Солдатик

Вечер. Унылая осень устало опустилась на плечи. Дождь размазывал тонкий слой пыли на моем лице. На кроссовки прилипли желтые листья и, помимо так любимого мною шуршания, заставляли скользить по серому асфальту.

Я шел мимо двухэтажных желтых домов, старых, возможно даже досоветских. Особенно мрачно они выглядели в свете фонарей и бледной луны. По стеклам отрывисто стучали голые ветки деревьев. Я остановился. Как то жутковато стало на душе, не по себе. Во многих окнах уже погашен свет, машин совсем нет, и лишь в паре домов, словно глазницы, горят окна. Горит и осень.

А ведь кто то сейчас сидит, семьей, пьет чай, смотрит телевизор или читает газету на ночь. В тепле, в сухости. А я бесцельно слоняюсь по этим, забытым Богом, дворам.

Мой взгляд вцепился в особо старый дом, он даже не кирпичный, деревянный, но видно, что когда то был выкрашен, под стать своим младшим братьям, в желтый цвет. Одинокий тополь устало сложил свои руки-ветки на крышу.

Знакомый дом. Знакомый подъезд. Знакомая надпись, нацарапанная чьим то ключом на одной из досок. Братья навек. Смахиваю слезы.

Так мало воспоминаний с этим местом, но каждое настолько сильное, настолько ценное, что хочется взять и написать. Написать их в дневник, в книгу, просто на лист, в телефон в конце концов. И написать. Брату.

Но рука не поднимается, хотя номер есть, актуальный.

Мы не были родными братьями, и это нас даже гложило. Всегда всем друзьям говорили, что родные, а не двоюродные. Хотя все знали, что у каждого свои мама и папа. Не знаю, почему так сложилось. Но все детство были вместе. И клялись, клялись всю жизнь быть вместе. Вместе учиться, вместе работать. Не срослось.

Брат жил с мамой и бабушкой, еще был дедушка, но в 6-7 лет его с нами не стало. Воспоминания так и жгут душу. Прожигают на сквозь, словно сигаретой, зажженой, приложился к груди. Отец брата неизвестно где, точнее известно, но не хочется даже думать о нем. Кто знает, как сложилась бы жизнь, будь он с ним рядом. Кто знает?

Я часто оставался у брата, он реже у меня, тоже неизвестно почему так. Но так сложилось исторически. Это была традиция, в пятницу, после детского садика или школы. Либо я сам бежал к ним. Либо доводила мама. Или, что лучше, брат с бабушкой заходили за мной. Я так гордился тем, что у меня есть старший брат, хоть и двоюродный.

Ветки тополя, словно напоминая о себе, постучали в стекло.

Я закурил, рукою потрогал отсыревшие от дождя доски дома.

Да, с этим домом связаны очень сильные воспоминания. Здесь мы были редко, очень. Здесь жила, даже не знаю кто она нам, бабушка Дуня. Баба Дуня для нас. Я ее плохо помню, но дом помню хорошо.

Однажды, совсем маленькие, зажав в руке двух солдатиков времен Великой Отечественной, мы бегали и прыгали в ее квартире на дощатом полу. Там еще, помню, стояло трюмо с зеркалом, такое старое, советское. У брата благополучно улетел туда тот самый, любимый солдатик. Наших детских сил, да и сил Бабы Дуни не хватало, чтобы сдвинуть трюмо. Мы пообещали себе, что обязательно его достанем, когда вырастим.

Я не помню ни день, ни год, когда баба Дуня умерла. Помню только поминки, кучу незнакомых мне лиц, все плачут. Фотография, рюмка водки, хлеб, свеча в стакане с солью. Все. Больше не помню ничего. Уверен, что и брат тоже.

Солдатика мы так и не нашли, хоть и трюмо сдвигали. Не сильно мы этому расстроились тогда, но сейчас воспоминания настолько ясно предстают картинками перед глазами, что тупо текут слезы. Солдатик, солдатик, отыскать бы тебя.

В 13-14 лет, именно у этого дома, мы впервые нажрались, в прямом смысле этого слова. Как свиньи, новомодными тогда напитками, по типу блэйзера и виноградного дня. И не пошли на тренировку. С тех пор мы часто пропускали тренировки и упивались этим пойлом до поросячего визга. А еще курили, много и часто. Сейчас стыдно, но было весело. Надеюсь, баба Дуня не видела всего этого с неба. Прости нас, если что.

Я сел на теплопроводную трубу, плевать что сырая. Закурил вторую. Да. У брата своя жизнь, у меня своя. Видимся лишь по праздникам, и то, когда дни рождения. Просто когда то перестали общаться, звонить, писать, ходить в гости. А как было хорошо вместе. Сколько хочется всего обсудить. Я стал другим, он тоже.

От бессилия я упал на траву, руками упираясь в нее. Что то острое уперлось мне в руку. Я судорожно достал телефон. Я не стал даже светить на это что то. Я по памяти набрал номер брата, хотя вот в любой другой момент спроси меня, не назову и трех первых цифр его телефона.

Алло, Кирилл? Что то случилось? Что то серьезное?
Брат, помнишь, мы обещали? Я сдержал обещание, я нашел! И положил телефон.

Слезы смешивались с дождем на моем лице. Я, весь грязный, перепачканный, стоял у старого, деревянного, желтого, покосившегося дома бабы Дуни. Фонарь долбил светом по серому, мокрому асфальту. Я стоял и плакал. В руке сжимая солдатика времен Великой Отечественной.