Мгла

21 января 1942 года. Я написал новую дату кусочком угля, который нашел в соседней квартире. Там никого нет, как и во всем доме. Раньше напротив нас жила семья Орловых, но они уехали из города, даже часть вещей оставили, например, теплые варежки. Очень хорошие, с красивым красным узором, а главное они греют руки. В моей комнате довольно холодно, но благодаря “буржуйке” удается хоть немного согреться, и засыпать ночью. Я так и не понял почему печке дали такое странное название, мама постоянно произносила это слово, а я не успел спросить ее.
Каждый день я начинаю с того, что хожу по улицам и домам, и ищу книги, или мебель, главное, чтобы она была небольшой, иначе мне никак не дотащить ее. Конечно же лучше, когда я нахожу большие тома старых энциклопедий, они долго горят и иногда в них можно найти что-нибудь интересное. Например, недавно мне попалась глава о белом медведе – невероятно сильном животном, которые живет на северном полушарии Земли, там, где холод пронизывает до костей, прямо как у нас. Днем я читал по одной странице, и с каждым разом все лучше представлял себе этого опасного хищника, одиноко бродящего по мерзлой земле, где вокруг лишь снег, лед и страшное завывание ветра.
Больше всего я боялся темноты, когда заваленные снегом улицы, окутывает мрак, и люди пропадают из вида, охваченные тенями, тянущимися за ними. Единственное, что меня успокаивало, мой друг – Заяц, игрушка, лежащая в одном из многочисленных сугробов, в который я случайно упал неделю назад. Заяц был моим лучшим другом, мы постоянно играли по вечерам, изображая воздушный бой. Левая рука становилась вражеским, немецким самолетом, а Заяц советским пилотом, умело сбивающим неприятеля каждый раз. Ночью, я обнимал моего друга и у меня появлялась ощущение, что я не один, внутри становилось тепло и приятно, и я легко засыпал. Так было до тех пор, пока не кончились припасы.
Я помню день, когда умерла мама. В то утро, она не проснулась, как обычно, не поцеловала меня в лоб, мама просто лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Ее цвет кожи был почти такой же белый как снег, заполнивший мой город, как тела несчастных людей заполнили переулки и скверы. 
- Мама, пожалуйста очнись!, - молю ее я. – Мама, вставай ! Я кричал, и мой крик растворялся в стенах дома, помнивших отчаяние людей и боль, раздирающая изнутри. Никто не ответил в ответ. Мертвая тишина давила все сильнее с каждой секундой, это становилось невыносимо. Мне не нужна еда, не нужны игрушки, мне нужно чтобы мама очнулась, обняла меня и улыбнулась. Но я понимал, что больше никогда не увижу ее такой, какой она была вчера. Живой. Серое небо потускнело еще больше, не давая не единого шанса увидеть солнце. Яркое, больше, ослепляющее. Я лег на пол, и заплакал. За окном по-прежнему шел снег, пустые трамваи по-прежнему стояли на местах, а люди по-прежнему выживали.
Страх, что меня заберут в детский дом, не позволяя мне рассказать кому-нибудь о том, что произошло. Мой дом – моя крепость, так говорил папа. Я знаю, он сейчас далеко, сражается за нашу страну, мою Родину. Я должен быть сильным и мужественным, как он, поэтому мне нужно выкопать яму и похоронить маму. Одному. Тогда Бог заберет ее душу и направит в рай, самое лучшее место в мире. Бабушка говорила, что Господь принимает на небеса только хороших, добрых людей, которые заботились о своих родных и любили их. Мама будет в раю, я это точно знаю. Моя бабушка отправилась на небеса два года назад, она ходила в церковь еще в то время, когда нашей страной управлял император. Они с мамой будут вместе ходить по облакам, смотреть на меня и ждать. Ждать, когда вся семья воссоединится, и нас будут окружать такие же хорошие люди, мальчики и девочки, бабушки и дедушки – все, кто боролся за свою Родину, все, кто хотели жить.
На улице хозяйствовала метель, раскидывая снежинки в разные стороны. Я надел свою любимые варежки, вышел из дома, и стал искать место, где можно выкопать яму.  Сил был мало, поэтому я решил похоронить маму во дворе, за нашим домом. Раньше здесь располагалась детская площадка, одно из моих самых любимых мест в городе. Качели всегда радовали меня больше всего на свете, я мог часами качаться вперед-назад, до самого вечера, глядя в темно-синее небо, украшенное звездами.  Рядом находилась ярко желтая скамейка, на которой сидели бабушки ребят, в том числе и моя. В центре площадке кружилась разноцветная карусель, веселя детишек со всего дома. А теперь…  Осталась только качель, поглощаемая непрекращающимся снегом, точнее ее скелет – краска давно облезла, металл покрылся ржавчиной, детский аттракцион медленно умирал, как и все вокруг.
Я копал яму почти до самого вечера, тени давно окружили меня, будто ждали, когда я уйду, чтобы окутать все пространство мраком. Через несколько часов варежки полностью намокли, руки перестали слушаться, откликаясь лишь болью в ладонях, но я продолжал копать. Постепенно, снег, откидываемый мною, окрашивался в красный цвет – пальцы покрылись сотнями ран и порезами, но это лишь придавало уверенности в том, что останавливаться нельзя. Потому что через всю нашу жизнь прошита красная нить боли, затрагиваемая в самые трудные моменты, и бесцветная нить испытаний, ниспосланная Богом или судьбой, и только от тебя самого зависит, в какой цвет окрасится она – в белый, или в черный. Я копал и копал, и казалось, что время остановилось, не были слышны не звуки выстрелов, ни крики людей, словно я оказался под куполом. Куполом жизни – где нет места страданиям, скорби, горьким слезам, где нет места войне.
Под вечер яма была готова, окропленная моей кровью. Я поднялся на второй этаж, зашел в комнату, и долго-долго стоял, и смотрел на маму. Никогда не мог представить, что в один момент ее не станет, как не стало бабушки, или возможно папы. Я искренне надеюсь, что ошибаюсь, и сейчас он сидит в окопе и думает обо мне, о маме, о нашей семье. Мысленно я улыбаюсь, и посылаю эту улыбку ему, быть может это хотя бы немного смягчит тяготы ожиданий нового боя. Пройдет время, и папа вновь отправится в бой, готовясь умереть за то, что он любит – за нас.
Мне казалось, что в моих руках лежит снежинка, а не человек, настолько мама была легка, воздушна, неощутима.  Аккуратно, шаг за шагом, я тащил ее по лестнице вниз, оглядываясь после каждой пройденной ступеньки, опасаясь уронить маму. Это было невероятно трудно, мне еле удавалось сдерживать себя, чтобы не заплакать вновь, но мое застывшее холодное сердце не давало опустить руки.  Снег беспощадно резал мое лицо, метель сковывала ноги, безумный свист оглушал – казалось, сама природа встала по ту сторону баррикады, заставляя пасть на колени – сдаться.
Сквозь белую стену, через усталость и боль мы дошли до ямы. Осторожными движениями я положил маму в ледяную яму, придерживая ее, как любящие родители держат своего малыша.
- Спи спокойно, мама, - произнес я, и начала закапывать усыпальницу, засыпая её тем же снегом, который отбрасывал назад, кровавым и жестким. Через час все было готов. Теперь с мамой все будет хорошо, со всеми нами. Медленными шагами я побрел в родной дом, полный когда-то жизнерадостных людей, смеха и просто счастья.  Все это в прошлом, как и моя семья.
Не снимая одежды, я лег на кровать, и почувствовал, как сон овладевает моим телом, расслабляя его с каждой секундой, приглушая звуки войны и метели. Мне не хотелось ничего, кроме ощущения тишины и покоя, и я улыбался, потому что мое желание началось сбываться. Обняв покрепче Зайца, я повернулся на бок и посмотрел в окно – снега становилось все меньше и меньше, веки тяжелели, и с каждой секундой снежная буря растворялась в моих воспоминаниях. Все будет хорошо. Я это чувствую. И мы все будем вместе.


Витя Савельев,11лет.
1942 год.