Тропинка

За забор идти не хотелось не Олеси не Екатерине там грустно, серо,   необустроенно и неизвестно, что тебя ожидает. Непредсказуемость, это не для женщин тем более женщин с детьми и тем более, если у них есть водитель, кухарка и домработница.  Для того и был поставлен забор, а лучше два или три, чтобы никто не заглядывал в их сладкую, красивую, такую заманчивую и привлекательную со стороны жизнь, а в реальности тяжелую,  драматичную, заполненную вечным стрессом, поиском, конфликтом, да ладно, вполне возможно усугубляю, не все же разглядишь за высоким забором.

Они шли по аллее и молчали, как близкие подруги. Быть рядом молча  и получать  удовольствие, уже много. Слова не всегда передают суть.
От аллеи в сторону уходила тропинка,  ведущая  к забору, а в нем была дыра, чтобы выйти из поселка миную главные ворота. В  камеры соседних домов, наверняка попадали и тропинка и дыра, но никого особо  не волновало, что люди могли выйти там, минуя строгую охрану.

Девушки посмотрели в сторону тропинки и отвернулись. Обе красивые,  богатые, замужние,  в чем то очень  схожие, как бывает у близких и  людей, в чем- то совсем разные. Олеся  высокая шатенка с маленькой грудью и длинными ногами, Катерина не высокая блондинка,  в изящных очках, с тонкими щиколотками, запястьями, большой грудью и слегка вздернутым носиком.  Олеся вышла замуж по любви, по той, где ее любили больше, а она капризничала и сама точно не знала, что хотела; денег, детей семьи, но, как то так абстрактно. Какого то мужа, каких то детей, какую то семью, но все получилось и тоже как-то, очень не плохо со стороны. Все завидовали, а она была недовольна. Екатерина же точно знала, что хотела, кого хотела и как хотела жить.

-  Сашка опять улетел в командировку, я соскучилась и вся извелась, - сказала Екатерина.
- Да, это же хорошо, отдохнешь без него, - посоветовала Олеся.
- Да, как же тут отдохнешь, найдет там себе кого-то, он меня в последнее время и впрямь не замечает. Это не то, что твой, на тебя не налюбуется.
- Да, я здесь вообще большую часть времени одна живу и ничего.
- Твой,  домашний, никуда от тебя не отходит!
- Ну, да, только я здесь  с детьми, а  он работает и ко мне по праздникам.
-  Я же вижу, как он тебя любит, - настаивала Катерина
- Твой тоже любит, - вторила Олеся
Они легко шагали по лужам  в ярких, дорогих, брендовых  резиновых сапожках, подминая  опавшие листья,  мелкие веточки и откуда то, вылезшие на тепло улитки.
- Мой не одной юбки не пропустит!
- Но, ты же не можешь это изменить.
- Да, не могу и поэтому ужасно злюсь.  Я очень боюсь его потерять.
- Он твой муж, у тебя от него ребенок и он привязан к тебе.
- Кто-нибудь, так же уведет его у меня, как я увела.
- Слушай, но не теленок же он и не баран,  а разумный,  он уже выбрал тебя.
- В жизни выживает сильнейший!
-  Не знаю.  Ведь все, как-то живут? Что значит, что все такие сильные, - улыбнулась Олеся.
- По-разному живут, и не факт, что хорошо. За свой кусочек надо бороться.
- Мне борьба, не подходит.  Мое притягивается, не мое уходит, думаю я.
- А если это твое и дорого тебе и близко, - кипятилась Катерина.
- Катя, но не можешь же ты  все время в окопе сидеть, в боевой готовности?
- А ты как думала? Для себя все цели хороши! – похихикала она.
- Все, да не все. Я много что не приемлю, - возражала Олеся
- Мы ведь часть животного мира, а там побеждает сильнейший, хитрейший и  мудрейший, - уверенно сказала Екатерина
- А как же Бог, религии, вера?
- Олеся, дорогая очнись, все основные религия придуманы для бедных, слабых  и больных или как средство подчинения, если говорить грубо. Богатые и сильные придумали себе оправдание, чтобы слабые просили помощи не у них,  не в их карман и душу лезли, а у кого-то непонятного и абстрактного, того, кого никто  никогда не видел.
- Про религию, веру,  говорить сложно,  здесь текстом оперировать нужно, - задумалась Олеся.
- Слабеньких и добреньких любят, пользуются  и идут дальше. Прислуга, и та силу любит, иначе распоясается. Люди сами не знают, что им с этой свободой делать, если им полную волю дают. Вспомни историю.
- Но муж это не прислуга.
- В чем то, - отшутилась Катя, - ты удовлетворяешь его потребности, а он твои. Дай ему свободу он слиняет или гарем разведет.
- Катя, я тебя такой не знаю.
- Какой такой?- засмеялась Катя -, очень даже реалистичная. Мое значит мое, и не с кем делить ничего не собираюсь. Хорошо, что у меня нет ни брата, ни сестры.
- Может ты и права, только я другая.
- Какая другая? – кипятилась Катя, - тебе, что все легко давалось?  Я полюбила его он ответил. Мы стали выстраивать отношения. Дом, быт, уют, детей, почему я должна это отдавать кому-то?
- Но ты же не можешь оставить в его жизни только себя, дом и уют?
- Как не могу? Он мой муж и я хочу, чтобы он был со мной, а не понятно с кем! Он иной раз приходит и не знает, дома я или нет, не заглянет дальше своей комнаты.
- Ты ревнуешь?
- Да
- Тебе не кажется, что мы уже десятый круг нарезаем, - заметила Олеся.

Смеркалось, бронзовые листья падали на  мокрый  асфальт, мелкий моросящий дождь  поблескивал в  свете падающих фонарей.  Они наступали на  тени, а те увиливали от них, изгибаясь под напором ветра.
 Расходиться не хотелось, но обе уже замерзли. Знали, войдут в дом разговор сойдет на нет, волна откровенности  спадет. Они прошли еще кружочек. После откровений становится неуютно, будто разделся прилюдно. Какими бы красивыми  или уродливым не были твои  мысли или тело, наступает неловкость.  Это душа высвобождается, ночью ей легче выбраться на прогулку, днем ее пугают  суета, люди,  яркий свет, а ночь и луна открывают  скопившееся, неосознанное.

Легко быть хорошей, думала Олеся, верить только в лучшее и чистое, всем угождать, со всеми соглашаться и доверять, избегать врагов, ссор, конфликтов,  никому не врать и все прощать в надежде, что все изменится к лучшему, так  само собой. А, вот и не измениться.  Я словно кошка без когтей,  их удалили, выдрали, обрезали, ампутировали, я умею только ластиться, ждать и надеяться. Бесконечно добрая для других и непримиримая, требовательная  к себе. Чтобы я не сделала,  мне все мало, все не так, как хочу.  Другим прощаю многое, да они такие и пусть ими остаются, и я их люблю.  Себя же принимаю очень редко.
   - Пойдем к тебе, - спросила Олеся, - моих укладывает няня и у нее длинные уши. Она знала, что Катя не любит гостей, но разговор хотелось продолжить.  Порой Олеся не умела  быть тактичной и соблюдать дистанцию. Смешивала отношения  в  кучу,  приближала или отталкивала людей слишком близко либо далеко, но здесь они были подруги и предложение, как ей казалось,  уместным. Катерина засмущалась.
 - У меня неубранно, но пойдем.
- Можно вынести вино и еду на крылечко, - предложила Екатерина, - но уже холодно. Они еще немного посидели на уже промерзшей  скамеечке, любуясь  плывущими облаками,  падающим лунным светом,  тишиной,  словно соприкасаясь с чем-то таинственным, загадочным и притягательным. Было в этих пейзажах, что то от Куинджи и Левитана.
 В доме было прохладно, Катя не любила жару, на полу арабские ковры,  стильная мебель в темно- бежевых тонах, эклектика, но смотрелось гармонично.  Икебаны в прозрачных стеклянных вазах, вносили элемент изысканности, спонтанности, некой игривости.
Они устроились на кухне и стали доедать запечённую свинину, запивая Кьянти.
- Какие интересные у тебя икебаны! – сказала Олеся
- Это Сашка развлекается, ему нравится такие вещи делать, так он отвлекается от работы. Глядя на него никогда не скажешь, что он очень любит цветы, - зарделась Катерина.
- Да, на творческого человека он не похож, - улыбнулась Олеся.
- Он очень разный бывает.  Я влюбилась в него сразу, как увидела и не задумывалась, понимала мой и все. Вытаскивала из постелей, отбивала у любовниц,  доказывала его маме, что я лучшая, через три года он сделал мне предложение. Он все равно гуляет, а я его люблю. Другого мне не надо.
Олеся молчала. Катя не ждала   поддержки, сочувствия или оправдания. Она приняла себя и его, как есть.
- Обычно меня удерживали, а я сбегала, - почему-то с грустью сказала Олеся.
-  Однажды ты сбежишь, только за тобой уже никто не побежит. У всех есть предел и важность другого человека постепенно падает.
Катя становилась яростной, Олеся явно не понимала ее, она словно была в забытье, в своем придуманном  мире, который к реальности не имел никакого отношения.
- Давай еще по бокальчику, хорошо, что Сашка всегда, дома держит  хорошее вино, хотя я не любительница. - Ты все это имеешь только благодаря мужу! Дома, квартиры, красивых обеспеченных детей. Потеряй его и все это разрушится.
- Давай и я пойду. Завтра вставать рано, дети проснуться.
Они пригубили бокалы,  Олеся одела свои красивые резиновые сапожки, накинула плащ и вышла  под дождь, благо идти было близко. Ухоженные аллеи все больше засыпало золотом листвы,  дождь стучал по крышам,  кронам деревьев, разрастались лужи.
 Вдохнув осенней свежести, Олеся вновь почувствовали себя очень хорошей и честной,  что живет в согласии со своими принципами, и как она  любит и уважает себя, не обожествляет своего мужа  и  не возносит его в мир небожителей.
Она  проходила мимо того же забора, тропинку в  темноте  было уже не видно, дыра сливалась с темнотой.  Завтра надо сказать охранникам, чтобы замуровали, - подумала Олеся, это же наш закрытый мир.
Прошли годы Екатерина и Олеся хорошели  по-женски, по взрослому.  Ухаживали за собой, принаряжались, следили  за модой. Правда, виделись уже редко, потом и совсем встречи сошли на «нет». С дач съехали, в Москве жили на разных концах города.   Как известно, Москва слухами полнится. Олеся развелась, осталась одна с детьми, не бедствует, но часто болеет, дети грустят. Екатерина же наоборот обзавелась новыми домами, землей, квартирами, редкие побои маскировала хорошими тональниками,  редко выходила в свет, предпочитала Европу. Дети ее, не отличавшиеся в прошлом большим умом, хорошели, говорили, что скоро появятся внуки. Муж выглядел отлично, как смеялась Катя: «да его заспиртовали, хоть в кунцкамеру».