Всему свое время

     Сына, говоришь, не женишь никак? Старый холостяк уже? Не всем же в двадцать лет жениться. Всему свое время. У меня жизнь тоже была не малина, в девках надолго засиделась.
     Было мне тогда тридцать с хвостиком, а если честно, даже с хвостом, весьма длинным и пушистым. А я как будто все еще и жить не начинала, а все ждала, когда же она начнется – Жизнь. Стоило зайти солнцу за тучку, хандра подступала сразу: что же у меня все не как у нормальных женщин, ни семьи, ни детей, ни работы умопоглощающей, ни какой жизнедеятельности интересной не наблюдалось? Одноклассницы замуж все по молодости давно выскочили, а некоторые не раз туда уже сбегать успели, кто-то в молодые бабушки собирался. Кое-кто удачную карьеру строил или в науку ударился, диссертации всякие строчил. Все при деле. 
     – Ты у меня не от мира сего, – мать потихоньку пилила, подливая масла в адский огонь моей горящей души, – То в бухгалтерии своей бабской прозябаешь. То все дома сидишь, да по церквям, как старушонка, шастаешь. Малахольная какая-то, не знаю в кого. Я-то в молодости – прическу с шиньоном начешу повыше, глаза, как у Клеопатры, подведу, надену лаковые туфли на десятисантиметровых каблуках, платье кримпленовое, светится аж как пожар в джунглях – мужики так и падают!
    – Охота, видно, удалась, – вздыхаю тихонько, не зная плакать или смеяться, – Мужики до сих пор все лежат, подняться не могут!
    – Я серьезно говорю,  ты бы мать послушала, приоделась, накрасилась, сходила бы куда-нибудь, развеялась что-ли, или, еще лучше, на море бы съездила.
     Куда-нибудь я иногда ходила, и ездила, куда матушка меня посылала. Но все равно – надевала я белую фату и тискала розовощеких младенцев только во сне.
     Один раз, не смотря на сопротивление мамы и ее, мягко говоря, нелестные отзывы о месте моего предстоящего отдыха, поехала я в отпуск к своей крестной тетке в деревню. Не была я там давно, потому как со времени моего взросления, поездки эти мамой принципиально не поощрялись. Ведь принцы и прочие достойные женихи, по ее мнению, там не водились. А, скорее, наоборот, боялась мама, что по простоте душевной пожалею там какого-нибудь алкаша или другую асоциальную личность.
     Дети у тетки давным-давно разъехались и жили отдельно, муж умер. Постарела она, ходила тяжело – ноги сильно болели. А я, как только приехала, стала звать ее в церковь, ну не в клуб же мне на танцы идти, я и по молодости туда ни разу не удосужилась заглянуть. Церковь в селе, а не в деревне, как я успела выразиться, имелась, настоящая, еще с тех времен как-то уцелевшая и отреставрированная на загляденье. Но со мной туда, как я не уговаривала, тетка не пошла…
     В старой церкви было почти темно, горели сиротливо лишь лампадки. Прихожан, а вернее прихожанок, по пальцам можно было пересчитать, все, ввиду своей старости и не сильно крепкого здоровья, расселись вдоль стеночек, тихонько шушукались.
     Я зашла и сразу наступила тишина, все бросили шептаться и свои взоры устремили на меня. Чуть переведя дух, торопливо перекрестилась, ведь бежала, опоздала ко времени, но, как стало мне очевидно, не я одна. Батюшки тоже еще не было, служба и не собиралась начинаться. Увидела я свободный кусочек лавки, села, пытаясь вжаться в нее и спрятаться от оценивающих взглядов.
     – С праздником! – поздоровалась с соседкой.
     – И тебя с праздничком! – ответила она, разглядывая меня уже вблизи, и я узнала соседку моей крестной, тетю Зою. В бытность моего деревенского детства она была крепкой бабенкой, а теперь постарела, конечно, но еще, видно, живенькая вполне. Вижу, что она тоже меня узнала.
     – Ты чего это, девка, пропала совсем? Как маленькая была, все у тетки гостила, а теперь тебя не видно, не слышно.
     –Да я все работаю, времени нет совсем, в городе суета одна, – что-то промямлила я тете Зое, и как будто в свое оправдание продолжила, сменив тему разговора, – Но вот что странно – там церкви чуть ли не на каждом шагу и везде так людно, а по праздникам так и не протолкнешься. А здесь – пусто совсем. Такое ощущение, что все деревенские только в землю и глядят, ковыряются там с утра до ночи. А вверх глаза поднять нет ни времени, ни желания. Я-то и сама уже почти месяц как сюда приехала, а в церковь никак не сподоблюсь, все что-то мешает, то замок не могли открыть, то болела, то проспала. Сегодня с утра все сложилось удачно, но, чувствую, опять не мой день, служба что-то не начинается, может и совсем не будет, зря я, наверно, пришла сюда.
     – Батюшка опаздывает. Но ты не нервничай! Куда торопишься-то? Детки уже большие, небось? А то я вижу иногда через забор – одна ты приехала, никого, кроме тебя, не заметила.
     – Да нет у меня никого, я все с мамой также живу, – делая равнодушный вид, продолжала я. – А теперь уже и не будет наверно, женихов всех давно разобрали.
     – А ты откуда это знаешь? – лукаво так поглядела на меня тетя Зоя. – Всему свое время! – И после задумчивой паузы, продолжила. – Я тебе про свою корову хочу рассказать. Лаймой Федька мой ее назвал. Уж больно мычала она интересно.  Вообще-то у нас тогда три коровы было. Так вот один раз Лайма эта оказалась не стельная. Одно расстройство! Молоко, конечно, всю зиму я ее продавала, зимой молока-то не сыщешь. А Федька-то злой на Лайму сделался, зарежу, говорит, или продам. Мне только ее жалко было, молока-то она много давала, да и вообще, как член семьи, можно сказать. В общем, две другие коровы отелились, а с Лаймой Федька так до весны и дотянул, когда самое страшное и случилось. Знаешь же, что  в деревне самое страшное?
     – Не уж-то пожар?
     – Да, погорели мы. На работе все были, прибежали, когда уже все полыхало. Народу кругом полно – все бегают, кто с чем, кто с ведрами, кто с бидончиками. И пожарных много понаехало. В общем, потушили. И, слава Богу, все живы, дома целы, только постройки все подчистую сгорели.
     – Тетя Зоя, неужели коровы сгорели?
     – Да что ты! Коровы все целые, соседи, спасибо, выпустили вовремя, спасли. А вот два теленка сгорели, были привязаны в сарае, – тетя Зоя сделала многозначительную паузу и подняла брови. – Два теленка-то, а должно быть три. Так-то! А с Лаймой Федька так ничего и не сделал. И телята у нее были потом, как ни в чем ни бывало.
     – Выходит и к лучшему, что корова-то не отелилась, все равно теленок бы сгорел, а так она еще и доход какой-никакой давала.
     – А кто знает? Я и в церковь с того времени ходить стала. Может знак это был оттуда? – Тетя Зоя закатила глаза и многозначительно подняла указательный палец. – Кругом знаки судьбы. Увидеть бы их только вовремя, разгадать…  А ты говоришь, жениха тебе не хватило, детей, видишь ли, у нее не будет! Значит, не надо пока! Всему Бог свое время дает.
     Тут в храм поспешно вошел запотевший батюшка, все разом замолчали, повскакивали с лавочек. Затеплились свечи, стало сразу как-то светло и уютно. А вскоре и служба началась. Народ стал прибывать – детей к причастию стали подводить. Мужчина с маленьким мальчиком на руках и девочкой лет шести зашли и встали как-то привычно в уголке. Было видно, что он нервничал, то беря малыша на руки, то снова ставя его на пол. Мальчик сильно капризничал, девочка же, напротив, постоянно успокаивала брата и вела себя совсем по-взрослому.
     Меня, как мужчина этот зашел, что-то толкнуло внутри, и показалось, как будто я его всегда знала. Просто дежа-вю какое-то. Я потянула тетю Зою за рукав и в самое ухо прошептала:
     – А это кто с двумя детьми?
     – Тсс, – тетя Зоя зашипела сквозь зубы, – Нельзя в храме разговаривать!  И так уже наболталась с тобой, нагрешила.
     Остаток службы простояла я с разбегающимися мыслями, пытаясь вспомнить, откуда же я знаю этого мужчину. Думала: «Вот, если бы в городе дело было, я бы свечку через него передала, разглядела бы его хорошенько, вспомнила». И тут же ловила себя на мысли: «У человека жена, наверно, в роддоме опять, один с детьми мучается, а я уже и глаз на него положить успела. Тоже мне, православная»…
      После службы я забежала в магазин, там своего, как оказалось знакомого, незнакомца и встретила, и узнала. Это был брат моей деревенской подружки – Илья, первая и безответная моя любовь в 8 классе. Он тогда в армию ушел, все разъехались и больше ничего я о нем с тех пор не слышала. Честно говоря, и забыла вовсе, лет-то сколько прошло!
     Дома уже тетка мне все рассказала про Илью. Как жена заболела раком груди, пока младшенького кормила, потому и обнаружили болезнь поздно. Как он, овдовев, бросил город и приехал с детьми к своей матери.  В церковь они всегда все вместе ходили, а теперь она заболела, вот Илья один с ребятишками и маялся сегодня…
     В общем, что рассказывать, пришло тут мое время. У мамы, конечно, восторга не было: «Знала, что ты дура, но чтобы такая – двух чужих детей себе на шею повесить!»
     Было у меня и венчание, и фата, и медовый месяц, все как мечталось. И с медовым месяцем любовь не закончилась, хотя и взрослые совсем мы оба были, со своими привычками и стереотипами. Но как-то попритерлись друг к другу. С Илюшиными детьми я сдружилась быстро. А там и моя очередь настала быть матерью. Жили мы дружно, все вместе делали, и детей на чужих-своих я никогда не делила.
     Как сейчас живем, спрашиваешь? Ильи уже год, как не стало. Сердце. Где-то там, я верю, он все видит и радуется, глядя на нас. Старшая замужем, сама уже мама, в гости с семьей наезжает, не забываем друг друга. Я с младшими живу, им еще учиться, их в люди выводить надо. Свекровь, хоть и старенькая совсем, все бегает, помогать пытается. Говорит, чтобы я и себя не забывала, замуж выходила...
     Всему свое время. Жизнь, она ведь никогда не заканчивается, она просто всегда начинается заново.