Сибирская бондиана. Часть I

Осенью закаты, алые и тревожные, предвещающие ветреную погоду, длятся до бесконечности долго, и наблюдать их одно удовольствие. Если бы Серж был склонен к стихосложению, то непременно бы написал об этом в рифму, превращая слова в картины, над которыми будут вздыхать читатели... Но он стихов не писал. К великому огорчению его супруги, тогда еще будущей, - вспомнил он, криво усмехнувшись. Право слово, это одно из наиболее незначительных огорчений, которые князь ей подарил. К чему вспоминается это? Небось, ждут его с нетерпением там, дома, чтобы опять вывалить на его голову рассказы о проблемах, о тех невероятных новостях, которые узнали с последней почтой — там, в России, как они нынче называли все земли, что лежат к востоку от Уральских гор, эти новости уже стали прошлым, зачастую прочно позабытым... А ему надо разделать тушу косули как можно аккуратнее, привести все в порядок, задать корма собакам, уже истово вьющимся и с нетерпением поскуливающим у его ног, поужинать, а там уже и спать можно ложиться.
Домой, однако, отправляться не хотелось, несмотря на то, что собаки волновались — их явно будоражил вид подстреленной точным ударом в голову косули, а многочасовая гонка по тайге заставила их аппетит разыграться не на шутку. Несмотря на то, что скоро сделается совсем темно, и даже зная местность как свои пять пальцев, немудрено заблудиться. Несмотря на то, что поднявшийся с закатом ветер уже проникает за шиворот куртки. А простывать князю нельзя вообще, с того самого года — раньше тоже было нельзя, но можно перетерпеть, а нынче ну никак...
Алая заря над чернеющими верхушками елей и пихт вызывала в душе щемящее чувство, и глаза уже на мокром месте, и хотелось бы пролить слезы — да все кончились, давно кончились — еще тогда.
«Хватит вздыхать», - приказал себе Серж. - «Завтра сюда же вернусь».
...Охотиться князь Волконский — да, 6 лет как уже не князь и не генерал-майор, но, как сказали те туземцы, вокруг костра которых он с месяц назад грелся: «Не этот царь тебя жаловал, не ему и почести отбирать...» - предпочитал в одиночестве. Один раз взял с собой этого юношу Ивашова — ну тоже осужденного, все по той же самой причине,- и пожалел, зачем это сделал. Нет, конечно, сей Жанно и стрелял неплохо, и вопросов глупых не задавал — да и вообще, оказался из молчунов, как только он в тайном обществе оказался-то, да еще влюбил в себя эту милую француженку, приехавшую к нему по примеру остальных дам. Но даже с учетом спокойного и деловитого нрава Ивашева, так отличающегося от других его, так сказать, соратников, князь Серж не позвал его второй раз, предпочитая компанию своих собак — никаких не гончих и не борзых, а местных, крепких, с плотной светлой шерстью, стоячими ушами и хвостом колечком, которых можно и на цепь сторожить, и с собой на промысел брать.
Князь знал, что его обособленность от всех раздражает многих. Прежде всего — жену, которая жаждет здесь, «в середине Земли», возродить все, к чему привыкла. А привыкла она отнюдь не к уединению. Не к охоте. Не к длинным темным вечерам. Не к бескрайней тайге, в которую ногой не ступала с самого дня приезда. Хоть и выросла Мари в деревне, но деревня та находилась на благодатной Черниговщине, а родители держали открытый дом, приглашая «приличное общество» на хлеб и соль. Как-то Серж и стал частью этого «приличного общества», и, сам не помня как, сделал предложение младшей из дочерей. Даже не задумываясь о том, испытывает ли он к ней хоть что-либо, кроме мимолетной симпатии. Нынче, оказавшись здесь, в краю синих озер, горных отрогов и живого таежного моря, почти что без всякого общества, кроме друг друга, Серж все больше осознавал — Мари его скорее раздражает. Да, поначалу ее приезд, ставший для него полной неожиданностью — ведь он фактически расстался с ней еще там, в крепости, написав на обратной стороне ее миниатюрного портрета недвусмысленное послание — оказался весьма кстати. Но когда дела наладились, и жизнь пошла своим чередом, все чаще начинали возникать разногласия, ссоры, напоминающие те, которые вспыхивали между ними в первые месяцы после свадьбы, но куда более серьезные. Признаться самому себе, что все с самого начала было ошибкой, князь пока не мог. Тогда, выйдя из терзаний, из болезни, которая вела его прямым ходом в могилу, он взял себе за правило — не вспоминать прошлое никак, ни хорошими, ни дурными словами; не вспоминать и тех, кто остался за той невидимой чертой, которую он шесть лет назад пересек; жить настоящим, а там как Бог даст...
Втащив тушу косули на телегу и устроившись на козлах, князь не спеша отправился в Петровский, не отрывая взгляд от неба.
Прав был Анненков, на этапе выкрикнув: «И в Сибири есть солнце!» Да оно, пожалуй, светит ярче даже, чем там, на среднерусской возвышенности, и уж конечно, радует своим появлением куда чаще, чем в Петербурге... А какие здесь звезды огромные. Кажется, небосклон в этих местах ближе к Земле становится. Так те буряты, помнится, и сказали ему — мол, правда...
Князь поймал себя на том, что снова предается пустым размышлениям, но затем махнул рукой - ладно, если без воспоминаний не обойтись, то пусть будут такие. Эти люди — казалось бы, дикари дикарями, «татары», как зовут их русские поселенцы, а по крови — потомки тех самых монгол, которые некогда подчинили себе половину обитаемого мира — подтвердили про Сержа то, о чем он всегда только догадывался. Этот простой факт и стал причиной столь строгого наказания, доставшегося ему, и особого приказания государя держать его отдельно от других сосланных. Учитывая сказанное, - что он не сын того, чье отчество всю жизнь носил, а некоего принца крови, - все становилось на свои места. Но какой от этого нынче толк? Ну, кроме того, что буряты почитают его наравне с царем, а может быть, и выше его. Хотя они-то откуда узнали? Лама их что увидал во сне? Или сличили профиль на монетах — у этого племени в ходу были французские монеты чеканки пятидесятилетней давности? А то, быть может, все и выдумали?
Часто у них бывать Серж не мог, чтобы не возбудить ненужных подозрений от тех, кто поставлен над ними надзирать. Небось, донесут, что туземцев к бунту подстегивал. Император Николай Павлович полагает его самым злобным бунтовщиком и, верно, жалеет, что к пятерым повешенным не прибавил шестого. Лучше бы прибавил, нежели подверг таким унижениям...
Что за пропасть! Опять в голову лезет прошлое. День сегодня, что ли, какой особенный? Вряд ли. Двадцать четвертое сентября, и только. Может, кто там, из прошлого, умер? Кто знает... Но сам князь получит подтверждение этому лишь через три месяца, не раньше. А может, он просто прощается с воспоминаниями? И впереди ждет что-то новое... При этой мысли Серж усмехнулся. Пятый десяток, а он все равно ведет себя как любопытный юнец, каковым вступал в жизнь и каким остался, когда все вокруг внезапно начинали остепеняться и от него того же ожидали. Князь попытался играть по этим негласным правилам — и следование им привело его к сокрушительному поражению. Учиться на ошибках поздно, но жизнь не закончилась, что бы там кто ни твердил...

***
-Ты где был?! Я волновалась, между прочим! - так нелюбезно встретила Сержа его супруга, стоя на деревянном крыльце их дома.
-Ты сама прекрасно все знаешь, Marie. Я же тебя предупреждал, - проговорил князь, спрыгнув на землю.
Вместо ответа женщина пристально оглядела супруга, а затем перевела взгляд на добычу. Собаки было бросились к ней, но она отступила на несколько шагов, возвысив голос:
-Сделай хоть что-нибудь со своими шавками!
-Ко мне, - негромко приказал Серж, и собаки вернулись к нему, не глядя на хозяйку. Затем, не обращая внимания на высокий и сухощавый силуэт супруги, он занялся привезенной добычей. Ее нужно было вытащить в подвал, там прохладнее... Сегодня он и не успеет ее разделать, значит, завтра нужно встать пораньше и заняться этим. Сейчас нужно собак покормить, а там Мари, в сущности, права — уже поздно, после ужина начнет клонить в сон.
Он двинулся к сараю, не вслушиваясь в то, что возмущенным тоном твердила его жена. До слуха князя доносились лишь отдельные слова:
-Опять ты будешь долго... А ужин совсем остыл, Фекла разогревать не станет, лентяйка... К нам, между прочим, на днях к нам гости придут, а ты сейчас последнюю свежую рубашку испачкаешь.
Последняя фраза заставила Волконского остановиться на полпути.
-Гости? - переспросил он. - Кто-то из наших друзей? Так им и не впервые...
Жена поджала губы — обычный ее жест, портящий и без того не отличающееся правильностью черт лицо.
-Вот это меня и заботит более всего, Serge, - произнесла она, переходя на французский. Со сменой языка разговора тон ее моментально изменился. На русском Мари могла только браниться, ровно деревенская баба, а на французском принимала привычный образ провинциальной дворянки средней руки с большими амбициями и высоким мнением о самой себе. На каком языке княгиня Мария более всех похожа на саму себя? Муж ее не мог этого сказать с точностью.
-Ты становишься похож на дикаря, - продолжила она. - Эти твои экспедиции в лес... Эта привычка возиться с псами и даже спать с ними в одной постели, - здесь женщина брезгливо передернула плечами под пуховым платком, - Наконец, нежелание видеться ни с кем, если на то нет необходимости...
Серж выслушивал ее, не говоря ни слова. Подобный разговор повторялся если не каждый день, то каждую неделю — точно, и он мог, даже не прислушиваясь к речи жены, угадать, что она скажет далее и чем ее монолог кончится. Раньше он ей отвечал. Объяснялся. Мол, какое общество ты хотела здесь, ma chere? Ты же знала, на что шла... Последняя фраза приводила ее в состояние гнева, она резко переходила на русский, начиная бросаться злыми словами, а затем убегала в дом и запиралась в комнате, нарочито громко рыдая. Это ее поведение ничем не отличалось от тогдашнего, в Воронках, где они жили после свадьбы. Правда, повод был другой: «Ты все время на своей службе! Ты меня совсем разлюбил.... Я не удивлюсь, если узнаю, что это всего лишь предлог, а ты в это время посещаешь любовницу...». Тогда князь Серж предпочитал оправдываться, пытаться ее побыстрее утешить — женских слез он не переносил, но Мари от этого рыдала еще сильнее, обвиняя его в бесчувственности — мол, оставь меня и дай поплакать вдоволь. Нынче слезы все чаще заменял вот этот жесткий, бескомпромиссный тон, который в ответ вызывал лишь глухое раздражение.
- Кто же к нам заедет? - спросил Серж, оглядывая жену.
- В наши края приехала научная экспедиция... Я и позвала этих господ к нам. Надеюсь, ты не против и составишь гостям компанию? Очень бы не хотелось, дорогой, чтобы ты опять заперся у себя в покоях или ушел в лес, - зачастила Мари.
-Подожди... - остановил ее князь. - Но ведь, приглашая их к нам, ты создашь им проблемы. Ведь видеться с нами запрещено, и ты сама это знаешь. В Петербурге головы полетят, а Лепарский и краем глаза не моргнет, чтобы выслужиться перед начальством.
-Серж, они не из Петербурга. И вообще не из России, -возразила Мария категоричным тоном.
-Откуда же?
-Англичане. Я была у Каташи, она там с мистером Гиллем, начальником экспедиции общалась... А Серж рассказывал им о наших окрестностях. Представляешь, Гилль — настоящий джентльмен, как подобает, а какой просвещенный!
Глаза женщины загорелись, и в них вновь появилась яркая прелесть, которая, как полагал Волконский, утратилась в них навсегда. Уже далеко не юная женщина, отчаянно боровшаяся со свалившимися на нее сложностями и трагедиями, при упоминании о «хорошем обществе» и «просвещенных джентльменах» вновь превращалась в веселую и беззаботную барышню, какой запомнил ее Серж. Не знал он только одного — кто так скор на смех, тот столь же скор и на слезы. И есть другая пословица: «От осинки не родятся апельсинки», то бишь, всегда стоит присмотреться к родителям избранницы, дабы понять, что от нее можно ожидать. А семья у Мари была совсем не простая — не только по происхождению, но и по нравам. Вспыльчивый и придирчивый отец, язвительная и злобная матушка, командирша старшая сестра,  брат, возомнивший себя демоном во плоти и весьма продвинувшийся по сей стезе, да и остальные тоже такие — на кривой козе не подъедешь, как говорится... Но у Сержа не было особенного выбора. И семья, какая она не была «ядовитая», приняла его как неизбежность. Отец вызвал свою младшую дочь на ковер и отдал ей приказ: выходить замуж за генерал-майора князя Волконского, ибо он «превосходный человек». И ничего, что у барышни на уме был другой — этому, чин по чину посватавшемуся польскому шляхтичу, было отказано: тот беден, обременен детьми от первого брака, да впридачу еще и католик (к полякам Раевские, сами выходцы из тамошней шляхты, относились весьма благосклонно). И ничего, что Серж был старше невесты почти на два десятка лет — в его возрасте уже не к барышням, а к вдовам нужно присматриваться. Наконец, старика Раевского, считающего себя человеком прогрессивным и, как говорится, competentis, не смущало откровенное признание Сержа о том, что он фактически возглавляет тайное общество. «Ну и что за беда?» - пожал плечами почтенный генерал. - «Сашка и Коля тоже там... Да все, в кого ни ткни. А что остается делать, сам посуди, если ты имеешь ум и сердце?» Тогда князю показалось, будто бы Раевский отнесся к этому факту так, словно бы потенциальный зять сообщал о членстве в масонской ложе — пустяки мол, ерунда, нашел из-за чего переживать... Никто же не знал, что их тайное общество — организация самая что ни на есть практическая, готовая осуществить все, о чем говорилось на собраниях и что фиксировалось на бумаге, при первой же удобной возможности — а не когда-нибудь в далеком будущем, когда люди станут более совершенными и готовыми делать мир вокруг себя лучше. И, тем более, никто не знал, каков будет финал все этой истории. Впрочем, нечего задумываться о прошлом... Серж знал, что его супруга частенько вспоминает о былом и яростно пытается его возродить, а на предложение следовать его примеру и жить настоящим только возмущается.
-А для какой надобности им интересны наши края? - спросил князь, притворяясь непонимающим.
-Для научной, как видишь, - подпустив яду в тон голоса, отвечала его супруга.
-Мне любопытно — неужто британцы изучили все свои колонии до такой степени, что уже решили поглядеть на другие страны? - Серж прищурился.
-Не вижу в этом ничего предосудительного, - отчеканила Мари, плотнее запахиваясь в платок. - Мой прадед, как тебе известно, занимался ровно тем же самым.
-Ездил по британским шахтам и заводам, подмечая все полезное? - переспросил Серж.
Ах, этот ее прадед со стороны матери, которого та стыдилась, ибо он, несмотря на славу умнейшего мужа России, был всего лишь простолюдин, «архангельский мужик» — и женился на себе ровне, хоть и не на русской! Мари первоначально даже и не задумывалась об этом, а недавно начала приплетать имя Ломоносова кстати и не кстати.
-Ты несносен, как всегда, - эту фразу женщина произнесла уже без всякого надрыва — а, напротив, спокойно, словно бы констатируя непреложный факт.
-И вот что еще любопытно, Мари,  - Серж притворился, будто не расслышал этот вздох. - С чего это Трубецкие его так радушно принимают и все ему показывают? У тебя есть мысли по этому поводу?
-Нет, право... - вздохнула его супруга, уже охваченная приступом гнева. - Ты, что ли, полагаешь, будто экспедиция предосудительна?
-Я еще ничего не знаю, - пожал плечами Серж, уже нетерпеливо оглядываясь в сторону. - Сужу только по тем сведениям, которые ты мне сообщила.
-А что я тебе такого сообщила? - с удивлением взглянула на него Мари. - Только сам факт приезда Гилля сюда.
-И то, что его принимают именно Трубецкие. А ты, видно, желаешь последовать их примеру.
-Ты в чем-то их подозреваешь? - продолжила настаивать на своем княгиня. - Так сразу бы и сказал...
-Тебе или Сергею Петровичу лично? - с усмешкой проговорил ее супруг.
-А сам-то как считаешь? - подпустила шпильку в голос Мари. - И вообще, я ухожу в дом, уже холодно становится. И тебе то же советую...
-Мне еще собак покормить нужно, - откликнулся князь.
-Ах, да, собак... - прежним язвительным тоном произнесла дама, а затем отвернулась от него.
Муж предпочел притвориться, что этот яд проглотил, не поморщившись.
...Вся свора заметно проголодалась и уже с нетерпением подпрыгивала на месте, когда князь разделил по мискам остатки специально сваренной для собак каши и остатков от вчерашнего обеда. Его удивляла их организованность — чисто волки... Впрочем, самый старший и крупный пес, отзывавшийся на кличку «Полкан», если верить продавшим его на базаре мужикам, - наполовину волк. Неудивительно, что построил всех своих «подопечных» подобно волчьей стае и подчиняется нынче только хозяину.
Серж был далек от мизантропических рассуждений — мол, животные-де лучше людей, и тому есть множество примеров. Но не мог не вспоминать, что сам он от людей претерпел куда больше, чем от зверей. И, чем ближе человек, тем он злее по отношению к тебе... Евангельскую фразу: «Враги человеку домашние его» следовало трактовать буквально, а он и не знал этого прежде. Тогда, в то время, которое кратко обозначается словом «прежде», Сержа фраза возмущала весьма. Ведь Спаситель Сам же и говорил: «Возлюби ближнего своего как самого себя». И только во время одной долгой прогулки по лесу князя осенило: «ближний» вовсе не равен «домашнему». И два этих понятия не надо смешивать... Близкий человек может находиться на другом конце мира, а то и вообще уже или еще не существовать на этом свете. А тот, с которым ты живешь, делишь кров, стол и даже постель — так и не стать близким. Как и случилось в его жизни...
...Позже, уйдя в дом, наскоро проглотив остывший ужин в гордом одиночестве — Мари всегда ложилась спать гораздо раньше его — он задумался — почему эта невинная экспедиция так насторожила его? Особенно тот факт, что Трубецкие принимают этих путешественников, а глава этого семейства вызвался быть для тех провожатым. Жена недаром так вскинулась от его многозначительных реплик — подозрения против того, кто был когда-то соратником, а нынче считающимся товарищем по несчастью, тянулись давно. И тот факт, что и Каташа — так привыкли называть эту внешне неприметную, но весьма деятельную и практичную даму — знала куда больше, чем обычно знали супруги и любовницы членов общества, и, скорее всего, направляла мужа в некоторых его поступках — тоже не вызывал к Трубецким большого доверия. А уж сношения с англичанами могли говорить о многом...
Конечно, можно и допустить, будто Трубецкие поверили в легенду о путешественниках, которых почему-то интересуют не красоты природы, а шахты и рудники, а также места казачьих ставок. Но Серж в этом глубоко сомневался. И уж конечно, верить, как Мари, в то, что экспедиция совершается исключительно в познавательных целях, он ни за что не стал. Слишком хорошо он знал английскую расчетливость, чтобы думать, будто бы сей Гилль получил средства на безобидную поездку с целью сбора образцов местной флоры и фауны, замера температуры и скорости ветра. Англичане ничего не совершают просто так, особенно если сии свершения требуют вложения мало-мальских денег. Острову, и так колонизировавшему многое, хочется растить империю и дальше... Хотя бы за счет чужих владений.
Мысли о том, что ученые могли выполнять и другие, куда менее невинные поручения, приободрили Сержа. Так бы он сожалел о том, что хороший день пропадет, как пить дать, и он не успеет сделать все то, что запланировал, со всеми этими приготовлениями, со всеми этими гостями, разговорами. И прежде он все реже находил удовольствие в светском обществе, даже шутил, что стареет. Гостиные становились в тягость. До боли жалко было времени, растраченного на пустые беседы с перетиранием одних и тех же новостей, обмен ничего не значащими репликами, выдаваемыми за личное мнение. Да, если уж на то пошло, и собрания их союза периодически напоминали те же светские гостиные. Говорились одни и те же речи, мелькали одни и те же слова, и, что примечательно, те, кто говорил громче и яростнее всех, менее всего пострадал от последствий своего участия. И Серж даже и не спрашивал себя, справедливо ли это. Следствие развивалось по своим собственным законам, вынесенный им приговор подчинялся своей логике, и искать в ней правду было не нужно.
Прошлое хотелось вычеркнуть — но нынче полученный опыт ему понравится. Он был в этом полностью уверен. Если интуиция разведчика, два года выполнявшего множество секретных поручений в Париже, Вене и Лондоне, его подводит, он будет только счастлив. Но это чувство обычно не врало...
***
Назначенный для приема гостей день выдался дождливым. В лес по такой погоде не пойдешь, значит, придется общаться с этими англичанами один на один.
Князь Серж поискал подходящую случаю одежду, осмотрел ее как можно более придирчиво, пытаясь понять — не слишком ли заношены рукава и воротник? Обычно он не замечал таких вещей, а жена об этом напоминала, упрекая его как малого ребенка: «Вечно на тебе все горит!» Фрак видал лучшие годы и был с чужого плеча его старшего брата — это было заметно по тому, как он висит на плечах... Прошли те времена, когда Серж запахивался в шинель, дабы не ослеплять светскую публику блеском своих орденов, эполет и аксельбантов. И даже тогда щегольство само по себе его не интересовало. А нынче — какой из него франт? Добрые родственники обещали выплачивать содержание, а сами присылают эти вот обноски и периодически забывают переводить деньги, на что громко, никого не стыдясь и ни перед кем не скрываясь, жалуется Мари. Здесь князь был с женой согласен, хотя ее манера жаловаться вгоняла его в оторопь.
Тот, кто отражался в небольшом зеркале, Сержу был знаком лишь отчасти. И каждый раз, видя самого себя, он спрашивал мысленно: «Если бы ничего этого, никакого четырнадцатого числа, никакой смерти государя, да и самого тайного общества не было, выглядел бы я нынче так же?»
Ну а что он хотел, в свои сорок четыре года?... Черты лица остались прежними, и благородство их только подчеркнула вновь приобретенная седина, и глаза сделались мрачнее и темнее, но эдак уже давно...
Оглядев свою фигуру, князь усмехнулся: неплохо выглядит для этого общества. Красоваться тут не перед кем, в самом деле. Англичане пусть смирятся. Собственно, а что они здесь найти хотели? Общество как в Лондоне или в Петербурге? Второй салон графини Ливен, что ли? При воспоминании об этой великолепной гостиной, украшением которой он немного против воли служил, он словно наяву увидел и ее хозяйку, высокую, худощавую, веселую и разговорчивую даму, младшую сестру его друга и сослуживца, которая сразу дала тогда понять, что между ними все получится, и ее гостей — господа более церемонные, чем на континенте, а дамы, напротив, куда более раскрепощенные и смело высказывающие свои намерения... Тогда Серж, притворяясь светским бонвиваном, обычным генералом свиты и любопытствующим путешественником, старался побольше смотреть по сторонам и подмечать все то, что ему бы пригодилось в целях, так сказать, «тайной дипломатии». Искусство он отточил в Париже, а тогда, в Лондоне лишь разминался, словно предчувствуя, что его навыки весьма пригодятся... Так и получилось спустя всего лишь месяц, когда Бонапарт, недовольный своим низложением, триумфально вернулся в Париж, и Серж решил втайне вернуться вместе с ним, дабы закончить свою миссию...
Что ж, нынче все наоборот. Англичане сами пожаловали к нему в гостиную. La table est tournee, и снова история повторяется — правда, роли поменялись. Тем лучше...
Серж не спешил встречать гостей. Под предлогом одного неотложного дела он покинул дом и долго бродил под дождем, сам дивясь своей нелюдимости. Затем усмехнулся: в самом деле, ничего страшного нет, и переступил порог гостиной, в которой собрались местные знакомцы. Мари играла некую бравурную польку на пианино, а с его появлением музыка стихла, а Каташа Трубецкая, всплеснув руками, проговорила:
-Ну наконец-то вы почтили нас своим присутствием, князь! Мы уже вас все потеряли!
-Неужели? - пожал он плечами, обозревая общество.
Присутствовали сплошь знакомые лица. Вот Ивашев переворачивает ноты на пюпитре специально для хозяйки дома, которая уже поджала губы при виде вымокшего под дождем и испортившего свою фрачную пару мужа. Вот его жена, хорошенькая и, кажется, опять беременная Camille  сидит на канапе, переговариваясь с Трубецким. Вот и Каташа, которая, как всегда, с иронией смотрит на Сержа, и отчего-то этот ее взгляд, при всей язвительности выражения, куда лучше скорбной физиономии жены.
Но где же обещанные англичане? Ах, вот этот, невысокий и невзрачный тип, которого отличают лишь густые бакенбарды, на манер дворецкого в британском маноре...  Наверняка и есть тот самый просвещенный мистер Гилль, не иначе. А где же остальные? «Хм, он один, это хорошо», - по привычке подумал Волконский, и немедленно одернул себя при этой мысли — зачем он опережает события? Еще даже ничего не произошло. Ему еще даже никто не представился.
Гилль вышел из тени, и князь Серж первым протянул ему руку. Начался обычный обмен приветствиями. Рукопожатие не оставило у хозяина дома никаких особых ощущений — его руку не сдавили чрезмерно, но и кисть не осталась висеть в его ладони безвольной плетью, на ощупь не была влажной или холодной, что означало — гость отлично умеет владеть собой. Неплохо, что ж...
-А где же остальные ваши товарищи?
-Отправились другим путем, - проговорил Гилль. - Нам нужно вернуться в Иркутск до наступления первых морозов, а зиму нынче обещают раннюю, насколько я наслышан.
 Его французский был очень даже неплох для англичанина, не принадлежащего к высшей аристократии. Впрочем, для путешественника быть полиглотом очень даже естественно... Наверняка это не первый и не второй его иностранный язык.
-Куда же отправились ваши спутники? - немедленно спросил Серж, но тут в диалог вклинился Трубецкой.
-Да, по всем приметам холода наступят слишком уж скоро, - поспешно добавил он, переводя разговор на тему, милую сердцу любого англичанина.
-Есть шанс, что нынешней зимой мы зафиксируем новые рекорды температуры, - опять добавил мистер Гилль. - Что же касается моих спутников, то они поехали севернее... Не скажу названия местности — не силен, к сожалению, в местном языке, но I try my best to learn it.
Реплика на английском заставила дам улыбнуться.
-Русский весьма сложный язык, я сама его выучила только к семнадцати годам и до сих пор делаю ужасные ошибки, - скромно произнесла Каташа Трубецкая.
-Обо мне и речи не идет, - добавила Камилла Ивашева, старательно выговаривая каждое слово на русском. Девушка старалась всегда говорить на языке, родном для ее жениха, но давался он ей с трудом, ее мало кто понимал из простолюдинов, что неизменно вызывало насмешки у ее соотечественницы, Полины Анненковой, освоившей наречие до такой степени, что она могла весьма убедительно ругаться с ямщиками и переговариваться с местными бабами.
-Что вы, у вас очень хорошо получается, - добавил Серж, чтобы приободрить эту девушку. Муж ее посмотрел на него отсутствующим взором и предложил сменить Мари за пианино.
-Возможно, вы сможете показать местность на карте, - предположил князь, не обращая внимания на то, как ловко Трубецкие останавливали ее запросы.
-Право, mon cher,  это лишнее занудство, - вкрадчиво, но настойчиво прервала его жена. - Мы тут все же собрались не с тем, чтобы заниматься географическими изысканиями. Мистеру Гиллю они уже весьма надоели?
-О нет, ma princesse, как мне может надоесть любимое дело? - ответил путешественник, явно красуясь перед хозяйкой.
Сержу снова показалось, будто этот Гилль принадлежит к совсем другому сословию. Он знал, что в Англии, как нигде, очень четко разделение по сословиям. Собственно, на континенте, даже и во Франции,  равенство тоже не достигло той степени, чтобы путать клириков или купцов с аристократией, но в Англии определить, в какой семье человек родился, где учился (и учился ли вообще чему-либо) и в каком обществе нынче вращается, можно было еще до тех пор, пока он не заговорит. С Гиллем — как его зовут по имени, интересно? - многое не сходилось. Преданные науке люди должны выглядеть диковато и неухоженно, чувствовать себя принужденно в любом светском обществе, особенно в присутствии дам, без конца цитировать любимые труды и стараться любой разговор свернуть на излюбленную ими тему. Этот же тип вел себя как завсегдатай клуба Almack в Лондоне, куда и не всех аристократов пускали, а не как заядлый путешественник и ученый. «Как-то криво их готовят эти... со Scotland Yard или откуда?» - подумал Серж, не оставляя себе пространства для сомнений в том, что данный субъект, этот мистер Гилль, которого так активно обихаживают все собравшиеся у него, князя Волконского, дома, - не тот, за кого себя выдает. Однако для доказательств нужно было наблюдать дальше. И неплохо бы его потом чем-нибудь спровоцировать... Только нужно дождаться подходящего момента, иначе Серж его просто-напросто спугнет.