Жуткий город

Книга Первая

Часть I

  В один прекрасный день, возвращаясь домой, я увидел, что в почтовом ящике что-то лежит. Так как очень редко в нашем ящике появляются письма, то мы всегда спешим их оттуда достать и скорее прочитать. Я не стал медлить, быстро открыл замочек и извлёк конверт. На месте адреса отправителя стояла большая гербовая печать: «Администрация города Угрюмовска Республики Коми Российской Федерации». Поскольку раньше я и не подозревал о существовании никакого Угрюмовска, то для меня было загадкой содержимое этого письма. Вскрыл конверт. Внутри оказалась тонкая жёлтая бумажка, на которой было написано следующее: «Уважаемый тов. Ефимов Д.С.! С прискорбием сообщаем вам, что ваша дальняя родственница Мария Петровна Кошкина, одинокая пенсионерка, проживавшая в нашем городе, скоропостижно скончалась. Перед смертью она просила найти ближайшего своего родственника и передать ему всё её имущество: однокомнатную квартиру по адресу: Коми АССР, г. Угрюмовск, ул. Ленина, д. 12, кв. 5.; сарай напротив дома и всю мебель и вещи, находящиеся в квартире. За ключами от квартиры обращайтесь в Угрюмовский горисполком – пл. Ленина, д. 1».
  Вечером я посовещался с родителями и решил поехать туда и вступить в наследство, возможно даже, если мне там понравится, я останусь жить в этом Угрюмовске. Мне давно хотелось поселиться в небольшом спокойном городке, так как жить в огромном мегаполисе со всеми его «прелестями» – пробками, толпами невоспитанных дебилов и ненавистной разноцветной рекламой, висящей всюду, было просто невыносимо. Я люблю тишину и покой, но даже ночью соседи, сходя с ума, орут, визжат и не дают ни философствовать, ни спать. А в маленьком городке, как мне казалось, должно быть спокойнее.
  Через неделю я выехал. Ехал больше суток. В поезде было очень скучно, за окном беспрерывно лил дождь. Соседей по купе у меня не было, и я всю дорогу лежал на верхней полке и дремал. Рано утром, на следующий день моего путешествия, поезд прибыл на станцию «1527 километр». Станция представляла собой всего один домик, в котором живёт стрелочник. Рядом находилась стрелка и переезд через просёлочную асфальтовую дорогу, которая как раз и ведёт в Угрюмовск.
  Мне предстояло идти почти двадцать километров под холодным осенним дождём. Немного постояв под козырьком домика, я двинулся в путь. Дорога всё время шла под уклон, и идти было легко. Часа через два вдалеке, в низине, показался город. Сквозь густую растительность позеленевшие ото мха крыши домов были едва видны. По левую сторону от дороги я заметил старый, заросший мхом забор. Пройдя вдоль него десятка с два метров, я увидел скрытые за кустами ворота, над которыми висели железные, поеденные ржавчиной буквы: «Городское Кладбище». За воротами виднелись старые памятники и кресты, опять же поросшие мхом. От земли медленно поднимался серый пар. С кладбища пахло сыростью и затхлостью, также в воздухе присутствовал слабый сладковато-приторный запах разложения. Меня охватил лёгкий ужас. Постепенно он перерастал в настоящий страх. Гробовую тишину нарушали только удары капель дождя об листья деревьев, да мои шаги. Уже бегом, вприпрыжку, я старался быстрее покинуть это жуткое место. Минут за десять добежал до города, но там было так же жутко: серые, каменные двухэтажные дома утопали в пышной растительности, их стены украшал мох и грибок. Мох вообще рос здесь буквально везде, и в неограниченном количестве. Тёмные глазницы окон выглядывали из-под густорастущего дикого винограда. На обшарпанных стенах висели поржавевшие, едва различимые таблички с номерами домов и названиями улиц. Кое-где стояли толстые чугунные столбы уличного освещения с массивными ржавыми украшениями в виде цветов с разными завитушками, поражающими своей жутковато-мрачной красотой. Город действительно оправдывал своё название – серый, угрюмый, безлюдный. По пути в администрацию я так и не встретил ни одного человека. Но, безусловно, люди здесь жили, так как в некоторых окнах горел свет.
  На крошечной площади стоял всё такой же угрюмый двухэтажный дом. Над огромной дверью висело несколько табличек: «Городской Совет», «Почта», «Магазин», «Милиция», «ЖКО». Зайдя вовнутрь, я увидел лестницу на второй этаж и две двери. Первая, с надписью «Магазин», была наглухо закрыта, рядом с ручкой висел большой амбарный замок. Дверь почты была приоткрыта, оттуда слабо пробивался в тёмный коридор лучик света от электролампы. Я поднялся на второй этаж. Там был длинный коридор и несколько дверей. Все двери закрыты. Кроме горсовета, милиции и ЖКО, там располагался горком КПРФ и ещё несколько глухих дверей без табличек.  Постучав в комнату горисполкома, я потянул ручку. Дверь с противным скрипом медленно открылась. В небольшой полутёмной комнате стояло два стола, за одним из которых сидел немолодой мужчина в сером пиджаке. Я с ним поздоровался и показал бумажку, которую мне прислали. Надев очки, чиновник с серьёзным видом стал читать.
  – А-а! Родственник Марьи Петровны! Ну здравствуй! – сказал он.
  Минут двадцать председатель писал какую-то бумажку, потом я в ней несколько раз расписался, мужчина поставил печать и вручил бумажку мне:
  – Ну, вступай в наследство! Поздравляю!
  Далее он достал из большого, массивного серого сейфа связку старых поблёкших ключей и протянул мне.
  – Прошу прощения, а где эта квартира находится? – спросил я.
  – Ленина 12, квартира 5! Иди, постучишь там соседям, они люди хорошие, всё расскажут, покажут! – улыбаясь, сказал председатель горисполкома.
  Сжимая в руке холодный металл ключей, я пошёл в свой новый дом. По пути разглядывал мрачную безлюдную улицу, заросшие мхом постройки.
  «– Интересно, мой дом такой же страшный?» – подумал я.
  В светло-серой дымке тумана, в объятиях дикого винограда показался, наконец, дом №12. Он практически ничем не отличался от остальных, был серым, огромным и жутким. Большие окна были окружены тяжёлыми, каменными барельефными украшениями, под сводами крыши имелись такие же украшения, но выполненные немного в другом стиле.
  Захожу во двор, задевая головой ветку дикого винограда, свисающую с трубы газопровода. Во дворе – тишина. Ни детей, ни вездесущих кусачих собак. Только кусты и деревянные сарайчики, забитые хламом, который не уместился в квартирах. Между подъездами расположена красивая резная беседка, выкрашенная известью. Аккуратная асфальтовая дорожка ведёт прямо к дому. Подъезд самый обычный, с деревянной двойной дверью, массивным каменным козырьком над ней и тусклой лампой в плафоне. Дёргаю ручку подъездной двери. Заперто! Минут пять я стучал.  Глухо, как в танке! Но всё же дверь отворяется. Из довольно хорошо освещённого подъезда на меня в упор сверлящим взглядом уставились глаза пожилой, но весьма бодрой бабульки.
  – Здрасти! – говорит она.
  – Здравствуйте, – отвечаю я ей, – я родственник Марии Петровны Кошкиной из пятой квартиры...
  – А-а-а! – обрадованно произнесла старушка. – Проходите, проходите! А то мы уж думали, никто не приедет!
  Когда я зашёл, бабулька пропустила меня вперёд и, вернувшись к двери, быстро закрыла её на ключ.
  – А что вы дверь в подъезд закрываете, бандитов что ли здесь у вас много? – спросил я.
  – Что ты! Какие бандиты? Да в нашем городе за последние пятьдесят лет не случилось ни одного преступления! А дверь закрываем, чтобы не дуло и чтобы спокойней было... – как-то настороженно произнесла соседка.
  Квартира находилась на втором этаже. На большой дубовой двери висела бумажка с печатью. Достаю ключ, вставляю его в замочную скважину и поворачиваю. Замок открывается, я медленно тяну дверь на себя:
  – Извините, вы не могли бы зайти со мной, рассказать о моей родственнице? – спросил я соседку, почувствовав какой-то лёгкий ужас перед открывшимся мне темноватым помещением.
  – Да, конечно! Кстати, будем знакомы, Маргарита Васильевна!
  – Очень приятно, Дмитрий Сергеевич – ответил я.
  Небольшая уютная квартирка с необычайно высокими потолками была чисто убрана. В квадратном коридоре пять дверей: входная, в ванну, в туалет, в комнату и на кухню. На стенах под потолком красивые декоративные арки с лепными украшениями. В ванной комнате все стены покрыты плиткой, правда старой, но красивой. Сама ванна здоровенная, чугунная. Туалет по площади не уступает ванной комнате, в центре стоит унитаз, а за ним, на высоченной трубе, большой железный бачок, с которого вниз свисает тонкая верёвочка с керамической ручкой. Кухня тоже большая – метров двенадцать, на ней стоит старая газовая плита, колонка, и кухонная мебель, тоже старинная, может даже антикварная. В комнате располагался огромный старый сервант, диван, два кресла, большой шкаф с книгами, посудой и какими-то фигурками. В углу, за ширмой – кровать. На кухне и в комнате огромные высокие окна, из них видно мрачную улицу и безликий соседний дом, заросший диким виноградом. Также имеется и балкон, на полу которого целая куча жёлтых листьев, а перила поржавели и обросли мхом.
  «– Да, мрачная квартирка... И город этот какой-то страшный, на улицах – ни души...» – подумал я.
  – Знаете, Дмитрий Сергеевич, Мария Петровна жила здесь с 1934 года. Её родители, мать и отец, служили в ОГПУ, были идейными борцами с контрреволюцией. Случилось так, что их в начале 30-х убили бандиты – местные кулаки, не смирившиеся с раскулачиванием. В возрасте десяти лет Мария въехала в эту квартиру вместе со своим дядей. В 1941 году дядю забрали на фронт, откуда он так и не вернулся. С тех пор Мария Петровна жила одна, почти ни с кем не общалась, была очень замкнутой. До последнего своего дня ходила она на работу в горсовет, где служила бухгалтером.
  – Значит, этот дом построили в 1934 году? – спросил я.
  – Да. Все дома в нашем городе были построены ещё до войны...
  – Скажите, Маргарита Васильевна, – спросил я, – а почему на улицах людей нет? Народ будто боится чего-то, прячется... Или мне просто так показалось...
  – Я и сама не знаю точно, но в нашем городе есть свой неписаный закон – выходить на улицу только в случае крайней необходимости, и то стараться быстрее прошмыгнуть туда и обратно. У нас не принято всё свободное время просиживать на лавочках, даже дети, и те предпочитают играть дома. Наверное, всё дело в том, что в этих краях, если слушать местные легенды и байки, обитает нечистая сила. Многие приезжие часто видят привидений и болотных духов, разные необъяснимые явления, но я во всё это не верю, просто привыкла уже сидеть дома и вязать...
  – Да, интересно... – произнёс я. – А скажите, здесь у вас где-нибудь можно устроиться на работу?
  – А вы что умеете делать?
  – Да всё понемножку: и дворником могу и почтальоном.
  – Кстати, на нашу почту требуется водитель, слышала случайно об этом, когда письмо сестре отправляла. Правда, машина у них довольно необычная – колёса от мотоцикла, мотор электрический, и выглядит как-то странно. Ночью её подсоединяют к розетке, она заряжается и весь день может ездить.
  – А что же за модель такая? – удивился я.
  – Да шут её знает, самоделка какая-то. Один местный умелец собрал и подарил почте: жалко ему было почтальонов, которые каждый день ходили пешком в район. Сначала он сам на ней и работал, да умер года два назад. Так и стоит машина в гараже – никак не найдут нового водителя. Все местные жители работают на лесопилке, безработных нет. Так что давай, устраивайся, зарплата хорошая – восемьсот рублей!
  – То есть, восемьсот? Нигде уж нет таких низких зарплат! Я же с голоду помру!
  – Это у вас там она считается низкой, в больших городах. А здесь все зарплаты такие. Ты знаешь, какие у нас цены? Колхоз «Серп и молот» предоставляет нашему магазину почти даром все продовольственные товары. Безо всяких посредников, сразу напрямую с колхозных мясомолочных фабрик. Городской совет за это поставляет колхозу пиломатериалы с лесопилки, тоже по низким ценам.
  – Как тут всё запутано! – сказал я.
  – Просто у нас всё для людей сделано, а не для наживы торговцев... Даже мебель и бытовые приборы в магазине имеются – ещё по старым советским ценам. Завезли в своё время на склад этого добра – всё никак не кончится.
  – А как обстоят дела с другими товарами, которые колхоз не производит? – спросил я.
  – Всё есть, как и в любом магазине в большом городе. Товаровед из райцентра привозит на телеге. Только цены остаются низкие, советские.
  – Интересно! Как же так получается?
  – Ну, тут я тебе вряд ли смогу что-то объяснить, не сильна я в экономике и финансовых вопросах. Вот Мария покойная, родственница-то твоя, лихо в таких делах разбиралась... Скажу лишь, что заведующая магазином и товаровед умеют как-то крутиться-вертеться, закупать всё без посредников по низким ценам...
  – Просто здорово! И сколько же, к примеру, у вас стоит хлеб?
  – Пятьдесят копеек буханка белого, пятьдесят пять – чёрного. И батон столько же.
  – А чего же магазин закрыт? Кажется, что его дверь уже сто лет не открывали!
  – Магазин у нас работает только по субботам, издавна так заведено, все привыкли. А двери действительно сто лет – дом построен до революции.
  – Интересно! Где же тогда хлеб брать всю неделю, пока магазин закрыт? – не унимался я.
  – Каждый день из колхозной пекарни на нашу площадь приезжает телега с хлебом, только там он дороже на десять копеек...
  Ещё немного посидев у меня, соседка ушла к себе. У неё квартира рядом с моей. Я ещё раз всё осмотрел, облазил все ящики и стал раскладывать свои вещи. На улице незаметно стемнело. Я доел пирожки, которые мама дала мне с собой, и начал уборку. Вдруг из полутёмного коридора раздался негромкий, глухой звонок.
  «– Это не в дверь» – подумал я.
  Звонок раздался ещё раз. Я вышел в коридор и увидел на стене в углу большой чёрный телефон, тускло поблёскивающий в свете лампы.
  «– Кто же мне может звонить, ведь номера-то даже я сам не знаю?».
  Обождав ещё пару секунд, я взял трубку:
  – Алло!
  – Дмитрий Сергеевич! – раздалось сквозь слабое шипение в динамике. – Не пугайтесь, это я, Маргарита Васильевна! Я хотела бы пригласить вас на чашку чая!
  – Ладно, я сейчас зайду, – ответил я соседке.
  Положив трубку, я подумал: «Да, какая заботливая бабулька!», и вышел в подъезд. Там по-прежнему светло и тихо. Звоню к соседке. Дверь тотчас же открывается.
  – Дмитрий, я решила вас познакомить со всеми соседями из нашего подъезда, ведь мы здесь все живём, как одна семья!
  Я захожу в её квартиру. Коридор здесь длиннее, чем у меня, и комнаты две. В гостиной за столом с белой накрахмаленной скатертью сидят дед с бабкой, рядом мужчина лет пятидесяти и женщина такого же возраста.
  – Знакомьтесь, это наш новый сосед – Дмитрий Сергеевич! – произнесла как-то торжественно Маргарита Васильевна.
  – Очень приятно, – ответил мужчина, – Николай Пантелеймонович из первой квартиры.
  – А я, – сказала женщина, – Елена Петровна из второй!
  – Меня зовут Иван Васильевич, а это моя жена Валентина Валентиновна, – представился дед, –мы из четвёртой квартиры.
  – Мне тоже очень приятно! Будем знакомы! – сказал я. – А что, в третьей квартире никто не живёт?
  – Нет, – ответил Иван Васильевич, – там раньше жил Николай Иванович, милиционер бывший, ветеран. Да помер уж давно, лет двадцать, наверное, пустует квартира...
  Соседи оказались очень хорошими людьми. Они словно были людьми из прошлого, как в старых советских фильмах. Общаясь с ними, я узнал много интересного об истории города, об истории нашего дома. Угрюмовск, оказывается, был основан в девятнадцатом веке. Поселились здесь, в основном, мелкие купцы, промышлявшие торговлей лесом и разные не особо богатые люди дворянского рода. Построили они каменные особнячки, отличавшиеся очень красивым, вычурным оформлением, обилием лепнины. Жили эти люди хорошо... Разумеется, были у них и наёмные рабочие, которые выполняли самую грязную, черновую работу. После революции богатых раскулачили, и бедные заселили их дома. В период коллективизации была восстановлена лесопилка, город стал развиваться: построили новые дома, больницу, проложили дорогу через болото. После войны в Угрюмовск переехало много молодых семей.  Но в пятидесятых развитие остановилось. Город признан неперспективным. С тех пор в нём ничего не изменилось. А нашему дому уже за семьдесят, но, по словам соседей, он ещё столько же простоит. Строили его, как говорится, на века, из крепких каменных блоков. Несмотря на то, что город стоит на болоте, за всю его историю не рухнул ни один дом! А город назван Угрюмовском отнюдь не потому, что в нём всегда пасмурно и угрюмо, назвали его в честь основателя – дворянина графа Угрюмова, который построил здесь, в болотах, лесопилку. Кроме того, соседи рассказали мне одну не очень приятную вещь: город связан с внешним миром только посредством телефонной связи – старым кабелем, который протянули сюда в 1947 году. Ни телевидение, ни радио угрюмовчанам не доступны, ведь город расположен в низине, куда почти не попадают радиоволны.
  Просидели мы в гостях у Маргариты Васильевны до поздней ночи. Вернувшись в свою квартиру, я принял душ и лёг спать. На улице моросил дождь. Тишина стояла такая, что было слышно даже биение собственного сердца. Я медленно погружался в сладкую дремоту, как вдруг сквозь сон услышал какой-то скрип. Страх мгновенно овладел мной. Я вскочил и уже было собрался включить свет, как звук снова раздался.
  «– Это открылась дверь на кухню» – подумал я.
  Спустя какое-то время послышались тяжёлые шаги. Кто-то приближался к двери в комнату. Я выглянул из-за ширмы и пристально уставился на дверь. Раздался противный скрип, но дверь осталась неподвижной. Ждать, что будет дальше, я не стал и решительно бросился к выключателю. Когда во всех комнатах был зажжён свет, мне стало спокойней. Странные звуки прекратились. Ещё раз я всё обошёл, проверил все замки и задвижки на окнах, убедился, что все эти звуки мне послышались из-за того, что я устал и переутомился. Но ложиться спать всё равно было страшно. Вдруг правда привидение?.. Но всё же страх постепенно слабел, меня тянуло залезть под тёплое одеяло и, уютно укрывшись, сладко заснуть. Глаза уже слипались, я медленно впадал в дремоту.
  «– Ладно, чёрт с ним, с привидением, пойду спать!» – подумал я, выключив везде свет и упав без чувств на кровать.
  Утро было таким же серым и унылым. Я проснулся, немного понежился в постели и встал. В квартире было довольно холодно, хотя батареи горячие. Я на всякий случай осмотрел комнаты, но всё было в порядке, никаких признаков вторжения. Чтобы поднять настроение, я негромко стал напевать песенку про Ленина.
  На кухне, напротив стола висело большое старинное зеркало. В нём отражался сам стол, тот, кто за ним сидит, и дверь в коридор. Прямо за завтраком, глянув в него, я чуть не подавился: сзади меня стоял кто-то в сером плаще, изображение расплывалось, было нечётким.
  «– Это моя родственница!» – с ужасом подумал я.
  Оглянулся – никого нет, смотрю в зеркало – а она опять там! Бросив недопитый чай, я снял зеркало и отнёс его в подъезд. Потом взял ключ от сарая и спрятал эту жуткую вещь там, среди старого хлама. Было ясно, что привидение приходило из зеркала, но теперь беспокоить оно меня не будет.
  «– Вот это да! – подумал я. – Настоящее привидение! А может, просто померещилось...».
  Допив чай, я пошёл устраиваться на работу. На улице стоял туман. Дождь прекратился. Кое-где в окнах горел свет, из труб на крышах поднимался серый дымок. Оглядываясь и озираясь, я медленно шёл к почте. Вдруг вдалеке показался свет фар какой-то машины.
  «– Откуда здесь машина? Здесь ведь даже «скорая помощь» и то не машина, а телега, запряжённая кобылой!» – успел я подумать.
  Тут непонятная конструкция на шести колёсах подъехала ко мне. Сидящий спереди мужичок сказал:
  – Драсти! Вы, я смотрю, не местный? Недавно сюда переехали? Будем знакомы – Юрий Петрович, слесарь ЖКО.
  – Очень приятно, Дмитрий Сергеевич. – ответил я. – Кстати, как вы догадались, что я не местный?
  – Здесь у нас все всех знают, город-то маленький. – сказал Юрий Петрович. – Новые люди всегда на виду, их сразу можно отличить. А вы садитесь, я вас подвезу!
  Мусоровоз состоял из кузова в три-четыре метра длиной, мотоциклетных колёс и водительской кабины, полуоткрытой, с большим сидением от автобуса. Хитроумное устройство приводилось в движение при помощи велосипедных педалей. Мотора никакого нет.  Я сел рядом с водителем, и он медленно тронулся.
  – Вас куда подвести? – спросил он.
  – Да я с вами прокачусь до помойки, город посмотрю, если можно.
  – Пожалуйста! Посмотрите наши достопримечательности!
  С виду неповоротливая и тяжёлая машина вписывалась во все повороты и ехала довольно быстро. Управлял ей водитель очень ловко. Остановившись у бачков с мусором, он вышел и стал крутить какую-то ручку сбоку. Из-под кузова вылезли две длинные скобы и подцепили бачок. Потом мусорщик начал крутить другую ручку, и бачок стал подниматься. Когда мусор вывалился в кузов, мужчина повторил все процедуры в обратном порядке. Вычистив так несколько бачков, мы поехали на свалку. А свалка находилась за городом, в небольшом овражке. Вокруг овражка был лес и только крошечная площадка для мусоровоза. Мусорщик ловко развернулся, проехав по самому краю обрыва, и затормозил. Потом, с помощью такой же ручки он поднял кузов, и мусор улетел в овраг.
  – Слушайте, Юрий Петрович, вы меня до почты не довезёте? – спросил я.
  – Да с удовольствием! – ответил мусорщик. – Люблю пассажиров возить, с ними веселее! А вы на почту по какому вопросу, уж не на работу ли устраиваться?
  – Именно, – ответил я с удивлением, не став спрашивать, как он догадался.
  – Ну-ну, коллектив там замечательный! Передавайте привет Катерине Николаевне!
 Мусоровоз плавно тронулся и резво покатил к городу. Миновав какую-то глухую окраину с утопающими в дымке тумана домиками, Юрий Петрович дворами вывез меня к площади Ленина. Мусоровоз остановился прямо перед входом в здание горсовета. Я поблагодарил водителя и пошёл внутрь. Почта представляла собой небольшое помещение, состоящее из двух комнат: в первой находилась касса, телефоны, абонентские ящики, в общем, всё, чему положено находится на почте. Во второй комнате – склад и сортировочный отдел. За столом перед кучей писем и газет сидели две женщины.
  – Здравствуйте, – говорю я, – мне сказали, что вам требуется водитель.
  Женщины изучили меня внимательным взглядом, и одна из них, которая постарше, сказала:
  – Да, требуется. А вы что, недавно в нашем городе?
  – Со вчерашнего дня, – проговорил я слегка обиженно. – А что, это имеет какое-то значение?
  – Да нет, просто вижу, вы человек здесь новый, интересно знать, кто вы и откуда, – ответила начальница почты.
  Немного им про себя рассказав, я написал заявление, автобиографию. Мои новые коллеги действительно оказались хорошими, приятными в общении людьми. Ту, которая постарше, звали Катерина Николаевна, она была заведующей. А ту, что моложе, почтальонку – Мария Ивановна.
  Я оформился и теперь с завтрашнего дня выхожу на работу! Сразу получил ключи и решил взглянуть на машину. В деревянном сарае за зданием горсовета, впритирку к стенам, стоял небольшой белый фургончик с надписью «почта». По расположению окон, дверей и по своей форме он напоминал УАЗик. Сзади у машины торчал провод, вставленный в розетку.
  «– Ух-ты, прям нанотехнологии!» – улыбнулся я.
  Приоткрыв дверцу, я протиснулся вовнутрь. В салоне оказалось довольно уютно: потолок и стенки обшиты старенькой клеёнкой в цветочек. Такие клеёнки обычно стелют на кухонные столы. Сиденья мягкие, по всей видимости, сделанные из старых домашних кресел. Панель управления была предельно проста. На ней имелся спидометр, вольтметр, амперметр и несколько тумблеров, включающих фары, габариты и свет. Вместо замка зажигания была большая красная кнопка «Сеть», замыкающая силовую цепь электромобиля. Коробки передач, естественно, нет. Однако, скоростей на машине всё же имелось несколько. Возле сиденья установлен небольшой рычажок с надписью «об/мин», регулирующий обороты двигателя. Три позиции вперёд, одна нейтральная и одна задняя. На полу, как в дорогих иномарках, только две педали. Ещё имелся вентилятор, отопитель, радио и индикатор зарядки конденсатора – маленький приборчик, похожий на вольтметр. Сейчас включать машину я не стал, закрыл гараж и пошёл домой.
  После обеда я немного поспал и решил убраться на балконе. Собирая листья в пакет, наткнулся на какую-то тетрадь. Её страницы изрядно полиняли, но кое-что прочитать можно. Содержание тетрадки меня особо не заинтересовало – там были какие-то стихи. Положив её на подоконник, я закончил уборку и зашёл обратно в квартиру. Попив чаю, стал разбирать в шкафах. Занятие это мне очень понравилось, в шкафах было много интересного: старые пластинки, книги, различные старинные вещи.
  За интересным занятием я не заметил, как стемнело. Но спать чего-то не хотелось. В комнате громко тикал будильник, на улице капал дождь. Я увлёкся размышлениями на разные философские темы и пролежал полночи с открытыми глазами. Часа в четыре уснул. Казалось, только закрыл глаза, как вдруг громко и противно зазвенел будильник. Его стрелки показывали ровно семь.
  Настроение с утра у меня было хорошее, ведь мне предстояло весь день рулить! Я не садился за руль машины уже года три. И только при одной мысли о вождении я приходил в восторг. Быстренько позавтракал кашей собственного приготовления и побежал на почту. На улице было прохладно, на опавших листьях уже появился иней, тонкий ледок сковал все лужи. На небе туч было меньше, чем обычно, кое-где проглядывало солнце. Такая погода бывает здесь всего несколько раз в год! Обычно на улицах серо и уныло.
  Мои новые коллеги, наверное, ещё завтракали, я пришёл первым. Открыл гараж и не спеша сел в машину. Стрелка индикатора показывала максимальное значение, конденсатор заряжен полностью. Я включил сеть и аккуратно нажал на педаль хода. Резким рывком машина легко тронулась и выкатилась из гаража. Лёгкий руль отлично лежал в руках, управляемость была прекрасной. Объехав здание почты, я остановился у входа. Минут через пять пришли заведующая и почтальонка.
  Рабочий день пролетел, как одна минута. Сначала мы с Марией Ивановной развезли почту по домам, потом съездили на лесопилку и в колхоз «Серп и молот». После обеда я ездил в райцентр за свежей почтой. Часа в три меня отпустили домой. Работа мне очень понравилась. Машину, хоть и ездит она не так быстро, водить приятно и легко. Самое главное, что здесь не надо надрываться физически или умственно – сиди спокойно, да крути баранку.
  На следующий день работу я закончил ещё до обеда. А после обеда моя соседка Маргарита Васильевна сводила меня к старому кладбищу и показала могилку моей родственницы. Пройдя по узким, мрачным кладбищенским аллеям Царства мёртвых, я увидел под огромным дубом пирамидообразный железный памятник, стоявший прямо на холмике. На фотографии я узнал ту самую бабульку, которую видел у себя на кухне, в зеркале.
  – Жуткое тут местечко, может пойдём отсюда? – сказал я.
  Но Маргарита Васильевна решила провести для меня экскурсию. Часа два мы бродили по затенённым аллеям кладбища, вдыхали запах сырой могильной земли и рассматривали обомшелые, страшные памятники. Здесь лежали все основатели города: купцы, помещики, дворяне – их могилы украшали массивные каменные монументы с лепными украшениями, статуями и крестами. Сразу же за ними покоились революционеры – это легко угадывалось по совсем иному оформлению памятников, украшенных звёздами, серпом и молотом. Дальше, в глубине кладбища, находились самые современные захоронения. В самом его конце, у ограды, была могила Марии Петровны.
  От такой прогулки мне стало немного не по себе. Старое мрачное кладбище навевало жути.
  «– Какая храбрая бабулька, не боится тут разгуливать, – подумал я, – я сроду бы не зашёл сюда один, а она регулярно посещает кладбище, да ещё за несколькими могилками ухаживает».
  С кладбища мы пришли уже вечером. Я доел остатки жареной картошки, помылся и лёг спать...

Часть II

  Всю ночь меня мучили кошмары: снилась мне моя родственница, восставшая из могилы, какие-то черти и кладбище, полное оживших мертвецов. Утром, проснувшись, я почувствовал жуткую слабость, в горле пересохло, голова гудела.
  «– Что такое, вроде вчера не пил?» – думал я.
  Померив температуру, я ужаснулся – 38 и 5!  Хорошо, что сегодня суббота. К вечеру состояние моё ухудшилось. Появились галлюцинации, голова кружилась и страшно болела. Часов в девять в гости ко мне зашёл Иван Васильевич:
  – Здравствуй, Дима! Ну как, не желаешь завтра за грибами? – сказал он.
  – Какие грибы? У меня температура тридцать девять, – ответил я измученным голосом.
  Тут же ко мне сбежались все соседи. Кто-то вызвал «скорую». Через некоторое время к дому подкатила телега с красными крестами, запряжённая старой клячей. В квартиру вошла пожилая бабулька в белом халате и с висящим на шее фонендоскопом. Осмотрев меня, она сказала:
  – У вас грипп, нужна госпитализация, собирайтесь, поедем в больницу!
  Телега, похожая издалека на картонную коробку, громко скрипя несмазанными колёсами, медленно катилась по ночным улицам. В длинных узких щелях в крыше виднелось тёмное небо, изредка мелькали тусклые фонари. В больницу меня привезли в полночь. Телега остановилась на маленькой асфальтированной площадке перед входом. Бабулька-фельдшер помогла мне вылезти из кареты «скорой помощи» и повела вовнутрь громадного каменного здания больницы. За тяжёлой дубовой дверью со стеклянными окошечками я увидел просторный вестибюль. Посреди зала стояли толстые мраморные колонны, на стенах виднелись покрытые слоем пыли лепные украшения в виде чаши, обвитой змеёй. Помещения больницы просто поразили меня своими размерами – потолки, наверное, метров восемь высотой, коридоры длинные, с множеством поворотов и дверей разных размеров. И всё какое-то мрачное, тусклое, зловещее. Даже освещения толком не было – на огромный коридор – две-три маломощные лампочки. Повсюду, притаившись в разных тёмных углах, стояли старые каталки, массивные железные шкафы для лекарств, различные непонятные предметы. Наконец, меня привели в палату. Она располагалась на втором этаже здания и представляла собой небольшую комнатку, в которой стояла металлическая кровать, страшный белый шкаф со стеклянными окнами и тумбочка. Окно, высотой выше человеческого роста, было слегка прикрыто двумя занавесками, между ними образовывалась узкая тёмная щёлка, через которую виднелось поблёскивающее в свете лампочки оконное стекло.
  Больница отделена от города большим старым парком, и чтобы до неё добраться, надо идти через него по узкой дорожке, по обеим сторонам которой находятся непроходимые заросли. В этом парке установлено несколько памятников героям Гражданской войны, лётчикам, разбившимся здесь неподалёку в тридцатых годах. Также там есть старые ржавые аттракционы, карусели и горки, затерянные где-то в лабиринтах замысловатых дорожек и аллей, спрятанные от постороннего взгляда.  Больницу, парк и город окружает болото с множеством мелких островков. От здания до трясины – не более пятисот метров густых зарослей старого леса. Место это довольно жуткое, особенно если воспринимать всерьёз все легенды и байки про чёрных болотных духов и призраков. Но сейчас мне было не до них. Голова, точно свинцом налитая, клонилась к подушке. Перед глазами плыли какие-то волны, смертельно хотелось спать.
  Мне сделали укол, дали несколько таблеток. Уснул я быстро, но спал недолго – глубокой ночью, часа в четыре, проснулся. В палате было темно, едва различались очертания предметов. Стёкла шкафа тускло поблёскивали в свете луны. Тишина стояла гробовая. Ужасно захотелось пить, я медленно встал с кровати и подошёл к двери. От тишины звенело в ушах, никаких характерных для больницы звуков слышно не было, как будто бы все вымерли. После тёмной палаты коридор показался мне ярко освещенным. Стены, покрашенные до половины тёмно-синей краской, блестели каким-то зловещим светом. В обоих концах коридора была кромешная тьма, хотя люстры висели везде. Несмотря на заложенный нос, я учуял запах лекарств, хлорки и ещё чего-то непонятного. Идти искать воду было страшно. Я немного постоял в дверном проёме и, не решаясь позвать медсестру, пошёл сам, нервно оглядываясь. Дойдя до поворота, увидел за ним стол с разбросанными бумажками и настольной лампой. Над столом висела заляпанная побелкой табличка «Пост». Я включил лампу и увидел на столе журнал, в котором были записаны все больные с этого этажа. Против всех фамилий была корявая надпись «Выписан», в самом конце нахожу свою фамилию.
  «– Так что же это получается, я один здесь что ли? Бросили меня одного! А вдруг тут привидения или покойники из морга ходят?».
  Стало так страшно, что я бросился по лестнице вниз и направился к выходу. У самой двери меня кто-то окликнул:
  – Больной! Вы куда?
  Обернувшись, я увидел сидящую за столом молодую рыжеволосую медсестру в очках с толстенными линзами.
  – Что же вы меня там одного положили?!
  – А с кем вас надо класть? Вы на сегодня единственный пациент, вчера вообще никого не было.
  – А вы что, одна здесь сидите всю ночь и не боитесь?
  – Да чего мне бояться, я уже привыкла каждую ночь здесь дежурить, – с улыбкой произнесла девушка. – А вы идите, ложитесь, вам нужно спать.
  Медсестра отвела меня в палату, потом, отыскав в шкафу кружку, пошла за водой. Её негромкие шаги растаяли где-то в лабиринтах больничных коридоров. Но спустя пару минут девушка вернулась.
  – Удивляюсь, как вы не боитесь здесь разгуливать, ведь тут ни милиции, ни сторожа, двери стеклянные, здание огромное, в десяти местах могут залезть.
  – Если об этом постоянно думать, то действительно будет страшно; вот возьмите кружку.
  Я напился воды и стал расспрашивать медсестру про привидений и духов, которые здесь, возможно, обитают. Ирина (так зовут медсестру) успела рассказать только про ожившего «мертвеца», которого живьем случайно заперли в морге.  Вдруг внизу на посту зазвонил телефон. После таких рассказов идти туда было страшно. Медсестра, делая вид, что не боится, зажгла свет и пошла вниз. Я догадался, что теперь и ей стало не по себе. Спустя всего минуту она вернулась:
  – Звонили из милиции, в больнице сработала сигнализация, знаешь где? Я сейчас смотрела на пульт – кто-то открыл дверь в морг! – запыхавшимся голосом проговорила Ирина.
  – А там кто есть?
  – Есть. Два покойника.
  – Слушай, Ирина, а милиция когда приедет?
  – Никто не приедет. Участковый у нас ленивый, говорит, что утром разберётся, скорее всего, что-то сломалось, ведь сигнализация старая.
  – А если не сломалось?
  – Возможно, и правда там кто-то ходит. Ни разу ещё подобного не было. Сигнализация стоит здесь лет пятьдесят и ни разу не срабатывала, по крайней мере при мне.
  Откуда-то снизу неожиданно раздался странный гулкий звук, будто что-то тяжёлое упало на каменный пол. Ирина вскочила и быстро закрыла дверь на задвижку.
  – Может, пойдём проверим? – спросил я. – Вдвоём не так страшно.
  – Я боюсь туда идти... Возможно, в самом деле мертвец встал, ведь ни на окнах, ни на входных дверях сигнализация не сработала, значит проникновение извне исключено.
  Но сидеть и трястись от страха до самого утра я не собирался. Надо было решиться и пойти туда, вниз, проверить, закрыта ли дверь морга. В этот момент я совсем забыл про свою болезнь. Да и она особо себя и не проявляла. Чтобы не позволить страху окончательно овладеть мной, я встал с кровати и подошёл к двери. В мёртвой тишине был слышен какой-то свист. Походив по палате туда-сюда, я, наконец, решил пойти вниз, но не один, а с Ириной. Хотя, конечно, в случае чего она меня не спасёт, но с ней мне будет спокойней. Минут десять я её уговаривал. Ирина сначала не хотела идти ни в какую, тогда я напомнил ей, какая она была смелая полчаса назад.
  В итоге мы всё же пошли вниз, к моргу. Я вооружился на всякий случай шваброй. По мере нашего приближения усиливался непонятный свист и наш страх. И вот мы стоим в коридоре на первом этаже, за поворотом будет видно дверь морга. Но выглянуть оказалось очень непросто. Я, хоть в бога не верил, несколько раз зачем-то перекрестился и, шагнув вперёд, выглянул. Ужас меня мгновенно парализовал – дверь открыта настежь и оттуда, из темноты идёт пар. Я повернулся к Ирине:
  – Наверное, кто-то оттуда вышел! Дверь открыта, внутри темно и видно какой-то пар.
  Медсестра побледнела, глаза её буквально выкатились на лоб от ужаса. Мы тут же бросились к телефону.
  – Алло, милиция! В морге кто-то есть! – Ирина кричала во весь голос.
  Но на том конце провода сонный участковый ответил, что приедет примерно через полчаса. Мы оделись и вышли во двор. И, как оказалось, не зря – в больнице тут же погас свет. В кромешной тьме стояли мы в маленьком больничном дворике, окружённом кустами. От земли медленно поднимался серый пар. Пахло болотом, лягушками и сыростью. Вдруг вдалеке показались огоньки, послышался шум мотора. Через несколько секунд к нам подъехал милицейский мотоцикл «Урал». Толстый «Анискин» легко спрыгнул с сидения и, доставая пистолет, спросил:
  – Кто у вас там ходит? Зачем свет потушили?
  Милиционер явно был не в духе, чувствуется, что до того, как сработала сигнализация, он сладко спал на печке.
  Войдя внутрь, участковый пощёлкал кнопками выключателя. Свет не зажигался. От этого стало ещё страшней. Но храбрый милиционер, сжимая в руке пистолет, пошёл на ощупь – фонарика у него не оказалось. Налетев в коридоре на каталку, он не на шутку испугался и, едва не сбив меня, вылетел на улицу. Я за ним.
  – Ну что, товарищ лейтенант, кто там? – спросила Ирина.
  – Чёрт его знает, я туда не пойду, надо ОМОН вызывать, – каким-то по-детски испуганным голосом сквозь одышку произнёс страж порядка.
  Но, разумеется, никакой ОМОН сюда не поедет и участковый это хорошо понимал. В конце концов, он решил повторить попытку добраться до морга. Мы с ним соорудили факел из палки и пропитанной бензином тряпки, и пошли. Пока огонь не прогорел, быстро миновали холл и коридоры. Вот и та самая зловещая дверь.
  Зайдя в морг, я разглядел во мраке двух покойников, укрытых простынями. Они лежали на каком-то металлическом столе. Прямо над ними висел толстый шланг, из которого под напором шёл холодный воздух. Теперь стало спокойней: трупы на месте и причина происшествия ясна: из-за сквозняка открылась незапертая дверь и, как следствие, сработала сигнализация. Милиционер воткнул вылетевший шланг на место, потом мы вышли и уже спокойно закрыли дверь на замок.
  – Выходит, патологоанатом вчера опять нализался и ушёл, оставив морг открытым... – как-то по-философски произнесла медсестра.
  Далее Ирина показала нам электрощиток в коридоре. Милиционер в таких делах ничего не понимал, поэтому туда полез я. Скорее всего, перегорели пробки, ведь сработавшая сигнализация ненадолго замкнула цепь и сгорела. Это чудо техники сороковых годов выпуска так обветшало, что просто не смогло выдержать положенное ему напряжение в 220 вольт. Под слоем пыли и паутины были видны старые толстые провода и пробки. Вывернув одну, я увидел, что предохранитель перегорел. Минут двадцать мы искали ему замену. В итоге участковый оторвал от своего мотоцикла какой-то провод и дал мне.  Я счистил ножом изоляцию и прикрутил проволочку к пробке. Через мгновенье свет зажёгся. «Анискин» уехал, медсестра отвела меня в палату, а сама пошла на свой пост. После пережитых несколько минут назад стрессов уснул я сразу и крепко проспал до самого утра.
  Разбудила меня бабулька-фельдшер. Спросив о моём самочувствии, она выдала мне таблетки и ушла, сказав, что сейчас принесут завтрак. Дверь за ней тихо закрылась, послышались удаляющиеся шаги. Я привстал, выглянул в окно. На улице было по обыкновению мрачно, пасмурно и тихо. Слабый ветерок шевелил сухие ветки деревьев, гонял по больничному дворику пожухлые листья. Под окном стояла старая, прогнившая насквозь машина «скорой помощи», без колёс. Грустный РАФик уныло глядел своими мутными глазами-фарами на безлюдный дворик. Повсюду было какое-то уныние, навевавшее грусть и печаль. Я поудобней сел на край кровати и стал смотреть в окно. В голову лезли невесёлые мысли; я вспоминал все события последних дней, вспомнил родителей, оставшихся в Саратове, кота Басю.
  Мои мечтания прервала больничная повариха тётя Зина. Улыбчивая женщина лет сорока пяти, полная, с тёмно-русыми волосами открыла ногой дверь, держа в руках металлический поднос с тарелками и стаканом.
  – Завтракать будете, больной? – спросила тётя Зина.
  – Да, спасибо – ответил я.
  В тарелке лежала целая гора овсяной каши с вареньем и большой кусок батона. За завтраком повариха рассказала мне много интересных подробностей о жизни больницы. Оказывается, здесь работают около двадцати человек, но постоянно дежурит только фельдшер, который сидит в больнице с восьми утра до восьми вечера. Медсестра работает только по ночам, а утром уходит домой. Сама тётя Зина приходит на службу, как и врачи-специалисты – по вызову – если есть хотя бы один больной.
  Весь день я лежал и смотрел в потолок. Болезнь странным образом быстро прошла, даже насморка не осталось. Наверное, лекарства у них тут очень хорошие.
  Выписать меня фельдшер отказалась, сославшись на то, что я ещё слаб. В восемь часов она сдала пост медсестре и пошла домой. На улице было уже темно. Ирина что-то написала в журнале и пошла ко мне в палату. Часов до двух ночи она рассказывала мне всякие страшилки и байки про якобы творящиеся в нашем городке ужасы. Особенно мне запомнилась история про одного коммуниста, приехавшего сюда из Кирова к своей бабушке. Случилось это в конце восьмидесятых. Этот парень – работник райкома партии – Иван, был ярым атеистом, не верил ни в какие сказки про привидений и полтергейстов. Когда бабушка начала рассказывать ему о том, что по парку бродят чёрные болотные духи, завладевшие душами захороненных там разбившихся лётчиков и пугают до смерти прохожих, внук поднял бабку на смех. Погостив у неё с неделю, он собрался домой, но перед отъездом решил взглянуть на старый парк. Что случилось с ним там, не знает никто. Только пришёл он оттуда с выпученными, бешеными глазами и рассказал, что в глубине парка буквально столкнулся с человеком в лётном шлеме, тело которого было почерневшим и высушенным, как у мумии. После встречи с таинственным призраком, Иван уволился из райкома, поверил в бога и ушёл в монастырь.
  По словам Ирины, в парке действительно ходят призраки тех самых лётчиков, но только агрессии они не проявляют. Ещё, летней лунной ночью, если хорошо прислушаться, можно услышать шум мотора падающего самолёта и взрыв. Кроме этого, в парке живёт ещё очень много разной нечисти. Медсестра также сказала, что в Угрюмовске есть два центра аномальных явлений – парк и кладбище, между которыми как раз и расположен город.
  Ещё полночи я «переваривал» эту информацию. Не верилось мне, что всё это – правда. Утром, в восемь часов, пришла бабулька-фельдшер, осмотрела меня и выписала. Одевшись, я вышел на улицу. Идти через парк было страшно. Вдалеке, за поредевшими кустами виднелась какая-то статуя, большая, обветшалая и местами покрытая мхом. Ветер дул слабо, но его холодные потоки проникали мне под куртку, от чего становилось не по себе. Застегнув горловину свитера, я медленно спустился с высокого крыльца. Тут меня кто-то окликнул:
  – Дмитрий!
  Обернувшись, я увидел медсестру Ирину.
  – Дмитрий, я подумала, что вам будет не очень приятно идти через парк одному после вчерашних жутких рассказов, и решила вас подождать.
  Конечно, жутко было не только мне. Эти рассказы всколыхнули в памяти Ирины воспоминания обо всех этих привидениях. Раньше она, когда здесь ходила, старалась об этом не думать, чтобы не бояться. Вместе мы за двадцать минут дошли до города. Живёт Ирина на улице Революционной, что перпендикулярна моей улице, в доме, который видно из моего окна. Немного постояв на перекрёстке, мы договорились после обеда сходить в парк на экскурсию. Зайдя домой, я позвонил на работу, сказал, что завтра выхожу с больничного, оповестил соседей о своём прибытии, разогрел суп и сел за стол. Кушая это несолёное варево собственного приготовления, я стал готовить себя к возможной встрече с привидением. Решил взять с собой партбилет, чтобы было не страшно.  Покончив с супом, я оделся потеплее и вышел во двор. Ветер утих, небо стало темнее, чем утром, наверное, скоро должен начаться дождь. Воздух немного потеплел, но всё равно было прохладно. Медленно обойдя дом, я вышел на улицу. Постояв минут пять, дождался Ирину. Она, вероятно специально для меня, принарядилась в новую ярко-белую куртку, красивую чёрную юбку с волнистым подолом и светло-серую беретку с блёстками.
  До парка мы дошли быстро. На главном входе располагались массивные ворота из чугуна, над которыми висел старый фонарь с непрозрачным стеклом. Каменный забор был покрыт мхом, на месте выщербленных кирпичей мох рос особенно густо. Лепные украшения частично обвалились, обнажив кирпичи и прутья арматуры. Дорожки поразили меня своей узостью и замысловатостью поворотов. В таких лабиринтах очень трудно ориентироваться. Но Ирина знала парк довольно хорошо. Сначала она показала мне памятник разбившимся лётчикам. Он представлял собой серую каменную глыбу, поросшую грибком и мхом, из верхней левой части которой выдавалась вперёд скульптура в виде голов погибших. Лица их различить уже нельзя, памятник весь обветшал, надписей не прочесть. У каменной фуражки на голове одного из лётчиков отломилась часть козырька и вместо неё из плиты торчит кусок ржавого железного прута. Лёгкой жутью веет от этого памятника. Мы немного постояли рядом с ним и пошли дальше. Минут через десять хождения по замысловатым лабиринтам дорожек мы вышли к детской площадке. В центре располагалась огромная железная карусель, вокруг неё было много ржавых горок, лесенок, турников. Но внимание моё привлекла именно карусель. Ирина рассказала, что в детстве она на ней часто каталась, тогда гулять в парк люди ещё ходили. Но после страшного случая, к карусели и вообще на детскую площадку никто не заходит. Где-то в середине девяностых на этой карусели погиб пятилетний мальчик. Его буквально раздавило огромным стальным колесом. Дело в том, что эта массивная конструкция приводилась в движение не мотором – её крутил кто-то из катающихся. Чтобы крутить такую тяжесть без особых усилий, карусель была снабжена колёсами, ездящими по круглому рельсу. Хотя колёса и прикрыты железными заслонками, этот мальчик всё-таки попал под них, пытаясь что-то подложить под колесо. Многотонную конструкцию долго не могли остановить, и она несколько раз переехала ребёнка, намотав хрупкое детское тельце на вращающиеся ржавые детали.
  Долго задерживаться здесь мы не стали, уж больно место это жуткое. Я хотел было пойти в дальнюю часть парка, но Ирина запротестовала.
  – Ни в коем случае, там очень страшно, в сто раз страшнее, чем тут, – сказала она, – дорожки там постепенно уходят под землю, некоторые медленно и долго, а некоторые сразу, проваливаясь в болото вместе с прохожими.
  Мы ещё немного побродили по зловещим лабиринтам старого парка и направились к выходу. Неожиданно начался холодный, моросящий осенний дождь.
  Перед тем, как разойтись по домам, Ирина предложила мне зайти в местную библиотеку, которая располагалась на другом конце города. Открыв зонты, мы медленно шли по безлюдным, мрачным улицам, разглядывая дома. В старой части Угрюмовска, на проспекте Мира все дома были дореволюционной постройки. Посмотреть здесь было на что. Загораживая большие окна, висели многочисленные ветки дикого винограда с пожухлыми листьями и высохшими мелкими ягодками. Под крышами каменными глыбами нависали лепные украшения в виде каких-то диковинных цветов с красивыми резными листьями. Наклонившись вниз, на вторых этажах располагались тяжёлые массивные балконы, поросшие всеми видами мха и грибка, и украшенные всё той же лепниной. Из открытых форточек, из полутёмных квартир пахло сыростью и теплом. Тусклые лампочки слабо освещали огромные комнаты, от чего те казались ещё больше.
  Двухэтажные дома сменили частные одноэтажные, тоже дореволюционной постройки. Их бревенчатые стены, оббитые досками, почернели, поросли грибком. Окна находились очень низко. Чтобы заглянуть в них, надо было наклониться. Частный сектор не был похож на традиционную русскую деревню. Не слышно лая собак, дорожки чистые, нет шумных детских компаний, всё выглядит так, будто бы здесь никто не живёт, будто это какие-то декорации или музей под открытым небом.
  Не переставая удивляться особенностям местного быта, я решил заглянуть во двор одного из домов. Встал на завалинку, подтянулся и увидел всё то же безлюдье, уныние и мрачноватую красоту чисто убранного дворика. Люди здесь, безусловно, обитают, но предпочитают бесцельному брожению по улицам сидение дома и чтение книг.
  Мы с моей новой знакомой, наконец, подошли к зданию библиотеки. Честно говоря, от остальных мрачных двухэтажек она отличается только табличкой у входа, на которой ржавыми буквами из тонкого металла написано «Министерство культуры СССР. Районная библиотека Троицко-Печорского района Коми АССР. Филиал №3».
  Открыв тяжёлую дубовую дверь с огромной бронзовой ручкой, мы вошли в небольшой, но уютный коридорчик, на стенах которого висели портреты писателей и поэтов. Из глубины здания доносилась приятная, но грустная мелодия из старого граммофона. Мы аккуратно прикрыли входную дверь и пошли дальше. В помещении читального зала располагалось около десятка старинных письменных столов с настольными лампами, на полу лежали толстые шерстяные ковры. Далее, в соседнем помещении, отгороженном от читального зала широкой аркой, во мраке стояли высокие стеллажи с книгами. За столом у окна сидела немолодая женщина, укутавшись в серую шерстяную шаль. Рядом, на небольшой полированной тумбочке стоял старинный проигрыватель, тихо и ненавязчиво играющий классическую музыку.
  – Здравствуйте, Вера Павловна! – сказала Ирина, – это Дима, мой новый знакомый, он хотел бы записаться в вашу библиотеку.
  Женщина подняла взгляд от старой пыльной книги и посмотрела на меня какими-то водянистыми, бесцветными глазами.
  – Здрасти! – сказал я, улыбнувшись.
   Записав в новую карточку мою фамилию, Вера Павловна велела мне расписаться. Далее мы с Ириной в сопровождении библиотекарши пошли вдоль стеллажей, рассматривая книги. Ближе к выходу из хранилища лежали новые журналы и газеты, периодика, в центре помещения была художественная литература, написанная в ХХ веке, а в глубине, во мраке тусклой маломощной лампочки, лежали старинные, толстые, покрытые слоем серой пыли фолианты. Хранилище впечатляло своими размерами: высота потолков была метров шесть, и стеллажи буквально подпирали их. Надо сказать, что гулять в узких коридорчиках между стеллажами было жутковато, ведь входная дверь не заперта. Мало ли, кого сюда может занести...
  Я не стал брать книги домой, у меня их и так много, а Ирина выбрала себе толстый сборник стихов Пушкина, чтобы читать на работе. Перед нашим уходом Вера Павловна решила угостить нас чаем. Мы поднялись на второй этаж по деревянной скрипучей лестнице, библиотекарша достала большой ржавый ключ и отворила огромную дубовую дверь, ведущую во второй зал абонемента. Помещение было немного меньше, чем читальный зал. Шкафы с книгами стояли довольно близко друг к другу, образуя узкие, тёмные коридорчики. Потолок здесь ещё выше, чем на первом этаже. На нём видны коричневые пятна и потёки – крыша в здании дырявая.
  Вера Павловна достала из шкафа старый электрочайник, налила в него воды и включила в розетку. Мы сели за большой полированный письменный стол, которому было не менее ста лет. В зале душно пахло старой бумагой, пылью и плесенью, а также чайной заваркой. Могильную тишину старого здания не нарушало ничто: даже удары каблуков по полу глушились мягкими, пышными коврами. Казалось, что ноги в них вязнут, словно идёшь по песку. Однако, если хорошенько прислушаться, снизу доносилась приглушённая мелодия из граммофона, а также слышался негромкий ритмичный стук капель дождя по железным подоконникам.
  Чай вскипел, и вот уже над маленькими фарфоровыми чашечками клубится лёгкий парок. Позвякивая тонкой серебряной ложечкой, я медленно размешивал сахар. Ирина же пила несладкий чай. Слегка пригубив горячий терпкий напиток, она начала неторопливый разговор. Затем по моей просьбе библиотекарша рассказала несколько жутких баек из истории библиотеки. Оказывается, здание построено задолго до революции, в 1893 году. Изначально здесь жил богатый дворянин, торговавший книгами. Во время коллективизации он не пожелал делиться своим добром, оказал сопротивление отрядам рабочих, и был убит прямо здесь. Его вместе с женой и сыном расстреляли в этой комнате. После чего в доме покойного дворянина была образована районная библиотека. С тех пор её работники часто видят в узких проходах между стеллажами привидения бывшего хозяина дома и членов его семьи. Однажды, в пятидесятых годах, в библиотеку зашла молодая женщина, желая почитать что-нибудь о любви. Выбирая книги, она столкнулась лицом к лицу с убитым дворянином и тут же скончалась от сердечного приступа, успев рассказать о происшедшем библиотекарше. Помимо помещичьей семьи тут обитает множество тёмных болотных духов, которые любят рвать и сбрасывать с полок книги, зажигать и тушить свет, открывать двери. Вера Павловна сама не раз сталкивалась с привидениями, но всегда крестилась, молилась и оставалась невредимой. Как ни странно, но она совершенно не боится сидеть здесь целыми днями, ведь библиотека даже не оборудована сигнализацией.
  Просидев в компании с пожилой библиотекаршей часа два, мы пошли по домам. Я проводил Ирину до подъезда и не спеша ещё минут пять прогулялся вокруг своего дома. Осмотрел его со всех сторон, взглянул снизу на свой балкон, который, наклонившись, грузно нависал над тротуаром. Дом напоминал мне большой гнилой зуб, одиноко торчащий в опустевшем рту старика. Штукатурка кое-где отваливалась, обнажая серую кирпичную кладку. Капли дождя барабанной дробью били по железной крыше и подоконникам. В некоторых окнах горел свет, из трубы на крыше шёл серый дым.
  Но несмотря на сырость и грибок, в доме было очень уютно и тепло, хотелось поскорее помыться и лечь спать на мягкую кровать с пуховой периной и толстым ватным одеялом. Я так и сделал: принял душ и, выпив горячего сладкого чаю, завалился в постель. Вязкая дремота медленно овладевала мною. Я лежал с полуоткрытыми глазами и размышлял о жизни. Жить мне стало действительно лучше – я работаю, не голодаю, квартира хорошая, соседи тоже прекрасные люди, все меня уважают. Но больше всего в этом городе мне нравился сам образ жизни местного населения – неторопливый, скромный. Нигде здесь не услышишь громкую, противную современную музыку, никто не бродит ночами по улицам и не горланит пьяным голосом матерные песни. Соседи ведут себя очень тихо, не то, что мои бывшие соседи в Саратове. Здесь я ни разу не слышал за стеной ни шума, ни криков – ничего, как будто соседей и нет вовсе. А самое главное – никто не делает ремонт! Нет бесконечных стуков молотком и грохота перфораторов! Для городского жителя – это редкая удача и счастье.
  Ещё в Угрюмовске можно отметить много чего приятного, например, отсутствие преступности. Ведь в городе практически нет ни одного человека, который побывал бы в тюрьме, большинство жителей честные, законопослушные люди. Особенно странно – почему в Угрюмовск не приезжают так называемые бандиты-«гастролёры»? Неужели и впрямь какая-то нечистая сила их отпугивает? Но главное здесь не причина, а следствие: бандитов нет, и ладно. А вот сами сверхъестественные силы меня, честно говоря, очень напрягают. Надо ли их бояться и избегать, или же просто относиться к ним как в части местных пейзажей и ландшафтов? Несут ли все эти духи и призраки какую-то реальную угрозу?.. Ответов на мои вопросы не было... Почти все жители города знают страшные байки про приведений и болотных духов. Получается, что из-за этой нечисти на улицах всегда пусто – люди боятся ходить по одному. Значит, не так всё и безобидно... Задумавшись обо всём этом, я быстро погрузился в сладкую дремоту и вскоре крепко заснул.

Часть III

  Незаметно наступило утро. На улице ещё с вечера шёл сильный дождь. Ночью подморозило и вместо него пошёл снег с дождём. Улицы залила холодная серая жижа. Столбик термометра опустился до нуля. Я встал за минуту до звонка будильника, позавтракал и, одевшись потеплее, пошёл на работу. В почтовом фургончике было тепло и сухо – старый конденсатор сильно грелся, выполняя роль печки. Удобно усевшись за рулём, я выехал из гаража, забрал почтальонку с письмами и мы поехали развозить их по так называемым опорным ящикам, которые висели через каждые два-три дома. После обеда Мария Ивановна вытащит из них корреспонденцию и разложит её по ящикам адресатов.
  Из-за обилия на дороге снежно-грязевой массы машина ехала медленно, буксуя «лысыми» колёсами. Я вёл предельно осторожно, чтобы случайно не разбить это уникальное транспортное средство. Но на одном из поворотов, где дорога шла под уклон, электромобиль занесло, и он чудом не врезался в стену дома. От испуга у меня на лбу выступила испарина, я в сердцах воскликнул:
  – Ничего себе, как будто какая-то сила бросила машину в сторону, ведь дорога тут, на склоне, почти высохла.
  Мария Ивановна тяжело вздохнула и рассказала мне леденящую кровь историю про одного молодого парня, который точно так же, как и я, ехал по этой дороге и внезапно врезался в дом на своём мотоцикле. Дело было в середине семидесятых годов. Сын местной учительницы, молодой инженер-специалист с лесопилки приобрёл новый мотоцикл ИЖ. Привыкший к тишине, город однажды утром проснулся от оглушительного треска мотора. Весь день без устали парень испытывал своего стального коня. К вечеру, когда мотоцикл вдруг беспричинно заглох, учительский сын минут сорок пытался завести его вновь, не смотря на уговоры матери и соседей пойти домой. Но вот мотор снова взревел. Мотоциклист в мгновение ока вскочил на своего двухколёсного друга и, забуксовав, рванул с места. Разогнавшись по этой самой улице – проспекту Мира, он свернул на улицу Ленина. Что было дальше, понять сложно. То ли мотоцикл занесло, то ли в нём что-то сломалось. В общем, на полной скорости парень налетел на стену дома. Дорогой импортный шлем его не спас – голова буквально раскололась, как арбуз, ударившись прямо об каменный выступ на доме. На той стене ещё долго оставалось бурое пятно... На похоронах кто-то высказал такую версию: будто бы нечистые силы, устав слушать треск мотора, специально толкнули мотоцикл или ослепили водителя.
  Выслушав такой рассказ, я стал ехать ещё медленнее, боясь разгневать этих таинственных духов. Но, как назло, машину швыряло из стороны в сторону, удержать её даже на скорости в пять километров в час было довольно трудно.  Развезя почту по опорным ящикам, мы вернулись в узел. Катерина Николаевна отпустила меня с 12 часов, ведь ехать в район по этой слякоти на таких покрышках – самоубийство. Дома я пообедал, выпил чаю и решил разобрать в сарае – выбросить в мусор старые вещи, навести порядок. Тем более, что дождь кончился, слякоть нехотя начала таять, погодка улучшалась. Для уборки я нашёл в шкафу старенькую гимнастёрку и драную фуражку красного командира, хранившуюся на пыльных полках старого шифоньера. Облачился в довоенную форму советского офицера, вооружился веником и уже вставил ключ в замочную скважину, как услышал звонок телефона. Номер свой я узнал от соседки – 1-17-42, но опять-таки мои знакомые вне этого подъезда его знать не могут. Кто же звонит? Я схватил трубку и прижал её к уху. «Алло». «Дима! Здравствуй, это Ирина! Я твой номер нашла в телефонном справочнике. Тебя с работы уже отпустили? Тогда не желаешь зайти ко мне в гости?». Я особо не горел желанием идти к моей новой подруге, знакомиться с её роднёй, про которую мне ничего неизвестно, но всё-таки решил пойти, ведь девушка симпатичная и, более того, в моём вкусе.
  Через пять минут я уже стоял на лестничной площадке соседнего дома и звонил в квартиру Ирины. Надо заметить, подъезд здесь не такой, как у меня. Этот дом построен намного раньше, в начале прошлого века. Лепных украшений тут намного больше, да и лестница внушительная – из мраморных плит. Запах в подъезде напоминал мне запах в подвале саратовского Краеведческого музея, где был гардероб. Пахло там не столько сыростью, сколько стариной, вековой пылью, помнящей тех людей, которых уже давно нет.
  Тяжёлая дубовая дверь с цифрой «6» над глазком бесшумно отворилась. На пороге стояла Ирина, необычно весёлая.
  – Проходи! – сказала она.
  – Ты что, Ирина, пьяная что ли? – удивился я, подозрительно уставившись на девушку.
  – Нет. Просто у меня для тебя сюрприз! – медсестра загадочно улыбнулась.
  Я, честно говоря, был заинтригован: какой у неё может быть для меня сюрприз? Девушка, продолжая таинственно улыбаться, спросила:
  – Помнишь, ты говорил, что очень любишь кошек?! Моя Муська недавно окотилась и принесла пятерых котят! Выбирай любого!
  Уже не обращая внимание на интерьер квартиры, на который мне хотелось взглянуть, я прошёл вслед за Ириной в кухню и увидел в большой плетёной корзине, на шерстяной подстилке крупную серо-тигровую кошку, которую сосали пять котят – крепеньких, толстолапых. Котята были под цвет мамы, только необыкновенно пушистые.
  – Это чистокровные норвежские лесные! – сказала Ирина.
  Я аккуратно взял одного малыша и разглядел его. Котёнок оказался котом, хоть маленьким, но довольно сильным, мускулистым. Зелёные глазки его поблёскивали в свете лампочки.
  – Он, наверное, когда вырастет, превратится в тигра – сейчас уже какой большой! – пошутил я.
  – Нет, до тигра ему не дорасти! Но он будет большой – раза в два крупнее мамы, как его папа – Васька из соседнего подъезда.
  – У меня раньше был примерно такой же кот – тоже мощный и сильный, но очень агрессивный.
  – Нет, моя Мусенька – кошечка спокойная, ладная. Василий тоже буйным нравом никогда не отличался – он степенный, солидный, как какой-нибудь министр или депутат! Так что, и потомство будет под стать родителям.
  Этот котёнок мне сразу понравился – напомнил мне моего Басю. Я решил взять именно его, хотя остальные были не хуже. Ирина поставила чайник, достала кружки, вазу с пряниками. Котёнок, цепляясь коготками за гимнастёрку, лазал по мне, кусая в пуговицы. Надо сказать, кухня здесь больше, чем у меня, но ремонт хуже – стены покрыты побелкой, рамы гнилые, потолок в потёках.
  – Слушай, Дима, иди-ка руки сполосни, ванная прямо по коридору! – сказала Ирина.
  Конечно, чай пить мне не очень хотелось, но сразу уходить было неудобно. Я посадил котёнка на стул и пошёл мыть руки. Квартира у Ирины огромная, трёхкомнатная. Ванная комната намного страшнее моей – прямо около ванны, в углу стоит толстенная, чёрная канализационная труба, потолок весь в грибке, раковина железная, ржавая, местами дырявая. Под трубами понаставлены разноразмерные баночки, чтобы вода не капала на пол. Сам пол покрыт старинной выцветшей плиткой с узорами. Стены крашеные, тёмно-зелёные с чёрными пятнами грибка. Кран ревёт как тигр, до конца не закрывается, а открывается сразу полностью. Я, обрызгавшись, с трудом вымыл руки и вернулся на кухню.
  – Ирина, чего же это у тебя в ванной, атомная война что ли была? – спросил я с неким укором.
  – Ты имеешь в виду ремонт?.. Просто я не умею краны чинить и красить. Я же одна живу несколько лет. Родители погибли при пожаре на лесопилке... Тогда горел административный корпус, мать работала там бухгалтером, отец – завхозом. Здание старое, вспыхнуло как спичка. Пока приехали пожарные из Троицко-Печорска, всё уже сгорело, вместе с людьми... Раньше, когда я была маленькой, ремонт у нас был хороший, всё работало – отец следил, а потом начались регулярные аварии – то со светом, то с водой...
  – Да уж, печально... У тебя инструменты есть? Давай-ка я с кранами разберусь, – предложил я девушке помощь.
  – Подожди, давай сначала чаю попьём.
  За чаем Ирина рассказала мне про родителей, подробности своей личной жизни.  Я-то думал, что она живёт не одна, ведь в больнице она рассказывала мне и про мать, и про отца. Оказалось, тот злосчастный пожар произошёл четыре года назад, когда Ирина училась в 9 классе. После того, как её родителей извлекли из-под обломков и похоронили, Ирину хотели отправить в детский дом, но соседка тётя Марина, ныне покойная, оформила опекунство. Окончив школу, девушка устроилась в больницу медсестрой. Работа ей понравилась – спокойная, лёгкая, да и зарплата устраивала. Только вот было одно «но»: нужно ходить в больницу через старый парк, по безлюдным дорожкам, пугаясь каждого куста. И поделать с этим ничего нельзя – приходится каждый вечер дрожать от страха. Особенно «весело» становится после услышанных от знакомых местных легенд и баек про призраков и болотных духов.
  Ирина призналась, что много раз встречалась с нечистой силой лицом к лицу. Почти каждый раз, когда она идёт мимо парка, за ней кто-то следит из глубины зарослей, шуршит опавшими листьями, хрустит ветками. Иногда между кустами она видит какого-то мужчину, неестественно бледного. Он, встретившись взглядом с Ириной, мгновенно исчезает в зарослях. Однажды привидение зашло прямо в больницу. Это была беременная женщина в белой одежде, которая умерла там при родах сорок лет назад. Ирина сразу поняла, кто это, но вида не подала, а только спросила, может ли чем помочь. Женщина подняла взгляд и сказала, что ей уже помогли, и пошла прочь по тёмному коридору...
  Но храбрая медсестра не всегда была такой. В первое время она сидела в обнимку с телефоном и чуть что, сразу набирала «02». Участковый страшно не любит, когда его тревожат по пустякам и всякий раз строго отчитывал медсестру, высмеивал её за боязнь якобы несуществующей нечистой силы. Но, несмотря на это, звонить ему Ирина не переставала – его длинные лекции на тему атеизма и отсутствия привидений успокаивали её. Теперь она смирилась с обилием нечисти и воспринимает её как явление само собой разумеющееся.
  – Я её стараюсь не замечать, не думать о ней, и она меня не трогает, – тихонько произнесла девушка.
  После чаепития Ирина вытащила из кладовки ящик с инструментами, и мы с ней пошли в ванную укрощать ревущий кран. Я быстро перекрыл воду, сменил прокладки, подтянул ключом места соединения труб. Как по велению волшебной палочки, кран перестал реветь, стал открываться плавно, давая струю нужной толщины.
  – Ну вот и всё! Пять минут и готово! – сказал я.
  Ирина была в восторге – ещё бы, ведь ей приходилось каждый день мыться под сильным напором и слушать противный рёв. Я починил ей душ, подмотал канализационные трубы тряпками с цементом, починил выключатель света, заменил несколько лампочек и пообещал в следующий раз покрасить стены и побелить потолок. Забрав подаренного мне котёнка, я пошёл домой.
  С тихим скрежетом открываю ключом дверь подъезда и вместо ярко освещённого вестибюля вижу кромешную тьму. Из маленького окошечка между этажами слабо пробивается вовнутрь дневной свет. В квартире тоже электричества не было. У соседей я узнал, что произошла авария на линии, без света осталось три дома. Уборку снова пришлось отменить. Я, не раздеваясь, посидел немного в полутёмной комнате, выпустил из-под гимнастёрки котёнка и вышел на улицу.
  «– Интересно, где же авария?» – подумал я.
  Обошёл свой дом, осмотрел провода – вроде бы всё в порядке. Но потом, вдалеке, заметил у торца 10-го дома какого-то мужчину, согнувшегося в три погибели и лазающего руками в небольшом приземистом металлическом ящике с надписью «Высокое напряжение». Подошёл ближе, поздоровался. Весёлый, улыбчивый мужичок оказался коллегой Чубайса – заведующим местной электроподстанцией. Он рассказал мне про ситуацию с энергетикой в городе. Поняв, что я тоже разбираюсь в электротехнике, мужичок – Алексей Владимирович, стал увлечённо объяснять мне устройство трансформаторной будки. Из беседы с электриком мне стало ясно, что он – ярый атеист и материалист, не верит ни в бога, ни в чёрта. Дело в том, что сразу после аварии ему позвонил кто-то из жителей обесточенных домов и сказал, что в эту самую будку зашёл болотный дух – чёрное лохматое существо с тусклым фосфорным свечением. После этого погас свет. Но электрик пытался опровергнуть мракобесные домыслы. Обзывая духов козлами, он яростно чистил напильником контакты и соединял их, однако свет не зажигался. Перебрав все клеммы и соединения, он сквозь зубы проревел: «чёртовы духи!» и хлопнул дверцу будки. Тут же внутри неё что-то щёлкнуло, и над подъездами обесточенных домов вспыхнули лампы.
  – Ничего не понимаю! – как-то рассерженно сказал электрик. – Пошли на подстанцию!
  По дороге Алексей Владимирович рассказал мне про некоторые самые крупные и запомнившиеся ему аварии последнего времени. Лет пятнадцать назад на главной подстанции сгорел трансформатор, но новый никто давать не спешил – город-то неперспективный! Тогда местный электрик сам взялся чинить старый. Алексей Владимирович в то время был монтёром и помогал электрику. Вручную они сменили сгоревшую часть обмотки и поставили трансформатор на место. После этой аварии напряжение в сети упало до двухсот вольт. Этим и объясняется то, что лампочки горят так тускло.
  Минут через десять мы пришли на подстанцию. Находилась она на южной окраине города, неподалёку от кладбища. Здание было старинное, дореволюционной постройки. Его обомшелые серо-зелёные стены с декоративными колоннами и лепными украшениями покрыты мелкими трещинками и плесенью. Электрик со скрипом распахнул ржавую металлическую дверь, украшенную жёлтым треугольником с молнией и надписью «Высокое напряжение». Внутри было довольно темно, посреди помещения на массивной стальной подставке с пружинами стоял трансформатор и тихо гудел. Все стены были увешаны яркими картинками, предупреждающими о высоком напряжении и рассказывающими о правилах эксплуатации электроприборов. Алексей Владимирович провёл для меня краткую экскурсию, объяснил предназначение всех рубильников и выключателей. Облазив вдоль и поперёк своё небольшое хозяйство, он так и не нашёл причины аварии. Всё работало нормально.
  – Что ж, правда что ли, призраки шалят? – в недоумении произнёс электрик. – Как будто кто-то просто рубильник выключает.
  И впрямь объективных причин аварии не было. Только привидение могло пробраться в запертую на замок трансформаторную подстанцию, отключить ток и включить его тогда, когда взбешённый электрик будет пытаться понять причину обесточки. Хорошо ещё, что самого мастера током не убило.
  Ещё немного побеседовав с Алексеем Владимировичем, я пошёл домой. Котёнок уже вовсю хозяйничал в квартире. Свалив вазу с цветами, он забрался на сервант и уселся прямо в блюдце.
  – Киска, ты что же это хулиганишь? – спросил я.
  «– Да я же ещё и имени-то ему не придумал!» – осенило вдруг меня.
  Но «киска» и так была довольна. Завалившись на бочок, зверушка схватила лапками фарфорового слоника и сбросила его на пол. Фигурка звонко стукнулась о половицу. Услышав громкий звук, котёнок подскочил и отбежал на противоположный край серванта, выгнув маленькую спинку.
  До самого вечера я играл со своим питомцем. Имя ему придумывал долго. Перебирал в голове сотни кошачьих кличек, выдумывал новые. Но все они мне не нравились. В итоге я остановил свой выбор на имени Люцифер, что по-древнеславянски означало Дьявол. Котёнку имя как раз подходило – он шустрый, весёлый, как дьяволёнок. Наигравшись за день, он уснул рядом со мной, на подушке.
  На следующее утро я снова погрузился с головой в работу. Вместе с Марией Ивановной мы ездили в район, в колхоз, развозили почту. А на другой день нас послали за новым оборудованием в республиканский почтамт в Сыктывкар. Заведующая строго-настрого наказала мне ни в коем случае не брать со склада компьютер. Как и все угрюмовчане, она боится его как чёрта. Но на складе нам дали только двадцать новых почтовых ящиков, блок абонентских ящиков и десятка с два новеньких журналов с ведомостями и накладными. Я ещё просил новые покрышки для машины, но мне ответили, что покрышек данного типа не выпускают уже лет двадцать. Расписавшись в накладной, мы сели в машину и поехали в Угрюмовск.  Весь следующий день мне пришлось менять старые, прогнившие насквозь почтовые ящики на новые, привезённые из Сыктывкара. Домой меня отпустили часов в пять.  На улице уже было темно. После четырёх дней ударного труда устал я сильно, хотя работа не такая уж и сложная, просто я пока что не привык работать. Утром снова противно зазвенел будильник. Как на автопилоте, я встал, умылся, позавтракал и уже было собрался идти на почту, как вдруг вспомнил, что сегодня суббота и можно спать до обеда. Но сон уже отбит. Немного поглядев в окно на мрачную, серую улицу, я покормил котёнка кашей и решил сходить в магазин, ведь работает он только по субботам, а мои запасы продовольствия уже подходят к концу. Тем более, что котёнку нужна рыба, да и мне не мешало бы купить что-нибудь вкусненькое.
  Одевшись, я вышел на улицу и устремился в сторону площади. Ещё издалека были слышны чьи-то разговоры. Дойдя до магазина, я увидел возле него целую толпу людей. Столько народа в одном месте в этом городе я ещё не наблюдал. Горожане стояли в очереди к прилавку магазина. Люди с виду самые обычные – весёлые, разговорчивые. Вопреки моим страхам, центром внимания в очереди я не стал, хотя несколько человек всё-таки спросили меня о том, кто я и откуда. Как ни странно, все разговаривали вежливо. Никто не ругался, не кричал, как бывает обычно в местах большого скопления людей. Ещё было приятно заметить, что среди угрюмовчан не встречалось кавказцев и азиатов.
  Люди стояли возле входа в магазин и тихо разговаривали. Темы этих разговоров меня поразили. Обычно народ любит ругать власть, говорить о болезнях и сплетничать. Но эти люди так низко себя не роняли. Двое мужчин средних лет увлечённо спорили на тему микробиологии, обсуждая строение ДНК; несколько бабушек беседовали о космических кораблях, сравнивая наши и американские. Милиционер, который «спас» нас с медсестрой от «оживших покойников», в компании четырёх крепких шкафообразных мужчин, напоминающих бывших сотрудников госбезопасности, разговаривал о боевых характеристиках комплекса «Град».
  «– Неужели тут все с высшим образованием?» – подумал я.
  Таких умных разговоров не услышишь где-нибудь в автобусе или в очереди в другом городе. Здесь люди живут хорошо, практически без проблем. Говорить о чём-то нехорошем они не любят. Раньше так было везде – русские люди обсуждали большую политику, науку, а сейчас народ в больших и малых городах России сошёл с ума. Современные россияне подобны иностранцам – говорят о том, что видят. Но здесь, в Угрюмовске, другая атмосфера, время тут остановилось в начале пятидесятых, и люди продолжают жить так, как жили раньше. Здесь нет ни телевидения, ни радио, ни тем более интернета, которые могли бы развратить молодёжь. Городом по-прежнему руководят коммунисты, а на выборах все сто процентов горожан поддерживают КПРФ, желая, чтобы все россияне жили так же хорошо, как живут люди в Угрюмовске.
  Незаметно за размышлениями очередь продвинулась в помещение магазина. Дверь была открыта настежь, внутри тускло горело несколько лампочек, слабо освещая большое помещение. По периметру магазина, вдоль стен стояли старые советские холодильники-прилавки с продуктами, за ними висели полки, заставленные пирамидками банок и бутылок. Посреди зала располагался большой коричневый деревянный ящик с высокой диковинной пальмой. Но этим помещением магазин не ограничивался. Между прилавками имеется проход в соседний зал – отдел промтоваров и одежды. Там было всё: от лампочки до холодильника. На витрине стоял даже телевизор «Рекорд», так и не побывавший в эксплуатации. В углу находилась небольшая деревянная кабинка-примерочная, а рядом, на длинных металлических трубках, на вешалках висела одежда.  Я обошёл оба зала, осмотрел все товары. Цены были неприлично маленькими. К примеру, тот же «Рекорд» стоил 35 рублей, а холодильник «Минск» – 180 рублей.  Продукты были совсем дешёвыми: хлеб чёрный – 50 копеек, белый – 45, батон – 55. Килограмм мяса – 6 рублей, килька балтийская – 2 рубля килограмм.  Приятно удивившись ценам, я накупил целую сумку продуктов, взял три кило мяса и килограмм кильки. Из промтоваров приобрёл мыло, стиральный порошок, шампунь, с десяток лампочек и пару банок краски для балкона. Домой свои покупки еле донёс. Но на этом не успокоился, ведь у меня ещё оставалось больше тысячи рублей, а в хозяйстве мне сильно не хватало стиральной машины.
  Вернувшись в магазин, я стал выбирать. Что же лучше – «Ока», «Вятка» или «Сибирь»? «Ока» у нас была, мама с ней намучалась. «Вятка» образца 1974 года мне тоже не очень понравилась. Оставалась «Сибирь». Эта машина выпущена в 1988 году, может развивать 1000 оборотов центрифуги и сушить бельё. Стоит она 247 рублей.  К примеру, в Саратове аналогичная машинка – какой-нибудь «Индезит» или «ЭлДжи» стоит от шести до десяти тысяч, причём их качество намного хуже. Ещё раз осмотрев машину, я решил её купить. Оплатил деньги в кассу, улыбчивая продавщица вручила мне чек. Но машинка оказалась неприподъёмной. Ухватить не за что, бока гладкие. Походил вокруг неё, как лисица вокруг винограда, и решил идти за рабочей машиной.
  Почтовый фургончик с лёгкостью довёз до дома это чудо техники. Целый час я выгружал и тащил на второй этаж свою покупку. Когда машина уже стояла в ванной, я решил растянуть удовольствие и перед торжественным включением отогнать фургон и пообедать. Быстро поставив электромобиль в гараж, а потом так же быстро проглотив только что купленные консервы «Завтрак туриста», я залил в свою новую машинку воду и положил две рубашки. Нажимаю на кнопку «Сеть». Тишина. Мотор молчит. Что такое, порошок насыпал, воду налил, а она не стирает? Причина такого прокола была проста, как и всё гениальное – я забыл вставить шнур в розетку. Ошибка была тут же исправлена. Мотор тихо заурчал, вода забулькала.  Выполнив программу, машина замолчала. Вода под напором стекла по шлангу в ванну, и мотор снова загудел. Спустя минут пять я извлёк из машинки почти сухие, но уже чистые рубашки.
  Субботний день продолжался. Я наслаждался отдыхом в тёплой уютной квартирке, играл с Люцифером, читал старые книги. На улице было уже совсем темно, накрапывал ледяной дождь, ветер тоскливо свистел в ветках деревьев. Тишину не нарушал никто. Но вдруг мой котёнок внезапно подскочил с дивана, выгнул спинку и зашипел.
  – Что случилось, Люцифер? – в недоумении произнёс я.
  Тут же позвонили в дверь.
  – Кого ещё на ночь глядя чёрт принёс? – прошипел я с раздражением, нехотя вставая и подходя к двери:
  – Кто там?
  – Дима, это я, Маргарита Васильевна! – раздалось из подъезда.
  Я открыл дверь. На пороге стояла соседка, необычно весёлая, румяная, с красным бантом на пальто.
  – Дима, ты что же мне не сказал, что ты – коммунист? Тебе ведь надо на учёт встать в наш горком! У нас по субботам в шесть часов проходят собрания, пойдём, двадцать минут осталось!
  Откуда она узнала о том, что я состою в Компартии – загадка. Наверное, проболтался, когда был у соседки в гостях.
  Я никак не ожидал, что сегодня мне придётся ещё куда-то идти. Но партия – это святое. Быстро оделся, взял паспорт, партбилет. Дождавшись меня, Маргарита Васильевна вышла в подъезд. Я быстро закрыл входную дверь на ключ, и мы пошли в горком. Ночью, вернее в тёмное время суток, я по городу ещё не ходил, если не считать поездки на «скорой помощи». Надо сказать, погружённые в непроглядную тьму, улицы выглядят ещё более зловеще, чем днём. Фонари уличного освещения и тусклые лампы над подъездами домов просто не в состоянии осветить такое огромное пространство. От их света на дорожки падают страшные тени деревьев и кустарников, напоминающие различных чудищ из русских народных сказок. В низинах и в зарослях по земле стелется серый пар. На небе не видно ничего – его полностью заслонили огромные чёрные тучи. В окнах кое-где горит свет, из открытых форточек пахнет пирогами и хлебом. Идёт мелкий моросящий дождь, под ногами хлюпает. Людей на улицах опять не видно. Изредка на серых стенах домов и сараев мелькают какие-то тени. Улица наполнена тихим шумом дождя и стуком капель, падающих с крыш и ударяющихся об железные подоконники и основания водосточных труб. Я уже и не удивляюсь, что вообще не слышно никаких разговоров, криков, песен. Всё тихо, но непонятное и необъяснимое чувство тревоги одолевает меня. Чувствуется некое напряжение, беспокойство, кажется, будто город насторожился, чего-то ожидает. Но это не более, чем очередная местная особенность. В Угрюмовске всегда ощущается непонятная настороженность, тревога. Все эти особенности негативно влияют на психику многих людей, как бы давят на них своей «тяжёлой аурой». Но лично я испытываю некий внутренний восторг, ощущая эту гнетущую обстановку. Местные жители, за редким исключением, тоже умеют наслаждаться этим, иначе они бы здесь не жили. Многие люди приезжали в Угрюмовск, но долго не приживались и возвращались обратно, либо умирали – таких случаев много. Получается, чтобы жить здесь, и не просто жить, а испытывать радость от проживания в таком мрачном, пасмурном городе, нужно иметь некую психическую особенность, быть лириком и романтиком, любящим и ценящим тишину, частое одиночество и уныние. Под унынием я понимаю внешнее спокойствие, отсутствие шумных компаний, громкой музыки, неторопливый, размеренный образ жизни.  Уныние внешнее отличается от внутреннего. Внутреннее обычно называют тяжким грехом, отсутствием воли к борьбе, интереса к жизни. А внешнее уныние обманчиво. С виду человек спокойный, скромный, степенный, а в душе он может быть романтиком и мечтателем. Но в данном случае, в этом городе, унывает не сам человек, а природа. Она располагает людей к грусти и печали. Как это происходит, понять и осмыслить очень трудно. Длинными тёмными ночами я часто размышляю на эту тему.
  Минут за десять мы с Маргаритой Васильевной, не спеша, дошли до площади. Горком находился в здании администрации, на втором этаже. Пройдя по тёмным коридорам горисполкома, мы вошли в ярко освещённое помещение штаба местных коммунистов. На стенах висели огромные портреты Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса в обрамлении старых резных багетов. Комната городского комитета была очень просторной, потолки почти пятиметровой высоты. В самом конце, у окна, стоял стол, за которым сидел секретарь, а остальное пространство комнаты заполнено рядами стульев. На массивных дубовых полках стояли покрытые слоем пыли тома Ленина.
  – Здравствуйте, Иван Савельевич! – сказала моя соседка секретарю горкома. – Знакомьтесь, это Дмитрий, мой новый сосед. Я вам про него рассказывала. Оказалось, что он тоже член партии.
  Далее меня представили всем собравшимся. Иван Савельевич поставил в моём партийном билете печать «Встал на учёт в Угрюмовский городской комитет КПРФ» и начал собрание. На повестке дня были сверхскучные вопросы о внесении изменений в Устав партии, но мы с Маргаритой Васильевной приняли активное участие в прениях и досидели-таки до конца. А кончилось собрание в десятом часу.
  Домой дошли быстро. Я устал от болтовни и уже ни на что внимания не обращал. Закрыв входную дверь изнутри, быстро принял душ, попил чаю без всего и упал на кровать. Порассуждать на тему уныния не получилось – сон мгновенно овладел мною и уволок в страну сновидений. Снилась мне всякая чушь – привидения, болотные духи. Но незаметно наступило утро, сны забылись; начинался новый день, наполненный интересными событиями.

Часть IV

  На улице выпал первый снег. Крыши домов и сараев, деревья, кустарники и дороги побелели. Стало намного светлее. Температура воздуха опустилась до минус пяти градусов. Большие пушистые снежинки медленно падали с неба. Ветра на улице не было вообще, дым из трубы на соседнем доме поднимался вверх строго вертикально.
  Я долго нежился в постели, но вставать всё равно пришлось. Люцифер спал на серванте, вывернув головку и разбросав в разные стороны лапки. Нехотя встав, я умылся и позавтракал. Стрелки часов показывали половину девятого. Бесцельно побродив по квартире, я решил сходить выбросить мусор, ведь помойное ведро уже давно до отказа заполнено отходами. Оделся, не спеша вышел во двор. Вокруг всё белым-бело. Морозный воздух приятно наполняет грудь, под ногами тихо похрустывает девственно-чистый снежок. Всё тихо. На улице ни души. Тропинки ещё не протоптаны, следов не видно. Иду вглубь двора к мусорным бакам. Не успев выйти из-за стены деревянного сарайчика, слышу неподалёку какой-то разговор:
  – Ну что ж ты встала, зараза, нам же ещё полдня работать! Новые покрышки тебе надел, зимние, а ты буксуешь, нехорошо получается!
  Дойдя до мусорки, я увидел припаркованный возле баков самодельный мусоровоз и нашего дворника-слесаря, лазающего под колёсами своей техники.
  – Здравствуйте, Юрий Петрович! – сказал я.
  Мусорщик оглянулся:
  – А, Дмитрий, здорово!
  – Что, не едет?
  – Да вот, понимаешь, не хочет по снегу ездить без цепей на ведущих колёсах.
  – А что же вы эти цепи ей не наденете?
  – Надевать их тяжело, приходится часа три под машиной валяться, но сейчас делать это нельзя – в межсезонье приходится мучиться так, буксовать. Дело-то всё в том, что снег то выпадет, то растает, а асфальт портится от этих цепей. Новый-то нам вряд ли кто положит, этот беречь надо. А тут, как назло, работы по горло: заставили меня в школе сигнализацию чинить – видите ли, электрик этим заниматься не хочет, говорит – не его хозяйство, а участковый не умеет.
  – Слушайте, Юрий Петрович, а может я посмотрю? Я в этом деле смыслю маленько.
  – Ну давай, садись в машину, я туда сейчас еду, только помоги сначала снег из-под колёс убрать, а то ведь она, окаянная, не тронется так, скользко...
  Лопатами мы с мусорщиком быстро расчистили для мусоровоза разгонную площадку.  Водитель с важным видом сел за руль, и мы поехали. Тяжёлая конструкция сорвалась с места и помчалась по переулку. На скользком покрытии машину то и дело бросало из стороны в сторону, колёса проскальзывали, буксовали.
  – А где здесь школа находится? – нарушил я тишину.
  – Да не далеко, на западной окраине города, на улице Тихой – ответил слесарь.
  Добираясь до школы, мы ещё немного побеседовали о покрышках, шипах и автомобилях. Но вот и улица Тихая. Название она и в самом деле оправдывает – вокруг тихо и ни души. Окружённое старым каменным забором и высоченными корявыми дубами, немного поодаль от жилых домов стоит трёхэтажное величественное здание школы. Мы въезжаем во двор. Над входом висят лепные украшения в виде раскрытой книги, поверх которой располагается серп и молот. Всё здание украшено декоративными колоннами, арками, барельефами. Разумеется, вся эта красота давно обветшала, частично обвалилась. Возле забора, за школой, располагались металлические турники, брусья и скамейки, запорошенные снежком.
  Скрипнув тормозами, мусоровоз остановился. Мы вышли на улицу. Ведро с мусором я оставил в кабине. Юрий Петрович прихватил сумку с инструментами, и мы с ним зашли в школу. За низенькой, приземистой деревянной дверью скрывался огромный вестибюль. Прямо перед входом стоял бронзовый бюст Ленина, на стенах висели плакаты и стенгазеты местных пионеров и комсомольцев. Пройдя прямо по широкому коридору, мы очутились возле парадной лестницы. Перила её были украшены позолоченными чугунными узорчатыми цветами, различными завитушками и вьюнами. На высоких потолках висели большие белые люстры-шары с тускло светящимися внутри лампами.
  Здание было погружено в тишину. Пройдя на второй этаж, мы со слесарем так и не встретили ни одного человека. Миновав длинный коридор запертых дверей классов, входим в помещение канцелярии. За столом у окна сидела женщина в серой вязаной кофте и в длинной юбке.
  – Здравствуйте, Анна Ивановна! – громко сказал Юрий Петрович, испугав женщину.
  Она встрепенулась и подняла на нас взгляд.
  – Это мой товарищ Дмитрий, водитель почтовой машины, мы пришли вам сигнализацию чинить.
  – Здравствуйте. Пойдёмте, я вам покажу, где у нас поломка, – отозвалась школьная работница.
  Женщина легко встала со стула и повела нас по коридору. Уже на первом этаже, в техническом помещении она показала на большой чёрный прибор с лампами и звонком, висящий на стене.
  – Вот она. Внешне вроде бы всё в порядке, но иногда, по ночам, сигнализация беспричинно срабатывает и показывает, что открылась та или иная дверь, хотя все двери заперты.
  – Странно, – сказал я, почесав за ухом, – и давно такое творится?
  – Давно. Но иногда сигнализация работает хорошо, может не чудить несколько месяцев подряд, а потом внезапно начинает срабатывать и пугать сторожа.
  Я открыл крышку, взглянул на схему. Прибор относительно новый, годов эдак семидесятых, намного лучше, чем в больнице. Но понять в чём дело я так и не смог. Мы с Юрием Петровичем испытали сигнализацию, проверили все датчики, прозвонили радиодетали. Не нашли ничего подозрительного.
  – Вы знаете, товарищи, – начала Анна Ивановна, – я, как директор школы, хорошо знаю всех своих сотрудников, и все они в один голос заявляют, что виной всем причудам нашей сигнализации нечистая сила. Не хочется в это верить, но против фактов не пойдёшь... В школе по ночам часто видят чьи-то тени, в тёмных коридорах мелькают какие-то фигуры и силуэты людей. И видят это не глупые дети-малолетки, а люди с высшим образованием, которые не могут врать.
  – Ну, мы против нечистой силы бессильны, – сказал Юрий Петрович, – технических поломок не нашли, так что с прибором всё в порядке.
  Анна Ивановна расстроено покачала головой, сказала нам спасибо. Садясь в мусоровоз, я спросил мусорщика:
  – Что же это, правда что ли, призраки?
  Юрий Петрович после долгого молчания, вздохнув, сказал:
  – Больше некому.
  Пробуксовав, машина тронулась, оставляя позади две чёрные борозды на заснеженном дворе школы.
  – Дмитрий, давай проедем ко мне в мастерские, посмотрим покрышки для твоего фургона, а то завтра ведь ты даже из гаража не выедешь.
  После длительной паузы он добавил:
  – Заодно поможешь мне флажки приготовить.
  – Какие флажки? – удивился я.
  – Как какие? В среду же – 7 ноября! Надо улицы украсить!
  – Здорово! Значит, здесь эта славная традиция сохранилась?!
  – Конечно. И демонстрации у нас бывают красивые, ты приходи с утра на площадь, к десяти часам.
  Мастерские Горисполкомовского комитета ЖКХ находились на улице Революционной, в глубине дворов. Мы въехали в ворота на тесную захламлённую площадку перед большим деревянным гаражом. Мусоровоз затормозил у входа в помещение.
  – Ну, вот и наши мастерские, – сказал Юрий Петрович.
  Внутри гаража чего только не было, аж глаза разбегались: какие-то трубы, батареи, двери от подъездов, столбы, фонари, лестницы, огромные ящики, доверху набитые различными водопроводными кранами, штуцерами, задвижками. В углу, под портретом Ленина, стояли большие и маленькие флаги, транспаранты, растяжки, огромные звёзды, портреты вождей.
  – Вот это да! – разинул я рот от удивления.
  Наверное, целый час мы искали покрышки для почтовой машины. Нашли. Только они были такие же лысые, как и у меня. Но Юрий Петрович ничуть не приуныл:
  – Сейчас мы к ним шипы привинтим, и будет порядок! Пока я рассматривал знамёна, слесарь издырявил шилом покрышки и в проделанные отверстия вставил короткие болтики. Изнутри, под камерой, он пустил металлическую полоску, которая будет держать шипы и не давать резине рваться.
  – Дмитрий, давай пока иди гайки закручивай, а я с флажками разберусь, надо будет ещё сотни две новых сделать.
  – Так здесь же не меньше тысячи, зачем ещё делать-то?
  – Здесь ровно полторы тысячи. На город это не так-то много, тем более, что в прошлом году после праздника я не досчитался почти двухсот штук.
  – Кто же их ворует? – удивился я.
  – Может, ветром унесло некоторые...
  Немного помолчав, Юрий Петрович добавил:
  – Хотя люди поговаривают, что это нечистая сила шалит.
  – Да уж, на каждом шагу нечистая... – сказал я задумчиво.
  Покачав головой, слесарь тяжело вздохнул.
  Завершив работу над покрышками и флагами, мы пошли по домам. Быстренько перекусив и покормив котёнка, я решил сходить в гараж, подготовить фургончик к зиме. После полудня на улице подморозило, снег прекратился. Небо по-прежнему было свинцово-серым, тяжело нависающим над городом. Снег завалил ворота гаража, прогнул старую крышу. Достав из кармана куртки нагретый теплом тела ключ, я вставил его в обледеневший замок. Ворота открылись с трудом. Сапёрной лопаткой я аккуратно расчистил площадку перед гаражом и выкатил машину. Даже на очищенной от снега обледеневшей земле лысые покрышки фургона скользили. Юзом машина проехала на полметра вперёд, упершись бампером в сугроб. Включив заднюю передачу, я нажал «ход». Сильно буксуя с рёвом электромотора, фургон, наконец, встал на нужное место.
  Переодевшись в телогрейку, подсунув под колёса «башмаки» и вооружившись ключами, я забрался под машину. Было необходимо отпустить крепления амортизаторов и снять по очереди все колёса. Гайки попались на редкость тугими. Ключ то и дело выскальзывал из замёрзших рук, срывался с гайки. Увлёкшись отвинчиванием и громко чертыхаясь, я не заметил, как к машине кто-то подошёл. В узкой щели между землёй и бортом фургона показались чьи-то ноги в чёрных высоких ботинках. Я, не ожидая никого здесь увидеть, испугался. Но неизвестный подал голос:
  – Дима, это я, Ирина. Можно с тобой поговорить?
  Дёрнувшись, я ударился лбом прямо об редуктор заднего моста.
  – Ох, чёрт!.. Привет, Ирина! Что случилось?
  Девушка со слезами на глазах коснулась моего плеча изящной ручкой в варежке и произнесла:
  – Сегодня утром в парке меня очень сильно испугало привидение. Это был пожилой мужчина со зверски изуродованным телом и раздавленной головой. Он тихо догнал меня сзади, обдал смрадным дыханием покойника и вежливо сказал, что придёт лечиться в нашу больницу сегодня вечером. Испугавшись, я не пошла домой сразу, а вернулась на работу. Антонина Ефимовна, фельдшер, рассказала мне про этого мужчину. Она оказывала ему первую помощь в конце пятидесятых годов, когда тот в пьяном состоянии на лесной дороге неподалёку отсюда попал под колёса тягача-лесовоза. Умер он почти сразу, не дождавшись «скорой помощи» из Троицко-Печорска. И с тех пор стал регулярно пугать персонал больницы, считая врачей виноватыми в своей смерти. Мол, непрофессионально оказали помощь. Но в начале семидесятых он пропал и появился только сегодня. Я так боюсь, что он вернётся ночью, когда я буду дежурить одна...
  – Так, вот что, сейчас я поменяю покрышки, поужинаю и отвезу тебя на работу.
  – А может, ты посидишь там со мной до утра, хотя бы одну ночь?
  Я потёр рукой ушибленный лоб, подумал и решил согласиться. Девушка улыбнулась, сняла очки и вытерла слёзы рукавами пальто:
  – Спасибо тебе, ты настоящий товарищ! Во сколько ты за мной заедешь?
  – Тебе к восьми? Тогда жди меня в половине восьмого у своего подъезда.
  Ещё немного посмотрев, как я работаю, Ирина пошла домой. Вскоре я, поставив новые покрышки, поехал ужинать. На улице быстро темнело, подул ледяной ветер. Когда я покормил Люцифера и, съев тарелку картошки, вышел на улицу, там уже вовсю бушевала метель. Потоки ветра завихрялись, взмывали ввысь, увлекая за собой маленькие колючие снежинки. Дороги видно уже не было, всюду заносы.
  «– Да, как же зимой работать, ведь снег-то чистить никто не будет, один дворник никак не справится с таким объёмом» – подумал я, садясь в машину и ёжась от холода.
  Жму «ход». Фургон стоит на месте, натужно гудя мотором. Но всё же шипы протёрли ледяную корку, и машина рывками тронулась. Буквально тараня высоченные сугробы и снежные заносы, я преодолел перекрёсток и зарулил во двор к Ирине. Девушка уже ждала меня, стоя под козырьком подъезда.
  – Как же мы поедем по такому снегу? – спросила меня Ирина.
  Пожав плечами, я помог ей влезть на переднее сидение и, захлопнув дверцу, тронулся.
  Белый, под цвет снега, фургон с надписью «Почта» на борту, буксуя, развернулся, лёжа брюхом на сугробе. Мотор, надрываясь, тащил машину вверх по улице Ленина. Из-за метели не было видно дороги. Ориентировался я по ярким точкам по правую сторону улицы – фонарям. Но мачты городского освещения кончились, как только мы въехали в парк. Света фар было даже не заметно. Машина ехала во тьме, виляя туда-сюда, пока не съехала в кювет и не уткнулась в глубокий снег.
  – Теперь без трактора не выбраться, – сказал я, а потом, помолчав, грустно добавил: – Но трактора тут не найдёшь...
  Несмотря на всю серьёзность ситуации, выход я нашёл. Снег-то мягкий, поддаётся разгребанию. Своей сапёрной лопаткой я откопал ведущие колёса и подложил под них толстые ветки. Фургон резко дёрнулся и одним махом вылетел из неглубокого кювета на дорогу. Метель к тому времени немного утихла, и мы медленно, без аварий, сумели добраться до больницы.
  Антонина Ефимовна сдала пост Ирине и пошла в город через парк. Мы остались одни в огромном здании. Медсестра уселась на свой стул и принялась заполнять журнал. На столе рядом с ней стояли три телефона. Первый – красный, с надписью «Пульт 03», предназначение его угадывалось легко. Второй – синий, вместо диска набора номера у него имелся большой цветной герб СССР. Этот телефон предназначен для местной связи по больничному коммутатору. И третий – зелёный, с виду обычный, с надписью «Линия-город». Я решил попробовать позвонить по междугородке родителям. Набираю 8-8452-42-00-66. Тишина. Ни гудков, ничего не слышно.  Вдруг тихо-тихо в трубке раздаётся неестественный голос:
  – Автоматическая телефонная станция Угрюмовского горисполкома. Связи нет. Порыв на линии...
  Далее короткие гудки.
  – Бесполезно, по межгороду всё равно не дозвонишься, – сказала Ирина, – кабель, идущий в райцентр, оборван во многих местах.
  – А что же его не чинят? Ведь город связан с миром только этим кабелем, и случись что, мы не сможем связаться с Троицко-Печорском.
  – Кто его будет чинить? В районе на нас плевать хотели, а сами мы не починим.
  – Как это не починим? Это же моя работа, я – работник связи! Завтра налажу!
  Ирина усмехнулась, положила свой журнал и пошла закрывать входы в больницу. Вместе с ней мы с трудом сумели закрыть тяжеленные и высоченные дубовые двери со стеклянными окнами.
  – Вообще-то, делать этого нельзя, но незапертыми сидеть страшно, – сказала медсестра.
  – А почему нельзя двери запирать?
  – Вдруг какой-нибудь больной придёт или раненый, звонка-то нет.
  – В такой глуши, да в такую погоду никаких больных быть не может, – сказал я, закрывая тяжёлую стальную щеколду, – конечно, если не придёт «твой» пациент – тот дядька, раздавленный лесовозом!
  Вспомнив утреннюю встречу, Ирина побледнела.
  – А я-то совсем забыла про него, веселюсь тут; он ведь сказал, что придёт лечиться. Помочь я ему не смогу, а за это он меня... – медсестра замолчала, опустив глаза.
  – Не бойся, Ирина, этот мужик тебе померещился от переутомления. Привидений не бывает, я, как ярый коммунист и атеист, знаю это хорошо. Пойдём-ка лучше на твой пост, посидим, поговорим, – выпалил я торопливым голосом.
  – Какое ещё переутомление? Я видела его так же близко, как тебя сейчас. Он трогал меня за плечо и разговаривал. Это не галлюцинация.
  В конце концов я убедил девушку в том, что её страхи напрасны. Усадив её за стол на посту, я принёс из коридора стул и сел рядом. Но минут через пять она вспомнила, что должна переодеться в белый халат и переобуться.
  – Ты меня здесь подожди, если кто позвонит, бери трубку. Я сейчас приду, – как бы опомнившись, сказала медсестра.
  Встав со стула, Ирина включила свет и пошла по правому коридору в техническое помещение. Тишина вокруг стояла мёртвая. Тёмные окна в вестибюле зловеще поблёскивали в свете настольной лампы. Ветер на улице протяжно выл и свистел. Старый фонарь над входом, громко скрипя, раскачивался, и его свет то появлялся в окнах, то исчезал. Часы на стене показывали половину девятого. Я, сладко зевнув, облокотился на спинку стула и закрыл глаза. Медсестра отсутствовала уже минут десять.
  «– Что она пугать меня что ли вздумала, – подумал я, – да, вообще-то, не очень похоже – Ирина сама боится каждого скрипа...».
  Медсестра пришла через пять минут, уже в стандартном медицинском халате, в беленьких носочках и чёрных кожаных балетках без каблуков.
  – Ну что, никто не звонил? – спросила она встревоженным голосом.
  Я понял так, что она хотела спросить: «Никто не стучал?», но побоялась насмешки с моей стороны.
  – Всё в полном порядке, за время вашего отсутствия ничего не случилось, товарищ командир! – отрапортовал я и карикатурно отдал честь.
  Время незаметно шло. Часовая стрелка настенных часов приближалась к цифре 12.
  – Дима, знаешь, сегодня ведь полнолуние... – некстати сказала Ирина, нарушив тишину.
  – Откуда такая информация? Неба-то не видать – тучи висят круглые сутки.
  – Это я по лунному календарю смотрела. А в полнолуние все тёмные силы активизируются...
  – Ну сейчас мы посмотрим, какие силы к нам нагрянут, три минуты осталось до полуночи... Но я, если что, партбилет свой достану, взгляну на Ленина, и сразу вся нечисть в трубу вылетит! – попытался я пошутить.
  – Тут нет трубы... – мрачно подметила медсестра.
  Вид у Ирины был такой, как будто её сейчас поведут на расстрел. Облокотившись на стол и поддерживая голову руками, она уставилась на входную дверь. Тут и мне стало не по себе. Громко щёлкая, секундная стрелка отсчитывала последние секунды этого дня. Как только она добралась до цифры 12, в дверь громко постучали. Медсестра от испуга вскочила со стула и, оглядывая тёмное помещение вестибюля больницы, схватила телефон и нерешительно сняла трубку. Стук в дверь повторился снова. Ирина в панике набрала «02», но телефон соединил её с больничным коммутатором, который проговорил мёртвым механическим голосом: «С городом связи нет. Линия повреждена...».
  – Что же такое, – прошептала девушка, глядя на меня, – только что связь была.
  Что случилось с линией, понять было сложно. Провода идут под землёй, в тоннелях. Ирина побледнела и, боясь лишний раз загреметь, села обратно на свой стул.
  – Что же делать, Дима? – сказала она, подняв на меня свои зелёные глаза.
  – Дверь открывать страшно, – рассуждал я, – не открывать и сидеть трястись тоже страшно. Но за дверью может оказаться не призрак, а кто-нибудь, кому срочно нужна медицинская помощь.
  Когда постучали в третий раз, я не выдержал, встал и уверенно пошёл к выходу. Медсестра за мной.
  – Дима, не надо, он же нас убьёт... – шептала девушка.
  – Тихо, сейчас мы спросим, кого там нелёгкая принесла, – ответил я и тут же громко и решительно выкрикнул: – Кто там?
  За дверью – тишина. Открыв щеколду, я толкнул дверь. Ирина, спрятавшись сзади, выглядывала из-за моей спины.
  – Есть тут кто? – крикнул я.
  Но больничный дворик был пуст. Сквозь метель было видно почтовую машину и огромные деревья в парке. Фонарь тускло освещал маленький пятачок перед входом. Вокруг не было ни души. Даже следов на свежем снегу не видно. Струи холодного воздуха со снежинками мгновенно проникли в помещение, превращаясь в пар. Я быстро захлопнул дверь и закрыл щеколду.
  – Померещилось, что ли? – прошептала Ирина.
  – Сразу двоим не мерещится... – подумав, ответил я.
  – Значит, привидение было, но где же оно... А-а, его же не видно, оно, наверное, уже здесь... – шепотом произнесла Ирина.
  Стало довольно страшно. Чувство лёгкой жути переросло в настоящий страх. От сквозняков в старом здании больницы скрипели двери, раскачивались занавески на окнах. Отчётливо был заметен эффект присутствия. Создавалось впечатление, будто бы из тёмных больничных коридоров, из глубокого непроглядного мрака за нами наблюдает кто-то невидимый и жуткий. Моё бесстрашие исчезло быстро. Пойти и проверить все три коридора, выходящих в вестибюль, зажечь там свет и заглянуть за все повороты я не решался. Ирина тем более. Вдвоём мы сидели за столом на посту и внимательно вглядывались во тьму. Время теперь, казалось, шло медленно. Стрелка часов громко щёлкала, буквально разрубая тишину на равные промежутки. Мы с Ириной привыкли к методичному щёлканью, внимание наше немного притупилось – хотелось спать. Я, подвинув журналы в сторону, лёг головой на стол, подложив под неё руки. Только закрыл глаза, как вдруг послышался какой-то шум.
  – Кто-то идёт. Слышу шаги... – испуганно прошептала медсестра.
  И впрямь из темноты центрального коридора, со стороны лестницы доносились звуки, похожие на шаги. Будто бы кто-то медленно спускался вниз с четвёртого этажа. Неожиданно звуки стихли и тут же раздался звонок телефона... местной связи! Старый, забитый пылью, аппарат глухо протрещал сломанным звонком.
  – Кто же это?! – буквально вскрикнула Ирина. – Ведь в больнице, кроме нас, никого нет!
  Трубку взял я. Но на том конце провода, кроме шуршаний, слышно ничего не было.
  – Алло! Говорите! – крикнул я прямо в микрофон.
  После этого послышался звук, очень похожий на чей-то идиотский смех. Хотя сквозь шумы понять, что это было на самом деле, не представлялось возможным, я сильно рассердился. Страх пропал.
  – Где коммутатор? Пошли быстро туда! Там явно кто-то спрятался и пугает нас!
  – Да не может там никого быть! Больница – объект режимный, никто просто так незамеченным не войдёт! – ответила медсестра, не желая идти в коммутаторную и пытаясь отговорить меня.
  Но я всё же убедил девушку пойти туда. Взяв в качестве оружия швабру, мы пошли на третий этаж, в помещение больничной АТС. Ирина зажгла свет на всех этажах. Поднявшись по каменной лестнице, а потом пройдя несколько десятков метров по коридору, мы свернули вправо и упёрлись в дверь коммутаторной. Дверь была наглухо заперта.
  – Ключ! – сказал я торжественно, в предвкушении поимки хулигана, якобы пугающего нас.
  Открыв помещение АТС, мы включили свет. В небольшой комнатушке на стенах висели чёрные кабели и контактные электромагниты, опутанные паутиной. На столе валялись какие-то бумажки, телефонные трубки, радиодетали, а из большого металлического шкафа, из приоткрытой дверцы выглядывала куча разноцветных проводов.
  – Ничего не понимаю, где же хулиганы? – произнёс я растерянно.
  Снова стало страшно. Схватив висящую на стене трубку телефонного аппарата, я прижал её к уху. Тишина. Набрал номер поста – 001. Неожиданно щёлкнул висящий позади меня электромагнит реле, испугав нас. В динамике раздались длинные гудки. Потрепав рукой рычажок, на котором висела трубка, я набрал код города и свой домашний номер. В стоящем под столом здоровенном металлическом ящике с характерным клацающим звуком замкнулись контакты реле, а затем раздались всё те же гудки.
  – Связь-то есть! – сказал я, повернувшись к Ирине. – Значит, всё-таки здесь кто-то был и отключал городскую линию, когда ты звонила.
  – А может, это автоматика просто не срабатывала?
  – Нет. Городской телефон будет работать, даже если отключить этот коммутатор. Линия от него не зависит. С ним автоматика соединяет абонента лишь в том случае, когда оборван кабель, идущий в город. Но сейчас мы видим, что связь есть. Значит кто-то просто держал контакты реле, не давая им сомкнуться.
  Страшная мысль терзала меня – кто же обитает в этом городе и всем вредит? То электрика довели до безумия внезапным беспричинным отключением света, то работников школы пугают неправильной работой сигнализации, теперь и я испытал на себе шалости нечистой силы, в которую упрямо не верю. Явно эти духи любят технику – большинство их проделок связано именно с ней.
  Закрыв коммутаторную, мы вернулись на пост, так ничего и не поняв. До утра рассуждали на тему нечистой силы, спорили. Вроде бы, больше ничего подозрительного не происходило. В восемь утра пришла бабулька-фельдшер, и мы с Ириной поехали в город. К утру метель прекратилась, снег немного подтаял. На улице было относительно тепло и безветренно. Я завёз девушку домой, а сам поехал на почту.
  Почтовый фургончик остановился перед входом в горсовет, Мария Ивановна быстро закинула на заднее сидение свою сумку, села вперёд, и мы поехали по «малому кругу» – по главным улицам. Надо сказать, с шипами на колёсах чувствовал я себя немного увереннее, нежели без них. Даже на самых скользких поворотах машину почти не заносило. Мы с почтальонкой быстро «раскидали» корреспонденцию по опорным ящикам и поехали в узел. Мария Ивановна тут же пошла разносить письма по квартирам, а я решил заняться кабелем, но прежде было необходимо убедить Катерину Николаевну в том, что ехать сейчас в колхоз по обледеневшей дороге нельзя.
  – Дмитрий, ты же понимаешь, надо срочно доставить «ЕМС-посылку», за её доставку отправитель заплатил пятьсот рублей, это не шуточки – сказала заведующая.
  – А если машина перевернётся, или врежется? Знаете, какой там лёд? – ответил я слегка испуганным голосом.
  Катерина Николаевна немного помялась, потеребила своими длинными пальцами заколку на голове и раздражённо произнесла:
  – Ладно, завтра как-нибудь отправим, езжай домой, работы для тебя на сегодня больше нет...
  – Домой-то рановато, Катерина Николаевна, может я пока телефонный кабель посмотрю?
  – Не выдумывай! Он сгнил давно, ты там ничего сделать не сможешь, надо районные власти доставать, чтобы новый проложили... Тем более, мне не с кем тебя послать, Маруська пошла почту разносить.
  – Да я электрика с собой возьму, надо ведь кабель починить – случись что, а мы – без связи!
  – Слушай, Дмитрий, ты знаешь, как погиб предыдущий водитель твоей машины? Его нашли мёртвым в телефонной шахте напротив кладбища... Сердечный приступ... Но люди поговаривают, что он там, в подземелье, увидел что-то... В общем, нечего тебе там делать! Даже не вздумай туда лезть!
  – Ну, хорошо. А где всё-таки порван этот кабель, в той самой шахте?
  – Эту шахту регулярно затапливает, вот провода в ней и гниют. Семён Сергеевич тогда всё починил, но времени-то сколько уже прошло...
  – А шахта глубокая?
  – Шахта – это обычный колодец, метра четыре глубиной. Всего до райцентра около пятидесяти колодцев, между ними проложены тоннели из бетонных труб, по которым идёт магистральный газопровод и телефонный кабель. Шахта номер 14, которую затапливает, находится точно напротив кладбищенских ворот, за кустами. Но, смотри, не вздумай туда лазить! Там на дне света нет, тьма кромешная, да вдобавок ещё и вода.
  Я клятвенно пообещал заведующей не спускаться в колодец, сказал «до свидания», сел в машину и поехал к кладбищу.

Часть V

  За городом было спокойно, снег лежал нетронутый. Вдалеке каркали вороны, слегка посвистывал ветер. Вечно пасмурное небо стало ещё темнее, нависло над лесом огромной глыбой, готовой в любую минуту разверзнуться и засыпать землю тоннами снега. Ворота кладбища тихо поскрипывали на ветру, медленно раскачиваясь. Мой фургон резко затормозил и съехал с дороги. Я взял монтировку, сумку с инструментами и пошёл искать колодец.
  Белый, слегка подтаявший снег весело хрустел под ногами, пахло сыростью и каким-то дымком. Полюбовавшись красивой унылой природой, я стал тыкать монтировкой в снег. Между большим старым дубом и стройной берёзкой она ударилась об что-то металлическое.
  – Есть, нашёл! – сказал я, обрадовавшись.
  Под тонкой коркой снега оказался колодезный люк с надписью «ГТС». Вокруг него валялись осколки замшелого красного кирпича. Поддев люк монтировкой, я перевернул его. Передо мной предстала круглая чёрная дыра с уходящими вниз скобами-ступеньками, торчащими из трухлявых стенок колодца. Из глубины шахты резко пахнуло затхлостью.
  – Что-то как-то страшновато туда лезть... – подумал я, недоверчиво дёргая качающуюся ступеньку и глядя в чёрную бездну.
  Но тут пришла другая мысль:
  – Я же коммунист, а коммунистам боятся не положено по Уставу!
  Привязав к берёзке верёвку и повесив на плечо сумку, я взял в зубы фонарик и осторожно полез вниз. Когда твёрдая почва ушла из-под ног, стало ещё страшней, но я продолжал медленно спускаться. Вот уже белый свет сузился до размера люка, а дна всё не видать. После нескольких минут спуска моя нога окунулась в ледяную воду.
  – Бр-р! Вот это глубина! – не выдержав, просто вскрикнул я, провалившись по колено в холодную жижу.
  Вынув изо рта фонарь, я огляделся. Справа и слева был тоннель диаметром метра полтора. Ни газовой трубы, ни кабеля не видно. Повесив сумку на скобу, я стал шарить рукой по дну. Надо сказать, ощущение не из приятных. Грязная, затхлая вода с какой-то мутью была настолько холодной, что руку поначалу просто свело.  Но я всё-таки сумел нащупать провод. Вытащил его, посветил фонариком. Толстый чёрный кабель был весь покрыт трещинами. В одной из них виднелись лопнувшие медные жилы. Быстро разрезав кабель ножом и зачистив изоляцию, я соединил все проводки и замотал их изолентой. Пританцовывая и стуча зубами от холода, я проделал такую процедуру с ещё одной трещиной и стал изолировать остальные, более мелкие. В этот момент в тоннеле что-то сверкнуло. В свете этой непонятно откуда появившейся вспышки, вдалеке я увидел какой-то предмет неопределённой формы, лежащий прямо в воде метрах в пятидесяти от меня. Вспышка повторилась снова и снова.
  – Тока здесь быть не может, иначе меня бы давно убило. Значит это что-то другое. Интересно, что же там лежит? – мелькнула мысль в моей голове.
  Но фонарик не доставал до загадочного предмета. Прощупав провод дальше, я убедился, что трещин не осталось. Оглядываюсь по сторонам, ищу, где бы закрепить кабель, чтобы не бросать его обратно в воду. Посветив по сторонам, замечаю торчащий в бетонной стене небольшой ржавый крючок. Как оказалось, это штатное крепление телефонного провода. Вот только как он оттуда выскользнул, кто его тут мог дёрнуть?..
  Кабель был крепко зажат крючком, и я заспешил наверх. Подъём занял минуты три. Выбравшись, я полной грудью вдохнул свежий воздух:
  –  Ф-ф-ух, наконец-то вылез, как там было жутко!
  Хорошо, что на дне колодца в мою голову не пришла никакая дурная мысль, иначе бы страх меня просто сковал, и я не смог бы выбраться. Уже теперь стало понятно, что видел покойный водитель – там явно кто-то есть, и этот «кто-то» был совсем рядом. Но спасло меня то, что голова моя была забита мыслями о кабеле и о холодной воде. Запаниковать и что-то разглядеть я просто не успел. Но если взглянуть на проблему с материалистических позиций, то можно предположить, что сверкал и искрил в тёмном тоннеле не пресловутый болотный дух, а всё тот же кабель, лопнувший в другом месте. Напряжения телефонной сети для этого вполне достаточно. А валялся вдалеке вовсе не полтергейст, а мусор, брошенный тут телефонистами или газовиками. Убедив себя в том, что ничего сверхъестественного не произошло, я закрыл люк, сел в машину и поехал домой.
  Приняв горячую ванну и перекусив, я решил попробовать позвонить по межгороду. Набираю номер родителей. В трубке что-то долго трещит, хрустит, затем раздаются короткие гудки – занято. Значит починил! Связь есть! Звоню на почту:
  – Алло, Катерина Николаевна, это Дмитрий, попробуйте позвонить по междугородке!
  В трубке раздался недовольный голос:
  – Что, всё-таки лазил? Ты понимаешь, как ты рисковал! Никто не знает, кто там сидит, вдруг правда нечистая сила?! Ты что-нибудь видел?
  – Нет, всё спокойно, тихо. Никого там нет.
  Моя начальница, прочитав прямо по телефону длинную лекцию, строго-настрого запретила мне в дальнейшем работать в подземных тоннелях. Напоследок, перегружая и без того загруженную телефонную линию, Катерина Николаевна раскрыла мне один страшный секрет – оказывается, покойный водитель почтовой машины успел-таки рассказать ей о случившемся.
  – Семёна Сергеевича тогда извлекли из той злополучной шахты и в бессознательном состоянии повезли в нашу больницу, – начала заведующая свой рассказ, – меня вызвали туда по телефону, сказали, что водителя током стукнуло. Но я-то знаю, что в колодце тока нет и быть не может. Добежала до больницы за двадцать минут, не обращая никакого внимания на безлюдье старого парка. В реанимации Семён Сергеевич ненадолго пришёл в сознание и рассказал мне страшные подробности случившегося. Он был бледен, как утопленник, глаза его, не отойдя от увиденного кошмара, смотрели в одну точку. Водитель рассказал, будто бы из тоннеля к нему в колодец вышел его отец, который умер в конце шестидесятых годов и покоился на городском кладбище. Говорить с сыном покойник не стал, а сразу вцепился ему в горло. Образ нападавшего Семён описал невнятно, я смогла понять только то, что он был весь в лохмотьях, грязный, источающий трупный смрад. Несмотря на то, что лицо отца было сильно обезображено, водитель смог узнать его. Дальше рассказ оборвался, Семён тихо умер, с открытыми глазами, не успев договорить последнюю фразу...
  –  А кем был его отец и как он умер? – спросил я.
  – Этого я почти не знаю, мы с водителем никогда не разговаривали о личном. Потом я всё-таки навела справки, но узнала совсем мало. Сергей Алексеевич Куницын, отец Семёна, жил в колхозной деревне Красный Бор, потом переехал в Угрюмовск и до самой смерти проработал слесарем насосной станции на артезианской скважине, снабжающей город водой. Причина его смерти по официальному заключению – механическая асфиксия, то есть удушение.  Но вот кто или что задушило безобидного слесаря прямо на рабочем месте, не знает никто.
  Разговор с заведующей произвёл на меня сильное впечатление, подобное холодному душу. Повесив трубку телефонного аппарата, я пошёл в комнату и уселся на старый диван, размышляя и ужасаясь.
  «– Повезло мне страшно, был почти что на том свете и вернулся невредимым. Почему же меня никто не тронул? Может, оттого, что я коммунист и не смотря на все эти байки продолжаю считать себя атеистом и неверующим ни во что? Хотя де-факто я признаю, что что-то обитает в этом жутковатом городке, и кто-то явно не материальный терроризирует морально неустойчивых горожан и особенно гостей города. Но в то же время хорошо заметно, как некоторые угрюмовчане, умеющие наслаждаться особой атмосферой местной природы, нисколько не страдают от нечистой силы. Она как бы оберегает тех, кто живёт по «законам» этого города и не стремится навести свои порядки. И не важно, верят ли эти люди в бога, в чёрта, либо в бессмертные идеи коммунизма. Я почувствовал с первых минут пребывания в городе, что это – моя среда. Привыкнув к частому одиночеству, к грусти и унынию, я понял, что попал сюда не зря. Местный образ жизни, обычаи, порядки подходили мне идеально. С детства я любил тишину и покой, вызывающие у меня необъяснимое противоречивое чувство некого лёгкого сладостного волнения. Аналогичные чувства другие люди характеризуют словами «сосёт по ложечкой». Совокупность этого чувства с особенностями местной природы и архитектуры создаёт неповторимую атмосферу, присущую только городу Угрюмовску. Эта атмосфера как машина времени переносит нас в прошлое, в середину двадцатого века, в тот исторический период, когда люди в большинстве своём были умными, добрыми и порядочными. Попадая в этот город, человек не может изменить его порядков. Городом «управляет» некая таинственная, но мощная сила, сдерживающая своими невидимыми «плотинами» поток насилия и разврата, мечущийся по мировым просторам. Приезжий может навсегда остаться всего лишь гостем и, не выдержав гнетущей обстановки, уехать обратно, если совесть его не чиста. Человек же с добрыми намерениями, сверхчестный и сверхпорядочный, достойный коммунистического будущего, может смело здесь селиться – никакие потусторонние силы ему угрозы не представляют. Хотя, конечно, слухи про «нечисть» пугают всех, но я считаю, что не стоит воспринимать их всерьёз. Лучше просто насладиться тем чувством необъяснимой тревоги и ожидания чего-то жутковатого, которое они вызывают...».
  Пока лёжа на диване я мечтал, на город медленно опустились густые сумерки. В соседнем доме, видимом из моего окна сквозь пелену полупрозрачного тумана, тусклым жёлтым светом зажглись несколько окон, прикрытых толстыми выцветшими занавесками. Встав со своего ложа и облокотившись на подоконник, я глянул на улицу. Бывшая совсем недавно белой, дорога теперь покрылась чёрными проталинами – стало теплее, снег начал таять. Рассеиваемый туманом, свет уличного фонаря отражался и тускло поблёскивал в лужах, от чего те казались бездонно-глубокими. На железный подоконник изредка падали тяжёлые капли с тающих сосулек.
  Прикрыв шторы, я пошёл на кухню – ужинать и кормить котёнка. Под тихое равномерное щёлканье будильника Люцифер сладко спал на табурете, свесив лапки. Я быстро сварил ему кильку, разогрел себе кашу, и мы сели кушать. Совсем незаметно часовая стрелка будильника поднялась до цифры 9. Вот уже и ночь. Поужинав, я вымыл посуду и, приняв душ, лёг спать. Сегодняшний день выдался тяжёлым, так что сил продолжать философские размышления у меня просто не осталось. Уткнувшись в мягкую подушку, я закрыл глаза, натянул на себя одеяло и стал медленно погружаться в сладостный мир сновидений. Сквозь сон слышалась барабанная дробь капели – благодаря оттепели снег и сосульки на крыше стали интенсивно таять.
  К утру снега не осталось вовсе. Будильник, выполняя свою работу, пронзительно зазвенел ровно в семь. Надрываясь, он продолжал трещать до тех пор, пока я не встал. После вчерашнего «купания» в телефонном колодце голова немного побаливала. Быстренько позавтракав, я пошёл на работу. На улице заметно потеплело, приятный свежий ветерок обдувал моё лицо. Добираясь до почты, я обратил внимание, что все дома, столбы, деревья и даже трубы газопровода стали почище. Прошедший ночью дождь умыл город, приготовив его к завтрашнему празднику. Казавшиеся мне совсем недавно унылыми и зловещими, глазницы окон сегодня приветливо улыбались, сверкая свежевымытыми стёклами. Воздух наполняла атмосфера грядущего праздника.
  – Сегодня – короткий день! – объявила нам с почтальонкой Катерина Николаевна, как-то загадочно улыбнувшись.
  До полудня мы быстро развезли корреспонденцию, потом я пообедал и поехал в мастерские Горисполкома помогать слесарю украшать улицы. Юрий Петрович с утра тщательно вымыл кузов мусоровоза, снял с машины страшный ковш и принялся грузить в неё флаги и растяжки. Под конец, когда всё было уложено, мусорщик закинул на крышу кабины стремянку, и мы, усевшись в мусоровоз, поехали украшать город. Сперва занялись площадью – быстро установили напротив Горсовета трибуну из металлических трубок и досок, украсили её ярко-красными растяжками и флагами. Тем временем на площадь Ленина подошли товарищи из горкома партии. Они живо запрыгнули в кузов машины, выгрузили оттуда тяжеленные портреты вождей и, подхватив их, словно пушинки, потащили к зданию городского совета, чтобы повесить на почётное место. Мы со слесарем закончили работу по сборке трибуны и, оставив товарищам несколько растяжек и флагов, поехали вниз по улице Дружбы. Останавливаясь у торцов каждого дома, Юрий Петрович подавал мне флажки, а я, запрыгивая на высокую крышу кабины, вставлял их в специальные крепёжные трубки. Помимо флажков, на каждый такой крепёж устанавливались ещё и лампы в красивых красных плафонах в виде пятиконечных звёзд. Получалось очень замечательно – на торце каждого дома висело по два флажка, а между ними горела ярким рубиновым светом звёздочка!
  Таким образом мы со слесарем украсили все улицы и несколько крупных переулков. Я и не заметил, как начало смеркаться – небо потемнело, на город стал опускаться мрак. Но домой ехать было рано – нужно ещё подключить несколько электротранспарантов на крышах домов. Всего их было пять, и все – на главной улице. Взобравшись на крышу Горсовета по пожарной лестнице, мы просто вставили вилку в розетку, висящую под маленьким железным козырьком, и огромные буквы «СЛАВА ТРУДУ!» вспыхнули ярким электрическим светом. Таким же образом были зажжены ещё четыре транспаранта.
  Кузов мусоровоза, который совсем недавно был набит до отказа флагами и прочей праздничной атрибутикой, опустел. Водитель включил мощные фары, и мы поехали в гараж. Уже оттуда, уставший, я отогнал почтовую машину и пошёл домой. Хорошее настроение, связанное со сладостным ожиданием завтрашнего праздника, пребывало со мной весь остаток дня. Представляя себе красивую демонстрацию, я быстро уснул. Ровно в девять утра будильник торжественно зазвенел, возвещая о наступлении праздника. Встал я в приподнятом настроении, быстро поел и, одевшись, скорее побежал к площади. По дороге приколол себе на куртку красный бант.
  Как ни странно, но на небе выглянуло солнышко. Сверкая и переливаясь, оно радостно светило, заглядывая всюду своими яркими, искрящимися, любопытными лучиками.
  «– Даже солнце радуется празднику!» – подумал я с неким внутренним восторгом.
  Ещё издали слышались до боли знакомые, родные и приятные сердцу мелодии старых советских песен и маршей. Отовсюду, со всех дворов шли люди, одетые в красивые нарядные вещи. На улицах появилось много детей, весело смеющихся и размахивающих красными флажками. Толпы народа шли к площади Ленина; люди несли надувные шарики, портреты революционеров, а некоторые даже пели песни. Влившись в толпу, я попал на площадь. Представлявшаяся мне всегда серой и пустынной, сегодня она была до отказа заполнена народом. Всё вокруг было красно от флагов и транспарантов. В открытых окнах горсовета стояли огромные мощные колонки, оглашающие округу революционными песнями. Позже музыка зазвучала ещё громче – товарищи из горкома партии подключили к проигрывателю уличные громкоговорители систем гражданской обороны. Теперь песни слышал весь город. Старые ржавые репродукторы на всех перекрёстках, на всех улицах и переулках, шипя и хрипя, стали вторить мощным динамикам на площади.
  Но вот музыка замолчала. Часы показывали ровно десять. Люди притихли, обратив свой взор на трибуну. Тут же, поправив галстук, к микрофону вышел первый секретарь городского комитета КПРФ товарищ Кондратьев. Он поздравил собравшихся с праздником и объявил торжественную демонстрацию открытой. За последним словом Ивана Савельевича последовал мощный аккорд. Громкоговорители во всю свою мощь заиграли гимн Советского Союза. Далее, когда гимн смолк, коротенько выступило несколько человек, затем первый секретарь объявил о начале движения колонн. Народ, заполнявший площадь и прилегающие улицы, разделился на две части. Во главу каждой колонны встал духовой оркестр, и демонстранты с весёлой музыкой двинулись в противоположных направлениях. Я пока что не знал, что происходит и каков сценарий мероприятия. В составе одной из колонн я бодро шагал под звуки военного марша с флагом в руках.
  Дойдя по улице Ленина до перекрёстка с проспектом Мира, мы свернули направо и пошли в сторону библиотеки. Далее колонна демонстрантов свернула на 1-й Больничный переулок, по которому прошагала до улицы Революционной. Затем мы пошли в сторону улицы Ленина. Тем временем вторая колонна пройдя по улице Дружбы, свернула на переулок Красной Гвардии, потом по улице Тихой поднялась до проспекта Мира и вывернула на улицу Ленина. На перекрёстке с улицей Революционной колонны объединились и вместе пошли к площади.
  Остаток дня жители Угрюмовска веселились, плясали, пели. Тут и там были организованы импровизированные сцены, на которых выступали местные жители, участники народной самодеятельности. На всех перекрёстках появились столы и прилавки с пирожками, напитками и даже сладкой ватой! Цены на всё непривычно низкие... Город было не узнать: народ сновал всюду! А ведь ещё совсем недавно на улицах было пустынно. Самое интересное, что к завтрашнему утру привычная картина вернётся вновь – праздник закончится, и город опять будет казаться серым, мрачным и безлюдным.
  Уже на площади я встретился с соседями из своего подъезда и подругой Ириной. Вместе со всеми мы гуляли и веселились до вечера. Когда официальные народные гуляния завершились, люди стали расходиться по дворам. В уютных беседках праздник продолжался. До поздней ночи мы сидели во дворе, ели, пили, травили байки. Что было дальше, я помню смутно. Только ровно в семь утра раздался оглушающий звон будильника. Большой, пузатый, с пожелтевшим циферблатом, он просто подпрыгивал от негодования.
  – Ну сейчас, сейчас я встану! Дай потянуться! – недовольно бурчал я.
  После вчерашнего праздника болело всё тело. Вроде бы и к самогону относился я крайне осторожно – выпил не более двух рюмок... Жуть как не хотелось вставать, на улице – темень, холод. Словно магнитом меня тянуло залезть ещё глубже под одеяло и спать до обеда. Будильник, не имея больше сил звенеть, злобно тикал, стоя на своей тумбочке и поглядывая на меня. Но спать дальше, увы, нельзя – пора на работу. С трудом раскачавшись, я, наконец, встал, позавтракал, накормил своего питомца и, одевшись, побрёл на почту.
  Погода на улице сильно испортилась – небо снова нахмурилось, солнце скрылось за тучами, подул пронизывающий ледяной ветер. Температура воздуха опустилась ниже нуля, опавшие листья покрылись инеем. В городе опять стало жутко, мрачно и неуютно.
  Задание мне дали сразу – привезти из Троицко-Печорска огромный ящик с каким-то фильтром и отвезти его на насосную станцию. В путевом листе ящик значился как срочная «ЕМС-посылка». Помимо этого, секретарь горкома, встретившийся на выходе из горсовета, поручил мне доставить в редакцию газеты «Печорский Рабочий» фотографии со вчерашнего праздника и коротенькую заметку о том, как Угрюмовск отметил очередную годовщину Великого Октября.
  До райцентра добрался быстро, посылку взял, фотографии отдал. На обратном пути заехал в узел.
  – Дмитрий, подожди, я поеду с тобой, – сказала Катерина Николаевна, – мне нужно будет поговорить с начальником насосной станции. Дело к нему есть...
  Легко запрыгнув на переднее сидение, заведующая продолжила начатый два дня назад разговор о предыдущем водителе этой машины, ныне покойном.
  – Так вот, Дмитрий, ты уже знаешь, что я – коммунистка и материалистка. И мне хотелось бы узнать правду о гибели твоего бывшего коллеги. В нечистую я не верю, поэтому ищу всему логическое объяснение. Начальник насосной станции лично знал и водителя, и его отца. Если мы с тобой сейчас на него «нажмём», то, возможно, он что-нибудь нам и расскажет.
  Артезианская скважина и насосная станция находятся на северной окраине города, в самом начале проспекта Мира. Подъехав к небольшому приземистому домику, окружённому буйными корявыми зарослями кустарника, мы вышли из машины. За низкой, серой деревянной дверью грозно гудели мощные насосы. Катерина Николаевна, постучав ногой по косяку, громко выкрикнула:
  – Степан Никанорович! Мы вам посылку привезли, откройте!
  Спустя, наверное, минуту, дверь с противным скрипом открывается. Из полутёмного помещения высовывается чья-то лысая голова с длинным носом и сильно ввалившимися глазами.
  – Что за посылка? Неужели фильтр?! – спросил пожилой мужчина.
  Осмотрев свой «подарок», присланный Троицко-Печорским водоканалом, начальник насосной станции, не сдерживая улыбки, радостно расписался в накладной и поволок коробку с фильтром вглубь помещения.
  – Спасибо вам, товарищи! Давно ждал эту вещь! – сказал он, спеша скорее закрыть дверь.
  – Подождите, Степан Никанорович! Мы хотели с вами немного поговорить – остановила его моя начальница.
  – Ну чего ещё, – недовольно заверещал дедок, – мне надо быстрее приладить эту штуку к водонапорному насосу, чтобы вся грязь, которую он засосал, оседала здесь, а не попадала в ваши краны.
  – Нам надо узнать про одного вашего бывшего коллегу – Сергея Алексеевича Куницына, который погиб прямо на рабочем месте, а также про его сына Семёна.
  Степан Никанорович на секунду опешил и даже чуть не уронил коробку. Испуганно оглянувшись, он каким-то раздражённым голосом проговорил:
  – Зачем вам они понадобились? Это всё случилось очень давно. Нечистая их задушила обоих. Не лезьте не в своё дело, а то и вам попадёт от неё...
  – Подождите, Степан Никанорович, – вмешался я в разговор, – почему все так уверены, что их убила именно нечистая сила?
  Мужчина недовольно дёрнул длинным носом:
  – А кто же ещё мог задушить слесаря среди ночи в запертом изнутри машинном зале станции? Никаких следов милиция тогда не нашла, будто бы он сам себя удавил. И Семёна могла убить только нечистая. Сам чёрт не знает, кто бродит по подземным коммуникациям города. Скажу точно – нормальный человек в здравом уме не будет сидеть в холодных затхлых тоннелях и ждать прихода телефонного монтёра, который спускается туда раз в несколько лет...
  – Расскажите хотя бы про Сергея Алексеевича, что он делал в последний день, ждал ли он чего? – спросила Катерина Николаевна, нервно теребя пальцами маленький платочек.
  – Пойдёмте в помещение, мне некогда болтать впустую. Сейчас, за работой, расскажу, что знаю. Только не советую я вам лезть в это дело. Очень опасно с ними связываться...
  Вслед за мужчиной мы прошли в слабоосвещённое помещение станции. На серо-зелёных стенах, местами поросших грибком, висели какие-то давно выцветшие картинки. Прямо напротив входа, за коричневой засаленной шторой, стоял большой обшарпанный письменный стол, заваленный какими-то бумагами и книгами. За ним, чуть поодаль, на старинной резной тумбочке стоял массивный старый проигрыватель и настороженно смотрел на нас красным глазом индикаторной лампы. На стене возле стола висели запылённые вымпела с изображением Ленина. Помещение тускло освещала свисающая с потолка на длинном толстом проводе небольшая лампа-грибок.
  Заперев дверь, начальник насосной станции повесил ключи на гвоздик возле входа и повёл нас в машинный зал. За серой, пыльной дверью мы увидели стоящие в ряд пять здоровенных электромоторов, громко гудящих и качающих воду из глубокой скважины. В центре машзала располагался огромный водонапорный котёл, под ним притулился небольшой насосик и через тонкую ржавую трубу качал вовнутрь под высоким давлением воздух.
  – В этот котёл попадает вода из скважины, там она отстаивается, фильтруется и под напором идёт в дома и котельные. Старый фильтр сгнил давно, на его месте теперь стоит простая труба. Сейчас я перекрою воду и быстро установлю новый фильтр, – жестикулируя, начал свой рассказ Степан Никанорович. – Вода перекрывается двумя задвижками – главной и аварийной. Если вода прекратит поступать в систему, котёл быстро наполнится, и насосы автоматически отключатся...
  Катерина Николаева от нетерпения нервно пошлёпывала по блестящему плиточному полу носком сапога. Слегка нахмурив лицо, она, наконец, перебила увлечённого рассказом начальника станции:
  –  Степан Никанорович, про устройство вашего хозяйства вы расскажете нам как-нибудь в другой раз. Сейчас мы хотели бы узнать подробности гибели Сергея Куницына.
  Недовольно хмыкнув, начальник замолчал, снял с себя рваную телогрейку и полез под котёл с гаечными ключами.
  – Ну, слушайте. Дело было в шестьдесят девятом году.  Мой коллега – слесарь Куницын дежурил здесь в ночную смену после того, как я сдал ему пост. Ничего подозрительного в его поведении я не заметил. Сергей Алексеевич был как всегда весел, что-то напевал. Переодевшись в рабочую спецовку, он закрыл за мной дверь, и я пошёл домой. Утром я вернулся, чтобы сменить своего коллегу. Но дверь была заперта изнутри, на мой стук никто не отвечал. Тогда пришлось вызывать милицию. Участковый взломал замок, и мы с ним вошли сюда, в машзал. Куницын лежал там, где вы сейчас стоите, на спине, держась руками за горло. Глаза его были открыты, а на лице застыла гримаса ужаса. Будто бы он увидел что-то очень страшное.
  Катерина Николаевна слегка побледнела и, вытерев лицо платочком, спросила:
  – Что же сказали судмедэксперты, которые вскрывали тело? Какова была по их данным причина смерти?
  Степан Никанорович, почесав большим ржавым ключом затылок, на мгновенье задумался:
  – Официальная версия – самоубийство. Но это – полнейшая чушь. Вы хоть раз видели, чтобы человек душил себя сам голыми руками? Обычно люди, склонные к суициду, вешаются. Тем более, здесь на потолке полно труб и крюков, да и верёвку найти не так трудно. А задушить самого себя невозможно – ни разу не слышал, чтобы такое хоть раз было.
  – Да, – вмешался в разговор я, – значит дверь была заперта изнутри?
  – Конечно! Там раньше имелась стальная щеколда, просто так её не сломаешь. Участковый выламывал дверь, цепляя её за свой газик, и то трос рвался два раза.
  – А не мог ли убийца прятаться где-нибудь в помещении станции, или, скажем, вылезти из скважины?
  – Да вы что, товарищ водитель?! – возмутился мужчина. – В скважине вода идёт под давлением в двенадцать атмосфер! А прятаться тут негде, сами поглядите! Столько времени утекло, а здесь ведь даже ничего не изменилось.
  – Что же это получается? Куда мог подеваться убийца? – спросила Катерина Николаевна, оглядывая помещение.
  – Выходит, что убийцей был не человек... – тихо произнёс Степан Никанорович, и после длительной паузы добавил: – Больше я ничего не знаю, товарищи. Сколько времени прошло, подробности давно забылись...».
  – А вам не страшно здесь работать, после всех этих кошмаров? – задал я последний вопрос.
  – Я стараюсь не думать об этом. Отгадываю кроссворды, читаю книжки...
  После беседы с нами начальник насосной станции заметно погрустнел. Чувствуется, жутко ему стало. Из разговора мы поняли, что он знает что-то ещё, но сказать боится. Наверное, Степан Никанорович что-то всё-таки видел. Возможно, что нечистая сила часто посещает его, ведь место тут нехорошее – глубокая скважина, уходящая под землю метров на двадцать. Под землёй-то как раз и обитают всякие духи. Они и могли задушить тут слесаря и запугать начальника станции. Поэтому он такой немногословный.
  Выйдя на улицу из полутёмного помещения насосной станции, я вдохнул полной грудью свежий воздух.
  – Как будто на том свете побывали, – встревоженным голосом сказала Катерина Николаевна, – жутко там как-то, атмосфера гнетущая, будто бы кто-то невидимый постоянно стоит сзади и дышит в спину. Ничего не могу понять – думала, что сейчас удастся прояснить загадочную гибель товарища Куницына, а получилось наоборот – запуталась я ещё сильнее.
  – Катерина Николаевна, а может такое быть, что слесарь чем-то отравился, ведь бывают же такие яды, от которых происходят спазмы, и человек сам начинает хвататься за горло?
  – Нет, не может, – словно отрезала заведующая почтой. – Тело же вскрывали, экспертизой было установлено, что причина смерти – механическая асфиксия, то есть внешнее воздействие.
  Ещё немного поглядев на мрачное каменное здание станции с истрескавшимися стенами, поросшее диким виноградом, мы сели в машину и поехали в узел.
  – На сегодня работы больше нет, – сказала мне моя начальница, – можешь идти домой.
  Я поставил фургон в гараж и, размышляя о таинственной гибели слесаря и его сына, пошёл по улице Ленина, в сторону своего дома. После таких рассказов было особенно жутко, тем более, что людей на улицах по-прежнему нет, темнеет, и кажется, будто бы из каждого тёмного угла, из-под каждого куста кто-то за мной пристально наблюдает. Наконец, преодолев жуткую безлюдную улицу, я зашёл в свой подъезд и закрыл за собой дверь. Внутри было спокойно, светло и сухо. Поднявшись по лестнице на второй этаж, я вошёл в квартиру.
  – Мр-р-р-мя-мя! – тут же обрадованно закричал соскучившийся по мне котёнок, выбегая в коридор из тёмной комнаты, щуря только что проснувшиеся глазки. Его маленький пушистый хвостик стоял строго вертикально. Приласкав зверушку, я умылся, и мы с Люцифером пошли обедать.

Часть VI

  Сквозь жёлтоватые занавески с цветочками и причудливыми узорами проглядывали нечёткие очертания кухонного окна. Хоть времени ещё довольно мало – два часа, на улице уже начало темнеть. «В этих краях всегда темнеет рано, – говорила мне как-то моя коллега Мария Ивановна, – город расположен в низине и постоянно прикрыт густыми облаками и туманами». Вот и сейчас на улице мрак, от земли поднимается серый пар, его клубы заполнили всё пространство улицы. Поэтому очертания предметов расплывчатые, неясные как во сне. Погода такая, что хочется ничего не делать, поскорее лечь в уютную постель и спать. Но ложиться пока что рано. Я разогрел себе на плите обед – рисовую кашу, сварил любимому котёнку рыбы, и мы сели кушать. Люцифер быстро съел положенную ему порцию кильки и, мурлыкая, запрыгнул ко мне на колени. Доев кашу, я пересадил его на свободную табуретку, затем отнёс пустую тарелку на мойку и, вернувшись за стол, приступил к чаепитию. Хлебая из чашки горячий чай, я вдруг услышал какой-то шум. Котёнок спрыгнул на пол, вздыбил шёрстку и издал урчащий звук. В ту же секунду в дверь позвонили.
  – Кто это к нам пожаловал? – тихо произнёс я. Звонок повторился вновь, но уже с большей настойчивостью. Выйдя из кухни в тёмный коридор, я подошёл к двери:
  – Кто там?
  Из подъезда донёсся весёлый, задорный голос моего нижнего соседа:
  – Дмитрий, это я, Николай Пантелеймонович!
  Открываю дверь. За ней стоит сосед в рабочей спецовке и с какими-то ключами в руках.
  – Дмитрий, ты как, свободен? А то может, пойдём сараи наши во дворе подправим? Ты видел – там у них задние стенки прогнили почти насквозь, надо бы починить. А то, неравён час, развалятся к чёртовой матери!
  – Ладно, сейчас я выйду, только оденусь.
  Заняться работой по хозяйству я хотел давно, да времени и желания всё не хватало. Надев военные брюки и гимнастёрку поверх домашней одежды, я взял ключи от своего сарая, и вышел во двор. На улице, как оказалось, не так уж и темно. Во дворе, вооружённые лопатами и мётлами, убирают территорию все мои соседи. Вдалеке дымятся кучи листьев и веток, душные ароматы «осеннего дыма» проникают буквально всюду. Бабульки тихо перешептываются, аккуратно сгребают мусор в кучки.
  А Николай Пантелеймонович уже занялся ремонтом сараев. Открыв ворота, он вытащил на дорожку доски и, усевшись прямо на бордюр, сбивал их, делая новую стенку. Я же решил сначала выкинуть на помойку ненужный хлам, а затем уже укреплять стенки сарая.
  За низкой скрипучей дверцей взору моему предстала куча беспорядочно разбросанного барахла. До сегодняшнего дня глубоко в сарай я не лазил, открывал его раза два, чтобы закинуть туда ненужные, не умещающиеся в квартире вещи. Сейчас же я решил разобрать там тщательно. Сразу у входа валялись старые стулья с поломанными ножками, за ними лежал на боку огромный шкаф с распахнутой настежь дверцей, из которой вываливалась наружу куча обветшалого, истлевшего тряпья. За шкафом, в углу сарая, стоял на высоких ножках сервант, на нём были банки с давно засохшей краской, какие-то бутылки с мутной жидкостью. На стенах – на гвоздях и на крюках, по периметру помещения висели старые, изъеденные молью шубы, бушлаты, пыльные плащи, какие-то бесформенные большие тряпки. Вдоль прогнувшегося занозистого потолка натянуты три алюминиевые проволоки с нанизанными на них кусками засушенных грибов и яблок. В сарае пахло пылью, плесенью и мышами.
  – Какой кошмар! И как всё это выносить?! – произнёс я в растерянности.
  Но выход всё же нашёлся – мусорные баки на помойке снабжены колёсиками. Прикатив пустой бак прямо к дверям сарая, я набил его до отказа мусором, а затем отвёз обратно. Таким образом наполнился моим хламом и ещё один бак. В сарае стало просторно. Под конец я подмёл, разложил мелкие вещички по полкам серванта и принялся разбирать на доски шкаф, чтобы загородить ими дыры в стене. А мой нижний сосед уже приладил к своему сараю только что сделанную новую стенку, забил последние гвозди и стал помогать мне.
  Жизнь досок старого шкафа была продлена – из них Николай Пантелеймонович ловко сколотил крепкую стенку, которую мы вдвоём прислонили к задней части моего сарая и прибили.
  – Ну, вот и всё, Дмитрий. Теперь наши сараюшки простоят ещё лет пять без ремонта, а там, глядишь, снесём их и построим новые, из кирпича! – мечтательно произнёс дедок.
  Сосед снял рукавицы, пожал мне руку и отправился домой, ужинать. Остальные соседи к тому времени закончили уборку и тоже разошлись по домам. Во дворе я остался один, сидя на лавочке и любуясь проделанной работой. На город давно опустились сумерки, на улицах и во дворах зажглись немногочисленные тусклые фонари. Ещё немного подышав свежим воздухом, я пошёл домой.
  В квартире по обыкновению стояла приятная, успокаивающая тишина, располагающая ко сну. На улице пошёл снежок, мелкие колючие снежинки ложились на землю и сразу таяли. Поужинав, я отправился разбирать постель. Вдруг в тишине раздался резкий, пронзительный звонок телефона. Аппарат звонил без перерыва, будто кто-то просто замкнул контакты на АТС. Поднимать трубку было как-то жутковато, ведь я уже знаком с проделками нечистых сил. Эти силы как раз любят баловаться со сложной техникой. Подождав немного, я всё же решил ответить. В трубке сквозь какие-то шумы раздался нечёткий голос:
  – Дмитрий, это Катерина Николаевна. Я звоню тебе прямо с АТС. У нас тут поломка серьёзная, вся городская телефонная сеть пострадала. Подходи срочно сюда, поможешь...
  Далее в трубке что-то засвистело, раздался мерзкий фонящий звук.
  – Интересное кино, – подумал я, – как-то всё странно. А вдруг это не Катерина Николаевна звонила? Сейчас выйду на улицу, а там меня какой-нибудь полтергейст схватит? Типа, специально кто-то меня выманивает.
  Решив проверить работу телефона, я набрал номер почты. Аппарат отказался даже загудеть, в трубке была тишина.
  – Значит, и правда авария. Что ж, надо идти... – решил я, хотя всё равно мне было маленько не по себе, холодной гадюкой в дальнем уголке души притаилось сомнение...
  Одевшись, я вышел во двор. На улице уже была непроглядная тьма. Дул пронизывающий, ледяной ветер. Со скрипом раскачивались старые, голые чёрные деревья, угрожающе размахивая своими страшными ветками в темноте.
  – Как быстро меняется погода, – мелькнула мысль в моей голове, – только что был такой приятный, сонно-задумчивый вечер, и вот уже разбушевалась какая-то неистовая ночная буря...
  И действительно, ещё совсем недавно было относительно тихо, а спустя час началась метель. Снежинки, словно иглы, кололи мне лицо. Прикрываясь широким шерстяным шарфом, я бегом, вприпрыжку, побежал на АТС.
  Телефонная станция находилась в подвале, под почтой. Прибежав на площадь, я зашёл в здание горсовета. В вестибюле тускло светился под потолком пыльный стеклянный шар люстры. Двери почты и магазина были наглухо закрыты навесными замками. На втором этаже – темно и никого нет. Оглядевшись, я увидел, что в углу, под лестницей наверх, распахнута настежь маленькая деревянная дверца подвала. За ней ничего не видно – тьма-тьмущая. Подойдя ближе, я заглянул в чёрный проём. Там – ни малейшего намёка на горящий где-то вдалеке свет. Пахнет сыростью и подвалом. И какой-то слабый ветерок едва ощутимо дует оттуда, из жутких неведомых подземелий.
  Как назло, у меня не было с собой никакого фонарика. Но тут в глубине подвала показался лучик света. Спустя пару секунд из тьмы вышла почтальонка Мария Ивановна с керосинкой.
  – Дмитрий, здравствуй! Пойдём за мной, там Катерина Николаевна тебя дожидается. Что-то с автоматикой случилось, мы никак понять не можем. Монтёра-то у нас давно нет, сами чиним все поломки, – начала тараторить девушка, – сейчас, представляешь, звонит мне заведующая и говорит: «Приходи скорее в узел, тут авария на АТС!». Она, оказывается, осталась на ночь на почте, письма сортировать. Бессонница у неё. А тут в подвале какой-то шум послышался. Катерина Николаевна бросилась туда и увидела такую картину – все реле, как по команде разомкнулись и почему-то не срабатывают, когда кто-нибудь звонит.
  Вслед за болтливой почтальонкой я зашёл в сырой подвал горсовета. Пройдя по широкому коридору с заплесневелыми кирпичными стенами, мы свернули направо и вошли в ярко освещённое помещение АТС. По всему просторному залу там расставлены длинные стеллажи, вместо полок у которых были ряды замысловатых, опутанных мелкими проводками электромагнитных реле. По периметру стен змеятся толстенные пыльные кабели.
  Мы прошли по узкому проходу между оборудованием и вышли в небольшое помещение с пультами управления. Там стояли высокие металлические шкафы, набитые сложной электроникой, висели на стенах щиты с множеством рычажков, лампочек и штекерных гнёзд.  Все лампочки были потушены. За столом в углу сидела Катерина Николаевна, внимательно изучая огромный лист со схемой.
  – Ничего не могу понять, – сказала она, – всё исправно, но автоматика не хочет соединять абонентов... Дмитрий, может ты посмотришь, в чём тут дело? Я сейчас звонила тебе, Марусе и ещё нескольким абонентам – вручную замыкала контакты аппаратов и нажимала кнопку зуммера – и всё прекрасно срабатывало.
  Спросив у своей начальницы вольтметр, я решил проверить, есть ли ток на самих магнитах. Приложил щупы к проводам, по которым должен идти ток на реле во время звонка и сам набрал случайный номер на висящем на пульте контрольном телефоне. В шкафу тихо щёлкнуло низковольтное реле, которое должно включать в цепь напряжение в 36 вольт, идущее от трансформатора к нужному электромагниту, соответствующему набираемому номеру. Всё сработало, но ток не пошёл. Стрелка вольтметра осталась неподвижной.
  –  Катерина Николаевна, – сказал я, – тут всё ясно: в телефонной сети ток есть:  как и положено – шесть вольт. Но трансформатор, питающий автоматы, не работает. Хотелось бы на него взглянуть, где он?
  – Сейчас я посмотрю схему, подожди... Вот, гляди, ТР-2 36 вольт, находится он под контрольным блоком, то есть вон под тем пультом с лампочками, – задумчиво сказала моя начальница, доставая ключ от контрольного блока. – Давайте посмотрим, где он там прячется.
  Открыв дверцу висящего на стене щита с лампочками и кнопками, мы увидели паутину из разноцветных тонких проводов, покрытую настоящей паутиной и вековой пылью. Под всем этим хозяйством, в глубине стены виднелся металлический ящичек с прикреплённой клёпками чёрной табличкой «Трансформатор ТР-2». Опередив меня, Катерина Николаевна сунула руку под провода и вытащила этот ящичек. Закрыт он был крепко – завинчен болтиками. С трудом сняв крышку, мы просто ужаснулись – в приборе стояла вода.
  – Ничего себе! – воскликнула Мария Ивановна.
  Заведующая слила воду в какую-то баночку и снова сунула руку в тёмный проём в стене.
  – Да тут всё сухо, – сказала она в недоумении, – откуда же взялась вода?
  И в самом деле, воде там взяться неоткуда. Трубы водопровода проходят далеко, в других помещениях подвала. Конденсат? Но откуда ему взяться внутри электроприбора, который нагревается в работе?..
  – Нечистая здесь была... – прошептала почтальонка.
  Катерина Николаевна выразительно на неё посмотрела:
  – Ты что городишь, Мария? Привыкли вы всё списывать на привидений. Тут был кто-то материальный, я же слышала шум!
  – Где же он тогда? – робко возразила почтальонка.
  – Посмотри, какой подвал огромный, да тут столько ходов, что заблудиться можно. Конечно, двери должны быть заперты... Возможно, кто-то приходил из подземных коммуникаций, а выбраться он смог тогда, когда я открыла подвальную дверь и вошла, не заперев её за собой. Либо ушёл обратно, туда, откуда и появился.
  – Катерина Николаевна, скажите, а что там за ходы? – вмешался я в разговор.
  – Что за ходы?.. – вздохнула заведующая, облокотившись на стену. – Трубы там идут и провода телефонные. Все дома соединены подземными коридорами, а под площадью даже есть бомбоубежище, которое построили в разгар «холодной войны», в начале шестидесятых. Это единственная постройка послевоенного времени в нашем городе. Там, в случае атомной войны, может укрыться половина всех горожан, а для остальных есть ещё одно убежище – старое,  тридцатых годов, под домом культуры. Его дооборудовали в 60-е и превратили в ПРУ.
  – Где?  – спросил я. – Здесь разве есть дом культуры?
  – Есть. В парке. Но сейчас он закрыт и давно не функционирует. Дмитрий, хватит отвлекаться, давай чинить связь!
  Мы просушили трансформатор над огнём керосинки, сменили сгоревшие предохранители и включили сеть. На контрольной панели вспыхнули лампочки. Электромагнитные реле тут же весело защёлкали.
  – Порядок! – воскликнул я. – Можно расходиться по домам.
  – Подожди, Дмитрий, – сказала Катерина Николаевна, – надо найти виновника аварии.
  – Как вы его искать будете? – возразила Мария Ивановна. – Сами же говорите – тут столько ходов... Тем более, сейчас-то всё открыто настежь, можно было давно уж убежать отсюда.
  – Ну, хорошо, искать бесполезно, надо хотя бы понять, как он сюда проник, ведь всё было заперто...
  – Да я же говорю – нечистая это хулиганит! – воскликнула почтальонка.
  Катерина Николаевна, недовольно хмыкнув, промолчала. На мгновенье в подвале наступила мёртвая тишина. Вдруг вдалеке раздался какой-то шум, будто кто-то в глубине подвала шаркал ногами по полу. В нерешительности застыли мы все. Первой из оцепенения вышла заведующая почтой:
  – Скорее, он ещё там! Маруся, вызывай милицию! Дмитрий, за мной!
  Женщина схватила со стола керосинку и стремглав бросилась к выходу. Выбежав из помещения телефонной станции, мы устремились прямо, вглубь жуткого, сырого подвала. В свете старой, закопчённой керосиновой лампы были видны грубые подвальные стены из шершавого красного кирпича, чёрный земляной пол и массивные серые своды потолка. В широких коридорах было пусто, в некоторых из них по стенам шли толстые чёрные кабели, кое-где свисали с потолков проржавевшие железные люстры, напоминающие своей формой причудливые шляпы. В небольших комнатах, попадавшихся нам на пути, виднелись огромные страшные трубы, какие-то краны, задвижки, манометры.
  Обежав весь подвал по периметру, мы зашли в тупик. За одним из поворотов была массивная стальная дверь с комингсом и винтовыми замками. Напротив неё – узкая крутая лестница наверх.
  – Что там? – спросил я.
  – Убежище... – отдышавшись, ответила Катерина Николаевна. – А наверху – штаб Гражданской обороны. Там всё закрыто наглухо, штаб давно не работает. Раньше в нём круглосуточно дежурил специальный человек, готовый в случае войны в любой момент оповестить население об угрозе нападения.
  – Как всё серьёзно было... А сейчас у кого ключи от штаба?
  – Ключи от убежищ и штаба в горисполкоме, у Васнецова.
  Снова пройдя по тёмным коридорам подвала, мы вернулись на АТС. Мария Ивановна сразу доложила нам, что милиционер вызов принял, но ехать сюда отказался. Ещё девушка звонила слесарю в Жилконтору, в чьём ведении находятся все подвалы и подземные ходы. Юрий Петрович ответил ей, что все двери заперты и ключи есть только у него. Почтальонка также сказала, что слышала за стеной какой-то смех и спросила нас с заведующей, не мы ли там смеялись. Катерина Николаевна вытаращила глаза:
  – За какой стеной, за этой? Да там же нет ничего!
  – А это тогда что? – не унималась Мария Ивановна, указав на низенькую, неприметную деревянную дверь за шкафом.
  – Это же... Это выход в шахту, в тоннель на райцентр. Мы никак не могли туда попасть. Ключи от двери давно потеряны. Да её уже лет сорок никто не открывал...
  – Так это тот самый тоннель, идущий мимо кладбища? – спросил я шепотом.
  Заведующая лишь молча кивнула головой. А почтальонка, подойдя к двери, дёрнула за ручку. Как ни странно, но дверь с громким скрипом поддалась, слегка приоткрывшись. Девушка в ужасе отскочила назад. В узеньком проёме виднелся уходящий вдаль тёмный, затхлый коридор. Сверху свисали страшные корни деревьев, облепленные чёрной паутиной. На бетонной стене, на ржавых железных скобах, висел тот самый кабель, который я лазил чинить. Вблизи, при свете, он был похож на большую чёрную змею...
  Из глубины тоннеля дул слабый ветерок, и дверь, жалобно поскрипывая, медленно раскачивалась. В повисшей внезапно гробовой тишине едва-едва слышались откуда-то издалека чьи-то приглушённые голоса, некий тихий, но очень злой шёпот. Или мне это только казалось...
  – Всё ясно, – прорвав тишину, громко сказала Катерина Николаевна, – оттуда приходил наш вредитель. Колодцы-то не запираются, вот он свободно и пролез...
  – Это мертвец с кладбища приходил, – прошептала Мария Ивановна, – я слышала, когда копали этот тоннель, рабочие повредили несколько могил...
  – Хватит глупости говорить, Мария! – прикрикнула на неё заведующая. – Кладбище по другую сторону дороги находится, тоннель от него в сотне метров проложен!
  – А вот и нет! До революции дороги там не было, и хоронили людей на территории всей поляны. Уже потом большевики решили убрать старые памятники, чтобы те не мешали бурному строительству. Памятников-то не осталось, а могилы и ныне там!
  Катерина Николаевна нахмурила брови и промолчала. Забив дверь в тоннель досками, мы, наконец, поднялись наверх.
  – Ну, что, товарищи, до завтра?! – сказала наша начальница, закрывая входную дверь горсовета.
  Живёт Катерина Николаевна в переулке Красной Гвардии, нам с ней не по пути, а вот Мария Ивановна обитает на проспекте Мира, на перекрёстке с улицей Ленина. Я пошёл вместе с ней.
  – Марусь, может тебя до дома проводить? – спросил я.
  – Не стоит, я не боюсь тут ходить. Меня никто никогда не трогает, никакие призраки.
  – Но ведь ты в них веришь?
  – Да. У меня появляется странное чувство на фоне лёгкого страха перед неизведанным. Я уверена, что в городе обитает нечто таинственное, потустороннее. Некое первобытное зло. Это одновременно и пугает, и вызывает какое-то необъяснимое наслаждение. Моя мама знает много разных историй про нечистую силу в наших краях, она меня и научила наслаждаться этими чувствами.
  – Скажи, Маруся, а что там за дом культуры в парке?
  – Жуткое местечко. В позапрошлом году это здание закрыли, двери и окна забили досками. Да нет, не из-за призраков, их тут, как видишь, почти никто не боится. Дом культуры был построен в 1935 году, под ним имеется большой бункер – бомбоубежище. Так вот, здание недавно сильно просело, потрескалось, подвалы залила болотная вода. Произошло всё быстро, за одну ночь. Там как раз дежурил сторож – знакомый моего отца, дядя Коля. Он любил лазать по бомбоубежищу, разглядывать плакаты Гражданской обороны, мерить противогазы. Обрушение застало его в бункере. На голову дяде Коле упал большой камень и сразу убил его насмерть. Потом тело очень долго не могли найти, вызывали водолазов из района. После происшествия здание обследовали эксперты и признали его аварийным. С тех пор дом культуры закрыт. Но недавно моя подруга, Ленка из двадцать седьмого дома, рассказывала мне, что как-то раз они с девчонками ходили вечером в парк – на танцы. Тебе я поясню: издавна в нашем городе было принято на все праздники устраивать массовые гуляния. Сначала все должны принять участие в официальных торжествах на площади, затем молодёжь шла в ДК. Там проводились танцы – зимой внутри, летом снаружи, на площадке перед входом. Так вот, Ленка тогда пошла к дому культуры всего с тремя подругами – у одной из них был день рождения. Девчонки взяли с собой магнитофон на батарейках и решили повеселиться. Устроили танцы, как обычно, перед входом в ДК. Во время веселья одна из девушек заметила, что в окне на втором этаже зажёгся свет, и в помещении замелькали какие-то фигуры. Разумеется, разглядывать никто ничего не стал – девчонки еле ноги оттуда унесли. Узнав об этом, моя мать говорила, что в ДК, в малом зале, были болотные духи, завладевшие душами погибших там людей. Ведь в конце восьмидесятых в доме культуры во время танцев случилась трагедия. На людей по невыясненной причине упали тяжёлые стальные конструкции, на которых висели прожектора и устройства цветомузыки. Погибло там семь человек...
  – Кошмар какой... А нельзя ли сходить туда, вовнутрь дома культуры? Мне чертовски интересно!
  – Не пройдешь ты там. Полы все провалились, сгнили, потолки потрескались, стены перекосило. Опасно туда лезть. Если призрака не увидишь, то кирпичом по затылку запросто можешь получить. И виной всему будут не болотные духи, а банальные законы физики.
  – Да уж, жуткое там местечко...
  Дойдя до моего дома, мы с Марией Ивановной распрощались, девушка зашагала дальше, а я пошёл домой. На улице уже была ночь, часы показывали половину одиннадцатого. Снег прекратился, снова пошёл мелкий, моросящий дождь. Температура воздуха поднялась выше нуля.  Люцифер сладко спал, свернувшись калачиком на кухонном подоконнике между двумя горшками с алоэ. Поприветствовав меня весёлым подмуркиванием, он потянулся и лёг на другой бочок.
  Я зажёг в кухне люстру и решил перед сном попить чайку. Поставил тяжёлый, железный эмалированный чайник на плиту и включил газ. Старая газовая плита с потёртой надписью над духовкой «Брестгазаппарат» работала как новая, только вид у неё был жутковатый: краска местами облезла, обнажая чёрный ржавый металл, да ручки краников кое-где потрескались.  Налив себе чашку горячего, крепкого ароматного чаю с мятой, я присел на табурет, размышляя о сегодняшнем происшествии:
  «– Кто же всё-таки налил воду в трансформатор и зачём?..».
  И в самом деле, всё ведь было крепко заперто – щиток и ящичек с самим трансформатором. Ключи есть только у заведующей. Остаётся всего два варианта: или это и впрямь нечисть из тоннеля приходила, или сама Катерина Николаевна решила подшутить, что практически невозможно – ну не могла она безжалостно ломать вверенное ей хозяйство... Заведующая почтой всегда трепетно и нежно относится ко всем приборам системы телефонии. Я сам много раз видел, как она начищает надфилем до ослепительного блеска контакты телефонных реле, как аккуратно снимает паутину с тонких проводов, боясь случайно их повредить. Нет, она не могла лишить город связи. Остаётся первый вариант – привидение. Но тут тоже вопросов больше, чем ответов. Во-первых, ни я, ни Катерина Николаевна в нечистую не верим, во-вторых, зачем привидениям нужно было ломать телефоны? Прогресс что ли они хотят остановить? Но в Угрюмовске о прогрессе и речи идти не может – всё оборудование устарело физически и морально. Скорее, нечистая хочет запугать нас, атеистов, хотя в городе почти все люди не верят в сверхъестественные явления, за исключением некоторых граждан с длинными языками, которые распускают сплетни и байки, пугая ими всех остальных.
  Голова уже шла кругом ото всех этих неотвеченных вопросов...
  «– Да, весёленькая жизнь у меня началась с приездом сюда! – подумал я. – Сколько всяких интересных, но страшных историй я узнал! Но так ни одной загадки и не отгадал. Может, просто не стоит лезть в эти дела? Нечистая иногда и наказывает за излишнюю храбрость. Но, как ни странно, меня она не трогает, в отличие от других новосёлов. Медсестра Ирина рассказывала мне про одного мужчину, переехавшего в Угрюмовск в позапрошлом году. Он верил в бога, но и коммунистов тоже уважал. А вот сам город ему не особо-то нравился, может, это и стало основной причиной жуткой гибели. Прожить в Угрюмовске мужчина смог всего три дня. Утром четвёртого дня его наши в собственной квартире с множественными ожогами и ушибами. Ещё с вечера он жаловался соседям на «шумных духов», которые пугали его с первого дня – включали свет по ночам, зажигали газ, поджигали вещи, рвали книги. Значит, им он чем-то не угодил. Я же, судя по всему, духам «нравлюсь», хотя меня они тоже пробовали пугать...».
  Закончив чаепитие, я поспешил в постель. Завтра на работу. Размышление пришлось прервать, пора уже спать. Под равномерное убаюкивающее тиканье старого будильника я быстро отключился от всех дневных проблем и улетел в чудесную страну сновидений. Во сне привиделся мне товарищ Сталин, он стоял рядом со мной и курил трубку. Мы оба молчали. Только я захотел спросить Иосифа Виссарионовича, знает ли он, что ожидает Россию в будущем, как вдруг раздался резкий, пронзительно-пугающий, неожиданный звонок будильника. Большое одноглазое чудовище с чёрными фигурными стрелками тряслось и прыгало по тумбочке. Хлопнув его по верхней кнопке, я услышал недовольный урчащий звук.
  – Ах ты ещё и рычишь, зараза?! – пробурчал я с неким удивлением.
  Пружина звонка в будильнике продолжала распрямляться, от чего был слышен негромкий глухой звук «Тр-р-р-р». Приподнявшись с кровати, я глянул в окно. Сумерки уже рассеялись, светало.
  – Хватит рычать, встаю я, встаю! – сказал я будильнику, постукивая его ногтем по стеклу.
  Позавтракав, отправляюсь на почту. На улице снова похолодало, зато ветер утих. Страшные деревья-карагачи, словно притаившись, стояли неподвижно. Улицы как обычно пустынны, покинуты гражданами. Серое, вечно хмурое небо затянуто тяжёлыми, огромными чёрными тучами. Зловеще блестят окна домов, отражая своими стёклами какой-то неестественный, призрачный свет. С минуты на минуту начнётся что-то страшное... По всему угадывалось, что вот-вот должна разыграться неистовая стихия... И так оно и случилось. Небеса, что называется, разверзлись, и резко началась настоящая снежная буря. К счастью, я таки успел до её начала спрятаться в помещение почты.
  Теперь уже ехать в район за посылками и газетами просто невозможно – дороги станут непроходимыми для нашей хлипкой самодельной машинки. Прорываться на ней через это снежное безумие было бы самоубийством. Да и на хорошей машине форсировать бурю с нулевой видимостью тоже не представлялось возможным. Так что, сегодня сама природа устроила нам незапланированный выходной.
  Катерина Николаевна вместе с почтальонкой сидели у окна, любуясь началом бури. Буквально на глазах на улице сильно потемнело, резко подул холодный ветер, ударив в окна и распахнув плохо запертую форточку.
  – Здравствуйте, товарищи! – громко сказал я в этот самый момент с хулиганской улыбкой.
  – Дима, что ж ты нас так пугаешь?! – воскликнула Мария Ивановна, хватаясь за сердце.
  Катерина Николаевна, оторвавшись от окна, взглянула на меня грустным взглядом:
  – Ехать сегодня никуда нельзя, сам видишь. Если хочешь, иди домой, отдыхай. А то я гляжу, ты не высыпаешься.
  – Да нет, я в прекрасной форме и в отличном настроении! – сказал я. – Готов, как говорится, к труду и обороне!
  – Кстати, об обороне, – заведующая улыбнулась. – Ты вчера интересовался штабом ГО. Если есть желание, зайди к Валерию Анатольевичу, председателю горисполкома, возьми ключ и сходи туда! Скажи, мол, плановая проверка телефонов.
  – Да с удовольствием! – воскликнул я. – Интересно взглянуть, что там.
  Поднявшись на второй этаж, я зашёл в кабинет председателя. Товарищ Васнецов, который прислал мне в Саратов письмо и вызвал сюда, сидел за тем же самым столом, что и в первый день моего появления в городе, и что-то писал.
  – Здравствуйте, Валерий Анатольевич! – сказал я громко.
  Пожилой мужчина оторвал глаза от своей писанины, взглянул на меня и, узнав, спросил:
  – Дмитрий Ефимов?! Ну, как устроились на новом месте? Или не понравилось вам у нас, обратно собираетесь?
  – Да нет, не собираюсь, – ответил я, как-то замявшись. – У меня к вам, собственно, вот какое дело: я ведь теперь работаю в узле связи, на почте. И мне по работе надо сходить в штаб Гражданской обороны, проверить там телефоны и средства оповещения. А ключ, насколько я знаю, только у вас...
  – Да что там проверять?.. – как-то грустно произнёс Васнецов. – Теперь всё это хозяйство стало никому не нужным, бесполезным. Война, которую мы раньше ждали, так и не случилась. Нашу страну безо всякой войны захватили и превратили в колонию...
  – Да уж... Но наш-то город не сдался, у нас ведь Советская власть. Так что, рано ещё признавать себя побеждёнными. Мы ещё повоюем!
  – А мне нравится твой энтузиазм! – председатель улыбнулся. – Ладно, на вот тебе ключ, иди, проверяй. Только смотри, не включи сигнал оповещения, а то народ перепугаешь. Все приборы находятся в рабочем режиме.
  Взяв большой железный ключ, я пошёл осматривать помещение штаба. Находилось оно на первом этаже, вход туда расположен на улице, где уже началась страшная снежная буря. Выйдя из горсоветовского подъезда, я попал в окружение жутко воющей, сбивающей с ног метели. Ветер был настолько силён, что запросто ломал толстые ветки деревьев и разбрасывал их по улицам. Снега намело уже почти до самых окон. Правда, он был какой-то лёгкий, воздушный, не такой, какой бывает зимой. С трудом добравшись по этому снежному аду до торца дома, я поднялся на невысокое каменное крыльцо с чугунными витиеватыми перилами и упёрся в большую двойную дверь, обитую серыми пыльными рейками. Над дверью висел старый ржавый фонарь с круглым белым плафоном на толстой изогнутой трубе, напоминающей шею гуся. Возле входа, справа, к стене привинчена шурупами стеклянная табличка с облезлой краской: «Штаб ГО и СНАВР».
  Остановившись на мгновенье, я оглянулся назад и быстро вставил ключ в замочную скважину. Дверь туго и бесшумно открылась наружу. За ней была ещё одна дверь, незапертая, открывавшаяся вовнутрь. Толкнув её, я вошёл. В помещении стоял полумрак – на окнах висели толстые, непрозрачные занавески, в щели между которыми попадали лучики дневного света. Захлопнув за собой тяжёлую дверь, я открыл шторы и огляделся. Помещение было небольшое, но с высокими потолками. Штаб состоял из двух комнат. В первой – стол с телефоном, высокий полированный шкаф со стёклами, два стеллажа с противогазами и костюмами химзащиты, вешалка на ножке возле входа и две двери. Первая ведёт вниз, к убежищу. Это легко угадывается по чёрной стеклянной табличке с выцветшими жёлтыми буквами «убежище». Другая дверь, с табличкой «Посторонним вход воспрещён!» была рядом, за ней – вторая комната штаба.
  В шкафу виднеются какие-то толстые папки скоросшивателей, книги, журналы. Все стены завешаны пыльными плакатами с изображением страшных ядерных «грибов», вражеских ракет, бомб и самолётов. Под картинками имелись надписи, рассказывающие как от всего этого уберечься. Над столом висела карта города с обозначенными путями безопасного подхода к бомбоубежищам. От подъезда каждого дома отходили стрелки, указывающие, куда нужно бежать их жителям в случае угрозы нападения противника.
  Сняв тёплую куртку, я повесил её на вешалку и пошёл во вторую комнату. За низкой белой дверью царил непроглядный мрак, окон там нет. Щёлкнув выключателем возле косяка, я включил освещение. Под потолком неярко вспыхнули две круглые пыльные люстры, наполнив жёлтым электрическим светом тесное пространство.
  Всё небольшое помещение там заставлено шкафами и приборами. Возле самой двери стоит стол, на нём – телефон и толстый журнал. Над столом – пульт с кнопками и маленькими глазками сигнальных ламп. Судя по всему, с него подаются сигналы Гражданской обороны. По периметру комнаты выстроились в ряд стандартные высоченные шкафы, набитые средствами индивидуальной защиты. На низенькой деревянной скамеечке в самом центре комнаты разместился металлический ящик с множеством кнопок, ламп, рычажков и различных приборчиков со стрелками. Задняя панель ящика открыта, оттуда вываливается куча запутанных разноцветных проводов. На приборе имеется надпись «Контрольный стационарный радиометр РКС-68». Предназначен этот ящик для постоянных замеров уровня радиации. Он для города как чёрный ящик для самолёта – записывает в шифрованном виде все изменения радиационного фона, уровня загазованности. Сейчас прибор, как ни странно, тоже работает – на маленьком табло высвечиваются цифры, а стрелки постоянно дёргаются. Задняя стенка открыта тоже не зря – аппарат подключен к другим приборам, притаившимся под столом и на нижних полках шкафов.
  С минуту, наверное, простоял я, разглядывая помещение. Потом, включив настольную лампу, сел за стол и принялся изучать лежащие на его полках документы.

Часть VII

  На потёртом полированном столе штаба Гражданской обороны города лежал толстый, пыльный журнал с жирной надписью чёрными буквами: «Инструкции по оповещению жителей города Угрюмовска об угрозах применения противником ядерного, химического, биологического и иного оружия. Схема городских убежищ. Порядок и план эвакуации в случае начала военных действий».
  – Вот это да! – воскликнул я, прочитав надпись на журнале. – Давно мечтал почитать нечто подобное!
  Открыл первую страницу и с огромным интересом стал читать. До восьмой страницы шли детальные описания поражающих факторов ядерного и остальных видов оружия массового поражения, а также ТТХ средств их доставки – вражеских ракет и самолётов. Далее следовали надписи, касающиеся непосредственно нашего города:
  – Ближайшая к Угрюмовску предполагаемая цель противника – город Троицко-Печорск, а именно – Радиоприборный завод и НИИ Радиотехники, расположенные от нас на расстоянии 40 км. – читал я. –  Взрывная волна ядерного взрыва дойдёт до Угрюмовска за 20 минут...
  Дальше читать было просто страшно. Описывались возможные разрушения и жертвы, также были приведены аналогичные данные для других видов оружия. Наконец, на шестнадцатой странице, начались инструкции по оповещению граждан.
  – При поступлении информации из районного штаба ГО о вероятном нападении противника, принять следующие меры...
  Меры эти заключались в следующем – вовремя оповестить население о нападении и быстро эвакуировать людей в убежища, выдав им средства защиты. Для каждого вида оружия имеется свой тип сигнала, который включается соответствующей кнопкой на пульте, расположенном над столом. В журнале детально описывались все сигналы и действия населения при них. Скучное описание растянулось на десять страниц. Прочитав их, я дошёл до самого интересного, до инструкций по эвакуации и мобилизации граждан в случае войны.
  Сначала шли описания путей эвакуации женщин, детей и стариков, потом описывались возможные направления ударов противника в случае сухопутного вторжения:
  – Основное направление удара на город – дорога в районный центр. По ней, не рискуя увязнуть в болоте, может пройти тяжёлая бронетехника врага и пехота. Для воспрепятствования проникновению противника в город необходимо соорудить на подступах к нему оборонительные сооружения.
  Далее описывается конструкция противотанковых «ежей», правила рытья окопов. В создании этой линии обороны должны быть задействованы сотрудники ГО и всё гражданское население, не успевшее эвакуироваться. Горожане мужского пола от 18 до 60 лет, в случае войны, должны были получить оружие на каком-то складе, обозначенном в журнале буквой «Х», и занять оборону, согласно всем правилам. Руководить обороной города должен военный комиссар – начальник гарнизона, а если таковой отсутствует, то председатель горисполкома.
  Особые задачи возлагались на штатных сотрудников ГО: они должны удостовериться, что все люди либо эвакуированы, либо находятся в убежищах. Во время нападения противника они обязаны оставаться в городе, следить за обстановкой, в случае авианалёта тушить зажигательные бомбы и обеспечивать проведение спасательных и неотложных аварийно-восстановительных работ. Далее приводился список граждан, которые являются добровольными сотрудниками ГО. В нём насчитывалось около ста человек – обычных людей, работающих в разных местах. В случае угрозы нападения они должны прибыть сюда и выполнять указания начальника штаба. Население города – пять с половиной тысяч человек. Людей, подлежащих мобилизации, насчитывалось около двух тысяч. Конечно, вся эта информация уже устарела с советских времён. Давно изменился численный состав населения, многие подлежащие мобилизации люди постарели, родились и выросли новые горожане. Сами сотрудники ГО тоже состарились, давно не проводился их сбор и обучение. Да и потом, неизвестно где и чем занимается сейчас начальник штаба, а в самом штабе давно уже не сидит оперативный дежурный... Лишь старые приборы в автоматическом режиме по-прежнему исправно выполняют свои функции.
  – Как-то печально всё это... – вслух произнёс я. – Раньше тут кипела жизнь, а теперь всё медленно умирает... Действительно, без войны нас победили...
  Дочитав до конца журнал, я принялся изучать пульт. Представлял он собой металлический щит с кнопками и лампочками. Всего было двадцать кнопок и столько же плафонов-индикаторов. Каждая кнопка включала определённый сигнал, возвещающий об угрозе применения противником того или иного вида оружия. Под такими кнопками были кнопки поменьше – включающие сигнал отбоя тревоги. На пульте имеется микрофон для объявления команд ГО жителям города по системам уличных громкоговорителей и местного проводного радио. Также к этим системам можно подключить через штепсельный разъём проигрыватель, чтобы песнями и маршами поддерживать и укреплять моральный дух горожан, настраивать людей на позитив даже в самые тяжёлые моменты.
  Проигрыватель стоял рядом, на полке шкафа, вместе со стопкой старых пластинок. Разглядывать их я не стал, надо было скорее возвращаться на почту, засиделся я тут уже. А за окном тем временем буран становился всё сильнее. Ветер свистел в электрических проводах на фонарных столбах, гнал по улицам настоящие волны снежной позёмки. Уже собравшись уходить, я вдруг услышал громкий, резкий звонок телефона. Чёрный кнопочный аппарат, стоя на столе, подмигивал мне красным глазом неоновой лампы.
  – Алло! – схватил я трубку.
  – Дима, это Катерина Николаевна. На улице сильная вьюга, ты пока сиди там, в штабе ГО, не выходи никуда, закройся на все замки... Там, снаружи, творится что-то непонятное... Мария сейчас вышла буквально на пять минут – отнести в соседний дом посылку, так уже полчаса её нет. Звонила адресату, к которому она ушла, так тот говорит, что никто к нему не приходил...
  В трубке раздались тревожные гудки зуммера. Настроение моё резко изменилось. После интересного, успокаивающего осмотра штаба ГО меня словно ледяной водой из ведра окатили. Моя коллега пропала... За одной из бесед во время работы дней пять назад она как раз рассказывала мне очередную местную байку про так называемые ворота в потусторонний мир. Во время сильных дождей, туманов или метелей, по её словам, в эпицентре непогоды прямо посреди улицы открывается «дверь» в другое измерение, где и обитают все призраки. Эти «чёрные дыры» поглощают запоздавших прохожих, вовремя не укрывшихся от бури в своих домах. Мгновенно, узнав о пропаже Марии Ивановны, я вспомнил эту, на первый взгляд, глупую и смешную байку.
  «– А что, если это и в самом деле правда?» – невольно мелькнула в моей голове догадка.
  Ход моих мыслей прервал тихий стук в дверь, доносящийся сквозь вой ветра. Спина у меня похолодела от ужаса, мурашки побежали по всему телу.
  «– Кто же это?» – подумал я, боязливо поглядывая на дверь.
  Стук повторился уже более настойчиво. Вскочив со стула, я бросился к входной двери. Замерев у порога, прислушиваюсь. Но всё же любопытство оказалось сильнее страха. Щёлкнув замком, открываю дверь, выглядываю. На пороге стоит бледная, жутко напуганная почтальонка.
  – Дима, помоги мне, я посылку потеряла – сказала девушка.
  – Погоди, давай зайди погреться, замёрзла ведь вся. Что с тобой произошло, куда ты пропала?
  Маруся, стуча зубами от холода, зашла вовнутрь помещения. Нервно оглядываясь, она присела на стул и тяжело вздохнула.
  – Рассказывай, что случилось? Кто на тебя там напал? – продолжал я свой допрос.
  – Да не волнуйся, нечистые здесь не причём. Я посылку уронила куда-то в снег – порывом ветра меня едва с ног не сбило. Искала долго, но бестолку. Замёрзла ужасно. А адресат, наверное, волнуется, ждёт. Перед выходом я ему звонила. Этому мужчине жена из Москвы прислала какие-то вещи, которые ему очень дороги. Он каждый день звонил нам, узнавал, не пришла ли посылка...
  Согревшись, моя коллега поспешила снова пойти на поиски, но я её задержал:
  – Подожди, метель скоро кончится, тогда пойдём вместе и найдём твою посылку. Садись, давай лучше поговорим.
  Маруся, глянув зачем-то в окно, опять села на стул, облокотившись на спинку. Я быстренько набрал номер почты и доложил Катерине Николаевне, что почтальонка у меня, и с ней всё в порядке.
  – Сидите там и ни шагу на улицу! – сказала заведующая.
  Потихоньку Мария Ивановна приходила в себя, то и дело бросая испуганный взгляд на плотно зашторенные окна.
  – Господи, как же я перепугалась!  Вокруг всё воет, свистит, а уходить обратно нельзя. Обшарила руками чуть ли не всю площадь, а посылки не нашла. Куда же она делась?
  Ответ на этот вопрос мы нашли спустя полчаса, когда метель улеглась так же внезапно, как и началась. Белый мягкий свёрток нашёл я – в глубоком пушистом, невесомом снеге, засыпавшем всё вокруг, моя нога задела какой-то предмет. Наклонившись, я поднял потерянную Марусей посылку, которую мы, отряхнув, вместе отнесли адресату.
  В этот день больше не работали. На почте на всякий случай осталась Катерина Николаевна, а мы с Марусей пошли по домам. Всего за какие-то полчаса от бури не осталось и следа: небо посветлело, ветер полностью утих, потеплело, и снег, подтаивая, стал оседать.
  – Как быстро меняется погода... – подметил я.
  – Да, – сказала Маруся, – природа здесь такая. Тёплый воздух из низины, в которой расположен город, соприкасается с холодным воздухом атмосферы, поэтому здесь регулярны туманы, тучи и осадки. Погода меняется благодаря изменению направления ветра над нашей низиной. Дует холодный ветер – у нас туман и осадки, тёплый – у нас ясно, что бывает крайне редко. А когда в течение минуты направление меняется много раз, случаются такие бури. Зимой – снежные, летом дождевые. Но это бывает не так часто.
  Распрощавшись со мной, почтальонка пошла вверх по улице Ленина, а я свернул в свой двор. Дома, как всегда, всё спокойно, в комнатах стоит сонный полумрак. Умывшись, я брякнулся на диван.
  «– Наконец-то пятница! Завтра посплю!» – мечтательно подумал я.
  До обеда ничего не делал, лежал и смотрел в потолок. За окном погода стабилизировалась, стало относительно ясно и светло, ветра не было. Термометр на балконной двери показывал ровно ноль. Изредка по железным подоконникам постукивали падающие с крыши капли. Снег вяло, нехотя таял. Люцифер забился в тёмный тёплый шкаф, свернувшись пушистым серым клубочком на моём шерстяном свитере. Обстановка располагала ко сну. Зевая, я вертелся с боку на бок, но не засыпал. Хотелось кушать, но вставать с мягкого, уютного, притягивающего, словно магнит, дивана желания не было. Наконец, когда в животе начало урчать, а голод уже не давал мне отвлечься, я встал и пошёл разогревать себе и котёнку обед. Доев остатки супа, соскоблив со дна кастрюли остатки каши, я попил чаю вприкуску с рафинадом и принялся готовить. Продуктов, надо сказать, было маловато. После прошлого похода в магазин осталась только крупа, макароны, мука, немного овощей и полкило сахара.
  «– Завтра надобно сходить за покупками» – невольно подумал я, отмывая кастрюлю от пригоревшей каши.
  На следующую трудовую неделю и на эти выходные было решено сварить нехитрый овощной супчик и овсянки. Варю я обычно много, в больших кастрюлях, чтобы подольше не вспоминать о готовке. Очень удобно разогревать каждый раз на завтрак кашу, на обед – суп, а на ужин жарить свежую хрустящую картошку. Приготовление этого чисто русского блюда у меня долго не получалось – то пережарю, то недосолю, то ещё чего-нибудь. Но за две с лишним недели полной автономии от матери, которая раньше заведовала моим кормлением, научился готовить сам. Картошечка теперь получается слегка хрустящая, в меру солёная, не маслянистая – просто объедение.
  Поставив варить суп и кашу, я шустро вымыл полы, постирал кое-какую одежонку. Часы показывали половину третьего, полдня ещё впереди, а делать уже нечего. Скука начала потихоньку меня донимать.
  «– Чем бы ещё заняться?» – подумал я, вертя головой по сторонам и ища, за что взяться.
  Но тут в коридоре пронзительно зазвонил телефон, перебив все мысли.
  – Дим, привет! – раздалось в трубке. – Это Ирина. Не хочешь сходить куда-нибудь, прогуляться? А то мы уж давно с тобой не виделись.
  – Ну, давай. Через десять минут на перекрёстке, выходи!
  От этой неожиданной радости у меня просто удвоились силы. Девушка, которая мне симпатична, сама зовёт на прогулку! Будучи ещё молодым и довольно нерешительным, я не отважился бы пригласить её первым. И пока что в нашей робкой дружбе она полностью владеет инициативой.
  Я, распираемый неким внутренним восторгом, носился по комнате, готовил одежду. Надушился одеколоном, быстренько оделся и выскочил на улицу. Ирины ещё не было. Но ждать она меня не заставила – спустя, наверное, две минуты в проходе между домами показалась знакомая стройная фигурка. Девушка подошла ближе, ещё раз поздоровалась и мило улыбнулась.
  – Ну что, куда мы с тобой сегодня пойдём? – спросила Ирина.
  – Знаешь, Ира, я узнал, что в парке где-то есть заброшенный дом культуры, хотелось бы на него взглянуть, ты знаешь, где это?
  – Конечно, мы туда раньше с одноклассницами на танцы ходили. Но только там довольно жутко, мы с тобой не забоимся?
  – Ладно, всё самое жуткое в этом городе я уже видел. Страшнее ничего быть не может. Пойдём!
  Мы поднялись вверх по улице Ленина, дошли до дороги на больницу. В прошлый раз, когда мы ходили с Ириной в парк, поворачивали мы направо, теперь же идём налево, в западную часть парка. Там нет аттракционов, но много замысловатых дорожек, мелких площадей с какими-то мрачновато-жутковатыми статуями и памятниками. Аллеи парка заросли – никто уже давно не ухаживает за ним, не стрижёт кусты, не убирает с дорожек листья и упавшие с деревьев ветки. Парк заброшен и постепенно превращается в обыкновенный дикий лес, растворяя в себе всё то, что когда-то было создано руками людей. Грустная картина...
  Мы прошли узкую дорожку, по краям которой стоят припорошенные снегом ёлочки. За ними же скрывается сплошной бурелом из поваленных деревьев и веток. На огромной территории парка, заросшей «стандартным» еловым самосевом кое-где стоят, как великаны среди лилипутов, высокие, корявые и напоминающие каких-то чудищ, чёрные страшные вязы. Посреди торчащих в разные стороны жутких, кривых веток галдят многочисленные вороны. Людей вокруг, разумеется, нет. Обстановка как на кладбище. Выйдя на небольшую площадку, мы немного огляделись и пошли прямо по широкой аллее.
  Медленно, из зелени молодых заснеженных ёлочек стала выплывать покатая крыша дома культуры. Пройдя аллею, мы с подругой попали на большую площадь перед ДК. Обшарпанное, с осыпающейся штукатуркой и частично заколоченными окнами, здание предстало перед нами во всей красе. Центральная дверь огромных размеров открыта настежь. Внутри – полумрак, из дыр в потолках спускаются белые столбы дневного света. Пол тоже местами дырявый. В дырах, метрах в двух от поверхности, поблёскивает мутная, затхлая болотная вода. Из помещения тянет сыростью, мокрой штукатуркой и прелой древесиной. Окна второго и третьего этажей ещё остаются остеклёнными, правда, стёкла уже непрозрачны от грязи и пыли. На первом же этаже по всем окнам горизонтально прошла большая трещина – рамы лопнули пополам, стёкла разбились. Сквозь зияющие чернотой высокие пустые глазницы окон видно свисающие с потолков брёвна и куски обрешётки, кучи битых кирпичей и штукатурки на полу. Кое-где остаются погнутые ржавые люстры для дневных ламп и железные кронштейны обычных люстр-шаров. На стенах с торцов здания висят большие конструкции из множества трубок для крепления флажков. Краска на них выцвела, растрескалась и постепенно облазит.
  – Жуткое зрелище... – произнёс я негромко, не сводя глаз с огромного здания.
  Ирина только вздохнула мне в ответ. Вовнутрь лезть невозможно, это действительно оказалось смертельно опасно. Постояв немного, мы пошли дальше по мрачному осеннему парку. На одной из аллей сели на скамеечку, наслаждаясь тишиной и безмятежностью. Воздух в парке был замечательный, целебный. Прохладный, освежающий, он наполнял грудь, взбадривая нас. Сидя на скамейке, мы тихо беседовали. Я рассказал Ирине о своей жизни до переезда, описал своих родителей, любимого кота.
  – А как ты назвал подаренного мною котёнка? – спросила девушка.
  – Люцифер, – ответил я, – это дьявол из древнеславянской мифологии. Ему подходит – он шустрый, проворный, хитрый, прямо как маленький дьяволёнок!
  Рыжая медсестрица по-доброму усмехнулась и стала рассказывать мне очередную местную байку про нечистую силу, которые я очень люблю. Я слушал внимательно, стараясь представить, как всё было. Девушка говорила шёпотом, но с выражением, замедляя речь на самых интересных местах:
  – В далёкие пятидесятые годы подруга моей бабушки лицом к лицу столкнулась с призраком, с самой настоящей нечистой силой. Она видела его так же близко, как я тебя сейчас. Бабушка рассказывала мне, что у этой женщины был муж. Он долго болел раком и умер в страшных мучениях в нашей городской больнице. Бабушкина подруга долго не могла смириться с утратой. В первое время даже ночевала на могиле любимого супруга. Проводила там очень много времени, ходила на кладбище каждый день. Пока не случилось нечто ужасное и необъяснимое... Как известно, на угрюмовском кладбище захоронения расположены так, что возле входа находятся самые старые могилы и, чем дальше идёшь вглубь, тем захоронения современнее. Так вот, эта женщина каждый раз ходила к мужу мимо старых могил, невольно разглядывая памятники... В тот самый день стоял сильный туман, но убитая горем вдова как обычно сидела на скамейке возле могилы мужа, печально глядя на памятник и то и дело смахивая слезу. Вдруг словно из ниоткуда, из серой дымки появился мужчина лет тридцати. Он расспросил бабушкину подругу о покойном, присел рядом, а потом вновь тихо и бесшумно скрылся в тумане. Ничего странного женщина сначала не заподозрила, но потом, когда туман рассеялся, она пошла домой и случайно наткнулась на старый памятник с фотографией того самого мужчины. Прочитав фамилию, вдова едва удержалась на ногах – это был отец её мужа. Он погиб, выпав из окна, когда сыну было три года. С тех пор подруга моей бабушки на кладбище не появлялась. Конечно, до тех пор, пока сама не умерла от старости и не упокоилась там, рядом с мужем.
  От этой леденящей кровь истории стало как-то страшновато. Тем более, мы сидели в самой чаще заросшего парка, который тоже кишит разнообразной нечистью.
  Закончив рассказ, Ирина замолчала. В тишине мы просидели ещё минуты три. Я осторожно озирался по сторонам, напряжённо вслушивался в тишину, нарушаемую только далёкими криками птиц. Затем девушка, глянув на часы, сказала:
  – Ой, мне ведь скоро на работу! Пора возвращаться домой, ужинать и собираться.
  Серьёзные слова, не относящиеся к нечистой силе, вывели меня из оцепенения:
  – Может я тебя провожу потом до больницы?
  – Не стоит, у нас появилось двое больных – дед с бабкой, оба с воспалением лёгких. Так что со мной теперь дежурит вторая медсестра, мы ходим с ней вместе. А с тобой можем увидеться в следующие выходные!
  – Хорошо! С тобой так здорово!
  Ирина лишь смущённо улыбнулась в ответ.
  Встав с лавочки, мы быстро пошли к выходу. За десять минут дошли до нашего перекрёстка. Распрощавшись, разошлись по домам. Я быстренько пожарил себе картошки, покормил Люцифера и, искупавшись, улёгся в тёплую постель, не забыв выключить будильник. Сегодняшний день выдался трудным, казался каким-то длинным. Но, наконец, пятница позади, впереди два выходных. Понемногу «переваривая» полученную сегодня информацию, я медленно засыпал.  Ночь пролетела быстро, наступило утро. Проснулся я ровно в восемь, спать более не хотелось. День начался по привычному сценарию. Медленно раскачиваясь после сна, я переделал все мелкие домашние дела и решил часам к двенадцати сходить в магазин.
  На улице подморозило, снег покрылся ледяной коркой, дорожки стали чересчур скользкими. До площади я шёл осторожно, чтобы не разбить себе нос. Любоваться пейзажами было некогда – надо было глядеть под ноги. Но уже возле самой площади я был вынужден поднять голову и взглянуть вперёд. Хоть очередь в магазин уже рассосалась, был слышен какой-то галдёж, как в Саратове на базаре.
  «– Никак что-то случилось, – подумал я, – наши спокойные горожане беспричинно кричать не станут».
  Подойдя ближе, замечаю за углом здания горсовета два здоровенных чёрных джипа с эмблемами партии «Единая Россия» на бортах. Возле машин, в окружении угрюмовчан, стояло несколько упитанных, толстолицых мужчин в дорогих чёрных пальто. В руках незваные гости держали пачки с яркими агитматериалами в поддержку их партии. Я так понял, эти господа собирались раздавать свои бумажки и агитировать людей прямо в очереди в магазин. Но в этот процесс вовремя вмешались городские коммунисты и милиция. Наш толстый «Анискин» из пухлого безобидного Карлсона превратился в сурового милиционера.
  – Ты мне покажи разрешение на агитацию! – громким строгим голосом говорил он главному агитатору.
  Но тот, не имея официальной бумаги, ругался матом и что-то доказывал, брызжа слюной. Председатель городского совета распорядился незваных гостей арестовать до выяснения личности, а все их бумажки и плакаты признать антисоветскими и конфисковать.
  Я, с любопытством глядя на сие представление, подошёл почти вплотную к своим товарищам из горкома, яростно спорящим с этими господами. Со мной молча поздоровались, пожав руку, и один из коммунистов велел встать поближе, чтобы моим молодым лицом немного разбавить стариковскую массовку, показать гостям, что у нас тут не только одни пенсионеры. А господа тем временем заявляли протесты и напирали на наших, угрожая чуть ли не войной с Америкой. В итоге длительный спор закончился небольшим столкновением – гости набросились с кулаками на председателя, но молниеносная контратака наших разъярённых дедов сбила всю спесь с «единороссов». Одного особо ретивого гостя даже уронили на асфальт и немного попинали. На руках двух других активных борцов с коммунизмом тут же защёлкнулись наручники. Ещё одного, решившего было удрать, быстро догнал и повалил мордой в снег участковый милиционер.
  Агитаторов обыскали и поместили в клетку ИВС на втором этаже горсовета. Их яркие листовки и буклеты, призывающие «покончить с тёмным коммунистическим прошлым» и «дружно голосовать за ЕР», были сложены в люльку милицейского «Урала». Потом Алексей Иванович (так зовут милиционера) отвезёт их на помойку и там сожжёт. А сейчас участковый вместе с председателем горсовета пошли допрашивать гостей в спокойной обстановке.
  Я немного постоял среди товарищей, поговорил с ними, и пошёл в магазин. Там уже почти не было покупателей, но продуктов и товаров по-прежнему много – склады у магазина велики. Я отоварился, накупив всего необходимого: кильки для котёнка, себе масла, плавленого сыра, чаю, кофе, овощей, хлеба и разных сладостей. Тяжеленные сумки, как и в прошлый раз, еле донёс до дома. Но зато на обед был у меня весь стол заставлен вкусностями.
  Остаток дня я отдыхал, разбирал в шкафах на кухне, мыл окна. Никто меня не тревожил, телефон молчал. Вечером я решил полежать в ванной, набрал воды, пустил пены. Только залез, удобно улёгся и решил немного поразмышлять на актуальные темы, как раздался звонок телефона.
  «– Не буду брать, кому надо, ещё позвонят» – подумал я лениво.
  Но аппарат звенел долго и настойчиво. Пришлось всё-таки вылезать и брать трубку. Звонил, оказывается, Иван Савельевич, наш секретарь горкома. Мой номер ему дала соседка Маргарита Васильевна. Товарищ Кондратьев сказал, что около получаса назад все четверо пойманных утром агитаторов сбежали и прячутся где-то в городе. Поскольку ОМОН из райцентра вызывать нельзя – омоновцы могут быть на стороне беглецов, наши коммунисты решили своими силами ловить агитаторов.
  – Машины их на месте – стоят во дворе горсовета без аккумуляторов и ключей, значит беглецы из города не уехали. Надо их искать. Неизвестно, что они задумали... Собирайся! – строго сказал секретарь горкома.
  Получив приказ, я уже не мог продолжить нежиться в ванной. Пришлось в спешке вытираться, одеваться, брать фонарь и бежать в горсовет. На улице уже стемнело, чёрные тучи сгустились над городом. Идти по ночным улицам было вдвойне страшней, ведь где-то в темноте жутких угрюмовских переулков прятались бежавшие из милиции преступники. Стараясь не оглядываться и не останавливаться, я бегом, по середине улицы за несколько минут добрался до площади и вошёл в здание городского совета. На втором этаже было уже довольно многолюдно – по вызову секретаря горкома явился почти весь состав двух наших первичных парторганизаций, из которых состоит горком. Я подошёл к секретарю своей первички, и он отметил, что я пришёл.
  Народ заполнил комнату горкома и почти весь коридор второго этажа. Иван Савельевич, пересчитав всех, разделил коммунистов на несколько групп и отправил эти группы в разные микрорайоны города.
  – Получится так, что беглецам просто некуда будет деваться, и под натиском плотного кольца наших поисковых групп они вынуждены будут отступать на площадь, если, конечно, кто-то из вас, товарищи, не схватит преступников раньше – заговорщическим тоном сказал Кондратьев и взялся объяснять старшим каждого отряда маршрут их движения и намечать район поиска.
  Спустя десять минут группы по пять человек разошлись по всему городу. Мне и ещё четырём мужикам достался верх улицы Тихой, северо-западная окраина города. Задание было таким – прочесать все тёмные углы, подворотни, закоулки и незапертые подъезды, тесно взаимодействуя с двумя отрядами, работающими справа и слева от нас.
  Поиск мы начали в первом часу ночи. Горожане к тому времени спали, свет в окнах почти нигде не горел. Надо сказать, в это позднее время на улице было особенно неуютно – ночью сильно похолодало, ударил мороз. От этого пар из колодцев теплотрассы, из открытых подъездов, подвальных окошек и труб котельных стелился по земле, особенно плотно заполняя низины. Видимость была ужасной. Но всё же мы продолжали поиски: ходили по тёмным дворам, светили фонариками во все стороны, пытаясь высмотреть в темноте спрятавшихся беглецов. Но толку не было. Пройдя заданные маршруты часам к трём ночи, все поисковые отряды встретились на площади. Старшие групп, пожав плечами, в недоумении отрапортовали секретарю горкома о том, что поиски успехом не увенчались.
  – Куда же они девались, окаянные?! – воскликнул товарищ Кондратьев. – Неужели кто-то из горожан впустил этих «едросов» к себе в квартиру?
  – А может, они сами к кому-то ворвались? – раздался испуганный женский голос из толпы.
  – Пока ничего неизвестно, – запыхавшимся голосом проговорил милиционер, спустившийся только что из своего кабинета. – На пульт «02» звонков от населения не поступало...
  Мы ещё минут десять постояли на площади, затем секретарь горкома велел всем расходиться. Возле горсовета остались дежурить только члены бюро. Я, довольный тем, что нас наконец-то отпустили, вприпрыжку побежал домой. Такое же радостное чувство я испытывал ещё в Саратове, когда работал в избирательной комиссии на выборах. Тогда мы считали бюллетени до поздней ночи, пересчитывали по несколько раз. Просидев на участке весь день, я ужасно устал, а когда, наконец, всё было посчитано и протоколы составлены, председатель комиссии меня отпустил. От избирательного участка до своего дома я буквально летел, будто за плечами у меня выросли крылья. Сейчас было то же самое.
  Вернувшись домой, я разделся, умылся, упал на кровать и мгновенно уснул. Во сне привиделись мне жуткие тёмные дворы, в которых под каждым кустом сидят какие-то злобные, хищные твари с длинными кривыми рогами. В серой дымке пара от теплотрасс, где-то совсем рядом светились во тьме красным светом страшные, круглые глаза огромного чудовища. От ужаса увиденного у меня всё похолодело, по спине побежали мелкие мурашки. Я стоял посреди этого жуткого, чёрного двора и смотрел, словно загипнотизированный, прямо в глаза невидимому чудищу. Вдруг я заметил, как глаза стали увеличиваться. Их хозяин приближался ко мне. Из клубящегося, едкого серого пара медленно выплыла огромная оскаленная морда, покрытая страшными, загнутыми бородавками с заострёнными концами. Тёмно-зелёная кожа этого монстра поблёскивала в мутном свете луны, внезапно взошедшей над двором. Я открыл рот, но не смог произнести ни звука. В этот самый момент чудовище тоже открыло рот – чтобы меня проглотить. Метнувшись по инерции назад, я проснулся весь в холодном поту. В комнате уже было светло, наступило утро.
  «– Ф-фу-х! Какой кошмар! – подумал я, вставая с постели. – Это ж надо такому присниться! Жуть просто какая-то. Не хватало теперь ещё в реальности такую тварь увидеть...».
  Но кошмар быстро забылся за домашними делами. Я развеселился, начал негромко напевать песенку молодых бойцов из далёких тридцатых годов, занимаясь чисткой ковра:
  – Смотрите, ребята! Смотрите, друзья! Смотри, молодая подруга моя! В бою не отступят, страну не уступят такие ребята как я!
 Тут пение моё прервал телефон, громко зазвеневший в коридоре. Бросив всё и схватив трубку, я услышал голос Ивана Савельевича:
  – Дмитрий, я вот зачем тебе звоню... Этих беглецов нашли сегодня утром. Все четверо мертвы... Их изуродованные трупы нашёл дворник в мусорном баке... Мы здесь собрали экстренное Бюро, решаем, что делать дальше. Может, у тебя есть какие-нибудь предположения по поводу случившегося?
  Я, честно говоря, едва язык не проглотил от такой неожиданности. Какие уж тут соображения...
  – Ну... Я не знаю... Кто это мог сделать? Может, всё-таки нечистая? Говорят, она способна...
  – Дмитрий! Ты же атеист! Не говори чепухи, какая ещё нечистая? Всему должно быть логическое объяснение... – секретарь горкома прервал свою речь, задумавшись.
  Я так понял, что и он усомнился в материальности убийц. Ибо кто ещё может с такой жестокостью замочить четырёх здоровенных мужиков? А главное, зачем? Не из-за листовок же этих дурацких.
  – Если тебе интересны подробности, – продолжил Иван Савельевич, – можешь сходить к месту происшествия, там долго ещё будут работать патологоанатом с милиционером. Это место знаешь где, во дворе сорок седьмого дома по Революционной улице, на восточной окраине.
  Закончив разговор с секретарём горкома, я решил сходить туда и разузнать всё поподробнее. Любопытство и желание приблизиться к разгадке «нечистых» тайн пересилили робкий внутренний страх. Я быстренько надел свитер, тёплые брюки, обулся, натянул шапку. Надев куртку, мельком глянул на себя в зеркало и, резким небрежным движением поправив торчащие из-под шапки волосы, открыл дверь в подъезд. Напряжённо работая извилинами, закрыл замок и пошёл вниз.
  – Когда ж я, наконец, решу загадку этого города? – мелькала в моей голове навязчивая мысль.
  И в самом деле: вопросов – уйма, ответов нет. Кто всё это творит? Кто пугает и убивает людей? И, главное, зачем?
  – Может, осмотр места происшествия и беседа с очевидцами прояснит ситуацию, – подумал я, уже протягивая руку с ключом к замочной скважине подъездной двери.
  – Дмитрий, вы куда? – окликнула меня у самого выхода из подъезда соседка Маргарита Васильевна. – Туда, к мусорным бакам?
  Я, испугавшись неожиданного громкого вопроса, резко оглянулся. Но увидев соседку, успокоился.
  – Да, надо взглянуть, в чём там дело. Вчера полночи искали этих агитаторов...
  – Я вчера не смогла пойти, радикулит прихватил... Но мне Иван Савельевич рассказал всё по телефону... Живыми их так и не нашли... Интересно знать, что же произошло...
  – Ну, тогда пойдёмте вместе, может, что и узнаем...
  Соседка торопливо закрыла свою дверь на ключ и быстро спустилась по лестнице вниз. Мы с ней вышли из уютного чистого подъезда во двор и, продолжая негромкий, неторопливый разговор, медленно пошли по ещё непротоптанной тропинке в сторону улицы Революционной.

Часть VIII

  Во дворе было мрачно, темновато. За ночь выпало немало нового снега. Все кусты, деревья и сараи, покрытые им, стояли в безмолвной тишине. Где-то далеко хрипло каркала ворона, изредка с деревьев бесшумно падал вниз налипший на ветки снег. Хмурое небо висело так низко, что казалось, будто оно опирается всей своей грузной свинцовой массой на крыши домов. И освещение от этого было особое – как в помещении. Создавалось ощущение какой-то нереальности, сказочности. Город был во власти пугающей, мёртвой тишины, нарушаемой только изредка едва слышным издалека, жутким, кладбищенским карканьем ворон.
  Мы с Маргаритой Васильевной прошли наискосок через мрачные, безлюдные дворы и вышли на улицу Революционную. Там тоже не было ни единого прохожего, ни даже случайной, пробегающей по своим делам кошки. В окнах серых, громоздких двухэтажек кое-где светились лампы, рассеивая мрак тусклым электрическим светом. Пройдя по улице почти до самого конца, мы свернули в один из переулков. Уже там, вдалеке, возле мусорных баков, показались люди. На дороге стояла старая грязно-белая лошадь, запряжённая в сани-волокуши. На санях, накрытые простынями, лежали тела агитаторов. Сквозь плотную белую ткань проступали бурые пятна. Возле саней стоял низкорослый полный мужчина в белом халате. Лысина на его голове блестела матовым блеском.
  – Это патологоанатом из больницы, – шёпотом сказала мне Маргарита Васильевна.
  Видать, она знакома с этим мужчиной. Мы подошли к нему, поздоровались, затем моя соседка стала выспрашивать у патологоанатома подробности. Тем временем рядом бродил милиционер, осматривая внимательным взглядом каждый сантиметр вокруг бачков. Рядом стояли ещё какие-то люди, человек пять, тихо перешёптываясь и изредка показывая пальцем то на бачки, то на волокуши.
  – Ну, что я вам могу сказать? Налицо все признаки насильственной смерти. Перечислять повреждения не буду, вам это вряд ли понравится. Мы с Алексеем Ивановичем предполагаем, что каким-то образом этих господ кто-то очень сильный бил обо все окружающие предметы. У близлежащих деревьев поломаны ветки, мусорные баки местами помяты, а на трупах имеются характерные повреждения. На снегу человеческих следов нет, зато мы обнаружили странные кучки снега конической формы, закрученные спиралью, будто на этом самом месте возникало небольшое, но мощное завихрение воздушных потоков. Воронка этого необычного для наших широт торнадо и могла засосать потерпевших, ударяя их об окружающие предметы. Звучит нелепо, но других версий пока нет...
  Маргарита Васильевна огляделась, вздохнула. Мужчина же просто прятал глаза, отведя взгляд в сторону. Чувствуется, ему было стыдно ощущать свою полную беспомощность, непонимание происходящего.
  – Ефим Леонидович, – сказала соседка, обращаясь к патологоанатому, – вы мне позвоните, если что-нибудь выяснится, мне очень хочется узнать, что же произошло на самом деле...
  Лысый пухлый мужичок молча кивнул головой и полез на сани.
  – Но! – сказал он отрывисто, дергая за поводья. Кобыла послушно потащила волокуши в сторону больницы, громко фыркая.
  – Маргарита Васильевна, – спросил я, – а почему вам так особенно интересна причина гибели этих совершенно незнакомых людей?
  – Понимаешь, Дмитрий, я тебе не говорила, но в семьдесят восьмом году такой же смертью погиб мой муж. Его тоже нашли в закрученном спиралью сугробе... Было следствие, но результатов никаких нет до сих пор. Официальная версия гибели – падение с дерева в сугроб, но это – глупость. Переломать все кости, упав в мягкий сугроб, невозможно... Другой человек его убить не мог: во-первых, рядом не было никаких следов, во-вторых, врагов у Василия не было. Я в нечистую не верю, но упрямые факты говорят сами за себя: мой муж не любил коммунистов и этот город. Он постоянно звал меня переехать отсюда. А в тот день, перед гибелью, вообще сказал, что просто ненавидит этот мрачный городишко и его жителей...
  – Что же вы думаете, нечистая защищает коммунистов, которые в неё не верят? Это же абсурд!
  – Не коммунистов, а город. Если сейчас из Угрюмовска уйдут коммунисты, то народ частично вымрет, частично разъедется по крупным городам. Угрюмовска не станет. Коммунисты хранят город таким, каков он есть и в конфронтацию с нечистой не вступают. Заметь, все про неё слышали, все знают о её проделках, но никто с ней бороться даже и не пытается. Почему, как ты думаешь? Наши коммунисты и этот таинственный дух города вступили в своеобразный симбиоз, то есть сотрудничают друг с другом. Сверхъестественная сила отпугивает бандитов, которые могут разорить Угрюмовск, а коммунисты правят городом, облегчая жизнь населению.
  – То есть вы хотите сказать, что все верят в нечистую, но это же не так...
  – А кто не верит? Они просто не хотят её замечать, потому что существование нечистой силы противоречит марксизму и материалистическим теориям, лежащим в основе идеологии коммунистов. Формально нечистой нет, но каждый в Угрюмовске с ней сталкивался и прекрасно знает, что она существует. Даже я всегда говорю, что ни во что не верю, но сама не раз видела необъяснимые явления и слышала о них множество правдивых историй. Взять хотя бы вот это сегодняшнее убийство – чем не подтверждение? Потом убийство моего мужа и ещё большое количество загадочных смертей... Мне очень, очень хотелось бы, чтобы нашлось всему логическое объяснение. Но увы, его нет...
  – Получается, что никакого договора коммунисты с призраками не заключали?
  – Конечно, нет. Просто никто не хочет приоткрывать завесу тайны и лезть не в своё дело. Людям и так живётся неплохо.
  – Значит, нечистая сама выбирает, кто враг. И попадает от неё тем, кто пытается вредить нашему городу. Но вот интересно, тех людей, которые активно под неё «копают», ищут всему логическое объяснение, она не считает врагами?
  – Скорее нет, чем да. По крайней мере, таких активных «копателей» я не знаю. А вот случаи, когда загадочной смертью погибали горожане, обожающие свой город, мне известны. Правда, про них я слышала мало, так что, могу и ошибаться... Вот видишь, загадок ещё полно...
  – А сколько людей наслаждаются уникальной атмосферой города и ничуть не боятся нечистой? Может, они нашли на всё ответы и успокоились?
  – Как раз нет. Они и не ищут ответов, а просто живут и, как ты сказал, наслаждаются, да рассуждают и разглагольствуют на эти темы, не углубляясь в них. Это для них и есть наслаждение.
  – Тогда получается, что поиск ответов всерьёз – это тоже своего рода наслаждение? От всех этих баек и приключений даже я сам испытываю приятные чувства, какой-то внутренний восторг.
  – Да, наверное... Только наслаждение тут с лёгкой горчинкой. Если всерьёз взяться за изучение необъяснимых явлений, то нечистая наверняка не позволит любопытным узнать все её тайны. Так что, ищите себе на здоровье, всё равно разгадки вам не видать!..
  – Так вот, почему любопытным нет никакого наказания! Тайны недосягаемы! Получается, что нечего и пытаться их разгадывать. Надо просто жить и наслаждаться! Но смогу ли я так...
  – В том-то и дело, что не у всех получается просто наслаждаться. Преступности нет, зато куча загадочных смертей, да различных явлений, от которых уже не до веселья... Ладно, что-то мы с тобой расфилософствовались. Давай спросим лучше милиционера, что он думает об этом убийстве.
  Маргарита Васильевна огляделась, бросила какой-то беспокойный взгляд в сторону, где только что скрылись волокуши с покойниками и подошла к Алексею Ивановичу:
  – Товарищ лейтенант, скажите, у вас уже есть версия, кто виноват в убийстве?
  Участковый вздрогнул, подумав, прежде всего, о нечистой, и растерянным голосом пробурчал:
  – Ничего не понимаю. Никаких следов... Не знаю даже, что в протокол писать... Свидетелей нет, очевидцев нет. Жители близлежащих домов, чьи окна выходят во двор, в один голос заявляют, что спали, ничего не видели и не слышали. Чертовщина какая-то...
  – Понятно, – сказала Маргарита Васильевна, направляясь ко мне, – ну, что, Дмитрий, пойдёмте домой, тут больше нечего делать.
  Ещё раз оглядев мрачный дворик, мы, не спеша, пошли к дому. По пути продолжали свой неторопливый разговор. Но от философских тем быстро скатились к бытовым.
  – Ну как, Дмитрий, тебе нравится твоя новая квартира? Назад в Саратов, не собираешься? – спросила соседка.
  – Всё мне здесь нравится, за исключением этих ужасов. Жизнь тут совсем иная, нежели где-либо. Время в Угрюмовске остановилось, и современное зло сюда не проникает. Это мне и нравится. Жить останусь здесь, родителям буду писать и звонить.
  – Да, у нас – настоящий социализм. Правда, со своими особенностями... И кто привык к этим особенностям, кому пришлись они по душе – тот уже не оставит город никогда.
  Обсудив кое-какие мелкие бытовые дела, мы незаметно пришли в наш двор. Здесь уже, казалось, было немного светлее и как-то поприветливее, чем в том жутком месте, откуда мы только что вернулись. Двор, ставший уже своим и даже чуть-чуть родным, воспринимался как тихое и безопасное место.
  – Ну, Дмитрий, иди домой, отдыхай. Мне ещё надо к подруге сходить...
  Соседка, распрощавшись, заспешила по своим делам, а я, немного ещё постояв возле подъезда, полюбовавшись белыми шапками свежего снега на кустарниках, пошёл домой.
  У порога меня радостно встретил соскучившийся котёнок. Громко мурлыкая, он долго тёрся об мои ноги, крутился вокруг меня, заглядывал в глаза.
  – Я же тебя кормил час назад! Иди на свою шаль и спи! – сказал я ему.
  Люцифер как будто понял мои слова, тотчас же в припрыжку поскакал на кухню, где одна из табуреток специально для него покрыта шерстяной шалью.
  «– Сам я ел тоже недавно, все дела переделал, скукотища – просто ужас! – подумал я. – Значит, надо последовать примеру Люцифера – пойти и лёчь на диван, ведь впереди у меня есть ещё полдня отдыха перед трудовой неделей».
  Я переоделся в домашнюю одежду и, достав из шкафа шерстяной плед, убрякался на мягкий диван. В квартире тепло, можно ходить в одной майке, просто с пледом как-то уютнее. Мысли в голову лезли опять-таки мистические.
  «– Не буду я рассуждать на эту тему! По крайней мере сегодня, – подумал я, – ведь мои рассуждения противоречат материализму. Хотя здесь он и не работает, материализм-то этот.  Привидения не могут быть материальными...».
  Где-то с полчаса валялся я без дела на диване, скука только усиливалась – погода тому сильно способствовала. За окошком – полная тишь, штиль. Неестественный свет добавлял ощущение некоего лёгкого ужаса. В квартире освещение было не менее жуткое. Электрический свет, мерцая и подмигивая, неровно лился вниз со старой, с запылёнными непрозрачными плафонами на четырёх рожках, люстры. Перепады напряжения были столь сильны, что иногда лампы почти полностью затухали, но мгновенно вспыхивали вновь. Виной этому был старый трансформатор на городской подстанции. Ветхие, не раз перегоравшие стабилизаторы уже не справлялись с такой нагрузкой, тем более в выходные дни, когда все люди сидят дома и жгут свет.
  Ещё немного повалявшись, я с неохотой встал и решил пообедать. Тут как тут был и мой котёнок. Весело мурлыкая, он соскочил с табуретки и бросился мне на встречу, как только я вошёл в кухню. Держа свой маленький хвостик трубой, Люцифер ходил вокруг меня, тёрся об ноги, громко мурлыкал.
  – Ну, что с тобой делать, обжора?! – ласково сказал я ему, доставая кильку из холодильника. – Вас же, котов, надо кормить всего два раза в день. А ты просишь постоянно...
  Спустя пять минут серая полосатая зверушка уже весело хрустела килькиными костями, чавкая, давясь и заглатывая пищу. Минута – и миска пуста. А Люцифера уже и след простыл. Теперь настал мой черёд обедать. Разогрев себе суп, я сел за стол и принялся за еду. Надо сказать, суп был не очень-то вкусным, пересолённым. Морщась, я кое-как его доел. За едой вспомнилась мне мамкина стряпня. Супы у неё получались вкусные, пальчики оближешь. С разваристой картошечкой...
  «– А что если мне позвонить родителям?» – подумал я.
  И в самом деле – телефон под рукой, связь работает, почему бы и не позвонить? Раньше как-то было не до того, да и я почему-то не вспоминал о маме с папой... Покушав, иду к телефону. Беру трубку, набираю длинный код и номер родительского телефона. На несколько секунд в трубке настала тишина, лишь тихо-тихо что-то в ней потрескивало. Затем громко щёлкнуло реле и раздался надрывистый, дрожащий писк зуммера. Но и это ещё не всё – за писком последовал щелчок – переключение на саратовскую АТС, а потом вместо нашего зуммера запищал саратовский, только уже более громко и уверенно. После двух длинных гудков трубку на том конце провода сняли.
  – Алло! – послышалось сквозь шумы.
  – Алло, мама! Привет, это я, Димка! – воскликнул я радостно, прижимая холодную трубку к уху.
  Мама обрадовалась не менее и принялась расспрашивать меня обо всём. Но я успел сказать только, что всё в порядке. Что я жив, здоров, что работаю и не голодаю, квартира хорошая, город замечательный, люди вокруг меня тоже.
  – Привет папке! – произнёс я, и тут же связь разорвалась.
  В трубке что-то затрещало, затем раздался знакомый голос местного телефонного автоответчика:
  – Линия перегружена... Попробуйте позвонить позднее...
  Хриплый зуммер тоскливо запищал короткими гудками...
  «– Хорошо, хоть отзвонился. Теперь мама не будет беспокоиться» – подумал я, вешая тяжёлую карболитовую трубку на рычажок аппарата.
  Время до вечера пронеслось ужасно быстро. Окна вновь стали зловеще-тёмными, на шторе появилась узкая полоска жёлтого света от уличного фонаря. За окном уже ничего не видать, чёрная ночь накрыла город своим одеялом. В доме напротив тускло светились три окна. Под немногочисленными мачтами городского освещения поблёскивали на снегу круглые жёлтые пятна неяркого фонарного света, окружённые непроглядным мраком ночи. Вдалеке, посреди тьмы, виднелось несколько блёклых огоньков – это светились окна дальних домов. На небе же не просматривалось ни единой звёздочки, оно было чёрное, как потолок в сгоревшем здании. Мрак проник всюду – в подъезды, подвалы, чердаки, в мою квартиру. Он затаился под массивной железной кроватью, спрятался под шкафами, в тёмном коридоре и даже в узких щелях старой батареи отопления. Электричество победить его не могло.
  Помывшись как следует мочалкой в ярко освещённом помещении ванной комнаты, я пошёл спать, забыв даже на минутку о своих мрачных мыслях. Но уснуть не получалось – в голову снова лезли всякие кошмары. Мысленно я вернулся к утреннему разговору с соседкой, вспомнил подробности:
  «– Ну не может такого быть, что тайны этого города недосягаемы. Всему, абсолютно всему есть логическое объяснение, даже творящимся здесь кошмарам. Материализм всё равно действует, хоть многие, в том числе и я, в этом усомнились. Все эти духи, призраки и полтергейсты могут быть материальными и реально существующими, просто современная наука ещё не доказала их существование. Так же, как раньше, до 1895 года, люди не знали про рентгеновские лучи, сегодня мы не знаем: есть ли нечистая сила или нет? Но, тем не менее, естественный радиационный фон земли существовал всегда и одинаково воздействовал на людей: что до открытия Вильяма Рентгена, что после. Так же и с привидениями. Возможно, что после смерти из тела действительно выходит душа, но только она материальна, а не наоборот, как утверждают любители мистики. Душа – это сгусток энергии, которую нельзя зафиксировать современными приборами. Энергия эта совсем иная, нежели электричество. Она содержит информацию из мозга покойного, способна вызывать у людей галлюцинации, причём одинаковые у всех очевидцев. Также можно предположить, что сгусток такой энергии – живое существо, или, по крайней мере, управляемое каким-то разумом физическое тело, способное воздействовать на окружающий мир. Этим можно объяснить гибель людей якобы «от рук нечистой». У людей плохих, недружелюбных души после смерти злые, способные вредить всем подряд. Также «вредные» души могут получаться от несправедливо обиженных перед смертью людей, или от людей, погибших страшной смертью. Их энергия, сохранив разум человека, мстит живым, пугает и устрашает. Души же добрых людей никого не тревожат. Их просто не видно и не слышно. Может такое быть, что если душе некому мстить, некого наказывать – от неимения обидчика, либо просто по доброте душевной, то она погибает вместе с телом, или остаётся жить, но не на долго. Души же, имеющие в мире людей какие-то «долги»: обидчиков, которым надо отомстить, родственников, которых надо предупредить о грозящей опасности, либо ещё что-то, остаются жить до тех пор, пока не решат свои проблемы. Такая версия может вполне объяснить исчезновение призраков после захоронения тел, после отмщения обидчикам, виноватым перед покойным, и тому подобное. Душа с нерешённой проблемой может жить очень долго, пугая поколение за поколением. Со временем она утрачивает облик человека, информация о нём теряется. Остаётся энергия «чистая», способная принимать облик животных, предметов, живых людей и покойников, чьи души давно успокоились, либо приобретать произвольные формы. Этим можно объяснить существование так называемых «болотных духов», про которых здесь так много говорят. Они, вернее их материальные тела, жили очень давно: в неолите, палеолите, или ещё раньше. До нас они дошли в виде маленьких лохматых чудовищ...».
  За размышлением я начал потихоньку засыпать. Сознательные мысли плавно перетекли в бессознательное сновидение. Предо мной всплыли образы тех самых болотных духов, водящих прямо в трясине вокруг меня хороводы. Что-то подобное мучило меня всю ночь. Чёрные пушистые твари молча скакали вокруг меня, шлёпая грубыми мозолистыми лапами, похожими на куриные ноги, по грязи. Вдруг одно создание подпрыгнуло вверх и грузно, с грохотом плюхнулось в лужу. Я открыл глаза. За окном вовсю барабанила по подоконникам капель, сосульки падали с крыши, задевая перила балкона и разбиваясь об них. Будильник показывал без одной минуты семь.
  – Ну что, дружок?! Сегодня я встал раньше тебя! Не доставлю я тебе такого удовольствия – заставить меня подскочить от твоего оглушающего звона! – сказал я пузатому одноглазому монстру со стрелками, нажимая на большую блестящую кнопку над его «глазом».
  Далее всё пошло как по накатанному: я встал, оделся, умылся, покормил котёнка и сел завтракать. На улице всё таяло, из открытой форточки веяло какой-то свежестью, чистотой. Казалось, даже пахнуло весной. Но до весны ещё далеко.  Впереди долгая северная зима. Погода оставалась такой же пасмурной.
  Пережёвывая не до конца проваренную кашу, я вспоминал свои вчерашние мысли:
  «– Надо же! Утром я почти убедил себя в существовании сверхъестественного, почти поверил в нематериальное. В голове моей был хаос. Но к вечеру я навёл в ней порядок и нашёл-таки ответы на волнующие вопросы. По крайней мере, я успокоил себя полученными ответами. Нерешённой загадкой остаётся лишь одно – наличие некой таинственной силы, якобы «управляющей городом». Моя теория о человеческих душах объяснить это не в состоянии. Тут нужно ещё хорошенько все обдумать, проанализировать. Возможно, ответ «лежит на поверхности», просто нужно его нащупать, посмотреть туда, куда раньше я не заглядывал».
  Дожевав кашу, я, увлечённый своими мыслями, наспех оделся и пошёл на работу.  На улице было гораздо теплее, чем вчера. Снег таял. На серых стенах домов образовались тёмные следы потёков от льющейся с крыш талой воды. Полупрозрачный туман расстилался по низинам, заполнив глухие переулки. Всюду в лужах булькали падающие с деревьев, крыш домов и труб газопровода капельки от тающих сосулек. Город наполняла тихая, мелодичная музыка капели.
  Пока я шёл до гаража, мысли из моей головы выветрились под воздействием жутковато-мрачной красоты тихих угрюмовских двориков и переулков, разглядыванием которых я вновь увлёкся. Сколько уже здесь хожу, но никак не могу налюбоваться утопающими в тумане старинными домами, украшенными лепниной, аккуратненькими, заботливо выкрашенными сарайчиками, коряжистыми, разлапистыми деревьями, собирающими в своих кронах шумные стаи ворон. Неописуемая красота и неповторимость местной архитектуры просто завораживает! Нигде я не встречал ничего подобного. В Саратове были похожие места, но весь их мрачный колорит портила яркая вездесущая реклама, да пёстрые пятна различных объявлений. Местами на старинных домиках встречались несуразные, совершенно нелепые современные пластиковые окна и кондиционеры. Здесь же такого быть просто не могло! Угрюмовск сохранил неповторимый облик тех, давно ушедших эпох и времён.
  Наконец, я добрался до работы. Почтальонка Мария тут же принялась тараторить мне про вчерашнее происшествие, рассказывая настоящие и вымышленные кем-то факты. Пока мы «чистили» почтовые ящики и развозили по опорникам пачки газет «Печорский рабочий», девушка успела наговорить такого, что даже я с трудом понял смысл. Какая-то подруга из сорок второго дома рассказывала ей, что якобы погибшие вчера агитаторы долго летали над городом на мётлах, затем их атаковали болотные духи... Короче говоря, чушь полнейшая. Подруги Маруси – известные сплетницы и сказочницы.
  – Марусь, ты этой ерундой слишком-то не увлекайся. Подружки-то твои многое навыдумывали. Я сам вчера там был, говорил с патологоанатомом и милиционером. Версия у них совсем иная, нежели у твоих девчонок.
  – Ну, они же не сами придумали, им тоже кто-то рассказал.
  – Вот именно – кто-то... А вот я вчера весь вечер рассуждал на тему нечистой и пришёл к однозначным выводам, нашёл ответы на многие вопросы. Почти разгадал, так сказать, загадку города, сам того не ожидая.
  – Да ну! Давай-ка рассказывай, я это люблю! – обрадовалась почтальонка, потирая ручки.
  По дороге до Троицко-Печорска и обратно я озвучил Марусе свою теорию о «материальности» призраков. Девушка была заворожена:
  – Надо же! Мне такое в голову ещё не приходило! Просто я никогда не занималась всеми этими философскими размышлениями... Я знаю множество историй и баек про нечистую – мама рассказывала, да разные подруги. Но исследовать их природу, разбираться, кто они такие и откуда взялись – даже и не пыталась. Воспринимаю нечистую, как некое необъяснимое явление, которого вроде бы надо бояться, но почему-то мне не страшно. Не знаю...
 – Явление это объяснимое, – добавил я после небольшой паузы, – только вот остался один нерешённый вопрос, никак не найду на него ответ. Что же за сила «управляет» городом, изгоняет преступников и всяких агитаторов-провокаторов? В мою теорию мстительных материальных душ это как-то не совсем укладывается...
  – Как же? По-моему, тут всё ясно: городом правят коммунисты – живые и мёртвые. Единство партии настолько сильно, что умершие её члены остаются вместе, в одном ряду, и продолжают свою незримую битву с врагом. А иначе и быть не может, ведь ты сам видишь, что во всех этих происшествиях явно прослеживается политика. Это, конечно, не очень выгодно живым коммунистам – их могут заподозрить в совершении преступлений.
  – Слушай, а ведь очень похоже, что это правда... Значит, души могут взаимодействовать между собой, объединяться. Чёрт, как интересно! Это ведь всё меняет!
  Получилось так, что простая и глуповатая почтальонка помогла мне разгадать ещё одну загадку. Такого я от неё даже не ожидал! И теперь моя теория стала ещё более последовательной.
  До полудня мы продолжали наши философские беседы, затем Мария пошла разносить из опорных ящиков газеты по квартирам, а я поехал в колхоз с «ЕМС-кой» – срочной посылкой, имеющей буквенный код «ЕМС», значение которого остаётся загадкой. Отвёз её быстро – благо дороги ещё не развезло. Вернулся часа в два, и Катерина Николаевна тут же отпустила меня домой.
  «– Интересно, – думал я, возвращаясь с работы, – а когда же успокоятся души этих коммунистов? Когда настанет коммунизм во всём мире, что ли?».
  Но сегодня размышления у меня как-то не заладились – более приземлённые мысли перебивали их ход.
  «– В четверг – зарплата. Интересно, что я там заработал за две с лишним недели?» – выскочила невесть откуда навязчивая мысль.
  Войдя в подъезд, я услышал ещё на лестнице звонок своего телефона в квартире. Быстро взбегаю наверх, открываю дверь и хватаю трубку:
  – Алё?!
  – Дима, привет! Это Ирина. Не желаешь прогуляться? Погодка на улице хорошая, к тому же в парке сегодня будет проводиться одно мероприятие – День памяти героев Гражданской войны. 12 ноября 1921 года наш город был окончательно освобождён от белогвардейцев... Ну так как, пойдём?
  – Через полчасика. Я ещё не обедал.
  – Хорошо, в три на перекрёстке. Как раз успеем. Давай, до встречи!
  Умывшись, я быстро перекусил, сварил Люциферу кильку, и пошёл на улицу. Иринка уже стояла посреди перекрёстка – нарядная, в красивом тёмно-сером пальто до колен, белых колготках и изящных чёрных полусапожках на низких острых каблучках. На голове у девушки была слегка небрежно натянута беленькая береточка с «гвоздиком», из-под которой виднелись аккуратно зачёсанные на бок рыжие волосы. В руках Ирина вертела длинный старый зонт с загнутой ручкой.
  – Здравствуй, Ирина! – сказал я с придыханием, поприветствовав свою подругу. – Какая ты сегодня красивая, нарядная! Ну пойдём скорее, там, наверное, уже началось.
  – Пошли, конечно! – медсестрица загадочно улыбнулась.
  Девушка взяла меня под руку, и мы быстрым шагом устремились к старому парку. Кроме нас в ту сторону шли ещё люди. Небольшими группками они тихо появлялись со стороны дворов и вливались в общий поток.
  – Праздник будет возле той самой плиты с гравюрой, помнишь, к которой мы тогда подходили?
  – А, это тот памятник лётчикам. Но ведь в парке есть ещё несколько монументов...
  – Они все в ужасном состоянии, а ремонтировать их некому, да и не на что. Тем более, на болоте ничто долго не сохраняется – сырость...
  – Да... Но памятник лётчикам каким-то чудом сохранился.
  – Это не совсем чудо, – Ирина улыбнулась. – Плиту не так давно реставрировали, на деньги городского комсомола. Правда, специалистов у нас нет, ребята всё делали своими силами. Вышло, конечно, корявенько. Зато всё аккуратно. Сейчас, к празднику, там поди провели дополнительную уборку.
  Поднявшись по улице Ленина, мы свернули в узкий Парковый переулок и прошли по нему до самых ворот парка. Из глубины зарослей уже была слышна музыка. Дорожка к месту празднования Дня памяти расчищена от снега, в фонаре над воротами, а так же в фонариках, освещающих дорожки, заменены лампочки. Но светлее и веселее от этого не стало – парк оставался таким же мрачным и зловещим. Только сегодня здесь уже не страшно, на аллеях многолюдно. Горожане маленькими стайками постепенно стягиваются к месту проведения мероприятия.  Мы с Ириной пошли по расчищенной дорожке вглубь парка. Музыка усиливалась.  Навстречу нам неслась бодрая, жизнерадостная советская песня с неповторимым колоритом 30-х годов:
  – Эй, веселей запевайте вы, соколы – армии славной сыны! Пусть долетает до солнца высокого песня Советской Страны!
  Подойдя ближе, мы увидели на одном из столбов большой ржавый громкоговоритель систем Гражданской обороны, гремящий на всю округу. Сигнал на него идёт через весь город из горсовета. Под столбом собрались люди, человек пятьдесят. Кто-то клал цветы к памятнику, а одна бабуля принялась протирать плиту тряпочкой, отмывать чёрный грибок. Народ кучковался, все перешёптывались. Тут появился товарищ Кондратьев и несколько членов бюро горкома. Они заняли места возле плиты. Секретарь городского комитета КПРФ дождался, когда умолкнет музыка, и принялся говорить речь. Говорил он долго и интересно, рассказывая о подвигах красноармейцев в годы Гражданской войны. Упомянул и о современных борцах с контрреволюцией:
  – Враг снова поднимает голову, снова собирает силы, чтобы вернуть себе утраченные в 1917 году богатства. Россия уже под властью белых, но не все области и районы сдались им. Остались ещё героические оплоты Советской власти. Наш город – один из них. Сегодня мы чтим память славных героев, очистивших эту землю от капитализма, и заявляем – капитализм найдёт могилу в этих краях! Не бывать ему здесь, никогда!
  Последние слова Ивана Савельевича потонули в бурных аплодисментах. Выждав паузу, он продолжил. Упомянул и про вчерашнее происшествие:
  – Мы не будем справлять траур и отменять наши праздники из-за этих провокаторов. Мы не виноваты в их гибели, их сюда никто не звал!
  Речи говорили долго, такого не было даже на 7 ноября. Но спустя полтора часа начались танцы. Народ высыпал на расчищенную площадку за памятником, зазвучал красивый старинный вальс. Многие из присутствующих тут же закружились в вихре танца. Мы с Ириной тоже принялись танцевать. Над площадкой зажглась иллюминация из разноцветных лампочек, стало светло, ярко и как-то по-домашнему уютно. Весь негатив, навеянный недавними событиями, жутким старым парком быстро улетучился. И на душе осталась лишь безмятежность, да какая-то подсознательная искренняя радость.
  Таких дружных народных гуляний я ещё нигде не видел. В моём родном Саратове, конечно, тоже устраивалось нечто подобное, даже с большим размахом. Но такой сильной духовной сплочённости, единства коллектива, атмосферы дружбы не было там и в помине. Здесь же я как будто погрузился в какой-то другой мир, забыл обо всех страхах, проблемах и, подобно ребёнку, полностью отдался веселью. Мы самозабвенно танцевали под разные старинные вальсы, в быстром ритме плясали под популярные в 70-80-е годы мелодии. Даже усталости не ощущалось!
  Праздник длился до ночи. Время пронеслось стремительно и незаметно. Домой мы возвращались уже в темноте. Слабые лампы в фонариках, спрятавшихся в густых зарослях, ничего толком не освещали. Но страшно не было – мы шли обратно всей толпой. Уже потом, выйдя из парка, народ стал рассасываться. Вскоре мы с Иринкой остались одни где-то посреди улицы Ленина. До нашего перекрёстка шли медленно, беседовали. Мрак ночных улиц быстро изменил наше настроение. От веселья не осталось и следа. Ирина погрустнела, вспомнила что-то неприятное.
  – Сегодня с утра меня вызывали в больницу, там Ефим Леонидович, наш патологоанатом, проводил вскрытие тех самых агитаторов... Жуть какая... Я всё видела своими глазами... Хотела отвлечься, забыть этот ужас, но никак не получается. Я там, в морге, чуть сознание не потеряла. Мне даже нашатырь давали. Взяла на сегодняшнюю ночь отгул, не могу туда идти, пока они там...
  – Ну, Ира, не волнуйся ты так. Я тоже их видел, там, на месте происшествия...
  – Ты видел мельком, из-под простынки, а я три с лишним часа стояла рядом и подавала санитарам инструменты...
  – Ладно, постарайся забыть... Скажи лучше, патологоанатом установил причину смерти?
  – Да... Этих агитаторов напугали до смерти, а уже затем какая-то неизвестная сила стала бить мёртвые тела об окружающие предметы... Причина смерти – разрыв сердца от страха. Что-то они увидели очень страшное, или кого-то... Дима, я так боюсь, мне кажется, что и за мной кто-то следит... В квартире одной так жутко...
  Девушка каким-то жалобным взглядом заглянула мне в глаза, затем слегка прижалась к моему плечу и тихо всхлипнула. Видно, совсем нервы сдали у мнительной и пугливой молодой медсестрички.
  – Слушай, пойдём ко мне, переночуешь у меня, на диване.
  – Ну, неудобно как-то... – замялась Ирина.
  – Да ладно, ничего особенного, одну ночь можно. Успокоишься хоть. Вдвоём всё же не так страшно. Тебе надо отвлечься, а то так можно и с ума сойти...
  Мы зашли в мой подъезд, поднялись наверх. Внутри стояла привычная тишина, ярко горел свет. Я открыл дверь:
  – Ну, заходи! Чувствуй себя как дома!
  Оглядываясь, девушка как-то нерешительно вошла в тёмную прихожую, и я тут же зажёг абажур.
  – Дверь закрыть не забудь, – сказала она, подняв на меня свои большие зелёные глаза.
  – Не волнуйся, не забуду! Призракам сюда вход воспрещен! – ответил я ей с юмором.
  Сняв тёплую одежду и разувшись, мы поужинали, помылись и легли спать. Ирине я постелил на старом диване. Котёнок Люцифер прежнюю хозяйку не узнал, понюхал нас и ушёл спать на кухню. А моя гостья, в отличие от него, долго не могла уснуть. Увиденное сегодня утром произвело на неё неизгладимое впечатление. Но в тишине, в спокойной дружественной обстановке девушка постепенно пришла в себя – примерно полчаса мы болтали с ней на отвлечённые темы. Я рассказал Ирине подробности из своей прежней жизни: про кота, родителей, работу на трамвае, учёбу в институте. В итоге уставшая медсестра всё же заснула, перевернувшись на другой бок. Я со своей кровати на всякий случай взглянул, правда ли она спит, затем раздвинул ширму и забрался под одеяло. Уснул почти сразу – дневная усталость давала о себе знать.

Часть IX

  Ночь прошла без происшествий – как обычно тихо и спокойно. На улице подморозило, капель прекратилась. Тишина вновь воцарилась на просторах города. Даже вороны, и те умолкли. В этой безмятежной и успокаивающей тиши я спал очень крепко. Сновидений никаких, как ни странно, не видел. А утром наш с Ириной сладкий сон перебил будильник, огласив квартиру бодрым и весёлым звонком, как бы возвещая: «Пора вставать!».
  Мы почти сразу встали, убрали постели, умылись. В поведении Ирины я почувствовал некое лёгкое смущение, она явно считала, что мешает мне, перебивает привычный ритм дня.
  – Я, наверное, дома позавтракаю, мне надо идти... – робко заговорила она.
  Но отпускать девушку некормленой я не стал. Мы вместе позавтракали и отправились каждый по своим делам – я на работу, Ирина – домой. До почты я добежал быстро – тому способствовал довольно крепкий морозец, пробиравший меня, легко одетого, до костей. Любоваться пейзажами сегодня было некогда.
  «– И чего же я бушлат не надел? Буду теперь мёрзнуть в этой курточке» – терзала меня навязчивая мысль.
  Забравшись в машину, врубил печку, замотался покрывалом с сиденья. Зубы ощутимо стучали, а на носу, казалось, выросла небольшая сосулька. Маленький ТЭН с полудохлым вентилятором ещё только разогревался, как-то недовольно пощёлкивая и кряхтя запылённым моторчиком. А конденсатор, служивший источником тока, вообще был холодный. Это раньше, при твёрдом «плюсе» на улице ощущалось, что он греется.
  «– Всё, пришла суровая северная зима...» – подумал я как-то грустно, глянув на мёрзлую землю за окном, местами покрытую серой ледяной коркой.
  Но тут подошли мои коллеги, стало веселее, грустные мысли быстро ушли. Болтушка Мария принялась рассказывать мне очередную байку, услышанную от подружек или придуманную самостоятельно. За интересной работой время до обеда пролетело быстро. Развезя почту, я вернулся в узел. А там меня уже дожидалась заведующая с каким-то новым заданием:
  – Так, Дмитрий! Даю тебе двадцать минут на обед, затем надо будет мчаться на всех парах в райцентр. Сейчас звонили из прокуратуры, следователя хотят к нам прислать. Машин у них лишних нет, возьмёшь его ты. Вот держи карту, на ней отмечено, где находится прокуратура. Подъедешь к центральному входу. Этот следователь сам тебя найдёт. Всё, давай езжай! И не говори ему ничего лишнего, ты случайный человек, подробностей не знаешь, понял? – дала мне ЦУ моя начальница.
  – Так точно, товарищ Катерина Николаевна! – ответил я с юмором, садясь за руль.
  Быстро заскочил домой, пообедал и сразу же «на всех парусах» рванул в Троицко-Печорск. Домчался всего за час с небольшим – давил, как говорится, на всю железку. Припарковался между двумя иномарками возле указанного на карте здания, вышел на улицу. Мой хлипкий маленький фургончик на тоненьких мопедных колёсах смотрелся как-то жалко на фоне огромных чёрных внедорожников с мигалками на крышах.
  «– Да, – подумал я, – на каких тачках ездят господа прокуроры!».
  Тут из-за высокой светло-коричневой дубовой двери показался худощавый темноволосый мужичок с проплешиной на затылке и огромными бегающими глазами на выкате. Он был одет в тщательно подогнанную, выглаженную форму прокурорского работника с погонами. Увидев мою машину, следователь поморщил свой длинный прямой нос и пренебрежительно спросил:
  – Вы из Угрюмовска?
  – Да, – невозмутимо ответил я, – садитесь.
  Плешивый дядечка кое-как открыл заедающую дверцу и плюхнулся на заднее сиденье. Я быстро сел за руль, и мы поехали в Угрюмовск. Всю дорогу мой пассажир важно молчал, корча из себя просто какого-то высокопоставленного чинушу, не опускающегося до разговоров с простым трудягой-водителем. Довезя этого серого прокурорского работника до горсовета, я передал его «в руки» встречающим – милиционеру и секретарю горкома партии.
  – Езжай домой, Дмитрий, – вежливо сказал мне Иван Савельевич, – завтра отвезёшь товарища следователя обратно.
  Услышав слово «товарищ», этот мужичонка в тёмно-синей форме аж передёрнулся, переполняемый негодованием и какой-то напускной брезгливостью.
  Я же наоборот расплылся в озорной улыбке, подмигнул участковому, хлопнул дверцей и поехал в гараж. Быстро поставил машину на место и отправился домой. Сегодня дел у меня много: во-первых, моя очередь подметать подъезд, во-вторых, надо заклеить щели на окнах, и в-третьих, я хотел бы встретиться с Ириной, поговорить с ней немножко. Зайдя домой, набираю её номер. Зуммер гудит протяжными, хриплыми гудками. Аппарат на том конце провода разрывается от громкого звона. Его хозяйки нет дома.
  «– Куда же ты запропастилась, рыжая? – подумал я. – Ладно, потом позвоню ещё...».
  Накормив котёнка рыбой, я сварил из муки клейстер в маленькой кастрюльке, нарезал длинными полосками белую бумагу, стоявшую в рулоне за сервантом. Взяв в руки старую зубную щётку, принялся, не спеша, мазать ею бумажные полоски и лепить их на рамы. За этим занятием решил я немного поразмыслить:
  «– Интересно, что найдёт привезённый мною следователь? Улик никаких вроде не было. Хотя, что я волнуюсь, пускай ищет себе на здоровье. Лишь бы на наших партийцев не наезжал. Кстати, это он может – вон как взбесило этого плешивого слово «товарищ». Видно, считает себя господином, глупец. Ничего, пусть попробует кого-нибудь тронуть – духи города в обиду коммунистов не дадут...».
  Вдруг ход моих мыслей прервал какой-то шорох. Я затих, прислушался. Звук доносился сверху, с чердака. Словно там кто-то ходит, шаркая ногами по полу.
  «– Кто же там лазает?» – подумал я с лёгким испугом.
  Шорохи снова повторились, уже более чётко и уверенно. В спешке прилепив последнюю бумажку к кухонной раме, я накинул куртку и вышел в подъезд. Чердачный люк открыт настежь, в квадратном проёме в потолке виднеется густой, непроглядный мрак. Оттуда, из зловещей тьмы, доносятся те самые шорохи. С опаской подойдя ближе, я внимательно вгляделся в темноту. Вдруг откуда-то справа высовывается чья-то голова в белом платке. Я чуть не вскрикнул от неожиданности, но страхи были напрасны – голова принадлежала соседке Валентине Валентиновне.
  – Здравствуй, Дмитрий! Напугала я тебя? Извини, не нарочно. Я здесь бельё вешаю. У нас давно уже принято сушить одежду после стирки на чердаке. На улице-то сыро, ничего не сохнет. А тут – жара, трубы отопления, горячей воды. Идём, посмотришь, залазь.
  Я поднялся по шатким скобам в стене и очутился на огромном чёрном чердаке. Торцов этого продолговатого прямоугольного помещения не видно – там и там густая тьма. Никаких окон нет. Неподалёку от люка слабенько светит небольшая лампочка, висящая на толстом пыльном проводе. Поперёк чердака натянуты верёвки, на которых сушится постиранная одежда. Пахнет пылью, теплом и свежестью от стирального порошка.
  – Как здесь жарко, – прошептал я, оглядываясь по сторонам.
  – Да, просто Ташкент! – воскликнула соседка. – Все вещи высохнут часа за два. А ты тоже можешь вешать сюда свою одежду, ключ я тебе дам.
  – У меня и вещей-то не так много, они в ванной прекрасно успевают высохнуть.
  – Ну, как знаешь...
  В изогнутых чёрных трубах, торчащих в разных местах из-под опилок на полу, течёт под напором и гудит горячая вода. Атмосфера вокруг какая-то тревожная, чувствуется странная напряжённость.
  – Жутковато тут... – сказал я шёпотом, глядя в дальний угол. А там, возле балки, виднелась какая-то непонятная фигура. Как будто притаился кто-то. Приглядевшись, я понял, что это всего лишь тень.
  – Да здесь-то просто рай по сравнению с чердаком восемнадцатого дома, – громко возразила Валентина Валентиновна, – там моя подруга живёт, она рассказывала мне один случай, произошедший в прошлом году. На чердаке того дома, который старше нашего, света никогда не было, не предусмотрен он там. И люди лазали туда вешать бельё в темноте. Правда, кое-какой свет попадает вовнутрь из маленьких окошечек в крыше, но этого явно мало. Видно только очертания предметов, да и то нечётко. А там, к тому же, висят на центральной балке здоровые куски стекловаты – когда-то ими укрывали трубы, чтобы те не замерзали. И от них падают тени... Короче говоря, обстановочка гнетущая. И вот, в прошлом году моя подруга с соседями решила навести на чердаке порядок. Мужчина из квартиры на втором этаже протянул наверх лампу-переноску и осветил мрачное помещение. Когда одна из женщин, подметая пол, подняла голову и случайно посмотрела между двумя кусками стекловаты, взору её предстала ужасная картина – на центральной балке, на толстой верёвке висит высушенный, почерневший труп. Позже экспертиза покажет, что он провисел там целых сорок лет. Оказалось, это одна из жительниц дома. Она давным-давно пропала без вести. Ушла и не вернулась. Все думали, что соседка просто уехала к родственникам в другой город.
  – Ох, ни фига себе! – воскликнул я. – И вы после всего этого не боитесь лазить сюда одна?
  – Да чего же здесь бояться? Светло, всё видно. У нас тут никого быть не может, люк всегда закрыт на замок.
  Немного оглядев жуткий чердак, я спустился вниз, зашёл домой за веником и бутылкой воды. Затем, побрызгав полы, стал тщательно подметать. На уборку просторных площадок, широких лестниц и холла ушло больше часа. Закончив, я смахнул рукавом пот со лба и пошёл в свою квартиру – отдыхать.
  «– Какой кошмар, – размышлял я, удобно устроившись на мягком диване, – жители того дома целых сорок лет ходили мимо и не замечали в темноте тело своей соседки. Какой, наверное, шок они испытали, когда узнали обо всём... Но кто же всё-таки вынудил повеситься эту женщину? Ведь время-то тогда было другое – Советская власть. Людям жилось намного лучше. Выходит, так называемые духи города здесь не причём? Возможно, и так. Причина самоубийства могла быть бытовой: ссора, болезнь или ещё что-либо...
  Зевнув, я перевернулся на другой бок и, сладостно прикрыв глаза, продолжил неторопливое размышление:
  «– Многие загадочные смерти, которые официально зарегистрированы как несчастные случаи, произошедшие во времена правления в стране коммунистов, объяснению всё же не совсем поддаются. Бывший водитель «моей» почтовой машины и его отец, например. Кому они помешали? По рассказам Катерины Николаевны, они любили свой город и даже состояли в партии. Но какая-то неведомая страшная сила их обоих уволокла на тот свет. На мой взгляд, причин тут может быть несколько. Во-первых, всё те же бытовые конфликты – месть давно умерших обиженных родственников или знакомых. Во-вторых, в душе эти люди могли быть вовсе и не коммунистами – намеренно прикрывались партбилетами, держали носы по ветру, чтобы не ловить на себе косых взглядов, а на самом деле были противниками социализма или просто аполитичными обывателями. Кто ж знает, как там было... А вообще-то, могло быть и такое, что нечистая здесь не причём. Никто ведь не видел толком, что же произошло на самом деле. А уж мне-то судить об этом тем более не следует...
  Сделав вывод, что не все загадочные смерти – это проделки защищающих город духов, я решил отвлечься и позвонить Ирине. Хотелось узнать о приключениях привезённого мною следователя. Что же он там накопал? Ирина всегда хорошо осведомлена о таких событиях, тем более, сплетен она не слушает и мне не рассказывает. Информацию узнаёт от нескольких хороших подруг – сестры милиционера и дочери секретаря горкома. Они знают всё, как говорится, из первых уст.
  Набираю номер, жду. Нудно гудит охрипший зуммер. Наконец, после четвёртого гудка трубку снимают.
  – Алло, – раздалось в динамике телефона.
  – Ирин, привет! Ты уже в курсе про следователя, которого я сегодня утром привёз? Интересно, что он там накопал?! Поди носом землю роет!
  – Ты шутишь?! Ничего он не нашёл! – На том конце провода раздалась лёгкая усмешка. – Я звонила Ольге Кондратьевой, дочке Ивана Савельевича, она рассказала мне про похождения этого прокурорчика! Наши доложили ему все подробности, расписали всё в красках, особенно про нечистую силу, которая, якобы, и причастна к преступлению. Алексей Иванович, участковый, несмотря на свои безбожные убеждения, так ловко задурил мозги следователю, что тот перепугался не на шутку. Представляешь, приказал милиционеру охранять его всю ночь! Следователя разместили в горсовете, на диванчике в красном уголке, а участковый теперь будет сидеть рядом и читать лекции этому прислужнику режима!
  Девушка на том конце провода громко рассмеялась. Не удержался и я. Сквозь смех спрашиваю:
  – Так что же, он никуда сам не ходил, так и поверил на слово?
  – Нет, – перестав смеяться, сказала Ирина, – ходил. И в морг, и на место происшествия. Всё осмотрел, как говорится, обнюхал. Ознакомился с протоколами. Но страх заставил его свернуть своё расследование. Иван Савельевич сказал ему, как бы невзначай, что эти тёмные силы как раз преследуют всяких там антикоммунистов, контрреволюционеров и прочих лжепатриотов, которые служат буржуазной власти. Наш «Шерлок Холмс» испугался и решил возвращаться назад, в район, сказав, что, мол, дело запутанное, требуется глубокий анализ всех полученных сведений. Короче говоря, понял, что сунул нос не в своё дело и что сам может стать жертвой «нечистой». Вернувшись в горсовет с этой «прогулки», наш «комиссар Катани» затребовал машину: «Так, мол, и так. Дескать, дела ждут в родной прокуратуре...». Но секретарь горкома, прекрасно понимая, почему следователь просится назад, решил подождать до утра, дабы усилить эффект: «Машины у нас нет, а почтовая уже давно в гараже, водитель ушёл домой». «Холмс» требовал вызвать тебя, но Кондратьев был непреклонен: «Водитель отдыхает. Мы не в праве его тревожить. У нас – социализм, охрана труда, никакого насилия...». И теперь придётся следователю всю ночь дрожать от страха! Вот умора!
  Разговаривали мы долго, смеялись, обсуждали новости. Время за интересной беседой прошло быстро – вот уже и вечер. За окошком снова всепоглощающая едкая тьма, в квартире – мерцающий полумрак. Из приоткрытой форточки тянет прохладой и лёгким запахом далёкого костра. Вот и опять тихий и серый день незаметно перешёл в ночь. Тишина, что днём, что ночью практически одинаковая. Только в светлое время суток иногда ещё можно услышать на улице чьи-то шаги, негромкие голоса. Но как только стемнеет – покой города уже не тревожит никто. Поначалу мне, бывшему жителю огромного шумного города, это очень нравилось, но сейчас уже не всё так однозначно. Зловещее безмолвие невольно вызывает какой-то внутренний, подсознательный страх. Сперва он был лёгкий и даже какой-то приятный. Но потом, по мере того, как я узнавал новые жуткие истории, страх начал усиливаться. И с этим уже ничего не поделать. Всякие страсти, рассказанные мне в ярчайших подробностях, не могли не оставить отпечатка на моей впечатлительной психике. Правда, до настоящего ужаса и паники было ещё далеко. Трезвым умом я прекрасно понимал, что шансы огрести от нечистой силы у меня невелики. В основном, она карает только тех, кто против устоявшихся порядков в городе, против социализма и Советской власти. А я не просто «за» такие консервативные порядки, я ещё и получаю удовольствие от всего этого, от неповторимого местного колорита, от эффекта «остановившегося времени». По сути, таинственные силы, защищающие Угрюмовск, должны видеть во мне союзника. Так что, бояться особо нечего.
  И страх, рождённый зловещим безмолвием, стал слабеть. Его заслоняли разные мысли, раздумья. Обычно так и происходит – я редко отвлекаюсь на тишину и специально слушаю её. Всё свободное время занимают размышления на разные философские темы, а тишина, как известно, благоприятствует философии.
  И вот, я, не спеша, поужинал, накормил Люцифера и пошёл мыться.
  «– Как хорошо, что всегда есть горячая вода! – после долгих раздумий о «высоком» в мою голову внезапно пришла совсем иная, приземлённая и бытовая мыслишка. – Принять ванну в Саратове – редкое удовольствие, доступное, в основном, только зимой и в период предвыборной агитации.  Здесь же своя ТЭЦ, свои котельные – красота! Всё работает для людей, а не для наживы чиновников!»
  Ощутив рукой приятное тепло от струи воды, я задумался вновь. На этот раз над техническими вопросами:
  «– Интересно, кто греет воду для отопления, а кто для купания? ТЭЦ или котельная? По-моему, ТЭЦ, вырабатывая для нас электричество, греет обычную, не фильтрованную воду, являющуюся побочным продуктом. Она течёт только в батареи. А котельные получают чистую воду из артезианских скважин, греют её с помощью газа и пускают в трубы».
  Независимо от того, кто нагрел для меня воду, купаться в ванной с ароматной пеной от шампуня было очень приятно. Струя мощно била из крана, капли искрились, вода бурлила, образуя множество мелких пузырьков. Окунувшись в пену по шею, я положил голову на край ванны и балдел. Было так хорошо, что даже не хотелось вылезать.
  После такого полезного и успокаивающего купания уснул я сразу, не успев толком поразмышлять. Едва коснувшись подушки, стал просто куда-то проваливаться. Уже засыпая, успел немного подумать о том, как «весело» сейчас следователю в красном уголке, затем неведомая сила увлекла меня за собой в страну грёз, оставив суетные дневные мысли на утро.
  Но вот и снова будильник возвестил меня о начале нового дня. Никаких изменений за окном нет – там по-прежнему пасмурно и тоскливо. Но только мне не до скуки. День предстоит, как всегда, наполненный, увлекательный. Тоска представляет угрозу только для лентяя: когда ничего не делаешь, ничего не хочешь и всё надоело – она появляется сама собой и грызёт изнутри. Я же теперь – человек рабочий, и работа приносит мне искреннюю, неподдельную радость. Вокруг – интересные люди, интересные дела. Время летит незаметно! И элементы скуки проявляются у меня довольно редко – когда я отдыхаю дома в гордом одиночестве. Так они мне повредить не могут – в меру всё хорошо. Полезно немного приуныть, потосковать, побыть одному, очистить, так сказать, душу. После такой чистки жизнь становится ярче, красочней. Начинаешь замечать то, чего раньше не видел, радоваться тому, мимо чего раньше проходил, не останавливаясь. Да и к людям начинает тянуть! Ведь одиночество, даже пусть и кратковременное, невольно рождает жажду общения. И свойственная мне с детства мизантропия начинает отступать...
  Покушав и одевшись, я пошёл на работу, закрыв дверь и оставив за ней свои философские измышления. Сегодня мне предстояло везти обратно следователя.
  «– Как он там ночку переночевал, в «красном уголке», между ненавистными символами коммунизма и нечистой силой?! Интересно! – подумал я с каким-то озорством. – Расспрошу потом милиционера. Наверное, наш «Анискин» проел этому «Мегрэ» все мозги! Ладно, вперёд забегать не буду, потом узнаю все подробности!».
  Дойдя до гаража, выкатил машину, загрузил почту, посадил на переднее сиденье Марию, и только потом открыл дверь следователю, мнущемуся у фургона и дрожащему от холода в своём тонком форменном пальтишке на крепком морозце. Изменения были разительны. Сурового и важно молчащего вчерашнего «Холмса» просто не узнать! Надо же! Он был вежлив и разговорчив!
  – Ну как, служилый?! Понравился тебе наш город? – с усмешкой спросила грубоватая, простая почтальонка, криво улыбнувшись и подмигнув мне.
  – Да, да! Замечательный, живописный город. Я просто в восторге! – наигранно и как-то вымученно произнёс следователь.
  – Небось, духи заели?! – продолжала Мария.
  Сегодня про «приключения» прокурорского работника слышал уже весь город. «Мегрэ» замялся, не зная, как ответить, чтобы не нагрубить и ещё больше не разгневать таинственных духов. Ведь пока он здесь, всякое может случиться. Мало ли...
  – Вы о чём? К-к-какие духи? Я вас не понимаю! – мямлил мужичок дрожащим голосом.
  – Ой, да ладно! Всё ты понимаешь! – почтальонка расплылась в хулиганской улыбке.
  Конечно, он всё понимал. Ведь его уже просветили. И только поэтому он не грубит, показывает своё «уважение» к нам. Боится нечистой... По прибытии в районный центр Троицко-Печорск прокурорский работник долго нас за что-то благодарил, извинялся за причинённые неудобства, и даже пожал мне руку! Вот это я понимаю – страх! Никак не отойдёт, бедняга. Здорово ж его там, в красном уголке, обработали!
  По пути в Угрюмовск мы с почтальонкой долго смеялись над незадачливым и пугливым следователем. Несладко теперь придётся бедняге! Хотя, эти прокурорские изворотливые – напишет какой-нибудь отчёт, выкрутится. Вот только что будет дальше? Пришлют кого-то ещё? Ведь просто так «служители закона» не успокоятся... Забегая вперёд, скажу, что всё же они успокоились. Как такое вообще возможно – загадка, которую предстоит отгадать много позже...
  – Я слышала, он даже по нужде ходил за ручку с милиционером! – сквозь смех произнесла Мария.
  – Зря мы смеёмся, он ведь не просто так боялся: его дружков-то – господ из партии власти, наказали за излишнюю ретивость. Вот наш «Холмс» и перетрухал. И даже вежливым стал, боясь не угодить духам города.
  – Поди кукушка у него поехала после такого.
  Всю дорогу мы беседовали и пришли-таки к выводу, что наш смех неуместен. Не будь у следователя ночью охраны, могла бы повториться трагедия – как с агитаторами.
  – Приехали, товарищ Мария Ивановна, вылезай! – говорю почтальонке.
  – Слушай, Дим! Я заметила такую вещь: на работе ты зовёшь меня по имени-отчеству, а в непринуждённой обстановке – Марусей. Я же ведь над тобой не начальник, и старше я тебя всего на три года, ну какая я Ивановна? Зови всегда просто Марусей, так красивей и приятней!
  – Будет выполнено, товарищ Маруся! – говорю я нарочито строгим командным голосом.
  Конечно, так называть почтальонку мне нравилось больше. А вообще, личность она интересная: грубоватая, болтливая, но довольно рассудительная. Сегодня может рассказывать какую-нибудь историю с грустью, тревожным голосом, серьёзно, а завтра – тоже самое – весело, с юмором и заливистым смехом. Но болтает так она только со мной, да с подружками – с начальством всегда серьёзна, хоть иногда, бывает, проскакивает у неё что-нибудь грубовато-глуповатое. Катерина Николаевна же, в отличие от Маруси, любит официальность, строгость. Сплетен и баек не выносит, в нечистую не верит и даже слушать о ней не хочет. Конечно, чувствуется, внутри раздирают её сомнения, но высказать их она не решается. Женщина она во всём серьёзная, с виду даже злая. Но подчинённых уважает, никогда не грубит. На мой взгляд, Катерина Николаевна – идеальный начальник.
  После поездки в район мы быстро развезли почту. В колхоз сегодня ехать не надо, других дел больше нет. В итоге моя начальница отпустила меня домой, сказав сначала одну важную вещь:
  – Слушай, Дима. Завтра – день зарплаты. Тебе начислили полный оклад – восемьсот тридцать. Это с учётом премии за междугородний телефонный кабель. Твою работу я оценила высоко. Но, тем не менее, за такие «подвиги» я буду тебя ругать. Это ж надо, лезть чёрте куда, в колодец с водой! Больше такое повторять не вздумай...
  Далее Катерина Николаевна прочитала мне новую лекцию на тему «Техника безопасности и с чем её едят». Наконец, клятвенно пообещав в дальнейшем так не рисковать, я пошёл домой.  Настроение было прекрасное, но вот погода – отвратительная. Мороз внезапно сменился оттепелью. Пошёл дождь. На улице стемнело как вечером, подул ветер. Снег снова стал таять. Вот теперь-то город показал всю свою угрюмость – такой серости и природной унылости здесь я ещё не видел. Сегодняшний день выдался на редкость пасмурным и мрачным.
  Придя домой, накормил Люцифера, пообедал. Только лёг, чтобы понежиться на диванчике – раздался звонок телефона.
  – Иринка, наверное! – подумал я радостно. И точно, это она:
  – Дима, пойдём погуляем! Дождик уже закончился. Зайдём в гости к моей подружке – Фимке Кулешовой, она работает учителем, знает множество всяких историй. Ты же как раз любишь байки о нечистой силе...
  – Как, как её зовут? Она что, еврейка? – удивился я.
  На том конце провода раздался смех:
  – Да нет же, русская она! Фимка – это Серафима! Ученики называют её тётя Фима. Она такая смешная, юморная. Пойдём, не пожалеешь. Надо же хоть немного развлечься, а то тоска заедает...
  Раздумывать я не стал, с удовольствием согласился. Не знаю уж, что там за Фимка, и почему моя подруга мне её так рекомендует, – это не столь важно. Главное – увидеться с Ириной! А меня, честно сказать, к ней стало тянуть со страшной силой. Наверное, это и есть любовь!.. Одевшись, пулей вылетаю на улицу. На перекрёстке меня уже ждёт конопатая медсестрица в ярко-синем пальто и остроносых полусапожках. Из-под береточки с «хвостиком» выбиваются медно-рыжие локоны. Эх, как же она хороша! Я взял девушку под ручку, и мы пошли по улице Революционной в сторону школы. Где-то там, в Ленинградском переулке, и живёт эта загадочная Серафима.
  Дошли быстро, по дороге рассматривая местную архитектуру. Дома здесь местами старинные, дореволюционные, а местами – «новые», то есть так называемые «сталинки» тридцатых годов постройки. Лепные украшения разнообразны: забавные ангелочки с крылышками на одном доме замечательно сочетаются с серпом и молотом на другом. Наблюдается смешение эпох. Современникам тех домов, наверное, это не очень-то нравилось. Мне же было всё равно: и к той, и к другой архитектуре я относился с огромным интересом, так как обе смешанные эпохи для меня – далёкое прошлое, манящее своей загадочностью и таинственностью. Но, несмотря ни на что, на улице Революционной, по которой мы шли, выдерживался единый архитектурный стиль. Здесь – не Саратов, где высоченная шестнадцатиэтажная башня мило соседствует с купеческим особняком девятнадцатого века, где памятник архитектуры увешан яркой рекламой, загораживающей всю лепнину. Строили тут новые дома в строгом соответствии со старыми: двухэтажки одинаковой высоты, лепные украшения, пусть иного характера, но в едином стиле с дореволюционными. И вся эта красота в довольно хорошем состоянии, правда, немного поросла вездесущим мхом и грибком.
  Мельком оглядев один из домов, мы свернули в переулок. Там красоты поменьше, но лепнина тоже присутствует. В полумраке сплётшихся крон деревьев, от разности температур с земли поднимался серый пар. Дорога была почти невидима. Дома, столбы и деревья будто бы парили в облаках. Ощущения крайне необычные: такой природы я больше нигде не встречал.
  По переулку шли минут пять, затем Ирина свернула в один из дворов. Там – ещё темней. Людей, конечно, ни там, ни в переулке, ни на улице – нет. В окнах кое-где тускло горит свет. Над подъездами, рассеивая туман, светятся лампы в чёрных, ржавых решётчатых плафонах. Повсюду полумрак, неба не видно за густорастущими деревьями.
  Нужный нам дом стоял в глубине двора и особо не отличался от других. Мокрая желтоватая штукатурка на нём была сплошь покрыта трещинами, местами сквозь дыры в ней проглядывала замшелая кирпичная кладка. Зайдя в зияющий чернотой распахнутый настежь подъезд, во мраке мы разглядели узкий коридорчик и лестницу из четырёх ступеней. Вдали маячил неяркий свет. Поднявшись по ступеням, мы попали в довольно просторный холл. Слева виднелась лестница на второй этаж, прямо – двери квартир. Все четыре, как на подбор, тёмно-коричневые, с какими-то замысловатыми резными украшениями, выпиленными умелым мастером более ста лет назад. Потолок, высотой метра четыре, сплошь увешан почерневшей, старой пыльной паутиной. Где-то там, за её развесистыми сетями, скрывалась маленькая тусклая лампочка, слабо освещая жуткое помещение подъезда. Пола же не видно вовсе – пар с улицы заносило и сюда.
  Ирина уверенно подошла к одной из дверей, а номеров там видно не было, и нажала кнопку звонка. В глубине квартиры тут же раздался глухой звук, более всего напоминающий электродрель. Спустя некоторое время дверь открылась. На пороге показалась пожилая бабуля в халате и с полотенцем на голове.
  – Здравствуйте, Эмилия Никандровна, мы к Серафиме. Это – мой друг Дима, познакомьтесь! – весело произнесла моя спутница.
  – Очень приятно, – ответила бабушка каким-то тонким, писклявым голосом, – проходите!

Часть X

  Мы зашли. Внутри всё иначе, нежели в подъезде. Довольно ярко горит свет, и обстановка не такая мрачная. Помещение наполнено знакомым мне специфическим запахом старины, старой мебели, старых вещей. Видать, квартира богатая. Всюду картины, всякие статуэтки, ковры, старинные обои. Коридор просторный, квадратный. Прямо – узкий коридорчик, отделённый от основного дверью и ведущий на кухню. Справа, в арке, где пол ниже среднего по квартире уровня, вход в санузел. Слева – вход в комнаты.
  Мы разулись, разделись. Тут из коридорчика напротив, с кухни, вышла молодая девушка. Светло-русая, кудрявая, с маленьким носом-кнопкой, хитрыми голубыми глазками и расплывающейся по лицу улыбкой. Одета она была в длинное платье с большими яркими цветами. На ногах – домашние туфли наподобие балеток.
  – Вот, знакомьтесь, товарищи! Это Дмитрий, мой друг, водитель почтовой машины, а это Серафима – учитель русского языка и литературы! – как-то торжественно и театрально произнесла Ирина.
  Мы в шутку, с улыбкой, пожали друг другу руки.
  – Очень приятно! Можешь называть меня просто Фима, – сказала учительница.
  – Ну, а я тогда – просто Дима! – ответил я ей в такт.
  Мы прошли в гостиную. Обстановочка там, надо отметить, шикарная. Как до революции. Но, тем не менее, на стене висит портрет Ленина, стоящего рядом с наркомом просвещения Луначарским. В комнате имеется камин, правда, декоративный. Вся мебель антикварная, как в музее. Окно занавешено толстыми тяжёлыми шторами, висящими на массивной, резной деревянной гардине.
  «– Да, – подумал я, – чувствуется, что хозяева интеллигентные».
  Мы с Ириной присели на шикарный диван, обитый старинным шёлковым сукном. Фима села на кресло напротив.
  – Так, значит, Дима интересуется байками? – сказала девушка, загадочно улыбнувшись.
  – Да, он говорил, что обожает всё, связанное с нечистой, – ответила ей Ирина.
  – Постойте, товарищи! Вообще-то я ни в какую нечистую не верю. А байки собираю не только ради интереса. Я хочу найти логическое объяснение всем происходящим в городе явлениям. Уже кое-что получилось. На основе услышанных историй я разработал интересную теорию о материальности привидений и духов... – начал я.
  Но тут Фимка рассмеялась:
  – Я боюсь, твоя теория развалится после нескольких историй, которые я тебе сейчас расскажу. Уж что-что, а байки-то, да всякие там легенды о местных привидениях я знаю хорошо. Даже изучаю их. Мои ученики специально, по моему заданию, данному на уроках истории родного края, собирают всевозможные страшилки, байки, легенды, истории о сверхъестественных силах. Я же всё это систематизирую, редактирую и анализирую. В общей сложности собранных мною произведений фольклора хватит на приличную книгу...
  – Да, но кто ручается, что всё это – не бред сумасшедшего? – возразил я.
  – Все полученные истории я подвергаю проверке: устанавливаю время и место их происхождения, нахожу героев описываемых событий, свидетелей. Расспрашиваю их, отыскиваю подтверждение случившемуся. Почти в девяносто процентах всех баек – события реальные, происходившие в отрезке времени с основания города, до наших дней. Если байка старая, то свидетели остались лишь косвенные. Такие произведения я называю классикой. Но есть и иные произведения, подражающие классике. Как правило, они полностью вымышлены. Видите ли, сейчас в определённых кругах сплетников вошли в моду разговоры о нечистой – благодаря этим болтунам и появляются новые байки. Распознать их легко – они не содержат подробных сведений ни о месте, где произошло описываемое событие, ни о времени, ни о действующих лицах. Эта информация размытая, нечёткая. «Где-то, когда-то, с кем-то». Классические же байки всегда имеют свидетелей, доказательства, подтверждения. Их-то я и ищу. И, надо сказать, нашла уже много чего. Теперь у меня есть все необходимые доказательства существования сверхъестественных сил. Никакая теория опровергнуть их не сможет, не надейся!
  – Ты неправильно меня поняла, Серафима! Моя теория не опровергает существование нечистой силы, она объясняет все явления с точки зрения материализма.
  – Какой материализм?! – усмехнулась девушка. – Привидения – это нематериальная субстанция!
  – Да?! – воскликнул я. – А это ты как доказала? Чем, каким прибором зафиксировала? Ну, я жду!
  Фимка с легким негодованием улыбнулась, немного замявшись.
  – Ни одно материальное тело сквозь стены не проходит, – нашлась она. – А нечистая – проходит. Могу доказать на примере одной из баек. Там дух проник в запертую квартиру и до смерти напугал её хозяев...
  – Это всё не то, дорогая Фима! Радиоволны тоже проходят сквозь стены. А дух – это и есть некое подобие такой волны. Некий неизученный пока наукой сгусток энергии, обладающий определённым разумом. Он полностью материален, так как может физически воздействовать на материальные тела.
  – Ну, допустим. Но тогда как ты объяснишь дикую агрессию этих «сгустков энергии»?
  – Объясню. Не всё сразу. На примере конкретной байки понять будет проще. Так что, валяй, рассказывай. Давай самую запутанную, неясную байку.
  – Ну, хорошо! Сейчас мы посмотрим, как ты объяснишь одну загадочную историю – сказала девушка хитрым голоском, слегка наклонив голову и прищурив глазки. – Ладно, слушай. В начале девяностых годов в город приехал молодой мужчина, предприниматель. Его целью была покупка магазина. Он хотел его приватизировать и стать единоличным хозяином. Так случилось со многими магазинами России. Тогда ещё люди не знали, к чему это приведёт. А кто-то невидимый и сверхъестественный – знал. Поэтому он и помешал бизнесмену купить у горсовета магазин. Нет, предприниматель остался жив, просто позже он сошёл с ума от увиденного. Во время подписания договора о купле-продаже, на глазах у нескольких человек документы в руках мужчины внезапно воспламенились, будто на них плеснули бензин и подожгли. Столб огня опалил бизнесмену одежду, волосы, усы, брови, обжёг лицо.  Разумеется, больше ничего подписывать он не стал, да и никто другой тоже не рискнул... У меня есть реальные, живые свидетели этому происшествию...
  – Ну, твои объяснения, – сказал я, – какова, по-твоему, причина?
  – У нечистой нет никаких причин. Она убивает, калечит или пугает всех тех, кто ей не нравится.
  – Вот так доказательства! – воскликнул я. – Фима, ты же сама сказала, что просто так ничего не бывает. Причина есть всему, абсолютно всему. И объяснение тоже. Духи, которые подожгли бумаги, явно были настроены против капитализма и реставрации рыночных отношений. То есть, стояли на стороне коммунистов. Так? Из этого можно сделать вывод, что эти духи – есть души умерших коммунистов. Они по-прежнему выполняют свою работу, свято хранят любимый город.
  Далее я вкратце рассказал Серафиме свою теорию о нечистой. Слушала Фимка внимательно, вникая в каждое слово. Видать, такого в голову ей ещё не приходило.
  – Но ведь это надо ещё доказать научно, – сказала она задумчиво, почесав затылок.
  – В будущем, когда появятся необходимые приборы, докажут. Нам остаётся лишь предполагать. Твои-то доводы тоже строятся на предположении. Но всё же моя теория более правдоподобная. Вот смотри, теоретически можно предположить, что наша «нечистая» – это и впрямь неведомая страшная сила, сметающая со своего пути всё подряд без разбора. Поверить в это проще. Так же просто, как верили древние люди в то, что гром и молния – это гнев богов. Но учёные ведь узнали их истинную природу, и больше никто не считает гром чьим-то гневом. Со временем будет выяснена и природа всевозможных призраков, духов. И мистические верования останутся позади.
  – Убедительно! – воскликнула Фима. – Но в твоей теории есть много белых пятен.  Например, ты считаешь, что все «силы» города имеют коммунистическую ориентацию. Тогда как ты объяснишь мою следующую байку? Слушай. Было это в начале двадцатых годов. Только что установлена Советская власть. В городе красные. Весь простой народ ликует. Богатых перевешали, контру перебили очень быстро, правда, с большими потерями. Белое подполье было ликвидировано на сто процентов. Всё население было довольно новой властью. Но... По ночам кто-то явно невидимый нападал на посты и убивал солдат. Причём только чужих, не местных. Городских ополченцев-добровольцев не трогал. На телах не оставалось никаких признаков насилия – только гримаса ужаса. Причина смерти – разрыв сердца. Уж и облавы устраивали, и прочёсывания – всё бестолку. Вот и делай выводы. Не коммунистов эта сила защищает, и не капиталистов. У неё свой интерес – кровь. Во время различных конфликтов, войн, революций её активность возрастает за счёт того, что усиливается отрицательная энергетика людей. Это даёт духам новые силы для массового террора. В спокойное время происшествия случаются редко.
  – Во-первых, не все «силы» поддерживают коммунистов. Ты неправильно поняла часть моей теории. Духи – это души, живущие после смерти человека. Живут они до тех пор, пока не решат тех проблем, которые не успел решить человек при жизни. Например, если какой-нибудь Иван Иванович отравит собаку Петра Петровича, то после смерти последнего дух будет жить в виде сгустка энергии, пока не найдёт и не накажет Ивана Ивановича. Это – частный, бытовой случай. Таких – множество. Но бывают и другие. Люди, принадлежащие к одной партии, разделяющие одни и те же идеи, после смерти, уже в виде духов, снова объединяются. Группа этих привидений и является той грозной силой, которую так все боятся. Возможно, к этой группе присоединились души тех, кто просто любил свой город и не был никогда коммунистом. Во-вторых, в период Гражданской войны оставались ещё группы духов-капиталистов, белогвардейцев и прочей сволочи. Они и вредили красным. Единственное, что объединяло красных и белых – это любовь к городу. Поэтому «белые» призраки убивали только неместных солдат. Но со временем духов-белогвардейцев оставалось всё меньше, вредили они уже не так сильно. Сейчас, возможно, их уже и не осталось. Хотя нельзя с уверенностью сказать, какие именно призраки обитают в городе на данный момент. Всё это настолько сложно, что с трудом поддаётся осмыслению...
  – Да, – сказала Фимка, – интересно! Действительно: понять кто за кого, и кто виновен в том или ином проступке крайне тяжело. Всё так запутано... Но менее страшно от этого не становится...
  – Почему же? Моя теория как раз и призвана развеять все необоснованные страхи.
  Ещё с минуту мы просидели молча. Обдумывали и осмысливали услышанное друг от друга. После разговора, в моей голове всё прояснилось, я ясно себе представил всё иерархическое устройство мира материальных духов. Страх перед неизведанным, мучивший меня с самого момента приезда, медленно исчезал. Беседа закончилась. Мать Серафимы принесла нам чай с плюшками, усадила за стол. Помешивая ажурной, резной серебряной ложечкой сахар в своей чашке, Ирина с улыбкой смотрела на меня:
  – Да, Дмитрий! Мне такого в голову ещё не приходило! Интересную теорию придумал!
  – Его теория не лишена смысла, – снова заговорила Фимка. – Возможно, что это правда. Но доказательств никаких всё равно нет – ни для Димкиной теории, ни для моей. Хотя, версия о материальности призраков звучит убедительно!
  За чаем Фимка показала весь свой юмористический талант. Она рассказала не менее сотни различных анекдотических случаев из жизни её класса, кучу всяких забавных баек. Смеялись мы с Ириной до упаду. А после выпитых ста грамм стало ещё веселее. Моё мрачное настроение окончательно сменилось на весёлое. Допив чай, мы оделись и пошли гулять.
  Все прежние страхи перед чем-то таинственным, вся напряжённость, вся тревога вдруг исчезли. Объяснив самому себе природу всех явлений, я стал самоуверенным, уже ничего и никого не боялся и был не больно-то осторожен.
  «– Никто меня не тронет, я коммунист, и город этот люблю!» – думал я.
  Но виной такой уверенности в себе стало отнюдь не объяснение всех явлений, а водка. Я устал от постоянной напряжённости, и спиртное здорово меня расслабило. В голову ударило, всё закружилось. Во время прогулки я себя уже почти не контролировал. Куда мы ходили и что делали – не помню. Под конец Ирина отвела меня домой и уложила на кровать.
  К утру от вчерашнего «веселья» осталась только жуткая головная боль. Настроение вернулось в норму.
  «– Кошмар! – подумал я. – Выпил маленькую рюмочку, а чувствую себя так, будто выжрал литра два водки! Всё, больше ни грамма в рот не возьму!».
  Сначала я и не понял, почему мне было так плохо. Думал, спиртное виновато. Но позже окажется, что причина совсем иная.
  Позавтракав, я пошёл на работу. Погода на улице со вчерашнего дня не изменилась – всё так же тепло, темно и уныло. Выкатив машину, я быстро загрузил почту, посадил Марусю и отправился по опорным ящикам. Раскидав корреспонденцию, мы вернулись в узел.
  – Так, товарищи! – встретила нас у входа в узел Катерина Николаевна. – У нас появилась срочная «ЕМС-посылка» в колхоз. Распишитесь в накладной и быстро дуйте к адресату!
  Посылка оказалась небольшой, размером с коробку от конфет. Положив её на заднее сидение, мы сразу же отправились в колхоз.
  – Маруся, ты чего такая грустная? – спросил я почтальонку.
  – Да так, не выспалась... Ты уж извини, у меня язык чего-то не ворочается...
  – Я тоже плоховато себя чувствую, голова болит... – процедил я.
  Моя коллега сегодня всё утро была какая-то странная, вялая. Её просто не узнать: обычно Маруся всегда такая весёлая, болтливая, шустрая. А теперь девушку как будто бы подменили. Словно в неё вселился какой-то дух и заразил вселенской скорбью и унынием...
  Дорогу развезло. В довольно широкой просеке, ведущей в колхоз «Серп и Молот», всё было залито светло-серой, вязкой жижей. Огромные лужи, образовавшиеся в результате таяния снега, заполнили все ямы и колдобины на дороге. Машина плохо слушалась руля. Но всё же я держал её на колее. Зевая, я вяло покручивал руль из стороны в сторону. Маруся откинулась на спинку сидения и дремала. Всё было спокойно, обыденно. Не раз уже нам приходилось тут ездить. Но вдруг невесть откуда прямо под колёса мне выскакивает какой-то зверёк. Моя реакция была незамедлительна: я крутанул руль до упора влево и резко нажал тормоза. Машину тут же занесло, круто развернуло, в результате чего она съехала с дороги, уткнулась «мордой» в заросли и крепко увязла в грязи.
  – Чёрт подери! Задавил! – раздосадовано воскликнул я.
  – Кого? – испуганно спросила Мария, очнувшись от полудрёмы и резко подняв голову.
  – Не знаю, сейчас посмотрим...
  Выскочив из фургона, я поспешил к тому месту, где произошёл наезд. Но, как ни странно, никакого зверька на месте не было. Ни живого, ни мёртвого. И даже никаких следов.
  «– Померещилось?» – подумал я с лёгким испугом.
  – Марусь, ты ничего не видела? – спрашиваю почтальонку.
  – Да я же дремала! – воскликнула она как-то взволнованно и тут же стала суетливо выбираться из фургончика. – Теперь нашу машину просто так не вытолкнешь из этой лужи, трактор надо вызывать... Ну, пойду я, тут уже недалеко осталось... Посылку отнесу, а заодно и подмогу вызову...
  – Постой, как это недалеко?! Десять с лишним километров! Давай попробуем вдвоём вытолкать фургон, может, получится. Он же не такой тяжёлый. А уж затем вместе и поедем...
  Но Мария, будто её поведением управлял кто-то извне, быстро зашагала по дороге в колхоз:
  – Сейчас, сейчас! Я быстро. Пригоним трактор и вытащим нашу машинку...
  «– Странно, – подумал я, – что это с ней?».
  Девушка с посылкой в руках быстро скрылась за поворотом. Возле застрявшего фургона я остался один.
  «– Чёрт побери, что ж делать?! Трос надо цеплять...» – подумал я и с какой-то обречённостью полез в машину.
  Нашёл под задним сидением довольно длинный стальной трос с завязанной на конце петлёй и решил сразу подцепить его к крюку под рамой, чтобы, когда придёт трактор, быстро вытащить фургон из грязи. Не глядя по сторонам, приседаю на корточки, разгребаю руками вязкую жижу под задним бампером и лезу рукой под раму в поисках крюка. В этот самый момент я почувствовал не себе чей-то пристальный взгляд. Нащупав крюк, зацепил за него петлю троса и обернулся. И тут меня словно пронзило током. Вздрогнув, я в ужасе шарахнулся назад и налетел спиной на заднюю стенку своей застрявшей машины.
  В лесу, на противоположной стороне просеки стояла какая-то фигура в длинном чёрном плаще с капюшоном. Из-под капюшона на меня внимательно и зловеще смотрели светящиеся ярко-красным огнём глаза. Лица загадочного незнакомца видно не было. От дикого ужаса я в буквальном смысле сполз в лужу, не сводя взгляд с призрака. Хотелось закричать, но голос от страха пропал. Открыв рот, я не смог произнести ни звука. Зато заговорил таинственный незнакомец. Громким басом он произнёс:
  – Не суй свой нос не в свои дела! Живи спокойно, не лезь в нашу жизнь! А иначе мы сотрём тебя в порошок!
  Тут непонятно откуда появился густой серый пар. Ветер гнал его со стороны города. Мгновенно этот пар окутал всю просеку, и призрак растворился в нём. А я сидел как заворожённый, уставившись на то место, где он только что стоял.
  С минуту «дымовая завеса» стояла над просекой. Затем пар стал рассеиваться, ветер разогнал его последние сгустки. Снова чётко виднелись высоченные стройные сосны по ту сторону дороги, кустарники на обочинах и кажущиеся бездонными лужи. Фигура в чёрном плаще исчезла.
  Вскочив, будто меня кто-то подстегнул невидимой плёткой, я побежал к тому месту, где было привидение. Грязь зачавкала у меня под ногами, сильно брызгая во все стороны. Только теперь это уже не имело никакого значения – я итак вымазался, как поросёнок и извалялся в луже.
  – Что же это было? – буквально вскричал я, увидев, что следов никаких нет.
  На том месте, где стояла загадочная фигура, виднелась обыкновенная серовато-зелёная склизкая жижа, точно такая же, как и везде. Если бы там стоял кто-то живой, материальный, то остались бы глубокие следы. Но их не было. Выходит, это никакой не розыгрыш, а самая настоящая нечисть... Я даже зачем-то ощупал рукой грязюку, осмотрелся по сторонам, тяжело дыша. Однако, ничего так и не нашёл. Вернувшись обратно к машине, достал щётку и принялся отряхиваться.
  «– Нечистая это, сама меня нашла... – думал я. – Вот и встретились лицом к лицу... Жуть какая... Выходит, духи города не хотят, чтобы я лез в их тайны...».
  Пока я чистил измазанные брюки, пошёл дождь. Капли громко забарабанили по крыше машины, забулькали в лужах. Лес наполнился унылым шумом дождя. Свинцовое небо медленно плыло над просекой в сторону города. Набухшие, тяжёлые облака шли так низко, что, казалось, они вот-вот начнут задевать верхушки сосен. Кое-как счистив основной слой грязи со своих брюк, я уселся на заднее сиденье, принимаясь за размышления:
  «– Выходит дело, что я как-то разозлил духов города. Наверное, вплотную приблизился к разгадке их тайны. Вчера я здорово их «вывел на чистую воду». В результате беседы мне удалось разрешить ещё несколько вопросов, над которыми я мучился в одиночестве. Значит, теория моя верна. Только вот, почему сами духи не хотят, чтобы я докопался до истины? Может, они и впрямь – сила неведомая и слепо всё разрушающая? Тогда почему меня оставили в живых? Вероятнее всего, что эти призраки боятся, что о их существовании станет известно широкой публике за пределами города. Тогда учёные изучат природу духов, поймут, что они материальны, и смогут их уничтожить. В этом случае город утратит свою уникальность и станет обыкновенной вымирающей провинцией с хорошо развитыми коммерцией и бандитизмом... Поэтому горожане и не лезут в тайны «нечистой», ограничивая своё любопытство знанием баек и жутких историй. Может, и мне стоит поступить так же? Я ведь уже многое познал, понял природу духов. Загадок вроде бы не осталось. Наверное, стоит теперь жить спокойно, никуда не лезть...».
  Спустя два часа из-за поворота вырулил трактор «Беларусь». За рулём – колхозный тракторист, бригадир МТС Степан Захарович. Его я знаю лично – приходилось как-то вручать заказное письмо. Рядом сидит Маруся: весёлая, разговорчивая. Шепчёт что-то на ухо пожилому трактористу, задорно похохатывая. Как ни странно, но и у меня незаметно прошла головная боль, настроение вернулось в норму. «Беларусь» подъехал к моему фургону задом и остановился.
  – Дмитрий! Здорово! – крикнул Степан Захарович сквозь шум мотора. – Как же ты так умудрился? Ничего, сейчас мы тебя дёрнем!
  Маруся выскочила из трактора и подбежала ко мне, как-то заискивающе глядя мне в глаза.
  – Ну как, всё в порядке? – спросила она совершенно обычным, слегка веселеньким голосом.
  – Да, нормально. Трос зацепил, всё готово... Быстро ж ты сбегала!
  – А ты как думал? Я же говорила, что скоро обернусь. И посылку отнесла, и помощь вызвала.  Только вот забрызгала всю юбку и колготки... Да и ты, смотрю, тоже извозился.
  – Ну, не без этого! Пришлось «нырять», чтобы трос зацепить!» – усмехнулся я.
  – Так, готовы, ребята? Я уже тащу! – крикнул Степан Захарович.
  Он уже, оказывается, зацепил наш трос за свой трактор.
  – Давай, у нас всё готово! – крикнул я в ответ трактористу, забираясь в кабину фургона.
  Мощный трактор запросто вытащил почтовую машину на твёрдую почву. Трос мы отцепили, бригадира поблагодарили и поехали обратно в Угрюмовск. Маруся вела себя так же, как и всегда: без устали болтала, что-то рассказывала. Оказывается, в лесу её едва не слопал волк. К счастью, мимо как раз проезжал Степан Захарович. И серый хищник, лишившись обеда, быстро скрылся в кустах.
  – Зря я пошла туда одна, – внезапно сказала девушка серьёзным голосом, – мы могли бы вытолкать машину и без всякого трактора. Почему я так стремительно рванула в лес, сама не пойму. Будто какая-то неведомая сила просто потащила меня. Ничего не помню толком. Голова страшно болела, в глазах всё рябило. Но потом вдруг всё прошло: я оказалась посреди дороги, вокруг был лес. Прямо передо мной стоял огромных размеров волк и рычал, подняв верхнюю губу. Погибнуть мне не дал тракторист, на моё счастье проезжавший мимо по своим делам...  Ничего не понимаю, будто кто-то нарочно увёл меня от тебя и бросил в лесу...
  Размышлений почтальонке теперь хватит надолго. До истины ей не докопаться: она же не знает, что нечистая специально увела её в лес, чтобы вступить в контакт со мной. Так что попало Марусе чисто случайно, за моё любопытство. Разумеется, ничего рассказывать я ей не стал. Мы вернулись в узел, доложили о происшествии Катерине Николаевне.
  – Идите по домам! – сказала нам начальница. – Намучились, устали, перепачкались... Отдыхайте! Почту Мария разнесёт завтра, хорошо?! А сейчас распишитесь в ведомостях и получите ваши зарплаты!
  Поставив свои автографы в финансовой ведомости, мы получили прямиком из сейфа несколько хрустящих бумажек. В пересчёте оказалось у меня ровно восемьсот тридцать, у Маруси – восемьсот. Пересчитав ещё раз наши кровно заработанные, мы пошли по домам.
  По улице я шёл уже как-то боязливо, стараясь скорее миновать тёмные глухие места и оказаться дома. Но как назло, жидкая снежно-ледяная каша мешала идти, ноги в ней вязли, и скорость заметно снижалась. Пока добирался до подъезда, я весь взмок. Дома сразу переоделся, поставил стирку, затем мы с Люцифером пообедали и легли на диван. Своенравного, капризного котёнка я просто схватил, как мягкую игрушку и, не спрашивая его согласия, положил к себе под одеяло.
  За окном – по-прежнему шум капели. Сосульки и лёд на крыше растаяли, теперь по подоконникам барабанит дождь. Зарядил он, видно, надолго: в лужах после каждой капли образуются большие пузыри – признак затяжного ливня. Погодка прямо-таки весенняя! Но вот солнышка как не было, так и нет. Небо нависает над городом тяжёлым каменным сводом, сквозь который не пробиться ни единому лучику солнца. Лишь какой-то неестественный, отфильтрованный тучами свет проникает на мрачные городские улицы, наполняя их ещё большей унылостью. Я лежал на удобном мягком диване в тёплой комнатке, заполненной сонным полумраком, и неторопливо поглаживал лежащего рядом котёнка. Чтобы он не убежал неожиданно для меня, я придерживал его за переднюю лапку. Прикрыв глазки, Люцифер нежно мурлыкал, постепенно засыпая. Меня тоже немного клонило в сон, но я решил чуть-чуть пофилософствовать в полудрёме. От пережитого утром кошмара и шока я уже успел отойти, наступило пленительно-сладковатое расслабление.
  «– Кто же всё-таки меня сегодня напугал? Та самая зловещая «нечистая сила»? Но что же я ей сделал плохого? Наоборот, город этот мне до невозможности понравился, его добрые мирные жители тоже, да к тому же, я член Компартии, которую так уважают городские духи. Причина, быть может, в другом. Я попытался прикоснуться к тайне самих духов, которая так свято хранится уже много столетий, попытался разгадать загадку существования в нашем мире невидимых, но разумных существ, именуемых в простонародье призраками. Свою ошибку я понял: если теория моя верна, и если она станет известна учёным, то все загадки в скором времени будут разгаданы, духи будут уничтожены или станут безобидными музейными экспонатами, лишившись своей власти над живыми людьми и над этой землёй. Что произойдёт дальше, сказать сложно, ведь призраки везде разные: у нас – в большинстве своём хорошие, а где-то, может, есть и злые, вредящие людям. А раз они все материальны, значит и смертны. Если люди их уничтожат, то неизвестно, как мы потом будем жить. Тогда уж точно не останется и надежды на справедливость, если у власти по-прежнему будут находиться предатели и враги. В нашем городе «нечистая» выполняет функции сторожа – хранит сам город и его население. Если её убрать – понятное дело, жить будем намного хуже. Поэтому призраки не хотят, чтобы их тайна была раскрыта. По-своему они правы. Выходит дело, мне не надо больше и пытаться разгадывать все эти загадки, углубляться в философские измышления на эту тему. Кроме нечистой есть ещё уйма тем и загадок, которыми можно заняться. Нечего, как говаривала моя знакомая коммунистка из Саратова, дразнить гусей. Жизнь надо немного перестроить, подладить, откорректировать. Лучше всего просто жить, наслаждаясь замечательной местной природой, любуясь прелестной, завораживающей воображение архитектурой, общаясь с интересными людьми. Что мне для этого не хватает? Всё есть: и работа отличная, где меня уважают и ценят, где не надо надрываться, и жильё прекрасное со всеми удобствами и с хорошими, дружелюбными соседями, и верные друзья, готовые всегда прийти на помощь. Условия жизни просто райские: тишина, доброжелательная атмосфера, наполненная взаимным уважением. Есть всё необходимое для комфортного проживания: магазин с дешёвыми продуктами и товарами отличного качества, больница, где в случае чего быстро поставят на ноги, свет, газ, вода и связь. Что ещё нужно человеку?..».
  До самого вечера мы с Люцифером лежали на диване, неторопливо размышляя о жизни. Котёнок, конечно, не размышлял – он сладко спал рядом со мной, свернувшись калачиком, не забывая при этом иногда включать свой мурлыкающий механизм. Для меня же этот вечер стал переломным: я выработал новую стратегию дальнейшего поведения, рассчитанную на серьёзное снижение моей познавательной активности в сфере сверхъестественных явлений.
  «– Теперь буду жить как простой советский обыватель, ведь в этом есть своя определённая прелесть. Быть советским обывателем – это отнюдь не то же самое, что и российским. Современный российский обыватель представляет собой существо, разумность которого подвергается сомнению, живущее сплетнями и телесериалами, пивом и сигаретами. Мыслить, философствовать и придумывать себе интеллектуальные развлечения он не способен в принципе. Советский же обыватель, образца пятидесятых годов – это высокоразвитый, всем интересующийся и всё знающий, разбирающийся в политике и культуре человек. Таким я всю жизнь и стремлюсь стать. Займусь, помимо работы, каким-нибудь интересным делом: научусь вышивать, либо буду коллекционировать марки, а может, продолжу философски осмыслять всевозможные явления, людские отношения, изучу, как следует, марксизм. В общем, буду продолжать своё всестороннее саморазвитие...».
  За размышлениями незаметно в комнате стало совсем темно. Светящийся на шторе большой прямоугольник окна плавно угасал, пока не стал едва различимым. Затем, ровно в шесть часов включилось уличное освещение. Снова появилась на шторе знакомая жёлтая полоска.
  Я с большой неохотой встал с удобного дивана, подошёл к окну. Котёнок спал на прежнем месте, так и не почуяв, что меня уже рядом нет. А за окном тем временем начиналась ночь. Сумерки сгущались буквально на глазах, тьма разливалась по переулкам и дворам, проникала в квартиры. Улица умиротворённо готовилась ко сну. Никто не нарушал привычную тишину и безмолвие.
  Тихо вздохнув, я бережно прикрыл шторку и пошёл ужинать. Сварил себе одну большую картошку и съел её с помидоркой и консервами «Завтрак туриста». Приятно насытившись, потянулся, зевнул, затем пошёл мыться. Принял душ, повесил сушиться постиранную одежду, почистил зубы и уже было собрался залезть в тёплую постельку и погрузиться в мир грёз, как вдруг услышал требовательное мяуканье Люцифера. Пришлось затратить ещё минут десять на кормёжку котёнка.
  Но вот я уже лежу в своей кровати, укрывшись уютным ватным одеялом. Приятное тепло обволакивает всё тело, хочется спать. Будильник сегодня, казалось, тикал тише, как-то более убаюкивающе. Закрыв глаза, я повернулся на бок и почти сразу отключился.
  Долгая осенняя ночь пролетела быстро, наступал новый день.

Часть XI

  Вот и утро. О его приходе меня вновь возвестил мой одноглазый пузатый друг будильник, пронзив тревожное утреннее безмолвие весёлым звоном. После этого звонка жизнь в квартире закипела: забегали мы с Люцифером – он от нетерпения, ожидая завтрак, а я – торопясь на работу. В дикой спешке до половины восьмого я успел умыться, одеться, покормить котёнка, поесть каши и побриться. Затем надо было бежать на почту. Сегодня мы с Марусей условились придти пораньше – у нашей заведующей День рождения. Маруся достанет цветы и конфеты, а я подарю начальнице одну из своих любимых книг, которую привёз ещё из Саратова – «Теория материализма». Книжонка тонкая, но красочная, с портретами философов-материалистов. Думаю, Катерине Николаевне понравится. Кроме этого, я подписал ей одну старинную поздравительную открытку, найденную в серванте. Спешно одевшись, вылетаю из подъезда и мчусь вприпрыжку на почту. Маруся уже там.
  – Дима, что же ты опаздываешь?» – сказала она нервно, глядя на часы. В руках у девушки был большой пышный букет красных гвоздик и коробка куйбышевских конфет «Ассорти».
  А вот и наша начальница. Румяная, весёлая, показалась она на противоположном краю площади. Женщина была одета в тёмно-красное пальто из плотной ткани и чёрные кожаные сапоги на низких каблуках. На голове – какая-то необычная пышная причёска. Подойдя ближе, Катерина Николаевна спросила нас, чего это мы так рано пришли.
  – С Днём рождения вас поздравить! – сказала Маруся, протягивая букет и конфеты заведующей.
  – Я тоже присоединяюсь к поздравлениям! – сказал я. – Желаю вам всего самого наилучшего! Примите, пожалуйста, мой скромный подарочек!
  – Ой, друзья! – воскликнула Катерина Николаевна. – Это так неожиданно! Я думала, что никто и не вспомнит о моём празднике!
  Поздравив нашу заведующую, мы зашли на почту.
  – Ну, что, Катерина Николаевна, может, устроим сегодня этот, как его... Как у буржуев в офисе – корпоратив?! – с улыбкой спросила Маруся у начальницы, которая уже вовсю взялась за привычные дела.
  – Устроим, – ответила заведующая, – но только когда работу закончим!
  Все вместе мы дружно принялись сортировать корреспонденцию, раскладывать газеты и письма по мешкам. Причём каждый мешок – для конкретного микрорайона, его нужно будет отвезти в определённый опорный ящик, а уже затем Мария вытащит оттуда корреспонденцию и разнесёт её адресатам.
  Разложили всё быстро, покидали в машину, и мы с почтальонкой поехали развозить мешки с почтой по опорным ящикам. Затем, закончив с этим делом, поехали в райцентр за новой почтой, потом в колхоз с посылками. И только часам к двум мы освободились.
  А в нашем «офисе» тем временем уже был накрыт стол. Катерина Николаевна все приготовила, расставила и ждала нас. Вернувшись из колхоза, мы дружно принялись за еду. Часов до четырёх длилось застолье. Было довольно весело: мы плясали под проигрыватель, травили байки. Что же касается алкоголя, то его было мало – одна бутылка коньяка. Но я не пил принципиально – помню, как после выпивки болит голова. В итоге бутылку осушили Катерина Николаевна вместе с Марусей. Торжественное заседание за столом закончилось в пятом часу. К этому времени на улице стало темнеть. Погода существенно не поменялась – было так же тихо, пасмурно и уныло. Мы закрыли почту и пошли по домам. Единственным трезвым участником застолья был я, поэтому мне пришлось провожать своих коллег до дверей подъезда.
  Сначала пошли в переулок Красной Гвардии – там живёт Катерина Николаевна. Пользуясь моментом, я внимательно рассматривал архитектуру. Дома здесь «новые», то есть построенные после революции. Но кое-где попадаются и старинные особняки, украшенные множеством лепнины. Лепнина присутствует и на «новых» домах, но там она совсем иная, в духе времени, как говорится: со звёздами, серпами-молотами, колосьями пшеницы. Старинная же лепнина отличается большей загадочностью, от неё веет каким-то лёгким ужасом. Дореволюционные дома украшены всевозможными диковинными цветами, вьюнами, статуями различных ангелочков, какими-то мифическими птицами. Всё это выглядит зловеще, ужасающе – лепнина покрыта мхом и чёрным грибком, мелкие детали потрескались и частично отвалились.  Статуи смотрят вниз из-под тяжёлых сводов крыш каким-то уж очень натуральным, живым взглядом. Кажется, будто они сейчас оживут, спрыгнут со своих постаментов и набросятся на нас.
  Завернув в один из дворов, мы с Марусей проводили до подъезда нашу заведующую и пошли обратно. Маруся еле стояла на ногах, и её мне тоже пришлось провожать до дома. От выпитого коньяка язык у почтальонки почти не ворочался. Странно, что всего одна бутылка вызвала такой сильный эффект. Девушка говорила что-то очень невнятно – пыталась сказать, что всех любит и уважает. Кое-как я довёл её до дома и передал в руки матери, а уж потом, вздохнув свободно, пошёл по вечерней улице домой. Здесь, наверху улицы Ленина, в месте её пересечения с проспектом Мира, пейзаж мне был знаком, поэтому останавливаться и разглядывать я его не стал.
  Быстро добрался до своей квартиры, переоделся и уселся на диван. Котёнок спокойно спал на подушке, свернувшись клубочком. В комнате было как всегда тихо и спокойно; неяркий, угасающий дневной свет проникал в большое окно, небрежно задёрнутое старыми занавесками. За окном всё та же знакомая мне безрадостная картина – унылый пейзаж безлюдной холодной улицы, поздняя осень. Внезапно начался мелкий моросящий дождь. Его ледяные капли стали глухо барабанить по ржавому железному подоконнику.
  Стемнело окончательно. Снова зажглись на тёмных тихих улицах неяркие редкие фонари, пытаясь хоть немного рассеять непроглядный густой мрак. Я ещё чуток посидел возле спящего котёнка, неторопливо погладил его по нежной шёрстке, затем пошёл ужинать. Поел, разбудил и покормил Люцифера, затем помылся и лёг в кровать, решив немного ещё поразмышлять.
  «– Завтра надо бы ещё и за квартиру заплатить, – думал я, лёжа на спине и подложив руки под голову. – Интересно, сколько здесь стоят услуги ЖКХ? Не думаю, что очень много. Завтра узнаю...».
  Долго мысли меня не мучили – уснул я почти сразу, будто выпил снотворного. Вообще засыпаю я здесь ужасно быстро – как только ложусь в постель, сон мгновенно меня парализует и заставляет расстаться с философией. Очень странно, ведь в Саратове мне приходилось часами валяться в постели, смотреть в потолок, считать баранов. Словно там была какая-то неблагоприятная атмосфера для сна. Тут же всё в полном порядке – кровать стоит в уголке за ширмой, которая образует уютный закуток. А, как известно, уют существенно располагает ко сну. В моей саратовской комнате такого не было, хотя, какое-то подобие уюта всё же присутствовало. Но дело даже не в нём. Там были соседи на редкость поганые, орущие по ночам, делающие бесконечный гремучий ремонт и врубающие музыку. Просто не давали житья. Даже когда соседи молчали, уснуть я не мог, ожидая каждую секунду их неожиданного вопля... Здесь же у меня появилась уверенность в том, что никто меня не разбудит. Мёртвая тишина плюс уют, плюс замечательная мягкая перина, плюс особая атмосфера давали результат не хуже, чем дорогое снотворное средство. А утром сейчас я встаю бодренький как огурчик, с ужасом вспоминая то своё разбитое и измотанное состояние по утрам до отъезда сюда.
  Ночь снова пронеслась стремительно, и я, открыв глаза, увидел дневной свет, наполнивший мою комнату. Последние остатки ночи прятались под шкафом и сервантом, между секциями батареи отопления. Но свет быстро победил тьму. Хоть солнце и не выглянуло, на улице всё равно было как-то непривычно ярко. Дождь кончился, столбик термометра застыл на нулевой отметке. Стоящий в комнате возле кровати будильник, весело тикая, показывал своими ажурными чёрными стрелками половину восьмого. На работу не надо, суббота!
  «– Рановато я сегодня проснулся» – подумал я, но спать уже не хотелось.
  За вереницей домашних дел время вновь полетело быстро. Изредка поглядывая на будильник, я отмечал, что прошло то двадцать минут, то тридцать, то час. Вот уже и одиннадцать утра. Всё, что хотел, я сделал: мы с Люцифером позавтракали, я вымыл полы, протер везде пыль, погладил высохшие брюки. На последок, перед походом в магазин, решил протереть входную дверь изнутри. Протёр, вымыл тряпку. Невольно глянув на телефонный аппарат, висящий на стене, я остановил на нём взгляд. Тут же сработал звонок, словно ждал, когда я на него взгляну. Хватаю трубку:
  – Алё!
  – Дима, это я, Ирина! У тебя на сегодня какие планы? Никаких? Тогда давай погуляем. Ты в магазин ещё не ходил? Я тоже ещё не успела. Пошли вместе! Через десять минут встречаемся на нашем перекрёстке! – быстро протараторила медсестрица.
  «– Прекрасно! – подумал я. – Будет, чем сегодня заняться!»
  Быстро одевшись, надушившись одеколоном «Шипр», выхожу на улицу. Ирина уже на месте – как часовой на посту: стоит и ждёт меня. Ну никак не получается выйти раньше её!
  Поздоровавшись, мы под ручку пошли к площади.
  – Слушай, Ира, а где надо за квартиру платить? – спросил я.
  – Коммунальные услуги? В кассу горсовета. Это на втором этаже, в бухгалтерии... Сейчас дойдём, я тебе покажу.
  Поднявшись на второй этаж здания городского совета, мы подошли к небольшому окошечку возле двери в кабинет бухгалтерии. Там уже стояло человек пять. Но, вопреки моим страхам, очередь наша подошла менее, чем за три минуты. Первой за свою квартиру заплатила Ирина – просто подала кассирше паспорт, и та, открыв один из лежащих на столе журналов, быстро отыскала там адрес моей подруги, посмотрела в таблицу и сказала:
  – С вас сорок семь рублей.
  Оказалось, это всё вместе: свет, газ, вода, отопление и телефон. Сумму оплаты рассчитывают по нормативу – никаких счётчиков в квартирах нет.
  Заплатив, Ирина отошла в сторонку. Свой паспорт протянул я. Кассирша, взглянув на относительно свежую печать о прописке, посмотрела на меня.
  – Первый раз платите, молодой человек? – спросила она с каким-то подозрением.
  – Да, я недавно тут живу.
  – Так, за октябрь с вас тридцать два рубля, семнадцать копеек... За сентябрь у вас ещё не уплачено, вам надо написать заявление по образцу, чтобы горсовет заплатил за услуги ЖКХ до вашего вселения...
  «– Здорово! – подумал я. – В Саратове всё равно бы заставили платить, жил я в сентябре в этой квартире, или нет. А здесь – социализм!».
  Написав заявление, я отдал его кассирше, расплатился, и мы с Ириной пошли на первый этаж, в магазин. Очередь там уже почти рассосалась. За пятнадцать минут мы дошли до прилавка, отоварились и довольные вышли на улицу.
  – Как быстро движется очередь в магазине! Всегда удивляюсь! Народу полно, все покупают всего помногу, но никто дольше двух минут у прилавка не задерживается! – озвучил я свою мысль.
  – Да, у нас так. Продавщица – профессионал в своём деле! Она окончила аж Московский институт торговли, много раз участвовала в различных районных и республиканских конкурсах, получила звание Отличник торговли – об этом даже в газете писали!
  – Здорово! А у нас в Саратове все продавцы – зачуханные необразованные тётки, умеющие только деньги считать и бегать через каждые пять минут курить у входа. Все злые, грязные...
  – Ну, что же ты хочешь, там уже никакой культуры не осталось! – усмехнулась Ирина.
  Мы дошли до нашего перекрёстка. Перед тем, как пойти гулять, зашли каждый в свой дом, отнесли сумки. Затем, снова встретившись, пошли по Революционной улице в сторону Тихой. Разговор сначала зашёл о погоде, но потом плавно скатился к теме о нечистой силе. Ирина вспомнила о какой-то старинной книге, написанной на старославянском, в которой рассказывалось как раз о всяких сверхъестественных явлениях. Эта книга находилась в библиотеке, в подвальном хранилище. Библиотекарша как-то давала моей подруге её полистать.
  – Так вот, Дмитрий. Там много чего для тебя интересного есть: и про духов болотных, и про полтергейстов. Давай завтра сходим, возьмём эту книжонку...
  – Нет уж, подруга дорогая, я с этим завязал. Надоели все эти неотгаданные загадки, поиски ответов. Хочется пожить спокойно, как живут остальные горожане. Никто ведь не лезет в эти «нечистые» дела, никто не ведёт никаких расследований. И все счастливы. Так что, я решил: буду жить сам по себе, и нечистая – тоже сама по себе. Не стану её больше тревожить, а то вдруг не угожу ей чем и... Как ты считаешь, правильно я поступаю?
  – Ну, думаю, правильно. Всё, что мог, ты уже отгадал. Дальше «копать» бессмысленно, так можно и с ума сойти на почве этих духов. Лучше жить «мирскими заботами», как говорят попы, да радоваться жизни. Тем более, существует множество интересных философских тем, плохо изученных и требующих осмысления. Чем не развлечение? Вот и займись!
  За разговорами мы незаметно подошли к тому месту, где Революционная улица пересекается с Тихой. За перекрёстком, если пойти прямо, будет глухой переулок, упирающийся в непроходимые заросли, за которыми начинается болото. Мы повернули направо и неторопливо пошли вверх по Тихой. Архитектура тут, впрочем, как и на остальных улицах, потрясающая воображение. Под сводами покатых крыш старинных особняков стоят обветшалые, замшелые статуи каких-то мифических существ с крыльями, различных ангелочков, всевозможных сказочных животных. А на одном из домов, в нише под сводами декоративного балкончика я с удивлением заметил мозаичное панно с изображением богоматери с младенцем.
  – Раньше тут была совсем другая картина... – задумчиво произнесла Ирина. – Вернее даже, фреска – с портретом наркома Внутренних Дел Лаврентия Берии. Она появилась в 1939 году. Мозаику с иконой просто заштукатурили и написали сверху портрет сталинского наркома.
  – Выходит, богоматерь потом восстановили?
  – Богомольные бабки утверждают, что это сделал лично бог. – Ирина улыбнулась. – Лет десять назад на дом упало старое дерево и разбило ветками потрескавшуюся штукатурку с фреской. Вот икона и обнажилась...
  – Да уж, и в самом деле выглядит как чудо! – усмехнулся я.
  Ещё немного поглядев на загадочную мозаику, мы двинулись дальше. Стоит отметить, улица Тихая всё же отличается от остальных: на ней присутствуют тротуары, отгороженные от дороги тонкими, полусгнившими деревянными бордюрами. На других улицах Угрюмовска проезжая часть сплошная – от одного дома до другого закатана в асфальт. Правда, от асфальта местами остались только крошки, вдавленные в спрессованную, обомшелую землю. Бордюры здесь – тоже редкость. Все они, в основном, деревянные, но кое-где попадаются и каменные. И улица Тихая смотрится довольно необычно, создаётся впечатление какой-то нереальности, будто идёшь не по городу, а по картине, события в которой происходят в далёкие стародавние времена. Такого эффекта я ещё ни разу не видел в реальности: улица словно нарисованная.
  Медленно, прогулочным шагом, поднимаясь вверх по Тихой, мы молча разглядывали неповторимую местную архитектуру, любовались красивейшими городскими пейзажами. Окна домов почти все были тёмными, лишь в некоторых горел тусклый электрический свет. Первые этажи, да и вторые местами покрыты густорастущим диким виноградом. Его ветки плотно опутали некоторые статуи, отчего те больше напоминали мумии.
  «– Жуткое зрелище...» – подумал я.
  Но остальные статуи и скульптуры на других, свободных от винограда, домах выглядели не менее жутко – они были почти все покрыты мхом и грибком, испещрены мелкими трещинами.
  – Слушай, Дима, тут в одном из дворов есть интересная скульптура, давай зайдём туда, посмотрим, – предложила мне шепотом Ирина.
  – Я не против, а что за скульптура? – ответил я.
  – Это большой монумент всаднику на вороном коне. Изначально он был каким-то царским дореволюционным полководцем, но в двадцатые годы памятник переделали в Будённого. Скульптор просто отбил гипс и вылепил лицо заново. А в семидесятых годах в каменную фуражку этого всадника со стальным козырьком попала молния. Голова буквально взорвалась...
  – Вот это да! И с тех пор он так и стоит... обезглавленный?
  – Так и стоит... Хотя, горсовет и планировал восстановить памятнику голову. Видимо, нет денег...
  Пока Ирина рассказывала мне эту историю, мы незаметно свернули в один из проулков и попали на просторную площадку, посреди которой стоял огромный каменный конь со всадником без головы. Из шеи полководца торчал обгоревший прут арматуры. Окружённая со всех сторон высокими густыми кустами, площадка была надёжно защищена от посторонних взглядов с улицы. Попасть на неё можно только со двора.
  – Впечатляет! – воскликнул я.
  – Видишь, памятник постепенно уходит под землю. Раньше, даже я это помню, он стоял на постаменте. А сейчас ноги коня уже на несколько сантиметров провалились в рыхлый грунт вместе с каменным основанием, – тихо проговорила медсестра.
  – Скоро, наверное, он вообще уйдёт в подземный мир, – прошептал я, почесав затылок.
  Немного постояв возле обезглавленного всадника, мы пошли дворами дальше, в сторону улицы. Неторопливо, в полголоса разговаривая, разглядывали у себя под ногами ковёр из опавших листьев, местами покрытый ледяной коркой. Вдруг, вывернув из-за кустов и направившись вперёд по узкой дорожке, мы увидели прямо перед собой страшный коричневый гроб, стоящий на табуретках. Неподалёку от него кучковались несколько человек, тихо перешептываясь. Я аж чуть не вскрикнул от неожиданности. Мы остановились, вытаращив глаза.
  – Пойдём, обойдём по другой дорожке, – сказала Ирина, – здесь похороны...
  Мне стало немного дурно от всего этого. Неожиданно встретить похороны – не к добру...
  «– Страшные какие тут дворы» – подумал я.
  Теперь уже никакая архитектура в голову не лезла. Пройдя до перекрёстка с проспектом Мира, мы пошли обратно. Спустя полчаса я был уже дома. Время до вечера пронеслось со страшной скоростью. Включив лампу, я уютно устроился на диване с какой-то старой книгой про Гражданскую войну. Зачитался так, что не заметил, как стемнело. На улице зажглись фонари, бросив на моё окно свою жёлтую полоску света. Всё шло как обычно.
  «– Белогвардейский отряд скакал по противоположному берегу к переправе, где заняли оборону красноармейцы. – читал я. – Вот уже послышались первые выстрелы, беляки осадили старый деревянный мост, тесня отряд Васильева к самой воде...».
  Вдруг на самом интересном месте погас свет. Тихо и бесшумно, просто отключился и всё. В комнате воцарился непрогляднейший мрак. Даже окошка не видно. С трудом добравшись до окна в полной тьме и едва не набив себе шишек, я оттянул край шторы и глянул на улицу. А там такая же темнотища. Не видно ничего, будто стекла снаружи покрасили чёрной краской. Невольно на ум мне пришла одна старая песня: «Урал, Урал-река, ни звука, ни огонька...». И впрямь, за окном ни звука, ни огонька...
  Мурашки побежали по всему телу, стало просто страшно. Что же произошло? Добравшись на ощупь к телефону, я снял тяжёлую карболитовую трубку с рычагов. Гудков нет, тишина. Не зная, что делать, я пошёл на кухню и зажёг газ, чтобы хоть немножко было посветлее. Уже затем отыскал фонарик и решил сходить к соседям. Выхожу в подъезд. Там непривычно темно, как, впрочем, и везде. Стучу к Маргарите Васильевне. Дверь немедля открывается, на пороге стоит напуганная соседка со свечой в кружке.
  – Здравствуйте, Маргарита Васильевна, – говорю я, – не знаете, что случилось, почему нет света?
  Женщина боязливо обвела меня взглядом и произнесла:
  – Откуда мне знать... Свет погас так внезапно, что я ничего понять не успела... Видно, весь город обесточен...
  Затем мы обошли всех соседей, после чего всем подъездом собрались в холле первого этажа и стали решать, что делать. Николай Пантелеймонович предложил дружно, с фонариками двинуться на городскую электроподстанцию, но я запротестовал:
  – Нельзя бросать подъезд без присмотра, мало ли что...
  В итоге со мной согласились все. Мы разделились на две группы по три человека, и первая, состоящая из двух мужчин и одной женщины, отправилась на подстанцию. В группу вошёл я, Николай Пантелеймонович и Елена Петровна из второй квартиры. Остальные соседи остались охранять подъезд, закрыв за нами дверь.
  На улице было очень даже непривычно. Тьма полная. Небо чёрное, плотно прикрытое от луны слоями туч. Накрапывает мелкий дождик. В свете наших фонариков на глухих серых стенах домов возникали страшные тени от кустов, напоминающие мифических чудовищ. Зловеще поблёскивали оконные стёкла. Оглядываясь, мы медленно вышли на дорогу и направились к площади. Электричества не было нигде, света в окнах не видно. Как ни странно, кроме нас на жуткую ночную улицу больше никто не вышел. Люди не решались покинуть своё жилище, чтобы узнать причину аварии. Темно было как в подвале, хоть мы и находились под открытым небом. Огромные, тяжёлые чёрные тучи встали над городом, не пропуская ни лучика лунного света.
  Пройдя тёмную безлюдную площадь, мы вышли на улицу Дружбы, затем свернули в глухой и жуткий переулок, носивший слегка необычное название – переулок имени ГОЭЛРО. Назван он в честь великого Ленинского плана – именно отсюда, с этого переулка, где расположена электроподстанция, и началась электрификация нашего города. Но сейчас здесь ужасно темно. Лучи света наших фонариков едва пробивают эту густую, всеобъемлющую тьму. Электричества нет, как и сто лет назад. Город погружён в пугающий своей неизвестностью первобытный мрак...
  Наконец, вывернув из-за высоких зарослей неизвестного кустарника, мы заметили вдалеке огоньки. Подстанция открыта, в ней кто-то есть. Подойдя ближе, мы увидели там нашего главного городского электрика Алексея Владимировича и нескольких его товарищей, помогающих начальнику станции выявить поломку.
  – Здравствуйте, Алексей Владимирович! – сказал я. – Почему электричества нет? Опять нечистая сила хулиганит?!
  Электрик с нами поздоровался, сказал, что никаких признаков аварии нет – всё оборудование в норме. Причина обесточки неизвестна.
  – Слушайте! – выкрикнул вдруг один из мужиков, лазающих внутри подстанции. – На главном фидере тока-то нет! Обрыв, значит, где-то.
  Алексей Владимирович тут же направился в щитовую, Николай Пантелеймонович за ним. Он раньше тоже был электриком на заводе и разбирается в этих делах. Мы с Еленой Петровной остались возле входа в подстанцию. Спустя пару минут на улицу вышел Алексей Владимирович со всеми остальными.
  – Так, товарищи, – сказал он, – причина аварии ясна – повреждена линия электропередачи, идущая к городу. Своими силами мы её не починим, надо вызывать аварийную бригаду из района. Только не знаю, как это сделать. Без тока телефоны-то не работают...
  Тут Николай Пантелеймонович обратился ко мне:
  – Дмитрий, ты же у нас связист! Пойдём на почту, попробуем позвонить оттуда, наверняка же можно и без света хотя бы ненадолго включить телефоны...
  – Нельзя, – перебил я его, – АТС у нас старая, оборудование 1947 года выпуска. Работает она только от сети, аккумуляторы никакие не предусмотрены.
  – Что же делать? – воскликнула Елена Петровна.
  – Слушайте, Дмитрий! – сказал Алексей Владимирович. – Вы же водите почтовую машину, так? Она работает от электричества – заряжается от розетки. Скажите, сейчас она заряжена, до райцентра доедет?
  Я немного замялся, ехать ночью было страшновато.
  – Доедет, я её ещё вчера на зарядку поставил, в обед, – ответил я как-то нерешительно.
  В итоге мы решили ехать. На подстанции остались товарищи нашего электрика и Николай Пантелеймонович, а мы с Алексеем Владимировичем и Еленой Петровной отправились за машиной, благо ключи я догадался взять с собой. Пробравшись по жуткой темноте во двор горсовета, мы открыли гараж и сели в мой почтовый фургон. Тут же вспыхнули фары, и впереди озарился ярким электрическим светом небольшой клочок земли. Нажав ходовую реостатную педаль, я аккуратно выехал из гаража, устремляя электромобиль в сторону улицы.
  Выехав из города, мы направились в Троицко-Печорск. В окна было практически ничего не видно – только небольшой участок дороги перед машиной, освещённый фарами. Все мы молчали, погружённые в свои мысли. Салон наполнял тревожный, надрывистый гул электромотора и редкое щёлканье контакторного реле.
  До райцентра добрались быстро. Там уже стало поспокойнее – на улицах светло, кое-где ещё ходят люди. Алексей Владимирович показал мне дорогу к управлению электрических сетей, и мы спустя несколько минут были уже там. Электрик вошёл в здание и пробыл там довольно долго. Затем, выйдя на улицу, он сказал нам, что сейчас приедет аварийная машина.
  Минут через десять к управлению электросетей подъехал большой и мощный грузовик ЗиЛ-131 с жёлтой будкой и надписью «КомиЭнерго - Троицко-Печорский участок». Алексей Владимирович живо нырнул в будку к монтёрам, и ЗиЛ с рёвом мотора устремился к месту аварии. Мы с Еленой Петровной – за ним. Выехав на загородную дорогу, грузовик развил огромную скорость. Мой почтовый фургон еле-еле за ним поспевал. Но вот, где-то за переездом, не доезжая пару километров до кладбища, ЗиЛ свернул с дороги направо и устремился по полному бездорожью к лесу, где идёт высоковольтная линия электропередачи. Грузовику грязь нисколько не мешала – он ехал быстро и уверенно, словно по шоссе. А вот мне пришлось основательно постараться, чтобы не увязнуть в глубоких следах, оставленных в грязи огромными колёсами ЗиЛа. Но ехать тут недалеко – линия проходит в паре сотен метров от дороги. Добравшись до первой опоры, грузовик остановился. Выскочивший из будки паренёк в яркой форме и с каким-то прибором забрался на основание опоры, открыл висящий там небольшой ящичек и стал что-то крутить внутри. «Есть тут ток!» – крикнул он своим коллегам, сидящим в ЗиЛе.
  Затем мы снова двинулись в путь – к следующей опоре. Там тока уже не оказалось. Значит обрыв где-то между этими двумя опорами. Порыв нашли быстро, выйдя на улицу с фонарями. Оказалось, провод лопнул оттого, что на него упала увесистая высохшая ветка стоящего рядом огромного корявого вяза. Линию быстро обесточили, ЗиЛ подъехал под провода, и электрики, забравшись на вышку на его крыше, устранили поломку. Оборванные провода были запросто соединены с помощью небольшого зажима – стальной трубки с четырьмя отверстиями, в которые вставлены болты. Двумя болтиками внутри хомута зажали один конец провода, а оставшимися двумя – второй.
  – Контакт! – крикнул один из электриков, стоя возле места аварии.
  – Есть контакт! – ответил ему коллега, включая на предыдущей опоре рубильник. Затем монтёры быстро собрали свой инвентарь, забрались в тёплую будку ЗиЛа и поехали обратно в райцентр. Мы же с Алексеем Владимировичем и Еленой Петровной сели в мой фургон и отправились домой, в Угрюмовск.
  Десять минут жуткой тряски – и мы в городе. А на улицах уже горят фонари, светятся некоторые окна домов. Электричество снова вернулось в наш город.
  – Слава тебе, господи! – в сердцах воскликнула Елена Петровна.
  Поставив фургон, мы пошли на подстанцию, забрали оттуда нашего соседа Николая Пантелейномовича и отправились домой. Часы к тому времени показывали уже ровно полночь. Помывшись и выпив чаю, я быстро лёг спать.
  Утром, часов в восемь, меня разбудил звонок в дверь. Вскочив и испугавшись, я подбежал к глазку. В подъезде стоял сосед, Иван Васильевич. Открываю.
  – Дмитрий, привет! Хочу пригласить тебя на экскурсию в лес. За грибами сходить у нас не получилось – ты тогда болел. Сейчас, конечно, грибов уже нет, но давай всё-таки сходим в лес, я покажу тебе наши замечательные лесные края! – сказал дедок.
  Я спросонья никак не мог сообразить, что ответить. Идти куда-то в сырость и холод, тратить на это последний выходной день перед тяжёлой трудовой неделей не больно-то хотелось.
  – Ну, – сказал я, – не знаю... Я ещё не завтракал...
  – Ничего страшного! Завтракай, я не тороплюсь.
  – Ну ладно, я скоро. Сейчас, только поем и оденусь.
  – Давай, буду ждать на лавочке.
  Сосед закрыл дверь и пошёл на улицу. Шаги медленно отдалялись.
  – Вот чёрт! – подумал я. – Хотел отдохнуть, книжку дочитать, а тут – на тебе: незапланированная прогулка.
  Но за завтраком настроение моё переменилось. Как следует поразмыслив, я уже с радостью пошёл одеваться. Было просто интересно осмотреть ещё одну местную достопримечательность – лес. Конечно, я видел лес на пути в колхоз из окошка машины, но это совсем не то. А уж про происшествие в четверг на просеке и вспоминать не хочется... Теперь охота полюбоваться местной природой, насладиться её красотой, подышать свежим воздухом.

Часть XII

  На улице было по обыкновению пасмурно, хмуро и тихо. Слабый ветерок еле заметно шевелил тонкие голые веточки кустов и деревьев. Температура была минусовой, лёд не таял. Его тонкой серой коркой была покрыта земля и все горизонтальные поверхности. Как и всегда, город находился в объятиях мёртвой тишины. Только далёкие голодные вороны, деля добычу где-то на окраине, неустанно галдели. Этот галдёж разносился далеко, эхом отдавался на пустынных улицах, пугая чем-то зловещим.
  Одевшись, я вышел на улицу, и мы с Иваном Васильевичем пошли на северо-восточную окраину города. Там единственное место, где можно пройти в лес, минуя болото. Быстро поднялись вверх по улице Ленина, свернули на проспект Мира и прошли до самого конца. Миновав библиотеку, мы спустились по узкой тропинке в небольшой овражек и по его дну прошли на противоположный край. Там уже начинался настоящий дикий лес. Вековые дубы стояли величаво, подняв свои высокие могучие ветви к самому небу. Их толстые крепкие корни обнажались на склоне овражка. Вперемешку с дубами стояли коренастые вязы и клёны, корявые чёрные карагачи, чьи кривые ветки причудливо изогнулись до самой земли и обросли пушистым зелёным мхом. Кое-где попадались изящные стройные берёзки, стоящие небольшими группками чуть поодаль от остальных деревьев.
  Земля вокруг устлана прибитой дождями и снегом пожухлой травой, опавшими листьями, жёлудями, мелкими веточками, сломанными ветром. Довольно часто встречались поваленные деревья и отдельные ветки, оторванные стихией. Здесь, в такой сырости, гнили они ужасно быстро. Массивные колоды были покрыты зеленью мха и лежали, слегка вдавленные в землю своей тяжестью, как поверженные чудища. Сердцевина брёвен быстро превращалась в труху. Постепенно начинала гнить и толстая кора, местами проваливаясь вовнутрь колоды и обнажая зияющие зловещей пустотой чёрные дыры.
  Чем севернее – тем больше встречается хвойных деревьев. Меж высоких дубов появляются первые робкие ёлочки. Километр – и они уже более крепкие и уверенные.
  – Мы находимся на самой границе хвойного и лиственного лесов! – торжественно, после длительного молчания произнёс Иван Васильевич.
  Я только лишь вздохнул, продолжая наслаждаться удивительной природой. Воздух был великолепной чистоты, наполненный запахом трав, смолы и морозной свежести.
  – Летом здесь дышать нечем, – продолжал мой сосед, – сырость ужасная, влажность воздуха запредельная, мошкары и комаров – уйма! Ходить сюда летом лучше не стоит. А вот осень – идеальное время для прогулок. Когда подмораживает, влажность понижается, но в воздухе всё ещё остаются целебные запахи лесных растений, деревьев. К зиме они попросту вымораживаются...
  – А вы собираете какие-нибудь травы, смолы? – спросил я.
  – Конечно! – мечтательным голосом ответил Иван Васильевич. – Я биолог по образованию, знаю все местные растения. Лечусь только ими, ведь никакая химия не заменит уникальные натуральные рецепты. Абсолютно от всех недугов помогают ягоды и травы. Я делаю разнообразные настойки, порошки. А вот жена у меня не больно-то доверяет народной медицине. И в этом я её ну никак не могу понять – лечится она таблетками...
  Честно говоря, в такие сверхъестественные целебные свойства однообразной простенькой травки местных лесов я тоже верил с трудом. Мне и таблетки помогают прекрасно от всех болезней. Но сосед начал для меня нуднейшую лекцию о растениях, попадающихся нам на пути.
  – Это такой-то вид, такое-то семейство, такое-то соцветие с такой-то корневой системой... – рассказывал он мне, непрерывно тараторя.
  «– Со школьной скамьи ненавижу ботанику!» – подумал я, но сказать не решился. Надо было плавно перевести разговор в другое русло.
  – Иван Васильевич, а вы как относитесь ко всякого рода байкам о нечистой силе? – спросил я вдруг, нарушив свой обет забыть обо всём этом. Сосед удивлённо на меня посмотрел.
  – Глупости! – сказал он. – Не верю я в эти сказки и тебе не советую! Так вот, на чём я остановился. Это растение семейства сложноцветных произрастает в низинах и лощинах. Его родина – тропические леса Африки...
  В итоге перевести разговор на другую тему не удалось. Ещё три с лишним часа мы бродили по лесу, рассматривая растения. Я ходил уже без особого интереса, зевал, желая поскорее вернуться домой и немного вздремнуть. Не знаю, сколько бы ещё водил меня по этим зарослям мой сосед-биолог, если бы не начавшийся внезапно сильный снегопад. Потемнело буквально на глазах, лес наполнился зловещим и таинственным полумраком. Тёмно-серое небо разверзлось у нас над головами, обрушив вниз поток мокрых белых хлопьев.
  Лекция по ботанике тут же была прекращена, и мы устремились назад. Мои страхи по поводу обратной дороги не оправдались – Иван Васильевич слишком хорошо знал лес, чтобы заблудиться. Спустя полчаса мы вышли к библиотеке и дворами, чтобы скорее прийти домой, направились в сторону улицы Ленина. Вскоре я был уже дома – промокший и продрогший. Немедля принял ванну с пеной, пообедал и до вечера залёг на диван с книгой, укрывшись тёплым одеялом и включив лампу.
  Толстая военно-историческая книга под названием «Переправа», наконец, была дочитана до корки. Наши, конечно же, победили. Погнали белых прочь и разбили окончательно. К этому моменту давно уже стемнело, будильник показывал половину одиннадцатого, стоя на своей тумбочке, поглядывая на меня и как бы спрашивая:
  – Ну что, когда ты ляжешь спать?
  Встав с насиженного места, я, позёвывая, пошёл на кухню, где заставил себя доесть кашу и вымыть посуду. Затем пришлось кормить котёнка и убирать за ним поддон для туалета. И вот, я уже лежу на кровати, потушив свет и повернувшись на бок. Впереди – новая трудовая неделя...
  Дни полетели ужасно быстро. Только что наступило утро – умывание, завтрак, работа. Вдруг, уже спохватившись, замечаю, что на улице темно. Наступил вечер – ужин, душ, постель. Время идёт незаметно, отмеряя минуты, часы. За интересными занятиями его не замечаешь, будто и нет его вовсе. А зачем вообще нужно время счастливому человеку? Время только подгоняет, подстёгивает, заставляет быстрее делать ту или иную работу. Я же теперь специально смотрю на будильник всего лишь один раз в день – когда выхожу на работу. В остальных случаях потребность в чувстве времени отпадает. Недаром в городе никто не носит часов.
  Рабочие дни пронеслись буквально со свистом, не оставив отрицательных впечатлений. Но сильно положительных моментов тоже не было – всё шло гладко, своим чередом. А поскольку не случилось никаких потрясений, ни со знаком плюс, ни со знаком минус, неделя не отложила в моей памяти каких-то особых воспоминаний, достойных упоминания в книге. Пролетев как один миг, рабочая неделя оказалась позади. На пороге – суббота. Лёжа на кровати, я смотрел в потолок и размышлял.
  «– В воскресенье – мой День рождения. Не знаю, поздравит ли кто?» – думал я.
  Далее мысли сместились в немного иную сторону. Я попытался оценить ещё раз своё положение, попробовать сравнить эту жизнь и жизнь до отъезда. Думал долго, лёжа в осенней звенящей тишине, ворочался в своей кровати, перекатываясь с боку на бок. Одеяло упало на пол, но я этого не заметил, не до него сейчас.
  «– Нет, всё-таки, как ни крути, а жить мне тут стало лучше. Всё говорит в пользу новой жизни. Отрицательных моментов практически нет – во всём мне здесь хорошо. Что ещё надо для счастья?  Богатств? А зачем они мне? Мои богатства – это дружба с хорошими людьми, душевное равновесие и покой. Ничего больше и не требуется. Нет, как же я мудро поступил, уехав сюда! Верное принял решение!» – думал я, постепенно засыпая. Серый потолок в моих глазах медленно растворялся, заволакивался дымкой. Наконец, сознание отключилось.
  Утро вновь встретило меня привычной тишью и безмятежностью, сонным туманом за окошком. Проснувшись, я встал, умылся и не спеша стал заниматься домашними делами. После обеда сходил в магазин двумя рейсами, закупив продуктов и всяких сладостей для предстоящего праздника. Затем, разобрав сумки, снял со стены телефонный аппарат и, усевшись на диван, принялся обзванивать знакомых и приглашать их на завтрашнее торжество. Последний звонок сделал подруге Ирине, с которой проболтали мы не менее двух часов. Медсестра рассказала мне одну интересную новость – оказывается, завтра будут выборы в Госдуму. А я и забыл совсем! В горком не хожу! Но, стоит отметить, никакой агитации нигде нет. Люди сами прекрасно знают, за кого отдать голос. Явка на трёх городских участках всегда бывает практически стопроцентной.
  Разговор с Ириной я завершил в пятом часу. Остаток дня посвятил уборке и наведению порядка в квартире. Вымыл все полы, протёр окна, начистил полировку мебели, натёр до блеска посуду в серванте. Остановившись на секунду с тряпкой в руках, я обвёл пристальным взглядом комнату и, выдохнув, с чувством выполненного долга сказал: «Всё».
  Стол придётся тащить с кухни, в зале стола нет. Я сделал это заранее, с вечера, вынул из шкафа накрахмаленную белоснежную скатерть и покрыл ею широкий кухонный стол. В центр поместил большую изящную вазу, сохранившуюся чуть ли не с позапрошлого века, расставил тарелочки, рюмки, разложил приборы.
  – Ой, быстрей бы завтра! – с этими словами я заснул, мечтательно причмокнув.
  Глухая тёмная ночь, отделяющая этот день от завтрашнего, пролетела молниеносно.  Проснулся я от яркого света, бьющего прямо в глаза. Солнце! Да, это солнце пришло поздравить меня с праздником, с двадцатилетием со дня рождения! Оно стало первым гостем на моём торжестве.
  Вскочив, я весело принялся за готовку. Часов в одиннадцать пришла соседка Маргарита Васильевна, вызвавшись помочь мне в приготовлении праздничного обеда. Она горячо меня поздравила с юбилеем, вручила букет гвоздик, сказав, что основной подарок будет уже за столом.
  И вот, к двум часам, словно по велению волшебной палочки, стол был заставлен всевозможными блюдами. Конечно, рябчиков и ананасов не было. Блюда были простые, наши, советские. Оливье и винегрет, «шуба», витаминный салатик, котлеты, картошка в мундире, колбаса, ароматный деревенский хлеб. Стол буквально ломился. А какой был запах! Наверное, за версту можно учуять этот аромат, аромат праздника.
  Всё было готово к приёму гостей. Маргарита Васильевна принесла проигрыватель и поставила пластинку с приятной классической музыкой. Праздничная атмосфера окончательно заполнила комнату. И вот раздался первый звонок в дверь. Пришла Ирина. Неожиданно поцеловав меня прямо в губы, она вручила мне свой подарок – книгу «Основы материалистической философии». Тоже поцеловав девушку, я поблагодарил её и велел проходить в комнату.
  Следом за Ириной пришли мои почтовые коллеги. Катерина Николаевна с Марусей подарили мне букет гвоздик и большущий торт, заказанный на фабрике-кухне в райцентре. Затем подошли товарищи из городского комитета партии. Их подарок был мне особенно приятен – большой бюст Дзержинского и полное собрание сочинений Ленина. Глава горкома Иван Кондратьев, секретарь нашей первички Владимир Алёхин и председатель горсовета Валерий Васнецов еле дотащили свой тяжеленный подарок. Следующие гости пришли спустя пару минут. Это были соседи по подъезду. Они дружно меня поздравили и подарили: Иван Васильевич – книгу о травах и какие-то настойки в бутылочках, его жена Валентина – целебную «сонную» подушку, набитую какой-то травой для лучшего засыпания и крепкого сна. Николай Пантелеймонович подарил мне набор инструментов, аккуратненько сложенных в красивый, резной деревянный ящичек с ручкой. Последней свой подарок вручала Елена Петровна – она подарила мне старинные часы с кукушкой.
  Вот, казалось бы, и всё. Гости сели за стол, настала торжественная минута открытия праздника. Но тут раздался ещё один звонок в дверь. Меня самого это насторожило, ведь, по сути-то, подъезд должен быть запертым. Но, как окажется позже, соседи предусмотрительно оставили его открытым. А пришли ко мне ещё три человека: электрик Алексей Владимирович, слесарь Юрий Петрович и новая знакомая – Серафима Кулешова. Первый, зная о моём увлечении, подарил мне старинную, наверное, самую первую лампу уличного освещения. Водитель мусоровоза ограничился коробкой конфет. А учительница подарила мне свой сборник местных легенд и баек.
  Подняв рюмку коньяка, я открыл праздник вступительным словом. Затем тост сказала Маргарита Васильевна:
  – В наш город приехал замечательный человек, убеждённый коммунист и патриот Дмитрий Ефимов. За этот месяц, который Дмитрий живёт в Угрюмовске, он полностью адаптировался к местным особенностям и стал полноправным горожанином. Будем надеяться, что и в дальнейшем Дмитрий останется верен социалистическим идеалам и не покинет наш славный город, что он найдёт здесь своё счастье! Выпьем же за то, чтобы наш дорогой именинник никогда не болел, был счастлив и доволен жизнью!
  Сказав тост, Маргарита Васильевна мгновенно хлопнула сто грамм и вручила мне свой подарок:
  – Вот, Дмитрий, прими от меня скромный сувенир! – сказала соседка, протянув мне небольшую деревянную коробочку с причудливым узором. Открыв её, я услышал нежную и приятную мелодию «Интернационала».
  – Вот это да! – воскликнул я. – Как здорово! Музыкальная шкатулка!
  Поблагодарив соседку, я тоже «хлопнул» рюмочку.
  Затем тосты говорили все гости по очереди. Мы ели, пили, разговаривали. Четыре часа длилось застолье. За это время четырнадцать моих гостей съели всё, что было на столе. Затем появился торт, вернее целых два. Но к шести часам по местному времени от них остались одни крошки.
  Пил я мало – специально, чтобы не терять контроля над собой. Но всё же алкоголь немного меня опьянил. Откинувшись на спинку стула, я оглядел ещё раз всех гостей и подумал:
  «– Какие же все здесь дружные! Разве мог я себе такое представить в Саратове? Чтобы там отмечать мой День рождения всем подъездом? Нет, конечно! Там это невообразимо и даже смешно... Нет, всё-таки правильный выбор я сделал, переехав сюда! Попал в сказку, в мечту!».
  – Так, товарищи! Повеселились мы на славу, поздравили Дмитрия Сергеевича, – сказал секретарь горкома, – теперь надо идти на выборы. Два часа осталось до закрытия участков!
  Ивана Савельевича поддержали все. Одевшись, мы дружно направились к избирательным участкам. Партийные товарищи, Катерина Николаевна, соседи, Алексей Владимирович, Ирина и я пошли голосовать в здание горсовета. Маруся с Юрием Петровичем направилась на второй участок – в библиотеку, и лишь одна Фимка Кулешова пошла в школу.
  На улице стемнело и подморозило. Но всё равно некая атмосфера праздника в воздухе присутствовала. Не чувствовалось привычной безлюдности и угрюмости – люди часто встречались нам на пути, возвращаясь с выборов. Лица у всех были довольные, весёлые. На просторах города пахло свежестью, с юга тянуло дымком от далёких костров. Ещё издалека была слышна музыка. На площади весело, выборы здесь – праздник.
  – Эй, запевай, счастливый юный край, веселую песню о радости побед! Дружбой сильна, ты выбери, страна, боевых своих товарищей в Совет! Страна Советов – родина героев! Она цветёт под солнцем ленинских идей. Мы каждый день выходим с песней строить – ведь труд впервые стал счастьем для людей! – неслось во все стороны из мощных громкоговорителей.
  Придя на участок, мы по очереди получили бюллетени и прошли в кабинки. Голосовали быстро, не раздумывая. В своём бюллетене я уверенно поставил жирную галочку в квадратике напротив ярко-красной эмблемы с раскрытой книгой, поверх которой находились серп и молот.
  «– Только эта партия достойна моего выбора» – думал я тогда. На тот момент я ещё не знал многих подробностей, наивно верил партийным «вождям». Однако, много позже мне придётся признать тот факт, что настоящих коммунистов за пределами этого города практически не осталось. В центральном руководстве партии, да и во многих обкомах-рескомах одни предатели, карьеристы и продажные ублюдки...
  Отдав свой гражданский долг, мы пошли обратно. Никто из гостей больше ко мне не заходил – не хотели мешать заниматься уборкой после пышного застолья. А уборки действительно полно – надо перемыть гору посуды, расставить мебель, постирать скатерть. Маргарита Васильевна хотела помочь, но я сказал ей, что справлюсь сам.
  Вернувшись в квартиру, я зажёг в зале свет. В комнате стоял специфический запах прошедшего застолья. Пахло остатками продуктов, салатов, напитков. Посреди стола сидел мой Люцифер и жадно вылизывал большое блюдо из-под котлет. Переодевшись, я, не спеша, принялся за наведение порядка, попутно размышляя о жизни:
  «– Я вытащил счастливую карту! Попал в самый настоящий заповедник советской эпохи! Здесь сохранены все достижения Великого Октября, все немыслимые для остальной России социальные гарантии, низкие фиксированные цены и уверенность в завтрашнем дне. Здесь в почёте то, что давно осмеяно, оболгано и втоптано в грязь там, за пределами города. Угрюмовск, несмотря на свою определённую специфику, продолжает оставаться маленькой частичкой Советского Союза. Да и специфика эта: мрачный колорит, пасмурная серость и природное уныние – нравится мне не меньше, чем чудом уцелевший советский социализм!.. Кому-то, может, всё это не по душе, а я в восторге! Я просто попал в свою среду, в город своей мечты! И я счастлив! Безмерно счастлив! Мне хочется верить, что это счастье пришло в мою жизнь навсегда, что оно никогда не рухнет!».
  Но советские порядки в городе были сильны и рушиться пока не собирались. У руководства стояли такие люди, которые сумели обмануть систему. Они оставили всё хорошее от старого строя и взяли всё лучшее из нового. Поэтому в городе нет дефицита и прочих недостатков периода застоя. Российская центральная власть не может внедрить в эти края свои порядки – Угрюмовск в союзе с колхозом «Серп и молот», где тоже у руля коммунисты, полностью автономны. Экономическими санкциями здесь ничего не добьёшься!
  Правда, размышляя о незыблемости нашего режима, я ещё не понимал главного. Не видел самый толстый, центральный стержень, на котором и держится угрюмовский феномен. Роль городских духов, той самой «нечистой силы», мне ещё только предстояло осмыслить и осознать. А не будь потусторонней поддержки – не было бы всего этого чуда. Несмотря ни на какие ухищрения местных коммунистов...
  Перетащив стол обратно на кухню, я расставил табуретки, всю мебель в зале и принялся за мытьё посуды.
  – Да, – думал я, – началась у меня совсем иная, новая жизнь. Словно попал в сказку. Появилось своё отдельное жильё, причём очень хорошее, благоустроенное. Появилась замечательная, милая подруга Ирина. Конечно, на скорую свадьбу я не рассчитываю, и в свои двадцать ещё морально не готов к семейной жизни. Но ведь всё у меня впереди! И счастье уже в моих руках! Что там дальше... Появилась работа мечты – интересная, не тяжёлая, приносящая удовлетворение и радость. А какие теперь вокруг меня люди! Как я уже замечал ранее, они словно сошли с экранов старых советских фильмов. Добрые, порядочные, отзывчивые. Ни одного злого человека в этом городе я ещё не встречал. Единственное исключение – гости-агитаторы. Но они сполна заплатили за свою злость... Раньше меня пугал «небольшой минус» этих краёв – нечистая сила. Но теперь её загадка мною разгадана, минус стал плюсом, всё встало на свои места. Не будь плохим, и никто тебя не тронет – вот золотое правило этого города. Все плохие люди понесли наказание и больше не живут в Угрюмовске...».
  За размышлениями посуда незаметно перекочевала из раковины в шкаф-сушилку. Протерев края мойки, я положил губку на место и выключил воду. За окном была уже глубокая ночь, над городом воцарилась абсолютная тишина. Приняв душ, я ещё раз обошёл свои владения и устало приземлился на кровать. Как же было хорошо в тот момент на душе! Вот оно, счастье! Настоящее, неподдельное!
  Сладко зевнув, я повернулся на бок, натянул на голову тёплое ватное одеяло и стал засыпать. Котёнок заснул у меня в ногах, свернувшись клубочком. Под равномерное тиканье будильника мы с ним погрузились в чудесный мир сновидений.
  Длинная северная ночь пролетела быстро. На востоке в небе появились первые светлые пятна. Город ещё сладко спит в серой дымке тумана. Но рассвет приближается неумолимо. Солнце идёт в наступление на тьму. Грядёт ясная и светлая заря, заря будущего счастья!
  А пока город спит, досматривая последние сладкие сны...

Книга Вторая

Часть I

  За дальним леском последние красные пятна заката нещадно пожирались мраком суровой северной ночи. Тьма медленно, но верно накрывала город своим чёрным одеялом. Предпраздничный денёк 22 февраля был солнечным и ясным, но ныне от солнца остались лишь едва заметные красноватые следы, неумолимо затухающие на западе, за лесом. Белое снежное покрывало не позволяло ночи окончательно ввергнуть город во тьму, отражая неясные блики уходящего солнца, тусклых уличных фонарей и света из окон домов. Своей искрящейся белизной снег подсвечивал дома и деревья; в неярком призрачном свете довольно ясно видны очертания всех предметов. На улицах как всегда тихо и безлюдно, во многих окнах горит свет. Город медленно готовится ко сну. Казалось бы, обычный зимний вечер, такой же, как вчера, позавчера... Однако вечер этот был особенным – именно сегодня в город впервые должен прибыть рейсовый автобус из райцентра. Автобусное сообщение с Троицко-Печорском было прервано ещё в 90-е годы, и вот наконец-то его удалось восстановить силами энтузиастов из автобусного парка. Изношенный до ужаса старый жёлтый ЛиАЗ-677 претерпел полный капремонт и, снова встав на колёса, отправился в рейс.
  Пожилой усатый водитель дядя Миша, смачно куря «беломор» и наполняя просторную кабину дымом, важно вёл автобус по снежной целине. Стараясь не упустить из виду узенькую, едва заметную колею, протоптанную почтовым электромобилем и гужевыми повозками, он то и дело крутил огромный ЛиАЗовский руль. Мерно позвякивали в моторе шестерёнки, клокотал под кожухом мощный двигатель. А вот уже и город. Разгребая широкими массивными бамперами невесомый, пушистый снег, автобус медленно проплыл по улице Дружбы и остановился на площади Ленина. Полупрозрачный сизый дымок плавно поднимался от глушителя, наполняя площадь характерным запахом выхлопов от низко-октанового бензина.
  Корявенькие ржавые дверцы с маленькими оконцами, тихо скрипнув, сложились гармошками. Пассажиры заспешили к выходу. Первой в дверях ЛиАЗа появилась молоденькая стройненькая девушка в коротком чёрном пальто выше колен и без шапки.
  – Ну тут и холодина! – воскликнула она, хватаясь своими изящными ручками за почти голые колени в тонких колготках.
  – Тут север, детка, – пробасил выходящий следом за девушкой полный мужчина с густой лохматой бородой, – тулуп надо было надевать!
  Обернувшись, девушка бросила на него недовольный взгляд и, махнув рукой, спрыгнула с подножки.
  – Лена, дорогая, здравствуй! – сказал я, выходя ей навстречу. – Извини, цветов найти не смог! Их тут, пожалуй, зимой и нет вовсе!
  – Здравствуй! – ответила Лена. – Я и без цветов рада! Холодно только...
  – Ну, это тебе не южный город Н.! У нас морозы в Угрюмовске ой-ёй-ёй какие!
  Тут из автобуса вышли ещё человек десять, и старенький ЛиАЗ, затарахтев уставшим движком, отправился в обратный путь. Я взял у девушки тяжёлую сумку, и мы с Леной заспешили домой.
  – Видел того борова? – спросила меня девушка.
  – Ну, и кто это?
  – Поп! Ты не представляешь, какой угарный! Перед тем, как сесть в этот автобус, он дико крестился, то и дело падая на колени! Как хотелось пнуть его по толстому заду!
  – Я в этом желании не сомневался! А чего же ему у нас понадобилось?
  – Ты знаешь, Дим, я краем уха слышала, как он с мужиком разговаривал в автобусе... Плеер тут, как назло, сломался... Мужик тому попу рассказывал про разрушенную церковь у вас в Угрюмовске. Вот я и думаю, не к добру всё это. Начнут ещё восстанавливать...
  – Какую ещё церковь? – удивился я. – Ни разу не слышал, что тут есть церковь!
  – Я тем более не знаю. Надо бы поинтересоваться!
  – Ладно, это потом. Поворачивай, нам направо!
  Мы свернули в проулок между домами и попали во двор. Неяркая лампочка над подъездом освещала небольшой клочок пространства вокруг себя, безрезультатно сражаясь с мраком северной ночи. В свете лампочки виднелись мелкие снежинки, кружащиеся в медленном вальсе и стремящиеся вниз. Сарайчики, деревья, трубы газопровода, беседка между подъездами – всё было словно подсвечено неоновыми огнями. Всюду, отражаясь в кристалликах снега и льда, сверкали нежные отблески электрического света. Холодная зимняя ночь, наполненная некой таинственной торжественностью, приветливо встречала мою гостью.
  В замёрзшем замке что-то хрустнуло, и я, вытащив ключ, распахнул перед Леной дверь подъезда, откуда на нас повеяло теплом и запахом домашнего уюта.
  – Как здорово! Никогда таких подъездов не видела! И тепло тут!
  – Да, батареи все на месте, у нас металл не воруют!
  – Ага, есть, кому охранять, – многозначительно произнесла девушка, намекая прежде всего, на нечистую силу.
  Я краем губ едва заметно улыбнулся, и мы стали подниматься по старой деревянной лестнице на второй этаж. За большой дубовой дверью с цифрой «5» нас встретил огромный пушистый кот. Подняв свой дымчатый хвост трубой, Люцифер, подмуркивая, ласково потёрся об мои ноги, бросая то и дело взгляд на Лену.
  – Какой здоровый! А он не кусается? – с опаской проговорила девушка.
  – Он кусает только очень плохих людей! – пошутил я. – А своих не трогает!
  Лена, не сводя глаз с кота, повесила сумочку на крючок, расстегнула сапоги и принялась снимать пальто.
  – Как же ты легко одета! – удивился я. – Замёрзла, наверное? Сейчас я чаю согрею. А потом в ванну пойдёшь!
  Пока большой пузатый чайник, сопя и пыхтя, закипал, мы с Леной начали неспешный разговор.
  – Ну так как, остаёшься у нас, или только погостить? – спросил я.
  – Там решим, – ответила девушка. – Но хотелось бы остаться. Ты писал мне в письмах, как тут здорово: тишина, мрачная суровая природа... А там у нас, в «цивилизации» этой паршивой... Да что я говорю, сам знаешь...
  – Конечно... Люди в городах злые как волки, друг друга погрызть готовы. Вся атмосфера пропитана каким-то ядом неприязни, ненависти, раздора. Везде и всюду пошлость, тупость, грязь. Жирующие власти и нищенствующий, деградирующий народ... А у нас не так. В Угрюмовске люди даже другие, вот увидишь. В воздухе витает дух 50-х годов – времени, когда духовное развитие нашей страны было на самом пике.
  – Интересно! Я уже почувствовала этот дух. Хотя бы по твоей квартире. Всё старое, какое-то огромное, пугающее: мебель, двери, стены. Как в музее каком-то или дворце.
  Чайник закипел, и мы сели за стол. Лена достала маленький тортик, привезённый с собой, я же угостил её сладкой выпечкой и плюшками с колхозной пекарни. Похлёбывая горячий чай из блюдечка, вприкуску с баранками, Лена вдруг спохватилась:
  – Слушай, мне надо срочно выйти в интернет! Только что вспомнила, у меня же флешка в плеере навернулась, и вся музыка пропала. Ты представляешь, еду я в этом вашем автобусе, слушаю рок, смотрю в окно. Там забор какой-то кривой под снегом виднелся. И вдруг мелодия плавно замедляется и совсем тормозит. А дальше – тишина. Порылась я в смартфоне, но бестолку. «Карта памяти не может корректно отображаться». Почти тысяча песен там была, и нет ничего...
  – Да, весёленькое дело.
  – Вот я и хочу скачать кое-что, а то сегодня лимит заканчивается, и интернет будет медленный.
  – Лена... – грустно произнёс я. – Про интернет можешь забыть, его тут просто нет! Никакого! И связи сотовой тоже. Я свой телефон убрал глубоко в шкаф, как только заселился, и даже не заряжаю. Он тут не нужен.
  Девушка крайне удивлённо посмотрела на меня, достала свой здоровенный мудрёный смартфон и, потыкав тонкими пальчиками сенсорный экран, убедилась в моей правоте. Телефон показывал полное отсутствие сети. А карта памяти по-прежнему была недоступна.
  – Плохо без музыки-то...
  – А с музыкой могло бы быть ещё хуже... Я же тебе рассказывал про нечистую... Тишину она любит.
  Лена, вздрогнув, резко оглянулась назад, затем как-то испуганно посмотрела на меня своими большими серыми глазами. В коридорчике позади нас была густая тьма. Тьму дополняла мёртвая тишина, и как только мы замолчали, она предстала во всей красе. Ни единого шороха, ни звука! Мрак за окном, мрак в коридоре. Лишь небольшая лампочка на 40 ватт в светильнике освещает стол и немного пространства вокруг него. Замерев, как каменное изваяние, Лена не сводила глаз с дверного проёма. Я же смотрел на Лену. На душе тоже стало как-то не по себе. Вдруг в коридорчике раздался тихий, едва различимый скрип половицы. Девушка невольно вздрогнула, но не произнесла ни звука. Неожиданно, прорезав тьму, в глубине коридора вспыхнули два зелёных огонька.
  – Мама!!! – закричала Лена, вскакивая со стула и стремительно прячась за меня. – Там кто-то есть!
  В первые мгновения страх овладел и мной, но я быстро смекнул, что к чему. Огоньки в темноте были не чем иным, как глазами моего кота. Свет лампочки под определённым углом просто отразился в изумрудных хрусталиках Люцифера. Но, сохраняя интригу, кот сел на пол и не выходил на свет, следя за нами из тьмы. Вглядевшись во мрак из-за моей спины, Лена наконец различила неясные очертания кошачьей морды и немного успокоилась, усевшись обратно.
  – А ты говорила, ничего не боишься! – подколол я девушку.
  – Да такого, пожалуй, кто угодно испугается! – ответила она.

  После чаепития Лена приняла горячую ванну, и мы легли спать. Девушка устала от долгой дороги, и заснула сразу, как только я пожелал ей спокойной ночи и раздвинул ширму возле её кровати.
  Утро наступило быстро, наполнив просторную комнату ярким дневным светом. Солнце своим появлением нас не порадовало, но за окошком всё равно было как-то ярко. Сквозь сизую пелену облаков на небе просвечивало жёлтое пятно.
  Сегодняшний день непростой: впервые в новой должности секретаря по идеологии УГК КПРФ я должен был выступать перед публикой в огромном актовом зале школы. Свою речь о несокрушимой и легендарной Советской Армии, плавно переходящую к реалиям современности, я приготовил заблаговременно, и потихоньку её учил. В шесть часов вечера будет начало торжественного собрания...
  А пока же мы с моей гостьей решили сходить на улицу; Лена жаждала экскурсии по «готичному» городу Угрюмовску. Накинув своё пальтишко, застегнув сапожки и «передёрнув затвор» фотоаппарата, девушка в нетерпении ждала меня возле входной двери.
  – Погоди, мне сначала узнать кое-что надо... – говорил я, снимая с «рогов» аппарата тяжёлую телефонную трубку.
  – Давай быстрей! – шипела Лена.
  – Алло! Валерий Анатольевич, здравствуйте! Ефимов говорит... – дозвонился я, наконец, до председателя горсовета.
  Лена тем временем изнывала от нетерпения. Решив начать экскурсию сама, с видов из моего окна, она сделала несколько шагов в сторону кухни. Но тут словно из ниоткуда прямо перед девушкой возник Люцифер. Слегка сутулясь, наклонив уши назад, кот сидел столбиком и сверлил огромными злыми глазами Лену. Стоило ему лишь слегка приподнять верхнюю губу и показать свои острые зубки, наполнив пространство вокруг лёгкой вибрацией от своего рычания, как девушка тут же вернулась на исходную позицию.
  «– Вот это зверюга... – со страхом подумала Лена. – Сожрёт и не подавится».
  – Ну что, заскучала? – сказал я, выходя из комнаты. – Всё, всё, собираюсь.
  Мы вышли во двор и направились по улице Революционной в сторону улицы Тихой. Здесь расположились наиболее яркие архитектурные памятники прошлого. Массивная богатая лепнина украшала каждый дом. Декоративные вазы, кубки, свитки пергамента и прочие не совсем понятные изваяния притаились почти в каждой нише под сводами крыш, в углублениях над окнами. Снег лишь дополнял эту мрачноватую картину, придавая скульптурным композициям больший объём и подчёркивая их формы. Лена, не переставая, фотографировала всю лепнину, все украшения, то и дело восхищаясь красотой местной архитектуры.
  – А это – вылитый твой Люцифер! – воскликнула девушка, указывая на небольшую каменную морду неизвестного мифического зверя, торчащую из декоративной ниши между окнами.
  Животное, немного походящее на кота, только с маленькими круглыми ушками, оскалило свои зубы, давно уже покрытые мхом. Изо лба выдавались вперёд небольшие рожки. Что именно хотел сказать архитектор, изобразив такого монстра на доме, мы так и не поняли.
  Дальше путь наш лежал к довольно странному по местным меркам дому на улице Тихой. Удивителен он тем, что на его фасаде в виде фрески изображена икона богоматери. Нигде в Угрюмовске ничего подобного нет, вся архитектура выполнена скорее в некоем сатанинском стиле, нежели в православном. В городе много различных стилизованных чертей, рогатых тварей, замаскированных среди хитроумных лепных украшений, статуй в античном стиле, возвышающихся над трухлявыми крышами двухэтажек.
  И вот, пройдя немного вверх по Тихой, мы увидели тот самый дом с иконой. Фреска, ничуть не поблёкшая от времени, была чиста ото мха и ветвей вездесущего дикого винограда. И балкончик над этим панно выглядел весьма бодренько. Сам домик ничего особенного собой не представлял, практически не выделяясь из архитектурного ансамбля улицы. Все стены в диком винограде; сейчас его листья облетели, ветки высохли, и лишь гроздья ягод красновато-бурыми пятнами сверкают на фоне трухлявой штукатурки.
  – Ты мне писал про этот дом, раньше тут была другая мозаика, с Берией...
  – Да, странным образом она разрушилась...
  – Что-то я ничего не понимаю! – воскликнула Лена, пытаясь сформулировать мысль о «городских духах», обошедших вниманием этот дом.
  – Тихо! – зашипел я. – Слушай!
  – Что? – испугалась девушка.
  – Да вроде поёт кто-то...
  И в самом деле, откуда-то со стороны этого загадочного дома, прямо от фрески едва уловимо слышалось... церковное пение! Лена, остолбенев, глядела прямо на фреску. Наслышанная из моих рассказов об ужасах этого города, она была готова ко всему. Да и я сам, если честно, растерялся. Негласно посвящённый в тайну Угрюмовска, в мир его потусторонних явлений, я не мог понять одного: откуда тут эти православные «чудеса»? Чёрные духи болот аморфны, лишены чёткого характера. По классификации боговеров они – бесы. Духи умерших людей тоже далеки от православия и религиозных предрассудков, более того, они враждебно относятся к церкви и религии. Этому масса примеров из поведения «нечистой». Духи коммунистов продолжают дело партии уже в иной форме, в другом измерении. Город однозначно под их властью. Однако, судя по всему, мир этих странных неизученных существ, духов и привидений намного разнообразнее, чем мне представлялось раньше. Духи-православные, духи-разбойники и различные их формы сохранились в городе с дореволюционных времён. Но что дало им силу в наши дни, что зарядило их на новую активную деятельность? Ответ на этот вопрос оказался не таким уж и сложным... Неподалёку от этих мест, где расположен дом с иконой, а поодаль – разбитый молнией памятник Будённому, находится полуразрушенная старая церковь. За пределами города, в болотистых дремучих лесах догнивают её трухлявые стены. Только что, перед выходом из дома, об этом рассказал мне товарищ Васнецов по телефону. Но местоположения церкви он сам не знает, придётся искать наобум.
  Пение внезапно умолкло. Мы с Леной затаились между декоративными колоннами, прямо под иконой. Я приложил ухо к стене.
  – Господь наш, Иисус Христос, иже еси на небеси... – вновь донеслось откуда-то из глубины здания басовитое пение.
  – Никак, поп поёт, – сказал я. – Давай подождём.
  Когда молитва была дочитана до конца, всё смолкло. Через несколько минут мы с Леной отчётливо услышали, как хлопнула какая-то дверь. Раздались шаги, снег громко скрипел у кого-то под ногами.
  – Тот самый! – шепотом сказала Лена, указывая на появившуюся из-за дома фигуру. – С ним мы вчера в автобусе ехали, поп это!
  – А что за баба с ним?
  – Не знаю, её там не было. На ведьму похожа...
  – К ней он приехал, видать. Баба эта здесь живёт, – я указал на икону, – в этом доме. Чувствуется, сектантский притон тут.
  – Я, кажется, начала понимать, что к чему. Поп про церковь говорил, где-то за городом, в запустении. Они её восстановить хотят...
  «– А приезд попа на энергетическом уровне неплохо подпитал православных духов» – добавил я мысленно.
  – Пошли за ними! – сказала Лена.
  Тихонько, чтобы не быть замеченными, мы направились за этой православной парочкой. Круглая, объёмная, словно кадушка с солёными огурцами, баба медленно шагала впереди. За ней такой же толстый, а быть может, и ещё толще, поп. Дорогая дублёнка поверх иссиня чёрной добротной рясы, типичная поповская шапочка...
  – Он бы ещё архиерейскую митру надел со шпилем на макушке, как у телепузика! – пошутила Лена.
  – Тихо, они нас могут услышать.
  Баба тоже была необычной. Из-под видавшего виды потёртого серого бушлата выглядывала пёстрая цветастая юбка. На голове вместо шапки – платок. То и дело что-то бубня, баба шла узкою тропкой меж сугробов, ведущей за город. Где-то в этих краях, не помню точно, находится свалка мусора. Выходит, церковь рядом со свалкой...
  Жилые двухэтажки кончились быстро. Вплотную подступающий к ним чёрный глухой бурелом плавно переходил в настоящий дикий лес. Как ни странно, у последнего дома тропа не прервалась, а продолжила петлять меж огромных коренастых дубов. Более того, в непролазных дебрях поломанных веток имелся едва заметный узкий проход. Значит, к церквушке ходят часто.
  Минут десять мы шли вслед за попом и его спутницей, прячась за деревьями и не давая себя обнаружить. Несмотря на отсутствие листвы, лес всё равно казался тёмным и жутким. Огромные разлапистые дубы как великаны стояли средь мелкой чёрной поросли, простерев корявые ветки-руки и как бы маня нас в свои жёсткие объятия. Но вот жуткая тропинка пройдена, любопытство наше вознаграждено. Деревья нехотя расступались перед небольшой поляной впереди. Посреди неё величественно и грозно стояли древние стены храма. Напоминая своей формой огромную печь с трубой, церковь поражала своими размерами. Я и подумать не мог, что тут, среди непроходимых лесов, стоит такая громада. Куполов давно нет, колокольни разрушены. Пугающей чернотой зияют пустые проёмы окон и дыры в стенах. Остатки штукатурки потрескались, обнажая обветшалый и обомшелый красный кирпич, из которого построено здание.
  Поп с бабой долго крестились и били поклоны, прежде, чем войти в эти развалины. Достав из-под дублёнки небольшую икону в металлическом окладе, толстый священник стал истово биться об неё лбом, причитая что-то своим басом, всё чаще срываясь на высокие частоты и повизгивания.
  – Такой лоб и кувалдой не прошибёшь! – прошептала Лена.
  – Ага, поп – толоконный лоб! – ответил я.
  Баба, стоя поодаль от священника, внезапно рухнула на колени и стала рьяно кувыркаться, окунаясь головой в снег и тоже что-то причитая при этом. Тут и поп зачем-то сел в снег, перекрестил себя, бабу, развалины и небо. Затем парочка встала, спокойно отряхнулась и пошла внутрь здания. Мы же соваться туда не рискнули, и направились обратно.
  – Цирк какой! – сказала Лена. – Обожаю наблюдать за православными мракобесами! Смешные повадки у этих верующих!
  – Да, верят в древние еврейские сказки, совершают глупые средневековые обряды... Ужасно всё это. Но у нас в городе таких не было раньше. И церкви даже ни одной нет.
  – Теперь, наверное, будут. И церковь будет... – произнесла Лена.
  Я задумался... «А если разрушение мозаики с Берией и уничтожение головы памятника Будённому – этот вовсе не дела призраков, а проделки той православной бабы и подобных личностей, которые в определённом количестве наверняка есть в городе? Хотя, маловероятно. Судя по описанию, акты вандализма были совершены самой природой. Мозаику разбило упавшее дерево, а голову Будённому – молния. И духи православных вроде бы не причём... Странно всё. Однако, раньше таких антисоветских странностей не случалось. Не означает ли это ослабление добрых духов города и усиление влияния духов православных?..».
  На фоне таких размышлений в голову невольно приходили мысли и о боге, но его существование по-прежнему успешно опровергалось, ни единой зацепки, ни единого доказательства не обнаруживалось. Бог – выдумка и основная идея, сплачивающая определённых людей, а после их смерти – духов. Сообщество таких «набожных» духов и противостоит коммунистам. И приезд попа для них – мощная подпитка. Теперь оставалось только ждать, как проявят себя православные духи, вобрав в себя свежую энергию...

  Мы с Леной вышли на Тихую улицу, свернули направо, а затем дворами прошли к площади Ленина. В городе всё ещё сохранялся какой-то яркий свет, не оставляющий и следа от мрачности и серости, свойственных обычно Угрюмовску. Но в лесу такого света почему-то не было. Даже на поляне стоял туманный полумрак, землю освещал лишь призрачный свет, отфильтрованный толщей туч и облаков.
  Снег на улицах и во дворах, как ни странно, исправно убирался. Раньше я думал, что в городе только один дворник, но позже выяснилось, что в каждом доме есть человек, ответственный за уборку придомовой территории. Участки поделены между домами десятилетия назад, и люди чётко знают, где им чистить снег, а где это будет делать сосед. И хоть в Угрюмовске нет механизированной уборочной техники, за два-три дня последствия снегопадов успешно устраняются.
  По только что вычищенной дорожке мы с Леной вышли из дворов на площадь. Тут, как впрочем и всюду, сохраняется обычное для этих мест безлюдье. Большая площадь пустынна, сплошь покрыта высокими сугробами и изрезана тропинками. Широкая дорога прочищена лишь к зданию горсовета – для автобуса. Припорошенные снегом, по периметру стояли величественные дома-сталинки с декоративными колоннами и надстройками, украшенными звёздами, колосьями пшеницы. Старые каменные украшения давно поблёкли, покрылись мелкими трещинками, частично осыпались. Но некая величественная строгость сохранялась, несмотря ни на что.
  – Странно очень... – произнесла Лена.
  – Что странно, Лена? – спросил я.
  – Да то странно, что памятника Ленину нет.
  – Хм... А я и не задумывался раньше, почему его нет. Вроде никогда не было.
  – А ты подними вопрос в своём парткоме, пускай поставят. А то непорядок – икона какая-то поповская во всю стену есть, а Ленина нет.
  – Хорошая мысль, я подумаю!
  Лена деловито зашагала по площади, осматривая близлежащие дома и прикидывая, куда бы лучше поставить Ильича. Наткнувшись на большой кусок льда, девушка встала на него и, вытянув вперёд руку, устремила свой взгляд вдаль, подражая Ленину.
  – Ну вот, с тебя и лепить будем! – пошутил я, подходя к подруге.
  Тут вдалеке, на примыкающей к площади улице Дружбы показался какой-то человек. Увидев нас, он замахал руками, что-то закричал. Незнакомец разительно отличался от местных жителей, был одет в яркую сиреневую куртку с какой-то надписью не по-русски, а в руках держал маленькую сумочку, барсетку.
  – Эй, люди! Помогите, пожалуйста! – крикнул нам этот человек.
  – Что случилось, товарищ? – отозвался я.
  – Машина у меня сломалась за городом. Вокруг ни души, вы первые люди, которых я тут встретил.
  – А что с машиной-то? – спросила Лена.
  – Я сам не пойму, заглохла и всё. Неожиданно. И прямо напротив кладбища, – ответил незнакомец.
  – Сейчас разберёмся, – сказал я, зашагав к зданию горсовета, – подождите тут.

  Новый водитель почтовой машины, молодой муж почтальонки Марии, только что вернулся из райцентра со свежей корреспонденцией. В сортировочной комнате открыт люк, Катерина Николаевна принимает пачки газет, Мария что-то записывает в приходной ордер. Неярко горит на столе старая пыльная лампа, пахнет бумагой, типографской краской и сургучом.
  – Здравствуйте, товарищи! – сказал я. – У меня к вам дело. Машина нужна на полчасика.
  – Здорово, коллега бывший! – ответила Мария. – Федька свободен, забирай. Мы тут ещё часа два сортировать будем, до развоза далеко.
  – А куда это тебе надо, Дмитрий? – спросила начальница почты.
  – Не мне. Товарищ тут один помощи просит, машина у него сломалась за городом. Надо бы посмотреть, что там к чему.
  – Товарищ ехал сюда, к нам? – удивилась Мария. – Интересно...
  – Я пока не знаю ничего, потом вам расскажу, что это за гость такой.
  Выйдя во двор горсовета, здороваюсь за руку с Фёдором и сажусь в свою бывшую рабочую машину. Шустрый, проворный Федька ловко запрыгивает за руль. В камуфляже, с погонами и планшетом, он смотрелся очень сурово. Отслужив недавно в армии, Фёдор вернулся в родной Угрюмовск, и сразу же признался в любви своей давней подруге Марии. А тут ещё представилась возможность и на работу устроиться поближе к любимой девушке. Я-то с почтовой машины ушёл, так сказать, на повышение.
  – Какая там машина у этого гостя?! – с лёгкой иронией спросил Федька.
  – А чёрт её знает, сейчас увидим! – ответил я.
  Мы вырулили со двора на площадь, и посадили в машину Ленку с незнакомцем, который представился Константином. Натужно загудев мотором, почтовый электромобиль тронулся. Буксуя, скользя юзом, Фёдор усердно давил на педали, крутил руль, не сводя глаз с узкой заснеженной колеи. Я же решил пока расспросить гостя, что забыл он в наших глухих краях.
  – Да я совершенно случайно нашёл по базам данных ГАИ информацию, что в вашем городке сохранился очень редкий автомобиль! – начал Константин.
  – Автомобиль?! – удивился я. – Боюсь вас огорчить, но ни одного автомобиля на ходу в Угрюмовске давно нет. Кроме этого электромобиля-самоделки, милицейского мотоцикла и мусоровоза с велосипедными педалями тут никакой техники нет...
  – Так он и не ездит! – сказал Костя. – Этот ЗИС-110 1947 года выпуска стоит в гараже у какого-то бывшего партийного начальника. Я ему уже писал письмо, и он мне ответил! Машина «жива», состояние хорошее!
  – Ну-ка, поподробнее, что за начальник такой? – спросил я.
  – Молотилов Семён Ефремович, по-моему, бывший секретарь горкома партии... Или райкома.
  – Горкома, наверное. Райкомов у нас нет. Но я не слышал о таком...
  – Так он в 50-е годы начальником-то был, сейчас очень старый уже.
  – Хм... Интересно! Ну что ж, помогу тебе его найти. Меня зовут Дмитрий, это Елена и Фёдор.
  – Очень приятно, Константин Дмитриев, – ответил гость, – из Москвы. Автомобильный историк, изучаю старые машины, занимаюсь их поиском и восстановлением!
  – А сам-то на чём ездишь, тоже небось ЗИС какой-нибудь? – спросила Лена.
  – Нет, увы, самому мне пока хороший ретро автомобиль не подвернулся... Да вот, собственно, уже и моя машина! – сказал Костя, указывая пальцем в окно.
  Раскорячившись посреди дороги, стоял маленький чёрный автомобильчик, размером с «Запорожец». По форме машина была похожа на джип. Собственно, джипом она и оказалась. Миниатюрный внедорожник Сузуки «Джимни».
  – Ну и что случилось с твоей «ласточкой»? – спросил Федька.
  – А чёрт её поймёт. Заглохла внезапно, встала как вкопанная. Не заводится, и всё тут... – грустно ответил Костя, открывая машину.
  Заглянув под капот, я естественно ничего там не понял. Всё какое-то не наше, странное, импортное. Двигатель закрыт крышкой, ни черта не понятно. Фёдор решил попробовать завести это самурайское чудо. Вставив ключ в замок зажигания, он повернул его. Мощный аккумулятор легко провертел стартёр, но двигатель оживать отказался. При каждом повороте ключа на старт повторялось одно и то же. Стартёр делал несколько оборотов и останавливался.
  – Да что такое, даже покрутить толком не даёт! – возмутился Федька.
  – Тут электроника, бортовой компьютер... – ответил Костя.
  – Я так понимаю, в ней и всё дело, в электронике этой. Инжектор отказывается работать. Что ж, придётся буксировать.
  Фёдор развернулся, и мы подцепили трос к почтовой машине. Костя сел за руль своего заглохшего Сузуки, переключил селектор АКПП, и наша сцепка медленно поехала в сторону города. Электромобиль маленько ошалел, когда его заставили тащить такую тяжесть. Двигатель непривычно гудел, из-под пола резко запахло палёными реостатами, а стрелка зарядки конденсаторов быстро начала стремиться к нулю. Докатив Сузуки до двора горсовета, электромобиль встал с полной разрядкой батареи.
  – Ну вот... – недовольно пробубнил Федька. – Как я буду почту развозить? Он ведь только к утру теперь зарядится.
  Втроём, вместе с Костей, мы затолкали почтовую машину обратно в гараж. Сузуки же остался на улице, недоумённо глядя глазами-фарами на необычный безлюдный город, куда его притащили и, наверное, удивляясь, как это странное самодельное чудо с мопедными колёсами сумело его отбуксировать?
  – Так, а ты где остановишься-то? – спросил я Костю. – К тому деду пойдёшь?
  – Не, я уже договорился, тут от вашего горсовета мне дадут комнату... Ленина, дом три. За сущие копейки, кстати! Всего пятьдесят рублей в сутки!
  – Ну ладно! Иди тогда, осматривай жилплощадь, а мы с Ленкой пойдём домой. Кстати, вечером приглашаю на праздник! В актовом зале школы в шесть часов будет торжественное мероприятие, посвящённое Дню Советской Армии! Там и обсудим вопрос о поисках ЗИСа.
  – Отлично! Я обязательно буду!

  Вернувшись домой, мы с Леной пообедали и стали готовиться к празднику. Я достал и отгладил свой костюмчик, ещё раз повторил заготовленную заранее речь, внёс в неё некоторые коррективы, почти полностью изменив первоначальный вариант. Время до вечера пролетело стремительно, и вот уже на улицах снова темно. Старые часы мерно тикали, стоя на серванте. Зловеще поблёскивали оконные стёкла в свете люстры, проглядывая в щёлке меж плотных тяжёлых штор. Некая обстановка тревоги и таинственности наполняла вечер. И Лена, обычно весёлая, вдруг показалась мне какой-то испуганной. Усевшись на край своей кровати, она боязливо выглядывала из-за ширмы, выискивая взглядом кота, негласного блюстителя порядка в моей квартире. Однако, Люцифер сладко спал на подоконнике, прекрасно зная, что наша гостья никакой опасности для порядка не представляет.
  В половине шестого мы вышли из дома. На улице уже была глухая ночь. Холодный ветерок посвистывал в ветках деревьев, запах морозной зимней ночи резко ударял в нос. Пахло каким-то далёким костром, морозной свежестью и ещё чем-то едва-едва уловимым, таким приятным и нежным. Но сегодня уже не было на улицах тотального безлюдья. Народ маленькими группками по 3-4 человека стягивался к школе. Люди шли на праздник Советской Армии.
  А вот уже и школа. Множеством красных флагов и транспарантов встретило нас величественное, огромное здание 30-х годов постройки. Изнутри слышалась приятная мелодия духового оркестра, всё новые и новые люди шли со всех сторон к широко раскрытым дверям школы.
  В вестибюле полно народу; люди толпятся возле гардероба, раздеваются. Женщины смотрятся в развешенные вдоль стен огромные зеркала, поправляют причёски; душно пахнет разнообразными духами, одеколонами. А оркестр тем временем играет известные военные марши. Живая медная музыка величаво разливается по просторам здания.
  Мы разделись, прошли в огромное помещение актового зала. Над сценой висел внушительных размеров красный, но слегка потускневший и поблёкший транспарант «Слава Советской Армии и Военно-Морскому Флоту!». Чувствуется, он сохранился ещё с советских времён. Такие же старые, немного выцветшие плакаты и растяжки-транспаранты висели на стенах зала. Бравые советские солдаты, крепко сжимая мускулистыми трудовыми руками автоматы Калашникова, сурово глядели с этих плакатов. Ближе к сцене висели портреты руководителей Коммунистической партии, членов Политбюро ЦК КПРФ. А зал постепенно наполнялся народом. Костя был уже там, в костюме и с галстуком. Ещё раз поздоровавшись, я оставил с ним Ленку и отправился за кулисы сцены. И вот, большие часы с римскими цифрами на стене над главным входом пробили ровно шесть. Шум и гам рассаживающихся по своим местам зрителей смолк, мгновенно воцарилась мёртвая тишина, в которой едва слышно шуршал нотами дирижёр оркестра. Занавес с эмблемой Вооружённых Сил СССР слегка подрагивал. И тут большой оркестр, состоящий из отставных военных, как единый целый механизм заиграл Государственный Гимн. Зал встал. Затем на сцену со своей речью вышел первый секретарь городского комитета партии. Говорил он не долго, но очень живо и бодро. Ему дружно поаплодировали, и вслед за овациями последовал военный марш. Торжественно и ярко оркестр заиграл композицию Рейнгольда Глиэра «Марш Красной Армии».
  Далее выступали ветераны, представители Городского Совета, Союза Советских Офицеров, Совета Ветеранов. Наконец, очередь дошла и до меня. Как новый человек в этом давно устоявшемся коллективе УГК КПРФ, я внёс разнообразие в привычные, предсказуемые речи местных руководителей. До меня разные люди говорили долго и скучно, повторяя почти одно и то же: про могущество Советской Армии и Военно-Морского Флота, про свою личную преданность и верность Вооружённым Силам, Родине и идеалам социализма. Лишь Васнецов вскользь упомянул, что Советского Союза больше нет. По речам же остальных можно было подумать, что мы живём в старых добрых 70-х годах. Попасть в прошлое, конечно, приятно, но не стоит забывать и о реалиях дня сегодняшнего. Сказав привычные, дежурные фразы, поздравив присутствующих с праздником, я продолжил:
  – Товарищи! Мы услышали много красивых, торжественных речей. Но настало время сказать и о проблемах современности. Как секретарь по идеологии городского комитета партии, я хочу обратить ваше внимание на поднимающих голову врагов Советской власти в нашем городе. Религиозные мракобесы снова хотят заявить о себе. Не без поддержки извне, они пытаются проникнуть в город и понастроить тут церквей, вовлекая в свою мошенническую секту РПЦ горожан, наших с вами родственников, соседей и друзей. И пора нам сказать решительное «нет» реставрации средневековых религиозных культов, отвлекающих народ от классовой борьбы и затуманивающих сознание! Не так давно мне стало известно, что в городе успешно действует так называемый «домовой храм», а попросту – притон религиозных мракобесов. И я призываю нашу общественность, комсомольскую организацию, ветеранов, милицию разобраться в сложившейся ситуации! Также имеется угроза восстановления церкви в лесном массиве за улицей Тихой. С целью «навести мосты» и узнать настроения народа, в город уже прибыл поп из Троицко-Печорска. Не дадим ему ввести народ в заблуждение!
  Зрители в зале одобрительно захлопали, зашептались. А за кулисами ко мне тут же подошли Васнецов с Кондратьевым. Председатель горсовета и первый секретарь горкома были просто не в курсе новых событий, и не до конца понимали возможную угрозу. Иван Савельевич удивлённо спросил, откуда я знаю про попа и церковь.
  – Да ладно тебе, Дмитрий! – слегка шутливым тоном заговорил Валерий Анатольевич. – Они всегда тут были, эти верующие. Человек десять-пятнадцать. Мы их не трогаем, они нас не трогают. Агитацию не ведут, своих этих крестовых походов, то есть, крестных ходов, не устраивают. Что мы можем им предъявить? Ничего...
  – Я понимаю, Дима, что ты молодой и горячий, хочешь ярко проявить себя на новой должности, – заговорил Иван Савельевич. – Но как старший товарищ, хочу предостеречь тебя: лезть в это дело не стоит. Никаких угроз не существует, и своей внезапной антирелигиозной борьбой мы можем настроить народ против партии. По всей стране идут процессы восстановления церквей, религия набирает популярность. И если наша оппозиционная партия начнёт активно этому мешать, нас просто запретят. И добьются, чтобы Угрюмовск перестал быть «красным» городом...
  – Вот вы всего боитесь, осторожничаете! – ответил я с ноткой обиды в голосе. – А они подрывную работу ведут, попы эти. Сегодня притон сектантов, завтра церковь. А послезавтра на конвейер рабов религии попадут жители города. Пресечь всё это надо!
  – Да я что, против разве?! – возмутился Кондратьев. – Мы не можем пресечь, пока нет никакой зацепки. А давить этих мирных пока сектантов партийным аппаратом не имеем права! У нас свобода совести, как-никак. Хотят – пусть верят, хоть в пейсы Христоса, хоть в трубу пылесоса...
  «– Эх, не всё так просто, – задумался я, медленно шагая в зал из-за сцены. – Раз нельзя ликвидировать это гнездо мракобесия, надо установить за ним надзор, следить за действиями попа и той толстой бабы. Неплохо бы выявить остальных участников секты...».
  – Диман, ну что, – подошёл тут ко мне Костя, – где этот 3-й Больничный тупик?
  – Что? – удивился я.
  – Да дедок этот там живёт, ЗИС у которого. Ты же обещал помочь его найти.
  – Ах, ЗИС, ну да, хорошо... Завтра сходим. Где ты остановился-то?
  – Короче, комнатку я снял неплохую! Квартира громадная, как царские палаты. Четыре комнаты, огромная кухня, коридор, почти как в этой школе. Бабка там живёт, лет под восемьдесят, но бодренькая ужасно! Я когда только зашёл, дверь квартиры была не заперта, увидел её сзади и говорю: «Здравствуйте, девушка, это 17-я квартира?». «Девушка» повернулась и оказалась бабушкой! Я ей даже комплимент сделал!
  – Ну, к бабушкам приставать не надо, посмотри лучше вон туда, – я указал пальцем на ряды кресел, где сидела Лена.
  – Так это, – сказал Костя, – не удобно как-то, твоя же подруга.
  – Ты присмотрись, как она на тебя смотрит, глаз не сводит.
  – Да может, ей тоже ЗИС интересен?
  – Ага, ЗИС... – многозначно произнёс я.
  Внезапно кто-то потрепал меня по плечу, и я обернулся. Улыбаясь, сзади меня в проходе между креслами стояла медсестра Ирина, моя подруга.
  – Что-то давно не звонишь, – сказала она шутливо. – Как должность эту получил, я смотрю, совсем зазнался! И девушка к тебе какая-то приехала, что ей надо?
  – А ты что, ревнуешь?! – с лёгким укором спросил я.
  – Да нет, – ответила она, – просто интересно.
  – Старая знакомая по переписке, с Юга. Мистикой интересуется, призраками... Да что ты так смотришь, она молоденькая для меня слишком!
  Поправив слегка небрежным движением своей изящной ручки рыжие локоны, Ирина зашагала по ковровой дорожке ближе к сцене, присматриваясь, наверное, куда бы сесть.
  – Погоди, подруга, – окликнул я её. – Ты чего, обижаешься на меня? А у меня тут как раз дело к тебе было.
  – Да нет, конечно! Какое дело? А, хотя, постой, давай концерт досмотрим и потом всё обсудим, хорошо?
  – Ладно, – ответил я.
  Небольшой перерыв закончился, и на сцену вышли дети из пионерского ансамбля. Строгая полноватая женщина в белом платье, отдав им последние наставления, скрылась за кулисами. И ребята в нарядных костюмах с красными галстуками дружно запели под аккомпанемент пианино:
  – Спасибо скажем Родине, Родине Советской, за светлое и ясное, и радостное детство! Спасибо скажем Армии, Армии любимой, за то, что мир хранит она для нас неутомимо!
  Затем выступило ещё несколько творческих коллективов, начиная от маленьких детей и кончая ветеранами. Где-то в половине десятого вечера мероприятие подошло к концу. Оркестр торжественно исполнил Интернационал, и народ стал потихоньку расходиться.
  – Ну так, что за дело у тебя, дорогой?! – с иронией спросила Ирина.
  – Ты у нас краевед, и должна знать, что за церковь скрывается в лесах за улицей Тихой?
  – Это не церковь, а развалины, – ответила Ирина. – Там ещё в тридцатые годы всё разрушили... А что это тебя так заинтересовало? Вон даже в выступлении упомянул про церковь.
  – Понимаешь, что-то подсказывает мне, какое-то шестое чувство, что не к добру всё это... Приезд попа, возможное восстановление этой церкви... Да даже не это главное. Чую я, и на «потустороннем фронте» происходят изменения. Крепнет нечистая сила, вот-вот проявит она себя...
  – Но пока же не проявила, – ответила девушка. – Предчувствия, тревога – это обычные явления, они вызваны местными особенностями климата, природы. Ты просто слишком много об этом думаешь...
  «– Да что же такое! – негодовал я про себя. – Никто не хочет меня услышать! Сговорились они все, что ли?!».
  К нам с Ириной подошла Лена, держа за руку Костю. Демонстративно, но в то же время шутливо, я взял за руку Ирину, улыбаясь. Так, весёлой компанией, мы и отправились по домам. Странным образом полный зал народу рассосался, и за дверьми школы уже было пустынно. Последние далёкие фигурки людей растворились в темноте глухих подворотен и дворов. Жёлтый фонарный свет ровно разливался по просторам улицы Революционной. С неба мелким порошком лениво сыпал снежок, было довольно прохладно, но всё же теплее, чем вчера. В редких окнах неярко горел свет, сквозь старые плотные занавески кое-где виднелись чьи-то тени. Тишина зимней ночи нарушалась только слабым посвистыванием ветра в голых ветках старых деревьев.
  – Ну вот, я и пришла! – сказала Ирина, сворачивая в свой двор. – Всем пока!
  – Что-то жутковато тут! – произнёс Костя, оглядываясь по сторонам. – Мне одному ещё шлёпать несколько кварталов... Может, со мной прогуляетесь до площади?
  Что-то новое было в голосе Дмитриева. Прежде он выглядел всегда уверенно, даже когда просил нас помочь вытолкать его машину. Сейчас же в поведении этого белобрысого паренька чувствовался некий страх. Видно, мрак жуткой северной ночи произвёл на Костю сильное впечатление. Он постоянно оглядывался, всматриваясь в темноту и словно ожидая чего-то. Отчётливые нотки страха читались на его невозмутимом прежде лице.
  – Ладно, проводим! – сказал я. – А завтра с утра пойдём ЗИС твой искать, подходи к десяти к этому вот дому, я тут живу.
  – Да-да, конечно... – ответил Костя.
  «– Что-то всё-таки я недопонимаю... – задумался я. – Все мои теории разбиваются об это необъяснимое, об этот чертовский потусторонний мир города. Кто и как запугивает людей, начисто ломает их характеры? По всему видно, что этот самый Костя не из робкого десятка. Крепкий такой, бравый паренёк. Несмотря на импортную одёжку, лицо у него какое-то, как с советского плаката, рабочее, трудовое. И что, такой человек «просто испугался темноты»? Не верю... Другой пример – Лена. Весёлая хохотушка, душа любой компании, сникла совсем. Поначалу, когда она только приехала, были в её голосе какие-то озорные, задорные нотки, но теперь от них нет и следа. Одна никуда – ни на шаг, и даже кота боится... Атмосфера города, скажете? Только вот кто её формирует, атмосферу эту?..».
  Ответов никаких я так и не нашёл. Многочисленные вопросы по-прежнему повисали в воздухе вместе с нарастающими ощущениями тревоги. Что-то должно было произойти...
  Мы проводили Костю до дома и вернулись обратно. Дома настороженными зелёными глазищами нас с Леной встретил Люцифер. Кстати, сам кот никакой неприязни к девушке не питал, и поведение его было вполне обычным. Он часто позволял себе рычать и припугивать моих гостей. Необычным был только страх Елены, переходящий порой все границы.
  – Закрой его в туалете, Дима. Я боюсь... – прошептала моя гостья.
  – Не выдумывай, Люцифер тебя не тронет. Я его хорошо знаю, он только плохих людей кусает.
  – Он рычал на меня утром...
  – Он на всех рычал, такой кот... Спи давай.
  Придвинув ширму поближе к кровати, Лена укрылась с головой и отвернулась к стене. Приняв душ, лёг спать и я, разобрав свою постель.

Часть II

  В девять нас поднял будильник. На работу идти не обязательно, с новой должностью я получил вольный график; меня могли вызвать на заседание, на бюро, в остальном же деятельность моя заключалась в разработке идеологических концепций для проведения линии партии в массы. А разрабатывать концепции можно как в кабинете, так и дома. Да и особо внятного задания я пока не получал. Так что, торопиться некуда.
  Погода за окном стояла сонная. Перемежаясь с какой-то дымкой, плотной белой стеной сыпал мелкий снег. Тусклый матовый свет, как в помещении, лился с мрачного свинцового неба. Массивное нагромождение тяжёлых снеговых облаков надёжно прикрывало солнце, и от этого в квартире было по-вечернему темновато. Градусник за окном на кухне показывал минус двенадцать.
  Позавтракав, я стал собираться на поиски ЗИСа, сейчас должен был подойти Костя. Честно говоря, этот ретро-автомобиль и меня самого прилично заинтересовал. Вернее, даже не сам автомобиль, а его хозяин. Крупный партийный начальник из 50-х годов, о котором ничего толком неизвестно. В горкоме он не появляется, и я ни разу не слышал про такого человека. Почему его забыли, и кто это такой, мне и предстояло узнать.
  – Ну что, ты дома отдыхай, а я скоро приду, – сказал я Ленке.
  – Придёшь... Меня не ищи... – ответила девушка.
  – То есть?! – удивился я.
  – Я буду в брюхе у этого монстра, – Лена указала пальцем на мирно спящего на подоконнике Люцифера. – Он только и ждёт, чтобы я одна осталась.
  – Да хватит тебе! Я же говорю, Люцифер тебя уже принял за своего человека. Я его повадки знаю. Он бы не постеснялся меня, в случае чего...
  – Ну ладно, моя гибель будет на твоей совести! – с лёгкой долей юмора произнесла Лена.

  У подъезда уже стоял Костя, теребя какую-то бумажку. На плече у него висела небольшая спортивная сумка.
  – Привет! Ну что, как спалось? – спросил я.
  – Привет! Да всё нормально. Бабушка только топала как лошадь всю ночь, не спится ей. Я к ней заглянул в комнату, не поняв сначала, что это за звуки. Думал, демоны бегают!.. Был бы у неё дедушка, ей было бы не до скуки!
  – А то! Ладно, пошли, нам в ту сторону, по Ленина вверх и направо.
  Метель неприятно колола лицо множеством игл-снежинок, порою даже не давая вдохнуть. Ветерок ощутимо холодил кожу, проникал под тёплый шарф, отчего хотелось быстрее зайти в какое-нибудь тёплое помещение. Гулять по улицам в такую погоду я желал меньше всего. К тому же, весь местный архитектурно-природный колорит скрыт за пеленой этой самой дьявольской метели...
  Пятнадцать минут ходьбы против ветра, и мы, изрядно умученные, нашли, наконец, заветный 3-й Больничный тупик. Его образовывали пять трухлявеньких двухэтажек, выстроившихся в форме буквы «П». В одном из этих домов и жил известный в прошлом партийный секретарь. У дверей его подъезда, под козырьком, висели в ряд шесть звонков с номерами квартир. Некое местное подобие домофона. Костя уверенно нажал на кнопку под цифрой «1». За несколькими закрытыми дверьми звонка слышно не было, далеко. Костя раз пять повторил попытку, и спустя пару минут за дверью подъезда послышались шаги. Дверь распахнулась, и мы увидели пожилого седого дедка с огромными буденовскими усищами и бровями, как у Брежнева. В военной рубашке старого образца, в брюках с красными лампасами, пенсионер смотрелся весьма солидно.
  – Здравствуйте, молодые люди! Чем могу служить? – произнёс дедок.
  – Здравствуйте! Мы по поводу ЗИСа, – сказал Константин. – Я специально из Москвы приехал, уж больно интересный экземпляр, таких сейчас очень мало осталось.
  – Ну... – пошевелив усами, произнёс Семён Ефремович. – Проходите. Сейчас я оденусь, и пойдём в гараж.
  Квартира бывшего секретаря отличалась спартанской строгостью. Потемневшие от времени мрачные коричневые обои, старый потёртый паркет, немного запылённой лепнины под потолком. Из мебели в коридоре только старомодная вешалка на высокой ножке, тёмно-коричневая, покрытая лаком. Вешалку венчает большая, выцветшая мужская шляпа грязно-серого цвета. Сам коридор довольно небольшой, метра полтора в ширину и около трёх в длину. Слева и справа – массивные коричневые двери, расписанные лаком под дерево. За одной из них скрылся Семён Ефремович, велев нам ждать его тут. В щёлке виднелась просторная комната, практически ничем не заставленная. Посередине стоял небольшой круглый стол, покрытый скатёркой, поверх которой высился хрустальный графин с водой. Рядом несколько аккуратно расставленных деревянных стульев с изогнутыми спинками. На стене желтоватые обои в мелкий цветочек, местами полинявшие и потёртые. А в дальнем углу комнаты, в полумраке, угадывается большой портрет Емельяна Ярославского.
  Противоположная дверь почти до конца закрыта, в узкой щёлке – густая непроглядная тьма. В квартире стойко пахнет старой бумагой, пылью и каким-то душно-приторным одеколоном. Мир звуков тут тоже разнообразием не блещет; тишина стоит, как в музее, лишь слышно откуда-то из глубины комнат, как тикают старые часы.
  А вот и наш дедок, уже в тёплом пальто с меховым воротником и ушанке. Выйдя на улицу, мы обогнули его дом и увидели выстроившиеся в ряд старые металлические гаражи. Чёрное железо было всё сплошь изъедено ржавчиной, местами даже до дыр. Крыши от времени прогнулись. По всему было видно – гаражами никто не пользуется. Однако, гараж Семёна Ефремовича выглядел получше остальных. Сквозной коррозии и дыр нет, снег у ворот аккуратно расчищен. И хотя прочищенную дорожку уже припорошил новый снежок, сугробов, как возле других гаражей, тут нет. Пенсионер деловито прошагал к воротам и почти бесшумно, быстро и легко, открыл единственный замок. Затем мы распахнули скрипучие воротины, и взору нашему предстала поистине необычная картина. Изнутри гараж казался намного больше, чем снаружи. Припорошенный вековой пылью, словно побелкой, ближе к правой стенке стоял громадных размеров старинный автомобиль. Помутневшие от времени фары, не теряя своего изначального величия, уставились прямо на нас. Под толстым слоем пыли виднелись поблёкшие хромированные детали, некогда ярко блестевшие и отражавшие всё, как зеркало. Гигантский по современным меркам капот напоминал морду крокодила.
  – Вот это чудовище! – с лёгким испугом в голосе произнёс я.
  – Да это же ЗИС! – воскликнул Костя, бросившись к машине.
  – Осторожно, не провалитесь, там слева погреб открытый, – предостерёг нас Семён Ефремович.
  ЗИС действительно поражал воображение. Громадный, величественный и жуткий. На маленьких оконцах из толстого зеленоватого стекла все резинки рассохлись, покрылись трещинами. Массивные ручки дверей были покрыты мелкими колючками ржавчины.
  Хозяин автомобиля достал ключи и подошёл к передней пассажирской двери. Старый, потемневший ключ со скрежетом вошёл в замок. Повернуть его было непросто, видать, в последний раз это делали не меньше двух десятков лет назад. Однако, замок всё же поддался. Туго, нехотя, механизм сработал, и здоровенная массивная дверь тяжело открылась. Изнутри резко пахнуло плесенью. Вслед за открываемой дверью из салона наружу устремилась огромная сеть тёмно-серой паутины. Порвавшись, паутина провисла до самого пола. В её тесно сплетённых нитях болталось множество высушенных мух, жучков, паучков. Громадный передний диван оказался весь в дырах. Прорываясь сквозь истлевшую тканевую обивку, мелкими язвочками наружу выпирал тёмно-коричневый поролон. Руль, все рычажки и приборная панель покрыты ровным слоем белой пыли.
  Костя, не сводя взгляд со старомодного рулевого колеса ЗИСа, стоял как окаменевший. В его глазах читался просто дикий восторг. Дмитриев давно жаждал найти ЗИС в такой потрясающей сохранности. Машина была абсолютно цела, на месте все ручки, все уникальные элементы отделки салона. Нигде на автомобиле не видно следов «колхозного тюнинга», всё как с завода.
  – Тряпку! – торжественно произнёс Константин.
  Обнаружив на полке рядом с машиной старую ветошь, я быстро схватил её, обмакнул в снег и протянул товарищу. Разгребая голыми руками паутину, Костя полез в ЗИС. И в разводах от его тряпки постепенно стали проявляться истинные цвета отделки салона, словно в книжке-раскраске. Большой чёрный руль, строгая, но одновременно роскошная приборная панель из коричневого полированного дерева, хромированные ручки...
  Тут за уборку принялся и хозяин ретромобиля. Большим куском тряпки он стал протирать крышу, затем капот и передние крылья. Из-под толстого слоя пыли показался вороной металл. Иссиня чёрный, он выглядел настолько свежо, что казалось, будто машину красили совсем недавно. Однако, местами на краске присутствовали сколы, потёртости, царапины. Кое-где колючими островками среди этого чёрного моря лаковой краски проявлялась ржавчина. Но дыр не было, толстый металл кузова отлично держал удар коррозии.
  Приоткрыв заднюю дверь, а она открывалась против хода, как дверца в шифоньере, я осторожно смахнул тенёта и пробрался в просторный салон. Как же было непривычно видеть в автомобиле заднее сиденье на огромном расстоянии от двери! Да здесь ведь человек десять уместится! Напротив заднего дивана я заметил складные сиденья, расположенные слева и справа. Между ними был приличных размеров столик, на котором, вросший в слой пыли, стоял помутневший от времени хрустальный графин. Всё внутреннее убранство салона было словно в снегу. Нетронутая белая пыль покрывала все горизонтальные и даже вертикальные поверхности. Но на спинке переднего дивана, над раскладным сиденьем, виднелась какая-то щёлка. Вокруг неё имелись отчётливые следы. Кто-то явно тревожил покой старого автомобиля, трогал сиденье. Но зачем?
  – Диман, да он же крутится! – с восторгом произнёс Костя, поворачивая руль. – Надо же, а легко-то как, словно с гидроусилителем!
  И в самом деле, послушные рулю передние колёса, сдвигая пыль, поворачивались влево и вправо. Щёлкая различными ручками, рычажками, нажимая на педали, Костя с нескрываемым восторгом «рулил» ЗИСом, представляя, как едет этот громадный крокодил.
  – Аккумулятора у вас, конечно, нет? – спросил я Семёна Ефремовича.
  – Ну почему же? – ответил дедок. – Есть. Он уже, конечно, старичок, но работает. В последние годы, когда ЗИСок ещё ездил, аккумулятор стоял на нём, но когда я заболел и отказался от езды, пришлось его снять. Заряжаю батарею дома, волоку сюда. Для освещения погреба самое то. Одного заряда на полгода хватает.
  – Давайте его скорее сюда! – воскликнул Костя, выскакивая из-за руля и открывая тяжёлую половинку крышки капота. – Всё же работает! Мы сейчас попробуем завести этого зверя!
  В моторном отсеке я ожидал увидеть черноту и грязь. Однако, двигатель и все вспомогательные агрегаты были на удивление чисты. Пыль сюда почти не попадала, и под капотом был относительный порядок. Матовым блеском сверкал большой бочонок – воздушный фильтр. Под ним прятался карбюратор. А рядом, во всю правую половинку моторного отсека, виднелась головка блока цилиндров. Вверх из неё торчали свечи и гайки с круглыми набалдашниками. Проводов мало, это не Сузуки, зато во всём ощущается мощь, надёжность. В своё время этому автомобилю не было равных.
  Большой чёрный аккумулятор старого образца немедленно занял своё место. Подхватив этот тяжеленный ящик как пушинку, Костя закинул его в моторный отсек. «Плюс», затем «масса», и вот электросистема машины запитана. Датчик показывал наличие бензина в баке, не всё ещё испарилось. И вот, Дмитриев торжественно повернул ключ и нажал на кнопку стартёра. Семён Ефремович с лёгкой ухмылкой стоял возле открытого капота, я же отошёл чуть подальше. И тут древнее чудовище ожило! Звук, похожий на рычание огромного монстра, раздался при вращении стартёра. Становясь всё тише, он заглушался нарастающим шумом поршней и коленчатого вала. Движок задрожал, послышались какие-то утробные рычащие звуки. Из-под машины донеслись хлопки глушителя. И тут стальное сердце ЗИСа заработало! Наполнив гараж мощным победным рёвом, движок сбивчиво затарахтел. Очевидно, работали не все цилиндры, да и загустевшее за столько лет масло не успело растечься по всем трущимся поверхностям. Чёрный крокодил весь дрожал и вибрировал, испуская из глушителя клубы чёрного дыма.
  – Вот уж не ожидал! – воскликнул хозяин машины. – Работает, паразит, вопреки здравому смыслу!
  – Он ещё и поедет сейчас, тоже вопреки всем законам физики! – радостно выкрикнул Костя из-за руля, с хрустом включая первую передачу.
  Дёрнувшись, гигантский автомобиль медленно покатился на улицу на полуспущенных колёсах, нещадно чадя и коптя. Подвеска, покоившаяся столько лет, пришла в движение. Затрещали и захрустели ржавые рессоры, амортизаторы. Большие тяжёлые колёса с хромированными колпаками спрыгнули с пола гаража на снег. С лёгким снежным скрипом ЗИС покатился по расчищенной дорожке. Но ехать было некуда – все пути преграждали высокие сугробы. Костя нажал на педаль тормоза, и старые механизмы с треском и скрипом заблокировали колёса. Медленно и плавно ЗИС остановился.
  – Как здорово! – воскликнул я, подбегая к машине.
  – Сколько, сколько вы за неё хотите? – радостным голосом закричал Дмитриев, обращаясь к деду. – Я покупаю!
  – Да сколько не жалко, – ответил Семён Ефремович. – Мне она уже не пригодится, какие мои годы...
  – Ну ладно, потом договоримся! – тараторил Костя. – А сейчас надо бы свечи посмотреть... Я быстро, только в гараж заеду...
  Древний чёрный крокодил снова захрустел шестерёнками коробки передач, дёрнулся и со скрипом поплыл назад, стреляя глушителем и испуская чёрный дым. Мы с товарищем Молотиловым отошли в сторонку. Дедок, достав старенький, расшитый золотыми нитями кисет, извлёк душно пахнущую махорку, шустро скрутил папироску и смачно закурил.
  – Семён Ефремович, – спросил тут я, – а вы ведь раньше были секретарём горкома?
  Испуганно дёрнув своими будёновскими усами, пенсионер подозрительным взглядом посмотрел мне в глаза. Но что-то по-детски наивное в моём вопросе успокоило Семёна Ефремовича, и дедок, тяжело вздохнув, взялся за рассказ о своём партийном прошлом. Молодой стахановец, ударник коммунистического труда, он в двадцать пять лет заслужил гордое звание Героя Труда. Выдав в 1952 году три месячных нормы в тяжелейших физических и политических условиях на своём заводе, на той самой угрюмовской лесопилке, Семён обратил на себя внимание руководства республики. И республиканский комитет партии отправил молодого рабочего в Москву, на награждение в Кремлёвский дворец. Товарищ Сталин лично пожал Молотилову руку, приколол на пиджак золотую звезду с серпом и молотом. После чего молодого коммуниста назначили на пост секретаря горкома партии. И верному сталинцу, пламенному большевику, Вождь Народов прислал в подарок этот самый ЗИС.
  – Восхитительно! – тихо произнёс я. – А что же за обстановка такая была в нашем городе в начале 50-х годов? Вы сказали, тяжёлые политические условия. Что-то я ничего не пойму.
  – Эх, сынок, сложно всё это объяснять... Да боюсь я, и не поймёшь ты ничего...
  – Ну почему же? Я сам партийный! Недавно назначен на должность секретаря по идеологии нашего горкома! – выпалил я.
  Молотилов вздрогнул. Зачем-то оглянувшись, он бросил папироску в снег и тихо произнёс:
  – Тогда тем более не поймёшь...
  Выпытывать какие-то подробности у старика было уже неудобно. И я перевёл беседу в другое русло, заговорив о машине. Эту тему Семён Ефремович поддержал с удовольствием, живописуя мне все прелести езды на ЗИСе. А Костя тем временем, обнаружив на полках гаража ключи, нырнул под капот. Что-то весело насвистывая, он выкручивал свечи, подтягивал какие-то хомуты на трубках и шлангах.
  – Ну, вам тут работы надолго хватит! – произнёс я. – Пора мне домой, Ленка там одна с котом осталась, боится его! Надо возвращаться, а то, чего доброго...
  – Удачи! – сказал мне дедок.
  – Всего доброго! – ответил я. – Костя, а ты заходи к нам на обед, как закончишь!

  Метель маленько улеглась, и идти было уже намного приятнее. Под белым покрывалом снега город смотрелся как-то сказочно, уютно. В окнах кое-где тускло светились старинные абажуры, виднелась бездонная глубина огромных комнат. Откуда-то приятно пахнуло свежим хлебом. В звенящей морозной тишине ни одна веточка не смела шелохнуться. Торжественно и гордо раскинув свои заснеженные ветви, вдоль улицы стояли шеренгой дубы-великаны. Осматривая этот строй, словно командующий парадом, я шагал вниз, к своему дому.
  «– Интересно, – думал я, – что же скрывает этот дедок? И почему я должен что-то не понять? К нашему горкому он явно относится неуважительно. Но в чём же дело? Местные коммунисты удержали город в своих руках, «красный» Угрюмовск не опускает знамён социализма и не собирается сдаваться буржуазным властям страны. Уже хотя бы за это наше руководство надо уважать... Эх, наверное, у старика просто сенильная деменция, а проще говоря, старческий маразм. Он типа самый умный, самый опытный, а молодые – все сплошь дураки... Знаем, проходили такое. Ещё в Саратове, в райкоме, был у нас похожий дедок. Рассказывал сказки про свои геройства, как он сбивал американские самолёты в небе над Москвой в 60-е годы... Всех остальных считал салагами, глупыми, неопытными дурачками. Это уже не лечится...».
  Миновав за размышлениями заснеженную улицу, захожу в свой подъезд. Внутри светло, как-то спокойно и тихо. Открываю со скрежетом ключа входную дверь. В квартире по обыкновению царит лёгкий полумрак, тишина. Лены не видно. Но её сапожки на тонких острых каблучках аккуратно стоят на коврике у двери. Тихонько разувшись, я прохожу в комнату. Опять-таки всё тихо, никого не видать. Но тут, повернув голову в сторону Ленкиной кровати, вижу изящную фигурку своей подруги. Девушка лежала на боку, отвернувшись к стене. Тихо нашёптывая какую-то песенку, она едва заметно шевелила рукой, что-то там делая.
  – Лена, что с тобой?! – произнёс я удивлённо.
  Резко повернувшись, девушка подняла указательный палец и поднесла его к губам:
  – Тихо! А то разбудишь!
  Приглядевшись, я заметил на постели у Лены своего Люцифера. Котяра, растянувшись чуть ли не во всю кровать, сладко дремал, позволяя девушке нежно поглаживать своё пушистое брюшко. «Спи, моя радость, усни!» – ласково напевала Лена. Но тут идиллия нарушилась. Увидев хозяина, кот молниеносно подскочил, перепрыгнул девушку и подбежал ко мне, приветственно мурлыкнув. Потрепав его по пушистой холке, я стал раздеваться.
  – Ну вот, мы и подружились! – произнесла Лена.
  – А ты говорила – съест! Он же добрый у меня! – ответил я.
  – Для кого добрый, а к кому иначе! – улыбнувшись, сказала девушка.
  – Конечно! Плохих людей он не переваривает!

  Всё было готово к обеду. С минуты на минуту должен был подойти Костя. Звеня ложками, расставляя тарелки, Лена весело возилась на кухне, что-то напевая. Я отдыхал в комнате, листая свежую «Правду», как вдруг раздался телефонный звонок.
  – Алло, Дима, это Ирина. Тебе надо срочно подойти на Тихую, 15. Кажется, случилось то, чего ты опасался...
  – Алло, Ира, что случилось-то? Я ничего не понимаю!
  – Бабки говорят, какой-то знак свыше... Я звонила Ольге, та рассказала мне про загоревшийся кабель на стене дома. Копоть от горящей резины оставила на доме громадный чёрный крест... Бабки уже молятся. Говорят, и поп там... Короче, сами сейчас всё увидим. Собирайся, жду на перекрёстке.
  Одевшись, я велел Лене сидеть тихо, дверь никому, кроме Кости, не открывать. Что-то страшное вновь начиналось в нашем городе. И чуяло моё сердце, к проделкам нечистой силы тут подмешивался и ещё чей-то злой умысел...

  Мрачная серая двухэтажка, стоящая к улице торцом, была буквально окружена бабками в стандартных конусообразных пальто. То и дело падая на колени, старухи что-то визгливо причитали, молились навзрыд. Но средь старушечьих голосов выделялся громкий, уверенный бас. Точно, это был поп. Уже ближе мы с Ириной заметили на стене дома чёрный кривобокий крест, уходящий основанием в провисший старый кабель. Дымок ещё курился над обугленной изоляцией, но на него уже внимания не обращали. Народ смотрел на другой дым – из кадила батюшки. В воздухе душно пахло чем-то церковным, ладаном или ещё чем-то. Толстый, упитанный поп, бубня что-то про господа, размахивал своей игрушкой, окуривая богомольных бабок кадильным дымом. Никаких представителей власти вокруг не наблюдалось, и миссию по наведению порядка пришлось возглавить мне.
  – Товарищи! – громко воскликнул я, перебивая попа. – Что случилось?
  – Тише, тише! – зашипели старухи. – Чудо произошло!
  – Какое чудо? – не унимался я. – Что вы тут делаете? А ну расходитесь по домам! Сейчас на место аварии придёт электрик и устранит неисправность...
  – Сгинь, сгинь, антихрист! – нагло забасил поп, топая ногами и глядя своими злющими свиными глазёнками на нас с Ириной.
  Толпа старух воинственно направилась к нам. Бабки подняли свои клюшки, что-то злобно заверещали; под предводительством попа они были готовы на всё, что угодно. Я просто не ожидал такой агрессивной реакции. Слегка опешив, делаю несколько шагов назад, но тут же останавливаюсь, вспоминая, прежде всего, о своём партийном долге.
  – Именем Советской власти призываю вас разойтись! Никакого чуда нет. Поймите, люди, этот бородатый поросёнок просто дурит вам головы! – выкрикиваю я.
  – Вера в душе! – вторила мне Ирина. – Если бог существует, то ему противно видеть то, что здесь творится! Вы просто идолопоклонники средневековые!
  Но злая толпа бабок нас не слышала. Самые агрессивные старухи, размахивая клюшками, медленно шли к нам, призывая остальных к расправе над большевиками-безбожниками. Услышав про расправу и убийство, некоторые участники сего митинга разбежались, кто куда. Но основная же часть верующих старух, около сотни человек, продолжала под оскорбления и ругательства оттеснять нас всё дальше и дальше от «чудесного» дома. Но тут где-то сзади внезапно раздался рёв мотора. Гудение мощного двигателя сопровождалось громкими хлопками. Рёв нарастал. Не успел я ничего понять, как со стороны улицы Революционной на Тихую вывернул ЗИС-110. Огромный адский крокодил чёрного цвета, поднимая за собой столб дыма и копоти, с грозным гулом устремился прямо на старух.
  – Ах вы подхристосники и подсусецники! – орал из-за руля Константин. – Всех вас раскатаю сейчас как клопов! И бога вашего пейсатого тоже с его богоуродицей!
  Но верующие уже не слышали столь пламенных слов. Разбегаясь в диком ужасе, бабки визжали как резаные на весь город. А первым удрал поп, нырнув как крыса в первый попавшийся подъезд и потеряв своё кадило. ЗИС, так никого и не задавив, но расплющив то самое кадило, с пробуксовкой развернулся на площадке перед домом, где только что был православный митинг, и с чиханием глушителя заглох. Бабок вокруг уже не было.
  – Ну что, вовремя мы? – сказал Костя, вылезая из машины.
  Лена сидела рядом, не скрывая своего бурного восторга по поводу разгона толпы богомольных бабок.
  – Конечно, вовремя! Ещё немного бы, и бабки распяли бы нас с Ириной, как своего любимого Иисуса!
  – А чего они вдруг взбесились-то? – вопрошала Лена.
  – Я сам ужасно удивлён! – ответил я. – Откуда вся эта массовка, ума не приложу. Такой тихий городок был, и нате...
  – Мне кажется, – сказал Костя, – это не местные. Я, хоть и нахожусь тут всего второй день, местных жителей запомнил хорошо. Они отличаются скромностью, незаметностью, тихим поведением что ли... А это просто базарные торговки какие-то.
  – Ты прав. Этих злых религиозных морд я не видел ни на вчерашнем концерте, ни на других массовых мероприятиях. Либо эти бабки нагрянули сюда извне, либо они хорошо прячутся, живут в своих затхлых норах и ждут своего часа, чтобы выползти и сделать гадость.
  Внезапно раздался треск мотоциклетного мотора. Вдали показался «Урал» нашего участкового. В люльке уже сидел электрик. Милицейский мотоцикл затормозил возле злополучного дома, и Алексей Владимирович, разложив небольшую лесенку, полез к кабелю. Поздоровавшись с ним, я спросил, что же могло произойти?
  – Да всё, что угодно, – ответил электрик. – Сеть не выдержала, и провод перегорел. Или короткое замыкание. Этот кабель как раз питает данный дом.
  – Но ведь он какой толстый, кабель-то! – удивился Костя. – Да и дом маленький. Какие там потребители могут быть, кроме лампочек и утюгов?
  – Кабель, скорее всего, был повреждён... – сказал Алексей Владимирович, вглядываясь в обугленные остатки провода. – Тут всё сгорело, но следы повреждения различить можно. Что-то упало на него, может, сосулька. Или кто-то порезал кабель нарочно...
  – А как же крест получился на стене? – спросила Лена.
  – Вот этого сказать не могу... – ответил электрик. – Едкий дым оставляет следы, и как-то вот так отпечаталось...
  Мы отошли в сторонку, чтобы не мешать монтёру делать кабель. А милиционер тем временем опрашивал жильцов злополучного дома. Как мы могли слышать издалека, все отвечали, что ничего не видели и не слышали. Свет внезапно просто погас. Кто раструбил о «чуде», тоже неизвестно... На том всё «расследование» и заглохло. Милиционер, дождавшись, пока электрик починит провод, забрался на стремянку и с помощью аэрозольного баллончика закрасил крест серой краской.
  – Ну что, ребята? – вопрошала Лена. – Пора уже обедать! Я ведь всё приготовила.
  – Что ж, поехали! – ответил я. – Костя, заводи своего крокодила!
  Мы с Ириной сели на заднее сиденье, Лена – вперёд. ЗИС, громко чихнув, завёлся сразу. Буксуя в рыхлом снегу, он надсадно ревел мотором, скрежетал чем-то металлическим и звенел, словно ведро с гвоздями. Но, надо заметить, шла машина очень плавно, будто плыла по воде. Костя затормозил прямо на перекрёстке Ленина и Революционной, высаживая Ирину. Девушка с нами распрощалась, и мы зарулили во двор моего дома. Уткнувшись массивной решёткой радиатора в сугроб, ЗИС недовольно фыркнул и заглох.
  – Что, – спросил я, – уже забрал его из гаража? Сколько дедок с тебя взял?
  – Да, поставлю его пока у себя во дворе, на съёмной квартире то есть, – ответил Костя. – А дед ничего не взял, ты представляешь! Говорит, ему денег уже не надо. Так что, всё пойдёт на реставрацию!
  – Ну надо же! – удивился я. – Какой щедрый старикан!

  Сытно пообедав щами, которые сварила Лена, мы немного поболтали на разные темы и отправились на улицу, где нас ждал ЗИС. Огромный чёрный ретромобиль резко выделялся на фоне снега, и некоторые мои соседи недоумённо глядели на него из своих окон.
  – Ну что, дорогой, – сказала Лена, – ты уже уезжаешь в свою Москву?
  – Да, наверное, дня через два, – ответил Костя. – Надо ещё машину свою починить.
  – Как же ты на двух машинах поедешь?! – усмехнулся я.
  – Пока думаю... Скорее всего, буду на жёсткой сцепке буксировать свой джип ЗИСом. А может быть, придётся ЗИС оставить и приехать за ним с эвакуатором...
  Забравшись в кабину, Костя завёл мотор и, медленно выехав со двора задом, устремился в сторону площади. Лена помахала ему ручкой, и мы пошли домой.
  «– Интересно, – думал я, – Лена приехала ко мне, и подруга она моя, но что-то всё равно у нас не так... Я возлагал на неё определённые надежды, думал, что у нас получится нечто большее, чем просто дружба. Но этот автоисторик со своим ЗИСом просто околдовал девушку! Он у неё уже «дорогой», и смотрит она на него с каким-то диким обожанием. Но самое странное, что отвечает на всё это моя душа – она не противится происходящему! Я ощущаю даже какую-то радость за Костю. Из коротких бесед с ним я понял, что этот парень всё свободное время с ключами в руках тратит на реставрацию старых машин, не вылезает из гаража. С любовью ему явно не везло. Но тут, в этом медвежьем углу, в глухомани, его пути пересекаются с девушкой из южного городка, и между молодыми людьми проскакивает искорка! А мне совершенно не хочется им мешать, напротив! Только почему же так происходит? Не потому ли, что сердце моё давно уже принадлежит рыженькой медсестрице Ирине?!».
  Тем временем, пока Лена возилась на моей кухне и что-то там стряпала на ужин, я продолжал свои размышления, лёжа на диване под уютным байковым одеялом. Рядом тихо фырчал Люцифер, уткнувшись своей наивной кошачьей мордочкой в мою руку. Чувствовалось его мерное прохладное дыхание. Слегка поглаживая и почёсывая пушистую шею кота, я достигал полного блаженства! За окошком медленно смеркалось, всё серее и мрачнее становился соседний дом, всё больше тьмы скапливалось под массивными сводами его крыши, под балконами. В квартире тоже становилось темнее. Приятно щекотало душу лёгкое чувство волнения, какой-то необъяснимой тревоги, смешанное с чувством безмятежности, свободы и лёгкости. Но тема любви и моих взаимоотношений с Леной постепенно отходила на второй план. Мрачноватый, тревожный зимний вечер настраивал меня на иной лад.
  «– В городе явно начинается что-то страшное... – думал я. – И крест на стене – только начало. Всё до ужаса похоже на спланированную провокацию того самого батюшки, жаждущего построить в городе церковь и тянуть с людей деньги себе на Лексус. И моя материалистическая душа стремится в это поверить. Но из глубин подсознания просачиваются иные мысли. Такое «чудо» с крестом от простого возгорания не произойдёт. Огонь оставил бы на стене лишь пятно, а дым, восходящий вверх, прочертил бы вертикальную полосу, постепенно сужающуюся. На деле же мы видели, помимо этого, ещё и горизонтальную полосу, которая и превратила банальный след возгорания в крест. Но эта полоска была также из копоти... Допустим, закоптить стену можно и факелом на длинной палке. Но тогда след не был бы таким ровным... Явно тут замешаны тёмные силы...».

Часть III

  Утро следующего дня началось с неожиданно резкого звонка телефона. Старый аппарат имел поразительное свойство – по интонации своего звонка предсказывать, с хорошей или же с плохой вестью звонят. Когда звонит Ирина, приглашая на прогулку, звук слышится радостный, мелодичный. Но если звонящий хочет сообщить плохую новость, интонация меняется. Звонок наполняется чем-то жутким, леденящим кровь и слышится так, будто источник его находится вовсе не внутри телефона, а где-то глубоко под землёй, в огненной Преисподней. Уж как я так научился различать звонки, загадка. Но и в этот раз предчувствие меня не подвело. Звонок был резким, каким-то холодным и вселяющим страх. Подняв тяжёлую карболитовую трубку с «рогов» аппарата, я услышал строгий голос Ивана Савельевича, партийного секретаря. Товарищ Кондратьев не сказал ничего определённого, но в его голосе было нечто страшное.
  – Дмитрий, ждём тебя на экстренном бюро, приходи как можно скорее, – тревожно пробасила трубка, словно обжигая ухо.
  На скорую руку позавтракав и оставив Лену досматривать сны, я бросаюсь на работу. На улице меня встретил ледяной, пронизывающий ветер. Погода снова испортилась, и город погружался в холодную пучину, в бездну вечного мрака и ужаса. Ветер с воем носился по пустынным улицам, раскачивал со страшным скрипом ветки деревьев, свистел в открытых форточках и трубах дымоходов на крышах. Неуютно и неприятно было находиться сегодня вне дома. Но работа есть работа...
  В помещении нашего партийного штаба, городского комитета КПРФ, было уже многолюдно. И все обсуждали только один вопрос. Войдя за порог, я не сразу понял, о чём речь. То и дело на устах присутствующих появлялось жуткое слово «убийство», от которого кровь стыла в жилах. В воздухе витал страх, подкрепляемый неведением. Очевидно, случилось что-то очень страшное.
  – Скажите, – спросил я товарищей, войдя в помещение, – что произошло?
  – Старого секретаря убили... – с досадой в голосе ответил пожилой коммунист. – Да ты его не знал, он в 50-е годы работал...
  – Семёна Ефремовича? – высказал я свою догадку, а по спине у меня уже побежали мелкие мурашки.
  – Да... – ответил трагическим голосом товарищ Кондратьев. – В своей квартире. Очень жестоко...
  – Мне надо срочно побывать там, всё посмотреть, – сказал я. – Может, смогу чем-то помочь следствию...
  – Сейчас подъедет участковый, с ним и езжайте, – ответил секретарь. – Там всё в нетронутом виде осталось.
  – Игнатьев, Высокова, срочно составьте заявление в прокуратуру... – суетился партийный секретарь, давая указания членам бюро. – Надо сообщить о случившемся в реском и в ЦК...
  «– Всё, началось... – подумал я. – Недолго идиллия длилась, коммунистов уже стали убивать. Теряют силу городские духи, или как их назвать... Или же старый секретарь наказан за дело? Он же тогда говорил мне какие-то глупости про наш современный горком, критиковал нынешнее руководство партийной организации города... Вот духи и разобрались с этим «левым» оппортунистом!».
  Но тут в мою голову пришла другая мысль, уже более приземлённая и банальная. Никакие духи и никакая мистика тут вообще могла быть не причём... Но закончить размышления мне не дали. В шумный кабинет, где я притулился с краю на стульчике, вбежал запыхавшийся участковый, на ходу поправляя свою серую ушанку с советской милицейской кокардой.
  – А вот и Алексей Иванович! – воскликнул Кондратьев. – Проходите, товарищ старший лейтенант!
  – Некогда, Иван Савельевич, – ответил милиционер. – Я только что из райцентра, с совещания, надо скорее ехать на место убийства... Заехал в горком, мне нужен кто-нибудь из руководства...
  – Вон Дмитрия бери, – сказал секретарь. – Он у нас теперь по идеологии, вполне уполномоченное лицо... И нас держите в курсе, что там и как...

  В мгновение ока очутившись в коляске милицейского «Урала», я натянул на себя жёсткий от мороза брезент, надел вместо шапки синий пластмассовый шлем. Алексей Иванович резко крутанул ногой кикстартер, и «Урал», заведясь с пол-оборота, негромко заклокотал. Оседлав его, милиционер выжал полный газ. Мгновенно в лицо подул жуткий ледяной ветер с мелкими колючими снежинками. От приличной скорости тут же начало сифонить во все щели, брезентовая покрывалка не спасала. Зажмурившись, я сделал недовольную физиономию и, держась одной рукой за поручень, прикрывался другой от ветра. А участковый нёсся как заправский байкер, даже не притормаживая на поворотах и очень умело используя юз. Мотоцикл летел по узеньким тропинкам, а люлька уже, где придётся...
  Наконец, этот ад из ветра и снега закончился. Зафырчав декомпрессором, «Урал» заглох возле того самого дома по 3-му Больничному тупику, где жил покойный Семён Ефремович. Только вчера мы были тут с Костей, и всё вроде бы было нормально...
  Похожий на снеговика, я медленно выбрался из узкой маленькой мотоциклетной коляски, и мы с участковым пошли к подъезду, где уже толпился народ. В морозном воздухе присутствовал какой-то сладковатый, немного мерзкий запах, словно в церкви. То ли ладан, то ли благовоние какое-то. Едва-едва уловив его, я стал невольно искать глазами вокруг попа. Но служителей культа поблизости не наблюдалось.
  – Ой, горе-то какое! – причитали старушки, то и дело всхлипывая.
  – Алексей Иванович, Алексей Иванович! – заговорил тут сосед убитого, такой же пенсионер, который и обнаружил труп. – Проходите скорее! Я там ничего не трогал, никого не пускал. Это просто кошмар какой-то, вы должны видеть...
  Ещё совсем недавно тут было всё тихо, аккуратно и спокойно. Но сегодня квартиру уже не узнать. В коридоре бросилась в глаза сломанная вешалка. Её словно грызли огромными зубами: волокна древесины полопались и торчали в разные стороны длинными колючками, металлические крючки погнуты. А шляпа, мирно висевшая вчера на этой самой вешалке, буквально втоптана в пол. Перешагнув её, мы аккуратно прошли в большую комнату. Там-то всё и происходило.
  Картина пред нами предстала действительно жуткая. Все стены были буквально заляпаны кровью, обои местами содраны чем-то острым. Следы крови имелись даже на потолке. А посреди комнаты, на обломках круглого полированного стола лежал труп. В первые мгновения я даже и не понял, что это такое. Нечто бесформенное, грязно-бурое, изорванное. И лишь кисть руки, торчавшая снизу, выдавала человека. А вокруг, на полу, поблёскивала в свете лампочки огромная лужа крови.
  – Ёшки-матрёшки... – выругался милиционер. – Сроду такого зверства не видел...
  – Ничего не понимаю... – прошептал я. – Как же его убили?
  – Пока точно не скажу, но похоже на то, что его кто-то с дикой звериной силой бил об стены. Ты погляди, Дмитрий, что это за борозды на обоях? Это ведь следы сломанных рёбер. Это как же сильно надо было удариться, чтобы сломать рёбра и их обломками пропороть в стене такие канавы?..
  – Чертовщина... – произнёс я. – Человек не мог такое натворить...
  – А вот это ещё спорно... Но экспертиза покажет, конечно. Вообще, были случаи похожие, когда голыми руками буквально выворачивали человека наизнанку. Мужчина, даже не очень крупный, но с сильными руками, вполне на такое способен. А уж верзила какой-нибудь и подавно... Так что, не надо на нечистую опять вину вешать!
  Оглядевшись ещё раз в комнате, я заметил кое-что примечательное. Вчера тут, в дальнем углу, я видел большой портрет лидера Союза Воинствующих Безбожников Емельяна Ярославского. Но сегодня его нет. На месте только рамка. Однако, приглядевшись, я увидел, что холст сожжён. По периметру рамки проходит оплавленная материя, а на полу под портретом валяется пепел.
  Тем временем Алексей Иванович занялся фотографированием места происшествия. Достав свой мощный цифровик, он то и дело щёлкал затвором, улавливая зорким глазом фотоаппарата каждую деталь. Затем понадобилось перевернуть тело, и участковый, надев резиновые перчатки, аккуратно потянул труп за обрывки одежды. Ткань с лёгким похрустыванием отрывалась от залитого кровью пола, тело поддавалось. И вот, нам открылась голова убитого... Кожа содрана, один глаз выдавлен, всё в запёкшейся крови...
  Как только милиционер убрал руку от трупа, изо рта покойного небольшим фонтанчиком брызнула кровь. Как такое могло произойти, что тому способствовало, я уже не понял. Мой завтрак резко подкатил к горлу, в глазах потемнело... Едва выбежав из квартиры, я изверг содержимое желудка на пол... Мерзкое чувство продолжалось ещё долго. Смотреть повторно на этот ужас я уже не стал... Ни о каких догадках, ни о каком расследовании речи уже не шло. Чувство отвращения быстро сменил какой-то непонятный, леденящий страх. Мне захотелось поскорее бежать отсюда, бежать подальше, домой. Сам не понимая, что со мной происходит, я еле дождался милиционера и, сказав ему, что ухожу, направился ледяными пустынными улицами к своему дому.
  В пути необъяснимый страх вдруг стал слабеть, мои чувства возвращались в норму. И шокированный, ошарашенный мозг снова заработал, вернувшись к мыслям об убийстве. Ещё раз прокрутив в голове все жуткие картинки только что увиденного места происшествия, я задумался:
  «– Сгоревший портрет говорит о многом... Он не сломан, как вешалка и стол в ходе борьбы или просто в порыве ярости убийцы, он именно сожжён. И сожжён основательно, аккуратно. Словно жгли целенаправленно, ровно, спичками или зажигалкой. А что это значит? Неприязнь, свирепую ненависть к тому, кто там изображён. Такая ненависть к Ярославскому может быть только... Только у попов! Но не поп же, в самом деле, убил товарища Молотилова... А хотя, чем чёрт не шутит. Тот поп, что вчера махал кадилом у сгоревшего кабеля, вполне подходит под описание убийцы. Крепкий, огромный, сильный... Стоп-стоп... Сгоревший кабель, сгоревший портрет, поп... Да пожалуй, тут есть связь!».
  Домой я уже не пошёл. Только что рождённые умозаключения было необходимо отнести в горком. Не глядя по сторонам и даже под ноги, я быстрым шагом направился к площади, мимо своего дома. Действовать надо как можно быстрее, по горячим следам. Уверенность в том, что убил старика именно поп, вселялась в меня всё прочнее.
  – Иван Савельевич! – крикнул я, прорвав суровую горкомовскую тишину. – Я понял, кто убийца!
  Встрепенувшись, секретарь аж подпрыгнул от неожиданности. Члены бюро, сидевшие за столом, как по команде обернулись в мою сторону.
  – Это поп, – продолжал я, – тот самый, что недавно приехал в наш город!
  – Ну вот, кто о чём, а Дмитрий о попах... – тяжело вздохнул кто-то в президиуме.
  – Да вы послушайте! – воскликнул я. – В квартире сожжен портрет известнейшего безбожника, политического деятеля Емельяна Ярославского! Это должно о чём-то говорить...
  Тут и я сам задумался. Кроме попа, действительно, убийцей мог быть кто угодно... Не один же этот поп такой люто православный.
  – Мотивов, мотивов недостаёт, – ответил мне Кондратьев. – Что, по-твоему, поп пошёл убивать его только за хранение такого безбожного портрета? Сомневаюсь...
  – Так надо поднять архивы и изучить, чем занимался покойный, – сказал кто-то из членов бюро. – Может, и впрямь Молотилов переходил дорогу религиозникам. Не зря же такой портрет держал специфический...
  – Но мы тут самодеятельностью заниматься не будем, – ответил секретарь. – Гадать бестолку, нужны факты. Подождём, что скажет участковый. И потом, товарищи, в помощь нашей милиции сегодня вечером в город прибудет очень опытный частный детектив... Чисто случайно познакомились с ним в Сыктывкаре, в рескоме.
  – Это ещё что за детектив, тем более частный? – собравшиеся возмущённо загалдели.
  – Тихо, тихо, товарищи. Это свой человек, – ответил Кондратьев. – Убеждённый коммунист. Правда, латыш – Петерс. Эрнест Петерс. Ну, вот приедет, увидите.

  Собрание продолжалось. Высказывались многочисленные версии произошедшего, разные мнения. Старые коммунисты вспоминали покойного секретаря и его деятельность. Но ничего особенного не прозвучало. Никакой яркой антицерковной деятельности покойный не вёл. Как и все, ни больше, ни меньше, вёл антирелигиозную пропаганду, читал лекции молодёжи. Сам по себе был скрытный, почти не имел друзей, мало с кем общался. Некоторые отмечали его тесные связи с республиканским и центральным партийным руководством...
  Наконец, в горком вернулся участковый. Распахнув дверь и зайдя с мороза в наш душный кабинет, Алексей Иванович, весь красный, взялся за доклад.
  – Ну, товарищи, не знаю даже, что сказать... – начал он. – Как всегда, никто ничего не видел и не слышал, хотя, по сути, удары об стену соседи должны были ощутить. Мотивов чётких тоже не прослеживается. Дедок дружелюбный, врагов не имел, ни с кем не конфликтовал... Поражает жестокость, с которой его убили. И ведь ничего не похищено. Значит, всё-таки, мотивом была неприязнь... Патологоанатом сейчас изучает труп. Но следов никаких мы не нашли. Нигде нет отпечатков, следов обуви, других намёков на убийцу...

  Пока в горкоме кипели жаркие дискуссии о том, кто же всё-таки мог убить беззащитного пенсионера, ветерана Компартии, на улице стало смеркаться. К площади Ленина подкатил жёлтый ЛиАЗ из Троицко-Печорска. В его пустом промёрзшем салоне был только один пассажир. В чёрной лётной кожанке, чёрных армейских брюках и берцах, он смотрелся весьма сурово. Легко спрыгнув на снег с задней площадки автобуса, детектив одним движением поправил свои круглые чёрные очки, огляделся вокруг. ЛиАЗ тем временем, закрыв скрипучие дверцы, тронулся в обратный путь. Дядя Миша за рулём, закурив новую папироску, включил первую передачу. И позвякивая шестерёнками, автобус медленно стал разворачиваться. Объехав большой сугроб посреди площади, он скрылся за каменными глыбами старых двухэтажек по улице Дружбы.
  Оставшийся один на огромной площади, пассажир поставил на снег свою большую спортивную сумку и достал мобильный телефон. Набрав номер городского комитета, он прижал аппарат к уху. Но динамик молчал. Телефон отказывался соединять абонента. И тогда детектив глянул на дисплей. Всё было просто – аппарат показывал полное отсутствие сигнала. Посылая в пустоту свои волны, он напрасно ждал отклика базовой станции. Сотовой связи в Угрюмовске нет...
  Удивлённо пожав плечами, латыш убрал телефон обратно в карман, взял сумку и быстрым шагом направился к административному зданию с красным флагом над крышей.
  «– Ну и город! – подумал он. – Как тут мрачно. Немудрено, что всякая чертовщина происходит...».
  Постучавшись в кабинет, где заседали коммунисты, молодой, высокий мужчина плотного телосложения вошёл внутрь.
  – Здравствуйте, товарищи! – сказал гость с лёгким прибалтийским акцентом. – Меня зовут Эрнест Петерс, частное детективное агентство «Марс», город Сыктывкар.
  Представившись, он пожал руки всем мужчинам – членам бюро и секретарям, затем прошёл к президиуму. Петерса быстро ввели в курс дела, рассказали все подробности убийства, показали фотографии.
  – Ну что ж, товарищи, – произнёс он, мельком глядя на снимки места преступления, – мне нужно побывать в той квартире, опросить свидетелей, очевидцев...
  – Боюсь, сегодня уже не получится, – сказал я. – За окном уже почти стемнело. Предлагаю начать расследование утром...
  – Да, кстати, товарищ Петерс, знакомьтесь, – произнёс Иван Савельевич. – Это наш секретарь по идеологии, Дмитрий Ефимов. Он и займётся расследованием непосредственно с вами, покажет вам город.
  – Замечательно! – ответил Эрнест. – Думаю, мы сработаемся!
  Тут в кабинет вошёл Алексей Иванович, снимая шапку и тяжело дыша:
  – Отказали, собаки... – запыхавшимся голосом произнёс он. – Я только что из райцентра, из прокуратуры. Никаких следователей, говорят, не будет. Убийство «какого-то старика» их не интересует! Вот собаки! Когда агитаторов буржуйских у нас тут прибили, сразу прислали человека. А тут вот так вот...
  – Ладно, садись, отдышись, – сказал Кондратьев. – К нам уже другой следователь приехал, из Сыктывкара. Уж он-то понадёжнее откормленных властью прокурорских работников.

  Ещё около получаса мы обсуждали в горкоме наше расследование, решали, с чего начнём завтра. Секретарь назначил ответственных за каждое действие и велел завтра ровно в пять всем собраться здесь снова. Штаб же, во главе с Кондратьевым, будет работать тут постоянно.
  А гостя из Сыктывкара решено было разместить в красном уголке. Быстро поужинав привезёнными с собой консервами, он принял душ и лёг спать на старинном диване под портретом Ленина.
  Я же вернулся домой. Мыслей почему-то не было никаких, перед глазами всё ещё стояла картина убийства, этот жуткий изуродованный труп. Не было и аппетита, хотя Лена приготовила ароматные котлеты с картофельным пюре. Немного перекусив через силу, я с тяжёлым свинцом усталости в голове отправился спать...
  Утром разбудил нас с Леной тот самый сыктывкарский гость. И хоть время было ещё только восемь часов, Петерс уже успел проснуться, позавтракать, раздобыть мой адрес и придти ко мне. Три раза позвонив в дверь, он терпеливо ждал, пока я встану и открою.
  – Здорово! – сказал я. – А как это ты в запертый подъезд попал?
  – Маленькая латышская хитрость! – ответил с акцентом Петерс, показывая мне булавку.
  – Чувствуется, с такими латышскими хитростями мы быстро найдём убийцу! – усмехнулся я. – Проходи, сейчас я позавтракаю, и пойдём...
  Петерс разделся-разулся и вошёл в комнату, поздоровавшись с Леной. Люцифер недоверчиво поглядел на гостя из-под кровати, но всё же вышел к нему, подняв свой дымчатый хвост трубой. Потрепав его за мощный загривок, Эрнест уселся на край дивана. Кот сел на пол напротив него и не сводил с гостя глаз.
  Пока Люцифер с Петерсом играли в передачу «Кто кого переглядит», я быстро съел тарелку овсяной каши на молоке с клубничным вареньем, закусил всё это батоном с маслом и сыром, запил чаем и стал собираться.
  – Лена, ты пока оставайся дома, – сказал я. – Возможно, вечерком мы с тобой погуляем.
  – Ну вот! – возмутилась девушка. – Опять дома... Я для чего сюда приехала? Чтобы дома торчать? Пойду я, пожалуй, одна, раз ты так сильно занят...
  – Я тебе не рекомендую бродить по городу одной... – сказал я. – Мало ли что, сама же знаешь...
  – Ничего, не съедят меня твои призраки! – ответила она шутливо. – Подавятся!

  Собравшись, мы все трое вышли из подъезда, дома остался только кот. Растянувшись во весь свой гигантский рост, он развалился на полу под батареей, и даже не вышел нас провожать.
  Лена рассталась с нами почти сразу, её путь лежал в сторону площади. Девушка хотела побродить в районе улицы Дружбы и переулка Красной Гвардии. Мы же с Петерсом пошли вверх по улице Ленина, к тому самому 3-му Больничному тупику. Ключи от квартиры Молотилова были у меня с собой.
  А погодка на улице сегодня стояла просто как под заказ! Практически безветренно, тихо. И морозец немного умерил свой пыл, градусник утром показывал всего –8. Но солнца, естественно, не было. Тёмно-серые снеговые тучи грозно нависали над домами, тщательно фильтруя солнечный свет. Этот монолитный небесный свинец был настолько плотным и однотонным, что нигде в пределах видимости не было ни малейшего просветления, проблеска от солнца. Сплошная суровая серость... Такая местная особенность здорово давила на психику, особенно это ощущали люди приезжие, незнакомые с угрюмовским климатом.
  – Наверное, снег сейчас пойдёт... – как-то подавленно произнёс Эрнест.
  – Да нет, вряд ли, – ответил я. – Здесь всегда такие тучи висят. Город находится в низине, в этакой чаше, окружённой возвышенностями и лесами. Тут постоянно низкая облачность, отсюда и вечный полумрак...
  – И как вы тут живёте?.. – удивился латыш. – Летом поди вообще от болот смрад стоит дикий.
  – Да нет, воздух у нас всегда свежий, лесной. Но дело даже не в этом. Ты посмотри, какая вокруг тишина, какая размеренность! Нет суеты, спешки. Люди хорошие... Не все, конечно, – тут я подумал, прежде всего, про тех религиозных бабок. – Ну, а в целом, городок душевный!
  – Не знаю, у меня противоречивые чувства. Атмосфера старины, хорошие люди и спокойствие с одной стороны, и какая-то внутренняя подсознательная жуть с другой. Может, это всё из-за убийства, предрассудки... Хотя и без того, в воздухе витает что-то страшное... Один я бы тут ночью ходить не стал...
  – И это говорит бывший оперативник, державший в страхе весь преступный мир Сыктывкара в 90-е годы? – усмехнулся я.
  – Так то бандиты... – после продолжительной паузы сказал Петерс. – А про ваших привидений я наслышан. Меня Кондратьев предупреждал, что криминалом наше дело явно не ограничится... Ещё к тому же сон сегодня видел неприятный...
  – Что за сон?
  – Да ну, ерунда... Детские страхи... Ты лучше расскажи, что там за поп подозревается? Откуда он вообще приехал и чего хочет?
  За разговором о попе мы незаметно миновали улицу Ленина, мрачные дворики по проспекту Мира и попали в 3-й Больничный тупик. Сегодня тут всё по-старому. Тишина, безмолвие, безлюдье. Однако, нужный нам подъезд приоткрыт, несмотря на внушительный засов и импровизированный «домофон». Внутри тускло светит 25-ваттная лампа, едва-едва освещая немаленькое помещение с лестницей на второй этаж. Войдя за дверь, мы увидели несколько бумажек с печатями на квартире №1. Печати целы, всё в порядке. Но заходить вовнутрь было всё равно жутковато. Свежи ещё в памяти сцены вчерашнего кошмара.
  Вставив ключ в замочную скважину, я открываю дверь. Педантичный Петерс тут же надел поверх своих ботинок бахилы, натянул на руки белые резиновые перчатки и велел мне сделать то же самое. Включив в комнатах свет, мы огляделись. Со вчерашнего дня тут ничего не изменилось, только лишь трупа не было. В крови все стены, полы и даже потолки. Всюду обломки мебели, а в углу большой комнаты – сгоревший портрет Ярославского.
  Не говоря ни слова, Эрнест тщательнейшим образом осмотрел каждую мелочь и всё в целом, сфотографировал себе наиболее важные, представляющие интерес участки стен и пола, лужу крови, обломки. Затем, осмотрев комнату, где произошло убийство, мы прошли в другую комнату. Вчера я там не был, а зря. В спальне Молотилова был полнейший разгром. Мебель перевёрнута, одежда выворочена из шкафов. Вместе с кипой старых, пожелтевших бумаг на полу валялись и деньги – они убийце оказались не нужны.
  – Тут что-то искали... – сказал Эрнест. – И если не деньги, то что? Документы? Какие могли быть важные документы у этого старика, работавшего в горкоме в далёких 50-х годах?
  – Даже ума не приложу, что тут могло быть... Скромный дедок, он явно ничего не прятал. Пустил нас позавчера с Костей запросто...
  – Так-так, стоп! Что за Костя?
  – Да это паренёк один из Москвы, за старой машиной приехал. Товарищ Молотилов имел ЗИС-110, и Костя купил этот раритет у Семёна Ефремовича... Вернее даже, дедок просто подарил ему машину...
  – Вот это уже интересно! – оживился Петерс. – Москвич, охотник за раритетами. И вполне возможно, что у деда было и ещё что-то, помимо ЗИСа, что заинтересовало нашего Костю...
  – Да я ведь с ним тут позавчера был! Костя вне подозрений, его только машина интересовала, зачем ему убивать хозяина? А хотя... – тут и в моей голове закрались сомнения.
  «– Как-то странно он позавчера сказал мне про то, что дедок не взял денег за ЗИС... – подумал я. – И потом, сходится и другой момент – зверская сила... Вон как Дмитриев закинул тяжеленный аккумулятор в машину одной рукой, да и тугой захрясший руль крутил играючи. А по виду и не скажешь, что он сильный как трактор... Вполне может быть, что после моего ухода домой они с Молотиловым поссорились, и Костя убил старика...».
  Озвучив свои мысли, я заметил, как Петерс слегка улыбнулся, краем рта.
  – Ну, сомнений почти не остаётся! – сказал он. – Ты пошёл домой, а Костя со стариком поругались. Видимо, дедок пораскинул мозгами, и решил поднять цену за свой раритет. Таких денег у московского гостя не оказалось, и в ход пошли кулаки. В квартире же этот твой Костя искал документы на машину и ключи, допрашивая деда таким зверским способом, лупя его об стены и подручными предметами...
  – Как всё банально... – ответил я. – Но всё равно не верится что-то. По виду Костя вполне положительный, порядочный парень. Сроду бы не подумал я, что он так легко может пойти на убийство...
  – По виду и Чикатило был цыплёнком! – пошутил Эрнест. – Закрывай квартиру, пошли искать этого Костю...
  – Если он и впрямь виноват, то искать его уже бесполезно, – сказал я. – Уехал уж поди.
  – Да вот как раз нет. Следов и доказательств нет, чего ему бояться? А, зная про ваши местные особенности, он наверняка подгонит всё дело «под призраков». Не зря же он портрет сжёг.
  – Зверство... – тихо произнёс я, закрывая дверь квартиры Молотилова на ключ.
  Обзвонив всех соседей в этом и во втором подъезде, мы так ничего нового и не услышали – местные жители молчали, как партизаны: ничего не видели, ничего не слышали. Обойдя дом вокруг, мы с Петерсом направились в сторону площади.

  – Ну, ты крут, чувак! – сказала Лена, забираясь на задний диван ЗИСа. – На лимузине теперь будешь рассекать!
  – Да, лимузин как у Сталина! – ответил Костя, ковыряясь в разобранной доске приборов.
  Отвёрткой он подтягивал клеммы и крепления проводов, проверял работу приборов, менял лампочки в пульте. Набрызгав из баллончика какую-то аэрозоль на все хромированные поверхности в салоне, Дмитриев принялся натирать их мягкой тряпочкой. Лена же сидела сзади, закинув ногу на ногу и представляя себя некоей важной персоной.
  – Эй, водитель! В Большой театр, пожалуйста! – шутила она.
  – Слушаюсь, госпожа Писакина! – улыбаясь, отвечал Костя, покручивая одной рукой руль.
  – А что, – сказал тут он, – поехали со мной! Буду тебя катать на этом чуде!
  Лена, опустив глазки, промямлила что-то типа «Я подумаю», ковыряя носком сапога вспученную складку на коврике в салоне ЗИСа.
  – Думай быстрее! Скоро мне уже уезжать! Вот починю обе машины – и поеду!

  Тем временем мы с Петерсом, миновав улицу Ленина, вышли на площадь. Прошли нарочито возле домов, чтобы было видать дворы. ЗИС и Сузуки были на месте, а в самом ретромобиле виднелся и его новый хозяин. Прятаться Костя действительно даже не думал.
  – Ну вот и отлично! – сказал Эрнест. – Парочку убойных улик – и мы его берём, без шума и пыли!
  – Давай-ка в горком зайдём, узнаем, какие новости есть, – предложил я. – Наверняка уже звонили из морга. Ефим Леонидович, патологоанатом, к сегодняшнему утру уже обещал заключение написать...
  И мы, миновав пустынную площадь, прошли узкими тропинками к зданию горисполкома. В коридорах стоял тревожный полумрак, откуда-то из глубины кабинетов слышалась напряжённая стрекотня печатных машинок. Поднявшись на второй этаж, мы зашли в кабинет горкома, в партийный, а ныне – и чрезвычайный штаб местных коммунистов. Кондратьев сидел там один, внимательно читая какие-то пожелтевшие старые бумаги.
  – Добрый день! – сказал я. – Иван Савельевич, мы были с Петерсом в квартире покойного, всё ещё раз осмотрели. И у нас появились кое-какие догадки...
  – Я бы сказал, у нас появился подозреваемый, – произнёс Эрнест. – Кандидат на ношаут!
  – О, вот это уже хорошо! – отозвался секретарь. – Что такое ношаут?
  – Расстрел! – усмехнувшись, сказал я. – Я тут с Петерсом теперь латышский изучать начал!
  – Понятно! – ответил Кондратьев. – А кто же у нас подозреваемый?
  – Гость города, некий Костя Дмитриев, приехавший сюда покупать у Молотилова машину, – сказал Петерс. – Он видел Семёна Ефремовича последний раз, и я подозреваю, что именно он убил старика, всё сходится...
  – Так-так, – заинтересованно проговорил Иван Савельевич, – во сколько он его видел, как вы говорите?
  – Часов эдак в пять, – ответил я. – Незадолго до инцидента с кабелем на стене.
  – Нет, друзья, не туда вы загнули... – вздохнув, сказал Кондратьев. – Смерть наступила примерно в полночь. Ефим Леонидович только что звонил из морга, время смерти он установил точно...
  – Так... – удивился Петерс. – Но следствию неизвестно, где Дмитриев был в полночь.
  – Он по ночам тут боится ходить, тем более, один, – сказал я. – Ты себя вспомни, что ты сказал про наши жуткие улицы!
  Однако, страхи к делу не пришьёшь, и мы пошли к квартирной хозяйке Дмитриева, к той самой бабуське, которая сдаёт ему комнату в своей громадной квартире. Дом этот рядом с горисполкомом, Ленина, 3. Подъезд третий, семнадцатая квартира, на первом этаже. Позвонив, мы с Эрнестом так и не дождались ответа. В просторном подъезде с мраморными полами было тихо, площадка весьма неплохо освещалась люминесцентной лампой. Кстати, впервые вижу в Угрюмовске лампу дневного света. Везде и всюду тут установлены обычные «лампочки Ильича», с нитями накаливания. Откуда в этом подъезде такое «чудо», я так и не понял.
  Толкнув дверь, Петерс почувствовал, что она не заперта. Высокая дубовая дверь с какими-то причудливыми резными накладками с тихим скрипом открылась вовнутрь.
  – Может, он и бабку убил? – прошептал я.
  – Ага-ага, и нас сейчас закромсает! Каушанас сделает! – пошутил Петерс.
  Но бабка была жива и здорова. Просто дверь она никогда не запирает. Говорит, что никого не боится. Преступности нет, и возиться со старыми тугими замками старушка не хочет.
  – Ещё найдётся на неё Раскольников! – отпустил «чёрную» шуточку Петерс.
  – Тихо! – сквозь смех прошипел я. – Услышит ещё!
  Допрос бабки окончательно прояснил картину невиновности Константина. Автолюбитель крепко спал в момент убийства, и ни о каких походах на другой конец города не помышлял. У бабки бессонница, и ночи напролёт она вяжет носочки, сидя на большой тахте в коридоре перед светильником. Мимо неё незамеченным никто не пройдёт...
  – Кто же тогда убил Молотилова? – задал я вопрос Эрнесту, выходя из подъезда.
  – Остаётся лишь второй вариант, – задумчиво ответил Петерс. – И главный подозреваемый у нас теперь...
  Тут сыщик замолчал, поправляя очки и глядя куда-то вдаль. Я сразу не понял, что он там увидел, но посмотрев в ту же сторону, немного ужаснулся. На площади виднелась какая-то толпа. День сегодня не магазинный, и праздника никакого нет. Толпе взяться неоткуда. Ближе мы разглядели на площади около сотни бабушек с иконами и хоругвями. Старые православные клюшки что-то визгливо выкрикивали, поднимая корявыми ручонками свои крашенные доски к окнам горисполкома.
  – Те самые, что и вчера... – прошептал я.
  – Это они у того дома с обгоревшим кабелем митинговали? – спросил Петерс.
  – Да, – ответил я.
  Но сегодня тот дом бабкам был уже не нужен. Они хотели чего-то другого. Как поняли мы с Петерсом, православные старухи требовали восстановления каких-то трёх церквей.
  – Уже три! Во, дают! – усмехнулся я.
  – Одну не успели найти в лесу, уже ещё две придумали! – сказал Эрнест.
  – Где три, там и тридцать три, – недовольно произнёс я. – Шиш им!
  С трудом пробившись сквозь злую старушечью толпу к дверям, мы поднялись в кабинет горкома. Иван Савельевич, сидевший там, сохранял невозмутимый вид, продолжая читать мелкий машинописный текст на старых листах бумаги. Бабки ему явно были до лампочки. И хоть запах ладана каким-то образом уже проник и сюда, секретарь был спокоен, как стадо бегемотов.
  – Вот, они и убили Молотилова! – зло произнёс я. – Нет, не бабки, конечно. Поп убил, я же сразу сказал.
  – Ну да, кадилом! – пошутил Петерс, и после небольшой паузы добавил: – И действительно, некому больше...
  – Ребят, а если вам шугануть того самого попа, взять его за одно место? – спросил секретарь.
  – Не надо, – ответил Петерс, – спугнём. На него вообще ничего нет, только догадки... Будем копать дальше. Запутанное дело, никаких следов...

  До пяти часов мы втроём сидели в горкоме, пили чай с пряниками, делились друг с другом предположениями и версиями. Но зацепиться было не за что, и факты упрямо подталкивали нас троих к мысли, что убийца был не человек... Никто из нас не высказал это открыто, но о нечистой подумали все. То же самое было и на бюро. Версии наших товарищей-коммунистов рассыпались одна за другой. Даже матёрый оперативник Петерс был в недоумении.
  – В моей практике такого не было, чтобы совсем не осталось следов, – говорил он. – Любой убийца не идеален, и должна быть хотя бы одна какая-то мелочь, на которой бы он прокололся. След, отпечаток, волос, да хотя бы почерк характерный... Но тут – ничего! И описание тела из морга не принесло ничего нового: инородных тел или следов чужой крови не найдено...
  – Так и останется дело нераскрытым, а наш товарищ неотомщённым... – устало произнёс Кондратьев.
  Сидеть дальше было бессмысленно, собрание решили закрыть. Эрнест снова остался ночевать в красном уголке, к спартанским условиям ему не привыкать. Я же отправился домой. Бабки к тому времени давно разошлись, так и не добившись от Советской власти разрешения на строительство церквей.
  «– Странно, – думал я, неспешно шагая к дому, – чего хотели эти старые калоши? Почему именно сейчас, почему именно три церкви? И где они их задумали строить? Ну, с одной понятно – возрождение «поруганной святыни», это нынче стало модно. Восстанавливают церкви из бывших овощехранилищ, детских садов, магазинов. А тут вообще хозяина нет, выгонять некого. Бери – да восстанавливай! Тут разрешения даже не нужно. Но вот где ещё две? Наверное, всё-таки, не на пустом месте. Значит, до революции были они тут...».
  Вернувшись домой, я обнаружил, что Лены до сих пор нет. Заскучавший в одиночестве Люцифер с несмолкаемым мурлыканьем бросился ко мне, стал тереться об ноги, торопливо перебирать лапками, намекая на то, что ему пора ужинать.
  – Сейчас, сейчас, хвостатый, и до тебя очередь дойдёт, – сказал я, разуваясь и хватая телефонную трубку.
  – Алло, Ира, привет! Слушай, к тебе, как к краеведу, вопрос один есть: сколько церквей было у нас в городе до революции?
  – Одна, – послышалось в трубке, – а зачем тебе?
  – Нет, дорогая, всё же не одна... Потрудись вспомнить, наверняка были ещё. Может, не в самом городе...
  – Ну, часовенка была на кладбище. И такая же часовенка недалеко от современной больницы, где-то в парке, я точно не знаю.
  – Вот! Я так и знал, что три! Спасибо!
  – Но что это тебе даёт? Ты же ведь дело Молотилова расследуешь?
  – Оно самое. Что даёт – пока сам не знаю. Но чую, разгадка где-то близко... С церквями связано... Кстати, Ирина, ты не знаешь ли часом, покойный Молотилов занимался антирелигиозной деятельностью?
  – Дим, я за эти два дня всевозможные материалы искала, проверяла, опросила людей, знавших покойного... Нет ничего. Особенно по части церкви – пусто. Ни раньше, ни сейчас с религией Семён Ефремович не пересекался.
  – Ой, как всё странно... За что же они его грохнули тогда?
  – Я уверена, мы не знаем чего-то важного... Чего-то, чем занимался покойный секретарь ещё в бытность своего секретарства... Просто так Сталин лимузины не дарил, к себе в Кремль раз в месяц не вызывал...
  – Но кто нам даст такую информацию? Архивы – в Москве, сама знаешь, у какой власти в руках...
  – Архивов вообще нет, как я понимаю. Могло быть что-то только у самого Молотилова, в документах. Иначе секреты Семёна Ефремовича разгадали бы ещё давно, и мы бы хоть что-то о них знали...
  – Ладно, Ирина, если что-нибудь узнаешь – звони. Дело серьёзное, нельзя просто так опустить руки и ждать, что будет дальше. Чувствую я, неспроста всё это...
  – Да, ты уже давно чувствуешь нечто страшное. И, видимо, не ошибаешься. Ладно, пока! Спокойной ночи!

  Костя и Лена возились с машиной до самых сумерек. Под задорное щебетание девушки Дмитриев перебрал всю электронику, смазал все узлы и агрегаты, прошприцевал подвеску, долил масла в двигатель, почистил воздушный фильтр и свечи. ЗИС сразу помолодел лет на двадцать! Заведя его напоследок, парень насладился более-менее ровной работой мотора. Почти не сбиваясь и не чихая, движок грозно гудел, готовый к дальней дороге.
  – Ну вот, – сказал Костя, – теперь Сузуки отремонтировать, и можно ехать! Кстати, ты рулить умеешь?
  – Что ты?! – усмехнулась девушка. – Мне ещё только семнадцать лет!
  – Ничего, научишься! А с машинами надо что-то решать...
  – Ты погрузи свой Сузуки в багажник этому крокодилу! – шутила Лена.
  – Зря ты смеёшься, – обиженно сказал Дмитриев. – Сузуки хоть и маленький, но настоящий внедорожник. По конструкции он аналогичен классическим джипам, таким, как ГАЗ-67 или Виллис...
  – Ты думаешь, я что-то в этом понимаю?! – усмехнулась девушка.
  Ещё немного рассказав ей о достоинствах своего японского монстра, Костя спохватился – надо было расходиться по домам, на улице уже ночь. Лену, конечно, следовало бы проводить, однако парень не хотел идти обратно по жутким ночным улицам в одиночку. С наступлением темноты в нём словно просыпался какой-то давно забытый детский страх. Откуда он взялся, не знал даже сам Костя.
  «– Я мужик или кто?» – подумал Дмитриев и решился всё же проводить Лену.
  Под суетливые и весёлые разговоры девушки о грядущей совместной поездке в Москву, он довёл подругу до моего подъезда. Напоследок влюблённые даже поцеловались.
  «– Ах, как это чудесно! – подумал Дмитриев. – Нет ничего лучше взаимных чувств!».
  Но после того, как дверь подъезда захлопнулась за Леной с той стороны, и Костя остался посреди мрачного тёмного двора, радостные мысли куда-то улетучились. Назад предстояло идти уже одному, по жуткому безлюдью ночного города. Неуверенно пройдя за дом, он остановился. Вокруг было довольно светло – снег отражал фонарный свет, и очертания всех предметов были хорошо видны. Однако, страх не давал покоя. Откуда-то из глубокого подсознания веяло холодом, некоей дикой первобытной жутью. Нечто подобное Костя испытывал, будучи ещё годовалым малышом, когда мама уходила в другую комнату и гасила свет. Но тот страх давным-давно забыт, он наивен и беспочвенен! Однако, такой же точно страх возник снова, здесь и сейчас.
  Прислушиваясь и постоянно озираясь, Дмитриев пробирался сугробами вдоль домов к своему жилищу. За каждым углом, под каждым кустом подсознательно он ожидал увидеть что-то страшное. Что именно, Костя не понимал. Было просто страшно и всё. Темнота пугала. Но вокруг стояла гробовая тишина, улицы были пустынны и спокойны. Даже ветра совсем не наблюдалось, и все деревья стояли недвижимо, словно окаменевшие. Замершие ветки, замершие тени. Всё словно нарисованное вокруг.
  Немного успокоившись, Костя уже подходил к своему подъезду. И тут во дворе, возле своего ЗИСа, его глаз уловил какое-то движение. Кто-то большой и чёрный тёрся около машины, заглядывая в окна. Открыв от ужаса рот, Дмитриев не смог произнести ни звука. Найдя в себе силы прошмыгнуть в подъезд, он молнией влетел в квартиру, испугав вяжущую бабушку.
  – Милок, ты чего-то припозднился! – сказала квартирная хозяйка. – Итак вон милиция тобой интересовалась, где ты был и что делал...
  Промолчав и бросив на бабку испуганный взгляд, Костя заперся на щеколду в своей комнате и лёг спать. Непонятный внутренний страх не позволил ему даже выглянуть в окно и посмотреть, кто же там бродит возле ЗИСа.
  А вот детектив Петерс темноты не боялся никогда. И в эту ночь ему чего-то не спалось. Под мерное тиканье будильника он размышлял о деле, пытаясь понять, кому была выгодна смерть Молотилова. Привстав с дивана, Эрнест подошёл к окошку, облокотился на подоконник, глядя безразличным взглядом во тьму жуткого двора.
  – Не просто так его убили, не за антипоповскую пропаганду и не за портрет Ярославского... – проговаривал он шёпотом. – Им было нужно что-то конкретное, что-то важное. И, судя по жестокости, они не нашли того, что искали...
  Тут зоркий глаз оперативника уловил какое-то движение за окном. Чья-то коренастая фигура крутилась возле стоящей во дворе машины.
  «– ЗИС, – подумал Петерс. – Тот самый ЗИС Молотилова. А что, если именно в нём лежит то, что нужно убийце?».
  Мгновенно сорвавшись с места, Эрнест обулся, накинул куртку и вытащил из сумки кобуру со своим верным ТТ. Шустро сбежав по лестнице с громким топотом, он вылетел на улицу и устремился к машине. Но рядом с ЗИСом уже никого не было. Кто-то в чёрном проворно скрылся во тьме за сараями. Догонять уже бессмысленно, и Петерс решил осмотреть машину. Включив фонарик, он заметил в замке на задней пассажирской двери справа канцелярскую скрепку. Проволочка была глубоко засунута в личинку замка. Однако, взломщик просчитался: это не иномарка, скрепкой не откроешь. Мощный тугой замок и ключу-то поддаётся нехотя. Всё там огромное, железное, да к тому же, несмазанное.
  Посветив фонарём на снег, Петерс увидел человеческие следы. ЗИС пытался открыть вовсе не призрак и не дух. Судя по отпечаткам подошв, обувь новая, импортная и дорогая.
  «– Кто в этом городишке может носить такую обувь? – задумался детектив. – Правильно, человек приезжий. А кто носит чёрное? Поп. Пожалуй, всё сходится! Только чего искал этот паразит в квартире у Молотилова и тут, в машине покойного?».
  Петерс решил не тянуть кота за хвост, не откладывать осмотр ЗИСа до утра, и с помощью своих «латышских хитростей» открыл замок. Механизм поддался только отвёртке. И вот, заветная дверца открыта. Пробравшись в салон, Эрнест осмотрелся. Первым делом он заглянул в бардачок спереди. Но там было пусто, лишь паутина и кучка засохших мух. Под сиденьями тоже ничего, всё просматривается отлично. Там только пыль. Заглянув под коврики, Петерс увидел всего лишь старое ржавое железо.
  – Чёрт, ну где же? – произнёс он в сердцах, плюхнувшись на роскошный задний диван. И тут зоркие глаза латыша заметили на кожаной спинке переднего дивана какой-то карман. Узкая длинная щель тщательно обработана по краям нитками, и её почти не заметно. Видимо, это не просто порванная обшивка, а специально сделанный тайничок. Запустив туда руку, Эрнест нащупывает в глубине кармана большую картонную папку. И точно, на свет был извлечён пухлый скоросшиватель с бумагами.
  – А вот это уже интересно! – прошептал Петерс, гася фонарь и тихонько выбираясь из машины.
  Спустя пару минут в окне красного уголка горисполкома зажёгся свет. Петерс принялся изучать найденные бумаги.

Часть IV

  Загулявшая вчера допоздна Лена всё утро виновато опускала глазки. Она уже поняла, что влюбилась в московского автоисторика Костю, но сказать это мне всё никак не решалась. И от меня, собственно, ей было нужно уже только одно – хорошая экскурсия по мрачным, «готичным» местам Угрюмовска. Ничего личного. Собственно, и моя позиция по этому вопросу была аналогична: мы с Леной просто друзья, хорошие добрые друзья. Для чего-то большего она слишком молода, на порядок моложе меня. Вот Костя ей в самый раз! И к тому же, между Леной и Костей уже проскочила какая-то искорка. А я давно понял, что сердце моё принадлежит Ирине. И подруга Лена из далёкого южного города, приехавшая в гости, ситуацию не изменила. Поэтому ни ревности, ни обиды никакой не было. Единственное, мне по-настоящему не хватало времени на обещанные прогулки с Леной по жутким закоулкам Угрюмовска...
  – Дим, ну что, сходим в парк? – приставала девушка. – Ты писал мне, как там здорово!
  – Лена, какой ещё парк? Ты представляешь, сколько там снега? Его ведь никто не чистит. Мы там с тобой утонем просто... Это летом хорошо туда ходить.
  – Ну давай, аккуратненько, пролезем как-нибудь...
  – Что с тобой делать?.. Ну, ладно, пошли. Только по сугробам я не полезу. Ежели там совсем всё плохо, вернёмся.
  – Хорошо...
  И мы стали собираться. Я решил немного повременить с работой, со всем этим расследованием. Тем более, подвижек никаких нет, и толку от моего присутствия в горкоме мало.
  «– Даже опытный сыщик, бывший оперативник Петерс, не смог найти никаких зацепок... – думал я. – Куда уж тогда мне соваться? Ладно, потрачу пару часов на подругу, а то неудобно как-то: пригласил и бросил тут одну...».
  Мы не спеша вышли и устремились вверх по улице Ленина. Погодка стояла чудесная: несмотря на тучи, было светлее обычного, и ветер почти отсутствовал. Да и морозец не такой уж жгучий, не ниже –10 градусов. Ленке с её короткой юбочкой и тонкими колготками в самый раз.
  Пройдя расчищенной улицей до перекрёстка с проспектом Мира, мы свернули налево. Дорожки и узенькие тропки пока ещё сохранялись. Но тут дворы двухэтажек закончились, и мы упёрлись в сплошную снежную целину. Огромные корявые чудища-деревья стояли неподвижно, будто увязли в этом ярко-белом непролазном снегу, как мухи в сахарном сиропе.
  – Тут ещё есть одна дорога, – сказал я. – Давай посмотрим там.
  И мы вернулись на перекрёсток. На этот раз пошли прямо, в сторону больницы. Поворот находился почти сразу за домами. И там я с удивлением заметил чьи-то следы. Видимо, кто-то тут уже проходил, и не раз.
  – Нам туда? – спросила Лена.
  – Ага... – ответил я. – Только непонятно, чьи это следы...
  Прежде, чем свернуть на тропинку, я наклонился. На девственно чистом, белом снегу виднелись большие, глубокие, грязноватые следы с крупным рисунком и какими-то надписями не по-русски. Отпечаток подошв был широким и грубым, словно его оставил танк своими траками.
  «– Импортные башмаки большого размера, – подумал я. – И кто же у нас такие носит? Сомневаюсь, что кто-то из горожан. В нашем магазине только отечественная обувь, старого образца... Никак, кто-то приезжий шастает сюда...».
  – Это тот самый поп, наверное, здесь бродит! – сказала Лена, аккуратно ступая на следы неизвестного.
  Несмотря на удлинённые носки её сапожек, ножки Лены были почти в два раза короче загадочных отпечатков. Явно тут прошёл кто-то очень крупный, здоровенный. Но понять, кто это, по одним следам было невозможно. И мы тихонько пошли вглубь заброшенного парка. Снег негромко поскрипывал у нас под ногами, цивилизация всё отдалялась. Вот, домов уже не видно – сплошной лес. Но следы идут дальше. Куда – я уже догадывался. К заброшенному Дому Культуры.
  Огромное здание мы приметили ещё издалека. Следы долго петляли меж деревьев, водили нас по загадочной траектории. И вот, за рядом аккуратных, стройных молодых ёлочек, наконец, показался ДК. Страшная мрачная громадина смотрела на нас мутными глазами окон, непрозрачных от грязи и пыли. Раскрытая настежь огромная дверь, словно пасть чудовища, выглядела очень зловеще. И именно туда, петляя, через площадь шла вереница следов.
  – Пошли! – сказала Лена с каким-то благоговением. – Там внутри, должно быть, очень здорово!
  – Ещё знать бы, кто там нас ждёт... – ответил я шёпотом, нервно оглядываясь.
  Вокруг была лишь гробовая тишина и ни души. Не слышно птиц, и ветер смолк совсем. Замерев на мгновение, я услышал, как бьётся моё собственное сердце. Кровь мощно пульсировала, и в ушах ощущались ритмичные удары, словно от играющей где-то далеко музыки. Идти вовнутрь было жутковато. И дело даже не в привидениях с нечистой силой, не в ветхости этого здания. Внутри мог прятаться тот, кто убил бывшего секретаря горкома – огромный страшный человек с медвежьей силой. Однако, несмотря на реальную опасность, я махнул рукой и устремился к двери. Лена за мной. Интерес и любопытство перевешивали всё. К тому же, загадочные следы, ведущие в здание ДК, сулили долгожданную разгадку недавних кровавых событий. И хоть никаких доказательств у меня не было, я уже предвкушал поимку преступника. По моему мнению, им просто обязан быть тот самый приезжий поп!
  Сразу же за массивной дверью был просторный холл. Гнилые половицы местами провалились, обнажая чёрные дыры неизвестной глубины. На стенах с облупившейся, потрескавшейся краской висели какие-то старые плакаты, стенды с выцветшими, пожелтевшими фотографиями и открытками. Ржавые потёки змеями спускались с чёрного гнилого потолка. Но запаха гнили и затхлости не было – всё замёрзло. Аккуратно ступая по хлипким трухлявым половицам, мы миновали холл и свернули в небольшой коридорчик направо. Здесь полы были целые. Приглядевшись, я замечаю на слое грязи и пыли всё те же следы. Они уверенно шли к одной из дверей в конце коридорчика. Из-за деформации стен все запертые двери заклинило, и попасть в кабинеты на первом этаже было уже невозможно. Но та дверь, куда вели следы, была открыта. Видимо, её не закрыли перед обрушением, либо выломали уже после него.
  Чёрный прямоугольник дверного проёма был словно нарисован на стене. Лопнувшие грязно-белые обналичники едва держались на косяках, из разлома торчали длинные острые щепки. Покопавшись в карманах, Лена достала свой смартфон и зажгла в нём фонарик. Яркий диодный свет тут же озарил мрачную лестницу, уходящую вниз. Крутые узкие ступеньки сбегали в тёмное подземелье полукругом. На стенах из ветхого красного кирпича местами виднелся густорастущий мох. И уже тут мой нос уловил слабый, едва различимый запах сырости, затхлого подвала.
  – Наверное, это спуск в убежище. Но туда не пройти – оно давно затоплено, – сказал я.
  – Странное какое-то убежище, – ответила шёпотом Лена. – У нас в школе тоже есть бункер в подвале, но спуск туда широкий, стены бетонные. А тут какой-то кирпич, по виду очень древний.
  Хрустя осыпавшейся штукатуркой, девушка медленно пробралась ближе к спуску и посветила вниз. Никакой воды нет, всё сухо. Внизу виднеется земляной пол небольшого коридорчика.
  – Очень странно... – прошептал я. – Осенью тут было всё затоплено, прекрасно помню. Мы с Ириной заглядывали, в разломах пола стояла мутная болотная вода, поднимаясь чуть ли не до уровня первого этажа.
  – Но раз следы ведут вниз, значит, не затоплено! – произнесла Лена, аккуратно спускаясь по ступеням ниже.
  Внезапно из подземелья подул несильный ветерок с душным запахом подвальной сырости. Но к затхлому смраду подмешивалось ещё что-то сладковатое, похожее на ладан. И тут раздался довольно громкий, протяжный вой. «У-у-у-у!» – послышалось из подвала. Звук совпал с порывом ветра и с неожиданно посыпавшейся сверху штукатуркой.
  – Мама! – испуганно воскликнула Лена, метнувшись назад и едва не сбив меня с ног.
  – Тихо, тихо, это ветер, – прошептал я. – Где-то здесь есть вентиляция. Наверху подул ветер, и воздух пошёл через подвал, как через трубу...
  Теперь первым вниз стал спускаться я. Лена отдала мне свой телефон и, уцепившись обеими руками за мою куртку, шла следом. А вот уже и дно. Воды, в самом деле, не видать. Узенький, около метра, коридорчик уходил в какую-то большую комнату. На полу валялись почерневшие гнилые доски, обломки деревянных ящиков. Вдалеке поблёскивало что-то металлическое. Запах сырости усилился многократно; в подземелье было довольно тепло. Приглядевшись, замечаю там, вдалеке за углом слабый-слабый свет. Сжав нервы в кулак, делаю шаг вперёд, затем ещё и ещё. Постепенно в свете телефона вырисовывается характерная церковная утварь. Подставки для свечей, иконы, всякая позолоченная ерунда.
  – Поповня! – прошептала Лена. – Подземная поповня! Интересно!
  – Интересно другое, – ответил я шёпотом, – где настоятель этой поповни? И откуда тут взялось всё это?
  Мы вошли. Внушительных размеров помещение было сплошь уставлено поповскими атрибутами, увешено иконами. А в углу на стене горела маленькая лампадка, подсвечивая «портрет» какого-то «святого» с пейсами. В тёмных углах, за большими иконами, могли быть двери и проходы ещё дальше. Решив осмотреть всё, я медленно продвигаюсь вглубь помещения. И тут чувствую ногой через толстые брюки какую-то верёвку, натянутую горизонтально. Дёрнув её, я услышал странный, быстро нарастающий скрежет.
  – Дверь закрывается! – закричала Лена.
  Оглянувшись, я увидел огромных размеров железную дверь с герметическим затвором. Под действием какой-то пружины она стремительно закрывалась, запирая нас в этом подземном храме. Споткнувшись об верёвку, я упал на земляной пол, слегка боднув лбом подставку для свечей. И тут молнией меня пронзила мысль: «Нельзя позволить двери закрыться!». Схватив позолоченную металлическую дуру, я кидаю её в проём. И подставка для свечей останавливает дверь. Тут же я вскочил с пола и подбежал к выходу. Сердце бешено колотилось, от резко нахлынувшего страха мгновенно вспотели ладони, мурашки побежали по спине. Хоть дверь и не закрылась до конца, шансов выбраться было мало. В узкую щель мне никак не пролезть. Стальная громадина крепко прижималась пружиной, открыть её мне было не по силам. Подёргав захрясший, ржавый рычаг герметического затвора, я понял, что всё бесполезно...
  – Может, у меня получится пробраться, – сказала Лена, пытаясь просунуть голову в щель.
  И голова с трудом, едва не застряв, пролезла. Пролезла и вся Лена. Подёргав тонкими ручками дверь с той стороны, девушка бросила на меня испуганный взгляд своих огромных серых глаз. У меня уже так просочиться в узкую щель не получится...
  «– Эх, отъел пузо, комиссар...» – подумал я самокритично.
  – Давай, беги скорее в горком, – тут же выкрикнул я повелительно. – Зови Петерса, милицию...
  Ещё раз глянув на меня испуганными глазищами, девушка с громким топотом бросилась к лестнице. Очень быстро её шаги растворились в мёртвой тишине заброшенного здания. Прислушавшись, я замер. Всё тихо, ни шороха. Подняв с пола Ленкин смартфон, я стал осматриваться.
  На старых заплесневелых стенах из трухлявого красного кирпича висели иконы. Но судя по всему, повесили их недавно. Рамы-оклады довольно чистые, без плесени и грибка. Сами иконы по виду старые, но хранились они явно не здесь. Чёрные семитские лица поповских «святых» злобно смотрели на меня со своих досок. Зловеще поблёскивала церковная утварь, тоже, кстати, чистая.
  «– Как всё странно... – подумал я. – Кто сюда всё это принёс, и, главное, откуда? Поп приехал на автобусе. С сумкой. Ну, максимум, с двумя сумками. А тут целый склад... Может быть, из того самого молельного дома на Тихой притащили...
  Испугав меня, неожиданно раздался уже знакомый вой. Тут, в самом сердце подземелья, он казался ещё страшнее. Поток ветра обдул моё лицо, и я почувствовал свежий морозный воздух. Ветер дул сверху. Посветив, я заметил в чёрном бревенчатом потолке небольшую дыру с мокрой паутиной и какими-то корнями. Корни с тенётами неистово колыхались, поток воздуха нёсся из дыры в помещение. Свист и вой раздавался именно оттуда. Видимо, в старой вентиляции забился какой-то мусор, и получилась своего рода свистулька. К страшному звуку подмешивалось ещё какое-то позвякивание. Глянув на потолок, ближе к двери, я увидел огромное паникадило. Большая позолоченная дура качалась, её мелкие детали шевелились.
  – Ужас какой... – прошептал я, вертя головой. – Сейчас какой-нибудь Вий сюда придёт...
  Но Вий не пришёл. Пришёл Петерс. Ленка со скоростью курьерского поезда домчалась до здания горсовета, подняла всех на уши и, схватив Эрнеста, потащила его в старый парк. Наспех одевшись, удивлённый детектив помчался вместе с Леной выручать меня.
  В коридорчике за дверью раздался шум, сверху стали доноситься звуки шагов. Внезапно, прорезав тьму, в мою сторону устремился яркий луч фонаря. Загремев чем-то, едва не споткнувшись, вдалеке показался Петерс.
  – Диман, ты как сюда попал?! – спрашивал он. – Диггерством что ли решил заняться?
  – Дверь открывайте быстрее! – выкрикнул я. – Некогда шуточки шутить, тут жутко как в могиле!
  Деловитый латыш подошёл ближе, подёргал ручки. Дверь стояла как вкопанная. Но там, сзади неё, находился железный ящик с механизмом открывания и закрывания. Вот его-то и надо было изучить, как работает сиё устройство. Не став тянуть кота за хвост, Петерс достал здоровенный штык-нож и принялся ковырять им тот ящик. Ржавая железяка никак не поддавалась.
  – Да что такое! – с сильным акцентом произнёс Эрнест. – Оно тут всё сгнило, попробую с другой стороны, надо кирпичи выбить... Сейчас мы пробьём эту линию Маннергейма!
  До меня донёсся глухой удар. Затем посыпались осколки кирпича, какая-то чёрная грязь. И тут произошло нечто ужасное. Не своим от страха голосом Петерс завопил «А-а-а-а!» и бросился бежать. Оказалось, из пролома в стене прямо на него вывалился человеческий скелет. В узкую щель я лишь увидел, как упали на пол жёлтые трухлявые кости, обтянутые какой-то истлевшей тканью.
  Ленка, стоявшая у лестницы, тоже скрылась наверху. И в подземелье я снова остался один. Страх усиливался с каждой секундой, вся эта жуткая череда событий не предвещала ничего хорошего. Кто-то явно не хотел меня отсюда выпускать. И этот «кто-то» уже не человек...
  Но сдаваться на милость нечистым гадам, тёмным поповским духам я не собирался. Как только меня посетила мысль о происках нечисти, я тут же сжал свои страхи в кулак и громко запел:
  – Никогда-никогда, никогда-никогда коммунары не будут рабами!
  Чёрные своды подземной церкви содрогнулись от моего могучего баса. Схватив подставку для свечей, я размахнулся и ударил ею дверь. Затем, отломив от этой ерунды верхний широкий набалдашник для свечек, засунул получившуюся трубу в щель. Нажал на неё, что есть сил. И тут дверь поддалась! Немного, но она отошла назад.
  – Э-эй, ухнем! – запел я. – Э-эй, ухнем, ещё разик, ещё раз...
  Я налёг на трубу, рванул её изо всех сил. Очень тяжело, туго, дверь отходила назад, но сразу же, как я ослаблял нажим, она возвращалась в исходное положение под действием пружины. Немного отпрянув назад, я вздохнул и с новыми силами налёг на трубу, резко оттолкнувшись ногами. Внезапно раздался какой-то хлопок, точно выстрел, и полегчавшая дверь играючи распахнулась под моим нажимом. Вывалившись из своей темницы прямо на пол, на скелета, я тут же вскочил. За дверью виднелся большой металлический ящик. Пробив одну из его стенок, наружу торчала чёрная ржавая пружина. А рядом, в стене, была огромная дыра. В её сырой жуткой глубине виднелись трухлявые остатки гроба, стоявшего вертикально.
  «– Святой, поди, покойничек... – подумал я. – Местный поп или юродивый какой-нибудь... Ф-фу...».
  Отряхнувшись, я заспешил на свежий воздух. Миновав лестницу, выхожу, наконец, на свет. После тьмы глазам с непривычки было немного больно. Яркий свет слепил. Но я разглядел у выхода Петерса и Ленку.
  – Вы что же, бросили меня? – сказал я с укором.
  – Диман, ты не поверишь, он схватил меня... – каким-то дико испуганным, дрожащим голосом произнёс некогда бравый детектив.
  – Кто? – спросил я, подходя ближе. – Скелет что ли?
  – Да. Ты не представляешь... У меня сердце чуть не разорвалось... – говорил Эрнест, уже почти без акцента. – Глаза горят красным огнём, челюсть шевелится, и костяные руки в рваных тряпках тянутся к моей шее...
  – Но он рассыпался. Я сейчас, сломав пружину, открыл дверь и вывалился прямо на него. Скелет, как скелет. Труха одна. Мощи, чёрт бы их побрал... – сказал я.
  – Я ничего не видела, – сказала Лена. – Но когда этот суровый мент заорал бешеным голосом, я пулей вылетела на улицу... Раз такой человек испугался, значит, и впрямь там было что-то...
  У меня же страха никакого не осталось. Хотелось переломать все эти «святые» мослы, разнести в хлам все иконы и, самое главное, найти и повесить там на паникадиле того самого попа...
  – Так, давай, товарищ Петерс, пойдём, осмотрим всё тщательно, – произнёс я. – Кроме цацек и икон там были какие-то бумаги.
  Немного отойдя от шока, латыш оживился:
  – Бумаги? Я тоже вчера нашёл бумаги. В Костиной машине. Кстати, очень интересные, ты должен это видеть.
  – Потом, – ответил я. – Сейчас нам надо здесь закончить.
  Ленка осталась снаружи, а мы с Петерсом пошли вниз. Но не успели мы спуститься по этой жуткой лесенке в тёмное подземелье, как тут же из стен полилась вода. Вымывая кирпичи, поток мути стремительно заполнял помещение. Отпрянув назад, мы застыли в нерешительности. Мерзкая, вонючая жижа текла со всех сторон, над водицей клубился какой-то парок. Жёлтый «святой» череп всплыл и, покачиваясь, медленно кружил в водовороте.
  – Пропали наши бумажки... – сказал я.
  – Не наши, – ухмыльнулся Петерс. – Батюшкины!
  Делать было нечего, пришлось уходить. Даже не заходя домой, я направился вместе с Эрнестом в горком.

  Ещё издалека до нас донёсся звук выстрела. На площади была какая-то суета.
  – Стой, падла! – вопил во всю глотку милиционер.
  Кого он пытался остановить, мы увидели лишь мельком. Какой-то вихрастый парнишка в чёрной дублёнке и без шапки стремительно скрылся между домами.
  – Что случилось? – спросил я.
  – Я сам не пойму... – запыхавшимся голосом ответил участковый. – В красный уголок ломился этот паразит... Так звезданул табуреткой, я аж искры увидел.
  Милиционер потёр ушибленный лоб. Кто его ударил, было неизвестно. Судя по всему, кто-то не местный. Но явно не тот поп. Какой-то хилый, но шустрый мальчишка. Этот нахалёнок проник в здание горсовета, каким-то образом открыл дверь красного уголка и уже начал шарить там по столам, как вдруг это заметил милиционер. Ничего унести юный разбойник не успел.
  – Он за бумагами приходил, – сказал Петерс. – За теми самыми, которые я ночью достал из машины Кости.
  – Из машины покойного Молотилова... – задумчиво произнёс я.
  Мы поднялись наверх. В помещении валялись на полу опрокинутые стулья, бумаги были разбросаны по всей комнате. Но бумаги это не те. Папочка с документами лежала в тумбочке, целая и невредимая.
  – Так что же ты там вычитал? – спросил я Эрнеста, поднимая стулья с пола.
  – Это очень странные документы, – ответил он. – Большой рукописный текст про каких-то духов, привидений. Схемы, чертежи, какие-то фантастические заклинания. Но самое главное, среди бумаг был свиток. Там всё по-церковнославянски. Надо разбираться, переводить...
  Петерс вывалил передо мной на старый полированный стол кипу бумаг. Пожелтевшие альбомные листы были исписаны мелким крючковатым почерком. На полях имелись причудливые зарисовки, мелкие схемки, эскизы. Среди бумаг был свиток. На вид очень старый. Края его, словно обугленные, крошились и загибались. На ветхой жёлтой бумаге чернилами были аккуратно выведены буквы. Текст ещё дореволюционный, с ерами и ятями. Церковнославянский язык...
  Полистав рукописи, поглядев загадочный свиток, я откинулся на спинку стула и задумчиво произнёс:
  – Неспроста вокруг этих бумаг такой ажиотаж. Попы во что бы то ни стало хотят заполучить всё это. Но зачем? Что тут такого необычного, интересного?
  – Не знаю... – задумчиво ответил Эрнест.
  – Может, святыня какая-то?
  – Из-за святыни они людей убивают? Что-то тут не то...
  – А что, это ведь бизнес. Просто бизнес. Это мы с тобой не знаем толка, а «люд православный», быть может, толпами повалит поклоняться этой бумажке с древними каракулями. Может, какой-то там «святой» писал, мать его за ногу...
  – И попы с каждого – по копеечке?
  – Именно! Только не по копеечке, а явно побольше. Ты вспомни, что было, когда привезли из Израиля так называемый «пояс богородицы». Сумасшедшие бабки чуть не передавили друг друга, километровые очереди возникли. И каждый из этой толпищи принёс денежку на храм, подал менеджерам – «нищим» у входа в храм, купил свечки, цацки, иконки...
  – Вот, откуда у патриарха Гундяева «брегет» взялся!
  – Да-да! Вот и наш заезжий попик пытается в Угрюмовске такой бизнес устроить.

  Тщательный осмотр свитка и прочтение всех рукописей так ни к чему и не привели. Ничего конкретного в них, как ни странно, не обнаружилось. Даже в бумагах, написанных Молотиловым, были какие-то странные языческие заклинания, призывы к неким таинственным духам. Картинки и зарисовки изображали тех самых духов в разных видах. Призраки словно эволюционировали. Начиная от человекоподобных форм, они постепенно уменьшались, грубели и превращались в нечто бесформенное. Как я понял из пояснений, каждый дух проходит такой эволюционный путь. Или даже инволюционный, что тоже возможно. Хотя доподлинно неизвестно, теряет ли дух что-то ещё, утрачивая человеческий облик? Может, он наоборот становится сильнее и мудрее, превращаясь в бесформенное облако?
  – Это всё дико интересно... – сказал я Петерсу. – Но на изучение природы этих призрачных субстанций нужно много времени. А его-то у нас нет... Надо искать убийцу.
  – А нам придётся это всё изучить, – ответил Эрнест. – Только так мы поймём, что было нужно убийце. На данный момент уже вырисовывается определённая картина: некто убивает Молотилова с целью завладеть этими бумагами. Значит, они важны убийце. А раз весь этот бред про духов связан с религией, то мы имеем основание подозревать попа, который, к тому же, приехал в город недавно.
  – Наверное, пора брать попа за бороду... – тяжело вздохнув, произнёс я. – Ничего мы больше не накопаем. Лучше прижать его по-чекистски, да допросить с утюжком!
  Петерс заулыбался, отложив в сторону свои бумаги.
  – Да, такого бугая, пожалуй, допросишь! – сказал он. – Я вот помню, был у нас случай в милиции. Ловили мы наркоторговца черномазого, Ашота Саркисяна. Эх, и здоровый же, чёрт. Забрался этот подлец на крышу, прятал там в дымоходе своё зелье. И тут мы с Витькой Мещеряковым, сержантом, выследили эту сволочь. Говорю ему, мол, чего сюда забрался? А тот лыбется, отвечает: «Трюба щатаю, начальникя!». И как ломанётся прочь, по крышам! Догнать-то догнали, но скрутить не можем! Сильный как боров! Пока ППС-ники не приехали, мы с ним ничего поделать не могли.
  – Пристрелили бы чурку! – пошутил я.
  – Ага, ношаут! – ответил Петерс. – Ладно, к попу мы ещё сходим. Но позже. А сейчас мне надо ещё немного поразмышлять над этими бумажками... Чую, где-то рядом разгадка...
  Пока Петерс размышлял, попутно поедая только что разогретую тушёнку, я пошёл обедать домой. Лена к тому времени уже сготовила какой-то супчик, нажарила картошки. Пробежав пустынными холодными улицами к своему дому, я устало поднялся на второй этаж и вошёл в квартиру. У порога, на коврике, спал мой сторожевой кот. Ленка, чтобы Люцифер не гипнотизировал её своими зелёными глазищами, отдала коту всю имевшуюся в холодильнике колбасу. Обожравшись, животное упало и мертвецки уснуло. Лишь большое серое брюхо этого обжоры мерно вздымалось, да слышалось тихое сопение.
  – Избалуешь мне кота! – сказал я с лёгким укором.
  – Да ладно, пускай кушает! – ответила девушка. – Люблю всех кормить! Вот и тебя сейчас накормлю!
  – Только не так, как Люцифера! – усмехнулся я.
  Из замороженной курицы, лежавшей у меня в морозилке, вышел хороший супец! После всех утренних приключений навернуть его было очень даже приятно. Скушав тарелочку супа, я попросил добавки. Вкусный, в меру солёный бульон приятным теплом согревал всё тело. Откуда не возьмись, появилось томное желание забраться под одеялку и сладко-сладко подремать. Второе блюдо и горячий чай с сушёной мятой лишь усилили это желание. Нехотя помыв посуду, я ушёл в комнату, уже прицеливаясь к дивану. Лена к тому времени уже сидела на своей кровати, штопала свои колготки и что-то тихонько напевала.
  – Ну что, подруга, ты довольна своей поездкой? – спросил я, укладываясь на диван.
  – Конечно! Всё отлично! Без музыки только тоска берёт...
  – А то я толком и погулять с тобой не смог. Всё работа, да работа...
  – Да брось. Что хотела – я посмотрела. Но главное даже не это... – загадочно улыбаясь, произнесла девушка, вспомнив Костю. – Скоро я уже уеду.
  – Домой, в свой южный город Н?
  – Нет, в Москву!
  – Да ты что?! Здорово! С Костей?
  – Ага, – немного покраснев, произнесла Лена. – Я там буду в медицинский поступать!
  – Ну, желаю вам счастья! Я рад, что ты встретила настоящую любовь!
  А тут позвонила и моя любовь. Рыженькая, конопатая медсестра взволнованным голосом принялась мне что-то рассказывать. Вязкая томная дремота мгновенно улетучилась. По голосу подруги я понял – что-то случилось...
  – Дима, звонила Фимка из школы. Там у них настоящая война. Идеологическая. Какой-то парень из райцентра приехал, агитацию разводит среди молодёжи. На комсомольское собрание пришёл, про церковь рассказывает. Фимка пока что держит удар, но ты там всё равно нужен. Дело такое...
  – Всё, дорогая, понял тебя. Уже собираюсь!
  Положив трубку, я уже с совсем иным настроением засуетился, доставая из шкафа одежду. Поповский натиск на наш город, на наших граждан, продолжается. И на стороне попа уже действует какой-то парень. Зажали они наш Угрюмовск в клещи...
  – Что, на свидание?! – улыбнувшись, спросила Лена.
  – Ага, с попами... – ответил я.
  – У-у-у... Челябинские безбожники настолько суровы!
  – Угрюмовские! – поправил я Ленку, надевая свитер. – Давай, закройся и никого не пускай. Скоро приду.

Часть V

  На улице уже потихоньку начинало темнеть. На западной стороне неба сохранялось ещё светлое пятно от солнца, закрытого по обыкновению тяжёлыми массивными облаками. С противоположной же стороны тучи начинали чернеть. Мгла наступала на город... Откуда-то едва уловимо пахло дымком далёкого костра. На морозном воздухе этот дымок был особенно приятен. На улице похолодало, причём ощутимо, и идти куда-то уже не хотелось. Домашний уют звал обратно, в тёплую квартирку, на диван. Но возвращаться было нельзя. Скрипя снегом, я быстрыми шагами устремился по Революционной улице, в сторону школы. Ирина была уже тут как тут. Догнав меня, она взялась на ходу рассказывать последние новости.
  – Бабки-то не местные, прав был Костя, – сказала она. – Я звонила Ольге, она сумела через отца узнать. Оказывается, это паломники так называемые, со всех окрестных городов и сёл. Только непонятно, где они остановились. Вроде бы в том самом доме с иконой.
  – Да их не меньше сотни! Что же, так и спят штабелями там?! – удивился я.
  – Возможно... – ответила Ирина. – Страдальцы за веру, чтоб их черти съели...
  За разговорами мы незаметно дошли до школы. Открыв массивную деревянную дверь, я пропустил девушку и вошёл следом. Уже в вестибюле слышались далёкие голоса, отдававшиеся эхом в огромных помещениях старой школы. В актовом зале шли жаркие дискуссии. И мы, буквально влетев туда, увидели около пятидесяти человек. Это были местные комсомольцы, школьники. Ребята пришли на очередное собрание, как вдруг к ним невесть откуда как снег на голову свалился странный паренёк лет эдак шестнадцати-семнадцати. Вихрастый, вернее даже, патлатый, с бегающими маленькими крысиными глазками и длинным носом, опять-таки как у крысы, он взялся рассказывать молодым ленинцам о «чудесах библейских». Ребята поначалу смеялись, но агитатор знал, куда шёл. В запасе у него были убойные аргументы, рассчитанные на юные, ещё не сформировавшиеся толком мозги. Представившись лидером молодёжного православного движения «Вифлеемская звезда», Игорем Стуловым, этот патлатый взялся за свои проповеди, призывая комсомольцев помогать церкви. Проделки городской нечисти, о которых все, естественно, знают, агитатор выдал за «знаки божьи». Приплёл Стулов сюда и убийство Молотилова. Якобы бог карает вероотступников, и такая кара ждёт всех неверующих, а в первую очередь, коммунистов и комсомольцев.
  Некоторые из ребят с испугом на лице сидели на своих местах, не говоря ни слова. Подействовали на них губительные речи заезжего проповедника. Но часть комсомольцев во главе с учительницей, а по совместительству и их секретарём – Серафимой Кулешовой, давали резкий отпор православному вредителю.
  – Наш небесный отец милостив! – до ужаса противным, писклявым с завываниями голосишкой тараторил Игорь. – Он любит вас, он простит вас! Наша церковь не может сидеть, сложа руки, мы пришли к вам в город, чтобы указать вам пусть истинный, свернуть заблудшее стадо с неверного пути. Отрекитесь от безбожного коммунизма...
  – Это кто это стадо?! – обиженно произнесла Серафима. – Уж не вы ли, православные – стадо? Кувыркаетесь перед крашеными досками, кругами ходите вокруг ваших культовых заведений, целуете кости и части трупов. Если без пристрастий взглянуть на вашу религию – она покажется просто омерзительной!
  – Да, – поддержал учительницу кто-то из ребят, – мы и без ваших библейских сказок живём достойно! Коммунизм, как ты говоришь, учит людей думать своей головой, а не повторять глупости за жирными наглыми попами. Ваша библия учит терпеть, наша идеология учит бороться. И мы будем бороться! И с режимом, которому прислуживает ваша церковь, и с вами, захребетниками православными!
  – Как же вы смешны! – не унимался патлатый. – Вы же все попадёте в ад! Вы видите – Страшный суд, о котором говорится в библии, уже начинается! Каждому воздаётся по заслугам его! Коммунисты начинают умирать, страшно умирать! Посмотрите на безбожного старика Молотилова. Его наказал бог...
  – Так, молодой человек, – не выдержал тут я. – Вы кто и по какому праву тут разводите агитацию?
  – Я – Игорь Стулов, молодёжное движение «Вифлеемская звезда»! – аж воскликнул православный агитатор. – А вот кто вы, гражданин?
  – Дмитрий Ефимов, Угрюмовский горком партии, – ответил я. – Кто вас сюда послал? И что вы хотите?
  – Меня послал долг православного человека, долг перед церковью. Я просто веду беседу с молодёжью вашего города.
  – Для таких бесед организуются специальные встречи, с ведома руководства. А вы устраиваете тут балаган, пытаетесь запугать школьников и вовлечь в свою секту. Я, как представитель власти, требую прекратить это безобразие!
  – Вот вас бог в первую очередь накажет! – заверещал Стулов. – Вы не просто грешите, вы не позволяете открыть людям глаза, приобщить их к вере христовой...
  – Ну-ну, я жду! – пошутил я. – Эй, боженька, шевели пейсами! Давай-давай, Иисус, выходи, подлый трус!
  Школьники весело засмеялись. Лишь Стулов продолжать краснеть и наливаться злобой. Схватив свою книжку, он отбежал подальше и, брызжа слюной, стал читать какой-то там псалом. Захлёбываясь, агитатор что-то сбивчиво верещал, но его уже никто не слушал. Все взоры были обращены ко мне.
  – Сломался наш проповедник! – сказала мне Ирина.
  – Да таких ломать – труда не составляет. Вот батюшку на лопатки положить сложнее будет... – ответил я, и тут же обратился к ребятам. – Товарищи комсомольцы! Вы все сейчас наглядно видели, как смешны религиозные сказочники. Если бы этот вихрастый... кхм... христианин и в самом деле говорил бы от имени какого-то всемогущего сверхъестественного существа, то в доказательство его слов меня давно поразила бы молния, или произошло ещё что-то. Например, загремел бы гром, рухнул бы потолок. Но мы видим полную беспомощность так называемого бога. Если якобы всесильное и всемогущее существо не способно защитить себя от насмешек и прикрывается такими вот клоунами, то вывод напрашивается только один...
  – Нету его, нету бога! – раздались возгласы в зале.
  – Верно! – ответил я. – Богом они прикрываются лишь для того, чтобы получать деньги из воздуха. Чтобы ничего не делать, не работать, а жить в роскоши. Доверчивые люди, которые верят в их сказки, несут попам и их холопам последние деньги. Но мы же с вами не такие? Мы не поддадимся на уловки этих мошенников? И пусть не пугают нас своими «страшными судами»! А убийство товарища Молотилова уже почти раскрыто, у нас есть подозреваемый! Да-да, гражданин Стулов, так и передайте своему бородатому хозяину! И убийца – вовсе не бог.
  Зал рассмеялся. Комсомольцы встали со своих мест, подошли ближе ко мне, стали задавать разные вопросы, спрашивать про церковь, про попа, про недавние события. И по всему чувствовалось – не поддались ребята на религиозный обман. Своими вопросами и моими на них ответами они лишь укреплялись в мысли об абсурдности, ненужности религии. И даже те, кто поначалу испугался «кары небесной», говорили уже открыто, безо всякого страха.
  А патлатый молодой проповедник меж тем трусливо, как крыса, накинув свою чёрную дорогую дублёнку, проскользнул в дверь и убежал. Ещё немного побеседовав со школьниками и их учительницей, мы с Ириной отправились по домам. К тому времени уже окончательно стемнело, ударил крепкий морозец. Распрощавшись на нашем перекрёстке, мы разошлись каждый к своему дому.

  Ночь пролетела быстро, после насыщенного, интересного дня спалось хорошо. А с утра у нас с Петерсом был запланирован поход в молельный дом на улице Тихой, в гости к наглому батюшке. Перекусив вместе с Леной, мы отправились к площади. Девушка не скрывала своего восторга по поводу встречи с Костей, который во дворе горсовета ремонтировал машину. А вот и он, с утра пораньше уже под капотом. На этот раз возится Костя не с ЗИСом, а с Сузуки. Миниатюрный внедорожник по-прежнему упрямо не заводится.
  – Здорово, Константин! – сказал я. – Чего, так и не нашёл, куда девается искра у этого пылесоса?
  – Здорово! – ответил он. – Да вот, понимаешь ли, всё исправно, всё проверил! Но не заводится. Даже если инжектор испортился, машина должна завестись. В аварийном режиме она будет ехать, до ближайшей станции техобслуживания...
  – А ты скажи: «Во имя господа! Заведись, адская колесница!», – пошутил я.
  – Да иди ты к чёрту! – усмехнулся Костя, забираясь снова под капот.
  Лена осталась с Дмитриевым, а я же пошёл в здание горсовета, в ленинскую комнату, где занимался своими расследованиями Петерс.
  – Привет! Ну что, прояснил что-нибудь по бумагам? – спросил я его.
  – Да вроде есть что-то... – ответил Эрнест задумчиво. – Нашёл я про три церкви. Только не церкви это вовсе...
  – А что? Базы инопланетян?! – пошутил я, делясь с задумчивым латышом хорошим настроением.
  – Вряд ли, – серьёзно ответил детектив. – Колодцы. Там есть какие-то ритуальные колодцы. И главный, самый большой, как я понял, находится в храме за городом.
  – В лесу, за улицей Тихой?
  – Наверное, я там не был.
  – Так пошли сходим! Посмотрим, что там за колодцы такие... Небось, попы кагор оттуда черпали!
  – Погоди, какой кагор? С мысли меня сбиваешь... Церкви были построены строго над этими колодцами. Над самым большим колодцем – самый большой храм. Плюс две часовни в других местах.
  – Так-так, то есть, местоположение одного колодца мы знаем точно – заброшенная церковь. Только что за колодцы-то?
  – Да вот, насколько я понял из этих сказок, нечисть оттуда лезет...
  – А попы типа её тормозили, воздвигнув храмы над колодцами?
  – Что-то вроде того... Но что это нам даёт?
  – Может, им нужна схема расположения колодцев?
  – Нет... Схемы тут чёткой нет, про колодцы стало понятно из текста. Да и мотив не ясен. Не похожи эти бородатые на охотников за привидениями. Нет, но тем не менее, они всё же охотники. Только за дураками, которые деньги им свои несут, – сказал Петерс.
  – Ерунда какая-то получается... – задумчиво произнёс я. – Они ищут эти колодцы, чтобы построить на них церкви и дурачить народ? А без колодцев не получится что ли?!
  – Не знаю... Но надо взглянуть, что там за колодцы. Заодно к попу заглянем. Пошли.

  Первым делом решили мы с Петерсом посетить батюшку, остановившегося в доме с иконой на улице Тихой. Выйдя из горсовета, туда и направились. По пути завели неспешный разговорчик.
  – Вот, помню, был у нас случай... – начал рассказывать Эрнест. – Тоже попа ловили. Этот негодяй на крещение продавал бабкам святую воду за деньги. Бесплатную воду в церкви наливали нарочно медленно, краники у бочек забили щепками, чтобы струйка тонкая была. Очереди создали огромные! А рядом с церковью, в подворотне, хитрый поп наливал воду всем желающим, быстро и безо всякой очереди. Только за деньги.
  – И что, милиция заинтересовалась таким делом? В наше-то время? – удивился я.
  – Э-э, я тебе не всё ещё рассказал. Сам по себе факт продажи воды ненаказуем. Люди добровольно деньги отдают, не подкопаешься. Только вот водицу эту поп нацедил непонятно откуда. Маловато в ней святости было, понимаешь, а вот холера присутствовала! Чуть эпидемия не вспыхнула!
  – Неужели посадили бородатого?
  – Если бы... Предупреждение только вынесли. У епархии пархатой связи большие... Отмазали, замяли всё. А будь моя воля, я бы этого мошенника – ношаут!
  – Да я бы их всех – ношаут, долго и мучительно! Паразитов эдаких...
  – Тогда уж каушанас! Что по-латышски значит «зарезать»!
  Свернув на Тихую, мы поднялись выше. По правую сторону показался тот самый дом. Возле фрески с богоматерью уже были цветы, маленькие стеклянные баночки со свечками. Снег вокруг был буквально вытоптан множеством ног. Очевидно, православные бабки всей толпой в религиозном экстазе прикладывались к этой фреске, целовали её. Но сейчас тут было пустынно. Вокруг стояла привычная тишина, нигде не видно ни души.
  Мы с Петерсом свернули во двор загадочного дома. Двор как двор, обычный подъезд. Но подойдя ближе, мы оба учуяли приторно-сладкий запах ладана и кадильного дыма. Церковные зловония шли из приоткрытой двери подъезда, из непроглядного мрака.
  – Ну что, пошли? – неуверенно спросил я.
  – Пошли... – ответил Петерс.
  Открыв дверь, я шагнул в темноту. Оглядевшись, увидел неясные очертания лестницы, дверей квартир. Внезапно вспыхнул яркий свет. Но испугался я зря – это Петерс включил свой фонарь. И мы увидели нечто необычное... Все стены были расписаны в мрачных тонах всевозможными библейскими сюжетами. Множество Иисусов в разных позах, богоматерь, всякие «святые». В нишах, где стоят батареи центрального отопления, виднелись следы воска, нагары от свечей. Запах тут стоял просто удушающий. Казалось, что мы зашли не в подъезд, а в действующую церковь. И ухо невольно ждало басовитого голоса батюшки.
  Поднявшись на площадку первого этажа, я уверенно постучал в дверь. Звонков никаких нет, видимо, они тоже «от лукавого». Три двери, судя по всему, наглухо закрыты. Даже щели промазаны краской. Видимо, их не открывали уже давно. А вход в квартиры, скорее всего, соединённые внутри, осуществляется в одну дверь. И вот, за этой дверью послышался какой-то шум, шарканье чьих-то ног.
  – Кто? – раздался грубый старушечий голос.
  – Милиция, – ответил Петерс.
  Дверь тут же приоткрылась, на цепочке. Из темноты высунулась в подъезд голова старой бабки в белом платке. Хищными, маленькими глазёнками посмотрев на нас исподлобья, горбатая старуха зло проворчала:
  – Чего надо?
  – Нам нужен батюшка... – сказал Петерс.
  – Да-да, поп приезжий нас интересует, – добавил я.
  – Протоиерей Диомид ушёл по делам, – выпалила бабка и резко потянула дверь на себя.
  Петерс среагировал мгновенно – поймал закрывающуюся дверь. Но бабка оказалась сильна, как нечистая сила. Рванув ручку на себя, она захлопнула дверь и, удаляясь, что-то злобно заверещала.
  – Тварь горбатая... – в сердцах произнёс Эрнест.
  – Да, сюда просто так не попасть...
  – Ага, клюшками забьют...
  – Пошли-ка в поповню, это за городом. Может, там наш протоиерей прячется.
  – Да здесь он, я печёнкой чую. Но пока у нас нет ордера, мы его не достанем.
  И мы, развернувшись, ушли из жуткого подъезда, направившись дворами в сторону леса.
  – Летом тут непроходимые болота, это сейчас всё замёрзло, – стал я рассказывать.
  – Как же они ходили в свою церковь тогда?
  – Может быть, есть какая-то тайная тропа. Или же в обход. Но возможно, что до революции болото было дальше.
  – Ясно... Но меня удивляет другое, – начал Петерс. – Вот смотри, какая тут глухомань! Леса, болота! Жители – по большей части атеисты, городок, можно сказать, коммунистический – раз правят коммунисты. Так какого же чёрта этим попам тут нужно? С кого они здесь подаяния собирать себе на Лексусы хотят?
  – Вот и я не понимаю... – ответил я. – Да с таким нахрапом лезут, с таким напором, будто тут золотое дно.
  – Золотое дно? – повторил Петерс. – А может, в этих самых колодцах золотишко припрятано?
  – Да не, не может быть. Иначе, зачем устраивать все эти клоунады? Вытащили бы потихоньку, всё равно никто не видит.
  – Эх, одни загадки... – вздохнул латыш.
  Пройдя мрачными, тёмными дворами, замысловатой тропинкой мы выбрались к лесу. Узкая, хорошо натоптанная дорожка петляла меж поваленных деревьев и веток, терялась в буреломе, но снова выныривала и вела всё глубже в лес. Огромные мрачные дубы, словно сошедшие со страниц детских сказок о Древней Руси, стояли неподвижно, словно чего-то ждали. Среди этих корявых громадин глаза невольно начинали искать каких-то чудищ, богатырей, леших.
  Когда город скрылся сзади за завалами упавших деревьев и веток, мы невольно прекратили все разговоры. Из леса веяло чем-то жутким. Внутри у меня появился необъяснимый страх. Каким-то неприятным холодком с мурашками этот страх пробежался по моей спине. Заволновался и Петерс. Несмотря на внешнее бесстрашие, суровый детектив боялся не меньше меня.
  – А там кладбища нет случайно? – прошептал он настороженно.
  – Нет, там нету, – ответил я.
  – А откуда же взялся скелет в подвале ДК? – спросил Петерс.
  – Пёс его знает... Но меня терзают смутные сомнения... Третья церковь была ведь где-то там, в тех краях, в старом парке...
  – ДК стоит на месте церкви?
  – Очень даже возможно. А подвал и вовсе от той церкви остался.
  – Колодец! – воскликнул Петерс. – Это и есть тот самый колодец! Насколько я понял, при Советской власти его переоборудовали в бункер бомбоубежища!
  – Это значит, я попадал в плен того самого ритуального колодца, кишащего нечистью? – испуганно произнёс я.
  Петерс лишь едва заметно кивнул. И в самом деле, всё сходилось. Иначе, как объяснить гроб с телом, вмурованный в стену «бомбоубежища»? Подвал под ДК явно не простой. И я чуть там не погиб... Только странно всё. Верёвку натянул кто-то из людей, то есть запирать меня собирался человек. А вот пустить в помещение болотные воды человеку уже не под силу... Да, и кто мог догадаться, что я решу туда зайти?
  Ответов на все эти вопросы не было. А за размышлениями мы незаметно миновали жуткий лес и вышли на полянку. Возле громадной развалины, бывшей когда-то церковью, галдело вороньё. Чёрные «летающие крысы» рвали трупик какого-то мелкого животного, громко каркая. Людей вокруг не видать. Следы на тропинке заметены тонким слоем снега. Со вчерашнего вечера тут никто не ходил. В жутких чёрных проломах, в дверных проёмах и окнах страшного здания была тьма. Необъяснимый страх продолжал усиливаться. Нечто похожее было и в подвале ДК. Только здесь, у старой церкви, страх был сильнее.
  Мы оба встали недалеко от входа, огляделись. Петерс первым вышел из оцепенения и, включив фонарь, шагнул в проём главного входа. Яркий луч света озарил мрачное строение. На потолках немыслимой высоты виднелись облезлые, полустёртые от времени и сырости рисунки, фрески. Изображения, естественно, специфические – всё та же израильская мифология, с Иисусами, всевозможными «святыми» и «мучениками». Никаких икон нет, на замшелых стенах пусто. Каменные полы также местами поросли мхом и слоем земли. Несмотря на заброшенность, в церкви едва уловимо ощущается запах ладана. Видимо, этот приезжий поп навонял и тут.
  Обойдя громадные помещения, мы нашли узенький коридорчик, несколько маленьких комнат для «личного состава» и спуск в подвалы. Подземелья тоже ничего особенного собой не представляли. Вещей никаких нигде нет, только голые обомшелые стены с выщербленными кое-где кирпичами. Когда-то давно-давно тут батюшки хранили свой кагор в бочках, по соседству со «святыми мощами». Но сейчас ни бочек, ни мощей не осталось. Только пустота и мрак. Но в одной из подземных комнатушек наткнулись мы на свежие следы воска. На полу и на стенах, в местах, где кирпичи вывалились, стояли сильно оплавившиеся свечки. В углу, на новеньком гвоздике, забитом совсем недавно, висела небольшая икона.
  – Это не Иисиус! – воскликнул Эрнест. – Смотри-ка, «Пришествие большевиков»! Забавно!
  – А лица-то исусьи у этих ребят в будёновках! – усмехнулся я.
  – Традиции иконописи... – сказал Петерс.
  На небольшой дощечке были нарисованы люди в будёновках, которые гонят двух попов прикладом винтовки. А позади огромный храм, похожий на тот, в котором мы находимся.
  – Что бы это всё значило? – вопрошал я.
  – Смотри, там какой-то люк, – окликнул меня Эрнест, резко повернув свой фонарь в сторону.
  И в самом деле, на полу виднелся большой металлический люк. Слегка присыпанный землёй, он был почти незаметен. Железо, судя по виду, очень старое. Люк кованный, старинный. Счистив с него ногой землю, я увидел едва различимое изображение, выкованное на металле. Какая-то огромная рогатая и копытная тварь, рвущаяся наружу, застряла рогами в витиеватой решётке с множеством крестов. А вокруг надписи на церковнославянском языке.
  – Ты смотри, замок-то какой! – усмехнулся Петерс, посветив чуть левее.
  Возле старинной кованной ручки, слегка утопленной в люке, блестел новенький навесной замок с выдавленной надписью «MultiLock». Эта вещь уж явно не из далёкого 19-го века...
  – Вот он какой, этот колодец... Так что же там, под крышкой?
  – Так вон же, нарисовано, что там. Вернее, кто... – произнёс Петерс. – И это – главный колодец. В парке под ДК и на кладбище – два других, поменьше.
  – В подвале ДК мог быть такой же люк, только я его не разглядел, наверное...
  – Скорее всего. Но теперь мы туда не попадём, затопило всё к чертям... Предлагаю пройтись до кладбища, посмотреть, что там.
  – Пойдём. Тут всё равно делать больше нечего.
  Выбравшись на «свет божий» из жуткого чёрного подвала заброшенной церкви, мы двинулись в обратный путь. На душе сразу как-то полегчало, стало заметно веселее. Ожил и помрачневший Петерс, принимаясь снова за свои фирменные шуточки.
  – Вот слушай, – начал он. – Умерла тёща, зять возвращается с похорон. Над ним тут пролетает ворона, каркает и гадит ему на костюм. Зять поднимает голову вверх: «Мама, вы уже там?!».
  – Угар!
  – Слушай ещё, – продолжает весёлый латыш. – Мужик приходит к прокурору и спрашивает: «Сколько мне дадут за убийство? Тот отвечает: «А кого убил?». Мужик: «Да никого пока, вот тёщу свою убить хочу!». Прокурор: «Мою до кучи прихватишь – год условно!».
  – Ну ты даёшь! Откуда такая нелюбовь к тёщам?
  – Чтобы это понять, надо её иметь... Тёщу! Эх... Инга моя – ну просто прелестная девушка! И рукодельница, и хозяюшка. А вот маманя у неё... Чистая рептилия!
  – Тёщезавр! – усмехнулся я.
  – Да-да! – ответил Петерс. – Видел бы ты эту беспозвоночную, одноклеточную... Слушай, а ты ведь не женат?
  – Я ещё не созрел для такого шага, – говорю я. – Но намётки есть. Видел мою подругу Ирину?
  – Ирину? Нет, я только Лену у тебя видел.
  – Лена – это не то... – произнёс я. – Лена просто друг. А вот Ирина...
  – Лена, Ирина... – сказал Петерс. – Ты смотри, они ревнивые, эти бабы. Чего доброго, такой каушанас устроят своими когтищами. Вот помню, ловили мы одного сутенёра, так у того жена была – фурия просто! Мужа, бандюгу, защищала. Шрам у меня на шее видишь? Вот, от неё.
  – Не, Лена уже с Костей нашим подружилась. Любовь-морковь, в Москву поедут скоро... И Иринка это понимает, – сказал я. – К тому же, у Ирины родни нет никакой. Тёщи-то не будет!
  – Это не может не радовать! – воскликнул Петерс.
  За интересной беседой дорога показалась нам незаметной. Дворами мы прошли к площади, затем улицей Дружбы вышли к дороге на Троицко-Печорск. Десять минут, и мы уже у ворот городского кладбища. Вдали, припорошенные снегом, стоят старые жуткие памятники со всевозможными ангелочками, статуями, бюстами. Но сейчас, зимой, этот жуткий парк смерти выглядит довольно безобидно. Вот осенью тут действительно страшно: всё черно, тьма, тлен и гниение...
  От дороги к кладбищенским воротам отходит уже изрядно заметённая снегом тропка. Свежих следов не видать. Петляя меж могил и высоких оград, дорожка скрывалась в глубине старого кладбища. Оглядевшись, мы с Эрнестом пошли по этой тропинке. Вокруг были жуткие, огромные старинные памятники, из-под снега, укрывшего их, местами проглядывал яркий, зелёный мох. Особенно много его было в трещинах, щелях, на сколах лепных украшений. Железные же памятники-пирамидки нещадно пожирала ржавчина. Стёрлись уже все надписи, буквы и цифры. Лишь черный металл с желтоватыми потёками темнел на фоне снежной белизны. На кладбище стояла привычная тишина, лишь изредка её нарушали своим отрывистым чириканьем какие-то птицы.
  Тропинка завела нас в самую глубь старого, жуткого кладбища. В немыслимых колючих зарослях, в сплетениях дикого винограда мы заметили небольшую постройку из красного кирпича. Летом, когда тут всё в зелени густой растительности, разглядеть эту избушку было бы невозможно. Даже сейчас за многочисленными ветками и кустами она едва заметна. А тропинка, меж тем, вела именно туда, к входу в маленькое строение. Это и была часовня, вернее, то, что от неё осталось.
  Продравшись сквозь ветки и колючие кусты, мы подошли ближе. Вблизи постройка оказалась довольно жуткой. В центре у неё, под закруглённой аркой, находилась ржавая железная дверь. Слева и справа – небольшие пристройки. Сверху над аркой покатая крыша образовывала треугольник, увенчанный острым высоким шпилем.  А на двери висел замок: громадный, старый и ржавый.
  – Диман, гляди, – сказал Петерс. – Тут возле отверстия для ключа есть какие-то следы, царапины.
  – Открыть пытались... – сказал я. – Но не открыли. Снег у двери нетронутый.
  – Ты посмотри, какой тут здоровенный ключ нужен, сейчас таких уж давно не делают...
  – Слушай... – сказал я. – А я, пожалуй, знаю, где искать ключ!
  – Где?
  – А где ты нашёл бумаги и свиток? В ЗИСе товарища Молотилова!
  – Точно! Я ведь не проверил, есть ли там ещё что-то. Вытащил папку, да побёг скорее...

  Вернувшись в город, мы испугали Костю, ремонтирующего свою иномарку, и вломились в его ЗИС. Петерс по-милицейски бесцеремонно влез в заднюю дверь и стал проверять карман-тайничок на спинке переднего дивана.
  – Эй, мужики, вы чего? – удивился Костя.
  – Потом, всё потом, – ответил Эрнест.
  – Не уезжай пока никуда, – сказал я. – Эта машина нам ещё нужна, в ней сокрыто много тайн, связанных с убийством Семёна Ефремовича.
  – Там что, призраки есть, в этой машине? – испуганно спросил Костя. – Или демоны?
  – И то, и другое, – на ходу ответил Петерс, выбираясь из лимузина. – Ты был прав, Диман. Он тут. Пошли.
  Боязливо заглянув в незакрытую дверь пассажирского салона, Костя проводил нас взглядом и недоумённо пожал плечами. Услышав разговоры о призраках, из Сузуки тут вылезла Ленка, с любопытством глядя на ЗИС. А мы с Петерсом уже спешили обратно, к кладбищу.
  – Лежал себе там, на дне кармана! – говорил Эрнест, показывая мне большой, тяжёлый ключ из какого-то благородного металла.
  – Он бронзовый что ли? – удивился я.
  – А чёрт поймёт. Старый очень, окислился весь. Но явно не железный.
  Пробравшись по своим же следам к остаткам часовни, мы остановились возле двери. Вокруг была зловещая тишина, странным образом, умолкли даже птицы. Как-то неуверенно оглядевшись, я тихо произнёс:
  – Ну что, открываем?
  – Давай! – бодро ответил Петерс.
  Почему он сейчас так храбрился, было непонятно. И в ДК, и в заброшенной церкви он был совсем иным, каким-то подавленным, испуганным. Но тут храбрый латыш был самим собой. Словно здесь влияние нечистой силы было минимальным.
  «– Странно, – подумал я. – Уж насколько мне известно, это кладбище – мощный источник негативной энергии, нечистой силы. Вокруг него случалось столько всяких кошмаров, ужасов... Почему же сейчас оно неактивно? И лишь там, где побывал поп, нечисть заметно активизировалась...».
  Закончить мысль мне не дал Петерс. Вставив ключ в скважину старинного замка, он стал с тихим скрежетом его вращать. В недрах механизма что-то пощёлкивало, потрескивало. Затем с тихим щелчком дужка открылась. Вынув замок из массивных кованых проушин, Эрнест аккуратно положил его на выдававшийся из стены замшелый кирпич. Схватившись голой рукой за огромную дверную ручку из крепкого металлического прута, он потянул дверь на себя. Раздался громкий скрежет несмазанных петель. Видимо, их никто не тревожил уже много лет. Разгребая снег, а вместе с ним и слой опавших листьев, старая ржавая дверь медленно приоткрывалась. А за ней уже виднелась жуткая тьма.
  Кое-как открыв тугую дверь, Петерс заглянул вовнутрь. Я за ним. Помещение оказалось довольно небольшим. На стенах из красного кирпича, увешанных чёрной паутиной, висело несколько старинных икон. Рассохшиеся, потрескавшиеся, они настолько обветшали, что изображения были уже неразличимы. Больше в помещении ничего не было, не считая прямоугольной дыры в земляном полу. Размером с люк от погреба, эта дыра уходила на неизвестную глубину.
  – Вот он, колодец... – прошептал я.
  – Интересно! – произнёс Петерс, аккуратно подбираясь поближе к загадочной дыре.
  Ступая за ним след в след, я приподнимался на носочках, чтобы заглянуть в подземелье. Тут щёлкнул выключатель фонарика. Подобравшись к краю дыры, Эрнест направил свет туда. Что он там увидел, я так и не понял. Резко вскрикнув, как ошпаренный, латыш сбил меня с ног и бросился бежать, уронив фонарик в жуткое подземелье. Выскочив на улицу, он добежал до высокой ограды одной из могил, переломав все кусты и исцарапав себе об них лицо. Тяжело дыша, детектив бешенными, испуганными глазами смотрел на часовню.
  – Что, что там? – подбегая к Петерсу, спросил я.
  – Он... Он там... – дрожащим голосом ответил Эрнест. – Мертвец оживший, я его видел. Такой же, как в ДК... Посветив фонарём вниз, я увидел, как из глубины этой ямы он тянет свою полуистлевшую руку ко мне. Редкие волосы на желтоватой голове, гниющая кожа слазит лоскутами... И красные, красные глаза, горящие злобным огнём...
  – Ужас... – прошептал я, боязливо поглядывая на часовню.
  – Всё, я уезжаю отсюда... – выпалил Петерс. – Эта дрянь меня везде преследует. Не в первый раз вижу этого мертвеца... Душа просто холодеет...
  – Постой, где ещё ты его видел?
  – Здесь и в ДК, это ты знаешь. Но был и третий случай. Помнишь тогда, я говорил, что мне приснился нехороший сон? Так вот, эта тварь там была... Сам не знаю, почему, но боюсь дико...
  И в самом деле, у Петерса даже тряслись коленки. Суровый детектив был сам на себя не похож. Латышский акцент пропал мгновенно, голос стал каким-то испуганно-дрожащим.
  – Я помню, ещё в детстве, начитавшись всякой фантастики, долго не мог уснуть по ночам, всё мерещились ожившие мертвецы, – взялся рассказывать Эрнест. – Но с тех пор прошло очень много времени, и покойников я повидал немало... Сам делал людей покойниками...
  – Кто-то или что-то будит в твоём сознании детский страх, – сказал я. – Со всеми приезжими так. Ты бы видел, как изменилась бойкая хохотушка Лена, приехав сюда. А Костя, этот крепкий парень, богатырь просто, стал дико бояться темноты.
  – А как же ты? – спросил Петерс. – Ты ведь тоже тут недавно.
  – Ты знаешь, меня вся эта нечисть почему-то не трогает...
  – Да ладно! А подвал в ДК забыл уже? – перебил латыш.
  – Ну, значит, не трогала... – продолжил я. – У меня особое отношение к этому городу. Трепетное, что ли. Как только я сюда попал, в душе наступило некое умиротворение, смешанное с необъяснимым, неописуемым, но очень приятным чувством лёгкой тревоги, какого-то сладостного волнения, предвкушения. Духи города приняли меня за своего. Они позволили мне даже проникнуть в их мир, частично познать их природу... Но что началось сейчас, объяснению уже не поддаётся. Меня явно хотели утопить как котёнка в этом жутком подземелье.
  – Что всё это может значить? Голова просто отказывается соображать. Невозможно охватить разумом этот громадный поток противоречий, необъяснимых явлений, страшных и загадочных...
  – Я тоже ничего не пойму... Рушатся все мои представления о мире духов и нечисти в нашем городе. Я считал этих невидимых существ материальными, душами умерших людей. Души коммунистов оставались верными партии и после смерти. Они охраняли город от всякой современной заразы, от рыночных отношений и беспорядков, от плохих людей. Недаром ведь, далеко не каждый мог здесь жить. Но что творится сейчас? Поп, куча фанатичных старух, какой-то молодой проповедник Стулов – все спокойно разгуливают по городу. А таинственные потусторонние силы будто бы им подыгрывают. Страшной смертью умирают коммунисты, патриоты города. Происходят необъяснимые явления, тоже религиозного характера...
  – А как же души врагов, бандитов и всяких религиозников? – сказал Петерс. – Наверняка, есть и они.
  – Да, ты прав, некоторые жуткие случаи, проявления нечистых сил, свидетельствуют именно об этом. Есть и злые духи, однако, их было очень мало. Ещё есть аморфные, нейтральные существа – чёрные болотные духи...
  – Постой, комиссар... А тебе не кажется, что увеличение численности злых духов и всех их проделок связано с приездом попа? Каким-то образом он их привёз сюда.
  – Очень даже возможно... Но почему же затихли, затаились добрые духи? Духи-коммунисты?
  – Чёрт их знает...
  Так и не закончив беседу, мы решили ещё разок заглянуть в загадочный колодец. Петерс, естественно, даже близко туда не подошёл. А я, странным образом почти не испытывая страха, подкрался к дыре и заглянул туда. Чёрной упругой сетью над тьмой провисала грязная паутина. Края и стенки дыры были кирпичными. Замшелый, поросший грибком и грязью, кирпич уходил на неизвестную глубину. А там, в этой глубине, стояла едкая, густая тьма. Даже не видно света упавшего вниз фонарика. Но и покойников никаких тоже не видно. Где-то с минуту пристально посмотрев в темноту колодца, я резко отвернулся и отошёл к двери.
  – Нет там никого... Пошли в город, – сказал я.
  Закрыв массивную ржавую дверь часовни на замок, мы выбрались с жуткого кладбища и направились в сторону города. Тут сзади до нас донёсся какой-то шум, скрип снега. По заснеженной просёлочной дороге, вихрем поднимая за собой столбы мелких снежинок, мчалась почтовая машина. Схватившись юзом, электромобиль немного накренился и затормозил поперёк дороги.
  – Здорово, мужики! – воскликнул Фёдор, почтовый водитель. – Садитесь, подвезу!
  Мы поздоровались с этим бравым пареньком в камуфляжной форме, пробрались через узенькую дверь в салон машины. Внутри было довольно тепло, по обыкновению сладко пахло сургучом, бумагой и типографской краской.
  – Ну, что у вас нового? – спросил Федька. – Я слышал, попы три церкви будут строить в городе. Неужели горком останется в стороне и не помешает им?
  – Никто ничего строить не будет, – уверенно заявил я каким-то строгим начальничьим голосом. – Разрешения выдаёт горисполком, или как сейчас модно говорить, муниципалитет. А он-то в Угрюмовске красный, советский. И значит, будет попам наш пролетарский кукиш!
  – Та-а! – сказал Петерс. – Островок социализма в океане бандитизма! Попы идут лесом!

Часть VI

  Валерий Анатольевич Васнецов, председатель городского совета, одновременно и глава горисполкома, попивал чаёк из большого стеклянного стакана с подстаканником. В его кабинете было тихо. Секретарша давно дома, стрекотать на печатной машинке некому. Вдруг, листая какие-то бумаги, мужчина слышит уверенный стук в дверь.
  – Войдите! – строго, по-командирски говорит председатель.
  Дверь кабинета медленно открывается, и Васнецов видит на пороге неимоверно жирного попа. Поправив рукой очки, он удивлённо уставился на брюхатого, краснолицего священника.
  – Здравствуйте! – басовито произнёс поп. – Меня зовут отец Диомид.
  – Здравствуйте, чем могу служить? – удивлённо сказал председатель, глядя на этого огромного, медведеподобного человека..
  – Да, пустяки... Мне всего-то нужна одна подпись. Наша епархия собирается восстанавливать в вашем городе храм. И две маленькие часовенки. Как вы, наверное, знаете, православная общественность давно требует от нас этого шага, ведь ближайший храм далеко, в Троицко-Печорске. Верующим тяжело туда ездить...
  – Ну, вообще-то, верующих у нас почти нет, о ком вы говорите? – удивился председатель.
  – Как же? Когда произошло чудо, и на стене одного из домов чудесным образом проявился крест, вокруг собралось очень много верующих людей. Они молились, прикладывались к святыне. Мне даже пришлось совершить прямо там богослужение...
  – Очень странно. По моим данным, люди на несанкционированном митинге у того дома были неместные. А жителям Угрюмовска ваша церковь не нужна. Тем более, три церкви. Лучше найдите более подходящее место, в другом городе...
  – Постойте, господин мэр, наша епархия готова помочь вашему городу! Если вы позволите восстановить церкви, то бесплатно, абсолютно бесплатно мы восстановим вам заброшенный и затопленный клуб, дворец культуры! И облагородим старый парк!
  Сняв очки, немолодой председатель недоверчиво поглядел на попа. В его голове закрались сомнения.
  «– Врёт ведь, божья корова... – подумал он. – А может, и не врёт. Церковь ныне – богатая организация, налогов не платит, денег не считает. Что для них миллиард? Да нет ничего...».
  – Вы подумайте, очень дельное предложение! – настаивал батюшка. – Негоже это, без клуба. На официальные мероприятия собираться в школе... Негоже!
  «– Районная власть не даст ни копейки, – размышлял Васнецов. – Сколько я у этих паразитов просил средства на ремонт теплотрассы! Одни сплошные отписки были, «денег нет и не будет». Так и пришлось колхоз просить, старые трубы нам привезли, худо-бедно отремонтировали... А миллиард на осушение болота и восстановление клуба можно даже не просить, в районе надо мной лишь посмеются. И колхоз тут уж нам не помощник... А эти бородатые сами пришли, предлагают деньги! Ну, пусть строят свои церкви. Зато клуб будет!».
  Подкупив председателя своими елейными речами, Диомид получил заветную подпись. И теперь, по распоряжению главы муниципального образования «Город Угрюмовск» в вечное пользование церкви отданы почти пять гектаров леса! Это всё городское кладбище, весь парк и остров на болотах, где стоит разрушенная церковь.
  Батюшка сладостно причмокнул, не скрывая своей бурной радости, и вышел из здания горсовета, сжимая папочку с драгоценной бумагой. Теперь парк будет закрыт для горожан, посещения станут платными. И клуба никакого, естественно, тоже не будет. Какой клуб, когда на этом месте давно уж запланирована постройка церкви? Городское кладбище теперь станет дойной коровой для епархии. Попы будут брать деньги не только за обязательное отпевание, но и за похороны, за яму и даже за «аренду» земли родственниками умершего! Однако, все эти мелочи меркнут на фоне главного...

  – Да как ты мог?! – сокрушался старый коммунист, секретарь первичной парторганизации, Владимир Алёхин. – Ты же им землю подарил, этим мошенникам!
  – Они нам клуб восстановят! – оправдывался Валерий Анатольевич. – Отец Диомид обещал...
  – И ты веришь этому брюхатому обманщику? Он тебе хоть какую-нибудь бумагу оставил?
  – Он на словах обещал... Да ну, он не обманет. Я ведь ему такую услугу оказал...
  – Медвежью услугу ты оказал, всем нам! – сорвался на крик Алёхин. – Неспроста попы так рвутся в наш город. Даже при Советской власти они пытались тут церковь свою построить. После перестройки полезли с новой силой. Но всегда им в ответ было лишь слово «нет»! А ты продался, сдал им город! Жди теперь крестных ходов и массового оболванивания! Ты хоть знаешь, что эти толстопузые на проповедях народу рассказывают? Как нашу партию с дерьмом мешают? Обдурят народ, и слетишь ты со своего кресла! Все мы слетим, и каяться будем перед «стадом христовым» за вымышленные «репрессии»...
  – Что ты меня учишь?! – огрызнулся председатель. – Никто им не позволит беспредельничать! Построят свою поповню и будут по-тихому молиться там. Нам-то какой вред? Зато клуб будет...
  – Ну давай, и ты иди с ними помолись! – выпалил разгорячённый Алёхин и, хлопнув дверью, вышел в коридор.
  «– И почему же я раньше не зашёл? – сокрушался секретарь первички. – При мне бы он не посмел так поступить... Это ж надо так опростоволоситься! Эх, а ещё старый коммунист... Почуяло моё сердце неладное, когда в дверях горсовета столкнулся с попом... Диомид... Это не Диомид, это динамит...».
  Выйдя на улицу, Владимир Евгеньевич услышал странный скрежет. Будто движется что-то тяжёлое и металлическое. Внезапно вокруг него стали падать сосульки, обломки льда с крыши. Водопад снежной пыли накрыл коммуниста. Подняв голову, Алёхин увидел, как прямо на него летят железные буквы с лампочками. Огромный транспарант «СЛАВА ТРУДУ», сорвавшись со своих креплений и кронштейнов на крыше, стремительно падал вниз. Секретарь первички успел заметить, как в полёте вспыхнули некоторые лампочки. Три первые буквы в слове «труду», и частично буква «д» озарились ярким электрическим светом. Последняя буква горела не полностью, без нижней перекладины. И вместо «д» получилось «п». «Труп»...
  Услышав грохот, на улицу выскочили все работники горсовета и находящихся в нём организаций. Одними из первых были мы с Петерсом.
  – Ничего себе! – воскликнул Эрнест, увидев свалившийся транспарант. – Я вообще подумал, что самолёт упал!
  – Глядите, там человек! – воскликнула заведующая почтой, Катерина Николаевна.
  Под железными конструкциями, истекая кровью, лежал секретарь нашей первички, коммунист Владимир Алёхин. Мужчина ещё стонал, судорожно подёргивая руками. А в воздухе едва уловимо присутствовал сладковатый запах ладана.
  – Диомид... Диомид... – шептал раненый дрожащими губами.
  Транспарант быстро подняли и отвалили в сторону, на сугроб. Кто-то вызвал «скорую». А мужчина, меж тем, продолжал что-то шептать:
  – Проклятый поп... Не бывать ему в нашем городе...
  Коммуниста аккуратно уложили на спину, подложили под голову чей-то пуховик. Почтальонка Мария взялась перевязывать раненого. Притащив из помещения почты деревянный ящичек с белым стеклянным оконцем и красным крестом, она извлекла оттуда бинты и неумело стала обматывать ими голову Алёхина. Кровь хлестала просто неистово, бурля и пульсируя.
  На помощь Марусе пришёл Эрнест. Бывший милиционер знал, как остановить кровь. Выйдя из оцепенения, он подбежал к раненному секретарю, слегка приподнял его голову и нажал на какую-то точку на шее. Фонтан крови стал униматься, а затем и вовсе исчез. Затянув бинты, Мария протёрла лицо Владимира Евгеньевича ваткой.
  А вскоре подоспела и карета «скорой помощи». Старая лошадь грязного цвета с сильно прогнувшейся спиной рысью вбежала на площадь, фыркая и таща за собой телегу с деревянной будкой. Натянув поводья, пожилой кучер в армейском бушлате остановил кобылу. И из будки, скрипнув корявыми дверцами, тут же выскочила знакомая мне бабулька-фельдшер. Со строгим, серьёзным видом она осмотрела раненого, проверила пульс.
  – Молодцы, что перевязали, – сказала она. – Рана глубокая, очень опасная. Ещё немного, и кровопотеря была бы несовместимой с жизнью. Вовремя остановили кровь.
  – Жить-то будет? – спросила Катерина Николаевна.
  – До ста лет доживёт, – отмахнулась фельдшер, поворачиваясь к своему «водителю». – Егор, носилки давай. Пошевеливайся!
  Владимира Евгеньевича аккуратно погрузили в карету «скорой помощи», и старая кляча, подстёгнутая кучером Егором, бодро рванула с места. Развернувшись, повозка скрылась за домами. Издали донеслось лишь ржание кобылы, да лихое «но!».
  А народ стал расходиться. Кто-то присыпал снежком красные пятна. И лишь упавшие буквы старого транспаранта напоминали о трагедии.
  – Может, толкнул кто-то? – высказал догадку Петерс.
  – Ой, не знаю... Я ведь лазил по осени на эту крышу, как раз подключать транспарант. Там всё крепко было, на арматуре.
  – Ну так, силачу какому-нибудь, вроде нашего с тобой Диомида, это не проблема. Не так ли?
  – Диомид... Он же говорил про него...
  – А я о чём?! Посмотри-ка, какой наглый поп! Охоту открыл на коммунистов. Но теперь он не отвертится. Наверняка пострадавший видел его там, на крыше. Этого будет достаточно...
  – Вот как он туда попал, это уже загадка.
  – А пошли, посмотрим. Я видел на втором этаже люк, в конце коридора. И лестница есть.
  – Пошли, – ответил я.
  Мы поднялись на второй этаж, прошли темноватый коридор до конца. Люк действительно есть, прямо против двери в ленинскую комнату. Металлические скобы лестницы торчали сбоку, из стены. Проверив их на прочность, я подтянулся и толкнул люк.
  – Ты гляди, открыто! – сказал я, подтягиваясь выше.
  На старом чердаке была жуткая тьма. Виднелись лишь узкие полоски света – щели в чердачных оконцах. Пробравшись на ощупь по каким-то опилкам к одному из них, я распахнул створки. Яркий свет мгновенно проник внутрь, озарив помещение, давно привыкшее к темноте. И весь огромный чердак стал виден как на ладони.
  – Нету никого... – произнёс Петерс.
  – Что же ты думаешь, он нас ждать будет?! – ухмыльнулся я.
  Затем мы вылезли на саму крышу. Покатая и довольно скользкая, она была ровно и аккуратно укрыта толстым снежным покрывалом. И, самое интересное, никаких следов на этом покрывале не оказалось. Более того, подойти к краю просто невозможно – ноги едут вниз, необходимо за что-то держаться.
  Креплений транспаранта отсюда почти не видно. Заметно лишь, что часть снежного козырька, нависавшего на краю крыши, обвалилась.
  – Наверное, наш батюшка на вертолёте прилетал... – пошутил я.
  – Нет, верхом на архангеле Гаврииле! – сказал Петерс, улыбнувшись.

  Меж тем, на Угрюмовск опускались сумерки. Чёрные, совершенно непрозрачные для лунного света тучи накрыли город. Снова неярко зажглись уличные фонари, окна домов. С улиц пропали последние редкие прохожие. Лишь Костя с Леной, поужинав у квартирной хозяйки, снова вернулись во двор и, закрывшись в салоне ЗИСа, о чём-то шептались. Тем временем мы с Петерсом в ленинской комнате, попивая крепкий чай, строили версии сегодняшнего преступления. Однако, так называемый «человеческий фактор» никак не хотел вписываться в это дело.
  – Чует моя печень, не человек это делал. И тут, и в квартире Молотилова... – произнёс я.
  – Всё на то указывает... – ответил Петерс. – Первый раз с таким сталкиваюсь. Были у меня глухари, висяки. Но чтобы вообще никаких следов – такого не случалось. Всякий раз убийца оставлял улики, вольно или невольно. А тут – вообще пусто. И в самом деле – нечистая сила...
  – Нечистая сила... – повторил я. – И везде, где она – там крутится этот мерзкий поп. Как будто он насылает этих полтергейстов...
  – Слушай, а это ведь мысль! – сказал Эрнест. – Каким-то образом наш Диомид приручил нечисть, и натравливает на людей привидений, как собак! Вон, в бумагах у Молотилова было что-то такое... Что-то типа «Произнеси слово, да покорятся тебе слуги мрака».
  – А вот это уже интересно! Давай-ка сюда нашу папку, я попробую разобраться в этих заклинаниях...
  – Да я уж читал, вдоль и поперёк, – скептически произнёс латыш. – Сказки какие-то...
  – А вдруг не сказки? – ответил я. – А вдруг и в самом деле есть какие-то рычаги управления у нечистой силы? И тогда мы сможем остановить наглого попа, нарушить его планы... Или хотя бы понять, каким образом он творит все эти злодеяния.
  – Ну вот, бери и читай, может, ты и разберёшься, – сказал Петерс, протягивая мне увесистую папку со старыми бумагами.
  И я, раскрыв её, достал первый лист. Убористым, мелким почерком на ней шли какие-то описания. И хоть, судя по всему, писал данный текст сам покойный Молотилов, выглядела сия писанина просто странно. «Врата тёмного мира раскроются, и чёрные духи смерти ступят на землю. И живые встретятся с мёртвыми, но не увидят их. Лишь по деяниям их поймут люди, что мёртвые восстали из могил...».
  В так называемом предисловии описывался мир всех этих потусторонних тварей, призраков, полтергейстов, болотных духов. Семён Ефремович проследил и описал всю иерархию тёмных сил, от низшего звена – чёрных бесплотных духов, и до высшего – человекоподобных существ. Последние, как говорилось в тексте, были прямым продолжением жизни конкретных людей, умерших недавно. Длительность их существования зависела от некой «душевной силы». Позже я понял, что этим термином хотел сказать Молотилов. Мои собственные догадки, мои теории относительно нечистой силы оказались поразительно верны! Но только я представлял себе всё это немного иначе, не так энциклопедично, как описал мир нечисти покойный секретарь. А под «душевной силой» Молотилов понимал те самые «долги» умершего человека в мире живых. Кому-то отомстить, кого-то о чём-то предупредить. И когда «долг» отдавался, высшая человекоподобная субстанция, а говоря проще – душа, переставала существовать, утрачивая человеческое обличие. Но вместо неё образовывался уже бесплотный дух, который не имел никакой формы, но мог принимать обличие разных людей, животных, предметов. Такой дух может существовать бесконечно долго; он сохраняет главные качества человека, породившего его. Если человек до смерти был злой, то и дух будет злой, и наоборот. На этой самой стадии духи и объединяются в условные группы, где-то здесь и кроется тайна духов-коммунистов, духов-православных. Чувствуется, далеко не всё ещё сумел изучить Семён Ефремович, далеко не все загадки отгадать.
  Что же касается последней стадии нечистой силы, то она изучена меньше всего. Это чёрные болотные и лесные духи. Как и я в своей теории, Молотилов предполагает, что данные существа – есть старые, потерявшие все человеческие качества духи средней стадии. Они жили когда-то очень давно, и дошли до наших дней лишь в виде сгустков некоей энергии. Живут ли эти духи вечно, либо и у них есть свой предел, доподлинно неизвестно...
  «– Чёрт подери! – подумал я. – Какая интересная рукопись! А Петерсу всё – сказки... Тут ведь именно то, чем я увлекаюсь, что я ищу и расследую относительно нечистой силы! Вот, оказывается, чем занимался покойный Молотилов!».
  Перелистывая страницы, я читал дальше. Кончились описания иерархии, природы и особенностей представителей мира нечисти, и началось самое интересное! В слегка завуалированной форме, действительно похожей на сказку, описывались различные обряды общения с духами. Оказывается, как минимум месяц после смерти человека его душа открыта для контакта. И это не мистика, душа просто продолжает своё материальное существование. Единственное, к ней нужен определённый «ключик». Общаться с душой живому человеку просто так нельзя, нужны какие-то странные заклинания, что-то вроде пароля. И каждой душе нужен свой пароль. Образцы подобных заклинаний приводились дальше.
  Перелистнув страницу, я стал читать следующую главу. А чем дальше забирался я в эти дебри мелкого секретарского почерка, тем было интереснее. Очередная глава описывала уже не просто общение, а именно управление духами. Тут, помимо заклинаний, нужно было и ещё что-то... «Да укрепятся в воле победной силы мрака, да вдохновит их образ живых на дело правое. Силой идеи проникнутся, да сокрушат врагов лютых оружием своим незримым...».
  «– То есть, получается такой каламбур – духам надо поднимать боевой дух! – подумал я. – Настраивать их на борьбу с кем-то или чем-то, укреплять их волю. Но как это делать?»
  Из дальнейших мудрёных описаний, замаскированных под древние легенды и предания, стало понятно, чем сплачивать духов, чем поднимать их на коллективную борьбу. Нужна советская символика, песни. Притом, нужно проводить все обряды именно над загадочными колодцами, где и обитает нечистая сила.
  «– Теперь ясно, зачем нужны были все эти иконы в подвале ДК, и зачем нужна икона с «кровавыми большевиками» над люком в заброшенной церкви. – размышлял я. – Поп откуда-то знает всё то, что здесь написано... Он переориентирует духов, переманивает на свою сторону. Понятно, почему участились случаи нападения на коммунистов, почему поведение нечисти стало таким необычным. Этот церковный боров обратил их в своё православие... Только зачем тогда ему нужны эти бумаги? Не хочет, чтобы кто-то догадывался о его новых возможностях?».
  Ответ на этот вопрос я нашёл дальше. Оказывается, древний свиток с заклинаниями на церковно-славянском языке был главным ключом к миру потусторонних сил. Без него никакие заклинания действовать не будут. Если прочесть написанное там над колодцами, то духи активизируют своё восприятие, начинают не просто слышать нас, но и подчиняться. Как всё это происходит, зачем нужны все эти древние языческие заклинания, было непонятно. Да это, собственно говоря, сейчас не так важно. Главное, понять сам механизм управления...
  Как писал Молотилов, магический свиток существовал в двух экземплярах. Этим всё и объяснялось. Только вот, где же был второй экземпляр, и как он попал к Диомиду? Загадку сего «чуда» ещё только предстояло отгадать...

  Петерс принял душ и уже застилал простынею свою раскладушку, готовясь ко сну. Окна снова стали угольно-чёрными, будто со стороны улицы их выкрасили чёрной краской. Оторвавшись от рукописей, я глянул на висящие на стене часы. Старенький прибор «Электроника-7» показывал половину одиннадцатого. По местным меркам – ужасно поздно, глубокая ночь.
  – Ну что, комиссар, – подколол меня Эрнест, – нашёл что-нибудь?
  – А то! – ответил я. – Тут все ответы на наши вопросы есть! И как ты не заметил, когда изучал эти тексты?
  – Диман, мне как-то слабо в это всё верится. – устало произнёс Петерс. – На ложный след свернём, тогда вообще не видать нам преступника...
  – А вот завтра мы и проверим, ложный или не ложный! – воскликнул я. – Попытка ведь не пытка!
  – И что ты хочешь проверять?
  – Пойдём снова к колодцу, попробуем все эти заклинания в действии!
  – Ты же вроде атеист?
  – Да иди ты! В баню! Ладно, завтра всё увидим, кто был прав. Побежал я домой...
  В коридоре было темно. Освещение на этаже выключено, никого в помещении уже нет. Лишь вдалеке, на лестнице, тускло горит лампочка в большом пыльном плафоне, заляпанном побелкой. Ориентируясь на этот свет, я быстро миновал коридор и спустился вниз. Открыв входную дверь, я почувствовал ночной морозный воздух. Поначалу он обжигал щёки, холодными щупальцами проникал под воротник, в уши, под рукава куртки. Но ускорив шаг, я не дал морозу меня сковать. Внутренняя «печка» всегда грела хорошо, и оттого я легко переносил низкие температуры. А вот от жары в своём родном Саратове буквально плавился. Но здесь, к счастью, даже летом жары не бывает. Плюс двадцать пять – тридцать, не более. И то, в редкий солнечный денёк.
  Дома, кроме Люцифера, меня уже никто не встречал. Очевидно, Лена сегодня осталась ночевать со своим новым другом. И точно, на столе записка: «Я у Кости, буду утром. Лена». Разогрев на скорую руку макароны с тефтелями, я налил горячего сладкого чаю. После морозца особенно приятно было его выпить! За поздним ужином последовала небольшая уборка. Ложиться спать сразу после еды как-то не хотелось, да и вредно это. И я взялся мыть полы. Намочил большую губку, принялся протирать ей «квадрат» за «квадратом», всякий раз ополаскивая губку под краном в ванной. За этим делом я продолжил свои размышления.
  «– Как всё оказывается интересно! Верным путём я шёл, когда гадал тут про нечистую силу, сочинял свои теории. Не ошибся! Только почему эти загадочные существа остановили меня? Тогда, на просеке, меня недвусмысленно предупредили не совать нос во всё это. Молотилов расследовал себе спокойно, никто его не трогал... А может, всё дело в этом свитке? Может, Семён Ефремович, получив его, стал кем-то вроде хранителя всех тайн, посвящённым в нечистые дела? Вроде командира стал для привидений! Только всё равно непонятно, как тогда эта нечистая сила его и убила? А в том, что убивал не человек, сомнений не осталось... Видимо, поп каким-то образом сумел подчинить себе всю нечисть. Второй свиток, ясное дело, был у него. А этот, который сейчас у нас, свиток Молотилова, нужен попу для абсолютной власти. Чтобы уже никто не смог помешать его планам... И три церкви над всеми колодцами нужны Диомиду для того же...».
  Закончив уборку, я сварил каши себе на утро и, приняв душ, отправился спать. После такого насыщенного дня, после стольких интересных открытий и разгаданных загадок голова буквально ломилась от мыслей. Но усталость не давала их упорядочить, разложить по полочкам. Смертельно хотелось спать, глаза слипались. Повернувшись на бок, я подложил руку под голову и отключился...

Часть VII

  Растаяла над городом мгла, призрачный неяркий свет утра вновь осветил проснувшиеся улицы. За окошком было по-прежнему тихо, спокойно. В некоторых окнах соседнего дома горел свет, виднелись чьи-то тени. Казалось, наступило обычное утро, ничем не отличимое от вчерашнего. Но я ошибался...
  Выйдя на улицу, я услышал уже полузабытый звук множества мощных моторов. За время проживания в Угрюмовске я почти отвык от машин. Но чуткое ухо ещё помнит шум мегаполиса. Судя по звукам, где-то недалеко ехали несколько грузовых автомобилей. А вот, собственно, и они. Ярко-жёлтые китайские грузовики «Донь-фень» с какими-то непонятными установками, ковшами, кранами, манипуляторами. Пять этих громадин, оставляя глубокие борозды в снегу, разнося сугробы и заметая прочищенные дорожки, медленно ползли по улице Ленина. За ними ехал огромный импортный трактор с мощным ковшом и автобус, тоже, естественно, импортный. Вся эта кавалькада машин, ревя моторами, повернула на улицу Революционную и устремилась в сторону Тихой.
  «– Это что же, – подумал я, – уже церковь строить едут? Вчера, за всей этой суетой я как-то упустил из вида тот факт, что Васнецов подписал попу разрешение на строительство... Я ещё подумал, что успею во всём разобраться, поговорить с председателем. А тут такое...».
  Свернув со своего пути, я пошёл вслед за техникой. Дымя и чадя мощными дизелями, эти монстры повернули на Тихую. Как и следовало ожидать, вся техника остановилась возле дома с иконой, штаба местных религиозников. Пооткрывав двери, из кабин и из салона автобуса стали выскакивать люди в телогрейках. Громко хохоча, выкрикивая всякие пошлости с мерзким кавказским акцентом, они шустро набрали веток, поломав небольшое деревцо, и развели костёр. Тут же заорала музыка. Хриплые, пыльные телефоны, надрываясь, запиликали мерзейший «восточный фольклор».
  «– Сейчас барашка резать будут» – невольно подумал я.
  Но барашка не было. Зато к рабочим вышел поп. С довольной физиономией, здоровяк похлопал по плечу главного гастарбайтера, крепкого кавказца в дублёнке, пожал ему руку. Тут вышли бабки. Покувыркавшись перед иконой на стене дома, они что-то дружно заскулили, какую-то молитву. А Диомид, достав кадило и небольшой веник, стал «освящать» технику и самих гастарбайтеров. Смотреть, что будет дальше, я не стал. Зло переполняло.
  «– Вот гады! – думал я. – Хозяевами себя тут почувствовали! Что же творится-то?..»
  Добежав до площади, я вломился в здание горсовета и безо всякого стука влетел к председателю, обдав его морозным воздухом. Как и обычно, серьёзный мужик Васнецов сидел за своим столом, читал какие-то бумаги.
  – Валерий Анатольевич, что же вы наделали?! – аж закричал я. – Вы же разрешили им тут стройки свои начать, попам этим! Они же город погубят!
  – Тише, тише, Дима! – ответил спокойно председатель. – Город никто не тронет, не бойся. Все их объекты будут за его пределами. Зато эти мракобесы нам клуб восстановят, болото осушат и парк облагородят. А церкви, ну что ж, пусть стоят.
  – Как это, пусть стоят? – не унимался я. – Отмените свой указ, я вас очень прошу! Я знаю то, чего вам неизвестно! Диомид стремится подчинить себе всю нечистую силу в городе, и эти церкви – часть его плана!
  – Дима, – улыбнувшись, сказал председатель, – ты веришь во все эти сказки? Не смеши меня! Займись лучше молодёжью, ты же у нас секретарь по идеологии. Вот и проведи занятия с комсомольцами, чтобы укрепить их морально-политические убеждения...
  – Я проведу занятия... – сказал я обиженно. – Только не с комсомольцами...
  Хлопнув дверью, я направился к Петерсу в красный уголок. А Эрнест, сидя за столом с невозмутимым видом, читал газету.
  – Здорово! – сказал я. – Ты представляешь, уже технику понагнали эти попы, скоро начнут строить свои поповни!
  – Здорово! Да, я уж видел, – ответил латыш, отведя взгляд от газеты. – Мимо меня они проехали. Чурки там какие-то за рулём.
  – Именно! Теперь в городе полно этих зверей. Ты бы видел, какие они наглые! Уже костёр развели, орут, музыку слушают. И поп там с ними.
  – Это где, на Тихой?
  – Да, у того самого дома с иконой.
  – И что же наши власти говорят?
  – Ну, ты сам вчера слышал, Васнецов подписал им разрешение на строительство...
  – А газета районная, «Печорский вестник», пишет, что деньги-то выделены Министерством культуры. Вот, слушай: «В городе Угрюмовске началась реконструкция исторических памятников. Впервые за многие годы выделены деньги на восстановление аварийных зданий, учреждений культуры и здравоохранения...».
  – Про церковь-то ни слова!
  – Вот! Не чисто тут что-то!
  – Попы денежки получили, вместо нашей администрации! И использовать их будут не по назначению! Но как такое могло произойти?
  – Ты попов что ли не знаешь?! Они же с властью срослись. Вот и договорились с едросами из района и республики, чтобы деньги дали им. А по ведомостям как бы местному муниципалитету.
  – Чтобы коммунистическим властям города не давать? Хитро...
  – Да, твари редкостные... Но надо как-то их остановить. Может, партийному начальству позвоним, спросим, что они намерены делать?
  Набрав номер Кондратьева, я услышал всё те же успокоительные фразы про восстановление клуба и осушение болот, про безвредность попов и их заведений... Но городскую власть можно понять – десятилетиями они не видели ни копейки от районных чиновников, и тут им предлагают такие огромные финансовые вливания. Как тут не устоять?!
  – Совсем с ума посходили... – прорычал я сквозь зубы, бросив трубку. – Мне сразу не понравился их либерализм по отношению к попам. Высмеивают ещё мой воинствующий атеизм, богоборчество...
  – А я вот другого не пойму... – начал тут Петерс. – Вот гляди, у нашего знакомого – Кости, машина заглохла при въезде в город, и не заводится. У Лены сломался телефон, пропала вся музыка. А эти гастарбайтеры, будь они неладны, и заехали сюда без проблем, и музыку слушают, и орут на весь город...
  – Ты хочешь сказать, почему нечистая сила их не останавливает? – ответил я. – На мой взгляд, всё тут понятно. Их покрывает Диомид со своим свитком. И хочешь ты того, или нет, но эта штука работает...
  – Да я, пожалуй, с тобой соглашусь... Всю ночь валялся, в потолок пялился, думал. Сходится всё. Но только, если эти сказки в папочке из ЗИСа – правда, то жуть какая-то получается...
  – Мне и самому жутко... Но мы должны попробовать прочесть заклинания над колодцем. Других способов остановить Диомида нет. Ты же видишь, как равнодушна наша власть к творящемуся поповскому беспределу...
  – Тогда не будем терять времени, пошли, – ответил Петерс.
  И мы, прихватив с собой папку с текстами, несколько советских плакатов, портрет Ленина и проигрыватель с пластинками, отправились на кладбище. Колодец в старой часовне единственный, доступный нам. Поп туда попасть не смог. И посему, шансы на успех были велики.
  По следам от грузовиков мы быстро дошли до кладбища. Но там уже кто-то был. Возле самых ворот стоял небольшой джип Мицубиси, следы от него шли вглубь старого кладбища.
  – Их было двое, – сказал Петерс, доставая свой пистолет.
  Аккуратно, чтобы не зашуметь, не хрустнуть веткой, мы пробрались к часовне. И в жутком кладбищенском безмолвии стали вырисовываться человеческие голоса. С акцентом.
  – Вай шайтан! Тут болгарка нужен! – прогундел один из незнакомцев, ковыряясь в замке на двери в часовню.
  – Инша Аллах! – ответил второй, поддевая замок ломом.
  Но крепкий засов из настоящей русской стали не поддавался этим горным обезьянам. Ругаясь на своём противном языке, они пытались его сломать, но тщетно. Увлечённые своим делом, гастарбайтеры и не заметили, как сзади подкрались мы с Петерсом.
  – Руки вверх! – воскликнул Эрнест с латышским акцентом. – Сейчас будет ношаут!
  – Нэ стреляй, начальникя! – заскулили кавказцы, повалившись в снег и подняв свои корявые ручонки вверх. – Хозяина приказал! Мы не воры!
  – Сержант, вяжи гадов, в отделении с ними потолкуем, – суровым голосом обратился ко мне Петерс.
  Связав пленникам руки и ноги, мы оттащили их подальше от часовни, заткнув гадам рты их же рукавицами. Замок оказался цел и невредим, кавказцы ничего с ним поделать так и не смогли.
  – Ну что, открываем? – с опаской произнёс латыш, помня тот жуткий страх с прошлой вылазки сюда.
  – Да, давай ключ, – ответил я.
  Войдя в полутёмное помещение, мы тут же сняли со стен старые иконы с выцветшими, полинявшими картинками и выбросили их на снег. Место икон заняли яркие, жизнерадостные советские плакаты. С них на мрачное помещение, на чёрную дыру в полу смотрели весёлые, довольные советские рабочие. А в торце часовни, над самой ямой, я повесил портрет Ленина. В довершение ко всему, Эрнест включил проигрыватель. На батарейках он работал тише, чем от сети, но всё равно музыка была слышна хорошо.
  – Бросьте думать, генералы, о походе, да на Москву! От Кавказа до Байкала разнесём вас по куску! Бейте с неба, самолёты! Крой, крой, бойцы, во все штыки! Э-эх! Застрочили пулемёты, пулемёты – в бой идут, в бой идут большевики! – огласил округу проигрыватель воинственной, залихватской песней 30-х годов.
  Достав свиток, я встал на край люка и принялся читать. Кое-как, с большим трудом, много раз едва не сбившись на мудрёных славянизмах, я дочитал заклинание до конца. И затем, убрав свиток, принялся за написанные Молотиловым рукописи.
  – Призываю силы тёмные, потусторонние хранить родной город, да дозором обходить его улицы. Беречь покой Угрюмовска от всех ворогов, от зла заграничного, от зла церковного...
  За длинным заклинанием, призванным поднять боевой дух призраков последовало другое заклинание, на конкретные действия. И тут уже к словам Семёна Ефремовича я добавил и кое-что своё.
  – Да разверзнутся небеса над головами захватчиков, да вспыхнут молнии! Не топтать чёрным нерусским слугам попа Диомида земли Угрюмовской! Пусть бегут они в страхе, да без оглядки! Пусть сгинут в пучине безвременья и тьмы!..
  Слабое фосфорное свечение на миг озарило таинственный колодец. Вспотевшее от напряжения и волнения лицо почувствовало лёгкое дуновение ветерка. Тихий, но грозный гул донёсся откуда-то из глубины ямы. Закачались на стенах плакаты, заколыхалась паутина. И тут, как только я дочитал заклинание, прямо в грудь меня толкнуло какой-то страшной невидимой силой. Отлетев от колодца, я упал спиной на снег. Как ни странно, страха никакого не было. Наоборот, внутри ощущалась приятная лёгкость, будто и в меня вошёл какой-то дух.
  – Ну что?! – подбежал тут ко мне Петерс.
  – Кажись, сработало! – ответил я.

  А на улице Тихой, уже потерявшей актуальность своего названия, тем временем кавказцы плясали лезгинку. Заправившись кагором, принесённым православными бабками, джигиты что-то выкрикивали, задорно отплясывали. На костре уже стоял мангал, на всю округу пахло жареной бараниной. В окружении своей техники, наплевав на местных жителей, гастарбайтеры продолжали шуметь.
  Внезапно музыка в телефонах смолкла. Из дорогих, гламурных и пафосных аппаратов пошёл черный дым. Схватив свой телефон, один их кавказцев глянул на дисплей. А оттуда на него смотрело нечто чёрное, лохматое с полными дикой злобы красными глазами. Мужик испугался, бросив телефон прямо в снег. Переполошились и остальные джигиты. И тут на всех кавказцах ярким огнём буквально вспыхнули шапки! Дикий визг наполнил улицу. Спотыкаясь, беспорядочно бегая туда-сюда, гастарбайтеры пытались сорвать с себя огненные шапки, но те сидели словно приклеенные.
  Один из джигитов попытался забраться в свой грузовик и удрать из этого страшного места. Распахнув водительскую дверь, кавказец побелел от ужаса. На кресле, за рулём, сидел разлагающийся мертвец с облезающей лоскутами кожей и выпученными глазными яблоками. Скривив полуразложившимися губами злую улыбку, покойник привстал и ударил гастарбайтера ногой. Упав на снег, джигит вскочил и в ужасе бросился бежать.
  А мертвецы тут стали лезть из-под всех машин. Наполняя пространство густым запахом тлена, они хрипло и приглушённо хохотали, нанося кавказцам удары своими костлявыми руками и ногами. От дикого страха джигиты и не помышляли ни о каком сопротивлении. Вырвавшись из окружения, они с горящими головами бросились бежать из города, по следам от своих машин. Но некая страшная сила, поднимая жуткий снежный ураган, бурлящим потоком валила кавказцев с ног. Ожили тут и статуи на фронтонах и под сводами крыш домов. Вот безобидный с виду гипсовый ангелочек-купидон растягивает со скрипом свой ржавый металлический лук и выпускает огненную стрелу. Пронзив одного из беглецов, стрела вывернула наизнанку все его внутренности, обдав снег вокруг на несколько метров сочными кровавыми брызгами. А вот ожила и статуя льва, державшего лапой большой шар. Зарычав, зверюга катнула с крыши свой шар прямо на одного из джигитов. Каменная дура, проломив череп, убила кавказца наповал. Кровь и ошмётки мозга разлетелись фонтаном...
  Следом за шаром спрыгнул и сам лев, хищно вцепившись замшелыми каменными зубами в горло главного гастарбайтера, бригадира этих джигитов. Повалив его на снег, каменный зверь мгновенно растерзал ещё живого мужика, ломая когтями ему рёбра и вырывая зубами внутренности.
  А горящие шапки, опалив курчавые волосы кавказцев, сорвались с голов своих хозяев, и в полёте стали превращаться в огненные черепа. Раскрыв челюсти с редкими зубами, они полетели за гастарбайтерами, норовя схватить их за одежду. Один из джигитов, подняв голову, глянул на дома вокруг. Полными дикого страха своими карими глазами он увидел бесконечное множество чудовищ, жутких монстров, мертвецов. Диковинные звери с кривыми рогами, бывшие совсем недавно замшелыми безобидными статуями и барельефами, ожили, закрутили своими грозными мордами, завертели страшными рогатыми головами. Но тут всю эту жуткую круговерть замело снегом. Поднявшийся сильный, невиданный буран просто пылесосом засосал гастарбайтеров, пронёс их вдоль улиц и вышвырнул из города в снежную целину большой поляны за кладбищем. Продолжая вздымать снег, крутить его вихрем, нечистая сила задушила уцелевших кавказцев.
  А поп и его православные прислужники тоже ощутили на себе гнев городских духов. В тот момент, когда кавказцы ещё доплясывали свою лезгинку, Диомид предавался греху педофилии со своим юным помощником Игорем Стуловым. Прижав огромным пузом лежащего на животе мальчика к старой тахте, батюшка пыхтел как паровоз, ничуть не стесняясь висящих не стене икон. И тут какая-то сила подбросила попа в воздух, да так сильно, что церковный боров едва не пробил потолок своей тушей. Обрушившись обратно, Диомид раздавил Стулова и сломал ножки у тахты. Подскочив, он увидел, как стали воспламеняться иконы на стенах. Стёкла взрывались, рамы и оклады с грохотом падали на пол. А православные бабки стали метаться по дому, пытаясь убежать от каких-то невидимых бесов, кусающих их за пятки.
  – Господи! – забасил поп, впопыхах надевая портки. – Что же делается-то? Диавол пришёл...
  В этот момент огонь из горящих икон стал концентрироваться в центре помещения, собираясь в большой огненный шар. Опаляя занавески, многочисленные белые салфетки на комодах и трюмо, скатёрки и прочие тряпки, он увеличивался в размерах, медленно прижимая Диомида к стенке.
  – Сгинь! Сгинь! – вопил поп, стоя босыми ногами в луже собственной мочи. – Изыди, антихрист!
  Но крестные знамения и поповские словечки не действовали на огненный шар. Вот уже в комнате появился приторный запах палёной шерсти. Горела батюшкина борода. Шаря за спиной пухлыми ручонками по полкам старого серванта, Диомид неожиданно наткнулся на древний свиток с заклинаниями, стянутый резиночкой от презерватива. Развернув его, поп громким басом взялся зачитывать написанный там текст, глядя бешеными глазами то на бумажку, то на огненный шар. Шар резко отпрянул, уменьшился, издал негромкое злое шипение, напружинился и, с силой выбив окно вместе с рамой, вылетел на улицу.
  Громко дыша, Диомид огляделся. Всё вокруг обгорело, потолки закопчённые. На смятой постели лежит мёртвый Стулов, из разорванного бока выпирают окровавленные кишки с большими прожилками сосудов. Простыня вся в крови, как и пузо батюшки.
  – Бедный мальчик... – простонал поп. – Он умер за веру...
  Скользя мокрыми от мочи голыми ногами по деревянной лестнице, церковный кабан спустился на первый этаж. Там огня не было, но большинство бабок безжизненно валялись на полу. У каждой на лице была дикая гримаса ужаса. Из ушей и ртов маленькими струйками стекала на пол кровь.
  Уцелевшие бабки сбились в кучу в углу комнаты под большой иконой и, не переставая, крестились, бубня себе что-то под нос. В помещении душно пахло мертвечиной, испражнениями.
  – О, господи! – повторял поп, потеряв штаны и ещё не до конца понимая, что же случилось.

  Встав со снега, я отряхнулся, посмотрел зачем-то на хмурое, сердитое небо. Вокруг, на старом кладбище стояла мёртвая тишина. Деревья находились в безмолвном спокойствии, ни одна веточка не смела содрогнуться. А из часовни продолжало ровно литься слабое фосфорное свечение. Постепенно затухая, оно пропало.
  – Диман, ты гляди! – испуганно-восторженным голосом воскликнул Петерс. – Наши пленники-то концы отдали!
  Подбежав к товарищу, я увидел, что двое связанных кавказцев лежали без признаков жизни на снегу, а головы их были словно разорваны изнутри некой взрывной волной. На месте голов остались лишь две большие кровавые кляксы. Мозги и черепные кости валялись вокруг мелкими кусками. Что случилось с остальными гастарбайтерами, мы ещё не знали. Закрыв часовню на ключ, я вернулся к Петерсу, осматривающему тела. Подобрав со снега золотой зуб одного из покойных, Эрнест быстро спрятал его в карман. И мы пошли в город.
  – Ты гляди, снегопад что ли прошёл? – удивился я. – Дорогу-то замело!
  И в самом деле, дороги было даже не видно. Сплошная снежная целина! Однако, за воротами, внутри кладбища, сохранились все протоптанные дорожки, все следы. Разгребая ногами тяжёлый, густой снег, мы с Петерсом медленно пробирались к городу.
  – О-па! Я, кажется, кое-что нашёл! – произнёс латыш, доставая какую-то маленькую красную книжечку из-под ноги.
  – Паспорт! – воскликнул я. – Чей же?
  – Сейчас посмотрим! – ответил Петерс, открывая книжицу.
  – Махмуд Хадрисович Исмаилов! – прочитал латыш. – Вот так да!
  – Интересно! – сказал я. – Судя по тому, где валяется паспорт, сам Хадрисович тоже где-то здесь.
  – Натворил ты дел со своими заклинаниями! Колдун! – нарочито сердито произнёс Эрнест, а затем рассмеялся.
  Кое-как, устав и вымокнув, мы пробились в город через огромное снежное море. Но и в самом городе обстановка была не лучше. Дорожки, так бережно прочищенные местными жителями, замело. Даже глубоких следов от проехавшей тут утром техники не видать. Во дворах виднелись люди, удивлённо глядящие на улицу. Там-то, за домами, никаких заносов не было. Все тропинки остались нетронутыми. Но и улицам недолго оставаться в таком состоянии – народ с лопатами уже выходил на уборку снега. К вечернему автобусу необходимо было почистить улицу Дружбы...
  А мы с Петерсом, добравшись до площади, решили сходить к дому с иконой, взглянуть на беснующихся кавказцев. Вернее на то, что от них осталось. С каждым шагом сомнений оставалось всё меньше – незваных гостей кто-то явно наказал... То и дело в густом снегу попадались обрывки чьей-то одежды, сотовые телефоны и даже шампуры с недожаренной бараниной.
  – Капут горцам! – констатировал Петерс, увидев заметённые до самых кабин грузовики.
  – Да... – задумчиво произнёс я. – И не только им, видимо... Думаю, досталось по первое число и нашим «православным друзьям».
  – Пойдём, поглядим! – ответил Петерс.
  В подъезде поповского дома было по-прежнему тихо и зловеще, удушающе пахло ладаном. Света, как всегда, нет. Но ворвавшись прямо в темноту жуткого подъезда, я с налёта ударил дверь ногой. Обдав меня штукатуркой, вековой пылью и мелкой деревянной трухой, дверь с треском сорвалась с петель и замков, упав на пол. В подъезд тут же прорвался свет из комнат.
  – Ф-фу, у них чего, туалета тоже нет? – удивился Петерс, скривив брезгливую физиономию.
  – Православные... – ответил я. – Чтоб их чёрт съел!
  Тут навстречу нам выбежал тот самый поп, отец Диомид. Босой, грязный, в одних семейных трусах и с опалённой бородой он смотрелся грозно. Замахнувшись вантузом, батюшка смело пошёл на нас в атаку с дикими воплями. Выкрикивая какие-то нечленораздельные фразы, поп брызгал ядовитой слюной, выпучив свои маленькие злые глазёнки.
  – Хватит, батюшка! Допрыгался! – с сильным латышским акцентом сказал Петерс, хладнокровно достав свой ТТ и наведя его на брюхо церковного борова.
  Остолбенев на секунду, поп выронил вантуз. Затем с новой силой он принялся басить:
  – Антихристы! Я знаю, это вы натворили. Вы устроили погром! Отдайте мне мой свиток!
  – Вы обвиняетесь в убийстве и покушении на убийство, – невозмутимо произнёс Эрнест. – Всякое сопротивление властям будет расценено как угроза жизни сотрудникам милиции...
  Оборвав Петерса, этот кабан резко метнулся в нашу сторону, свалил латыша, выбив из его рук пистолет, и принялся душить своими мощными ручищами. Я среагировал мгновенно. Нанёс попу несколько ударов ногами, принялся отрывать его руки от горла товарища. Но Диомид держал Эрнеста мёртвой хваткой, катаясь по полу и пытаясь раздавить своей тушей. Мои удары этому кабану были как слону дробинка...
  – Диман! Штык-нож, доставай, у меня под курткой... – сдавленно пробормотал Петерс.
  Изловчившись, я откатил борова к дверному косяку, налёг на него изо всех сил и сунул руку между попом и Петерсом. Нащупав под подкладкой куртки что-то твёрдое, я вытащил ножны с большим немецким штык-ножом. Судя по всему, вещица была трофейная, ещё со времён Великой Отечественной войны. Обнажив лезвие, я не стал терять времени и ударил клинком попа. Нож утонул в поповском жиру, кровь брызнула как из опрокинутого стакана. Оторвав руки от горла латыша, Диомид схватился за пробитую спину и, вскочив, бросился к окну. Примятый, едва не задушенный детектив мгновенно опомнился и стал шарить по полу руками. Вот и верный ТТ. Подняв его, латыш выстрелил. А поп в то время уже успел запрыгнуть на низкий подоконник, пытаясь выбраться на улицу. Но три пули Петерса попали точно в цель. Заревев, как медведь, батюшка рухнул в окно, выдавив своей тушей стёкла вместе с рамой.
  – Эх, и силён, паразит! – воскликнул детектив. – Как медведь, богоматерь его за ногу!
  Отдышавшись, Эрнест поднялся. Обойдя все комнаты, мы с ним обнаружили более пятидесяти трупов и ещё восемнадцать живых богомольных бабушек. Забившись в угол, тесно прижавшись друг к дружке, они истово крестились, не обращая на нас никакого внимания.
  – Кащенко по ним плачет... – устало произнёс латыш.
  – Смотри, такой же свиток! – воскликнул я. – Вот он, второй экземпляр!
  На старом серванте лежал не только этот свиток. По занозистой деревянной полочке были в беспорядке разбросаны старинные рукописи, какие-то свитки поменьше. Стопкой лежали почерневшие, покрытые грибком книги с переплётами из натуральной кожи.
  – А вот и ключи! – сказал Петерс, открыв маленький выдвижной ящичек комода. – Наверное, от того самого колодца в церкви. «Мультилок» написано, как и на том замке.
  – Чудесно! – ответил я, обшаривая ящик за ящиком.
  В поповских вещах особого разнообразия не наблюдалось. Всякие позолоченные побрякушки, цацки, горы свечей разных размеров и диаметров, баночки со всякими благовониями, ладаном, лампадным маслом. Но вот, наконец, попались и документы. В современной полиэтиленовой папочке с надписью «Эрих Краузе» лежала внушительная стопка листов формата А4. Сбоку торчала дорогущая ручка «Паркер».
  – Богато живут! – огрызнулся Петерс, доставая ещё какую-то папку.
  Внезапно с полки посыпались пачки денег. Аккуратно перевязанные резинками, пачки пятитысячных купюр лежали там кирпичиками, одна к одной. Полка была забита доверху...
  – Ничего себе! – удивился я. – Хорошо надоили паству!
  – Это не паства... – ответил Петерс. – Вот, читай, ведомость какая-то финансовая...
  – Получатель – администрация муниципального образования «Город Угрюмовск», – стал я озвучивать написанное, взяв бумагу. – Пять миллиардов рублей. Целевое финансирование проекта по реставрации памятников культуры и архитектуры, Республика Коми, Российская Федерация...
  – Видал?! – произнёс Петерс. – Государственные денежки присвоили!
  – На храм... – злобно процедил я сквозь зубы.
  – Собаки! – ответил Петерс.
  – Подпись главы администрации! – воскликнул я, читая дальше. – Это не Васнецов расписывался! Подделка!
  – Хитрые твари! Подделали, естественно...
  Собрав все документы и деньги в полиэтиленовые пакеты, мы заспешили скорее в горсовет. Всё до копейки необходимо сдать городу. Деньги, выделенные республиканским и федеральным центром, так нагло украденные церковниками, должны быть направлены по назначению.
  Пока я закрывал обломками мебели выбитые окна, чтобы бабки не удрали, Петерс разглядывал что-то в коридоре. В низеньком старинном шкафчике рядом с входной дверью стояло множество одинаковых, стандартных галош. Бабушки к роскоши не приучены. За шторкой, в небольшом закутке за шкафчиком, горой навалены валенки. А вот и ботинки батюшки. Дорогие, импортные. Подняв один башмак, Петерс посмотрел на подошву.
  – Ну, точно! Он топтался у ЗИСа, поп этот, – сказал латыш.
  – И у Дома Культуры! – добавил я, глянув на зубастый протектор ботинка.
  – Короче, убийство и покушение на убийство мы запишем на нашего «дорогого» Диомида! – довольным голосом произнёс Эрнест. – Доказательную базу теперь собрать недолго...
  – Да, но мы-то с тобой знаем, кто на самом деле за этим стоит... – сказал я.
  – Знаем. И другое мы знаем... – ответил Петерс. – Как управлять этими духами и призраками, ты мне уже продемонстрировал сегодня... Честно сказать, я до последнего не верил, что они существуют, и что способны на такой погром... Так что, нечисть убила Молотилова и покалечила Алёхина не сама по себе. Ей управлял Диомид, протоиерейчик наш...
  – Еврейчик... – сказал я задумчиво. – Да, свиток-то у него такой же был...
  – Не исключено, кстати, что он еврей, – ответил латыш. – Ну, да ладно. Яхве ему судья. Интересно другое, что же будет, когда два свитка будут в руках одного человека?
  В ответ я лишь загадочно улыбнулся.

Часть VIII

  На шумном собрании в актовом зале школы присутствовали все коммунисты, многие горожане. На сцене стоял большой стол, покрытый красным бархатом. На нём высился пузатый хрустальный графин с водой, вокруг которого стояли небольшие гранёные стаканчики. А прямо над столом, над всей сценой висел громадный портрет В.И. Ленина.
  Слово взял товарищ Кондратьев. Постучав авторучкой по графину, он дождался тишины и начал говорить:
  – Товарищи! Сегодня мы собрались, чтобы отчитаться перед вами о проделанной работе. Очень сложное, запутанное преступление религиозных мракобесов, мошенников и бандитов, наконец, раскрыто! Виновник страшных событий, происходивших в недавнее время в нашем городе, найден и застрелен при задержании! Это – с виду безобидный служитель культа, священник протоиерей Диомид, приехавший в Угрюмовск якобы с целью восстановления разрушенных после революции церквей. Но истинная цель у преступника была иной. Со своими подельниками в районном центре Диомид обманным путём заполучил деньги, выделенные республиканскими властями на восстановление памятников архитектуры Угрюмовска. Деньги, скажу я вам, немалые. Присвоив их, преступник в рясе намеревался оболванить нас с вами, горожан, и начать строительство церквей... Вернее, торговых центров. Да-да. Церкви, восстановленные на так называемых «святых местах» принесли бы Диомиду баснословные прибыли от верующих Угрюмовска и многочисленных паломников из других городов. Именно такие цели и преследовал наглый поп. Но его преступные деяния были смело разоблачены нашими коммунистами, прежде всего, молодым секретарём по идеологии Дмитрием Ефимовым, а также детективом из Сыктывкара Эрнестом Петерсом! К сожалению, сейчас их пока нет на нашем собрании, ребята должны вот-вот подойти. Поаплодируем отважным сыщикам, смелым сынам Коммунистической партии!
  В переполненном зале грянули овации. Затем, когда аплодисменты смолкли, слово взял председатель горисполкома, глава городского совета, товарищ Васнецов. Стыдливо умолчав о своей оплошности и излишней доверчивости, Валерий Анатольевич зарядил длинную, стандартную и скучную речь...

  Выбравшись из подвала Дома Культуры, я жадно вдохнул свежий морозный воздух, отдышался. Следом из полуразрушенного здания вышел Петерс. Обнаружив на полу какую-то старую, чёрно-белую фотографию, он увлечённо её разглядывал.
  – Это полковник авиации, форма ещё старая... – произнёс латыш.
  – Да погоди ты со своим полковником, – восторженно сказал я. – Поповские цацки мы выбросили, и духам развесили плакаты гражданской обороны. Это, плюс заклинание из свитка должно ориентировать их на защиту города...
  – Ну, поповские молитвы уже утратили силу, – ответил Эрнест. – И даже я это ощущаю. Страха-то нет никакого. И скелет тот в подземелье настроения мне не испортил! Только вот, куда вода делась из подвала?
  – Вода была следствием заклинаний и наговоров Диомида. Очевидно, поп понимал, что опасность исходит именно от меня, и пытался меня устранить...
  – Только заклинания у него были какие-то неправильные.
  – Почему?
  – Ну, такой бури, такого погрома они же не вызвали. Только мелкие пакости.
  – Возможно, Молотилов знал побольше, чем Диомид... Эх, страшно представить, что учинил бы поп, если бы нашёл рукописи Семёна Ефремовича! Ведь там собраны все эти коды-заклинания на общение с духами, «пароли» от всей городской нечисти...
  – Да, но и Ефремыч хитёр был, чёрт. Спрятал все свои бумажки, никому ничего не рассказал. И вроде бы всё мы узнали, раскрыли преступления, однако, тайн по-прежнему осталось много. Откуда взялись эти колодцы с нечистью, кто их открыл, откуда эти заклинания и свитки?
  – А что, если нам спросить обо всём этом самого Молотилова? – сказал я.
  – Покойника?! – с усмешкой произнёс Петерс.
  – Да-да, покойника, – ответил я. – Мы вызовем его дух!
  – А ведь это идея! – воскликнул Эрнест. – Эх, раньше я бы только посмеялся над такой идеей, а теперь, хочешь – не хочешь, приходится верить! Чертовщина!
  – Всё объяснимо логически, товарищ детектив. Нет никакой чертовщины. Мы с тобой на пороге великих открытий...
  Разговоры заметно сократили наше время в пути, и вот мы с Петерсом уже входим в зияющий чернотой жуткий пролом в стене старой церкви. Спустившись в подвал, я демонстративно разломал висящую на стене икону и затоптал ногами. Вместо неё Петерс тут же повесил яркий, но малоизвестный советский плакат с Лениным. Вождь пролетариата был изображён в окружении множества чудесных бабочек, цветов. А надпись внизу гласила: «Самый человечный человек». Мы решили – хватит агрессии, пора умиротворить духов города, настроить их на созидательный лад, на доброту и защиту города.
  С тихим скрежетом латыш открыл замок, и старинный жуткий люк бездонного колодца был распахнут настежь. Немедля я зачитал над тёмной бездной древнее языческое заклинание, и откуда-то из глубины, из вечного мрака показалось слабое фосфорное свечение. Лёгкий ветерок обдул моё лицо, и свечение угасло. Всё, люк можно закрывать.
  – Плохо, что в ДК нет такого люка. Там просто дыра, – сказал я. – В первый свой визит туда я её даже и не заметил...
  – Так можно сделать железный люк, в чём проблема?
  – Сделаем, – ответил я. – Чтобы всё было под контролем... Ну что, пошли?
  – Постой, а как же дух Молотилова?
  – А-а, я уж совсем забыл. Сейчас...
  Я достал из чемоданчика папку с рукописями, посветил фонариком на исписанные мелким шрифтом бумаги. Нужный текст нашёлся быстро. Вместо прочерков надо было всего лишь вставить имя... И я, снова открыв люк, стал читать:
  – Откликнись, отзовись, ушедший в безвременье, ушедший в тёмную бездну! Вернись на миг в мир живых и помоги живущим ныне. Услышь слова из этого мира, изреки ответ им, да не принеси горя из холодных глубин...
  Далее пошли заковыристые славянизмы, понятные одним лишь духам и призракам. Дочитав до конца, упомянув про Семёна Ефремовича, я замолчал. Петерс стоял в сторонке, посвечивая фонариком и внимательно глядя на меня. Вдруг, что называется, мрак зашевелился. Тьма передо мной из однородной черноты стала превращаться в какую-то фигуру. Всё яснее и явственнее из неё стали вырисовываться детали человеческого тела. И прямо над люком, над бездонной глубиной колодца возник чёрно-белый образ Молотилова. Знакомый дедок парил в воздухе, прямо над ямой. Сквозь него было видно стену и плакатик в углу.
  – Здравствуйте! – сказал я слегка испуганным голосом, хотя особого страха не ощущалось.
  – Здравствуйте! – ответил старик, и я узнал его голос.
  – Семён Ефремович, вы знаете обо всех недавних событиях в городе, после вашей смерти?
  – Конечно.
  – Тогда расскажите нам всё, пожалуйста! Что это за колодцы, что это всё вообще значит?
  – Ладно, ребята! – произнёс дух. – Теперь у меня нет оснований вам не доверять. Ваши поступки достойны уважения... Ну, слушайте. Ещё до революции, в 1910-х годах, протоиерей отец Епифаний, настоятель той самой церкви за городом, где мы сейчас находимся, разгадал загадку нечистой силы. Церковь была построена на месте древнего языческого колодца, который имеет связь с потусторонним миром. Ещё два колодца поменьше находятся неподалёку, на месте кладбища и ДК. Над ними до революции тоже были построены церкви-часовни, но поменьше этой. В результате образовался треугольник, в котором как раз и находится город. Духи умерших через эти колодцы проникают в наш мир, и отец Епифаний сумел заставить их служить церкви, бороться против нарастающих революционных настроений в обществе. Протоиерею в его деле помогал молодой диакон Владислав, сам тайно поддерживающий большевиков. Именно он сумел переориентировать бОльшую часть духов на борьбу с клерикалами и просто на защиту города от хаоса и разрушения. Управление этими духами осуществлялось с помощью древнего языческого свитка, который имелся в распоряжении церкви ещё с незапамятных времён, в двух экземплярах: один у Епифания, второй у Владислава. После революции отец Владислав, в миру Колобов, открыто перешёл на сторону большевиков, сбрил бороду. Доклад о духах он предоставил самому Ленину...
  Епифаний же бежал со своим свитком и сгинул где-то в лесу. А Колобов, став секретарём по идеологии горкома ВКБ(б), продолжал работу с духами, изучая их природу и имеющимися средствами управляя их поведением. Но в 30-е годы при загадочных обстоятельствах Владислав Колобов умирает, и его преемником становится член Бюро ГК, троцкист Исайя Моисеевич Берг. Получив доступ к управлению, Берг пытается перепрофилировать духов, настроить их против коммунистов-сталинцев. Но будучи слишком самоуверенным, он не справляется с задачей. Большинство духов ему не подчиняется. А в конце 40-х годов Берга арестовывают по 58-й статье. На его место назначают меня... Все бумаги, все рукописи из сейфа старого секретаря передали мне. И я, будучи верным сталинцем, сумел снова сориентировать духов на защиту города и социалистического строя, сталинских позиций. Продолжилось интенсивное изучение их природы, свойств и возможностей, уже под руководством товарища Сталина. Я лично общался с Иосифом Виссарионовичем на эту тему, он курировал мою научную работу. Разгадка была уже близка, и тут Сталин умирает... Если вы знаете историю, то вам станет понятно, кто пришёл ему на смену. Льва сменили шавки...
  Так вот, с тех пор ни о какой государственной поддержке моих исследований речи не шло. Я просто не мог доверить такие ценные сведения тем негодяям, дорвавшимся до власти... А после ХХ Съезда меня и вовсе сняли с должности. Я подрабатывал дворником, электромонтёром. А новая городская власть, ничего толком не знающая о древних языческих колодцах и их значении, взялась вопреки моим протестам рушить культовые здания над ними. Уцелел лишь подвал с колодцем в клубе, в ДК. Сам Дом Культуры был построен ещё в 1935 году, но колодец тогда был сохранён. В нетронутом виде, он оставался в специальной комнате. Однако, в 1957 году эту комнату взялись неумело переделывать под противорадиационное укрытие. Колодец засыпали грунтом, залили бетоном. С тех пор и начались в клубе несчастные случаи...
  Церковь же эту, где мы с вами находимся, стали разбирать. Всё ценное собрали, весь металл отправили на переплавку. А люк не смогли выдрать, зато завалили камнями и плитами. Часовенку на кладбище тоже частично разобрали и превратили в склад инвентаря для похоронной бригады... С тех пор начался неуправляемый процесс. Всякий контроль над духами был утерян, мне запретили даже близко подходить к этим трём объектам...
  Духи-коммунисты остались в городе в большинстве, но были и иные духи: троцкисты, православные, разные бандиты, да и просто аморфные духи. До нашего времени сохранялся определённый баланс между ними, выстроенный ещё мною. Но колодцы были закрыты, завалены. Чёткого сообщения с потусторонним миром не осталось. О том, что творилось в эти годы там, под землёй, я мог только догадываться... Но не так давно колодцы обнаружили и снова открыли. Сделал это известный вам поп Диомид. Он и его соратники нашли где-то в лесу землянку, в которой прятался от Советской власти бежавший после революции Епифаний. Естественно, там был уже мумифицированный труп. Но помимо трупа, Диомид нашёл там свиток и все материалы по духам, известные на момент революции церковникам. Это и вдохновило хитрого попа на все злодеяния... Диомид получил власть над частью духов, стал активно изучать их мир, природу. И начались все эти «чудеса». Первым делом Диомид устранил меня, как опасного свидетеля. Ведь только я мог помешать его коварным планам, если бы вовремя о них узнал...
  Для полной власти над духами наглому попу не хватало лишь второго экземпляра, второго свитка, да моих рукописей со всеми описаниями, со сложной многолетней работой... Восстановив церкви над всеми колодцами, Диомид мог бы беспрепятственно, в спокойной обстановке совершать обряды общения и управления. А полученная за последний век информация об этих духах позволила бы ему управлять уже не только городом, но и распространить свой тотальный «нечистый» контроль на всю страну и мир. Подчинить себе всех мертвецов, грубо говоря. Это было бы ужасно...
  – Скажите, Семён Ефремович, – задал вопрос Петерс, – а почему же вы раньше не занялись восстановлением колодцев, не стали вновь поднимать духам революционное настроение?
  – Я давно махнул на всё это рукой. Когда контроль власти надо мной исчез, мне самому уже было неинтересно проявлять активность, что-то изучать, лезть во все эти дела. Я надеялся, что с закрытием колодцев всё заглохнет, вся эта потусторонняя активность. К тому же, духи стали проявлять себя всё реже и реже, особой опасности уже не наблюдалось. Пока не появился Диомид...
  – А почему же вы никого не предупредили, что документы и ключ от одного из колодцев лежат у вас в машине? – спросил я.
  – А кого я мог предупредить? Я ведь никому не доверял уже давно. Меня много раз предавали, даже близкие люди, товарищи. Моё разжалование, и весь этот последующий позорный надзор окончательно убили во мне веру в людей... Я решил отдать документы вместе с машиной этому москвичу. Думал, пускай увезёт их в Москву, да выбросит там при ремонте ЗИСа. В крайнем случае, сдаст в какой-нибудь музей. Всё ж древний свиток, как-никак...
  – Да... – сказал я. – Но теперь оба свитка и вся документация у меня. Как мне быть?
  – Дима, хочешь ты того или нет, но ты теперь хранитель Тайны. На тебе лежит огромная ответственность за город, за людей, да за весь мир, коли на то пошло. Ты не представляешь, какая это сила... Береги свитки, изучай материалы, дополняй, добавляй что-то своё... Ты всё поймёшь... А сейчас мне пора обратно. Тяжек воздух мне земной...
  – Всего доброго... – произнёс я уже в пустоту.
  Силуэт Семёна Ефремовича стремительно растаял во тьме. Сверкнула где-то в глубине колодца вспышка, и всё прекратилось. Настала первобытная тишина, воцарился мрак. Петерс, посветив на меня фонариком, не сводил удивлённый взгляд с моего лица.
  – Раньше никогда бы в такое не поверил... Чертовски здорово! Ну, поздравляю новоиспечённого хранителя нечистых тайн!
  Пожав мне руку, Петерс быстро развеселился, вновь стал рассказывать какие-то шутки, анекдоты про тёщу, всякие байки. Выбравшись с ним наружу из тёмного церковного подвала, мы устремились обратно в город. Нас уже ждало всё руководство города, все коммунисты на торжественном собрании в актовом зале школы.

  Товарищи про нас не забыли. Даже места во втором ряду, в центре зала, были свободны и дожидались  нас с Петерсом. Тихонько пройдя меж рядов кресел, мы уселись и стали ждать, когда нам дадут слово. Впереди, на первом ряду, сидели Костя с Леной. А рядом с моим местом меня дожидалась подруга Ирина. Негромко поздоровавшись с ней, я заглянул в милые зелёные глаза девушки.
  На сцене всё ещё говорил свою скучную длинную речь Васнецов. И всё сильнее мне казалось, что он троцкист. Уж больно много либеральничает наш Валерий Анатольевич... Чего стоят эти его заигрывания с церковью, едва не обернувшиеся трагедией. Но сейчас не об этом. Председатель горисполкома, наконец, закончил говорить. На правах секретаря собрания слово взял товарищ Кондратьев.
  – А вот и наши герои! – воскликнул он. – Ну, товарищи, смелее, проходите к микрофону! Расскажите, как вам удалось вычислить преступника?
  Как и всякий чекист, я не больно-то речист. Поднявшись на сцену, к столу с красной бархатной скатертью, я сказал очень кратко:
  – Вот никто мне не верил, а я ведь сразу говорил всем – поп виноват, он убил Молотилова. Мы с Петерсом лишь проверили мои догадки и убедились в их правоте.
  – Да! – взялся за микрофон Эрнест. – Мне тоже с самого начала не понравился этот поп. Милицейское чутьё подсказывало – он если и не преступник, то наверняка как-то замешан во всех этих криминальных делах. Знаете ли, много попов довелось повидать. И все они типичны, одинаковы. В свои сказки не верят, верят только в деньги. И церковь используют как дойную корову для личного обогащения... Так вот, Диомид ничем не отличался от такого типичного попа, был алчным, жадным, злым. Мы с Дмитрием вышли на его след и уже собирались арестовать батюшку, как тут, в подтверждение нашей правоты, поп бросился на меня и стал душить... Пришлось его ношаут... То есть пристрелить.
  – Как собаку, – добавил я тихонько, не в микрофон.
  – Конечно, жаль, что преступник избежал народного суда, – сказал Кондратьев. – Однако, зло всё равно наказано! Пусть торжествует жизнь!
  Зал дружно зааплодировал, мы вернулись на свои места, а на сцену вышли ребята из школьного пионерского хора. Выстроившись длинной шеренгой, они весело запели Марш энтузиастов. Впереди была ещё небольшая концертная программа с яркими, жизнеутверждающими песнями, композициями. После всех этих ужасов, страхов, преступлений народу было необходимо расслабиться...
  – Значит, шлёпнули попика?! – повернувшись, спросила тут Лена.
  – Ага, – ответил я. – Завалили кабанчика!
  – Этот кабанчик теперь у нас в больнице, в морге валяется... – брезгливо произнесла Ирина. – И все эти мерзкие бабки там же, штабелями лежат... И гастарбайтеры тоже, только по кусочкам...
  – Вот, патологоанатому работы невпроворот! – усмехнулся Костя.
  – А куда их потом, котам на консервы?! – пошутил Петерс.
  Все дружно рассмеялись. А пионеры на сцене тем временем запели Песенку молодых бойцов:
  – Запевай, веселей, запевала, эту песенку новых бойцов! Чтобы Родина вся подпевала, с четырёх необъятных концов!
  Откинувшись на спинку кресла, Петерс протянул руку и коснулся головы Кости:
  – Какой у тебя затылок удобный, широкий! – произнёс он, улыбаясь.
  – Чего?! – ответил удивлённо Костя.
  – Попа что ли тебе мало, любитель ношаутов?! – спросила Лена.
  – Та-а! Ношаут – моя профессия! – гордо сказал латыш.
  Досмотрев до конца концерт пионерской самодеятельности, мы разошлись по домам. Лена теперь уверенно пошла с Костей под ручку. Со мной же шла подруга Ирина. Проводив с нею Петерса и влюблённую парочку до площади, мы не спеша возвращались к нашему перекрёстку.
  – Ира, дорогая, я надеюсь, ты ничего не имела против той девчонки, Лены, которая несколько дней жила у меня?
  – Ну, поначалу мне было это как-то неприятно... Мы же вроде с тобой дружим, какая может быть Лена? Но я быстро поняла, что вас с ней связывает только дружба. Она хорошая девочка, молоденькая.
  – Да! И я надеюсь, с Костей у них всё будет хорошо!
  – И у нас с тобою тоже! – ответила девушка, слегка обняв меня за шею.
  Обхватив руками свою милую, хрупкую подружку в нежной шубке, я крепко прижал её к себе и робко поцеловал в щёчку... С этого момента наша дружба перешла в нечто большее...

  А наутро, встав пораньше, мы встретились с Ириной вновь, на нашем перекрёстке свиданий. На этот раз она первая подарила мне свой поцелуй. Взявшись за руки, мы пошли к площади, провожать наших дорогих гостей. Погодка сегодня была как по заказу: не слишком холодно, мелкий редкий снежок, кружась в полёте, неторопливо падает вниз. А главное, сквозь плотные снеговые тучи местами проглядывали робкие лучики редкого северного солнышка! Нечасто оно балует наш город своим присутствием!
  И вот, спустившись вниз по улице Ленина, уже расчищенной после вчерашней бури, мы увидели напротив здания горсовета Костин ЗИС. С помощью короткой ржавой трубы к нему был прицеплен джип Сузуки. Движок ЗИСа уже нетерпеливо клокотал, спеша в дорогу.
  – Приветствую всех! – воскликнул я.
  Поздоровавшись со мной за руку, Костя и Эрнест принялись протирать замёрзшие стёкла машин специальными скребками. Лена же, мило улыбаясь, сидела в тёплом салоне лимузина, на «сталинском месте».
  – Что, так и не починил своего самурая?! – спросил я Дмитриева.
  – Почему же? Вчера он у меня завёлся! Главное, как-то так легко, будто и не было всех этих мучений, ремонтов.
  – Отлично! А что же тогда на буксир его зацепил? Пускай лучше Эрнест за руль сядет.
  – Нет уж! – отозвался латыш. – Мне в Москву не надо! Я с ребятами только до станции, а там на электричку перепрыгну – и до родного Сыктывкара! Заждалась уж поди меня моя Инга.
  – Понятно! Ну что ж, удачи!  – сказал я с улыбкой. – И тоже давай, обзаводись стальным конём! Купи себе какой-нибудь Роллс-Ройс!
  – Та-а! Мы, латыши, очень любим ско-о-орость! Но, пожалуй, Роллс-Ройса не надо. Лучше Приору...
  – Короче, мы с Ириной ждём тебя летом, на Приоре и с Ингой. Приезжайте в гости! – сказал я. – И тебя, Константин, ждём на отреставрированном ЗИСе, да с подругой Еленой!
  Ещё раз пожав друг другу руки, мы распрощались. Взревев мотором, величественный сталинский лимузин слегка пробуксовал на снегу и медленно стал набирать скорость, оставляя позади нас с Ириной. Сиротливо болтался на сцепке-колбасе Сузуки, прыгая по широкой ЗИСовской колее. Сейчас он более походил не на машину, едущую на буксире, а всего лишь на ленту-антистатик, висящую под бампером настоящей Машины. На фоне ЗИСа Сузуки смотрелся игрушкой...
  И вот, машины скрылись за поворотом на улице Дружбы. На этом и закончилась наша необычная история. В городе Угрюмовске вновь воцарились мир и покой. Невидимые хранители города вновь вышли на свою тайную, незримую вахту. И впредь никогда не сойдут они с поста, будут беречь родной Угрюмовск под мудрым руководством молодого коммуниста-сталинца, пламенного борца за Советскую власть!

Книга Третья

Часть I

  2017 год, лето. Утро в здании республиканского правительства выдалось особенно беспокойным. Выряженные в стандартные чёрные костюмы чиновники суетились, носились взад-вперёд взволнованные секретарши, едва не спотыкаясь об дорогие ковры на своих высоких шпильках. Постоянно сотрясали воздух тревожные звонки телефонов, быстрые, суетные голоса... А вот возле кабинета губернатора возятся какие-то румяные рабочие ребята в ярко-синих комбинезонах.
  – Ха-ха, – усмехнулся один из них, снимая с двери табличку. – Господин Гойзер будет теперь сидеть не здесь!
  – Ну хоть новый губер русский! – ответил ему каким-то наивно-мечтательным голосом второй, протягивая новую табличку.
  – Ой, я вас таки умоляю! – рассмеялся первый парень, изображая классический еврейский говор. – Этот Иванов, который Аркадий Яковлевич, ещё больший «таки да», чем снятый Гойзер!
  Спустя некоторое время, когда в правительственном здании всё было готово к приезду вновь назначенного главы Республики, к центральному подъезду важно подкатил большой чёрный Мерседес. Машина новая, но не слишком пафосная. Всё строго и без излишеств. Молодой лакей в костюмчике и со значком «Единой России» тут же выскочил с переднего пассажирского места и открыл дверь боссу. И вот, на свет божий из недр немецкого лимузина показался новый губернатор. Средних габаритов, мордастенький такой чиновник с большим носом, в сером пиджаке и с дипломатом в руках. Поприветствовав встречающих его представителей местной элиты, журналистов и полицейских, Аркадий Яковлевич через силу нехотя улыбнулся, помахал пухлой ручкой и спешно скрылся за дверью правительственного комплекса.
  Нововведения и смена порядков не заставили себя долго ждать. Эта «новая метла» с большим носом потребовала поменять во всём здании все шторы и занавески, сделать в кабинете другой ремонт, разогнать почти весь персонал и набрать новых сотрудников. Даже унитазы в правительственном сортире новому губернатору не понравились. Их тоже пришлось менять. Правда, не на золотые.
  Разобравшись со шторами и туалетами, Иванов принялся за саму республику. На совещании кабинета министров, победно сияя во главе большого стола, словно тульский самовар, довольный собою Аркадий Яковлевич нёс сплошной пафос. Что-то о борьбе с коррупцией, о своей непримиримой позиции по вопросам взяточничества и казнокрадства. Молоденькие «едросята», слушая трансляцию речи нового лидера региона, восхищались его грозному тону, резким и жёстким высказываниям. Но «едросы» постарше и поопытнее откровенно зевали. Такого пафоса они перевидали немало, и всякий раз всё кончалось ещё большими масштабами коррупции и воровства бюджетных денег.
  А господин Иванов на достигнутом не останавливался. Говоря направо и налево свои громкие пафосные речи и пиарясь перед телекамерами, он принялся ездить по учреждениям и предприятиям города. Посетил «для галочки» несколько преуспевающих фермерских хозяйств в районах, пофотографировался с упитанными коровками и розовыми поросятками. На славу порекламировал свою персону и в крупных городах республики. Покатался, попиарился – пора и честь знать.
  Но успокаиваться и всецело отдаваться привычному для него казнокрадству Аркадий Яковлевич не спешил. Повесив пенсне на свой жирный нос, губернатор в компании главного республиканского «едроса» господина Кунина взялся скрупулёзно изучать карту региона и какие-то бумаги в толстых папках.
  – Александр Самуилович, а это кто такой? – губернатор указал толстым пальцем на фотографию в личном деле, – Слишком тощенький какой-то.
  – Глава Интинского района, Игорь Коновалов, – каким-то испуганным голосом отвечал Кунин.
  – Выборы-то делать умеет? – недоверчивым тоном спросил Иванов.
  – А то как же! – вымученно хохотнул Александр Самуилович. – Наш, закалённый, «единоросс»! Меньше восьмидесяти процентов на любых выборах не даёт!
  – Хорошо, – сухо похвалил его губернатор, листая бумаги дальше.
  – А это ещё что за клоун? – нахмурив брови, рявкнул Аркадий Яковлевич, показывая на фотографию немолодого мужчины в сером пиджаке, сидящего на фоне развёрнутого красного знамени.
  – Это... Ну... Как бы вам сказать... – замялся Кунин. – Это замглавы Троицко-Печорского района, коммунист Васнецов...
  – И чего ж рисует этот Васнецов?!
  – Да он-то как раз не рисует. С его района протоколы избирательных комиссий идут нетронутые, по ним мы и тридцати процентов не набираем...
  – Так, разберёмся... Если он замглавы, то кто глава?
  – Главой там Никаноров. Тёмная личность, ни рыба, ни мясо. Беспартийный. Но им вертят коммунисты. Он сидит в самом Троицко-Печорске, а Васнецов, его зам, – в Угрюмовске. Он там у них мэр. Коммунистический городишко...
  – Как позволили? – распалялся Иванов. – Почему до сих пор не убрали всю эту навозную кучу? Это ж надо, целым районом коммунисты рулят! Я такого ещё не видел... Ты понимаешь, чем это чревато?
  – Но Аркадий Яковлевич...
  – Никаких «но». Чтобы немедленно разобрались по партийной линии, нашли тамошних «единороссов». И чтоб, чёрт тебя побери, они там заправляли, а не эти краснопузые!
  – Аркадий Яковлевич, в Угрюмовске наших нет вообще, а в Троицко-Печорске партийная ячейка очень слабая, туда только учителей согнать смогли и часть врачей. И то, они партию как дойную корову используют. Постоянно требуют прибавок к зарплатам, зажрались совсем...
  – А как же чиновники?
  – Чиновники там все беспартийные... Это специально так было. Вроде буферной зоны между нами и коммунистами.
  – Снести нахрен! Разогнать! – злился носатый губернатор.
  – Но Аркадий Яковлевич, не нами это было заведено... Велено было не трогать...
  – Кем ещё велено? – просто взорвался Иванов, раскрасневшись и вспотев. – Я тут тебе и царь, и бог. Мои приказания выполнять будешь! Чтобы коммунистов там и следа не осталось!
  – Хорошо, Аркадий Яковлевич... – как школьник в кабинете у директора пропищал Кунин, засовывая подмышку папочку с бумагами и, покорно наклонив голову, шустро выскочил в коридор.

* * *

  Натирая мягкой фланелевой тряпочкой стекло, я не переставал любоваться красивым автомобилем с плавными обводами кузова. Городской исполнительный комитет выделил средства на покупку машины для своих сотрудников. Прежде всего – для меня, секретаря по идеологии УГК КПРФ и теперь уже – первого заместителя главы города. Автомобиль был подержанный, но в очень хорошем состоянии. На новый, увы, денег не хватило. Но и этот тёмно-серый ВАЗ-2120 с добрым названием «Надежда» смотрелся достойно. Сдувая с машины буквально каждую пылинку, я обходил её со всех сторон, проверяя, всё ли в порядке. Ведь сегодня нам предстояло ехать в райцентр, на важное мероприятие.
  – Так, Дмитрий, сейчас мы быстренько прокатимся до нашего клуба, посмотрим, как там дела, а потом сразу в район, – деловым тоном сказал Валерий Анатольевич, садясь на переднее пассажирское место.
  Усевшись на удобное водительское кресло, я завёл мощный двухлитровый мотор и повёз председателя горисполкома вверх по улице Ленина. В окнах замелькала жутковатая старая архитектура, нахмуренные, буквально пропитанные недавним дождичком, а оттого и более тёмные двухэтажки. Мокрая штукатурка смотрелась особенно мрачно. Но на улицах уже не было того полного безлюдья, которое встречало меня в мой первый день в Угрюмовске. Возле некоторых домов возятся ремонтные бригады, вытаскивая из подвалов ржавые обрезки водопроводных труб. Во многих местах виднеются чёрные конусообразные кучи земли. Рядом с ними рабочие копают ямы и траншеи. По всему городу идёт замена коммуникаций, водоводов и теплотрасс. Бригады штукатуров ремонтируют фасады домов, восстанавливают разрушенные временем лепные украшения. Вызванный в Угрюмовск из Питера мастер, занимавшийся реставрацией церквей, уже заканчивает работы по восстановлению фрески с портретом Лаврентия Берии на бывшем молельном доме по улице Тихой. Работает он бесплатно, мотивируя это своими коммунистическими убеждениями.
  – Выступишь там перед рабочими. Они не местные, неплохо бы их немного обработать, – сказал Васнецов. – А то у них даже профсоюза нет, как выяснилось.
  – Хорошо, Валерий Анатольевич, поглядим сейчас, что там за рабочие такие.
  Тёмно-серая «Лада» проехала по дороге, ведущей к больнице, и свернула влево, на хорошо укатанную грузовиками колею. По обе стороны виднелось зелёное буйство диких зарослей. Но совсем скоро этих джунглей здесь не будет. Как только рабочие введут в эксплуатацию отремонтированный Дворец Культуры, бригады местных коммунальщиков примутся за благоустройство старого парка. Уже выделены средства на капитальный ремонт дорожек, скамеек, фонарных столбов. Также будет восстановлена детская площадка, летний театр и комплекс статуй и памятников, созданный тут в послевоенные годы.
  А вот, собственно, и наш ДК. Поставив машину на краю просторной асфальтированной площадки, мы вышли на улицу. Того прежнего здания просто не узнать! Весь фасад был разобран по кирпичику и собран заново. А перед этим рабочие вырыли по периметру дворца огромный котлован и укрепили фундамент, построив дополнительное бетонное кольцо на новых сваях. Слева от здания разместилось также новое бомбоубежище. Большой бункер на тысячу человек с автономным водозабором, установками ФВУ и дизель-генераторной электростанцией уже был готов принимать людей. Его мощные своды покрыты пятиметровым слоем грунта, а сверху высажены молодые деревца. Внутренние помещения украшены новенькими плакатами Гражданской обороны, хранилища заполнены индивидуальными средствами защиты и запасами продовольствия.
  А рабочие бригады завершают установку листов металло-черепицы на крыше здания и переходят к внутренней отделке помещений. Но единственным помещением ДК, в которое вход для строителей был закрыт, явилось старое убежище с «нечистым» колодцем. Под моим личным присмотром на вход в него была установлена железная дверь с мощным замком. И больше в жуткое подземелье никто не ходил. Все церковные цацки, которые натащил туда покойный поп Диомид, были уничтожены. Стены помещения увешаны советскими плакатами, которые в огромных количествах валялись на складе горисполкома.
  Стойкие запахи краски и всевозможных растворителей, используемых в строительстве, перебивали природные ароматы чистого лесного воздуха. И это глухое место на задворках старого парка, уже почти полностью отвоёванное природой за последние десятилетия, вновь наполнено шумом и грохотом стройки.
  – Здравствуйте! – весело поприветствовал нас немолодой прораб, сняв каску и обнажив свою блестящую, словно полированную лысину. – У нас всё по плану, в срок! Скоро уже крыша готова будет!
  – Здравствуйте, мы очень рады, – как-то сухо поздоровался Васнецов. – А что с подвалом, дренаж сделали?
  – Да, мы протянули канализационную трубу к оврагу, в трёх километрах отсюда. Уклон в 15 градусов. Вся вода из подвала будет уходить туда. В бомбоубежище установлен помповый насос на случай подтопления. Только сейчас там сухо, даже грунт сухой...
  – Болото же рядом, подвал уже затапливало, – сказал я, немного удивившись.
  Рабочие к нашему визиту собрались в холле здания. Тридцать человек плюс прораб уселись на разложенных штабелями пиломатериалах, на ящиках и бочонках с краской. Огромное помещение встретило нас голыми стенами из свежей кирпичной кладки, местами оштукатуренной. Потолки представляли собой череду бетонных плит, аккуратно уложенных одна к одной. Отделки пока никакой нет.
  Я встал перед рабочими и коротенько рассказал им об истории нашего города, о том, что Советская власть в Угрюмовске действует и поныне:
  – Вам выпала честь трудиться на благо социалистического города. Ваша бригада, насколько мне известно, привлекается для строительных и ремонтных работ в разных населённых пунктах республики. Там вы работаете на муниципалитеты – органы буржуазной власти, возглавляемые капиталистами. Здесь же муниципалитета нет. Он существует лишь на бумаге. А реально правит городом горисполком. Во главе его – коммунисты. Я понимаю, для многих из вас никакой разницы нет, лишь бы платили деньги. Конечно, в условиях капитализма это главное. Но все мы вышли из СССР, все так или иначе гордимся своей историей. Так вот, мы, коммунисты, стоим за возрождение социализма, за возрождение былой мощи нашей Советской державы. И восстановление города – это пусть и маленький, но шаг к нашей великой цели. Мы не собираемся сидеть, подобно сектантам, в сыром подвале и предаваться ностальгии. Мы идём вперёд. Возродим город – начнём возрождать район. Возродим район – возьмёмся за республику. А там уже и до победы социализма во всей стране недалеко! Поэтому от вас требуется не просто труд, а труд коммунистический! Сделайте свою работу на совесть, без «косяков». Вы строите не чужому дяде, вы строите для народа!
  – А можно вопрос?! – раздался откуда-то из угла издевательский, насмешливый голосок какого-то патлатого паренька в пыльном спортивном костюме. – Что ж вы раньше-то не достроили свой коммунизм?!
  Среди строителей раздались негромкие смешки. Я же невозмутимо ответил шутнику:
  – Это вопрос не к нам. Как видите, наш город был, есть и будет советским. Всё, что надо, мы достроили. А идею предали там, наверху, с молчаливого согласия и вас в том числе. Если бы не то предательство, и вы жили бы сейчас совсем не так. Не гонялись бы за заработком в чужих краях, а трудились на достойной работе у себя дома.
  После такого ответа патлатый тип как-то сник. Желание задавать провокационные вопросы сразу отпало. И на этом наша встреча завершилась. Рабочие разошлись по своим местам, продолжая начатое. А мы с Валерием Анатольевичем сели в машину и отправились в Троицко-Печорск.
  Стремительно пронёсся в окнах автомобиля наш маленький городок. Старый асфальт здесь почти идеально ровный, некому было его разбивать. А вот за городом дорога начиналась уже похуже. Автобусы и строительные машины всего за один сезон укатали её так, что появились новые трещины, выбоины, ямы. Но нашей «Надежде» с подвеской от «Нивы» всё нипочём. Миновав безлюдный просёлок, промчавшись мимо мрачного кладбища с жутким ржавым забором, мы выехали на довольно оживлённую трассу, по которой и добрались до райцентра.
  Маленький уютный городок Троицко-Печорск отчасти был похож на Угрюмовск. Советский колорит разного диапазона лет, от 30-х до 80-х, чувствовался везде. Жилые дома и административные здания, столбы освещения и ограды – всё здесь напоминало об ушедшей эпохе социализма. Но от нашего города Троицко-Печорск отличало небольшое количество атрибутов современной жизни. Кое-где виднеются щиты-билборды с рекламой, наряду с государственными магазинами встречается немало частных. А на улицах довольно оживлённое движение, полно машин, в том числе и иномарок.
  – Буферный городок... – как-то задумчиво проговорил Васнецов.
  – Что вы имеете в виду? – спросил я.
  – А здесь не капитализм и не социализм. Буферная зона. Город возглавляют беспартийные. Многих мы, конечно, контролируем. Такая система зародилась ещё в начале 90-х, когда республиканские власти поняли, что Угрюмовск останется «красным». Нас не стали зажимать в жёсткое кольцо, не стали давить своим диким капитализмом. Тогдашние руководители были мудрее нынешних, как ни крути...
  Про то, что наш город оставили в покое в начале «перестройки», позволили сохранить советские порядки, я слышал очень много. Поначалу даже не понимал, почему так произошло, почему экспансия агрессивного неконтролируемого «рынка» обошла нас стороной. Потом, конечно, я всё понял, «познакомившись» с нечистыми покровителями города и став Хранителем их тайны. Видимо, республиканское руководство как-то догадалось, что Угрюмовск лучше не трогать, не лезть в его дела. Предприниматель-бизнесмен, который в начале 90-х захотел приватизировать городской магазин, лишний раз подтвердил, что это опасная затея. Бумаги на приватизацию просто загорелись сами собой в руках у нового «хозяина» торговой точки. С тех пор этого дельца в городе никто не видел. И российский капитализм, наглый, циничный и беспощадный, больше в Угрюмовск не совался. До недавнего времени.
  – Значит, новый губернатор решил посадить всюду своих людей? – спросил я как-то недоверчиво, хотя ещё вчера на заседании мы долго обсуждали этот вопрос и решали, что делать.
  – Своих у него столько нет. Просто жуликов и «единороссов» везде ставит, что одно и то же. Никанорову уже сообщили, что полномочия его прекращаются сегодня. На место районного главы прислали нового человека.
  Наконец, мы приехали. На скромной городской площади с высоким бронзовым памятником В.И. Ленину рядком стояли на служебной парковке три чёрные «Волги» ГАЗ-31105. Возле них вальяжно расположился большой «пузатый» внедорожник Тойота «Ленд-Крузер», наехав одним колесом на бордюр.
  – Вот он, новый «хозяин»... – буркнул Васнецов, вылезая из машины.
  С неприязнью поглядев на мощный джип с глухой тонировкой, я захлопнул дверцу, и мы пошли в здание местной управы. Райисполком располагался в стандартной, типичной для 70-х годов постройке. Высокие узкие окна, широкий, загнутый вверх козырёк над входом. Двери старые, деревянные, с круглыми бронзовыми ручками. А возле дверей – уже новые таблички: «Администрация Троицко-Печорского муниципального района Республики Коми Российской Федерации». На каменных ступеньках перед входом валяются осколки стекла и куски старой таблички, на которой были ещё советские наименования.
  – Уже и вывеску сменили, подлецы! – возмутился Валерий Анатольевич, распахивая дверь.
  Внутри ещё сохранился дух прошедшей эпохи. Высокие потолки, гранитная отделка стен в сочетании с элементами из светло-коричневого полированного дерева. Красиво, аскетично, строго.
  Поднявшись на третий этаж по широкой мраморной лестнице, мы попали в темноватый коридор, идущий из одного крыла здания в другое. По обе стороны он оканчивался окнами, которые почему-то были занавешены плотными портьерами.
  – Вот, кабинет председателя райисполкома! – указал мне Васнецов на высокую деревянную дверь с узкой и длинной латунной ручкой. – И табличка на месте!
  – Да, только посмотрите сюда, – я показал нашему председателю бумажку с распечатанным текстом, небрежно прилепленную скотчем на косяк. – Читайте: «И.о. главы Троицко-Печорского МР Лаптев Виктор Иванович».
  Оказалось, новый глава уже обживает председательский кабинет. Его самого там ещё нет, зато внутри трудятся гастарбайтеры из Средней Азии. Прямо при нас, распахнув дверь, они небрежно вытащили в коридор добротный советский письменный стол, грубо разломали его на доски и утащили куда-то вниз. В кабинет мы не заходили, но даже из коридора там виднелся полнейший разгром. Отделка полированными деревянными панелями, модная в 70-80-е годы, оторвана от стен. Доски кучей лежат у окна. Повсюду мусор, скомканные бумажки, серая строительная пыль.
  – Как они быстро... – сокрушался я. – Ещё вчера этого Лаптева назначили, а он уже тут вовсю свои порядки наводит.
  Пока мы удивлялись и обменивались мнениями по поводу случившегося, гастарбайтеры вернулись за новой партией «мусора». Один подхватил сразу четыре деревянных стула, второй уцепил полированную панель отделки. И третий, порывшись в куче бумаг, вытащил оттуда портрет Ленина с треснувшим стеклом. Навалив на него каких-то камней, кусков штукатурки, черномазый азиат поволок Ильича на свалку. Этого я уже не стерпел.
  – А ну, стой! Ты чего, обезьяна, не видишь, что это такое? – возмутился я.
  Но гастарбайтер лишь тихо выругался на своём языке, отстранил меня грязной рукой, испачкав мне пиджак пылью, и попёр как трактор дальше. Такой наглости я не ожидал. Размахнувшись, хочу уже познакомить чёрную морду азиата со своим кулаком, как мою руку молниеносно перехватывает Васнецов. Председатель горисполкома шикнул на меня, а сам схватил за край рамы портрет и потянул его на себя. Мусор посыпался на пол, а гастарбайтер тут же развернулся, скривил рожу и громко что-то завопил. Ждать, что будет дальше, я не стал и всё же врезал наглому азиату промеж глаз. В итоге портрет мы отбили. Получивший по морде абрек связываться с нами не стал и «поджав хвост», убежал вниз.
  – О, вы уже здесь! – в коридоре нарисовался полноватый седой мужчина с каким-то наивным лицом, в потёртом пиджачке. – Здорово, Валера. Вот, видишь, выгнали меня уже.
  Снятый председатель райисполкома обречённо развёл руками. Затем мы поздоровались, и товарищ Никаноров повёл нас куда-то наверх. Там, в малом конференц-зале он сейчас и обитал. Временно, до истечения своих полномочий.
  В обшарпанном помещении с коричневыми потёками на потолке было как-то мрачно и неуютно. Бывший глава разместился здесь возле небольшого столика, в самом углу. Сам столик и пол вокруг него буквально завален стопками бумаг.
  – Что думаешь делать, Пётр Васильевич? – спросил Никанорова Васнецов.
  – Обжаловать как-то надо... Ведь не имели права снимать... – суетливым голосом, как бы оправдываясь, говорил бывший глава. – Всё так внезапно произошло, мне даже ничего не объяснили. Позвонил губернаторский зам, сказал, что я уволен. А почему, а за что... Не объяснили.
  – По новым российским законам они имеют на это полное право, – констатировал я.
  – Но ведь моя должность раньше была выборной! Меня народ выбрал!
  – А им всё равно. У них распоряжение губернатора, – сказал Васнецов.
  – Надо искать другой путь, – предложил я. – Выведем на площадь народ. Если надо, улицы перекроем.
  – Да что вы?! – взмолился Никаноров. – Вы видели, сколько полиции в город понагнали? А если они силой людей разгонят, сколько жертв будет...
  – Ладно... – со злобой в голосе выдавил Васнецов. – Это мы проглотим. А вот у себя встретим новых «хозяев», как полагается.

  Погрузив пыльный портрет Ленина в багажник, мы с нашим председателем отправились в обратный путь. Ситуация оказалась намного серьёзнее, чем мы думали. Безо всяких прелюдий новый губернатор грубой силой устанавливал свои порядки. И теперь мы ждали аналогичного вторжения уже в Угрюмовске.
  – Что же получается, – начал Валерий Анатольевич каким-то не своим от переживаний голосом, – они вот так, с толпой полиции и новым «главой» приедут и к нам? Сразу начнут выносить мебель, делать свой ремонт? И мы тут вроде как лишними уже будем? Вот так, просто?
  Председатель, долгие годы возглавлявший город, не особо-то верил в нечистые силы. Он был уверен, что это его, грозного Валерия Анатольевича, боится республиканская буржуазная власть. Он думал, что никто не посмеет посягнуть на его город, на его социалистический островок в океане капитализма. И только теперь Васнецов понял, что губернатор не остановится ни перед чем. Главу района, пусть и беспартийного, вышедшего из партии, дабы сохранить власть и контроль за районом, которого знают и уважают все, которого ещё до «перестройки» выбирал на эту должность народ, сняли буквально на раз-два. И такой авторитетный человек просто остался за бортом. Это не могло не пугать...
  – К нам они так нагло не полезут, будьте уверены! – после долгой паузы, твёрдо произнёс я.
  – Почему ты так думаешь? – с какой-то надеждой в глазах спросил Васнецов.
  – Им же известно, что городок «красный», что народ в абсолютном большинстве за коммунистов. В райцентре такого не было. Как вы сказали, это был буферный город. Там не было «единороссов», но и не было коммунистов. Народ смотрит телевидение, которого у нас нет. Читает официальные газеты, которых у нас тоже нет. У них есть церковь, интернет. Действует филиал Сыктывкарского Университета с либеральными профессорами. Короче говоря, люди там уже обработаны губительной буржуазной пропагандой, испорчены ею. И сопротивления там ждать не приходится.
  – Эх, надо было всё ж попробовать собрать народ на площади...
  – А как? По договорённости с Сыктывкаром, там даже нет отделения нашей партии. Коммунистов можно пересчитать по пальцам. Мы что, вдвоём с вами пошли бы по дворам и стали бы орать, призывая людей выйти на улицу?
  – Ну хотя бы так, найти старших по подъездам, по домам. Объяснить ситуацию...
  – Никаноров же сказал, в городе до чёрта полицейских. Схватили бы сразу. У них теперь широкие права, даже стрелять без предупреждения могут. Это вам не советская милиция.
  – Ты прав, не просто так их туда согнали. А за организацию «незаконного» митинга нас, как организаторов, ещё бы и оштрафовали.
  – Да не только. За это сейчас и сесть можно…
  – Значит, к нам губернатор теперь тоже начнёт подбирать ключи?
  – Несомненно. Но пока без полиции. Они там понимают, какой мы можем собрать митинг. Народ стеной встанет и никого чужого в нашу управу не пустит. К тому же, есть у города и иные защитники...
  – Вот про это не надо. Всё это – бездоказательная чушь. И ты, как марксист-ленинец, должен понимать абсурдность разговоров про привидения...
  – Валерий Анатольевич, ну сколько ещё вам надо доказательств?! – спокойным рассудительным тоном продолжал я. – Есть они, эти призраки, есть. Иначе, кто же хранит город? Кто уничтожил церковников и их банду прошлой зимой?
  – Да ну тебя... – отмахнулся председатель. Верить-то он, может, и верил, но признавать сей факт упрямо не хотел. Наверное, были на то причины.
  – И «единороссы» полезут к нам не с парадного входа, – продолжал я рассуждения. – Они нам народ развратить захотят сначала.
  – Ладно, посмотрим. В любом случае, тёплой встречи им здесь не будет!

  После поездки мы сразу же окунулись в партийно-административную жизнь нашего города. Горком партии уже созвал экстренное Бюро, затем состоялось совещание депутатов горсовета и всех работников исполнительного комитета. Никакой конкретики здесь не звучало. Все лишь выражали свою обеспокоенность известными событиями, описывали предполагаемые сценарии дальнейшего наступления на нас губернаторских заправил. Старики, коих было большинство в городском и партийном руководстве, превратили совещание в пустую говорильню, в нудные посиделки. Но, что поделать, у меня теперь такая работа – сидеть и слушать. Иногда доводится и слово держать. Редко, правда.
  Прозаседались мы до самой ночи. С перерывами на обед и чай. Уставший, с квадратной головой, я пошёл домой. Машину брать не стал – тут недалеко, да к тому же свежий воздух после душных тесных помещений горисполкома мне явно не повредит.
  Ночь! Как же прекрасна тихая летняя ночь в Угрюмовске! Здесь нет пьяного быдла, орущего на скамейках у каждого подъезда и бьющего бутылки. Здесь не воют от каждого ветерка автомобильные сигнализации. Машин просто нет! В городе абсолютная естественная тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом листвы, да трелями сверчков. А какой тут воздух! Ночью на город опускается приятная прохлада, наполняет всё вокруг свежестью, ароматами деревьев, хвои, лесных трав. Иногда к этому букету запахов добавляется ещё и лёгкий дымок от костра, привнося неповторимую романтичную нотку. После дневной духоты окунуться в ночную прохладу бывает очень приятно! Хотя, справедливости ради стоит отметить, жары в Угрюмовске почти не бывает. Климат здесь своеобразный. Несмотря на низину и близость болот, не ощущается излишней сырости, практически нет гнуса и комаров. Это можно объяснить особым природным ландшафтом, образующим над городом некий «коридор» для воздушных масс. И дующий с юга ветер, потоки которого идут значительно выше крыш домов, словно пылесосом засасывает испарения, сохраняя при этом на улицах почти полный штиль. А в верхних эшелонах неба тоже нет движения – там зачастую висят неподвижно тяжёлые тучи. И иногда создаётся впечатление, что эти тучи опускаются вниз, ложатся своими грузными массами на крыши домов, на верхушки деревьев, словно пытаясь раздавить город. Такое чаще всего бывает перед осадками. И совсем уж редко купол из туч уходит прочь, обнажая небесную голубизну с ярким шариком солнца.
  Рассуждения о погоде пришлось прервать – я пришёл домой. В окнах моей квартиры приветливо горел свет, за дверью уже давно нет той прежней пустынности. Ведь теперь, кроме кота Люцифера, со мной живёт милая и нежная девушка Ирина, с которой мы скромно расписались этой весной, став друг для друга самыми дорогими людьми. Забавная рыжая медсестрица ныне учится заочно в медицинском институте, продолжая по сменам дежурить в больнице. На работу и с работы я вожу её на машине или провожаю пешком. Сами дежурства тоже стали намного безопаснее – теперь в больнице уже не так безлюдно. Горисполком сумел наладить финансирование медучреждения, сделать там ремонт. После долгого перерыва «законсервированная» больница зажила прежней, доперестроечной жизнью. В ней теперь круглосуточно работают все отделения, проводятся операции. И люди, которые предпочитали раньше лечиться дома, народными средствами, активно потянулись за медицинской помощью. В палатах лежат пациенты, по ночам дежурят врачи и сестринские бригады. Даже удалось закупить новую машину «скорой помощи». Каким-то чудом главврач нашёл советский РАФ 1991 года выпуска с полным комплектом оборудования. Автомобиль находился на консервации в гараже при Республиканской больнице. Его даже на баланс не ставили. И продали нашему городу по цене металлолома.
  – Эх, неужели я дома?! – тихо произнёс я, вставляя ключ в замочную скважину своей двери.
  Старый ригельный замок с приятным скрежетом послушно открылся, и я увидел в коридоре Ирину! Моё рыжее чудо ждало меня с работы! Веснушчатое лицо девушки засияло, Ирина бросилась ко мне в объятия.
  – Ну наконец-то! Что же ты так долго сегодня? – защебетала жена.
  – Да вот, черти старые, до ночи обсуждали, что делать дальше, да так ничего и не придумали.
  – Это они могут... Давай, раздевайся, проходи скорее. Ужинать будешь? Я таких вкусных блинов напекла, с творогом и клубничным вареньем!
  – Есть на ночь... Никогда не откажусь! – пошутил я.

  Торопливый ночной ужин плавно перетёк в подготовку ко сну. Приняв душ, мы легли спать. Завтрашний день опять не сулил ничего хорошего. Губернаторское «наступление» на наш город продолжалось, и партийное руководство судорожно искало пути спасения... Теперь в дело предстояло включиться мне, с моими тайными знаниями и умениями. Пожалуй, из всего горисполкома один я понимал, что Угрюмовск может спасти только нечистая сила...
  Утро вновь началось с тревожного телефонного звонка. На проводе был Валерий Анатольевич. Каким-то не своим от испуга голосом он скороговоркой произнёс:
  – У нас гости. Дима, быстрее, жду в горисполкоме.
  Стоит ли говорить, что привычного размеренного завтрака с неторопливыми беседами и любованием пейзажами за окном не получилось. Пока Ирина сладко потягивалась и нежилась в постели (на работу ей сегодня не идти), я разогрел остатки вчерашних блинов, залил их клубничным вареньем и, почти не жуя, проглотил, запив чаем. Наспех одевшись, поцеловал жену и бросился бежать.
  Как ни странно, в городе было светло и даже ярко. Местами проглядывало солнышко, игриво скользя своими озорными лучиками по мрачным стенам двухэтажек. В воздухе присутствовала утренняя свежесть, какая-то бодрящая прохлада.
  – Чёрт, кто же там к нам пожаловал? – думал я, быстрым шагом направляясь к площади. – Неужели всё по тому же сценарию, что и в Троицко-Печорске? Тогда надо немедленно выводить народ, блокировать «гостей»...
  Мои глаза уже ожидали увидеть у здания управы такой же чёрный зловещий внедорожник с тонированными стёклами, как вчера в райцентре. Но на площади перед горисполкомом было пусто. На всякий случай я обошёл здание, осмотрел двор. Кроме нашей «Надежды» машин больше нет.
  – У нас нет и не было никаких лагерей! – на весь коридор второго этажа разносился раздражённый голос Васнецова. – Сколько можно вам повторять? Ваши репрессии – это миф, как вам не стыдно раздувать эти лживые слухи?
  Ракетой взлетев по лестнице, я немного отдышался и постучал в кабинет председателя, заглянув в щёлку приоткрытой двери. Жестом Валерий Анатольевич велел мне войти. Напротив его стола, закинув ногу на ногу, сидел незнакомый парень в синем костюме с ярко-жёлтым, кислотным галстуком. Не обращая внимания на меня, он невозмутимо продолжал разговор:
  – Общество «Мемориал» и лично профессор Хасин длительное время занимались изучением массовых политических репрессий на территории нашего района. По точным сведениям из проверенных источников, в восьми километрах от города располагался один из крупнейших сталинских концлагерей Республики Коми – так называемый «Угрюмлаг». Только за 1937-й год в нём сгинуло около трёх миллионов человек...
  – Что за бред?! – не выдержал я. – Да за весь период правления Сталина было расстреляно всего 600 тысяч преступников. Откуда вы, либералы чёртовы, берёте эти надуманные миллионы?
  Гневно обернувшись, парень в синем костюме хотел было ответить грубо, но заметив мой грозный вид и зажатую в кулаке туго скрученную папку с бумагами, немного испугался. Ведь здесь, в «городе стариков», как ему, вероятно, рассказывали его боссы, молодых и крепких ребят быть не могло. Однако, своим появлением я опроверг эти сказки. Облокотившись на косяк, похлопывая папкой с бумагами по ладони и испепеляющим взглядом глядя на обнаглевшего молодого либерала, я повторил свой вопрос:
  – Так откуда вы взяли этот бред про лагеря?
  – Ну... мы... наше общество расследует преступления сталинизма...
  – Вы бы лучше не в прошлом копались, а преступления нынешнего режима обличали бы. Или вам, либералам, не жаль миллионов россиян, вымерших от бездарных реформ? Безо всяких репрессий нашей стране нанесён колоссальный ущерб. Даже Гитлеру такого разгрома России не снилось. А вы, паразиты, на это глаза закрываете. Вам бы только историю переписывать.
  – Но постойте, репрессии Сталина ведь были бесчеловечны и ужасны!
  – Всё ясно, ты просто зомби. Говоришь только то, что тебе записали на пластинку в башке твои проамериканские хозяева.
  – А что вы мне тыкаете? Это же невоспитанность! Вы все, большевики, такие...
  – С чего же мне тебя уважать? Ты ненавидишь мою Родину, воспеваешь её врагов и хочешь видеть Россию в руинах. Американский холоп...
  – Так, ладно-ладно, Дмитрий, нет смысла спорить, они уже едут сюда, – перебил меня Валерий Анатольевич.
  – Кто едет? – возмутился я, подходя ближе к либералу и сильнее хлопая бумагами по руке.
  – Экспедиция нашего университета во главе с профессором Хасиным! – буквально взвился парень, вскакивая со стула и ожидая от меня удара.
  – Ну хорошо, приезжайте. Только тёплый приём не обещаем, – сухо ответил я.
  – Мы уже договорились с министерством культуры, и вы обязаны обеспечить нам сопровождение!
  – Заблудиться боитесь?! Ну-ну. Обеспечим, раз обязаны. А сейчас попрошу вас покинуть кабинет, нам надо работать.
  Прошипев что-то, парень в синем костюме шмыгнул за дверь и пулей вылетел на улицу. Бешено оглядевшись по сторонам, он бегом направился в сторону райцентра.
  – Он пешком что ли пришёл, этот чемурудный? – спокойным голосом спросил я Васнецова.
  – Да нет, говорит, машина у него сломалась напротив кладбища.
  – Ха-ха, ну конечно, кто ж его сюда пустит-то, на машине! – усмехнулся я. – И когда теперь к нам пожалует их экспедиция?
  – Обещали к двум часам дня. Два микроавтобуса будет. От площади сопровождать их придётся тебе.
  – А куда ехать? Что, действительно есть какой-то лагерь?
  – Лагерь есть, давным-давно заброшенный. Это по колхозной дороге, там слева будет просека. Увидишь остатки столбов линии электропередач.
  – Ага, я кажись, помню, где поворачивать. Но всё-таки, что за лагерь был?
  – У нас нет никаких сведений, это была закрытая территория. Все документы остались в архивах МВД.

Часть II

  Готовиться к «экскурсии» и собирать информацию о лагере я отправился домой.
  «– Наверняка Ирина знает подробности. Или хотя бы её подруга Фимка может что-то прояснить, – думал я, заруливая во двор. – А вторжение к нам уже началось. Теперь понятна тактика губернатора. Через эту либеральную шушеру он собирается выкурить коммунистов из горисполкома. Найдут какие-нибудь «святые» кости, скажут, что мы замалчивали страшные преступления. И начнут натравливать общественность... Попов опять привезут...».
  Дома мы с Ириной сразу же позвонили Кулешовой в школу. Какая-то возбуждённая, Фимка сначала дико удивилась, почему мы интересуемся заброшенным лагерем. Я вкратце обрисовал ей перспективу, как через этот лагерь могут уничтожить наш город, застроить церквями и ввергнуть в хаос капитализма. Учительнице такое развитие событий явно не понравилось.
  – Этот лагерь был построен ещё до войны. Туда, на лесозаготовки, отправляли в основном уголовников, – начала сбивчиво говорить Серафима. – У нас в подъезде раньше жил пожилой мужчина, Александр Иванович, он там служил в войсках НКВД. А я, молодая когда была, интересовалась этими делами, тогда ещё Солженицына почитывала, даже верила этому лжецу маленько. Вот и пыталась выведать сенсацию у живого очевидца...
  – И что, выведала что-нибудь интересное? Были там «политические»? – перебил я рассказчицу от нетерпения.
  – Интересное было. Но твоим либералам это совсем не понравится. Из политических там были крупные московские чиновники, арестованные за взятки. Их там насчитывалось человек десять, не более. Перед самой войной они всей компанией умудрились бежать, да так и сгинули где-то в тайге. Про них информации нет. А вот про уголовничков есть кое-что интересное. Когда в июле 1941-го им урезали пайки в связи с тяжёлым положением на фронте, они подняли бунт. Охранявшие зеков бойцы НКВД тогда имели на вооружении лишь винтовки, и остановить ими толпу головорезов было крайне тяжело, если не сказать невозможно. К тому же, всё случилось неожиданно, и охрана лагеря даже не успела открыть огонь. Все бойцы были разоружены практически молниеносно.
  – Эх, нифига же себе! А сколько их там было всего?
  – Пятьсот с лишним человек против тридцати чекистов. Охрану они просто смели, забрали оружие и хлынули сюда, в город. А дальше – со слов Александра Ивановича. Его тогда ранили, думали, что убили. Он в траве лежал рядом с КПП. Так вот, он видел, как толпа орущих и гогочущих, опьянённых победой бандитов ушла по дороге в город. Но буквально через десять минут вся эта орава вернулась назад. Бегом, а порой и вприпрыжку, зеки забежали обратно на территорию, закрыли за собой ворота и попрятались в бараки. Многие крестились, читали молитвы. На лицах чётко отражался дикий страх.
  – Кто же испугал такую толпу озверевших бандитов? Если даже НКВДшники с оружием их не остановили. Неужели...
  – Да-да, ты правильно всё понял, – подтвердила Фимка мои догадки. – Потом лагерь спешно расформировали, зеков распределили по другим лагерям.
  – А что с охраной? Погибших много было?
  – Много. Всех похоронили прямо там, за административным корпусом. А среди уголовников были и те, кто покончил с собой. Их, наверное, тоже закопали на территории лагеря.
  – Да уж, весёленькая история... И что мне теперь этим либералам рассказывать? Про нашу нечистую силу?
  – Я думала, ты уже сам догадался, что делать. Твоё участие там необязательно. Покажи им, куда ехать, и всё. Обратно они уже не вернутся. А если и вернутся – то еле живые от страха.
  – Да, конечно, и потом нам за это устроят разнос... Хорошая причина будет разжаловать городскую власть! Не обеспечили безопасность...
  – Дима, ты вообще о чём? В твоих руках сосредоточена такая сила, а ты боишься каких-то вороватых чиновников? Ни они сами, ни их холуи даже в город не войдут, если ты правильно всё сделаешь. Только дорого им обойдётся этот урок.
  – Ну что ж, надо думать… – произнёс я.
  Время стремительно шло, приближая час появления незваных гостей. Что придумать, как остановить этих засланных вредителей, пока было непонятно. И я решил действовать по ситуации. Либеральную братию, которую губернатор выстроил этакой древнеримской «свиньёй» и поставил в авангард атаки, разбивать «в лоб» не вариант. Тут нужен какой-то хитрый ход...
  Пообедав, я взял для солидности свой кожаный офицерский планшет и, поцеловав Ирину, отправился к машине. Уже за рулём, достав папку с древними свитками, я произнёс вслух: «Пусть гости беспрепятственно проедут к площади. Под мою ответственность», и убрал манускрипты обратно в планшет.
  Взревел стартер «Надежды», и минивэн с визгом резины сорвался с места. По зеркалам здесь смотреть необязательно, других машин нет. Редко-редко проезжает «скорая». Ещё реже – милицейский мотоцикл. Строительные же машины из парка ездят другой дорогой, в объезд. Улица Ленина пустынна, лишь редкие прохожие торопливо прошмыгивают вдоль домов, спеша в свои уютные квартирки. Меньше минуты мне потребовалось, чтобы добраться до площади.
  На часах – ровно два. И пока ещё никого. Включив на своей магнитоле Марш лётчиков, я открыл все двери, вооружился тряпочкой и пошёл протирать стёкла. «Товарищ! Если войною новой враги пойдут на наши рубежи, в небо взлететь готовы армадой наши боевые полки!..» – разносилось на всю округу из мощных динамиков аудиосистемы. Валерий Анатольевич, открыв окно горисполкома, недовольно погрозил мне пальцем:
  – Ну зачем концерт устроил? Сейчас эти приедут.
  – И что?! – выкрикнул я в ответ. – Им не понравится, да? Может, мы для них Леди Гагу включим, или чего там либерашки слушают?!
  – Да ну тебя... – отмахнулся Васнецов, захлопнув фрамугу.
  Минут через десять, когда магнитола воспроизводила уже другой «хит», Марш советской милиции, со стороны улицы Дружбы на площадь вырулили три машины. Во главе колонны шёл пафосный Тойота FJ-Cruiser в сине-жёлтой раскраске.
  «– Ба, – подумал я, – прям под цвет бандеровской тряпки! Намёк более чем понятен!».
  Следом пыхтели два микроавтобуса. Тоже котируемые либералами иномарки, фирмы Тойота, модели Хайс.
  «– Ещё смешнее, – расплылся я в улыбке, – был у меня одноклассник с такой фамилией, Хайс. Помню, дразнили его всем классом, дёргали за невидимые пейсы!».
  Вальяжно расположившись на просторах площади, японские монстры заглушили моторы. И из дверей тут же хлынули нарочито ярко разодетые люди. В аляповатых футболках с огромными надписями на английском, с какими-то мордами и просто бессмысленными «авангардистскими» принтами, эти чучела вывалились на улицу в обнимку с любимыми гаджетами. Редко, у кого из гостей был просто один фотоаппарат. Многие были обвешаны дорогой электроникой, словно казаки или корейские генералы медальками. Щёлкая затворами, либеральные гости жадно фотографировали площадь, дома на ней, испуганных случайных прохожих.
  – Э-э, я не понял, а где сеть? – замычал какой-то похожий на негритянского рэпера паренёк с какашкообразными дреддами на голове. – Я от самого Сыктывкара вёл трансляцию в «Инстаграмм», а сейчас смотрю – она прервалась, нет связи. Что такое?
  – Обломись, тут сотового покрытия и не было никогда! – в шутку сказал ему товарищ постарше.
  Наконец, из внедорожника показался сам профессор Хасин. Сухонький такой, небольшого роста плюгавенький старичишко с глубоко посаженными, маленькими, чёрными как у таракана и необычайно злыми глазёнками. Скукоженное старческое лицо покрыто трёхдневной щетиной – видать, Владимир Рудольфович слишком ленив, либо выдаёт себя за творческую натуру. Но по его одежде о новых веяниях забугорной моды не скажешь – обычный стандартный пиджачок, брюки, белая рубашка и галстук в полосочку. В руках Хасин держал кожаную папку с какими-то бумагами.
  Тут же к этому дряхлому боссу подскочил молодой услужливый холуй с электронным планшетом. На дисплее виднелась карта местности. Владимир Рудольфович достал свои модные черепаховые очки и стал глядеть, следя за шустрым пальцем своего молодого лизоблюда.
  Из джипа вынырнуло нечто – парень где-то под 30, с огромной пушистой шевелюрой на голове, наподобие причёсок «химия», что носили женщины на рубеже 80-90-х годов. Это известный блогер и журналист Харламов по кличке Пудель. Подпрыгивая, как ребёнок, он стал носиться по площади туда-сюда, хаотично что-то фотографируя.
  При всём при этом на всю площадь разносилось могучее пение советского ансамбля из далёкого 1940 года: «Встретить мы врага готовы: утром, вечером, в ночи! Все проверены засовы, крепко спрятаны ключи! Все мы прошли сквозь порох и дым, сквозь годы борьбы прошли. Мы пулей храним, и сердцем храним богатства родной земли!».
  Глядя на гостей, как и положено на них глядеть – как на говно, я неспешно закончил протирать стёкла у своей «Надежды», бросил тряпку в салон и направился к Хасину. Профессоришка заметил меня сразу и успел опередить с приветствием.
  – Вы заместитель мэра, господин Ефимов? Ну здравствуйте, – презрительно проскрипел дедок.
  – А вы, стало быть, Владимир Рудольфович? Здравствуйте-здравствуйте, – не менее язвительно ответил я. – Так куда же вас везти, что вас интересует? Экскурсия по нашим мрачным улочкам? А может, показать успешное предприятие АПК – колхоз «Серп и молот»? А заодно и Деревообрабатывающий комбинат, Угрюмовский ДОК, более известный, как лесопилка?..
  – Постойте-постойте, – вмешался тут Харламов, потрясывая своей гривой, – вы же прекрасно всё знаете, нам нужен лагерь, где сталинский режим держал и истреблял политическую оппозицию.
  – Лагерь, говорите?! – усмехнулся я. – Ну есть один. Уж не знаю, понравится ли он вам...
  – Понравится. Поехали. Мы только ради этого здесь. А ваши совдеповские предприятия нам не нужны.
  – Ну как знаете... – загадочным тоном произнёс я, садясь за руль «Надежды».
  В последний момент ко мне в машину запрыгнул один из подручных Хасина. Чуть не оторвав дверную ручку, он запнулся за порог, громко выругался:
  – Терпеть не могу совковые машины. Как вы на этом ездите?
  – А тебя кто сюда звал? Вали в свою Тойоту. К тому же, моя музыка тебе явно не понравится. А убавлять, и тем более – выключать я её не буду.
  Патлатый паренёк послушно убрался прочь, испугавшись таких перспектив. И мы тронулись в путь. Оркестр НКВД энергично заиграл Скорый марш №2, и ВАЗ-2120, шурша покрышками, пошёл на разгон. Иномарки с рёвом своих мощных моторов рванули следом. Дорога поначалу шла хорошая, вернее, приемлемая. Но просёлок закончился, и мы повернули сначала на грейдер, ведущий в колхоз. Хайсам сразу стало неуютно. Блестящие сарайчики весело заплясали в зеркалах заднего вида. Лишь Крузеру было всё нипочём. «Жовто-блакитный» внедорожник как приклеенный следовал за мной.
  «– Мы ещё посмотрим, как этот самурайский хлам по настоящей грязюке поедет!» – усмехнулся я, поддавая газку.
  Наконец, относительно ровный грейдер закончился, и моя «Надюха» свернула в узкую просеку. По обе стороны был вековой сосновый бор. Огромные, величественные мачтовые сосны... Верхушек даже не видать. А внизу темно, даже как-то жутковато. Но мне бояться нечего. Пусть гости трепещут.
  Вот и первое испытание. Огромная лужа разлилась по всей ширине просеки. Глубина неизвестна. Но тормозить я не стал. «Надежда» смело съехала в воду и, натужно ревя своим двухлитровым мотором на понижающей передаче, форсировала водную преграду. Крузер тоже не стушевался. Хасинский водитель давил на газ до упора. И со столбами брызг самурайский монстр преодолел лужу. Хайсы же засели по самое «не хочу». Остановившись на сухом месте, я опустил стекло ручной «мясорубкой» и стал наблюдать, как эти моднявые господа пытаются вытащить джипом увязшие микроавтобусы. Вытащили, и довольно оперативно. Видать, долго готовились к подобным приключениям и запаслись тросами.
  По пути к лагерю было ещё несколько таких луж. Переезжали их мы примерно таким же макаром. Но последняя попалась особо непроходимая, с крутым бережком. На понижайке, по краешку, «Надежда» смогла форсировать преграду, а вот Крузер упёрся мордой в бережок лужи и беспомощно забуксовал, зарываясь всё глубже. Делать нечего, пришлось кидать профессору трос. И «Надюха», надрываясь и громко «ругаясь» мотором на высоких оборотах, прямо как типичная русская баба, вытащила тяжёлого «японца» из лужи. Для Хайсов препятствие было уже непреодолимое. С такими низкими бамперами они бы просто изуродовали свои слащавые «мордочки» об грязевые бугры.
  – Ну что, господа, вплавь! – с издёвкой произнёс я. – Иначе не увидите вожделенный лагерь! А он уже рядом, на том пригорке.
  Но то ли либерашки не умели плавать, то ли не оценили моего юмора. Высыпав из микроавтобусов, эти обвешанные гаджетами патлачи и прочие хипстеры в подвёрнутых штанишках хлынули в обход, через лес. Однако, там было болото. Нет, не топь, конечно, но грязюка жирная, вязкая! И смотреть со стороны, как продираются через эти джунгли наши гости – одно удовольствие. Едва не растеряв свои ниггерские кеды-сникерсы, блогеры и журналисты, наконец, пробрались через лес. Дальше мы уже все вместе пошли пешком. Старый чёрт Хасин спешил к лагерю в первых рядах. Ещё бы, можно представить, как ему было интересно! Всю жизнь он «изучал» такие вот лагеря, читал множество историй про творившиеся там «ужасы», про миллионы якобы репрессированных.
  И тут начались первые провокации. Споткнувшись об торчащий из дороги обломок корня дерева, одна из девок порвала свой кроссовок и завопила:
  – Это кость! Это кость! Прямо под дорогой – массовые захоронения!!!
  Толпа тут же сгустилась вокруг девицы, суетливо защёлкали затворы мощных цифровиков, фотографируя обычную гнилую деревяшку на фоне грязной ноги в рваном башмаке.
  – Невинно убиенная жертва таким образом дала о себе знать! Мы просто обязаны написать об этом! – визжала девка.
  – Вы что, дебилы? – не выдержал я. – Корней деревьев никогда не видели?
  – Да, пусть это не кость, а корень, но тем не менее, девушка права, – поучающим голосом заскрипел Хасин. – Земля здесь действительно кровавая, щедро усеянная останками невинных жертв сталинизма и политая кровью. Сталинские палачи убивали своих жертв в лесах, рядом с лагерями, а потом просто бросали трупы на съедение зверью или зарывали в неглубоких братских могилах...
  Я даже не стал на это отвечать. Такой бред невозможно было комментировать без использования ругательств...
  «– Вернёмся обратно, я Васнецову всё выскажу... Нет, это ж надо, послать меня с этой сворой либерастов!» – думал я, скрипя зубами.
  Наконец, подъём пройден, и на пригорке мы увидели остатки построек лагеря.
  – Вот оно! Вот оно! – завопил Пудель, истерично жмакая пальчиком кнопку затвора. – Сакральное место! Лагерь! ГУЛАГ! Последнее пристанище русской интеллигенции!
  Но от небольшого ИТЛ практически ничего не осталось. На поляне виднелись покосившиеся стены бревенчатых бараков, утопающие в щетине старого сухого бурьяна. В окнах уже никаких стёкол, просто чёрные дыры. Внутри – какая-то труха и обломки лагерных шконок. Чуть лучше сохранился пищеблок с большой каменной печью. Печь хоть сейчас можно растопить, да готовить на ней еду. Длинные дощатые столы под полуразрушенным навесом сгнили почти полностью. Ни посуды, ни каких-либо предметов нет. Даже осколков стекла не видно. Всё скрылось под множеством слоёв перегноя. За пищеблоком угадывались административные постройки. У входа в небольшой добротный сруб на стене висел поржавевший «тройник» из водопроводной трубы, в который раньше вставляли древки флажков. Окон нет, дверей тоже. Из мебели – только рассохшийся старый стул. Остальное, видать, вывезли. Бумаг, документов нет тем более – такое бросить не могли точно. Да и не сохранились бы они за столько лет в сырости.
  За административными корпусами обнаружилось маленькое кладбище. Двадцать восемь одинаковых металлических пирамидок со звёздами на шпилях. Фотографий нет, надписей давно уже не прочесть.
  – А это уже интересно! – оживился Хасин, пробираясь к могилам сквозь бурелом, тараканьи глазёнки старика зловеще заблестели.
  Вслед за профессором, вдоволь нафоткавшись, спешили молодые либералы, вереща что-то про могилы и захоронения.
  – Вы зря так обрадовались, господа, – спешу я разочаровать гостей. – Это памятники погибшим сотрудникам НКВД, убитым уголовниками во время бунта летом 1941 года...
  – Мы сами знаем, – грубо перебил меня Пудель. – Итак, нами найдены 28 братских могил, в каждой из которых захоронено не менее пяти тысяч человек. И это только на территории самого лагеря...
  Харламов наговаривал на диктофон своим мерзким голосишкой этот чудовищный бред.
  – А ты как думал, старый, как рождаются самые сенсационные разоблачения сталинизма?! – похлопав меня по плечу, произнёс тот паренёк с дреддами. – Всё просто! Так что, не мешай!
  Теперь я понял. Никакие реальные истории им просто не нужны. Всё уже выдумано, причём, не здесь, а в уютных университетских кабинетиках и в офисах «Мемориала». И гробокопателям просто важен сам факт посещения лагеря, да фотографии отсюда, из которых они состряпают свои гнусные фотожабы. Ведь никто же, ни читатели, ни телезрители не поедут сюда, в такую глухомань, чтобы проверять слова Хасина и его свиты. Люди просто поверят на слово. И будут думать, что эти выдумки про миллионы жертв – правда.
  «– Получается, я вообще никак им не помешал. Просто указал дорогу и всё. А все свои пасквили, лжеисторические опусы они настрочат без учёта моих слов о реальном положении дел, о реальной истории этих мест. Мне отведена роль даже не экскурсовода, а просто проводника и охранника... Чудесно!» – думал я, отойдя в сторонку и с ужасом глядя на привезённых «гостей».
  А ребята из «Мемориала» тем временем зафоткали всё буквально до дыр. Двое парней, истерично вопя «сенсация» и при этом давясь от смеха, достали из рюкзаков муляжи человеческих черепов и костей. Девка в рваном башмаке уже отыскала в печи кастрюлю, и учебные пособия по анатомии были уложены туда. Тут же над посудиной склонились несколько фотографов. А Пудель на камеру продекламировал с умным видом:
  – Летом 1941 года продовольствие на содержание лагерей перестали выделять совсем. Заключённые ели траву и кору с деревьев, а личный состав охраны, солдаты НКВД, убивали и ели провинившихся заключённых. Теперь это документально доказано...
  «– Они реально больные... – подумал я. – Нет, пора что-то делать».
  Как назло, воображение «зависло», не подкидывая мне никаких идей. Просто тупо вывести из леса толпу призраков-чекистов и перерезать всех штыками – это было слишком просто. К тому же, гибель экспедиции на руку только нашим врагам. Жестокий финал лишь подстегнёт интерес к лагерю и нашему городу.
  «– На ваше усмотрение, – проговорил я мысленно, – только никого не убейте, они нужны нам живыми. Живыми и сумасшедшими».
  Картинка перед глазами дёрнулась, словно я теряю сознание. Но затем всё вернулось в норму, ничего не произошло. Хасин и несколько молодых патлачей в пёстрых свитерах и футболках устанавливали рядом с могилами какую-то табличку на длинном тонком шесте. На ней угадывался православный крест и какие-то каракули в старославянском стиле. Ниже шли надписи на английском – вдруг хозяева приедут проверить.
  Молодёжь разбрелась по всей поляне, где-то уже развели костры, запахло жареным мясом. Ребята с наслаждением посасывали вейпы, пуская в небо султанчики пара.
  – Фуа-гра, конечно, нет! Довольствуйтесь наггетсами, хот-догами и смузи! – сквозь смех проговорила какая-то девка с тонкими негритянскими косичками на голове. – Сейчас ещё сэндвичи будут готовы.
  Вдруг откуда-то со стороны бараков раздался оглушительный вопль. Все обернулись. А там, вывалившись из перекошенного окна и размахивая руками, орал молодой блогер в попугайской разноцветной футболке. Вставая, он пытался бежать, тут же спотыкался и падал вновь, прямо на висящий на шее дорогой фотоаппарат. Разбитые гаджеты рассыпались по траве, слетела с парня и модная кепка с флагом США.
  – Там... Он там!!! – вопил, как безумный, этот блогер, доставая дрожащими ручонками «айфон» последней модели. – Я нашёл в бараке подкоп... его это... рыл кто-то из зеков... Заглянул, а там... А там ОН!
  – Кто он-то? – паренька окружили, все на него уставились.
  Но вместо ответа из того самого барака показалась фигура. Небольшого роста, крепкий такой, мускулистый мужичок легко спрыгнул с окна и напружиненной походкой пошёл к толпе. Я стоял чуть поодаль, наблюдая за происходящим. Либеральные гости замерли, словно загипнотизированные. Но тут первым вышел из оцепенения Пудель. Тряся пышной шевелюрой, Харламов кинулся навстречу неизвестному, не переставая щёлкать его своим цифровиком с огромным дорогим объективом.
  Мужчина с синими от наколок руками, в лагерной тёмно-серой робе с номером и засученными рукавами уверенно шёл вперёд. На месте глаз у него были жуткие чёрные дыры.
  – Это фантом! – восхищённо шипели девки. – Он появился, почувствовав нас. Мы же с ним одной крови, противники кровавого советского режима!
  Но «кровный брат» не узнал родственничков. Вырвав у Пуделя фотоаппарат и едва не сломав блогеру шею толстым ремнём, призрачный зек разбил прибор о землю. Затем сильные мускулистые руки этой накачанной обезьяны крепко вцепились в гриву Харламова. Пронзительно и как-то по-бабьи тонко Пудель завопил, задёргавшись в объятиях уголовника. А на подмогу нападавшему уже шли десятки зеков. Выныривая, словно из-под земли, из ниоткуда возникали всё новые и новые костлявые фигуры в серых робах. Зеки лезли из окон и дверей покосившихся бараков и молча, тупо глядя вперёд пустыми глазницами, шли на толпу хипстеров.
  – Мы свои, свои! Не трогайте нас!!! – истерично завыла какая-то девка, заметавшись туда-сюда и хватая за руки своих друзей. Но эти друзья, уже наделав в штаны, попытались рвануть прочь, в сторону административных построек. Однако, и там их ждал сюрприз. Из-за сруба вышли чекисты, в свеженькой форме довоенного образца с голубыми петлицами и в фуражках с красными звёздами. Самый старший, с «ромбами», отрывисто скомандовал: «Огонь!». Бойцы не замешкались, и вскинули свои винтовки-трёхлинейки. А у одного из НКВДшников оказался даже пулемёт Льюиса, который басовито залаял, изрыгая языки пламени из своего широкого ствола. Сухо забили и винтовки Мосина. Красиво подняв на вытянутой руке наган, майор прицелился и тоже выстрелил.
  Либерашки оказались прямо на линии огня. Заметавшись, они не знали, где прятаться и спасаться. А зеки, сражённые пулями, валились на землю, образуя этакий мясной бруствер. Но из бараков лезли всё новые и новые фигуры в робах, с упорством зомби шагая навстречу шквалу огня.
  Падали наземь и городские гости. Дико визжа, дёргаясь, как ужи на сковородках, патлатые уроды разбросали все свои дорогие электронные игрушки, не соображая в панике, куда бежать и что делать. Но пули никого из них так и не задели. Старый чёрт Хасин умело залёг в траве под небольшим естественным бугорком, накрыл седую голову руками. Его же подручные носились взад-вперёд, дико кричали, срывая от ужаса голоса, падали, вставали вновь, опять падали...
  Наконец, поток «мяса» иссяк, и последние зомбо-зеки были расстреляны. Молодой лейтенантик со «шпалами» в петлицах пошёл проверять, все ли мертвы. Перешагивая через ёрзающих и обгадившихся от ужаса «гостей», солдат пробрался к «брустверу», перелез через него. Потыкав для верности некоторые трупы штыком, лейтенант бодрым шагом устремился назад. Подлетев к майору, он отдал честь и отчеканил:
  – Товарищ Карпов, все мятежники уничтожены!
  Построившись в колонну по двое, НКВДшники с песней отправились в сторону леса. «Неустанно, неуклонно, в час любой, везде, всегда мы на страже у Закона, мы на службе у Труда!» – пели чекисты.
  Внезапно фигуры солдат и горы трупов напротив них стали просто таять, становясь всё прозрачнее и прозрачнее. Наконец, от них не осталось и следа. Ошарашенные либеральные гости вскакивали на ноги, не переставая визжать. Пудель носился по поляне, пытаясь найти вырванные зеком клоки своей гривы. На его изрядно помятой, потрёпанной причёске виднелись крупные прорехи, в глубине которых блестела кровь на подранных кусках кожи. Скривив рот, наподобие плачущего малыша, Харламов просто выл, протяжно и мерзко. Хасин же сидел на заднице, опираясь широко расставленными за спиной руками о землю. По всему угадывалось, что профессоришке стало плохо с сердцем.
  – Что за чёрт! – завопил парень с дреддами, тыкая пухлыми пальцами в фотоаппарат. – Все фотки словно засвечены! Они просто белые!
  – Какие фотки?! – исступлённо выкрикнула деваха в рваном кроссовке. – Мы тут все чуть не погибли!
  – Где, где этот совок, пусть назад нас везёт, – хрипло промычал какой-то парень в рваной футболке.
  – Сам ты совок, гнида либеральная, – въехал я с размаху кулаком в его сопливую пыльную рожу, выбивая из неё кровавые брызги. – Чтоб тебя черти съели, пидор поганый!
  В этот момент паренёк с разбитой рожей завалился в траву, но тут же вскочил как ужаленный, визжа и просто срываясь на какой-то истеричный писк. Размахивая ручонками, он бешено глядел куда-то в сторону, инстинктивно пытаясь спрятаться за меня. Обернувшись, я увидел, как из леса в нашу сторону бодренько шагают два больших чёрных козла на задних ногах. Но козлы не простые – вместо носов у них свиные пятачки, а под пятачками – неестественно большие рты с рядами острых зубов.
  «– Черти! Точно, чёрт побери! – подумал я с какой-то циничной усмешкой. – Я же сам их позвал!»
  – Не-не-не! – громко произнёс я. – Не надо чертей! Я ошибся!
  Тут же козлорогие монстры с негромкими щелчками просто взорвались, и на их месте заклубился серый дымок, который вскоре унесло ветром обратно в сторону леса. Конечно, посмотреть на то, как эти чудовища будут жрать патлатого наглеца было бы интересно. Но трупы нам здесь не нужны, потом проблем не оберёшься.
  А тот парень, меж тем, лёжа на спине, судорожно отползал от меня задом, как рак, не переставая выть. Рожа его была перемазана соплями и кровью, искажена ужасом. Но криков побитого хама не слышал никто. Вернее, никто не хотел их слышать. Многие сидели на земле, что-то причитая, как умалишённые. Некоторые бегали туда-сюда, как тот же Пудель, тщетно ища что-то потерянное и скуля при этом.
  – Дяденька! Дяденька! – подошёл ко мне здоровенный, лет 35-и на вид бугай с круглым пивным животом. – Дяденька, а когда мы поедем домой?
  – Да здесь же цветочки! – громко воскликнул парень с дреддами, глядя в свой фотик. – Да, на всех фотографиях – цветочки! У меня теперь целый сад!
  Хасин выпил каких-то таблеток, с трудом поднялся на ноги. Ещё больших трудов стоило ему загнать всех своих поехавших активистов обратно в машины. Крузер с Пуделем за рулём красиво плюхнулся с уклона в лужу, едва не завалившись на бок. Хайсы завелись и принялись буксовать, упёршись друг в друга.
  «– Да уж, наша городская нечисть знает толк в троллении либералов! – подумал я, снимая машину с передачи и медленно скатываясь под гору. – Пусть эти дебилы без приключений доберутся до города».
  Последняя мысль была проговорена в моём подсознании уже повелительно. И, как ни странно, приказ оказался услышанным. Дальше машины гостей поехали аккуратно, даже не застревая в грязи. Просеку преодолели быстро, грейдер и того быстрее. И вот, впереди распутье. «Правые» ушли направо, по направлению к райцентру, а я, «левый» коммуняка, устало повернул руль налево. Вымазанная по самую крышу в грязи «Надежда» подъехала к подъезду горисполкома и, фыркнув движком, заглохла.
  У самого входа меня встречал взволнованный Васнецов. Чуть поодаль стояли несколько членов Бюро, секретари первичек.
  – Ну как, Дмитрий, что там было? Видели лагерь? – с нескрываемым любопытством спросил Валерий Анатольевич.
  – Видели... – лениво проговорил я, вылезая из машины. – Надолго они его запомнят.

  К ужину Ирина сделала ароматную тушёную картошку с мясом. В качестве закуски к этой вкуснятине были приготовлены малосольные огурчики. Стол накрыт, всё готово, и рыжее чудо уже глядит нетерпеливым взглядом с балкона, не едет ли моя машина.
  Но сегодня я пошёл с работы пешком. «Надюху» надо мыть, это завтра, сегодня уже нет никаких сил. Закрыв все дверцы, я убрал связку ключей с брелком в карман и неторопливо пошёл по своей улице вверх. Вечерний Угрюмовск был по-своему очарователен. Кое-где сквозь толщу туч пробивались редкие лучики заходящего солнца, шаловливо поигрывая в густой зелени листвы, бросая весёлые отблески на серые стены домов и тем самым наполняя всё вокруг жизнью, какой-то беззаботной радостью. От асфальта, от каменных построек шло приятное и по-летнему нежное тепло. Здесь нет жары, нет духоты – привычных спутников лета в моём родном Саратове. И в местном прохладном климате такое тепло особенно приятно, оно словно напрямую греет душу. От него не потеешь, не устаёшь, словом, только получаешь удовольствие. Но во дворах уже прохладнее – от кустарников, от пышных зарослей бурьяна несёт лёгким холодком. Свернув к своему подъезду, я быстро и бесшумно открыл замок и скрылся в тревожном полумраке просторного холла.
  Первым делом поцеловав жену, я умылся, вымыл руки и прошёл в кухню, за стол. Кот Люцифер, урча как старый трактор, нежно тёрся о мои ноги. Суетясь, Ирина быстро наложила мне горячей картошки с мясом, достала вилкой огурчик из банки, заботливо положила на край тарелки немного аппетитной, хрустящей квашеной капусты. За едой я рассказал супруге о сегодняшних приключениях в лагере, описал «в красках» весь тот спектакль, который разыграла нечистая сила по моей команде. Секретов от жены у меня нет, да и ни к чему они, Ирина прекрасно всё понимает, в курсе всех дел, да и рассказывать об этом никому не станет – я в ней уверен.
  – И что же теперь дальше, Дима? А вдруг у них остались какие-то фотографии, записи?
  – Нет, ничего не осталось. Я сам видел, что там у них в фотоаппаратах – засвеченные снимки или просто какие-то цветочки, трава.
  – Но они же наверняка запомнили всё то, что с ними было. Если они обо всём расскажут там, в городе...
  – Если они обо всём расскажут, – перебил я Ирину, – их просто посчитают сумасшедшими. Собственно, они и есть сумасшедшие. После всего увиденного «кукушка» у них явно съехала. Так что, эти ребятки из «Мемориала» могут теперь опозорить и обгадить только самих себя в глазах общественности.
  – М-да, сильно... А знаешь, я до последнего не верила в такую сокрушительную мощь этих наших «городских духов».
  – Мы о них слишком мало знаем, несмотря на все эти манускрипты и рукописи покойного секретаря. Это не просто духи. Это страшная сила, сплочённая, единая. И все секреты нашей «тёмной стороны» мы узнаем ещё очень не скоро...
  – Только, я надеюсь, нам бояться больше не надо? Нас никто не тронет? А то помнишь, как тогда, в больнице...
  – Успокойся. Теперь я Хранитель этой тайны, этих скрытых нечистых сил. Они сами меня им назначили. Значит, бояться нечего. Там, в лагере, у меня ни капли страха не было, хотя такое не каждый день увидишь. Там было реально жутко. Но кроме надменных и циничных усмешек меня не посещали больше никакие эмоции. Даже увидев настоящих чертей, этих козлов на задних ногах, я лишь рассмеялся.
  – А я так не смогу, если я увижу...
  – Ирина! Ты больше никого не увидишь, я позабочусь о том, чтобы наши «тёмные» друзья тебе не показывались. Никогда!
  Моя милая конопатая девчонка обхватила меня своими тоненькими ручками, прижалась всем тельцем, негромко всхлипывая.
  – Ничего не бойся! Слышишь? А на работу завтра я тебя отвезу!
  – Не надо! Тебе же ещё машину мыть... Это во сколько вставать придётся... Поспи подольше, я дойду сама. Утром не страшно.
  – Как знаешь. А вообще, мне не трудно.
  – Нет, нет, ты же не негр, чтобы тебя так эксплуатировать. Мне муж нужен здоровый!
  – Да моя ты прелесть!
  – А сейчас давай перед сном прогуляемся? Немножечко!
  – Хорошо!

  Вечерний моцион длился всего чуть больше получаса. Мы прошлись до перекрёстка с проспектом Мира и, не спеша, вернулись обратно. К тому времени город уже начал медленно погружаться в ночную тьму; на улицах зажглись золотые огоньки фонарей. Воздух наполнился чудесным «вечерним ароматом» – запахом лёгкой прохлады с едва ощутимыми примесями дымка от далёкого костра. И что-то такое приятное-приятное было в этом воздухе, такое романтическое!
  Мы с Ириной ещё немного постояли у крыльца подъезда и пошли домой, спать. Завтра предстоял сложный день...
  Сквозь сон я слышал, как собиралась жена. Негромко чем-то пошуршав, она сначала прошла в кухню. Легонько позвенев посудой, позавтракала. И спустя какое-то время я услышал из подъезда удаляющийся стук каблуков Ирины. Около получаса оставалось до звонка будильника. Подумав сквозь сон, что с моим рыжим чудом всё будет хорошо и никто её не тронет, я тем самым невольно дал команду подконтрольным мне силам...
  Прихрамывая, высокий пожилой мужчина в форме капитана милиции встал со скамеечки у подъезда и торопливым шагом направился вслед за Ириной, поправив на ремне кобуру с верным Макаровым.
  Звонко цокая металлическими набойками своих низеньких острых каблучков, медсестра уверенно шла вверх по улице Ленина. Обычно весь путь до больницы занимал у неё не более двадцати минут. В этот раз она дошла даже немного быстрее. И никто, никакие чёрные тени в зарослях старого парка по обе стороны дороги её не пугали. Сегодня всё было на редкость тихо. Распахнув высокую тяжёлую дверь с установленным недавно новеньким доводчиком, девушка скрылась в просторном корпусе медицинского учреждения. Остановившись у ступеней, ведущих к крыльцу, старый капитан неторопливо огляделся вокруг, а затем просто растаял, как дым...

Часть III

  Трель звонка пронзила мягкую тишину летнего утра. Не став залёживаться, я тут же вскочил и сел на край кровати, положив ладонь на холодный металлический корпус будильника. Звонок замолчал. Ещё немного, и остатки сна улетучились. Я оделся, разогрел заботливо оставленную мне Ириной кашу, навернул её с чаем и бутербродами. И вот, предо мной уже мрачноватая улица. На сером угрюмом небе кое-где виднеются яркие пятна, в тех местах, где толщина туч недостаточна для того, чтобы полностью заслонить солнце. Но здесь, внизу, от этого светлее не стало. Ни один лучик торжествующего летнего светила к земле так и не пробился.
  В половине восьмого я уже подходил к заднему дворику здания горсовета. Вот и моя «Надежда». Грязная и тоже какая-то нахмуренная.
  – Ну привет, подруга! Мыться будем?! – улыбнувшись, произнёс я.
  Дальше всё завертелось очень быстро. На краник, торчащий из маленького подвального оконца, я натянул конец длинного чёрного шланга и включил воду. Со злым шипением шланг подёргался, поизвивался, показал мне свой буйный нрав. Но схватив этого шипящего змея за самую «глотку», я быстро его укротил. Хороший напор практически без посторонней помощи посбивал и смыл все грязевые ляпы с кузова машины. Даже тереть не пришлось. И мне оставалось лишь нежно прогладить «Наденьку» фланелевой тряпочкой, чтобы та впитала капельки. Всё, машина чиста и готова к приключениям!
  В восемь я был уже в партийном штабе. Теперь, как начались все эти губернаторские «наезды», заседания Бюро комитета стали регулярными. Каждый день, в восемь утра. Коммунисты совещались, решали, что же делать дальше. И всё бы хорошо, только эти наши партийные боссы явно заблудились во времени, застряли где-то в далёких 60-70-х годах. Обычные заседания, проводимые в «мирное» время просто «для галочки», превращались в скучнейшие и нуднейшие стариковские посиделки. Ещё бы, ведь из 18 членов Бюро 13 древних дедов и три бабульки. Семнадцатая – относительно молодая женщина чуть за 40, Мария Высокова. И 18-й – я. В такой компании можно просто ностальгировать по временам так называемого «застоя», и то, под настроение. Но решать с этими людьми актуальнейшие вопросы противодействия губернаторским заправилам было, мягко выражаясь, затруднительно. Нет, я ничего не хочу сказать против старой гвардии. Как люди, все эти дедушки и бабушки очень хорошие, душевные. Наши посиделки в честь советских праздников выходили просто чудесными, с по-домашнему тёплой, дружеской семейной атмосферой. Однако, эти заслуженные старики были просто не готовы к решению серьёзных задач, в силу преклонного возраста они уже не могли объективно оценивать ситуацию, трезво смотреть на многие вещи, принимать современные вызовы и бороться с новыми угрозами. И все обсуждения скатывались в бессмысленную и пустую говорильню... Деды с умным видом предлагали разнообразные бредовые идеи, типа устройства в городе баррикад, либо кидались в другую крайность, предлагая не предпринимать никаких шагов и просто ждать, когда всё утихнет. И весь «синедрион» с умным видом обсуждал эти предложения, переливая из пустого в порожнее, приводя какие-то неуместные цитаты из сочинений классиков марксизма. Секретарь комитета, Кондратьев, тоже давно слился с этой стариковской массовкой. Он и раньше-то был какой-то зануда, однако, теперь окончательно сдал, превратившись в настоящего брюзгу. Всему виной здоровье, а с сердцем у Ивана Савельевича серьёзные проблемы...
  Но сегодня я был несказанно удивлён. Того, что будет на этом заседании, никто не мог и ожидать. Первым слово взял старый партиец товарищ Игнатьев. Тяжело встав с хрустом суставов, этот седой, но как оказалось, довольно мудрый дедушка сразу обратился ко мне:
  – Дмитрий, ты у нас самый молодой. Более того, ты самый знающий. Ты жил в том мире. Это мы видели капитализм только на карикатурах в «Крокодиле», а ты испил его сполна. И врага нашего знаешь лучше всех нас, вместе взятых. Как с ним бороться, тебе должно быть виднее. И я предлагаю членам Бюро назначить тебя ответственным за организацию мероприятий по защите города, по защите социалистических завоеваний.
  – Одобряю! – прогудел с места Васнецов. – Дмитрий у нас уже давненько не простой член партии, он успешно выполняет функции секретаря по идеологии и осваивает новую для себя государственную службу. И я доволен им, как своим заместителем!
  Валерий Анатольевич у нас не член Бюро, он совмещает должность главы города с председательством в КРК. Его слов было достаточно, чтобы развеять в головах присутствующих все сомнения насчёт моей кандидатуры. Возражать не стал никто, и участники заседания живо подняли руки, утвердив голосованием меня, как ответственного за предстоящую борьбу. Честно говоря, я был польщён. Обычно ко мне относились как-то немного несерьёзно, как к глупому малышу с молоком на губах. Всё время тыкали мне, что я слишком молод, горяч, не объективен, что у меня недостаточно опыта. Высмеивали мою нетерпимость к религии и попам. Но теперь всё изменилось. Даже в стариковских головах, подвергающихся регулярным атакам сенильной деменции, смогли родиться здравые мысли. Они поняли, что на своём брюзжании далеко не уедешь, и надо бороться с современными угрозами по-современному.
  И вот, я встал с места и, дождавшись тишины, стал говорить. Рассудительно, с тактом и расстановкой:
  – Итак, товарищи, я благодарю вас за доверие. Вы приняли верное решение. И мы начнём нашу борьбу новыми методами, силами и средствами. У меня есть ряд предложений, и сейчас я вам их озвучу. Для начала, нам необходима разведка. Да-да, мы должны в режиме реального времени узнавать обо всём, что творится в районе, в нашей республике и в стране в целом. Каждый шаг губернатора, его кадровая политика, – всё это нам нужно отслеживать. И не по газетам недельной давности.
  – Да как же ты будешь за ним шпионить? – забубнил с места один из дедов. – Внедришь кого-то из нас в его свиту?!
  – От внедрения в свиту толку будет куда меньше, чем от мониторинга в Интернете, – уверенно парировал я. Таких «новомодных» слов мои пожилые товарищи, вероятно, ещё не слышали. Повисла какая-то неловкая пауза.
  – Мы проведём в город кабель и подключим интернет, –  продолжил я. – И специальный человек будет читать за компьютером все новости, интересующие нас, следить за публикациями на официальных сайтах правительства республики...
  Таких «космических» слов стариковские мозги уже не выдержали. Некоторые бездумно запротестовали:
  – Что-то всё слишком мудрёно... – промычал один из стариков. – И зачем нам эти комплюктеры, они же радиацию излучают.
  – Да! – вторила ему пожилая коммунистка, Екатерина Львовна. – Через эти дьявольские машины они нас прослушивать будут!
  – Успокойтесь вы! – едва сдержавшись от смеха, продолжил я. – Компьютеры совершенно безопасны, никакой прослушки в них нет! А если и есть – то её легко можно найти и отключить. И потом, компьютеры мы купим в обычном магазине. Нам их не губернатор подарит. Так что, возможность установки зловредных «жучков» исключена полностью!
  – Друзья! Мы доверили Дмитрию вести нас по этому неведомому нам пути, поэтому давайте не будем ему мешать, – вступился за меня Васнецов. – Всё равно мы безнадёжно отстали от современных технологий, это факт. Не сидеть же нам вечно в отсталости, подобно старообрядцам. Такой бредовый консерватизм чужд нам, как коммунистам. Мы должны развиваться, идти вперёд в ногу с прогрессом. И Дмитрий нам в этом поможет.
  – Так вот, – снова заговорил я, – наладим разведку и будем иметь свежую, актуальную информацию. Интернет, помимо этого, даст нам ещё много дополнительных возможностей. Это и оперативная связь с любой точкой нашей страны и мира, и передача информации, и обмен данными, и общение. Польза очевидна. Следующим шагом будет укрепление пропаганды. Вдумайтесь только, у нас до сих пор нет даже собственной газеты!
  – Да её никогда не было, у нас только «Печорский Рабочий» есть, из райцентра, – загудели старики.
  – И это очень плохо. Газета выходит раз в неделю, она не отражает всей полноты картины. Пресная, скучная, в худших традициях позднесоветской печати. И самое главное – она теперь уже не наша. «Печорский Рабочий» выходит как газета Троицко-Печорского райисполкома. То есть, уже муниципалитета. А под кем сейчас муниципалитет, думаю, говорить излишне. Поэтому у нас будет своя газета.
  – Ишь ты, шустрый какой! У нас и типографии нет! – аж прыснул Кондратьев.
  – А она и не нужна, – отразил я его удар. – Мы купим печатный станок и всё необходимое оборудование: принтер на А3, сканер, программное обеспечение для вёрстки. В любом свободном помещении разместим, и будет типография.
  – Хорошо, – не унимался Иван Савельевич, – но газета должна быть в обязательном порядке зарегистрирована по всем правилам. А это долго, муторно и дорого. И потом, власть будет чинить нам всяческие преграды...
  – Не обязательно. У нас же действующий муниципалитет. Это здесь мы по-старинке называем его горисполкомом. А с юридической точки зрения он всё же муниципалитет. И по закону, такой вот орган местной власти имеет право на собственную газету. Всё регистрируется быстро, куда проще, чем для частной компании.
  – Сдаюсь тогда! – улыбнулся Кондратьев. – А как мы назовём нашу газету?
  Тут с мест послышались выкрики, коммунисты озвучивали свои варианты.
  – Да что тут думать, «Угрюмовский Рабочий»! – высказался Васнецов.
  – Лучше «Угрюмовские вести»!
  – Нет, давайте «Угрюмовскую правду»!
  – Послушайте! – перебил я. – Газета будет выходить не только у нас в городе, и прилагательное «угрюмовский» лучше исключить. Не слишком оно благозвучное. Сразу какой-то негатив видится. «Угрюмовские вести» – и сразу невольно читатель родит ассоциацию: угрюмые вести, скучные вести. А надо что-то живое, бодрое, пусть и с пафосом.
  – «Маяк Правды» – предложила Высокова.
  – Вот! – обрадовался я. – То, что надо! И суть будет отражать точно.
  В итоге проголосовали за «Маяк».
  – Слушай, Дмитрий, а как ты собираешься распространять газету вне нашего города? – спросил Игнатьев.
  – За нас это сделает интернет! Зарегистрируем свой сайт, и все материалы газеты будут публиковаться там. Читать «Маяк Правды» можно будет хоть в Америке!
  – Нам сложно пока всё это понять и представить, но звучит убедительно! – сказал Васнецов.
  – Газета и сайт «подогреют» народ, донесут до него нашу позицию, нашу правду. Губернаторским людям будет намного труднее бороться с нами, если у нас будет такой мощный рупор. В идеале ещё бы открыть собственную радиостанцию... Не пугайтесь, с современным оборудованием это намного проще, чем в стародавние времена.
  – А давайте для начала оживим наши внутригородские сети оповещения ГО, – вновь выдвинула дельное предложение Мария Евгеньевна. – Это ведь фактически готовый радиовещательный центр! Будем выпускать новости, различные передачи для горожан. Радиоточки ведь есть у всех.
  – Одобряем! – Кондратьев даже похлопал в ладоши. – И тогда флаг вам в руки, товарищ Высокова! Дикция у вас великолепная, а лучшего ведущего мы и не найдём.
  – Отличная идея! – поддержал я. – Составим сетку вещания, распространим среди населения программу передач. Пусть слушают.
  – Да ну, что вы, я как-то к такому не готова... – замялась Мария Евгеньевна.
  – А мы поможем! – Васнецов по-дружески похлопал женщину по плечу.
  – Итак, товарищи, с первоочередными задачами мы всё уяснили. И теперь идём дальше. В долгосрочной перспективе необходимо методично обрабатывать население Троицко-Печорска, настраивать его на протест против нового главы, «единоросса». Устроим незваному гостю «майдан»!
  Присутствующие сдержанно рассмеялись, некоторые зааплодировали.
  – Ну, и дальше будем давить уже на республиканские власти! Необходимо напомнить им, что связываться с нами опасно. Коммунисты обид не прощают!

  Несмотря на пламенность и пафосность своих речей, я прекрасно понимал, что все эти меры губернатора не остановят. Какие-то из предложенных методов борьбы, может, и хороши, но воспользоваться ими мы просто не успеем. Нас раздавят раньше. И одна надежда остаётся – на потусторонних покровителей города, на мои новые сверхспособности. Вот только говорить об этом на заседании Бюро я не могу, по понятным причинам... И реальная стратегия борьбы будет значительно отличаться от той, что я озвучил.

  Когда заседание закончилось, мы с Васнецовым сразу же отправились в райцентр, за оборудованием для типографии. Попутно заправив машину на въезде в Троицко-Печорск, мы первым делом заскочили в офис одного из операторов сотовой связи, «Билайн». Глуповатый менеджер в полосатой майке вылупил глаза по пять копеек, когда узнал, чего мы хотим.
  – Кабель, оптико-волоконный? В такую даль? – удивился он. – Это же очень дорого!
  – Да мы как бы не себе домой этот кабель тянуть хотим. А для муниципалитета. Госуслуги, сервис «Мои документы» и всё такое. Обязывают нас подключить интернет, короче.
  – Ну, государственным органам мы оказываем услуги со скидкой... – замялся парень. – А если вы ещё подключите пять точек «вай-фая», то вы примете участие в акции...
  – Какая ещё Фая? – недоумённо произнёс Валерий Анатольевич.
  – Нет, «вай-фай» не нужен, – ответил я менеджеру. – Нам только одну точку доступа необходимо оборудовать. В кабинете горисполкома.
  Тут откуда-то сзади к нам подскочил другой менеджер, уже рангом повыше, в костюмчике. Шикнув на первого, он велел ему убираться вон.
  – Я слышал о вашем предложении, нас оно заинтересовало! – каким-то неестественно восторженным тоном произнёс офисный клерк. – Я Кирилл, главный менеджер по продажам. Так вот, мы можем сделать вам всё совершенно бесплатно! Но в таком случае вы должны будете подписать с нами договор, позволяющий нам предоставлять услуги связи всему вашему городу!
  – Не думаю, что ваши услуги там кому-то будут нужны... – скептически ответил я.
  – Дмитрий, зато бесплатно! – оживился Васнецов, падкий на халяву. До сих пор не забуду, как он повёлся на обещания церковников.
  – Мы проведём у вас рекламную кампанию, широко осветим возможности скоростного интернета и проводного телевидения от «Билайн»! – мечтательным тоном говорил Кирилл.
  «– Короче, кабель вы нам проведёте бесплатно, а вот всё остальное позволять вам нельзя... – подумал я. – Но не беда, у нас есть, кому вас напугать и вышвырнуть вон с вашими полосатыми бумажками!».
  В итоге мы всё же подписали договор с «Билайном», и уже завтра бригада связистов начнёт тянуть к нам оптико-волоконный кабель.
  – Эх, Дмитрий, с 1947 года никаких кабелей к нам не вели... – задумчиво произнёс Валерий Анатольевич, когда мы спускались с офисного крыльца.
  – Ну вот, наконец-то и в наш консервативный городок придёт прогресс! – весело ответил я.
  Дальше мы направились в магазин офисной техники. Закупать что-то для нужд муниципалитета без тендера, вообще-то, было нельзя, но объявлять конкурс на такую мелочь... В итоге обошлись серыми схемами, как и в прошлый раз, когда на отжатые у попов деньги закупали материалы для ремонта городских коммуникаций и реконструкцию Дворца культуры. Деньги по безналу были переведены на счёт магазина, а тендерную документацию секретарша Васнецова сделает задним числом.
  И вот, отдав платёжное поручение менеджерам, мы забрали наши три компьютера, три принтера и большой прибор МФУ – сканер с копиром. Кроме того, я решил прикупить для всей этой техники устройство бесперебойного питания. Большой литиевый аккумулятор не только поможет в случае отключения света, но и сгладит скачки напряжения.
  Осталось дело за малым – найти и купить печатный станок. Пока Васнецов ходил в администрацию к новому мэру и договаривался насчёт регистрации газеты, я бродил по городу и думал, где же можно узнать про такое специфическое оборудование... Решил вернуться в магазин офисной техники. Словоохотливые менеджеры сразу же показали каталог с нужными мне станками (в наличии у них, естественно, такого громоздкого оборудования не было).
  – Отличные агрегаты! – восхитился я. – Но что-то уж слишком они дорогие, под миллион...
  – Так ведь новые модели, все японские! – отчеканил манагер.
  – А может, встречаются такие же, но подержанные? – прикинулся я валенком.
  – Это вам в объявлениях надо смотреть, на Авито.
  – А не поможете мне, а то у меня сейчас интернета нет. Просто глянуть по-быстрому. Я телефон запишу и всё.
  – Ну вообще-то не положено... – замялся парнишка в пёстрой корпоративной майке.
  – Так никто же не узнает, вы быстренько!
  В итоге менеджер на служебном компьютере, боязливо озираясь, открыл «Авито» и нашёл мне печатные станки. Ближайший из них был только в Сыктывкаре. Но зато всего за 10 тысяч рублей. Здоровенный монстр «Romayor-314». Записав телефон, я поблагодарил манагера и пошёл к машине.
  Васнецов, как ни странно, успел навести справки и договориться насчёт регистрации газеты. Всё оказалось действительно не так сложно. Только за лицензией и актом государственной регистрации ехать надо в Сыктывкар. Делать нечего, рванули туда, попутно взяв по шаурме, чтобы не думать о пропущенном обеде.
  После нашей глухомани оживлённое шоссе, а потом и сам город республиканского подчинения показались мне адским муравейником. Море машин, толпы людей... Я уже отвык ездить по улицам с таким плотным потоком автомобилей. Собирая на себя все громы и молнии в виде недовольного бибиканья, я всё же сумел пробраться на своей маленькой «Надежде» к зданию Министерства связи. За какие-то двадцать минут Васнецов получил все бумаги, разрешающие нам официально выпускать свою газету. Далее мы продирались через сыктывкарские пробки к Сбербанку, чтобы обналичить с муниципального счёта 10 тысяч рублей на станок и ещё столько же на оплату грузовой «Газели» для его доставки. Наконец, всё. Поскандалив с вреднющей операторшей в банке, мы достали-таки заветное платёжное поручение, обналичили его.
  – Примерно как-то так господа «единороссы» обналичивают бюджетные денежки для своих кошельков! – усмехнулся Валерий Анатольевич.
  – А может, снимем ещё тысяч сто, гульнём в ресторанчике, а?!
  – Ты что, Дмитрий, офонарел? – вытаращил глаза Васнецов, не привыкший к таким шуткам. – У нас деньги остались только на ремонт телефонной станции, больше у города нет ни копейки!
  – Да шучу я, шучу! – рассмеялся я.

  Офсетный станок «Ромайор» был большой и очень тяжёлый. Как два добрых рояля. Если не три. Четверо потных джамшутов, пыхтя и сопя, кое-как запихнули монстра в кузов нанятой «Газельки». И мы тронулись в обратный путь. Я успел заскочить в какую-то кулинарию и купить себе буррито с телятиной.
  К вечеру горисполкомовская «Надежда» и пыльная скрипучая «Газель», наконец, добрались до Угрюмовска. В кабинете нас ждал Кондратьев.
  – Ну как успехи? – спросил он как-то насмешливо. – Всё привезли?
  – Всё! – ответил я. – Иван Савельевич, срочно звоните партийцам, кто помоложе. Нам надо человек 5-6, станок выгрузить.
  – Сейчас всё сделаем, – ответил тот. – А новость слышали, профессор-то кони двинул!
  – Какой профессор?
  – Ну тот самый, кого ты возил в лагерь. Как его там, Хасин.
  – Да ну?! – удивился я.
  – Вот тебе и ну! Инфаркт!
  – Туды ему дорога. Ладно, я побежал, надо с джамшутом рассчитаться и выгружать нашу бандуру.
  – Что вы там привезли-то? – вопрошал Кондратьев.
  – Да не спрашивай, Савельич, – отмахнулся Васнецов. – Станок печатный. Такая махина...

  Партийцы, живущие неподалёку, были на площади уже через десять минут. Вшестером здоровенные мужики, рабочие с лесопилки, подхватили станок, словно тот был сделан из пенопласта, и выгрузили из машины. Не ставя аппарат на асфальт, они сразу внесли его в холл здания горсовета. И железное промасленное чудовище с множеством различных валов, шестерёнок и шкивов тихо притаилось под лестницей...
  – Ээээ, начальник, какие десять тыщ, мы так далеко ехали, ещё сколько здесь ждали. А уже ночь скоро, мне ещё назад ехать! Ещё пять давай, – заверещал нерусский водитель «Газели».
  Васнецов стоял рядом и разговор услышал.
  – Да мы же на десять договаривались, ты со всем согласен был, – возмутился председатель.
  – Нэт, слушай, я не думал, что так далеко и долго! Пятнадцать давай! – распалялся этот чёрный чебурек.
  – Ладно, – ответил я. – Сейчас тебе всё выдадут...
  – Но... – удивился Валерий Анатольевич, однако договорить ему я не дал:
  – Сейчас пойдёшь вон туда, за угол. Там касса. Скажешь, пять тысяч на транспортные услуги, и тебе всё дадут.
  Довольный, абрек побежал к торцу здания, только пятки засверкали.
  – Ты что, какая касса, рехнулся? – не понял моей мысли Васнецов.
  А гастер тем временем завернул за угол, в тёмный прогал между стеной горсовета и корпусом старой прачечной. Попав в темноту, гость с гор немного стушевался, но тут же увидел оконце в кирпичной кладке. Его замуровали много лет назад, и снаружи осталась только рама с пыльным стеклом. Джамшут этого не знал и забарабанил костяшками пальцев по стеклу:
  – Здесь что ли касса, эээ?
  – Здесь! – раздался хриплый утробный голос, и на чурку уставились из темноты два светящихся зелёных глаза.
  Затем раздался глухой вибрирующий рык, и медленно на обнаглевшего шоферюгу вышел словно из стены большой чёрный козёл на задних ногах.
  – А-а-а-а, не надо! – заскулил джамшут, падая на асфальт, вскакивая и бросаясь наутёк.
  Козёл успел съездить ему копытом по копчику, адски хохоча вслед. И чебурек, уже не обращая на нас никакого внимания, пулей залетел в свою машину, завёлся и с визгом резины стартанул с площади прочь.
  – Это что только что было? – удивился Васнецов.
  – Это?! Да так, наш друг просто раздумал требовать с нас дополнительные деньги!

  Тёплая летняя ночь наполняла город душистыми ароматами. Пахло не то какими-то цветущими растениями, не то просто разлитой кем-то парфюмерией. Нежный, сладковатый запах был едва-едва уловим. Его тонкие волны стелились по улицам и переулкам, смешивались с характерными запахами вечерней прохлады, влажной земли и листвы, создавая неповторимый букет ароматов. Откуда-то также тянуло далёкими кострами, приятным душистым дымком!
  Отогнав машину на место, я быстро закрыл её на ключ и торопливо зашагал по темноте в сторону дома. Слабенькие старые фонари с обычными лампами накаливания не могли пробить плотно сросшиеся кроны деревьев, всю эту зелёную броню, и свет лился на землю неровно, освещая пространство улицы какими-то узкими, рваными световыми пятнами. И освещалось, таким образом, только небольшое пространство вокруг самих чугунных фонарных опор. Дальше уже тьма... Но опасаться здесь нечего; ям и открытых колодцев на дороге быть не может, поэтому смело можно шагать в самый густой мрак. Бояться же «нечистых» мне теперь как-то не пристало.
  И вот, тёмная безлюдная улица позади. Поднявшись на свой этаж, я открываю дверь. Ирина тут как тут, довольная и румяная встречает меня у порога. На ней – старенький кухонный фартук и рукавичка-прихватка для горячего.
  – Привет, Димулька! Что-то ты долго сегодня, – обрадованным голосом произнесла жена.
  – Да вон в Сыктывкар ездили за оборудованием, только вернулись... Устал я смертельно...
  – Я надеюсь, всё хорошо?
  – Да, всё задуманное сделали. Станок печатный купили! – радостно проговорил я.
  – Чудненько! – мило улыбнулась рыжая Иришка, – А я пирог испекла, твой любимый, с картошкой и мясом!
  – Да моя ты прелесть! – обнял я мою конопатую «половинку» и нежно поцеловал.

Часть IV

  Как ели пирог и как рассказывали друг другу о событиях дня минувшего, помнится уже плохо. От усталости мозги словно заволокло туманом. Наевшись и приняв душ, я замертво рухнул на кровать. Ирина тихонько, словно кошечка, легла мне под бочок и, сладко зевнув, уснула рядом.
  Казалось, только сомкнулись мои веки, как вдруг страшной трелью прорезал тишину большой пузатый будильник. Снова надо на работу... Нет, здесь у меня особо никакой лени нет, моя «креативная» и нестандартная работа интересна до невозможности, она просто засасывает, заставляя порою даже забывать о личных делах и проблемах. Просто мне традиционно тяжело расставаться со сном в столь ранний утренний час. Сон в это время, в семь часов, самый сладкий...
  Пока Ирина, перевернувшись на другой бочок с лёгким томным постаныванием, досматривала сны, я разогрел кашу, намазал бутерброды, вскипятил чайник. Наевшись под завязку своим нехитрым завтраком, зарядившись энергией на весь день, отправляюсь на работу. А моему рыжему чуду сегодня никуда не надо, по графику у Иры выходной. Чмокнув сладко спящую девушку в её нежную веснушчатую щёчку, я на носочках прошёл в коридор и тихонько шмыгнул в подъезд. Сквозь сон Ирина услышала, как заскрежетал в замочной скважине ключ. Дальше – тишина...
  В здании горсовета меня встретила шумная толпа наших партийцев. Печатного станка под лестницей уже нет! Куда он делся, я сразу и не понял. Оказалось, наши бодрые старички уже унесли его на новое место, в комнату будущей типографии. Помещение отыскали здесь же, на первом этаже. Минуя почту, направо от центрального входа уходил во тьму малоприметный коридорчик. Я как-то раньше его и не замечал, пролетая мимо. Этот коридорчик вёл в правое крыло здания, в те самые кабинеты с торца с заделанными окнами. Ещё в стародавние доперестроечные времена там располагались службы социального обеспечения и профком. Позже эти структуры переехали в Троицко-Печорск, а помещения просто закрыли.
  В одном из трёх больших кабинетов уже расположился наш «Ромайор». Станок установили в углу, за дверью. Рядом разместились старенькие письменные столы, какие-то высокие пустые шкафы образца 70-х годов. Прибор уже заботливо подключен к розетке.
  Работа теперь кипела в двух соседних комнатах. В одной будет кабинет редакции газеты, в другой – служба интернет-мониторинга. Сами компьютеры пока лежат на месте, закрытые на ключ в почтовом отделении. Без меня их никто трогать не решался.
  – Дмитрий, ты очень вовремя, – появился откуда-то сзади Васнецов. – Мы почти расставили всю мебель, помыли полы. Очередь за твоими агрегатами!
  – Ну пусть несут коробки, сейчас будем разбираться, что куда.
  В итоге дедульки из Бюро бережно, с каким-то священным трепетом принесли упакованные в картон компьютеры, глядя на них такими глазами, как православные глядят на свои иконы. В этом взгляде было даже не столько восхищение современными технологиями, сколько потаённый, первобытный страх перед чем-то неизведанным. Ещё больше глаза стариков округлились, когда я стал извлекать приборы из коробок.
  В каждом кабинете поставили по компьютеру. Первый будет управлять печатным станком, второй – отвечать за набор и вёрстку, и третий станет нашим окном в мир. К нему подключат интернет. Кстати, об интернете... С раннего утра сегодняшнего дня, четверга, бригада связистов компании «Билайн» взялась за работы по проведению в Угрюмовск оптико-волоконного интернет-кабеля. Новые технологии позволяли работать удивительно быстро. Сначала чёрный провод средней толщины просто тянули по столбам. Автогидроподъёмник поднимал монтажника, и тот крепил кабель маленьким блестящим хомутом к верхней части опоры. Один столб – одна минута. Но это в Троицко-Печорске и на дороге до железнодорожного переезда. Дальше столбов уже нет. Однако, связисты не растерялись – они достали откуда-то старые схемы телефонной линии. Из этих схем следовало, что сразу за «железкой» кабель «ныряет» под землю и дальше идёт по узкому тоннелю.
  – Да это вообще красота! – воскликнул мастер бригады, убирая документацию в планшет. – До вечера управимся!
 Первый колодец нашли быстро. Вводное помещение, бетонная камера с уходящей вверх под углом в 45 градусов трубой оказалось неглубоко. Кроме старого телефонного кабеля в трубе больше ничего не было. И новенький блестящий провод тут же пролёг рядом. Его просунули сверху, через оголовок в маленькой ржавой будке возле опоры железнодорожной контактной сети. Далее ребята в ярких спецовках спустили в тоннель большую катушку оптико-волоконного кабеля, соединили концы и шустро устремились в тоннель, разматывая бобину. Один идёт снизу, второй – по поверхности, открывая колодцы-шахты и проверяя, всё ли в порядке. А полосатая билайновская «Газель» и ГАЗ «Садко» с автогидроподъёмником медленно ползли параллельно по дороге. Довольный, мастер уже заполнял документацию, рисовал схему подключения.
  Но визита связистов в угрюмовских подземельях не ждали. Реакция последовала сразу, как только специалисты «Билайна» добрались до кладбища. Шлёпая резиновыми сапогами по затхлой мутной воде и светя вперёд фонариком, парнишка с катушкой кабеля в руках вдруг заметил, как эта самая вода стала пузыриться и словно закипела. В бетонных трубах тоннеля послышался какой-то свист. Затем он резко сменил тональность, перерастая в жуткий нечеловеческий вой, леденящий кровь. За воем последовала вибрация, от которой у парня мгновенно разболелась голова. Повесив свою бобину на скобу-ступеньку колодца, он взялся ладонями за уши, наклоняя голову вниз.
  – Валерка, ты чего там? Всё нормально? – окликнул его сверху коллега.
  Тут молодой связист увидел, как вся муть стоявшей в жёлобе тоннеля воды вдруг выпала осадком на дно. И в кристально-чистой воде, словно подсвеченной откуда-то снизу, стали медленно проявляться рельефы чьих-то лиц. Состоящие из песка, из липкого протухшего ила, эти лица принялись корчиться в злобных гримасах, открывать рты, беззвучно крича. А вой всё нарастал, превращаясь в какой-то панический многоголосый крик. Вернее, даже не крик, а визг. Усиливалась и непонятная вибрация, от которой на воде появилась хорошо заметная рябь.
  Не выдержав, парнишка рванулся по лестнице вверх, к спасительному белому кругу открытого колодца. Но тут вслед за ним со дна стали вылезать чьи-то уродливые, корявые руки, состоящие из затхлого ила. Мерзкие, холодные и скользкие, они проникли ему под брюки, хватая за голые ноги. И перебивая жуткий вой, молодой монтёр заорал во всю глотку: «А-а-а-а-а!!!!».
  – Иди к нам! – шипел из тоннелей слившийся воедино многоголосый жуткий призыв.

  В это время я склонился перед одним из письменных столов в будущем кабинете редакции, подключая шнур от принтера к системному блоку. В глазах внезапно потемнело, и тут же возникла транслируемая издалека картинка: тот самый тоннель, в который я лазил в первый год своего проживания в Угрюмовске, какой-то парень в ярко-голубой спецовке и жуткие кривые руки, уже стащившие беднягу с лестницы и готовые утопить незваного гостя в тухлой воде.
  – Так это же связисты! – просто вскричал я. – Нет, не надо! Отставить! Они ведут к нам кабель, очень нужный для дела, для борьбы!
  Мгновенно руки исчезли, и измученный парень рухнул в воду, роняя свою катушку себе на голову. Всё, трансляция прекратилась.
  – Ты чего разорался? – удивлённой мордой заглянул в кабинет Васнецов, держа в руках какие-то толстые скоросшиватели.
  – Да так, вспомнил, что нам сегодня кабель должны подключить...

  А возле колодца уже собралась вся бригада. Испуганный мастер бегал туда-сюда, метался, тыкая пальцами в экран смартфона и пытаясь поймать несуществующий сигнал сети. Парнишку достали. Он лежал, распластавшись на траве, без признаков жизни.
  – Валерка, ты чего? Очнись! – суетился рядом его товарищ, хлопая коллегу по щекам. – Что там произошло?
  – Там... Они там, эти страшные рожи... И их руки... Они тащили меня туда... вниз... на дно... – монтёр пришёл в себя и, выкатив глаза, стал сбивчиво тараторить. – Какие они холодные и скользкие... Нет, я не хочу к ним, нет, нет, нет!!!
  Забившись в истерике, парень внезапно потерял сознание, как-то бессильно замерев и запрокинув голову назад. Его закрытые глаза смотрели прямо на кладбищенские ворота...
  – Ладно, переутомился мальчишка. Я его в город отвезу, – сказал мастер. – А вы давайте, работайте дальше. Проверьте на всякий случай тоннель на наличие метана.
  – Да мы проверяли, нет там ничего, – отозвался один из монтёров.
  В итоге другой парень деловито слез обратно в тоннель, отыскал в воде катушку и, осмотревшись, зашагал дальше. Вокруг ничего необычного не было. Те же серые бетонные стены, тот же старый телефонный кабель на крючках, да чёрная грязная вода внизу.
  Пока мастер отвозил перепуганного до полусмерти монтёра в больницу, его коллеги уже довели провод до города. Бригаду встречали я и заведующая узлом связи Катерина Николаевна. Женщина отперла подвал, и мы прошли с ней в помещение АТС. Кое-как сбив занозистые доски со старой пыльной двери, мы открыли проход в тоннель. А там, задевая каской свисающие корни, шёл нам навстречу молодой монтёр, протягивая за собой кабель и светя под ноги фонарём.
  – А вот и интернет пришёл! – пошутил я.
  – Долго добирались? – поинтересовалась Катерина Николаевна.
  – Да нет, быстро. Но не без приключений! – улыбнувшись, ответил парень. – Валерке, нашему монтёру, плохо стало. Глюки даже увидел. Какие-то руки его хватали из воды!
  – Если в стенке видишь руки, не пугайся, это глюки! – снова схохмил я, как-то злорадно улыбнувшись.
  Спустившиеся вниз другие связисты принесли новую катушку, соединили провод и повели его дальше, в помещения с компьютерами. Сюда же, в зал телефонной станции пришли два деда из Бюро горкома. В руках у них я заметил столярные инструменты. Старики ловко обстругали старую рассохшуюся дверь, вытащили ржавый заклинивший замок и врезали новый. Всё, тоннель теперь закрыт на ключ.
  А там, наверху, связисты установили большую распредкоробку (видимо, надеясь, что от неё вскоре получится протянуть провода к новым абонентам) и повели кабель дальше. Уже в кабинете, отведённом под интернет-мониторинг, монтёры установили «вай-фай»-роутер и от него напрямую бросили провод к компьютеру.
  – Включайте, будем пробовать, – сказал мастер.
  Тихо загудел кулерами и вентиляторами мощный системный блок. На широком плоском мониторе ярко вспыхнула эмблема «Windows-10». Выстроившись полукругом сзади, в двух-трёх шагах, собрались все наши деды и бабки во главе с Васнецовым и Кондратьевым. Открыв рты, они смотрели на ожившее таинственное чудище. Компьютер эти партийные «динозавры» видели впервые.
  Наконец, система загрузилась. Я подёргал мышку, деловито пошарив курсором по экрану, и тут же кликнул значок браузера. Открылся «Firefox». На мониторе мгновенно закружилась круглая пиктограмма ожидания, но спустя какие-то секунды загрузилась «домашняя страница» – поисковая система «Яндекс».
  – Ну вот, всё работает! – с удовлетворением произнёс мастер.
  Покопошившись ещё в настройках, он подрегулировал какие-то неведомые даже мне параметры, сохранил конфигурацию и снова открыл браузер:
  – Всё, поздравляю, можете пользоваться!
  Связисты ушли. В кабинете остались только наши. Не сводя глаз с «диковинной машины», старые партийцы продолжали удивляться:
  – А телевизор-то какой тонкий! Где же трубка?
  – И кнопок как много! Больше, чем на печатной машинке!
  – И что, через него можно даже Америку увидеть? Да ладно!
  – Так, товарищи, я попрошу вас тут не толпиться, мне надо работать, – строго произнёс я, вставая со стула. – Необходимо наладить все три компьютера.
  – Дай, мы хоть посмотрим на него! – восхищённо прошипел Кондратьев.
  Дедов было не разогнать... Но куда уж тут деваться, пришлось включить им что-нибудь интересненькое, такое, что ещё больше повергнет их в шок. И я снова залез в браузер, нашёл «Ютуб» и на канале КПРФ запустил запись трансляции какого-то съезда. Тут же лениво с высокой трибуны замычал Зюганов, читая что-то по бумажке... Деды млели!
  – Ах, какая штука! – восхищённым голосом проговорила одна из бабулек. – Геннадия Андреевича показывает!
  Несколько дедов прошли ближе, заглянули на всякий случай за монитор – не прячется ли кто сзади, и уже потом уселись на стульчики, сложив руки как детсадовцы на утреннике. Едва сдерживая смех... нет, даже не смех – истеричный хохот, я вышел в коридор. Уже в соседнем кабинете позволил себе расхохотаться.
  «– Ну, вообще жесть! – думал я. – Люди впервые увидели компьютер! Грешно смеяться, конечно, но мне всё равно смешно!».
  Дальше дело оставалось за малым. Я подключил два оставшихся компьютера, настроил через «вай-фай» внутреннюю сеть. Потом уже бросил отдельный провод от блока к печатному станку. Станок, хоть и был древний, как мамонт, всё же имел современный блок управления с прошивкой и USB-разъёмом. Немного поковырявшись в настройках, разобравшись с программой вёрстки, я решил напечатать в тестовом режиме несколько пробных листов. Зарядил бумагу формата А3 и нажал ввод. Текст «Слава Великому Октябрю!» в обрамлении ажурных рамок по периметру листа должен был перенестись на бумагу. И вот, монстр ожил! С лязгом цепей начали вращаться механизмы, быстро закрутились промасленные «звёздочки» шестерёнок, какие-то шкивы. Начали вращение и многочисленные валы, барабаны, похожие чем-то на скалки для теста. А вот уже аппарат засосал и первый лист. С монотонным щёлкающим звуком и каким-то шипением листы быстро поползли меж барабанов, один за другим, вылетая в лоток. Счётчик сбоку, на панели управления с какими-то оконцами датчиков, отмерил пять листов. Подающее устройство остановилось, но валы продолжали вращаться вхолостую. Их надо останавливать уже вручную, поворотом специального рычажка. Вообще, ручек и рычажков здесь очень много. И пока что я во всём этом хозяйстве толком не разобрался. Придётся штудировать инструкцию, а потом уже самому обучать тех, кто будет работать в редакции.
  – Ну вот, – вернулся я к дедам в соседнюю комнату, захватив с собой свежеотпечатанные листы, – станок работает! Можно хоть завтра печатать газету!
  – Тихо! – прошипела одна из бабок, – Зюганов говорит!
  – Тьфу ты... – выругался я.
  Теперь моих пожилых товарищей отсюда просто не оторвать. Записи на «Ютубе» следуют одна за другой, так что, выступления «вождя» будут длиться бесконечно. И я решил пока сходить домой, пообедать. Ирина, к тому же, обещала сварить сегодня вкусный рассольник!

  За обедом моя рыжая «половинка» расспрашивала меня про сегодняшние приключения с оргтехникой, с установкой компьютеров. Но, несмотря на всю свою прогрессивность, девушка не понимала, почему я всё время смеюсь. Она-то тоже с компьютерами почти не знакома, видела их только в своём мединституте. И я, умерив пыл, вкратце досказал сегодняшнюю историю. Ведь ненароком можно было обидеть и саму Ирину, а этого я, разумеется, не хотел.
  – Короче, слушай, нам теперь нужны люди, желательно молодёжь, чтобы работать за этими тремя агрегатами, – начал я. – Три вакансии. Горисполком будет платить среднюю по городу зарплату, всё серьёзно.
  – Вот это уже проблематично... – задумалась Ира. – У нас вряд ли найдутся среди горожан пользователи ПК. А хотя, постой... Может, Фимка кого порекомендует? У неё ведь там комсомольцы передовые, прогрессивные!
  – Да, но они ведь ещё дети...
  – А дети лучше взрослых понимают все эти современные технологии. Легко обучаются, схватывают на лету.
  – Возможно, ты и права. Это действительно идея. Переговорю с Васнецовым.
  Навернув вкуснейшего рассольника, с мясом и солёными огурчиками, я попил травяного чаю с душицей и зверобоем, и решил сразу же звякнуть нашей знакомой учительнице. Серафима долго не брала трубку. В школе сейчас каникулы, и её там вообще могло не быть. Но мне повезло – учительница оказалась на месте, зарывшись в какие-то методические пособия и планы-конспекты.
  – Алло! – рассерженно воскликнула Фимка, оторвавшись от своих дел.
  – Привет, Серафима! – начал я. – Дело к тебе есть...
  – А-а, Дима, здравствуй! – обрадовалась учительница. – Как там у вас всё прошло-то, с лагерем?
  – Да с лагерем нормально! Всё сработало! Либерашки еле ноги унесли!
  – Молодец, справился! – похвалила меня Кулешова.
  – Да я-то что, это всё они, «нечистые»... Слушай, Фима, тут дело такое... Мы провели в город кабель интернета, установили в горисполкоме компьютеры. Короче, теперь ищем людей, которых можно обучить и посадить работать за эти машины.
  – Не-не-не! – возразила учительница. – Я не смогу. На мне и уроки, и внеклассные мероприятия, и весь городской комсомол... Ещё вон и с пионерами заниматься помогаю, три отряда у меня...
  – Погоди, ты не поняла! Я ваш комсомол как раз имел ввиду. Найди мне троих ребят, прогрессивных, умных, чтобы были легко обучаемые, шарили в технике.
  – Ну это надо подумать... Есть у нас компьютерный кружок, ребята занимаются в классе информатики на стареньких советских ЭВМ.
  – О, так у вас и ЭВМ есть?! Это вообще отлично.
  – Только они же дети! Их официально на работу ты не сможешь принять.
  – Придумаем что-нибудь!
  – Ладно, давай подходи завтра к десяти в школу. Как раз будет занятие компьютерного кружка. Сам поговоришь с ребятами, всё им расскажешь!
  – Хорошо, договорились!
  Поцеловав Ирину, я вновь отправился в горисполком. Просмотр зюгановских выступлений там продолжался, и народу заметно прибавилось. Пришли новые партийцы, члены комитета, рядовые коммунисты. В кабинет интернет-мониторинга было не пробиться.
  – Дмитрий! – встретил меня секретарь одной из первичек, шустренький дедок Владимир Алёхин. – А нельзя нам этот экран установить в зале для заседаний? Там будет намного удобнее смотреть...
  – Потом обязательно всё установим. Купим плазменную панель, я буду вам на флешку скидывать, и сами научитесь всё включать, – выпалил я, прорываясь вглубь толпы.
  – Так это же, как его, сложно... – старичок немного «завис» от современных терминов.
  – Всё очень просто. Я вам объясню потом...
  Васнецов млел вместе с остальными дедами. И хоть он сам был не такой уж и старый, образ мышления у него соответствовал стариковскому. Кое-как оторвав председателя от экрана, я вытащил его в коридор.
  – Ну что, Валерий Анатольевич, когда у нас будет Бюро? Надо решать наши задачи дальше...
  – К трём часам соберём. Сейчас, сам видишь, как люди заинтересовались. Я раньше и не думал даже, что эти технологии нам так понравятся...
  – Ладно, тогда всё и обсудим. Новые сотрудники нам нужны, чтобы обслуживать новое оборудование.
  – Кстати, ты пока в штаб ГО сходи, там Мария Евгеньевна занимается настройкой радиоузла.
  – Вот, отлично! Ладно, встретимся на Бюро.
  Выйдя на улицу, я пошёл в сторону торца здания, где за невысоким крыльцом имелся вход в старый штаб Гражданской обороны. Это небольшое полутёмное помещение так никем и не тревожилось с тех пор, как я ходил туда «проверять связь». Оно запомнилось мне жутковатым мрачным колоритом времён Холодной войны, запылёнными полками со старыми потрескавшимися противогазами, зловещими плакатами Гражданской обороны и какой-то особой атмосферой необъяснимой тревоги.
  Теперь же старый штаб было просто не узнать! Партийная активистка, шустрая деловая женщина Мария Высокова быстро преобразила угрюмое пыльное помещение. Во-первых, она распахнула не открываемые годами плотные тяжёлые шторы, задуманные в качестве светомаскировки. Яркий свет летнего дня тут же залил обе комнаты. Цветные плакаты на стенах сразу заиграли сочными красками.
  До моего визита Мария Евгеньевна успела помыть полы, протереть везде пыль. Я застал её уже за наладкой вещательной радиоаппаратуры. Женщина принесла из дома проигрыватель для пластинок «Арктур», установила его рядом с пультом оповещения и деловито подключала штепсельными разъёмами к блоку эфирного вещания.
  – Добрый день! – заглянул я во вторую комнату штаба, где и располагался пульт.
  – Здравствуйте, Дмитрий! – улыбнулась женщина. – Сейчас буду делать пробное включение!
  – Отлично!
  Комнатка тут заметно преобразилась. Большущий контрольный дозиметр, стоявший раньше посередине помещения, убран в сторону и отключен. Теперь он уже никому не нужен. Вместо угрозы ядерной войны появилась новая угроза – война с губернатором-«единороссом», а от этой напасти старенький советский прибор уж никак не спасёт.
  Мария Евгеньевна достала целую стопку пластинок из шкафа, принесла такую же стопку из дома. На пульте оповещения уже лежал листок с текстом первой передачи городского радио. Всё было готово к началу эфира.
  Примостившись рядом на стульчике, я стал с интересом наблюдать, что делает Высокова. А партийная активистка подключила проигрыватель, запустила его, убедившись, что всё работает. Какая-то классическая композиция довольно громко заиграла в динамиках над столом. Пока что звук слышен только здесь. Но стоит повернуть рычажок на пульте – и сигнал понесётся по проводам ко всем абонентам города, ко всем уличным репродукторам.
  – Ну что, запускаем? – как-то неуверенно спросила меня Мария Евгеньевна, постукивая пальцем по мягкой «шапке» микрофона и вызывая в динамиках глухие барабанные удары.
  – Давайте! Только люди-то ещё ничего не знают. У многих, поди, и радио-то выключено.
  – А мы и уличную сеть задействуем! Уже потом, когда все узнают о нашем радио, отключим её, оставив только домашние точки.
  – Ну, как говорят православные – с богом! – пошутил я.
  Высокова улыбнулась и, повернув рычажок под маленькой чёрной табличкой «эфир», включила всю городскую систему оповещения. Микрофон негромко зафонил с характерным свистом, но женщина проворно подвинула на пульте ползунок, и фон исчез. Затем проигрыватель воспроизвёл короткую звонкую мелодию, послужившую в качестве позывного.
  – Здравствуйте, дорогие товарищи, жители Угрюмовска! – с придыханием начала вещать Мария Евгеньевна каким-то не своим от волнения, сказочно-добрым голосом. – Говорит городской радиоузел «Маяк Правды». С сегодняшнего дня наши передачи будут выходить в эфир регулярно. Каждый день, с восьми часов утра и до восьми часов вечера у вас появится возможность слушать новости, концерты, трансляции различных городских мероприятий, а также разнообразные аналитические и историко-краеведческие передачи...
  «– Да, – подумал я, – серьёзно взялась тётя... Но хватит ли её на всё это обещанное многообразие? А то надоест быстро, и всё скатится в банальное кручение пластинок...».
  Но энтузиазм Высоковой говорил об обратном. Женщина, просто сияя, продолжала рассказывать горожанам о том, что они в скором времени услышат, что стоит ожидать от нового источника массовой информации. Чувствуется, самой Высоковой данная затея очень понравилась, и слов на ветер она бросать не станет. А что, может, эта строгая коммунистка с детства мечтала стать дикторшей?!
  Мария Евгеньевна закончила свою пламенную речь и тут же проворно закинула новую пластинку в свой «Арктур». С характерным треском звукоснимающая игла коснулась шершавого винила, и в эфир понеслась бодрая советская песня, «Марш энтузиастов». Женщина щёлкнула тумблером, отключая микрофон. Вытерев взопревший от волнения лоб платочком, она с облегчением вздохнула:
  – Ну, пошло дело!
  – Поздравляю с успешным началом! – на правах партийного начальника произнёс я с лёгкой строгостью в голосе. – Теперь надо будет каждый день распечатывать для вас свежую сводку новостей из Интернета. Будете знакомить угрюмовчан с интересными материалами!
  – Это было бы вообще чудесно! Я пока что планировала только городские новости освещать, но затея с Интернетом отличная!
  – Ладно, всё организуем в лучшем виде!
  Распрощавшись с весёлой дикторшей, я решил пройтись по улицам перед заседанием Бюро, послушать, как звучит это наше новое радио. А бравурные маршевые звуки, меж тем, слышались уже с крыльца штаба ГО. Висящие на всех перекрёстках, большие серо-стальные «колокола»-репродукторы вполне сносно, без шумов и искажений, воспроизводили музыку и голос Марии Евгеньевны.
  Быстрым шагом я прошёлся до проспекта Мира, оттуда вернулся обратно, сделав круг по Тихой и Революционной. Громкоговорители работали везде. А вот, недалеко от моего дома, я услышал, как знакомые мелодии льются уже из распахнутого окошка чьей-то кухни на первом этаже. Маленький приёмник проводного радио, вися на тёмно-зелёной крашеной стене, оглашал всю квартиру советскими песнями.
  «– Значит, и домашние радиоточки работают!» – подметил я.
  Но весь день шуметь уличными громкоговорителями было нельзя, и вскоре Высокова их отключила, оставив только внутридомовую сеть. В первый день она особо не усердствовала, включала, в основном, только музыку. Зарядив «Арктур» долгоиграющей пластинкой, Мария Евгеньевна заспешила на Бюро.
  Заседание началось ровно в три, как и планировалось. Многие старики с неохотой оторвались от монитора компьютера, с которого монотонно бубнил свои речи первый секретарь нашей партии, суровый на вид, но гнилой внутри «товарищ» Зюганов. Моё отношение к этому персонажу почти с самого начала партийной карьеры было негативным. В глаза сразу бросалось его соглашательство с буржуазным режимом, вся эта депутатская роскошь, окружавшая нашего «вождя». И воспринимать всерьёз, считать за лидера трудящихся этого человека, жрущего рябчиков и красную икру, я уже не мог. Да, не спорю, дядька он умный, речи толкает правильные. Но продался с потрохами «Единой России» и всей этой криминально-олигархической власти. К величайшему сожалению... Однако, я понимал и другое: Зюганов – это ещё не вся партия. Зюгановы приходят и уходят, а партия остаётся. Обидеться, расплакаться как девочка и бросить партбилет было бы по меньшей мере глупо. Бороться можно и нужно. Тем более, ощущая за своими плечами такую серьёзную силу, как наш Угрюмовский горком. Здешние коммунисты, из мира живых, и уж тем более – из потустороннего мира духов, уж точно не купятся на «лексусы», осетрину и банковские счета. А значит, и сражаться будут как настоящие мужики. Выходит, не всё так плохо, не всё потеряно.
  Начали мы своё заседание с первых победных речей. Как ответственный за борьбу с губернаторской агрессией и руководитель оперативного штаба, я выступил первым. Отчитался о закупленном оборудовании, доложил товарищам о том, что вся наша новая техника в скором времени вступит в строй. Дальше отчиталась о первом эфире городского радио и Мария Евгеньевна, даже как-то неловко покраснев. И затем уже слово взял Васнецов. Говорил он довольно долго. И вот, что в его речи показалось мне странным – наш городской «голова» словно пел какой-то величественный гимн, восхваляя партийную организацию, всех нас поимённо. Создавалось впечатление, будто мы уже празднуем победу, а маленький карикатурный губернатор Иванов, подняв вверх свои пухлые ручонки, сдался в плен доблестным бойцам-коммунистам. На самом же деле говорить о какой-то, даже пусть промежуточной, победе было ещё очень рано. Ничего, собственно, не изменилось. Ну закупили технику, ну настроили громадьё планов по освоению медиа-пространства и завоеванию лидерства в районных СМИ. Только вот планы-то наши пока лишь на бумаге, а губернаторская власть – в реальности. И наш городок – всего лишь крошечная точка на карте, окружённая враждебными силами. В любой момент этот господин Иванов пришлёт сюда своих холопов из «ЕдРа» и «МГЕР», назначит новых руководителей города, и все наши замыслы падут прахом. В дело придётся вступать уже совсем другим силам, потусторонним. И чем закончится это противостояние, предугадать было невозможно. Признаться честно, даже мне было страшно. Всё это залихватское шапкозакидательское настроение разом пропадало, стоило мне подумать о последствиях...
  Но пока что ничего страшного не видно. Напротив, тягучей липкой рекой, словно потоком расплавленной карамели, льётся весь этот жирный, приторный пафос, речи о мнимых победах, о мнимом величии. Мои однопартийцы всерьёз верили, что так будет всегда, что власть КПРФ в этом городке непоколебима, и никаким губернаторам её не сменить. Недавние события – закупка техники и запуск радиостанции, ещё больше укрепляли их во мнении о непобедимости нашей партийной организации. Но тут всё понятно – эти люди никогда такого не видели. Закупка трёх компьютеров и старого печатного станка для них стало событием вселенского масштаба. Раньше здесь годами, десятилетиями ничего не менялось. Всё тот же стол, всё та же красная скатерть, графин с водой и бюстик Ильича. Всё это было здесь пять, десять, пятьдесят лет назад. А тут вдруг такая встряска, такое обновление... Своё радио, своя газета, свой сайт... Для людей, застрявших в прошлом, это выглядело прорывом в будущее. Несомненно, я начал действовать в правильном направлении. Расконсервировал этот замшелый склеп-горком, привыкший только заседать и устраивать бессмысленные талмудистские чтения, и стал придавать ему современный облик. Только вот препятствий на пути было ещё слишком много... Радовало только то, что никто не сопротивлялся обновлению, старики сами наделили меня реформаторскими полномочиями.
  Дождавшись, когда Васнецов закончит свою длинную пламенную речь, я задал ему вопрос:
  – Это всё, конечно, хорошо. Но чтобы заработали наши новые структуры, нам нужны новые люди. И не заслуженные партийцы, ветераны, а именно молодёжь. Освоить компьютеры, быстро включиться в работу смогут лишь молодые, со свежими мозгами. А вот где их взять?
  – Это к комсомолу вопрос, – поднялся с места Алёхин. – Почему горком ВЛКСМ не работает? Кто вообще отвечает за его деятельность?
  – Де факто комсомольской организацией руководит учительница Серафима Кулешова, – ответил я. – Но вышло так, что связь с партией и преемственность нарушилась. О причинах этого я не знаю, такие порядки тут были ещё до меня... Может, кто-нибудь хочет пролить свет на эту тайну?
  – Ну, до конца 80-х комсомол активно участвовал в жизни города, – как-то неохотно заговорил Кондратьев. – А потом, в связи с общими тенденциями, негативными изменениями в жизни страны, наметился курс на либерализацию. Среди молодёжи возникло слишком уж много сторонников реформ. И мы решением Бюро дистанцировались от них. Когда в Москве запретили КПСС и когда спустя два года начались процессы восстановления КПРФ, мы оформили согласно новым законам только партийную организацию, горком. А комсомол и пионерия остались за бортом, их деятельностью занимались случайные люди. Те же школьные учителя.
  – Да уж, что тут сказать, чудесно! – распаляясь, произнёс я. – Молодёжь – наше будущее, а мы отвернулись от этой самой молодёжи, пустили её воспитание на самотёк! Замечательно!
  – Зато мы сохранили старые порядки, мы сохранили Советскую власть! – искренне недоумевал Иван Савельевич.
  – Вы меня извините, но вы ничего не сохранили, вы лишь продлили агонию умирающего организма, – продолжал я на повышенных тонах, уже еле перекрикивая возмущённый галдёж стариков. – Какие перспективы у города, у всей этой системы? Да никаких! Вы, простите, не вечные. Не будет вас – не будет Советской власти. А преемников нет! Кто подхватит выпавшее знамя, как говорится? Никто!
  – Поддержу Дмитрия! – встала тут Высокова. – Работу с молодёжью мы действительно забросили, и это – непростительная, чудовищная ошибка. Комсомолом могли воспользоваться наши идеологические противники, вырастив из наших детей антикоммунистов, либералов, да кого угодно! Мы ведь даже ничего не контролировали! И только тот факт, что воспитанием молодёжи занялась учительница Кулешова, что она сохранила горком ВЛКСМ и все его структуры, позволил нам сейчас рассчитывать на подрастающее поколение. Она выбрала верное направление, и дети, несмотря ни на что, растут нормальными!
  – Не нравится мне ваша Серафима, – заговорил тут один из дедов. – Знаю я её. Она раньше увлекалось всякой бредятиной: оккультизмом, чёрной магией. Да и Солженицына читала, сам ей книжки в библиотеке выдавал.
  – Тем ценнее этот кадр, – парировал я. – Ведь она на своём опыте поняла, где правда, а где ложь. Сейчас она никаких солженицыных не читает, сейчас это вполне сформировавшаяся личность, которая не только навела порядок в своей голове, но и повела за собой молодёжь в верном направлении.
  – Ладно, предлагаю пригласить Кулешову на следующее заседание Бюро и решить вопрос о сотрудничестве, – высказался Васнецов. – Пора уже восстановить преемственность и растить себе смену.
  Большинство коммунистов одобрительно загудело.
  – С этим всё ясно, будем работать. А вот с конкретными должностями... – продолжил я начатую тему. – Необходимо ведь найти этих комсомольцев, посадить их за компьютеры. Никто из вас заняться такой работой не сможет, это очевидно. А я один не разорвусь. Поэтому предложение такое. На завтра Кулешова пригласила меня в школу, на занятия компьютерного кружка. Там будет вся наиболее прогрессивная городская молодёжь. И я предложу нашим комсомольцам работу в городском комитете. Нам нужно три человека: одного на мониторинг новостей в Интернете и двоих в редакцию. За каждым предлагается закрепить куратора из членов Бюро, чтобы следили и проверяли.
  – Что ж, не проблема, ставки есть, мы уже с Дмитрием как-то обсуждали такую возможность, – сказал Валерий Анатольевич. – Только наши новые сотрудники должны быть совершеннолетними. Школьников трудоустроить не получится по закону.
  – А если фиктивно? – спросил я. – Ну, числиться будут те самые кураторы, а работать и получать зарплату – наши комсомольцы?
  – Я понимаю, как это важно... Из-за несоответствия в возрасте мы не можем запороть всю начатую работу. Подумаем и решим. Но всё же, Дмитрий, лучше бы найти совершеннолетних.
  – Вот завтра и узнаем, что и как. Какие там у Кулешовой молодые кадры.

  Дальше на Бюро традиционно обсуждались возможные сценарии губернаторского нашествия, совершенно оторванные от реальности. Уверовавшие в нашу победу, старики говорили уже на порядок увереннее, живописуя крах захватнических вторжений Иванова. Вмешиваться и осаживать замечтавшихся дедов я не стал. Откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, задумался о своём...
  «– А ведь опасность-то сохраняется, и она очень серьёзная, – думал я. – Что в действительности предпримет дальше губернатор? Брать нас нахрапом он не стал. Видимо, не совсем дурак, понимает, что здесь окажут сопротивление. Естественно, о «нечистой» Иванов не знает, он боится простых выступлений народа. А народ у нас выйдет... И дороги перекроет, и устроит новым властям самый настоящий «майдан», в этом-то я уверен. Конечно, возможности губернатора таковы, что никакой протест его не остановит, и он подавит полицией любые выступления. Проблема для Иванова лишь в имидже. Такое кровавое пятно ему не нужно, за него и по сопатке схлопотать от Путина можно. И Иванов будет пытаться взять нас хитростью. Попытки разыграть карту с ГУЛАГом, видать, провалились. Даже профессор Хасин кони двинул! Но пока этот лагерь – единственный козырь губернатора... Хотя, нет, есть ещё и церковь. Поэтому надо ждать удара в этом направлении... Но готовы ли мы? Противостоять обычными средствами – однозначно нет. Новые способы агитации и пропаганды ещё даже не заработали, и выйдут на проектную мощность они не скоро. А вот то же оружие у противника, вполне себе отлаженное и испытанное в других городах страны, готово к применению хоть сейчас. Проблема лишь в технической отсталости Угрюмовска. Но и это решаемо масштабной информатизацией города. Что сейчас стоит провести кабель, наладить сотовую связь, интернет и телевидение?.. Так что, это на сегодня главное тактическое направление удара наших врагов. И мы его не остановим никак, если не вмешаются наши потусторонние помощники. А вот чем чревато их вмешательство – это уже совсем другой вопрос... Одно дело – творить мелкие пакости отдельным личностям, и совсем другое – организованно противостоять центральной власти. Рано или поздно наша тайна будет раскрыта, изучена. И тогда случится не просто крах островка социализма, тогда все эти «нечистые» технологии станут доступны нашим противникам. А это просто недопустимо...».

  Нудное заседание растянулось надолго, до самого вечера. И с квадратной головой, замученный, я вернулся домой уже ближе к ночи, когда густые чернила сумерек начали вовсю разливаться по небу. От монотонного старческого «бу-бу-бу», от духоты и спёртого воздуха комнаты для заседаний ужасно болели виски. Поужинав и приняв душ, я брякнулся спать, не забыв поцеловать перед сном Ирину и пожелать ей спокойной ночи. Завтра жене опять на дежурство в больницу. Снова я не смогу её проводить, и за моим рыжеволосым чудом придётся вновь приглядывать старому милиционеру-призраку. Но хромому капитану такие заботы не в тягость, напротив, получив от меня это задание, он вновь почувствовал свою нужность. Так что, хотя бы тут можно не волноваться, с Ириной всё должно быть в порядке.
  Вот уже и утро. Жена ушла чуть раньше меня, затем отправился на работу и я. Сегодня предстояло самостоятельно собрать новости из Интернета, приготовить сводку для радио к восьми часам. Поэтому и встать пришлось раньше. Пробежав по просыпающемуся городу и насладившись летней утренней свежестью, я оказываюсь в пыльном кабинете. Загудел компьютер, зажёгся его большой прямоугольный монитор. Скрипнув старым обшарпанным стулом, я уселся напротив и полузабытым движением схватил «мышку».
  «– Так, начнём, пожалуй, с новостных агентств. «ЛайфНьюс», «Лента.ру», «РБК», «Новости.Маил.ру». Ну и, конечно же, сайт КПРФ. Куда уж без него...».
  Сводку собрал быстро, минут за двадцать. Многое пришлось править самому, для большей идеологической правильности. Ибо по-настоящему независимых СМИ у нас сейчас нет, все материалы ангажированы. А нам эта ангажированность не нужна.
  Скомпоновав информацию на двух листах, я выпускаю сводку на печать. Теперь дело за малым – надо показать материалы партийным боссам и нести их в радиоузел. Кондратьеву мой стиль подачи информации понравился, и сводку, жирно унавоженную пафосом, он одобрил, размашисто расписавшись на обоих листах. Через пару минут я уже стою возле Высоковой. Женщина, не скрывая довольной улыбки, с удовольствием читает подготовленные мной материалы.
  – Ну что, отлично! – воскликнула она. – Сегодня новости будут намного интереснее вчерашних! Спасибо, Дмитрий!
  – Не за что! Теперь каждый день надо такие сводки делать. А до жителей необходимо донести информацию о том, что теперь у нас работает радио. Пусть включают приёмники.
  – Да почти все уж в курсе. Слухи-то моментально разносятся. Мне соседи вчера рассказывали, как они обалдели, услышав из приёмника голос! Меня даже не узнали!.. Для здешних краёв это диковинка. В городе отродясь не было ни радио, ни телевидения. В советское время ещё как-то худо-бедно привозили записи на плёнке, раз в неделю транслировали новости и популярные передачи по радио, через эту же самую систему. Да и газет люди много выписывали. А потом всё рухнуло... Так что, возобновление вещания, регулярные передачи – это для горожан праздник. Если вчера о нашем радио знали ещё не все, то сегодня, будьте уверены, знает весь город.
  Послушав немного волшебный добрый голос дикторши, начавшей читать мою сводку, я отправился на улицу. До десяти ещё есть время, неплохо бы просто прогуляться. Выхожу на площадь и вижу каких-то необычных людей. Парень в яркой, жёлто-чёрной полосатой футболке, озираясь по сторонам, идёт прямо к горсовету. За ним, едва поспевая и ощутимо прихрамывая, спешит девица в такого же окраса кофточке и короткой юбчонке. Оказалось, она успела где-то сломать каблук на своей босоножке.
  – Эй, люди, есть тут кто? – кричал парень как-то слегка испуганно.
  Затем, увидев меня, он уверенно направился в мою сторону. Девка за ним.
  – Здравствуйте! Я Игорь, – представился парень, – это Света. Компания «Билайн». Мы тут недалеко застряли...
  – Да, – запыхавшимся голосом вторила девица. – Что-то странное вообще, две наших машины одновременно заглохли прямо напротив кладбища. Мистика какая-то...
  – Ну здравствуйте, а что вы тут, собственно забыли? – с упрёком процедил я.
  – Как же! – возмутилась Света. – У нас же договор с вашим муниципалитетом. Мы будем устанавливать горожанам интернет, продвигать свои услуги сотовой связи.
  – Боюсь, у вас ничего не получится. Здесь ни у кого нет компьютеров, интернет просто некуда подключать. А сотовой связи у нас нет вообще, даже сеть отсутствует.
  – А вы, собственно, кто? – с подозрением спросил Игорь. – Нам надо встретиться с представителями власти.
  – Я и есть власть. Заместитель председателя горисполкома. Дмитрий меня зовут.
  – Очень приятно, Дмитрий, но всё же, мы не можем просто так уехать. Сами понимаете, нас послало наше начальство, и оно с нас спросит.
  – Хорошо. Что вы хотите делать конкретно, вот сейчас?
  – Мы расклеим наши информационные стикеры по городу, проведем рекламную акцию, можно прямо здесь, на площади. Будем знакомить людей с нашими услугами, подключать всех желающих.
  – Но сначала нам бы машины наши починить... – проговорила как-то задумчиво Света. – Там ребята остались, возятся с ними.
  – Так, дорогие мои, с машинами проблем уже нет. Сейчас они подъедут, – я обернулся, посмотрел в сторону улицы Дружбы напряжённым взглядом, отдавая «нечистой» приказ пропустить гостей. – А вот расклейку бумажек мы вам позволить не можем. В городе у нас порядок, никаких реклам и объявлений на каждом заборе нет. Портить исторический облик Угрюмовска нельзя. Так что, проводите только пикет. Можете использовать громкоговорящую установку, проехать с ней по улицам. Ещё есть вариант, за отдельную плату, воспользоваться нашим радиоузлом. Передачи с него слушает весь город, так что, рекламный эффект получится неплохой.
  – Отлично! – обрадовался Игорь. – Это даже лучше, чем мы думали! Но как же быть с машинами?
  – Да вон они... – отмахнулся я.
  А на площадь уже въезжали микроавтобус «ГАЗель» и Лада «Ларгус» в полосатой раскраске. Тут же гости засуетились, живо высыпали из машин ещё семеро «бойцов» в корпоративных футболках. Ребятки вытащили из «ГАЗели» столы, пляжные зонтики на подставках и флаги. Всё, естественно, с яркой символикой «Билайна». Затем появились коробки с «макулатурой» – полосатыми буклетами, стикерами, брошюрками. Две девки, включая Свету со сломанным каблуком, уселись за столы и принялись готовить свои бумажки для вручения клиентам.
  Людей на площади тут заметно прибавилось. Если раньше лишь изредка проходили случайные прохожие, то теперь народ стал собираться целенаправленно. Приезжие менеджеры взялись рассказывать людям о тарифах на связь и интернет. Но горожане особого энтузиазма не питали.
  – А зачем нам ваши мобильные телефоны?! – возмутилась какая-то женщина в зелёном платье, подошедшая к столику с агитаторами. – У нас у всех стационарные есть, разговоры безлимитные, можно говорить, сколько угодно. Платим только за номер, 25 рублей в месяц. А вы предлагаете тут какие-то тарифы за 200 и более рублей!
  На площадь слетелись старики из окрестных дворов, из горсовета вышли некоторые наши партийцы. Сцепившись языками с заезжими менеджерами, они принялись доказывать им, что ни мобильная связь, ни интернет угрюмовчанам не нужны. Мой план срабатывал идеально. Сами эти «билайновцы» уже начали понимать, что толку от сегодняшней акции не будет. Ни одного подключения просто не состоится... А ведь изначально они поди нехило раскатали губёнки! Наверняка предвкушали огромную прибыль и намеревались «окучить» сразу целый город! Город, в который ещё не ступала нога их конкурентов. Но вышел такой вот досадный облом.
  – Дмитрий, что вы там говорили по поводу местного радио? – подошёл ко мне Игорь, задумчиво вертя в руках свой рекламный буклет, свёрнутый в трубочку.
  – Объявление по городу – десять тысяч рублей, – невозмутимо произнёс я.
  Парень молча достал увесистый кожаный бумажник и стал отсчитывать деньги. Внутри виднелись туго набитые разномастные купюры.
  «– Продешевил! Надо было 15 просить» – заговорил тут у меня в голове мой внутренний еврей.
  Но парень уже протягивал мне 10 новеньких тысячных купюр. Я быстро расписался в какой-то незамысловатой бумажонке, подтверждающей, что деньги заплачены за услуги по рекламе, и мы пошли в радиоузел.
  – Мария Евгеньевна, срочно надо дать объявление по городу, – строго сказал я, войдя в комнату штаба ГО.
  – Хорошо, – отозвалась женщина, снимая наушники, – сейчас только музыка закончится.
  А проигрыватель как раз воспроизводил «Песню про зайцев» из «Бриллиантовой руки» в исполнении Юрия Никулина.
  Игорь, глядя на допотопные интерьеры штаба Гражданской обороны, как-то снисходительно улыбался, как бы говоря: «Ну и отсталые вы тут!». Мне всё это, понятное дело, не особо нравилось. Но куда деваться. Деньги лишними не бывают, да и этих назойливых связистов надо проучить. Просто выгнать их нельзя, необходимо сделать так, чтобы они именно разочаровались в своей идее экспансии в наш город. А под конец неплохо бы закрепить успех и устроить им что-нибудь феерическое!
  И вот, песня прозвучала до конца. Мария Евгеньевна своим обычным голосом сказала в микрофон: «А теперь прослушайте, пожалуйста, частное объявление!». Дальше заговорил Игорь. Механическим голосом, словно какой-то автоответчик, он монотонно протрещал заученную и много раз уже произнесённую речь, в которой рассказал обо всех тарифных планах, выгодных предложениях для клиентов и прочей мишуре. Выступление менеджера длилось не более пяти минут. Затем Высокова объявила: «Спасибо за внимание! Продолжаем наш концерт любимых песен советского кино!», и поставила новую пластинку с инструментальной версией песни «У природы нет плохой погоды».
  Эффект от объявления всё же был. Людей на площади становилось всё больше. Но судя по кислым минам менеджеров, никто ничего не покупал и не подключал. Все только спрашивали, интересовались, спорили. Подоспевший на сборище милиционер уже хотел, было, засвистеть, но увидел меня и сразу вытащил свисток изо рта. Я ему подмигнул, мол, всё в порядке.
  Часы показывали без пятнадцати десять. Цирк пора прекращать. Глянув на небо, я подумал о том, что неплохо бы сейчас пойти дождику. Не успел додумать, как увидел первые тяжёлые капли, чёрными точками ложащиеся на пыльный серый асфальт. Дождик разошёлся мгновенно, и народ, ясное дело, заспешил поскорее убраться с площади.
  – Вот чёрт... – громко ругался Игорь. – Ещё и дождь пошёл, да что же такое... Даже природа против нас!
  – Может, поехали, а? – сделав страдальческое лицо, произнесла Света, повернувшись к своему боссу.
  – Нет, ещё рано. Хотя бы одного надо подключить. Подождём ещё, – строго ответил Игорь, расхаживая взад-вперёд и нервно глядя на последних убегающих к своим домам горожан.
  Я тем временем зашёл в помещение горсовета, поднялся на второй этаж, в ленинскую комнату, и прильнул к окну. А дождь уже шпарил вовсю; по стёклам медленно ползли многочисленные капельки. В приоткрытую форточку приятно пахло свежестью.
  – Так, – произнёс я тихонько, – а теперь гроза и ураган! Пусть наши друзья прополощутся на ветру! Авось выдует из них всю дурь!
  Раскатистый грохот, похожий на взрыв, тут же донёсся с улицы, и одновременно сверкнула яркая электрическая вспышка. Дождь вмиг стал косым, от воздействия ветра брызжа на землю под довольно большим углом. Всё. Намокли девки под зонтиками, намокли их пёстрые рекламки. До меня донеслись пронзительные визги.
  «– Ну наконец-то! – подумал я. – Давайте, собирайтесь!».
  – Стойте, стойте! – кричал Игорь, промокший насквозь, и размахивал руками. – Мы не можем так рано уехать!
  – Давайте хотя бы коробки уберём, всё ведь вымокнет! – крикнул ему в ответ молодой парнишка в жёлтой бейсболке.
  Но тут налетел поистине ураганный ветер. Пляжные зонтики взлетели первыми. За ними столы. Коробки с макулатурой тоже получили стремительное ускорение, падая на асфальт с идущих на взлёт столов. И тут вся «весёлая компания» менеджеров принялась бешено носиться по площади, ловить свой разлетевшийся инвентарь. Но стихия оказалась сильнее. Сильнее и хитрее! Один из зонтиков в момент воспарил над просторами города и спикировал прямо на растущее неподалёку дерево. Очередь дошла и до коробок с рекламой. Пёстрые бумажонки каким-то дьявольским веером вылетели наружу и принялись беспорядочно, почти что в броуновском движении кружиться над площадью. Девки визжали, хватая улетающие столы, парни молча кидались то туда, то сюда, безуспешно ловя свою взбесившуюся печатную продукцию.
  За какие-то пять минут всё закончилось. Кружившие в адском вальсе рекламки пропитались водой и осели прямо на мокрый асфальт, в лужи. Столы, разбитые стихией, валялись по всей площади с отломанными ножками. Но ветер утих, дождь прекратился, небо вновь стало светлым. Сквозь пушистую дымку облаков даже проглядывало любопытное солнышко, как бы насмехаясь над горе-менеджерами.
  Я вышел из горсовета, в сухом костюмчике, аккуратненький такой. Подошёл к вымокшему главному менеджеру, Игорю:
  – Так, я думаю, на этом ваша акция завершается. Но у меня к вам будет маленькая просьба – уберите за собой!
  Улыбнувшись почти голливудской улыбкой и злорадно всхохотнув, я зашагал в сторону школы. Менеджеры смотрели на меня как на какого-то злого демона. Мне даже показалось, что они догадались, кто устроил им такой контрастный душ. Но формально обвинить меня нельзя, и гостям пришлось, встав на четвереньки, собирать с площади свои мокрые бумажки.

Часть V

  Пройдя дворами и переулочками, я вышел на Тихую и свернул в школьный двор, бросив восхищённый взгляд на величественный храм науки. Сейчас здесь пустынно, школа на каникулах, детей нет. Работают только летние кружки, да так называемая «площадка». С деловым видом захожу в вестибюль, гулко топая по мраморным плитам, которыми отделан пол.
  – А-а, Дмитрий, здравствуй! – окликнула меня Фимка. – По тебе часы проверять можно!
  – Привет, Серафима! – ответил я, оборачиваясь.
  Девушка сидела на посту, с которого обычно техничка даёт звонки. По-хулигански ткнув пару раз пальчиком кнопку и огласив огромные помещения школы оглушительным звоном, учительница в коротеньком платье в горошек легко встала со стула и, шурша по полу своими мягкими балетками, направилась ко мне.
  – Ну, где тут наши биллы гейтсы?! – усмехнулся я. – Уже программируют?!
  – А то! Они на занятия рано приходят, оторваться не могут!
  – Это же замечательно! Слушай, Фима, тут наши партийцы решили тебя в понедельник на Бюро пригласить...
  – Чего этим старым пердунам надо? – огрызнулась учительница.
  – Хотят восстановить преемственность поколений, так сказать. Вернуть комсомол под свою крышу. С моей подачи, между прочим.
  – Ага, значит, сначала вышвырнули молодёжь пинком под зад, а теперь подлизываются?
  – Ну, а что поделать? Сама понимаешь, без молодых кадров партия загнётся. Деды признали вчера свою ошибку...
  – Ладно, загляну я к вам на огонёк...
  Пройдя по коридору, мы свернули налево и попали в небольшую классную комнату. Внутри в обычном порядке расставлены парты, и на каждой взгромоздились по два персональных компьютера советского производства.
  – ПЭВМ «Ириша»! – прочитал я табличку на одном из ПК, едва сдерживая улыбку.
  Рядом с довольно небольшими по габаритам мониторами лежали на столах «мышки». Здоровенные, угловатые, с клавишами, как на выключателях света образца 80-х годов. И ловко управляясь с этими «оптическими устройствами ввода», за партами сидели дети. Кто-то совсем ещё маленький, из начальных классов. А кто-то явно уже переросток, окончивший школу как минимум лет пять назад. У многих – комсомольские значки.
  – Товарищи, – строгим тоном обратилась Фимка к учащимся, – познакомьтесь, это Дмитрий Сергеевич, он работает в горисполкоме. У него к вам есть очень интересное предложение!
  Пройдя поближе, я заглянул в мониторы. А там, на чёрном фоне, виднелись лишь многочисленные столбики из каких-то цифр, букв, команд. Но тем не менее, участники компьютерного кружка с неподдельным интересом глядели на экраны, барабанили по клавиатуре и щёлкали «мышками». Поздоровавшись со мной, молодые программисты, наконец, оторвали глаза от мониторов.
  – Итак, друзья, кто хочет работать на настоящем современном компьютере?! – улыбнувшись, спросил я.
  Тут же поднялся лес рук. Хотели все, да это и немудрено.
  – У меня для вас хорошая новость! Все участники вашего кружка теперь будут иметь возможность стажироваться за новыми компьютерами в горисполкоме! Для этого мы отведём специальное время, и ваша наставница, – я подмигнул Фимке, – непосредственно будет вам помогать. Но для работы, для настоящей работы, с оформлением по трудовой книжке, нам нужны три человека старше 18 лет. Есть такие?
  Совершеннолетних оказалось четверо. Два парня: Витя и Дима, и две девушки: Юля и Нина. Все сразу же встали со своих мест и уставились на меня. Отказывать никому не хотелось...
  – Ладно, четыре так четыре. Одного кого-нибудь определим на радиоузел, там тоже помощь нужна... Теперь такой вопрос: с современными компьютерами хоть раз дело имели?
  – Да... – застенчиво ответила Юля. – К родственникам в Пермь ездила, у них дома новый компьютер, с «Виндовс-7». Быстро его освоила благодаря этому кружку.
  – Ну вообще чудесно! Значит, тебя берём на самый ответственный пост – на интернет-мониторинг. Мальчиков – в редакцию, там как раз мужская сила нужна, чтобы совладать с печатным станком, а Нину – в радиоузел.
  Новоявленные работники были довольны до невозможности. Не скрывая улыбок, они уже не смотрели на свои старые ЭВМ, предвкушая, как скоро станут работать на новых мощных машинах.
  – Трудовые книжки у кого-нибудь есть? Нет? Ну не беда, в отделе кадров горисполкома вам всё оформят.
  – А что, приступать уже сейчас? – с умным видом спросил Витя – очкастый паренёк с прыщавым лицом.
  – Приступать вам ещё рано, сначала будете учиться. Там далеко не всё так просто. А вот пойти и познакомиться с новыми рабочими местами можно и прямо сейчас! – я глянул на учительницу. – Серафима Васильевна, вы их отпускаете?!
  – Да-да, конечно! – Фимка заговорщически улыбнулась.
  И забрав своих новых сотрудников, я повёл их в горисполком.
  Вот она, наша угрюмовская молодёжь! Не ржут, не гогочут, но при этом не пугаются каждого слова и не ведут себя как забитые сычи. Обычные советские парни и девушки. И чрезмерной политизированности, похожей на сектантство, тоже нет, что не может не радовать. По виду – вполне современные молодые люди. Из четвёрки сразу выделялась самая старшая из девушек – 23-летняя Юля Маринина. Высокая и стройная, с короткими, стоящими торчком тёмными волосами. Одета в обтягивающую белую кофточку без узоров и надписей, в узкие синие джинсы и чёрные туфли без каблуков с перекрещенными крест-накрест ремешками. 20-летняя Нина Ивкина была чуть пышнее и выглядела достаточно скромно: в белой футболке, серой юбочке до колен и шлёпанцах с дырочками на толстой резиновой подошве. Причёска у девушки обычная и стандартная – аккуратный «колокольчик» из светло-русых льняных волос. Мальчишки тоже самые обыкновенные: 22-х летний Дима Прозоров, невысокий крепкий паренёк с короткими светлыми волосами, в сером джинсовом костюме и кедах. И Витя Чесноков, 24-х летний слегка патлатый брюнет в серой полосатой рубашке и чёрных брюках.
  По пути к горисполкому мы успели получше познакомиться и завести разговор о новой работе. Я рассказал комсомольцам о том, что их ждёт. Марининой придётся приходить на работу раньше всех – к семи часам, собирать новости по специальным сайтам в Интернете, готовить сводку и к восьми нести её в радиоузел. Оставшееся рабочее время – до четырёх, мониторить все новости, делать выборку самого главного, копировать все тексты на жёсткий диск, а затем делать из них выжимку, которую к концу рабочего дня класть на стол мне. Помимо того, девушке надо будет аккумулировать за день все новости, не отражённые в утренней сводке и готовить их для следующей сводки, которую пустят в эфир завтра. Ну и, если будут специальные задания – выполнять их. Например, искать новости по какому-то конкретному событию.
  Я ожидал, что услышав такой поток информации, Юля испугается. Но девушка лишь заинтересованно глядела мне в глаза, часто-часто моргая.
  – И это всё?! – сказала она. – Здорово!
  Задача Нины Ивкиной – готовить материалы к эфиру на радио и помогать во всём Высоковой. Разбирать горы пластинок, выбирать подходящие мелодии и песни, составлять тексы различных передач. Например, для историко-краеведческих программ придётся готовить материалы в библиотеке, сидя за книгами. Такая перспектива девушку явно не огорчила – по ней итак видно, что читать книжки она любит.
  Чесноков же будет работать в редакции газеты «Маяк Правды». Для этого ему придётся тесно сотрудничать с Марининой, а также со мной лично. Юлька будет поставлять ему мировые и российские новости, а я – материалы с городских мероприятий, партконференций и пленумов. Задача Виктора – научиться выбирать главное, прислушиваясь к советам старших товарищей. Меня, прежде всего. А потом ему в нагрузку появится ещё и сайт нашей газеты, который парню будет необходимо наполнять той информацией, что вошла в газету.
  И, наконец, Прозоров. Он будет отвечать за вёрстку и печать. Его задача простая – разместить все материалы на газетных полосах, главное и важное на первых страницах, всё остальное – позади. Сделать это в специальной программе, имея под рукой шаблоны, довольно легко. И дальше – просто пустить готовый номер на печать. Естественно, перед печатью макет номера должен отправиться «наверх», на стол ко мне и Васнецову. И только тогда, когда он будет подписан, в дело вступит офсетный станок.
  За рассказами о новой работе мы незаметно пришли на площадь. Полосатых гостей из «Билайна» уже и след простыл – собрали весь свой мусор и умотали восвояси. Надеюсь, «тёплый приём» они запомнили надолго и больше не сунутся.
  – Итак, друзья, мы пришли! Проходите! – я провёл новых сотрудников на первый этаж, показал им их новые кабинеты. Нину сводил в радиоузел и познакомил с Марией Евгеньевной.
  Остаток дня был посвящён учёбе и оформлению документов. Пока отдел кадров писал свои бумаги, заполнял журналы и ведомости, я обучал молодёжь. Ивкина сразу отправилась в штаб ГО, к Высоковой. Мне же остались эти трое. Проще всего оказалось с Юлькой – она села на своё новое место и сразу стала работать. Меня поразила быстрота, с которой она «сёрфила» Интернет, перескакивая с сайта на сайт и высматривая подходящие материалы. По моему совету девушка сразу же начала составлять список сайтов со ссылками, на которых чаще и раньше встречаются все нужные нам новости.
  Набрав распечаток утренних новостей, скинув по внутренней сети в редакцию и кое-что свеженькое, я стал объяснять Вите, как делать выжимку исходных текстов, что и как надо править, а что оставлять в неизменном виде. Большой монитор поначалу его пугал, и паренёк на нём просто терялся. Но потом ничего, стал осваиваться. Я дал ему задание выбрать новости в нужном объёме и отправился учить третьего.
  А Дима тем временем уже открыл программу вёрстки, стал изучать её самостоятельно. Я просто показал ему, куда и как вставлять текст, как менять его размер, делать абзацы, как вставлять фотографии. Сложного тут действительно ничего нет, главное – понять принцип. Будем надеяться, что наш комсомолец всё понял.
  С печатью дела обстояли куда сложнее. Я ещё и сам не до конца изучил все возможности нашего офсетного монстра. Правда, для обыкновенной печати газет все функции и не нужны. Но запускать «Ромайор» сейчас мы не стали – бумагу надо экономить. Как будет готовый номер – так и запустим.

  Ребята просидели на новой работе не до четырёх-пяти часов, как положено, а гораздо дольше. В обеденный перерыв они бегали домой, но вернулись все очень быстро. Окончательно разошлись по домам мы уже ближе к девяти вечера. Теперь на работу только в понедельник.
  – Дмитрий Сергеевич, – подошла уже на улице ко мне Маринина, – я хотела сказать вам большое спасибо...
  Девушка как-то застенчиво замялась, опустив взгляд на носки своих туфель.
  – Очень вовремя вы предложили эту работу, – продолжала она. – Мачеха заставляла меня ехать на заработки в райцентр, ругалась, что я нигде не учусь и не работаю. А где тут работать, в городе вообще вакансий нет.
  – Ну вот, видишь, как хорошо всё получилось! Зарплата, правда, небольшая, но вполне достойная по нашим здешним меркам – три тысячи рублей.
  – Это хорошо... – Юля по-прежнему сильно стеснялась, хотела сказать что-то ещё, но никак не решалась.
  – А поработаешь у нас, наберёшься опыта – и действительно сможешь поехать в райцентр. Там уже зарплаты нормальные. Если повезёт, будешь зарабатывать много и высылать своей семье!
  – Но там ведь надо где-то жить... Да и здесь та же проблема...
  – В смысле? Тебе жить что ли негде?
  – Пока есть, но мачеха злая. Вы, может, помните, несколько лет назад к нам в город поп приезжал? Жирный такой, Диомид. Так она с ним была, молилась, лбом билась. И как будто зазомбировал он мачеху. С тех пор злющая стала, как змея. Заставляет крестик носить, платки и длинные юбки. Гулять не пускает, орёт. Как будто мстит мне, комсомолке, за то, что церковь запретили.
  – Весёленькое дело! – воскликнул я. – Вот, значит, какие у нас граждане ещё остались в городе. И наверняка она не одна такая... Опора и надежда для новых поповских инвазий... Надо заняться этим вопросом...
  – Дмитрий Сергеевич, а никак нельзя комнатку мне выделить? Ну хотя бы маленькую? Тяжко так с мачехой...
  – Не торопись пока, всё устроим. Свободный жилой фонд у города есть. В 90-е годы много было переселенцев, кто умотал на «большую землю» и бросил квартиры. Подыщем вариант, всё оформим, и будешь жить. Главное, не переживай и ничего не бойся. А на христанутую мачеху управу найдём!
  Девушка как-то вымученно мне улыбнулась, мы с ней распрощались, и я зашагал к своему дому.
  «– Странно как-то получается, – думал я. – С виду вполне современная девчонка. А живёт в такой нервозной обстановке, рядом с религиозной фанатичкой. Но ведь носит же причёску не по канонам и совсем уж неправославные джинсы. Может, она этим своим внешним видом протестует против загонов злобной мачехи? Кто знает...».

  Дома, как всегда, меня тепло встретила любимая жена и большой пушистый кот Люцифер. За ужином, а приготовила Ирина мои любимые тефтельки с пюре, разговорились мы о наших дневных заботах и делах.
  – Представляешь, мои страхи куда-то пропали! – делилась рыжая медсестрица радостью. – Иду утром спокойно, никого не боюсь. Как будто не одна иду, а с каким-то надёжным человеком.
  Улыбнувшись, я сразу вспомнил старого хромого капитана. Но раскрывать всех карт супруге не стал – мало ли, а вдруг она и его станет бояться.
  – Понимаешь, ты ведь моя жена, а кто я – ты прекрасно знаешь. И теперь вся наша городская нечисть обходит тебя стороной. К тому же, духи ещё и следят, чтобы никто посторонний не смел тебя пугать.
  – Даже не верится! – улыбнулась Иришка. – А ты их специально подговорил так? Или они сами?
  – Ну, я им намекнул просто... – не знал я, как ответить. – Так что, теперь тебе точно бояться нечего. Никто не тронет и даже не покажется.
  – Хорошо! А знаешь, у нас сегодня бабку привезли, это просто что-то с чем-то! – медсестра оживилась, вспоминая забавный случай. – Старушка любила гулять со своей палочкой. Вышла – похромала и села на лавочку, долго ходить не могла. А сегодня услышала по радио объявление про какие-то телефоны и пошла на площадь поглазеть. Устала по дороге, да и решила присесть на свою палочку. Подпёрла зад, навалилась. А тут рукоятка соскочила, и эта палочка под тяжестью бабки просто вошла ей в... одно место!
  Я чуть не подавился чаем. Беззвучно затрясся, кое-как проглотил, затем уже позволил себе посмеяться в голос.
  – Так вот, – продолжала Ирина, – криков сколько было! Люди вызвали «скорую», и на РАФике старушку привезли к нам. Ехала она стоя, держалась за крышку люка в потолке машины! И уже в травмпункте хирург аккуратно извлёк бабушкину клюшку! Мне ей потом ещё уколы пришлось делать, успокоительное.
  – Поди весь пердак себе разорвала, – предположил я.
  – Да если бы, – усмехнулась Ирина, – УЗИ ей сделали, всё нормально. Только это, не за столом будет сказано, обделалась она ещё потом...
  – Ну, про это действительно не надо. А так, случай угарный! У нас вон тоже сегодня угарно было – дождиком смыло заезжих менеджеров из «Билайна»!
  Допив чай, я в красках описал устроенную мной стихийную обструкцию торгашеского пикета, феерический погром гостей из райцентра. Рассказал, как красиво кружили над площадью их яркие цветные рекламки!
  – Так твои духи и погодой управляют? – удивилась жена. – Поехали в засушливые районы, будешь там дождь вызывать!
  – Да, в Африку ещё, скажи. Мы им там устроим внеплановый сезон дождей!
  – Ну ты же у меня настоящий шаман!
  Ещё немного поболтав и посмеявшись, мы с Ириной приняли душ и отправились на боковую. Впереди были два выходных! Меня, правда, могли вызвать в любой момент, если случится что-то срочное. Но я рассчитывал, что провести эти дни удастся без лишних приключений.
  «– Надеюсь, в городе всё будет спокойно» – проговорил я мысленно, утыкаясь носом в веснушчатую щёчку своей рыжей Иринушки, вдыхая приятный аромат девушки и медленно погружаясь в сладкую дремоту.
  Снились мне какие-то безумные гонки, я сидел за рулём горисполкомовской «Надежды» и сквозь стену дождя гнался за большим чёрным Мерседесом, чьи ярко-красные фонари были совсем рядом. Кто это был, кого я догонял, и чём всё закончилось, понять так и не удалось. Разбудило меня прикосновение чего-то холодного и мокрого. Резко дёрнув головой, я открыл глаза и бросил недовольный взгляд в сторону раздражителя. Оказывается, мне в лицо тыкался мокрым носом мой кот Люцифер. Его добродушная мордяга смотрела прямо на меня. Сказав «У-у», пушистый зверь подмигнул одним глазом и, как бы зовя меня за собой, грузно спрыгнул с кровати и со скрипом половиц направился в кухню.
  – Ну чего там ещё... – недовольно пробурчала Ирина, потягиваясь.
  – Да Люцифер жрать просит. Утро уже.
  – Давай поваляемся ещё, сегодня же выходной! Никуда не спешить...
  Но не успела жена договорить, как тут же раздался телефонный звонок.
  – Это не к добру... – произнёс я, скорее вставая и нащупывая ногами тапочки.
  – Может, не будем брать? – сказала Ирина, зная наперёд, что не брать нельзя.
  – Нет, это, скорее всего, с работы. Что-то случилось...
  Схватив тяжёлую карболитовую трубку, я прислонил её к уху: «Алло». На том конце провода послышался какой-то знакомый голос с прибалтийским акцентом:
  – Дмитрий Сергеевич, здраааааавствуйте! Как ваши делааааа?
  – Петерс! – воскликнул я. – Ах ты чёрт старый! Ну здорово! У меня всё отлично, а ты сам как?
  – Проблемы у меня. Приехать надо. Поможешь мне найти квартирку, где можно перекантоваться месяц-другой?
  – Да не вопрос, приезжай. Всё устроим. У нас тут, правда, тоже весело теперь.
  – Что, опять попыыыы? – удивлённо произнёс Эрнест, вызвав у меня внезапный смех.
  – Да нет, хуже. Губернатор зуб на нас точит. Но пока справляемся. Расскажу всё потом в подробностях.
  – Я сегодня после обеда приеду, время не терпит.
  – Отлично, договорились!
  Время до обеда пронеслось стремительно. Я помог Ирине сделать дома уборку, вытереть пыль, разобрать в шкафах. Всё-таки давно к нам не приходили гости, и надо было подготовиться.
  Чуток попозже, когда жена занялась приготовлением окрошки к обеду, я удобно расположился в кресле и решил позвонить Васнецову, договориться насчёт жилья для друга:
  – Валерий Анатольевич, помните Петерса, частного детектива, который нам помогал расследовать преступления попа Диомида? Он едет к нам, нужно ему помочь. Месяца на два жильём обеспечить. Проблемы у него там в городе, отсидеться надо.
  – Дмитрий, ты вот что, набери-ка номер деда Кузьмича. Ну помнишь, колоритный такой старичок, ветеран, мы его ещё с Днём Победы поздравлять ходили. У него квартира «трёшка», одну комнату он раньше сдавал. Узнай, может и сейчас сдаст.
  – Да, припоминаю такого! Болтливый он ещё, как бабка. Это же на Тихой вроде, ближе к парку?
  – На пересечении Тихой и проспекта Мира, рядом с насосной станцией.
  – Отлично! Его номер у меня был в блокноте. Сейчас позвоню... Слушайте, Валерий Анатольевич, а тут вон ещё какая проблема с жильём обозначилась. Одна из девушек, которую мы на работу взяли, нуждается в жилплощади. Говорит, живёт с повёрнутой на религии мачехой и хочет отдельное жильё. Поможем?
  – Без проблем, я только за. Квартир пустует немало. Пусть в понедельник ко мне зайдёт, всё сделаем.
  – Спасибо!
  Перекусив по-быстрому и договорившись по телефону с Кузьмичом, я отправился встречать Петерса. Вышел на улицу, устремил взгляд в сторону площади, сосредоточился. Вот, в глазах потемнело, затем, словно в старом телевизоре, зажглась, мигая, передо мной картинка: дорога на райцентр, кладбище по правую руку. Вдалеке показалась машина. Тёмно-серый, графитового цвета кроссовер марки «Лада». Знаменитый ВАЗовский «Икс-рэй». Высокий и гордый внедорожник статно двигался по старому раздолбанному асфальту, слегка накреняясь в поворотах и объезжая колдобины.
  – Пропустить, – повелительным тоном произнёс я вслух, и тут же увидел, как «Икс-рэй» миновал кладбище.
  Спустя считанные минуты большой красивый автомобиль уже заруливал в наш двор. С тихим гудением вентиляторов охлаждения «Лада» остановилась. За рулём сидел солидного вида молодой мужчина в белой рубашке. На его лице виднелась внушительная такая щетина.
  – Ну, здорово, товарищ Петерс! – произнёс я, протягивая руку выходящему из машины товарищу.
  – Свейки! – поприветствовал меня по-латышски Эрнест. – Ба, да тебя не узнать, в костюмчике, прям депутат!
  – Ну, должность обязывает! А ты, я смотрю, прям как какой-то Хемингуэй! С бородой!
  – Говорят, Хемингуэй по анкетам был еврей! – схохмил Петерс. – Ладно, ближе к телу!
  – Что там у тебя за проблемы, рассказывай!
  – Да проблемы потом. Я о другом. Плохо работаете, товарищ комиссар!
  – Это почему ещё?! – произнёс я с наигранным возмущением.
  – Вот я ещё не успел толком приехать, а знаю о планах ваших врагов больше, чем весь ваш горкомовский синедрион!
  – Ну-ка, ну-ка...
  – Что «ну-ка», Ханука! Еду я, значит, сейчас мимо Троицко-Печорска, а там недалеко от площади, перед какой-то поповенкой, собирается огромная толпа. Религиозное фанатьё, всякие молодёжные движения при РПЦ – «Хоругвеносцы», «Сорок сороков» и тому подобные. И аншлаг у них там растянут: «Крестный ход на город безбожников». Понял теперь?
  – Ни фига себе! Это они к нам собираются, сюда?
  – А куда же ещё? Ты знаешь другой город безбожников поблизости?
  – И что делать?.. Надо наших всех поднимать...
  – От ваших древних мамонтов толку – как от козла молока. Садись давай, поехали. На подступах их остановим.
  – Да погоди ты, надо сначала план выработать, как действовать будем.
  – Ты понимаешь, что времени уже нет? По ситуации придётся действовать. Ты же говорил, что у тебя сверхспособности открылись. Ну вот, испепелишь этих грешников!
  – Я ещё не испытывал эти способности за пределами города. Там может и не сработать...
  – Поехали, поехали. Заодно и испытаешь.
  – Сейчас, Ирине только скажу... – метнулся я к подъезду.
  И вот, мощный здоровенный «Икс-рэй» легко и бесшумно мчит по унылому пасмурному просёлку, проглатывая все ямы и выбоины своей крепкой подвеской.
  – Зверский аппарат! – восхитился я. – Внутри вообще как в космическом корабле!
  – Научились-таки наши делать! – одобрительно хмыкнул Эрнест.
  Внедорожник медленно подкатил к железнодорожному переезду, важно перевалился через высокие рельсы и дальше, солидно загудев мощным турбинированным двигателем, стремительно пошёл на разгон. Ещё какие-то двадцать минут – и мы уже в райцентре. По обе стороны от дороги замелькали насупившиеся мокрые «хрущёвки», пышная зелень деревьев и кустарников. Вот вдали показалась и церковь. Огромная, новая, она победно сияла золотом своих куполов на фоне загибающегося вымирающего городишки.
  Толпа была ещё там; во дворе храма и на прилегающей площади собралось большое количество людей. В основном, злые мрачные старухи. Впереди небольшой авангард молодёжи: активисты православных радикальных движений, едросята в голубых накидках, молоденькие откормленные попики в золочёных одеждах и с длинными палками-хоругвями. Небольшого роста священник, как ни странно, без классического пуза беременной бабы, шустро сновал в толпе, выкрикивая что-то в мегафон.
  – Строят колонны уже. Сейчас пойдут, – констатировал Петерс.
  – Короче, надо нового мэра за яйца брать, пусть отменяет весь этот цирк, – предложил я.
  – Добре. Сейчас к нему заскочим. Где тут администрация?
  Я указал, как проехать к центральной площади. Но прежде, чем идти в гости к мэру-«единороссу», мы решили испытать мои сверхспособности по управлению нечистой силой. Ведь за пределами Угрюмовска все эти штучки могли и не сработать. Свернув в какой-то мрачный безлюдный переулок, Эрнест остановил машину.
  – Вон, видишь того колдыря? – указал Петерс на шатающегося пьяного типа, бредущего по тротуару. – Отличная ростовая мишень! Давай, хранитель, дерзай!
  Пока я отстёгивал ремень безопасности и вылезал с переднего сиденья «Икс-рэя», алкаш успел прицепиться к какой-то женщине.
  – Ну дай денег, что тебе, жалко? – ныл мерзейшим голосом пьяница.
  Тётка еле увернулась от вонючего урода, залепив ему сумочкой по роже. Тот пошатнулся и чуть не упал в лужу.
  – Да чтоб тебя черти взяли! – злобно проговорил я, глядя на пьяное быдло уничтожающим взглядом.
  И тут Петерс увидел поистине страшную картину. Два козлорогих монстра возникли, словно из ниоткуда. Поросшие курчавой чёрной шерстью, рогатые чудовища выше человеческого роста с громким цоканьем копыт стремительно нагнали шатающегося алкаша и взяли его под руки. Мужичок сразу и не понял, что происходит, бешено завертел головой. И только увидев жуткие морды чертей, разразился диким визгом:
  – А-а-а-а, нечистая!!! Не буду больше пить, не буду!
  – Конечно, не будешь! – усмехнулся я. – Мёртвые не пьют!
  А чудовища были непреклонны. Волоча за собой пьяницу, они свернули в заброшенный скверик, за зелёную стену разросшегося кустарника. Петерс увидел, как я щёлкнул пальцами. Тут же из зарослей послышался смачный хруст костей, звук разрываемой плоти. Ветки бешено задёргались. Крик алкаша изменил тональность и тут же смолк. Всё кончено.
  Ошарашенный детектив вылез из машины, глядя туда, на плавно покачивающиеся ветки кустарника.
  – Ух, едрёна бабушка, жестоко ты его...
  – Это не я, это черти! – по моему лицу расползлась циничная улыбка.
  – Значит, всё работает, – слегка напуганным голосом проговорил Петерс. – Ну, поехали теперь к мэру.
  Подрулив к припаркованному у входа в администрацию Ленд-Крузеру, наша Лада плавно затормозила. Поправив галстук, я важно вышел из машины, Петерс за мной.
  – А невидимку включить нельзя? – шёпотом спросил Эрнест.
  – Сейчас попробуем!
  Задумавшись, я ясно себе представил, как мы с детективом стали прозрачными. Распахнув высокую дверь администрации района, я уверенно вхожу вовнутрь. И тут с поста охраны раздаётся недовольный окрик:
  – Вы куда? Сегодня неприёмный день.
  Мордастый охранник-«чоповец» аж привстал со своего места возле «вертушки», оторвавшись от любимых сканвордов.
  – Значит, не работает невидимка... – тихо прошипел Петерс.
  – Ладно, и так обойдёмся, – ответил я ему.
  Останавливаться мы не собирались. Подойдя к столу, за которым сидел этот накачанный бычок, и увидев, как краснеет его злобная морда, я спокойным тоном произнёс:
  – Что же это, у вас тут трупы валяются!
  – Где?? – офигел охранник.
  – Да вон, там, – указал я пальцем куда-то за спину цербера.
  Оглянувшись, «чоповец» и впрямь увидел на полу распластавшийся труп какого-то мужика.
  – Тот самый алкаш?! – тихо спросил Эрнест.
  – Сейчас увидишь! – сохраняя интригу, ответил я.
  Мордастый «бык» подбежал к мертвецу и наклонился над ним. И тут окровавленный труп резко ожил, схватив охранника за горло. Подняв жуткую деформированную голову, убитый чертями алкоголик громко захрипел, обдав обгадившегося от страха мужика потоком кровавой пены из своего разорванного рта. Насилу отбившись от этого зомби, «чоповец» завизжал как девочка и, едва не сбив нас с ног, ломанулся к выходу, теряя на ходу фонарик и какие-то ключи.
  – Ну вот, путь свободен! – улыбнулся я, глядя на ошарашенного Петерса.
  Труп тем временем просто растворился, превратившись в едва заметный сизый дымок. Я сломал ногой «вертушку», и мы вошли в коридор первого этажа администрации. Поднявшись по лестнице, быстро находим кабинет нового мэра. Ремонт тут уже закончен, и всё сверкает в роскошном убранстве.
  Вошли мы без стука, просто распахнув высокую дубовую дверь и бесцеремонно перебили болтающего по телефону мэра.
  – Лаптев Виктор Иванович? – строго произнёс я. – Извольте объяснить, что за безобразие творится у вас в городе? Откуда эти религиозные фанатики и что они собрались делать?
  Петерс молча подошёл к упитанному кабану и просто отобрал у него телефонную трубку, вешая её на аппарат.
  – Да что вы себе позволяете?! – громовым басом взорвался мэр, вставая со своего кресла и устремляя пухлые пальцы в карман.
  – Ба, «Айфон» последней модели! – усмехнулся Эрнест. – Кучеряво живёшь!
  Я ударил Лаптева по руке, и смартфон упал на стол.
  – Отвечать надо, когда с тобой разговаривают!
  Тут откормленный лоснящийся боров увидел, как стекло его новенького «Айфона» покрывается паутиной мелких трещинок. Дисплей сам, без посторонней помощи, начал трескаться со зверским хрустом. Затем из прорезей для динамика показалась струйка чёрного дыма. Становясь всё толще, она со злым шипением поднялась до самого потолка.
  – Да как вы смеете... Да вы знаете, сколько он стоит?! – завопил мэр, оторвав безумный взгляд от своего смартфона, из которого уже полезли языки пламени.
  – Так это не мы, это всё он... – я указал на дверь.
  Повернув свиное рыло ко входу, Лаптев раскрыл свой гнусный рот в беззвучном крике и плюхнулся обратно в кресло, задирая вверх ноги и начиная ими в ужасе сучить. А из коридора в кабинет уверенно зашёл красноармеец в мятой пыльной гимнастёрке с кроваво-красными петлицами. Вместо лица под будёновкой виднелся лишь голый щербатый череп. В больших пустых глазницах зловеще горел огонь.
  – Попов ты пригласил? Говори, сука! – солдат опрокинул кресло с чиновником и схватил костлявой рукой Лаптева за горло. Тот в диком страхе заскулил, как побитая собака:
  – Э-э-это не я, нет! Э-э-это всё мне п-п-п-приказали, из Сык-тык... из Сыктывкара, Иванов з-з-звонил... Г-г-губернатор...
  Разжав пальцы, красноармеец позволил мэру упасть на пол, и стал брезгливо отряхивать свою истлевшую руку.
  – Заявление пиши, мразь! – приказал я, доставая с полки чистый лист бумаги. – Ты здесь больше не работаешь!
  Дрожащими ручонками Лаптев нацарапал «по собственному желанию», боясь даже повернуть морду в сторону уже растворившегося в воздухе призрака.
  – И попробуй только вякнуть кому-нибудь о том, что ты здесь видел! – злобным тоном говорил я. – Он найдёт тебя везде, и придушит, как индюка.
  – Д-д-д-да, я никому не скажу... – скулил обгадившийся от страха мэр.
  – А сейчас, сука, давай, отменяй поповский марш! Быстро! – ещё сильнее испугав чиновника, заорал Петерс, громко топая ногой.
  – Я-а-а-а это... Я не могу, они не в моём подчинении, это епархия...
  – Ты совсем что ли тупой? Скажи, мол, угроза теракта, пусть расходятся, – распалялся Эрнест.
  Схватив телефонную трубку, мэр стал кому-то звонить, визгливо и испуганно упрашивать какого-то высокопоставленного попа с басовитым голосом отменить крестный ход.
  – Они уже идут, поздно! – с ударением на «о» прогундели на том конце провода.
  – Так, ладно, тварь. Я думаю, ты всё понял. Сегодня же отвезёшь заявление в Сыктывкар. И чтобы уже завтра тебя в этом кабинете не было! – пригрозил я Лаптеву, разворачиваясь к выходу.

Часть VI

  Взревев мощным двигателем и загудев турбиной, Икс-рэй с пробуксовкой сорвался с места, устремляясь в сторону дороги на Угрюмовск.
  – Круть вообще! – восхищался Эрнест! – Я такое только в фильмах видел! А он ведь реально обгадился, я заметил у него мокрые штаны!
  – Да это ещё что... Мелочи. Вот в лагере какое мясо было!
  – Это куда ты возил делегацию молодых неполживых либерашек?!
  – Ага. Такая вонь стояла, когда они дружно в штаны наложили, увидев толпу зеков-призраков и отряд НКВДшников, материализовавшихся из далёкого прошлого. Бедный профессоришка Хасин не перенёс этой чудесной экспедиции, на следующий же день ласты склеил!
  – Хасин?! – удивился Петерс. – Да я же его знаю, он у меня в универе исторические дисциплины преподавал! Мразь из мразей. Всё гранты из-за океана получал, от «американских партнёров».
  – Дополучался, сука...
  – У нас там ещё один урод был, Аврус. Вот бы и его так же...
  – Ну припрётся в Угрюмовск – и его отоварим! – хохотнул я.
  Тем временем за окнами проплывала поповня. Огромный, просторный двор храма был уже пуст. Вся эта злая православная масса сектантов утекла в сторону выезда из города.
  – Они уже идут... Что мы для них приготовим? – спросил Эрнест.
  – Мы их на ближних подступах ждать будем. Защитники города сами знают, что с ними сделать. Я просто буду их корректировать.
  «Лада» на высокой скорости выехала из города. Вдалеке уже показался «хвост» крестного хода. Последними плелись немощные зомбированные бабки, стуча своими кривыми клюшками по асфальту и что-то гундя себе под нос. Икс-рэй стремительно догнал колонну сектантов.
  – Эх, – откинулся я на спинку сиденья, – всегда мечтал въехать в толпу этих рабов божьих!
  – Но-но-но! – возмутился Петерс. – Ты что, хочешь испачкать и исцарапать мою новую машину?!
  – Ну, такую машину, конечно будет жаль! – улыбнулся я. – Тут Камаз нужен!
  – А я о чём?! – хмыкнул латыш. – Ладно, обгоняем это стадо христово.
  Смазавшись от большой скорости, пёстрая толпа фанатиков промелькнула по правую сторону от автомобиля. Мы миновали переезд и быстро домчались до кладбища. Слева от дороги, где кончался старый замшелый кладбищенский забор, ныряла в заросли едва заметная узенькая тропка. Эрнест свернул туда, примяв машиной высокую траву и пряча за зеленью свой Икс-рэй. Выбравшись наружу, мы стали ждать, когда крестный ход доковыляет до нашего «нечистого» рубежа.
  И где-то через полчаса вдалеке показались первые хоругви. Петерс достал армейский бинокль и с деловым видом стал всматриваться в толпу «гостей».
  – Ух, как чешут! Как немцы на Москву!
  – А мы, типа, герои-панфиловцы?! – усмехнулся я.
  – Ага, у разъезда Дубосеково!
  – Ну что ж, встретить мы врага готовы, утром, вечером, в ночи! Прям как в той песне!
  Самым первым по середине дороги важно шагал тощенький попик в золочёном одеянии. В его руках была длинная палка со старинным фонарём на конце. Внутри фонаря горела лампадка или свеча. Следом топали двое коренастых, отожратых попов, неся здоровенную икону в рамке под стеклом. Поверх их чёрных ряс были всё те же жёлтые накидки с мелкими узорами. И далее шло около тридцати молодых желтопузых попят с хоругвями и иконами на длинных шестах. Позади духовенства семенили с десяток молодчиков в казачьей форме. Этакие напыщенные петухи, все сплошь в каких-то звенящих медальках, на ремнях висят сабельки, нагайки.
  – Вон те казачата что, нас пороть идут?! – усмехнулся я.
  – Да, бесов изгонять будут! – хмыкнул Петерс.
  За казаками шла уже обычная фанатская массовка: едросята, молодые активисты религиозных организаций. А дальше толпа состояла, в основном, только из старух.
  Неожиданно попик во главе колонны просто споткнулся и упал. Его фонарик на палочке разбился об асфальт. Тут же звонко треснуло стекло у иконы, пространство под ним потемнело. И попы с ужасом заметили, как из трещин начали лезть змеи! Бросив икону, они отпрыгнули назад, посшибав своими мясистыми тушами тощеньких попиков с хоругвями. Толпа ещё ничего не поняла и продолжала переть вперёд. Желтопузики завизжали, бросая свою ношу и кидаясь бежать обратно. Казаки повынимали шашки, но приблизиться к змеюкам так и не отважились. Ползучие твари раздулись до внушительных размеров, буквально вырастая из разбитой иконы гигантским цветком. Десятка с два толстых чёрных гадюк поднялись как кобры вверх и, раскачиваясь, грозно шипели, раскрыв жуткие зубастые пасти.
  – Вот это да! Может, ещё чертей ввести в бой? – восхищённо шептал Эрнест.
  – Не надо. Им и этого хватит. Пусть убираются вон. А надумают сунуться ещё – тогда будут им и черти, – прошипел я.
  Старухи в ужасе визжали, разворачиваясь и устремляясь прочь. Стройная колонна вмиг сбилась в беспорядочную свалку. Бабки топтали друг друга, размахивали палками и даже не пытались креститься. Фанатичная молодёжь, пользуясь преимуществами своих молодых ног, галопом понеслась в сторону райцентра, стремительно опережая старух. Побросав хоругви, иконы и частично растеряв свои золочёные накидки, попы тоже ломанулись прочь без оглядки.
  Вскоре крики растаяли в безмолвной тишине. Дорога вновь пустынна, лишь лёгкий ветерок шелестит листьями деревьев на старом кладбище, да тихонько, с жалобным скрипом, покачивает ржавые ворота. Таяли вдалеке последние силуэты сектантов.
  Брошенная икона со змеями просто загорелась. За ней, словно облитые бензином, полыхнули и остальные оброненные предметы. И спустя пару минут ветерок просто разнёс оставшийся пепел, как будто здесь ничего и не было.
  – Мощно! – переполняемый восторгом, произнёс Петерс.
  – Будут знать, овцы христовы, как совать свой православный нос в наш город!
  – Сунул враг свиное рыло в наш советский огород! – рассмеялся детектив.

  Вернувшись в Угрюмовск, мы заехали ко мне с Ириной. Петерс с радостью согласился зайти в гости. Порядком уставшего и измотанного дорогой детектива накормили окрошкой, напоили домашним квасом. Немного поболтав о том, о сём, рассказав Ирине о наших приключениях, мы заспешили к деду Кузьмичу, ведь за окном уже вечерело. Петерса было необходимо определить на постой, обеспечить, так сказать, жильём.
  Шустрый мощный Икс-рэй в момент домчался до перекрёстка улицы Тихой и проспекта Мира, сворачивая во двор довольно длинного одноэтажного дома, напоминающего барак. Задев свисающие с труб газопровода ветки дикого винограда, внедорожник аккуратно проехал на узенькую дворовую дорожку. По правую сторону, утопая в зелени, виднелись старые деревянные сараи. У некоторых из них были широкие ворота. Очевидно, это гаражи. Но судя по плотности зарослей, их уже давно не открывали. И те автомонстры, которые, возможно, живут внутри, не выезжали из своих усыпальниц уже как минимум лет пятнадцать...
  В самом доме-бараке имелось целых пять «подъездов». Вернее сказать, это были просто входные двери квартир, выходящие на улицу. К дверям вели аккуратные асфальтовые дорожки, края которых, там, где обычно укладываются бордюры, присыпаны ровными полосами побелки. Кустарники неумело и довольно корявенько подстрижены, между «подъездами» высажены нехитрые цветочки.
  – Интересный дворик... – задумчиво процедил Петерс.
  – Вон туда подъезжай, третья квартира. Как раз и место для машины есть.
  Услышав шум мощного мотора, дед Кузьмич поспешил на улицу. Плотный такой старичок, крепкий, весьма бодрый, с ясным взглядом. И не скажешь по нему, что он ветеран Великой Отечественной.
  – Здорово, орлы! – громко выкрикнул дед с крыльца.
  – Мы таки Львы! – схохмил Эрнест, изображая еврейский акцент.
  Старичок показал своему новому постояльцу комнату, расположение санузлов и кухни. Квартирка у деда простенькая: за входом небольшой коридорчик, налево – ванная и туалет. Чуть дальше и тоже налево – кухня. Направо от входа – небольшая комнатка, смежная. За ней – ещё одна, спальня самого Кузьмича. И дальше по коридору, направо – гостиная. Там и поселится детектив из Сыктывкара.
  – Ну ладно, я потопал домой! – пожал я руку Петерсу, а потом и старичку.

  Весь вечер Ирина была какой-то встревоженной. Рассказав ей более подробно о наших приключениях с Петерсом в райцентре, я попросил своё зеленоглазое чудо сказать, что она обо всём этом думает.
  – Очень дерзко... – выдержав паузу, ответила девушка. – А если этот Лаптев всё же проболтается? Он же наверняка тебя запомнил.
  – Это вряд ли. Видела бы ты его испуганную морду! Я о другом беспокоюсь. Что предпримет дальше губернатор?
  – Другого пришлёт на его место. Или ты надеешься, что он вернёт коммунистов? Я не верю!
  – Вот и я не верю. Тем более, с какой радости он их вернёт? Он ведь даже не узнает причины, по которой уволился Лаптев. Просто «по собственному желанию». Ну мало ли, не понравилось ему... Если бы самого Иванова так запугать...
  – Лучше всего этого Иванова «приручить». Напугать хорошенечко до полусмерти. Но до увольнения не доводить. А чтобы боялся и слушался коммунистов.
  – Если бы всё было так просто...
  – А что не так? Мэра-то вон как играючи приструнили.
  – Во-первых, сразу видно буйный нрав губернатора. Такой если и прогнётся, то не надолго. Он будет яростно копать против нас, искать разгадку нашей «нечистой» тайны, искать поддержку в верхах, чтобы найти возможность отомстить. А проверять, сможет он что-то нарыть или нет, мы не можем. Слишком высока цена ошибки.
  – Ну ты подумай, что и как он нароет? Мне кажется, это невозможно...
  – Кто знает... Я думаю, что раз у нас есть такая связь с потусторонним миром, возможность управлять нечистой силой, то и ещё где-то есть что-то подобное. Есть люди, которые осведомлены об этом. Которые могут знать, как всему этому противостоять.
  – То есть, он может их найти, и они подскажут ему, как с нами бороться?
  – Или он найдёт, за что зацепиться, притащит учёных. Те уже, в свою очередь, изучат наш феномен.
  – Честно сказать, всё это слишком призрачно...
  – Тем не менее, противника нельзя недооценивать. Завтра пойду посижу в Интернете, поищу, может, есть в мире что-то похожее на наш заповедник нечистой силы. Хотя, вряд ли такая информация будет в открытом доступе...
  – Посмотри ещё, есть ли такие учёные, которые всерьёз занимаются изучением привидений. Может, это что-то даст.
  – Ладно, там видно будет. А сейчас пора спать!

  Ночь пронеслась стремительно. Эрнест уже проснулся и вовсю кашеварил на кухне у деда Кузьмича. Вытащив из сумки банку консервов, детектив умело её вскрыл обычным кухонным ножом и принялся со шкворчанием разогревать мясо на сковородке. Тут в кухню зарулил и дедок:
  – С добрым утром!
  – Доброе утро, Кузьмич!
  – А у меня гречка с молоком есть, не хочешь?
  – Да не откажусь! Тогда консервы пополам съедим.
  – Идёт! – подмигнул старичок, открывая старый округлый холодильник ЗиЛ.
  Большой, как и одноимённый грузовик, агрегат громко гудел. Сколько лет работает и всё не ломается!
  – Чем сегодня займёшься? – спросил Кузьмич.
  – Да вот, надо с машиной немного повозиться. Датчик уровня топлива барахлит, контакты проверю. Ну и не мешает помыть ласточку! После трассы она вся чумазая, как чушка.
  – Эх, а я свою ласточку давно уж не заводил. С 98 года пылится в гараже...
  – Что же вы так? Машина ведь должна ездить!
  – Да с бензином у нас плохо. На заправку надо в райцентр ездить. Не выгодно. Многие побросали машины. Да что там, многие... Все побросали.
  – Странно как-то. Ну привезли бы сразу целую бочку, надолго хватит.
  – Вы, молодой человек, наверное, не в курсе, какие у нас тут деньги в ходу? Город и колхоз фактически живут натуральным хозяйством, почти всё своё. С «большой земли» товар тоже идёт в обмен на продукцию колхоза. Итого получается, что и цены у нас свои. С конца 90-х они остались неизменными. То есть, по всей стране всё дорожало из года в год, а у нас – нет. И зарплаты с пенсиями тоже, соответственно, остались на прежнем уровне. На зарплату в 900 рублей можно спокойно жить целый месяц. И теперь представь, сколько людей с таким доходом могут позволить себе бензин по 35 рублей за литр? Даже с высокими по здешним меркам зарплатами рабочих лесопилки в 4-5 тысяч это уже непозволительная роскошь.
  – Да уж... И неужели нельзя что-нибудь придумать?
  – А что ты придумаешь? Нефтяных месторождений на нашей земле нет!
  – Печально всё это... Слушайте, а какая у вас машина? Может, вы мне её покажете?
  – Покажу, почему бы и нет?! Москвич у меня! 2140, тёмно-зелёный!
  И после завтрака Петерс с Кузьмичом пошли в гараж.

  Тем временем я уже позавтракал и шагал по утреннему городу в сторону площади. Как всегда, на улицах было пасмурно и мрачно. Громадное тяжеленное небо медленно ползло надо мной и чесало своё серое брюхо о верхушки деревьев и крыши домов. Оконные стёкла насупившихся хмурых двухэтажек зловеще поблёскивали в отфильтрованном толщей туч неестественном свете. Тишина. Ни ветерка. Природа словно что-то задумала, затаилась и ждала удобного момента, чтобы застать людей врасплох.
  Вдруг боковым зрением я замечаю в окне одного из домов по правую сторону какое-то движение. На втором этаже, в широкой амбразуре за пыльным стеклом стремительно удалялась вглубь тёмной комнаты какая-то крупная чёрная фигура. Тут же непрозрачным занавесом задёрнулась плотная коричневая портьера.
  «– Странно... – подумал я. – Штору закрыли уже после того, как этот тип отошёл от окна. То ли там был ещё кто-то, то ли занавеска на электроприводе...».
  Вот уже и площадь. Здесь сегодня тихо, день не магазинный. Вот вчера народу перед зданием горсовета было полно... Ирина двумя рейсами ходила за покупками, пока я ездил с Петерсом гонять агрессивных попов. К счастью, бытовые проблемы меня теперь почти не касаются, супруга с пониманием относится к моей беспокойной работе и старается не загружать любимого мужа домашними делами. Когда есть возможность, я ей, конечно, помогаю.
  Оглядевшись вокруг, захожу в нашу парадную. Внутри тоже как-то тихо, никого нет. На втором этаже горсовета даже не горит свет. Но мне туда не надо. Я прохожу к кабинету интернет-мониторинга, открываю тяжёлую деревянную дверь и включаю компьютер...
  Нет, подтверждений моим догадкам так и не нашлось. Никаких аномальных зон, подобных нашему Угрюмовску обнаружить не удалось. Интернет пестрит множеством информации о разного рода нечистой силе, привидениях, полтергейстах. Но всё это – «утки», или говоря на современном сленге – фейки. Ни доказательств, ни каких-то конкретных примеров нет. Всё на уровне сплетен и слухов типа ОБС (одна баба сказала). С учёными-парапсихологами и прочими безумными профессорами, увлечёнными изучением потустороннего, ещё хуже. Сколько-нибудь серьёзных и внушающих доверие исследователей просто не нашлось. А те люди, которые называли себя специалистами в области паранормальных явлений, выглядели обыкновенными мошенниками, шарлатанами и просто поехавшими типами.
  В итоге, плюнув на все эти виртуальные поиски и расследования, я быстренько прошёлся по новостным ресурсам, собрал сводку для нашего радио. Сегодня, в выходной день, сделать это некому. Кроме меня, разумеется. Новостей, достойных озвучивания на «Маяке Правды» оказалось немного. Очередные успехи российской авиации в Сирии, ракетные испытания в Северной Корее и небольшой скандальчик с одним нашим олигархом за границей. В принципе, достаточно. Распечатав два листа с текстом, я уже спешу в штаб ГО.
  На улице всё так же пасмурно и жутко. Свет из скелетно-серого стал каким-то желтоватым, словно солнце было где-то совсем рядом, но пробить бетонную твердь неба не могло. Появился и слабый ветерок, как-то нежно и едва ощутимо покачивая, будто лаская, листья и мелкие веточки на деревьях.
  «– Что-то не то... Тревожно как-то» – успел я подумать, поднимаясь на крыльцо нашей импровизированной радиостанции.
  Внутри стояла гробовая тишина. Ни шипящих мелодий со старых пластинок, ни чарующего доброго голоса Марии Евгеньевны не слышно. Однако, всё открыто, свет горит. Тихонько я прикрыл за собой дверь, прислушиваясь. Вдруг на пороге второй комнаты штаба призраком появляется Высокова, неестественно бледная, с несвойственным для неё испуганным лицом. Тёмно-русые волосы женщины, обычно убранные в туго скрученный «хвост», растрёпаны. Меня словно током пронзило, и я замер, не в силах произнести ни слова.
  – Дмитрий Сергеевич... – выдавила из себя строгая коммунистка, с ужасом косясь на дверь, ведущую в подвал. – Тут что-то такое происходит...
  – Что случилось, Мария Евгеньевна? – нашёлся я. – А я вот вам сводку новостей принёс.
  – Какая сводка, всё потом... Тут кто-то есть. За той дверью... Хорошо, что вы пришли, у меня чуть разрыв сердца не случился...
  – Что там было, что вы слышали? – стал я расспрашивать женщину, а у самого у меня в душу уже вползал холодными ужами какой-то полузабытый, дикий первобытный страх.
  – Сначала я думала, что это просто мыши. Кто-то скрёбся в дверь, тихонечко так. Знаешь, такой звук, будто пилят что-то. А потом она как задрожит! Даже краска стала осыпаться и пыль полетела. Сама дверь ходуном ходит, того и гляди не выдержит и распахнётся. А удары всё сильнее... Я и выйти не могу – ведь надо мимо неё идти. И тут вы заходите, всё сразу смолкает.
  – Ничего себе... – задумчиво и с испугом произнёс я, думая, прежде всего, о том, что подконтрольная мне нечистая сила так расшалиться никак не могла. Выходит, тут что-то другое. А это уже страшно. Страшно и небезопасно.
  – Дмитрий, давайте соберём людей, спустимся туда, посмотрим...
  – Не надо никаких людей, – резко отрезал я. Страх, робко проросший в моей душе, был быстро задавлен здоровым скептицизмом, материализмом и уверенностью в своих силах. Да чтобы я, хранитель Тайны Города, испугался каких-то шорохов?! Ха-ха!
  Мария Евгеньевна накинула поверх своей белой шёлковой блузки тёмно-серый жакет, вышла на улицу. Я же остался в штабе и внимательно всё осмотрел, прислушался к себе.
  «– Ну, что тут происходит? – спросил я мысленно своих нечистых подчинённых. – Чего расшумелись?».
  Но никакого ответа не было. Просто тишина, звенящая тишина. От этого вновь полезли неуверенные росточки страха.
  «– А если кончились мои сверхспособности? Если всё это было лишь временно? И духи вновь стали неуправляемыми. Или, ещё хуже, попали под контроль кого-то другого?..» – напряжённо думал я, медленно прохаживаясь по темноватому помещению и как-то настороженно бросая взгляды на ту самую дверь, ведущую в подвал, к бомбоубежищу. Тут вспомнилась и виденная мной по пути из дома ничем не примечательная с виду мелочь – тёмная фигура в окне. Вздрогнув, я остановился. Сейчас уже всё это казалось каким-то зловещим, во всём виделись тайные знаки...
  «– Постой-постой, я кажется, начинаю догадываться... Из любого правила ведь всегда есть исключения. И с чего я тогда так уверовал в то, что мне подчиняются ВСЕ духи города? Наверняка же остались такие силы, которые не попали под моё влияние... Да взять тех же болотных духов... Души всяких негодяев, бандитов тоже могли остаться. Вот они и решились на контрреволюционное выступление. Только почему именно сейчас? Что дало им сил, кто их побеспокоил?..».

  Кузьмич, смачно посасывая папироску с какой-то самопальной махоркой, достал из кармана стареньких военных брюк благородно поблёскивающий бронзовый ключ. Стена из старых деревянных сараев, гаражей и хозблоков выглядела неприступно. Разноразмерные дверцы, калитки и ворота размокли от постоянной сырости и просто вросли в косяки. Казалось, что их не открывали уже много лет.
  – Давно, давно я сюда не ходил! – проскрипел дедок, закашлявшись от дыма.
  Петерс тоже поморщился, недовольно фыркнул и бросил сердитый взгляд на чадяющую стариковскую самокрутку.
  Ключ со скрежетом вошёл в замочную скважину, туго там провернулся раза три. И вот, деревянные ворота на раме из ржавого металлического уголка стали, скрипя, открываться. Кузьмич тянул их изо всех сил, но гнилая разбухшая древесина снизу скребла по земле, упиралась в стебли травы и мелкой поросли. Эрнест решил помочь старику и тоже ухватился за большую дугообразную железную ручку. Дёрнув со всех сил, детектив распахнул ворота, вырвав мешавшую растительность и нечаянно свалив на землю Кузьмича. Последний даже выронил свою папироску.
  – Ой, прошу прощения... – Петерс помог старичку встать.
  А там, за старыми пыльными воротами скрывалось нечто! В довольно тесном, маленьком гараже стоял, запорошенный словно снегом, автомобиль. Что это именно Москвич, угадывалось с трудом – так много было пыли. Со всех сторон машину окружали тяжёлые массивные полки, забитые разным хламом и запчастями. И если слева имелся узенький проходик, то справа стеллажи буквально навалились на автомобиль.
  – Да что же такое, ёж твою медь! – выругался Кузьмич. – Стенка падает... Видать, брёвна прогнили, сырость-то у нас – о-го-го! Любая деревяшка за пару лет в труху превращается...
  – Ну давайте попробуем починить. Вытащим сейчас Москвича, разберём полки и укрепим стенку, – предложил Эрнест.
  – Да уж придётся... – недовольным голосом процедил дед. – А то рухнет всё к чертям.
  Естественно, старый 2140 своим ходом уже не ездил. Кузьмич кое-как протиснулся вовнутрь гаража, просочился в приоткрытую дверцу в салон и снял машину с передачи. А Петерс к тому времени подогнал свой «Икс-рей», развернул его задом. Трос накинут на буксировочные крюки, и дед громко орёт «Давай!!!». Подстегнув машину нажатием педали «газа», Эрнест плавно трогается с места. Вот трос натянулся, и старый Москвич с сухим хрустом отрывается колёсами от давно насиженного места, рывками выкатываясь на улицу. Со скрежетом чешут по борту накренившиеся стеллажи с хламом, оставляя на металле внушительные борозды. Хлипкое маленькое зеркальце заднего вида с пластмассовым корпусом вырвалось вместе с креплениями, оставив в углу окна пассажирской дверцы дырку. И, ободрав напоследок крыло, тяжёлые полки с грохотом рухнули. А с ними и стенка гаража.
  – Едрит твою через коромысло! – выругался Кузьмич, пробкой вылетая из Москвича и кидаясь к гаражу.
  Петерс уже остановил машину и тоже вышел наружу. А там, за старенькими воротами был полнейший разгром. Вместе со стеллажами упала и стенка, граничащая с соседним сараем. Не выдержав, просела общая крыша, укрытая старым растрескавшимся рубероидом.
  – Не переживайте, сейчас мы всё это мигом разберём! – воодушевлённо произнёс Эрнест, надевая хлопчатобумажные рабочие перчатки.
  Лихо хватая в охапку рухнувшие доски, детектив относил их в сторонку и прислонял к стене рядом с воротами. Дедок же повздыхал, покряхтел и тоже принялся помогать. Собирая какие-то промасленные железяки, он рассовывал их на свободные места на полках напротив, что-то со злостью вышвыривал на улицу.
  Наконец, разобрав более-менее завалы, Петерс пробрался к пролому в стене.
  – А там что? – спросил он, заглядывая в темноту любопытным взглядом.
  – Да соседский сарай, – отмахнулся дед. – Иваныч, царствие ему небесное, раньше там свой мопед держал.
  – И давно хозяин сарая умер?
  – У-у, давно. Ещё в 90-е.
  – Ну значит, стенку восстанавливать не обязательно. Сделаем подпорки, чтобы крыша держалась, а соседнее помещение можно будет использовать для вашего хлама... пардон, всех этих вещей и запчастей.
  – А что, дело говоришь! Иваныч из могилы уже не вернётся, ему этот сарай без надобности.
  И Петерс, вырвав несколько мешающих занозистых досок, полез в смежное помещение. Щёлкнув фонариком, детектив разглядел среди паутины и пыли очертания старого мопеда «Рига». Вокруг тоже были полки с какими-то баночками, коробочками и прочей ерундой. Скользнув лучом фонаря по полу, Эрнест тут же вздрогнул и по инерции шарахнулся назад, ломая висящую сзади хлипкую полочку с какими-то бутылками. С грохотом конструкция полетела на пол.
  – Ты чего там громишь?! – усмехнулся Кузьмич.
  – Там... Там... – отмахиваясь от взмывшей в воздух пыли испуганно шипел латыш. – Труп!
  – Да ладно! – удивился старик, отстраняя Петерса и заглядывая в темноту.
  И в самом деле, в углу сарая сидело чьё-то тело. Вернее, «сидел» уже только старый истлевший ватник, поверх воротника которого лежала пыльная серая ушанка, а из-под неё зловеще выглядывали пустые глазницы человеческого черепа. Толстые ватные штаны растянулись по полу, заканчиваясь тяжёлыми башмаками с ребристой подошвой. Внутри уже только кости...
  – Это кто вообще, Иваныч что ли твой? – спросил Эрнест, подходя ближе и рассматривая труп.
  – Да какой к чертям Иваныч, его на кладбище закопали. А этот... Шут его знает...
  – Похож на зека, у них такие ватники обычно бывают...
  – Откуда ж ему здесь взяться? Бежал из тюрьмы и тут прятался? – недоумевал старик.
  – Похоже на то... Только что с ним теперь делать? Вызывать ментов и оформлять всё по протоколу как-то не хочется. Да и мне светиться тут нельзя...
  – Вот они тебе, эти протоколы. Давай зароем за сараями, в зарослях. Кому он теперь нужен-то...
  – Погоди, Кузьмич, надо Диману показать. Может, он что-то знает. Закрывай пока свой гараж, я скоро.
  Детектив отцепил трос от Москвича, вскочил за руль и, заведя мотор, сорвался с места с красивой пробуксовкой.

  Терзаемый сомнениями, я сбегал в кабинет Васнецова и взял ключи от бомбоубежища. Самого председателя на месте не оказалось, видимо он вообще тут сегодня не появлялся. Никого из наших тоже не было. Пробежавшись по тёмным коридорам горсовета, я вернулся к Высоковой.
  – Ну что, вперёд! – говорю я, показывая женщине увесистую связку.
  – А что мы там увидим, Дмитрий? Там ведь кто-то может прятаться...
  Однако, страха у меня почти не было. Ну как-то не к лицу мне, хранителю Тайны, бояться. Я прекрасно понимал, что вот так просто отнять у меня мои способности никто не мог. Ведь для этого надо завладеть манускриптами, изучить весь огромный массив материалов и рукописей, войти в контакт с духами города... Но тем не менее, где-то в глубине подсознания страх незримо присутствовал. Маленький, незаметный, робкий – но всё же страх. И церемониться с ним я не стал.
  Взяв большой аккумуляторный фонарь в штабе ГО, мы с Высоковой подошли к той самой двери.
  – Может, не надо? Давай лучше людей позовём, вдруг там кто...
  – Ага, будем позориться, типа, услышали какие-то шорохи, испугались и позвали народ? Детский сад! Да и кто нам поверит...
  Старый ригельный замок открылся довольно легко. Распахнув высокую белую дверь с потускневшей стеклянной табличкой «убежище», я увидел уходящую вниз галерею с лестницей. Стены и потолок тщательно выбелены извёсткой, внутри светло – свет из кабинета пролился до самого подвала. И там, внизу, чернеет большая железная дверь с гермозатворами.
  – Странно, никаких следов... – прошептала Мария Евгеньевна, разглядывая припорошенные пылью ступеньки.
  – Идёмте вниз, – сказал я, осторожно переступая порог.
  Как известно, эта галерея ведёт не только к убежищу, но и сообщается со всей подвальной системой. Поэтому мы, подёргав ручки винтовой двери и убедившись, что всё наглухо закрыто, решили сначала осмотреть подвал.
  Внутри было темно и довольно просторно. Широкие коридоры со змеящимися по стенам проводами, какие-то огромные комнаты, залы – пустые, с притаившимися по углам вентиляционными коробами, «улитками» и каким-то трубами. В некоторых помещениях виднелись узлы коммуникаций – трубы водопровода и теплоцентрали, огромные бойлеры с множеством манометров и каких-то ржавых патрубков, штуцеров.
  – Интересно, зачем в административном здании такие сложные инженерные системы? В подвалах девятиэтажных домов и то коммуникации попроще.
  – Я так понимаю, всё это имеет отношение к убежищу, а не к горсовету, – прошептала Высокова.
  Осмотрев все помещения, просветив мощным фонарём все тёмные углы и закоулки, щели и выемки за оборудованием, мы упёрлись в запертую дверь АТС. Замок тут новый, следов взлома не видно. Рядом закрытый снаружи люк, ведущий в подъезд горсовета.
  – Никого... – задумчиво произнесла Мария Евгеньевна.
  – Это хорошо, что никого. А иначе...
  Вдруг со стороны входа донеслись какие-то негромкие скребущие звуки. Как будто кто-то пилит металл. Затем эхом отдался громкий скрип.
  – Дверь убежища! – прошептал я. – Скорее!
  И мы кинулись бежать. Домчались быстро, но ничего не обнаружили. Стальная глыба с гермозатворами неподвижна, винты в закрытом положении.
  – Кто-то там, внутри... – произнесла испуганным голосом Высокова.
  Сунув ключ в замочную скважину, я стал пытаться его провернуть. Но ключ упирался, ему словно что-то мешало. А в обратную сторону он поворачивался легко. Видимо, замок не заперт. И тогда я взялся за круглые винты герметического затвора. Рядом с большим блестящим «рулём» имелись нанесённые трафаретом стрелки и надписи «откр/закр». Выкрутив винт в указанном направлении, я почувствовал, что тяжёлая дверь слегка зашевелилась. Замки её больше не держали, и она с усталым стоном несмазанных петель легонько приоткрылась вовнутрь.
  – Страшно... – прошептала женщина, прячась за мою спину.
  Но я без промедления толкнул дверь от себя. Та тяжело, со скрипом, нехотя распахнулась. Нетерпеливый луч фонаря уже рвался вовнутрь. А там оказался обычный коридор. Уходя вперёд метров на пятьдесят, он поворачивал направо. Стены и потолок побелены известью, пол бетонный. Сверху свисают большие решётчатые плафоны фонарей.
  – Дмитрий, вон там в углу рубильник. Может, это свет, – подсказала Мария Евгеньевна.
  Я перешагнул высокий комингс и вошёл в коридор. Осмотревшись, направляю луч света на большой металлический электрощит. На нём множество старых карболитовых «автоматов» образца 50-х годов, несколько маленьких окошечек вольтметров и амперметров, а также большой рычаг главного рубильника. Кругом – оголённые токоведущие части, клеммы, контакты, провода. Нерешительно протянув руку, я ещё раз осмотрел всё это хозяйство на предмет опасности и схватил рубильник. Резко рванув его вниз, замыкаю цепь. Из-под контактов посыпались мелкие белые искорки. И тут же в коридоре вспыхнуло освещение.
  – Ну вот! – воскликнул я. – Да будет свет!
  И мы пошли вперёд. За поворотом оказалась ещё одна герметичная дверь. Но она была распахнута настежь. В проёме стоял какой-то деревянный ящик. А коридор тянулся дальше, упираясь в третью дверь, тоже открытую. И вот уже за ней, на достаточном удалении от здания, под площадью, располагались основные помещения убежища.
  Сразу же за входом в глаза бросился большой пожарный щит с вёдрами, топорами, лопатами. Красная краска порядком облезла, растрескалась, частично облетела, обнажая чёрное ржавое железо. Дальше стоял какой-то широченный стол, покрытый внушительным слоем пыли. На его поверхности в беспорядке валялись фильтры от противогазов, газовые маски, шланги, какие-то отсыревшие пожелтевшие бумажки.
  Подойдя ближе к двери, мы увидели истинные размеры помещения. Громадный зал, размером с два футбольных поля был практически пуст. Лишь в центре сгрудились обломки старых скамеек, каких-то стульев и табуреток. Кое-где по углам виднелись относительно неплохо сохранившиеся кушетки, двухъярусные кровати.
  – Вот это да! – восхищённо прошептала Высокова. – Тут точно весь город уместится.
  – Да, только как-то здесь не слишком уютно, – проговорил я, задирая ноги. – Видать, помещение затапливает, вон на полу какая-то склизкая тина.
  Мария Евгеньевна, заметив грязь, брезгливо, на носочках, прошла чуть дальше и встала туфлями на валявшийся тут плоский деревянный ящик. Отчищая об его края подошвы от налипшей тины, женщина изредка поглядывала по сторонам. Я же пошёл дальше. В основном помещении было ещё немало дверей, проходов в какие-то дополнительные комнаты. Чуть дальше и направо находился огромный общий туалет, состоящий из двух вытянутых в виде коридоров комнат. В первой выстроились в ряд металлические мойки-умывальники, штук пятьдесят, не меньше. Все прогнившие до дыр. Зато над каждой – индивидуальный смеситель с двумя кранами. Видать, даже горячая вода была предусмотрена! В следующей комнате – унитазы. Тоже как-то странно, обычно в подобных общественных туалетах бывают просто дырки. А тут – вон как всё культурно. На стенах – простенькая белая плиточка, правда, вся в ржавых потёках и тёмных пятнах грибка.
  Оглядевшись, я вышел и направился дальше по периметру огромного зала, по направлению против часовой стрелки. Как ни странно, свет горел везде. Проводка шла по трубам, герметично закрученным в основания люстр и плафонов. За туалетом располагался целый ряд дверей. Но за ними оказались лишь крошечные коморки с полками от пола и до потолка. На них – какое-то истлевшее тряпьё, видать, тёплая одежда. Дальше пошли такие же коморки, под завязку забитые заплесневелыми, истрескавшимися от времени резиновыми костюмами химзащиты. И под конец начались противогазы. Как же их было много... Но ни один уже к работе не годится. За столько лет они просто сгнили, рассыпались. Лишь стёкла в масках были неподвластны времени.
  Осмотрев попутно кучу прелой сырой древесины, бывшей когда-то скамейками и кроватями, я прошёл к стене, противоположной входу. Сзади меня уже догоняла Мария Евгеньевна. Оставаться там одной, на другом конце зала, ей не очень-то хотелось. И женщина, шлёпая по затхлой липкой тине своими лакированными туфлями на каблуках, быстро меня догнала.
  – А ведь тут нет характерных для подвала запахов! – сказала она.
  – Вентиляция мощная, – ответил я. – Только я не думал, что она до сих пор работает.
  – Может, она изредка включается автоматически?
  – Наверное.
  За следующей дверью располагались фильтровентиляционные установки. Огромные «улитки», массивные короба из оцинковки, какие-то трубы, бочки с фильтрующими элементами. Но ничего из этого явно уже не функционирует. Кругом море ржавчины, а на большом щите управления растянулась сетью огромная жуткая паутина. Видимо, убежище вентилируется либо естественным путём, либо принудительно извне – через установки в подвале горсовета.
  Следующая дверь вела в какой-то довольно большой, но пустой зал. Что там должно было быть, осталось загадкой. А дальше обнаружился пищеблок. Огромная кухня с массой электроплит, металлических оцинкованных столов. Кругом разбросана посуда, какие-то алюминиевые миски, фляжки, котелки, бесчисленное множество ложек и вилок.
  – Интересно, какая же сволочь все разбросала? – произнёс я с раздражением. – Тут ведь посторонние не ходят.
  – Судя по тому, как разбросанные предметы успели врасти в грязь, в эту скользкую тину на полу, раскидывали их давно. Очень давно.
  За следующей дверью было хранилище продуктов и воды, кладовая. Вдалеке, в полутьме, виднелись большущие ёмкости из нержавейки, этакие кубы на ножках. А сразу за входом начинались ряды стеллажей с продовольствием. Тут тоже прошлись неведомые вандалы, раскидав всё и обрушив некоторые полки.
  – Смотрите, Дмитрий, что это? – встревожено произнесла Высокова, показывая своим длинным тонким пальцем куда-то в конец этого продолговатого помещения.
  Я сначала ничего особенного не заметил. Ну, горы вспученных банок старых просроченных консервов, какие-то тряпки, коробки. А потом пригляделся и остолбенел... Там, прямо на куче хлама лежит человек! Неестественно извернувшись, он раскидал руки и ноги, вывернул голову. Подойдя ближе, мы увидели, что от человека остались только кости. Форму тела держала лишь одежда. Челюсти широко раскрыты, скелет как будто разинул рот от удивления. Его гримаса показалась мне даже какой-то смешной. Прям «весёлый Роджер».
  – Ничего себе... Кто это? – испуганно прошептала Мария Евгеньевна.
  – А чёрт его поймёт. Мужик какой-то, судя по штанам и ватнику.
  Неподалёку валялась серая шапка-ушанка и открытая банка консервов. А среди мелких костей на месте одной из рук покойного обнаружилась вилка.
  – Он отравился испорченными консервами, – высказала свою версию Высокова.
  – Похоже на то... Но как он здесь оказался? И кто это такой?
  – Сложно сказать. Только явно этот товарищ отдыхает тут уже не первый год.
  Вдруг мы отчётливо услышали чьи-то шаги. Гулко отдаваясь эхом в огромном помещении убежища, они разрезали могильную тишину на равные промежутки. Мария Евгеньевна молча уставилась на меня испуганными глазами, хотев было открыть рот и что-то сказать.
  – Тихо! – прошипел я, а у самого уже похолодело от ужаса внизу живота.
  Шаги приближались. Скрипнула одна из дверей. И тут раздался голос:
  – Эй, Диман, ты здесь что ли?
  Знакомый латышский акцент вывел меня из оцепенения. Расшвыривая ногами вздувшиеся банки, я устремился к выходу из этой комнаты. Высокова за мной. Посреди главного зала убежища стоял Петерс, держа в руках свой маленький диодный фонарик.
  – Ёкарный бабай! – громко выругался я. – Ещё ты нас тут пугать будешь! Мало у нас кошмаров!
  – Слушай, мы с Кузьмичом там нашли кое-что. Мне надо с тобой посоветоваться...
  – Мы тоже здесь нашли кое-что. Иди сюда.
  Петерс прошёл в кладовую и удивлённо вытаращил глаза:
  – Такой же!
  – В смысле? – удивилась Высокова.
  – В сарае у Кузьмича тоже труп лежит. И тоже в сером ватнике, штанах и ушанке. Это зеки беглые, скорее всего.
  – Вот так совпадение, – ухмыльнулась заведующая радиоузлом.
  – Ну ладно, сарай. А тут – такие двери мощные, такие замки... Как, ну как, скажи ты мне, эта сволочь сюда вообще попала? – негодовал я.
  – Ты бы видел, как ловко они сейфы обносят, – отмахнулся Петерс. – И этот ушёл бы, мы о нём и не узнали бы никогда, если бы не испорченные консервы. Наелся наш друг и стал мертвецом! А второй, из сарая, видать просто замёрз. Я так понимаю, они зимой бежали, прятаться в городе пытались...
  – Но мертвец явно не мог скрестись в дверь, – скептически произнесла Мария Евгеньевна. – А ко мне в кабинет ведь кто-то ломился...
  Мне очень хотелось ответить ей, что ещё как мог он скрестись, они и не такое могут, но я побоялся насмешек. И мы вышли в основной зал. Тут же в кладовой упала с полки банка. Затем ещё. Ещё и ещё.
  – А это кто? – удивлённо прошептала женщина. – Там же никого не было, кроме того покойника.
  Звуки доносились вполне определённые. Кто-то яростно швырял банки на пол. Сами они так падать не могут. Гремя, спотыкаясь об завалы из тех же банок, этот кто-то приближался к двери. А мы все трое, стоя в двух десятках метров от входа в кладовую, глядели в ту сторону как заворожённые. Наконец, в проёме вырисовалась фигура. В том самом сером ватнике и толстых штанах. До ужаса мерзкая, искажённая ненавистью рожа вся испещрена какими-то шрамами. Душно пахнуло мертвечиной, и мы поняли – он ещё и разлагается. От гниения тканей разошлись на лице все старые шрамы, полученные уголовником в ходе его «весёлой» криминальной жизни. Кожа слезала лоскутами, обнажая коричнево-красную разлагающуюся массу мышц. Слегка приоткрыв рот, этот мужик раскатисто захрипел, с басовитым эхом. И из мерзкой пасти с бурлением хлынула гнилая жижа: гной вперемешку с кровью и биологическими жидкостями.
  – Всех порежу, суки... – процедил, откашлявшись, уголовник.
  Высокова просто потеряла дар речи, обмякнув и испуганными глазами уставившись на жуткое привидение. Петерс судорожно стал шарить по карманам, ища пистолет. Но его ствол, как оказалось, остался лежать в бардачке машины.
  Внезапно откуда-то сзади раздались громкие, отдающиеся эхом шаги. Несколько человек уверенно шли к нам. Но не со стороны входа, а из одного из углов зала! Обернувшись, я заметил троих мужчин в старой синей милицейской форме. Не обращая на нас никакого внимания, они прошагали мимо. Уголовник тут выхватил откуда-то ярко сверкнувшую лезвием заточку и заревел что-то в дикой злобе, давясь гноем. Но сотрудники милиции обступили его со всех сторон, и вот этого урода уже ведут, наклонив мордой вниз и заломив ему руки за спину.
  – Долго прятался, сволочь... – прогудел один из милиционеров каким-то неестественным, словно идущим сквозь время, голосом.
  Затем арестант и конвоиры просто растаяли в воздухе!
  – Что это только что было? – отойдя от шока, произнесла Мария Евгеньевна. – Вы тоже это видели?
  – Видели... – задумчиво проговорил я. – Значит, вот оно как всё устроено... Случайный, залётный дух расхулиганился, и его арестовали наши потусторонние друзья.
  – Получается, они реально существуют? Все эти байки и сказки про привидений? – не унималась Высокова.
  – Да, – уверенно ответил я. – Только, прошу вас, не говорите никому об этом. Наши партийцы всё равно не поймут, не поверят, а нас с вами на смех поднимут.
  – Я поняла...
  – А что же стало с трупом, он тоже исчез? – задался вопросом Эрнест.
  Но мертвец оказался на месте. Правда, теперь это были всего лишь кости, не представляющие никакой угрозы.
  – Значит, он больше не придёт? – как-то недоверчиво спрашивала Мария Евгеньевна.
  – Не придёт, можете идти и заниматься своей работой дальше. А мы тут с товарищем капитаном приберёмся малость, – ответил я, отдав Высоковой сводку новостей и отправляя её в радиоузел.
  – Ну, вон хороший ящик, – указал детектив на какой-то пустой деревянный ларь. – Чем не гроб?
  – Тащи его сюда, сейчас я перчатки надену и сложу мослы...

  Труп из бомбоубежища и труп из гаража мы компактно уложили в один ящик, вывезли за город и зарыли неподалёку от кладбища. Теперь неконтролируемых духов станет меньше! Смахнув со лба пот, я облокотился на черенок лопаты и устало вздохнул, жадно хватая ноздрями насыщенный, сочный воздух леса.
  – Поехали по домам, землекоп! – схохмил Эрнест, открывая дверцу своей машины.

Часть VII

  Утром следующего дня закипела привычная работа. Пришли на свои новые рабочие места наши молодые сотрудники, юная смена горкомовских динозавров, так сказать! Ребята без лишних разглагольствований и разминок сразу же занялись делом. Маринина очень быстро подготовила сводку новостей, собрала всю интересующую нас информацию. Новости уже пошли в эфир на радио, попав на стол к Высоковой. Виктор и Дмитрий тоже не прохлаждались и с воодушевлением взялись за подготовку нашего первого газетного номера.
  – Дмитрий, ты делаешь поразительные успехи! – похвалил меня заглянувший в кабинет секретарь горкома, товарищ Кондратьев. – Энтузиазму твоих молодых бойцов можно только позавидовать!
  – Всё предсказуемо, Иван Савельевич, – как-то буднично ответил я, без особого восторга. – Хитрость, расчёт и никакого волшебства. Им ведь не столько наша работа нужна, сколько эти новые мощные компьютеры. Разве могли они когда-то мечтать, что будут работать за такими сверхсовременными машинами, когда вокруг время замерло, застыло в середине 50-х годов?
  – Но и комсомольская составляющая ведь должна быть!
  – Она есть, не беспокойтесь. Только на ней одной далеко уехать нельзя. И это надо учитывать. Поверьте, я знаю, о чём говорю. На моих глазах рушился комсомол в Саратове. Когда старые иш... кхм... партийцы в упор не понимали нужд и чаяний нового поколения. Когда в древнем райкоме, так же застрявшем в далёком прошлом, эти заплесневелые старики пытались агитировать современную молодёжь и зажигать её какими-то сомнительными идеями, в своей, стариковской интерпретации. И никто, никто не стал сидеть в пыли и паутине с этими закостенелыми догматиками. После чего сами догматики лишь орали о том, какая поганая у нас пошла молодёжь. Мы этих ошибок повторять не должны. Наша партия – не секта. И марксизм-ленинизм, которым мы вооружены – не догма, а живая, развивающаяся передовая наука, стремящаяся к постоянному совершенствованию, идущая в ногу со временем!
  – Ну ладно, ладно, убедил! – отмахнулся Кондратьев. – Флаг тебе в руки, как говорится, рули этими делами сам. Мы же дали тебе полную свободу действий.
  – Это очень хорошо, что вы поняли, какую важную роль в нашем деле играет именно молодёжь!

  О молодёжи говорили в этот день и на Бюро, куда, подобно разъярённой фурии, прилетела по моему приглашению фактическая руководительница городского комсомола, учительница Серафима Кулешова. Нарядившись в строгий брючный костюм, надев высокие острые шпильки, она задала нашим древним мамонтам такую словесную порку, от которой они аж потеряли дар речи. Суровая школьная работница кричала во весь голос:
  – Молодёжь совсем списали со счетов, задвинули комсомол как пыльный тапок под диван! Что это такое, я вас спрашиваю? Вы коммунисты или кто? Что со всеми нами будет завтра, когда вас вынесут из этого пыльного зала ногами вперёд? Что будет с городом? Кто, я вас спрашиваю, кто станет управлять Угрюмовском после вас? Может, заезжие господа-«едросы»? Нет уж, спасибо, нам такого будущего не надо! И потом, что остаётся сейчас нашей молодёжи? Пахать на чёртовой лесопилке за копейки или уезжать на заработки туда, на большую землю, где царит так называемый «закон рынка»? Вам не жалко наших парней и девушек? Нет, какие же вы после этого коммунисты...
  – Но постойте, Серафима, как вас там... Мы же начали процессы интеграции комсомола в партийную жизнь города... – заскрипел с президиума Кондратьев.
  – Это не вы начали, не надо передёргивать! Это ваш новый молодой сотрудник проявил инициативу. Если бы не Дмитрий, гнить бы вам дальше в этом тухлом болоте. А теперь хоть какие-то шансы стали появляться. Только меры приняты поздно, очень поздно! Молодёжь фактически не у дел. Вы вообще знаете статистику, сколько юношей и девушек уезжает от нас на заработки? Не меньше сотни каждый год! И вам всё равно, да?! Иначе давно бы приняли меры... Что, что нам мешает развиваться, идти вперёд? Почему весь наш город зарос мхом и паутиной?
  – Девушка права, – встала со своего места Мария Евгеньевна. – Для молодёжи в Угрюмовске нет никаких условий. Вообще никаких! Прогресс, тот самый, естественный прогресс, который несмотря на капитализм идёт по России, обошёл нас стороной. Да, пожилым, может быть, и комфортно жить в такой среде, в застывшем времени. Только молодёжи недостаточно этого, молодёжи нужны современные технологии, компьютеры, интернет...
  – Да всё это – бесовщина! – выкрикнула с места одна из партийных бабулек. – Жили мы раньше без всего этого, и ничего, не померли. И счастливы были.
  – Ага, – парировал я тут же, – а выступление Зюганова все дружно смотрели. Да-да, по «бесовскому» интернету. И были довольны до невозможности. Так что, хватит уже тормозить прогресс! Его не остановить. Всех, кто ему мешает, он просто раздавит!
  Что тут началось! Старики, самые отмороженные, с сенильной деменцией, разорались своими старческими скрипучими голосами, принялись поливать грязью «буржуйские» достижения, «бесовские» новшества, «поганую» молодёжь! Досталось и мне лично, по первое число. Однако, Валерий Анатольевич внезапно утихомирил всех расшумевшихся коммунистов, заставил их замолчать.
  – Товарищи! – громким басом проревел Васнецов. – Сейчас не время ругаться. Мы не для этого здесь собрались. Проблема молодёжи существует реально, и отрицать её глупо. Нам, как городской власти, необходимо решить эту проблему. Вот сейчас выступающие озвучили тот факт, что у нас идёт активный отток молодых кадров из города. Это давно уже не новость. Я сам много думал, как же остановить такую миграцию...
  – Запретить уезжать! – заорал вдруг лысый дед с большой родинкой на носу. – Объявить их изменниками!
  Кулешова лишь хмыкнула и закрыла ладонью лицо. Некоторые партийцы из числа адекватных рассмеялись.
  – А сидеть без работы и подыхать с голода – это так патриотично! – высказался я.
  – Вот поэтому нам нужно открывать новые рабочие места, – продолжил Валерий Анатольевич. – Для начала объявим комсомольскую ударную стройку. Построим завод!
  – Ну не смешите, в самом деле, – отозвался товарищ Алёхин. – Где вы возьмёте деньги на строительство, на оборудование? По нынешним меркам всё это очень дорого. И потом, какой завод, что он будет производить? Разве вы не в курсе, что по всей России заводы стремительно уничтожаются, перестраиваются в торговые центры и базары? Никто просто не станет покупать нашу продукцию.
  – А я поддерживаю инициативу товарища Васнецова! – начал я. – Вот посмотрите, у нас есть вполне успешное предприятие – деревообрабатывающий завод, или лесопилка на местном жаргоне. Посмотрите – куда идёт с него продукция? Ну, куда?
  – Ясно, куда. На строительство, – буркнул из президиума Кондратьев.
  – А ещё?
  – На мебельное производство, – после небольшой паузы добавил Иван Савельевич.
  – Вот! Мебель! Именно мебель мы и будем выпускать! Частично оборудование лесопилки это позволяет, частично – докупим недостающее! Готовая продукция в разы дороже тех досок, которые мы поставляем на экспорт!
  – Хорошая идея! – согласилась Высокова. – Тем более, у нас будет полностью государственное предприятие. Это даст преимущество для госзаказа! Ведь, насколько я знаю, правительственные учреждения обязаны закупать мебель как раз у государственных производителей. А у нас в республике таких не осталось, одни частники.
  – Точно! – обрадовался Васнецов. – Начнём с этого. А потом можно развивать промышленность дальше. Например, была у меня мысль построить комплекс по заготовке и переработке торфа.
  – Ещё можно помочь колхозу, построить молочно-консервный комбинат, расширить тепличное хозяйство! – раздался чей-то возглас с дальних рядов.
  Народ одобрительно загудел. Идея понравилась всем.
  – Так что, Серафима Васильевна, комсомол вновь станет передовым отрядом нашего общества! – пафосно воскликнул Кондратьев. – Мобилизуем молодые кадры на строительство новых объектов! И уже затем, когда предприятия будут введены в действие, наши строители получат оплачиваемые рабочие места!
  – А сейчас, значит, бесплатно пахать?! – недоверчиво произнесла Кулешова.
  – Другого выхода уже нет, казна города практически пуста, – ответил я. – Но заверяю – подключим к работе всех, весь партийный актив. Справимся, не переживайте!
  – Ну ладно, посмотрим... Может, вернутся те, кто уже покинул город.

  Заседание растянулось ещё на несколько часов. Фимка ждать не стала, ушла раньше. А мне пришлось досидеть до конца... Но итоги сегодняшнего Бюро действительно впечатляют. Впервые наши партийные ящеры ушли дальше пустой говорильни и стали, при моём активном участии, разрабатывать реальные планы развития города. Оказалось, что кроме брюзжания, в головах наших стариков осталось ещё много полезной информации. Бывшие инженеры сумели довольно неплохо набросать схемы новых производственных площадей, рассчитать все технические нюансы. Ожил и вечно молчавший на собраниях дедок, Михаил Зубарев. Как выяснилось, в прошлом он – крупный специалист по строительству.
  И вот, всё хорошенько обговорив, мы небольшой делегацией отправились к лесопилке. Моя верная «Надежда», взревев мотором, сорвалась с места. Путь лежал неблизкий – в объезд. Рабочие из города обычно ходят напрямик – через лес. Но там не проехать, тропка слишком узкая, петляющая меж деревьев и ныряющая в небольшой, но глубокий овражек. На машине можно проехать только через колхоз. А это – несколько километров по просёлку. К самому ДОЗу тоже ведёт грунтовка, разбитая грузовиками. Но «Надюхе» не привыкать; недовольно урча двигателем, она усердно ехала вперёд по, казалось, непроходимой грязюке. Колея выше порога, глубокие грязевые лужи, какая-то затхлая, склизкая, никогда непросыхающая жижа... К счастью, такой жуткий участок оказался коротким, и мы, наконец, увидели ворота лесопилки.
  Честно сказать, был я там всего пару раз, даже не заходил на территорию. Отвозил как-то почту, передавал посылки вахтёру на КПП. И о предприятии имею весьма скудные представления. Ну, какой-то кривой деревянный забор, несколько серых коробок производственных корпусов и огромный двор, заваленный пиломатериалами... В реальности всё было куда масштабнее. Да, двор действительно просторный. На специальных площадках под навесами лежат штабеля из досок, бруса, брёвен. На широком асфальтированном участке целый парк лесовозов, автопогрузчиков, бортовых грузовиков. Техника, в основном, ещё советского производства. ЗиЛы, Уралы, Камазы...
  На территории четыре больших цеха. Оборудование в каждом из них примерно одинаковое. Стандартные пилорамы. С брёвен-заготовок там снимается кора, ветки. Затем колода распиливается на доски и брус разной толщины. В общем-то, нехитрые манипуляции. Всё делается просто и довольно быстро. Ещё есть оборудование для точной фигурной резки дерева, какие-то ёмкости для пропитки досок олифой и разными огнеупорами. Отдельный станок смешивает мелкую стружку с клеем и прессует формованные деревоплиты. В принципе, для производства мебели имеется практически всё.
  Поговорив с рабочими и инженерами, мы осмотрели свободную площадку за корпусами. Когда-то там складировали брёвна. Завод не справлялся с огромными объёмами. Но теперь вырубка стала куда скромнее, заказов намного меньше, чем в советские времена. И все привезённые из леса колоды сразу же идут в работу.
  – Мы своими силами можем соорудить деревянный ангар, – начал один из инженеров. – Вообще без затрат будет. Специалисты есть, сработают быстро и качественно. Вовнутрь надо будет провести отопление от котельной и свет. Ну и оборудование закупить. Хотя бы недостающее. Но желательно иметь полный цикл, чтобы не разукомплектовывать действующие цеха.
  На том и порешили. В помощь сотрудникам лесопилки мы пришлём наших комсомольцев. Кулешовой дано поручение провести вербовку молодёжи в стройотряд. С остальными же планами решено пока повременить. Там затрат намного больше, и все проекты одновременно городу явно не потянуть.
  – Пока штат мебельной фабрики будет всего 50 человек, – задумчиво произнёс Васнецов уже по пути обратно.
  – Ну хотя бы так, для начала неплохо, – ответил я. – 50 новых рабочих мест! Дальше будем расширять производство!
  – Если нашу продукцию вообще станут покупать... А иначе всё зря...
  – А мы сразу быка за рога возьмём. Розничный рынок наших затрат быстро не окупит, поэтому мы примемся за администрацию и правительство! Сколько у них всяких департаментов, министерств, ведомств! Как много им всем надо мебели! И ведь по закону они обязаны будут отдать приоритет нашей фабрике, а не частным компаниям!
  – Для этого нужно такое качество, чтобы никаких нареканий не возникло. Сможем ли?
  – Постараемся! Специалисты есть – они обучат молодёжь. А вот оборудование... Что ж, придётся взять кредит. Для нас, как для муниципалитета, у банков льготные условия...
  – Муниципалитет... – процедил Валерий Анатольевич. – Слово-то какое мерзкое...
  – Ну это не наше слово. У нас как был горисполком, так и будет всегда. А эти «господа» пусть как хотят нас называют. Главное, чтобы уважали и боялись.

  Уже вечером, перед самым отправлением домой, я заглянул в редакцию, решил взглянуть, как там наши новые кадры поживают. А кадры делали явные успехи! Дима и Витя уже сверстали готовый газетный номер! И даже выпустили макет – мне на проверку. Правда, до идеала ещё далеко – материал оказался сырой. В некоторых местах вообще остались нежелательные цитаты и ссылки из интернета. Но молодые сотрудники без обид восприняли мою критику. Усевшись за редакционный стол, я всё им разжевал, объяснил.
  – Завтра будет всё готово! – отрапортовал Чесноков.
  Тут в кабинет заглянула Юлька. Поздоровавшись со мной, она тоже поспешила похвастаться первыми успехами.
  – А я сводку сделала. И для радио, и для газеты! – улыбнулась Маринина. – И ещё тут кое-что для вас нашла, Дмитрий Сергеевич!
  – Хорошо! Короче, ребята, завтра жду готовый макет с учётом всех моих замечаний. В целом у вас всё получается неплохо. Сейчас можете идти домой. А мы пока с Юлей поговорим...
  Оказалось, Юля разыскала на просторах всемирной паутины занятную статью... одного известного врача-психиатра! Доктор рассказывает об интересном феномене массового психоза. Дело в том, что делегация молодых хипстеров и либералов, которая во главе с ныне покойным профессором Хасиным посещала наш город, почти в полном составе приняла участие в съёмках какой-то исторической передачи на телевидении, в Москве. Начиналось всё обыденно, с громких обвинений в адрес «кровавого» сталинизма. Но во что всё вылилось дальше, не поддаётся логическому объяснению. Даже прожжённые антисоветчики со стажем были в шоке от того, как повели себя их молодые продолжатели. «Пудель» Харламов начал гавкать как собака, перемежая свой лай с выкриками про то, что якобы лично Сталин покусал его за ляжку и заразил «тоталитарным бешенством». Остальные валялись по полу перед камерами, показушно душились шнурами от микрофонов, «расстреливали» друг друга из невидимых воображаемых пистолетов и вопили на всю студию о том, что сам Берия своими зубами отъел им... промежножное хозяйство. Причём, все выкрики были до хрипоты и злобы серьёзными, без какого-либо смеха и вообще без единого намёка на сатиру и юмор. Либерашки по очереди подбегали к камерам и орали прямо в объектив, размахивали руками, визжали и призывали давно покойного Трумэна разбомбить Советский Союз...
  Даже сам господин Сванидзе, заготовивший для этой передачи ядовитую антисталинскую речь, убежал как трусливая крыса, испугавшись своих сумасшедших соратничков. Естественно, съёмки были сорваны, и в эфир весь этот цирк не пошёл. Но и замолчать инцидент не получилось. Слишком уж много в студии было зрителей, различных блогеров. Однако, телевизионные лжецы всё равно сумели вывернуться из щекотливой ситуации. Всех буйных либерашек, которые взбесились перед телекамерами, объявили... жертвами сталинизма! Да-да. Вроде как в том самом лагере, куда они ездили, остались баллоны с неким газом, которым «кровавые чекисты» травили политзаключённых... И наши друзья надышались «ароматами тоталитаризма». Конечно, это байка на уровне Игоряши Прокопенко и его «Военной тайны» могла вызвать у умных людей, знакомых с историей, лишь усмешку. Но в целом «пипл» схавал. И это было печально.
  – Да уж, – процедил я сквозь зубы, – эти твари всё в свою пользу вывернут...
  – Но смешно же! – улыбалась Маринина. – Можно про этот цирк и у нас рассказать, по радио и в газете! Хороший же сюрприз!
  – Ну да, только если в нашей интерпретации, без сказок про чудесный газ, – ответил я. – Кстати о сюрпризах. Я же говорил с Васнецовым насчёт квартиры...
  – И что? – буквально взвилась Юлька, аж перебив меня от нетерпения.
  – Что?! Таможня даёт добро! – хитро улыбнулся я. – Выключай компьютер, поехали, покажу тебе твоё новое жильё!
  – Вот так сразу?! – обрадованно вопрошала девушка.
  – Да. Документы уже готовы. Если всё понравится, завтра просто зайдёшь к Валерию Анатольевичу, распишешься.
  – Как здорово! – Юлька аж подпрыгнула, звонко шлёпнув подошвами по линолеуму.
  И мы отправились с ней смотреть квартиру. Новый дом девушки находился на южной окраине города, в переулке имени ГОЭЛРО. Пешком туда шагать времени уже не было – мне смертельно хотелось поужинать и упасть без чувств на кровать. Поэтому я усадил молоденькую сотрудницу в машину, и всего через пару минут мы с ней уже заруливали во двор жуткой с виду, покрытой до самой крыши чёрным грибком двухэтажки. Кругом наблюдались лишь буйные, нечесаные заросли кустарников, дикого винограда и бурьяна в человеческий рост. Никакая техника сюда не заезжала уже давно, и моя «Надежда» была вынуждена пробивать настоящую просеку, кося бампером растительность.
  – Ух-ты! – воскликнула Маринина, открывая дверь и выскакивая из автомобиля. – Как здесь красиво!
  На самом деле красота была специфическая. И мне уже почти захотелось вставить Васнецову пропеллер в одно место... Ну это ж надо, выделить девчонке квартиру в такой сырости, в заросшем плесенью доме! Однако, внешний вид здания оказался обманчивым. И грибок здесь был не совсем обычный. Точнее, это даже не грибок, а чёрный мох.
  Подъезд открыт настежь. Внутри, в сонном полумраке, неярко горит слабенькая лампочка, освещая уютненькое помещение с коричневыми, словно покрытыми полировкой деревянными ступеньками и перилами. Стены, как ни странно, чистые. Краска свежая. И никаких затхлых запахов! Квартира с номером один предсказуемо располагалась на первом этаже. Вытащив из кармана нужный ключ, я легко открыл мощный старый замок и толкнул дверь от себя. За ней оказался небольшой коридорчик, уходящий влево.
  Мы осторожно вошли. Юлька нащупала на стене выключатель, и тут же под высоченным потолком вспыхнул жёлтым электрическим светом небольшой абажур. Вокруг – скромненькие коричневые обои в мелкий белый горошек. Из мебели имелась только деревянная вешалка на высокой ножке. Дальше, по правую руку – дверь в совмещённый санузел. Внутри – большая, чугунная, пожелтевшая от времени ванна, железная мойка и массивный старый унитаз с высоким бачком на трубе. Стены отделаны беленькой плиточкой. Грязи как таковой почти нет, просто, так сказать, тёмный налёт времени!
  За санузлом коридорчик делает поворот направо и упирается в маленькую кухоньку с газовой плитой старого образца, на две конфорки. Рядом с этой плитой висит такая же мойка, как в ванной. А возле высокого окна с широким подоконником стоит простенький обеденный столик с тремя табуретками. Сбоку тумба с рабочей поверхностью, над ней навесной ящик. И в углу небольшой пузатый холодильник «Орск».
  Не доходя кухни, налево, имеется двойная дверь в комнату. Помещение за ней просторное и практически пустое. Лишь какой-то видавший виды старенький диванчик с подлокотниками-валиками, да пустой шифоньер с одиноко болтающейся внутри вешалкой.
  В квартире на удивление сухо, никаких посторонних запахов, никакого грибка на стенах. Вода есть: и холодная, и горячая. Слив бачка работает прекрасно. И конфорки на плите горят.
  – Ну, что скажешь? – хмыкнул я, оценивающе глядя на полупустую комнату.
  – Это замечательно!!! – не в силах сдержать эмоций, произнесла Юлька. – Своё отдельное жильё! Как я давно о нём мечтала! Никто здесь не будет мне нервы трепать! Мачеха меня просто не найдёт!
  – Что, сильно она достала?
  – Не то слово...
  – Ладно, завтра поговорим с ребятами, они помогут тебе всё перемыть, навести порядок. Мебель недостающую выделим. И можешь переселяться!
  – А я бы и сейчас не отказалась! Что тут мыть? У мачехи квартира-трёшка, и я одна там всё мыла, как проклятая. Справлюсь без помощников!
  – Ну, как знаешь! Сразу останешься?
  – Конечно! Сбегаю только за вещами и кое-какими продуктами по старому адресу...
  – Ладно, держи ключи. Если что, номер мой знаешь, звони. Я поехал домой.

  Тихий и неторопливый домашний ужин плавно перетёк в приятное, душевное чаепитие на балконе с беседами и рассказами. Ирина в красках описала сегодняшнее дежурство в больнице.
  – Представляешь, пришёл к нам сегодня дед! Старый такой, с бородой. Солидный. На Деда Мороза похож. И как ты думаешь, на что он жаловался?! – супруга хитро сощурилась, расплывшись в какой-то хулиганской улыбке, как озорная школьница. – Спорим, что не угадаешь?
  – Ну чего у них там обычно болит... Спинделёз какой-нибудь, – задумчиво проговорил я.
  – Я же говорю, что не угадаешь! У него весь зад в занозах оказался! Дедок вспомнил детство и решил съехать с горки во дворе. Горка высокая, крутая. Только наш пациент не учёл, что она деревянная и сто лет не крашенная!
  – Нифига себе! Какой чёрт его туда понёс?! И как он вообще не развалился от такого экстрима?!
  – И ведь трезвый был! Мы с Надькой из «травмы» хохотали как сумасшедшие!
  – Прямо при нём?
  – Да! А под конец он и сам рассмеялся! Говорит, бес попутал! Решил прокатиться, пока никто не видит.
  – Весёленькие у нас старички! То бабуля хромательную палочку себе в зад загонит, то дедок возомнит себя мальчиком!
  – Надеюсь, мы такими в старости не будем?!
  – Ох, не дай Маркс дожить до маразма... Самое-то страшное в том, что впавший в деменцию человек не понимает, что он сошёл с ума, доказывает всем, что он нормальный...
  – Ну не каждый же впадает в маразм! Сколько стариков живёт в трезвом уме...
  – Знаешь, по нашему горкому не скажешь, что не каждый. По-моему, они там все уже поехали... У кого-то крыша тихо шуршит шифером, а у некоторых вообще чердак унесло уже...
  – Я вот тут задумалась, – после небольшой паузы произнесла Ирина, – нам с тобой уже по тридцатнику. Почти половина всей жизни позади... До шестидесяти ещё поживём весело, а там всё... Болезни, сенильная деменция, дряхлость... Вот ещё совсем недавно казалось, что впереди так много времени, необозримые горизонты...
  – Да... Где-то уже растут деревья, из которых сколотят наши гробы... Но не думаю, что стоит всего этого так пугаться. Мы станем старичками ещё не скоро! И потом, ты же знаешь, что смерть – это ещё не конец. Души, как сгустки некоей неизученной энергии, существуют и дальше...
  – Страшно не это... Страшно то, как оно там, в мире этих душ? Что мы там увидим? Вокруг по-прежнему будут живые люди, которые просто не смогут нас увидеть...
  – Вот когда попадём туда, тогда всё и узнаем. Ладно, хватит обсуждать всю эту жуть на ночь глядя. Меня сейчас больше волнует то, что предпримет губернатор...
  – Я думаю, он уже забыл про наш городок. Мы его не трогаем, не мешаем...
  – Сомневаюсь... – задумчиво произнёс я, откинувшись на спинку стула и глядя на улицу.
  А с нашего балкона открывался чудесный, словно нарисованный художником вид. Утопая в пышной, тёмной зелени, вдоль дороги стояли величественные двухэтажные домики. По сравнению с застройкой современных городов, они, конечно, были неприлично маленькими. Но даже несмотря на это, угрюмовская архитектура не теряла своего гордого, царственного вида. Большие широкие окна, окружённые тяжёлыми замысловатыми барельефами, могучие глыбы балконов, массивные карнизы, фронтоны с круглыми чердачными оконцами... Всё это создавало неповторимую атмосферу, делало Угрюмовск не просто каким-то захудалым провинциальным городишком, а настоящим городом-музеем, время в котором словно законсервировано...
  «– А господин Иванов, губернатор этот чёртов, уже подбирается к Угрюмовску со своим консервным ножом, чтобы распечатать наше застывшее время... – сами собой родились в моей голове такие невесёлые мысли. – И тогда всё, уникальный образ будет утрачен навсегда... Море машин, горы мусора, пёстрая похабная реклама – всё это появится и у нас...».
  – Но ведь ты же не пустишь к нам этого Иванова? – нарушила тишину Ирина. – Нашим городским призракам это всё по силам?
  – Посмотрим... Мы не можем показывать губернаторским заправилам все наши возможности. Иначе всё может закончиться очень плохо.
  – Ты уже говорил, что они теоретически могут разгадать нашу загадку, изучить феномен... Но какова вероятность, что всё случится именно так? И, кстати, ты искал в интернете то, о чём мы с тобой говорили в прошлый раз?
  – В интернете ничего нет. Да я и не ждал другого. Такую информацию никто публиковать не станет.
  – Значит, её и нет ни у кого, этой информации.
  – Не факт. Помнишь попа Диомида? Он же откуда-то узнал о нашем городе и о его тайне. Где он раньше жил, с кем общался – загадка. И ещё большая загадка – кому он успел рассказать о древних манускриптах и управляемой нечистой силе... Наверняка осведомлённые люди остались. Вряд ли они сейчас верят в то, что знают. Поди просто считают те истории обыкновенными байками. Но когда произойдёт что-то необъяснимое и одновременно очень громкое, когда всколыхнётся вся страна, эти люди сразу всё вспомнят... А вот, кому они могут рассказать о тайнах нашего города, лучше даже не думать...
  – Но ведь уже происходило много чего громкого... Тот же Лаптев, новоявленный мэр из Троицко-Печорска. Или, совсем уж из ряда вон – разгон крестного хода...
  – Лаптев тряпка и трус. О нём можешь забыть. Он написал заявление об уходе и тихо слился. Видела бы ты его перепуганную физиономию... Такой не заговорит. Ну, а крестный ход... Да, масштабное представление было. Только ни одно информационное агентство о нём не написало. Ни одно! В интернете – полная тишина, как будто ничего и не было.
  – И почему же все молчат?
  – Ну, во-первых, это просто не солидно – крупным церковным «шишкам» рассказывать о том, как их напугали до полусмерти какие-то сказочные змеи, вырвавшиеся из иконы. Во-вторых, это сломает миф о чудотворности поповских икон. Бизнес, основанный на целовании образов, потеряет клиентов. И церковные иерархи местного пошиба помалкивают в тряпочку. Нет, кому следует они, конечно, доложили. Вопрос лишь в том, насколько серьёзно их восприняли там.
  – Но ведь народу было много. Остальные-то чего молчат?
  – Ты плохо знаешь эту публику. У них на каждом шагу всякие «чудеса». То у безруких отрастают руки, то у безглазых появляется зрение, то всякие «святые» мертвецы не разлагаются в гробах... Серьёзные издания не станут даже слушать этих юродивых. А меж собой пускай шушукаются, они же шизанутые!
  – Только там, «наверху», всё равно всё известно. И наверняка последует какая-то реакция...
  – Несомненно! Взять нас «в лоб» губернаторское охвостье не сумело, теперь будут придумывать какие-то лазейки. Начнут внедряться по одному, засылать к нам всяких гадов...
  – Нет, ну почему ему неймётся? Ну неужели нельзя жить спокойно?..
  – Это азарт, страсть. Иванов дорвался до власти, теперь он хочет поставить всех на колени. Чтобы мэр каждого города в республике стал ручным и делал «Ку!» перед этим кабаном в малиновых штанах.
  – Ладно, будем надеяться, что не всё ещё так плохо. Может, наши опасения напрасны.
  – Угу... Час поздний, пойдём-ка спать...
  – Погоди, Дима, воздух-то какой! – Ирина зажмурилась, вытянула вперёд свой маленький забавный носик и вдохнула полной грудью.
  Ароматы и в самом деле стояли волшебные! Лёгкий приятный дымок смешивался с запахами листьев, трав, хвои. Охлаждённый в туманных низинах, этот воздух поднимался вверх и приятно освежал!
  Ещё немного подышав букетом чудесных вечерних ароматов, мы отправились в душ, а затем и в постель. Сладостный мир грёз быстро увлёк меня в свои объятия, заставив хотя бы на время забыть о мрачных мыслях. Снилось что-то необыкновенное – какой-то сказочный лес, полный ярких красок, огромных душистых цветов. Вокруг летали небывалой красоты бабочки, стрекозы. В разноцветных переливах солнечного света возникали какие-то отблески, метаморфозы. И издалека лилась прелестная, неторопливая и звонкая мелодия арфы. Видимость была небольшая – метрах в пятидесяти уже ничего не видать от слепящего солнца. Оно светило прямо в глаза, не давая толком разглядеть окружавшую меня нереальную красоту, словно растворяя её в некоем жгучем тумане... Приятное умиротворение расслабляло. В отличие от снов-кошмаров, когда хочется поскорее вернуться в реальность, этот сон вызывал желание подольше не просыпаться.

Часть VIII

  Но утро всё-таки наступило. Мрачное, пасмурное и какое-то тревожное. Всё как обычно: будильник, умывальник, завтрак. Ирина мирно посапывает, досматривает сновидения. А мне уже надо идти на работу. Но какой-то внутренний подсознательный страх как будто не пускает за порог. Холодной змеюкой в душу вползал необъяснимый ужас... Такого не было уже довольно давно, с первых моих дней в этом городе.
  Стараясь думать о работе, о первом выпуске нашей новой газеты и успехах в информационном пространстве, я быстренько собрался и шмыгнул за дверь. В подъезде почему-то оказалось темно. Лампочка, висевшая здесь с незапамятных времён, решила-таки перегореть именно сегодня! Чертыхнувшись, проворно сбегаю по лестнице вниз. А там, на улице, тоже как-то неуютно, неприветливо и уж чересчур мрачно.
  – Да что такое... – недовольно выругался я, поёжившись от не по-летнему холодного ветерка.
  С многоголосым тревожным шумом листьев покачивались огромные деревья, зловеще размахивая корявыми руками-ветками. Птицы, обычно уже вовсю горланящие свои песни в это время, попрятались по гнёздам и молчат. Улицы как всегда безлюдны, пустынны. Лишь изредка виднеются тени спешащих куда-то горожан. Из низин, из-под плотных зарослей кустарника начал медленно растекаться неприлично густой, серый туман, заливая своей клубящейся призрачной массой всё вокруг. Ближе к площади асфальт и вовсе растворился в этой едкой дымке.
  Когда ветер утих, туман окончательно овладел улицами. Призрачным светом горели немногочисленные окна домов, и на этом серо-белом фоне жёлтые пятна лампочек выглядели как куски подтаявшего сливочного масла в молочной рисовой каше.
  Добежав до горисполкома, я мышкой нырнул в приоткрытую входную дверь. Вслед за мной в темноватое помещение вестибюля ворвались клубящиеся барашками потоки этого жуткого тумана. Покружив, они постепенно начинали таять, смешиваясь с прозрачным воздухом. Я прикрыл на всякий случай дверь и заспешил на второй этаж, к Васнецову. Глава города обычно приходит на работу очень рано. Одинокому старику не спится...
  Вдруг прямо на лестнице меня вновь сковал знакомый приступ. Серые ступеньки, тёмно-синие стены внезапно задрожали в моих глазах, картинка стала смазываться. И вот, я снова вижу дорогу, идущую мимо кладбища. Там тоже туман, правда, не такой сильный, как в городе. И яркими точками фар вдалеке обозначаются несколько машин. Из белёсой дымки стремительно вырисовывается белая, с синей полосой иномарка. «Полиция» – написано на этой полосе. Ослепительно сверкая проблесковыми маячками, Форд возглавлял колонну автомобилей. Следом шли три одинаковые, чёрные, с раскосыми фарами Тойоты Камри. Замыкающим был внедорожник Хёндай Крета. Чёрный, какой-то весь прилизанный и тоже слегка «косоглазый».
  Импортные автомонстры ощутимо покачивались на своих тугих пружинах, собирая наши «фирменные» угрюмовские колдобины и ямы. Полицейская машина, поравнявшись с воротами кладбища, резко дёрнулась и тут же встала как вкопанная. Первая Тойота попыталась её объехать, вырулила на покрытую травой обочину. Внезапно двигатель «японки» заглох, и машина просто пошла юзом с резко заблокировавшимися передними колёсами. Проскользив по мокрой от росы травке, чёрный седан красиво клюнул носом и воткнулся в неглубокий кювет, задрав зад и вывесив задние колёса. Оставшиеся три машины остановились.
  Первыми на дорогу выскочили полицейские. И сразу же зачем-то достали пистолеты. Карикатурно побегав туда-сюда, заглянув под все близлежащие кусты, стражи порядка вернулись к своему автомобилю. И уже затем из роскошных салонов стали вылезать солидные такие ребятки в строгих костюмах. Покрикивая на своих водителей, чиновники глядели на экраны смартфонов, поругивались и пытались понять, что же случилось, почему машины не едут.
  Тут на «свет божий» показался и самый главный чинушник, председатель Государственного Совета Республики Коми Леонид Кологривый. Большой такой, мясистый боров с внушительной лысиной на голове. Правая рука губернатора Иванова... А остальные, видать, просто депутаты и всякие-разные номенклатурщики.
  Вместе с Кологривым из джипа нехотя выбрался и представитель духовенства. В меру упитанный, довольно молодой по церковным меркам мужчина в длинной «походной» рясе с минимальным количеством блестящих цацек. Епископ Сыктывкарский и Коми-Зырянский Питирим.
  О чём-то пошушукавшись со спикером думы, поп уверенно зашагал вперёд, прихватив свой высокий головной убор. За ним устремились несколько чиновников. Когда этот «авангард» ушёл метров на триста, в сторону Угрюмовска пошёл пешком и Кологривый с остальными членами свиты. К нему присоединились ещё двое полицейских.
  Наконец, видение меня отпустило, и я скорее взбежал по лестнице на второй этаж. В коридоре горисполкома было темно как вечером. Туман окончательно залил весь город своей непрозрачной серой дымкой, перекрыв и без того мрачный дневной свет.
  Васнецов на месте, сидит как всегда за столом, перебирает какие-то бумаги, делает ручкой пометки. В кабинете сонный полумрак, едва разгоняемый старой карболитовой настольной лампой.
  – Валерий Анатольевич, у нас гости! – влетел я из коридора. – Они уже идут... Чиновники, депутаты и епископ в рясе!
  Председатель горисполкома поднял на меня встревоженный взгляд, тут же отложил свои документы.
  – Что будем делать? – продолжал я.
  – Надо понять, чего они хотят. А там уже думать... – проговорил Васнецов, как-то испуганно оглянувшись назад, на большое окно, занавешенное плотными жёлтыми шторами.
  Чего хотели чиновники «партии власти» – было ясно и так. Скорее всего, губернатор поручил им лично объявить нашему председателю о том, что он уволен. Быть может, этому банальному акту будет предшествовать какое-нибудь незамысловатое представление, как то проверка или инспекция с заранее известными результатами. Ну чтобы уж не на пустом месте разгонять наш горисполком. Вопрос лишь в том, почему без звонка, без предупреждения? Или они нас тут уже за людей не считают?..
  Оставив встревоженного Валерия Анатольевича одного, я спустился вниз, к своим ребятам. А работа там уже кипела вовсю, несмотря на туман и зловещие гримасы природы. Ещё издалека услышав весёлую стрекотню клавиатур, я остановился. Мешать новым сотрудникам, сбивать их с толку своей новостью не стал. Присев в коридоре на стульчик, вновь попытался настроиться на картинку с дороги. А там уже произошли заметные изменения! Большинство чиновников и депутатов, этих стандартных «жуков» в чёрных костюмчиках, вернулись к машинам, испугавшись плотного как дым тумана. И лишь пять человек продолжали искать путь в город. Среди них был Кологривый, Питирим, какой-то незнакомый тощенький мужичок и двое полицейских.
  Служители закона светили вперёд своими бесполезными фонариками, шли первыми, чтобы, случись что, защитить своих высокопоставленных спутников. Сами же чинуши крутили головами, испуганно глядели по сторонам, пытаясь высмотреть в густой дымке очертания хоть каких-то предметов, понять, правильно ли они идут. Но делегация шла верным путём. И вскоре из тумана стали вырисовываться угловатые коробки первых угрюмовских домов. Из едкой, шевелящейся и клубящейся замысловатыми завитушками серой стены начали появляться зловещие фигуры фонарных столбов – старых, витиеватых, с тяжелыми чёрными шляпами светильников. Всё выглядело, как некий фильм ужасов. Жуткая пелена накрыла целый город, и жизнь в нём, казалось, полностью остановилась.
  Вот показались первые светящиеся окна. Жёлтый электрический свет «плясал» в медленно плывущих потоках дымки, угасал и снова разгорался. Один из полицейских решил подойти к окну, постучать в стекло, что-то спросить у местных жителей. Но едва только он отошёл от основной группы, как все ориентиры перед глазами просто растворились. Ещё более непрозрачная пелена заслонила заветное окошко, служившее маяком, и вокруг остался один лишь туман.
  – Эй, вы где? – громко выкрикнул человек в форме.
  Но ему никто не ответил. От тишины у капитана зазвенело в ушах. Глядя на серо-белую, постоянно шевелящуюся, плывущую мимо дымку он просто потерял ориентацию в пространстве и упал на асфальт. Второй полицейский достал свой табельный «Макаров» и буркнул что-то чиновникам, мол, стойте здесь, я сейчас вернусь, и отправился искать коллегу. Но в тот момент, когда спутники остались позади, страж порядка тоже заблудился. Вокруг был лишь туман и ничего более. От страха майор буквально потерял дар речи. Открывая рот как рыба, он пытался кричать, но голос пропал. Уронив пистолет, полицейский в ужасе бросился бежать, в неизвестном направлении, сквозь непрозрачную дымку. Но бежал недолго – его тут же остановила чугунная опора мачты городского освещения. Со звонким металлическим звуком ударившись головой о столб, майор без сознания рухнул на землю.
  – Ну что мы, так и будем тут стоять? – злился Кологривый. – Это всего лишь туман, явление природы. Что вы испугались как зайцы?
  – Полицейские-то пропали, – подметил Питирим. – Что-то здесь нечисто.
  – Ну давай, крестись, молись, что ты там умеешь делать? – глава госсовета прикрикнул на батюшку. – Разгони этот чёртов дым.
  – Это не так просто... Тут какая-то бесовщина... – испуганно процедил поп.
  – Может, назад пойдём, а? – тощенький чиновник потеребил босса за рукав.
  – Иди, тебя никто не держит. А с меня Иванов шкуру снимет, если я поручение не выполню.
  И Кологривый уверенно пошёл вперёд, даже не оглядываясь на своих спутников. Поп трусливо засеменил сзади, боясь отстать. А третий идти не отважился.
  – Э-эй, есть тут кто? – оставшись один, негромко покрикивал он в пустоту.
  Внезапно там, за клубящимися потоками дымки стала вырисовываться какая-то маленькая фигурка. Мужичок напряг зрение, выпучил свои бесцветные водянистые глазёнки, всматриваясь в туман. И вот, перед ним возникла девочка лет семи с огненно-рыжими волосами и в белом воздушном платьице с кружевами. Малышка стояла неподвижно, спиной к гостю. И немолодой плешивый чиновник поспешил к ней.
  – Девочка, слышишь меня? – начал он. – Ты не знаешь, в какую сторону...
  Эта куколка с тоненькими ручками резко обернулась, и мужик увидел на нежном детском личике глубокие чёрные дыры вместо глаз. А по щекам тонкими ручейками стекала кровь, капая вниз и пачкая белоснежное платье. Разинув неестественно большой, порванный по углам рот, девочка пронзительно закричала. В этот момент у чиновника просто подкосились ноги. Невольно он даже пустил струю прямо в трусы. И когда горячая моча потекла по ногам, мужик опомнился и бросился бежать. Но его ступня в дорогом лаковом ботинке зацепилась за булыжник, и госслужащий просто полетел... Мгновения полёта были ужасными и вместе с тем завораживающими. Казалось, что вокруг облака, и мужчина просто парит в небесах. Но вскоре случилось и болезненное приземление лицом об асфальт. От удара у чиновника вылетела вставная челюсть, а на подбородке и правой щеке образовались довольно внушительные кровоточащие ссадины. Но не в силах себя сдержать, перепуганный до смерти мужик рванул дальше, вскакивая как неваляшка. Несколько минут отчаянного бега – и вот, дымка начинает отступать, сквозь белёсую пелену уже видны яркие пятна автомобильных фар.
  Кологривый и Питирим тем временем продолжали штурмовать неизвестность и идти на ощупь. Когда-то давным-давно чиновник уже был в Угрюмовске и мог примерно ориентироваться на просторах города. Он знал, что за улицей Дружбы, по которой они сейчас идут, вскоре будет широкая площадь Ленина, на противоположном краю которой стоит неприметный, серый административный корпус, где и обитает местная власть. И пузатый боров в дорогом костюмчике от Гуччи уверенно шагал вперёд. Священник еле-еле поспевал сзади, боясь как барышня запутаться ногами в своей «юбке».
  – Погоди, куда ты так летишь, Леонид Валентинович! – просил о пощаде загнанный поп.
  Но чиновник не ответил. Без оглядки, словно сам не свой, он быстрым шагом, почти вприпрыжку, бежал в сторону горисполкома. И батюшка ожидаемо наступил на край рясы, с треском порвав своё одеяние и кувыркнувшись на асфальт. Его чёрная поповская шапка улетела прочь.
  – Дьявол! – выругался он, пытаясь встать.
  – Дьявол? – послышалось вдруг совсем рядом.
  Чей-то грубый бас проревел прямо над ухом упавшего епископа. Подскочив, священник заметался, бешено замотал косматой головой, пытаясь разглядеть в густом тумане таинственного незнакомца. Но вокруг была лишь шевелящаяся, завихряющаяся барашками дымка.
  – Леонид Валентинович!!! – исступлённо завопил главный республиканский поп, тоже едва не напрудонив в трусы.
  – Его нет, он уже умер, – невозмутимо произнёс страшный голос в непосредственной близости от батюшки.
  – А-а-а-а!!! – Питирим просто сорвался на визг, кидаясь в противоположную от голоса сторону.
  Но не успел святой отец сделать и трёх шагов, как налетел на что-то большое и мягкое. Нащупав голыми руками пышный чёрный мех, епископ поднял свою волосатую голову с выпученными от страха глазами и просто обмяк от дикого ужаса. Перед ним стоял сам Сатана!
  Огромный, мускулистый, поросший густой шерстью монстр с козлиной головой и длинными изогнутыми рогами басовито рассмеялся. Ноги Питирима вмиг стали ватными и просто не удержали на себе тяжёлое тело батюшки. Епископ повалился на асфальт, не в силах отвести взгляд от ужасного чудовища, от Царя Тьмы.
  – Ы-ы-ы-а-а!!! Не надо! – заскулил как дворняжка статный и важный некогда церковный служитель.
  – Теперь ты будешь служить мне! – громовым голосом заревел Сатана.
  От невероятного ужаса поп просто обгадился, и медленно, лёжа на спине, пытался отползать назад. Горячие фекальные массы растеклись, размазались по его ягодицам. Дрыгая ногами, батюшка отталкивался башмаками от щербатого асфальта. И тут под поповским туловищем обозначилась какая-то пустота. Не успев ничего понять, Питирим головой вниз полетел в канализационный колодец. Едва не захлебнувшись в зловонных стоках, он сумел ухватиться за скобу и, перекувыркнувшись, повис над жуткой пучиной. Сверху, из отверстия в стенке колодца, прямо на голову епископа лилась канализация...
  А Кологривый, не слыша никаких криков, спокойно вышел на площадь. Заметив боковым зрением, как растворились в тумане неясные очертания последних домов, чиновник попал на открытую местность.
  «– Так, куда дальше, где их чёртова администрация?» – думал пузатый мужик, вылупив свои поросячьи глазки.
  – А чего боишься ты? – раздался вдруг замогильный голос за спиной председателя госсовета.
  Тот мгновенно обернулся, но увидел лишь всю ту же клубящуюся зловещую дымку. Теперь и его чиновничье сердце сжалось от необъяснимого ужаса. Закрутившись, Леонид Валентинович потерял ориентацию в пространстве. Откуда он пришёл, с какой стороны? Где администрация? Всё, никаких ориентиров нет, и чинуша, наконец, заблудился.
  – Кто вздумал меня пугать? – с напускной строгостью заревел этот пузан. – Всех засужу! Вы не знаете, с кем связались!
  Но угрозы улетали в пустоту. Кологривый топтался на месте, сжимая пухлые кулачонки и пытаясь превозмогать просачивающийся в душу страх. Казалось, что запугать этого борова просто невозможно. Но таинственные духи города прекрасно знали, чего больше всего на свете боится грозный Леонид Валентинович.
  И из тумана стала проявляться неясная женская фигура. Замерев, чиновник уставился в ту сторону. А фигура начала постепенно проясняться. Девушка с длинными волосами, в коротком красном платье с огромным декольте... В голове председателя госсовета уже стали рождаться первые ассоциации. Приоткрыв свой большой, бесформенный жабий рот и подняв руки к лицу, мужчина ощутимо задрожал.
  – Наташа, ты?.. – проскулил он каким-то тонким, несвойственным себе, мальчишечьим голосом.
  Конечно, это была она. Покойная жена Кологривого, жестоко убитая в середине 90-х конкурентами по криминальному бизнесу... Тогда, в 95-м, Леонид Валентинович был обыкновенным бандитом, крышевавшим со своей «бригадой» несколько крупных рынков в Сыктывкаре. И однажды в его роскошный особняк, перестреляв охрану, пришли боевики противоборствующей группировки. На глазах у «бригадира» красавицу Наташу просто изрубили на куски саблей. Медленно и очень жестоко... Будущий чиновник долго не мог оправиться от этой трагедии. Да, он нашёл и лично уничтожил кровавых конкурентов, но та жуткая картина убийства жены стояла у него перед глазами ещё очень долго. Уже потом дорогие психологи, элитные проститутки и море денег сумели как-то затмить пережитой ужас. Но сейчас всё повторялось вновь, причём, что называется, в красках.
  Победительница республиканского конкурса красоты, прекрасная кареглазая Наташа, стояла целая и невредимая, глядя на своего супруга. Внезапно из тумана появляются две чёрные тени. Всё, как тогда. Мужчина прекрасно понимал, что произойдёт дальше.
  – Лёня, что же ты стоишь, сделай что-нибудь! – повторила его жена сказанные тогда, в далёком 95-м слова.
  И тут же прямо по лицу её ударило длинное острое лезвие, высекая кровавый фонтан брызг. В разрубленной щеке белым пятном сверкнули зубы, но всё мгновенно было залито кровью. Второй удар рассёк лямку платья и распорол женщине кожу на груди, до самых рёбер. Она осталась обнажённой, хваталась голыми руками за страшные раны и кричала, кричала...
  Шок просто парализовал чиновника. Он не мог совладать с собой и даже отвернуться. Стоял и смотрел. Тогда, в прошлом, его, скованного наручниками, крепко держали двое «быков»-конкурентов. А теперь же рядом – никого. Но ни руки, ни ноги, ни голова не слушаются. От нарастающего давления, казалось, неминуемо должно разорвать виски... Бешеными вытаращенными глазищами Кологривый смотрел на то, как убивают его жену... Такого не пожелаешь даже самому злейшему врагу...
  Наконец, мужчина сумел отдать себе приказ – отвернуться и бежать без оглядки. В этот самый момент его барабанные перепонки буквально содрогнулись от оглушающего безудержного хохота. Кто-то невидимый смеялся в считанных сантиметрах от головы чиновника, преследуя убегающего толстяка. Вдруг перед ошалевшим от нечеловеческого ужаса госслужащим показалась открытая дверь. Чёрный прямоугольник на фоне всё того же зловещего тумана.
  Мотая руками, что-то визжа, взопревший и раскрасневшийся боров влетает в вестибюль горисполкома. Из примыкающего коридорчика я увидел его совершенно безумное лицо с выкатившимися большими глазами, надутыми как пузыри у жабы и испещрёнными вздувшимися красными сосудиками. Спотыкаясь о порог, Кологривый всей своей поросячьей массой обрушивается на пол. Из разбитого носа брызнула кровь.
  Выскочив ему навстречу, я помог чиновнику подняться.
  – Что с вами случилось? – задал я вопрос, хотя сам прекрасно всё видел.
  Тяжело дыша, толстяк молчал, глядя бешеными глазищами то на меня, то на дверь, откуда внутрь помещения всё ещё лезут щупальцами кудряшки потустороннего тумана.
  – Что у вас здесь происходит? – отойдя от шока, проревел он.
  – Вы о чём? – удивился я. – У нас всё в порядке.
  – Это – в порядке?? – рыкнул Кологривый, указывая на туман. – Да у вас весь город кишит маньяками!
  – Не понимаю вас... Туман как туман. Это обычное для Угрюмовска явление. Сейчас поднимется ветерок, и дымку сдует к лесу.
  – Меня чуть не убили сейчас! Напали на мою делегацию! Вы за всё это ответите! – раскричался Леонид Валентинович.
  – Что за шум? – на лестнице показался Васнецов. – А-а, господин Кологривый, а мы вас не ждали. Нехорошо без предупреждения.
  – У нас внеплановая проверка муниципалитетов... – выпалил республиканский чиновник.
  – Ну что ж, проверяйте, – безучастным тоном ответил ему Валерий Анатольевич.
  – Немедленно примите меры к розыску моих людей! – продолжал орать гость.
  – Всё сделаем, не беспокойтесь! – сказал я, переводя взгляд с раскрасневшейся чинушной рожи на дверной проём.
  А там уже началась какая-то необычная круговерть. Вялотекущая дымка тумана стала резко ускоряться и под действием воздушных масс стремительно очищала пространство города, уносясь куда-то на северо-запад, в сторону леса. Спустя пару мгновений видимость вновь была стопроцентной, от зловещей непрозрачной пелены не осталось и следа.
  Пришедшие в себя полицейские кинулись обратно к машинам. А оттуда к этому времени уже доносилось заливистое ржание «слуг народа». Рассказ про девочку-призрака коллег не впечатлил, и чиновники подняли своего плешивого товарища на смех. Утирая платком кровь с разбитой морды и застенчиво заслоняя мокрое пятно на брюках, мужичок стоял в стороне, подавленный и униженный.
  Жив остался и епископ Питирим. Откормленный осетриной и запеченными в сметане поросятами, этот церковный босс самостоятельно вылез из колодца и, весь мокрый и вонючий, в рваной рясе, без креста и шапки, понуро побрёл назад.
  – Чертовщина какая... Надо же такому померещиться... А всё этот мордастый виноват, убежал и бросил меня одного, иуда... – бубнил поп себе под нос, то и дело отплёвываясь сгустками дерьма с волосами, которые щедро налились на него из канализационной трубы.
  Кологривый никакую проверку делать уже не стал. Пройдясь по коридорам горисполкома, покричав и поугрожав, он затребовал сопровождение своей жирной персоне. В итоге мы с Васнецовым лично проводили гостя до кладбища. Не сказав больше ни слова, ни нам, ни своей свите, важный чиновник плюхнул пухлую задницу на сиденье Хёндая и захлопнул за собой дверцу с тонированным стеклом. Машины тут же завелись, как ни в чём не бывало, развернулись и помчались, подпрыгивая на кочках, в сторону райцентра...
  – Дмитрий, что всё это значит? – озадаченно произнёс Васнецов. – Только не рассказывай мне опять эти сказки про нечистую силу. Не смешно уже.
  – Я сам ничего не понимаю, – улыбнувшись, сказал я. – Заплутали наши гости в тумане, порасшибали лбы, всё естественно, никакой чертовщины!
  – А откуда ты знал заранее, что они приедут? Ты же зашёл меня предупредить...
  – Ну, это...
  – Интернет что ли твой подсказал?
  – Да, да, интернет, точно!

  Спустя пару часов на телефон горисполкома поступил звонок. На том конце провода заместитель губернатора отрывисто пролаял, что господин Иванов ждёт нашего Валерия Анатольевича у себя в следующий понедельник в девять часов утра.
  Сразу же было решено собрать экстренное Бюро, решить, с чем ехать к губернатору. Описывать это нудное заседание, полное стариковского ворчания, смысла нет. Скажу лишь, что закончились партийные посиделки только в первом часу ночи... Естественно, ничего конкретного наши динозавры сказать не могли. Одни лишь общие фразы, выражения озабоченности. И этот сухой, протокольный, полный канцеляризмов сленг старых номенклатурщиков... Как же у меня разболелась голова от всего этого...
  Но на следующий день, куда ж деваться, снова пришлось идти на работу. Толком не выспавшись, хмурый и злой, я вновь пришёл к восьми часам в горисполком. Сегодня той вчерашней тревожности уже не было, нет. Но она сменилась на какую-то воинствующую апатию или страстное желание ничего не делать, остаться дома и наслаждаться ленью. Кое-как поборов в себе это тунеядское начало, я всё же включился в служебные дела и заботы. А сегодня предстояло проверить работу молодых сотрудников, вплотную заняться газетой и напечатать тираж первого номера. Хотя, просмотреть готовый макет я обещал ещё вчера...
  Валерий Анатольевич успел перехватить меня перед тем, как я успел войти в редакционные помещения на первом этаже.
  – Дмитрий, пошли скорее, у нас тут прямой провод с рескомом! – ошарашил меня председатель.
  Поднявшись, я ещё из коридора услышал громкий скрипучий голос Кондратьева. Партийный босс, брызжа слюной, что-то кричал в телефонную трубку, рассказывая кому-то о вчерашнем визите высокопоставленных гостей. Буквально сияя, Иван Савельевич слушал, что говорили ему в ответ. Посмотрев на нас с Васнецовым, он хитро улыбнулся и лукаво подмигнул.
  Разговор длился ещё минут двадцать. Как выяснилось, звонил сам первый секретарь рескома партии. Честно сказать, этот круглолицый, с проплешиной, гражданин (товарищем назвать его язык не поворачивается) доверия не вызывал. Владимир Пашкин, бывший начальник цеха одного из оборонных заводов Сыктывкара, слыл в народе обыкновенным ворюгой. В 90-е мутил какие-то серые схемы с местным криминалом, отмывал деньги, набивал карманы. Потом за крупные взятки просто продавал депутатские мандаты от КПРФ в госсовете республики тем же бандюкам. Даже собственную предвыборную кампанию финансировал «грязными» деньгами от местных авторитетов. Теперь же остепенился, строит из себя непримиримого борца с коррупцией, кидается громкими заявлениями обличительного характера. Чиновники от «партии власти» Пашкина не боятся, с ними у него негласный договор: они не припоминают ему тёмных дел прошлого, а он не кричит во всю глотку о их взяточничестве и казнокрадстве. Так, для порядка, Владимир Фёдорович иногда, по договорённости с «едросами», выпускает пар, высказывает придуманные обвинения на митингах и в прессе, поддерживая свой имидж борцуна с режимом.
  Однако, мои угрюмовские партийные товарищи в упор не видят гнилую криминальную сущность первого секретаря. Ещё с советских времён у них в мозгах крепко отпечатался штамп о непогрешимости руководства партии. И всё, что спускается им сверху, из рескома и ЦК, они считают чуть ли не библейскими истинами. Переубедить стариков, казалось, просто невозможно...
  Наконец, разговор закончился. Восторженный Иван Савельевич, похожий на ребёнка, которому обещали купить дорогую игрушку, стал рассказывать об итогах беседы с Пашкиным.
  – Они пришлют нам в помощь молодые кадры! – секретарь горкома не скрывал своей бурной радости. – Троих энергичных активистов, самых лучших!
  – Владимир Фёдорович пытается нам как-то помочь в борьбе с губернатором... – подытожил Васнецов.
  – Ну посмотрим, что из этой затеи получится... – без особого энтузиазма процедил я. – Ладно, мне пора, работы много...

  Макет газеты оказался уже готов. Дима с Витей скучали, играя в какие-то нехитрые браузерные игрульки на своих компьютерах. И лишь Юля занималась делом. Даже без специального напоминания девушка проделала значительную работу по мониторингу местных, республиканских новостей о вчерашнем разгроме губернаторской делегации. Оказалось, и этот факт был позорно замолчан. Ни один сайт, ни один телеканал не рассказал о случившемся. И только водитель одной из иномарок выложил в свой «фейсбук» снимки необъяснимо густого, всепоглощающего тумана на въезде в наш город.
  – Умница! – воскликнул я, разглядывая фотографии. – Это ж надо, найти иголку в стоге сена!
  Маринина действительно проявляла выдающиеся розыскные способности! Прямо как её знаменитая однофамилица, детективщица. Любую информацию из-под земли достанет!
  «– Может, попросить её найти что-нибудь о специалистах по нечистой силе? – подумал я. – Но тогда придётся всё ей объяснять, рассказывать... Ещё не так поймёт... Нет, лучше пока не надо».
  И я отправился к мальчишкам в редакцию. Тут тоже сегодня всё «гладко», без сучка и задоринки. На первой странице макета статья Кондратьева об агрессии губернатора против нашего города. Заглавие тоже вышло мощным – «В окружении». А что, мы действительно попали в окружение... Чиновники, попы, либерашки, а теперь вот ещё и свои союзнички партийные припрутся... Явно не с добром.
  Вторая страница рассказывает о партийной жизни города, расписывает подробности заседаний, бюро, конференций... Честно говоря, это пока что такой рудимент, и его необходимо в будущем изжить. Массовому читателю замысловатые подробности из жизни комитета не нужны, и если ничего более интересного в газете не будет, то издание ждёт незавидная судьба туалетной бумаги или упаковки для селёдки. Но пока что приходится считаться с мнением большинства, а старые мамонты единогласно утвердили такую вот партийную рубрику...
  На третьей странице республиканские новости. К сожалению, чего-то реально стоящего и вызывающего живой интерес читателей в республике уже давно не происходит. Нет ни крупных строек, ни социалистических соревнований, ни каких бы то ни было громких побед. Официальные издания обычно заполняют эту пустоту криминальной хроникой и статьями о «приключениях» власть имущих – «губернатор поехал туда-то», «чиновник встретился с другим чиновником» и всё в таком духе. Партийная газетка рескома пишет примерно тоже самое, только про своего первого секретаря. С кем он встречался, кому и что обещал, кого с чем поздравлял. Скучная, однообразная тягомотина. Мы же вышли из положения оригинальным образом. Очень коротко, в виде хроники, дали информацию о работе Пашкина, а основную площадь страницы заняли статьями и репортажами о жизни провинции. В интернете этого добра много, но серьёзные газеты на такое даже не смотрят. Итого у нас теперь есть целая рубрика «Чем дышит республика». Там и откровения простых работяг об условиях труда, там и вся боль сельских жителей, прозябающих в грязи и нищете. В идеале, конечно, неплохо бы дать больше материала о нашем городе, в противовес этому кошмару. Но пока писать у нас особо некому. Сам я, понятное дело, не разорвусь.
  И наконец, четвёртая страница. С ней проще всего – там помещаются мировые новости. Разумеется, с нашей корректурой и нашими же комментариями. Международное положение страны, санкции, ситуация на Украине, война в Сирии, обострение вокруг Северной Кореи...
  Всё просмотрев, прочитав наиболее значимые материалы, я подписал макет в печать. Осталось только получить одобрение Васнецова. Но тот, бегло глянув на мелкий текст и картинки, лишь кивнул головой.
  – Печатайте. Ты же читал, проверял. Значит, всё нормально, – отмахнулся от меня председатель.
  И в дело вступил «Ромайор». Газетной бумаги, что мы купили вместе со станком, должно хватить на 2-3 номера, поэтому пока что беспокоиться не о чем.
  Включив аппарат, всё проверив, ещё раз перечитав инструкцию, я, наконец, дал команду на печать. С гудением и монотонным щёлканьем заработали хитроумные механизмы офсетного станка. «Ромайор» засасывал всё новые и новые чистые листы в своё гремучее, грохочущее чрево. А в приёмном лотке появлялись свежеотпечатанные, горячие как блинчики, готовые экземпляры.
  Смотреть на работу аппарата пришли почти все сотрудники. Даже Кондратьев спустился вниз, чтобы увидеть своими глазами, как рождается наша первая городская газета. И вот, скромный тысячный тираж оказался напечатанным. Все присутствующие, включая меня, взяли себе по одной газете на память. Остальное же предстояло распространить по городу. Для этого планируется установить нехитрый стенд на площади, чтобы горожане, приходящие в магазин и за хлебом, брали свежие номера. Уже к вечеру Юрий Петрович из жилконторы сконструировал довольно интересную треногу с держателем для газет.
  А пока что мы восхищались, разглядывали этот первый номер. Бумага приятно пахла типографской краской, была тёплой и приятной на ощупь! Народ ещё долго не расходился. Сотрудницы почты взяли себе десятка с два экземпляров издания, пообещав распространить среди подписчиков прессы. И вот, в редакции вновь тишина. Нового материала предостаточно, и ребята с головой погрузились в нудную выборку и редактуру. Я дал им кое-какие рекомендации и направился дальше.
  – Дмитрий Сергеевич! – встретила меня в коридоре Юлька. – А вы же говорили про наш собственный сайт! Я тут нашла подходящую площадку для хостинга. Небольшой информационный сайт обойдётся нам всего в пять тысяч в месяц!
  – Ну можно, деньги-то есть. Мне вон за рекламу компании «Билайн» по городскому радио заплатили десять тысяч! Как раз на два месяца!
  – Да это же чудесно! Ну что, я оформляю договор?
  – А деньги-то мы как им отправим? Под клавиатуру положим?! – улыбнулся я. – Ты давай пока получше всё разузнай, а завтра съездим в райцентр и оплатим через терминал.
  – Хорошо! А макет сайта я уже набросала, идёмте, покажу!
  – Пошли. Слушай, как у тебя с квартирой-то? Может, помощь какая нужна?
  – Да нет, я вчера там всё перемыла, почистила диван. Уже разложила свои вещи! Вы не представляете, как это здорово! Ещё раз спасибо вам!
  – Да мне-то за что?! Не я же тебе свою квартиру подарил. Благодари саму нашу систему социализма, которая заботится о людях. В других городах такого давно уже нет, чтобы жильё бесплатно раздавали. Там всё за деньги. Ипотека, едрить её налево...
  Мы прошли в кабинет интернет-мониторинга. Присев на стульчик, я стал смотреть, что покажет мне Маринина. Макет сайта оказался очень даже удачным. Всё просто и понятно. Тематические разделы, рубрики, контакты для связи и поиск. К каждой публикации доступны комментарии. Но чтобы комментировать, надо зарегистрироваться. Юлька даже эмблему нарисовала в «Фотошопе»! «Маяк Правды» – стилизованный такой маячок, на месте прожектора – серп и молот в кружочке, и лучи во все стороны.
  – А что, неплохо! – похвалил я девчонку. – Сайт, газета, радио – итого у нас теперь своё информагентство!
  И так мне эти наши успехи подняли настроение, что я решил не откладывать дело в долгий ящик и написать пару статеек про Угрюмовск, про его своеобразные, ни с чем не сравнимые пейзажи, тихие улочки, дома с лепными украшениями и статуями... Отправив Маринину домой обедать, я быстренько настрочил две небольшие статьи о нашем городе.
  «– Для сайта будет самое то! – подумал я. – Этакая визитная карточка Угрюмовска!».
  Первая статья рассказывает о самом городе, знакомит читателя с его историей, кратко описывает прошлое, настоящее и будущее. И вторая повествует конкретно об архитектуре, ну, насколько позволяют мои скромные познания в этом деле. Самое главное – это передать в рамках короткого печатного текста частичку неповторимого городского колорита, этой завораживающей местной атмосферы остановившегося времени...
  Закончив свой журналистский труд, я оставил статейки на суд Юльке, а сам тоже отправился обедать. После чего заглянул в радиоузел, посмотреть, как идёт работа там. Оказалось, успехи сегодня пришли и сюда, в маленький мрачноватый штаб Гражданской обороны. Нина перелопатила массу книг и журналов, нашла и обработала немало текстов для исторических и краеведческих программ. Вместе с Марией Евгеньевной они составили постоянно действующую сетку вещания, этакую программу передач.
  – Вот, и помалкивают! – улыбнулся я. – Мы бы вашу программу в газету поместили!
  – Да зачем, Дмитрий?! Радио итак слушают почти все! Люди и без газеты в курсе! – ответила Высокова.
  – Вы свои тексты только не выбрасывайте. У нас теперь будет интернет-сайт. И ваши уникальные материалы очень пригодятся для его насыщения.
  – А никто и не выбрасывает! – обиженным голосом произнесла Ивкина. – Я тут шкафчик освободила под архив. Газовые маски вон растрескались все, кому они теперь нужны. Мы с Марией Евгеньевной в три захода отнесли их в мусорный бак.
  – Ладно. Ждём тексты в редакции!
  Распрощавшись, я отправился дальше. Сегодня сидеть с дедами в пыльном кабинете не очень-то хотелось. День начинался как-то сонно и лениво, даже на работу идти желания не было. Но теперь я «разогнался» и никак не мог остановиться. Нужно было делать что-то ещё. И я придумал, что. Усевшись за руль, отправился в парк, к зданию ДК. Работы там уже близятся к завершению, и мне было интересно взглянуть, что успели наворотить на нашей «ударной стройке» те наёмные шабашники.
  «Надюшка» завелась легко, весело зарокотав своим инжекторным мотором. Включив передачу, я аккуратно тронулся со двора горисполкома и вырулил на пустую, свободную от машин улицу Ленина. Рулить здесь, в Угрюмовске, было просто каким-то наслаждением! Ни тебе светофоров, ни лихачей с купленными правами! Правда, гонять тоже нельзя. Народ привык к полному отсутствию движения и давно уже забыл об осторожности. Выскочит какая-нибудь бабулька под колёса – и всё, прощай, карьера, прощай, молодость! И здравствуй – колония-поселение!
  Так что, несмотря на видимое безлюдье город таил в себе множество опасностей. И вот, собственно, то, о чём я и говорил. Из-за четвёртого дома беззаботно выходит бабка с мусорным ведром. Такие ходячие древности и в больших городах-то по сторонам не смотрят, прежде, чем перейти дорогу. А тут и подавно. Тормознув с визгом колодок, я пропустил наглую старушку, переключил передачу и снова стал разгоняться. К счастью, пешеходов больше не было.
  Решив попутно заскочить к Петерсу, я свернул на проспект Мира. Доехав до продолговатого одноэтажного домика в конце улицы, заезжаю во двор. Сразу бросается в глаза знакомый графитовый «Икс-рей». А вот, собственно, и Эрнест. Разложив нехитрый столярный инструмент напротив открытого гаражика с дедовским «Москвичом», столичный детектив деловито забивает гвозди в какую-то занозистую доску.
  – Привет, столяр! – воскликнул я, вылезая из машины.
  – О, хранитель, здорово! А чего не верхом на болотном духе?! – схохмил Петерс.
  – Так у них движки маломощные! И ГУРа нет! – ответил я тем же. – Кстати, мою «Надюху» ты ещё не видел.
  – Да «Надюха» кошерна! – Эрнест показал известный одобрительный жест большим пальцем. – А я тут вон Кузьмичу сарай ремонтирую, стенки укрепляю. Мы же там приватизировали ещё одно помещение – гаражик покойного соседа!
  – Это где жмурик был?! Ну, отлично!
  – Кстати, мопед там нашли, «Рига». Отличный аппарат. Провести небольшое ТО, и можно гонять!
  – Да, насчёт погонять. Предлагаю прокатиться до нашей «стройки века», тут недалеко, в парке.
  – Что за стройка? Храм для поклонения нечистой силе?!
  – Ну почти! Дворец Культуры. Здание очень старое, раньше было в полуразрушенном и затопленном состоянии. Ну, собственно, ты ж его видел в прошлый раз. А теперь, на деньги попика Диомида, все конструкции возведены заново. Сейчас джамшуты там отделкой занимаются.
  – А что, поехали, – согласился Петерс. – Посмотрю твою «ласточку» в ходу!
  – У-у, «ласточка» не едет, а просто летит! Машина – зверь! – усмехнулся я.
  И вот, вырулив со двора и едва не переехав какого-то зазевавшегося старичка, мы свернули на «больничную» дорогу и вскоре увидели поворот налево. Заросли здесь уже порубили, и местность просматривается просто отлично. Под колёсами – новый чёрный асфальт вместо старой грунтовки. Такой же асфальт виднеется и на замысловатых дорожках парка. Тут и там кучкуются рабочие, устанавливая новые столбики освещения с аккуратными диодными фонариками.  Строительных машин уже почти не было – их, видимо, перебросили на другие объекты. Сам ДК смотрелся вполне прилично. Фасад оштукатурен, покрашен и выглядит великолепно! Насыщенно-жёлтый цвет отлично гармонирует с окружающей зеленью деревьев.
  Подкатив к центральному входу, я заглушил двигатель, и мы вышли наружу. Вся площадь, покрытая некогда растрескавшимся старым асфальтом, заасфальтирована заново! Новое покрытие непривычно ровное, гладкое, почти как зеркало!
  – Хорошо работают, быстро! – воскликнул я.
  Правда, то, что мы увидели внутри, испортило всё первоначальное впечатление. Те самые шабашники, оштукатурив стены и побелив потолки, бросили все дела и валялись в разных углах на импровизированных лежанках. Некоторые потягивали пивко, некоторые тупо спали. А в одном из кабинетов мы вообще увидели двоих работяг, развлекавшихся с какими-то пришлыми девицами. Оказалось, дамы из деревни. Из нашей колхозной деревни! И пришли они сюда за мешком цемента. Правда, расплачиваться за стройматериал эти доморощенные жрицы любви предпочли натурой.
  Петерс аж присвистнул, не найдя подходящих слов.
  – Вы чего здесь устроили, паразиты? – не выдержал я. – Где ваш бригадир? Живо собрать всех в холле. Если через пять минут я не увижу хоть одного на сборе, вылетите отсюда все к чёртовой матери! И денег не получите!
  – Начальник, у вас же социализм, всё можно! – хохотнул немолодой верзила с квадратной мордой. – Всё вокруг колхозное, всё вокруг ничьё!
  – Да-да, – вторил ему второй мужичок, помоложе, – и заплатить всё равно обязаны! Как же, забота о людях, ёпта!
  Не став ничего отвечать этим пьянчугам, я вышел обратно в холл. Бригадир уже всё понял и начал суетиться, подгоняя пинками своих олухов. Девки с тупым повизгиванием и идиотским смехом убежали прочь.
  – Ты ждал чего-то другого?! – усмехнулся Эрнест. – Сознательности, чувства долга? Забудь. Это у вас, в вашем городке остались ещё «правильные» люди, скроенные по-советски. А это – обыкновенное россиянское быдло. Главная их ценность – деньги. И выпивка. Всё.
  – Они же не просто тянут время, чтобы побольше денег получить. Они ещё и казённые стройматериалы разбазаривают! – заводился я. – Сейчас я из их бригадира душу вытрясать буду! Проверю всю отчётность, все накладные. За каждый кирпичик мне ответят, твари! Город на последние деньги затеял стройку, а они хотят всё разворовать... Сволочи...
  – В этом вся их сущность. Если нет жёсткого контроля, так будет всегда.
  – Чёрт бы их подрал... – злобно процедил я.
  И последние мои слова были восприняты как команда. Словно из какой-то чёрной дыры, из ниоткуда появился сначала один чёрт, а потом ещё несколько. Те же самые рогатые монстры, что были в лагере, что порвали алкоголика в райцентре. Отвернувшись к стене и продолжая ругаться, я сразу и не заметил гостей с того света. И лишь Петерс, испугавшись, стал дёргать меня за рукав. Но было поздно...
  «Чёрт подрал»! Как часто мы говорим эти слова, не задумываясь об их смысле. А смысл, меж тем, нехитрый. Но очень страшный. Вместо копыт на передних лапах наших чертей оказались когти как у медведя. И рогатые братцы в момент располосовали всех шабашников, окропив веерами кровавых брызг оштукатуренные стены. Одному повезло меньше всех. Тот самый, у которого «харя рамой», возомнил себя суперменом и решил дать нечистому сдачи. Но в ответ получил когтистой лапой прямо по роже. Его левый глаз вместе с каким-то длинным нервом оказался просто вырванным. Отлетев в сторону, он упал в пыль, и какие-то мгновения ещё продолжал судорожно подёргиваться...
  Не дожидаясь команды отбоя, черти растворились сами собой. Изувеченные шабашники валялись на полу и истерично вопили. Некоторые просто выли от боли. Раны у них, в основном, не смертельные. Так, поверхностные. Но зато очень и очень болезненные.
  – Скорую! Срочно скорую! – завопил бригадир, вскакивая с каких-то переломанных ящиков и пытаясь зажать ладонями многочисленные порезы.
  Меньше, чем за минуту домчались мы с Петерсом до больницы. Тем временем другие рабочие с уличного участка, преимущественно местные, угрюмовские, стали оказывать раненым первую помощь, зажимать наиболее сильные артериальные кровотечения.
  С воем старой советской сирены на место происшествия примчался РАФик «скорой помощи». Три дежурные сестры, фельдшер и хирург кинулись спасать пострадавших. По телефону больничное руководство вызвало весь персонал на работу, в том числе и мою Ирину...
  Помогать пришлось и нам с Петерсом. В итоге из тридцати пяти рабочих трое попали в реанимацию в критическом состоянии. Остальные с травмами средней тяжести госпитализированы в хирургическое отделение. Не погиб никто. Но была бы больница подальше, многие бы точно «отъехали»...
  Сама спасательная операция длилась всего около часа. Вернувшись в залитый кровью ДК, мы отыскали внутри санузел. Ни раковин, ни нормальных кранов там ещё не было. Умываться пришлось прямо из трубы, приоткрыв задвижку.
  – Ты бы это, поосторожнее в следующий раз словами бросался, – каким-то встревоженным голосом проговорил Эрнест, вытирая руки бумажными салфетками.
  – Да я и сам не ожидал. Как-то быстро всё случилось...
  – С другой стороны, так им и надо. Нечего было пьянствовать и устраивать бордель на рабочем месте. Не за это им деньги платят.
  – Ну так-то да, заслужили! Меня сейчас больше другое волнует. Как аукнется это побоище, чего они расскажут...
  – Кто поверит пьяницам... У них в крови найдут спирт. Всё, этого достаточно. Обвинят в массовой поножовщине и закроют всех, лет на 5-7 за покушение на убийство.
  – Да уж... Кто же тогда нам ремонт доделывать будет?
  – Ну ты же говорил, местные есть. Те, которые фонарики устанавливали. Чем не рабсила?
  – Придётся тогда договариваться... Этим-то, если их посадят, платить уже не надо.
  – Вот именно! Сэкономите средства!

  Спустя час в ДК был уже весь партийный актив. Васнецову я так и доложил, мол, перепились, схватились за ножи. Петерс подтвердил. Да и местные рабочие тоже никаких чертей уже не видели. Они и без нас были уверены, что всему виной пьяная резня. В итоге прямо на месте мы приняли решение перепоручить другой, уже угрюмовской бригаде завершить ремонт в помещении. За выполненные работы деньги всё же придётся заплатить пострадавшим. Но зато, с учётом полной инвентаризации, с них удастся удержать приличную сумму за украденные стройматериалы. А самих воришек по завершению лечения ждёт суд, самый гуманный в мире! Из района в ближайшие дни за ними прибудет автозак. О происшествии ведь уже доложено выше...
  Разобравшись со всеми этими внезапно нахлынувшими делами, мы с Петерсом проехали в его двор.
  – Ну чего, добавили геморроя тебе твои нечистые друзья? – усмехнулся Эрнест.
  – Да ладно, зато весело! – улыбнулся я. – Интересные приключения! Кстати, вчера же у нас тоже было жарко! Приехали чиновники из Сыктывкара, но заблудились в тумане и получили от городских духов приличную порцию страха! А некоторые нахватали ещё синяков и ссадин, обделались и искупались в дерьме!
  – И что, они были довольны?!
  – Конечно! По-хорошему, мне бы с них надо было ещё бабла стрясти. Люди за границей бешеные деньги платят за такие острые ощущения. А эти хмыри кабинетные всё бесплатно получили!
  – Таки внутренний еврей в тебе всё ещё жив!
  – А ты как думал, он мацой что ли подавится?! Не дождёшься!
  – Вот и у меня такой маленький встроенный Мойша есть. Наделал мне неприятностей на работе...
  – Это из-за него ты сюда приехал?
  – Из-за денег. Больших денег. Долгая история. Не думаю, что тебе будет интересно. Просто пересёкся с одним очень влиятельным типом... Короче, нельзя мне сейчас там находиться. Но я имею все основания полагать, что в течение пары месяцев за этого мафиозу возьмётся контора. Ну, фэбосы. И тогда всё завершится.
  – Понятно. Ладно, мне пора, давай. Если что, звони, когда я дома.
  На обратном пути я заехал в больницу. Иринке моей там досталось... По моей же глупости. Быстренько перекинувшись с ней парой слов, я понял, что до завтра жену уже не отпустят. Пациентов много, за всеми нужен уход... Так что, ужинать и укладываться спать сегодня пришлось в одиночку.

Часть IХ

  Утром я, виноватый, решил встретить Ирину с работы. Забрал измученную сонную медсестрицу и завёз домой. И сразу – на службу. День сегодня обещал быть непростым – из рескома должны прибыть гости. Те самые, «молодые и энергичные». К их встрече у нас уже готовился весь партийный актив.
  «– Что-то не шибко мне верится, что у Пашкина, это погрязшего в тёмных делишках и нечистого на руку первого секретаря, будут распрекрасные и золотые партийцы. Поди раздолбаи редкостные, тунеядцы и алкаши...».
  Но энтузиазма не было только у одного меня. Остальные радовались, как малые дети. Васнецов вообще сверкал, как тульский самовар.
  – Теперь работа пойдёт ещё быстрее! Ещё лучше! – восклицал он. – Ты был у нас один, молодой и горячий, а теперь ещё трое включатся в дело!
  Встречать этих «новобранцев» поручили, естественно, мне. Но я был только рад: убью сразу двух зайцев. Заодно закину деньги на «Яндекс-кошелёк» для оплаты хостинга. Поехал чуток пораньше, все сделал, скормил ненасытному терминалу оплаты все те десять тысяч, которые заплатили мне «билайновцы» за рекламу. И уже после отправился на местный маленький вокзальчик. Электричка к тому времени только подъехала к перрону, высаживая редких заспанных пассажиров. Гости из Сыктывкара осведомлены о том, что их встречают на тёмно-серой «Ладе», поэтому идти их искать не надо. Пусть сами ищут. Припарковавшись у старого деревянного моста, идущего над железной дорогой, я стал ждать.
  Спустя пять минут на ступеньках мостика замечаю весёлую компашку. Наряженные в какие-то пёстрые гавайские рубашки, шорты и сланцы, идут эти молодые коммунисты, хохоча на всю площадь. За спинами – рюкзаки со шмотками, в ушах наушники, в руках моднявые дорогие смартфоны. Короче, от тех самых либерашек, сошедших с ума после посещения Угрюмовска, эти ребятки почти не отличались. Такие же безбашенные и обвешанные гаджетами.
  «– Ну может, хоть в городе будут вести себя поприличнее» – подумал я.
  «Надюху» мою эти оболтусы даже не заметили. Послонявшись по площади, стали кому-то звонить. Один из гостей, плотный такой парень, на вид лет 35, с трёхдневной щетиной на лице и растрёпанными волосами достал из кармана шортов смартфон и начал громко разговаривать.
  – Владимир Фёдорович, нет тут никакой серой Лады, только Волга старая у забора, да вон иномарка какая-то, – услышал я фрагмент разговора.
  – Ну точно они... – недовольно пробурчал я, выбираясь из-за руля.
  – А разве коммунистам не полагается знать все модели отечественных автомобилей?! – говорю громким голосом, подходя ближе к растерянной троице. – Вот это и есть Лада. Модель называется «Надежда». Добро пожаловать на борт!
  Перезнакомились мы уже внутри. Тот самый парень плотного телосложения – Николай Бондарчук. Второй, что повыше ростом, но потоньше, и тоже патлатый – Денис Лубанов. По его лицу сразу стало понятно, что этот перец очень любит крепкие напитки. И даже сейчас находится в естественном для себя состоянии «с бодуна». И, наконец, третий – мелкий такой дрищ с короткими белобрысыми волосёнками и крысиными глазёнками – Сергей Поспевалов.
  Пожав гостям руки, я представился сам, и мы отправились в путь. Всю дорогу эти молодые коммунисты смеялись... Нет, даже не смеялись – ржали. Натурально ржали, как кони. Причём, над тупыми, плоскими шутками. В смартфоне у одного из них была открыта страница какого-то сайта, полного дебильного юмора из категории «для умственно отсталых».
  – Вискарь, гляди, какая жопища! – гоготал небритый Бондарчук, тыча Лубанову в нос свой телефон.
  Воздух внутри машины в момент наполнился смрадным духом немытых тел, вонью от пива и дешёвой закуси в виде сухариков с химическими ароматизаторами. Но, мало того, один из гостей, тот самый, которого все называли Вискарём – Дениска, привычным движением извлёк из кармана пачку сигарет, вытащил свою вонючую «соску», запихал в рот и уже намеревался поджечь зажигалкой.
  – Эй, ты совсем что ли? – не выдержал я, оборачиваясь. – В нашей машине не курят!
  – Чё ты такой дерзкий? – огрызнулся Вискарик.
  – Я сказал, не положено. Приедем – на улице накуришься.
  Скорчив недовольную мордягу, этот 37-летний алкоголик вытащил сигарету и убрал обратно в карман. Но вони меньше не стало. И тут я вспомнил про электростеклоподъёмники! В нашем климате с открытыми окнами мы почти не ездим, но сейчас, видимо, другого выхода нет. И я поочерёдно опустил все стёкла на дверцах. При скорости почти в 120 километров в час моих пассажиров хорошенько продуло свежим ветром.
  – Э-э, ты чего, начальник! – заорал тот самый Вискарь. – Нас же сдует, закрой!
  – Потерпишь, – сухо ответил я. – Мыться надо почаще, чтобы воздух не портить.
  – Диман, ну ты в натуре какой-то резкий, – воскликнул Бондарчук.
  – Не Диман, а Дмитрий Сергеевич. Мы с тобой на брудершафт не пили.
  – О-о, куда мы попали! – заговорил тут Поспевалов. – Просто какой-то институт благородных девиц!
  Отвечать я не стал, молча вёл машину. После переезда скорость пришлось снизить, по нашим кочкам не полетаешь. Ветер прекратился, и пассажиры вновь стали заливисто хохотать, глядя в свои телефоны.
  «– Не мог Кондратьев, старый ишак, послать подальше этого Пашкина с его помощничками... – злился я. – Будет у нас теперь весёленькая жизнь! Помогать они приехали, ага, конечно! Кому только, нам или губернатору?..».
  Однако, старых партийных мамонтов наши гости сумели-таки очаровать с первого взгляда. По приезду в город все шуточки в момент исчезли. Зажевав пивной дух жвачками, помощники предстали перед угрюмовской парторганизацией эдакими пионэрчиками, молодыми (по сравнению с ними) и очень горячими.
  Делегацию рескома, этих трёх оболтусов, встречали всем активом. В зале заседаний даже раскатали красную ковровую дорожку. Деды нарядились в костюмы, бабульки завили бигудями свои седые кудри.
  – Ну, проходите в президиум! – проскрипел Иван Савельевич. – Рассказывайте, как обстоят дела у вас. Поделитесь опытом борьбы!
  Всё. Бондарчук попал в родную стихию. Говорил, в основном, один он. А уж чего-чего, а говорить Коля умеет. Складно, красиво, пафосно. Сразу чувствуются заученные наизусть зюгановские пропагандистские методички. Деды и бабки просто млели! Буквально растаяв, как куски пломбира на тарелке, наши старые кадры не уставали аплодировать. Я же стоял у входа в зал, недоверчиво и как-то скептически поглядывая на гостей из рескома. Вели они себя, как ни странно, прилично. Пузыри из жвачки не надували, не рыгали, не ржали и даже сидели прямо. И всё, этого оказалось достаточно. После выступления Бондарчука слово взял Васнецов и, словно перед начальством, стал отчитываться перед этими любителями пива о проделанной работе... Всё рассказал Валерий Анатольевич, и о том, что уже сделано, и о планах на будущее.
  Дальше уже началось знакомство гостей с нашими достижениями. Когда основная масса коммунистов разошлась по домам, Кондратьев повёл весёлую троицу осматривать редакцию газеты, печатный станок (который лично ему почему-то очень сильно нравился).
  – Ну ничего так, сойдёт! – одобрил Коля, мельком глянув на промасленный агрегат с нескрываемой брезгливостью.
  Затем помощники пошли по коридорчику дальше, в редакцию и кабинет мониторинга. И пока я показывал Лубанову наш «Ромайор», Поспевалов уже подсел к Юльке и принялся чего-то ей шептать. Девушка, как нетрудно догадаться, сразу растаяла как свечка перед столичным гостем. Улыбаясь ему, она что-то показывала Серёжке в своём компьютере, рассказывала с нескрываемым воодушевлением. А тот глядел лишь на саму Маринину, на сокрытые под белой, обтягивающей водолазкой груди.
  «– Ах ты поганец! – подумал я. – Девчонка такая чистая, неиспорченная. Городских шалав тебе мало?».
  К счастью, тут на пороге появился Васнецов и пригласил рескомовских гостей в их новое жильё. И мы все отправились на улицу. Оказалось, Валерий Анатольевич распорядился выделить нашим партийным помощникам роскошную трёхкомнатную квартиру-сталинку в доме, что напротив горсовета. Неприметный такой особнячок, построенный в аскетичном стиле, без лишней лепнины и украшений, стоял за рядами деревьев и особо в глаза не бросался. Я даже внимания на него раньше не обращал – ну дом и дом, стоит в зарослях, в сторонке, ничем себя не выдаёт. Но что там скрывается внутри... А внутри эта строгая двухэтажка оказалась настоящим дворцом! Подъезд всего один, зато какой! Широченная белая мраморная лестница с поворотом, колонны, пилястры, балюстрады... На каждом этаже по четыре роскошные квартиры (вместо восьми в обычном типовом доме), высоченные потолки, отделанные какой-то позолотой. Люстры, наподобие тех, что висят в театрах, с множеством лампочек и хрусталя. Двери из дорогого качественного дерева, с витиеватыми бронзовыми ручками, какими-то декоративными накладками и глазками с красивой окантовкой.
  Сколько я жил в этом городе и даже не подозревал, что у нас здесь есть такие шикарные, элитные дома. Попав вовнутрь, я просто обомлел, восхищённо глядя по сторонам. И тут невольно в мою голову пришла такая мысль:
  «– Эти любители пива первый день в городе, и им тут же выделили роскошные апартаменты. А мне даже и не предлагали сюда переехать. Хотя этот особнячок явно строился для работников горкома партии и представителей местной власти...».
  Небольшой открытой ранкой в душе заныла обида. Бросив недобрый взгляд на совершенно счастливых гостей, я пошёл вслед за ними. Их квартира располагалась на втором этаже. Правда, на квартиру она походила как-то мало. Больше на царские хоромы. Прихожая просторней, чем мой зал. Комнаты ещё громадней. Мебель кругом антикварная, на полу, словно вымазанный мёдом, жёлтый идеально ровный паркет. Сверкает как зеркало...
  – Ну, располагайтесь, друзья! Отдыхайте! – торжественно произнёс Васнецов. – Вы нам нужны свеженькие, отдохнувшие. Чтобы с новыми силами взялись за труд и борьбу с врагом!
  Лубанов сдавленно рассмеялся, спеша спрятать свою улыбку. Бондарчук же, напротив, выступил с ответной пафосной речью и стал поливать елеем нашего городского голову. Какой он мудрый, правильный, настоящий коммунист и тому подобное... Звучало всё это до того мерзко, что мне хотелось просто развернуться и уйти. Я-то понимал, что слышу не искренние слова, а чудовищное лицемерие. Но Валерий Анатольевич в этих делах был не искушён и просто таял как свечка от таких слащавых речей.
  Наконец, когда городские партийцы осмотрели все комнаты и принялись раскладывать свои вещи по шкафам, мы с Васнецовым пошли обратно. Улыбка так и не сходила с его лица, и, спускаясь по лестнице, вечно строгий и суровый мужчина стал даже что-то насвистывать.
  – Вы всерьёз думаете, что они нам как-то помогут? – скептическим тоном спросил я, прервав председательское пение.
  – Ну... конечно! Ты посмотри, какие они молодые и пламенные! – ответил Валерий Анатольевич.
  – Я не разделяю вашей радости. В своём Саратове навидался таких «пламенных». Поначалу тоже им верил. А потом оказывалось, что это обыкновенные карьеристы и приспособленцы.
  – Дима, не усложняй... Их прислал нам реском, по решению Бюро. Какая-никакая ответственность должна быть. И потом, какой мощный у них боевой настрой! Да мы с такими кадрами Иванова за пояс заткнём!
  Переубеждать Васнецова было бесполезно... Старый и оттого слегка впавший в маразм дедок просто не понимал всей опасности. Да, он свято верил в непогрешимость партии, её вышестоящих органов. И даже в страшном сне не мог предположить, что однопартийцы могут быть хуже «едроссов».
  «– А что, если у меня просто какая-то глупая детская ревность? – подумал вдруг я. – Что, если ребята и в самом деле нормальные? А я просто бешусь оттого, что им столько внимания?..».
  Но закончить мысль не успел – мы уже пришли обратно в горисполком. А тот напоминал сейчас просто какой-то растревоженный улей. На втором этаже не протолкнуться, толпы народу. Партийные бабульки в зале заседаний строгают какие-то салаты, накрывают на стол. По такому случаю даже открыли в будний день магазин. На лестнице нам попался необычайно весёлый Алёхин с четырьмя бутылками армянского коньяка.
  «– О, боже... Неужели это всё из-за них? Ну зачем эта помпа, зачем такая торжественная встреча? Они ведь сюда не нажираться приехали...» – с грустью подумал я.
  Только партийных стариков было уже не остановить. Все носились взад-вперёд, готовились к предстоящему пышному банкету.
  – Дмитрий, что стоишь, помогай! – проскрипел внезапно сзади меня Кондратьев. – Тащи стулья с первого этажа, а то все не уместимся!
  – Постойте, Иван Савельевич, а что, собственно, мы будем праздновать? У нас что, какая-то крупная победа? Я чего-то не знаю?
  Но секретарь горкома не дослушал и, ярко жестикулируя, кому-то что-то объясняя, с топотом понёсся по коридору.
  – Тьфу, цирк какой-то... – проворчал я, стремительно спускаясь вниз.
  Решил зайти на радио, поговорить с Высоковой. Она всё же отличалась большей рассудительностью, нежели эти старые ящеры.
  Мария Евгеньевна как обычно сидела перед микрофоном и чарующим голосом читала какой-то радиоспектакль. Ниночка примостилась рядом, с серьёзным видом глядя на аппаратуру и контролируя показания приборов. Если громкость возрастала, она тут же умело убирала фон микшером. Судя по последнему листочку с текстом, лежащему на столе, и стопочке уже прочитанных листов, передача подходила к концу.
  Дикторша дошла до точки и объявила слушателям о начале концерта классической музыки. Ивкина проворно поставила пластинку с Чайковским и отрывисто ткнула пальчиком в кнопку старта.
  – Ф-фух, – вздохнула Высокова, – дочитала!
  – Здравствуйте, Мария Евгеньевна! – подошёл тут я. – Можно вас на минутку, разговор один есть.
  – Да, конечно! Пойдём на улицу, а то душно здесь... – женщина приятно улыбнулась. – Нина, ты тут пока последи за пластинками. Как закончится, переставишь дальше, седьмую и четырнадцатую.
  – Хорошо, я всё помню, – буркнула Ивкина.
  И мы вышли из душного радиоузла на крылечко. Тут же подул приятный свежий ветерок, Мария Евгеньевна расстегнула верхнюю пуговку своей блузки и, разведя руки в стороны, сладко потянулась, как после долгого сна.
  – Вы уже в курсе насчёт гостей из Сыктывкара? – начал я.
  – Да, я же приходила на собрание, когда они выступали...
  – Не заметил вас там... Ну и что вы думаете по поводу всего этого?
  – Ну что тут думать, хорошо, конечно, что подкрепление нам прислали.
  – Я про реакцию наших. Мне кажется, что-то слишком они разошлись. Рассыпаются клоками, как в том стихотворении Пушкина. Сейчас вон даже банкет им готовят...
  – Ой, Дима... Ты не видел, как они Пашкина встречали... Это было где-то за год до твоего приезда. Секретарь рескома приезжал агитировать за себя на выборах. Так наши ему чуть ли не ноги целовали...
  – Ни фига себе!
  – Вот тебе и ни фига. Так что, ничего необычного. Они всегда такими были.
  – Но это же ненормально. И потом, ну ладно Пашкин, секретарь, депутат... Но эти-то?
  – Васнецов с Кондратьевым просто хотят произвести на них впечатление, показать наше гостеприимство и радушие. Не думаю, что это прям уж так ужасно.
  – Мне кажется, ребятки из рескома явно не заслуживают такого галантерейного обхождения. Ну по ним же сразу видно, какие они «коммунисты»...
  – Да я, честно сказать, пока ничего такого не заметила. А что с ними не так?
  – Я встречал их с вокзала на машине. И видел, так сказать, этих «товарищей» в естественной среде обитания. Как они себя вели... Ржали как кони, отпускали неприличные шутки, пили пиво из горла... И потом, это слепое поклонение гаджетам... Вот вы знаете, что такое «Айфон»?
  – Ну читала где-то, марка смартфона вроде.
  – Не просто марка, а очень дорогая марка. Последняя модель стоит, только вдумайтесь, 90 тысяч рублей! А со всякими приблудами к нему и того больше!
  – Так может, они им для работы нужны. Кто ж виноват, что цены такие кусачие...
  – Он нужен для работы, верно. Не только для неё, конечно, но всё же. Правда, есть одно «но». Существуют другие марки смартфонов, которые стоят в разы дешевле, а по своему функционалу ничем не отличаются от этой американской побрякушки. То есть, если бы для работы им был до зарезу нужен смартфон, они могли бы приобрести обычный, тысяч за 10.
  – И в чём же смысл покупать дороже?
  – Простое позёрство. Тупая мода на дорогую блестящую игрушку. Таким людям... вернее, людишкам, важно не просто купить и пользоваться, но и постоянно демонстрировать всем свой гаджет, показывать, мол, смотрите, какой я крутой, богатый и успешный! Это ли качество настоящего коммуниста?
  – Да уж... Но может, там сейчас так принято, на «большой земле»? Это мы здесь одичали, в своём городке...
  – Одичали скорее они, чем мы. Такое поведение достойно животных, это же банальные инстинкты...
  – Ну то есть, ты хочешь сказать, что наши гости – не те, за кого себя выдают?
  – Я не могу говорить со стопроцентной уверенностью, но сопоставляя все факты... В лучшем случае они просто карьеристы и жадные до денег негодяи. А в худшем... да что угодно может быть.
  – Знаешь, мне кажется, нам пока рановато судить обо всём этом. Давай лучше присмотримся к ним: кто такие, что из себя представляют, как будут вести себя дальше...
  – Я в Саратове уже на таких насмотрелся. Которые пришли в партию только за личной выгодой. Славословили местным «вождишкам», выслуживались, а потом первыми получали оплачиваемые должности и даже депутатские мандаты. И, естественно, сразу же забывали о своей напускной «коммунистичности», бросали прикидываться активистами и всецело отдавались делу личного обогащения. Сладко жрали, жировали, чихали на людей... Поэтому, я считаю, таких надо давить в зародыше, не давать им пустить корни...
  – Если это так, то страшное дело получается... Но всё же, давай обождём. Пока, кроме твоей философии, зацепиться не за что. А вот появятся прямые улики против них – тогда другое дело.
  – Лишь бы не было слишком поздно... Вон как наши их облизывают и боготворят.
  – Да я же говорю, наши старички всегда такими были, ты не обращай внимания. Это низкопоклонство перед гостями ещё не делает их дураками. Если заметят что-то подозрительное, примут меры, ты уж поверь. Иначе они не удержали бы власть такое длительное время...
  – Я помню, как Васнецов подписал попам разрешение на строительство церквей... Так же его очаровали и заболтали. Мы тогда еле отбились.
  – Да, было дело... Но я думаю, он сделал для себя выводы из того случая.
  – Ладно, посмотрим, что будет дальше. Но мне уже сейчас надо заручиться поддержкой... Если что, вы со мной?
  – Конечно. Но вдвоём мы много не навоюем. Надо говорить с остальными. Желательно, по одному. Только, единственное, Дима... неужели всё так плохо? Может, ещё обойдётся?
  – Хотелось бы верить...
  Закончив беседу, мы отправились на банкет. Не пойти мне было никак нельзя. Всё же, как ни крути, а я, получается, являюсь чиновником. Хоть и не люблю это слово. И по протоколу обязан посещать все официальные мероприятия. Сам банкет описывать не стану – читателю итак понятна вся мерзость и лицемерие этого помпезного сборища.
  Уже после торжественного заседания за столом, куда были приглашены все партийные активисты из трёх городских первичек, я вышел в коридор из душного зала и решил немного размять затекшие ноги. Сзади эхом отдавался многоголосый гул толпы; наши партийцы оживлённо о чём-то беседовали, смеялись. И вдруг – гляжу, а гости-то уже смылись! Расположившись под лестницей, на корточках, словно дворовые гопники, они прильнули к экрану планшетного компьютера. Лубанов деловито тыкал в сенсорный дисплей своим кривым прокуренным пальцем.
  – Ну, дописал? – нетерпеливо подгонял его Бондарчук. – Напился опять как свинья! По буквам не попадаешь.
  – Да всё я вижу, отвали, – шикнул Вискарик.
  – Отправляйте уже, а то щас запалит кто-нибудь, – пропищал пьяный Поспевалов.
  Размахнувшись, Дениска стукнул пальцем по планшету, и его сообщение ушло адресату. Неумно всхохотнув, Лубанов встал, отдавая компьютер Николаю.
  – Пойду отолью... – произнёс он, направляясь зачем-то к выходу.
  – Эй, товарищи! – обнаружил себя я, стоя на лестнице. – В здании, вообще-то, туалет есть.
  – Так я туда и иду! – развернулся Вискарик на 180 градусов.
  – Эко вы налакались! – продолжал я. – Пашкин в рескоме знает о вашем пристрастии к алкоголю?
  – А ты чего нам тут, угрожаешь что ли? Я не понял? – встал на ноги Бондарчук и бросил на меня бычий взгляд.
  – Он мне сразу не понравился, – процедил Серёжка. – Слишком правильный. У нас таких не любят.
  – Я не торт, чтобы всем нравиться. А вот ваше поведение настораживает. Может быть, придётся обсудить этот вопрос на Бюро.
  – Ты чего такой дерзкий? – наседал Колька. – Мы тоже про тебя расскажем!
  Дальше отвечать пьяным гостям я не стал, иначе уже не сдержался бы и разбил кому-нибудь из них морду. Но внутри всё просто вскипело от негодования. Нет, ну это же надо! Они мне ещё и угрожают! Расскажут они! ЧТО они могут про меня рассказать?..

  Этот день, казалось, не кончится никогда. И домой уйти нельзя... Рядовые партийцы стали уже постепенно разбредаться, кто куда. В основном, многие были трезвые. Нажираться до свинского состояния не стал никто. А вот приезжим закон не писан...
  Пока уходили последние приглашённые коммунисты, я вышел на улицу, отошёл в сторонку от входа и, опершись о стену, стал размышлять:
  «– Итого, что мы имеем: вопиющая наглость, самоуверенность, развязное поведение. Полное игнорирование наших негласных законов о тишине... Ну вот, да, опять они гогочут, даже отсюда слышно... Раньше вот так, бывало, отойдёшь в сторонку и наслаждаешься безмолвием, звуками природы. А теперь всё, завелись эти шумные ублюдки... Да, самое главное-то я забыл – что они там отправляли? Куда и кому? Вот про это надо будет обязательно рассказать нашим. Простодушные старички выложили всё: наши планы на будущее, стратегию и тактику дальнейших действий. А эти... страшно подумать, все пересылают туда, в реском. Или кому-то ещё выше... Надеюсь, конечно, что это не так. Просто писали сообщения, каким-нибудь своим девкам...».
  Додумать мне не дал донёсшийся из окна крик:
  – Серёж, ну ты что? Отпусти, мы же с тобой почти не знакомы! – отчётливо послышался голос нашей молодой сотрудницы Юльки Марининой.
  – Убью гадёныша... – прорычал я сквозь зубы, скорее кидаясь в здание.
  Влетаю в кабинет и вижу, как этот прыщ уже плюхнулся в кресло к девушке и пытался её щупать. Юлия тут же вскочила, увидев меня, отстранилась от Поспевалова и покраснела как пионерский галстук. А Серёжка, не сразу заметив внезапного визитёра, успел промычать своим пьяным голосишкой:
  – Да что ты ломаешься, никто же не узнает...
  – Чего здесь происходит? – заорал я своим басом. – Ты что тут забыл, щенок вшивый?
  Испугавшись, Поспевалов карикатурно упал с кресла, едва не стащив за провода принтер.
  – Встать!!! – просто рычал я. – Немедленно объяснил, что здесь произошло?
  – Да я это, начальник... Ну девка такая классная... – промямлил похожий на суслика придурок, насильно улыбнувшись.
  – Вы для чего, паразиты, к нам приехали? Чтобы девок наших портить? Я сегодня же, слышишь, сегодня напишу служебную записку Владимиру Фёдоровичу в реском. Чтобы погнал он вас ссаными тряпками из партии за такое поведение!
  – Так, ты чего здесь разбушевался опять, Ефимов? – послышался сзади голос Бондарчука. С ним подоспел уже и Вискарик.
  Сжав кулаки, я почувствовал, что ещё немножко – и я за себя не отвечаю. Буду бить, рвать и грызть зубами этих подонков. Но, к моему удивлению, Николай понял, что здесь произошло и, ни слова не говоря, отвесил Поспевалову хорошую такую затрещину. Тот тихо взвыл и попытался встать.
  Затем, молча взяв под руки своего блудливого товарища, гости удалились. А Юлька, стоя в какой-то невероятной растерянности, глядела на меня бешеными глазищами, готовая разреветься.
  – Ну почему он такой? – плаксивым голосом выдавила она из себя. – Утром хороший был, добрый, лапочка просто. А тут кинулся приставать...
  – Городские – они все такие, – отрезал я. – У тебя что, парня нет? Зачем тебе этот сопляк? Ты же видишь, что у него на уме.
  – Да есть... Двое даже ухаживают. Один инженер с лесопилки, второй сварщик с ЖЭКа...
  Оказалось, Маринина наплела тут такую сеть любовных интриг, что сразу и не разберёшь, что, куда и зачем. Раньше мне было совершенно не до этих юношеских амурных делишек, а теперь вот пришлось выслушать. Девушка рассказала, что любит сварщика Володьку, а тот вроде как ещё сомневается. И есть у него во дворе какая-то Валька, которая активно его переманивает. Но и у самой Юльки есть другой воздыхатель – Влад, молодой инженер. По её словам – маменькин сынок и страшный рукожоп. Плюс ко всему, нерешительный и какой-то вялый. Тряпка, одним словом. Красавцу Володьке, лихо играющему на гитаре, и в подмётки не годится. Но зато Владик чересчур романтичен, умеет красиво ухаживать и осыпать комплиментами. И вот, Маринина зависла, как старый пентиум, не зная, кого выбрать. Крутила с Владом, чтобы приревновал Володька, а сама вроде чувствовала, что любит последнего... Короче, сам чёрт не разберёт. Да что там чёрт, вся городская нечисть с ума сойдёт, решая этот вопрос.
  Теперь же вот в любовный треугольник бесцеремонно вломился четвёртый «угол» – городской моднявый пижон Серёжка. Не знаю, возможно, такой тип парней пользуется популярностью у девчат... Или же Поспевалов просто подкупает своей «крутостью»: деньгами, гаджетами, положением. Но в итоге Юлька «зависла» окончательно. Кого выбрать, она не знала. И даже вариант этого придурка не исключала.
  – Да он хороший, просто выпил много. Отчим у меня тоже слаб на это дело был. Как напьётся – звереет. А трезвый – очень даже добрый, почти что родной папа...
  – Ну ты, конечно, сама думай, – не знал я, что посоветовать молодой сотруднице, – но на городских вертихвостов лучше не клюй. Они там привыкли вести распутный образ жизни. Сегодня с одной, завтра с другой...
  – Не знаю, мне Серёжа показался сначала таким серьёзным, умным...
  – Ладно, я тебя предупредил. Хочешь рисковать – пожалуйста. Но там, в городе, если он тебя увезёт, мы уже ничем не сможем помочь.
  – В городе... там же так классно! – мечтательно произнесла Юлька, уже свернув с темы и погрузившись в какие-то детские мечтания. – Огни, машины, рестораны...
  Разубеждать Маринину я не стал, всё равно бы ничего не получилось. Конечно, за глупую наивную девчонку было обидно.
  «– Это сейчас новый ухажёр притворится этаким галантным кавалером, а там наиграется и выбросит, как использованный чайный пакетик... – рассуждал я, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Но, быть может, я снова заблуждаюсь. И с этим вертлявым наша Юлька найдёт своё настоящее счастье?.. Шут её знает...».
  Дальше размышлять было уже невозможно. Меня быстро запрягли наводить порядок, носить стулья. Женщины мыли посуду, а мужики, включая председателя горисполкома и партийного секретаря, расставляли мебель. На лицах наших стариков сверкали довольные улыбки.
  – Ну что, Валерий Анатольевич, торжественная часть позади. Дальше что?
  – Посмотрим, там видно будет, – ответил Васнецов. – Подключим их к нашей работе. Они же с этими, как их, компьютерами – на «ты», как раз и займутся.
  – Постойте, а куда же наших комсомольцев? Юлию, Виктора с Дмитрием? На всех ведь компьютеров не хватит.
  – Ну пока будут сидеть рядом, учиться. А там решим...
  – То есть, учиться? Они итак уже прекрасно себя зарекомендовали.
  – Ну что же ты хочешь, чтобы бы мы ребят из рескома отправили улицы мести? Мне вон Николай уже сказал, что у него есть решения по сайту. Он сам всё сделает, и, как ты говорил, нас читать будут даже в Америке!
  – Вообще-то, Маринина уже сделала сайт. И мы должны на днях ввести его в действие...
  – Бондарчук смотрел, говорит, неправильно вы всё сделали. Он лучше может.
  – То есть, неправильно? – взвился я. – Мы уже деньги заплатили за хостинг!
  – Ему виднее, он же специалист в этом деле...
  Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Эти приезжие просто взяли и перечеркнули всю нашу работу! Что будет дальше – страшно представить! Эдак и газета им не понравится, они подомнут её под себя и перекроят по своим лекалам... С одной стороны, нормальный рабочий процесс, но с другой – возможно скрытое вредительство. И, главное, прямой удар по мне, по моей репутации! Значит, всё, что делал и курировал я – признаётся неправильным, ненужным, и всё создаётся заново...
  С такими невесёлыми мыслями я вышел уже под вечер из здания горсовета и как в воду опущенный поплёлся к дому. И всё бы было нормально, если бы не приспичило мне задержаться. А причина оказалась банальной до невозможности – тупо развязался шнурок на ботинке. И чтобы не наклоняться с полным пузом до земли, я решил присмотреть какой-нибудь высокий камень, столбик или приступочку у здания. Свернул в сторону зарослей возле того самого элитного особнячка, увидел торчащий из земли пенёчек и поставил на него ногу. Только протянул руки к шнуркам, как вдруг вижу такую картину: все трое городских гостей уютно расположились прямо под окнами и мило посасывают бутылки с пивом. Сдавленно похохатывая, они успевают ещё и курить в перерывах между заливанием в глотки пенистого напитка. Допив своё пойло, Лубанов размахивается и швыряет бутылку об асфальт. Та с грохотом разбивается на мелкие осколки под оглушительное ржание всей троицы.
  – Ну, довольно... – произнёс я с нескрываемой злобой и сделал рожу кирпичом. – Давайте, черти, выходите. Отпинайте ублюдков копытами и напугайте хорошенько!
  Уже приготовившись лицезреть забавную картину побоища, я прислонился к дереву, ища глазами потусторонних помощников. Но никого пока что не было.
  – Вы где? – удивлённо сказал я. – Давайте, давайте. Пока они не разбежались.
  Внезапно вместо чертей из-за дерева вышел... Молотилов Семён Ефремович, прежний Хранитель Тайны. Его лицо искажала плохо скрываемая злость. Ноги мои подкосились от дикого подсознательного ужаса. Бросив на меня какой-то колючий, холодный взгляд, призрачный старик остановился. За его спиной я заметил, как троица пьяниц, побросав свои бутылки, отправилась домой.
  – Эта власть дана тебе не за тем, чтобы ты устранял конкурентов и боролся со своими же, с коммунистами, – забулькал каким-то неестественным, словно доносящимся из-под воды голосом Молотилов. – И ты не думай, что стал теперь господом богом. Как дали тебе эти способности, так и отберём. А пока предупреждение...
  – Но... постойте... Неужели вы не видите, ЧТО это за люди? Да они такие же коммунисты, как я – албанская школьница! Это ведь обыкновенная городская шпана, пивососы, быдло...
  – Я тебя предупредил! – продолжал старик, словно пропустив мои слова мимо ушей. – Ещё одна такая выходка, и черти придут уже за тобой.
  В момент сгорбленная фигура Молотилова растворилась как дым. Я стоял, словно контуженный, уставившись в одну точку и замерев, как гипсовая статуя. Голова резко наполнилась болью, в висках мощно пульсировала кровь... Тут же неведомая сила прибрала весь мусор, разбросанный гостями. Бутылки, осколки, сигаретные бычки, пакетики от сухариков просто взмыли ввысь, собрались в кучу, закружились и исчезли.
  Пошатнувшись, я взялся рукой за лоб и, качающейся, неустойчивой походкой побрёл к своему дому. Вечер ещё в самом разгаре, до ночи далеко. Какой-то непривычно яркий свет лился сбоку сквозь кроны деревьев. Солнечные зайчики, возникнув неожиданно, закружились, заплясали, наполняя улицу какой-то непосредственной природной радостью, безмятежностью. Иной раз приятно было бы посмотреть на редкое в наших краях солнышко. Сейчас же всё раздражало, бесило... Вдохнув прохладный, бодрящий вечерний воздух, я тяжело вздохнул.
  – Дмитрий! – окликнул меня чей-то знакомый женский голос. – С вами всё хорошо?
  Обернувшись, я увидел свою соседку Маргариту Васильевну. Женщина шла домой с банкета. Вероятно, она тоже оставалась там, помогать наводить порядок. Скорее всего, Маргарита Васильевна подумала, что я пьян. Как же было неприятно и стыдно... Даже несмотря на то, что я не пил ни капли.
  – Да нет, всё нормально, – ответил я, стараясь стабилизировать шаг, чтобы не казаться нетрезвым.
  – Ну пойдёмте вместе, так веселее! – произнесла женщина.
  Рассказывать ей причину своего шокового состояния по понятным причинам нельзя. И по пути до дома я отшучивался, мол, устал, перегрелся на солнышке и тому подобное. Поднявшись на свой этаж, открыв дверь, я неряшливыми движениями сбросил ботинки, прошёл в комнату и рухнул на кровать.
  – Дима, Дима, что случилось? – с кухни выбежала испуганная жена в милом домашнем фартуке.
  – Плохо дело... – произнёс я каким-то замогильным голосом, отчего Ирина аж присела.
  Прильнув ко мне, моё зеленоглазое солнце прижалось лобиком к моему виску, обхватило меня, лежащего мордой в подушку, своими тонкими рученьками.
  – Не хочешь – не говори ничего, давай просто помолчим. Я всё понимаю... – нежными губами шептала она мне на ушко.
  Сколько мы так лежали, я не засекал. Но минут двадцать точно. И уже затем, немного отойдя, я стал рассказывать Ирине о случившемся. Супруга вытаращила свои и без того большие зелёные глаза, глядя на меня немигающим взглядом.
  – Так что же, твоих способностей больше нет? – прошептала она.
  – Вроде пока есть. Но мне запретили трогать этих охламонов. Вроде как, они свои, коммунисты, и применять против них силу нельзя.
  – Но они ведь предатели! – просто вскричала Ирина. – Неужели эти волшебные покойнички, скелетоны эти чёртовы, ничего не видят??.. Коммунисты... У них что, и Троцкий тоже теперь коммунист? И Ельцин, и Горбачёв, и маньяк Чикатило? Они тоже неприкосновенны?
  – Не знаю, Ира, не знаю... Я такого точно не ожидал. Мною двигало исключительно желание защитить город, защитить наш островок социализма... А видишь, что мне приписали... С конкурентами я, оказывается, борюсь! В каком месте они мне конкуренты?..
  – Да эти подонки с пивасиком и одного твоего волоса не стоят! – злилась жена, сжимая кулачки.
  – Посмотрим теперь, что они наворотят. Я снимаю с себя всякую ответственность... Шансов на то, что эти пьяницы окажутся нормальными, ничтожно малы. Вот увидишь, они запорют всю работу...
  – Неужели вот так просто они победили? Неужели нельзя им больше никак противостоять?
  – А как, когда наши старикашки аж разомлели после их речей? Да они теперь любого загрызут, кто слово скажет против «молодых и пламенных».
  – Знаешь, вот что, ты на рожон больше не лезь. Веди себя нейтрально. А они себя всё равно ещё проявят. Да так проявят, что все увидят их гнилую сущность. Вот тогда и надо будет действовать. А как, решишь уже по обстоятельствам. Главное, перетянуть к себе большинство ваших партийцев...
  – Спасибо, миленькая моя! Наверное, так и поступим.
  Мы ещё долго беседовали, жена меня утешала, говорила добрые слова. Но мысли всё равно спутались, я ничего уже толком не соображал. К тому же, и эта головная боль внесла свои коррективы. Как я понял, мне её наслали в наказание... В итоге вечер прошёл скомкано, без традиционной прогулки. И вот уже наступило серое хмурое утро пятницы. Ощущение было такое, будто я вчера весь день пил водку. Головокружение, боль в висках, какая-то тягучая мерзкая слабость и сонливость...
  Кое-как переборов себя, я встал. Ирины дома уже не было – сегодня у неё дежурство в больнице. Перекусив заботливо приготовленным и оставленным на столе завтраком, я стал собираться на работу. Но прежде, чем бриться и наряжаться, просто зашёл в ванную, открыл холодный кран до конца и сунул голову под мощную струю. Как ни странно, помогло. Боль унялась, пришла какая-то искусственная бодрость.
  И вот, я в своём привычном строгом костюме спешу по нашей улице вниз, к площади. Сейчас уже не до любований пейзажами. На душе гадко, изнутри распирает злость. Только вот показывать свои чувства мне никак нельзя. Надо сохранять спокойствие при любом раскладе. Иначе могу сделать ещё хуже.
  Специально для гостей из рескома наши партбоссы решили провести Бюро. Кондратьев всё хотел показать им нашу слаженную работу, как мы умеем обсуждать проблемы и искать пути решения конкретных задач. Так что, в зале заседаний уже царила строгая, серьёзная обстановка. От вчерашнего безудержного кутежа не осталось ни следа. Помощнички на месте, сидят как послушные детсадовцы, сложив ручки на коленочках и ждут. Увидев меня, они вдруг оживились, начали шепеляво перешёптываться, изредка похохатывая и зажимая рты ладонями.
  «– Вот мрази...» – подумал я, проходя на своё место в президиуме.
  Смотреть на этих скотов и даже поворачивать голову в их сторону не стал. Прошёл, словно мимо пустого места, стараясь всем своим видом как можно ярче показать всё своё превосходство над ними. А гости, казалось, нарочно пытались обратить на себя внимание. Стали громче посмеиваться, шебуршиться. Но я – ноль внимания. Сел на своё место, достал планшет с документами.
  «– Так, неплохо бы поднять какую-нибудь нейтральную тему. И сделать вид, что никаких гостей нет. Обсуждать с товарищами наши дела... А там поглядим, как они себя проявят и что будут говорить сами».
  Тема нашлась быстро, и я уже подбирал мысленно нужные слова, готовясь к выступлению. Тем временем зал стал стремительно заполняться народом. Члены Бюро и приглашённые заняли свои места. И Кондратьев открыл заседание. Он ещё раз напомнил всем, что к нам прибыло пополнение, использовал все мыслимые и немыслимые эпитеты, чтобы охарактеризовать рескомовских помощников. Какие они хорошие, молодые, шустрые и т.п. И сидя в сторонке, герои повествования чувствовали себя главными на этом собрании. Как будто не мы с Кондратьевым и Васнецовым сидим в президиуме, а они – Бондарчук, Лубанов и Поспевалов.
  Но когда хвалебные гимны, наконец, закончились, слово взял я. Глядя куда-то вдаль, мимо наших «звёзд», я обратился к членам Бюро:
  – Товарищи! Вчерашний день высветил довольно существенную проблему...
  Гости сразу навострили ушки и подумали, прежде всего, что речь пойдёт про них. Про их пьяные приключения, приставания к девушке и свинское поведение на улице. Лубанов даже открыл рот и намеревался что-то выкрикнуть, чтобы меня перебить, но я спокойным голосом продолжал:
  – Наш городской магазин работает только по воскресениям, и в любой другой день затовариться просто невозможно. Вчера даже пришлось разыскивать и вызывать на работу продавщицу, чтобы в экстренном порядке открыть торговую точку ради проведения банкета. Я считаю сложившиеся порядки неправильными. Их надо менять. Предлагаю сделать наш магазин постоянно действующим. Этот шаг решит сразу две проблемы: создаст больше удобств жителям и даст три дополнительных рабочих места. Мы примем на работу ещё трёх продавщиц, чтобы те могли работать посменно, вдвоём, два через два.
  – Своевременно... – задумчиво проговорил кто-то из зала.
  – Да, с продуктами действительно сложно. К семи утра из колхоза каждый день приходит подвода, но там только хлеб и молоко. А другие продукты и товары не достать... – поддержала меня Высокова. – Я однозначно за предложение Дмитрия.
  – Что ж, – сказал Васнецов, – решим проблему. Возможности сейчас есть. Трудоустроим ещё продавщиц.
  Затем все дружно проголосовали за моё предложение, предварительно немного погудев. И я даже на мгновение забыл о незваных гостях и их тёмных делишках. Вроде бы всё снова как и прежде... Но тут же опомнился и подумал, как же хорошо было раньше, до их приезда...
  Дальше разговоры пошли на те темы, которые напрямую касаются наших городских помощничков. Васнецову не терпелось послушать предложения Бондарчука о новом сайте. И председатель горисполкома дал Кольке слово. Тот, встав с места, вальяжно прошёлся по залу и остановился рядом с нами.
  – Что я могу сказать вам, товарищи? Вы на верном пути! – начал Бондарчук со свойственным себе пафосом. – Интернет-сайт с партийной информацией и агитацией – в наше время это сила! Мы распропагандируем молодёжь, одураченную наркотиками и телевизором, научим её мыслить правильно, в соответствии с текущей линией партии! Но что нам надо для этого? Любой ли сайт сойдёт? Прокатит ли работа «на отвяжись»? И я отвечу вам – нет, не прокатит, не сойдёт, не проканает! Если мы хотим результат, мы должны работать ответственно, чётко, грамотно, без малейшей халтуры. Всё должно быть выверено, точно, просчитано. Иначе это будет пустая трата времени, денег и человеко-часов!
  «– Вот же загнул, демагог чёртов, – подумал я. – Интересно, что же он скажет против нашего варианта сайта?».
  – Ваш самодельный сайт – это как самокат с деревянными колёсами против реактивного истребителя. Ваши малограмотные кадры сделали его криво, непродуманно, без научного подхода...
  «– Это Юлька-то малограмотная? Ах ты сука...» – злился я.
  – И мы никак не можем запускать такой сайт. Ведь это станет не просто провалом, это явится позором всей нашей партийной организации. Но к счастью, есть мы, и мы вам поможем! Я лично проконтролирую, чтобы сайт был создан в короткий срок, и чтобы он соответствовал всем высоким требованиям современности. Запустив такой сайт, мы гарантированно поднимем свой рейтинг, добьёмся широкой поддержки населения! Люди отвернутся от «Единой России» и начнут массово поддерживать КПРФ. Какой это произведёт фурор, вы сами прекрасно понимаете. Да республика просто взорвётся! Какой там захват Угрюмовска, что вы... Иванов, простите, обделается, увидев, сколько людей вышло на красные митинги, под знамёна Компартии. Вороватому губернатору-коррупционеру будет просто не до вашего городка, поверьте!
  Последние слова Бондарчука потонули в громе диких оваций. Кто-то с дальних рядов даже стал повизгивать от восторга. Сидящие рядом со мной Васнецов с Кондратьевым оживлённо хлопали. На их морщинистых старческих лицах виднелась какая-то неестественная, словно вызванная массовым гипнозом улыбка. Такое я видел на фотографиях с заседаний опасных тоталитарных сект, когда сущий бред на устах какого-то хитрожопого говоруна с трибуны вызывает у людей невероятный, дичайший приступ радости, восторга, просто какой-то массовой экзальтации. То же самое было сейчас у нас, на заседании Бюро горкома...
  – Но, товарищи, поймите, одними только знаниями и умениями нам никак не обойтись. Сайт – это не детская игрушка, не благодать божья. За него надо платить. Причём, нельзя заплатить мало и рассчитывать на отличный результат. За разработку и хостинг сайта, такого сайта, который нужен нам для спасения города от губернаторской угрозы, придётся заплатить сто тысяч рублей. Думаю, для местного муниципалитета это – сущие копейки. Справимся! Ведь справимся же, да?!
  Народ одобрительно загудел. А на лице Васнецова промелькнула тень первых сомнений. Он как-то потупил взор, подпёр руками голову, задумался. Свободных денег на счету немного, и они уже давным-давно распределены. На эти средства мы планировали заменить часть оборудования телефонной станции, которое износилось до немыслимых пределов.
  – Что скажет товарищ мэр? Простите, председатель горисполкома!
  – Ну как-то дороговато... Деньги-то есть, но они под другое заложены. Мы АТС ремонтировать хотели.
  – Валерий Анатольевич, вы уж определитесь, что вы хотите: иметь новую АТС в захваченном «едросами» городе или довольствоваться старой в свободном, коммунистическом Угрюмовске. А сейчас вопрос ставится именно так, и никак иначе. Поскупимся, пожадничаем – и как результат, получим завтра пять грузовиков с ОМОНом и Росгвардией. Тогда, уж поверьте, никакого толку от вашей АТС не будет. Это всё равно, что вставлять мертвецу новые зубы.
  – Ладно, пожалуй, вы правы. Деньги переведём. Ради такого дела не жалко. Потерпим.
  – Постойте, – не выдержал тут я, – нашей молодой комсомольской командой создан прекрасный сайт. Он уже готов, на нём размещена вся важная и интересная информация. Более того, сайт оплачен на два месяца вперёд. То есть, у нас это уже есть! А товарищи из рескома предлагают нам остановить уже готовый проект и заменить его на аналогичный, но в десять раз дороже! Что это, как не расточительство?
  – Да, – встала с места Мария Евгеньевна, – это всё равно, что вместо вполне сносного простого смартфона за 10 тысяч купить новомодный блестящий «айфон» за сто! А разницы никакой.
  «– Молодец, Высокова! – похвалил я мысленно нашу дикторшу. – Усвоила урок!».
  – Слушайте, товарищи, да вы несерьёзные! – начал возражать Бондарчук. – Что это за детские игры такие?! Мы создали, наша команда... Не в обиду сказано, но ваша команда не имеет ни специального образования, ни подготовки. То, что сделали вы, можно просто взять и выбросить в мусорное ведро. Этот сайт работать не будет, я вам со всей ответственностью заявляю. Это дилетантская поделка, которая не возымеет пропагандистского эффекта. Над нами с таким сайтом просто посмеются. А завтра приедет губернатор Иванов с полицией и выгонит нас отсюда. Вы этого хотите?
  «– Вот же падла, на самую больную точку давит, – негодовал я внутренне. – Знает ведь, гадёныш, чем взять, какие слова подобрать, чтобы перетащить стариков на свою сторону... Но зачем ему это, зачем? Неужели вот так, открыто, он со своими подельниками работает на Иванова?».
  Но ответ на данный вопрос был проще, чем я мог подумать. И его ещё только предстояло отгадать. А пока – борьба продолжалась.
  – Так, мне кажется, мы уже ушли в какую-то пустую демагогию, – строго произнёс я. – Считаю бессмысленным обсуждать создание нового сайта, пока нам ясно, в простой и понятной форме не объяснят, чем плох старый? А так огульно охаивать я тоже умею. И тоже могу сказать – «Если вы создадите новый сайт по рекомендациям товарища Бондарчука, то завтра сюда ворвутся головорезы ИГИЛ и всех нас порешат». Страшно? То-то же.
  – Ну хватит уже детского сада! – рассмеялся Колька. – Вам самим не смешно, товарищ Ефимов? А мне вот смешна ваша полнейшая некомпетентность! Ну как я вам объясню в простой понятной форме, что у вас не сайт, а шляпа? Это всё равно, что дремучему колхознику объяснять, что такое квантовая физика...
  – Так, вы, пожалуйста никого не оскорбляйте! – резко перебил Бондарчука Васнецов. – Насчёт Дмитрия наше мнение единое и непоколебимое, этот человек уже много раз показал себя компетентным и грамотным товарищем. Так что, не надо говорить, не подумав.
  – Ну что же вы так болезненно воспринимаете критику? Ведь нам со стороны виднее. Мы учились этому, поймите! Да, никто не спорит, достижения у вас есть, и ваш сотрудник добился определённых успехов. Но если бы вы делали всё так, как положено по науке, как надо делать, то сейчас у нас уже вся республика была бы красной. А со старыми методами мы постепенно и этого лишимся, что сейчас имеем.
  – Мне кажется, кое-кто себя слишком переоценивает! – суровым тоном произнёс я, готовый молниеносным выпадом сломать Коле нос. – Вы только посмотрите! Они учились, они такие умные, грамотные, продвинутые! Не то, что мы здесь – щи лаптем хлебаем, да? А где подтверждения вашей учёности и запредельных знаний? Где, я вас спрашиваю? У нас что, в Сыктывкаре вашими стараниями уже коммунизм построен? Что-то не видно! А у нас тут – Советская власть. Была, есть, и будет. И не вам нас учить! Хватит уже пугать людей своим губернатором, ОМОНом и полицией. У себя сначала разберитесь, добейтесь хотя бы того, чего добились мы, а потом уже суйте свой нос в чужие дела!
  Высокова и ещё несколько товарищей восхищённо захлопали в ладоши. Остальные же молчали, как селёдки в гастрономе и смотрели на меня с каким-то удивлением. Бондарчук же просто рассмеялся. Противно так, с каким-то быдляцким повизгиванием, будто он не на партийном собрании, а со своими дружками-пивососами в зассанном подъезде сыктывкарской хрущёвки.
  – Ну вот, видите, он даже не понимает, о чём говорит! – лыбился своими жёлтыми, прокуренными зубами Коля. – Этот человек не просто некомпетентен, он безграмотен! Более того, мне кажется, он просто карьерист. И сейчас тупо дрожит, боится потерять своё место.
  – Я протестую! – взвилась Высокова. – Это что за оскорбления такие? Вас к нам для чего прислали? Помогать и содействовать. А вы оскорбляете и унижаете. Я не знаю, как у вас в рескоме, но у нас такое недопустимо. Извольте следить за языком.
  Я раскраснелся, как рак, варёный к пиву. А злоба распирала изнутри с такой силой, что в любую секунду я готов был взорваться, как боеприпас с направленным взрывом и просто порвать в клочья наглую морду. По моему свирепому виду Коля, наконец, понял, что зашёл слишком далеко. Видимо, знает, что собирать с пола выбитые зубы сломанными пальцами – занятие непростое, и решил отступить.
  – Ладно, я ничего утверждать не берусь. Просто высказывал своё личное мнение. Может быть, оно ошибочное, на абсолютную истину не претендую, – уже на два-три тона тише оправдывался Бондарчук.
  – Так, товарищи, что же мы решим с нашими новейшими технологиями, с этим пресловутым сайтом? – задал вопрос Кондратьев. – Варианта, как я понял, два: оставить всё как есть, использовать вариант Дмитрия, и поменять всё в корне, оплатить создание нового сайта, выполненного уже по науке. Давайте голосовать.
  Наши люди, только вчера узнавшие слово «сайт» никак не могли быть объективными. И большинство всё же купилось на елейные речи Коли. Зачем-то голосовали и приезжие помощнички, все трое. Для массовости, наверное. Только они здесь никто, сбоку припёка, и естественно, никакого права голоса не имеют. Но в любом случает прошло предложение Бондарчука.
  – Зря, Валерий Анатольевич, ох зря... – шёпотом сказал я сидящему рядом Васнецову. – Не будет от этого толку, уж поверьте. А деньги выбросим...
  Председатель не ответил. А рескомовские гости уже весело щебетали где-то в коридоре, издалека слышался их заливистый смех. Собрание закончилось как-то куце, неожиданно. Не глядя ни на кого, злой, как стая бешеных псов, я вышел в коридор и с ветром понёсся в туалет – умыться холодной водой. Голова просто горела от напряжения, кровь мощно прилила к вискам и, казалось, сейчас просто разорвёт сосуды и безудержным потоком раздавит мозг...
  Наконец, живительная, холодная артезианская вода полилась на моё красное лицо. Мне сначала даже послышалось негромкое шипение и привиделся пар. Отряхнувшись, покрутив головой, я аккуратно поправил волосы, расправил воротник рубашки, галстук. И, мельком глянув на себя в зеркало, вышел в коридор. Как ни странно, криков не слышно, тишина. Негромко щебечут наши, местные. Гостей не видно. И тут я решил, интереса ради, спуститься по лестнице вниз, на первый этаж, в зону уверенного приёма сигнала «вай-фая». А там, как и ожидалось, сидела под лестницей наша скандальная троица и пырилась в планшет. Гости что-то оживлённо высматривали на экране, тянули к нему свои грязные засаленные пальцы. Издалека мне было видно окно мессенджера с каким-то текстом. Но вот Бондарчук жмёт на кнопку «отправить», и текст уходит. Я уж, было, хотел спуститься ниже и что-нибудь сказать, но понял, что тормоза у меня износились до предела, колодки стёрлись... И я просто не остановлюсь, пока не разорву всех этих поганцев. В итоге бросил на них презрительный взгляд, красиво развернулся на каблуке ботинка и зашагал обратно, к залу заседаний. Подходить сейчас к Васнецову, говорить с ним, у меня не было ни малейшего желания. Ведь он тоже голосовал «против»...
  – Дима, послушай, – догнала меня Мария Евгеньевна. – Мы сделали, что смогли. Я ещё нескольких наших сумела сагитировать. Но, увы, не хватило голосов... Остальные, в самом деле, как под гипнозом были... Что же теперь будет?
  – Не бойтесь, прорвёмся! – улыбнулся я как-то измученно. – Главное, не опускать руки и не сдаваться...
  Сейчас можно было с чистой совестью уйти домой, важных мероприятий на сегодня не планировалось. Но поскольку гости остались, я тоже решил остаться. И уж если не могу ничем им помешать, то надо хотя бы знать как можно больше об их замыслах.
  А Бондарчук решительно взялся за работу над сайтом. Молча, жестом указав Юльке на дверь, он согнал девушку и уселся за её компьютер. Теперь, когда Бюро проголосовало за его решение, Коля думал, что ему дали полный карт-бланш на любые действия, и он может творить всё, что ему заблагорассудится.
  Серёжка тут же увился за Юлькой, и вместе они присели на стульчики в коридоре. Глянув на это безобразие, я прошёл дальше. Лубанов к тому времени обосновался в редакции. Поучающим голосом что-то говорил нашим комсомольцам. Бросив на него уничтожающий взгляд, я всё же решил последить за главарём рескомовских гостей, Колюней. Пришёл молча и сел с ним рядом.
  – Что, решил поучиться? – хмыкнул тот.
  – Я, пожалуй, просто понаблюдаю. Или твои супер-пупер знания – это величайший секрет?
  – Какие уж у меня от вас секреты, Дмитрий Сергеевич! – усмехнулся Бондарчук.
  – Какие? Ну например, эти ваши совместные сообщения, которые вы отправляете в мессенджере после наших собраний.
  Колька резко встрепенулся, развернулся ко мне на стуле с какой-то яростью в глазах.
  – Ну вот, а говоришь, что секретов нет!
  – Это письма девушке! – огрызнулся Бондарчук.
  – Ой, как замечательно! У вас одна девушка на троих?! Ну, что тут сказать, всё по заветам коммунистов-утопистов!
  – Так, не мешайте работать, – вдруг сухо произнёс Коля. – Меня ваше Бюро уполномочило сайт разрабатывать, я этим занимаюсь. Что-то не нравится? Дверь вон там.
  – Экий у нас голосок-то прорезался! Значит, сообщения строчишь девушке, да? Отчитываешься о каждом собрании?! Ай, какой молодец!
  – Дмитрий Сергеевич, вы мне мешаете! – строго проговорил Бондарчук.
  «– Ладно, – подумал я. – Не хочешь говорить сейчас, скажешь потом. При других обстоятельствах. А я пока посижу...».
  Как и ожидалось, ничего мудрого и великого в действиях предводителя рескомовских гостей не наблюдалось. В обычной программе-редакторе он создал сайт по стандартному макету, налепил к месту и не к месту картинок с советской символикой, надёргал статей и текстов с сайтов ЦК и республиканского комитета. До вечера, с перерывом на обед и регулярными, раз в полчаса походами курить, Бондарчук состряпал посредственный, унылый сайтишко.
  Лубанов тоже времени даром не терял, и под его «чутким» руководством наши ребята-комсомольцы сделали новый макет газеты! Сразу, за один присест! Вот так скорость!
  Ненадолго отвлекшись от Колюни, я решил зайти и посмотреть на «великие творения» пана Вискарика. И к моему удивлению от сайта Бондарчука они почти не отличались. Те же неуместные картиночки, надёрганные из Интернета статьи с различных КПРФовских ресурсов. И всё! Ни слова ни про Угрюмовск, ни про нашу борьбу с губернатором. Стандартный набор преснятины, этой бесцветной тухлой мути, которую никто читать добровольно не станет. Только под дулом пистолета.
  – Ну что, друзья, как у нас дела с новым номером? – как ни в чём не бывало спросил я ребят, даже не глядя на Дениску.
  – Так вот же, Дмитрий Сергеевич, вы же в руках держите! – нашёлся Витя.
  – Это мусор из Интернета. А я про нашу, городскую газету спрашиваю, – невозмутимо говорил я.
  – Товарищ Ефимов! – на повышенных тонах, как строгий учитель ученику, сказал Лубанов. – Вы в этом ничего не понимаете. Не мешайте.
  Всё. Спусковой крючок нажат, и казалось, что я сейчас просто разорву этого нахала пополам. Кинув на Вискарика до жути злобный взгляд, я молча пошёл на него, как бульдозер на кучу навоза. Тот сразу всё понял без лишних слов, вскочил и принялся визжать, как баба:
  – Колян! Коляяяяян! Тут опять этот...
  Но комсомольцы не позволили мне нанести удар. Димка схватился за мой кулак и, глядя мне в глаза, шёпотом сказал:
  – Не надо, Дмитрий Сергеевич. Мы сами всё понимаем.
  Уж не знаю, как, но меня эта фраза немного остудила. Не переставая сверлить глазами Дениску, я сел на стул и демонстративно порвал состряпанный под руководством этого пьяницы макет газетного номера.
  – Делаем правильно, как я вас учил, – спокойным голосом произнёс я.
  – Так, ну что тут опять? – ворвался в комнату Бондарчук. – Сколько можно уже скандалить? Дмитрий Сергеевич, вы что, думаете, вы такой непотопляемый у нас? Мы вас живо сдвинем. Подметать пойдёте, двор своего горкома.
  Что мне стоило сдержаться сейчас, одному только Марксу известно... Ведь любые мои агрессивные действия тут же привели бы к желанному для них результату – снятию меня с должности и заведению уголовного дела. Только поэтому я и сдержался, закусив до крови губу.
  «– Ну ничего, недоносок, ты у меня доиграешься. Расплата придёт...» – думал я.
  День кое-как подошёл к концу. Последним ударом для меня на сегодня стало дефиле молодой сотрудницы, Юлии Марининой, с городским выпендрёжником Серёжкой.
  «– Всё-таки уломал, стервец!» – с досадой подумал я, глядя, как «сладкая парочка» отправилась гулять по городу. Но мне сейчас было уже не до них. И я быстрым шагом направился домой. Ирина сегодня на сутках, подмениться было никак нельзя, сменщица заболела. И ночевать мне пришлось одному. Съев пару ложек холодной жареной картошки прямо из сковородки, выпив стакан кваса, я помылся и упал без чувств. Слава труду, что завтра суббота...

Часть X

  Утро вновь выдалось серым и хмурым. И если раньше это радовало, приносило удовлетворение, то теперь мутная серость ассоциировалась лишь с последними неудачами и провалами. На душе вновь погано-препогано, только и думаю о том, как меня унизили и просто растоптали эти приезжие ублюдки, с какой ловкостью они окрутили моих вчерашних товарищей и превратили их в своё оружие против меня. Невесёлые мысли так и лезли в голову:
  «– Что же будет дальше? Они просто заведут все наши дела в тупик, растратят все средства и сделают нас лёгкой добычей для губернатора... А может, и чего поизощрённее задумали, кто ж их знает. Вон, как у этого Колюни язык хорошо подвешен. Хрен сладишь с ним в словесной баталии. Наверняка всё продумали, просчитали... Даже не они, а их кукловоды, которые ещё умнее, ещё хитрее, чем эти поганцы... Но что самое ужасное, я, имея под рукой такое мощное оружие, не могу его применить! Нет, ну как так-то?..».
  Нехотя встав, приготовив красивый вкусный омлет, я дождался с работы Ирину. Мы с ней позавтракали, и жена, не имея больше сил, брякнулась спать после ночной смены. Говорит, всю ночь делали перевязки тем самым работягам, которых черти подрали...
  Чтобы не мешать супруге смотреть сновидения и отдыхать, я решил немного прогуляться. Вышел из дома, огляделся. Вдали маячила площадь. И уже, было, занеся ногу в ту сторону, я резко передумал и быстрым шагом направился вверх по улице Ленина.
  «– А зайду-ка к Петерсу! – подумал я. – Он человек умный, может, что посоветует».
  Как миновал я расстояние до одноэтажного продолговатого домишки на проспекте Мира, не помню. В памяти просто не отложилось. Видимо, записывающее устройство памяти было до такой степени занято работой по перелопачиванию различных мыслей, что у него просто не осталось ресурсов на обработку и сохранение зрительных картинок, идущих от глаз. И вот уже вдали виднеется знакомый внедорожник Икс-рей. Машина словно пасётся на зелёной травке, как корова. А вот и гараж Кузьмича. Рядом, выкаченный наполовину из ворот, стоит Москвич. Из-под него виднеются дедовские ноги в чёрных носках и сандалиях. Что-то насвистывая, старичок гремит железяками и находит ещё время посасывать самокрутку со своей забористой махоркой. Кашлянув от дыма, я требовательно постучал по крылу тёмно-зелёного АЗЛК.
  – Здорово, Кузьмич! – воскликнул я. – Как Москвич?!
  Дедок шмякнулся головой о ржавое днище, ругнулся. И тут показалось его промасленное лицо в мятой пыльной панамке.
  – Здорово! Друга своего ищешь? Дома он! – опередил меня дедок.
  И я направился к Петерсу. Тот, как оказалось, даром времени не терял и ремонтировал стиральную машинку. Разложив вокруг себя кучу инструментов, каких-то выкрученных из агрегата болтиков, латыш негромко чертыхался, ковыряясь в моторе старенькой «Сибири».
  – Ну шалом, товарищ Петерс! – шутливым тоном произнёс я. – Тимуровцем стал, дедушке помогаешь?
  – Шалом-шалом! А что тут ещё делать, скукота... Даже интернета нет.
  – Так ты бы пришёл в горисполком, у нас «вай-фай»!
  – Да нет, пока и так нормально. У тебя-то как дела?
  – Как... Неважнецки... Выкуривают меня новенькие, молодые и горячие, присланные из Сыктывкара активисты-карьеристы. И при этом, нет, ты только прикинь, меня же карьеристом называют! Это какую же наглость надо иметь!
  – Ты давай не кипятись, рассказывай всё по порядку. От того, что ты сейчас прожжёшь штаны, ничего не изменится.
  И я, как-то недовольно хмыкнув, присел на край скамьи, принявшись рассказывать товарищу о своей проблеме...
  – Вот так, значит, да?.. – Эрнест задумчиво почесал подбородок, готовясь произнести что-то по-философски глубокое. – Запомни: деды – это зло. Что тут, что там, – Петерс показал пальцем на пол, имея ввиду подземное царство мёртвых. – Они и из гроба продолжают вредить, тормозить прогресс. Как хорошо они скооперировались, да? Мёртвые деды не дали тебе уничтожить подонков, а живые проголосовали за решение последних. Во как!
  – И ведь что те, что другие – явно без злого умысла. По тупости, по своей поганой стариковской тупости!
  – Именно, коллега! Какой отсюда вывод? Нельзя старичьё до власти допускать, нигде, никогда. Менять сразу, как только это возможно. Деды – они должны обитать на свободе. Вот Кузьмич, живёт себе, милейшее создание, никому не мешает. А был бы какой-нибудь партийной «шишкой» – тоже творил бы фигню, тупил бы и не давал людям житья.
  – Да ты прям философ! – хмыкнул я.
  – А то!
  – Вот что, философ, ты мне лучше помоги с конкретной проблемой. Бондарчук пролоббировал вчера создание сайта с нуля и размещение его на какой-то сторонней и очень дорогой площадке для хостинга. И это притом, что мы уже оплатили размещение нашего сайта другой хостинговой компании...
  – Ну и чего тут гадать? Это либо его компания, либо как-то с ним связанная. Просто тупо разводит вас как лохов, на бабки.
  – А проверить как-то можно?
  – Хочешь, я позвоню одному человечку в органах, и он за пять минут всё пробьёт. Узнаем, чем владеет твой Колюня.
  – Давай, конечно!
  – Ну поехали тогда, к «вай-фаю».

  Через какие-то пятнадцать минут Петерс, сидя в холле здания горсовета, торопливым почерком писал что-то на бумажке, прижав к уху свой широкий смартфон. Связавшись с бывшим коллегой по ментовке через «вайбер», детектив деликатно попросил того об услуге. И спустя считанные минуты вся информация о бизнесе нашего «пламенного коммуниста» была уже известна.
  – Ну??? – просто изнывал я.
  – Чего ну? Пейсы мну! – хохотнул Эрнест. – На, читай. Хостинговая компания «RedWeb», уставной капитал – 10 тысяч рублей. Годовой оборот – только не падай, миллиард евро! Хороший коммунист, я тоже так хочу!
  – Вот это да... – присел я на стульчик рядом с Петерсом. – Это как так-то, а?
  – Тут не всё. Смотрим дальше. Ателье веб-дизайна «Karl&Fridrich», уставной капитал – тоже десятка, оборот – тут уже поскромнее, 46 миллионов долларов.
  – Какая же мразь, а... Ну какая же мразь! – запричитал я.
  – Деды ваши на орбиту выйдут на пердаках, когда узнают, кого пригрели, – усмехнулся детектив.
  – Да на дедов чихать. Ты сам знаешь, КОГО мне надо убедить в первую очередь... И тогда всё. Я этому Коле... Я этой суке поганой...
  – Да знаю, знаю... Нос ему сломаешь и будешь долго бить ногами, чтобы он потом неделю кровью под себя ходил.
  – Нет, никакой недели у него уже не будет... – задумчиво проговорил я.
  Петерс завёз меня домой, а сам поехал обратно к Кузьмичу, ремонтировать дальше стиральную машинку. Я же сел на лавочке у подъезда и решил в спокойной обстановке, в тишине, разложить по полочкам свои сегодняшние свежие мысли. Но это было не так-то просто...
  «– Выходит, компромат у меня теперь железный. Но применять его сразу же, сию секунду, тоже нельзя. До понедельника никто никаких денег всё равно Бондарчуку не перечислит. Значит, выходные можно обождать. А в понедельник соберём Бюро и... Шансов у них – никаких. Мозги старикам задурили, запугали губернатором, и думают, что дело сделано. Шиш! Уж я-то знаю наверняка, как отреагируют наши «старые кадры» на весть о бизнесе Колюни. Причём, о таком крупном бизнесе. Бондарчука теперь смело можно называть миллиардером. А специально для пафосных дедов и бабок – капиталистом, буржуем и мироедом. Тем злее они на него будут... Да, просчитался Коля, ох, как просчитался! Думал, что в наших диких краях, в оторванном от мира городишке никто не узнает его тайны, никто не раскопает о нём сведений?! Как бы не так!.. Проблема теперь лишь в том, что на понедельник у нас намечена поездка к губернатору... А это – дополнительный стресс, дополнительный набор проблем. И надо рассчитать всё так, чтобы успеть и там, и тут... Но с этим, ладно, более-менее разобрались... Теперь самое главное – что делать с нечистой силой? Как ей... как этому старому хрычу Молотилову доказать, что рескомовские гости – злейшие враги и засланцы?.. Он же упёрся рогом – коммунисты, и всё тут! Не трожь! Да таких «коммунистов» не то, что трогать, их самосвалом давить надо и на кардан наматывать, чтобы другим неповадно было так над идеей глумиться и партию продавать...».
  Проблема с нечистью так и осталась открытой. Ничего придумать я не смог. После обеда, когда проснулась Ирина, мы с ней всё это обсудили ещё раз. Я рассказал последние новости, сообщил про добытые детективом Петерсом сведения. Но и жена, увы, не знала, как решить непростую задачу. Пришлось пока отказаться от планов мести и применения сверхспособностей против чужаков.
  – Будем теперь думать, как убедить городских духов в моей правоте... – произнёс я, почесав себе затылок.

  И суббота, и воскресенье пролетели стремительно. Никаких особенных событий не произошло. Мы с Ириной привычно занимались домашним хозяйством. Я как ишак в три рейса притащил жене из магазина несколько туго набитых сумок с продуктами. Затарился, так сказать, на следующую неделю. Ведь пока ещё неизвестно, когда нам откроют магазин в постоянном режиме. Приходится терпеть эти вынужденные неудобства...
  Наконец, наступило долгожданное утро понедельника. День предстоял крайне насыщенный. Поездка в Сыктывкар к губернатору, Бюро и разоблачение подонков-засланцев... К тому же, именно сегодня из райцентра должны прислать два автозака для наших буйных строителей, «устроивших пьяную резню» в недостроенном ДК. Всё в одну кучу...
  Встать пришлось в пять часов утра. Ирина, которой сегодня опять идти на дежурство, ещё досматривала сладкие сны. А я, перекусив на скорую руку овсянкой с бутербродами, запив всё это дело растворимым цикорием, помчался к машине. До прихода Васнецова успел протереть стёкла, вымести их салона крошки, которые оставили в прошлый раз наши «уважаемые» гости.
  Валерий Анатольевич появился ровно в шесть. В тщательно наглаженном костюме, крепко пахнущий концентрированным одеколоном «Шипр», он держал в руках толстую папку с бумагами.
  – Давай, Дима, заводи. Нам нельзя опаздывать... – каким-то не своим от волнения голосом пробубнил председатель.
  И «Надюха», фыркнув, зарокотала своим двухлитровым инжекторным мотором. Развернувшись во дворе горсовета, я поддал газку и устремил машину к выезду из города... По пути в Сыктывкар Васнецов так и не проронил ни слова. Боялся, видать, растерять тщательно подобранные фразы, заготовленные для Иванова. Попытавшись его разговорить на тему наглости рескомовских ублюдков и подготовить начальника к предстоящему разоблачению, я понял, что сейчас это бесполезно. Валерий Анатольевич ушёл в себя, сконцентрироваться и ни на какие внешние раздражители не отвлекается. Его старый «пентиум» осиляет только какую-нибудь одну задачу. Многозадачные среды – это не про него.
  По унылым однообразным трассам, окружённым глухими стенами леса и ведущим в столицу Республики Коми, мы домчались до пункта назначения довольно быстро. Уложились в расчётное время. Немного поплутав, побибикав в пробках, я вывез председателя к зданию республиканского правительства ровно в половине девятого. Как муниципальному спецтранспорту, нам разрешили припарковаться на закрытом правительственном паркинге, возле навороченных иномарок местных мордастых воротил. Но скромная тёмно-серая «Надежда» смотрелась рядом с лексусами и тойотами отнюдь не сиротливо. Невозмутимым взглядом своих больших прямоугольных фар моя «Наденька» смотрела на роскошные сараи «хозяев жизни» с каким-то надменным превосходством. Мол, да мы не хуже!
  И вот, мы оставили машину внизу, а сами поднялись на высокое крыльцо правительственного комплекса. Облом ждал меня сразу же, как только нам посчастливилось войти в этакий предбанник главного здания республики. Увидев ряд турникетов, а за ним – резвящихся в естественной среде обитания чиновников, я был вынужден выйти вон. Приглашение – только на одного человека.
  – Так, ну давайте, больше смелости, не сдавайтесь! – подбодрил я Валерия Анатольевича. – Гните свою линию, что бы этот мордоворот там не говорил.
  – Постараюсь! – уверенным голосом ответил Васнецов.

  Что делать, пока «босс» на приёме у губернатора, я не знал. Выйдя наружу, осмотрелся по сторонам. Ну, думаю, прогуляюсь, посмотрю город. Ведь толком и не видел его никогда. Всё быстрей-быстрей, с языком на плече или из окна машины...
  Спустился, свернул направо. Центральная улица, как и у нас, в Угрюмовске, носящая имя Ленина, была довольно узенькой, провинциальной. И как только просторная центральная площадь скрылась из виду, создалось впечатление, что нахожусь я где-то на задворках, на глухой окраине. А через пару кварталов и вовсе начался частный сектор. Кривые серые заборы из занозистого штакетника, какие-то перекошенные избёнки за ними, утопающие в нечёсаной зелени палисадников. На столицу республики как-то мало похоже... И потом, здесь уже и народу не так много, как возле правительственного комплекса. Так, изредка шмыгнёт какая-нибудь зачуханная бабуленция с тележкой из подворотни в подворотню... За заборами заливисто затявкали местные блохастые тузики, услышав мои шаги. И тут гляжу, из переулочка прямо навстречу мне выруливает стайка из четырёх подростков. Все сплошь в адидасе, с капюшонами и с папиросками в грязных ртах. В кармане у одного из маргиналов надрывается, хрипя, старый мобильник, воспроизводя какую-то лютую рэпчину. Глянув на меня явно недобрым взглядом, быдланы прошли мимо.
  Засмотревшись на показавшийся вдалеке, на пригорке, густой хвойный лес, я вдруг услышал откуда-то сзади пронзительный женский крик. Обернувшись, вижу тех самых подростков, размашистыми шагами выбегающих из какого-то переулка обратно на улицу. А за ними, оглушительно вопя, выскакивает женщина лет пятидесяти, размахивая руками и пытаясь схватить хотя бы одного шпанёнка.
  – Помогите! Ограбили!!! – кричала тётка. – Последние деньги отобрали, сволочи!
  Что в такой ситуации мог сделать я? Бежать и догонять? Но даже если я и догоню, то их много. У кого конкретно деньги, неизвестно. Причём, отобранную у женщины сумочку они то и дело перекидывают друг другу. Получается, ничего сделать уже нельзя. Никакой полиции вокруг не видать. Да её здесь и не бывает поди никогда, судя по тому, какой безлюдный и дремучий райончик. Да что там полиция, обычных людей тоже нет, прохожих. И несчастная тётка – один на один со своей бедой...
  «– Эх, сейчас бы милицию сюда, – подумал я. – Нашу, советскую... В Угрюмовске без проблем бы получилось. Сразу бы старый капитан со своим «Макаровым» на помощь пришёл, а с ним и та опергруппа, что задерживала беглого уголовника в бомбоубежище...».
  Не успел я окончить свою мысль, как откуда ни возьмись, с визгом резины на дорогу вылетает ярко-жёлтая милицейская ГАЗ-21Р. Подняв облако пыли, старая Волга вмиг настигает беглецов и с характерным металлическим звуком сбивает троих, резко останавливаясь. Тут же все четыре дверцы машины распахиваются и наружу выскакивают оперативники в советской милицейской форме образца 60-х годов. Ловким ударом один из них валит на асфальт последнего бегуна и заламывает ему руки. Остальные милиционеры уже пакуют оглушённых воришек. Те откровенно ничего не понимают, и просто находятся в шоке. Тот, у которого была сумка, завизжал тонким мальчишечьим голосишкой, задёргался, но ребята в форме быстро заковали его в браслеты и немного попинали для порядка. А потерпевшая, застыв, как бронзовая статуя, стояла и молча наблюдала за происходящим.
  Пока трое милиционеров грузили арестованных в багажник, бесцеремонно, цинично, как мешки с картошкой, четвёртый подошёл к женщине и протянул ей украденную сумочку:
  – В дальнейшем будьте бдительней, гражданка, – назидательным тоном сказал молодой старлей и отдал честь.
  Затем призрачные стражи порядка сели обратно в свою Волгу и с пробуксовкой рванули прочь, скрывшись за одним из поворотов и исчезнув там. Потерпевшая открыла рот и долго не могла сообразить, что же произошло. Посмотрев на меня, она невнятно что-то пробурчала, развернулась и галопом понеслась обратно в свой переулок.
  «– Ну надо же, сработало! – подумал я. – Это уж точно не угрюмовский экипаж был. Значит, и местными духами я могу управлять! Интересно...».
  Тут же решено было провести дальнейшее испытание моих сверхспособностей. На этот раз я вызвал духи ветеранов партии. Просто прикрыл глаза и представил, как навстречу мне выходят группой несколько стариков из числа тех, что успели пожить в наше время и скончались относительно недавно. Как ни удивительно, всё сработало. И шесть дряхленьких дедушек, трое из которых с клюшками, неспешно вырисовались на ближайшем перекрёстке, как бы выйдя из кустов.
  – Здравствуйте, товарищи! – поприветствовал я ветеранов.
  В ответ послышалось довольно бодрое многоголосое «здравствуйте». Деды откровенно удивились, что так бесцеремонно нарушили их покой и вытащили вечно отдыхающих пенсионеров из своих уютных потусторонних кроватей. Я представился, вкратце рассказал, кто я такой и какими возможностями владею.
  – И чем же мы можем вам помочь, молодой человек? Вы бы молодых к себе на помощь призывали. У нас много было молодёжи, кто безвременно ушёл...
  – Спасибо за совет, но нужны мне именно вы! – с хитрецой произнёс я, задумав кое-что интересное. – Мне хотелось бы узнать про некоторых ваших преемников из числа молодых партийцев. Наверняка вы успели застать их ещё при жизни...
  – Ну спрашивай, мы всех помним и знаем поимённо, – произнёс дедок в потёртой фетровой шляпе и с аккуратненькой седой бородкой.
  – Меня интересуют Бондарчук, Лубанов и Поспевалов, – отрывисто проговорил я.
  Некоторые из стариков заулыбались. А один, самый старый, сдержанно засмеялся в свою густую бороду. И тот, что в шляпе, выдержав паузу, начал говорить:
  – Ну, первый – это не наш человек, сто процентов. Тёмная личность, предприниматель. К партии примазался, чтобы легко и без особых затрат получить депутатское кресло. Ну, сами знаете, как такое делается... На бесплатном труде таких, как мы... Газетки там, листовки, встречи с избирателями... Другие-то партии за это деньги платят, и не малые! А у нас всё за так, за идею и обещания...
  – Да уж, понятно... А второй?
  – Ну что второй, обычный алкоголик. Просто удачно женился. На моей внучке, между прочим. И всё, пошёл на взлёт. Награждают этого паразита, за мои заслуги... Обидно, сынок... Верчусь в гробу теперь вот, а ничего сделать не могу. И где только Ленка этого охламона раскопала... Ведь ничего не умеет, ни в чём не сечёт, тупой как африканская пробка. Но должностей у него уже – ого-го! И главный редактор местной газеты, и помощник депутата и ещё там кто-то в госсовете, какой-то третий подползающий справа... Стаж ему капает, пенсия теперь ожидает богатая...
  – Как же он тогда со всем справляется, если он такой тупой? Особенно с редакторством?
  – Сынок, да о чём ты? С чем он справляется? Этот ушлёпок ничего не делает. Скучает в конторе рескома, чаи гоняет, да курит через каждые пять минут. А газету, бесплатно, между прочим, тащит на себе Илья Владимирович, тоже старый кадр... Скоро ждём его к нам... Кто там дальше лямку потянет, неизвестно...
  – Понятно... Невесёлая история. Ну, а третий-то, третий, тоже подонок?
  – Поспевалов-то? Ну он обаятельный такой, всем нравится, всем угождает. Скачет, одним словом, как зайчик. Многие у нас его любили. До тех пор, пока не поняли, куда он скачет. А рвется Серёжка в депутаты, причём, любой ценой. Сначала должность помощника получил, с хорошей зарплатой. Живёт теперь и в ус не дует. Никакая партия ему больше нафиг не нужна, дела все забросил. Нынче он уже и не строит из себя активиста. Зазнался, дорогие шмотки купил. На сраной козе теперь не подъедешь. А как выше прыгнет, всё, считай, небожителем станет. Ещё, глядишь, охрану заведёт...
  – Печально... Совсем всё плохо с молодёжью в нашей партии...
  – Ой, и не говори... А зачем они тебе понадобились-то?
  – Да их прислали к нам в город. Якобы в подмогу нашей партийной организации. Только вместо помощи от этих добровольцев один вред. А усмирить и выпроводить вон никак не получается, не верят наши, что гости из рескома не те, за кого себя выдают...
  – Это плохо, сынок, да... Ты бы видел, как они у нас комсомол разваливали. Вон, Аркадьич помнит, – дедок в фетровой шляпе кивнул на того самого бородача, – в его районе дело было. Успешную организацию похоронили... Как Поспевалова в секретари избрали, так сразу всё. Ребята, кто идейный был, разбежались. Остальных, которые понаглее, да пошустрее, этот к себе в команду взял. Бросает всякие подачки им, прикармливает. Обещает в будущем мандаты и места помощников. Организация вроде бы есть, и даже функционирует... Но состоит из таких отморозков, что мама не горюй...
  – Увы, сейчас везде так. Внедряются, рвут партию изнутри... Но у нас-то в городе полный порядок. Вот и обидно. Их засылают к нам, а мы даже ответить не можем. Они всех наших покорили своим фальшивым обаянием. Что вот поделать... Если бы вы как-то рассказали нашим...
  – Ты имеешь ввиду таких же как мы... покойных? Есть один способ уладить этот вопрос. Мы здесь, в нашем тихом мире, можем общаться друг с другом без слов. Это с живым человеком, по старинке, надрываем голосовые связки... А меж собой давно уж как телепаты...
  – И как же, вы просто пошлёте им сигнал?
  – Вон, подбери камушек. Давай-давай, любой.
  Удивившись, я наклонился и поднял с асфальта затоптанный тысячами ног маленький кусочек твёрдой породы. Старичок в шляпе протянул руку и прикоснулся ладонью к камушку. Я ощутил какое-то слабое-слабое тепло, и тут же увидел яркую вспышку, которая меня просто ослепила. Зажмурившись, я немного проморгался. Открываю глаза – а вокруг уже никого. Только камушек этот остался в руке. С записанной на нём, как на флешке, информацией. Убрав его в карман, я скорее зашагал обратно в центр, пытаясь уложить в голове полученную только что информацию. Васнецов уж, поди, давно вышел и ждёт меня у машины.
  Так оно и оказалось. Приём у губернатора был кратким. Как мне стало ясно из рассказа Валерия Анатольевича на обратном пути, Иванов в ультимативной форме потребовал от него сотрудничества. Мол, городок у вас уж шибко сложный, проще тебя приручить, чем подбирать и обучать нового градоначальника. В награду чиновник обещал оставить город в покое и даже вознаградить товарища Васнецова лично.
  – Машину обещал подарить. Свой Мерседес! – как-то восхищённо произнёс председатель, глядя на меня по-детски наивными глазами.
  – Что ж так щедро-то? Чего он хотел взамен?
  – Полного послушания. Чтобы никаких коммунистов нигде не осталось и даже не фигурировало в документах. Чтобы помощник, вернее, заместитель мой, обязательно был его человеком, «единороссом».
  – Просто хочет ощущать, что всё полностью контролирует... – задумчиво произнёс я.
  – Я ему не стал сразу давать никаких ответов. Соглашаться – это надо ещё подумать, обсудить... Может, и стоит... А если отказываться – так это его взбесит. Поэтому я сказал, что подумаю.
  «– Он ещё раздумывает? – мелькнуло у меня в голове. – Да, страшный человек... Вот так покумекает, мозгами своими заплесневелыми пораскинет, возьмёт, да согласится! И будет нам тогда веселье... А что, сейчас уже не знаешь, от кого что ожидать...».
  – Да нет, Дима, ты не переживай. Я и не думал соглашаться. Нам важно время потянуть. Чтобы сайт наш заработал. Тогда задавим мы Иванова!
  – Вы всё ещё верите в этот чудо-сайт? Валерий Анатольевич, ну как же вы можете-то так? Это же откровенный обман!
  – Ну ребята ведь серьёзные, сам Пашкин их прислал...
  – Неужели вы думаете, что депутат-Пашкин, живущий в роскоши, способен прислать нам кого-то стоящего? – применил я тут запрещённый приём. И председатель просто «завис».
  – Да как... Дима, ну разве так можно! Это же первый секретарь! Может, ты и на Кондратьева нашего так думаешь?
  – Ну причём здесь Кондратьев?! Он не депутат. Живёт, как и все мы, в нашей захолустной дыре. А у Пашкина коттедж в заповедной зоне, шикарный внедорожник, счета в банках. И это, заметьте, только по данным официальных деклараций! Найдите те самые плакаты с выборов, где про него рассказывается. У нас, в ленинской комнате лежат. И почитайте. Он буржуй. И не надо обманывать себя и других, свято верить в то, что этот человек – коммунист...
  – Дима, ну ты уж слишком загнул... куда-то не туда... – опешивший председатель не мог подобрать нужных слов.
  – А теперь, внимание, разоблачение наших гостей! – звонко щёлкнул я пальцами и взялся за рассказ.
  И во всех подробностях, в ярких красках расписал всё, что узнал ранее о наших засланцах-засранцах.
  – Ну... Ты просто детектив какой-то! Комиссар Катани! – как-то глупо заулыбался Васнецов.
  – У вас есть какие-то сомнения в моих словах, вы не верите?
  – Да нет, почему же, верю, но... Слишком уж всё неожиданно... Я не знал... Да я не думал никогда...
  – А я – знал?! Когда такие же вот «молодые» и «пламенные» вытерли об меня ноги в Саратове и обошлись по-свински? Со мной, таким убеждённым и идейным! Вот эти вот мелкие, плоские, жалкие пародии на людей, у которых в голове одни деньги! Они мне и угрожали, и как только не оскорбляли... А за что? Да за то, что я говорю правду... Вы же меня знаете, уже не первый год. Неужели меня можно заподозрить в какой-то измене, в подлости? Неужели я просто так, из каких-то корыстных убеждений наговариваю на этих «белых и пушистых» ребятушек? Да вы вспомните, как вы за мной бегали и уговаривали меня перейти с почты, с тупой водительской работы, к вам в горком! И это я-то карьерист?! Да вам самому не смешно?
  – Да я и не говорил ничего такого... – оправдывающимся тоном забубнил Васнецов. – Знаю я тебя, прекрасно знаю. Свой ты человек.
  – Ну так что же вам тогда мешает мне поверить? Что мешает погнать этих чёртовых помощничков ко всем чертям?
  – Дима, ты знаешь такое выражение – палка о двух концах? Вот это она и есть, такая палка. Ну выгоним мы их, и что тогда о нас в рескоме подумают? Они ведь там как лучше хотели...
  – Лыко-мочало... Ну Валерий Анатольевич! – просто закричал я. – Кто там подумает? Опухшие от долларов депутаты? Их помощники-карьеристы? Давно пора признать, что нет больше никакого рескома. Нет. Мы остались одни. А там, что выше, давно всё сгнило. Надо это признать, признать и смириться. Мы ничего поделать не можем. А служить этим продажным скотам лишь по старой памяти – это преступление!
  – Ох, ну и наговорил ты мне... А ещё ведь Бюро сегодня. Как я теперь с такой квадратной головой туда пойду?
  – До города ещё минут двадцать. Давайте пока помолчим, приведите свои мысли в порядок. И когда приедем – действовать будем уже как надо. Договорились?
  – Ну ладно. Уж не расформируют же нас за это, если мы выгоним этих двуличных... Напишем, за пьянку. Я видел, кстати, как они пиво пили...
  – Ну вот, и официальная версия готова. Так что, не унывайте! Всё получится!

  Спустя час народ уже собирался в нашем зале заседаний. То, что я увидел там, едва только войдя, повергло меня в шок. Усевшись в президиуме рядом с Кондратьевым, Бондарчук и Лубанов вели с секретарём горкома непринуждённый разговор. О чём – я не расслышал, да это по большому счёту было не важно. Главное – как они это делали. С таким видом, будто они уже здесь хозяева. Разве что, только закинутых на стол ног не хватало.
  Как назло, у Васнецова закрутило живот после поездки, и он забежал в туалет. И я был вынужден сгонять самозванцев в одиночку.
  – Ну-ка, молодые люди, вам ещё не положено здесь сидеть! Уступили место! – шутливым тоном произнёс я.
  После чего Бондарчук недовольно обернулся, бросив на меня презрительный взгляд. Вставать они с Денисом явно не собирались.
  – Собрание ещё не началось, – ленивым голосом промычал Колька, снова отворачиваясь.
  – Я сказал, быстро встали и покинули президиум! – уже без всяких шуток произнёс я громким рассерженным голосом. – Места приглашённых вон там, у двери!
  – Ну вот, чего ты опять барагозишь?! – как-то томно процедил Вискарик, словно уже находился подшофе. – У нас с товарищем Кондратьевым важный разговор. Иди погуляй.
  – Так, ты как разговариваешь с секретарём горкома по идеологии? Быстро встать! Встать, я сказал! Тунеядец чёртов! – тут уж во мне пробудилась настоящая злоба, без малейших примесей страха. Ведь я совсем недавно узнал всю правду про этих подонков. По моему искажённому гневом лицу Дениска понял, что дальше кривляться стало уже опасно. И подскочил, как кукла-неваляшка. За ним и Бондарчук.
  – Дима, ну зачем ты так строго с ребятами? – проскрипел Иван Савельевич. – Они мне как раз рассказывали про свои планы по реформированию нашего радио...
  – Иван Савельевич! Никаких их планов больше не будет! Мы только что с Валерием Анатольевичем узнали про них много интересного. И сейчас, на Бюро, всё расскажем. А дальше нашим «дорогим гостям» уже придётся возвращаться в родные пенаты.
  – Да чего ты несёшь, ты же больной! – рявкнул Бондарчук, но тут же трусливо отскочил на пару шагов назад, боясь получить по морде.
  К счастью, в этот момент появился Васнецов:
  – Что за шум, а драки нет?! – пошутил он. – Быстро рассаживаемся по местам, у нас очень мало времени, товарищи.
  Недовольно что-то пробурчав, гости послушно потопали к своим стульчикам. Вискарик даже ругнулся матом в мой адрес. Но я лишь мысленно рассмеялся, уже предвкушая ту словесную порку, которая их сейчас ожидает.
  Открыл заседание Бюро Кондратьев, а повестку дня озвучивал уже Васнецов.
  – Итак, товарищи, забот нам сегодня заметно прибавилось, – начал он. – Ранее я планировал начать Бюро с обсуждения моей встречи с губернатором. Но планы изменились, и у нас всплыла новая, не менее актуальная тема. А подбросили нам её те, кто, по сути, должен был, наоборот, помогать и всячески содействовать. Наши помощники из республиканского комитета...
  Гости помалкивали. Они ещё не знали, какие убойные аргументы против них у нас появились, какой компромат мы нарыли на этих «коммунистов».
  – Всё это время, все последние дни, мы думали, что принимаем у себя горячих, пламенных молодых революционеров, будущую нашу смену, – продолжал Валерий Анатольевич, используя те же эпитеты, что и раньше, но только уже с оговорками, – а оказалось, что эти люди – совсем не те, за кого себя выдают. Так, неформальный лидер этой троицы – Николай Бондарчук, оказался крупным бизнесменом. А говоря по-нашему, по-простому, по-пролетарски – буржуем. Оборотный капитал коммерческих фирм, принадлежащих ему, достигает почти двух миллиардов евро. Это, только вдумайтесь, около двадцати годовых бюджетов Угрюмовска. Более того, скажу я вам, господин Бондарчук пытался увеличить свой капитал за счёт нас. Его страстное желание создать новый интернет-сайт для нашего города объяснялось просто – созданием и размещением этого сайта должна была заняться фирма, принадлежащая ему лично. То есть, и те деньги, которые Николай буквально выбивал тут в пятницу, должны были пойти ему в карман!
  Зал раздражённо загудел. Один из дедов, ближе всех сидевший к гостям, что-то резко гавкнул Колюне, да так злобно, что последний испуганно дёрнулся, едва не свалившись на пол.
  – Вот, товарищи, – произнёс я, – а вы не верили. Голосовали за решения этого мироеда и капиталиста!
  – Закрой рот! – буквально взревел Бондарчук, его глаза налились кровью. – Ты всё это придумал, лжец! Ты хочешь нас опорочить, чтобы удержаться на своей вшивой должности! Не выйдет!
  – Про остальных гостей говорить уже не хочется, и так всё понятно, – проигнорировав выпад Колюни, продолжал Васнецов. – Молодые карьеристы, которые запороли всю партийную и комсомольскую работу у себя на местах, развалили организацию, развалили печатный орган – республиканскую газету Компартии... Короче говоря, мы в таких помощниках не нуждаемся. От них уже сейчас вреда больше, чем пользы.
  – Не ожидал я... – своим скрипучим голосом произнёс Кондратьев. – Мне казалось, хорошие ребята... Но факты – упрямая вещь. И в таком случае я предлагаю проголосовать: кто за то, чтобы отменить наше прошлое решение Бюро и перепоручить команде Дмитрия Ефимова заниматься сайтом и прочими делами, связанными с массовой агитацией?
  Тех, кто был бы против или же воздержался, не нашлось. Лес рук поднялся «за». Наконец, старички, эти ископаемые партийные динозавры поняли, где правда, а где ложь. А Кондратьев, бросив на гостей строгий взгляд, продолжал:
  – А теперь я попрошу этих ребят, не оправдавших нашего доверия, покинуть зал заседаний. Ближайший автобус на райцентр будет завтра в 14:00. Убедительная просьба – не опаздывать на него. Всего хорошего. Вслед за вами в реском придёт также служебная записка и рапорт с требованием исключить вас из партии за поведение, недостойное коммуниста.
  – Может, вы нам хоть последнее слово дадите? – с каким-то едким сарказмом произнёс Бондарчук. Остальные к тому моменту уже встали и, позорно поджав хвосты, остановились у двери.
  – Только коротко. У нас сегодня очень насыщенная повестка дня, – пробурчал Васнецов.
  – Так вот, я заявляю, что это всё – наглая и циничная ложь! Нет у меня никаких фирм, никаких миллиардов. Я беден, как самый настоящий пролетарий. Даже пиджак у меня один, и то не свой. Друг одолжил... А с вашим провокатором, карьеристом и просто... нехорошим человеком – Ефимовым, мы будем разговаривать уже не здесь, а на Бюро рескома. И лично я поставлю вопрос о его исключении из партии...
  – За что же?! – усмехнулся я. – За то, что у меня нет бизнеса и я никого не обманываю?
  – Так кто же знает? – пошёл в наступление Коля. – Может, ты свои фирмы на меня повесил, чтобы опорочить и обозвать бизнесменом! Может, ты у нас тайный миллиардер! Захватываешь партию, разрушаешь её изнутри...
  – А ну прекрати нести чушь! – поднялась с места Мария Высокова. – Как тебе только не стыдно? Тебя уже разоблачили, и ты всё равно пытаешься изворачиваться! Вас этому специально учили? Страшные вы люди...
  – Ещё какие страшные, – поддержал я коллегу, – более того, они считают нас отсталыми, дремучими и неграмотными глупцами. Да-да! Ведь они же были уверены, что мы не можем пользоваться Интернетом, что у нас нет связей в органах Внутренних Дел. И, следовательно, мы не найдём весь тот кричащий, чудовищный компромат на этих оборотней с партбилетами! Но мы их переиграли. Мы оказались умнее и хитрее пришлых вредителей. И правда восторжествовала!
  – Да я тебе щас покажу правду! – завизжал вдруг Поспевалов, скривив свою слащавую мордашку и исказив её гримасой ненависти.
  – Оппортунист! – гаркнул Бондарчук.
  – Так, прекращаем этот цирк, нам надо работать, – Кондратьев постучал металлической авторучкой по графину с водой. – Покиньте, пожалуйста, помещение. Мы вас уже услышали, ничего нового вы нам сказать не смогли. До свидания.
  Грязно выругавшись сквозь зубы в мой адрес, Колюня показал мне неприличный жест из трёх пальцев. Серёжка и Дениска вылетели в коридор, и Бондарчук важным шагом вышел следом. Не забыв громко хлопнуть дверью, троица бывших помощничков устремилась к выходу...
  – Итак, продолжаем. Второй вопрос – результаты встречи с губернатором, – заговорил Васнецов своим привычным, пресным тоном, как будто ничего не произошло. – Сама встреча прошла скоротечно, господин Иванов просто поставил нам ультиматум: либо мы сдаёмся, либо его давление на наш город возрастёт. А у него есть, чем на нас давить...
  – Думаю, тут вопросов ни у кого не возникнет, – как-то буднично проскрипел Кондратьев. – Сдаваться ведь не хочет никто, я правильно понимаю?
  Зал одобрительно загудел. С дальних рядов какие-то деды выкрикивали пафосные лозунги, что-то типа «коммунисты не сдаются». Валерий Анатольевич ещё пару минут посвятил рассказу о самой атмосфере встречи, о том, что и как говорил губернатор. И даже упомянул о том, что Иванов обещал подарить ему свой Мерседес, если он согласится сотрудничать. В итоге возмущённые члены Бюро проголосовали, само собой, против любых уступок такому губернатору. В этом я уже не сомневался и был спокоен.
  – В дальнейшем будем просто придерживаться нашей выбранной стратегии, усиливать агитацию и работу по всем направлениям, – с каким-то едва уловимым испугом в голосе произнёс Валерий Анатольевич. – И никакой Иванов нам будет не страшен!
  – Да, губернатор не пройдёт! – выкрикнул с места Алёхин.
  – Итак, сразу же после нашего Бюро я позвоню в приёмную господина Иванова и сообщу ему о нашем отказе, – уже увереннее проговорил председатель горисполкома. – А сейчас перейдём к ещё одному вопросу, наверное уже, финальному. Я думаю, всем известно о жуткой поножовщине, которая произошла в среду, третьего числа, в недостроенном здании Дворца Культуры. Для тех, кто не в курсе, напоминаю. Приглашённые горисполкомом рабочие из подрядной организации, не местные, сорвали план выполнения работ, напились и порезали друг друга ножами. К счастью, обошлось без погибших. Все раненые сейчас находятся в больнице. Сегодня за ними из райцентра прибудут специальные машины-автозаки. Мы же должны будем проконтролировать, чтобы всё прошло гладко, без возможных провокаций.
  – Я могу всё проконтролировать, товарищи, – поднялся я с места. – Сопровожу полицейские машины до больницы, зафиксирую факт передачи им преступников.
  – Не забудь их посчитать! – улыбнулась Высокова. – А то мало ли, может, кто-то уже сбежал!
  – Вряд ли, – ответил я. – В больнице для них выделили целое отделение, травматологию. Все коридоры перекрыты, двери на замках, а в здании постоянно дежурит участковый и несколько дружинников.
  – Тогда вопросов нет! – произнесла Мария Евгеньевна.

  Заседание закончилось, народ живо стал расходиться по домам. А мы с Васнецовым отправились в его кабинет, откуда при мне председатель горисполкома дозвонился до приёмной губернатора и очень пафосно заявил, что никаких ультиматумов не приемлет. Мол, катись ты, Иванов, со своими мерседесами! После чего Валерий Анатольевич посмотрел на меня каким-то заискивающим взглядом, как бы спрашивая: «Я всё правильно сделал?».
  Сказав ему что-то подбадривающее и не менее пафосное, я, довольный, зашагал к машине. Сегодня у меня была настоящая победа! Подонки и оборотни из рескома выведены на чистую воду и с позором изгнаны! Сейчас именно это было для меня на первом месте. Даже проделки губернатора временно отошли на второй план. А уж какие-то мелкие делишки по передаче подранных чертями пьяниц в руки полиции виделись просто сущей ерундой. И я с гордым видом и сияющим лицом победителя сел в машину.
  Пока ждал стражей порядка, решил связаться с Молотиловым. Прикрыл глаза и представил, что он возникает из ниоткуда и оказывается прямо на переднем пассажирском сидении. Сердитый дедок появился сразу, ждать его не пришлось. Но разговаривать с ним желания у меня не было. Слишком свежа ещё в памяти прошлая встреча... И я молча показал ему камушек, извлечённый из кармана. Старик понял, что это такое и протянул ко мне ладонь. Едва коснувшись ею камня, он тут же отдёрнул руку. Кусочек щебня ощутимо нагрелся, и я выронил его на пол.
  – Ладно, ты уж не сердись... – пробурчал Семён Ефремович. – Ошиблись мы, старики, с кем не бывает... Действуй дальше, сколь надо жёстко.
  – А уже не нужно, – сухо ответил я. – Раньше надо было жестить. Теперь уж я и так справился. Завтра они уезжают...
  – Рад, что всё хорошо закончилось. Удачи... – произнёс Молотилов и растаял как дым.
  «– Рад он, посмотрите-ка, чёрт старый» – подумал я с ноткой некоего отвращения.
  Со стороны райцентра уже шли два «газона» с серыми, мышиного цвета, будками. Их сопровождал полицейский ППСный УАЗик. Я вновь увидел далёкую трансляцию с просёлочной дороги, нехотя дал нечистой силе отмашку – мол, пропустите их. Встретил колонну у самого въезда в город и сопроводил до больницы. Всё прошло как-то автоматически, быстро и по плану. Самих дебоширов вывели почти сразу и по одному рассадили по машинам. Тряся испуганными мордами, улепленными пластырями, жертвы чертей пытались мычать что-то на тему своей невиновности. Но их уже никто не слушал. Немолодой усатый полицейский с капитанскими звёздами на погонах записал что-то в блокнот и попытался совершить звонок. Привычным движением достал смартфон, прижал его к уху и тут же с удивлением заметил, что сети нет. Вообще нет. Чертыхнувшись, он сел в машину, и колонна тронулась в обратный путь. Я на всякий случай проехал за ними, чтобы, не дай бог, не заблудились, и вернулся к горисполкому.
  Время уже обеденное. Вернее даже, обед давно прошёл. На часах – без пятнадцати три. А кушать-то хочется! И я решил идти домой. Срочных дел уже не осталось, весь тот напряжённый перечень задач мы сумели сегодня разрулить. И разрулить успешно! И вот, окрылённый успехами, я забежал в редакцию, чтобы сообщить нашим комсомольцам о победе. Открываю скрипучую дверь, вхожу в коридорчик на первом этаже. Ещё издали слышится ритмичная стрекотня клавиатур.
  – Ребята, поздравляю! – воскликнул я, заглядывая сначала в редакционный кабинет, а потом в помещение интернет-мониторинга. – Никто больше не станет нас учить. Сайт будем делать свой!
  – Ну чего, правильно! – как-то слегка задумчиво ответил Витя. – Эти столичные зазнайки решили, что они самые умные. Хвалились тут, какие они крутые и продвинутые. Только я сразу понял, что брешут!
  – А как вы их усмирили, Дмитрий Сергеевич? – спросил Дима. – Я таких самоуверенных и наглых людей раньше не встречал. Неужели против них подействовали какие-то аргументы?
  – Да что их усмирять... – отмахнулся я. – Они вовсе даже не коммунисты, как выяснилось. Проходимцы. И сайт им был нужен только для того, чтобы деньги стрясти с нашего горисполкома, себе в карман...
  – Это как же так? – не унимался комсомолец.
  – Давайте, я вам потом об этом расскажу, во всех подробностях? А сейчас пора бежать, много дел...
  Тут я, конечно, слукавил: дел никаких уже не было. Просто до ужаса хотелось есть. Сегодня весь день получился каким-то скомканным, и обед случайно выпал из моего графика. Я понял это лишь тогда, когда живот стал требовательно урчать.
  – Ладно, мы тут пока готовим новый номер! Завтра уже будет макет! – отчеканил Витя.
  – Ну, молодцы, продолжайте! – ответил я и направился в кабинет к Юльке.
  Маринина сидела за компьютером и прятала от меня глаза. Я сразу понял, что что-то здесь не так. Девушка явно чем-то взволнована и боится мне об этом рассказать.
  – Что случилось, Юля? – подошёл я к ней поближе и заглянул в глаза.
  – Дмитрий Сергеевич... Я уезжаю, завтра... – как-то сбивчиво проговорила девчонка. – Мы с Серёжей решили пожениться. Он берёт меня с собой... Вы извините, но так вышло...
  Меня словно облили ведром ледяной воды. Замерев, я с диким удивлением глядел на Маринину. В бочку с мёдом плюхнулась маленькая, но жирная и вонючая ложка дёгтя.
  «– Да куда ж тебя несёт, дурочка, неужели ты не понимаешь, что он – проходимец?!» – подумал я, но сказать не решился. Ведь это, чёрт возьми, её выбор... В амурных делах я тут уже никакой не начальник и приказывать не имею права. Но меня такая новость просто огорошила...
  – Юля, ты знаешь, что Сергей оказался не тем, за кого себя выдавал? – строго сказал я. – Только что, на Бюро, мы разоблачили эту троицу. Они засланы к нам специально, чтобы вредить...
  – Он говорил, что вы их выгнали... – опустив голову, процедила Маринина. – Только я всё равно его люблю... И хочу поехать с ним, в большой город. Там красиво, там жизнь!..
  – Я тебя прошу, подумай хорошенько, Юлечка! Это очень опасно!
  – Ну и что...
  – У тебя же здесь парень есть? Даже двое в тебя влюблены...
  – Да какой там... Да Владик – просто тряпка, жалкий сыч... А Володька... Ну что Володька... Не нужна я ему... – девушка резко закрыла руками лицо и разрыдалась.
  – Юля, не надо так, не плачь! Всё у тебя наладится. Главное, не совершай глупостей, подумай...
  – Всё, Дмитрий Сергеевич, я своё решение приняла, – сквозь слёзы жалостливым тоном проговорила девушка. – Пожалуйста, не надо меня уговаривать...
  Тяжело вздохнув, я медленно пошёл к выходу.
  «– Вот тебе и победа... – думал я. – Всё-таки сумели подгадить, уроды. Ну как же так?.. Как можно быть такой дурой и клюнуть на этого клоуна с «айфоном»? Не понимаю...».
  Но понять Юльку было можно. Всю жизнь она живёт с мачехой, в атмосфере постоянного доминирования своей мучительницы. И даже сейчас, получив отдельное жильё, девчонка никак не может успокоиться. Мачеха рядом, она сыплет угрозами и пышет ненавистью. Понятное дело, ни о каком полном успокоении и мечтать не приходится. Вся жизнь в постоянном страхе. Худо-бедно, новая работа позволяет отвлечься. Но чёрная тень её домашней тирании следует за Юлькой неотступно. И вот за этот вот призрачный шанс попасть в большой город с множеством огней, машин и ресторанов, девушка зацепилась, как утопающий за соломинку. Неопытной глупенькой провинциалке та жизнь виделась каким-то недосягаемым ранее, неизведанным и прекрасным раем. Она считала, что в городе у неё всё круто изменится: уйдёт страх, появится свобода. Наконец, она рассчитывала найти своё личное счастье с этим охламоном Серёжкой...
  Мысли переполняли... Но что делать, как помочь, как остановить дурёху от необдуманного шага, я не знал. Решил всё же сначала пообедать, встретить жену с работы и уж затем, с ней вместе, принять какое-то решение.
  До дома дошёл быстро. Естественно, ни о каком любовании пейзажами речи не шло. Я тупо глядел себе под ноги и продолжал думать, решать, искать пути выхода из сложившейся ситуации. Ведь девчонку было просто жалко...
  Торопливо отпер ключом дверь подъезда, намереваясь уже шагнуть в темноватый проём, как вдруг услышал сзади какие-то спешащие шаги. Машинально обернулся – но возле подъезда никого не было. Лишь едва заметно дёрнулись кусты справа от дорожки. Списав это на порыв ветра, я не придал случившемуся значения и захлопнул за собой дверь.
  Дома меня ждали ароматные мясные щи. Ирина сварила их ещё в выходные. И вот, налив три половника в маленькую кастрюльку, я зажёг плиту и поставил вкуснятину разогреваться. Умылся, охладил перегретую от мыслей голову под холодным краном, растрепал и вздыбил мокрой рукой волосы. Глянув в зеркало на получившийся забавный ёжик на голове, я улыбнулся и, сгорая от нетерпения, рванул в кухню.
  Как же прекрасны щи! Настоящее русское блюдо! Это не просто варёное мясо с капустой и картошкой, это целый букет вкусов! Передать его словами, пожалуй, невозможно. И те люди, которые никогда не ели щи, многое потеряли. Нет, ну как можно не любить такое лакомство?!
  За какие-то две-три минуты я просто осушил тарелку. Выпил даже последнюю капельку, которую невозможно было достать ложкой. Дальше меня ждал крепкий индийский чай с разрезанной пополам плюшкой. Сладкую булочку я полил клубничным вареньем и с большим аппетитом умял. Съев напоследок ещё парочку ореховых батончиков «Рот-фронт», я быстренько вымыл посуду и поспешил на улицу. Мне не терпелось скорее встретить Ирину и обо всём ей рассказать.
  Во дворе, как и всегда, было тихо и безлюдно. Слабый ветерок ласкал зелёную листву, покачивал ветки деревьев. На город вновь опустилась привычная мглистая серость, улицы заполнил сонный полумрак. И хоть до вечерней зорьки было ещё далеко, появилось уверенное ощущение, что уже вечер и вот-вот наступит ночь.
  Поёжившись от лёгкой прохлады, идущей от кустов, я прошёл чуть вперёд, в промежуток между домами. Хотелось выйти на улицу, чтобы издалека заметить возвращающееся с работы моё рыжее солнце. Но тут сзади вновь раздались звуки шагов. Кто-то бегом, почти в припрыжку, следовал за мной по узенькой, заросшей кустарником дорожке. Я обернулся в пол-оборота и просто застыл. В двух десятках метров от меня стоял Бондарчук. Лицо его было обезображено гримасой лютой ненависти. Дичайшая, нечеловеческая злоба в нём, как пар в чайнике, нашла, наконец, выход, и Колюня выкрикнул, бросаясь ко мне:
  – Сука!
  От летящего ко мне кулака я успел увернуться. Схватил этого урода, мчащегося как курьерский поезд, за его вшивенький пиджачок и рванул на себя. Нападавший потерял равновесие и упал на асфальт. Но тут же Коля вскочил, с выпученными глазами и широко раздутыми ноздрями вновь пошёл на меня.
  Дальше события стали разворачиваться уже по моему сценарию. Припомнив все недавние насмешки, оскорбления и унижения, я вложил всю свою ненависть к этой патлатой обезьяне в мощный удар кулака. Попадание было точным. Из мерзкой рожи Бондарчука фонтаном брызнули слюни и кровь. Передние зубы улетели в траву.
  Колюня просто заревел, как какая-то злобная, дикая тварь, и с рычанием кинулся в новую атаку. Но мой кулак ещё раз, выстрелив, как туго сжатая пружина, ударил Бондарчука по морде. Увернувшись от его грязных ручонок, я отпрыгнул немного назад. Затем в ход пошли уже ноги. Ревущего ублюдка я пнул со всей силы по яйцам, после чего тот согнулся пополам и просто заорал. Всё, инициатива полностью перешла ко мне. Свалив на асфальт гада, я принялся бить его ногами. Бил зверски, куда попало, рыча сквозь зубы и посыпая поверженного врага проклятьями. Затем я просто на него запрыгнул и стал топтать, вдавливать в острые камни его кровавую изуродованную башку всей своей 90-килограммовой тяжестью...
  Сколько продолжалось избиение, сказать сложно. Но такую бешеную ярость излить мне было просто необходимо. Несколько дней она во мне копилась, распирала изнутри, готовая вырваться наружу. Но всякий раз я сдерживался, тормозил, останавливал себя. Надо ли говорить, каких нечеловеческих усилий мне это стоило?.. И вот, теперь спусковой крючок нажат, назад пути нет. И я дал выход чувствам!
  Ноги устали от таких жестоких, сильных ударов. Отдышавшись, я присел рядом с окровавленным телом и схватил его за вонючие мерзкие патлы.
  – Будь ты проклят, мразь, – цедил я сквозь зубы и бил Колю, уже давно мёртвого, головой об асфальт.
  Внезапно сзади послышались знакомые шаги. По дороге, цокая своими маленькими, остренькими металлическими каблучками, шла из больницы Ирина. Мгновенно в моей голове промелькнуло сразу несколько вариантов её реакции на случившееся. Как мне казалось, она, эта реакция, будет негативной. Да и как иначе... Увидеть мужа, по уши в крови, который убивает человека... Мне резко стало страшно. Столько мыслей в секунду у меня ещё никогда не было.
  «– Она ведь не поймёт... Она такая нежная, утончённая, сентиментальная... И всё это может очень плохо для нас кончиться... Чёртовы гости, везде от них один вред...».
  – Дима!!! – вдруг послышалось сзади. – Что произошло, что с тобой?
  Уронив на асфальт пакет со сменной обувью, Ирина бросилась ко мне. В её огромных, зелёных глазах читался невероятный испуг. Испуг за меня.
  – Ты ранен? Почему так много крови? Дима!! Да что же это такое?.. – паниковала жена.
  – Он напал на меня, Колька, когда я пошёл тебя встречать, – произнёс я, сплюнув попавшую в рот кровь. – Я с трудом отбился от этой мрази... Сам-то вроде цел...
  – Миленький ты мой! Ну как же так? Он ведь мог тебя убить... Где эти твои потусторонние? Как они проморгали?..
  – Да не переживай, не надо... Всё уже хорошо, – сказал я, вставая.
  Обнять супругу сейчас я не смел, хоть и очень того хотел. Но пачкать кровищей её воздушное, белое кружевное платьице было недопустимо. Сама Ирина порывалась схватить меня, застыв в нерешительности. И всё-таки схватила! Крепко-крепко обняв, она наплевала на всё.
  – Родной, золотой ты мой... Как же я испугалась...
  С души словно упал невидимый камень. Жена была целиком и полностью на моей стороне, даже несмотря на то, что я только что сделал. Ругать меня, обвинять в чём-то она не стала. Более того, Ирина вдруг всполошилась, словно опомнившись, и стала прикидывать, куда можно спрятать труп.
  – Давай скорее, пока не увидел никто... В кусты что ль оттащим... Бери за ноги, – решительно произнесла рыжеволосая медсестрица. Крови она не боялась, вопреки моим опасениям.
  – Постой, ты что, его прямо тут закопать хочешь? Давай придумаем что-нибудь...
  – Что тут думать, ты смотри, сколько крови натекло. Надо убирать. Не дай бог люди увидят, всё тогда...
  – Можно в котельную его отвезти и там сжечь. Или просто за город, закопать в лесу. Но это надо машину брать...
  – Мы ж с тобой её перепачкаем всю... Потом отмывать...
  – Погоди, не надо ничего усложнять! Всё ведь просто! Есть же нечистая...
  – Сдурел? Тебе что сказали? Нельзя против них...
  – Уже можно! Сегодня всё решилось! Я тебе потом расскажу. Идём!
  Отойдя на пару шагов назад, мы с женой, перемазанные кровью, увидели, как из кустов выходят двое здоровенных лысых мужиков в грязно-белых халатах. Бесцеремонно схватив труп Бондарчука за ногу, один из санитаров приподнял его, а второй тут же подсунул под тело какие-то засаленные матерчатые носилки. Расправив конечности Коли, эти амбалы живо подняли его и понесли ногами вперёд, устремляясь обратно в кусты. Словно пройдя сквозь зелень, они исчезли.
  – Страсть какая... – прошептала Ирина, сжимая мою руку.
  Но на этом действия нечистой не закончились. Вся кровь, разбрызганная по дорожке и впитавшаяся в нашу одежду, неожиданно ярко засветилась, а затем с шипением просто стала испаряться. Какие-то мгновения – и мы вновь чистые, а на асфальте – никаких следов!
  Иришка нерешительно покрутила своей забавной рыжеволосой головушкой по сторонам, улыбнулась и просто повисла у меня на шее!
  – Димочка мой! Как же я тебя люблю!!! – шептала она, чередуя слова со своими нежными, полными обожания поцелуями.

  Уже дома, за чаем, я рассказал своей любимой подробности сегодняшней поездки, разоблачения незваных гостей и той драки, финал которой она видела.
  – Как же всё-таки хорошо, что у тебя всё получилось! А иначе... я боюсь даже представить... – ласковым голосом произнесла Ирина.
  – Я всегда знал, что ты очень сильно за меня переживаешь... Спасибо тебе, чудо ты моё зеленоглазое! Ты самый верный, самый близкий, самый родной мой человечек!
  Мы вновь обнялись, в очередной раз признаваясь друг другу в любви. Целуя это прекрасное создание в милую веснушчатую щёчку, я наслаждался сладким ароматом духов, исходящим от Ирины. Прижав девушку к себе, я просто гладил её по волосам ладонью... Как же мне сейчас было хорошо!
  Но забывать о проблемах тоже нельзя. Словно ужаленный, я очнулся от этого сладостного обнимания, резко оглянулся на висящие на стене часы. Супруга сразу же поняла, что что-то не так.
  – Дима, что такое? Тебе надо куда-то идти?
  – Да не знаю даже... Тут ведь ещё кое-что произошло. Один из столичных пижонов околдовал нашу новенькую сотрудницу... Помнишь, я тебе рассказывал... Юлька. Наивная, неискушённая, молоденькая девчоночка... Поверила этому подонку. Теперь хочет бросить работу, бросить выделенную ей квартиру и ехать с ним в город.
  – Заманил всё-таки, подлец! – в сердцах произнесла Ирина. – Ты говорил с ней? Что она отвечает?
  – Да ничего. Говорит, это моё решение, что хочу, то и делаю...
  – Ой, дурочка... Ведь он поиграет и бросит. Разве так можно?.. Что ей, местных парней мало?
  – Да вот есть как раз один местный, сварщик из ЖКО, Володька. Ухаживает за ней. Серьёзный парень...
  – А он-то знает?
  – Хм... Вряд ли. У них сейчас какое-то похолодание в отношениях. Они вроде как поругались...
  – Ну так, надо ему сообщить! Почему ты до сих пор его не нашёл? – просто накинулась на меня жена. – Давай звони скорее!
  – А я знаю его номер?! – удивился я. – А хотя, можно ведь набрать Юрия Петровича, мастера ЖКО, начальника этого Володьки...
  – Вот и давай!
  Схватив с рогов аппарата тяжёлую карболитовую трубку, я стал быстро-быстро крутить диск набора номера. Срабатывая, он с треском нехотя возвращался назад. И вот, в трубке раздались гудки. Мастер сначала не понял, что я от него хочу, но потом всё же врубился и отыскал у себя в блокноте номер сварщика.
  – Я его минут пятнадцать назад отпустил с работы, он уж должен быть дома, – сказал Юрий Петрович.
  Володька действительно оказался дома. Дико удивившись, он молча меня выслушал. Я ожидал, чего угодно: что он меня просто пошлёт подальше или равнодушно отмахнётся. Но реакция парня была очень серьёзной и решительной.
  – Где, где этот мудак? – зло проревел в трубку сварщик. – Щас я этого волчару позорного...
  – Их в доме на площади разместили, там он обитает. А завтра в два часа будет автобус, на нём они и поедут...
  – Ладно, спасибо. Сейчас будем разбираться.

  Володька жил где-то у самого парка, так что, к площади я успел первым. И скорее направился в горсовет. Однако, там оказалось пусто. Двери кабинетов на первом этаже закрыты, никого уже нет. Тускло и как-то зловеще посвечивают старые круглые плафоны под потолком, в здании стоит мёртвая тишина. Возможно, наверху, в своём кабинете, всё ещё сидит, перебирая бумажки, Васнецов. Но он мне сейчас не нужен. Остановившись и ещё разок прислушавшись, я уверенно направляюсь в «элитный» особнячок, в котором разместились столичные гости. Подъезд не заперт, всё нараспашку. Вмиг взлетев по лестнице, я оказываюсь возле той самой двери с бронзовыми ручками и декоративными накладками. В огромном, просторном подъезде тихо, где-то в дальнем углу негромко верещит сверчок. Его трели изредка разливаются по помещению, отдаются эхом. Вдруг слышу доносящийся откуда-то из-за стены приглушённый голос.
  – Серёга, я быстро, в магазин. Там у них винишко какое-то было... Я щас, туда и назад. Может, Коляна встречу. Он уж поди покрошил этого пидора поганого...
  И дверь приветливо распахивается прямо перед самым моим носом. Ошалевший Вискарик замер на пороге, увидев меня и подняв свои кривые ручонки. На его мерзкой, небритой роже читался дикий страх. Попытавшись рвануть назад и захлопнуть мощную дубовую дверь, пьяница запнулся и стал падать. А дальше моя нога прилетела ему в живот. И я ворвался вслед за упавшим Дениской. Удары посыпались на него один за другим. Под конец Лубанов просто отрубился, получив тяжёлым ботинком по затылку. И я пошёл дальше. Где-то в комнатах оставался последний поганец, тот самый ловелас, что намеревался увезти нашу Юльку.
  Распахнув одну из дверей, за которой оказалась спальня, я увидел там страшную картину. Раздетая, с синяками на лице, девушка была привязана к кровати. А Серёжка, тоже голый, стоял рядом и что-то ей говорил... Я просто остолбенел на мгновение. Увидев меня, Юлька замотала головой и истошно замычала – рот у неё был заткнут какой-то тряпкой. Позже окажется, её же трусами.
  – Ты что же творишь, мразь? – сквозь зубы прорычал я, увидев, как скривилась в гримасе жуткого испуга рожа мелкого ублюдка Поспевалова. – Что ты сделал с девочкой?
  Внезапно сзади раздались громкие шаги. Кто-то буквально вбежал в квартиру, громко топая подошвами по паркету. Оглянувшись и подумав, было, что это очнувшийся Вискарик, я увидел крепкого мускулистого паренька в грязно-синем рабочем комбинезоне и клетчатой рубашке.
  – Володя, это я тебе звонил, – сказал я каким-то замедленным голосом. – Ты очень вовремя, смотри...
  И парень увидел свою подругу, распятую на большой роскошной кровати. Я заметил, как налились кровью его глаза и сжались кулаки.
  – Не надо, не надо, пожалуйста! Я раскаиваюсь! Я больше так не буду! – заскулил Серёжка, срываясь на исступлённый крик. – Сдайте меня в полицию!
  Сварщик повернул голову ко мне и как бы спрашивал меня глазами: «Можно?». Я едва уловимо ему кивнул. И парень, словно дикий гепард, бросился на тщедушного столичного гостя. Уже в полёте он разбил ему рожу своим мощным, рабочим кулаком. Что началось дальше, словами просто не описать... Это было реально похоже на нападение дикого зверя. Озверевший Володька бил Поспевалова руками и ногами и, казалось, даже рвал зубами. Свалив прикроватную тумбочку, он разбил о голову насильника небольшой светильник и принялся душить гада электрическим шнуром. Серёжка лишь невнятно повизгивал, дрыгая своими костлявыми ручонками. Судя по всему, оставалось ему недолго. Но я не спешил останавливать взбесившегося сварщика – пусть убивает! Глядеть на это мне было очень даже приятно! После всех наглых выходок справедливое наказание, наконец, настигло негодяев.
  Володька, весь перемазавшись в крови насильника, встал с пола, ища, чем ещё приложить гада. И взгляд его остановился на отломленной ножке табуретки. Крепкая такая, полированная дубина валялась на скомканном коврике, окружённая осколками светильника. И сварщик схватил её, размахиваясь и немедля нанося сокрушительный удар. Серёжка к тому времени уже не шевелился. А Володька продолжал бить. Жалкое тщедушное тело Поспевалова податливо дрыгалось под мощными ударами, словно тряпичная кукла.
  – Сопляк городской! Падаль! – злобно процедил парень, тяжело дыша.
  И дальше мы оба бросились к Юльке. Оказалось, надругаться над ней насильник ещё не успел и только готовился к этому. Девушку он раздел и жестоко избил, оставил на её руках и лице множество синяков. Вот такая вот «любовь»...
  Юлию мы освободили, дали ей простынь и отправили в ванную комнату. На дрожащих ногах бедняжка скрылась за массивной дверью с красивым разноцветным витражом, звонко щёлкнув шпингалетом. Из большого, просторного помещения санузла слышались её громкие всхлипывания.
  – Что же теперь делать? – как-то растерянно произнёс Володя, испуганно взглянув на труп насильника. – Меня что, посадят теперь за него?..
  – Успокойся, всё разрулим. Бери сейчас Юльку и уводи отсюда. Всё уже в прошлом, пусть она постарается забыть этот кошмар. Не надо никаких заявлений, никакой милиции. Я сам здесь приберусь.
  – Но ведь это же криминал, уголовная статья... – сокрушался сварщик, глядя на свои окровавленные руки.
  – Я сам представитель власти. Не волнуйся. Сделаем всё так, как будто ничего не было.
  Пока Володя караулил девушку у двери ванной, я вышел в прихожую и приволок за ногу в спальню вырубленного Вискарика. Тот начал приходить в себя, что-то невнятно замычал, задёргал конечностями. Понятное дело, оставлять его в живых уже никак нельзя. Но и использовать свои сверхспособности я тоже не хотел.
  Володька с девушкой, наконец, покинули квартиру. Юлька помылась, оделась и, прихрамывая, пошла под руку со своим парнем. Теперь, надеюсь, она до конца осознала сделанную ошибку и таких глупостей больше не совершит. Подарит, наконец, своё сердечко суровому сварщику и будет счастлива.
  Но сейчас мне уже как-то не до них, и мысли про амурные дела нашей молодой сотрудницы быстро улетучились под натиском нерешённой проблемы. Вискарик, эта мерзкая, небритая тварь, уже очухался. Привстав на локтях, он оглядывался по сторонам. Растерзанный голый дружок валялся рядом, ощерившись обломками зубов и неестественно раскидав конечности по скомканному коврику.
  – Вы... Вы ответите! – испуганно протявкал Дениска, пытаясь встать. – Полиция! Поли...
  Договорить, вернее, докричать главный редактор не успел. Прямо в его гадкую, искажённую нечеловеческим испугом рожу прилетела моя нога. Остатки зубов, уцелевшие с прошлого избиения, фонтаном разлетелись по комнате. Сам Лубанов перекувыркнулся через голову и отлетел к окошку, ударившись об чугунную батарею. И нет бы, сразу сдох, как показывают в фильмах. Но это не фильм. И Вискарик испуганно вскочил на ноги, шаря ручонками по подоконнику и пытаясь нащупать что-нибудь тяжёлое. Схватив цветочный горшок с геранью, алкаш уже намеревался метнуть его в меня, набегающего с занесённым кулаком. И я не успел среагировать. Глиняный горшок попал мне в грудь, отчего я рассвирепел пуще прежнего. Просто впечатав Дениску в стену, я стал бить его по роже обеими руками. Сначала правой, потом левой, потом опять правой и так далее...
  Я пришёл в себя только после того, как потерявший сознание Лубанов беспомощно сполз на пол. Немного поглядев на тело мерзавца, я просто сломал ему шею ногами и попрыгал по голове. После чего брезгливо вытер окровавленные ботинки об коврик и вышел в коридор.
  – Забирайте! – озвучил я свою команду. – И приберитесь тут!
  Вмиг откуда-то сзади, учтиво отстранив меня в сторонку, в спальню прошли всё те же санитары с замызганными армейскими носилками, испещрёнными пятнами старой, запёкшейся крови. Поправив свои грязные рабочие халаты, два бугая уложили оба трупа и легко, словно те ничего не весили, подняли их и деловито понесли в противоположную от выхода сторону, на кухню. И быстро растворились в воздухе, бесследно исчезнув вместе с покойниками. Дальше началось невообразимое – вся кровь с шипением и ярким свечением стала испаряться. Вещи пришли в движение, сорвались с мест. Сдвинутая в ходе драки большая роскошная кровать встала ровно, как ей и положено. Постельное бельё само собою расправилось, прилетевшее из одного из углов скомканное гобеленовое покрывало растянулось поверх спальных мест. Тут же подоспели и подушечки, выстроившись рядком и разместившись в изголовье ромбиками. Расправился и коврик. Словно на плёнке с обратным воспроизведением поднялись в воздух многочисленные осколки, собравшись в вазочку, светильник и цветочный горшок. Разбитые предметы интерьера мгновенно вернули свой первозданный вид и заняли места на тумбочках и подоконнике. За считанные секунды комната преобразилась. О случившемся ничто больше не напоминало. В остальных помещениях квартиры тоже восстановился порядок. Словно и не было никаких городских гостей, их многочисленных пивных бутылок и мусора.

Часть XI

  В полумраке своего рабочего кабинета сидел раскрасневшийся как рак Иванов. Перед ним – испуганный Кунин, невзрачный, ничем не примечательный мужичонка средних лет, главный республиканский «едрос». Поправив свой пиджачок, он залепетал что-то невнятное:
  – Аркадий Яковлевич, может, ну их, этих коммунистов? Вы же видите, как они легко выворачиваются...
  – Что значит, ну? Ты рехнулся, Кунин? – пробасил губернатор. – Кто такой этот Васнецов? Старпёр, плесень зелёная. И он мне, МНЕ, Саша, главному человеку в республике, смеет перечить! Как тебе такое, а?
  – Да сдался он вам... Разве проблем других нет? Вон рабочие опять бастуют, завод металлоизделий на грани банкротства. Рабочие вам целую петицию составили, умоляют вмешаться...
  – Какие рабочие, Саша? Они всю жизнь в дерьме жили и дальше пусть живут. У меня другим голова сейчас забита. Как сломать этих угрюмовских? Назначить своего человека и поувольнять этих красножопых не выйдет. Аналитики подсказывают, что население там шибко умное и политически активное. Наших СМИ у них нет, в городе действуют комсомол и пионерия, почти треть горожан в партии. Все выйдут протестовать, дороги перекроют, с полицией воевать станут. Мне оно не нужно. За такое по холке не погладят. И вылечу я вслед за Гойзером.
  – Так давайте же оставим их в покое! – не унимался Кунин. – Ну не по зубам они нам, значит...
  – Что? Запомни – мне всё по зубам. И я люблю порядок. Он будет в моей республике, этот порядок!
  – Тогда надо чужими руками... Ну, есть же, в конце концов, мафия... Вы же смотрели фильмы про Америку 30-х, там этих коммунистов душили руками гангстеров...
  – Какая мафия, Саша, ты в каком мире живёшь? – Иванов задумчиво забарабанил пальцами по столешнице. – А идея верная... Тот, кто нам может помешать, нам же и поможет! Да это ведь чудесная идея! Молодец, Кунин. Не зря свои полляма в месяц получаешь.
  Губернатор встал, вальяжно прошёлся по кабинету, поправил широкую портьеру и бросил хитрый взгляд на большой портрет президента, висящий в полумраке на торцевой стене кабинета.

* * *

  Вечер понедельника, дня тяжёлого, прошёл в расслаблении. Разбросав руки и ноги по дивану, я лежал, глядя в потолок. Сидящая рядом Ирина нежно гладила меня, делала какой-то мягкий, приятный массаж лица, шеи и груди.
  – Димушка мой, как же ты рискуешь... Совсем обо мне не думаешь. Я ведь не переживу, если с тобой что-то сделают...
  – Уже не сделают. Успокойся, Ируся, родная! Всё в прошлом. Они далеко... Вернее, глубоко.
  – Что, тоже, вслед за этим небритым? – произнесла Ирина с какой-то циничной улыбкой.
  – Да. Одного Володька убил на месте. Ну где ж это видано, застать за таким делом... Он ведь Юльку уже насиловать собрался. Дрищ мелкий, пижон городской...
  – Да, я всё понимаю. Такое нельзя прощать. Если бы его отпустили – он ведь отмазался бы. Помощник депутата... Сунул бы денег, кому надо. И гулял бы на свободе, как будто ничего не случилось.
  – Естественно. И строчил бы кляузы на меня, да на весь наш горком. Истекал бы ядом, как какой-нибудь... Солженицын!
  – Точное сравнение! Тот тоже обиженный был! – рассмеялась рыжая медсестрица. – А что с третьим, как его, Вискариком?
  – Вискарика убил я, – как-то обыденно и буднично ответил я жене. – Просто забил в ярости руками и ногами эту тварь.
  Такие откровения, конечно, звучали чудовищно. Но от близкого и по-настоящему родного человека скрывать мне было нечего. Ирина не просто случайная спутница, не просто первая попавшаяся девушка, выскочившая за меня замуж – она самая настоящая «вторая половинка», в прямом смысле этой фразы. В ней я видел продолжение себя. Это такой человек, который думает как я, видит и воспринимает всё как я. Мы с ней живём и работаем на «одной волне». Как такое объяснить? Ведь не бывает одинаковых людей, чтобы вот так идеально притёрлись друг к дружке... Не знаю, быть может, всё дело в очень и очень сильной любви... И все мелкие разногласия просто стёрлись под действием этой чудовищной и сближающей силы. Мы действительно полюбили друг друга так сильно, что стали одним целым... Ирина будто специально создана только для меня, а я – только для неё. Предыдущие попытки устроить свою судьбу как-то иначе всегда заканчивались одинаково: никакие оли, лены, насти и юли со мной не контачили. Искрили, коптили и отваливались, как алюминиевые проводки от медной клеммы. Да и зачем они нужны, когда я знал в глубине души, верил, что где-то есть она, одна-единственная, только для меня предназначенная, моя зеленоглазая Иринушка?..
  – Димуля, ну ты же сказал, что с нечистыми проблема решена. Зачем было самому пачкаться об эту дрянь? Ты разве не понимаешь, как это опасно? Это реальный уголовный срок. Вдруг бы кто-нибудь увидел? Кто там ещё живёт, в этом элитном доме? Соседи заглянули бы на шум и всё...
  – Да нет там никого больше. Это не дом, как выяснилось, а гостиница. Уборщица раз в неделю там пыль вытирает и полы моет. А так, в этих хоромах всегда пусто. Пока гостей никаких нет.
  – Всё равно ты очень рисковал. Я хорошо тебя понимаю, как сильно они достали. Как язвили, как оскорбляли, унижали. Ты у меня такой импульсивный, заводишься с пол-оборота. Да, что тут говорить, ты прямо там, в горкоме, мечтал их придушить...
  – Не то слово, Ируся... Не придушить – наизнанку вывернуть, в лоскуты порвать, по стенам размазать... Я же тебе рассказывал, что уже имел удовольствие общаться с такими человеческими отбросами. Там ещё, в Саратове...
  – Я помню... Как они жизнь тебе испортили.
  – Да, испортили. И место моё заняли. Это не просто неприятно, это ужасно больно и обидно, когда тебя, грамотного специалиста, выставляют за дверь с какими-то размытыми формулировками, мол, платить нечем. А на твоё место берут безграмотную необразованную скотину, которая из всех умений и навыков лучше всего владеет лизанием задниц начальства. В остальном это просто бездарное ничтожество...
  – С другой стороны, они вынудили тебя искать иные ориентиры в этой жизни, что-то новое. И ты приехал сюда, к нам... Встретил меня...
  – Я уверен, что в любом случае нашёл бы тебя, маленькая ты моя! Получив то письмо из горисполкома, я бы всё равно приехал в Угрюмовск и остался здесь жить. Просто не было бы того ведра помоев, которое вылили на меня за мою правду, за мою точку зрения и «правильный» взгляд на мир.
  – Там, на большой земле, не в моде сейчас быть правильным. Даже у нас, в институте, такие твари есть, просто диву даёшься. Их главный принцип: чем ты хуже – тем лучше. То есть, чем больше пьёшь, куришь, материшься, чем примитивнее и тупее твои увлечения, тем более ты ценен для их общества, для большинства. А мы, люди советского воспитания, для них изгои. Они смеются над нашей моралью, воспитанием, этикетом.
  – И это притом, – поддержал я мысль Ирины, – что ничего особенно «правильного» в нас нет! Никаких изысканных манер, дворянских амбиций и чрезмерного ханжества. Мы просто обычные люди, со своими слабостями, со своими привычками и увлечениями, подчас тоже далеко не идеальными. Но из нас сделали белых ворон! А всё почему? Да потому, что мы не хотим деградировать вместе с этим внушаемым большинством, которое гонится за какой-то призрачной, навязанной «модой».
  – Ну и какой отсюда вывод? Надо сохранять лицо и гордость, и пусть хоть весь мир провалится в бездну тупости, бездушия и вседозволенности!
  – Собственно, да. Мы чувствуем себя людьми, самостоятельными, самодостаточными, в отличие от ведомого стада. И нам нужно гнуть свою линию дальше, везде и во всём. Не плыть по течению, не подчиняться... Возможно, раньше мне не хватало смелости, решимости, чтобы противостоять всяким наглым тварям. Но теперь, с возрастом, всё меняется. Появляется уверенность в своих силах. Даже не столько в силах физических, сколько в интеллектуальных. Ведь в чём была моя главная сегодняшняя победа? В кулаках? Нет. В знании, в силе убеждения, в ораторском искусстве. Я переиграл этих залётных вредителей по всем пунктам. Не без помощи, конечно. А кулаки лишь поставили точку во всей неприятной истории... Но раньше я так делать боялся. Раньше я отступал, хоть за мной и была правда...
  – Раньше у тебя не было такой поддержки. Не было таких сверхъестественных возможностей. Не было меня...
  – Что верно – то верно! – произнёс я, привставая и нежно обнимая моё маленькое рыжеволосое чудо.
  Вести дальше какие-то разговоры, рассуждать, просто не было сил. Такой бешеный, сумасшедший день давал о себе знать чудовищной усталостью. Голова, словно чугунная, клонилась к подушке, глаза, как на пружинках, стремились к закрытию. А сознание готово было в любую секунду вылететь вон... Задержав его на какое-то время, приняв душ и почистив зубы, я рухнул в заботливо приготовленную постель и отрубился моментально...
  Снов не было. Ничего не было. Только провал в бездну, из которой обратно, в наш мир, вернул меня утром будильник. И снова работа... Всё как на автопилоте. Отдохнуть удалось лишь самую малость. Недовольный, растрёпанный и какой-то помятый, я встал, позавтракал и побрёл в горисполком. Желание было только одно – выпросить у Васнецова отгул и вернуться домой, досыпать и наслаждаться обществом любимой супруги.
  Но жизнь вносила свои коррективы. Сегодня вновь собиралось Бюро, улизнуть от которого мне никак нельзя. Озадаченный председатель встретил меня на пороге своего кабинета, спросил, не видел ли я рескомовских гостей.
  – Как в воду канули, – разводил руками Валерий Анатольевич. – В квартире пусто, чисто, словно и не было их там никогда. И никто ничего не знает.
  – Ну, что вы хотели?! Умотали уж поди восвояси. Что им теперь здесь делать, после нашего разоблачения?
  – Так ведь автобус сегодня только в два часа дня будет! Не пешком же они ушли.
  – А наша машина на месте? – спросил я для отвода глаз, будто тоже дико удивлён. – А то вдруг они на ней уехали? Взломали и угнали.
  – Да ну, что ты, стоит твоя «Наденька», вон из окна даже видать... Снова чертовщина какая-то. Только давай, не начинай опять про своих призраков говорить...
  – Я и не начинаю, – слегка обиженным голосом проговорил я. – Подозреваю, что наши гости действительно решили уйти пешком. И скоро объявятся в городе. Так что, надо звонить в реском и всё им рассказывать.
  – Ну сейчас, часиков в девять наберём... Они там поспать любят. В восемь до них не дозвонишься никогда.
  – Ладно, вы дозванивайтесь, а мне пора. Работы много.
  Дел действительно было немало. И никакой отгул сегодня мне точно не светил, ни при каких раскладах. Завтра среда, а это значит, должен выйти второй номер нашей газеты. А я ещё даже не смотрел макет, что там состряпали ребята...
  Этим и занялся. Но переживал зря. Макет готов. Конечно, не идеальный, но в целом неплохой. Размашисто почеркав ручкой, я указал нашим газетчикам, что исправить, что переделать, а сам пошёл дальше, в кабинет к Юльке. Девчонка, как ни странно, была на месте. Замазав синяки тональным кремом, она склонилась над компьютером и сидела с таким жалким, подавленным видом, что мне захотелось ей как-то помочь, проявить хоть какую-нибудь заботу.
  – Юля, как ты себя чувствуешь? – участливо спросил я, склонившись над молодой сотрудницей.
  – Спасибо, всё хорошо, – сухо ответила она. – Скажите, что теперь будет с Володей?
  Маринина повернулась ко мне, подняла заплаканный взгляд. В глазах девушки читалась какая-то дикая безысходность, ужас.
  – Его посадят, да? – продолжала Юлия.
  – За что же? – удивился я.
  – Так он ведь убил этого Серёжку...
  – Да прям! – солгал я. – Такого разве убьёшь... Сбежали они, все трое. Ты разве не слышала? Их наша милиция ищет. А Володьке твоему я бы медаль дал... Он ведь тебя спасал. Так что, если что, я свидетель.
  – Значит, эти подонки живы? – с удивлением и плохо скрываемым раздражением произнесла Маринина.
  – Их обязательно поймают. И они ответят по всей строгости. Они ведь все вместе тебя хватали, домогались, да? Вот и сядут дружненько, лет на пять...
  – Вместе... А Колька там кричал, что вас убивать пойдёт. И ушёл куда-то. Вам, наверное, надо теперь осторожнее быть. Они же звери...
  – За меня не переживай. Я им не по зубам. Ты лучше давай, постарайся обо всём поскорее забыть. Ни к чему все эти негативные воспоминания. Так только хуже сделаешь. И никому не говори о том, что вчера было. Иди-ка сейчас домой, отдохни. Не мучай себя.
  – А как же работа? Прогул ведь будет, я так не могу...
  – Успокойся, я же сам тебя отпускаю. Никакого прогула нет. Просто выходной. Внеплановый! Да всё хорошо будет!
  – Спасибо... Вон, возьмите сводку, у меня всё готово. Обзор новостей я тоже сделала.
  – Чудесно! Ну иди, отдыхай! А завтра чтоб хвост пистолетом! Давай, кругом, шагом марш!
  Маринина натянуто улыбнулась и зашлёпала по коридору к выходу. Даже к ребятам не заглянула. Бедная девочка, натерпелась...
  Я же быстренько отнёс её сводку на радио, отдал газетчикам материал, а сам сел за Юлькин компьютер писать статью. В свежем номере надо как можно круче, как можно разгромнее пройтись по рескомовским ублюдкам. И неважно, что они уже покойники. Никто ведь этого не знает. Для всех эти подлецы живы и скрываются сейчас где-то не то в лесах, не то у себя дома.
  Статью я озаглавил так: «Оборотни». И со всем присущим мне пафосом, с использованием самых ярких, разящих эпитетов, разнёс в пух и прах уже мёртвых негодяев. Сам реском постарался не затрагивать. Ещё не время топить республиканское партийное начальство. Пока сделаем упор на их выкормышей, а там дальше будет видно...
  В итоге моя разгромная публикация при одобрении Васнецова и Кондратьева попала на первую полосу. Более того, второй номер газеты теперь вышел и в Интернете, на день раньше печатного издания! Созданный Юлькой сайт я легким движением руки запустил в эксплуатацию. И пусть, материала пока опубликовано мало. Главное, в сеть попала наша газета. А другой контент Маринина подгрузит завтра. Благо, его у нас хватает. Начиная от статей местных партийцев и кончая краеведческими материалами Ивкиной.
  Васнецов же, пока я работал с публикацией и сайтом, дозвонился до рескома. В довольно импульсивной, возбуждённой форме он отчесал кого-то из местных за то, что прислали к нам вредителей. По официальной версии, мы их разоблачили, после чего гости просто исчезли. Как сказал Валерий Анатольевич, напились своего пива и ушли куда-то в лес.
  «– Версия, надо сказать, просто шикарная. И ведь не я её придумал, всё получилось само! – думал я, загадочно улыбаясь. – Ни про попытку изнасилования, ни тем более про убийство троицы подонков никто не знает! Володька будет молчать, ибо он сам убивал. Юлька же теперь уверена, что насильники живы и просто где-то сгинули. А как убивал я, вообще никто не видел!».
  Дальше работа пошла как по маслу. Раздав всем своим подопечным задания, я вновь вернулся к компьютеру и стал выкладывать материалы на сайт. Уж больно мне не терпелось взорвать нашу маленькую информационную бомбочку! Помимо сайта за день я успел наплодить страниц и групп в социальных сетях, нарепостить туда наших статей. Наделал несколько липовых анкет-фейков, с которых постарался пригласить как можно больше подписчиков. И пошли просмотры...
  День пронёсся как-то быстро. За компьютером вообще время летит незаметно. Вроде только сел, опомниться не успел, а уже конец рабочего дня. Бюро сегодня так и не собрали, хотя угроза такая была. Видимо, не сочли необходимым. И с удовлетворением, с чувством выполнения какой-то большой и важной работы, я выключил машины и закрыл кабинеты на ключ. Ребята ушли раньше, я оставался в редакции последним. И вот, выйдя на улицу, вдохнув свежий воздух после духоты помещения, отправляюсь домой!
  Ирина вовсю кашеварила на кухне. Нажарив ароматных котлет, она залила варёную картошку молоком и готовила пюре. Густой мясной дух я учуял ещё на лестнице. В подъезде аж, казалось, стояла лёгкая дымка.
  – Ну, хозяюшка, давай, угощай! – воскликнул я, разуваясь и с наслаждением вдыхая чудесный запах.
  – Вот, как точно я подгадала! – улыбнулась Ирина. – Иди мой руки, сейчас буду накладывать!
  Прекрасный домашний ужин прошёл за разговорами «ни о чём». Жена рассказывала, что и как она готовила, что помыла, где вытерла пыль. Чувствовать себя хозяйкой ей очень нравилось. Более того, она обожала заботиться о ком-то. И если раньше всю свою доброту, всё тепло своей души Ирина отдавала только кошкам, то теперь у неё был я. С какой-то поистине материнской любовью готовила она мне еду, стирала и зашивала вещи, везде и во всём помогала. А там, где не могла помочь физически, поддерживала морально. Но садиться ей на шею я тоже не мог и не хотел. И старался не допускать превращения супруги в домработницу.
  После замечательного, вкусного ужина Ирина предложила пойти прогуляться. Погодка-то за окном чудесная! Нет, солнце так и не появлялось, зато на улице было очень тепло и как-то по-домашнему уютно. Здесь, в местном климате, жары не бывает никогда. И лето мягкое, какое-то приятное и ласковое. Совсем не такое, как в Саратове. Воздух до такой степени чудесный, тёплый, как парное молоко!
  Мы вышли на «наш» перекрёсток, где обычно назначали друг другу свидания в прежние времена. Вспомнили нашу первую встречу в больнице. Как я, перепуганный безлюдьем старого корпуса, попытался удрать на улицу в одной пижаме, и Ирина перехватила меня на первом этаже.
  – Вот я всё думала, а куда бы ты пошёл тогда? Ну, если бы я тебя не остановила? – спросила Ирина, как-то хитро улыбаясь. – Через тёмный парк, кишащий привидениями?!
  – Да я ведь тогда ещё не знал ни про парк, ни про его таинственных обитателей. Просто перепугался как заяц и поскакал, куда глаза глядят!
  – А я сразу поняла, что ты не местный! Местные так опрометчиво не поступают! Броситься одному, ночью, в такое жуткое место!
  – Это точно! Мне поначалу удивительно было, почему горожане такие трусливые. На улицу стараются без надобности не ходить. Сидят как сычи!
  – Они научены, горьким опытом. Как ты сам убедился, много здесь всего происходит...
  – Да... Но теперь, я надеюсь, все страхи в прошлом. По крайней мере, для нас с тобой. Потусторонние силы удалось обуздать.
  – Дай-то Маркс! – улыбнулась Ирина. – Будем жить и просто радоваться!
  – Вот, ты только посмотри! – протянул я вперёд руку, указывая на идущую вверх улицу. – Воздух словно шевелится! Марево какое-то висит над городом! Ощущения непередаваемы! В этой лёгкой дымке – спокойствие и безмятежность, некая умиротворяющая нега, блаженство!
  – У меня просто нет слов, одни эмоции! Как же прекрасно! Лето, тепло, и за душой никаких проблем! Разве так бывает, Дима?
  Мы шли в сторону проспекта Мира, погружённые будто бы в сказку, наслаждались на редкость замечательной погодкой и обществом друг друга. Облака на небе были яркие-яркие, словно вот-вот сквозь них прорвётся солнышко. Напитавшись как губки солнечным светом, они сами становились оранжевыми, местами даже красными. Вечер выдался наичудеснейший!
  И не знали мы тогда, да и не могли знать, что это последний наш мирный вечер. Нечто страшное, подобное злой грозовой туче, надвигалось на город. Чёрная жуткая тень уже медленно ползла по лесам и полянам, неминуемо приближаясь к нам... Мы все, и я, и Ирина, и мои коллеги уже свыклись с мыслью, что губернатор против нас что-то замышляет. Более того, мы хорохорились и убеждали себя сами, что ничего страшного нет. Что никто и никогда не сможет сломать наш маленький социалистический рай. И мы сами себе поверили, сами себя успокоили. Как бравые кролики, марширующие с барабанами перед логовом удава.
  Но в тот чудный вечер я не задумывался о давно навязшей в зубах «губернаторской угрозе». Я оставил все эти мысли, словно старый пыльный скоросшиватель, на работе. В душном горисполкомовском кабинете. И сейчас просто гулял с любимой девушкой, со своей Ириной. Супруга о чём-то торопливо щебетала, весело рассказывала что-то. Её слова вроде бы слышались отчётливо, но в то же время отскакивали от моих ушей, растворялись в нежной шевелящейся дымке, заливавшей город. И я их не воспринимал. Просто шёл, в блаженстве щурясь от яркого света, вдыхал перегретый городской воздух, полный ароматов тёплого асфальта, битума с крыш и нехитрых лесных цветочков, растущих на клумбах и палисадниках. Приятный, чисто летний букет запахов дополняла едва уловимая сладкая нотка Иринкиных духов.
  – Дим, ну что ты молчишь?! – дёрнула жена меня за руку. – Помнишь, как мы с тобой чай пили, как ты мне кран починил?
  – А, да, конечно! Как такое забыть?! – словно опомнившись, произнёс я. – Квартирка там у тебя классная, огромная!
  – И страшная. Очень много всего негативного с ней связано. Как хорошо, что я теперь живу с тобой!
  – А что же там сейчас делается? Может, как-нибудь сходим, посмотрим?
  – Ну что там может делаться? Всё закрыто, никого нет. Кошку я отдала соседке. Не хочу больше туда возвращаться... Давай лучше в выходные сходим в парк! Я слышала, что ДК уже доделывают. Наверное, скоро открытие!
  – Да, Васнецову на днях бригадир звонил, объект должны сдать. Вот мы с тобой в субботу и проинспектируем, всё ли у них там готово!
  – Хорошо! Теперь уже в парке не осталось той прежней жути. Бурелом расчистили, дорожки заасфальтировали. Прям аж не верится!
  – Денежки попа Диомида помогли! Правда, на весь парк не хватило. Правая сторона осталась почти нетронутой. Только памятник лётчикам восстановили, да освещение сделали.
  – А до каруселей не дошли? – как-то с опаской спросила Ирина.
  – По-моему, нет. Да там давно уже всё затопило. Болото наступает...
  – Вот и пусть та страшная чёрная карусель провалится.
  – Которая мальчика убила? Да, пугающая конструкция. Жаль, мы тогда её не осмотрели хорошенько.
  – Что там смотреть? От одного вида мороз по коже. Мне кажется, что она живая. Притаилась в зарослях и смотрит... Девчонки в больнице вон тоже заметили. Как-то разговорились с ними про парк, они говорят, что давно в тот угол не ходят, боятся. Что-то в ней есть...
  – Эффект присутствия там есть. Да и сама конструкция – огромная, монструозная, невольно вызывает ассоциации с каким-то мифическим чудовищем. Этот как детский аттракцион в сгоревшем торговом центре. Помню, видел в интернете такое фото... Словно гигантский чёрный паук на шести ногах притаился во тьме... А до пожара и не скажешь, что аттракцион был страшный. Яркая, блестящая конструкция, вся в лампочках.
  – Ладно, не будем о грустном! Давай до перекрёстка – и назад!
  – Давай!

  Сколько мы ещё гуляли, сколько бродили по улицам, я не помню. Погруженные в свои разговоры, в приятные воспоминания и просто рассуждения, мы с Ириной вернулись домой с первыми сумерками. И вновь привычные, рутинные занятия, подготовка ко сну, душ.
  Во сне ко мне почему-то явились родители. Они в своей привычной манере ругали меня, мол, почему давно не звоню. Мама суетливо собирала какие-то вещи, читая при этом свои нудные лекции о том, что надо везде быть осторожным, всё выключать из розеток, тщательно мыть руки, не ходить в опасные места:
  – Будь внимательным, закрывай дверь на все замки, не пускай никого чужого...
  Эти слова были произнесены особенно чётко и хорошо врезались в память. Что дальше было во сне, я запамятовал. Проснувшись от звона будильника, резко вскакиваю, чтобы не дать лени и желанию «поспать ещё чуть-чуть» ни малейшего шанса. В голове ещё звучит голос матери: «... не пускай никого чужого!». Но вскоре остатки сна вылетели, выветрились.
  И вот я уже позавтракал и собираюсь на работу. Ирина ушла раньше меня, у неё очередное внеплановое дежурство. Вообще, график у жены какой-то странный и непредсказуемый. Я так и не нашёл в нём никакой закономерности. То много выходных, то мало. То в день, то в ночь. Сама Ирина объясняет это разной степенью загрузки больницы. Когда много больных, приходится выходить в свои выходные. Либо иногда просят выйти за кого-то, перекрыть график загулявшей коллеги.
  На улице как-то мрачно, даже темнее, чем обычно. Приоткрыв форточку, я ощутил дуновение пронизывающего, ледяного ветра. И хоть за окошком июль, чувствовалось промозглое дыхание холодного октября. От вчерашнего нежного тепла не осталось и следа...
  Я закрыл за собой дверь, пулей промчался по лестнице, и вот уже передо мной угрюмая, неуютная улица. Небо сплошь забетонировано серыми тучами. Вдалеке, за лесом, эти тучи словно налились чернилами, насупились. «Гнилой угол» готовил городу грозовой сюрприз. Я уже приметил, что если там, со стороны улицы Тихой, небо начинает темнеть – то дождя не миновать. Чернота постепенно накрывает весь город, словно пропитывает «небесную твердь». Вот и сейчас чёрная мгла медленно и неотвратимо наступает, движется оттуда, с запада.
  Поёжившись от холода, я поспешил скорее на работу. Разводить философию о тучах уже некогда, в горисполкоме ждут дела. И мысли об этих делах вытесняют всё. Вновь предстояло печатать газетный номер, готовиться к очередному Бюро. Если его не было вчера, то логично, что оно будет сегодня. И точно, на пороге меня встретил Валерий Анатольевич, какой-то неестественно бледный. Велел лично обзвонить наш актив и собрать всех.
  – Пока ничего не буду говорить, там, на Бюро, всё узнаете. Есть одна новость... Давай, скорее...
  По лицу председателя я понял, что новость далеко не приятная. Васнецов выглядел испуганно, даже как-то оглушённо. Видеть его таким было непривычно. Обычно старый партиец всем своим видом внушает спокойствие, уверенность.
  Что ж, делать нечего, быстренько спустился вниз, дал распоряжение молодым сотрудникам печатать газету без меня. Ребята уже сумели освоить офсетный станок и особо не огорчились. А вот Юлька вновь сидела за столом мрачнее тучи. Мимоходом пошутив с ней о чём-то, желая хоть немного поднять девчонке настроение, я вышел, на ходу подписывая Вите макет номера. И понеслась нудная, однообразная работа на телефоне, обзвон партийных активистов...
  Уже спустя час зал был полон народу. Никто ещё ничего не знал. Люди приглушённо переговаривались, подозрительно поглядывая на президиум. В каком-то тревожном полумраке пасмурного утра партийцы ждали начала Бюро. А за окошком уже начинался дождь. Суровая северная природа готовила городу страшную непогоду. Ярко сверкнула молния, и где-то совсем рядом раскатисто громыхнул гром. Словно на землю упало что-то большое и железное. Грохот отозвался каким-то жутким эхом. И дальше сплошной стеной на наши окна налетел ливень. В окна будто бы брызнули струями пожарных брандспойтов.
  – Итак, товарищи, ситуация у нас почти что по Гоголю, – поднявшись со своего места, с нескрываемым испугом произнёс Валерий Анатольевич. – К нам едет ревизор... Сегодня звонили из Сыктывкара, в обед к нам приедет комиссия Счётной палаты. Проверять будут всё, абсолютно всё. От финансов и до вопросов регламента, бумажных бюрократических нюансов. А это значит, пришёл нам всем конец...
  – Да, – подтвердил секретарь горкома, Кондратьев, – основательно взялись. Хотят не просто нас всех разогнать, поувольнять, а подогнать под наш разгром мощный правовой фундамент. Ведь тупо снять коммунистов с должностей нельзя – народ вступится. А так, найдут нарушения... А они их обязательно найдут. По их законам у нас здесь вообще царство беззакония, и все мы – сплошное нарушение. Объявят преступниками, предъявят обвинения. И совершенно «законно», как они считают, сменят руководство города.
  Если честно, насчёт нарушений законов я был не особо в курсе. Нет, понимал, конечно, что город живёт своей жизнью и никому не подчиняется. Но сам этот механизм, что и как конкретно нарушается, не понимал. Просто не вникал в это. А теперь, кажется, начинал осознавать, в чём дело...
  «– Взять хотя бы цены в магазине... Они ведь очень сильно отличаются от средних по стране. Цены заморожены на уровне начала «нулевых». Как это всё возможно?.. Конечно, понятно желание руководства оградить людей от постоянного и бесконтрольного роста цен, от инфляции, создать некую стабильность. Да, всё это сделано во благо. Но с точки зрения современных российских законов, это преступление...» – размышлял я.
  Но одними только ценами нарушения не ограничивались, они были значительно масштабнее и шире. Зарплаты, пенсии, социальные выплаты, всевозможные тарифы и налоги – всё это тоже пересчитывалось по некоему «внутреннему курсу». Людям на руки выдавалось намного меньше денег, чем выделялось республиканским и федеральным центром. За счёт практически бесплатного продовольствия в магазине удавалось сглаживать последствия такой конвертации. А сэкономленный «излишек» шёл на поддержание инфраструктуры, на оплату долгов города по газу и электроэнергии, на погашение коммунальных долгов жителей. То есть, никто себе средства не присваивал, шикарных вилл не строил и в оффшоры денег не выводил. Правда, ревизоров это будет интересовать в последнюю очередь. «Мошенничество в особо крупных размерах», «нецелевое использование средств» – такие формулировки, скорее всего, в первую очередь и будут применены к угрюмовским властям.
  Бюро впервые закончилось ничем. Ни к какому результату наши городские управленцы и простые партийцы прийти не смогли. Что-то исправлять, подчищать, переоформлять – просто нереально. Уж слишком огромный объём «махинаций». Поделать ничего уже нельзя. Остаётся только сидеть и ждать своей участи.
  У Васнецова вообще прихватило сердце. И под занавес Бюро ему даже пришлось вызывать «скорую». Поплохело и местной бухгалтерше, Евгении Фёдоровне. Она вообще человек-невидимка, сроду никогда ни в каких мероприятиях не участвует, сидит в своём кабинетике, носа не кажет, зарывшись в бумаги, и всё что-то считает, считает, считает... Но сейчас эта немолодая полноватая женщина с тёмно-коричневыми кудряшками на голове нарисовалась здесь, в зале для заседаний. Она вся переполнена волнением и каким-то подсознательным ужасом. Ещё бы, ведь основной груз ответственности лежит именно на ней. Это она придумала все эти «серые» и «чёрные» схемы. И никого уже не волнует, что не ради наживы, а во благо людям, городу.
  – Мы были уверены, что никто и никогда ни с какими проверками к нам не сунется, – испуганно вещал с президиума Кондратьев. – С властями республики был негласный договор: мы не трогаем их, они не трогают нас. Но что-то пошло не так...
  – Всё началось с назначения губернатором господина Иванова, – поддержала его Высокова. – Он первым делом снял Никанорова в Троицко-Печорске и назначил туда своего ставленника, Лаптева.
  – Только этот Лаптев удрал, – продолжил мысль Марии Евгеньевны член Бюро, товарищ Игнатьев. – Написал заявление «по собственному желанию» и сбежал с такого хлебного места. Вообще в голове не укладывается, почему и зачем?
  – Кстати, а что с этим местом? Кого-то нового туда назначили? – спросил я.
  – А вы разве не знаете? – удивился Игнатьев. – Иванов прислал туда какого-то Оганесяна, столичного криминального авторитета. Уж лучше бы оставался этот лапоть...
  «– Ничего себе! – подумал я. – А ведь это мы с Петерсом тогда Лаптева вышибли из администрации. Выходит, зря...».
  – Теперь и к нам пришлют новых... – задумчиво проговорила Высокова. – Всё здесь вынесут, ремонт сделают под «евро»... Взвоем мы тогда...
  – Да может, всё ещё обойдётся? – каким-то наивным голосом спросил я.
  – Для тебя – обойдётся, – раздражённо ответил из президиума Кондратьев. – Ты ни в чём таком противозаконном не замешан. А нам тут всем, горисполкомовским «шишкам», лет по 15-20 впаяют...
  Я не стал ничего отвечать. Прежней атмосферы уже не осталось. Все, абсолютно все, пребывали в диком шоковом состоянии. Многие озлобились, обнажив подавляемые ранее инстинкты. В одночасье весь их мир рухнул. Вся выстраиваемая годами система постперестроечного социализма... Не спасли город и наши отчаянные попытки защититься от губернатора. Никакие газеты, радиостанции, сайты... Ничего не помогло... В принципе, этого и следовало ожидать.
  «– Остаётся только одно... – думал я, отойдя к окну и глядя на неистово хлыщущий за ним ливень. – Применить мои тайные знания и умения, использовать потусторонние силы... Но что будет потом, как отреагирует власть в республике, власть в Москве? Это ведь какой-то войной уже пахнет... Одно дело, запугать в кабинете жирного зарвавшегося чинушу, и совсем другое – целый аппарат губернатора, республиканское правительство, всех чиновников... Просто так, сами по себе, они уже не заткнутся, не отступят. Значит, давить придётся всех... Без внимания Москвы такое точно не останется. И что будет?.. Кого пришлют к нам сюда, разбираться? Даже страшно подумать...».
  Закончить мысли мне не дал сигнал с подъездной дороги. Мои нечистые помощники исправно сигнализировали – колонна на подходе к городу. Едут уже, черти...
  «– Пропустить... – мысленно скомандовал я. – Что же ещё остаётся. Пускай проверяют. Может, удастся нашим их как-то умаслить, склонить на свою сторону...».
  Только верилось в это с трудом. И в голове моей начал созревать новый план. Как всегда, подразделённый на «А» и «Б».
  «– Первый вариант – мирный, без участия незримых покровителей города. Он заключается в организации массового митинга с перекрытием дорог. Это когда за всеми нами уже приедет полиция, следственный комитет, прокуратура. Покажем единство партии и народа, покажем им массовость... Надеюсь только, что по толпе стрелять они не будут... А если и будут... есть второй вариант. Тогда уже вводим в действие потусторонние силы. И будь, что будет...».

Часть XII

  Гости приехали быстро. Под проливным дождём на площади показались полицейская иномарка и два чёрных микроавтобуса Форд «Транзит». Люди в костюмах, эти стандартные «жуки» проворно повылазили из машин и живенько устремились в подъезд горисполкома. Началось.
  Самым главным ревизором был аудитор Счётной палаты Глеб Нестеров. Невозмутимый такой лощёный мужичок лет сорока пяти с аккуратной бородкой и бакенбардами. С ним были ещё двенадцать человек. Безликие конторские служащие, юристы, финансисты, заточенные под проверки муниципалитетов, предприятий, организаций. Они сразу же рассредоточились по зданию, выбрали заранее оговоренные кабинеты, службы, подразделения.
  – Уже есть первые нарушения закона, – каким-то механическим, равнодушным голосом проговорил Нестеров. – Над зданием муниципалитета отсутствует государственный флаг Российской Федерации, вместо него устаревший и отменённый флаг Советского Союза. Потом, отсутствуют таблички при входе с наименованием расположенных здесь органов местного самоуправления.
  Васнецов только и успел рот открыть, чтобы сказать что-то в оправдание, как тут же главный проверяющий выдал новое обвинение:
  – Нет табличек на дверях кабинетов, указывающих наименование и должность сотрудников муниципалитета. Что это за наскальная живопись такая, какой ещё «председатель горисполкома»? А, господин Васнецов, я вас спрашиваю? В Российской Федерации такой должности не существует. Есть «глава муниципального образования».
  – Но постойте... – нервничал Валерий Анатольевич. – У нас здесь сохранились старые порядки...
  – Вы в курсе, что эти ваши «старые порядки» противоречат действующей Конституции, административному, гражданскому, бюджетному кодексам РФ, иным правовым и законодательным актам?
  – Да у нас всегда так было...
  – Я вас спрашиваю, вы в курсе? Если да, то зачем сознательно пошли на нарушение закона?
  – У нас была договорённость с республиканскими властями, они нас не проверяли, закрывали на всё это глаза, – попытался выручить товарища Кондратьев.
  – А вы вообще кто? Глава городского отделения КПРФ? И какое отношение вы имеете к муниципалитету? Партия давно уже отделена от государства и власти. Не мешайте, вы мне не нужны. Можете идти домой.
  Иван Савельевич еле удержался на ногах от таких слов. Это от него, уверенного в своём могуществе человека, отмахнулись как от мухи, указав ему на дверь! И товарищ Кондратьев лишь беззвучно открывал рот, как рыба, осознавая свою полную беспомощность перед этими пришельцами.
  Тем временем проверяющие наглейшим образом потрошили сейфы, стеллажи с документами, финансовой отчётностью, различными бумагами. Я ожидал их радостных возгласов, криков, мол, смотрите, что мы нашли! Но ничего этого не было. Ревизоры работали молча, беспристрастно, не выражая абсолютно никаких эмоций. Они фотографировали документацию, делали в своих планшетах какие-то пометки, что-то записывали, протоколировали. Некоторые вели видеосъёмку.
  Огромной нашей ошибкой было то, что мы позволили им совершенно бесконтрольно перемещаться по зданию, заходить во все кабинеты и рыться во всех документах. Немногочисленные исполнительные сотрудники, в том числе и наши молодые кадры, были запуганы чуть ли не до полусмерти. Перечить этим суровым на вид, лощёным дядькам с грозными удостоверениями никто не отваживался.
  Заезжие «гости» перевернули вверх дном даже редакционные помещения и радиоузел. Значительное количество бумаг, папок-скоросшивателей они упаковывали в чёрные целлофановые пакеты и готовились забрать с собой – на экспертизу.
  – Это ещё только начало, господин Васнецов, – ехидно сказал Нестеров. – Впереди детальная проверка всех ваших нарушений прокуратурой и СК РФ, их квалификация в соответствии с Уголовным кодексом. Плюс ко всему – будут проведены дополнительные проверки всех учреждений города. У нас есть сведения, что и местная школа также погрязла в махинациях. Её сотрудники даже не слышали о ФГОС и ЕГЭ...
  – Ну почему же не слышали? – вставил я реплику. – Слышали. Просто проигнорировали эту заразу, пришедшую к нам с Запада. Угрюмовская школа №1 работает по советским образовательным программам образца 80-х годов.
  Главный ревизор выпучил глаза, глядя на меня, как на сумасшедшего.
  – И кого же ваша школа тогда выпускает? Без ЕГЭ выпускников не примет ни один ВУЗ!
  – Принимает один. Троицко-Печорский филиал Госуниверситета...
  – Ага... И там, значит, ваша агентура сети развесила. Ну ничего, и там будет наведён порядок.
  – Я не понимаю вашего стремления сломать все наши устои...
  – А чего здесь понимать? Я действую от имени Закона. Меня не волнуют причины, мотивы, ситуации. Я всего лишь защищаю Закон, который был грубейшим образом нарушен.
  – Но чисто по совести – вы не правы. Мы живём здесь так, как хотим жить мы, как лучше нам. И все довольны. Выйдите на улицу, опросите людей. Вам подтвердят...
  – Я повторюсь, меня всё это не касается. Эмоции – это для газет и сайтов, для сплетен бабушек у подъездов, к делу их не пришьёшь. Положено жить по закону – и вы будете по нему жить. Хотите вы того или нет.
  – Да вы просто какой-то механический! – не выдержал Васнецов. – Вы вообще кто? Не робот случайно? Сколько можно делать невозмутимый вид? Вы пытаетесь сломать жизнь целому городу! А это, на минуту, пять с половиной тысяч человек!
  – Во-первых, я здесь только для того, чтобы зафиксировать нарушения. А жизнь людям ломаете вы сами, вашими махинациями, «серыми схемами» и прочими нарушениями закона.
  – Да? Вы в этом уверены? – негодовал Валерий Анатольевич. – Хоть один пример таких «махинаций» предъявите, которые ухудшали бы жизнь города. Ну, я жду! Вон у вас там сколько уже отметок, каких-то записей. Много «зафиксировали»...
  – Пожалуйста, вот, первое попавшееся нарушение. Государственные закупки канцтоваров. Авторучки, карандаши, ластики, тетради разной толщины в количестве от 3 до 5 тысяч по каждому из наименований. Как указано в тендерной документации – для нужд администрации... Вы их, разрешите поинтересоваться, солить изволили?!
  – Ах, канцтовары! Ну да, конечно! – всё сильнее распалялся Васнецов. – Хотите знать, зачем так много? Ну, слушайте. Всё это, до единого карандашика, поставляется в школу и детский сад! Что, удивляетесь? В остальной России, «на большой земле», в царстве вашего Закона, такого давно нет?! То-то же. А у нас есть. И наши дети учатся бесплатно. Учебники, кстати, советского образца, канцтовары, форму – всё это приобретает горисполком... Или как вашему слуху более приятно – муниципалитет. Поборов на ремонт классов у нас никогда не было и нет. Ремонт тоже проводит государство. Ну как, страшное нарушение? Чудовищное? Давайте, скорее, заковывайте нас в наручники! А то сбегут такие «опасные преступники»...
  – И в остальном всё точно так же, – поддержал я нашего председателя. – Всё то, что вы называете махинациями, направлено во благо населению. У вас там, в городах и столицах, законом вертят как хотят, обогащаются, воруют в фантастических масштабах. Покупают потом средневековые замки в Англии и футбольные команды, строят виллы на самых знаменитых курортах мира... А мы что? Мы себе ни копейки в карман не положили... Как же вам не стыдно!
  Нестеров не стал ничего отвечать, молча махнул рукой и пошёл проверять своих сотрудников, с азартом роющих наши архивы. Никаких объяснений, оправданий и слов защиты ревизоры просто не желали слушать. Они перетряхнули всё, что только смогли найти в наших сейфах и шкафах. Всю финансовую отчётность, всю документацию по кадрам, по молодёжной политике, по ЖКХ, по связи и транспорту... И всюду, разумеется, нашли многочисленные несоответствия закону, кодексам, Конституции...
  Погром продолжался до самого вечера. Всех, кто не имел прямого отношения к горисполкому, из здания выпроводили полицейские. И народ стоял под дождём на улице. Возле здания собрался весь личный состав партийной организации, все наиболее активные горожане. В первое время новость о приезде ревизоров передавало городское радио. До тех пор, пока Высокову не заставили отключить оборудование...
  – Ха, что за люди! – усмехнулся Нестеров, выходя из помещения. – Весь день льёт дождь и весь день они стоят на площади. Причём, молча.
  Поначалу ему было весело. Но таская вместе со своими сотрудниками мешки с изъятыми документами, он всё пристальнее вглядывался в лица людей. В их глазах была не столько ненависть, сколько решительность, готовность бороться за свой город до конца.
  – Ишь, как зыркают! – произнёс водитель одного из микроавтобусов. – Того и гляди в глотки нам вцепятся. Нападать станут, как зомби из того фильма...
  И проверяющим реально стало страшно. Вся площадь запружена народом. Но никто не кричит, не возмущается, не устраивает провокаций. Толпа стоит под дождём и смотрит. Молча смотрит. Сверлит глазами... Гости спешно завершили погрузку и уже бегом устремились к своим машинам. Каждую секунду они ждали нападения. Даже вооружённые полицейские нервничали. А что сделают они впятером против нескольких сотен разгневанных жителей?..
  Но нападения так и не последовало. Колонна машин проехала узким коридором меж собравшихся горожан и устремилась прочь...
  – Товарищи! – вышел на крыльцо здания горисполкома Васнецов. – Я призываю вас к спокойствию и порядку. Пока что власть по-прежнему в наших руках. Никого из нас не схватили, не арестовали, не увезли. Но судя по сложившейся ситуации, совсем скоро начнутся попытки свергнуть силой Советскую власть в нашем городе...
  Председатель не мог говорить. Часто он делал паузы, хватаясь за сердце. По лицу его, смешиваясь с дождём, текли слёзы.
  – Мы ни к чему не призываем, но... – продолжал он. – Уже завтра все устоявшиеся порядки могут рухнуть. У нас отберут социальную защищённость, уверенность в завтрашнем дне, порядок... Простите нас за все наши ошибки, недочёты. Ведь это мы во всём виноваты...
  Последние слова Валерия Анатольевича потонули в многоголосом гвалте возмущённой толпы.
  – Вы-то в чём виноваты? – выкрикнула какая-то женщина. – Вы нам достойную жизнь обеспечили. И теперь её хотят у нас отнять... Товарищи, не позволим?
  – Не позволим! – взорвалась вся площадь.
  Люди, ощущая поддержку друг друга, всё больше и больше верили в своё превосходство над противником, в положительный исход противостояния. Но это была не более, чем иллюзия. Центральная власть в сотни, тысячи, миллионы раз сильнее. Такой вот крошечный непослушный городок она может растерзать в клочья, стереть с лица земли. И никто никогда не посмеет ей возразить, помешать, встать у неё на пути. Нас объявят бандитами, террористами, скажут по всем своим СМИ, что Угрюмовск – это гнездо запрещённой в России организации ИГИЛ. И народ, наши же сограждане из других городов и сёл, будет искренне радоваться успехам силовиков, громящих наш маленький островок социализма. Осознавать всё это было страшно...
  – Члены Бюро, внимание! – кричал Кондратьев. – Всем срочно собраться в зале заседаний!
  Несмотря на то, что уже стемнело, городское руководство решило провести экстренное собрание актива. Помимо членов Бюро присутствовали и все желающие: партийные активисты, неравнодушные горожане.
  Я выбрал свободную минутку и бросился к телефону, в кабинете редакции. С трудом отыскал аппарат под разбросанными в беспорядке бумагами на столе. Скорее набираю свой домашний номер:
  – Ирина, Ирина, привет! Я задерживаюсь сегодня, наверное, на всю ночь. Случилось то, чего мы все давно ждём...
  – Я слышала уже. Весь город об этом говорит... Не волнуйся и не переживай. Я всё понимаю. Сейчас ужин тебе принесу.
  – Да зачем? Не надо. Ну что ты по темноте ходить будешь, родная ты моя?..
  – Ничего со мной не произойдёт. Жди, скоро буду.
  И в трубке раздались короткие гудки...
  Просторный зал быстро заполнился народом. Все что-то говорили, спорили друг с другом. Вдруг в помещение зашли Чесноков и Прозоров, наши молодые сотрудники газеты. В руках они держали стопки свежего номера «Маяка Правды».
  – Ребята! – воскликнула Высокова, а из глаз у неё брызнули слёзы. – Какие же вы молодцы!
  – Вот, вот, смотрите! Молодёжь не сдаётся, молодёжь борется! – поднялся кто-то из дедов. – Никому нас не запугать, не сбить с пути!
  Дальше вновь, вопреки здравому смыслу, начались подобного рода шапкозакидательские речи, сводящиеся к тому, что коммунисты не сдаются и что мы непобедимы. Деды и бабки драли глотки, кричали что-то о своей решимости бороться до конца, до последней капли крови. С одной стороны, всё это звучало грозно, даже давало эффект патриотического подъёма. Но трезво глядя на вещи, я не мог не понимать, что город бессилен против вторжения извне...
  «– Шансов на то, что нас оставят в покое, практически не осталось, – размышлял я, сидя в уголочке. – А значит, без применения потусторонних сил обойтись не удастся. Уже совсем скоро, вслед за ревизорами, сюда приедут совсем другие люди. В форме. Следственный комитет, прокуратура, полиция. С ними разговор будет ещё короче... А что нам предпринять сейчас? Остаётся одно – собирать народ и просто блокировать противника. Вариантов немного...».
  Когда Бюро начало свою работу, меня вызвали в президиум, где я и должен находиться. И после бесконечного числа стариковских речей, в которых ничего дельного не прозвучало, слово предоставили мне:
  – Товарищи! Я предлагаю оставить все эмоции и беспристрастно взглянуть на ситуацию. Единственный вариант теперь – обеспечить как можно большую массовость, вывести как можно больше людей на улицы, когда представители губернатора нагрянут сюда свергать Советскую власть. У республиканских громил мы потребуем сохранить прежнее руководство города, сохранить все наши прежние договорённости. Чтобы никто и никогда больше в наш город со своим уставом не лез.
  – А когда они приедут? – выкрикнул с места один из дедов.
  – Пока нам это неизвестно... – как-то грустно ответил ему Васнецов. – Но очевидно, что скоро.
  – Значит, надо выставлять посты! – предложил я. – На въезде в город необходимо создать пункт наблюдения. И дежурные наблюдатели, увидев технику неприятеля, немедленно сообщают в штаб... Сюда, в горисполком. И Мария Евгеньевна сразу же включит систему оповещения Гражданской обороны.
  – Поддерживаю! – воскликнула Высокова. – Сирены ГО в любое время дня и ночи поднимут народ. Это будет очень эффективно.
  – А связь с постом наладим телефонную! – из толпы партийцев показалась заведующая почтой, Катерина Николаевна Потехина. – На выезде из города есть распределительная будка, куда можно подключить переносной аппарат связи.
  – Вот, – поддержал её Кондратьев, – готовое решение. Думаю, надо приступать немедленно.
  С Потехиной к будущему посту направились двое партийцев, включая члена Бюро товарища Игнатьева. До шести утра наблюдение будут вести они. А затем их сменят другие коммунисты. Пока зал увлечённо выбирал кандидатов, я устало глядел по сторонам. И вдруг средь пыльной стариковской массовки, средь стандартных серых пиджаков заметил ярое пятно – мою огненно-рыжую Иришку! Подмигнув ей, я сумел аккуратно улизнуть в коридор.
  Обнявшись, как будто сто лет не виделись, мы спустились вниз. Но народ был везде. Коридоры заполнены народом. Здесь уже не только старики, но и молодёжь. А вот и наши ребята из редакции – раздают людям свежие газеты. Попалась нам и Юлька. На глазах у бедняжки были слёзы.
  – Дмитрий Сергеевич, что же это такое? – увидев меня, произнесла девушка. – Эти бандиты у меня всё вверх дном перевернули. Все бумаги из ящиков, с полок, просто свалили на пол и затоптали! Ну как так можно?..
  – Ты не переживай, всё уберём, починим, сложим. Будет ещё лучше, чем раньше.
  – Да? А если они опять приедут? – со слезами сказала Маринина.
  – Не бойся, милочка, никто больше не приедет! – улыбнувшись, ответила ей Ирина.
  – Совершенно верно! – подтвердил я. – Так что, завтра разложишь всё по местам, уборщица вымоет полы, и будем работать как раньше! Иди домой, отдыхай!
  – Я сейчас начну... Не могу на это смотреть... – каким-то обиженным голосом сказала Юлька.
  – Как знаешь! Только допоздна не засиживайся.
  И мы с Ириной, проводив молодую сотрудницу, свернули в кабинет редакции газеты. Туда, где стоял офсетный станок. Столичные гости здесь физически не могли ничего разрушить, и помещение осталось нетронутым.
  – Давай, садись, ешь... – торопила меня жена, доставая пластиковые контейнеры с картофельным пюре и тефтелями. – Остынет же...
  К основному блюду добавились овощи, зелень и чай в термосе. Кабинет сразу же наполнился приятными ароматами еды. И я как голодный хищник набросился на принесённый ужин.
  – Ешь, ешь, не торопись... – приговаривала Ирина.
  – Наверное, всё, дорогая моя... – произнёс я сквозь торопливое чавканье. – Кончилось наше счастье. Нам их уже не остановить...
  – Не делай преждевременных выводов, – оборвала меня супруга. – Из каждой ситуации есть выход. И ты его найдёшь. Обязан найти. Ты понимаешь, о чём я.
  – Понимаю... А другое ты понимаешь? Что в руках у меня страшная сила. Это как ядерное оружие. Мне страшно его использовать, страшно...
  – А мне кажется, твои страхи напрасны. У них ведь такого оружия нет. А у нас есть. Значит, перевес на нашей стороне. Несмотря на орды полицейских, солдат, спецназа... Они ведь даже войти в наш город не смогут.
  – Мы ведь уже миллион раз с тобой говорили на эту тему. Да, первый удар отбить нам удастся легко. Это будет красиво, зрелищно. Но что дальше? Они ведь должны будут чем-то ответить? Сразу подключат разнообразных специалистов, предадут всё широкой огласке. И будут интенсивно искать ключи от нашей тайны...
  – Кто конкретно отвечает за «ответ»? Скажи мне.
  – Это смотря кого они пришлют. Скорее всего, будут местные силовые органы: прокуратура, СК РФ, полиция...
  – Над ними всеми стоит губернатор. Так? Так. Значит, нет смысла отбивать новые и новые волны атак. Следует разрушить штаб, где эти атаки планируются. Запугать губернатора. Как тогда вы запугали Лаптева.
  – Очень это всё рискованно, опасно... Но иного выхода не остаётся. Иначе нас сметут...
  – Вот и езжай в Сыктывкар. Завтра с утра. Я с тобой поеду...
  – Ладно, посмотрим... Спасибо за вкусный ужин! Мне пора бежать, поди уж ищут...
  И действительно, в зале заседаний меня хватились. Бюро решило поручить мне ехать... в реском! Туда же, в Сыктывкар!
  – Дмитрий, ну где ты бродишь? – возмутился Валерий Анатольевич. – Мы выработали решение. Пора поднимать всесоюзную бурю... Поедешь завтра к Пашкину, пусть они там объявляют тревогу, трубят во все трубы... В газетах, на радио, телевидении... Мы поднимем такую волну, которую никакому губернатору не остановить!
  Отчасти я был согласен с председателем.
  «– Широкая информационная огласка нам поможет. Хотя бы мы сможем донести до народа нашу правду, громко заявить, что мы не террористы, не бородатые игиловцы. Это будет действие на опережение, которое должно защитить нас от прямой агрессии. Тогда-то уже в нас стрелять никто не будет... Другое дело, что этого недостаточно. И нас всё равно будут продолжать штурмовать... И потом, не факт, что подлец Пашкин станет нам помогать. Наверняка его уже взяли за жабры и в доходчивой форме разъяснили, как с нами поступать...».
  Народ всё не расходился. Затянувшееся Бюро взялось коллективно составлять письмо в реском, заявления для СМИ. Честно сказать, от дикого перенапряжения голова уже ничего не соображала. Как держались пожилые партийцы, вообще непонятно. Видать, они какие-то двужильные. Кое-как проконтролировав, чтобы старики не понаписали явного бреда, я вместе со всеми проголосовал за решение Бюро и отправился домой.
  – Дмитрий! – окликнул меня Иван Савельевич. – Бери сейчас машину. И на вот тебе наши заявления для печати. С утра сразу езжай в Сыктывкар. А мы уж здесь оборону держать будем...
  Схватив бумаги, я заспешил по лестнице вниз. Час ночи... Народу уже почти не осталось. Лишь в углу, под лестницей, шепталась группа старых партийцев. Сегодняшняя шокирующая новость не давала им покоя...
  – Дима! – вдруг раздался откуда-то сбоку родной и любимый голос. – Тебя уже отпустили домой?
  Ирина стояла в коридорчике редакции, облокотившись о стену, и ждала меня.
  – Всё, наконец-то едем спать... – устало пробубнил я.
  Горисполкомовская «Надежда» домчала нас до подъезда меньше, чем за минуту. Словно во сне, мы зашли домой, приняли душ и трупами рухнули на кровать...
  Казалось, никакого перерыва в нашей бурной, кипящей деятельности и не было. Ровно в шесть тишину разорвал зловредный будильник. Поначалу из недр подсознания просочилось робкое желание выключить его и спать дальше. Но осознание громадного груза ответственности не позволяло расслабляться. Преодолев поистине чудовищную силу притяжения, я встал. Следом поднялась и Ирина. Умывание, завтрак, сборы... И вот мы с ней уже во дворе.
  Природа по-прежнему хмурится. С неба по-осеннему мелкой изморосью капает дождик. И это несмотря на то, что на дворе июль. Всё вокруг какое-то серое, неуютное, неприветливое. Деревья стоят неподвижно, словно затаились и ждут чего-то страшного. Зловеще поблёскивают оконные стёкла в домах. Тишина... Мёртвая, неестественная. И в этой тишине пронзительно взревел стартёр автомобиля.
  «Надежда» завелась легко. Зарокотал её мощный инжекторный двигатель. Не став его нисколько прогревать, я сразу же включил передачу и рванул с места. Менее, чем за минуту, наш мрачный, насупившийся городок промелькнул за окнами, уступая место безлюдной дороге. На выезде, как и было вчера условлено, разместился пост. Партийные активисты установили небольшую палатку на краю улицы, где и засели с биноклем. От палатки к ближайшему дому тянется телефонный провод.
  – А если они приедут без нас? – спросила вдруг Ирина. – Сломят сопротивление людей, арестуют всех наших горисполкомовских?
  – Мы должны успеть раньше... – задумчиво ответил я. – Губернатор отменит все свои приказы. Изъятые документы вернём на место. Аудитора этого, ишака лощёного, заставим забыть обо всём, что он у нас видел...
  – Ты уверен, что всё получится?
  – Уверен, не уверен... Деваться всё равно некуда. Будем пытаться.

  До Сыктывкара ехали молча, погруженные в свои мысли. Я прикидывал, как надо действовать, с чего начинать.
  «– Сперва всё же придётся заехать в реском... Или не стоит? – размышлял я. – Время только потеряем. Неизвестно ещё, что выкинет этот Пашкин... А хотя, мы ведь его тоже можем шугануть... Нет, лучше сначала к губернатору. Если уладим всё тихо, без лишнего шума, то никакой бури в СМИ поднимать будет уже не нужно...».
  На том и порешил. Ирина после долгого молчания лишь подтвердила правильность моих мыслей:
  – К рескомовским толку нет ехать. Они опять начнут ныть, причитать, какие они немощные и жалкие, как они боятся Иванова, боятся перечить этому кабану. Протелимся с ними до вечера. А губернатор к тому моменту уже войска в Угрюмовск отправит...
  – Сразу к Иванову едем. Я тоже считаю, что так правильнее.
  И вот, знакомая главная площадь Сыктывкара. Величественный архитектурный ансамбль правительственного комплекса. И где-то там, за всеми этими коваными заборами, многочисленными турникетами и постами охраны сидит обнаглевший зарвавшийся губернатор Иванов, строит свои коварные планы.
  Но парковаться на служебной парковке правительства мы не стали. Проехали мимо и, миновав пару кварталов, свернули в один из дворов.
  – Не будем привлекать внимание, – сказал я Ирине.
  Спустя десять минут вновь показалось главное здание республики. Мы уверенным шагом направились по лестнице на его высокое крыльцо. Попутно нам, на работу, шли чиновники. Все сплошь в чистеньких костюмчиках, одинаковые, стандартные. Различия только в величине пуза, что прямо пропорционально возрасту и времени нахождения на госслужбе.
  – Вот они, тараканы! – прошипела Ирина, бросив на лощёных чинуш презрительный взгляд. – Дармоеды чёртовы!
  – Да это мелкая шелупонь, что с них взять... – ответил я довольно громко. – А нам не пешки нужны, а король.
  Но пробиться к «королю» было непросто. И я это понимал.
  – Вы к кому? – строго спросил нас молодой охранник в чёрной форме без опознавательных знаков.
  – К губернатору, – отмахнулся я от него, шагая прямо на турникет.
  Механизм турникета тут же захрустел, ещё до соприкосновения трубки с моей ногой. Внутри него что-то затрещало, затем из вентиляционных прорезей повалил чёрный дым. И я легко толкнул внезапно ослабевшую вертушку. Та послушно провернулась, впуская сначала меня, а потом и Ирину.
  – Э, я не понял, вы куда?
  Но вместо ответа раздался дикий, нечеловеческий вопль какой-то женщины. Где-то там, в вестибюле, начиналась непонятная заваруха. Один из охранников сорвался с места и кинулся туда. А тот, что пытался нас остановить, замешкался.
  – Да иди, иди уже! – сказал я ему. – Тебя там ждут!
  А в вестибюле, оторвав от стены панель облицовки, вылез словно из ниоткуда страшный, разлагающийся мертвец. Какую-то тётку, присевшую на лавочку, он схватил за пятку. И та завопила с оглушительной громкостью от дикого ужаса, бросаясь прочь. Выбравшись из-под скамейки, покойник встал в полный рост и начал как обезьяна молотить себя руками в грудь и реветь. Из его большой тёмно-красной глотки летели брызги, ошмётки гниющей плоти. Тётка упала замертво, потеряв сознание от страха, ещё несколько человек ломанулись к выходу, едва не выбив стеклянные двери. А охранники буквально замерли перед чудовищем, успев выхватить свои резиновые дубинки.
  – Ну вот, поиграйте с ним маленько! – усмехнулся я.
  Мертвец зарычал с новой силой, размахиваясь и по касательной ударяя первого охранника своей жуткой ручищей. Ошалевший чоповец отшатнулся назад, как-то тонко, по-бабьи закричав. А мы с Ириной не стали терять времени даром и направились в кабинет губернатора. Поднялись на лифте на пятый этаж, прошли по мягчайшим коврам и упёрлись в высокую дверь из морёного дуба.
  – Вот оно, логово зверя! – произнёс я.
  – Дошли до Берлина! – усмехнулась Ирина. – Сейчас заставим этого бесноватого фюрера застрелиться!
  За шикарной дверью, в просторной приёмной, сидела за столом молодая длинноногая напомаженная секретарша с лицом типичной гламурной фотомодели. Только таких сюда и берут. Простым девчонкам из рабочих кварталов путь к таким элитным должностям заказан.
  – Вы куда?! – взвилась деваха. – Аркадий Яковлевич занят! Кто вас пропустил?
  – Так, села, открыла «одноклассники», наушники с Тимати в уши воткнула и сиди тихо, – повелительным тоном произнёс я. – А иначе он весь силикон из твоей пухлой попки выпустит!
  – А-а-а-а!!! – пронзительно завизжала секретутка, бешеными глазёнками уставившись на дверной проём.
  А там, за нашими спинами, показался очередной мертвец. Полусгнивший труп мужчины с ярко-белыми, выпученными глазными яблоками ввалился в приёмную, громко хрипя. Из его больших раздутых ноздрей ручейками текла какая-то тёмно-бурая жижа. Отсмаркиваясь ею, покойник обдавал брызгами белоснежные стены кабинета.
  – Ах ты лапочка!!! – пробулькал он девке.
  А та, сорвав себе голос, начала беззвучно открывать свой большой уродливый рот, подняв ноги в туфлях с невероятно высокими каблучищами и размахивая ручонками.
  Боковым зрением мертвеца увидела и Ирина, ощутимо вздрогнув.
  – Не смотри! – шикнул я ей. – Пошли дальше.
  Очередная дорогущая дверь из ценных пород дерева, и перед нами кабинет Иванова. Аркадий Яковлевич уже успел всполошиться, услышав из приёмной крики. Набычившись, встав со своего роскошного кресла, он сжал пухленькие кулачки и пролаял испуганным голосом:
  – Вы кто? Как вы сюда попали?
  – Вопросы здесь задавать будем мы, – отрезал я, по-хозяйски проходя в кабинет и усаживаясь прямо на губернаторский стол. – А теперь чётко, ясно и без лишнего словоблудия отвечай нам: какого чёрта тебе надобно у нас в Угрюмовске?
  Ирина, важно подбоченившись, встала рядом, глядя на откормленное рыло Иванова с нескрываемой ненавистью.
  – Я тебя спрашиваю, поросёнок Чуня! Отвечай, морда губернаторская! С какого перепуга ты в наш город щупальца свои запускаешь? Забыл что ли, как твои предшественники обходили его стороной и боялись?
  – В-в-вы что себе позволяете? Да я сейчас охрану позову... Вас посадят! – переходя на какое-то свиное повизгивание, начал Аркадий Яковлевич.
  – Твоей охране сейчас не до тебя. А вот наша охрана уже здесь. Рожу жирную назад поверни!
  Сделав испуганные глаза, губернатор вжал голову в плечи и с нескрываемым ужасом обернулся назад. А там, за его дорогущим кожаным креслом стояли два красноармейца в пробитых пулями и заляпанных кровью шинелях. Вместо лиц из-под их коричневых касок виднелись лишь голые черепа, в глазницах которых горел огонь. Костяными руками мёртвые советские солдаты держали ржавые винтовки Мосина с полусгнившими деревянными прикладами.
  – В момент штыками нашинкуют, как капусту! – усмехнулся я.
  Губернатор попытался вскочить на ноги, но красноармейцы живо усадили его обратно.
  – Э-э-это что за маскарад?! – взвился он, ещё не до конца осознавая, во что вляпался. – Да я вас...
  Тут же кресло было выбито из-под туши Аркадия Яковлевича, и губернатор с криками свалился на пол. Слегка попинав его сапогами, солдаты вытащили забившегося под стол чиновника на свет божий. Один из призраков просто поднял Иванова за шкирку, как котёнка. Глянув туда, где у красноармейца когда-то было лицо, визжащий боров моментально притих. Гость из прошлого просто внушил ему нечеловеческий ужас. И с губернаторских портков закапала на пол моча.
  Солдат небрежно бросил Аркадия Яковлевича на стол. А я, отойдя чуть подальше, продолжал свой допрос, перейдя на какой-то злодейский голос:
  – Так ты не ответил на мои вопросы, свиноишак! Зачем в Угрюмовск полез, морда ты поросячья?
  – Я ничего не хотел, – на несколько тонов тише промямлил Иванов, – я только своих людей поставить собирался...
  – Зачем???
  – Чтобы всё контролировать... – дрожа, ответил губернатор, искоса поглядывая на стоящих сзади красноармейцев.
  – Ты вон даже энурез свой не контролируешь, – брезгливо указал я пальцем на растекающуюся по столу под задницей чиновника лужу, – а хотел подчинить себе всю республику.
  – Что вам от меня надо?.. – пискляво цедил Иванов, поднимая к лицу пухлые дрожащие ручонки.
  – Короче, с этой минуты ты просто забываешь, что существует такой город – Угрюмовск. Отзываешь все свои комиссии, всех своих ищеек-ревизоров и прочую нечисть, возвращаешь все изъятые бумаги...
  – Но это невозможно... – трусливо глядя на меня снизу вверх, промычал Аркадий Яковлевич. – Этим делом уже занялась Москва...
  – Ах ты говно собачье! – воскликнул я в ярости и с размаху саданул губернатору кулаком по его свиному рылу.
  Иванов красиво кувыркнулся, сделал сальто и упал с обоссанного стола на пол, скуля там, как потерявшийся щенок.
  – Поднять эту сволочь! – скомандовал я.
  Тут же солдаты схватили толстяка за руки и ноги, вытащили из-под стола и грузно обрушили его тушу на место.
  – Ты немедленно звонишь в Москву, туда, где ты заказывал своё представление с ревизорами, и отзываешь проверку! – грозно выпалила Ирина. – Всем своим кремлёвским хозяевам докладываешь, что с непокорным городом удалось разобраться собственными силами! Понял, хомяк чёртов?
  – Я-я-я-а не могу! – взвился Иванов. – Они уже сами заинтересовались нарушениями. Отчёты о проверке уже на столе у главы Счётной палаты. Следственный комитет возбудил уголовное дело...
  – Мразь! – прорычал я, намахиваясь на губернаторскую рожу снова. – Ты оглох что ли? Телефон бери, скотина! И будешь говорить всё так, как мы тебе сказали.
  – Да они ж меня... Да президент меня снимет!
  – Нечего было лезть не в своё дело, – рявкнула Ирина.
  – И только посмей ослушаться! – сказал я негромко, но очень злобно, наклоняясь к самому уху губернатора. – Эти ребята должны пугать тебя сильнее московских хозяев, сильнее прокуратуры, Верховного суда и президента. В отличие от живых людей, эти чудовища из бездны достанут тебя абсолютно везде. И разорвут. Не веришь?
  И Аркадий Яковлевич с ужасом обернулся на двух призраков.
  – Приведите сюда Кунина. Едроса этого плешивого, – произнёс я, обернувшись на входную дверь.
  Спустя несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий плюгавенький мужичонка в мятом костюмчике и с мокрыми штанами. Ирина, обернувшись, отошла чуть в сторону, и третий красноармеец в стальной каске провёл Александра Самуиловича к столу.
  – А теперь продемонстрируйте наглядно, что будет с гражданином Ивановым, если он ослушается, – строго проговорил я. – Если не позвонит сейчас в Москву или же начнёт делать гадости потом, когда мы уйдём.
  Солдаты послушно обошли стол, взяли Кунина за руки и стали тянуть в разные стороны. И как-то легко, играючи, будто чиновник был тряпичный, призраки разорвали его на два куска. С противным звуком раздираемого мяса и рвущихся тряпок Александр Самуилович был жесточайшим образом умерщвлён. Его кровь струями брызнула во все стороны и прежде всего, на самого губернатора. Голова главного едроса республики осталась на одной из половинок туловища и ещё какие-то мгновения беспомощно открывала рот, хлопала глазами. А солдаты просто бросили части тела на пол и вернулись на исходные позиции.
  Аркадий Яковлевич, потеряв дар речи, обхватил ручонками колени и как загипнотизированный смотрел на разорванного пополам Кунина. А там, на побуревшем от крови ковре, валялись и ещё подергивали мышцами с противным шлёпаньем останки чиновника.
  – Я надеюсь, мы доступно объяснили, что с тобой случится, если ты не захочешь нам помочь?
  – Д-д-д-да-а, я всё понял... – простонал Иванов. – Я постараюсь сделать всё, чтобы ваш город оставили в покое...
  – Звони! – воскликнула Ирина.
  И губернатор дрожащими пальцами схватил трубку радиотелефона, не сводя глаз с кровавой кучи мяса, которая совсем недавно была чиновником Куниным.
  Испуганным и каким-то не своим от страха голосом он принялся суетливо уговаривать чиновников из Москвы срочно отменить все проверки и вернуть назад изъятые документы. Но по белеющей от ужаса роже Иванова было понятно, что его инициативу на том конце провода упрямо отклоняют.
  – ... этим делом уже занимается прокуратура, – доносился из трубки громкий нагловатый голос. – Там всё очень плохо. Всю местную администрацию придётся арестовывать. Сплошные нарушения, махинации в особо крупных размерах...
  – Спрашивай, сволочь, когда приедут арестовывать? – зло шепнул я губернатору на ухо.
  – А-а-а когда за ними приедут? Наша прокуратура сейчас просто занята... А, сами будете, понятно... Уже выехали? Ну ладно, спасибо за информацию. Всего доброго.
  Аркадий Яковлевич положил трубку, уставившись на нас с Ириной взглядом нахулиганившего ребёнка. Отменить свою пакость он так и не сумел. Дело уже завертелось...
  – Ладно, тварь... Наломал ты дров... – злился я. – Но если пикнешь, если ещё хоть как-то попытаешься усугубить, навредить... Мы тебя...
  – Я-я-я, я всё понял... Пожалуйста, не надо...
  – Вон как заговорил, снизошёл, да? – напирала на него Ирина.
  – Всё, Ира, пошли, пусть эта сволочь сушит штаны и думает, как ему быть дальше, – строго произнёс я. – А ты, губернаторское рыло, дышать через раз теперь будешь. И только посмей рыпнуться! Они всегда будут рядом!
  Я кивнул на солдат-призраков, стоявших за спиной Аркадия Яковлевича по стойке «смирно».
  Мы с важным видом вышли в приёмную. А там отрубившаяся секретутка уже валялась на полу. На её месте за компьютером сидел мертвец, увлечённо тыкая своими полусгнившими пальцами в клавиатуру и глядя выпученными глазами в монитор. Ковёр под ним весь пропитался лимфой, трупным ядом.
  – Пошли-пошли, не смотри туда, – сказал я Ирине.
  – Дима! – громко зашипела она, едва только мы оказались в коридоре. – Я чуть не поседела от твоих привидений... Не знаю, каким чудом сдержалась, чтобы в обморок не упасть...
  – Успокойся, всё уже позади. Они нам друзья теперь, чего их бояться?
  – Да? Чего бояться? – жена перешла на повышенный тон, с трудом сдерживая слёзы. – Не может нормальный человек не бояться этих жутких чудовищ. Да одного взгляда достаточно, чтобы с ума сойти... Это ж ведь трупы, разлагающиеся... И они ходят! Помнишь тогда, в морге? Когда мы с тобой только познакомились? От одной только перспективы встретиться с ожившими мертвецами мы чуть от страха не умерли...
  – Всё, моя золотая, забудь... Нам сейчас домой надо возвращаться. Там уже зреет что-то нехорошее. Не смогли мы остановить вторжение...
  – Я всё понимаю, да, – продолжала Ирина тараторить, словно заворожённая. – Это было нужно, необходимо, для защиты города... Но мои нервы не выдерживают... Я их ужасно боюсь!
  – Больше не будешь на них смотреть. Всё. Никого нет, они исчезли! – произнёс я.
  И в вестибюле никакого мертвеца уже не оказалось. Он словно испарился. Очумевшие охранники приводили в чувства перепуганную до полусмерти женщину. Та лежала прямо на полу, далеко отбросив свои шлёпанцы, и глядела каким-то косым взглядом на окружающую действительность.
  – Побочный эффект, так сказать, – воскликнул я.
  – Эй, вы! – выкрикнул один из охранников. – А ну стойте!
  – Да какой же ты назойливый! – я остановился и просто посмотрел мужичку в глаза.
  Тот сразу замер, обмяк и послушно сел попой на пол, скосив зрачки к носу и что-то негромко зашептав. В то же мгновение из камер наблюдения посыпались искры, а в серверной комнате сам собой воспламенился главный компьютер, поплавились его жёсткие диски.

  Всю дорогу Ирина молчала, изредка вздрагивая и всхлипывая. Она пребывала в невероятном шоке и всё никак не могла от него отойти. Закрыв ладошками своё милое веснушчатое личико, девушка заплакала. Пришлось останавливаться. Съехав на обочину, я затормозил, поставил машину на ручник и прильнул к своему зеленоглазому чуду.
  – Маленькая ты моя, да что же ты так разволновалась? – запричитал я. – Всё уже хорошо, всё позади. Перестань плакать, успокойся...
  – Дима... Димочка... – простонала Ирина, обнимая меня своими тонкими ласковыми ручками. – Я не знаю, что со мной произошло... Как только мы оттуда вышли, меня будто прорвало... Страх, какой-то дикий подсознательный ужас...
  – Но сейчас-то ты чего боишься? Их уже нет, они исчезли, всё...
  – Я не знаю...
  Прижав свою вторую половинку к себе, я нежно поглаживал её по спинке, целовал, говорил добрые слова. Времени на это, правда, ушло много. И вот, наконец, Ирина немного пришла в себя, подняла на меня свои заплаканные изумрудные глаза:
  – Нам ведь ехать надо, там сейчас чёрте что творится...
  – Ты скажи, тебе уже лучше? Страх прошёл?
  – Кажется, да. Поехали, что ж мы время теряем...
  И я завёл мотор, включил передачу, разгоняя нашу «Надежду».
  – Слушай! – воскликнула вдруг жена. – В реском-то не заехали!
  – Сейчас уже не до них. Мы нужнее там...

  Перескочив переезд за Троицко-Печорском, мы окунулись в сплошную зелень. По обе стороны дороги, ведущей в Угрюмовск – нечёсаные заросли кустов и деревьев. В этом году растительность особенно буйная, из-за частых дождей. Ветки уже лезут на дорогу, хлещут по стёклам. И в таких вот условиях ограниченной видимости я едва не налетаю на притаившуюся под кустом полицейскую машину, Ладу «Приору». Из-за неё тут же выбегает инспектор ДПС с жезлом, тормозит нас.
  – Не ожидал вас здесь встретить! – улыбнулся я в открытую форточку.
  – Старший лейтенант Васюков, предъявите ваши документы, – пробурчал полицейский.
  – А что такое, что случилось? – спрашиваю я, протягивая ему права и техпаспорт.
  – Дорога закрыта, спецоперация Росгвардии. Проезд запрещён. Сейчас назад поедете.
  – Вот это новости! Куда ж нам ехать, мы там живём, в Угрюмовске.
  – Ничего не знаю, разворачивайтесь. Проезд закрыт, – булькнул инспектор, возвращая назад мои документы.
  Что ж, с полицией не поспоришь. Применять здесь свои сверхспособности я не стал. Послушно развернул машину и поехал в обратном направлении.
  – Что же теперь делать? – воскликнула Ирина. – Как мы в город попадём?
  – Не переживай, сейчас по грунтовке объедем, вдоль ЛЭП. Там, конечно, грязь, но где наша «Надюха» не проедет?!
  Тут навстречу на высокой скорости пронеслась ещё одна полицейская машина. Какая-то иномарка, вроде Ауди. Следом из-за зелёной стены зарослей выскочил тёмно-синий фургончик Форд с красной полосой.
  – Следственный комитет... – прочитала Ирина.
  – Началось... – задумчиво произнёс я.
  За следователями нёсся зелёный армейский КАМАЗ с тентом. Внутри – бойцы Росгвардии. И пока мы возвращались к переезду, нам навстречу попались ещё три таких грузовика.
  – Основательно взялись... – прошептала Ирина. – Что-то страшное будет...
  – Не надо раньше времени в панику впадать. Их в город ещё никто не пустит, – ответил я.
  И мы свернули на грязную, залитую склизкой жижей грунтовку. «Надюха», надсадно ревя и буксуя, медленно форсировала лужу за лужей. Кое-как пробравшись за рощицу, мы попали на большую, просторную поляну. По левую сторону вдалеке видать кладбище. И на фоне пышной кладбищенской зелени отчётливо различаются скопившиеся там машины. Дальше ворот некрополя ни одной из них проехать так и не удалось. Потусторонние силы держали рубеж обороны.
  – Стоять! – издалека послышался чей-то озверелый вопль, за которым последовала короткая автоматная очередь в воздух.
  – Дима!!! – испуганно закричала Ирина. – Они же в нас стреляют!
  – Пригнись! – скомандовал я жене, вдавливая в пол педальку газа.
  Стрелок был далеко. Но попасть по нашей машине он мог вполне, хотя это было довольно непросто. К тому же, я принялся петлять, стал резко вращать руль то в одну сторону, то в другую. Но больше выстрелов пока что не было.
  – Ещё чуть-чуть... – цедил я сквозь зубы, подстёгивая «Надежду» педалью и желая скорее нырнуть под защиту небольшой рощицы.
  Но тут снова гремят выстрелы. Мимо.
  – Давай, родимая, давай! Не подведи!
  Мельком бросив взгляд влево, я увидел чёрную фигурку росгвардейца. Солдат встал в боевую стойку и целился, готовясь открыть огонь на поражение. Для модернизированного автомата Калашникова это расстояние, что пролегло между нами, было вполне рабочим, что называется. И боец вполне мог поразить цель. Однако, внезапно перед ним возникает другая фигура – жуткий истлевший скелет в плащ-палатке старого образца. Вскинув свой ППШ, советский солдат-призрак пальнул оглушительной очередью над головой ВВшника. И тут же таинственная фигура просто растаяла. Этого времени нам хватило, чтобы скрыться в «зелёнке».
  Дымя и чудовищно буксуя, наша машина берёт напролом заросли кустарника, валит какой-то гнилой забор и влетает на окраину города, во двор одной из мрачных двухэтажек. Едва удержав «Надежду» от заноса и чудом не врезавшись в стену, я лихо выкрутил руль и выскочил в проулок. Какие-то секунды – и мы уже на улице Дружбы. А народу здесь собралось – тьма. Ещё издалека послышались раскатистые звуки старых советских песен. Радиоузел транслировал их на уличные сети репродукторов Гражданской обороны.
  – Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой! – неслось из мощных колоколов-громкоговорителей. – С фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!
  А народ всё шёл и шёл со стороны площади. Люди были вооружены топорами, лопатами, какими-то палками и дубинами. В толпе виднелись и знакомые лица. Вот идёт Фёдор, водитель почтовой машины. В его руках здоровенный разводной ключ. Чуть подальше шагает Юрий Петрович из ЖКО с остро заточенной штыковой лопатой, сварщик Володя с кувалдой. Много было и женщин. С какими-то штакетинами, палками, они уверенно шли к выезду из города, строить там живой щит.
  Пропустив колонну, я свернул направо и проехал к горисполкому. Народищу вокруг было много. Запружена вся площадь. А вот и молодые работники редакции – тоже спешат туда, встречать врага. В руках у них грабли, лопаты.
  – Ирина! Тебе там делать нечего, быстро иди домой и жди меня там, – скомандовал я жене.
  – Нет уж! Я с тобой... Я же не прощу себе, если с тобой что-то случится... Они ведь будут стрелять, Дима...
  – Ты там ничем не сможешь помочь. Пожалуйста, иди домой. Так мне будет спокойнее. Я не хочу, чтобы ты рисковала.
  – Я тоже не хочу, чтобы ты рисковал! – буквально закричала девушка, обнимая меня. – Не ходи туда, пожалуйста!..
  Разрыдавшись, она вцепилась в меня, сидящего за рулём, и ни в какую не хотела отпускать.
  – Ируся, да что же такое? Ну как ты не понимаешь, я должен быть там!
  – Они убьют тебя... Как я раньше не поняла... Чтобы не допустить применения нечистой силы, они просто устранят тебя, Хранителя тайны...
  – Ира! Откуда они знают, что я Хранитель? Я буду в толпе, среди наших, горкомовских. Успокойся, пожалуйста! Мы теряем драгоценное время!
  Кое-как жену удалось утихомирить. Обливаясь слезами, она вышла из машины, встала у крыльца горисполкома и смотрела на меня. Как будто в последний раз... Я же решил сначала проверить, нет ли кого из руководства внутри здания. Выскочил, бросился в подъезд.
  – Дима, пожалуйста... – кричала Ирина. – Не надо туда ездить...
  Кабинеты горисполкома закрыты, в мрачных коридорах – ни души.
  «– Райком закрыт, все ушли на фронт...» – вспомнил я слова из кинофильма.
  Выскакиваю обратно и вновь сажусь в машину.
  – Дима, нет... – плакала Ирина.
  «– Да что ж с тобой такое?.. – уже начинал злиться я. – Раньше всё понимала, а теперь превратилась в какую-то плаксивую бабку... Ладно, дома разберёмся. Сейчас мне надо туда, на передовую...».
  А «передовая» представляла собой жуткое зрелище. Народ стоял стеной. Близко не подойти и уж тем более не подъехать. А по ту сторону такой же стеной стояли бойцы Росгвардии. От кладбища сюда они пришли пешком. Их технику нечистая сила не пропустила.
  Из висящего на столбе освещения репродуктора льётся могучая песня:
  – Смело мы в бой пойдём за власть Советов, и как один умрём в борьбе за это...
  Какое-то жуткое исполнение, со вступлением скрипки, наполняло просторы города непонятным подсознательным ужасом, ощущением неизбежности чего-то страшного.
  Оставив машину возле крайнего дома, я стал пробиваться дальше пешком. Плотность толпы только возрастала. Пока наших партийных не видать. Всюду спины, спины, спины... Толкаясь локтями, я кое-как сумел пробиться ближе. Почти у самой кромки замечаю группу горисполкомовских товарищей. Васнецов, Кондратьев, Алёхин... Рядом какие-то воинственные деды, у одного из них в руках древко большого бархатного знамени с Лениным.
  Перекрикивая песню, со стороны «гостей» доносится противный, искажённый мегафоном голос:
  – Приказываю немедленно разойтись! Вы покрываете преступников! Зачинщики массовых беспорядков будут арестованы!
  – Да что он несёт! – заорал мне чуть ли не в ухо какой-то мужик. – Они сами беспорядки устроили, сволочи!
  – Гады! Чего вам от нас надо?! – завопила женщина впереди меня.
  – Если вы не разойдётесь, мы вынуждены будем применить специальные средства, – гремел всё тот же мерзкий голос. – Предупреждаем вас в последний раз! Ваше сопротивление ничего не даст. Преступное руководство города в любом случае будет арестовано!
  – Как фашисты! – выкрикнул какой-то старик. – Предлагают сдаться в плен. А вот вам, видели?!
  Дед поднял над толпой руку с зажатым кулаком. Народ загудел ещё громче. Уходить не собирался никто.
  «– Вот и всё, вот и та грань, за которой начнётся что-то очень страшное... – думал я, подпёртый со всех сторон народом. – Сейчас эти головорезы начнут травить людей газом, стрелять резиновыми пулями и проводками с электрошоком... А если не поможет, и боевое оружие пустят в ход. Вон как по нашей машине палили, сразу видно, какой у них настрой. Любой ценой сделать своё чёрное дело... Теперь уже ничего не поможет, никакие мирные способы. Остаётся последнее, оружие судного дня...».
  Пробившись в первый ряд, я увидел стену из одинаковых, словно штампованных бойцов в чёрной форме и касках с опущенными забралами. В руках у них углепластиковые щиты, дубинки. Наверняка наготове и стрелковое оружие. Солдаты стояли от нас на расстоянии примерно десяти метров. Наши руководители, по чью душу и  прибыли эти головорезы, в первый ряд не лезли и никак себя не проявляли. Иначе готовый ко всему спецназ мог просто вклиниться в наши порядки и отрезать им пути отступления.
  Во главе росгвардейцев стоял жилистый такой, коренастый майор лет примерно под сорок с небольшим импортным мегафоном в руках. Взгляд у него был какой-то холодный, колючий. Встретившись с ним, я испуганно отвёл глаза. А майор продолжал говорить по мегафону:
  – Последнее предупреждение. Расступитесь и разойдитесь, иначе мы применим силу...
  «– Вперёд... – проговорил я про себя. – Настало ваше время...».
  И тут откуда-то справа, со стороны заросшей высокой травой небольшой поляны послышался рокот моторов. Из леса проворно вырулили четыре старых советских грузовика времён Великой Отечественной войны – УралЗИС-5В. ВВшники заволновались, как по команде обернулись туда. А машины, меж тем, остановились на полянке. Из их зелёных тентованных кузовов стали шустро выпрыгивать солдаты в старой форме с петлицами. Вооружённые автоматами ППД и ППШ, они цепочкой направились к нам. Очень быстро бойцы-призраки разделили враждующие стороны, встали спинами к народу, лицом к незваным гостям. Росгвардейцы немного попятились назад, с ужасом глядя на этих пришельцев из прошлого. Затихли и горожане, и над всей округой повисла тягучая тишина. Лишь эхом отдавалась несущаяся из репродукторов песня:
  – Нерушимой стеной, обороной стальной, разгромим, уничтожим врага...
  – Вы кто такие? – не выдержал командир росгвардейцев.
  Навстречу современному майору вышел другой майор, призрак. Сверкая ромбами в петлицах, он прищурился и оценивающе поглядел на противника. По лицам всех прибывших на помощь горожанам солдат было видно, что они мертвы. У некоторых на кителях алели кровавые раны, а кожа была какой-то сухой, потемневшей, словно у мумий. Глядя на мертвецов с нескрываемым ужасом, росгвардейцы сильно волновались, некоторые пятились назад, у некоторых дрожали руки.
  – Майор Карпов, – представился наш командир, отдав честь. – Сто сорок пятый стрелковый полк Войск НКВД.
  – Майор Царёв, Пятьсот девяностый полк Росгвардии, – произнёс его визави, стараясь не выдать внезапно нахлынувший ужас.
  – Так вот, майор, – продолжал Карпов, – мы знаем, зачем вы здесь. И ничего выяснять с вами не будем. У вас есть два выхода: позорно бежать, нарушив ваш приказ, но зато сохранить свои жизни, или сразиться с нами и остаться навсегда в этой земле. Нам разницы нет, мы всё равно бессмертные. Решайте.
  Росгвардейцы занервничали ещё сильнее. Они никогда ещё такого не видели. Перед ними стояли не то люди, не то звери, не то какие-то непонятные существа, напоминающие зомби. И эти зомби всем своим видом внушали страх. Дикий, леденящий кровь нечеловеческий ужас. Мало, кому из бойцов хотелось искушать судьбу и бросать вызов призрачным чекистам, вынырнувшим из глубин прошлого. Ошалел и командир ВВшников, хаотично начав крутить головой, глядя то на нечистую силу, то на своих наделавших в штаны подчинённых. Он просто пребывал в шоке, не зная, что делать, как поступить дальше. Перспектива ввязаться в бой с этими жуткими покойниками его явно не радовала. А, судя по всему, чекисты-призраки уже никуда не уйдут и будут охранять город до последнего...
  – Ну чего ты надумал, майор? – спросил Карпов суровым, спокойным голосом.
  – Мы уходим, – отрывисто брякнул Царёв. – Назад, парни. Возвращаемся к машинам.
  И современные, вооружённые до зубов солдаты шустро устремились прочь. Мощное громогласное «Ура!» преследовало их до самого кладбища. Народ просто ликовал. Васнецова уже подхватили и принялись качать, оторвав ему пуговицы от пиджака.
  – Мы победили!!! – неслись восторженные крики над городом.
  Прокурорские работники, следователи СК РФ отошли вместе с Росгвардией. И больше никто не пытался пробиться в Угрюмовск. Машины незваных гостей начинали спешно разворачиваться вдали, брать обратный курс.
  – Что это было? – подошёл тут ко мне Кондратьев. – Это ведь не наши... Это те самые, да? Потусторонние?
  Партийный секретарь был шокирован не меньше, чем солдаты из Росгвардии. Впервые вот так, близко и чётко, он видел нечистую силу. Сейчас уже, правда, призрачные бойцы и их машины просто растворились в воздухе. Но запомнили их многие...
  – Да, они самые, – просто прорвало меня. – А вы не верили, на смех меня поднимали... Понятно теперь, кто город хранит? Думаете, вас, стариков немощных, власть республиканская боялась? Ага, как бы не так! Вот он, корень всех «особых статусов» Угрюмовска, причина, по которой к нам никто не лез аж с 91 года. Там знали про них. Знали и боялись!
  – Дмитрий, это в голове не укладывается... Это же байки, сказки... – бормотал Иван Савельевич.
  – Эти сказки только что спасли вас от тюрьмы, а наш город от захвата.
  – Я понимаю, понимаю... Сложно всё это осмыслить, свыкнуться...

  Пока руководители приходили в себя и перезагружали свои зависшие «пентиумы», народ устроил массовые гуляния. Весть о том, что осаждавшие город полицейские подразделения бежали, облетела уже всех. И Мария Евгеньевна в своём радиоузле поставила пластинку с песней «День Победы». Люди ликовали!
  Я же, словно опомнившись, бросился бежать в сторону дома, искать Ирину. Но жена сама меня нашла. Откуда-то сзади, из-за фонарного столба, она выскочила ко мне и буквально вцепилась мёртвой хваткой.
  – Димочка мой! Родной, милый! Живой!!! – причитала зеленоглазая медсестрица. Всё лицо у неё было мокрым от слёз.
  – Да что ты, в самом деле?! – воскликнул я, тоже обнимая девушку. – Чего ты так перепугалась, заинька ты моя?! Всё хорошо! Успокойся, чудо моё!
  Но Ирина разрыдалась, что называется, в голос. Долго она терпела, сдерживалась. И тут нервы у бедной девчонки сдали. Просто повиснув на моей шее, она горько плакала, перемежая рыдания с обещаниями больше никогда и никуда меня не отпускать.
  – Милочка, что ж вы плачете? – подошла к нам какая-то бабулька. – Ведь всё уже закончилось, мы победили!
  – У девушки просто нервный срыв, – ответил я. – Не переживайте, она сейчас отойдёт.
  Мы стояли посреди улицы Дружбы, у самого выхода на площадь Ленина. Народ группками возвращался обратно, обтекал нас со всех сторон. Люди шли радостные, довольные. На многих лицах сверкала улыбка. Кто-то даже пел.
  – Так-то! Не по зубам им город социализма! – воскликнул молодой парнишка с увесистым ломом в руках. – Обделались захватчики, чёрт бы их сожрал!
  – Да! – вторила ему девица в красном платье. – К нам буржую хода нету! Полицаям всем – труба! Кавалерия Советов может чёрта порубать!
  Люди дружно рассмеялись. Народ всё шёл и шёл, никак не хотел кончаться. Видать, и точно весь город сегодня вышел на улицы, защищать от беспредела наш маленький островок социализма.
  – Ируся, золотая моя, пойдём, мне надо в горисполком, – тормошил я плачущую супругу. – Пойдём, подождёшь меня там.
  Заплаканными, мокрыми от слёз огромными зелёными глазищами Ира взглянула на меня, взглянула с каким-то недоверием, и нехотя зашагала вперёд, принявшись тереть лицо кулачками.
  – Я с тобой пойду... – голосом обиженного ребёнка лепетала девушка. – Домой одна боюсь...
  – Ну конечно, со мной! Идём скорее!
  Мы прошли сквозь запруженную народом площадь, пробрались через сгустившуюся толпу. Видеть здесь столько людей было по-прежнему непривычно. Обычно площадь пустынна, редкие прохожие спешащим шагом проходят по ней и ныряют скорее в свои норки-подъезды. А теперь тут просто людское море... Народ не торопился расходиться по домам, он ждал каких-то официальных заявлений, выступлений руководства. Но пока что ничего подобного не наблюдалось. Лишь громкоговорители Гражданской обороны, надрываясь, воспроизводили бравурные мелодии военных маршей, инструментальные версии революционных песен.
  – На каждом шагу, в песках и снегу, за Сталина, за Родину свою! Любому врагу в буран и пургу ударом тройным мы ответим в бою! – разливался по просторам города голос Ивана Шмелёва из далёкого июня 1941 года. – Мы знаем – за нами родная земля. Наша сила и счастье за нами. Шелестят тополя, расцветают поля, гордо реет советское знамя. Стоят на пороге родимой земли день и ночь пограничные части, чтобы тронуть враги никогда не могли нашей Родины землю и счастье!
  – Где же Васнецов, где все? – проговорил я вслух, когда мы подошли к подъезду здания горсовета.
  – Дмитрий Сергеевич, как они драпали! Как самураи с Халхин-Гола! – подошли откуда-то справа восторженные Прозоров с Чесноковым. – Здорово-то как! А правда говорят, что полицейских напугали привидения, охраняющие наш город?
  – Не знаю, ребята, – замешкался я. – Я не видел, спросите у Валерия Анатольевича...
  – Но вы же там были! В первом ряду!
  – Мне сейчас некогда, всё потом... – кое-как отбился я от назойливых юношей.
  На втором этаже все кабинеты закрыты, никого нет. Начальством, как говорится, и не пахнет. По коридорам шастают простые горожане, тоже кого-то ищут. Все какие-то радостные, как будто пьяные. Но алкогольного духа, несмотря на ожидание, я так нигде и не учуял.
  Спустившись обратно, на первый этаж, мы с Ириной решили заглянуть в редакцию. И там-то нашлись наши пропавшие «вожди». Кондратьев с Васнецовым, какие-то испуганные и еле живые, сидели, забившись в угол за офсетным станком.
  – Товарищи, ну где вы? Надо к народу выйти, сказать им что-то... А потом Бюро провести, – начал я, не понимая, в чём проблема.
  – К чему теперь всё это? – чужим, отрешённым голосом произнёс Валерий Анатольевич.
  – Да, – вторил ему Иван Савельевич, – ты ведь, получается, с самого начала всё знал. Наши заседания, вся эта бурная деятельность – пустышка по сути. Не мы ведь городом управляем... Не нужен больше этот маскарад...
  Стариков можно было понять. Всё это время они искренне верили, что судьба Угрюмовска в их руках, что это они, такие мудрые, сильные и бесстрашные, ведут наш социалистический городок словно корабль в море, что многое зависит именно от них, от их решений и поступков. Первый шок наши «командиры» пережили в момент проверки, ревизии, когда им грубо указали на их место. И второй – сегодня...
  – Дима, – начал Валерий Анатольевич, – мы тебе не верили, даже порой посмеивались... А твои разговоры про нечистую силу внезапно оказались правдой. Теперь уже глупо это отрицать. И мы, получается, больше не нужны. Горисполком пора закрывать, распускать депутатов горсовета, смысла в таком большом аппарате нет...
  – Да что вы такое говорите? Кто вам сказал эту глупость? Никакая нечистая сила за нас наши обязанности выполнять не будет! – просто взорвался я, видя этих раскисших в тюрю дедов. – Ну-ка, быстро вставайте, хватит тут впадать в анабиоз!
  – Мы глупые старики, и ты сам нам не раз на это намекал, – замогильным голосом произнёс Иван Савельевич. – Теперь мы лишний раз убедились, что это действительно так. Что есть наше Бюро? Пустая говорильня, развлечение для пожилых. Решения ведь, настоящие решения, принимаются совсем не там. А то, что нарешали мы – лишь пустой звук...
  – Значит, дальше всё будет по-другому! – продолжал я напирать. – Дальше мы будем работать в открытую, без недомолвок, без недоверия. Будем считаться с тем фактом, что наши потусторонние друзья существуют. А иначе никак... Вы, я думаю, уже поняли, что их поведением управляю я. Покойный Молотилов передал мне свои знания, свой пост Хранителя тайны... Всё, а теперь идём и выступаем перед горожанами. Они давно уже ждут.
  – Да, – подала голос Ирина, – люди на улице не расходятся. Им надо что-то сказать, успокоить...
  Наконец, старики поднялись, отряхнулись. Жена осталась в редакции, а мы с ними пошли на площадь.
  – Говори сам, мы просто постоим рядом... – подтолкнул меня Кондратьев.
  – Товарищи! – громко выкрикнул я.
  Площадь тут же притихла. Народ, словно единый организм, в момент перестал шуметь, галдеть. Люди обернулись, устремив взгляды на нас троих. И в эти секунды я напряжённо решал у себя в голове, говорить или не говорить горожанам о том, кто их сегодня спас, кто не пустил в город захватчиков. Призраков ведь вживую видели далеко не все. Спины первого ряда протестующих скрыли от толпы самое интересное... Покумекать над этим вопросом в спокойной обстановке не получилось, всё пришлось придумывать на ходу.
  – Товарищи! – говорил я. – Атака на Угрюмовск отбита. Мы не дали в обиду наш город. И я, от лица горисполкома, от лица городской власти, говорю вам простое человеческое спасибо! Спасибо, что не остались равнодушными, спасибо, что вышли на улицы и приняли деятельное участие в нашей акции. С таким народом Советская власть выстояла, с таким народом она победит ещё не раз!
  Грянул гром оваций, люди что-то кричали, хлопали в ладоши. А мне надо было ещё сказать что-то и о нечистой силе. Совсем оставлять эту тему за бортом уже нельзя, посыплются вопросы...
  – Единым строем вместе с нами, нынешними хозяевами Угрюмовска, выступили и наши славные предки. Земля горела под ногами захватчиков, покусившихся на наше счастье, на нашу землю, на наши, нами созданные, законы и порядки. Это массовое видение, что было там, на окраине, у въезда в город, окончательно и бесповоротно повергло врага в бегство. Что это было, спросите вы? Я вам отвечу. Это – запредельная концентрация нашего общего гнева, нашей решимости бороться, нашей ярости! От этой концентрации буквально наэлектризовался воздух, возникли миражи...
  В этой моей переполненной пафосом речи тонула правда, тонули те реальные события с участием нечистой силы. Дальше я уверенно говорил о том, что сам воздух в Угрюмовске пропитан духом свободы, что всё произошедшее вполне логично и закономерно. И мою чушь слушали. Народ был в наивысшей точке духовного и эмоционального подъёма, в таком состоянии он воспринимал всё на «ура». А мне того и надо, уболтать и увести подальше от щекотливых тем, разглашать которые широкой публике очень и очень не хочется. Последствия такого разглашения трудно даже спрогнозировать... Поэтому пусть уж лучше не знают ничего. Не знают из официальных источников, из наших уст. А на уровне слухов всё это итак давным-давно цветёт махровым цветом, все сплетни, сказки и байки про потусторонние силы и их проделки.
  Закончив свою речь, я передал слово Кондратьеву. Тот немного стушевался, растерялся, что было на него совершенно не похоже. Своим скрипучим старческим голосом Иван Савельевич сказал дежурные, стандартные фразы, поздравил людей с победой и поспешил откланяться. Не более многословным оказался и Валерий Анатольевич. Он тоже пробурчал что-то о непоколебимости Советской власти, о твёрдости и стойкости нашего народа, всех поблагодарил и даже пустил под конец скупую мужскую слезу.
  – Победа наша окончательная, – добавил я в завершении, решившись, наконец, на такие слова, – больше никто и никогда не посмеет нагло и бесцеремонно вторгнуться в нашу жизнь, начать наводить на нашей земле свои воровские порядки, устанавливать свои бандитские рыночные законы. И вы смело можете возвращаться домой, отмечать нашу общую победу! Слава победителям! Слава нашему народу! Слава партии!
  Вновь тысячами ладоней создан многоголосый шелестящий шум, переходящий в некое эхо, в некий гул. И народ под переполненные оптимизмом советские песни стал потихоньку расходиться, толпа постепенно рассасывалась. Мы же с нашими разочарованными и подавленными стариками направились обратно в горисполком.
  – Я думаю, не стоит вам так убиваться. Вы пораскиньте мозгами, подумайте, чего мы только что смогли избежать, какой участи. Тут радоваться надо, а не унывать и делать кислые мины.
  – Ну да, мы понимаем, – ответил Валерий Анатольевич, – если бы мир наших иллюзий был правдой, если бы действительно городом в полной мере управляли мы, всё кончилось бы очень плохо. Тюрьмой и немедленным демонтажём социализма. А так, наши порядки вновь уцелели, жизнь продолжается...
  – Вопрос лишь в том, что дальше? – сказал Иван Савельевич. – Как аукнется всё это там, в республике и в стране в целом?
  – Об этом я сам думал ночи напролёт. Думал ещё тогда, когда нам ничего не грозило. Я понимал, что такой финал неизбежен, что рано или поздно нам придётся показать наших невидимых покровителей, воспользоваться «оружием судного дня»...
  – Да разве губернатор поверит... Он ведь уволит всех, кто приказ не выполнил, разгонит к чёртовой матери...
  – Губернатор всё знает, – отмахнулся я.
  – Как? Откуда? – в один голос спросили деды.
  – Мы с Ириной сегодня были у него в гостях. И не одни. А с нашими потусторонними друзьями. Навели там шороху...
  – Значит, он будет молчать как рыба, и конфликт быстро замнут, замолчат, – предположил Кондратьев.
  – Уже не выйдет. Сегодняшнее вторжение полиции и Росгвардии организовывала Москва. Иванов задействовал столичные власти. И запугивание самого Иванова ничего не решило...
  – А вот это уже плохо, – задумчиво произнёс Валерий Анатольевич. – Ситуация тупиковая. Слишком много людей во власти знает о нашем городе и его тайне...
  – Остаётся надеяться на благоразумие московских чиновников... – сказал Иван Савельевич.
  – Слабо верится в их благоразумие, – высказал свою мысль Васнецов. – Войска пришлют, штурмовать начнут. Что же это будет?..
  – В Москву надо ехать, искать там тех, кто ответственен за операцию. И по одному, расчётливо и методично... – предложил я.
  – Давай-ка лучше выждем паузу, посмотрим, что дальше будет, как отреагируют власти...
  – Ладно, всё это ещё только предстоит осмыслить, понять. Время у нас есть. И надо думать, готовиться. Поэтому не стоит паниковать, говорить о какой-то своей ненужности. Чушь это! Бюро горкома, заседания горисполкома и горсовета нужны нам для выстраивания своей политики, для определения стратегии и тактики, для решения множества задач. Так что, за работу, товарищи! Собрание надо проводить немедленно!
  – Ну что ж, будем привыкать к новому, – хмыкнул Кондратьев.
  Членов Бюро тоже пришлось посвятить в тайну нечистой силы. И теперь заседания стали проходить совсем в ином формате. Если раньше многие старые партийцы любили чесать языками, и не важно, по существу или нет, то сейчас всё стало по-другому. Самые языкастые деды притихли и только слушали, боязливо поглядывая в президиум, особенно на меня, Хранителя тайны.
  Сегодняшнее «победное» Бюро прошло за рекордные пятнадцать минут. Из них десять – объяснение партийцам новой реальности. И дальше мы просто проголосовали за нашу общую стратегию. Суть её в том, чтобы любой ценой загасить разгоревшийся конфликт и сохранить любимый город и его порядки. При этом нам необходимо добиться максимальной секретности. Чтобы как можно меньше людей знало нашу тайну. И если Москва не угомонится сама (что практически невозможно – это признавали все наши), то придётся затыкать её силой. Нечистой силой. Ехать и в ручном режиме запугивать всех причастных чиновников, полицейских и ФСБшных генералов.
  – Наполеоновские планы... – с места заговорил Алёхин. – Раньше я бы подумал, что мы тут все сошли с ума. Но я ведь сам, своими глазами всё видел. Сегодня, там, на въезде...
  – А я вот и раньше видела, тоже своими глазами, – ответила ему Высокова. – В подвале этого самого здания. Призрак ломился ко мне, в дверь радиоузла. И мы с Дмитрием спустились в заброшенное убежище, встретили там это ужасное существо... А потом появились призраки милиционеров, которые при нас арестовали разбуянившегося духа и исчезли вместе с ним...
  – Это в голове не укладывается, – воскликнул Игнатьев. – Никак не свыкнусь с мыслью о реальности всего этого мракобесия...
  – Во-первых, это никакое не мракобесие! – парировал я. – Привидения реальны, материальны. И нечистой силой мы называем их ошибочно, что называется, по привычке, по темноте своей. На самом деле эти явления легко могут быть объяснены современной наукой. Нет ничего необъяснимого. После нашей смерти мы не исчезаем без следа, а переходим на иной уровень существования. Разлагается только тело, а душа в виде сгустка энергии остаётся. Она живёт по своим, отличным от наших, законам. Здесь ещё много белых пятен, много загадок, как конкретно всё это функционирует. Но главное, что нам удалось понять сам принцип, раскрыть великую тайну! И, конечно же, поставить её себе на службу!
  – Теперь важно, чтобы эту тайну не раскрыли там, в Москве, и не научились с нами бороться в этой плоскости, – произнёс Кондратьев. – Иначе мы лишимся своего преимущества, этого козыря в рукаве...
  – Ладно, товарищи, пора нам завершать, – сказал Васнецов. – День сегодня был ужасно трудным. Всем нам надо отдохнуть...
  – А вдруг полицаи вернутся? – всполошился Игнатьев.
  – Дмитрий у нас всё видит. Каким-то образом эти незримые... друзья сообщают ему обо всех, кто движется в сторону города, – проговорил Валерий Анатольевич. – Так что, успеем все собраться, случись что...
  – А я думаю, никаких общих тревог, никаких сирен больше не надо. Ни к чему баламутить народ, – сказал я. – Новые попытки захвата, если таковые будут, предлагаю отражать исключительно силами потусторонних помощников. Тем более, я уже сказал в своей речи людям, что победа окончательная, что их покой надёжно охраняется.
  – Ладно, будем надеяться, что всё сработает... – проскрипел Кондратьев.
  – Да поможет нам Маркс! – улыбнулась Мария Евгеньевна.

  Ирина во время заседания тихонько пробралась в зал и сидела на задних рядах. А когда всё закончилось, мы вместе отправились домой. Наконец-то рыжее чудо успокоилось, маленькое сердечко девушки перестало дрожать от ужаса.
  Вечер прошёл тихо, за разговорами дома. Телефон молчал. Молчали и нечистые помощники. Никто больше не пытался штурмовать город. Наступило тревожное затишье...
  – Дима, я думаю, тебе не следует ездить в Москву, – шептала Ирина. – Это очень опасно...
  – Опасно?! – улыбнулся я. – Разве то, что мы с тобой сегодня утром устроили, было опасно? Это же просто развлечение, игра!
  – Да уж, игра... До сих пор в дрожь бросает, как вспомню этих твоих... Ф-фу...
  – А представь, как испугался губернатор! Теперь он слова лишнего сказать боится. Те ребята в ржавых касках везде за ним неотступно следуют, даже в сортир! Шаг влево, шаг вправо – и они его разорвут, точно так же, как того плешивого... как его... Кунина.
  – Чует моё сердце, что весь этот кошмар может обернуться против нас. Страшная сила-то какая... Одно неосторожное действие – и она нас тоже растерзает...
  – Зря ты так считаешь. Сила эта – управляемая. И я уже нащупал все рычаги управления ею. Куда ж ей теперь деться? Будет слушаться как миленькая! Будет служить делу справедливости! И потом, не стоит забывать, что духи из прошлого и сами не дураки. В большинстве своём – это коммунисты, советские патриоты и просто хорошие люди.
  – А тётку ту в холле правительства за что? Какая ж это справедливость...
  – Ну, тётке не повезло просто. Оказалась не в том месте и не в то время.
  – Получается, мы её без вины наказали...
  – Да ничего с ней не случится. Оклемается, забудет. Ей мертвяк только пятку пощекотал...
  – Если бы мне так пощекотали... я бы умерла...
  – И потом, с чего ты взяла, что тётка такая невинная? Что она там делала? Может, решала вопросы своего бизнеса, вступала в преступный сговор с бандитской властью?!
  – Ну да, конечно...
  – Думай так, и всё будет хорошо! – улыбнулся я. – Не надо себя грузить лишними проблемами.
  – Меня теперь больше тревожит наше будущее. Я не верю, что всё утихнет само собой...
  – Будет день и будет пища, как говорится! Увидим. Теперь нам отступать поздно, игра началась. Ход за Москвой...

  Разговоры наши из кухни плавно перетекли в комнату. А затем и вовсе смолкли в постели. Изнурительный, казавшийся бесконечным, этот день, наконец, подошёл к концу. И впереди был только сладкий-сладкий сон! После бессонной ночи и немыслимых приключений ожидать отправления в страну грёз пришлось недолго. Мы упали и будто бы провалились в бездну...
  Во сне вновь ко мне пришла толпа. Та же самая, что была сегодня на улицах города. Только не было того ощущения страха, тревоги, неизбежности. В воздухе витала атмосфера безудержной радости и счастья. Всё вокруг какое-то яркое, светлое. Люди преимущественно все в белом! «Как ангелы...» – ещё подумал я прямо во сне. И тут же пугающая мысль словно пронзила мой мозг – да они ведь все мёртвые! Они погибли! Произошло что-то ужасное... Вмиг сияние угасло, небо почернело, и ликующий народ замолчал. Одежда на людях потускнела, потемнела. Тьма залила огромные пространства вокруг. И в этой тьме красными огоньками загорелись глаза у людей. Вернее, уже не людей, а жутких призраков. «Ты нас обманул!» – шипели они и тянули ко мне свои корявые чёрные руки. Вдруг какая-то неимоверно злая бабка с гримасой дикой ненависти на уродливой морде, держа одной рукой кривую занозистую клюку, размахивается свободной рукой и наотмашь бьёт меня по лицу...
  В страхе и холодном поту я проснулся, резко дёрнулся. Оказалось, на меня прыгнул кот. Люцифер не рассчитал траектории при взлёте с пола и приземлился своей увесистой тушкой прямо на мою голову.
  – Брысь! – шикнул я на него в ярости.
  – Что случилось, Дима? – проснулась тут и Ирина.
  – Да кот, паразит такой, спать не даёт... Ладно, спим дальше, а то разгуляемся сейчас...
  В это самое мгновенье предательски затрезвонил будильник. Работа зовёт... Помятый и злой, я встал, пошёл умываться. Жена ещё немного повалялась. Ей сегодня никуда идти не надо. Она покормила меня завтраком и занялась домашними делами. А я как ни в чём не бывало отправился на службу.
  «– Странно, как будто бы ничего не было, ничего не произошло, – размышлял я по пути в горсовет. – Такое же утро, как и раньше. Город в сонной дымке, на улицах вновь тихо и безлюдно... Может, мне всё приснилось?».
  И тут я вспомнил свой сон. В голове отчётливо повторилась, словно записанная на магнитофон, фраза, рвущаяся из множества злобных глоток: «Ты нас обманул!».
  «– В чём же конкретно я их мог обмануть? Типа, не уберёг город, и их всех убили? Да ну, чушь какая... Приснится же ерунда...».
  А вот позавчерашний сон действительно оказался, что называется, «в руку». Снились мне родители, предупреждали, чтобы я «никого не пускал». Когда-то эта фраза матери была обычной, будничной. Дежурной, если хотите. Насмотревшись разных криминалов, мама постоянно инструктировала меня, напоминала, что нельзя открывать дверь незнакомцам. Вот и здесь, можно сказать, пригодились мне эти наставления. Не пустил я незваных гостей.
  «– А ведь сначала-то пустил, – обожгла меня внезапно проскочившая мысль. – Тех самых ревизоров. Может быть, сон предупреждал меня именно о них? И я совершил ошибку, пустив наглецов?...».
  Додумать уже не случилось – дошёл до площади и встретил у входа в горсовет Маринину. Девушка пришла раньше меня и уже успела проверить новости в Интернете. Об увиденном и прочитанном там она спешила рассказать, и непременно лично мне. Даже специально вышла встречать у входа.
  – Дмитрий Сергеевич, там такое... – Юлька говорила с каким-то придыханием, будто доверяет мне страшную тайну.
  В эти секунды я уже чего только не передумал. И что все СМИ написали про вчерашний инцидент в подробностях, в красках, и что наши секреты стали известны в Москве... Но всё оказалось куда проще. И при этом загадочнее.
  – Губернатора сняли! – ликовала Маринина. – Идёмте скорее, там даже видео есть! Он такой бледный, с впалыми щеками, выходит из здания правительства, озирается, дёргается! Допрыгался, подлец! Посадят теперь, как и предыдущего, Гойзера!
  Картину эту я представил ещё до того, как Юлька привела меня к своему компьютеру. И испуг от внезапной интриги медленно стал сходить на нет. Но как только я глянул в монитор, сердце моё заколотилось с бешеной скоростью.
  Вот губернатор, тот самый Иванов. Да, конечно, после вчерашней встречи с нечистью он резко изменился. Всю ту напыщенность и важность как ветром сдуло. И перед нами теперь жалкий пузатый карлик, какой-то сгорбленный, с затравленным взглядом. Его ведут в наручниках полицейские. Но поразило меня вовсе не это. Арест губернатора, в принципе, закономерен. Это ведь он втянул Москву в непонятную историю, заварил всю кашу... Я же просто замер, уставившись в одну точку, увидев рядом с Ивановым... Кунина! Живого и здорового. Как видно, он в прекрасном настроении, ручкается с какими-то московскими чиновниками.
  «– Вот это ничего себе... Его же как тряпку порвали! Не может быть!» – думал я.
  – А про вчерашние события ничего нет, – пожала плечами Маринина. – Видимо, опять будут пытаться всё замолчать.
  – Замолчать такое... Да... – произнёс я задумчиво, стараясь скрыть от девушки свой испуг.
  Мельком просмотрел сводку новостей, заглянул к ребятам в редакцию и отправился наверх, к Васнецову с Кондратьевым. Тем, что я только что узнал, необходимо было срочно поделиться...
  Но ни Валерий Анатольевич, ни Иван Савельевич не могли предложить мне никаких версий. Версий того, почему Кунин, разорванный нашими нечистыми помощниками, живёт и здравствует.
  – Видимо, процесс этот обратимый... – сказал Кондратьев. – Может, Иванов сам владеет какими-то схожими навыками?
  – Иванов? Вы шутите? Да на нём лица нет. Даже похудеть успел, как мне кажется. Нет, исключено.
  – Или ты сам как-то невольно отменил своё действие, – пытался рассуждать Васнецов.
  – Ну, мы вчера с Ириной вечером беседовали, обсуждали утреннее похождение в губернаторском дворце... То есть, в правительстве... Ну вы поняли... Там ещё случайно от наших действий пострадала какая-то женщина, посторонняя совершенно. И я об этом искренне пожалел. Вроде как, мы её ни за что напугали... Может, эта мысль каким-то образом запустила обратный механизм...
  – Ладно, чего бестолку гадать, давайте связываться с рескомом, что там у них слышно... – предложил Иван Савельевич.
  – С этими предателями партии? – удивился Васнецов. – После засылки к нам обнаглевших молодых пакостников они никакие нам не товарищи...
  – Но узнать-то можно, в лоб не дадут, – оправдывался Иван Савельевич.
  – Ладно, сейчас наберём...
  И в ту же секунду телефон пронзительно зазвенел.
  – Не удивлюсь, если это они. Легки на помине!
  С улыбкой Валерий Анатольевич поднял трубку аппарата и прижал к уху. Дальше улыбка его мгновенно исчезла, сменившись на гримасу искреннего удивления.
  – Дмитрия Ефимова? – сказал он в телефон. – Ну хорошо, сейчас позову, он здесь.
  «– Меня? – не меньше председателя удивился я. – Кто же это может быть?».
  Взяв в руки массивную трубку, прислоняю её к голове.
  – Алло, Дмитрий Сергеевич? Глинкин говорит, пресс-секретарь Президента Российской Федерации.
  – Здравствуйте. Я вас слушаю...
  – Здравствуйте. Господин Тюпин изъявил желание пригласить вас для беседы, в свой кабинет, в Кремль. В аэропорту Сыктывкара вам надо просто предъявить паспорт, билет уже заказан. Вылет в 11:50 по московскому времени рейсом Аэрофлота. Сегодня в три часа мы вас ждём.
  – Но постойте, как-то всё неожиданно, у меня тут дела...
  – Никаких «но». Вы госслужащий? Возражать Президенту вам не положено. Выполняйте распоряжение.
  И в трубке раздались короткие гудки. С совершенно непонимающим взглядом и удивлённо-испуганной физиономией я смотрел на своих старших партийных товарищей, не в силах ещё понять, что же произошло.
  – Ну, чего тебе сказали? – шёпотом проговорил Васнецов. – Я как только услышал, что этот чиновник из Администрации Президента, чуть дар речи не потерял.
  – Я, признаться, тоже... К себе зовут, в Москву...
  – Нас, всех? – хором спросили старики.
  – Нет. Меня. Одного.
  – Очень интересно! – воскликнул Иван Савельевич. – То есть, они уже знают, что призраками управляю не я, не Валерка, а ты? И откуда же?
  – Вот этого сам чёрт не поймёт...
  – Тут и гадать нечего, – вскочил со стула Валерий Анатольевич. – Видать, тоже они там не лыком шиты. Имеют что-то схожее. Тоже каким-то макаром связаны с потусторонним миром и всеми этими штучками.
  – Тогда они ведь меня там просто уничтожат... – прошептал я испуганно.
  – Там, здесь... Какая разница? Если у них есть такие же возможности, как у тебя, они могут и сюда придти с ними. Не полицию пригонят, а какой-нибудь лейб-гвардии Преображенский полк. И порубят нас всех саблями царские вояки.
  – А может, по силе и мощи их возможности уступают моим? И поэтому они зовут меня к себе, чтобы договориться миром?
  – Всё может быть. Похоже на правду.
  – Так что же мне делать? Ехать?
  – А куда деваться? – произнёс Кондратьев. – Даже если они сильнее, мощнее, влиятельнее в этих нечистых делах, они ведь всё равно могут предложить нам мир. Поэтому, считаю, надо попробовать. Раз уж сами пригласили. А то вдруг, если не подчинимся, они нам тут устроят бойню, с применением таких же технологий...
  – Да, – поддержал коллегу Васнецов, – если бы хотели уничтожить – уничтожили бы молча, не вступая с нами ни в какие контакты. А раз зовут к себе, на переговоры, значит, есть шанс, что всё закончится хорошо.
  Честно сказать, мне очень не хотелось никуда ехать. Просто-напросто было страшно. Ведь я не знал, что там меня ожидает. Какими способностями владеет сам Тюпин и его окружение, что они со мной могут сделать... Но выхода не оставалось. На собравшемся в экстренном порядке Бюро коммунисты приняли однозначное решение, единогласно. И я стал собираться...
  Ирине решил пока что ничего не рассказывать. Итак бедняжка вчера натерпелась, напереживалась. Надолго ей теперь хватит. Съезжу без её ведома. Пусть считает, что я отправился в колхоз, на встречу с тамошними партийцами. Версия весьма правдоподобная.
  И вот, поцеловав любимую жену, я вышел из дома, сел в машину и рванул на всех парах в Сыктывкар...

Часть XIII

  На самолёте в последний раз доводилось мне летать в три года. Тогда с мамой мы летели к родственникам в другой город. В стране ещё оставалась Советская власть, и самолёты были безопасны. Я помню свой интерес, любопытство. Как стюардесса ложечкой вложила мне в рот конфетку «Взлётная» с мятным вкусом, как я увлечённо смотрел в иллюминатор на стремительно отдаляющуюся землю, где по дорогам ехали маленькие-маленькие машинки. Тогда я теребил маму за рукав и кричал: «Купи мне эти машинки!».
  Сейчас же всё было иначе. И дело не только в моём возрасте, далёком от беззаботного детства. Смотреть по сторонам, чем-то любоваться, о чём-то рассуждать я просто не мог. Лишь одна только мысль полностью оккупировала весь мой мозг. Мысль о том, что ждёт меня в Москве, в Кремлёвских высоких кабинетах...
  «– Ну явно по головке там не погладят, – думал я. – Это для нас угрюмовские порядки – нечто понятное и родное. А для них – преступление против государства, более того, проявление жесточайшего сепаратизма... Хотя, о чём я... Тюпин ведь может эту тему даже не затронуть. Какое ему дело до затерянного в лесах неперспективного городишки с вымирающим населением?.. Его наверняка интересует другое – наше «чудо» и мои сверхспособности... Об этом и речь пойдёт. По крайней мере, в первую очередь...».
  Что было в самолёте, какие люди летели со мной рядом, я не разглядел и не запомнил. Всё промелькнуло как-то быстро. Тем более, перелёт длился меньше двух часов. Иной раз на трамвае в своём родном Саратове я ехал дольше.
  И вот, Шереметьево-2, Москва! Впервые я здесь. Никогда раньше не случалось посещать столицу нашей Родины. Размах поражает! Громадные конструкции из стекла и стали, просторные помещения внутри терминалов! И всюду народ, народ, народ... Потоком людей меня вынесло на улицу, где тут же я упёрся в какого-то высокого мужчину в тщательно выглаженном, даже немного блестящем чёрном костюме и тёмных очках. По инерции я попытался его обойти, но он тоже сместился в сторону, не давая мне дороги.
  – Да что такое?! – возмутился я.
  – Дмитрий Сергеевич? – подал голос мужчина в костюме. – Мне поручено вас встретить и сопроводить. Пройдёмте к машине.
  Незнакомец сделал жест рукой, указывая на припаркованную прямо напротив центрального входа, в так называемой VIP-зоне, роскошную иномарку.
  «– Genesis G90» – успел я прочитать на широченной корме автомобиля, послушно направляясь к уже раскрытой специально для меня задней двери.
  Внутри как-то непривычно темно, тонированные стёкла почти не пропускают свет. Мужчина в костюме сел рядом со мной, вручил мне бумагу с гербовой печатью и надписью «Приглашение». За рулём же находился другой незнакомец, который никак не отреагировал на моё появление. Молча он завёл двигатель и плавно тронулся. Иномарка шла легко, словно парила в воздухе. Даже шума никакого не слышно. Тишина. Едва уловимо урчит под капотом мощный мотор этого южнокорейского зверя.
  «– Не одна сотня лошадок в этом моторе, – подумал я. – Но мне моя «Надюха» всё равно милее. Даже рокочет как-то приятно, по-нашему, по-русски! Звук такой родной... Эх, увижу ли я её теперь?.. Увижу ли свою Ирину, своих друзей-товарищей?..».
  Тем временем Genesis мчал по широким проспектам, влившись в плотный автомобильный поток. Вот они, знаменитые московские пробки! Но встать наглухо мешали многочисленные дорожные развязки, дающие водителям большой простор для манёвров. Вот и мы нырнули под какую-то мудрёную эстакаду с несколькими съездами, а потом резко воспарили над городом, поднявшись на длинный, изогнутый полукольцом виадук. Мельком глядя в окно, я поражался грандиозности пейзажей. Высокие дома, как за границей, небоскрёбы. Мимо нас по выделенной линии навстречу промчался сочленённый трёхсекционный трамвай «Витязь». Затем мы опять куда-то свернули, и вдоль дороги понеслись назад шеренги аккуратных, подстриженных деревьев с кронами овальных форм...
  Но мысли не позволяли долго глядеть в окно и любоваться пейзажами. Я пытался приготовиться к предстоящей встрече, собрать, что называется, все мозги в кучу. Но почему-то ничего не получалось. В голове лишь мелькали обрывки каких-то мыслей, зачастую не относящихся к сегодняшнему событию. Мне внезапно вспомнился мой кот Люцифер. Как он там сейчас, наверное, сладко спит на подоконнике...
  «– А ведь Ирина даже не знает, где я, куда меня занесло. Думает, что всё в порядке... Если не вернусь, кто ей сообщит? Васнецов? Сомневаюсь... Его как и всегда переклинит на какой-нибудь одной задаче, проблеме, а всё остальное пойдёт по боку... Ближе к ночи Ира сама начнёт звонить в горисполком. А потом пойдёт туда одна...».
  Додумать дальше не дал тот самый мужчина в костюме, что сидел рядом со мной. Коснувшись рукой моего плеча, он негромко произнёс:
  – Приехали, пойдёмте.
  Как мы заезжали на территорию Кремля, я не видел. Не до того было. Хотя в иной ситуации я бы такую деталь не упустил. Интересно посмотреть, в какие ворота мы въехали, как они открывались, кто и в какой форме стоит на КПП на посту.
  Но и здесь, куда мы приехали, вокруг была неописуемая красота. Прямо перед нами высилось величественное четырёхэтажное здание жёлтого цвета, с множеством лепных украшений и колонн. В отличие от мрачной и обветшалой угрюмовской лепнины тут всё было просто с иголочки. Никаких трещин, никакой плесени и грибка. И здание, которым оказался Сенатский дворец, больше походило на гигантский торт.
  Мы быстро миновали довольно большую площадь перед ним и вошли в одну из главных дверей центральной, закруглённой части здания. То, что предстало пред моими глазами внутри, вообще не поддаётся описанию! Причудливо изогнутые лестницы с фигурными балясинами, красные ковровые дорожки поверх небывалой красоты паркета, картины на стене, какие-то барельефы, хрустальные люстры и светильники... Море света, красоты. Людей же почти не видно. Просторные холлы и коридоры пустынны.
  Мужчина в костюме провёл меня на второй этаж. По пути к кабинету Тюпина нам так и не встретился ни один человек. Свернув куда-то направо, в широкую арку высотой метров пять, мы попали в просторную приёмную. Вот там уже народу было много. Причём, шумного народа. Два-три десятка журналистов с микрофонами, камерами.
  Мой провожатый указал на высокий полированный стул с мягким сиденьем и велел ждать здесь.
  – Вас позовут, – механическим голосом произнёс он и тут же исчез за красивой коричневой дверью одного из смежных помещений.
  «– Интересно, – подумал я, – журналисты тоже для меня? А что же они будут спрашивать? Неужели про нечистую силу? Что-то ерунда какая-то...».
  Но тут представителей второй древнейшей профессии позвали в расположенный по соседству конференц-зал. Распахнулись его широкие двойные двери, и я увидел высокий президиум, кафедру с государственным гербом и ряды красивых резных не то стульев, не то кресел. Тут пожалуй, запутаешься, в такой роскоши.
  Затем произошло и вовсе непонятное явление. Когда журналисты разместились, расставили штативы с камерами, прикрепили к кафедре микрофоны и расселись по местам, открылась высоченная двойная дверь, ведущая в рабочий кабинет президента, и на пороге показался высокий статный мужчина, в котором я признал того самого Глинкина, пресс-секретаря, звонившего мне сегодня утром. На меня, понятное дело, ноль внимания. Бесшумно пройдя в зал к прессе, он оценивающе поглядел на собравшихся и тут же вернулся обратно, как будто желая кого-то позвать. Наконец, из кабинета вышел и сам господин Тюпин. Неприлично маленького роста, какой-то растерянный и даже, как мне показалось, смешной и жалкий. Вертя лысоватой головкой, он улыбался, негромко что-то говорил Глинкину. Затем взгляд президента скользнул по мне. Не на меня, а именно по мне. То есть, мельком. Даже не фокусируя на мне внимания, Тюпин равнодушно протопал мимо, отправившись к журналистам на пресс-конференцию. Его чопорный и важный секретарь на секунду вернулся, огляделся и проворно закрыл высокие двери.
  «– Вот так номер! – подумал я с досадой. – Мне чего теперь, ждать, пока этот плешивый карлик набрешется там вдоволь? И почему он на меня даже внимания не обратил? Странно, очень странно... Ведь наверняка же событие в нашем городе было для них настоящей бомбой, сенсацией. И оно должно быть на первом месте. А тут – какие-то посиделки с прессой. Несерьёзно...».
  Внезапно мысли мои прервал какой-то незнакомый мужчина с благородным лицом, усами и бородкой, в строгом полувоенном френче с золотыми пуговицами в два ряда.
  – Вы господин Ефимов? – как-то учтиво спросил он, немного наклонившись ко мне.
  – Да, я. А вы кто? – ответил я уверенным голосом.
  Что-то знакомое начинало проявляться в лице этого чиновника. Где-то подобное лицо я уже видел...
  «– На Волкова похож, премьера с «Айфоном»... Но откуда эти клоунские усы? Да и бороды у него никогда не было. Потом, Волков мелкий, ещё ниже ростом, чем Тюпин. А этот вон какой лось здоровый...» – пытался я рассуждать.
  – Меня зовут Николай Александрович Тотерман. Вы меня не знаете, я не люблю появляться перед журналистами. Пройдёмте в кабинет.
  Дальше этот Тотерман поразительно нагло, чуть ли не ногой, открыл президентский кабинет и деловито зашагал к рабочему столу первого лица государства. Сам же кабинет просто поражал воображение. Нет, я, конечно, уже видел его много раз: на фотографиях, по телевизору. Эти тёмно-коричневые деревянные панели облицовки стен, шикарный стол с множеством телефонов и селекторов, книжные шкафы, какие-то вазы на специальных подставках... Правда, я даже не догадывался, что размеры тут поистине громадные. С два, а то и три школьных класса.
  – Садитесь, Дмитрий, – мужчина вежливым жестом указал мне на кресло, а сам плюхнулся на место президента. – Это я распорядился, чтобы вас вызвали.
  – Вы? – удивился я. – А мне сказали, что это Тюпин...
  – Да бросьте, какой Тюпин... – скривив лицо словно при виде вонючего бомжа, Тотерман махнул рукой. – Вы же только что его видели. Кого он может вызвать, кроме прислуги, чтобы та сменила ему подгузники...
  «– Ничего себе! – подумал я. – Вот так поворот. Выходит, Тюпин – просто ширма, а страной правит этот вот усатый... Сейчас ещё, поди, выяснится, что он масон высокого посвящения, да и вообще все эти смешные заговорщические теории – правда. С ума сойти!».
  – Так вот, я не хочу зря сотрясать воздух, моё время стоит очень дорого. Сразу озвучу причину, по которой вы здесь. Я никогда раньше не слышал про Угрюмовск. Но теперь это название постоянно у меня на слуху. Губернатор Коми Иванов попытался раздавить ваш городок и навести там свои порядки. Но ему этого сделать не удалось. Причина в вас. В ваших способностях. Именно это меня и интересует.
  – А как же вы узнали про мои способности? Неужели кто-то из наших, местных, успел доложить наверх? – спросил я, почувствовав зарождающуюся хрупкую надежду на то, что этот серый кардинал не имеет отношения к нечистой силе.
  – Это неважно, – ответил он. – Таких людей, как вы – единицы. Вы – Хранитель Портала. В нашей стране таких Порталов не больше десятка. Активных и того меньше.
  – Так что же вы хотите?
  – Всё очень просто. Я хочу сам контролировать все Порталы.
  – И я, получается, должен передать вам свои способности, своё вот это звание Хранителя? Но ведь, насколько я понимаю, это далеко не так просто. И потом, местные... духи сами избрали меня, они мной довольны. Не думаю, что они будут в восторге...
  – Передавать мне не обязательно, – Тотерман откинулся на спинку кресла и зевнул. – Я сам стою над одним из Порталов. Мне просто нужен контроль. Абсолютная власть... Как над живыми, так и над мёртвыми...
  – Как же грозно звучит... – задумчиво произнёс я. – А всё-таки, если не секрет, кто вы такой? Мне всё же кажется, что я вас где-то видел...
  Тотерман резко дёрнулся, сел прямо и бросил на меня такой дикий и злобный взгляд, что мне сразу стало страшно. Поначалу, когда меня сюда вели, когда я увидел карлика Тюпина и даже когда встретился с этим тайным правителем, на душе у меня было какое-то игривое, немного хулиганское настроение. Тяжкие часы ожидания, полные священного ужаса перед неизведанным, прошли, и наступило обманчивое облегчение. Теперь же всё вернулось на круги своя.
  – Ты действительно хочешь это знать? – сказал мужчина во френче, перейдя на «ты». – Не думаю, что тебе понравится правда. Но как Хранителю Портала я обязан её тебе озвучить...
  – Озвучьте, пожалуйста, – прошептал я уже совсем другим, испуганным голосом, не зная, чего ждать дальше. И сейчас хотя бы этим разговором, рассказом, я мог оттянуть страшный финал нашей беседы. Ну и, разумеется, мне самому было интересно, что же это за хрен такой.
  – Божиею поспешествующею милостию Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский; государь Псковский и великий князь Смоленский... – заговорил Тотерман громким строгим голосом, глядя мне в глаза немигающим взглядом.
  Отшатнувшись и стараясь не смотреть на него, я слегка повернул голову и с ужасом слушал полное перечисление титулов, званий и регалий последнего русского императора.
  «– Как? Откуда? – вопрошал мой шокированный мозг. – Его же в подвальчике «сфотографировали», чёрта этого усатого... Тут какой-то обман, не может быть иначе...».
  – Ну что скажешь? Впечатляет? – криво и зло улыбнулся мой собеседник.
  – Знаете, я как-то считаю себя приверженцем материализма... Царя ведь расстреляли...
  – И чем же государь хуже оживших мертвецов в вашем городке? Каких-нибудь пьяниц, попавших под грузовик или захлебнувшихся дерьмом? В них-то ты веришь!
  – Так вы ведь человек... Живой, настоящий. А они – как голограмма, иллюзия. Появляются и исчезают. Они не могут жить в нашем мире, бок о бок с нами...
  – Хорошо, я раскрою тебе этот секрет. Меня вернули к полноценной жизни, дали мне материальное тело германские учёные. Отсюда и фамилия... Я не стал её менять, так даже лучше. Так вот, учёные Третьего Рейха сумели докопаться до всех тонкостей Тёмного Мира. Их выбор пал на меня, ведь меня можно было использовать как знамя в борьбе с большевиками. Единственное, им катастрофически не хватило времени... Мой дух они поместили как в сосуд в тело эмбриона, в результате чего родился я. Точно такой же, с тем же набором генов и биологических признаков, как и 18 мая 1868 года. Но гитлеровской власти пришёл конец, и меня с новой матерью и всей секретнейшей документацией едва не заполучили сталинисты. К счастью, лаборатория, в которой проводились исследования, находилась в союзнической оккупационной зоне, и Советы туда не дотянулись. Так я попал в США. Штат Невада, секретный научный центр при министерстве обороны... Детство, юность – всё прошло в Америке, в семье русских эмигрантов.
  – Получается, вы уже сразу ощущали себя императором Николаем Вторым? Генетическая память?
  – Нет, это пришло со временем. Как и осознание того факта, что я не простой человек. В старших классах я научился применять против обычных людей сверхспособности, нарушая законы физики. А потом и вовсе почувствовал, что могу легко призывать к себе на помощь духи умерших...
  – И поэтому в школе вас никто не обижал? – улыбнулся я.
  – Именно. Но даже американские власти не догадывались о моих возможностях. Я не стал сообщать им этого. А дальше меня подготовили в специальной разведшколе и в конце 60-х внедрили в Россию. По легенде, я был сыном одного крупного партийного функционера, члена ЦК. Самого члена прижали, припугнули, и он вдруг «вспомнил» о внебрачном ребёнке. Обо мне, то бишь. Этого было достаточно для стремительного взлёта карьеры. Но я никогда не стремился к известности. На фоне крупных партбоссов из КПСС моя должность выглядела очень скромно. Но как ты уже догадался, благодаря своим сверхспособностям я быстро стал самым главным человеком в стране...
  – Значит, за развал СССР «поблагодарить» можно именно вас?
  – Конечно! – воодушевился Николай. – Это моя, так скажем, маленькая месть! Большевики, этот грязный рабочий скот, отняли у меня всё. Убили меня и мою семью. Как же тут удержаться и не воздать им по заслугам...
  – Но люди-то в чём виноваты? Людям в СССР ведь жилось лучше...
  – Люди – это плесень. Это просто тёмный налёт на теле нашей страны, на теле планеты. И когда они вознамерились подняться со своего примитивного уровня, стать ровней таким как я – это выглядело возмутительно! За это, собственно, они сейчас и страдают, вымирают сотнями тысяч, миллионами. Спиваются, мрут как мухи от наркотиков и СПИДа, едят отравленную химией пищу и просто медленно гниют изнутри... Это им кара божья за советский период.
  – Вот уж никогда бы не подумал... – удивлённо-испуганным голосом прошептал я. – Логичнее было бы возродить Империю, показать величие России, удвоить и утроить её влияние в мире...
  – Так ты слепой?! – хохотнул Тотерман. – Страна уже достигла могущества Империи! Мощная армия, новейшее вооружение. И потом, слово «Россия» постоянно на устах там, на Западе. Трепещут, псы заморские!
  «– Да уж, – подумал я, – трепещут. Скорее ржут, глядя на наше нищее население и полудохлую экономику во главе с олигархами и ворами. Как был Коля Кровавый криворуким царём-тряпкой, так и остался. Хорош «император»... Только народ свой тиранить и в крови топить умеет».
  – Мы немного отвлеклись. А время моё, я повторюсь, стоит дорого. Итак, теперь ты будешь, как бы это помягче сказать, моей собственностью. Живи, работай, развлекайся. Но время от времени тебе будут поступать от меня задания, которые ты обязан будешь выполнять, применяя сверхспособности. Кого-то уничтожить, что-то разрушить. Первым делом ты уберёшь ваших коммунистических стариков. Всех до единого, не только главных. Весь актив. Я разгневан самоуправством в Угрюмовске. Хоть и не слышал раньше про этот город. А теперь узнал и прогневился. Никаких большевиков там больше не будет. И устранить их я поручаю тебе.
  – Вот как?! – возмутился я, вскочив с кресла. – Ты же умный, Коля! Неужели в такой светлой голове не возникло мысли, что я просто пошлю тебя на три известных буквы с твоим предложением?!
  Конечно, пойти на предательство было для меня немыслимо. Такой вариант не рассматривался ни в каком виде. Даже теоретически, даже мысленно. И потом, вдвойне противно было покоряться этому бездарному человечишке, воскресшему по воле нацистских сумасшедших учёных и использованному против моей Родины.
  – У тебя нет выбора! Ты просто отсюда не выйдешь! – хмыкнул Николай. – И потом, ты не забывай о моих возможностях. Я тебя не просто убью, я испепелю твою душу, и ты полностью прекратишь своё существование, и здесь, и в Тёмном мире тоже. Так что, не глупи, зачем тебе это бессмысленное сопротивление?
  – А тебе я зачем? Ты же итак могущественный, насколько я понимаю. Любого можешь уничтожить, сломить, покорить.
  – Твоё последнее слово. Повтори его. «Покорить». Вот именно покорить я тебя и хочу. Простых смертных я ломал и ломаю миллионами, это уже начинает надоедать. А ты с недавних пор не простой. Ты Хранитель Портала. И может, для полного счастья мне не хватает только твоих унижений?!
  Этот демон вновь откинулся на спинку кресла и расхохотался дурным голосом, обнажив свои идеальные белые зубы.
  – Я не собираюсь тебе служить! – выкрикнул я, отскакивая на пару шагов назад. – Живодёр поганый, убийца кошек! Будь ты проклят, сволочь!
  В этот момент я вспомнил увлечение Николая Второго – охоту на бездомных городских животных, и усилием воли вызвал сюда духи убитых императором животных.
  – Сожрите эту тварь! Фас! – просто заорал я.
  И тут из ниоткуда, из стен и с потолка, полезли полчища разъярённых бешеных кошек. С громким мявом мелкие хищники накинулись на хохочущего Николая. Усатые-полосатые рычали и шипели, раздувались меховыми шарами и были сейчас более всего похожи не на домашних любимцев, а на диких манулов. Смех Тотермана быстро умолк, и этот демон вскочил с кресла, отбиваясь от разъярённых животных. Коты прыгали на него с пола и даже со стола, висли на руках и ногах, вгрызаясь зубами в плоть. Один из зверей, крупный серо-тигровый котище, похожий чем-то на моего Люцифера, разбежался, свалил на пол телефонный аппарат и вцепился царю в глотку. Тот кое-как умудрился его оторвать и отшвырнуть прочь, но кот как пружина отскочил от ковра и вновь бросился в атаку.
  – Алоизий! – дурным голосом, с нотками испуга, завопил Николай. – Алоизий, быстро сюда!
  Не успел он договорить, как прямо из стены материализовался высокий стройный мужчина средних лет в дореволюционной военной форме с роскошными золотыми эполетами и аксельбантами. Лицом своим, слегка вытянутым, строгим, походил он на Гитлера. Разве что только усов не было. Но это не Гитлер. В призраке я узнал царского лакея, камердинера Труппа, которого в своё время расстреляли вместе с Романовыми. В руках слуга держал охотничий карабин с красивым деревянным прикладом, разукрашенным какими-то замысловатыми узорами.
  Вскинув оружие, Алоизий без раздумий выстрелил в набегавшего уже на него самого большого серого кота. Гулко ухнул выстрел, и тут же животное просто превратилось в чёрную, полупрозрачную тень. Пробежав ещё около полуметра, оно растворилось в воздухе. Остальные кошки испугались звука выстрела, стали разбегаться, кто куда. Но камердинер хладнокровно принялся стрелять ещё. Вслед за первым котом был уничтожен второй и третий...
  «– Следующий выстрел этой штуковины будет в меня... – молнией промелькнула в моём взбудораженном мозгу жуткая мысль. – Тикать отсюда пора, но как, куда?..».
  Однако, парализованные нечеловеческим ужасом и, возможно, сверспособностями Тотермана, мои ноги словно вросли в пол. Я стоял посреди президентского кабинета и широко раскрытыми глазами глядел на происходящее. Кошки стремительно разбежались по углам и просто исчезли. И тут Трупп, мельком глянув на своего господина и небрежно поправив ему рваный окровавленный рукав френча, резко обернулся в мою сторону и вскинул карабин.
  – Убей его! – хриплым, злобным басом скомандовал Николай.
  Но планам демонов внезапно помешал материализовавшийся дух... майора Карпова! Командир полка Войск НКВД, охраняющего наш город, возник строго между мной и этими двумя. И, что странно, я совершенно о нём не думал, не звал его. Видно, в критический момент потусторонние силы сами приняли решение придти мне на помощь, защитить Хранителя.
  – Чтоб вы сдохли все, – невероятно злобным голосом проговорил чекист, – выродки царские.
  Вскинув руку с пистолетом ТТ, Карпов молниеносно выстрелил прямо в голову Труппу. И на месте попадания пули тут же разверзлась огромная чёрная дырища. Там, в ней, за её границами, виднелось какое-то уходящее вглубь пространство, напоминающее ночное звёздное небо. Вдали мелькали светящиеся белые точки, сверкали молниями яркие вспышки. Очень быстро непонятная дыра разрослась до размеров всей головы Алоизия, а потом и вовсе поглотила всё его тело. Мгновение – и нет уже никакой дыры, она просто схлопнулась с громким щелчком. А на её месте, как мне показалось, буквально зашевелился воздух. И всё, камердинера как не бывало.
  Дальше майор навёл ствол на Николая Тотермана. И в этот самый момент я ощутил, что ноги снова меня слушаются. Ни секунды не раздумывая, срываюсь с места и кидаюсь к двери, не дожидаясь, что будет дальше...
  – Теперь твоя очередь, царская морда, – невозмутимо произнёс Карпов, нажимая спусковой крючок Тульского Токарева.
  Но пуля была остановлена на лету. Взглядом усатого демона. Глаза его сверкнули красным огнём, всё тело засветилось... И свинцовая пилюля, описав дугу, развернулась на 180 градусов, возвращаясь к тому, кто её выпустил. Страшная чёрная дыра разверзлась на этот раз на груди майора. Мгновения – и призрачный командир чекистов навсегда растворяется в воздухе...
  За эти же самые мгновения я успеваю выбежать в коридор и с максимальным ускорением рвануть к лестнице. Пока ещё никакой погони не было. Тотерман просто не успел отдать приказ своим слугам из Тёмного Мира. Слуги же из мира живых, предусмотрительно убранные из дворца заранее, на пути мне не встречались. Гигантские просторы президентской резиденции были пустынны. По обе стороны от меня мелькали высокие, тёмно-коричневые запертые двери, хрустальные светильники на стенах, какие-то вазы на декоративных подставках.
  – Тебе не убежать от меня! – раскатистым эхом донёсся откуда-то сзади громовой голос Николая.
  Но я нёсся как курьерский поезд, не думая даже останавливаться. Сейчас в голове не было абсолютно никаких мыслей. Только страх и дикое желание поскорее очутиться на улице, вне пределов этого ужасного дворца, кишащего злобной, враждебной нечистью.
  Метеором слетев по лестнице вниз, я вдруг вижу, как огромная двойная входная дверь из ценных пород дерева распахивается сама собой. За ней уже видно улицу, яркий солнечный свет. А на пороге прямо передо мной возникают фигуры в советской военной форме.
  «– Наши!» – успеваю радостно подумать я.
  «– А может, это ловушка? – тут же словно иглой пронзает мой мозг страшная мысль. – Может, это принявшие облик красноармейцев слуги Тотермана?».
  Но разворачиваться поздно. Солдаты уже на расстоянии вытянутой руки. Трое ребят в довоенной форме с петлицами, с автоматами ППШ. К счастью, они действительно оказались нашими, бойцами полка, которым командовал Карпов.
  Оглянувшись, я увидел на лестнице позади себя какое-то непонятное существо. Огромное, словно надутое, с несколькими руками-щупальцами и безобразной мордой со слоновьим хоботом, оно было одето в рваный растянутый китель царского образца с золочёными эполетами. Вместо ног у чудовища виднелся некий сгусток слизи, на котором оно ползло как гигантская улитка. Басовито рыча и содрогая своей вибрацией весь дворец, эта тварь стремительно приближалась.
  – Назад, быстро! – скомандовал мне молодой лейтенант с двумя кубарями в петлицах.
  Буквально вытолкнув меня на улицу, солдаты открыли огонь по странному существу. Оглушительно загрохотали советские автоматы, из недр дворца в ответ донеслись ревущие трубные звуки, от которых невольно ноги подкашивались.
  «– Что же это за зверюга? – в панике пытался сообразить я. – Неужели сам царь превратился в такую омерзительную тварь?».
  Тут со стороны Сенатской площади к нам бежали другие солдаты. Все из карповского полка. Громко звучали команды взводных: «Окружай, с флангов обходи!». Сам же я поспешил отойти подальше, за арку, и спрятаться за большим каменным вазоном с цветами. И внезапно прямо внутри главного входа раздался взрыв. Огненный поток вырвался из распахнутых дверей наружу, сметая нескольких бойцов. А дальше всю площадь, дворец и прилегающее пространство практически одномоментно накрыла громадная грозовая туча. Небо стремительно почернело, нависло над зданием словно бетонный потолок. При этом в окнах резиденции ярко-жёлтым огнём вспыхнул свет. И на фоне портьер замелькали какие-то чёрные тени.
  Окна распахнулись, и тени, оказавшиеся царскими солдатами в дореволюционной форме, открыли по улице ураганный огонь из винтовок и пулемётов. Я сразу же упал на брусчатку, стараясь прикрыться вазоном. А вот бойцам-чекистам повезло меньше. Многие оказались в тот момент на открытом пространстве. Сражённые, падали они наземь, вспыхивая неяркими белыми огоньками, разливаясь какими-то искрами и быстро растворяясь в воздухе.
  – Ну же, ребята! – закричал я. – Покажите этим чертям кузькину мать! Вы – победители, а они – проигравшие. Так было в истории, так будет и сейчас!
  Дальше я ясно представил себе, как на помощь нам приходят механизированные подразделения Красной Армии довоенного периода. Старался вспомнить, какая тогда была техника... На ум пришли только танки Т-26, Т-35 и... гаубица Б-4!
  Вот со стороны Никольской башни, из тёмного угла, стал вырисовываться силуэт мощного гусеничного тягача с бортовой платформой. А за ним из мрака медленно выплывала сама гаубица. Пока орудие устанавливали призрачные бойцы, у самых стен Арсенала, с противоположной стороны показались танки. Тяжёлые пятибашенные Т-35 открыли оглушительную стрельбу прямо на ходу, поливая дворец огнём из всех своих орудий. Эффект оказался поразительным. Чёрные тени царских солдат в окнах замельтешили, стали одна за другой вспыхивать, искрить и растворяться. Самому дворцу тоже досталось неслабо. Там, где попадания были более точными, страдали только стёкла и рамы. Внутренние помещения, разумеется, тоже. Но старые орудия 30-х годов далеко не всегда били строго в цель. Болванки и пули крошили штукатурку, лепнину, выбивали из стен кирпичи. Правда, стоит отдать должное строителям здания – пробить его стены насквозь танкам так и не удалось... Однако, дальше в дело вступила особо мощная гаубица Б-4, прозванная «сталинской кувалдой». Огромная страшная пушка ударила по дворцу прямой наводкой. Ухнуло с такой силой, будто бы неподалёку взорвалась атомная бомба.
  Первый же выстрел обрушил арку дворца, открывая артиллеристам прекрасный вид на центральный закруглённый фасад с окнами президентского кабинета. И пока тёмные силуэты бойцов суетились с перезарядкой, из обгоревшего главного входа с бешеными воплями выбежали журналисты. Те самые, которых пригласили на пресс-конференцию с Тюпиным. Сам липовый президентишко-карлик тоже был с ними.
  Какой невообразимый ужас испытывали эти люди, сложно даже представить. Наверное, подумали, что началась ядерная война или конец света! Один из представителей прессы, судя по всему, какой-то молодой блогер, бежал со включенным смартфоном, держа его на длинной селфи-палке. То и дело оборачиваясь, он снимал изуродованный фасад, выбитые окна. И, видимо, Тотерману этот папарацци не понравился. В окнах президентского кабинета показался силуэт Николая. Взмахнув рукой, император послал вослед убегающим чудовищный поток огненной лавы. За какие-то доли секунды уже почти спасшихся корреспондентов и Тюпина накрыло огнём. Из этой ловушки не вырвался никто...
  Но вот гаубица снова заряжена. Большой чёрный ствол, медленно поворачиваясь, зло глядел на дворец. Выстрел. Часть фасада обрушилась, внутри вспыхнул пожар. Но Тотерман успел скрыться в коридорах здания.
  – В атаку! Вперёд! За Родину! – выкрикнул немолодой капитан, поднимая уцелевших бойцов полка.
  И те, вовремя успевшие спрятаться за различными укрытиями, деревьями и кустарниками, молниеносно повыскакивали и устремились к центральному входу.
  Наконец, я тоже вышел из оцепенения и бросился вслед за солдатами. В этот самый момент из горящего здания навстречу красноармейцам выбежали четыре девушки в длинных белых одеяниях, а с ними мальчик, пониже их ростом. Взявшись за руки, они преградили путь солдатам.
  «– Это что же, семья его что ли? Детьми прикрывается? – подумал я с ужасом. – Вот это он зверь...»
  Бойцы остановились. Стрелять по безоружным никто не решался. Но промедление опасно. Перебравшись через завалы обрушенной арки, я ясно себе представил, что на этой самой площади появляются участники и идейные вдохновители расстрела царской семьи: Яков Юровский и Пётр Войков. Тут же откуда-то слева, из тьмы, размашистым шагом вышли двое. Первый высокий, мордастый, с усами, в кожанке, галифе и сапогах. И второй, более хлипкий на вид, чуть пониже, в кожаном пальто и фуражке со звездой.
  Что делать, они прекрасно знали. Достав из-за поясов наганы, палачи вежливо подвинули солдат и молча открыли огонь. Но девушки и мальчик не сгорели, не заискрили и не растворились в воздухе, а просто исчезли, как некий фантом. Очевидно, это была просто голограмма, видение, выставленное с целью запугать, ошарашить бойцов.
  Дальше красноармейцы как ни в чём не бывало хлынули во дворец. Рассредоточившись по уцелевшим от обрушения помещениям, они взялись за зачистку. Однако, в залах и кабинетах никого не было. Мысленно приказав Юровскому и Войкову следовать за мной, я устремился по лестнице вверх, на второй этаж. Но за одним из поворотов нас ждал неприятный сюрприз: обвалившиеся перекрытия наглухо заблокировали коридор, ведущий к кабинету президента. Там, за завалами, вдруг что-то сверкнуло, посыпались снопы белых искр. И сквозь куски стен, каких-то страшных брёвен мы увидели Тотермана. Громко выругавшись на немецком, он бросил в нашу сторону злобный взгляд и скрылся.
  – Нам это не преграда! – усмехнулся верзила Юровский.
  Сначала я подумал, что он сейчас начнёт разгребать завалы голыми руками, и инстинктивно отступил на пару шагов назад, опасаясь дальнейшего обрушения. Но они с Войковым просто зашагали по коридору сквозь обвалившиеся конструкции, словно тот был чист и свободен.
  «– Вам-то хорошо, вы бесплотные... – подумал я. – А мне в обход пути искать...».
  И я устремляюсь по лестнице выше. Кругом уже тьма, свет погас, электричество вырубилось. Людей в здании нет, одни призраки... Из живых, как ни странно, здесь только мы с Тотерманом. Кое-как ориентируясь во мраке, подсвеченном тут и там мелкими очагами возгораний, я поднимаюсь по изогнутым, замысловатым лестницам на третий этаж. Но здесь картина не лучше. Завалов нет, но и коридора тоже не осталось. Вместо него зиял огромный пролом. С потолков свисают брёвна, куски обрешётки, какие-то провода.
  – Чёрт! Да в то крыло вообще не попасть! – зло выругался я, бросаясь дальше, то есть, выше.
  И вот, предо мной четвёртый этаж. Здесь уже ни проломов, ни завалов. Однако, полы прогнулись, потрескались и угрожали в любой момент рухнуть прямо под ногами. Страха почему-то не было. Мыслей в голове не осталось, только какая-то звенящая пустота. И в этой пустоте маячила лишь одна цель – найти и убить Тотермана. Ощущение было такое, что мной кто-то управляет. Кто-то более сильный и могущественный.
  Не задумываясь о последствиях, я схватил увесистый обломок дверного косяка и бросился бежать по аварийному коридору. Доски паркета сначала противно скрипели, прогибались под моими ботинками, а потом и вовсе стали проваливаться. Сделав очередной шаг, я едва удержался, чтобы не упасть. Половицы хрустнули и полетели туда, вниз, на груды строительного мусора. И когда до твёрдого пола оставались считанные метры, на том конце коридора показался Николай. Подсвеченный горящими щепками от разбитого снарядом окна, он поигрывал своим карабином, сделав ехидную физиономию.
  – Что, краснопузый, не успел? Как печально! – проговорил Тотерман, медленно поднимая своё оружие и  наводя на меня ствол.
  По инерции я остановился, резко попятился назад. Доски предательски затрещали, посыпались вниз вместе с кусками штукатурки и кирпичами. Вслед за ними полетел и я. Но в последний момент успел заметить выскочившего из одного из проломов в полу Юровского. Тот взмыл вверх словно ракета прямо перед самым Николаем. И император, среагировав мгновенно, ловко опустил карабин чуть ниже и нажал на спуск.
  – Поспешишь – людей насмешишь! – хохотнул он.
  Яков Михайлович тут же полыхнул тусклыми белыми искорками. От места попадания пули по всему телу стремительно расползлось какое-то неестественное тёмное пятно, словно состоящее из концентрированной тьмы. Затем всё пропало, и силуэт советского революционера просто растворился в воздухе.
  Похрустывая штукатуркой, Тотерман неторопливо приближался к пролому, в который провалился я. Посмеиваясь в свои усишки, он игриво вертел карабином.
  – Что, поиграем в прятки?! – со злобным сарказмом произнёс монарх.
  Я же в последний момент успел ухватиться за какой-то кабель, проходивший под разрушенным перекрытием, и висел на нём. Снизу же, из груды битого кирпича и кусков расщеплённого взрывом дерева торчали вверх острые, местами изогнутые прутья страшной чёрной арматуры.
  – Ну где же ты, коммуняка? – вопрошал Николай, осторожно подбираясь к краю. – Покажись, пёс смердящий! Ты же труслив как мышь, только и умеешь прятаться по щелям! И поэтому я убью тебя сам, лично, без помощников. Ты ответишь за мой дворец. И за испачканный костюм.
  Когда носки ботинок Тотермана свесились с края пролома, я решился на отчаянный шаг. Терять уже было нечего. Так и так смерть. Падение вниз на острые пруты. Странным образом, я снова буквально забыл о своих возможностях, о той страшной силе, которой могу повелевать. Словно кто-то ещё более сильный блокировал мои мысли, прерывал связь с потусторонними помощниками.
  В голове лишь мелькнул образ Ирины, которая сейчас дома и даже не догадывается, в какую переделку я попал. Милая зеленоглазая девушка что-нибудь вяжет, готовит или моет пол. В нашей уютной квартирке тихо, светло, безопасно... А я здесь, за тысячу километров, вишу на краю пропасти...
  Собравшись с силами, резко подтягиваюсь и правой рукой хватаю Николая за ногу. В то же мгновение, уже держась за этого гада, подтягиваюсь ещё выше и вцепляюсь в него левой рукой. От неожиданности император едва не падает. Карабин вылетает из его рук и исчезает в тёмном проломе.
  – Ах ты стервец паршивый! – выкрикнул Тотерман, пытаясь сбросить меня вниз.
  Но висящие на честном слове половицы не выдерживают нас двоих и с треском начинают проседать. Николай зашатался, замотал руками, ища какую-то опору. Но опоры не нашлось. И мы оба полетели вниз в потоке пыли и деревянных обломков...
  За доли секунды перед глазами промелькнуло всё, вся моя жизнь: счастливое беззаботное детство, любимые родители, море интересных увлечений, переезд в Угрюмовск, встреча с Ириной, наша скромная свадьба... Всё это сейчас виделось таким далёким, нереальным. И казалось, что возвращения к той жизни быть уже не могло...
  Но в самый последний момент я почувствовал некую силу, которая поймала меня в падении за ногу и резко рванула вверх. Кусок ржавого металлического прута промелькнул в считанных сантиметрах от моего лица. Сделав какой-то немыслимый кульбит в воздухе, я перекувыркнулся и тут же встал на ноги. Голова кружилась, всё вокруг, казалось, дёргается и пляшет. Кое-как придя в себя, вижу рядом Войкова. Это он, Пётр Лазаревич, успел схватить меня и не дал упасть на острия.
  Тут же вернулись и мысли в голову. Первая из них – «почему так темно», была решена мгновенно. Стараниями подконтрольной мне нечисти мелкие очаги возгораний разгорелись в разы ярче, осветив эту мрачную пещеру, бывшую когда-то роскошным дворцом, резиденцией российских правителей. А вот, собственно, и сам правитель – нанизанный как баранина на шампур, пробитый сразу несколькими прутами, лежит он на куче битого кирпича без признаков жизни.
  – Это же только физическое тело, – произнёс я шёпотом. – Его дух жив.
  – Ему тоже недолго осталось, – как-то философски сказал Войков, сунув руку в карман.
  Внезапно из-за шиворота мятого пиджака мёртвого Тотермана пошёл лёгкий серый дымок. Становясь всё темнее и темнее, он клубился, сгущался над телом. И спустя какие-то секунды бесформенная субстанция приняла знакомые очертания Николая Второго. На этот раз не было на нём этого современного костюма. Царь был одет в свой обыкновенный мундир, расшитый галунами, увешанный множеством разнообразных наград. На плечах золотом горели эполеты, грудь украшали аксельбанты. Таким вот типичным, словно сошедшим с портрета, он и предстал перед нами.
  – Тебе всё равно меня не победить! – как-то торжественно произнёс воскресший гражданин Романов, медленно поднимая руки, разведённые чуть в стороны.
  Что будет дальше, Войков ждать не стал. Прямо сквозь карман своего кожаного пальто он выпустил в императора несколько пуль. Я ждал, что грудь его разверзнется, вновь появится та пугающая, обволакивающая всё тело концентрированная тьма, но этого не произошло. Пули пробили лишь небольшие дырочки, и те тут же уверенно срослись.
  – Сильный, сволочь... – взревел я. – Никак не хочешь сдаваться, да?
  Мысль о том, как лучше уничтожить этого демона, пришла неожиданно. Отскочив назад, я подобрал с пола обломок деревянной балки с острым концом и бросился с ним на царя. Но теперь он тоже был не один. Успел призвать своих стражников из Тёмного Мира. Слева и справа от Николая возникли двое здоровущих амбалов в мясницких фартуках. Их злобные рожи были похожи на лица атлантов с одного из угрюмовских домов дореволюционной постройки. Неистово зарычав, призраки кинулись в атаку, заслоняя собой императора.
  Но не дремал и Войков. Вновь прогрохотал выстрел. Сначала один, затем и второй. И оба мордоворота сгинули, растворившись в воздухе. А дальше я просто всадил своё заострённое бревно со всей дури прямо в брюхо Николаю. Одновременно с этим в лоб ему прилетели две пули из нагана. И материализовавшийся призрак начал искрить. Будучи изначально ярким, словно светящимся, он замигал, как неисправный монитор, стал угасать, тухнуть.
  – Стреляй, Пётр Лазаревич, стреляй! – орал я. – Давай ещё, ещё!
  И революционер, вытянув руку, бил практически в упор. Пули рвали призрака, но он вновь и вновь пытался заштопаться, срастись. Однако, силы стремительно уходили. Николай просто таял, как свечка. И вот, наступил предел его возможностей. Вспыхнув белым огнём, эта жуткая сущность ослепительно засверкала, а затем просто взорвалась, отбросив нас в сторону с невероятной мощью. Ударившись головой об стену, я ненадолго потерял сознание... А когда пришёл в себя, вокруг уже было как-то неестественно ярко. Над Москвой победно сияло горячее июльское солнце.
  Тишина. Негромко потрескивают на обломках дворца догорающие головёшки, остатки дорогой антикварной отделки. Ни Войкова, ни солдат уже не видно. Лишь жалкий изуродованный труп Тотермана, пробитый железными прутами и присыпанный пылью, валяется в стороне.
  Вдруг с улицы доносится вой сирен, вдали начинают мелькать какие-то люди. Спустя всего пару минут в здании появляются полицейские. Ко мне сразу же подходят.
  – С вами всё в порядке? Вы ранены? – спросил меня, наклонившись, молодой старлей.
  – Да нет, вроде нормально всё. Головой только ударился здорово... – ответил я.
  – А кто вы, откуда? – строго проговорил подошедший тут же капитан с планшетом в руках. – В числе журналистов вас не было.
  – Я приглашённый... Сейчас, подождите, я достану бумагу...
  Привстав немного, ощутив резкое головокружение, я вновь сел, засовывая руку в карман пиджака. Приглашение на месте, измялось только сильно.
  – Понятно, – сказал капитан, быстро потеряв ко мне интерес, – сейчас прибудет «скорая», вас доставят в больницу.

  От большого и величественного дворца мало, что осталось. Фасад обвалился полностью, оба крыла здания порушены. В уцелевших помещениях выбиты окна, внутри всё выгорело. Каким чудом остался в живых я в самом эпицентре разрушений, загадка. Вероятно, помогли наши потусторонние друзья...
  В окна кареты «скорой помощи» виднелись толпы людей, в основном, в форме. Множество машин, журналисты с камерами... Территория Кремля напоминала сейчас растревоженный улей. Но долго глазеть по сторонам мне не дали. Фельдшер уложил меня на носилки, сделал какой-то укол. Сознание поначалу расплылось, а потом и вовсе вылетело вон...
  Я очнулся в просторной и светлой больничной палате. Никаких соседей, других больных, рядом не наблюдалось. Палата одиночная и при этом весьма элитная. На стене напротив кровати висит здоровущая плазменная панель, на тумбочке рядом пульт и хрустальная ваза на ножке, полная фруктов.
  – Как интересно! – вслух проговорил я, привставая в постели и оглядываясь. – С кем же они меня перепутали? Положили в VIP-палату прям как какого-то олигарха!
  Не успел я додумать свою мысль и придти к каким-то выводам, как в дверь постучали. Красивая, резная деревянная дверь с бронзовой ручкой тут же распахнулась. На пороге стоял какой-то мужчина в белом халате. После полученной травмы, после всех этих передряг и сна под наркозом видел я плоховато. Повернув голову, стараюсь понять, кто же это пришёл.
  – Ну здравствуй, Дима! – как-то по-доброму, по-отечески произнёс незнакомец.
  И наконец, я признал в нём Молотилова, прежнего Хранителя Портала. Семён Ефремович поправил халат и, не сводя с меня глаз, прошёл поближе. На лице его сверкала довольная улыбка.
  – Здравствуйте! – воскликнул я. – А как вы меня здесь нашли?
  – Это не важно. Я пришёл тебя поблагодарить. Тебе удалось то, что не мог сделать я, не мог сделать никто другой...
  – Да я, честно сказать, сам ещё не до конца понял, что именно я сделал...
  – Ты подчинил себе... Да что там, себе – силам добра, практически все Порталы в нашей стране. Когда-то они были сами по себе, в руках у разных людей. Но этот воскресший демон, используя одному ему известные методики и технологии, уничтожил всех Хранителей и стал единоличным хозяином активных Порталов. А ты сумел убить Тотермана, измотать его, лишить сил. Во многом, его уничтожению способствовала не столько твоя сила, сколько наглость. Одной-то силы явно было недостаточно...
  – Как же у меня это получилось? Ведь он был намного мощнее и круче.
  – Его погубил собственный поганый характер, своё тщеславие, гордыня и уверенность в своём превосходстве над всеми. Богом себя почувствовал. Я уверен, у него и в мыслях не было, что ты откажешься от его предложений и уж тем более, что ты посмеешь дерзить, вести себя вызывающе, нагло, хамить этому придурку. В его собственной душонке поднялась такая немыслимая волна обиды, гнева и ненависти, что он просто начал тормозить и тупить.
  – Да... Как всё сложно-то. А испугайся я, дай слабину – и всё, исчез бы, как тот же Карпов...
  – Ты уж меня прости, но я тебя немного подстраховывал...
  – Как? – искренне удивился. – То есть, всё то, что говорил и делал я, внушали мне вы?
  – Нет, с этим ты сам справился хорошо. Я лишь приглушил твой страх, убрал ненужные мысли, сомнения...
  – То-то я чувствовал некое внешнее воздействие, словно меня ведёт кто-то.
  – Вёл ты себя сам. В правильном направлении. И теперь ответственности на тебе лежит во много раз больше. Я верю в тебя, что ты справишься. А дел ещё предстоит немало. Война не окончена. Там, в Тёмном Мире, врагов осталось очень много... Мы их обязательно победим! А сейчас прощай, пора мне...
  Старичок в белом халате просто превратился в полупрозрачный серый дымок. Закружившись, он быстро развеялся по палате, а затем и вовсе бесследно пропал. Дикая сонливость вновь вдавила мою голову в подушку, глаза начали закрываться, будто веки отлиты из свинца. Мельком окинув взором стремительно тающую просторную палату, я отрубился и сладко уснул...

  – Проснитесь! Проснитесь! – тормошил кто-то меня за плечо.
  Вокруг душно пахло хлоркой, нестиранными носками, какими-то лекарствами. В глаза бил мощный поток солнечного света, неудержимо рвущийся в открытое окно.
  Приоткрыв глаза, я увидел уже совсем другую картину. Помещение значительно меньше, и вокруг немыслимое число больных. Вся палата уставлена кроватями, на некоторых из них лежат какие-то люди. Вот ближе к окну сидят четверо мужиков, с азартом играют в карты. На меня внимания никто не обращает. Лишь молоденькая сестричка настойчиво пытается привести меня в чувства.
  – Вот и хорошо! Ну как вы себя чувствуете? – спросила она.
  – Бывало лучше... – процедил я. – А что со мной?
  – У вас сотрясение мозга. Но в лёгкой форме. Вы проспали почти целые сутки.
  – Что? Так долго?.. Мне срочно надо позвонить, – начал я вставать.
  – Лежите, лежите, – придержала меня медсестра рукой. – Так резко вставать нельзя.
  – У меня жена дома с ума сходит! Пустите же! Я хорошо себя чувствую!
  Но к телефону прорваться удалось не сразу, только после осмотра врача. Тот лично сопроводил меня в небольшую комнатку с диваном и журнальным столиком. Схватив с этого столика трубку радиотелефона, я набрал код, свой домашний номер и напряжённо прижал динамик к уху. В трубке долго что-то щёлкало, трещало. Старое оборудование Угрюмовской радиорелейной АТС работало медленно, собирая нужную цепь. И вот пошли долгожданные гудки. После второго же гудка на том конце ответили:
  – Алло, алло, я слушаю! – раздался до боли знакомый и родной голос моей милой Иришки.
  – Ира, Ирочка, золотая моя, это я, Дима... Прости меня, прости пожалуйста. Я не хотел так, я хотел как лучше, не говорил тебе, куда я еду...
  – Дима! Где ты, что случилось? Никто ничего не знает, в горисполкоме такой переполох. Мне никто не смог ответить, куда ты пропал, у них там кошмар...
  – Я в Москве. Ты, пожалуйста, не переживай, не волнуйся. Сейчас я в больнице...
  – В больнице? – просто выкрикнула жена. – Ты ранен? Что с тобой произошло? У меня всю ночь сердце болело...
  – Да уже хорошо всё. Тут чепуха, башкой ударился маленько! Заживёт! Я скоро вернусь, всё тебе расскажу... А что там случилось, у нас, в горисполкоме?
  – Ты не представляешь, что... Васнецов умер. Инсульт...
  – Ничего себе...
  – Поэтому им там не до чего, все в шоке.
  – Ладно, Ира, дорогая, милая моя, ты сейчас успокойся. Всё уже позади. Со мной всё нормально. Как только выпишут, я сразу вылечу, первым же самолётом...

  А выписали меня только на следующий день. В адских муках, окружённый бомжами, которые специально напросились в эту больницу, чтобы получить ночлег и кормёжку, я с трудом выдержал ещё одни сутки. Впрочем, не будем об этом.
  И следующим утром скорее направляюсь в аэропорт. К счастью, деньги остались, никто их не вытащил, пока я валялся без сознания. Вновь проверка документов, посадка, самолёт... Не терпелось поскорее вернуться, увидеть Ирину, рассказать ей обо всех своих приключениях. Встретиться, наконец, с партийными товарищами, узнать про Васнецова... Честно сказать, Валерия Анатольевича, несмотря на все его странности и заскоки, было жалко. Хороший он был человек, хоть и наивный как ребёнок. Нам всем будет его очень не хватать...
  Меньше двух часов полёта – и вот уже передо мной аэропорт Сыктывкара. На просторной парковке ждёт-дожидается меня моя «Надежда».
  – Ну вот и встретились с тобой! – радостно проговорил я, погладив рукой по тёплой от солнца пыльной крыше.
  Весело взревел мотор, хрустнула коробка. И машина живо срывается с места, вливаясь в поток. Глянув в правое зеркало, я мельком посмотрел и на пассажирское кресло. Ещё совсем недавно здесь сидел наш председатель, живой и здоровый. И вот, его уже нет... Жутко как-то... Хотя, после всего того, что я видел там, в Москве, меня уже ничего не могло напугать.
  Серой змеёй незаметно пролетела под колёсами трасса. Думая о чём-то своём, я практически не смотрел по сторонам, лишь только гнал как угорелый, желая как можно скорее попасть домой. В один момент какая-то наглая тварь на старой гнилой «копейке» вылетела на встречку, прямо передо мной. И вновь не было никакого испуга. Сердце словно закалилось, пережив столько кошмаров. И руки чётко выполнили приказ холодной головы. «Надежда» свернула на обочину, изящно увернулась от столкновения и, возвратившись в свою полосу, спокойно продолжила движение дальше.
  Потом был переезд, с которого когда-то я начинал свой пеший путь в Угрюмовск, наша раздолбанная дорога, поросшая по обочинам густыми зарослями. Не сбавляя скорости, я ехал уже по безлюдным местам. Сюда, в нашу тьмутаракань, машины заезжают крайне редко...
  Уже здесь, в непосредственной близости от города, резко переменилась погода. Солнце какое-то время помелькало в рваных облачных дырах, да так и исчезло за нарастающей толщей туч. Природа вокруг разом потускнела, насупилась. От этого и на душе стало значительно тревожнее.
  Вдали показалось кладбище. На дороге перед ним – толпа людей. Похороны. Вот отчётливо виден коричневый гроб, который принесли сюда на руках. Он установлен на нескольких табуретках, и народ проходит мимо, прощается с покойным...
  Попрощаться с Васнецовым успел и я. Примчавшись, выскакиваю чуть ли не на ходу, оставляя машину в стороне.
  – Дмитрий! Вернулся! – с неподдельной радостью воскликнула Высокова, наряженная в длинное чёрное платье, и тут же резко сменила тон, – А у нас тут горе... Валерия Анатольевича не стало...
  – Да я уже знаю... Печально.
  Подошли ко мне и другие товарищи, молча пожали руки. Сейчас не время говорить о чём-то другом, рассказывать о своих достижениях. И я безропотно встал в общую очередь к гробу. Отстоял своё, подошёл... Валерий Анатольевич лежал как живой. Я всё смотрел на него, ждал, что он даст какой-то знак. Но ничего не произошло. Тело лежало неподвижно. Я постоял рядом ещё какие-то секунды и молча побрёл к машине.

  P.S. Несмотря на такое неприятное известие, на смерть председателя, нашего народного мэра, жизнь дальнейшая резко пошла в гору. Место покойного, решениями Бюро, горисполкома и горсовета единогласно отдали мне, на торжественном совместном заседании в реконструированном ДК. Город продолжил развиваться, обновляться, насыщаться новыми технологиями. Конечно, не в ущерб нашей местной специфике, нашей особой атмосфере прошлого, законсервированного времени. Всё шло естественным путём, не противореча устоявшимся десятилетиями законам города.
  Решена была и проблема взаимодействия с центральной властью. Нет, после свержения Тотермана коммунизм не наступил. И вовсе не потому, что я со своими возросшими многократно сверхспособностями не стал вмешиваться. В политическом пространстве России, целой страны, просто не оказалось достойной силы, способной справиться с грандиозной задачей возрождения социализма. И пришлось выбирать из того, что есть. Государство возглавила, при активной поддержке подконтрольной мне части Тёмного Мира, малоизвестная партия с заурядным названием «За свободу России». Лишь её лидеры оказались относительно вменяемы, равнодушны к наживе, грабежам и имели вполне годную программу. Политика государства слишком круто меняться не стала, лишь больше появилось в ней социальной справедливости и порядка.
  А город наш трогать теперь не смел никто. И он, получая уже полноценное финансирование из госбюджета, уверенно шёл дальше по своему особому пути, выбранному его жителями.

2018г.