Восстание христиан

Изображение: казнь 26 японских мучеников в феврале 1597. Картина из музея Сотомэ


Анализ неолиберальных идеологем сквозь призму художественной критики традиционализма в японском кинематографе 60-х гг. XX века

Краеугольным камнем самурайской этики является смерть. В вопросах эстетики японские воины не были столь щепетильны:

«Умереть, не достигнув цели, — это действительно собачья смерть и фанатизм. Но в этом нет бесчестья. В этом суть Пути самурая» [1, с. 21].

«Путь самурая обретается в смерти» — этим программным изречением, посредством которого Ямамото Цунэтомо приподнимает ветви над «Сокрытым в листве», пожалуй, вполне мог бы исчерпываться трактат без какого-либо существенного ущерба для философии «Хагакурэ». Все последующие рассуждения на тему долга, по сути, лишь избыточные культурные наслоения, необязательные ответвления от магистрального Пути воина.

Однако реалии эпохи Токугава предписывали воину искать подлинный дух бусидо не в смерти, но в преданности [2, с. 157]. В той же плоскости коренятся истоки антихристианской политики при Хидэёси и Иэясу: в интересах государства было немыслимо потакать людям, которые признавали лишь власть «не от мира сего».

Моральные столпы токугавского правления — придворные конфуцианцы — в одинаковой мере обрушивались с ожесточенной критикой как на исповедовавших христианство, так и на последователей учения принца Гаутамы. «Преступная любовь к Будде» уводит из мира, тем самым избавляя подданных от чувства сыновьего долга и преданности господину, привносит смуту в дела государственного управления [3, с. 104-105].

Равносильные обличения в адрес почитателей Иисуса в дальнейшем способствовали появлению правительственных указов, запрещавших христианскую религию.

Апогея преследования христиан достигли в правление третьего сегуна Токугава Иэмицу. Религиозные гонения, нанизавшись на жестокий налоговый гнет, породили революционную ситуацию. У любой покорности есть предел — проповедь Христа, учившего подставлять другую щеку, провозглашает этику индивидуального смирения, но не может утешить общину страждущих.


Такова историческая экспозиция, предваряющая фабулу картины Нагисы Осима «Восстание христиан» (1962). В основу сюжета киноленты японский мэтр положил подлинные события антиправительственного движения, вспыхнувшего в 1637 г. на острове Кюсю. В истории Японии это выступление известно, как Симабарское восстание (1637—1638).

/«Жить или умереть — все в руках Господа. Мы не боимся смерти!»

«Тот без сомнения благоискусен, кто ежедневно ожидает смерти; а тот свят кто желает ее на всякий час».; Иоанн Лествичник. О памяти смерти/

Ядро повстанцев составили христиане. По социальному составу восставшие представляли, в основном, доведенных до отчаяния невыносимыми поборами крестьян. Боевое крыло бунтовщиков было представлено фигурой авантюриста-ронина — бродячего воина, не христианина и не землепашца, но и не самурая, разорвавшего всяческие связи с традиционной клановой иерархией.

Духовным лидером восставших, своего рода Мессией, стал юный самурай-христианин Амакуса (Иероним) Сиро — полулегендарная личность, вероятно, отпрыск знатного вассала местного даймё.

В «Восставших христианах» Осима впервые продемонстрировал на экране уникальное явление — самурая-христианина.

Под безмятежной гладью внешней покорности тлели угли незатухающего пожарища, готового запылать с новой силой в любой момент. Темное сознание симабарских крестьян ждало лишь подходящего религиозного знамения, послужившего бы сигналом к началу бунта.

«Лучше самому выбрать свою смерть, чем ожидать, пока тебя убьют».

Таким знаком свыше стало пророчество об объятых пламенем небесах, предвещавшее второе пришествие Спасителя. Культивирование верноподданничества сыграло с сегунатом злую шутку — крестьяне поклялись в верности Христу и присягнули новоявленному Мессии в лице Сиро из Амакусы.


«Мы — все те, кто дал обет верности Богу и готов умереть за это».

Наивная вера в возможность утопического переустройства мира согласно принципу социального равенства и религиозным идеалам, не допускающим смерти, страданий и голода, сочетается у восставших с трезвым, реалистическим взглядом на действительное положение вещей:

«Эта битва будет начата нами и на нас она закончится. Нас ждет смерть!»

Однако все же стоит дерзнуть и попытаться воздвигнуть рай на земле хоть на миг, пока превосходящая военная машина сегуната окончательно не раздавит горстку идеалистов, укрывшихся в заброшенном замке Хара.

Дух бусидо благополучно пережил реставрацию Мейдзи: самопожертвование во имя интересов сюзерена с течением времени выкристаллизовалось в корпоративную преданность работников торговых и промышленных предприятий.

Корпоративные заправилы по сей день продолжают трясти бамбуковым мечом лживого патриотизма. Офисные «вассалы» в составе многомилионных «промышленных армий» как и сто, и тысячу лет назад, по-прежнему умирают по прихоти могущественного «господина» — сегодня это место занимает капиталистическая прибыль.

Акутагава в «Словах пигмея» уподоблял мораль «поношенному платью». Развивая мысль японского писателя, при этом несколько сместив акценты, можно сравнить патриархально-феодальные устои с тем же поношенным платьем, в складках которого современные капиталисты прячут свое изъязвленное тело. Старое, изрядно заношенное одеяние уже не в состоянии скрыть истину — сквозь многочисленные дыры в ткани проступают гнилостные струпья. В условиях стремительной товаризации финансовый чистоган точно так же образует идеологические дыры-лакуны, открывающие подлинное лицо эгоистического расчета крупных корпоративных дельцов.

В позднем СССР на страницах периодической печати японский милитаризм нещадно клеймили как пережиток «самурайского угара». Однако на заре российского большевизма руководители молодого Советского государства питали определенный романтический интерес к организационной структуре всевозможных рыцарских орденов. Широко известно сталинское замечание, определявшее компартию «как своего рода орден меченосцев». Николай Бухарин, в свою очередь, также указывал на сходство партии с своеобразным революционным орденом.

Одним из первых в советском руководстве на «орден самураев» обратил внимание Троцкий:

«Я должен сказать, что в лице наших комиссаров, передовых бойцов-коммунистов мы получили новый коммунистический орден самураев, который — без кастовых привилегий — умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса» [4].

«Демон революции» вплоть до 1919 г. явно находился под влиянием самоотверженности самураев и искренне полагал, что отличительным признаком партийного работника должна стать жертвенность во имя идеалов коммунизма:

«кто взял на себя звание комиссара, должен отдать свою жизнь!»

Такой подход в очередной раз подтверждает универсальность метода диалектического снятия, применение которого благодаря точечной критике позволяет вычленять в многообразии идейных учений рациональное содержание, принципиально присущее в той или иной степени любой философии. В одном из писем к Горькому Ленин делает весьма справедливое замечание «о том, что художник может извлечь для себя много полезного из любой философии, даже идеалистической. Это так, — развивает ленинскую мысль М.А. Лифшиц, — потому, что в идеалистической философии может заключаться либо зерно истины, ложно развитое, либо по крайней мере суррогат ее, симптом назревшей возможности ее верного понимания» [5].

Данный метод актуален как никогда именно сегодня, когда критика безвозвратно скатывается до уровня самой плоской абстракции. Наиболее плачевно ситуация обстоит с критикой религии, которая фактически возвратилась к уровню трехсотлетней давности и не поднимается выше обличения «злокозненных попов». Тогда как не следует забывать, что в определенную общественную эпоху и в каждой конкретной исторической ситуации религия может выступать в качестве движущей силы, вызывающей к жизни революционные преобразования, что прекрасно прослеживается на примере антисегунского движения христиан в Симабара. Не случайно «мать атлантов» Алиса Розенбаум, более известная, как Айн Рэнд, презрительно именовала христианство «колыбелью коммунизма».

26.02.2018


Источники:

1.Кодекс Бусидо. Хагакурэ. Сокрытое в листве. — М.: Эксмо, 2011.

2.Тернбулл, С. Путь самурая: война и религия / Стивен Тернбулл; [пер. с англ. О.Серебровской]. — М.: Эксмо, 2010.

3.Нагата Х. История философской мысли Японии: Пер. с яп. / Общ. ред. и вступ. ст. Ю. Б. Козловского. — М.: Прогресс, 1991.

4.Зверев С.Э. Военная риторика новейшего времени. Гражданская война в России // padaread.com/?book=61050&pg=194

5.Лифшиц М.А. В мире эстетики // www.rulit.me/books/v-mire-estetiki-read-330404-37.html