Стабильность

Он жил на остановке на отшибе маленького городка. Целыми днями неподвижно сидел на скамейке под навесом, надежно укрывающим его от дождя, даже от косого. А заодно и от холодного ветра. В будни два, а в выходные дни три раза в день сюда из райцентра приезжал старенький, но доведенный до ума автобус – старенький ПАЗ, что с круглым остекленным верхом, но с современным дизельным двигателем и на полноприводном шасси. Из таких в СССР вахтовки делали. Бесшумно и неспешно открывались ширмовые двери, из них выходили люди. Но на остановке они не задерживались – по хорошо протоптанной тропинке уходили в городок. А водитель, коренастый накачанный мужик лет сорока пяти, в черно-белой тельняшке, выступающей из-под распахнутого ворота куртки, смотрел в зеркала, убеждался, что люди от автобуса отошли, а кто хотел – вошел внутрь, закрывал двери и продолжал свое путешествие по грунтовой дороге, посыпанной гравием, поднимая за собой столб пыли даже в сырую погоду. Когда пыль рассеивалась, автобуса уже не было видно. Исчез. Уехал в никуда. В неопределенность. В непонятное. Непонятное вызывало немного любопытства и огромный страх. Человек машинально, без какого-либо огонька в глазах, без единого мимического движения махал автобусу вслед рукой. Казалось, он кого-то потерял, посадил в автобус и простился, а теперь, словно пятилетний ребенок, ждет, когда же автобус привезет его потерю назад. Но из автобуса выходили другие люди. Иной раз случалась обратная картина. За пять минут до прибытия автобуса люди скапливались на остановке. Было их немного, не более десяти человек. В дождь они толпились под крышей остановки. Иные присаживались рядом с нашим героем. Но он на них не смотрел. Он ждал автобуса, и только тогда выражение его лица немного менялось. А еще он, увидав автобус издали, смотрел на часы. Они показывали каждый раз одно и то же время: автобус ходил четко по расписанию. Это была та же машина, за рулем сидел тот же водитель или его сменщик, немного отличающийся телосложением и лицом и, видимо, был помоложе. Все движения, взгляд и выражения лица нашего смотрителя остановки были выверены четко, как по команде. Или как будто в него была загружена программа с циклом межрейсового периода. Каждый день он так вот сидел на остановке и совершал одни и те же телодвижения, не вставая при этом со скамейки. Пассажиры, да и водитель, уже перестали обращать на него внимание. Это была своего рода запчасть остановки, как стенка, крыша, столбик с табличкой, на которой краской выведено расписание, или доска объявлений, красующаяся над головой смотрителя, на которой новые объявления не появлялись уже несколько лет. Все они носили пригласительный характер, предлагали работу в городке или рядом, в том самом никуда, куда уезжает автобус. Искали водителей ПАЗиков высокой проходимости, обещали бесплатно обучить на категории C и D, машинистов в маленькое дизельное депо в райцентре, слесарей и инженеров на загнивающее некогда градообразующее предприятие, пытающееся выжить уже пять лет минимум… И все они заканчивались одной и той же фразой: «стабильную зарплату гарантируем». Стабильную. Но не высокую. Если везде и всюду зарплату задерживали по кварталу, а то и дольше, то авторы объявлений свое слово держали: платили вовремя. Мало, но в срок. Вдвое меньше чем там, где задерживали. В этом была стабильность. Каждый, кто пошел работать в депо или в автопарк или на предприятие, знал, что двадцать седьмого числа каждого месяца ему выдадут зарплату. Чтобы худо-бедно прокормить семью и отложить копеечку на новые ботинки себе или ребенку. Или. XOR. И себе и ребенку – не хватит. Зато есть гарантия, что будет хоть это. Хоть столько. Так и у нашего смотрителя была гарантия. Ровно в восемь утра приедет автобус. И в два часа дня в субботу. И в четыре в воскресенье. И в семь вечера каждый день. Гарантированно. Стабильно. И ровно так же из него выйдут одни и те же люди, выглядящие ровно так же, как утром, когда в этот автобус садились. И все они понесут в руках сумки с едой или какими-то вещами, необходимыми для дома. И пойдут смотреть, сделали ли их дети-школьники уроки. А потом автобус растворится в пыли и исчезнет. Гарантированно наступит ночь. Гарантированно утром расцветет. Гарантированно пассажиры, да и водитель, что-то подумают о нашем герое. Одни точно сочтут его за душевно больного, другие – за инвалида, третьи – за бомжа, который потерял свой дом или был выкинут домашними на улицу. Его видели только здесь. Каждый раз, когда приходил автобус. И всем казалось, что он живет именно на этой остановке под навесом: сидит он всегда на одном и том же месте, в одной и той же позе, в одной и той же одежде, укутавшись, как Беликов – герой «Человека в футляре» Чехова. Ни разу не было такого, чтобы приехал автобус — а его не было или он делал что-то другое, не то, что привыкли видеть. А что происходило на остановке, когда автобуса не было – никто не знал. Однажды кто-то задел его, случайно на пальто опрокинул банку варенья. Пальто запачкалось. Но он никак не отреагировал. Обидчик пытался попросить прощения у него, но тот не отвечал. Казалось, не слышал. Но к прибытию следующего автобуса пальто его было чистым. Значит, ходит домой. Или кто-то за ним следит, помогает. А может быть, он просто съел, тщательно слизал с пальто это варенье — ведь сидя на остановке оголодаешь! И вот кто-то начал оставлять ему еду. За межрейсовый период она исчезала. Но больше не менялось ничего. Только варенье нарушило привычную нашему герою стабильность.
«Хотите быть уверены в завтрашнем дне? Приходите к нам сегодня!» «Стабильную зарплату гарантируем!» «Лучше получать мало, но стабильно, чем много. Но непонятно когда!» «Пусть завтрашний день будет таким же, как вчерашний! Не люблю, боюсь неопределенностей!» «Сиди ровно! Сделаешь шаг в неизвестность… а вдруг будет хуже?» Эти лозунги на плакатах на улицах, в телевизорах, на заборах, в транспорте, по телевизору, по радио… Даже от людей друг другу. Особенно это касалось последнего. Есть у тебя дом, работа, зарплата – и радуйся, что есть. У других и этого нет. И не гонись за большим – лучшее враг хорошего. Старый друг лучше новых двух. А то слезешь со стула – и непонятно, пристроишь ли свой зад на другой. Все эти призывы к какой-то абстрактной стабильности, к каким-то гарантиям наполняли весь пространственный эфир и вливались в глаза и уши мальчишке, растущему в небольшом городке, находящемся в тридцати метров от грунтового шоссе. И нигде не звучала жизненная Булгаковская цитата, произнесенная словами дьявола: «Вот только человек собрался съездить в Кисловодск… Но и этого совершить не может. Потому что непонятно почему вдруг поскользнется и попадет под трамвай!» Вот и кончилась стабильность Берлиоза. И все боятся. Боятся встать со скамейки на Патриарших прудах и пройти через турникет в ограде. Там нет стабильности. Там трамвай из-за поворота выезжает. А люди ищут стабильность. Они живут повторяющимися циклами без изменений. И стареют. И отбывают свой срок. Земля имеет период обращения вокруг своей оси и вокруг Солнца. И люди имеют свои периоды обращения. Чаще всего те же – годовые и суточные. И так хотят, прожив вчерашний день, добиться того, чтобы и завтра было таким же. И все они готовили одну и ту же еду, ходили в один и тот же магазин, в школах из года в год читали одни и те же учебники. Писали одни и те же буквы и слова, а позже формулы и теоремы в тетради, решали одни и те же задачи, на заводе один и тот же рабочий на одном и том же станке вытачивал одни и те же детали, и он знал, что завтра он ровно такую же болванку закрепит в том же станке, проведет по ней той же фрезой, тем же резцом, что раз в две недели надо поменять резцы и фрезы, что в субботу вечером будет баня, в воскресенье одни и те же люди будут у всё того же продавца покупать все те же продукты, а в очереди будут стоять те же люди, что и неделю назад, возможно даже в той же последовательности. А утром в понедельник на том же автобусе с тем же водителем… И на остановке будет сидеть все тот же смотритель, закутавшись в пальто. А если в магазине вдруг по каким-то причинам менялся продавец, это вызывало панику у людей. Ведь он не знает, какой товар люди привыкли покупать. Придется объяснять с нуля. Доходчиво. А если тот кусок мяса, который ты привык брать, уже достался другому? Даже такая мелочь вызывала страх и недовольство, как замена учителя в начальной школе! Все мы огорчались, когда утром в класс входила какая-то чужая тетка и сообщала, что «ваша учительница больна, поэтому сегодня уроки с вами проведу я». Потому что она любит свой класс, а не чужой. Потому что вы для нее – приходящее и уходящее. Хорошо хоть, что когда автобус ставили на техобслуживание или ремонт, другая машина приезжала с тем же водителем. Их было всего двое, и к ним население городка уже привыкло. Стабильность, стабильность, стабильность. Завтра как вчера. Нечего бояться. Не о чем трястись. Не за что переживать. Папа придет с работы в семь. В восемь мы поужинаем. Завтра утром он пойдет на работу. Да-да, точно пойдет. А дети – в школу. Мама – в зависимости от обстоятельств и статуса. Точно придет автобус. Точно откроется магазин. Точно прозвенит звонок на урок.
Однажды из автобуса вышла незнакомая женщина, которую смотритель ни разу не видел. Люди испугались: вдруг это какая-нибудь комиссия или проверка на работу? Или еще какой засланный казачок? Или новый человек, который теперь живет здесь и от которого непонятно чего ожидать? Чужой. Чужой. Непохожий в стабильном обществе. Она не каждый день ездила на автобусе. Не по расписанию ходила в магазин. Каждый раз брала что-то разное. На ее косились и недобро смотрели. Однажды они подошла к смотрителю и потормошила его за плечо.
— Что надо? — спросил ее удивленный, но рассерженный завсегдатай остановки.
— Да просто интересно, что с Вами происходит… Каждый раз, когда приезжаю и уезжаю. Вы сидите здесь. У Вас все в порядке?
— Все хорошо. А Вы кто? Врач? Из психбольницы? — его организм передернуло, как затвор, — сдали! Кто-то настучал. Кому-то не сидится ровно… Ну кому я помешал?!
Женщина подождала, пока тот успокоится, заглянула в его глаза. Глаза были пустыми. Как стекло. Ничего живого в них не было
— Ничего страшного не происходит. Вы живете на этой остановке?
— Да, живу. И меня это вполне устраивает. Здесь нет перемен. Здесь нечего бояться. Нечего предчувствовать. Чужие сюда не приезжают, завтра точно будет то, что было вчера, а Вы нарушили мой покой. Мою уверенность в завтрашнем дне, мою стабильность в жизни.
— А на что Вы живете? Где и что едите?
— А Вам, женщина, какое дело? Взрослый человек. Как-то этот вопрос решаю. Свой кусок хлеба стабильно имею. Свое место на остановке. Свое расписание.
Дальше шел очень длинный диалог. Через час переговоров он встал, она взяла его под руку, и они пошли по тропе в городок. До автобуса оставалось еще много времени. Шли они молча, пока не уперлись в деревянный дом на дальнем краю городка. Она своим ключом открыла дверь, провела смотрителя внутрь. Несмотря на водопровод и центральное отопление в городке, в этом доме, помимо всего прочего, присутствовала печь. И в ней трещали дрова. Несмотря на то, что батареи под окнами стабильно дают тепло. Ведь проще заплатить за отопление и не мучиться, не кидать дрова своими руками… Было видно, что в доме живет мужик. Было много самодельной мебели, куча деревянных поделок, а в прихожей в приоткрытом шкафу было видно много различного инструмента, и ручного, и электрического. «Видимо, пенсионер тут жил… Ведь только они занимаются этими самыми поделками. А человек работающий… Зачем ему это? Он не будет так делать. Он пойдет в магазин и купит готовое. Или закажет по интернету. А что-то сделать по хозяйству – для этого мастера есть. Службы соответствующие. Видимо, или пенсионер или просто у него денег нет. И как они тогда живут?»
Она его кормила как на убой. Зачем это ей нужно – остается загадкой. Рацион пищи расширялся не по дням, а по часам. И его настораживало, что вечером он не знал, что она предложит ему завтра на завтрак. Выяснилось, что он достаточно молод, что у него была работа со стабильной зарплатой, но он с ней расстался, как только узнал о прибытии комиссии из райцентра и угрозе смены начальства. Испугался. Испугался перемен. Но его стабильно поддерживали куском хлеба. Сослуживцы. Старые друзья. Из жалости. Зато стабильно. Почему-то был он уверен, что его поддержат и накормят завтра. Те люди, с которыми он имел дела ранее. Те, на кого он собрал компромат. Те, кого можно хоть как-то держать в страхе. Они его не бросят, потому что знают, какая информация может оказаться в руках их начальства. Вот она, стабильность. Подкрепленная страхом: сделаешь шаг в сторону, придет злой дядя и даст ремня. Как в детском саду. И всех такое устраивало. Только в доме, куда женщина привела нашего героя, не было стабильности.  Женщина занималась каждый день разными делами. Повторов в ее действиях не было, и чего от нее ожидать не то что завтра, а через минуту, не было понятно. И не было гарантии, что она его не прогонит. Не было гарантии даже в том, что ему есть куда идти, что не появится конкурента за скамейку на остановке. Ведь учили его: количество мест в этом мире меньше количества людей. Ведь в школе учитель твердо говорил: «Смотрите. Все вы нынче друг другу соперники за место под солнцем! Каждый из вас должен понимать, что ваш одноклассник претендует на ваше место в институте, на работе, в жизни! И каждый раз, давая списывать соседу или подсказывая ему, вы позволяете расти своему будущему конкуренту!» И детишки закрывались друг от друга. Помощи ждать было не от кого. Только давление: прав тот, кто сильнее. Да, жизнь в толпе так учила. А как можно было стребовать стабильности и гарантии с женщины? Чего она должна бояться, чтобы была гарантия? Он не знал.
Утром женщина проснулась и увидела, что в доме абсолютно одна. Его нигде не было. «Случиться могло с ним все, что угодно. Может быть, у него какие дела… Да и сам он какой-то странный. Загадочный.» Она собралась и вышла из дома в сторону автобусной остановки: надо было ехать по работе в райцентр. Через пять минут должен подойти тот самый ПАЗик со скругленной крышей. Она пришла на остановку. Он неподвижно сидел на скамейке в той же позе, замерзший и побелевший. В нем не было никакого движения, никакой жизни. В нем была стабильность. Завтрашний день его будет таким же, как вчерашний. И эту стабильность нарушали лишь тикающие на его запястье часы, но и им осталось недолго: не пройдет и суток, как они остановятся. А завести их будет некому.

Москва, 13.10.2019