Взгляд снизу вверх. Журналисты глазами филолога

    Всё в мире тесно соседствует – зима с весной, дырка с подкладкой, а филологи с журналистами. У этой добрососедской пары в учебном корпусе Челябинского госуниверситета есть вообще много общего, например, плита перекрытия между третьим и четвертым этажами. Правда, в данной общности таится и роковое различие: для филологов это, увы, уже потолок, тогда как для журналистов – всего лишь пол, от которого можно смело отталкиваться, гордо шествуя по коридору, как по жизни. Вот почему у любого филолога, каким бы частым гостем он ни бывал на «прекрасно украшенном» журналистском этаже, взгляд на полноправных хозяев этого панельного парадиза всегда будет взглядом снизу вверх в буквальном смысле слова. Но это не означает, что такой взгляд непременно окажется предубежденным или скептическим, вовсе нет! Ведь не зря же говорят, что со стороны многое виднее, а уж при взгляде снизу вверх и подавно открываются дивные дива. Поэтому, взбираясь по крутой лестнице, своим довольно-таки разбомбленным видом символизирующей, должно быть, тернистый путь к высотам успеха, филолог зорко всматривается в лица и иные, не менее примечательные места снисходящих к нему навстречу и спешащих попутно с ним счастливцев и в особенности счастливиц, обитающих в этих кофейно-шоколадного цвета эмпиреях, – а что ему при этом видится, о том, в пределах дозволенного строгой моральной цензурой, нижеследующие пункты.


                Их больше

    Есть такая старая КВНовская реприза: из-за кулис на сцену бодро выходит команда игроков, замирает на мгновение, удивленно всматриваясь в переполненный зрительный зал, а затем посреди зависшей паузы раздается панический вопль одного из юморных ребят: «А-а! Бежим отсюда – их больше!!» Вот примерно такое ощущение охватывает всякий раз филолога, когда он с относительно тихого и обычно полупустого филологического этажа пытается протиснуться по упомянутой ранее лестнице на «седьмое небо» достославного третьего корпуса. Но достичь высшего уровня в данном случае столь же нелегко, как в хорошей компьютерной игре: попытайтесь-ка полавировать в неукротимо рвущемся вниз, по направлению к столовой и курилке на крыльце, бурном потоке, уверенно несущем в своих шумных волнах нынешних и будущих акул пера, диктофона и видеокамеры. Попытайтесь при этом избежать крепкого чувства локтя и колена, когда, как говаривал по такому случаю известный журналист-любитель В. И. Ульянов (Ленин), верхи не могут, а низы не хотят ни на миг замедлить свое стремительное встречное движение, – и вот бедный филолог, подобно щепке в весеннем водовороте или смутно памятной по школьной химии (или физике?) броуновской частице в газовом растворе, хаотически закружится в человеческой массе, волей архитектурного недосмотра принявшей форму узкой лестницы, хотя не чуждой, наверное, и других, менее компактных форм. Ну кто в такой ситуации решиться повторить вслед за поименованным журналистом-большевиком, что преподаватели, в том числе и филологи, по примеру декабристов страшно далеки от народа? Вот уж нет – они в самой сердцевине народной среды, и народу этого становится с каждым набором на журфак всё больше и больше, так что в недалеком будущем проблема восхождения по ступенькам лестницы станет связываться не с карьерой, а с непосредственным  физическим доступом к тем аудиториям журналистского этажа, где обучают азам прохождения этой головокружительной профессиональной карьеры. Итак, даешь доступность журналистского образования! 


                Они мужественнее

    Что греха таить: большинству прекрасных дам филологического факультета на своем этаже и согрешить-то не с кем, поскольку представители сильнейшей части человечества являются там, так сказать, великим меньшинством. Впрочем, искусство требует жертв, а любовь, как известно, бывает и платонической. Платона, кстати, филологи проходят на теории литературы. Но журналисты – другое дело! Им важнее не теория, а практика. Что же касается пресловутого Платона, то для журналистской братии актуальны не его духовные заморочки, а тот факт, что само это имя переводится как «широкоплечий». А уж по части широкоплечих, рослых и здоровенных образчиков мужественного пола журфак может поспорить даже с истфаком, который и так напоминает порой (особенно когда на сессию выходят заочники) нечто вроде гвардейской казармы, наводненной лицами... как бы это сказать поточнее? – отнюдь не гуманитарного профиля. Вот и попадают иногда такие «историки» в самые разные истории. Слава богу, что журналистам это не грозит: во-первых, учитывая мудрую привилегию прессы оставаться над схваткой и уж во всяком случае вне потасовки, а во-вторых, у парней-журналистов есть более завидная альтернатива для межличностных контактов, поскольку по части очаровательных студенток далеко истфаку (да и филфаку, между нами будь сказано) до журфака, – как со второго и третьего этажей до четвертого по добрым словом вновь поминаемой лестнице.    


                У них веселее!

    «Любите ли вы музыку так, как люблю ее я (а я к ней, честно сказать, вполне равнодушен)? Не доводилось ли вам слушать песни по вашему заказу прямо на рабочем/учебном месте? Не тянуло ли вас станцевать посреди пустующей на перемене аудитории под веселенькие мотивчики, доносящиеся из радиодинамиков, щедро уснастивших каждый из учебных кабинетов? Привыкли ли вы сверять звонки посреди удлинившихся, к сожалению, пар с музыкальными передачами студенческого радио? Как, вы всё еще киснете над конспектами по истории зарубежной литературы? Тогда идите к нам!» – Так мог бы воскликнуть каждый журналист, отнюдь не спеша, вопреки рекламе, идти к ним, то бишь ко всем тем соседям по корпусу, кому покамест недоступны такие радости жизни, как собственное радио на целом этаже. О, еще бы на журфаке было не весело! Ведь, кроме своего радио, здесь выпускается еще и специальная, весьма изящная газета, в которой (если Бог даст, а редактор пропустит) появятся и эти заметки восхищенного филолога, уже привыкшего – а к хорошему быстро привыкают! – и к деловитому скольжению своей тени, отражающейся в нарядных, как на картинке, панелях коридора, и к торопливым перекатам своего эха в эффектно отремонтированных аудиториях, и к приятной пестроте и толкотне у дверей уютного деканата (место встречи изменить нельзя!). А особенно лестно гастролирующему на журфаке филологу-мумуведу то, что здесь обучается такой благодарный контингент вольнослушателей: нечасто можно лицезреть их в стопроцентном составе на субботних лекциях, зато в будние дни они готовы благосклонно дожидаться на занятиях изредка (мягко скажем) запаздывающего преподавателя. О, это ли не высшая форма взаимопонимания и творческого диалога между недавним студентом и будущими выпускниками? Никакой дедовщины!

    И если студенты-филологи в большинстве своем так и остаются для преподавателя, по кантовской терминологии, «вещью в себе», иными словами – вовсе не спешат раскрыть свои глубоко затаенные таланты, то практически все студенты-журналисты с самых младших курсов уже на слуху и на виду: включишь ли телевизор, прибавишь ли громкости радиоприемнику, развернешь ли городскую газету – ба, знакомые всё лица, известные имена, которые по праву украшают собой отнюдь не только линейки учебных кондуитов и экзаменационных ведомостей. Журфак в действии! Информационные потоки льются неукротимой Ниагарой (не путать с виагрой). Живые источники новостей рядом – студенты-журналисты поистине вездесущи. Утром они на занятиях, днем в эфире, вечером – в гуще светской жизни. Вот это да! Ну как тут под занавес не провозгласить в их честь итоговый тезис:


                С ними не соскучишься!

    И пусть злые языки утверждают, что журналистика, дескать, наука не самостоятельная, что журфак совсем еще недавно отпочковался от филфака и только-только обретает свое лицо. Не будем пускаться в столь глухие эволюционные дебри и припоминать, что человек произошел от обезьяны. Оставим копание в прошлом дотошным историкам. Нам, в конечном счете, важнее сегодняшний день, а он у журфака воистину великолепен. Поверьте филологу – ему со стороны виднее. Что же еще остается сказать на прощание, перед новой приятной встречей? Бог, может, и любит троицу, а нижеподписавшемуся милее четвертый этаж, где царите вы, журналисты! Высоко над буйной филологической головой пробегают ваши резвые ножки, задорно цокают острые каблучки. Ну, так что ж, выше голову, филолог! Ей-богу, и снизу вверх очень даже есть на что посмотреть.

    11 марта 2004