Пара историй из больницы

В детстве и юности приходилось не раз лежать в разных больницах из-за своих больных ушей. Крепче всех запомнилась одна клиника в Питере, в которой я находился в девяностых годах.
В нашей палате был паренек с области, с деревни. Однажды он заснул перед самым вечером. Проснувшись через полтора часа, пацан не мог сообразить: что за окном - утро или вечер. Разумеется, весь больной люд стал сразу уверять, что утро и что пора идти на уколы, которые делались до завтрака.
Весь осовевший, он пошел. Медсестра никак не удивилась, поглядела внимательно на него и без эмоций отправила обратно в палату. Пришел. За окном было странное безрадостное утро. И человек загрустил, - укола не сделали, завтрака нет (соседи по койкам сказали, что он все проспал), солнце какое-то непривычное… И только когда начался конкретный закат, парень, наконец, заругался.

В этой же больнице, в этом же отделении взрослым мужикам делали больнючие уколы. Те, кому было за сорок, либо приползали с одеревеневшими задами, либо им помогали приползти. Их лица были багряны, а дыхание тяжелым.
Эта процедура усложнялась еще и тем, что одна из медсестер делала уколы крайне больно и небрежно. Такой подход к больным у нее был вызван гладким мозгом и  мощным широким туловищем. Она во всех била шприцами, как в стенку.
В один день что-то, видимо, приключилось у этой особы. Приходит после очередной процедуры в нашу палату один из уколотых и говорит, мол, кровь из вены не останавливается. Медсестра так саданула иглой в руку мужика, что после ее вытаскивания из вены ударил тощий фонтанчик крови. Минут через пятнадцать приковылял еще один пациент. Говорит первому: «да чего там твоя рука !.. Она мне ягодицу прошила до таза… Куда попала – непонятно, но из дырки потекла кровь…». 

Перед операцией идти своим ходом не разрешили. Положили на каталку и повезли. В руки сунули баночку из-под йода, в которой плескалась моя кровь. Она необходима для определения группы, если операция пойдет не плану. Разумеется, крышки у сосуда не было, а лифты, пороги и разъезженные колеса были. И баночку пришлось затыкать большим пальцем.
Когда меня привезли на каталке в операционную, там громко играла музыка. Медсестры раскладывали инструменты и пританцовывали под «In The Army Now». Выглядело все сюрреалистично.
Они четко уложили меня на стол и сделали укол в руку. По венам покатились горячие угли.
Через некоторое время в операционную зашли врачи. Анестезиолог взял маску, поднес к моему лицу и произнес: «спи, на». Я вырубился.
Проснулся часов через десять, наверное. Рядом сидела бабушка, которая должна была постоянно меня будить и не давать спать. Голова замотана, и весь я в ином измерении. Попел, что-то рассказал о вертолетах, пару раз отключился. Все это мне поведали потом.
К тому моменту в палате нас лежало всего трое подростков. И всех прооперировали в один день. Двое очнулись после резки позднее меня. За ними я наблюдал уже сам и относительно здраво.
Второй парень лежал на боку и постоянно, медленно двигая рукой, пытался схватить своего отца за нос. Забавно, что ему самому прооперировали носоглотку. И, к слову, пока он лежал в больнице, нос у него был похож на патиссон.
Третий, как выяснилось, каким-то образом очнулся во время операции. Этим он доставил некоторые хлопоты врачам. Дальше его дооперировали без проблем. Уже в палате этот человек спал почти спокойно, хотя о чем-то все время бормотал. Позднее, он в течение недели мучился голодом, потому что в горле у него было спец. приспособление, которое позволяло только пить.
Через день я попытался сходить покурить. У кровати упал от головокружения, и дальше двигался по стенкам. Непривычна была здоровенная повязка на голове. Мне необходимо было носить ее около недели. И в летнюю жару это было проблематично. Разрезанное ухо чесалось, постоянно подтекала кровь. Спать было практически невозможно. Радовало только, что до нашего девятого этажа не долетали комары.
Спустя некоторое время мне стали колоть пенициллин. И уже через пять дней я прекрасно понимал состояние обкалываемых мужиков. Медсестра долбила шприцом брутально. Ладно, хоть не метала в нас, как в мишень.