Глава 5 От плена до Кощея

Георгий медленно выплывал из сладкого небытия в царство боли. Первые вопросы «кто я?» и «где я?» решились довольно быстро, едва приоткрылись наполненные кровавой мутью глаза. Пока он бился с ближним из викингов и кричал «Нападение! Закрывайте ворота!», кто-то ударил сзади по голове. Дальше — провал. Сейчас Георгий лежал ничком ногами к двери — его швырнули и оставили как упал. Щеку холодил земляной пол. О том, что дверь позади, сказал доносившийся оттуда шум пиршества и отсветы костров. Или пожарищ.
Снаружи стояла ночь. Помещение, куда бросили Георгия, напоминало сарай, из которого все вынесли. Скорее всего, это склад около пристани. Все ценное уже перегрузили на корабли.
Немели связанные сзади руки. Георгий перекатился на спину, поелозил плечами по земле. Руки дали о себе знать резкой болью. Это хорошо, лишь бы действовали.
Он перевернулся на живот и пополз, подтягивая тело плечами и коленями. Сердце било в затылок, будто пыталось освободиться. Лоб упирался в утрамбованную землю и тоже участвовал в буксировке, расцарапанная кожа оставляла кровавый след, на зубах скрипел песок.
Голова уткнулась в противоположную от двери стену. Неровные рассохшиеся бревна. Щелей нет. Извиваясь, как червяк, Георгий на боку пополз вдоль стены. Лицо постоянно приподнималось и терлось о бревна в поисках зазубрины. Трещин было много, но гладких. Требовалась шершавая или острая.
Есть! Уже совершенно не чувствуя рук, он развернулся к ней стянутыми запястьями и начал перетирать.
До времен синтетики еще как на помеле до Альфы Центавра, но ветхими или слабыми путы не назвать.
Другого выхода нет. Тереть. Постоянно. Пока хватит сил.
Неизвестно, сколько времени прошло: минуты? дни? тысячелетия? Несколько волокон разлохматились и распались, внутри удавки стало чуть свободнее.
Болело все. Похоже, перед тем как кинуть в застенок, «предателя» долго били ногами. Викингов можно понять. Грабеж и насилие — их мир, другого не знают. Гуманная война? Права человека? О чем это вообще? Если объяснить — посмеются над фантазером. Здесь понятия добра и зла просты: убить врага и все забрать — хорошо, что-то забирают у тебя или пытаются убить — плохо. Все логично до безобразия. Совесть? Нравственность? Мораль? А что это? Они помогают в выживании и обогащении? Нет? Тогда зачем этот хлам серьезному человеку?
Георгий видел мир по-другому. Поэтому он не пиршествовал снаружи, а ждал смерти внутри. Выходит, сознание определяет бытие, а не наоборот. Карл Маркс не прав.
Каждому свое. Вся жизнь состоит из выборов, больших или маленьких. Собственно, жизнь — это выборы и больше ничто. Вспоминая умершего, разве говорят о количестве прожитых лет или нажитом добре?  Говорят о сделанных выборах. Наши дела — результат нашего выбора, это просто и логично, как мораль викингов. Только дела остаются в памяти. Значит, это и есть высшая ценность. Длину жизни и количество добра человека определяют окружающие по его поступкам, и долгожителями, как ни странно, оказываются совсем не те, кто к этому стремился.
Веревки лопнули. Кровь хлынула в вены, тело дернулось в конвульсиях, а стиснутые зубы едва не треснули. Это не боль, это нечто выше. Проще умереть.
Умирать нельзя. Бороться нужно до последнего. До самой смерти. И еще немного сверх того.
Георгий стал кусать набухшие ладони. Сознание раскалывалось и проваливалось в созданные собой пропасти. Он приходил в себя и продолжал, сплевывая кровь.
Руки ожили.
Чуть не покрошив зубы, он выдрал из бревна длинную щепку.
Теперь копать. Бить в твердую землю и рыхлить. Выгребать. Снова бить и рыхлить.
Эта ночь не имела конца. После многих часов (дней? минут? лет?) ударов и выгребаний, когда тело протиснулось в образовавшийся подкоп, снаружи все еще было темно.
Шуршание высокой травы показалось грохотом. Стук сердца — молотом кузнеца. Георгий совладал с дыханием и пополз.
Грязь. Трава. Поперечная утоптанная тропа. Снова грязь и опять трава. Лес!
За деревьями можно двигаться на четвереньках. Можно и стоя, но нет сил. Мир шатался и время от времени бил в лицо. Георгий падал, иногда скатывался в ямы, терял сознание, приходил в себя и вновь заставлял себя двигаться вперед.
Комары. Боже, как он любил комаров! Направление — как можно дальше от моря. На море нет комаров. Комары — символ жизни.
Скрип телеги. Голоса. Не викинги.
— Помоги-и-ите-е!
Крик остался внутри, из горла вырвался хрип.
Георгий снова пополз.
Туман. В глазах. Потому что позже снова трава — четкая, зеленая. Горизонтально. И земля стоит рядом. Так не бывает. Значит, Георгий отключился и завалился на бок.
Ползти.
Фыркнула лошадь. Где-то поблизости дорога. Люди. Родная речь. Бегут от викингов или прибыло войско? В какой стороне море?..

***
— Ну ты и грязен, братец. Сначала за лешего принял.
Ноющее тело покачивалось в телеге. Георгий открыл глаза. Бородатый возница улыбался.
— Из города бежал?
— Из плена.
— Это хорошо. А я думал, что с поля боя. Не обессудь, доставлю к нашим, они разберутся.
Георгий обнаружил, что снова связан, теперь по рукам и ногам. После побега на нем были только штаны и рваная стеганка, которую надевают под латы. Это и выдало в нем воина.
— Меня в начале боя у ворот чем-то по голове тюкнули, — объяснил Георгий. — Бросили в застенок. Оружие и доспехи остались там. Что стало с Гевалом?
Чувствовалось, что крестьянин сомневается, выдавать ли информацию человеку, который может оказаться предателем или врагом.
— Варяги сожгли подчистую, — нехотя сообщил он.
— Дальше они прошли?
— Нет, послали гонца и ждут у моря Кощеева ответа. А пока ждут — грабят побережье.
— Спасибо.
Отвернувшийся возница промолчал. Ах да, здесь так не говорят, «спасибо» — пожелание, чтобы спас Бог. В краю множества богов просто благодарят.
Укатанная дорога позволяла телеге двигаться быстро, скрип колеса размеренно нарушал лесную тишину.
— Сам-то кто и откуда будешь? — через некоторое время поинтересовался крестьянин.
— Егорий, с чертовых болот. Иногда Храбрым называют, хотя не понимаю за что.
— Так это же ты поднял тревогу! Милый, родной, да только ж благодаря тебе моя дочь сбежала! — Голос крестьянина задрожал, как бывает, когда наворачиваются слезы. — После твоего крика все, кто мог, за оружие схватились. Ворота не отстояли, они уже полыхали. Бились за каждый дом, прикрывали отход женщин и детей. Я, как назло, в поле был, и когда дым поднялся, успел только отходящим помочь. Там мне и рассказали, что и как было. Только благодаря тебе, родной ты наш, полгорода ушло, иначе бы все полегли!
— Я даже сделать ничего толком не успел…
Изображение в глазах поехало, сознание рухнуло в темноту.

***
— Егорий! Слышишь меня?
Он разлепил веки.
Белокаменные своды. Люди. Краски. Суета.
— Очнись и срочно приведи себя в порядок. Кощей идет, хочет встретиться с легендарным героем. Может быть, наградит. Кланяться можешь? — Его подняли, протерли грязное лицо рушником, на плечи накинули узорчатый халат. — Стоять хотя бы можешь?
Над ним хлопотали два гридня — один постарше, дерганый и говорливый, второй помладше. Младший соблюдал субординацию и не вмешивался в бесконечное мельтешение старшего. Крестьянина, который привез, не было, да и не могло быть — дело происходило уже в палатах дворца. Это насколько же Георгий отключался, что успели в столицу доставить?
— Идет! — зашушукались перед дверями, где в ожидании сгрудились еще несколько человек. Воинов среди них не было. Сплошная прислуга: лакеи, повара, или кто еще обычно толпится в зале, куда должен явить светлый лик властитель государства? Георгий знал, что бывают постельничьи, сокольничьи, стряпчии, конюшии, оружничьи, чашники… десятки названий пресмыкавшихся перед хозяином дворовых подхалимов-лизоблюдов, чьи потомки будут гордиться «дворянским» происхождением. Кто есть кто в этой толпе было неважно, вопреки пословице все ждали одного, и лишь этот один имел значение.
Георгия отодвинули от пристенной лавки, где он лежал до того, как привели в чувство. Огромный зал освещался через мозаичные витражи, изображавшие батальные сцены, в правой стороне стоял накрытый стол, в левой, заслышав шаги, выстроились в шеренгу слуги. Гридни встали по бокам Георгия — поддерживая и надзирая.
Не удостоив взглядом никого из слуг, в арку распахнувшихся дверей вошел… правильнее: влетел  лысый бодрячок с крупными чертами лица. Горностаевая мантия развевалась, ноздри раздувались, маленькие глазки впились в Георгия.
— Ну, здравствуй, герой. — Корону Кощей не носил, выглядел простым веселым дядькой, раздобревшим на бесплатных харчах. Одутловатые щеки чуть свисали, ремень оттягивало солидное брюшко. Сеть морщин на лбу и вокруг глаз выдавала немалый возраст. — Наслышан о твоих подвигах: и как против разбойников народу помогал, и как с помещичьим произволом боролся, и как шайку Соловья разгромил, и как в Гевале первым понял, что варяги не торговать пришли.
— Слухи обо мне многое преувеличивают.
— Вот-вот, и о скромности наслышан, а также о смелости, честности и верности слову, а также о боевых умениях. Где обычный человек ищет выгоды, ты даже против порядка шел, если это противоречило твоему воспитанию. Нужно поблагодарить твоих родителей, достойного сына вырастили.
Было непонятно, серьезно Кощей говорит или ерничает. Особенно про борьбу с произволом.
— Те господа, с которыми у меня были проблемы…
— Не надо, — перебил Кощей с задорной улыбкой, — на самом деле это у них с тобой были проблемы. Мне жаловались. Я принял меры: объявил, что правоту буду выяснять на открытом суде с привлечением свидетелей из всех сословий. Ты, сам того не подозревая, безгранично благое дело делал, Егорий. Когда помещик — самодур, и крестьяне от него поголовно бегут, я раньше гридней посылал. Но солдат подкупить можно, а святого вроде тебя — никогда. И купцам ты здорово помог без боязни по лесам ездить, за одно это тебе низкий поклон. Знаешь, сколько налогов принесло резкое оживление торговли?
Для правителя по одну сторону накрытого скатертью длинного стола поставили нечто вроде резного трона, по другую — обычную лавку. Кощей сел (правильнее сказать — брякнулся, чуть не расплескав свой с трудом удерживаемый ремнем «аквариум»), Георгий по его приглашающему жесту разместился напротив. Налетели слуги с подносами, кувшинами и матерчатыми салфетками, стол перед Георгием преобразился. Кощей сделал радушный жест:
— Угощайся. Доводилось ли такое пробовать?
Такое — точно нет. Копченые воробьи, фаршированные перепела, тушеные зайцы… Глаза разбегались. Но после пережитого организм требовал питья, а не еды.
Кощей проследил, как Георгий скромно налил себе фруктового сока. Это понравилось.
— Все знают, что ты пришел с чертовых болот. Хотелось бы услышать, как ты там оказался.
— Чудом. — Георгий поставил чашу на место и промакнул губы бархатистой салфеткой. — Я жил очень далеко от этих мест. У нас все по-другому. — Разумного объяснения случившемуся не существовало, пришлось подправить историю под местные реалии: — Я загадал не то и не так, как хотел, и боги перенесли меня за тридевять земель.
— Ты прибыл сюда один?
Что-то в тоне Кощея насторожило. В любом случае, лучше не шутить с человеком, у которого везде глаза и уши.
— Одновременно со мной прибыла женщина.
— Кто она тебе?
Хороший вопрос. Давно назрел. Кем Георгию приходится Елена? Живя в избушке, про себя он называл ее женой, хотя юридически точнее было бы невестой. Но это заморочки терминологии, в людских отношениях она только мешает.
И другая сторона медали: как отреагирует Кощей на сообщение, что Елена с Георгием жили вместе? Врать, конечно, не стоит, но и правда бывает разной, от прямой в лоб до настолько размыто-обтекаемой, что ее легко принять за противоположность.
Кощей ждал ответа. Георгий пожал плечами:
— Она мне никто.
В душе всклокотало: «Никто?! Да как ты можешь!»
«Разве это неправда?» — честно спросил себя Георгий.
Внутренний голос завис, как компьютер, получивший задание объяснить бесконечность Вселенной. Ответ «никто» тоже был правдой, поскольку правда в этом вопросе была бесконечна, как упомянутая Вселенная, и столь же запутана. Душа и сердце разрывались, пытаясь отыскать единственно верное слово, но его не существовало. Любая из крайностей была истиной в последней инстанции. Память, данное себе слово и отхлынувшая в воспоминаниях кровь требовали назвать Елену смыслом жизни и биться за нее до последней капли крови. А что-то новое тихо спрашивало: в этом ли смысл? Может ли прошлое претендовать на будущее? Что важнее: слово или счастье?
Кощей удовлетворенно откинулся на спинку переносного трона.
— Мне доложили, что ты искал ее как суженую. Елена рассказала, что вы с ней вместе оказались на болотах, и ты опекал ее, как родную, а невестой назвал, чтобы… — он закатил глаза, вспоминая слово, — не ком-про-мен-тировать. То есть, чтобы у тебя, не знающего, в хорошие ли руки она попала, был повод искать ее, а она чтобы не пострадала от досужих слухов. Скажу честно: до встречи с тобой у меня были сомнения, что все столь невинно. Я не верил, что люди вроде тебя существуют на самом деле. Теперь я рад знакомству и готов помогать во всем, что ты будешь делать. — В глазах правителя зажглись плутовские огоньки: — Кроме моего свержения.
— Могу я поговорить с Еленой?
— Тебе не сказали? Я отдал ее Борису.
Как бутылкой шампанского по макушке, причем бутылка лежит в холодильнике.
Кощей развел руками:
— Я — правитель. При выборе «народ или женщина», мужчина выбирает женщину, правитель — народ. Если это не так, то мужчина и правитель собой лишь притворяются. Теперь перейдем к делам насущным. Во-первых, я остался без лучшего телохранителя. Понимаешь намек?
— А во-вторых?
— Прежний гридневый голова давеча потерял голову. — Кощей посмеялся собственному каламбуру. — Что-то мне подсказывает, что мой новый телохранитель будет достоин этого звания.
— Я подумаю.
Шушуканье вокруг как отрезало, а те слуги, что двигались, застыли на месте, будто превратились в невесомых или нарисованных. С шумом реактивного лайнера в случившейся тишине пролетела муха.
— Это шутка? — Кощей посерьезнел.
— Когда Елену похитили, я дал себе слово найти ее и спасти. Сейчас она в опасности, ее снова увозят, как переходящий приз. Вы, как правильно сказали, правитель, а я — мужчина. Что не дозволено Юпитеру… впрочем, это не из той оперы. Прошу дать мне оружие, доспехи и коня.
Ошарашенный Кощей впервые задумался о таком варианте.
— Ты не заключал мира с Борисом и не договаривался об условиях... Варяги не вмешаются — они свое получили... Егорий, это гениально! Если у тебя получится — проси что хочешь, все отдам и еще приплачу! Слово дракона!
«Помоги мне вернуть Елену и проси что хочешь» — Борис обещал то же самое. И обоим в голову не пришло, что человек, рискующий собой, чтобы спасти Елену, попросит оставить ему Елену. «Слово дракона!» Вот и посмотрим, насколько драконы умеют держать слово.
— На каких условиях заключен мир?
— Борис получил Елену, наемная армия — огромный выкуп. Вернее, еще не получили, передача произойдет сегодня вечером, затем вся ночь уйдет на подсчет и дележ. Возможно, варяги, как у них заведено, решат отметить это дело большой пирушкой. Тебе надо поторопиться. Запомни слово: хольмганг. Этот поединок у варягов не считается убийством, вызов на хольмганг — дело чести. Для варягов главное — отвага, Борис не сможет отказаться, или его перестанут считать мужчиной. Правда, теперь он дракон и может выкрутиться под предлогом, что ты ему не ровня… Это важно для кого угодно, только не для варягов. — Кощей просветлел. — А когда от него отвернутся варяги, мы можем отбить Елену, даже если у тебя ничего не выйдет. Дайте доблестному витязю лучшего коня и любые доспехи с оружием, какие пожелает!