Погребение - Кароль Ижиковский

(Автор: KAROL IRZYKOWSKI)
(Оригинальное название: Pogrzeb)

Он приготовился к смерти. Обил комнату чёрным крепом и всё же оставил на столе лампу: было чересчур темно. Но он не знал отчего именно сделалось так темно: может наступила ночь, а может всё из-за крепа, или виной тому помутнение у него в глазах? Он позвонил; пригласил семью и соседей, - объявить о своей скорой кончине.

Лежал недвижно на низкой кровати. Одеяло, надвинутое на подбородок, казалось ему выкрашенным в чёрный цвет, хотя и было в действительности красным. В какой-то момент он почувствовал кусок льда у себя на лбу. Это родственники положили его - так они решили снять с больного жар. Однако вместо того, чтобы растаять, лёд принялся разрастаться, пока не покрыл человека целиком. Лица близких и друзей, при этом, отдалились, почти стёрлись за его толщей. Но слой всё уплотнялся и уплотнялся, пока в зале не сделалось уже совсем тесно. Мужчина лежал под холодным настилом, как будто вмороженный в ледяную скорлупу озера, по которому скользили его товарищи.

Шёл полдень, когда недужный проснулся. Комната была пустой. Он услышал щелчок бича, донёсшийся с улицы за стеной. Мужчина догадался: это за ним. Быстро оделся и поспешил выйти.

Проспект был празднично украшен. На окнах стояли горшки с чёрными цветами, на крылечках лежали чёрные ковры. Улица, извиваясь, тянулась вверх и исчезала вдали, смешиваясь с туманом.

Снаружи его ожидала толпа. Все держались за руки и веселились, о ком-то велась оживлённая беседа. Неподалёку, среди людей, стояла большая карета, запряжённая четырьмя огромными вороными лошадьми; их глаза отливали кровью. На козлах сидел странно одетый карлик и словно бы вежливым, но вместе с тем таинственно-насмешливым движением руки приглашал приближающегося мужчину присоединиться к нему в экипаже.

Человек согласился и не раздумывая забрался в карету; коротышка лишь снова прищёлкнул кнутом, и оба не спеша тронулись в путь. Тогда люди вокруг принялись что-то глухо напевать, понесли хоругви, невесть откуда раздался звон.

Всё это время пассажир гордо восседал на карете, не смея пошевелиться. Он даже ни на кого не смотрел, принимая как должное все те почести, которые были ему оказаны, пение и звоны.

Хотя поездка и продолжалась довольно долго, мужчина держался прямо и не обращал никакого внимания на затёкшие ноги, стараясь поменьше шевелиться в терпеливом ожидании окончания путешествия. Он глядел в небо.

Когда они выехали из города, песнопения и звон уже умолкли: народ расходился. Одни разговаривали о мимолётных вещах, другие рвали цветы, прочие – направлялись к просёлочным тропинкам, ведущим к многочисленным рощицам на загородной равнине. Только для седока с коротышкой путешествие всё никак не заканчивалось.

Их карета катилась дальше. Пассажир не отрывал глаз со спины извозчика, а тот сидел на высоких козлах и не поворачивал головы. Лошади то и дело фыркали – глаза наливались кровью. Вдруг ни с того ни с сего они рванули галопом, а кругом начал стелиться туман.

Экипаж прибыл на место, когда солнце почти зашло. Рядом с двумя могильщиками, опирающимися на лопаты, располагался участок свежевскопанной земли, но рабочие не замечали приезжих: они заслоняли ладонями лица, чтобы получше разглядеть последние мощные, и при этом, тоскливые отблески солнца.

Карлик опять приударил кнутом - карета врезалась в землю, а железные двери за ней захлопнулись. Повозка проваливалась глубоко в грунт. Был ли это туннель или густая лава? Даже камни расступались перед ними, - бесплотные, как воздух.

Теперь путешественники пребывали во владениях ночи, во владениях неподвижности, - но только такой неподвижности, которая сама перемещалась вместе с ними.

А однажды карлик обернул голову и раскрыл рот - его чудовищный голос раздался где-то в глубине души седока, – будто эхо, затерявшееся среди тысяч скал:

– Я Бог!...