Пуля

                ПУЛЯ
Лена отдыхала на пляже в стороне от кабинок для переодевания, грибков от солнца и прочих удобств, не загорала – время подходило к вечеру, а просто лежала в тишине и думала, вспоминала... Она не любила шума семейных и дружеских компаний, любопытных взглядов, попыток познакомиться… Собственно, не загара ради она приходила сюда, к любимой с детства речке, холодной от многочисленных выбросов подводных ключей, вьющей под крутыми бережками змеиные норы омутов, ласково манящей пологими песчаными пляжами с белым, нежным, как шёлк, песком… Ей хотелось как бы слиться с природой, всем существом почувствовать жизнь, общую с бегущей, словно живой, водой, объединить дыхание с дыханием влажного ветерка, приникнуть к теплу нагретого солнцем песка… Речка Ледянка, и вправду, леденила тело, была капризной, непредсказуемой, меняющей русло в зависимости от количества принятых в лоно ливней и струй подводного течения. Потому и можно было побыть в одиночестве: купаться было безопасно только там, на окультуренном участке, а дальше – рискуй, если хочешь. Лена рисковала. Три года назад здесь утонула её соседка, второклассница Оксана, бойкая, нагловатая девочка из неблагополучной семьи. Вон там, под ивой, в тёмном от падающей тени дерева яме… Но Лена туда не заплывёт, не думает даже.  Она плохо плавает, сходит с песчаного порожка в ледяные струи, обливает себя пригоршнями, потом проходит чуть ближе к середине речки (узкая эта Ледянка). Садится на дно – тогда вода ей до подбородка – вот и всё купание. А плавают все там, на городском пляже, где Ледянка сливается с широкой городской рекой.
Лена первый год после школы работает в школьной библиотеке и учится в вечернем колледже культуры на библиотечном отделении. Она невеста, ждёт парня из армии. Валерик старше на два года, окончил автодорожный техникум и пошёл служить. Всё, как и должно быть: конечно, Лена скучает, и Валера тоже – это не только чувствуется в словах его писем, в редких телефонных разговорах, это как непрерывная живая нить, натянутая между ними. Но что-то в его последнем письме её тревожит, какая-то недосказанность, туманность… «Может, девушку там встретил? Или по службе что?» Это его последнее письмо как-то слишком гладко написано, как школьное сочинение. И про что? Про погоду, про сладкие яблоки. Ничего о настроении, о чувствах. Ну что ей до той погоды? Служит ведь недалеко, в соседнем регионе, так что погода почти одинаковая с их местностью. И почему это письмо, присланное по электронной почте, такое короткое, а мобильник не отвечает, и сам не звонит?
Год. Один год службы, и снова он рядом, снова она сможет глядеть в его дорогое лицо, в тёплые карие глаза, снова негромко зазвучит чуть ломкий голос, и она приникнет к нему и услышит, как стучит его сердце… Их объятья, поцелуи, его умение сдержать себя, чтобы Лена не подумала, что он ищет только приключения, временного наслаждения. Нет, он так и сказал: «Я подожду. Мы с тобой – навсегда. Ты – единственная». Лена верила, может быть, потому, что и сама так думала, так чувствовала. А ещё потому, что она, действительно, была у него одна. Больше никого не было: отца он не знал, а его мама умерла прошлой весной, проболев полгода. Другие родственники были разбросаны по свету, остались за границами общего ранее государства: тётя в Белоруссии, оба дяди в Украине… Когда он отправил им письма с сообщением о кончине матери за два месяца до армии, то так и не получил ответа.
Валера служил в безопасном месте, его образование позволило ему заниматься своим делом в военной автоколонне, а что там и как Лена толком не знала, не об этом писал ей жених. Напишет «всё нормально, служба идёт» – и всё. Изредка удавалось поговорить по телефону, тогда и совсем не про службу, тогда про любовь. И вдруг замолчал. Письмо это – электронное, как и другие, было совсем ни о чём и, главное, не было тех особенных слов, без которых оно казалось совсем чужим. Где это его «Кисуня», «`Еленька»? Где в конце «расцеловываю»?..
Лена, спрятав голову в тень сосенки, смотрела в небо. Облако стояло неподвижно, снежной горой с синей каёмкой по низу. Одно большое облако на всё бескрайнее, несколько выцветшее небо. Вдруг защемило сердце, показалось, что белая гора обрушится на этот берег, а внутри там что-то такое!.. «Как странно: жизнь идёт себе просто и даже скучно, но в ней заложена, запрятана тайна, потому что всё может быть…» Лена посмотрела на мобильнике время, пора домой. Но не хотелось уходить: дома шумно, брат включит музыку, мама будет греметь на кухне сковородками, скоро папа вернётся с работы… Её уголок в их с братом комнате перекрыт бамбуковой ширмой, за которой не спрятаться от звуков и запахов, да и от глаз не очень-то. Но уходить пора. Её купальник высох на теле, она натянула за кустом сарафан, собрала в сумку вещи, и подумала, что с Валериком они будут жить одни, в его однокомнатной квартире, и это так прекрасно! И совсем скоро – через три месяца – кончается срок его службы. Дома, в шкатулке с её «драгоценностями» – двумя нитками бус и браслетом из пластмассы – всё подарки жениха, обычно лежит связка ключей от его квартиры. Лена приходит туда раз в неделю полить два цветка, вытереть пыль, пропылесосить, протереть пол… Но долго там оставаться не может, хотя было бы удобно и почитать, и посмотреть телевизор, а Валера, уезжая, вообще предлагал поселиться ей там. Но, во-первых, Лена не хотела заранее считать себя вправе жить в квартире жениха, во-вторых, стеснялась родителей и Валериных соседей, а, главное, в необжитом ею пространстве постоянно ощущалось как бы присутствие покойной Валентины Петровны, несостоявшейся свекрови, которая уважала Лену, но не разрешила сыну жениться до армии.
Сегодня, в пятницу, она побывала на пляже после работы, теперь шла полить цветы в квартире Валеры, связка из трёх ключей лежала в глубоком кармашке сарафана, звякнула негромко. Там два ключа от входных дверей и маленький – от почтового ящика. Лена заедет в ту квартиру по дороге, потом – домой. Она затянула шнурок на сумке, как вдруг зазвонил её мобильник, высветился незнакомый номер. Лена очень удивилась: некому было ей звонить: подружек растеряла, встретив своего парня, не нужны стали ни посиделки, ни дискотеки.
— Я слушаю?
— Вы Лена, невеста Валеры?
— Да. А вы? – почему-то сжалось сердце, тревога сковала всё тело.
— Я его друг Женя. Нам с вами надо встретиться. Срочно. Вы где?
— Я тут… – горло сдавил спазм, голос охрип, – я у речки, за городским пляжем.
— Это недалеко, я на набережной могу выйти, еду с вокзала. Надо бы искупнуться – освежиться после дороги. Как нам не потеряться?
Лена почувствовала, что не может идти, ноги стали ватными.
— Я вас подожду. Вы пройдите мимо пляжа, идите вдоль берега по течению. Вы в чём одеты?
— В серой футболке с зелёной надписью, в руках спортивная синяя сумка.
— Я вас окликну.
— Пока.
Лена села на песок. Он уже был прохладным здесь, под раскидистой молодой сосной, солнце медленно катилось к горизонту, краснело, словно созревало, пронзало прибрежные ракиты косыми лучами. Время остановилось, замерло на поверхности сосновой лапы, просеивающей скользящий солнечный свет. Женя чуть не прошёл мимо, Лена смотрела на воду речки стеклянным, невидящим взглядом. Парень остановился на оклик в спину, увидел Лену, подошёл.
— Что случилось? Что с Валерой, – так и не преодолевшим хрипоту голосом спросила девушка, еле встав с песка.
— Лена, я… Мне надо…
— Говори! – вскрикнула она и, вцепившись в рукава его футболки, затрясла его, ловя ускользающий взгляд.
— Леночка… Валера так любил тебя! Я ему обещал…
— Да говори же! – хрипела, словно рычала она, а из глаз уже сыпались, исчерняя дробинками голубой сарафан на груди, горячие, неудержимые слёзы. – Где мой Валера?
— Валеры больше нет. Он… сегодня утром… в госпитале…
Лена опустила руки, голову, колени её подогнулись. Женя подхватил её подмышки, опустил на песок. Он смотрел на неё сверху и видел, что сидит она неловко, подвернув левую ногу, что руки её висят плетями, а голова упала на грудь, как бутон увядшего цветка, но не решался её тронуть или окликнуть. На белом песке не сидела, а словно брошена была жестокой рукой не девочка, сломанная кукла. Женя отвернулся. Ему надо было спрятать блестевшие влагой глаза.
А солнце истекало красным, кровавым соком, скользило, ломая хрупкие лучи, чтобы укрыться в земле. Женя быстро разделся и вбежал в речку. Он не ожидал, что будет настолько мелко, остановился, потом упал в воду плашмя. Холод привёл его в норму, надо было рассказать Елене всё, что случилось. Надо, и некуда деваться. Он посмотрел в её сторону. Она сидела всё так же, нет, даже более неловко, скособочившись, опустив левое плечо. «Так невозможно сидеть! Ей больно!» – подумал парень, вышел из воды и начал руками сгонять воду с тела. Потом обтёрся футболкой и натянул её, влажную на себя, надел джинсы, подошёл к Лене, наклонился к ней. Капля упала с волос на её обнажённое плечо. Девушка вздрогнула, повела непонимающим взглядом, остановила его на Жене и, упав на левый бок, зарыдала, спрятав лицо в изгибе локтя. Женя ждал. Ему стало немного легче от её рыданий, словно в сломанной игрушке завелась, заработала пружинка, и все её части встали на место. Он присел рядом. Прохлада коснулась влажного тела, немного взбодрила, собирая мысли, настраивая на разговор. Он не торопился.
Лена, нарыдавшись, постепенно затихала, наконец, вовсе замолкла, словно перестала дышать. Она медленно приподнялась, рука подогнулась, но со второй попытки девушке удалось сесть, хотя спина её так и не распрямилась, и голова была опущена. Лена тяжело вздохнула и прошептала: «Ну?»
— Валера вёз груз особого назначения, сам, наверное, не знал, что перевозит. Когда въехал в расположение соседней части, в леске, что тянулся вдоль трассы, посреди шоссе оказалось сваленное дерево. Оно было не сильно-то большое. Валера остановился, вышел, чтобы убрать его с дороги, а тут… В общем, в него выстрелили. Пуля попала в живот. Там были двое охранников, их было дело принимать меры, а он ошибся, нельзя было выходить…  Его привезли в госпиталь, сделали операцию, но врачи сразу поняли, что ему не выжить. Он пять суток умирал. Когда приходил в сознание, и я был у него, то говорил только о тебе, Лена, просил написать тебе, чтобы не беспокоилась, но только ничего про ранение. Я и написал… А Валера собирался жить, не думал о смерти. Только совсем под конец сказал: «Если не выкарабкаюсь, отвези Еленьке мою пулю. Вот эту дуру. Скажи: только она у меня была в жизни, моя Кисуня. Скажи, пусть живёт…» И всё. Я ему глаза закрыл.
Женя, держа пулю на раскрытой ладони, отвернулся, еле сдерживая слёзы. Лена перекатила тусклый, крохотный слиток металла с его руки в свою ладонь, встала, не отрывая взгляда от слепой убийцы. Она смотрела так, словно плющила, плавила глазами ненавистную каплю свинца, казалось, эта капля прожжёт и её ладонь. Женя поднялся, встал рядом, не зная, что делать дальше, как прервать тягостное молчание. Вдруг Лена с хриплым вскриком резко размахнулась и бросила пулю в воду. Мгновенно та вонзилась в крутую боковину речки, в тёмный днём, но сейчас отливающий красками заката, омут под склонёнными ивами, фонтанчик воды, окрашенный заходящим солнцем, взорвался красным всплеском, и река, словно замерла на мгновение, помертвела.
Лена повернулась к Жене. Он прокашлялся, сдерживая волнение.
— Я переночую где-нибудь, а утром мы встретимся, да? Завтра похороны, мы можем уехать девяти часовым автобусом, как раз успеем, только ты пораньше встань. Я позвоню. Тут, в сумке его вещи, твои письма. Ты как, ничего? Можешь идти?
— Спасибо тебе, что приехал, что дашь мне возможность ещё раз увидеть Валеру. В последний раз, – вырвался всхлип. – Идём. Я дам тебе ключи от Валериной квартиры, там ночуй. Поедем троллейбусом, я скажу, где выйти, а мне на две остановки дальше.
— Нет, Лена, я тебя провожу до твоей квартиры. Не стоит тебе оставаться одной. Может, вместе посидим у Валерика?
— Пойми, я хочу побыть одна. Дома у нас народу хватает, но я пока ничего не расскажу, они и не будут меня трогать. А я хочу помолчать…
— Ладно. Но я тебя провожу.
Они проехали остановку, куда потом должен вернуться Женя, вышли из троллейбуса, и Лена вошла в подъезд, раздражённо попросив Женю не подниматься на её третий этаж. Женя попрощался, взял ключи и ушёл, а Лена вышла во двор и села на скамейку. Она просидела так не меньше часа, слушая ноющую, неумолчную ноту в груди, потом подошла соседская бабушка, что-то сказала, села рядом, и Лена встала, пошла вглубь двора.
— Детка! Сумку-то оставила, – воскликнула за спиной старушка.
— А… да, спасибо, – через силу улыбнулась она, взяла сумку и ушла в тень скученных деревьев, прислонилась спиной к стволу липы и словно окаменела. Встряхнул её звонок мобильника: мама беспокоилась, спрашивала, где она гуляет. Лена, сама чувствуя фальшь в бодром голосе, уверила, что всё нормально, только…  И тут она зачем-то соврала. Никогда не врала маме, а теперь сказала странную вещь: «Мама, приехала Алла (подружка детства из бабушкиного села), мы с ней переночуем в квартире Валеры». Мама затянула паузу в разговоре, потом тихо сказала: «Ладно». Лена подняла глаза на их окна, увидела тень на ситце кухонной занавески, вздохнула и отвела взгляд. Ей показалось, что там – это совсем чужая  квартира, чужие окна, а за ними почти незнакомые люди. Потом она дошла до небольшого скверика в конце квартала, села на чугунную скамейку и долго плакала, тихо и безутешно, постепенно уходя вместе со всей природой в поздние летние сумерки.
Лена медленно брела по ночному городу. За сколько времени можно пройти семь троллейбусных остановок? А если присаживаться по пути на скамейки: во дворе девятиэтажки, на повороте к бульвару,  у частного домика, на широкой пустой набережной, наконец? А если не помнить о времени, сидеть, сколько сидится? И думать… нет, скорее проматывать в воображении ленту той, лучезарной жизни, где Он, Она, любовь и счастье?.. Ночь в конце июня короткая, тает, как леденец во рту. Вот уже не черно, серая, мягкая, как шерстяной плед, мгла окутывает плечи, вот розовеет внутри, светлеет воздух, и щебет птиц торопит встающее солнце…
Лена пришла к Ледянке, на то место, где получила в ладонь пулю. На песке сохранились следы её пребывания: вот тут сидела она, здесь Женя, тут сумки лежали… Она снова положила сумку на место, словно в привычное гнездо, села на свой песочный «стульчик». Река катилась тихо, упорно, обрывая последние клочки тумана с прибрежных кустов и высоких трав. Лена смотрела туда, где, должно быть, покоилась пуля. Она вдруг испугалась, закрыла рот ладонью. «Я, я… Я вонзила пулю в реку! Я её ранила! Она течёт, дышит, но ей больно, и она может умереть … через пять дней. Врач вытащил пулю, но не спас. Можно было спасти? Нет? Совсем нет? Нет, нет, нет!» Больно и яростно билось в мозгу это «нет», молотило и гудело, как железом по железу. И всё-таки пронзительно желалось попытаться, извлечь пулю!
Марья Павловна убирала городской пляж. Эта сезонная работа была как нельзя более, кстати, собирались денежки на ремонт квартиры. На пляж она шла вдоль бережка, мимо омута, где как-то утонула девочка. Вдруг музыка привлекла её внимание. Мария огляделась: никого, потом заметила чуть трепещущий на ветерке голубой сарафан, висящий на нижнем суку сосны, под сосенкой сумку, оттуда и звенело. Снова внимательно огляделась, подошла к сумке, нашла телефон и ответила.
— Алё? Хтой-то? Я уборщица на пляжу. Телефон играет, а никого нету, сумка сама лежит. А вы, женщина, кто? Ах ты! Мама, значит! Нету тут никакой девушки, толечко платьице да  сумка. Ладно, я пока не уйду, побуду, посторожу. Не кричите пока, не плачьте! Может, ничего страшного… Всё, отключилась. Вот беда-то!..
Прошло минут двадцать, снова зазвонил телефон. Мария ответила Жене, сказала всё, как есть. И скоро на это место собрались люди: полиция, спасатель с пляжа, родители и брат Лены.   Но раньше других подошёл Женя, сразу понял, что Лена там, в реке, и все это понимали. Женя стал раздеваться, чтобы нырнуть в тёмную глубь омута, и тут звякнули в кармане ключи от Валериной квартиры. Странное чувство, словно он что-то украл, смутило парня. Он взял ключи, скрывая в кулаке, подошёл к висящему на деревце сарафану и незаметно опустил их в оттопыренный карман. В это время уже нырнули в воду двое: брат Лены и спасатель с пляжа. Лену вынес из воды спасатель, длинные волосы держали её за подводную корягу, он еле распутал. Тело девушки положили на подстилку, которую Мария увидела в сумке и расстелила на песке. Подъехала «скорая», и врач констатировал смерть. Правая рука утонувшей была сжата в кулачок, врач разжал его, там оказалась пуля.
Никто ничего не мог объяснить: это случайность, преступление или суицид? Следов борьбы не было, казалось, тихий сон объял строгое бледное лицо. Зачем она поплыла к омуту, что её притянуло туда? Только Женя понял всё. Он смотрел на её, скованные вечным покоем черты, поражался её похожести с погибшим другом, понимал, что она не сама, потому что не могла не поехать на похороны. Нет, её неотвратимо тянуло снова на то место, где она услышала страшную весть, чтобы осознать, поверить. И тянула её туда пуля. Пуля!