Людей вокруг полно, а поговорить не с кем!

               
               

Разбирая свои бумаги, наткнулся я на десяток, скреплённых скрепкой, листков, спешно исписанных моим мелким неразборчивым почерком. Стал читать и сразу же вспомнил эту встречу с дедом Филиппом. Произошла она в самом конце девяностых, когда ещё президентом США был Билл Клинтон.

 Стоял сентябрьский тёплый вечер. Закончился рабочий день и граждане, покинув рабочие места, возвращались по своим домам. На проспекте было очень много народу. Люди заходили в магазины в основном покупая продукты к столу, а скупившись, шли на переполненные народом остановки где постоянно подходили маршрутки, автобусы, трамваи из них дружно выходили пассажиры, а желающие уехать, тут же забивали транспортное средство до отказа, разъезжаясь во все направления к своим домам, но людей на проспекте пока ещё меньше не становилось.

Вышел я из маршрутки и сразу же увидел деда Филиппа, он крутился между остановкой и магазинами, внимательно всматриваясь в лица прохожих, отыскивая знакомых чтобы пообщаться. Это уже был очень старый по возрасту, а на вид ещё такой живой дедок, сухощавый, быстрый в движениях. Сколько ему лет, никто точно не знает. Сколько я себя помню, то он такой и был, совсем не меняется. Мать говорила, что и она его уже таким стареньким помнит. Да что там мать! Даже баба Зина, наша соседка-долгожителька и та как-то рассказывала, что когда пошла в первый класс, то он уже тогда где-то пенсионного возраста был, слонялся уже такой по улицам, как она выразилась – пристаркуватый. Он наверно и сам, если не заглянет в паспорт, то не вспомнит, какого он года рождения. Но не в этом дело.

Очень любит дед Филипп надеть на нос свои очки с одним ушком да треснутым наполовину левым стеклом и почитать газеты, а ещё больше – поговорить с кем ни будь, да тут его хоть хлебом не корми, только дай слушателя. Времени у меня свободного для разговоров не было, и я решил избежать встречи. Несколько впереди меня не спеша шла, переваливаясь с ноги на ногу, высокая, очень широкая, словом крупная, (да пусть они меня простят), бегемотоподобная пара. Я ускорил шаг и быстро пристроился за ними, надеясь незаметно за таким надёжным прикрытием обойти деда. Через шагов десять обгоняю пару с правой стороны, так как по моим расчётам они должны как раз поравняться с дедом, что находился от них слева. Я уже собирался с облегчением выдохнуть, решив, что мой манёвр вполне удался и в этот самый момент меня кто-то крепко хватает за руку и удерживая останавливает.

- О-о-о, сосед, а ну-ка погоди чуток, - раздаётся радостный голос деда Филиппа. – Постой! Постой минутку. Я тебе сейчас что-то скажу!
Я останавливаюсь. Полуобернувшись вижу хитро смотрящие глаза на сияющем в радостной улыбке лице деда. И я понял: дед нашёл-таки слушателя, а я, как минимум следующие полчаса, не смогу сойти с этого места. Дед Филипп кашлянул в кулак, облизал губы и посерьёзнел, готовясь говорить и вдруг громко и сердито, буквально, бросил мне в лицо:
- От ты всё говоришь, что на Западе хорошо, а в Америке Рай!

Я прямо замер от неожиданности. Но через несколько секунд вспомнил, что это его обычный любимый приём: с первых слов обвинить, ошарашить слушателя и пока тот растеряно моргает глазами, напряжённо вспоминая, когда это он мог такую дурость деду сказать, как тот сходу начинает своё доказывать и между его словами, без его желания, напрасно было бы даже надеяться, хоть полслова вставить. А если кто-то и порывался это сделать, то дед Филипп сразу же терял слух и совсем не реагировал на слова собеседника, а с яростным напором доказывал своё.
- А что в том Западе, или в той Америке доброго есть? Что там есть хорошего? Почитай газеты внимательно, посмотри журналы заграничные и послушай новости и тебе в момент перехочется не только говорить, а даже и вспоминать про тот Запад! Но нужно не только прочитать, то есть буквы разобрать, а ещё суметь понять прочитанное и услышанное.

Та не нужно далеко ходить. Ваньку Стрибунца ты ж знаешь? Ну, тот, что бригадиром был?.. Та знаешь! Вспомнил? Ну вот - он всё имел! Всё у него было: и хата, и жена, и работа, и здоровье бычачье, и хозяйство большое… Чего уставился? Я сейчас о живности говорю, о корове, свиньях, курах… А ты что подумал? Хе-хе-хе!

Я только непроизвольно пожал плечами, и совсем не уставился на него, а просто смотрел в лицо желая лучше понять, что он хочет сказать, а из-за того, что он очень быстро говорил, словно из пулемёта строчил, я ещё ничего не успел подумать. Тем более я не только не знал, но даже и понятия не имел кто такой Ванька Стрибунец. А из слов деда, что у него хозяйство большое, я всё-таки предположил, что живёт он очевидно на самой окраине города, возле поля и речки.

- «Ну, да, - вспоминаю я, - точно там есть такой житель с большим хозяйством. И корова с телёнком в поле пасётся, и с десяток свиней у него за забором визжат – постоянно жрать просят, и куры по улице ходят».
- Ну ладно, хе-хе-хе, проехали, - усмехнулся дед хитрой улыбкой доморощенного юмориста и затараторил дальше: - Ну одним словом был у них полный достаток! Всё было! Казалось сиди себе дома, живи в своё удовольствие, так нет же – "зелёных" ему захотелось. Разбогатеть в момент захотел. Тут, в смысле у нас, видите-ли, нету финансовой стабильности, зарплату редко выплачивают, инфляция свирепствует и всё такое прочее нехорошее и ...

Я уже умудрённый подобным многоразовым опытом, прекрасно понял, что этот монолог как минимум на часа полтора, это при том, если я буду настойчиво проявлять явные признаки нетерпения и каждую минуту буду порываться уйти. А если я буду просто скромно стоять и слушать, как воспитанный человек, выжидая хоть небольшой паузы, в его потоке слов, чтобы воспользоваться ею и культурно простившись уйти домой, то дед Филипп быстро перескакивая с одной темы на другую, может легко говорить часа четыре, а то и больше. И самое интересное, что и во рту у него не пересыхает. Оратор ещё тот!

- Стоять! – громко выкрикнул дед Филипп, резко прервав свою бесконечную речь и, быстро схватил меня за руку, только лишь заметив, что я начал поворачиваться, намереваясь уйти. – Ты это куда собрался?
- Та времени нет совершенно. Я спешу, - начал я оправдываясь, чувствуя неловкость перед дедом и попытался освободить свою руку.

- Та обожди минутку – я ж тебе самого главного ещё не сказал, - быстро говорил дед Филипп просительно заглядывая мне в глаза.
Я замялся, переступая с ноги на ногу – мне не хотелось обижать старика, ведь он от одиночества и скуки просто жаждал общения, да и неудобно было просто развернуться и уйти.

– Вот пакостный, перебил старого. Так, что я тут говорил? – быстро проговорил дед и видя, что я решил ещё остаться, повеселел прямо на глазах.
- О Стрибунце, - подсказал я, так как надеялся, что эта тема уже в развитии и возможно будет короче, чем новая, которую он без сомнения сейчас же с ходу бы начал.

- Ах, да! – с радостным задором воскликнул дед Филипп, сразу же вспомнив и моментально затараторил: - Жил же Стрибунец, ведь спокойно жил. Даже можно сказать - тихо жил. Ну понятно! Тихо было, когда он трезвым домой приходил. А вот, бывало, как выпьет!.. Ну, не просто выпьет, в смысле, слегка горло промочит, а так конкретно заправится и является к себе на двор, хватает черенок от лопаты, и с матом кидается к жене своей Варке. А та уже наготове и только глядь, что благоверный во двор вошёл и за черенок схватился, сразу же срывается с места и бегом за хату. Ванька за ней, со всех сил нажимая на ноги желая догнать. А она вроде как летит перед ним, вроде её сквозняком несёт и верещит, не своим голосом. А он молчит, сосредоточен, всю силу в ноги влаживает и почти уже догоняет, вот, кажется, ещё чуть-чуть, ещё рывок, и он черенком уже точно достанет её по маковке, свалит с ног и тогда уже отведёт душу, всю накопившуюся злость сгонит, но этого чуть-чуть никак и не удаётся ему сделать. И так раз двадцать обежит за нею кругом хаты и выдыхается бедняга. О, тогда уже он взрывается и громко орёт на всю округу, облаживает её отборным матом. Ну, его понять-то можно, ведь обидно мужику – пятнадцать лет за ней бегает, уже прямо беговую дорожку вокруг хаты вытоптали, а её так и ни разу и не догнал. Обидно ему до слёз, как же тут в ярость не впадать – восстаёт мужская гордость.

Нет, он не пьяница. Ну ведь ты и сам знаешь. Он добрый семьянин, хороший отец, да и можно сказать, человек редко пьющий. Ну, правда, выпивает, как и все у нас: по традиции в пятницу, всею бригадой зальют за воротник под самую завязку. Ну дело понятное: ведь конец рабочей недели, на выходные идут. А там суббота, воскресенье – заслуженные выходные, тут уже сам Бог велел горло промочить. А в понедельник утром бригада вся встречается и понятно, что все так наотдыхались, ну так наотдыхалися за выходные, что головы аж трещат от боли, хоть обручи набивай, чтобы не пораскалывались. Тут уже святое дело – нужно похмелиться. А вот во вторник, в среду, в четверг – тверёзый - как стёклышко, сухой - как перец, пустой, ну, как дырявое ведро. В эти дни у них на дворе тихо-тихо, словно ангелы его перелетели. Соседи давно уже привыкли к такому распорядку: крик поднялся – значит пятница, затихло всё наконец – значит вторник пришёл.

- Стой! Куда же ты, сосед, убегаешь? – кричит дед Филипп и быстро ступив вперёд шаг, снова успевает крепко схватить меня за руку. – Я ж тебе самого главного ещё не рассказал. Так, что я тебе сказать хотел?.. Постой минутку! От пакостный, сбил меня старого с мысли. Ага, вот Стрибунец говорил, что плохо тут жить, что инфляция достала... Инфля-аци-ия, - насмешливо протянул дед, презрительно скривившись, - а он разве знает, что такое инфляция? И ты тоже не знаешь, то и не улыбайся. А я вот - знаю! Знаю, потому что после первой мировой войны проживал в Германии. Жил там до двадцатого года, там же и работал. Вот тогда-то было время великой инфляции! И я зарабатывал по два с половиной миллиарда марок в месяц. Деньги мы получали дважды на день. От одного объявления по радио о курсе доллара, до следующего объявления, марки дешевели вдвое. Вот мы получив деньги, как сумасшедшие спешили, побыстрее потратить их. Представь только себе: ежедневно и всё время, с утра до вечера, мы сушили себе мозги… Да мы раны себе на темечке поначёсывали! Да у нас головы облазили от постоянных мыслей, чтобы такое купить, на что деньги потратить, да и поскорее, пока то проклятое радио не сказало, что ты вдвое беднее стал. Вот это была инфляция, так инфляция. А сейчас, сиди себе спокойненько, потому, что тебе аж начхать, какой сейчас курс доллара, ведь зарплату вам ещё за прошлый год не выплатили. Да? Денег нет? Да? Конечно нет! А раз нет, то и выходит, что вы ничего и не теряете. Ведь как можно что-то потерять, когда ты того, что можно потерять - не имеешь? То какая же это инфляция? Хотя бы людей не смешил. Не оценил Стрибунец нашей спокойной жизни, попёрся за границу. Думал, что там "зелёные" лопатой загребать будет.

Где-то, приблизительно, с год его не было. А потом вдруг объявился, едва ноги домой приволок из-за границы. Вижу еле идёт, худющий такой, заросший, грязный, наверно и вшивый, - так серьёзно, со знанием дела предположил дед Филипп, - в рваной одежде весь, голыми пятками светит, в старых расползающихся по швам ботинках, наверно, ещё те, мои нашёл, что я в Германии в двадцатом году на свалку выбросил. Говорит, что документы где-то потерял и пол Европы пешком прошёл, да в основном ночами, прячась от полиции. И границу переходил ночью, через речку переплывал, в каком-то ржавом железном корыте. Да всё молился, чтобы пограничники не заметили, да не прошили его плавсредство автоматной очередью, ведь Ванька пловец никакой, плавает - как топор без топорища.

Видел бы ты, какой он замученный, больной, осунувшийся вернулся. Без копеечки в карманах, в таком рванье, ну ни дать, ни взять настоящий нищий революционного времени, да ещё с какой-то заморской болячкой в придачу. Теперь не он за Варкой, а она за ним кругом хаты бегает, но он слабак и один круг не успевает пробежать, как она его догоняет и побивает. Он уже не курит, не матерится! И пить бросил вообще! Отучила напрочь чёртова баба! Теперь сидит бедный-несчастный «Библию» читает. Вот до чего человека Европа довела, а ведь мужиком был!

Вот я раньше всё думал, откуда столько этих бомжей вдруг понабиралося, что бродят по всей нашей стране. Откуда их столько взялось. Теперь твёрдо знаю, что это не бомжи, это наши честные граждане из-за бугра с заработков домой возвращаются.
А у нас думают, что там не жизнь, а сплошной Рай. Что стоит только попасть на Запад, как на тебя сразу "зелёные" нападают, как на паршивого щенка блохи. А там только успевай карманы подставлять, а кто похитрее думает, что и за пазуху побольше напихает.

Вот я не могу себе даже представить, как это наши современные люди, будучи поголовно грамотными, читают газеты, смотрят телевизор и не видят очевидного. Ведь в газетах всё написано, в журналах всё рассказано, а в новостях абсолютно всё показывают, только же нужно расшифровать текст, понять увиденное. А то, что вы себе, неизвестно с чего, втемяшили, что там чудесная жизнь, то это что ни на есть самая бесстыжая брехня. Потому, что они там все ужасно нищие, ещё намного беднее, даже чем мы!

Я как-то встрепенулся от такого утверждения и с нескрываемым удивлением посмотрел на деда.
- Ну, что ты на меня так уставился? Вроде вдруг… это самое, большое хозяйство Стрибунца увидел? Я тебе чистую правду говорю. В Америке даже президент малообеспеченный! Да ты что на меня так смотришь? Ты что, газет не читаешь? Летом в "Фактах" печатали, что Клинтону благотворительный фонд денег выделил. Что-то там немного больше миллиона долларов.

Вспомнил, что действительно была в газете такая информация, сам читал.
- Ты, что не понимаешь, что это такое? Не понимаешь? Соображай! Это же говорит о том, что там даже сам президент Америки не может концы с концами свести. А что тогда за простых ихних граждан говорить, если там самому президенту так тяжело живётся, что он с протянутой рукой в благотворительный фонд обращается.
- Та… - только лишь попытался я высказать свою мысль, как дед Филипп возвысив голос заглушил меня, даже не желая услышать, что я хотел сказать.

- Да не-е-е! Не на-адо… Левински здесь не причём! - быстро и громко затараторил он. - Да не надо мне говорить, что в благотворительный фонд он обратился потому, что Монике порядком задолжал за её услуги. Хе-хе! А Хиллари, жена его законная, будучи женщиной сурьёзной, строгой и очень властной, ему на эту статью расходов денег не выделила. Хе-хе-хе! Нет! Скандал с Моникой устроили по другой причине, - уверенно говорил дед, вроде был в курсе всех дел, происходивших в Белом доме.
Я ошарашенный такими рассуждениями только руку поднял в недоумении.

- Да что ты меня всё время перебиваешь? Прямо и слова не даёшь сказать! В общем, помолчи хоть минутку наконец и не уводи меня от темы.  Что я там говорил? Ах, да! Ну, что? Не веришь, что они там бедные? Читай больше прессу! А вот и ещё доказательство? На последней странице газеты "Факты", без конца печатают снимки моделей поп... Ой, прости Господи, снимки топ-моделей, супер моделей, та в общем знаменитых актрис, а рядом с фоткой пишут, какие они большущие деньги зарабатывают.
- «Да, действительно, есть такое», - мысленно отметил я, так как сам регулярно читаю эту газету, дед говорил правду.

 - Ну, это же всё брехня! Чистой воды брехня! – прямо взорвался дед негодованием.
 - От я уже год смотрю на тех, как они утверждают «богачек», и ещё ни одной не видел, чтобы была хотя бы хорошо одетой. Более того, они все сфотографированы полуголыми, а некоторые вообще, едва смогли найти хоть что ни будь, чтобы хоть как-то слегка прикрыться. А посмотри на их тощие костлявые тела, то с первого взгляда видно, что им не только на одежду, им даже на еду тех денег не хватает. Присмотрись по внимательнее, что они из себя представляют, это же не женщины, это пуд костей и два метра шкуры. Да их не хотеть, упаси Господи, а пожалеть всею душой хочется! Только глянешь и сразу слаживается впечатление, что они с полгода в Бухенвальде на фюрерской диете пробыли. А ты говоришь, что там хорошо живут!

А вот, недавно я к своему соседу… Ну-у-у к этому, молодому зашёл, а он как раз сидел и ихний журнальчик рассматривал, а увидев меня, так небрежно откинул его от себя на полку этажерки. Я попросил у него ключ рожковый на девятнадцать. Он пошёл искать, а мне старому интересно стало, что же он там такое научное читает. Ну то подошёл и взял тот журнал в руки, а то оказывается обыкновеннейший ихний забугровский журнал. Полистав его, я сразу же понял, что тут уже не знаменитых моделей та богатых актрис, а всякую мелочь фотографировали. Ну, словом, обычных людей, потому что эти уже были совершенно голые-приголые. Да, правда! Ну прям голюсенькие все поголовно! У этих уже совсем ничего не было, чтобы хоть как-то прикрыться. И я сразу понял, что это уже простой народ сфотографирован. Но, что именно привлекло внимание, так это то, что они совершенно все, как-то не по-нашему сфотографированы. Вот сам посуди: выносится на первый план снимков, именно те места, какими девчонки от мальчишек отличаются. И это всё так в полнейшей откровенности, крупным планом, а головы?.. А головы где-то там в глубине, маленькие такие. И что самое интересное, так это то, что как бы там люди не сидели, не стояли, не лежали – всегда именно такой ракурс сохраняется.

И так жалко мне стало их бедненьких да нищеньких, что я бросил журнальчик на место и не на шутку пригорюнился от большого сочувствия. А тут как раз молодой зашёл и ключ в руках держит. Я взял инструмент и потопал к себе домой, а сам всё думаю… Ну, то что там народ страшно нищий, я об этом и раньше знал, а вот одна мысль у меня всё из головы не выходит: почему именно такая манера съёмки? У меня аж давление поднялось от усиленного умственного перенапряжения. И вдруг меня осенило! Я аж по лысине себя ладонью хлопнул с радости, потому что дурень старый, всю жизнь прожил, а этого не смог сразу докумекать. Ведь американцы наши ан-ти-по-ды! А раз антиподы, то и всё у них по-иному, по-другому, противоположное нашему. И даже то, что мы прячем, они, стало быть, выставляют на показ! Ну, всё правильно! Если у нас узнают знакомых по лицам, то у них, стало быть, по тем самым местам! Вот сообразил и всё сразу стало ясно и понятно.

Я смотрю на серьёзное лицо деда Филиппа, ели сдерживаю смех и только по сверкающим его глазам понимаю, что он просто прикалывается, тайно радуется тому, что я уже с интересом его слушаю, но при этом старается говорить на полном серьёзе, пытаясь и дальше удержать моё внимание.

- Иду, - быстро продолжал он, - радуюсь, вот что значит хорошо пошурупать мозгами и всё непонятное на первый взгляд, в момент понятным становится.
Подхожу к своей калитке, захожу во двор и вспоминаю, что несколько дней назад я получил заказное письмо, в котором мне сообщили, что нашли моего друга. Представляешь?! Через столько лет я всё же нашёл своего доброго верного товарища. Мы ещё в Германии с ним вместе на заводе работали. Я домой уехал, а он ещё остался. Ну, в общем сообщили мне, что живёт он в Соединённых Штатах в Алабаме и приглашает меня к себе в гости. А я же так хотел его увидеть. Я поехать к нему хотел! Понимаешь?!!

- Ну, - произнёс я с лёгким недоверием в реальности существования этого письма.
- Что за «ну»? Неужели не понятно? Расстроился я сильно! – прямо с досадой произнёс дед Филипп и замолчал, явно давая мне возможность задать вопрос.
- Это ещё почему? – удивился я.

- Да не поеду я никуда! Да не стану я позорится на старости лет! Ну сам сообрази! Если там, у них, такие правила, такие порядки и они совершенно иначе, чем мы, узнают друг друга, так какую мне фотографию на загранпаспорт нужно сделать? - спросил дед Филипп пытливо уставившись на меня весёлыми, прямо искрящимися глазами. - Ну, хоть слегка пошевели мозгами. Ну, соображай. Если у нас узнают знакомых по лицам, то у антиподов, стало быть, по тем самым местам, что в журнале на первый план выносят. И представь только себе такую картину: прохожу таможню, проверка документов, я становлюсь напротив таможенника, раскрываю паспорт, даю ему в руки, спускаю штанишки и жду пока он сравнит фотографию с оригиналом. Нет, не привык я к такому! Срам-то какой! Нет, никуда я не поеду!

Меня так разбирал смех, что сдерживаться уже был не в силах и больно кусая себя за губу махнул ему рукой «пока», быстро отвернувшись зашагал прочь.
- От пакостный, убежал-таки. Ех-ма, нету сейчас уважения к престарелому человеку. Только-лишь приоткроешь рот, чтобы что-то им рассказать, а они уже убегают. Совершенно ничего умного слушать не хотят. Ох и жизнь пошла: народу полно, а поговорить не с кем.

А я, быстро шагая домой и уже не сдерживаясь громко смеялся. У меня прямо яркая картинка перед глазами предстала, как дед Филипп с невозмутимо-серьёзным лицом подаёт таможеннику паспорт со странной фотографией и быстро спускает штанишки для прохождения процедуры идентификации