Случай или болезнь

- Док, одолжи двадцать тысяч?

- Зачем тебе Саш?

- Аквариум хочу купить, как у тебя. Поставлю в своем кабинете. Психиатры говорят, рыбки успокаивают нервную систему. Так ведь?

- Раз говорят, значит надо верить. Но мне аквариум обошелся в пятёрку. Могу подсказать адрес в Моздоке. Сюда доставил на бронепоезде, на обратном пути, когда раненых сдал, абсолютно бесплатно. А свободных денег у меня сейчас нет. Боевых в прошлом месяце закрыли всего два дня, да и в отпуск ухожу через неделю.
Начпрод ушел. Как мне показалось, обиделся. «Чудаковат, - подумал про себя, - третий месяц в госпитале, а уже деньги на аквариум собирает. Ещё в госпитальной столовой порядок не навёл, а нервная система уже шалит…».

- Вы знаете, Вячеслав Иванович, когда вы были в отпуске, наш начпрод с ума сошёл! – делился впечатлениями мой друг и сосед Дибир Магоммедович.

- Да? Я предполагал, что него не в порядке с нервами. Но не настолько. А расскажите?

- Вы помните, что он деньги у всех просил? Назанимал он в итоге сто двадцать пять тысяч. Купил себе натовский камуфляж, охотничий нож из кубачинской стали, дорогой мобильник, попугаев с морскими свинками на рампе. Ходил, важничал, пока командир перед строем офицеров не отчитал его за нарушение формы одежды. Отказался он снимать камуфляж. Ну а вечером залез в госпитальный окоп, стал кричать и размахивать «мухой», что живым не дастся. Вызвали караул, но не стрелять же в него? В общем, пока солдаты отвлекали его внимание, начмед подполз к нему со спины и наручники на него надел. Принесли в ПНО. Вы же знаете нашего начмеда? По морде ему пару раз приложился. Говорит: «Старлей, ты какую дрянь курил?» Обещал уголовное дело завести, если не скажет, откуда взял. Но начпрод продолжал всех пугать чехами. Всю неделю городил эту чушь про нападение. Кредиторы хотели деньги вернуть, но выяснилось, что у него пустой кошелек. Зато в кабинете обнаружили настоящий схрон с боеприпасами. На чебурашке его на Гизель, а потом санитарным бортом в Ростов забросили.

Прошел еще месяц и Александра привезли в Ханкалу с утвержденным свидетельством о болезни. Тамошние психиатры не обнаружили в нем наркомана, а по симптомам поставили острое полиморфное расстройство. Как сказал по телефону главный психиатр округа: «Иваныч, непростого пациента ты нам поставил. Два месяца в надзорке провёл…Всё кричал, что живым не дастся, да сбежать норовил…Жаль, парня. Быстро дефект развился…И послужить толком не успел».

- Пусть он у вас полежит в психоневрологическом, - сказал начальник госпиталя, - пока приказ на увольнение не состоится. А потом, вероятно его надо будет домой сопроводить. Сам-то он не доедет. Возьмётесь?

- Да, конечно, товарищ полковник.

С нашего разговора о аквариуме и рыбках «прошло» три месяца. Александр за это время прибавил пятнадцать килограмм в весе и изменился в лице. Из весёлого, беззаботного и временами даже беспечного, он превратился в хмурого, задумчивого постаревшего «молодого» мужчину с остекленевшим взглядом и роботоподобными движениями. Я пытался разговорить сослуживца, узнать, что послужило причиной срыва, но он молчал, и мне казалось, что готов заплакать невидимыми слезами. Также молчал он и в самарском поезде, когда мы ехали к нему домой.
- Может, в вагон-ресторан сходим, Саш?

- Мне всё равно.

- Что тебе заказать из меню?

- Что и себе, - ответил он, не отрываясь от окна вагона-ресторана.
На заснеженной автостанции Энгельса нас встретила его мать. Суетливая, отзывчивая и с грустинкой в глазах.

- Я вам стол шикарный накрыла. Два дня готовила. Ай да, мальчишки, ко мне! Небось, соскучились там в Чечне по домашним пирогам?

- С радостью, Любовь Андреевна, - ответил я, - Саша, ты чё, не рад матери?

- Рад, - глухо ответил он, скрестив на груди руки.

- Отвык за шесть лет. Пять курсов в Вольском училище да почти год в Ханкале. Ничего, привыкнет. Завтра на рынок сходим. Одежку прикупить ему надо новую.
Наше застолье закончилось поздно вечером. Саша, сославшись на усталость, рано лег спать. А его мать расспрашивала меня про службу, про сына и его болезнь.

Расчувствовавшись, она прошептала:
- Вы знаете, доктор, я ведь никому до вас этого не говорила. Молилась за здоровье сына. Думала, что пронесёт нас беда. У моего супруга и Сашиного отца в двадцать восемь обнаружили шизофрению. Почти год лечился в областной психбольнице. А когда выписался, стал сам не свой. Сидел целыми днями дома и смотрел в окошко. Не брился, ел через не могу, ничем не интересовался. Как-то я пришла домой, а он в петле в ванной висит и на столе записка, что прошу никого не винить, и так жить он не хочет. Саше я сказала, что его сбила машина, а родственников у него никого не было. Вырос в детдоме… Я пыталась отговорить сына от поездки в Чечню. Но он упёртый у меня, краснодипломник. Привык всего добиваться сам и настоял на своем.

Она замолчала, стыдливо утирая подолом слёзы, ручьями лившиеся из ее раскрасневшихся глаз.

- Вы знаете, Любовь Андреевна, у вашего сына не шизофрения. Наследственность в медицине конечно играет большую роль. Но бывает и такое, что у больных рождаются здоровые дети, как и наоборот...

Я уезжал с тяжелым сердцем. Ноябрьская метель запорошила остановку, и мы прощались, как будто не было задушевного разговора. Я пытался её понять, как мать, которая лишилась единственной опоры и надежды. Ведь не было бы Чечни с её мнимыми и настоящими опасностями, может быть и её сын и дальше бы служил и радовал её и себя.