Один из последних дней деревенской осени

                Один из последних  дней деревенской осени.

После затянувшейся мглистой и сырой   прохлады,  вдруг заглянула на деревенский околоток нечаянная бесшабашность теплых дней. Теплынь пригнали южные ветры.
Ракиты до времени облетели. Оголенные ветки нагибались под ветром, и от них несся по околотку приглушенный гул. Пес Жорка, не привыкший еще к таким осенним шумам, вздыбливал шерсть и поочередно поднимал то одно ухо, то другое, пытаясь разобраться с ними, или облаять  эти непонятые  звуки, или, вперив выпученные глазки,   продолжать ловить плоским собачьим носом пряные запахи преющей осени.
Еще недавно меж собой шептались березки. Но и они облетели. Только поздняя осинка сохраняла  лист с побледневшей зеленью. Другие же, будучи рядом, двоюродные сестрички осинки, стали прозрачны. Ни одного листочка на них. Только синь их стволов и веток сливалась с просинью неба и  с  густой голубизной недалекого леса. 
А теплый, удивительно нежный для октября ветер метался в пустынных, одичавших от безлюдья садах, поднимал из-за далекого горизонта  белесые тучки. Растрепанные в космы, тучки были высоки и не грозились сегодняшним дождем, однако звали скорую непогодь на ближние дни.
Но околоток жил сегодняшним теплом, светлея от золотой позёмки, вздымаемой набегающими вихрями. Весело, вся в золоте, словно в бесшабашном карнавале,   вызывающе торжествуя, ступала по деревенскому околотку осень. Тут уж не стерпел и Жорка. Распушив на ветру усы и бороду, он встретил этот вихревой карнавал  таким собачьим колокольчиком, что сойка, тихо клевавшая остатки кукурузного початка, встрепенулась и затрещала на всю округу долго не смолкавшим стрёкотом.
 Почтительно кланялись шумному  карнавалу осени ракиты, клены; кусты бузины сыпали   в черном блеске созревшие ягоды.  Гроздья калины роняли на тропинку у забора багровые  капельки.
Молчали только опустевшие, обезлюдившие хаты. Им было не до осеннего карнавала. Они молчали и думали о чем-то своём, дребезжа ослабленными стеклами окон, скрипя похилившимися калитками. По их пустым чердакам метался ветер, как бы задавая вопросы безмолвным хатам. Но время шло, и не было ответов…

Через день-два поселится на чердаках хат долгая на всю оставшуюся осень тьма, и по всем крышам будут барабанить стылые осенние дожди или снежная крупа.  Не протопленные, захрипят отсыревшие печные трубы, и от тоски завоет вся природа у покинутых людьми хат.
Мы с Жоркой просим прощение у своего домика за то, что мы его оставляем на всю чернотропную осень и снежную зиму в одиночестве, у пустынного берега, у ручья, названного  давным-давно  деревенскими жителями Сварливым.
 Но  Сварливый притихнет, скованный морозом, и будет вполголоса петь свою  сонную песню под ледяным панцирем, пока не растормошит его  весна бурлящими водами.