Неотправленные письма

            Неотправленные письма
     - Наташка! Постой, подожди. Куда это ты ломанулась, даже 
меня  не подождала. Что-то случилось?
- Да некогда мне.
- Ну подожди. Ты разве не в общагу? Мы же  сегодня хотели Светкин день рождения отметить, парней пригласить. Надо ж что-то приготовить, а ты уматываешь. Что я одна, что ли, должна упираться?
Наташа выскочила из подъезда университета, остановилась  на ступеньках, обернулась к , догнавшей её подруге.
- Пони маешь, Лена, меня сегодня вызвали в деканат и сказали, что вот по этому адресу меня ждёт женщина. Речь идёт о каком-то завещании.
Она протянула руку, показывая листок бумаги с написанным адресом.
- Ого! Ничего себе! У тебя что, богатые родственники объявились?
- Какая-то, видно, ошибка. У нас с мамой никого из родных нет. Вот я и спешу съездить узнать о чём речь, и сразу прилечу тебе помогать. Не волнуйся, покроши пока винегрет. Овощи в холодильнике. Я вчера всё сварила, пока ты на свидании была. Пока!
 Она махнула рукой и быстро побежала к подошедшему на остановку автобусу. 

     На переливчатую мелодию дверного звонка долго не слышалось никакого движения, и Наташа уже собиралась опять нырнуть в лифт, ещё стоящий на этаже, как дверь отворилась. В проёме стояла старушка с костылями в обеих руках, в коротко обрезанных валенках. ( «Вот почему не было слышно шагов» – подумала Наташа) На коротко стриженой голове совершенно белые волосы торчали облезлым ёжиком. Морщинистое лицо расплылось в улыбке, осветив теплом блёклые голубые глаза.
- Наташа?
- Да.
- Заходи, пожалуйста. Я ждала, ждала тебя и задремала, поэтому не сразу отреагировала на звонок. Извини. Да, ты не смущайся, скидывай свою куртку, сапожки. Тапочки вот тут в галошнице. Себе выбери по размеру. Там разные есть. Зовут меня Татьяна Ивановна, но для тебя я – баба Таня. Пойду чайник поставлю. Попьём чайку, а потом и побеседуем.
Она с трудом развернула своё очень полное тело и, наваливаясь поочерёдно на свои металлические короткие костылики, пошла на кухню.
- Можно я вам помогу?
- Буду рада. Чашки в шкафчике над мойкой. А в холодильнике коробка с пирожными и лимон. А может, ты хочешь что-то посущественнее? Тогда доставай сыр и колбаску. В хлебнице чёрный хлеб. Батоны не покупаю, и так в дверь еле прохожу.
Она невесело засмеялась.
Наташа разлила кипяток по чайным кружкам, положив туда по пакетику заварки и, подождав, когда хозяйка устроится в большом деревянном кресле, сама села напротив. Она волновалась и не знала, что говорить. Татьяна Ивановна тоже молчала. В кухне повисла напряжённая тишина. Наконец, Татьяна Ивановна отодвинула свою пустую кружку, откинулась на спинку кресла и, слегка хлопнув ладонями о стол, громко сказала:
- Что ж, начнём. Причём, с самого главного. Ты, Наташа, видишь, что я старая и жизнь моя подходит к финишу. Скоро я, красиво говоря, - она усмехнулась – покину этот мир. Но я одинока. Причём настолько одинока, что меня даже хоронить будет некому, государство озаботится. И я решила, всё что у меня есть – квартира, дача и немолодой «Москвич» - завещаю тебе. Хочешь понять почему? И откуда я вообще тебя знаю? Это разговор долгий. Я вижу, ты спешишь, всё на часы поглядываешь. Отмени свои дела, пожалуйста. Через два часа придёт нотариус, и мы должны составить завещание. Другого времени у нас может и не быть. А два часа мне хватит, чтобы объяснить почему именно ты моя наследница. В большой комнате на столе лежат документы и альбом, которые помогут нам разобраться в этой не простой ситуации. Можешь принести их сюда, а можем мы пойти туда.
- Сидите, сидите. Я сейчас всё уберу и принесу документы. Только сначала позвоню подруге, чтобы меня не ждали.
- Так вот, что тебе были понятны причины моего поступка, я сначала расскажу о себе. Я родилась после Великой Отечественной Войны. В семье было ещё двое детей. Мои брат и сестра. Они были гораздо старше меня, рождённые ещё до войны. Жили мы в Бирюлёво в бараке. Мама работала на заводе. Кем – не помню. Скорее всего, станочницей. В войну завод держался женским трудом, и женщины заменяли мужчин в любой профессии. Отец прошёл всю войну, трижды был ранен, но опять становился в строй. А после войны эти ранения дали о себе знать. Он долго болел, и мне не было ещё шести лет, когда мы его схоронили. Жили тяжело. Да, и кто в те годы хорошо жил? Брат окончил семь классов, пошёл учиться в ремесленное училище, получил профессию электрика и тоже пошёл работать на завод. Стало немного легче. Но одевались плоховато. Помню, мама получила на премию отрез ситца, и нам с Галкой-сестрой сшили сарафаны на лето. Это было счастье. А так я все донашивала одежду за сестрой. А вот с обувью была просто беда. У Галки была очень тяжёлая походка. Она туфли снашивала на бок, и приходилось их отдавать сапожнику, чтобы он менял каблуки и ставил заплатки на стёртые бока. Но ничего, детство всё равно вспоминаю с радостью, как счастливое время. После семилетки я тоже пошла работать. Сначала помощником бухгалтера, а скорее – ученицей, а потом поступила в техникум на товароведа. По выходным я с подружками бегала в клуб на танцы. У нас, как сейчас говорят, была живая музыка. Приезжал ансамбль из пяти музыкантов. Вот в одного из них я влюбилась. Он играл на трубе. Недолго мы повстречались и расписались. Но жизнь как-то не задалась. Он всё время был занят то на танцах, то на свадьах. А потом стал ездить на гастроли по разным городам. Вскоре к ним в ансамбль пришла вокалистка, и, мой Толечка сошёлся с ней и потребовал развод. А я и не возражала. К тому времени и мой пыл угасать стал, благо детьми мы не обзавелись.
      - А теперь посмотри вот на эту фотографию.
- Ой ! У нас есть точно такая же! Это мой дедушка. Но я его никогда не вела и моя мама то же. Он умер ещё до её рождения.
- Да. Это твой дедушка, а мой самый дорогой и любимый человек. Мы встретились с ним на дне рождения у моей знакомой на дне рождения. Кто его пригласил, не помню. Я сейчас уже никого из той компании не помню. Эта старая черно-белая и уже пожелтевшая фотография, к сожалению, не передаёт те краски, которые поразили меня в его внешности. Он был ярким блондином, казался издали поседевшим, но вблизи это впечатление исчезало, потому что имели соломенный оттенок. На загорелом лице яркие голубые глаза, казавшиеся тёмно-синими при свете, притемнённые оранжевым абажуром. Почему я запомнила эти краски? Да потому что весь вечер смотрела только на него, а он на меня. О чём говорили, над чем смеялись, под какую музыку кружились, было всё не важно. Поверь, что это был морок, наваждение, гипноз, наркоз – название значения не имеет. Я просто знала, что его зовут Алексей и что он - моя жизнь. И всё. Он говорил, что влюбился в меня с первого взгляда. С этого дня мы были единым целым. Мы были вместе каждую свободную минуту. Его друг уехал в командировку и оставил нам ключи от своей комнаты в коммуналке. Это были волшебные дни и ночи. Я даже не знала сколько было там соседей. Мы практически не выходили из своей комнаты. Только по необходимости. Так пролетел месяц. Скоро должен был вернуться хозяин комнаты. За день до его возвращения, Алёша усадил меня за стол, сел напротив и заговорил:
- Я ничего не рассказывал тебе о себе. Сейчас хочу рассказать, чтобы ты могла понять и простить меня за мой поступок. Я сирота и вырос в приёмной семье. Мама Роза, которую я очень люблю, только совсем недавно раскрыла эту тайну в подробностях и то по необходимости, когда возникла надобность в донорской крови для неё во время операции, а моя кровь ей не подошла. Вот её рассказ:
« Зимой 1942 года я с одной ещё дружинницей делали поквартирный обход на своём участке. В одном из полуразрушенных домов, где практически, как мы считали, никого из жильцов не осталось, на всякий случай ли в квартиру на третьем этаже. На первых двух действительно уже никого не было. А тут в одной из комнат мы увидели, лежащую на полу женщину, а сверху на ней лежал ребёнок в цигейковой шубке, замотанный сверху шерстяным платком. В больших, явно не по размеру, валеночках с галошами. Он вцепился посиневшими пальчиками в воротник маминого пальто, воткнулся ей в самое ухо и шептал « Мама, мама проснись, мама…». Мы думали, что это девочка, но это был мальчик. Это был ты, Алёшенька. За то время, что я после дежурства в госпитале ещё помогала девчонкам из молодёжной дружины обходить квартиры, насмотрелась всякого. Но тут я не выдержала. Слёзы лились градом. А когда мы попытались оторвать тебя от мёртвой матери и поняли, что ты обписенными штанишками примёрз к ней, зарыдала в голос. Когда я, наконец  взяла на руки, ты потерял сознание. Несколько дней врачи боролись за твою жизнь, спасали твои обмороженные ручки. Кроме того была ещё крайняя степень истощения. Врач сказал, что мы тебя нашли в минутах от смерти. Когда кризис миновал, я забрала тебя домой. Девчонки из студенческого общежития, где я тогда жила, помогали мне тебя выхаживать, особенно первое время, пока у меня не было на тебя никаких документов. Я не знала,  как тебя зовут, ты молчал. Врачи сказали, что это стресс, всё пройдёт. И правда, через месяц ты сказал – «мама Роза». Так я вскоре узнала, что ты - Алёша. Ты стал получать поёк, как мой сын – Гайдулин Алексей. После войны я вернулась к родителям в Москву, окончив Ленинградский университет. Получив профессию инженера, стала работать на автозаводе. Мой муж, с которым мы поженились прямо перед войной, был тоже студентом. Я была первокурсницей, а он уже заканчивал обучение. Погиб Коля в самом начале войны. В документах он записан, как твой отец, поэтому ты - Николаевич. А я овдовела в свои неполные девятнадцать лет. А днём рождения тебе записали тот день, когда мы тебя нашли. Вот такая история, сынок».
     - Ты знаешь, Танюша, я не помню своего раннего детства, помню себя уже школьником. Но после рассказа матери я понял, откуда у меня появляется страх, когда я вижу спящих в неурочное время своих близких людей. В семье меня очень любили и баловали. Особенно дедушка. Он занимался со мной спортом, играл в шахматы, брал с собой на рыбалку, но был очень требователен к моей учёбе и дисциплине. Говорил, что мужчина в первую очередь воин, защитник. Поэтому я пошёл в военное училище и не пожалел об этом.
Он замолчал. Опустил голову. Руки теребили край скатерти.
- Танечка, давай прервёмся, а то я что-то разволновался. Может чайку попьём?
 Я включила чайник, достала из буфета пачку печенья и любимые соевые батончики, заварила свежий чай. Его волнение передалось мне. Я не понимала, почему он затеял этот разговор.
- Алёша, не томи. Говори, а то я нервничаю.
- Да, да, я уже собрался с духом и скажу самое главное. Когда я повзрослел и стал заглядываться на девушек, дедушка как-то завёл со мной разговор: «Сынок, ты вырос в татарской семье, знаешь все наши законы, вместе с нами чтишь наши традиции, поэтому я хочу, чтобы ты женился только на девушке из татарской семьи. Национальность сохраняется только у того народа, кто живёт по этим законам и правилам. Продли наш род, Алексей. Татарки красивые женщины. Посмотри на свою маму, глаз не оторвёшь. Что лицо, что фигура - всё при ней. Я, иной раз, просто любуюсь и горжусь своей дочерью.
- А если я полюблю девушку другой национальности?
- Люби, сынок, люби, но женись на татарке. Это мой тебе наказ».
      - Я дал слово старику и нарушить его не имею право. Поэтому я прощаюсь с тобой навсегда, хотя люблю всем сердцем. Прости, Танюша. У меня через неделю свадьба. Прощай, любовь моя.
 
    Больше я его не видела. Он женился и через месяц уехал в командировку куда-то в «горячую точку», а вернулся уже в свинцовом гробу. Его жена Зоя была уже на сносях. Вскоре она родила девочку  Таню, твою, Наташенька, маму.
- А как же вы, баба Таня?
- А я вышла замуж. Мужа своего не любила. Он меня, тоже. Просто получилось так, что должны были сносить наши бараки, и чтобы получить отдельную квартиру, мне надо было иметь свою семью. А Лёня приехал из Рязанской области, работал на стройке вместе с мужем моей сестры. Он нас и сосватал. Но счастливой жизни не получилось. Зато получили вот эту квартиру. К моменту сноса дома, я была в положении, поэтому нам дали две комнаты. Мы прожили с Лёней  сорок семь лет. И все эти годы я любила твоего деда., своего Алёшеньку и писала ему письма, которые уже некому было читать, но облегчали мне душу. Я и сына-то назвала его именем. Но судьба распорядилась так, что и его потеряла. Он умер в двадцать три года и лежит на том же кладбище, что и твой дед.
    - Наташа, хочу спросить тебя, почему ты живёшь в общежитии, ведь ты москвичка, а общежитие для иногородних?
Наташа смутилась, но ответила.
- Да я у девочек живу. У них в комнате одна койка освободилась, девочку одну отчислили, вот я и пользуюсь её местом, пока никого не подселили.
Она помолчала, вздохнула и продолжала.
- Не хочу маме мешать. Она после ухода папы от нас всё одна и од. А тут встретила хорошего человека. Он к нам переехал. А я никак не могу с ним общего языка найти. Но вы, баба Таня, не думайте, что я скандалю или что-то требую, нет. Я даже маме сказала, что мне в общежитии однокурсниками легче учиться.
- Так ты уже сейчас можешь ко мне перебираться. Одна комната пустует. Занимай и живи. Вот тебе ключи. Мне твоё присутствие в радость будет. Ну как, по рукам? Недели тебе на переезд хватит? Вот и договорились. Ну, кажется, что нотариус уже прибыл. Наташенька, открой дверь.

   Быстрому переезду помешали зачёты, потом сессия. Подруги уговорили Наташу готовиться к экзаменам вместе с ними. Она согласилась. Бабе Тане она звонила, навещала, помогала ей - то убраться, то обед сготовить. А тут и мама ещё возражала. Она очень недоверчиво отнеслась к рассказу Татьяны Ивановны, и всё подозревала её в какой-то афёре. И даже сходила к нотариусу и своими глазами увидела официально оформленную дарственную на всё имущество старой женщины.
   Когда баба Таня перестала отвечать на телефонные звонки, Наташа поехала к ней. Открыла дверь своим ключом. В комнате стояла тишина, было душно и пахло лекарствами. На столе лежали документы, пухлый конверт с письмами и конверт с надписью «На похороны». Наташа открыла пухлый конверт. В нём лежало несколько писем, написанные крупным размашистым почерком. Наташа достала одно и начала читать.
                Письмо 1.
    Здравствуй, Алёшенька! Взяла вот в руку ручку, чтобы хоть на бумагу выплеснуть часть моей боли и скорби, которые заполнили мои мысли и душу. Уходя к своей судьбе, ты сказал: «Не плачь, Таня, не рви своё сердце. Знай, что я очень люблю тебя, но поступить иначе не могу. Живи своей жизнью, будь счастлива». И я поняла, что ты человек долга, поэтому не плачу. Слёзы твёрдым комком лежат у меня внутри. Один  единственный раз не удержалась, когда тебя хоронили. Мне было очень горько от того, что не я там рядом с тобой, а лишь мысленно прощаюсь и рыдаю, стоя в стороне у чужой могилы. Прости. Ты подарил нам с Зоей по одному месяцу своей жизни ушел, чтобы не делить себя между нами. Один месяц – это так мало и так много, чтобы узнать, что такое любовь. Спасибо тебе за неё. Она осталась только ярким, глубоким озером, которое не замутнили жизненные проблемы , неурядицы, ссоры и обиды.
   Ну, вот поговорила с тобой, и чуть посветлело в душе. Завтра пойду на кладбище, принесу тебе куличик от русской пасхи, покрошу птичкам. Пусть щебечут над твоей вечной тишиной, вьют гнёзда, высиживают птенцов, несут жизнь.
                Твоя Таня.

Наташа дрожащими руками сложила письмо и взяла следующий лист.
                Письмо 2.
Здравствуй, Алёшенька. Теперь ты отец семейства, поздравляю. И спасибо, что дал моё имя своей дочери. Я узнала, что ты сказал Зое,  будет сын – назови Николаем, а дочь пусть будет Татьяной. Я часто вижу их в нашем парке. Зоя всегда сидит с книгой на раскладном стульчике, который приносит с собой и слегка покачивает коляску.
      Алёша, я выхожу замуж. Лёня, как и ты, старше меня на десять лет. Он из Рязанской области приехал сюда на заработки. Работает на стройке. Говорят, что руки у него золотые. Он одинокий, ещё женат не был. Пылкой любви между нами нет. Так, симпатичны друг другу. Не знаю, правильно ли я делаю или нет. Тяжело быть одной, когда все подруги замужем, детишек понарожали. НУ, Да, говорят «стерпится–слюбится». Надеюсь. Свадьбу решили пышную не затевать, пригласить друзей домой. Пожелай мне – пусть не счастья полной мерой, но хотя бы радости и благополучия.
    Не знаю,  буду ли ещё писать тебе. Жизнь подскажет. А пока до свидания.
                Твоя Таня.

                Письмо 3.
Здравствуй, мой дорогой. Соскучилась я по тебе. До сих пор чувствую на себе  твой взгляд, ощущаю тепло рук на плечах. Давно не писала, но мысленно делюсь с тобой всеми своими планами, мечтами, событиями. Ты вый узнаёшь о событиях, происходящих в моей жизни. Самое главное – у меня родился сын. Я назвала его Алёшенькой. Много писать не могу. Некогда. Младший Алёша очень беспокойный ребёнок. Плакса и ужасный обжора! У меня не хватает молока, приходится малыша подкармливать смесями.
Да, не очень хотела рассказывать тебе, но всё же скажу. Зоя вышла замуж и уехала куда-то на Дальний Восток. Таню оставила на воспитание бабушке – твоей маме Розе. Откуда я это знаю. Да очень просто. Моя соседка водит свою внучку  в тот же детский сад, что и Роза. Девочки дружат. Ну, а бабушки общаются. Вот такое «сарафанное радио». Ой, Алёшка заплакал. Бегу, бегу. До свидания.

                Письмо 4.
     Здравствуй, мой родной. Вчера пришла с работы, а квартира полна дыма. Лёнька нашёл мои письма к тебе и сжёг целую пачку. Хорошо, что не всё нашёл. Я в разные места их рассовала. Достал он меня своими пьянками. Каждый день после работы со своими дружками к бутылке прикладывается. Думала, что строительство дачи его отвлечёт. Но не тут- то было! Правда, надо отдать ему должное, землю он любит. На дачном участке у нас растет всё – и овощи и фрукты. Да, после того, как Лёнька пытался меня ударить, а ему отпор дала, мы разъехались по разным комнатам. У каждого свой телевизор, свой телефон. Встречаемся только на кухне. На даче тоже у каждого своё жильё. Я сплю в летней кухонной пристройке, а он в доме. Такая у нас семейная жизнь!
В воскресение едем к Алёше в воинскую часть на присягу. Вот как бежит время. А ты, Алёшенька, уже стал дедом. Танюшка твоя в замужестве расцвела. Красивая женщина, вся в тебя. Внучку назвали Наташей. Я жду – не дождусь, когда Алёшу своего женю и с внуками попестаюсь.
Ну, прощаюсь с тобой, солнышко моё. Пойду ужин готовить. Слышу, что муж мой на кухне кастрюлями загремел.
                Твоя Таня.

                Письмо 5.
 Здравствуй, Алёшенька! Не писала давно, потому, что ревматизмом скрючило мои пальцы и ручку держу с трудом. Но сегодня особый день – ровно пятьдесят лет, как мы встретились с тобой. Золотая дата! И все эти годы я живу с тобой в сердце. Ты знаешь всю мою жизнь. Я не только в письмах с тобой разговариваю, но и когда прихожу на кладбище. Всё тебе рассказываю о своих  горьких событиях и радостных днях. Поплачу, пожалуюсь , и легче становится. Как будто ты меня приласкал, успокоил. Сын из армии вернулся, стал готовиться в институт, но простудился и заболел воспалением лёгких. Положили его в больницу. Через неделю пришла я к нему, а меня врач встречает и сообщает, что ночью умер мой Алёшенька. Свет белый на меня обвалился. Плакать я не могла – сил не было. Ведь на слёзы тоже силы нужны. Мир рухнул. Дитя своё потерять, что душу опустошить.
    Трудно мне мой сынок дался. Рос болезненным, слабеньким. Только когда в юность входить стал – окреп, возмужал, даже красивым мне казался. А когда боксом стал заниматься, увидела я , как он силой мужской наливается. Радостью и счастьем материнским наполнилась. О будущей его семье мечтать стала, о детках его, внучатках моих.
     Как я выжила тогда, не знаю. Видно, мысли о тебе поддержали. Только жизнь ненужной мне показалась, цвета она потеряла. Всё серое и безрадостное. Весь свет и тепло у меня теперь рядом с могилками вашими. А тропинка к ним моими слезами омыта. Но для чего-то я значит, нужна на этой земле, если живу до сих пор? Ответа на этот вопрос у меня пока нет.
    После смерти сына, болезни меня одолели, поэтому приходить к тебе стала редко.
  Ты знаешь, хочу тебе сознаться, что прожила я с мужем долгую жизнь, сорок семь годков. Нелёгкой была эта жизнь, не радостной. А вот осталась одна, и так одиноко, так грустно! Временами прислушиваюсь, ни заскрипит ли входная дверь, и сынок крикнет «Ма, я пришёл», ни хлопнет ли дверцей холодильника Лёня, но – тишина. И я делаю громче звук телевизора, чтобы заглушить грусть.
     Но, ничего, милый ты мой человек, недолго нам осталось быть врозь. Скоро я приду к тебе. Недавно я услышала песню, которая точь- в- точь передаёт мои мечты о встрече с тобой. Слушай!
                Две души, гуляя по небесам
                Говорили в тишине по душам
                О земле говорили, ничего не забыли
                Из того, что пережили там.

   До встречи, Алёшенька.   

     Наташа аккуратно положила письма опять в конверт и только теперь заметила немного в стороне на столе ещё один лист бумаги, свёрнутый вчетверо. Она развернула её и увидела записку, обращённую к ней.
      «Дорогая Наташенька, это последнее моё письмо. Я знаю, что уже не дни, а часы мои сочтены. Из больницы я уже не вернусь. Распоряжайся всем имуществом, как своим. Жалею, что ничего ценного у меня нет. Раньше меня это не тяготило, а сейчас жалею. Тебе бы пригодилось. Да, ладно! Не в злате ценность, а в счастье.
    Будь счастлива, девочка. И прими напоследок совет. Обрасти семьёй, детьми, как чайник накипью, окружи дом свой друзьями. Пусть он, как и сердце твоё будут открыты для людей в их горе и радости. Потому, что одиночество это такое испытание, в котором тишина становится пыткой, а мечты – слезами.  Прощай. Спасибо, что ты есть.
p.s. Я оставила тебе самое дорогое для меня – это мои письма. Ты единственная, кто их прочтёт. Писем осталось немного, но прочитав их, ты поймёшь, что только ради любви стоит жить, потому что любовь – это и есть жизнь. 
                Твоя баба Таня».   


    Наташа долго сидела оглушённая ни столько содержанием, смыслом этой записки, а пониманием того, что произошло. Она никогда ещё  не задумывалась о жизни и смерти. И вдруг судьба чужой, по сути, женщины так неожиданно, вошедшей в её жизнь, обрушили на неё весь драматизм происшедшего. Она заплакала.
    В этот момент раздался звонок в дверь. Ещё хлюпая носом, она пошла открывать. На лестничной площадке толпились почти все её однокурсники.
- Показывай, показывай свои хоромы, буржуйка. Мы тут кое-какую закусь притащили, чтобы отметить твоё новоселье. Ты сама-то не догадаешься.
- Ну, хоромы прямо не ахти, зато есть теперь крыша, где можно всем собираться. А ремонт, ну, там, обои поклеить, потолок побелить, стены на кухне покрасить мы тебе поможем.
- Давай, Наташка, не кисни. Доставай посуду. Помянем твою бабу Таню. А на каникулах рванём к тебе на дачу на лыжах кататься. Там печка-то есть?
- Есть.
- Ну, вот. Веселее давай. Жизнь продолжается!