья гнобили девицу, выматывающе терзали. В ней споря перекликались, похоже, десятки голосов — уверяя и браня … но что бы там ни было, а ей так жизненно необходимы сейчас эти проклятущие деньги! И она, умышленно подняв планку стоимости ровно в три раза, обречённо поразмыслив «будь, что будет!», вымученно выдавила из себя. — Алмазно! У тебя будет этот вечер. Час моего времени стоит …    

        Но юноша, нисколько не покоробившись, патетично заявил:

          — Как бы ни была высока в денежном эквиваленте стоимость ваших услуг, я оплачу по вашему тарифу всю нашу ночь.

                Москва. Хамовники. Чердак пятиэтажки. 24 августа 2001 года. 19.16

          Душманские пули с истерическим взвизгиванием бились о камни, кроша и разбивая их в клочья. Поднимая облака пыли и хлёстко пронизывая, беспокойно разбегающиеся человеческие тела, свинцовые «шершни» градом осыпали деревянные борта машин и броню. Герман чудом успел спрятаться за валун и затихнуть. Во рту неожиданно пересохло, слюна не выделялась, язык прилипал к нёбу. Файзабад, он никогда не забудет. Сколько пацанов полегло — вспоминать тошно! Это был его первый боевой выход. Из разведроты остались в живых: он, рядовой Муратов и раненый в ногу, чуть выше коленной чашечки, капитан Раджабов. Раджабов занимал должность начальника разведки полка. Они чудом тогда выкарабкались из «мясорубки». Мгновения вонзались в мозг, не было желанных помин! Все приносили боль. Всплыло одно, пожалуй, благоприятное. Это когда ему грамоту перед строем полка вручали: за меткую стрельбу. На тот момент, как было отмечено, лучшую во всём составе воинских частей Ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Его друг, лейтенант Ерофей Попов, шуткой тогда прозвал Германа «Лимонадным Джо», а позднее — шутка, в виде просто «Джо» — прилипла к нему и стала его боевым позывным. Почему-то именно эти мыслеброжения, всупор желанию надоедливо перебирались им. Взгляд его был сосредоточен. Приклад снайперской винтовки привычно упирался в плечо. На улице, внизу, с минуты на минуту должен появиться объект, затребованный уничтожению.

          В субботу он вылетел в Москву. Клиентам понравилась его безупречная прошлогодняя работа в Туле, и они обратились к нему повторно. В течение последующего года ему предоставилось выполнить ещё тринадцать заказов, разных заказчиков. Много появилось желающих воспользоваться его услугами. Мир сошёл с ума! За восемь лет практики уже насчитывалась минимум как сотня умерщвлённых. Герман не любил деньги, но эти деньжата, которые он зарабатывал отстрелом вредоносной для страны категории людей: злобных, жадных и бессердечных «кровососов» — были бандитские, и он цапал их с лёгкостью. Брал принципиально. Он почти ими не пользовался и тратил лишь по необходимости профессии. Пользоваться «поганью» было слишком мерзостно и -- он отправлял финансы в детские дома, на лечение сложных онкологических заболеваний. Поэтому совесть убийцы была покойна и чиста. Он снова «маршировал» в строю — на войне между добром и злом. Недрогнувшей рукой он убивал людишек с оружием и без, очищая мир, уничтожал вредителей: политических блатняг и архиплутов, авторитетов и наркоторговцев. Ему нравилась «партизанщина», которую он бескомпромиссно вёл. Ему импонировала борьба с паразитами. Его развлекало предначертание «дезинсектора». Как и в прошлый раз, когда в ресторане «Москва», в том городке … он вогнал в усыпальницу цыганского барона, да и прикончил его телохранителей, отъявленных бандюганов. В прошлом году его заказал конкурент по торговле наркотиками. Заказчик, мерзкий жирный боров нагло щерился, довольный открывшимися перспективами, когда расплачивался за работу. Из своих источников Герман узнал, что он служащий из органов местного самоуправления города Тулы. Но сегодня пришёл черёд жирдяя, теперь его самого заказали. Герман готов был прыгать от восторга, когда по «Скайпу» ему дали надлежащую ориентацию, а на факс пришло фото именно этого свиного рыла, громадного «свинячьего пятачка», того самого ублюдка. Наступил час разворошить осиное гнездо!

           Участвуя в боевых действиях в Афганистане у него обострилось чисто животное чутьё. Ну а потом и на гражданке, работая восемь лет киллером и имея дело с разными работодателями он научился определять, где и когда его ждёт опасность. Многим он не внушал доверия. Наиглупейшие проверки из-за его простецкой внешности были до бесчинства часты. Чаще всего совершались дешёвые нападения с рукоприкладством. Были и другие, но реже … а посему для него это был привычный атрибут. Шестое чувство его никогда не подводило! На текущий момент он многое просчитал. Не понравился ему и не назвавшийся заказчик с присутствующим одиозным толстячком, почитай, таким же боровом что и сама жертва. Неприязнь супчиков выказывалась в открытую. Сразу понятно, что кавказцу Герман не приглянулся. Позавчера, на него было совершено банальное нападение. По говору и внешности распознавались дагестанцы. Салабонистые пареньки обступили его. Ребятки явно спортивные. Хотя злости в них не было. Видно же, что им и самим не по нраву мероприятие -- "старичка обижать!" Несмотря на инвалидность, которая выражалась прежде всего острой головной болью, он оставил двоих на брусчатке, а третий изрядно встрёпанным постыдно скрылся. Ему и сейчас чувствовалось чьё-то присутствие, здесь — на чердаке. И даже догадывался кто и зачем его пасёт. Герман ухмыльнулся, зная, что подлинные шевеления затеются лишь по завершению «заказняка». И был настороже! «Наивные». Его рассмешила личная конклюзия, однако он испытывающе оглядывался по сторонам. Где-то что-то шебаршнуло. Или показалось? В это время года начинает рано темнеть, углы и проходы в нежилой мансарде затемнились, погрузились во мрак. А в темноте, много чего может померещиться. Гораздо хуже обстоит с уличным обзором. Впрочем, это — его мало волновало так как прицел на винтовке был тепловизионным, да бинокль «Yukon» наличествовал. Он периодически посматривал через прибор ночного видения и вниз, на парадный выход, где ожидал увидеть появления жертвы, да и остерегаясь когда-никогда осматривался внутри чердачного помещения.

              Приотворивши дверь, с величайшими предосторожностями высунул нос «жирохранитель». С недоверием, он оглядел округу и наконец выбрался наружу сам. Энергически вращая головой, он «обстрелял» стороны — даже сюда быстрый взгляд метнул! Оттуда же вынырнув, единодушно захлопотал второй секьюрити и, наконец, дал отмашку. Наступил черёд борова. Громадный, слоноподобный, на толстенных ногах-столбах он прямо-таки вывалился из парадных дверей, которые чуть было не слетели с петель. Обреченик норовил перемещаться беззаботливо, стараясь пожаловать себя почтенным и респектабельным. Однако супротив воли трусливо семенил, убыстрённо перебирая ножками. Джо дослал патрон в ствол и приложился к окуляру, ничуть не раздумывая, нажал на спусковой крючок. Жахнул выстрел, жир-трест дёрнулся и, желеобразно размазавшись по бетону, съехал по ступенькам. Всполошённые телохранители выхватили пистолеты и, озираясь, закружили по двору. Следовало немедленно убираться, поэтому выстреливший приставил винтовку к деревянной подпоре и привстал на ноги. Вдруг откуда ни возьмись прилетела, чебурахнувшись о перекрытие и устремившись под ноги, где лихо закрутилась волчком, лимонка. Он вовсе не ожидал! Но боевой опыт и инстинкт самосохранения, его не подвели. В нём сработала пружинка, сразу с двух ног, чисто по-кошачьи, он молниеносно без разбору выпрыгнул в сторону. Пока перевёртывался кверху тормашками, в его руке не только оказался пистоль, но и экстренно уже был приведён в боевую готовность. Граната разорвалась в тот момент, когда Герман был в воздухе. Его оглушило. В ушах звенело. Приземлился выпрыгнувший, в какую-то рухлядь. Понимая, что теперь органом слуха не воспользуешься, он, притаившись и не допуская ни малейших шевелений, бешено вращая зрачками, оглядывал потёмки. В полутьме сначала мелькнуло тёмное пятно, но вскоре краем глаза он узрел неторопливо приближающегося человека. Вероятно, воспользовавшийся боеприпасом ничуть не сомневался в его смерти потому, как шествовал неосмотрительно-приплясывая с валыной, направленной стволом в пол. Герман не торопился раскрываться. И правильно сделал. Потому как вскоре с противоположной стороны образовался второй мордоворот. Он также пританцовывал шейком и заливисто хихикал. Прогремели два выстрела и: первый, пошатнувшись, бахнулся носом в пол; второй, словно получив удар молотом в грудь опрокинулся навзничь. А Герман немедленно покинул чердак. Он уже запрыгнул в тачку и завёл двигатель, когда почувствовал, что спортивное трико в области ягодиц мокрое. Оно всё больше намокало, набухая. Ткань раздражающе прилипала к сиденью. Ничего не понимая, он оттянул резинку, сунул руку в промежность, пошарил там, и тут же её вынул. Пальцы были обильно запачканы кровью. Что такое? Выходит — он ранен?! Где? Когда? Головорезы и стрельнуть-то не успели! Герман задрал олимпийку и осмотрел тело. В животе, возле пупка кровоточила в форме разинутой пасти змейки, диаметром в два сантиметра, зловещая круглая рана. Знать и осколочек там! О боже! И как он не почувствовал … почему нет боли??? Чтобы остановить кровь, он открыл бардачок и вынул оттуда салфетки …               

Глава 15.Разговор окончен http://www.proza.ru/2019/10/08/1362