Сказка. Глава пятнадцатая

Фантастика рождается из обыденного, как стрекоза из бескрылой личинки.И кто бы мог подумать, что эта некрасивая личинка однажды лопнет и явит на свет изящное существо с радужными, разноцветными крыльями.

 Как только пришли домой, Ваня начал деда про оморочей расспрашивать. Дед только успевал отмахиваться:
-Да, погоди что ли.Дай хоть кульки на место положу. Прицепился,как репей, а тут дело дела погоняет.
И хоть Ваня по пятам за ним ходил, так и пришлось ждать, пока дед всё переделает да на стол соберёт:
-Эх, Ванятка, вкуснотища-то какая! Еда красна не ложкой, а едоком, налетай давай.
Но Ваня, опустив голову, только по тарелке вензеля ложкой выписывал.
-Ишь надулся как мышь на крупу.Ешь, говорю.
-Не хочется,- и Ваня отодвинул тарелку.
-Вон оно как,- поскрёб дед бородёнку,- неужто так на этих оморочей запал, чтоб им ни дна ни покрышки?
-Да я уж целый час тебя прошу рассказать, а тебе всё некогда.
- А чего рассказывать-то? Мало ли чего народ придумает. Вон, коли деда Фёдора нашего послушать, так и умом повредиться можно. Пьяному-то море по колено, а лужа по уши, а врать -не мякину жевать, не подавишься.
- Так ведь про оморочей не дед Фёдор сказал, а Семён Михалыч.
Дед крякнул и снова в бородёнке закопался:
- Пойду молока что ли налью. Будешь молоко?
- Ваня головой помотал и опять нос повесил.
- Ладно уж,-сдался дед,- расскажу, что знаю,но только мне голодающие тут без надобности, так что давай ешь, пока сказки буду сказывать.               
   Ну,про оморочей этих давно слух идёт, однако на моём веку их, кроме Фёдора, никто не видел. Он, видишь ли,по своей привычке, лет эдак шесть назад, осенью, на рыбалку навострился, а по пути на клюкву набрёл, больно год на неё урожайный был. И,как водится,ягодка за ягодкой, да всё дальше в лес. Дураку старому покрупнее хотелось.А перед этим, видно, так успел нарыбачиться, что ему и болото, как море, по колено стало,полез в самую топь, благо, что мошек да комарья уже не было, некому пьяного дуралея с болота гнать. Ты, Ванятка, поди,и не знаешь, что раньше у нас в лесу ещё одно озеро было, Белое называлось,по фамилии лесника Белова, изба его на берегу этого озера когда-то стояла. Хоть и небольшое озерцо, а  светлое, тянуло к себе деревенскую малышню, как магнитом. Да, было времечко, не било по темечку, когда я в твоём возрасте был,то старики говорили, что малышню из Белого только хворостиной можно было выгнать. А теперь вот ни избы этой, ни озера...
-Ага!- встрепенулся Ваня.- А сам меня ругаешь, когда я долго в озере купаюсь.
-Эк тебя,-покачал головой дед,- чай, сам понимать должен, как всё изменилось, коль взрослым себя считаешь да про оплодотворение в учёных книжках читаешь.Раньше-то детишек, как цыпляток, в каждом доме целый выводок был. Разве за всеми уследишь? А сейчас одно-разъединое дитя уродят на всё семейство, вот все над ним и трясутся.А не дай Бог, что нехорошее с ним приключится, тогда хоть ложись и помирай.
- Ладно уж. Только про помирание не надо. Ты, дед, давай всё же ближе к делу.
-Ишь какой деловой стал.А ты не торопи.Речь красна слушанием. Она иногда в горку течёт, а иногда и в норку прячется.Так что слушай да не перебивай.            
  Как-то уж больно быстро озерцо это Белое зарастать начало и покрылось сплавиной, - и, поглядев на Ваню, пояснил:- это трясучка такая из травы да мха поверх топи.Вот вначале осока, тростник да камыш в озеро дуром полезут,потом  рдест с водорослями, кубышкой и прочей водяной травой корневищами всё затянут, а там глядишь - вместо озера каша одна травяная с окошечками, вроде той, что ты по тарелке мажешь.А потом  и зыбун островом под ноги ляжет, а под ним торф да вязкий ил. Вот и нет озера, одна трясина. И не дай Бог в трясину эту угодить: засосёт, и поминай как звали. Наши деревенские в это  гиблое место не совались и всегда стороной обходили, а Фёдору непременно напрямки захотелось на Верхние болота выйти, там посуше да света побольше, ягоды этой промеж кочек тьма-тьмущая, поэтому далеко в болото заходить не надо, да и опасно по нашим болотам-то разгуливать. Ну, залез наш Фёдор в эту самую трясучку, сам еле на ногах стоит, но с зыбуна на зыбун как-то перебирается, и хоть бы что ему. Известное дело: пьяного Бог бережёт.А тут, как на грех, откуда ни возьмись, ещё и туман на болото лёг. Мало того, что ноги у него враскорячку, а теперь и с видимостью неувязка вышла. Пришлось Фёдору выломать жердь да тыкать ею впереди себя, чтоб твёрдое место нащупать.Так почти что и выбрался, да и туман пореже стал.Однако устал он изрядно и, конечно, решил самогонкой подкрепиться.Только к бутылке приложился, голову закинул да так и застыл.Самогонка по нему течёт, а он с раскрытым ртом стоит и салют бутылкой отдаёт.Прямо напротив него из тумана большущая башка, на змеиную похожая, вылезла. Поглядела на него красноватыми глазами и зашипела. Фёдор так оцепенел, что ни рукой, ни ногой дрыгнуть не может.А чудище-то ещё и с крыльями оказалось, как махнуло ими, так весь туман и разлетелся. Глядит Фёдор, а на змеище этом вроде человек сидит, только ростом небольшой, в тёмный балахон одетый, у нас никто так не одевается. Этот тёмный  по-своему чудищу команду дал, тот крыльями так замахал, что Фёдора, как пушинку, в воду снесло,а змеище прямо над его головой пронесся, сшиб сосёнку и в тумане растаял. Если бы Фёдор в воду не угодил, то и его бы, как гнилое деревце, сшибло. Тут с него всю пьянь да оторопь, как рукой сняло, потому как болотная трясина затягивает быстро. Не стал он дёргаться, за сшибленную сосну уцепился, а она хоть и хилая, но одним концом всё же корнем за грунт держалась. Вот и стал он потихоньку подтягиваться, моля Бога, чтоб корень не оборвался, еле выбрался на твёрдую землю. А у самого ноги трусятся, сапоги потерял, зуб на зуб не попадает, однако домой так припустил, что только пятки засверкали. Но что интересно, Ванятка, домой-то он только на третий день попал. А что это у тебя глаза как плошки? Испугался что ли? Вот зря я тебе эти Фёдоровы сказки рассказал, ведь не хотел же.
-Да нет, дальше давай. Интересно очень.
-А чего дальше-то? Дальше ругань была. Клава ведь все эти дни его искала, по селу да по лесу бегала, меня вот тоже искать подрядила.А он только на третий день объявился грязный, как чёрт болотный, да босой.Уж на что она баба выдержанная, а тут и её прорвало, чихвостила его почём зря. Не поверишь, Фёдор-то,как воды в рот набрал, слова не вымолвил, вот те крест. Прямо диво дивное.Потом, как всё улеглось, я его несколько раз допытывал, что же с ним приключилось-то,а он, как партизан,тайну берёг и только отмахивался , даже пить бросил да делами по дому занялся. Клава от радости аж светилась вся. Ну,через месяц-другой, конечно,всё же сорвался и по пьяному делу растрезвонил по селу про своё приключение во всех подробностях. Молодёжь слушала, рот разинув,вот как ты, примерно, ну, а обстоятельные мужики только посмеивались.Положим, видел он мелкого мужика в балахоне,мало ли кто к нам за клюквой приезжает, но откуда в наших болотах чудищу-то крылатому взяться? Да и как тут поверишь, коли человек говорит, что ног не чуял и весь взмок пока домой бежал, а прибежал только на третий день? Это как так? Нет, Ванятка, думаю, темнит дед Фёдор,скорее всего, пропил он сапоги свои новые да загулял на три дня. Клава, видно, тоже так думает, не стала ему другие сапоги покупать, вот он в опорках по сей день и ходит. Неказистая, однако, Фёдорова сказка получилась.
- Ты что, дед? Классная история! А вдруг всё правда? Это ж целая сенсация выходит.
-Чего-чего? Какая такая сенация? Уж больно заковыристые слова у тебя.      
-Не сенация, а сенсация, ну, событие такое ошеломительное. Это ж что тут подымется,коли об этом написать в газету, все ведь на уши встанут! И Клады наши на весь свет прославятся.
- Ага, ославь нас, дураков, на весь свет.Пусть приедут с пьяного Фёдора показания снимать, особенно, если он с балалайкой их встречать выйдет. Вот под матерные частушки и расскажет, как он от змеюки по болоту сигал.Ой, Ванятка, и смех и грех с этим Фёдором.Одним словом, хмельной, что дурной: рот нараспашку, язык на плече. Ну, да ладно языком-то молоть, пора за дело браться. На огород пойду, морковь давно пора полоть, а ты тут приберись.Эх, жизнь трудовая, не поклонясь до земли, и гриба не подымешь.
Покряхтев, дед выбрался из-за стола и ушёл в огород, а Ваня так и сидел за столом, уставившись в стену, но видел он не часы с кукушкой, а что-то совсем другое, то, что пока не высказать словами, потому что оно ещё не облеклось в нужную форму, но уже  ворочалось и готовилось родиться.И уже сейчас Ваня точно знал, что это будет нечто необычное и фантастическое.