Голод не тетка

Судьба привела меня в детдом, когда мне исполнилось девять лет.  Родители с головой погрязли в пьянстве, начисто забыв, что я есть у них и что меня надо кормить, одевать и помогать в учебе. Питался я тем, что оставалось от их застолий, делал, что хотел, перестал ходить в школу. Соседи и школа забили тревогу, но разговоры с родителями результатов не дали и тогда их лишили родительских прав, а меня забрали в детдом. Там я столкнулся с тем, что действующие правила и законы гласили: кто сильнее, тот и прав. Но природа меня, слава Богу, наградила стойким характером, и хоть я не был сильным, но обидчикам непременно давал сдачи. Это обстоятельство сыграло свою решающую роль: меня били все реже и реже и, наконец, бить перестали вовсе. При этом мой авторитет рос и креп. Именно завоеванный среди детдомовцев авторитет соединил нас  дружбой  с профессиональным вором, который был тоже в авторитете у ребят. По характеру мы с ним были очень похожи , впоследствии мы с ним отвоевали себе соседние кровати. Ловкости рук Виктору, так звали моего кореша, не надо было занимать. И если он что-то увидел и это что-то ему понравилось, то он обязательно будет его.
  Как-то утром, проходя мимо милиции, мы увидели, как начальник крутил в руках только что появившуюся в торговле шариковую ручку. В обед эту ручку уже крутил мой кореш. Снять часы с руки для него было просто забавой, и жил он на широкую ногу, и не голодал, как другие. А так как я был его другом, то и мне кое-что перепадало из ворованных деликатесов.
  Однажды в воскресенье мы пошли с ним на озеро искупаться и  увидели, что на берегу появилась пасека.
- Ой, как мне медку захотелось, кто бы знал? – игриво заканючил Виктор.
- Хотеть не вредно,- ответил я, - только как ты к ней подойдешь, пасеку дед с ружьем охраняет, а у пчел так просто мед не  возьмешь, они могут и насмерть загрызть.
- Надо подумать, на то у нас и голова, а идея у меня уже есть. Давай устроим по очереди незаметное наблюдение за дедом и определим, когда он по нужде ходит, да и, наверное, справляет ее подальше от пасеки. Похоже, вон в те кусты бегает, вот это и будет наше время на опустошение улика.
- Это хорошо, а как к пчелам лезть? Пчеловоды их дымом успокаивают, а мы чем будем?
- А я слышал, что можно и водой, пчелы мокрые летать не могут.
На этом мы и порешили и начали действовать строго по плану. Взяв с собой банку с водой,  мы устроили засаду и  стали ждать, когда дед уйдет с пасеки. И вот этот решающий момент настал. Мы со всех ног бросились к самому близкому от нас  улику. Витька, несший банку, споткнулся и воды в ней осталось на донышке.
 - Что делать будем?- задал я ему вопрос.
 - Ну, сколько есть, столько и выльем в улей, может, им и хватит, - и мы побежали дальше на свой страх и риск.
    Быстро скинув крышку улика и покрывало с рамок, Витька вылил туда оставшуюся после падения воду. Мы в мгновение ока вытащили по рамке и бросились бежать прочь.
    Пчел наша вода не проняла, и весь рой стал нас преследовать и беспощадно жалить. Одно было спасение - это озеро. Бросив рамки с медом в воду, мы тут же сами ушли под воду, глотнув побольше воздуха. Думали, что пчелы тут же вернутся обратно на пасеку. Ан нет. Как только наши головы появлялись над водой, они снова набрасывались на нас и нещадно жалили. Духа уже никакого не оставалось и я, нырнув подальше, укрылся под ветками ивы, нависшими  над озером и с облегчением вздохнул, пчел около меня не было. Я стал наблюдать за поведением Виктора, который сначала нырял, спасаясь от пчел, а затем он высунул из воды одни только  губы, чтобы вдохнуть воздуха. Но пчелы тут же пикировали  на живой островок суши и вонзали свои жала. Буруны воды  и протяжное «А-а-а!» говорили, что другу моему очень плохо, и я позвал его к себе.
   Когда он оказался возле меня, он вдруг рассмеялся:
- А ты, Федосей, на монгола стал похож. Ты хоть что-то видишь через свои щелки?
   Тут наступила и моя очередь посмеяться:
 - Ты, Витек, видел бы, на кого сам похож. Смесь азиата с африканцем. Мало того, что глаза заплыли, так еще губы надулись, как у негра. Верхняя с носом сравнялась, а нижняя как сосулька на подбородке висит.
    Так мы издевались друг над другом, пока не улетела последняя пчела. Найдя свой ухорон, мы стали уплетать тягучий душистый мед, стараясь утолить и чувство голода, и боль от пчелиных укусов.        В детдом вернулись поздно. О том, где мы были, не надо было спрашивать, все было написано на наших лицах. А наш поход на пасеку навсегда отвадил нас от желания самим добывать мед. Да и продукт этот перестал быть для нас таким уж желанным, а встреча с пчелами не предвещала ничего хорошего.