Ч. 28 Жизнь номер 2. Окончание службы

Предыдущая страница   http://www.proza.ru/2019/10/09/366

Меня москвичи пока не трогали. Через пару дней утром уборщица, с которой я всегда приветливо здоровался и обменивался несколькими фразами, увидев меня в коридоре, оглянулась и вошла вслед за мной в нашу комнату.

Мои коллеги ещё не пришли, я был первым. Уборщица таинственным шёпотом сказала, что вечером, когда все ушли, а она убирала, к нам в комнату пришла «комиссия»: начальник 1-го отдела, его заместитель, старший военпред и, как я понял по её описанию, наш секретарь партбюро, Роман Николаевич.

Они просмотрели все бумаги и тетради в ящиках моего письменного стола, потом вытряхнули на стол содержимое корзины для бумаг, развернули и просмотрели все смятые бумажки, попросили её всё убрать и ничего не говорить о проверке.

Я понял, что искали записи, которые можно было бы объявить секретными. Сезон охоты на меня был открыт. Началось то, что у немцев называется «моббинг», психологическая травля.

Приведу только один пример подобной травли, а таких примеров, когда моббинг активно поддерживает начальство, было немало. Ко мне пришёл начальник сборочного цеха и пожаловался, что в цехе военпреды задерживают приёмку.

Я пошёл в цех и застал в нашем помещении весёлую компанию. Обеденный перерыв давно окончился, а офицеры и служащие читали в подшивке последнюю  страницу «Литературки», где помещались всякие юмористические вещи, и веселились. Пришлось остановить это веселье.

На следующий день меня вызвал районный инженер, у него сидел секретарь партбюро Роман Николаевич, капитан 1 ранга в отставке. Он всегда носил связку ключей на колечке, раньше служил заместителем командира одной околонаучной организации. Сослуживцы говорили, что главным его занятием было кручение на пальце этой связки ключей.

У нас этот бездельник на должности старшего инженера считался освобождённым, хотя в штате и близко не было освобождённого секретаря партбюро. Но его держали для общения с политотделом. Районный спросил, правда ли, что я запрещаю подчинённым знакомиться с постановлениями партии и правительства?

В ответ на моё удивление показал рапорт одного гражданского служащего, кстати, офицера запаса, который написал, что они в обед изучали опубликованное в печати постановление партии и правительства, а я запретил им это делать.

Глупость была очевидна, поэтому я сказал, что объясняться по этому поводу не собираюсь, пусть разбираются с автором этого творения.

Далеко не все включились в эту травлю, но кто есть кто, я увидел. Удивило, что самыми рьяными были те, кому я когда-то сделал доброе дело.

Офицеры, с которыми я работал непосредственно, меня морально поддерживали, за что я и сейчас благодарен Сергею и Грише. Им тоже пришлось испытать на себе немалое давление начальства, искавшего на меня компромат, но они оказались смелыми и порядочными людьми.

Мне понизили степень допуска до уровня уборщицы, закрыли доступ к делам в секретной части. Но это меня не расстроило, напротив, решил, что так даже лучше, морально был готов к увольнению, а оставаться на заводе, как поступали почти все мои коллеги, я бы не стал.

Проанализировав всю свою службу в приёмке, начиная с Урала, я, сохраняя ещё наивную веру в то, что в меня вбивали десятилетиями, изложил свои мысли по поводу того, что поставляется на вооружение, а также о соцсоревновании в производстве военной техники.

Это письмо я отправил в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Ответ получил довольно быстро, напечатан он был почему-то не на бумаге, а на маленьком, толстом как картонка, листке. В нём было сказано, что моё письмо будет рассмотрено командованием и партийными органами Ленинграда.

И вот здесь закрутилось. Районный инженер отправился в командировку в Севастополь и придумал предлог взять меня с собой.  Командировка была совершенно пустая, там нечего было делать ни ему, ни мне. Вернувшись, я понял, что меня убрали на время проверки приёмки, организованной зам. главкома.

Возглавлял эту проверку некий полковник Ф-в, который заявил потом на подведении итогов, что хотя на меня ничего не нашли, но я не должен был никуда писать, это, дескать, не по-офицерски. Уехал он, как сказали мне коллеги, с канистрой спирта, которую ему вручил старший военпред.

Я потом позвонил этому прохвосту в Москву и сказал ему всё, что о нём думаю. Обошлось без последствий.

Затем меня вызвали в политотдел спецчастей ЛенВМБ к начальнику и его заму. Это было забавно. Они не знали, о чём со мной говорить. Главный вопрос был: почему вы обратились в ЦК? Я им напомнил об Уставе партии. Замолчали.

Потом меня вызвали на парткомиссию, где тоже не знали, что со мной делать, к чему придраться. Я смотрел на них, а они на меня. На том и расстались.

Вскоре районный инженер вручил мне «чёрную метку» - приказ начальника управления о направлении меня на медкомиссию в связи с достижением предельного возраста службы для старших офицеров в моём звании - 45 лет.

Я расписался на приказе и отправился в поликлинику. Когда прошёл медкомиссию в базовой поликлинике, что заняло довольно много времени, мне сообщили, что приказ о прохождении медкомиссии отменён.

Мне продлили службу на той же должности заместителя старшего военпреда. Снова у районного инженера расписался на новом приказе о продлении своей службы, а заодно и на аттестации. Шёл очередной аттестационный период и я себе представлял, что мне напишут в аттестации отцы-командиры.

Прочитал только последние два предложения: «Сохраняет внешнее спокойствие в сложных обстоятельствах. Не справился с обязанностями». Мне было уже всё безразлично. Я молча расписался и ушёл. Какой историк будет читать мою аттестацию?

Через некоторое время, всё обдумав, решил, что с меня хватит, пенсия у меня была, нужно начинать новую жизнь. Теперь уже я подал  рапорт с просьбой об увольнении в запас. Положительный ответ не заставил себя долго ждать. Кстати, вслед за мной уволили и старшего военпреда, но у него тоже давно была полная пенсия.

Итак, летом 1984 года после вручения грамоты главкома, традиционных адресов от коллег и от работников КБ и памятного подарка (купленного не на заводские, а на собранные офицерами и служащими деньги),  и последующего отмечания этого события со своими сослуживцами в ресторане «Москва» на Невском проспекте, я вновь, как юноша после окончания школы, должен был выбрать себе новую, третью жизнь.

Я не испытывал тогда и не испытываю сейчас никакого зла по отношению к старшему военпреду и районному инженеру. Они были неплохими людьми, но поступали так, как заставляла их поступать система, с которой я попробовал бороться, и понял, что это пустое занятие.

Другое дело  - моё отношение к некоторым подчинённым, вроде одного штатного стукача, капитан-лейтенанта, завербованного особым отделом ещё в училище. Его никто не хотел брать к себе в группу, а я взял. Но к этим я испытывал только презрение.

Последняя вера в партию у меня исчезла, но мне тогда не могло и присниться, что произойдёт через шесть лет. Государство казалось мне незыблемым, как и власть КПСС, и с этим следовало смириться.

Мой рассказ о службе будет неполным, если не упомянуть о судьбе моего первого начальника в военном представительстве, где служили всего лишь три офицера: он, Иван Гордеевич и я.

В 1972 году, когда я уже два года служил в Ленинграде, его, ещё только недавно переведённого на должность районного инженера, главком назначил на вице-адмиральскую должность начальника нашего заказывающего управления, которому мы подчинялись.

Прежний начальник Вениамин Андреевич ушёл на пенсию, у него были два зама, контр-адмиралы, такого же возраста, как Фёдор Иванович, были контр-адмиралы, начальники соответствующих управлений на флотах, с опытом службы на кораблях и на берегу.

Поэтому назначение моего первого старшего военпреда, совершенно заурядную серую личность, сразу на вице-адмиральскую должность вызвало всеобщее изумление и непонимание в военных приёмках, НИИ и в соответствующих управлениях на флотах.

Между тем, причинно-следственная связь существовала, о ней знали Иван Гордеевич и я, но мы помалкивали. Знали и оба бывших соседа  Фёдора Ивановича по коммуналке во время учёбы в академии, старший военпред и районный инженер. Они тоже молчали.
 
Меня нисколько не удивило затем последующее назначение бывшего старшего военпреда на должность зам. главкома. Но это случилось уже после моего увольнения.

Продолжение http://www.proza.ru/2019/10/11/453

На фотографии: «отвальная» с сослуживцами в ресторане. Горя на лице новоиспечённого пенсионера не видно.