В. Глава 23

23


     Машина остановилась у здания суда и выплюнула меня наружу. Вот именно так – выплюнула. У шофёра было такое лицо, будто он с радостью сбросил бы меня в какую-нибудь пропасть. Я вообще не понял смысла этой “добровольной” акции нашего глубокоуважаемого суда. Зачем было подгонять мне служебную машину, если можно было просто компенсировать поездку на такси? Было бы куда удобнее и быстрее. Потому что колымага, которую они выделили, годилась разве что на роль экспоната в музее довоенной техники. И издавала такой скрежет, что прохожие оборачивались. Конечно, я не стал это просто так терпеть. Да и кто бы стал на моём месте? Высказал шофёру всё, что думал о его машине в частности и о нашем районном суде вообще. Наверное, ему это не понравилось. Но мы, простите, не в институте благородных девиц. У меня тоже есть свои права, в том числе право на уважение. А такая развалина – самое настоящее оскорбление. Как и грубость, с которой шофёр закатил меня на крыльцо. Надо будет попросить Витю вчинить им какой-нибудь иск. За оскорбление чести и достоинства, или как там это называется.
     А Витя меня тоже неприятно удивил. Сам несколько раз повторил по телефону, чтобы я ни в коем случае не опоздал и был на месте за пятнадцать минут до начала, и что же? Когда я прибыл, его и в помине не было. И что, спрашивается, мне было делать? Откуда я знал, куда мне ехать и где найти нужную комнату? И потом, это здание… Каждый раз, когда мне приходится его видеть (к счастью, это случается нечасто), я испытываю эстетический шок. Топорно выполненное, построенное исключительно на прямых линиях, настоящий гробовой ящик. И цвет облицовки… этот грязно-серый, тошнотворный замес. Удивительно, как местные работнички ещё не сошли с ума. Впрочем, я многого хочу от юристов. Они не видят дальше свода законов и подзаконных актов. Какие уж им там архитектурные изыски! Есть крыша, есть пол и стены с четырёх сторон – ну вот и отлично! Действительно, зачем что-то ещё? Судопроизводство отлично идёт и в таком здании. А выверты сумасшедших конструкторов – их сугубо личная проблема. Да, мне даже в какой-то степени нравится такая твердолобость. В ней есть свой грубый, неотёсанный шарм.
     Время, однако, шло, было уже без десяти, а Витя всё не появлялся. Мимо меня шныряли люди, в основном адвокаты с постными лицами и портфелями под мышкой, и никому не было никакого дела до колясочника, с какой-то стати сидящего тут на крыльце. Всё это начинало меня уже сильно бесить. Неужели нельзя, наконец, закончить с этим делом, и закончить вовремя? От всегда пунктуального Вити трудно было ожидать подобной халатности. Что бы такое могло его задержать?
     Как раз когда я подумал об этом, дверь в очередной раз открылась и Витя предстал передо мной в полном своём облачении. Ну то есть – в пиджаке, галстуке, белой рубашке и чёрных ботинках. Просто мальчик из лакированной шкатулки. Вот только физиономия у него была… странная. Как будто за минуту перед тем он увидел привидение. Или, может, съел что-нибудь несвежее. У него ведь не разберёшь.
     – Извини, Володя, непредвиденные обстоятельства, – промямлил он и взялся за ручки кресла. – Сейчас я тебя… провожу.
     Он, конечно, хотел сказать: отвезу. Но из своей проклятой политкорректности заменил слово в последний момент. Это меня и взбесило. Нет бы выразиться так, как оно есть на самом деле. Уж в такой-то день мог бы обойтись без своих адвокатских штучек.
     – Извини, Витя, – ответил я в тон ему, – но я вполне могу и сам… передвигаться.
     Он убрал руки так быстро, как будто кресло их обожгло. 
     – Я… мне это известно, Володя. Просто у нас мало времени, и…
     – Между прочим, это ты опоздал.
     – Да, разумеется, прости меня, но… непредвиденные обстоятельства.    
     – Знаю я эти непредвиденные обстоятельства! Показывай, куда ехать.
     Он молча проглотил эту шпильку и придержал передо мной дверь. Мы преодолели унылый совдеповский вестибюль, уставленный потёртой мебелью тридцатилетней давности, и оказались рядом с лифтами. Прошло, наверное, минуты три, прежде чем один из них со страшным скрежетом открыл двери и мы смогли подняться на третий этаж. Всё это время мы оба упорно молчали. Я чувствовал, что Витя нервничает. Это выражалось в маленьких, незаметных для постороннего деталях, которые я за много лет успел изучить. Например, его пальцы. Когда он напряжён, костяшки у него начинают бледнеть. Становятся белыми, как молоко. И не потому, что он сжимает кулак, а как-то сами по себе. Или вот жилка на виске. Обычно её совсем не видно, а в такие минуты она начинает быстро-быстро пульсировать. Не думаю, что Витя это замечает. А я никогда ему не говорил. Зачем, собственно? Ему было бы неприятно знать, что его тело его выдаёт.
     Мы выехали из лифта, после чего преодолели длиннющий коридор, выкрашенный в отвратительный васильковый цвет. Всегда поражало это стремление использовать в госучреждениях подобные оттенки. Салатовый, бледно-розовый, цинково-жёлтый. Бескровные, водянистые цвета. Думаю, и в жилах людей, просиживающих тут штаны, течёт кровь подобных оттенков.
     Но вот, наконец, мы добрались до места назначения. Выкрашенная под морёный дуб дверь с номером 325. Я непроизвольно произвёл нехитрое вычисление: 3+2=5. Да, всё сходится, как говорится. Даже в этом отношении – никаких отступлений от правил.
     – Нужно будет немного подождать, – объяснял меж тем Витя. – Судья Олейник… человек обстоятельный. Он любит, чтобы всё было по форме. Даже если дело не такое трудное… А у нас оно, как ты понимаешь, довольно простое. Тем не менее, нужно будет соблюсти некоторые формальности. К тому же Вера ещё не подошла, хотя пора бы. Да, Вера…
     Он на минуту задумался, словно ему в голову пришла неожиданная мысль. Смешно, право, Витя – и неожиданная мысль. Боюсь, на обдумывание чего-то непредвиденного ему потребовалось бы несколько часов. Он ведь думает, как будто проектирует – долго и нудно. Наверное, юристу это необходимо. Но иногда чертовски выбешивает.
     – Так что там с Верой? – потерял я, наконец, терпение.
     – Послушай, Володя, ты никогда не замечал за ней… чего-нибудь странного?
     Вопрос показался мне совершенно неуместным. 
     – Что значит странного? О чём ты вообще?
     Он был как-то удивительно нерешителен. Совершенно на него непохоже!
     – Я имею в виду, не было ли каких-то с её стороны поступков, которые… ты не мог объяснить? Что-нибудь из ряда вон выходящее или… или враждебное?
     Тут уж впору было раскрыть рот от удивления. Чтобы Витя да заговорил о таких вещах! Он всегда очень трепетно относился ко всему, что касалось моего брака, и старался даже в интересах дела не вдаваться в подробности. А тут вдруг, перед самым судом, выдал такое! Я в первый момент даже и не придумал, что ответить.
     – Враждебное? Чёрт возьми, да о чём ты толкуешь, Витя? Мы даже не конфликтовали. У неё и возможности не было враждебность проявить. Да и с какой стати? Она ведь всё-таки… меня любила.
     Употребил-таки прошедшее время! Ну а что, разве не так? Разве от любви что-то ещё осталось? Захотел ведь ты её увидеть спустя несколько месяцев! По привычке или... А она пришла – тоже по привычке?
     – Я сейчас не про любовь говорю, – Витя явно смущался, но всё-таки продолжал настаивать на своём странном вопросе. – Просто в отношениях людей… бывают разные ситуации. И разные мотивы тоже.
     – Слушай, ты можешь выражаться яснее? Что это тебе вдруг в голову вскочило? 
     Он ещё немного помялся.
     – Это не мне вскочило. Это она сама сейчас ко мне приходила. 
     – Что? – я даже откатился на пару шагов от удивления. – Как это приходила, если ты сам сказал, что она опаздывает?
     – Да… – он тоже как будто удивился. – Я говорил, что Вера опаздывает, да, так и есть.   
     – Ну а мы о ком говорим, по-твоему?
     – О ком говорим? О Маргарите, конечно.
     Я вытаращил на него глаза.
     – То есть… то есть как это о Маргарите? Ты говорил о Вере и… только о ней.
     Витя совсем смешался. Чёрт, да что с ним происходило такое?
     – Я… я имел в виду… – забормотал он, – я разве не сказал, что это Маргарита?
     – Нет, ты говорил только о Вере.
     – Правда? Как странно… А думал о Маргарите. Извини, Володя, я что-то… не в кондиции.    
     Да, он так и сказал – “не в кондиции”. В жизни ничего подобного от Вити не слышал!
     – Постой-постой, – я не хотел его так просто отпускать. – Ты говоришь, Маргарита была здесь?
     – Да, прямо перед тем, как я к тебе вышел. Поэтому… я и задержался.   
     Это, конечно, была новость. Меньше всего ожидал я от моей дочери такого. Ведь она сама сказала, что хочет остаться в стороне от нашего... процесса.
     – Так зачем же она приходила?
     Лицо Вити стало похоже на кирпич. Настоящий такой кирпич белой глины.
     – К сожалению, этого я тебе сказать не могу. Она приходила ко мне… по личному делу. 
     Вот так новости: по личному делу! Какие, интересны, могут быть у Риты личные дела с… с таким человеком, как Витя?
     – В таком случае, к чему вообще было о ней упоминать? – пожал я плечами.
     – Потому что она сказала мне нечто такое, что показалось мне странным. И мне необходимо было спросить тебя…
     – Не замечал ли я чего-то странного и раньше, да?   
     Острая, быстрая мысль вдруг резанула меня, как нож: а что если он знает? Что если Рита рассказала ему, пусть непрямо, пусть намёком? Рассказала… но о чём рассказала? Бред, бред, ты снова начинаешь бредить. Даже если ты тогда и правда увидел… то, что увидел, не станет же она… Брось, конечно не станет!
     Голос Вити больно ударил мне в виски.
     – Ты не злись, Володя, я спросил, потому что это и правда может оказаться важным. Если не хочешь, то не отвечай, конечно. Тебе сейчас лучше не волноваться, потому что уже вот-вот…
     – Отчество, – выдохнул я, и мне сразу стало легче, как только слово было сказано. – Её отчество – вот что странно. 
     – Что, прости?
     Я повернулся к нему в кресле.
     – Как, по-твоему, её отчество? Ну, в паспорте, я имею в виду. 
     Он смотрел на меня точно так, как, уж извини меня, Витя, баран на новые ворота.
     – Отчество? – тупо переспросил он. – Да разве… разве у неё не твоё отчество?
     – А разве ты не знал? – в тон ему спросил я.
     – Нет, я… никогда не называл её по отчеству, да и в паспорт её не приходилось заглядывать.
     – Ну так вот представь себе, у неё вовсе не моё отчество!   
     – Ты хочешь сказать… она оставила отчество своего… настоящего отца.
     – Это было бы ещё ничего, – ответил я медленно, внезапно поняв, что этим признанием окончательно испортил себе настроение. – То есть, конечно… смерть родителей – тяжёлый удар. И я бы понял, если бы она оставила своё настоящее отчество. Но всё было по-другому. Когда ей исполнилось четырнадцать и она пошла получать паспорт, то настояла, чтобы ей там написали – Николаевна.
     Витя непонимающе моргнул.
     – А… почему Николаевна? – спросил он через паузу.
     – А я почём знаю? Думаешь, мы не спрашивали, ну, то есть, я не спрашивал? Много раз! Только молчит и улыбается. Знаешь, как она умеет – мило, а в то же время не подступишься. Так ничего я и не добился. Но с тех пор она – Маргарита Николаевна, и ничего не поделаешь!
     – Должно же быть какое-то объяснение!
     Да, в этом весь Витя. Не может поверить, что объяснения-то, глядишь, и вовсе нет.
     – Может, всё может быть, – пожал я плечами. Разговор успел меня порядком утомить. – Вот сам и спроси у неё при очередной вашей внезапной встрече.
     И я не сомневался, что он именно так и поступит, несмотря на всю свою застенчивость. А он застенчив, особенно с женщинами. И особенно с Ритой.
Витя не успел ничего ответить – дверь с номером 325 отворилась, и появился угрюмый молодой человек в галстуке. Он пригласил нас войти и ожидать в зале. Они всегда говорят “ожидать”, эти молодчики. И с таким видом, как будто им все должны.
     – А Веры всё нет, – Витя взглянул на часы. – Не думал, что она опоздает. 
     – Всё равно без неё не начнут.
     – Да, но судья Олейник очень не любит подобные проволочки. Он человек обязательный, да и в его возрасте…
     Я нетерпеливо махнул рукой: в конце концов, какое мне дело до судьи Олейника? В этот момент мобильный Вити завибрировал у него на поясе.
     – Слава богу, это Вера! – воскликнул он с неожиданным для него жаром. Сейчас, мне надо её встретить, – и только след его простыл.
     Мда, подумалось мне, а ведь он, кажется, всё ещё немного того… влюблён в неё. Представить только, все эти годы!.. Ну да что с Вити возьмёшь? Одно слово – адвокат.