Спецагент Бытия. Внедрение

     Сквозь призму церковного толкования Авраам, сын его Исаак и внук Иаков-Израиль выглядят равновеликими суперзвёздами ветхозаветного зодиака. Однако в первичном источнике – книге Бытие (использован синодальный перевод https://lib.pravmir.ru/library/readbook/441 ) равновеличия иудейских патриархов не видать. Второй, средний – Исаак, блеклый в сиянии креативных сородичей, совсем не супер и вовсе не звезда. Формально статусная особа, он де-факто, второразрядный фигурант нескольких эпизодов, значимых для биографий своих отца - Авраама и сына - Иакова (сменившего впоследствии имя на Израиль).


     Творческая пассивность Исаака, казалось бы, объяснима жутковатым происшествием отрочества на горе Мориа (глава 22), своего рода Голгофе - пережить подобный кошмар не приведи Господь. Господь вот и привёл, вернее вежливо, скажем так, попросил отца. Авраам по доброте душевной небесному благодетелю отказать не мог, привёл сына поглазеть на зрелище культового кровопускания, тактично умолчав: «глазеть глазами жертвенного барашка».


     С тестовым заданием на преданность Вседержителю отец справился на пять с плюсом. Зазевавшийся раззява-ангел лишь в миллиметре от сонной артерии отринул ритуальный кинжал. Сын тоже не оплошал. Как вошёл в роль жертвы, так до гроба не вышел. Во сне, а то и наяву мнил себя круторогим бараном, жертвенным заместителем помилованного авраамова отпрыска. Пепел овна пульсировал в сердце, разбивая грудную клетку, смертный его стон рвал барабанные перепонки. В кошмарных сонных конвульсиях, страдалец тщетно выдирал из сплетения ветвей извилистые рога.


     Пережив животный страх, агнц по имени Ицхак (настоящее имя на иврите со смыслом - «засмеётся») не ицхакнул уже как прежде ни разу. В смехе Ицхака слышались нотки блеянья забитого товарища по несчастью. От перманентного перенапряжения истерзанные мозги дали сбой.Элементарные проблемы сына пришлось решать отцу Аврааму порой даже после своей смерти. Так во время голодной миграции в Герар (гл.26) Ицхак в мелочах скопировал действия родителя из главы 21. Даже соврать герарскому царю оригинально не сумел – повторил ту же басню про сестру-жену, слышанную уже Авимелехом из уст покойного батюшки.


     Выбор подруги жизни решил командированный отцом раб-завхоз, под месопотамский вояж которого отпущена почти всецело длиннющая глава 24. Жениху предоставлены лишь несколько строк под занавес. Приняв с рук на руки в вечернем сумраке замотанную в платок чужеземку, Ицхак повлёк её, не раскутывая, в опустевший шатёр Сарры штамповать своего преемника, попутно гася тактильными ощущеньями тоску по умершей (в предыдущей главе 23) родительнице.


     Возлёгши лишь на смертный одр, удумал патриарх своевольничать, избрать в преемники любимца Исава, ценя силищу и ловкость зверолова, кулинара к тому же от бога выше иаковлевого благоразумного послушания Господу. К счастью для еврейского этноса жена Ревекка обломала мужа-слепца, подведя (в главе 27) под судьбоносное благословение вместо простоволосого инфантила его разумного благонадёжного брата Иакова.


     Пожизненный терпила, внёсший в еврейскую историю чисто генетическую лепту (передал сыну Иакову-Израилю хромосомы Авраама и Сарры) – таким виделся Ицхак (в русском православии Исаак) поколениям читателей священных книг, не распознавшими за мишурой библейского текста матёрого суперагента, перевернувшего священную историю в добиблейских литературных пластах.


     Лишь ныне, когда по прошествии двух с половиной тысячелетий гриф совсекретности с бойца невидимого фронта наконец снят, вскрылась его добиблейская подноготная, начало которой положила старинная (для того времени) рукопись, чисто случайно найденная при расчистке иерусалимских руин первыми репатриантами, отпущенными из вавилонского плена Киром Великим.


     Каким-то чудом текст полуистлевшего папируса сохранился на удивление весьма хорошо. Но, вот незадача – прочесть его никто из возвращенцев не мог. Их дедам, угоняемым в Вавилонию словно скот, было не до папирусов. Сбираясь в шоковом состоянии в горькую дорогу с билетом в один конец, ожидая в скором времени неминуемой гибели в пути или неволе, брали с собой лишь самое необходимое для выживания: еду да одёжку.


     Да и вавилонские воины, спешившие домой, давали минимум времени на сборы. В Вавилонии, где папирус не рос и из Египта, к тому ж для вавилонян вражьего, не ввозился, письменный иврит, коим по глине было несподручно писать, заглох. Да и устный без письменной поддержки исказился. Многие отчий язык, в плену неактуальный, и вовсе забыли, приняв язык поработителей.


     Для прочтения рукопись пришлось отдать грамотным северным аборигенам, не испытавшим горечи чужбины. У них нашлось лишь несколько знатоков, сумевших прочитать архаичный иврит многовековой давности. В найденной предтече моисеевой Торы, да и всей еврейской Библии на Ицхака даже намёка не было, а Иаков и Израиль, тогда ещё два разных персонажа, являлись сыновьями Авраама и Сарры.


     Библейский лейтмотив – завоевание Обетованной Земли отсутствовал начисто. Земля была дарована Аврааму как хозяину, а не как страннику по ходатайству-благословению личного друга Господа праведного царя Мелхиседека, дарована не за красивые глазки, а за воинский подвиг.


     Разгромив полчища Кедорлаомера, Авраам освободил гонимых на чужбину жителей мелхиседекова града. Потеря родной земли и возвращение в отчизну - такой была стержневая тема добиблейского произведения. После великой победы Авраама супостаты не решались вторгаться в многострадальный Ханаан. Не рушились более города и жители не угонялись в иноземное рабство.


     Однако авраамовы внуки создали себе проблемы на ровном месте. В семье не без урода, гласит мудрая пословица. Израилю же исключительно не повезло – все девять его сыновей (левитов-священников в первичном варианте не было) уродились бандитами.


     Праведный Иосиф – единственный на тот момент сын Иакова и Рахили всячески пытался образумить преступных кузенов. Уговаривал сам, информировал о тёмных делишках их отца своего дядю Израиля – всё впустую. Проповеди лишь озлобляли братьев-разбойников на «стукача». А пуще всего разбирали их зависть и алчность.
Этот святоша – единственный наследник всех земель и богатств папаши Иакова. А мы должны разделить наследие нашего отца Израиля на девятерых. А сгинь этот нравоучитель и весь богатейший надел Иакова мы бы распилили по ближнему родству. Рахиль, слабая здоровьем, едва смогла родить Иосифа, второго сына уже не потянет.


     Не жалость, а жадность, что губит фраеров, отвратила братоубийство. Решили изверги, устраняя Иосифа, попутно бабла срубить, продав его в египетское рабство – не вернуться, мол, ему из страны пирамид. И верно, занятый государственными делами не смог египетский премьер вернутся на родину. Сами братья пожаловали в Египет в голодные годы. Не египтян, а родичей определил в рабство Иосиф – как аукнулось, так и откликнулось.


     Не умер Иаков без наследников, как мнили злодеи. Ценой жизни Рахиль подарила мужу Вениамина – утешение старости. Ещё двух наследников, старших своих сыновей Манассию и Ефрема, отдал отцу в сыновья египетский ассимилянт Иосиф, посетивший родителя перед его смертью, чтобы похоронить его. Вениамин, Манассия и Ефрем стали родоначальниками трёх праведных еврейских колен.


     Сын за отца не отвечает - не про сынов Израилевых сказал Иосиф Виссарионович эти крылатые слова. Забытые Богом за мерзости своих племенных прародителей и сами забывшие даже божьи имена потомки бандитов мотали в рабстве бессрочные срока, отбывая родовое наказание без всякой надежды на освобождение. И не было бы им счастья, кабы несчастье не помогло.


     Некий фараон «не знавший Иосифа», озабоченный неконтролируемым размножением потенциальной пятой колонны, решил скорректировать численность боеспособного рабского населения утоплением новорожденных мальчиков. Лишь тогда по милосердию божьему были потомки злодеев вызволены из рабства, приведены к божьей горе, обрезаны в знак возобновления авраамова завета.


     Предводители: праведных иаковитов – Иисус Навин и грешных израилитов – Моисей, поднявшись на гору, получили каждый по скрижали с заповедями. И в честь освобождения сынов Израилевых и воссоединения всех авраамитов был учреждён праздник Пасхи (эту первичную Пасху – литературный прототип празднества Золотого Тельца, редакторы заменили на Песах в честь истребления египетских первенцев, какового в первичном северном документе не было).


     В доперсидские времена угроза иноземного порабощения и угона на чужбину висела над еврейскими землями дамокловым мечом. Полутора веками ранее ассирийцы, разрушая города Израиля, угоняли уцелевших жителей в Ассирию. Через столетие та же участь постигла жителей Иерусалима – столицы южного иудейского царства, депортированных на берега Евфрата нововавилонским царём Навуходоносором.


     Повесть об изгнании и возвращении трогала за душу как аборигенов Ханаана, так, в особенности, репатриантов отпущенных Киром в отчую Иудею. Книга, казалось, про них написана. Их деды и прадеды, наказанные за какие-то грехи (наказанья без вины ведь не бывает) как и книжные разбойники, подверглись изгнанию с родной земли. А они ныне, прощённые по милости божьей, возвращаются с Евфрата как те книжные рабы с нильских берегов. Однако жреческое руководство эмоций своей паствы не разделяло.


     Лишь через полтысячелетия римский оратор Цицерон изрёк «кому выгодно?». Но репатриантское жречество, не могшее прочесть повесть, без всяких цицеронов опознало авторов сего «древнего» сочинения, настолько оно было на руку северным жрецам-конкурентам, деды которых в допленные времена служили в том же самом соломоновом храме, что и их предки.


     Навуходоносор развёл потомков по разные стороны баррикады. Жрецы-герои, уповавшие на помощь Господа и фараона, остались до конца в святом городе, разделив с жителями осаду, разгром, угон в Месопотамию.  Благоразумники, жившие по пословице «на Яхве надейся, да и сам не плошай» заблаговременно покинули город до щелчка осадного капкана.


     Эмигрировав в Египет, либо переждав нашествие на севере Палестины, угнездились они затем в селении Шхем (синодалный Сихем) у подножия горы Гаризим, перенеся на эту гору на территории ефремова колена резиденцию своего Элохима. Бог, дескать, гневясь на Иерусалим за грехи, навеки грешный град покинул, иерусалимский храм не возродится, Шхемский (гаризимский) храм отныне его преемник.


     Рано, однако, северяне поставили крест на древнем храме. Всего через четыре десятилетия пало царство вавилонян и начался конструктивный диалог с персидским царём об организованном возвращении иудейской общины. Тогда-то гаризимцы для спасения своей религиозной гегемонии изобрели идеологическую бомбу, искусно сфабриковав «древний» манускрипт – дифирамб священному Гаризиму.


     В отделанной под глубокую архаичность книге именно Гаризим была божьей горой, а Шхем – городом царя Мелхиседека, за спасение которого возвысился Авраам, ставший наследником праведного царя. Божью гору окружали три праведных племени Ефрема, Манассии, Вениамина, родоначальник которой – Иаков был с божьей помощью рождён самой Саррой. Израиль же – праотец прочих колен был рождён на колени Сарры по договору древнего «суррогатного» материнства служанкой Агарью ещё до авраамова подвига и знакомства с Господом.


     Ефрем, родоначальник племени, на территории которого располагались Шхем и Гаризим был особо отмечен Иаковом, разглядевшим в нём качества лидера и благословившего его как старшего правой рукой, несмотря на младшинство. Именно из колена Ефрема произошёл Иисус Навин - вождь иаковитов, добровольно оказавший военную помощь беглому рабскому стаду. Встретив на азиатском берегу толпу рабов-беглецов провёл её на родину отцов, обеспечив боевое охранение нытикам-израилитам, стонавшим, зачем мол ушли из благодатного Египта на погибель в пустыне.


     Моисей, безродный вождь грешных племён, в первичном варианте так и не узнал своего биологического родства, оставшись приёмным сыном фараоновой дочери. Не было у него изначально ни сестры, ни брата и даже священного племени. Именно благодаря египетскому, а не рабскому воспитанию он обрёл душевное благородство, сделавшее его вождём израилитов.


     Был всё же у Моисея недостаток – робость, убил египтянина-надсмотрщика исподтишка и, в отличие от храбреца Иисуса, Моисея пришлось принуждать к участию в освободительной операции. Моисей был не первой скрипкой, верховодом был его тесть – главный шхемский жрец Рагуил.


     Распознав авторство случайно, якобы, найденной книги, вожди первых репатриантских общин ничего, однако, поделать с ней не могли. Ведь сами же они поспешили заявить о драгоценности находки ещё до расшифровки её текста. Они не могли даже книгу толком прочесть, поскольку иврит подзабыли.


    Хуже того, в первые годы переселения авторитет южных лидеров стремительно таял. Посулы земли, текущей молоком и мёдом, оказались ложью. В Палестине и вода-то сочилась по каплям, не то что в покинутой сгоряча Вавилонии, о которой книжный рассказ о Потопе будил ностальгию.


     Неувязка вышла и с восстановлением города и храма. Персам пришлось отражать нашествие скифов, в бою с которыми погиб Кир. На некоторое время им стало не до еврейских проблем и помощь приостановилась. Необустроенные репатрианты, не привыкшие поначалу вести хозяйство в новых условиях, впадали в материальную зависимость от зажиточных евреев севера, почитая их шхемский храм. Хуже того, несмотря на порицание роднились с окрестными народами, чтя кроме своего Господа также и их богов.


     К счастью южного жречества кризис был недолгим. Камбис - сын Кира, возглавив персов, покорил Египет - последнюю надежду северных жрецов-конкурентов. Для прочной власти над страной пирамид завоевателям нужен был надёжный опорный пункт с дружественным населением, контролирующий дорогу в долину Нила. Иерусалим и его храм были восстановлены, город опоясался крепостной стеной, иерусалимскому жречеству оказывалось всестороннее покровительство, из Вавилонии хлынули новые волны переселенцев.


     Тогда-то сыновья сочинителей, знавшие секрет происхождения культовой книги, благоразумно перейдя на сторону фаворитов федерального центра, начали борьбу с творением отцов. Нет, они не охаивали его, но, хваля на все лады, отмечали неточность - следствие древней технологии копирования и хранения папирусных текстов.


     В Палестине того времени писали на рулонах импортного египетского папируса, хорошо хранившихся в климате Сахары, но легко загнивающих при небрежном хранении в палестинских условиях. При переписывании запорченных свитков ошибиться даже опытному переписчику было проще простого.

 
     В рулонном тексте, не разбитом на страницы, исписанном алфавитом, не имевшем гласных, при отсутствии даже пробелов между словами пропустить букву, написать вместо одной другую или даже нечаянно сбиться со строки, пропустив целый фрагмент было проще пареной репы. А ведь ошибка в единой букве иврита порой меняет смысл всей фразы. С такой ситуацией мирились, поскольку, как правило, смысл в общем и целом передавался правильно.


     Но сыновья-перебежчики драматизировали ситуацию с найденной книгой. Это, дескать, ныне в благополучные персидские времена ошибки не столь существенны, поскольку, во-первых, имеются другие экземпляры, по которым можно свериться, во-вторых, в наше мирное время грамотность народа несравненно выше, чем в старину, когда в еврейской земле бушевали военные ураганы, горели города вместе с библиотеками, умерщвлялись грамотеи-переписчики, уцелевшие после разгрома свитки гнили в руинах.


     Восстанавливать письмена порой приходилось полуграмотным писарям, кои ухитрялись и на ровном-то месте напортачить, а на подгнивших еле читаемых фрагментах напрочь всё перевирали. Самое ужасное, текст некоторых эпизодов безвозвратно терялся и его приходилось восстанавливать по воспоминаниям старцев, прослушавших книгу в юности, либо по рассказам юнцов, краем уха услышавших историю через цепочку пересказов.


     А иной раз сам переписчик «восстанавливал» утерянные эпизоды по интуиции, так, как ему казалось, должно бы было случиться из уцелевшего контекста. Нечего и говорить, что при таких обстоятельствах найденная повесть, хоть и древняя, но всё же не оригинал и не дубликат, а копия энного порядка, вероятно, весьма уклонилась от первозданного свитка времён Исхода, который, к сожалению, конечно же, безвозвратно пропал.


     Фальсификаторы нового поколения и в самом деле не имели возможности «разыскать» первичный свиток, в котором божьей горой была бы храмовая гора Иерусалима и Иосиф продал бы в рабство Иуду (главаря банды). В столь примитивный подлог, как бы безупречно ни был состарен папирус и как «чисто случайно» не был найден, поверил бы лишь последний дебил. Шкурный интерес иерусалимского жречества был бы слишком уж очевиден, самый безграмотный писарь не мог перепутать имена Иосифа и Иуды.


     Деяния отцов-фальсификаторов были детской шалостью в сравнении с ювелирной сыновней работой. Отцам всего-то навсего требовалось записать на один-единственный подкопчёный свиток, кое-где с краёв обугленный, целостную историю, и, слегка завалив своё рукоделие грудой архаичного хлама, съимитировать случайность находки.


     Детям же и внукам вместо одиночной находки пришлось «выискивать» в разных местах множество истлевших отрывочных папирусных лоскутков, в которых зачастую читабельными были несколько строчек и то с местами запорченными буквами или словами. Этими драгоценностями – явно древнейшими, судя по их сильнейшей повреждённости, реставраторы корректировали первичный манускрипт.


     Новонайденные обрывки, частично были вариациями известного уже текста, незначительно отличаясь лишь некоторыми словами и буквами. Другая часть лоскутьев содержала утерянные, не слишком уж значимые, эпизоды, позабытые будто бы из-за малой значимости. Правки естественным образом вписывались в сюжет, казалось бы, лишь уточняя и дополняя его отдельными непринципиальными деталями. На самом же деле они метили иной сюжет, готовя старому смертный приговор. Годами вылёживались они в старой истории,  дожидаясь своего часа.


     И однажды в намеченный реставраторами момент истины находился уже не малый кусок древнего папируса, в котором  сюжет разворачивался на новый курс всего лишь парой, скажем, неизвестных ранее эпизодов да штучными отличиями в буквах устоявшегося текста. Подзабывшим за годы историю находок слушателям казалось, что намёк на сюжетную дуаль, неприметный из-за сложившегося стереотипа,  имелся уже в первичном свитке, а не создался одними лишь непримечательными для старой канвы обновлениями, в одном из которых, ставшем прообразом 21 главы, родился Ицхак.


     Ну уж дудки, возмутится читатель. Ицхак, чересчур уж видная особа, никак не мог просочиться неприметно по «лоскутной» технологии редактирования. Невозможно было бы убедить народ, что писцы могли случайно пропустить, а слушатели начисто забыть о наличии ещё одного (помимо Иакова) законного авраамова сына.


     По духу произведения Сарра с божьей помощью зачала лишь единожды. Но,  допустим она всё же родила другого ребёнка – брата Иакова. Какова тогда судьба этого младенца? Не мог же столь значимый персонаж просто родиться, ничего не свершив. И что же, второй сын Сарры вместе со своей творческой биографией так вот запросто изгладился из памяти народа?


     Зависни без движения таковой эпизод хоть на столетие, он не прирос бы органично к основе повести. Странность появления Ицхака ни с того ни с сего запомнилась бы намертво. И он не смог бы сыграть в назначенный час роль сюжетного взломщика.
И наконец, на кой реконструкторам писания геморр с этаким Ицхаком? Сначала втащить его самого в одном лоскуте, затем в другой находке внедрить его жену. Потом вдруг объявить, что на самом деле Иаков не брат, а сын Ицхака, а путаница случилась якобы из-за какой-то случайной описки. А в конечном итоге объявить, что ещё из-за какой-то мизерной ошибки Иакова и Израиля сочли разными персонажами.


     Не проще ли заявить, что никакой Агари не было и сын Сарры Иаков впоследствии сменил имя на Израиль? Сращивать двух (гипотетически) сыновей Авраама в единый персонаж через замену Иакова на Ицхака в качестве сарриного сына сродни выдиранию зубов через задницу.


     Если бы целью целью первичной аферы было срастить Иакова с Израилем, в Ицхаке и в самом деле смысла бы не было. Но у создателей Ицхака, были несколько иные замыслы. А внедрённый суперагент, которому пришлось в будущем сыграть роль овна, по жизни бараном абсолютно не был. И не ломился сдуру в книгу через парадный вход, потрясая главой 21 - глянцевым библейским свидетельством о наследных правах.


     Вместо этого Ицхак внедрился с чёрного хода, предъявив в качестве свидетельства о рождении истлевший от времени лоскуток папируса, который лишь впоследствии преобразился в главу 21 книги Бытие. В этом лоскутке отсутствовали некоторые нечитабельные из-за запорченности строки и в то же время присутствовал фрагмент, отошедший впоследствии в главу 16.


     Уже после первой строки 21-й главы: И призрел Господь на Сарру, как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Следовал ряд нечитабельных строк до восьмого стиха: Дитя выросло и отнято от груди; и Авраам сделал большой пир в тот день, когда ... отнят был от груди. В этой строке (в отличие от Библии) случайно прогнившее имя авраамова сына, отмеченное многоточием расшифровке не поддавалось.
В библейском контексте первый стих (главы 21) означает, что Сарра уже родила. Но в добиблейском варианте Сарра рожала Иакова лишь впоследствии, так что строка 1 трактовалась лишь как беременность Сарры. Но тогда о каком ребёнке идёт речь в стихе 8? Из последующих строк с участием Агари догадаться было нетрудно.


     Авраам, оказывается, перевыполнил задание жены произвести от Агари «суррогатного» сына – Израиля, рождённого на саррины колени. В довесок он заделал ещё одного мальчугана, которого Сарра не заказывала. И в честь завершения грудного возраста бастарда организовал застолье с любовницей и посвящёнными слугами.


     В разгар веселья внезапно объявилась Сарра, застукавшая парочку, что называется с поличным. И в этот миг Поличный, не соображая какие тучи сгущаются, расхохотался от избытка здоровья весёлым младенческим хохотом. От невинного детского смеха Сарра сдетонировала в сотню Хиросим. Не будет этот вы****ок Ицхак наследовать с моими сыновьями (Израилем и ещё нерождённым Иаковом). Выгони прочь эту мерзавку с её приплодом.


     Авраам пытался робко возразить, но, по Пушкину «чёрт ли сладит с бабой гневной», схлопотал оплеуху (слова из главы 16): И сказала Сара Авраму: в обиде моей ты виновен; я отдала служанку мою в недро твое; … А ты, старый кобель, седина в бороду – бес в ребро, так меня унизил, тра-та-та. Делать нечего, Авраам покорился - 16: 6 Аврам сказал Саре: вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно… Далее, уже из главы 21:14 Авраам встал рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и отрока, и отпустил ее. Она пошла, и заблудилась в пустыне Вирсавии;


     В отличие от Библии Бог никак не вмешался в размолвку супругов. Лоскутный отрывок папируса обрывался словами: 21:15-16 и не стало воды в мехе, и она оставила отрока под одним кустом и пошла, села вдали, в расстоянии на один выстрел из лука. Ибо она сказала: не хочу видеть смерти отрока. И она села против, и подняла вопль, и плакала;


     Всем было очевидно, что мать с сыном погибли от жажды. Господь, стоящий на страже семейных ценностей, не защищает преступно зачатых детей. Он не спас Ицхака так же, как и незаконного ребёнка царя Давида.


     Сильный пол был всецело на стороне Авраама, виня в неприятном инциденте женщин. Это Агарь его совратила. Рассчитывала, что после рождения второго сына Авраам разведётся с (как её представлялось) безнадёжно бесплодной женой и женится на ней, Агари. А Сарра чем думала? Чтобы заполучить здоровенького ребёнка, подобрала в суррогатные матери самую едрёную девку, на которую запал бы и праведнейший Мелхиседек.


     Но дело не в том, что красотку мужу подсунула, а в том, что после родов, должна была, заплатить Агари за её работу и отправить в её родные края, как написано в книге, очевидно ошибочно. На самом же деле, как следует из найденного фрагмента оставила Агарь при себе то ли от жадности (не хотела рабыню вознаграждать и отпускать), то ли поддалась на уговоры Агари, желавшей младенца хоть издали видеть.


     Фрагмент освобождения, награждения и отъезда Агари был экспертами из повествования изъят как явная отсебятина писца или записанная со слов народного сказителя кем-то сочинённая байка.


     Лоскуток папируса соответствовал всем принципам библейской редактуры. Он никак не влиял на другие события, не вызывал никаких вопросов о дальнейшей судьбе рождённого младенца, рабского, а не господского сына. Было совершенно ясно, почему этот эпизод, неприятный и писцам и читателям-слушателям был утрачен.
Когда, то ли случайно, то ли умышленно, какой-то переписчик фрагмент пропустил, народ его особо и не вспомнил, посчитав, что раз в книге сего эпизода нет, значит он – выдумка какого-то очернителя, оклеветавшего праведных супругов, живших душа в душу.


     Из-за потребности в идеальном герое народ сочинил алиби для Агари. Дескать, сразу после рождения Израиля на колени Сарры, означающего отказ в её пользу от материнских прав, материально обеспеченная бывшая служанка умотала в свой родной Египет, а стало быть, такового инцидента быть не могло. Но, как говорится пятна и на Солнце есть, а человек – существо, грешное по своей природе. Конь о четырёх ногах да спотыкается, и Авраам вот однажды спотыкнулся.


     Пересуды о неприятном непринципиальном эпизоде, запятнавшем безупречный имидж отца народа вскорости заглохли, сделавшись дурным тоном. Чтецы и пересказчики про несчастного младенца обыкновенно не упоминали и народные массы как про самого Ицхака, так и про обстоятельства его возникновения почти что забыли.


     Суперагент занырнул в повествование как входит в воду ныряльщик экстра класса практически без брызг и волнения. В одном эпизоде родился и в нём же умер. Никто из непосвящённых не догадывался, что эта первая смерть героя – клиническая и у Ицхака ждут впереди удивительные приключения.


Рецензии