Рассказ 3. Залитая водкой страна

ИЗ ЦИКЛА: – «КРОВЬ И БОЛЬ РАСТЕРЗАННОЙ СТРАНЫ»
(эротика любви, жизни и смерти в забрызганных кровью рассказах)

             ЧАСТЬ 3.

МЫ ПИЛИ И ВИДЕЛИ СМЕРТЬ ... В НАС НЕ СТРЕЛЯЛИ, НО МЫ УМИРАЛИ ... И УТРО ВСТРЕЧАЛО НАС БОЛЬЮ И ПУСТОТОЙ ... И БЫЛО СТРАШНО, КАК НА ВОЙНЕ ... НО МЫ, ПРЕВОЗМОГАЯ СЛАБОСТЬ, ПИЛИ ВНОВЬ ... И СМЕРТЬ, ЛЯЗГНУВ ЗУБАМИ, ВОСКЛИЦАЛА: - « КТО СЛЕДУЮЩИЙ? »

        РАССКАЗ ТРЕТИЙ.

            ЗАЛИТАЯ ВОДКОЙ СТРАНА.

    Гришка всегда напивался, как свинья и когда доходил до полной кондиции, то его баритон переходил в фальцет и он визжал, как резаный поросёнок. Даже Глафира, его жена, не могла победить его в голосовой дуэли и их, усиленный алкоголем, дуэт, радовал и веселил скучную сельскую жизнь их соседей.
   Его жена Глашка была дура дурой и не хотела обустроить в их семье уютненькое гнёздышко, нарожать детей, а потом, по мере сил, стремиться к чему-нибудь лучшему. Она редко бывала дома, распутничая и пьянствуя на стороне. И лёжа, в раскорячку, где-нибудь на обоссанной и прожженной окурками кровати, отдавала себя своим собутыльникам, не получая от этого никакого удовольствия. Просто так – из солидарности, считая, что коль заиграла от спиртного у мужиков кровь, то почему бы и не дать! Чай, не убудет. 
    Жизнь в деревне прозрачна, как стекло. И каждый о соседе знал всё, и даже больше чем тот знал о себе сам. Знал и Гришка о жене тоже всё. Добрые люди рассказывали. Ну, и как законный супруг, конечно, ревновал – когда водки не было. И, как принято, чередовал синяки под её глазами. Сначала слева направо. Потом справа налево. Но Глафире на это было наплевать. Она и со стороны их немало притаскивала - и одним больше, одним меньше - не имело для неё такого уж большого стратегического значения. 
    Где были Гришкины глаза, когда он женился, было для него большой загадкой, потому что жена ему досталась такая, о которой говорят – «кривая доска – два соска». Видать, её родители перед тем, как леч в постель хорошо набухались и в её зачатии поучаствовал рогатый чёрт - больно уж она на него была похожа ... И во всей этой истории просматривались явные происки сатаны, ибо, когда вернулся Григорий из Афганистана, то запил по-чёрному. И пил долго и остервенело. А когда вылез из запоя, оказалось, что он уже женат.
    Правда, первое время Глафира вела себя скромно и с опаской. Но, как только в мир иной отошла её мать, раба божия Аграфена Николаевна, жена его просто страх потеряла и у неё напрочь, от пьянки, крышу снесло.
    Конечно, жизнь в деревне, да ещё в придачу в развалившейся стране, не была обрызгана французскими духами, и сельчане не трескали ложками икру. В безколхозные  времена не жили, а выживали - кто как мог. И уходя от жестокой действительности, ударялись в беспробудное пьянство. Пили все и всё - и то, что веселит, и то, что горит. Ну, конечно, отдавали Богу душу. Не без этого! И ещё недавно их маленькое кладбище, сейчас, разрослось и похорошело. И даже Гришка затруднялся сказать, где он больше видел смертей – в Афгане или в их деревне.
    Люди, собираясь вместе, вспоминали былые времена. Дисциплину. Конечно, и та власть не шибко баловала народ. Было, правда, кой-какое внимание, да и только. Но чтобы кто-нибудь с голоду окочурился…. Не дай Бог! Тут уж сразу же местному начальству по пыжиковым шапкам сверху стучали ... А если у них там наверху и настроение ещё плохое было – то уж братец извини - на лесоповал. А если и вообще хреновое – то пожалуйте к стенке. А как иначе! 
    Вспоминали  крепким русским словцом первого президента Российской Федерации. Желали ему, конечно, всего самого наилучшего, а главное – побыстрее ласты склеить и перекочевать на их местное кладбище. Ему бы здесь, забулдону, всё бы очень понравилось бы, потому что в большинстве своём лежала  сплошная  алкашня ... Да и места у нас красивые. И земля – чисто пух – мечта любого уважающего себя покойника.
     Материли ещё тех, кто правил до него. И, на всякий случай, и тех, кто будет править после него. На Руси ведь хороших правителей отродясь не было, и будут ли они вообще, довольно таки простой вопрос, но ответить на него весьма затруднительно.   
    Конечно, долго этот бардак продолжаться не мог - ни в стране, ни в семье. Гришка это понимал и для начала принялся наводить порядок в семье ... Жизнь заставила! Ибо Глашка-стерва удумала его со света извести - крысиным ядом отравить. Совсем у бабы от пьянки крыша поехала.
    После двух её неудачных попыток отправить его в мир иной перед Григорием встал естественный вопрос – он или она? И после непродолжительных раздумий, усосавшееся в хлам чувство самосохранения вложило в его руки топор ... И обернулось всё так удачненько – в лесу, у болота, когда Глафира собирала клюкву, а он рубил деревья для дров.
    Очнулся уже убивец дома, с больной головой и, как ни странно, с ясной памятью. И не было у него сожаления, как и не было угрызений совести, ибо и раньше приходилось ему убивать ... И не только мужчин! ... Но там были враги, хотя и защищавшие свою страну ... Но и здесь тоже был враг, хоть и в образе жены. А значит, и там и здесь, он защищал свою жизнь, а остальное, кто хочет, пускай лучше завернёт в использованную туалетную бумагу и выбросит на помойку.
    Рассуждать о бренности существования было некогда. Нужно было действовать. И действовать быстро и оперативно. В критических ситуациях Гришкина голова соображала – дай Бог каждому. Война научила! А там – или мозгой шустри или в цинк ложись. Вот и приходилось, чуть ли не ушами от пуль отмахиваться. А как иначе! Вперёд ногами домой приехать – удовольствие ещё то!   
    Гришка распихал по чемоданам и сумкам Глафирины вещи и вместе с телом благоверной, в топь болотную и определил. Да от себя ещё и каменюгу здоровенную приплюсовал. Что бы значит, хозяйство это не всплыло.
    Довольный собой он бодро зашагал домой. То, что Глашку никто не хватится, знал наверняка. Эта мымра неверная, давно плакалась всем и каждому, что уйдёт от него, и что достал он её побоями незаслуженными и словами матерными. Душеньку её нежную и отзывчивую, всю истерзал моджахед басурманский. Только и умеет, что ножом людей резать. И что терпение её закончилось. И решила она податься к сестре своей одинокой и богатой, живущей в тридесятом захолустье. И будут они там жратву заморскую трескать, да тараканов от скуки давить ... А случиться всё это – может быть сегодня, может завтра, но к яблочному Спасу, это уж точно.
    Вот ведь доска половая, как точнёхонько-то время рассчитала! В окурат завтра и праздник этот святой ... И со жратвой заграничной в точку попала – лягушки и гады ползучие в странах тех басурманских, только и в ходу.
    А ночью Гришке приснился сон. Будто стоит он у болота, где Глашке местожительство определил, и вдруг пробулькивается из болотной топи её голос:
  - Гришенька! Муторно и сыро мне как-то в болоте лежать. Сделай милость. Забудь обиды. Прикопай моё тело где-нибудь в землице. Сделай по-людски.
    На что он ей возразил:
  - По-людски, в землице, нормальные люди лежат. А бабам распутным тут, как раз, самое и место.
    И решил Григорий рвать когти отсюда - то есть бежать по-нашему. Мало ли кто суету его кровавую видел. Да и сам ведь по-пьянке мог чего лишнего взболтнуть ... В чужих краях, что хочешь, болтай – не поверят, треплом обзовут. Или пальцем у виска покрутят. А может, похвалят за геройство. Или позавидуют... Но стучать никто не станет. Если стучать на то, о чём пьяный говорит, то вся страна за неделю на зоне окажется. Вместе с судьями и прокурорами впридачу ... Деревьев в Сибири на всех не хватит ... Да и металл весь подчистую на пилы уйдет. Такая вот политика!
    Кстати! Любил Гришка о политике порассуждать -  о жизни нашей горемычной и о причинах всех наших бед. По-своему, по-простому, но всегда в самую суть смотрел.
    Например, что век ХХ, стал для Руси Великой веком испытаний, боли и волнений. Сунул тогда, вначале его, царь-батюшка,  головушку несмышленую, в войну мировую, первую. Тьму народа потеряли и веру в доброту. Даже Ильич, в бытность свою, вроде как говаривал, что это «извращённый политический беспредел». Ильич это не тот, который Леонид, а тот, который Владимир. Правда и сам был ещё тот беспредельщик. И народа тоже много ни за что извёл и порушил всё, что только смог. Отстроили потом государство с кандалами на руках.   
    Да тут новая напасть! Горлопан бесноватый Гитлер, по прозвищу Адольф, попёр на страну нашу многострадальную, порядки свои наводить. Опять народу полегло – не счесть. Да, что народ. Цена ему копейка. Кто ж его, когда-нибудь ценил. Годиться только на пулемёты идти, да своей грудью амбразуры закрывать. Ничего! Наплодятся ещё. А вот добра тогда, сколько государственного порушилось и сгорело - не перечесть! Об этом государство очень скорбело. Потому как какое оно государство без всего этого. Ладно! Гитлер хилым мужичком оказался, как и усы под его носом. Крепко ему тогда по башке настучали, да так, что обиделся шибко мужик, взял, да и отравился. 
    А народ наш? Да, что народ! На то он и народ, чтобы по новой всё отстроить. Поднапряглись – отстроили. И так обидно вдруг всем стало за жизнь такую хреновую, что стали все обиду эту в вине топить. Пьют. Ничего не делают. И от безделья и паров перегарных, в космос с дури подались. Дома шаром покати, а у нас на луне луноходы наши километраж накручивают. С одной стороны дело вроде бы, как и хорошее, а с другой, кушать хочется. На копейки ведь живём! Возможно, сгоряча мы и всю солнечную систему освоили бы, да тут Мишка с Борькой баловать начали. Один Сергеевич, а другой, стало быть, Николаевич. Один перестройку учинил, другой демократию. И такого накосячили – жуть! Ладно бы орда басурманская снова озорничать принялась. Дело привычное. А то ведь свои, местные. Покромсали страну уроды тупым ножичком. Резанули по живому, по больному, не слыша стона людского…. И опять народа поубавилось. Будто война вновь обожгла. 
    А те клоуны, видят такое дело, и в кусты – мемуары писать, как они обогатили всех и, мол, теперь на каждого человека больше земли приходиться. А народ, обогащённый, ещё больше запил, потому как жратва подорожала, а водка копеечной стала. Пей, да травись, чтобы на каждого человека ещё больше земли было.
    Да! Раньше народ дикий был. Необразованный. Зерно, картошку да свёклу на самогон переводил. С того и голодал. А теперь кое-чему научились. Спирт, из чего хочешь, тебе сварганят – хоть из сучков, хоть из соломы или просто из дерьма. Главное молекулы правильно расположить да мозгой пошурумпить, как следует. И польётся он рекой – и метиловый, и этиловый и какой хошь.
    Ох, грехи наши тяжкие! Постучалась беда – открывай ворота! Опять она пришла, откуда не ждали. Бандюганы отмороженные откуда-то объявились. В каких щелях до этого прятались, никто не знает? Может, в вечной мерзлоте отсиживались? Явно оттуда! И расползлись они по всей России, как тараканы. И не какие-нибудь сорок разбойников, с которыми один Али Баба справился, а, наверное, дивизия с прицепом отборных головорезов. И тоже свою лепту в демографию страны внесли. И опять со знаком минус!
    Гришка тяжело вздохнул. Вот бы эту дивизию, да ещё и с прицепом, да в Афганистан! Считай, двойная польза была бы. Во-первых, много хороших пацанов жизни свои сохранили. Во-вторых, преступность в стране уменьшилась бы.
    Но мысли мыслями, а от сумы и тюрьмы они не спасали. Надо было шустрее шевелить мозгами, а затем ногами. Но придавленные водкой Гришкины мозги выдавали только два варианта – бросить пить или достать где-нибудь деньги и уехать.   
    Бросать пить Григорий не желал, поэтому решил продать старые отцовские серебряные часы. Странные они какие-то были. Кто их носил, того смерть не брала.
Недаром, перед отправкой в Афганистан, отец  строго настрого наказал никогда их не снимать. И он не снимал. На шее носил, вместе с жетоном. И ведь, правда! Сколько ребят рядом полегло. Сколько раз смотрел смерти в пустые глазницы. И не царапины. Определённо волшебные! Отец без них недолго пожил – замёрз зимой на улице. По-пьяному делу, конечно. Себя не пожалел, а сына спас. Да! Жалко с часами такими расставаться, но другого выхода нет. Или свобода, или тюрьма!
    Девиз – «Свобода или Смерть!» во все века объединял вокруг себя много людей. И они сражались, проливая кровь, и подчас выбирали Смерть, чтобы другим досталась Свобода! Гришка тоже выбрал свободу. А в городе, куда добрался автостопом, продал какому-то антиквару семейную реликвию, купил билет и поколесил по просторам нашей страны – подальше от родного захолустья, убиенной жены, зелёной тоски и беспробудного пьянства. И считал – чем дальше уедет, тем лучше! Правда, «чем дальше» не получилось. И «лучше» тоже. Отстал непутёвый от поезда в каком-то задрипанном городишке и решил попытать счастье здесь.
    Но счастьем тут даже и не пахло. Криминалом – да! И не то, что пахло – просто сквозило. Мутный какой-то попался Гришке городишко - гнилой и насквозь коррумпированный. Дёргал здесь ниточки какой-то авторитет в законе. И владел он всем. И жили все по его законам. И боялись, только его жестокости. Никто и пикнуть не смел или куда-то пожаловаться. А то – в лучшем случае, пристрелят где-нибудь по-легкому, а в худшем, и вообще, органы всей семьи отправят в заграничное турне. Да там и оставят. И все гадать потом будут – под наркозом или без, сердечных резали. А главврач местной больницы, засунет в карман пачку денег, вдует в себя полстакана медицинского спирта и корявым почерком нашкрябает о том, что скончалась эта семья, в одночасье, от лёгкого насморка. Просто жуть! Хитрый и жестокий был авторитет.
    Не знал всего этого Григорий. И даже чутьё на опасность, отшлифованное на войне, не сработало. А всё водка! Она, инстинкты полезные, жизнью выработанные, стёрла. А может причина в часах, которые Смерть отпугивали, и тогда не брала его ни пуля, ни нож, ни крысиный яд? Кто его знает? Если дело в них, то антиквару здорово повезло, и если не сглупит и не продаст – долго жить будет. При его профессии этот амулет, что инсулин при сахарном диабете.
    Пошастал Гришка по городку зачуханному, поудивлялся убогости его, притомился малость, да и присел осторожненько на лавочку обгаженную, пивка баночного пососать. Тут какой-то мужик к нему подгрёб. Тоже с банкой пива в руке и с изумлением на роже. Глянул на него Григорий повнимательней, и обомлел.  Сашка!!! В Афгане, в одной роте, под солнышком ласковым плавились. Дружить не дружили, но пули, пролетающие над головами, точно вместе считали. Одну Саня, правда, прозевал – немного ниже прошла. Хорошо хоть на излёте. Но всё равно мозги маленько помяла. Комиссовали.   
    Обнялись, конечно, по-братски. Расцеловались. Напитки покрепче купили – пацанов погибших помянуть. Ну и, как положено, каждый о себе, что хотел, рассказал. Сашка не шибко в подробности влезал. Больше темнил. Да и ясно почему. На туза криминального работал. Курьером. Мальчиком на побегушках. Ведь не всё можно по телефону лепить. Или на бумаге писать. Есть вещи, которые только тихо-тихо на ушко шептать нужно. Вот он ездил и шептал. А других дел ему не доверяли. Ясное дело – пулей контуженный. И ещё - племянник двоюродный босса. Да в придачу и любимый.   
    Гришка захмелев, темнить не стал – всё о себе выложил – и про жизнь свою никчёмную, и про Глашку, и про болото. Не зря опасался и в бега подался, потому что верно пословица говорит – «Что у пьяного на уме, то на языке!». Но Сашка его за это похвалил. Сказал, что Григорий в Афгане сопли не сосал и орлом был. И таким же орлом и на гражданке остался. И что с сучкой своей правильно поступил. И братва это одобрит и к себе возьмёт. Ну, а он, дядюшку уломает и тот работёнку хорошую и непыльную подбросит. И если дружбан-однополчанин лениться не станет, то за пару-тройку лет столько бабла к себе подгребёт – на всю жизнь хватит. И икнув, добавил, что знает – ребята в письме написали, что тогда, когда пуля послала его в нокаут, это он, Гришка, перевязал его и на себе в медсанбат приволок. И он добро помнит и всмятку разобьётся, а в люди его выведет. А когда дядька копыта откинет, то они вместе будут править этим городишкой, а может и двумя, а может и всей страной. Сашкина фантазия на этом закончилась, и он не перекинулся на Азию, Европу и другие континенты.
    Придурок! И по-пьянке Гришка не согласился бы управлять даже своей захолустной деревенькой. Всё, что ему  нужно, так это хорошая жена, дети – и вполне хватит дел, управляя этим семейством. А большего ему и не надо. И крови чужой он больше лить не будет. Хватит! Так приятелю всё и выложил. И тот почему-то с ним согласился. Видать, самому эта работа мясницкая не по нутру была. Ведь иногда потрошили людей – не приведи Господь! В гестапо все поседели бы, увидев такое. Одно дело, когда лупцуют человека по долгу службы, другое, когда ради корысти и наживы. Материальная заинтересованность – большой стимул.
    Стали однополчане, репы пьяные чесать и одна башка, пулей долбанутая, вспомнила, что у Григория есть водительские права и он в Афганистане даже иногда баранку крутил, когда надо было. Решили, что племянник переговорит с дядей, чтобы устроил дружбана куда-нибудь водилой, а там видно будет. На том и порешили.
    На следующий день пришёл Шурик мрачнее Ивана, с погонялом Грозный и сообщил нерадостные вести. Поначалу всё вроде бы как удачно складывалось. Дядька в настроении был и внимательно выслушал. А племяш наплёл ему такое, что последний дурак не поверил бы. Что с контуженного взять! Мол, встретил корешка-однополчанина, который жизнь ему спас. И что тот в шоферском деле ас-профессионал и в Афгане на своём «Урале» басмачей-моджахедов колёсами давил, по горам за ними гоняясь. Ну и дальше в том же духе. А под конец попросил, что надо бы его водителем в контору устроить, потому-как обнищал и отощал мужик так, что если попробовать описать это, то слов ещё таких не придумали.   
    Дядька слушал-слушал, а потом как заорёт:
 - Ты что недоумок, крысу мне хочешь подсунуть!
    Да так врезал по столу кулачищем, что от Саши сразу запах неприятный пошёл, а язык всю правду-матку выложил.
    Авторитет в законе крутизной большой обладал. Видел всех насквозь и многое предчувствовал. И принимал решения исходя из этого. В большинстве своём,  жестокие и извращённые. Ибо обладал нравом необузданным и свирепым, и характером, зоной закаленной и добра не признающей. И такому, как он, краем диким и суровым можно было только управлять, в котором нет людей, а одно зверьё проживает. Жаль, конечно, зверюшек, но людишек ещё более жаль.
    Потом дядька сменил гнев на милость сказав, что коль Григорий воевал и убивал не только на войне, то значит он мужик серьёзный. А если серьёзный, то значит, везде должен быть востребованным. Поэтому нужно ему двух Гаврошей тут одних замочить. Очень говорливых и очень вредных для их законопослушной организации. И сделать он должен это, потому что такие у них  правила и будь ты, хоть водилой, хоть председателем комиссии по правам человека, а их обязан выполнять. А если нет, то придётся ему с теми страдальцами могилку себе копать. Ну, а кто её закопает, это уже не важно. И коль сделает он всё, как надо, то приблизит дядька его к себе и будет ему от этого счастье и навар немалый. А как иначе – спасённая жизнь племянника того стоит. 
    Да! Тот ещё был психолог и провидец. Заранее падла знал, чем дело закончиться и мгновенно всё обдумал и решение принял. Не признавал душегуб дружбы и не единожды убивал тех, кто спасал ему жизнь. И племяша к этому готовил. Знал, что когда тот станет таким, как он, то перережет любимому дяде глотку и попробует занять его место. А братва, передравшись между собой, кровавый винегрет из себя приготовит. Ну, а ему в аду, будет тогда с кем на сковороде раскаленной о делах мрачных повспоминать. Плевать ему было на всех и на всё. Такой вот был урод. Даже себя ненавидел.       
    У Гришки от такой информации сердце чуть из задницы не выскочило. Хотел было в правоохранительные органы бежать, да вовремя сообразил, что они, вернее всего, как раз и будут его закапывать. Посмотрел с надеждой на Сашку - мало ли пошутил, но тот отдал ему пистолет с глушителем и две фотографии с рожами  дебильными и бандитскими. Сказал, где и когда это должно будет произойти, и не глядя в глаза, ушёл.
    И потянуло вдруг Григория в родное захолустье. Захотелось могилку у любимой жены поправить и цветочки на неё положить, но вспомнил, что могилки-то никакой и нет и решил, что это Глашка-стерва, с того света, порчу на него наводит. Плюнул на проходящую мимо старушку и истово перекрестился.
    Опять неопохмелённой голове надо было думать. И опять она выдала, только два варианта – сделаться бандитом или бежать. И опять он выбрал утомляющее ноги решение, но сердце кольнула жалость к приговорённым к смерти и он решил предупредить их.
  - «Умирай, но товарища выручай!» - под таким девизом они умирали и выживали в той, никому не нужной войне и эту истину, отточенным Смертью гвоздём, вбила в его сознание армейская дружба.
  - «Помогу им, глядишь, чем-нибудь и они мне помогут» - благородно решил он, не зная, что время благородства давно ушло, уступив место подлости и коварству. И это он понял тогда, когда предупреждённые им парни, вывернули ему руки назад и, надев наручники, запихали в машину.
     Он готовился уже в мир иной, но грозный авторитет решил по-другому. Какой смысл убивать того, кого никто не знает, и смерть которого никого не огорчит и не испугает. Он предвидел такой финал, но всё равно, этот благородный придурок показал ему моральный кукиш и теперь его авторитет требовал удовлетворения. Что ж! Пускай все видят, что ему подвластно всё, и он даже из этого кукиша может наварить приличный капитал.   
   Вот так оказался Гриша на подпольном золотом прииске, в качестве младшего помощника затраханного рудокопа. Проще говоря – рабом.
    Корячился Гришка, добывая золото, недели три. Время подтягивало к себе зиму, и, облепленный наколками, бригадир заставлял всех работать по 16 часов в сутки, чтобы напоследок добыть, как можно больше драгоценного металла. Работа была каторжная, и иногда стоя по колено в холодной воде, Григорий осознавал, что разделит судьбу своей жены и его окоченевшее тело останется в этой жиже навсегда. Но, как ни странно, им давали спирт, который отодвигал смерть на потом. На недолгую «потом»! И это было ясно из намёков и разговоров постоянно бухих охранников. 
    Старожилы прииска рассказывали, что в начале сезона народа на нём было, что семечек в арбузе. А сейчас осталось – раз, два и обчёлся – кто Богу душу отдал от непосильного труда, кого убили за строптивость, кто подался в бега и сгинул незнамо где. Досталось, правда, и охранникам. На какой помойке нашего славного государства нашли такое гнильё – не ясно, но резали они нас и друг друга, исправно. Так что прибыльное дело хирело с каждым днём и наконец, прекратило своё существование. 
    В тот день, самый главный над ними, всенародно объявил, что дарует всем амнистию и банкет. Ну, а на том банкете многие покинули этот грешный мир, отравившись ядрёной палёной водкой. Зато стали обладателями несметных богатств, потому что зарыли их в золотоносную породу.
    Но Гришку палёнка не свалила. Крысиный яд не брал, а это зелье для его организма, что газировка. Поблевал, конечно, немного, зелёной отравой просрался и через день, как огурец.
    Такую вот судьбу им мразь кровососущая определила. Осчастливила на всю жизнь – жизнь эту сапогом растоптав. А тех, кто выжил, отправили на потеху толстосумам – дичь изображать, так как зверюшек стрелять тем скучно было. Вот, такие как Гришка и повышали им адреналин. Да и кто они? Так! Расходный материал. Те, кого веками унижали, гнали на арены амфитеатров, заставляли надрываться в труде и жить в нищете…. и такой им там тир устроили – на войне такого Григорий не видел. Загнали в небольшой лесочек, одели в оранжевые жилеты и пуляли в них, чуть ли не из крупнокалиберного пулемёта. Минут за 20-30, парней, которые с Гришей были, всех положили. А он – воробей стреляный, жилет на кусты повесил, подальше от него отбежал и на ёлку разлапистую забрался.
    Когда всё закончилось и убитых к большой яме сволокли – репы зачесали. Пересчитали ещё раз и опять затылки шкрябать начали. Видать очень бухгалтерию уважали, а дебет с кредитом не совпадает. И тут началось! Шум, гам, суета. Когда пацанов, как курей потрошили, и то таких волнений не наблюдалось. Было всё чинно, благородно, со знанием дела и чувством выполненного долга. А тут забегали, заскакали. Собачек каких-то приволокли. А те и понять ничего не могут, что от них эти придурки хотят. Побегали туда-сюда, хвостиками виляя, да и легли на землю отдохнуть. Не те барбосики оказались – не служебные. Дворняжки, одним словом.
    До темноты Гришка, как обезьяна на ёлке качался. Знал, что если потерпит, то ещё маленько поживёт. Вот и терпел. Опыт войны не пропьёшь! А внизу хлопчики очень настырные попались. Явно бывшие спецы. Расходились в разные стороны и опять около него собирались. И так несколько раз. Портянки, что ли его вонючие унюхали или талант ясновидения имели – не поймёшь. Но то, что чутьём бесовским обладали – это уж точно! 
     Когда стемнело, слез Григорий с ёлки. Поблагодарил зелёную красавицу за щедрый подарок под названием Жизнь, и ломанулся в сторону непроходимой тайги, по пути оглушив поленом спящего охранника. И пускай тот благодарит Бога, что остался жив. И не печалиться, что его голая задница увидела звёздное небо. Жизнь дороже вещей. По крайней мере, так рассуждал Гриша, когда раздевал любителя поспать догола.       
    В изнурительной ходьбе потекло неумолимое время, чередуя день, дающий тепло и пищу, и холодную ночь. И сколько было этих дней и ночей, Гришка не считал. Как зомби шёл он вперёд, не обращая внимание на свирепое рычание, доносящееся из чащи, на ходу собирая ягоды и грибы, кедровые орехи и иногда ловя плещущуюся в ручьях рыбу.
     Его силы и желание жить, закончились одновременно с газом в зажигалке, а опустившиеся на тайгу первые заморозки, стали предвестниками его неизбежной гибели. Истощённый, окоченевший и ничего не соображающий он неожиданно упёрся лбом в стену добротно сложенного дома и потерял сознание. Вот тут-то его, сердешного, счастье его косоглазое и подобрало. Отходило, откормило и в постельку свою уложило. И сама отогрело в ней вдовье сердце. И нашла в его грустных глазах теперь уже своё женское счастье.    
    И Григория всё это устраивало. Пути назад у него не было, ибо тут и к бабке не ходи, а вернее всего, продажные блюстители порядка объявили его в розыск. И навесили на него кучу преступлений, самое незначительное из которых убийство президента Кеннеди. И не важно, что тогда он ещё не родился. Важен результат и процент раскрываемости. И при любой проверке его опознают, дадут по шее, наденут наручники, и с амбарным замком на губах, отправят к уголовному авторитету. Вот тогда-то костлявая дама с косой, покажется ему желанной и горячо любимой избранницей.
    Всё это Гришка понимал и не стремился кидаться в объятия Смерти. Да и какой дурак уйдёт от своего счастья, которое смотрит на него любящими и преданными глазами. Старается предугадать его желания. И только в её карих глазах стоит вопрос – останется или уйдёт? Глупышка! Куда и зачем? Судьба соединила их, когда он, закрыв глаза, не думал, что их откроет. А она сходила с ума от безысходности, тоски и одиночества, и щупальца безумия начинали уже обволакивать её разум. И вот, кто-то не позволил, чтобы это свершилось, а значит и они не вправе противиться ему. И в этом их жизнь, их долг и смысл жизни их на этой земле. И пусть в этом Богом забытом краю эта жизнь равна выживанию. Пусть! Гришке не привыкать. Он прошёл через это и готов пройти и сейчас. И всё это мелочи, которые не имеют значения, когда обняв и прижав к себе своё счастье, он забывает, что в жизни есть что-то плохое. А смотрящие на него с восторгом раскосые глаза говорят ему, что жизнь прекрасна и надо, только видеть и понимать это. 
    И Григорий смотрел, видел и понимал!


    У каждого человека есть мечта, но я не буду совать свою любопытную рожу туда, где стоит гриф - «Разглашению не подлежит!». Есть более доступный объект, с грифом – «Общая мечта».
    Не знаете, что это такое? Я тоже! Могу лишь по убогости своего мышления предположить, что состоит она из четырёх частей:
1).  Мечта увидеть богатую и сильную Родину.
2).  Мечта увидеть добрый и трезвый народ.
3).  Мечта увидеть справедливое и честное правление.
4).  Мечта увидеть давно забытое слово – Счастье.
   
    ВОТ ТОЛЬКО НЕ ЗНАЮ, УВИДИМ ЛИ МЫ ЭТО?  ИЛИ МЕЧТА ОСТАНЕТСЯ ВСЕГО ЛИШЬ МЕЧТОЙ?