Луи Этьен де Бон. Валентина Дубинина. Биография

Луи Этьен де Бон. Валентина Дубинина. Биография моей мамы
Предисловие автора.
Приблизительно двенадцать лет назад мама сказала мне, что желает увидеть книгу, в которой будет отражена история её жизни. Она просила меня найти человека, который мог бы этим заняться за определённую плату. Я понимал, что ни один соискатель не будет заинтересован в книге настолько, насколько я сам. И где–то считал, что за перо стоит взяться мне самому. Теперь же обстоятельства сложились так, что будущая мамина биография стала моей целью. Я сформировал творческий коллектив из 24 человек; распределив каждому его обязанности. Работа по улучшению и совмещению фрагментов, созданию общего полотна, а также формированию направлений исследования – целиком моя. Я занимался также и постановкой задач. Благодаря профессиональному подходу к информации труд был в максимально короткие сроки завершён.
Я считаю, что момент для написания биографии выбран удачно. Завершался учебный год , где преподают несколько сотрудников коллектива: в МГУ им. Ломоносова, МГИМО, МГТУ им. Баумана, БГУ. Информационная корпорация «Визинформ» представила комплекс архивных источников в России, Корпорация «Вильерс комьюнити» – во Франции. Частные лица содействовали исследованиям на территории Соединенных Штатов Америки. Германская часть источников мемуарного характера представлена родственниками авторов. Издательства предоставляли компоненты для инструментария, которые я использовал в плане отбора данных и сведений, стекавшихся ко мне разными путями. Причём каждый раз требовалось сформировать новую модель, подчас серьёзно отличающуюся от предыдущей. Из сочетаний отдельных фактов получалось новая информация, которая подвергалась анализу на новом уровне. А затем она синтезировалась. И делалось это до тех пор, покуда не высвечивался новый факт, менявший идеи или дополнявший общую картину. Процесс создания биографии напоминал процессы переработки нефти, добычи алмазов и золота, совмещённые воедино. Здесь помогла известная мне с 1993 года ныне Модернизированная программа «Satori» Института информации, информационных технологий и специальных коммуникаций Императорского университета в городе Киото, Япония.
Первое название биографии, предложенное мной: «Радости сквозь слёзы: Биография нашей мамы». Оно действовало как рабочее с 10 апреля по август. Потом я подумал, что очень мал круг лиц, которые могут прочитать биографию: всего три человека, включая меня самого. И решил назвать книгу «Валентина Дубинина. Биография мамы». Своей девичьей («папиной», как она говорила) фамилией мама очень дорожила. И часто сожалела, о том, что приняла фамилию «Сигова» при вступлении в брак. Это – первая причина для нового названия моего исследования. Вторая причина, как я уже говорил – расширение читательской аудитории. Теперь книгу может прочесть большее количество родственников, включая внучек.
Ещё один важный вопрос, который можно задать к биографии – вопрос достоверности фактов и их интерпретации, а также реконструкции событий. На него я отвечу так: «Если дорог человек, о котором написана эта книга, все сомнения будут преодолены.» Доказательность имеет место, но очень многое значит вера.
Выражаю огромную благодарность своему редактору и партнёру Сьюзен Роулер, а также Тиму Колтону. Первая познакомила меня с важными реалиями современного писательского труда, а второй подал к нему импульс.
Ваш Луи Этьен де Бон
Апрель – октябрь 2019 г.
Иркутск –Реймс, Нью–Йорк–Париж–Москва.


Глава I. Родители
Моя прабабушка жила в конце XIX-нач.XX в Смоленской губернии. Ее муж служил в 1895-1916 годах в полиции, имел чин урядника, ездил по разным населенным пунктам в командировки. У них было трое детей: два мальчика (Степан и Семён) и девочка Устинья. Прадеда звали Василий. Оба сына были взяты на фронт в Первую Мировую войну и погибли. Дочка была помладше их, родилась в 1904 году. Семейное предание говорит о том, что когда-то предки носили фамилию Варгосовы. Прадед дал жене при венчании свою фамилию – Прошенко. В детстве бабушка так любила свою маму, что не могла без неё обойтись. Когда бабушкина мама шла в город (это – Белёв) что-нибудь купить, дочь Устинья сопровождала её в качестве арьергарда – пряталась за ближайшие дома, деревья, а когда их не было – ложилась на траву, притаившись. Как только прабабушка спускалась с холма, бабушка тут же объявлялась перед ней. Такое было проявление детского лукавства: «Мама меня уже не отошлёт домой, когда пройдено больше половины пути». Так и оказывалось: прабабушка брала «маленькую погонючку» с собой. В городе можно было многое посмотреть, полюбоваться на крендели, самовары, платьица, платочки, кружева, ленточки. Бабушка очень любила конфеты, стоившие тогда около 2-х копеек штука. Даже игрушки она любила меньше. К сожалению, Устинья рано осталась без мамы: прабабушка умерла при родах вместе с ребёнком, который должен был родиться. Отец после этого сильно сдал. Не обладая крепким здоровьем, он находил сильную опору в своей супруге. Дочери шёл 16-й год. Рядом не было никого из родственников. Дядя бабушки, по образованию дантист, ещё до войны женился на немке и уехал в Германскую империю. Вероятно, и остальные не могли помочь Устинье в случае смерти прадедушки.
Прадедушка Василий решил, что дочь нужно выдавать замуж. Так в окрестностях стало известно, что на хуторе живёт девушка на выданье. К ним приходили сваты. 3-4 юноши не подошли бабушке. Стоит сказать, что отец предоставил ей самой возможность выбора: «душа не лежит – можешь отказать жениху». Пятым человеком был мой дедушка Пармен. Со своим отцом Михаилом он преодолел несколько вёрст, чтобы дойти до нужного хутора (за плечами – котомочка с хлебом, маслом и мясом, в руке - дорожный посох). Дедушке тогда был уже 21 год. В школе он считался шалуном, любил девочек дёргать за косы. «Ну, Дубинин – каналья!» - кричал ему в коридоре директор, а потом отворачивался, пряча в усы улыбку. «Ведь этот шалун – гордость нашего учреждения» - не раз говорил он на педсовете, попыхивая сигареткой. «Выгонять не будем. Подарим ему за успехи красивую рубаху, пояс, да связку баранок к чаю» - заключал директор. По окончании школы дедушка Пармен получил грамоту с золотыми ангелочками. «Вот тебе, мон шер, регалия» - сказал директор, прощаясь. Вскоре он уехал в Санкт-Петербург, но своего питомца не забыл – посылал ему книги по проектировке разного рода печей. Среди них были и рукописные. Последняя встреча состоялась у них на железнодорожной станции в Омске. 77-летний бывший директор каким-то чудом узнал о дедушке и передал ему, умиравшему в товарном вагоне от голода, 2 булки хлеба и палку колбасы. Еды хватило до Иркутска.
Дедушка Пармен родился в предпоследний год девятнадцатого века, в декабре месяце. Великобританией тогда правила королева Виктория, а в Кремле находился последний его обитатель из Династии Романовых и Гольдштейн-Готторпских Николай Александрович. Семья Дубининых была православной. Старшего брата Сеню общий отец крестил по православному обряду в Смоленской губернии. Пармен родился на 2 года позже слабым ребёнком с больным сердцем. Тогда в Российской империи многие дети не доживали до года, если страдали подобным заболеванием. При обряде православного крещения Пармена священник споткнулся, а его тяжелый нагрудной крест разомкнулся в цепи и упал на пол. Многие из присутствующих сочли это дурным предзнаменованием, и отвернулись от Михаила Дубинина. Крестьянский мирок был тогда довольно косный. Кое-кто подбивал Семёна оставить отца, уехать. Но он этого не сделал. Сам же отец с 1900 года начал прикладываться к бутылке. Как при этом он мог работать? Как объясняла мне мама, у её деда сложилась «персональная система». Когда ему хотелось выпить, он доставал свои «кровные» 1.000 рублей и ехал в Смоленск. Там через доверенное лицо местного губернатора заказывал 20 бутылок испанского вина, а сам уезжал домой. Через 2 недели ему привозили заказ – целую коробку. Дед Михаил закрывал ворота, а своему помощнику – сельскому мальчишке отдавал приказ бежать в соседний посёлок за подмастерьем, который брал на себя обслуживание клиентов, а через 15 дней оставлял деду положенные 20% своего заработка. Дед выпивал вино, но не всё – 15 бутылок «колониального». Остальные спускал в погреб. Так как он очень мало закусывал, после 5-дневной пьянки 10 дней был очень слаб, не мог даже связно говорить. Ещё 5 дней уходило на реабилитацию. Так как подмастерье уже не отчислял деду «уговоренные» 20%, деду Михаилу волей-неволей приходилось спешить поставить себя на ноги. Вообще-то он был человеком сильным. Через 20 дней после начала запоя он выволакивал на двор вино в той самой коробке «от производителя», отходил на 20 шагов и вооружался тяжелым колесом. Редко с первой, чаще – со второй и третьей попытки он попадал своим «снарядом» в центр коробки, и вино разбивалось вдребезги. Только в 1912 году одна бутылка не только оказалась прочнее других, но даже не треснула после 5 попыток. Дед Михаил махнул на нее рукой, сказав: «И-эхма! Видать, сам Бог не хочет того!». Почесал пятерней в затылке и сказал: «Ну-ка, Пармен! Возьми её – пригодится…». Коробка с разбитыми бутылками стояла на дворе две недели и напоминала деду о его слабости. Он посматривал на неё исподлобья, задумывался и уходил принимать клиентов. Запои деда происходили через 4 года, в 1900, 1904, 1908, 1912, 1916, 1920 годах. В 1920 году он использовал свой запас из 1916-го, приобретенный в 4 раза дороже (год-то был в действие «сухого закона») в московском ресторане «Яр». Гражданская война почти разорила деда Михаила – он из крепкого «середняка» превратился в середняка слабого: осталась только одна корова, 2 телёнка и жеребёнок. О пахотных лошадях-першеронах приходилось только мечтать. Понятно, домашняя птица не шла в счёт. Приход советской власти сказался на судьбе деда Михаила самым роковым образом. Красноармейцы разорили погреб деда, кое-что он «поднес» господам белым офицерам. Накануне 1924 года нэпманы прислали деду какое-то грузинское вино самого низкого качества и крепости. На 2-й день начала запоя он жаловался уже единственному сыну: «Пармеша! Что-то оно меня не «забирает». Смотри-ка». На 4-й день дед был «не трезв и не пьян», принялся за кое-какую работу. Но организм «требовал свое», пришлось «добавить» пол-литра самогона, и дед «сгорел». Слишком тонкий был у него вкус, слишком аристократический.
Дед Михаил был очень хорошим мастером-колесником. Люди с округи и даже из других уездов обращались к нему. Сделанные новые оси, втулки, плицы держались по году, а то и более. Не оставлял он и крестьянского ремесла – какое-то время работал в поле со своими сыновьями. Сын Семен прожил до 22-х лет. В поле его застала гроза, и он перешёл с борозды под дерево, где было сухо. Простояв около получаса, старший сын деда Михаила был убит на месте ударом шаровой молнии, как когда-то Рихман . Не стало помощника по хозяйству, но не только. Дед Михаил при всех своих талантах, умении нравиться клиентам, был человеком злым и жестоким. Он регулярно избивал свою жену (бабушку мамы) – доброго, светлого человека. Из-за побоев (часто наносились удары по животу) после Пармена у нее не могло быть детей. Семен с Парменом как могли ее защищали. Они не били отца – по отношению к родителю это тогда запрещалось, но привязывали к кровати и отливали водой. Чтобы он «охолонулся». Дед успокаивался на 2-3 дня. Потом бабушка опять ходила с синяками и кровоподтеками. «И зачем тебе [нужен] такой муж?» – говорила соседка Федора. «А как же без него?» – спрашивала бабушка – «Ведь он – кормилец!». Двадцать восемь лет прожили они вместе: в годы Империи, революций, гражданской войны, военного коммунизма и НЭПа.
Младший сын Пармен обладал слабым здоровьем, что очень сказалось на жизни семьи. В 3 года его сердечно-сосудистая система стала давать сбой. После сильного приступа отец повез его в Смоленск, но там врачи только развели руками: «Сделать ничего не можем, у нас нет таких специалистов. Везите сына в столицу». Отец отправил из Смоленска в Белёв нарочного предупредить подмастерье, чтобы он обслужил его клиентов. А сам готовился в дальнюю дорогу: купил продуктов, а главное – лекарств у местного аптекаря. Аптекарь был человеком сведущим, цены на препараты не завышал. Он сказал, что лекарства могут купировать, приостановить тяжелое состояние, уменьшить вероятность наступления приступа, но не более того. В столице порекомендовал Михаилу своего учителя в аптекарском деле, немца по происхождению. Отец с сыном отправились на следующий день на железнодорожную станцию и сели на поезд. Санкт-Петербург встретил их пасмурно: шел проливной дождь, холод пробирал, что называется до костей. Врачи оказались предупредительными, вежливыми. Узнав, что Михаил – ремесленник, они посоветовали ему обратиться в Ремесленную кассу взаимопомощи: услуги столичных светил по стоимости простирались до 5 тыс. рублей серебром, и такие расходы мало кто мог выдержать. Не был исключением и отец Пармена. Удача ему теперь улыбнулась. Заместитель председателя РКВ оказался человеком душевным и радушным. Побеседовав часа два с ним, Михаил приобрел нового друга. Из 4.800 руб. касса оплатила 3.950 руб. 52 коп. причем через три года нужно было возвратить всего 1930 руб. 83 коп. «Чем могу Вам отплатить за Вашу доброту?» – спросил Михаил. С Федором  поговорили о ремесле, его специализации. В дальнейшем дед как рачительный и бережливый хозяйственник, помог РКВ укрепить позиции в половине уездов Смоленской и двух соседних губерний.
Столичные знаменитости помогли поставить Пармена на ноги, назначили ему поддерживающий курс. Две недели провели отец с сыном в Петербурге, осмотрели его достопримечательности: Здание Сената, Коллегии, Зимний дворец, Петропавловский собор, дворец Меньшикова – сподвижника императора Петра Алексеевича, некогда всесильного генералиссимуса, великого герцога Ижорского и генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Мальчика заинтересовала построенная во дворце голландская печь, поразившая его своими изразцами синего цвета. Прощаясь, лечащий врач сказал Михаилу: «Вам надобно будет приезжать к нам два раза в год, учтите это. Нужно предупредить новые приступы». Отец оторопел. «Как же так? Мне не можно. Ведь надо работать, на что-то жить всей семьей». Врач посмотрел на него и сочувственно сказал: «С моей стороны – это будет нарушением врачебной этики, но все же я кое-что Вам посоветую. Жаль будет потерять такого смышлёного малыша… Вот что. Там, где официальная медицина бессильна, в дело вступает медицина народная. У нее – тысячелетний опыт и мудрость многих поколений. В Москве живет знахарь Зосима – брат моего повара. Он лечит все, берется за самые сложные случаи. Завтра зайдите ко мне за выпиской – мы Вам поможем». На следующее утро отца и сына ждал приземистый плотный человек с усами и бакенбардами. Разговор происходил на кухне, среди дымящихся кастрюль и поставленного «на остуду» пирога с абрикосами. «Ты што ли есть Михаил?» – был первый вопрос. «Я сам и есть» – отвечал отец. «А каково крестишься?» – «По-православному». «Так-так…» – и повар на несколько минут задумался. Михаил не прерывал его\. Как и полагалось у всех людей из народа при первом знакомстве и беседе. Повар вышел из задумчивости, поговорили минут 20 о том – о сем. Он опять задумался. «Гераська – угости мальчика абрикосом!»  крикнут помощнику. Подумав еще 2-3 минуты, повар Григ  с расстановкой произнес: «Что-то есть в твоих, Михаил, манерах. Русским-то тебя назвать можно, только на две трети, что-ли». Не хотел Михаил говорить, но под испытующим взглядом собеседника очень тихо сказал: «Давно, еще при Елисавет Петровне, предок оказался в России. Из французов мы. Да уже и русские». «Так-так» – повторил Григ. – «Как говорит барин – ты весьма откровенен. Все «как на духу» сказал. Братцу моему передай. Это – наиважнейшее».
Все же ехать в Москву Михаил пока не решился. Денег осталось немного, не хватало на железнодорожный билет для себя и «треть билета» для сына. В кассе ему сказали, чтобы он попробовал узнать, не нужен ли помощник в грузовом отделе. Михаил обладал большой физической силой и мог быть полезен. Действительно, в ту пору отправлялся груз генерала-губернатору Восточной Сибири в Иркутск. «Три часа будем в Москве – успевай. Могу накинуть полчаса, но не более» – сказал ротмистр из сопровождения. «Бог мне поможет – успею обернуться, Ваше благородие» – сказал Михаил. Дело в том, что его брали сопровождать груз до самого Иркутска – и как грузчика, и как младшего помощника «по охране».
Первопрестольная ласково встретила Михаила и «Пармешу»: светило яркое солнце, было тепло. Извозчик довез сына и отца по адресу, но Зосимы не оказалось дома. К счастью, после часа ожидания, в дом вошел высокий человек лет 50-ти с окладистой бородой, одетый по-купечески. Ему сразу понравился Пармеша и он не только согласился оставить его у себя, но и лечить за самую скромную плату.