Эми

                "Я люблю тебя, славный мой мальчик."
 
                Эми нужно было как-то убить время, которое всегда считалось дефицитом. Бег с препятствиями по замкнутому однообразному кругу с первых дней замужества. День начался легкомысленным ничегонеделанием, как будто лежала на надувном матрасе, греясь в ласковых лучах солнца, под аккомпанемент баюкающих волн.
В принципе, зачем такая жесткость? Она просто позволит себе роскошь состояния невесомости и удовольствия послушать тишину. Совершенно не задумываясь, бросила взгляд на часы — почти постоянный атрибут свадебных подарков и юбилеев. Ровесницы её брака, уставшие, как и она, минутные стрелки в знак солидарности намеренно замедлили темп в знакомом путешествии по своей оси.
Женщина была в возрасте первого опавшего лепестка одной из тех замечательных роз, которые стояли в белой фарфоровой вазе и благоухали, очаровывая пиком полного расцвета.

Семья уехала отдыхать. Муж накануне принёс ей цветы. Великолепие природы, ещё три дня назад, крупные тугие бутоны превращались в "пышные платья" для забытой на диване внучкой куклы Барби.
Она расслабилась, растворяясь в неожиданной тишине дома. Закрыла глаза. Постепенно стали выявляться звуки, исключившие на какой-то промежуток привычную зависимость от них. Лёгкий скрип форточки от заглянувшего ветра; мелодичный стук об эмаль раковины набравшей вес капли воды; жужжание взлетевшей мухи, которая доселе надолго обосновалась на дверце шкафчика, деля транс с хозяйкой; и, наконец, ожившие часы — складывались в бытовую симфонию "Это всегда рядом".
Захотелось чаю. Пока нагревалась вода, женщина открыла банку. Аромат бергамота вызвал улыбку предвкушения. Достала большую чашку и насыпала щепоть крупнолистного сорта, удивительно напомнившего горстку сгоревших спичек. Коротко свистнул чайник, захлебнувшись от переизбытка пара. Она заварила чай и накрыла блюдцем. Прерывистая трель телефонного звонка окончательно вернула её в кипучесть жизни.

— Да, — легкокрылая бабочка ответа слетела с губ женщины.
— Эми, — услышала она и вздрогнула.
Нет, только не это. Не может быть! Она мотнула головой, глотнула воздуха. Зачем? В любое время дня и ночи, в каком угодно состоянии, она узнала бы этот голос. Он сложился и звучал в её памяти молитвой.
— Эми, — повторил он, — Ты узнала меня? Сядь и выслушай!
"Как он знает, что я стою? Хотя он всегда чувствовал, что я в данный момент делаю."
— Откуда ты так… неожиданно? — спросила Эмма и, отодвинув куклу, опустилась на диван. Её била мелкая дрожь.
— Длинная история, — проговорил он, — По телефону всего не расскажешь. Может быть, мы встретимся на нашем старом месте… или предложи что-нибудь сама.
— Я не могу. Во всяком случае, сейчас это невозможно, — она нервничала, пытаясь обрести уверенность в голосе.
— Почему? Ты не можешь или не хочешь?
— У меня семья. Муж. Дети. Внучка, — уклонилась от прямого ответа Эмма.
— Но семья в отъезде.
— Господи, ты и это знаешь!
— Проблем не было. И потом, у тебя красноречивые подруги. Эми, — умоляюще продолжал он, — Приезжай в загородный ресторан. Обещаю не прикасаться к тебе. Хотя искушение велико. Поговорим. Очень хочу тебя увидеть. Только увидеть! А после можно и умереть...
— Не дурачься. Я не — Лондон, чтобы увидеть и умереть.
— Из-за британской столицы я не стал бы жертвовать собой.
— Где ты пропадал? — как можно спокойнее, пытаясь вложить бессмысленное безразличие, спросила Эмма.
— В Англии, как ни странно. Но сие не так важно, — ответил он.
— Ты застал меня врасплох. В Англии? Я никак не сосредоточусь, — тихо проговорила женщина, — В Англии… — повторила она. — Что ты там делал? Расскажи, какой ты? Изменился?
— Придёшь, увидишь, — просто, словно скользнувший луч, сказал он.
Эмма протянула руку и открыла косметичку. В зеркале отразилось миловидное лицо пятидесятипятилетней женщины. Прошло более тридцати лет с тех пор, как он исчез, приревновав её к своему другу. Беспочвенно и глупо до абсурда. Исковеркав, похоже, две жизни. Ветер перемен сменил магическую тишину — разбередив душу — телефонным звонком. Она никак не могла подавить сердечный мятеж.
— Эми, я умоляю тебя. Единственное свидание. Позволь мне иметь на него право. Я не могу уехать, не увидев тебя. Желание огромно, оно переполняет меня. Каждый капилляр кровеносной системы пронизан предчувствием встречи.
— Боль, которую притупило время, — тихо начала Эмма, — Растёт во мне. Жизнь после твоего исчезновения превратилась в сплошной зимний день. Все остальные сезоны сменялись, как на экране или за стеклом. Без аромата весенних садов, летних цветущих полян, шуршания под ногами осени...
— Большую часть эмиграции я обитал на севере Великобритании, в Шотландии, но жизнь моя казалась сплошным лондонским туманом. Я пробирался на ощупь, солнце отказывалось мне светить. Последний десяток лет живу в столице.
Он научился красиво говорить. Эми притихла, внимая ему. Его голос обволакивал, завораживал, беспокоил. Только слова согласия могли остановить рвущийся поток слёз. Она не хотела, чтобы он услышал её слабость. Лозунг "Сила женщины — в её слабости" остался для неё за пределами двух столетий.
— Я приду. Сегодня же. Сейчас. Нет, — быстро заговорила женщина, — В семнадцать часов. Там же. Где? Хорошо, в ресторане.

Она положила трубку и разрыдалась. Плакала громко и некрасиво, как тысяча клоунов.
Конечно же, она придёт. Только успокоится. Выберет лучшее платье. Жаль, что располнела. И наплевать, что кто-то увидит. Да, очень элегантна. Именно в этом наряде. Помада прибавила нежности её лицу. Без маникюра. Не успеет. Если постараться… Сердцу пора бы и обрести прежний ритм.
В какой-то момент ей показалось, что длинная лента серпантина жизни лежит нетронутым упакованным каточком. Ещё не начался путь долгих тяжких лет разлуки с сегодняшним маячком телефонного звонка. Она не была уверена в правильности поступка, но сила того чувства не могла удержать от желания и соблазна встречи. "Ах, милый мой, принимай какая есть".
 
         В метро, войдя в вагон, привычно поискала глазами место, чтобы сесть. Туфли на каблучке плотно сжали ноги. Свободных мест не наблюдалось. Она прошла к противоположной стороне от входа, взялась за поручень, оглядела себя в стекле двери с надписью "не прислоняться". Искусственная нить жемчуга выгодно оттеняла смуглую кожу и эффектно гармонировала с крупными горошинами на синем фоне платья, украшенного белым воротничком вологодских кружев. Господствующая седина похозяйничала не везде. Она удовлетворённо улыбнулась, кокетливо поведя головой, и продолжала фантазировать встречу. Как вдруг услышала фразу:
— Уступи место пожилой женщине, — тихо сказала молодая мама сыну лет десяти.
— Садитесь, бабушка, — обратился к ней мальчик.
И свет померк. Она нашла в себе силы поблагодарить ребёнка, опустилась было на сиденье, но решительно поднялась и направилась к выходу. Перешла на другую сторону станции и поехала домой. Дети далеки от психологии и бабушкой женщина может быть только своим внукам. Здесь недочёт в воспитании Эмма отнесла на родительскую близорукость. Праздник предстоящего свидания кончился.
 
         Вернувшись, Эмма машинально переоделась, поставила любимый диск с вечной музыкой Георгия Свиридова к фильму "Метель", созвучную душевному состоянию. Она таяла от присутствия феерии в ней, каждая группа нот была откровением, переполненным радостью и болью. Взглянула на розы. Ворох опавших лепестков лежал на столе поверженными флагами. Сладкий аромат ещё хранило пространство. "Пожилая женщина", — надоевше, в который раз, стукнуло в мозгу. Она безуспешно пыталась стереть, как со школьной доски мелом написанную фразу, но буквы проступали с беспощадностью природной диалектики.
Завершающие аккорды музыки неожиданно принесли успокоение. Мысли о нём, звонок и желание увидеть его складывались в объявление о войне маленькому государству из пяти человек — её семье. "Всё, что ни делается — к лучшему", — с глубоким вздохом и благодарностью вспомнила она мальчика из вагона метро. Но тяжесть не проходила.
 
        Паутину грустных мыслей смёл телефонный звонок.
— Эми, — сказали на том конце.
— Бабушки на свидание не ходят, — печально, почти бесцветно, сообщила Эми, — Они шьют из розовых лепестков юбки для кукол своим внучкам или выгуливают собак...
— Эми, девочка моя, — нежно произнёс мужчина, — О каких лепестках идёт речь?
— Конкурс в садике. На подиуме — куклы Барби.
— А собака, которую ты выгуливаешь, имеется?
— Нет.
— Я хочу быть твоей собакой, Эми. Преданным псом и лежать у твоих ног. Почему ты не пришла, Эми?
— Всё кончено, милый мой. Всё давно кончено, — сказала она и всхлипнула.
— Нет, Эми, нет. Всё продолжается. Ты — моя половина и никуда от этого не уйдёшь.
— Не обольщайся. Половина у меня есть.
— Ты — моя зодиакальная. А это куда сильнее. И ещё: твоё незримое присутствие в моей жизни было постоянным уже потому, что слово ЭМИгрант полностью включает твоё имя. Помнишь, как от твоей нежности растаял снег...
— Не выдумывай, — сквозь слёзы улыбнулась женщина, — Той ночью был тёплый циклон и снега не стало.
— Той ночью ты впервые сказала: "Милый мой"...
— А ты мне: "Я люблю тебя, славная девочка..."
Они замолчали.
-Ты не поверишь, — после паузы вспоминала Эмма, — Но я сохранила платье, которое ты сшил мне, вернее, перешил за один день, а после сделал дипломной работой. Креп жоржет. Не в чем было идти в театр. Мы перерыли бабушкин сундук и нашли её подвенечный наряд. Он не был белым. Бледно-лиловый фон в фиолетовых цветочках. С подплечиками, атласной отделкой и бутоньеркой. Когда ты прикалывал её к моей груди, тебя не слушались пальцы.
— Сейчас с руками всё в порядке. Я на этом сделал карьеру. Одеваю женщин.
— У тебя с юности большой опыт в швейном деле, — согласилась Эмма.
— Оно сложилось удачно, — лаконично сказал он.
— Ты их только одеваешь? — медленно, с расстановкой, спросила она.
— Мне не нужно прилагать усилий в обратном. Не торопись с выводами, моя девочка. Одеть женщину — ремесло, раздеть — искусство.
 С невыносимым желанием я раздевал тебя в ту ночь… Тогда мною руководило чувство. Сейчас это был бы упоительный творческий процесс. Сегодняшний день — только выстраданное годами лекало фантастически красивого платья. Я боюсь приступить к его крою.
Эми вздохнула и чуть не вскрикнула от захлестнувшей волны воспоминаний, почти физически ощущая неистовый бег по телу горячих неопытных рук. Её обжигала юношеская нетерпеливость любимого человека. Цветные слайды памяти высвечивали подробности незабываемой ночи. Снова подкрались слёзы.
Звонок в дверь показался спасительным для окончания разговора.
— Ко мне пришли, — сказала Эмма.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет.
— Тогда не открывай.
— Не могу. Скорее всего — это соседка. Перезвони мне позже или завтра, — попросила она и спохватилась, — Ты ведь ещё не уезжаешь?
— Пока нет.
Женщина положила трубку и подошла к двери. Не торопясь, пребывая в ауре разговора, открыла дверь.
 
            На пороге, держа в одной руке мобильный телефон, в другой — букет роз, стоял ОН. Такой же красивый, европейски подтянутый.
— У Барби твоей внучки не будет конкурентов, — улыбнулся мужчина, протягивая цветы, — Я сам сошью ей коллекцию изысканных платьев, — затем указал на телефон, — Иначе, ты никогда бы мне не открыла, обязательно придумала причину не принять меня.
Эми не могла произнести ни слова, только поправляла волосы. неимоверным усилием воли удержала появившийся во рту шарик крика. Он бесшумно лопнул, не успев выйти наружу.
— Мой простой халат с элементом английского вкрапления в виде воротника никак не соответствует изыску для приёма зарубежного гостя, да ещё такого специалиста и тонкого знатока, как ты, — выпалила она неожиданно длинную тираду, — Но...
— … но это самая лучшая модель домашнего платья, которую я возьму на вооружение.
— В Англии, наверное, женщине не скажут, что она — пожилая. Там, независимо от возраста, все — леди?
— Если бы ты была английской леди, я не примчался бы к тебе, — он вдруг с силой прижал женщину к себе, — Эми...
— В тебе всегда жил дух англичанина. Ты и ушёл из моей юности, не прощаясь, — она посмотрела ему в глаза, — А пыл у тебя далеко не британский.
— Очень хочется чаю, — прижимая её голову к груди и касаясь подбородком волос, проговорил он, минуя тем самым взгляд Эми, — Ты не пришла к чаепитию по-английски. У них ритуал — в семнадцать часов три минуты разливать чай. А у нас свои традиции. Почаёвничаем в удобное время. А, Эми?
— Закрой дверь, милый мой, — безотчётно уйдя в его руки и обжигаясь, как в юности, едва слышно прошептала она и добавила: — Милый мой Грант...