Три рассказа из книги Юрия Андросова Магистр ISBN

                Шалаш

Санька забежал на минуточку во двор дома. Нужно было взять молоток и два гвоздя, и, если повезёт, запихнуть пару картошек в карман из чугунка на летней кухне. Он только успел запихнуть одну картошку в рот - она оказалась маленькой, как раздался визг за летней кухней. Санька опрометью оббежал кухню и сразу понял причину визга своей старшей сестры Кати. Перед ней стоял двухлетний Андрюшка и держал за хвост дохлую крысу. Где он её взял, мудрено было ответить, как и на то зачем он держал её перед орущей от  ужаса Катькой. Скорее всего, Андрюшка опешил от крика издаваемого Катькой, и не  понимал, что делать дальше. Санька сообразил, что крысу нужно немедленно  и без разговоров отнять у Андрюшки, но картошку,  куда было деть из рук, которую Санька при сестрёнке не хотел пихать в карман. Наконец Санька нашёлся,  сорвал огромный лист лопуха и, схватив им крысу,  вырвал хвост из рук Андрюшки. Теперь Андрюшка заорал во всё горло,  то ли от возмущения, что отняли у него его имущество, то ли оттого, что Катька волокла его к умывальнику. Он заорал ещё больше, когда она стала драить его руки и нос, по крику можно было подумать что Катька, впопыхах схватила металлическую щётку, а не губку. Естественно на этот крик вышла из дома мать.
-А Санька отыскался, - проговорила она,  немало не обратив внимания на возню у умывальника, - выгони корову, скоро пастух уже пойдёт.
Санька понял, что влип, а там, в лесу, который начинался от самого забора, его ждал Вовка. Они вместе строили шалаш и вот, потребовалась пара гвоздей. Гвозди эти сейчас молотили в кармане картошку, которую левой рукой  запихнул таки  Санька, но в тот же  карман.  А вот правую руку хотелось сполоснуть водой, вдруг лопух был дырявый. Корова не хотела вставать, но   от настырности Саньки, которая ей, наверное, представлялась как муха, она поднялась. Но как же медленно она качалась к калитке. Выйдя за неё, корова остановилась, и Санька уже думал свинтить, как сзади раздался голос матери: «А Белку! Ты что, козу оставить решил?»
-Да ведь на вечер козу не гоняют, только овец.
-Откуда ты это выдумал?
Санька действительно это только сейчас выдумал. Ему хотелось скорее к шалашу, да и Вовка заждался. С козой номер не пройдёт, пока не пройдёт пастух, и думать было нечего её оставить, вмиг куда-нибудь заберётся.
Из соседнего двора  такую же сонную корову выгнала ровесница Саньки  Юля. Санька уже приготовился посмотреть, как она с хворостиной погонит её дальше, чтобы пристроить Белку, но, увы, Юля закрыла за вышедшей коровой калитку и была такова. Наверное, книжку читает,  позавидовал Санька Юле. Спросить бы про что. А вот показать бы ей шалаш. Она такого у себя в городе век не видела, что там книги, картинки только, а тут настоящий и картошку будем сегодня варить в нём.  Но  коза  отвлекла его, она уже всунула голову  сквозь забор в чужой огород и, ни до чего не дотянувшись, пыталась вывернуться назад, но не пускали рога. Санька со злостью раздвинул  дощечки забора и дал Белке под зад, от чего она взбрыкнула и помчалась по улице, думая, что с ней играют. Саньке пришлось отогнать её обратно, а то ещё ухитрится спрятаться от пастуха в соседнем проулке. Пастуха не было целую вечность, и приближался он, так что Солнце могло зайти раньше, чем он дошел бы до Саньки. Коровы брели ещё медленнее его. Наконец Санька, подогнав Белку под самые ноги пастуха, почувствовал свободу. И не дожидаясь следующих   случайностей, дунул с молотком  за поясом по дороге к лесу.
-Ты что? – у Вовки даже глаза стали квадратные, так он хотел выразить возмущение от долгого  ожидания.
-А, - отмахнулся Санька, - корова.
-Какая корова? – Вовка уже жевал  раздавленную гвоздём картошку, и глаза его медленно возвращались на место.
-Какая – какая?  Выгонять была пора, да крыса.
-Какая крыса? - Вовка засовывал уже другую половину картошки.
-Да Андрюшка где-то подобрал дохлую крысу, да пришлось отнимать, да выбрасывать в канаву.
-Во, даёт! – бормотал Вовка. Картошка, столь обещавшая общее вожделение, была съедена, пока Санька объяснил всё про крысу и про крик Катьки.
 «Ну ладно, - вздохнул Санька, я тоже успел там съесть одну картошину, хоть и маленькую»
После того как была прибита жердина впереди шалаша, задняя удобно помещалась в двух рогатинах  близко стоящих деревьев, положили наверх несколько палок.
-Здорово, -  Вовка нашёл, что  их шалаш стал приобретать  законный вид. Набросав заготовленные ветки наверх, и прислонив по бокам, можно было уже наслаждаться в шалаше  уютом и прохладой. Друзья возлежали в шалаше на ветках, брошенных на землю, и вкушали удовольствие от содеянного  труда.
-Вот бы переночевать здесь.
-И думать нечего, хотя бы выспаться днём разочек.
-А чего, хоть сейчас.
-А вдруг заползёт змея?
-С чего это ей ползти, где шум и люди?
-Так, когда будем спать, будет тихо.
-А вообще-то, да, -  почесал затылок Вовка. – Давай настил сделаем. Рогатульки  и поперёк жерди, а потом ветки.
-Так она поднимется и по рогатульке. Не видел, что ли как  на эмблеме медицинской по тонкой ножке фужера поднимается?
-Не фужера, а рюмки.
-Какая разница заползает же.
-Ну, так бояться, она и в дом залезет через форточку… да не залезает же.
- Так там дом. А я слышал, что одна женщина заснула в поле, а к ней змея в рот заползла, так её вызволяли назад зеркалом.
- Каким зеркалом?
-Обыкновенным зеркалом, поставили перед открытым ртом, чтобы она подумала, что её ждёт подруга, и выползла к ней.
-Да ну тебя, наговоришь гадостей, отмахнулся Санька. Я вот сейчас выгонял корову, а там Юля в таком красивом платье и убежала сразу. Читает, наверное, вот бы её сюда позвать, поудивлялась бы.
-Как же!  пойдёт она сюда.
-А если пойдёт?
-Не знаю, пойдёт не пойдёт, а вот переночевать бы в шалаше было здорово. Сразу бы слух разошёлся, какие мы смелые.
-Не выйдет.
-Что не выйдет?
-Переночевать.
-Почему?
-Меня мамка не пустит. А слушай, давай построим такой шалаш во дворе, так она осмотрит и разрешит. Да если что, мы скажем, что мигом будем дома, – нашёлся Санька, - А? мы это можем туда перенести, здесь же близко.
Вовка молча соображал.
-А, вообще-то, ты прав. Я уже подумал об этом шалаше, что пацаны непременно найдут его и сломают, а во дворе в углу можно улучшать его, сколько тебе хочется. Правда отвлекать по делам будут, ну и что, хватит времени.
К вечеру следующего дня шалаш уже был в углу двора, да так устроен, что и не виден никому. Маскировке способствовали кусты смородины, которые росли на небольшом расстоянии от забора. И забор стал шалашу одной из стен. К тому же за забором ни тропинки, ни дорожки, а сразу лес.
В общем, здорово получилось.  Мать Саньки осматривала шалаш с соседкой, которая, не задержавшись в оценке,  сказала: «Пусть ночуют, к рыбалке приучаются. Мой неделями в лесу сидит».
И мать разрешила.
Вот это было счастье. А спалось, так что  Катька пришла будить. А Санька с Вовкой не притворялись, всё спали и спали.
Конечно, не без болтливости Катьки, это стало быстро известно  всем и Юле тоже.
Естественно, что после такого подвига, как ночёвка в шалаше, хотелось вертеться на людях и слушать удивление и  похвалы смелости.
-Страшно было? -  спросила Юля Саньку, которая на сей раз, задержалась на улице, выгоняя  корову.
-Нисколько.
-А посмотреть ваш шалаш можно?
-Конечно – отвечал и Вовка, который помогал Саньке в таком трудном деле, как дождаться пастуха с непоседливой Белкой, - хоть сейчас.
Юле очень понравился шалаш, особенно лежать в нём и вдыхать аромат листвы срезанных веток и просунувшихся  в шалаш тут и там веток  смородины.
-Здорово, - сказала она, вылезая, - а вы опять здесь ночевать будете?
-Конечно, отчеканил Вовка, - Саньку удивило, как он быстро соврал, ведь отпустили  пока на одну ночь. - А зачем делали, для одной ночи что ли, - добавил Вовка.
-А дождь пойдёт?
А у нас брезент приготовлен, - не задумываясь, отчеканил Вовка, хотя ничего подобного и не было, - мигом накроем.
-Ой, здорово! – позавидовала опять Юля, если бы не уезжать завтра я бы отпросилась тоже с вами ночевать здесь.
-Вот нарасказывались бы сказок.
-Каких сказок?
-Страшных конечно.  Мы здесь, прежде чем заснуть, сказки рассказываем, да самые жуткие, какие только вспомнятся.
-Юля смотрела расширенными глазами на Вовку, и было видно, что зависти её, такому житью-бытью  не было предела.
-Если хочешь, можешь сегодня читать свою книгу здесь, - сказал Санька, ведь до завтрашнего дня  ещё далеко, а мы с Вовкой всё равно идём на речку, – соврал уже он.
-Правда? Так я, сейчас.
-А ты, какую книгу читаешь? - спросил опять Санька.
-Былины, по программе задали, но мне нравится.
-Это здорово, что ты придумал пойти купаться, а то что-то мешает, не комары ли накусали ночью, - бормотал Вовка. Он как настоящий друг не выдал Санькиного вранья, а сразу согласился идти  на речку.
-Комары под утро кусаются. Надо раньше вставать, - заметил Санька, -  Не дома, чай! А ты думаешь, разрешат опять? - спросил он, обернувшись к Вовке.
-Чего ж, когда раз отпустили, можно и ещё, доверие растёт, мы вон и про брезент придумали. Кстати, может и от комаров поможет? Сейчас притащим после купания, у меня дома есть, я видел.
-Вот Юля, если она ещё там читает, увидит, иззавидуется. И рассказывать будет там своим  городским.
-Скука там, в городе у них, - с запалом отчеканил Вовка.

                Замена моста



По должности Стас не должен был заниматься этим мостом. Обеспечение смены пролётных строений моста - задача главных инженеров, а он был всего лишь заместителем начальника  дистанции по контактной сети. Но главный  (как кратко звали его) всегда умел  вовремя  укатить в командировку или, сказавшись больным, а он уже всех к этому времени убедил в слабости своего здоровья, уйти на боллисток. Поэтому и берёг его начальник дистанции. Так что Стасу   сверх своих обязанностей было поручено  заниматься еще и этим мостом.
Мост был небольшой по протяженности - всего шесть метров. Такие мосты пассажиры поездов и не замечают. Их сотни, если не тысячи, но не будь их, железная дорога заболотила бы местность, постоянно подтачивалась бы дождевыми потоками, а уж весной и говорить нечего – ее бы и  вовсе размыло. Почему? Да потому что сложное дыхание местности должна принимать на себя   железная дорога.  Рассечённая так и этак  оврагами,  с постоянным    притоком и оттоком вод, местность вершит своё  гидродыхание.   Вот один из таких  мостов на  направлении   Москва – Киев в зоне калужской дистанции электроснабжения и подоспел к замене –  вечного  ничего нет.   
Что такое заменить мост? Это два восстановительных поезда с кранами, со своим  штатом работников с двух крайних станций должны подойти к мосту. Подойти должны строго по графику, строго по  времени, находиться во время работ строго в габарите, потому что по второму пути двухпутки мчатся поезда, и чаще чем обычно, потому что теперь уже в обоих направлениях. Добавить к множеству работников восстановительных поездов  одну, а то и две бригады  путевых рабочих, которые должны снять  решётку (рельсы со шпалами) и балластный слой гравия  с моста, а потом восстановить всё это  после укладки нового пролётного строения. А ещё к этому добавить  энергетиков:   эти должны демонтировать  над мостом контактную подвеску и по окончании работ  вернуть её  на прежнее место. Каждому подразделению  в графике работ определяется своё время. Связь при таких работах особая, называемая «с места работ». По связи диспетчер вводится в курс дела о продвижении  работ, и сам сообщает работающим о каждом поезде, идущем по соседнему пути.  Дежурный связист предупреждает о приближении поездов с той или другой стороны.  Краны, чаще двадцатипятитысячники (грузоподъёмность 25 тонн)  должны проверить свой габарит и сообщить об этом диспетчеру. Люди же, не прекращая работ, должны не занимать  соседний путь. В общем, сотни людей разных служб, спаянных одной  командной системой, ведут работу по замене пролётного строения моста.
Подготовка такой смены  составляет порой больше месяца. Как правило, ответственные лица  проводят различные осмотры места работ,  совещания, которые заканчиваются  у заместителя начальника дороги  утверждением графика работ, где по минутам расписаны все действия, и предоставлением в итоге  окна (так называемого отсутствия поездов на пути, на котором меняется мост). И вся работа должна быть продолжительностью  каких-то  три- четыре часа, чтобы не сделать пробку в движении поездов.
Вот на замену такого мост и попал заместитель начальника калужской дистанции  Стас Малеев. Когда ему на совещании сказали, что за тридцать минут он должен демонтировать контактную сеть на месте работ, а за двадцать восемь минут восстановить ее после смены моста, он схватился за голову. Если бы только демонтировать, то и в двадцать минут можно всё срубить и отбросить, но ведь потом восстановить, то есть вернуть её на прежнее место. И  поэтому, провода нужно бережно  оттянуть  в сторону,  не повредив их, а потом отпустить на место, и это провода, которые натянуты в тонну натяжения каждый. А проводов  три, значит три тонны, а сбоку усиливающие провода и ещё линия  придорожных потребителей. Что,  значит, восстановить контактную подвеску после смены моста?  А это значит, что через двадцать восемь минут нужно в контактную сеть подать напряжение - 3000 вольт и 10 000 вольт - в линию  придорожных потребителей. И всё это сделать с обеспечением  изоляции, и завершением регулировки, а то у первого же электровоза  снесёт *пантограф.
Совещание было в самом разгаре, когда Стасу стало ясно, что ему пытаются навязать невыполнимые условия.
-Полное окно и так составляет 6  часов (учитывая сложность работ, на этот мост выделили больше), как  я тебе добавлю время на восстановление? – возразил Стасу  начальник отделения. -  Бери больше людей, чтобы успеть справиться.
-Я и так возьму две соседние дистанции, более двадцати электромонтёров. Но вся  работа ведётся с двух *лейтеров, на каждом из  которых  могут работать лишь   два работника, они-то и ведут основные работы, остальные же   при том  помощники.
-Три лейтера бери, - предлагает руководитель работ.
-Но  опоры-то в зоне работ – две, - возражает Стас.
-Дрезину возьми, с её  площадки может работать  больше людей, - напирает руководитель работ.
-Но  вы рассматриваете вариант одновременной работы с путейцами, значит, пути у опор ещё не будет, - подмечает Стас, разглядывая график.
Руководитель работ  хоть и  специалист по совокупной работе служб, но тоже всего предусмотреть не может. 
- Для работы с  поля есть машины? – спрашивает  он.
- Есть, -  отвечает Стас, -  но подъезда  к этому мосту  нет, сплошь болото, а делать дорогу  уже некогда. К тому же с поля у меня будут работы с линией в 10 киловольт.
Руководитель работ  склоняется над графиком.
-Ну, нет, -  говорит он, -  здесь у меня перегон будет занят и путеукладчиком, и щебёночным поездом, так что дрезина может пройти только после них, в самом конце окна. 
-Поможет? – спрашивает  Стаса начальник отделения.
-Пусть будет,  пригодится  для  чистовой доводки регулировки, да  и инструмент заберёт.
-Значит берёшь?  Вписываем в график?
Стас, рассматривает линии на графике работ: надо бы взять, но как замначальника по контактной сети, и потому ответственный за безопасность движения, вспоминает, что оставляет без  людей и техники значительную часть дистанции.  А вдруг за это время  случится в другом месте ЧП –   повреждение контактной  подвески?  А если повреждение случится на единственном, оставленном для движения пути. Тогда встанет всё движение… -  Нет, - отрывая взгляд   от графика  работ,  говорит он: - Не беру. Пусть дрезина на случай ЧП останется  на подхвате.
-Ты мне ЧП не планируй, а лучше объем работ  здесь обеспечивай! – взрывается  начальник отделения,  но, быстро беря себя в руки, говорит: - Ладно. Обеспечение нормального движения по соседнему пути тоже за тобой.
« Раз за мной, - думает Стас, то надо на день окна  запретить  все  прочие  работы. Люди с дальних дистанций пусть дежурят и будут в распоряжении энергодиспетчера, чтобы быть в готовности выехать, если  потребуется. С другой стороны калужской дистанции электроснабжения находится  внуковская дистанция. Завтра в Москве на завершающем совещании у начальника дороги следует на всякий случай попросить их о помощи. Такие просьбы не поощряются, да что сделаешь».
Но назавтра, в Москве начальник  внуковской дистанции ещё до совещания сообщает ему:
-У нас тоже замена моста, под это же окно подгадали. Так что не обессудьте, помочь не можем. Кстати, у нас работы во время окна будет курировать  первый заместитель начальника дороги, как положено для оперативных действий в случае затруднения. А у вас тоже будет куратор - заместитель начальника дороги, только что назначенный из путейцев ещё молодой человек, так что не завидую.
-Почему?
-Потому что путейцы,  работая с тяжёлой техникой, привыкли видеть свою работу весомой, а контактная сеть им кажется лёгкой, - поясняет тот.

Увы, предупреждение оказалось верным.
В день окна путейцы  ещё до начала работ  убирали балластный слой по обочинам. Расчищали подъезды тракторам к мосту. Копошились и связисты, устраивая пункт связи. Как только дали окно, путейцы сразу начали раскручивать решётку.
-Почему работ не начинаете? -  требовательно спросил Стаса  куратор окна.
-Напряжения ещё не  снято, - отвечал он.
-Почему не снимаете? Что связи нет с энергодиспетчером? -  Почувствовалось, что  вектор давления  в мгновение ока переметнулся бы на связистов, скажи, что нет связи.  Но связь была.
-Нет, связь есть, - отвечает Стас.
-Так в чём же дело?
-Энергодиспетчер ждёт освобождения перегона. Ведь поезд прошёл, но ещё  не дошёл до соседней станции.
-Почему не сделали изоляцию места работ? – требовательно спрашивает опять куратор.
-Это не предусмотрено графиком.
-Не предусмотрено! – угрожающе отозвался  молодой заместитель начальника дороги, разворачиваясь к руководителю работ и обращаясь уже к нему. – Письменно доложите мне по окончанию окна, почему не сделали изоляции места работ.
Разве можно было объяснить куратору-путейцу, что изоляция места работ - трудоёмкая операция, и что  врезка изолятора, снизит скорость движения поездов, что опять- таки недопустимо при том напряжённом движении, которое и есть на железной дороге и ещё усиливается из-за предоставления окна.
-Под пролётным строением лёд, - сказал, подходя к руководителю работ, начальник восстановительного поезда, – возможно, что оно примёрзло к устоям, и  будут  затруднения с началом подъёма  пролёта  с устоев.
Руководитель работ  спешно стал спускаться в русло ручья.
Работники восстановительного поезда в ожидании ещё не подошедшего крана, стучали ломиками под пролётным строением. Одному угодил за шиворот  с моста камень, скорее всего, это был гравий.
-Эй, вы там! -  стал скидывать телогрейку пострадавший.
Руководитель с озабоченным видом подбежал к нему. «Не дай бог травма! Ещё не хватало в  этой спешке травмировать людей», - подумал он.
-Почему не выставили предупреждающего о падении камней? – это вверху  опять подошёл недовольный всем куратор.
Стас уже не слушал перепалку.  Энергодиспетчер сообщил о снятии напряжения и  дал разрешение на производство работ. Контактники  молнией взвились с площадок лейтера по  консолям опор. Стас боковым зрением лишь отметил, что они не опередили завешивание заземлений.  В следующую минуту изоляторы уже повисли на блоках, и подвеска поплыла сразу с двух опор вниз.
-В сторону, в сторону! - кричал Стас на путейцев.
Провода опускались прямо между людей, но путейцы  не знали, что это тетива лука, а не провода. Хотя грузы на анкеровках  частично и сняли,  всё равно кривая пути, которая начиналась за мостом, тянула провода  на соседний путь. А удерживали их только верёвочные  блоки, точнее  контактники, тянувшие их, точно бурлаки.

 Контактники тянут, а Стас тут же рядом следит за тем, чтобы верёвки блоков не скручивались. Сорвись сейчас хоть один блок, и вырвавшиеся провода  не только выбросят путейцев на соседний путь, но и  могут травмировать.  В это же время дополнительная бригада, спешно фиксирует  положение    проводов. Стас отмечает слаженность и четкость действий работников: миг – и есть фиксирующая вязка, но в следующий момент уже нужна и готовится новая.
По соседнему пути связистом, находящимся  на связи,  объявлен поезд. Десятки путейцев посыпались на обочину к оттягиваемому  проводу.  Под шум поезда их чуть ли не руками приходится отводить  от этой опасной тетивы. А контактники продолжают тянуть провод дальше, потому что  габарит для кранов еще недостаточен.
Вот, провод предельно отведён.
К Стасу подходит начальник восстановительного поезда с  требованием отвести провод ещё, потому что ему не хватает  места поставить опоры под *аутригеры. Стас  уже не знает, как отвести  дополнительно подвеску. Провода подтянуты к самым основаниям опор контактной сети. В местах вязки возможна деформация.
- Может, вверх? – спрашивает Стас?
-Можно, но это задержит установку  крана сверх графика, - отвечает начальник восстановительного.
Стас представляет реакцию куратора окна, скажи ему это начальник восстановительного.  Тот и резать провода может потребовать. А их потом не состыкуешь и за час, а не то, что за двадцать восемь минут.
В эту минуту связист зовёт Стаса  на связь к энергодиспетчеру.
-На соседней станции сошёл с пути грузовой полувагон, – сообщает ему энергодиспетчер.
Стас  видит, как взвился  «УАЗик»  куратора.
«Туда, - догадывается Стас. Как там  с подвеской? Неужели придётся тоже отводить провода для подъёма полувагона?»
-Пока что ещё об отводе молчат, - сообщает Стасу на этот вопрос энергодиспетчер.
«Не дай бог, - думает Стас, - людей нет, даже моих отвезти нечем, да  и как тогда здесь управляться. Ведь  при опускании   подвески разбили один изолятор. Нужно его менять. И под седлом у несущего троса обнаружена коррозия  провода, нужна вставка или шунт, а, кроме того, недостаточно опущенный провод мешает работам: его тащат то туда, то сюда, того и смотри, что повредишь что-нибудь ещё».
-Пусть дальняя дистанция отправит дрезину хотя бы на ближнюю к сходу  того полувагона станцию, -  даёт указание Стас энергодиспетчеру. И просит вызвать на связь начальника дистанции электроснабжения.
-Нельзя ли главному инженеру выехать на место схода полувагона? – спрашивает он, -  может потребоваться руководство работами.
-Главный на больничном, – отвечает начальник дистанции, - поеду сам.
 Час от часу не легче, вся дистанция теперь будет зависеть от сообразительности энергодиспетчера.
-Никаких побочных работ не допускать, ограничиться только этими двумя, - приказывает Стас энергодиспетчеру.

Как и опасался начальник восстановительного крана, пролётное строение примёрзло.  Два крана, даже  на пределе своей грузоподъёмности, не могли сорвать его с места. Превышать грузоподъёмность нельзя, опасно и обрывом тросов, а то и  падением крана.
Путейцы, выполнив свою работу, стоят  сбоку. Восстановители судорожно стучат отбойными молотками по всему периметру  опоры пролётного строения. Время от времени краны пробуют поднять, но безрезультатно. Руководителя работ   зовут на связь.  Через шум отбойных молотков он кричит в трубку: «Нет, ещё не поднято».  Ясно, что куратор со станции схода полувагона наводит справки  о ходе работ. По графику снятое пролётное строение уже должно выводиться на поле, а предусмотренное на этот момент «окно на соседнем пути» пропадает. 
-Не отрывается, -  опять кричит руководитель в трубку, и  дальше молчание,  потому что и без слов ясно, что за поток слов сейчас льется на него по связи от куратора.
Стас  спрашивает опять энергодиспетчера о том, как сейчас обстоят дела на  месте схода полувагона.
-Сказали, что ставить его будут каким-то ХЮШем и  отводить подвеску не нужно. Начальник дистанции  уже приехал на место схода. По соседнему пути сейчас приостановлено движение.
«Хорошо бы, пока  приостановка  движения, сорвать и  отвести на поле  пролётное строение», -  думает Стас. И видит, что к мосту по ручью подбирается бульдозер  путейцев. Руководитель  пошёл на отчаянную попытку – ножом бульдозера сбить пролёт моста с места.
Все замерли, ведь ручей в сплошном болоте и бульдозер может ухнуть в яму, тогда и его тащить. Секунды  напряжения отсчитываются   ударами крови в виски. Трактор ползёт, вот резко накренился,  вот  выправился, вот добрался. Удар. Пролётное строение ни с места. Трактор отбросило с креном назад, но тот  выправился снова. Ещё удар,   со скрежетом нож бульдозера ударяется в бетон. Ни с места.
 -Пробуй, -  даёт команду  крановщикам  руководитель работ. 
Два восстановительных крана по мановению руки своего начальника начинают натягивать тросы. Кажется, что из груди всех присутствующих вырвался одновременный вздох, когда пролётное строение срывается с места и, покачиваясь, плывёт вверх. Молодец бульдозерист. Но полтора часа потеряно. Руководитель работ  бежит к связи.
-Добро, убираем! -  кричит в трубку он и машет начальнику восстановительного поезда.
Но к связи вызывают и Стаса.
-Поезд заехал на *«воздушник» – сообщает ему начальник дистанции.
-Какой воздушник? -  с  ужасом кричит Стас,  мигом осматривая весь фронт своих работ.
-Чётный, не твой, – звучит по связи.
-Петрович, ты бы полегче. А я уж подумал, что на нас подали напряжение.
-А  ты что? без заземления? – спрашивает начальник дистанции.
- Ты с ума сошёл, без заземления,  и с заземлением, и с дублем заземления за зоной отвода подвески, но сам знаешь,  как восстанавливать воздушник. А если поджоги?
-Это здесь у меня заехал поезд. Напряжение снято, заземления нет, а он закоротил воздушник, - уточняет начальник.
-Что там у тебя? - это уже рядом со Стасом возникает руководитель работ.
-Да воздушник перекрыли.
-Какой воздушник? – руководителю работ необходимо знать всё.
-Изоляцию от перегона, это  на станции, на которой сошёл полувагон.
-Ну и что?
-Да, напряжение подал на станцию.
-Это не опасно? – руководитель видит, что это не относится непосредственно к нему, но вся эта нервотрёпка ничего хорошего не сулит.
-Не опасно, но чтобы увести электровоз, нужно включить шунтирующий разъединитель, - поясняет Стас.
-Ну и мороки же с вами. Кто этим там занимается? Там  наш начальник дистанции.
-А у вас что же, больше никого нет?
-Нет. Всех  забрал сюда.
-Давайте, обходитесь имеющимися силами, не добавляйте задержанных поездов, - завершает диалог руководитель.
Стаса опять вызывает энергодиспетчер
-Ручной привод разъединителя закрыт на замок. Где ключи? –  кричит начальник дистанции по связи. – Я не могу выполнить переключение по приказу энергодиспетчера.
-На дистанции ключи. А там никого, ты же сам знаешь, – кричит в ответ Стас. - Обожди, спрошу у своих ребят о резервных ключах, - говорит Стас.
Через минуту запасные ключи находятся на лейтере у бригады. Начальник дистанции принимает решение сам  приехать за ключом и монтёром-переключенцем, уточнив перед тем, что первый поезд пойдёт по другому пути.

Работы по замене моста идут, но задерживаются на полтора часа, и сократить до точности подсчитанное время никак не представляется возможным.
Оставив работы по подъёму  полувагона, куратор возвращается к мосту. Первое время он постоянно докладывает по связи высшим инстанциям о подробностях   схода полувагона. Потом подключается к процессу работ, что совсем не улучшает течения дел.
-Почему не восстанавливаете подвеску? – спрашивает он, в то время как краны опускают новое пролётное строение.
-Пока не уйдут краны, не могу, провод под опорами аутригеров, - отвечает Стас.
-Почему провод  подложен в опоры?  Почему допустили это?
Начальник восстановительного крана занят установкой пролётного строения,  и потому  куратор переключается на  ускорение этого процесса. К концу работ  его уже никто не слушает. Руководитель работ с гримасой боли старается как можно быстрее отойти от него. Под конец окна куратор «достал» и Стаса очередным своим распоряжением:
-Подавай напряжение. Подвеска я вижу на месте, – потребовал он.
Да, подвеска на месте. Окно задержано на целый час, но подавать напряжение, когда монтёр контактной сети сидит верхом на консоли и  руками ловит в седло  несущий трос, равносильно убийству.
-Сейчас, -  ответил устало Стас, - сейчас.
Объяснять этому молодому человеку, заместителю начальника дороги, так быстро взобравшемуся по служебной лестнице,  что не только подавать напряжения, но даже снимать заземление  в   момент этой работы нельзя, ему было не по силам.
 
Уже потом,  во время «разбора полетов», все узнали, что окно задержано  из-за того, что он, главный куратор работ, вынужден был отвлечься  на сход полувагона.  Руководитель работ  получил  выговор с последним предупреждением. Был снят с  занимаемой должности начальник восстановительного поезда,  распоряжением начальника дороги по просьбе куратора.
Сам руководитель работ, проведший по требованию управления дороги свое расследование причин срыва графика,  за это  окно никого не наказал, а Стасу  сказал, что поезда, задержанные вашим  воздушником, отнесли в общую кучу работ по мосту:  «И с ключами разъединителей наведите порядок!»
 А ещё,  в следующий раз,  обещал всем "вкатить  по полной", если он, Стас, не будет заниматься безопасностью движения.
Что мог ответить ему Стас. Ближайшие  работы по мостам  уже были приторочены к нему по тем же соображениям заботы о здоровье  главного инженера дистанции.

Пояснения терминов в  тексте:
* Пантограф – устройство забора тока  электровозом с провода.
* Лейтер – передвижное приспособление для работы на высоте  с проводами.
* Аутригер – опорное сооружение для устойчивости крана.
* Воздушник – воздушный изолятор, устраиваемый для изоляции на контактной сети между станцией и перегоном.










                Крест XIX века


                1 Филипп

Этот странный человек - Филипп, был выше меня, но как-то получалось так, что я, будучи скромного роста, совершенно не чувствовал этого его превосходства над собой. В компании он всегда проваливался  где-нибудь в кресло, а если такового не было, то складывался над столом с приставленным стулом так, будто он был горбатым, или без скелета. На улице когда он шёл рядом,  невольно возникало беспокойство что из-за роста он зацепиться за что-нибудь, а то и ударится, когда же раздавался его голос, то он оказывался  рядом, будто слова текли не от губ, а от груди. Он был молчалив и словоохотлив одновременно. Все привыкли, что он промолчит на ожидание реакции, но если начинал говорить, что бывало чаще наедине, то речь его была  бесконечна, как и тиха, и без малейшего внимания к тому слушают его или нет. Слова его речи текли, будто внутрь его, в  грудь, а не наружу и, невольно, появлялось желание прислушаться  и зацепить их памятью, пока  они не исчезли,  провалившись  в глубину его  мышления.
-Пушкин выше Гоголя, - услышал как-то я  от него совершенно в неподобающей обстановке, потому, что мы шли по улице, которая была сплошь забита автомобилями. Точнее это была  пробка, стоящих, порой сигналящих и дёргающихся  жестяных коробок. Я, было, хотел  сказать, что такая  мысль очевидна и почему этому может быть сомнение, как он продолжал:
- А если Гоголь выше, то это подобно как  дух человека взять и завысить над духом бога. Так философия начала двадцатого века натворила бед людям, поставив  материю выше духа. Казалось бы, кто выше Гегель  или Фейербах, какая в том разница, а сколько жертв! – вдруг сказал он некоторое время спустя и  замолчал.
Я опять хотел вмешаться, сказать в унисон ему, что Гегель это гений мысли, а Фейербах… его и ставить рядом нельзя с  Гегелем. Материализмом не построишь общества. А вот и жизненный пример тому:  пробки автомобилей, где каждый из водителей ненавидит соседа, сидя  в своей коробке, ненавидит город за узость дорог, ненавидит   государство, всех ненавидит - не позволяющих проехать ему с шиком  и с комфортом. Каждый шофёр  ненавидит соседнего своего собрата за то, что тот не там стал, не туда лезет и водить не умеет толком свою мыльницу. Школа ненависти. Эта пробка, вернее дорога с пробкой, как малое государство, в котором все разбухли  потребительством  и толкаются.  - Всё это на миг сверкнуло в моём сознании и снова ударилось об его высказывание, которая оказалась  опять - на три, если не больше, аршина впереди.
Требование художественности не потому, что люди плохо пока понимают  слово, а чтобы гений чётче выразил образ своего озарения. Точнее художественность это требование к гению.  Вот где Гоголь отстал от Александра Сергеевича. Пушкин выше.
-А ниже? Кто ниже?– это  вдруг выпалил я, позабыв свою мысль  о Фейербахе.
-Кого ниже? – мы, оказывается, стояли у перекрёстка, и голос Филиппа прозвучал мне в самое ухо. Странное ощущение было у меня, будто невидимый волчок его мышления, продолжая вращаться, снижался. - Кого ниже? - повторил он.
-Гоголя.
-Ты о чём Олег? – я опешил его вопросу. Не он разве  мне говорил только что, что Пушкин выше Гоголя, ну и я: «а кто ниже?»
-Ты видел крест? – вдруг, сказал он, повернувшись ко мне.
-Какой крест? – опешил я в другой раз.
-Но ты же говоришь о кресте?
-О каком кресте? Нет, не видел я  креста,- почему-то загородился от него я. Знать бы,  сообразить, что осмотрительнее нужно подбирать вопросы, слова. Но, увы, это я узнаю, когда потеряю Филиппа.
-А… - Филипп посмотрел на меня, но я увидел, как глаза его стали уходить  в себя. Наверное, туда, откуда я их выдернул. - Да-да, произнёс он. Я скажу, скажу, отвечу, только не сейчас. Хотя  справа от нас прекрасный сквер. Пройдём туда?
Я,  было, хотел ответить согласием и готовностью, а он: «Нет-нет, не сегодня». И пожав своей мягкой, казавшейся безвольной,  рукой мне руку,  быстро пошёл через переход, засветившийся зелёным светом.
                *
Через неделю, повстречавшись со мной  у художника Антонова, Филипп потянул меня за пуговицу, чтобы отвести в сторону. Антонов как раз в это время попросил коллег помочь ему  принести  полотно. Видимо он намеревался показать нам свою работу.
-Олег, я  нашёл, - зашептал Филипп мне в ухо.
-Что? - удивился я и жесту и не согласованию фразы с вопросом, с которым я обратился к нему при том расставании на улице.
-Нашел, почему Гоголь ниже Пушкина. Хотя слово ниже не подобает тем, кто равно находится на кресте.
-На каком кресте? – выскочил снова вопрос у меня раньше осознания его.
-Но ты, кажется, сказал прошлый раз, что видел крест? - удивлённо уставился на меня Филипп.
-Нет, не говорил, – зачем-то стал оправдываться я. Ведь это он спросил про крест, а я  ничего и не ответил, разве что выразил недоумение. Опять моя спешка, но Филипп, к счастью,  был в себе:
-Пушкин взял оттуда любовь и дружбу, а Гоголь подумал, что они и любовь, и дружба сформировались здесь.
-Где здесь? –  вопрос мой был нелеп, потому что я и сам чувствовал, что  лишь присутствую при мышлении Филиппа, а не участвую в нём.
-Здесь, среди людей, - как не странно услышал он меня,  и продолжал,  – Гоголь думал, что среди людей родилась дружба и любовь, и стал пристально присматриваться к людям и критиковать их, и поучать, и, естественно, запутался … Великий Гоголь! -  вдруг, с восторгом  закончил Филипп. А чуть спустя, потому что я молчал. - Критика не его стезя, а сатира и вовсе  слабость художественности. Хотя…
Я был рад, что Антонов громко попросил внимания. Он  действительно хотел показать  свою новую картину и просил расположиться всех удобнее. Мне нравился Антонов - художник, но постоянно смущал тупик его сюжетов. Когда он показывал новую картину, то что-то просыпалось и возвышалось, и разрасталось, но через некоторое время натыкалось на препятствие. Так, наверное,  паводковая вода, обнаружив подъёмом новую канавку, наполняет её, но миг, и она плещется о берега канавки, возмущённая ограниченностью пространства. Невольно возвращаешься вспять к первому впечатлению, чтобы оценить  труд и  озарение художника, правда, скрывая досаду, что плыть дальше не получилось. На этот  раз, это была картина «Святой Георгий», сразу бросалось в глаза удачно подчёркнутая нестройность рядов воинов окружения места казни, и один, оглянувшийся на производство пытки. Но  сам Георгий был не тот. Чем, почему? Ответа не находилось, но досада уже проснулась и росла. Беспрекословно всё было на месте: ряды воинов, толпа, распятия, а вот святой. Видимо святого нам – людям ещё не удаётся понять, даже представить…
-Мне не нравится картина, - прошептал мне на ухо Филипп. - Давай не будем разочаровывать Костю, пройдёмся по его саду.
Я пожал руку художнику за подвиг труда более чем великого. Всё-таки два метра на восемь маслом и тема, пусть и не на  желаемую глубину, но взята…
Филипп ждал уже на скамейке в своей  сгорбленной как обычно позе. Интересно, он  задумывался когда-нибудь  над своей осанкой, над тем, чтобы внешне нести достоинство? Наверное, нет. У  него и трудов,  напечатанных в книги, не было, а лишь  статьи и статейки, но неизменно впечатляющие.
-Не у Пушкина ли подсмотрел Николай Васильевич любовь и дружбу и попытался перечить ему по поводу их? - сразу начал он, как только я присел рядом. - Да как перечить! - продолжал он горячо, -  с иронией и  фантазией, подхватившей  народную  струнку ума, занесённую в байки, сказки, легенды.  А?
- Что вы имеете в виду? – спросил я, садясь рядом.
-Как что? Триумф Гоголя его с «Вечерами…», с  «Миргородом». А потом, потом он  вздумал доказывать это же сатирой, а дальше и риторикой. Как я его понимаю в том, что он сжёг второй том «Мёртвых душ»! – Филипп даже руками всплеснул. – Николай Васильевич стал ввинчиваться в геологию человеческого  бытия. А она геология… Кстати, ты спросил прошлый раз  «А кто ниже?»
-Да, - удивился я, что он помнит вопрос.
-Лермонтов, конечно.
-Почему? - Опешил я в который раз – не укладывалось поэт и прозаик; «Демон» и «Нос».
-Потому, что Лермонтов, не желая объяснять, стал  пытать  то  шуткой, то интригой, а то и злом  человеческую породу. И всё художественно, высоко художественно. Но нельзя бередить  людей, их нужно воспитывать.
-Но воспитывать невозможно, - я вспомнил его же Филиппа фразу, как-то сказанную им с такой очевидностью, что оставалось тогда не спорить, а только принять.
Филипп казалось, остановился в своём вращательном движении, в которое уже начал было снова  улетать. Видимо фразы им же сказанные, имели на него  действие.
- Да- да воспитывать нельзя, но по отдельности одного человека нельзя, а воспитывать всех, всю массу людей можно и нужно.  Кстати, ты так и не сказал о кресте. Ты видел его? Ведь нельзя рассуждать кто выше, кто ниже, ведь это крест.
-Какой крест?
-Крест России… - он что-то хотел добавить, но будто затормозив мысль,  завершил, -  я сразу понял, что это  крест России.
-А где его можно видеть?
Похоже, я задал вопрос, которым похоронил себя в глазах  Филиппа.  Он  съёжился, сложился. Горб его спины стал выше головы. Ему, казалось, только не хватало, обхватить руками голову и провалиться с нею туда, где меж ключицами  начиналась шея. 
-Я не буду возвращаться к Антонову. Пожалуйста, скажи там что-нибудь в моё извинение, что торопился, что неважно себя почувствовал. Пожалуйста, и извините. – Почему-то он перешёл на вы. Он встал и пошёл к воротам особняка Антонова.
Я стоял и недоумевал. Может, это воспоминание о картине так сломило его? Ведь его мышление всегда шло не по  предполагаемой мной схеме. Или я своим вопросом огорошил его? А что я сказал: «Какой крест?». Но ведь крестов много, естественно уточнить. Я, конечно же, склонил себя к тому, что виной картина, но, увы, умеем мы защищаться как заблудшие  люди  Гессе с «Пути на Восток».

                2 Костя

Некоторое время спустя я встретил Антонова  на фотовыставке в «доме фотографии», что на Кропоткинской. Тогда на показе картины я естественно вернулся и извинился за Филиппа, но и, пользуясь общим шумом  рассуждений о том, о сём,  воздержался высказать своё мнение.
-Вы Филиппа давно видели? – спросил  меня Костя, как только мы вышли на Кропоткинскую.
-Давно, да пожалуй, с тех пор как был у вас.
-Да? А я думал, что вы с ним в дружбе или в творческом контакте, – чувствовалось некоторая растерянность и досада в произнесении Костей этой фразы. - Ведь вы тогда вместе вышли до обмена мнениями, - Антонов что-то ещё хотел сказать, но замолчал и лишь через некоторое время. – А он вас спрашивал о кресте?
-Спрашивал, - ответил я, удивляясь про себя.
-И  вы что-нибудь ему ответили?
-Что ответил?
-Ну, на вопрос видели крест или нет.
-Ответил «нет».
-Тогда вы его больше не увидите.
-Кого?
-Филиппа.
-Почему? – удивился опять  я.
Антонов молча пожал плечами, - Он вам говорил, что он художник?
-Нет. А что он художник? – похоже,  мне предстояли одни удивления.
-Да график. Рисует карандашом, иногда сангиной, редко углём.
-И где-нибудь его работы можно видеть?
-Затрудняюсь сказать. Я видел их  мельком, когда застал его с ними в  Академии.
-В этой? – кивнул я на здание, мы как раз миновали здание Академии на Кропоткинской.
-Да, в этой.  Наверное, он хотел выставить их? Кстати, это было, кажется в то время, когда здесь были выставлены листы Бидструпа.
-Вы любите Бидструпа? -  почему-то спросил я, а вообще не почему-то, а чтобы спастись оттого, что передо мной вырастало моё тогдашнее поражение перед Филиппом.
-А? Бидструпа? Конечно, разве можно говорить любите там, где  неповторимая неожиданность, где лёгкость творчества? Так наш Сергей Есенин в поэзии, так Айвазовский в живописании моря, Брюллов в портрете женщин. Есть в искусстве вещи неожиданные, бесконечно удивляющие. И  авторство уже не волнует, но лишь то  непонятное -  из каких небесных сфер берётся такое: одновременно так близко, что возьми перо и сам напиши, ведь знал, а нарисовал вот он, а не ты.
Антонов говорил что-то еще, а я чувствовал, что  в его рассуждениях, как и в его картинах, есть берега канавки, которые  мешают безграничности мышления. Но что за крест имел в виду Филипп?
-А крест какой-нибудь был изображён в его рисунках? - улучил  момент спросить его я.
-Нет. Креста не помню.
Может это крест  тайна Филиппа? – думал я. - Но он так  утвердительно тогда спросил  меня: «Но вы ведь видели крест?». Кстати после этого вопроса я   и не видел больше Филиппа.
-Какой же крест он мел в виду? -  безнадёжно спросил я, кажется, обрывая речь Кости.
-Я уж подумал тогда, - как не странно откликнулся Костя, -  что он имеет в виду  крест, который  изображён  у Ильи Глазунова на полотне «Вечная Россия». Но ведь не спросишь. Да и спросишь, наверное,  показав своё неразумение. Ведь  получается, что он общался со мной до тех пор, пока уверен был, что крест я знал.
«А ведь точно так же и у меня», - подумал я.
Антонов вкратце обрисовал мне тематику рисунков Филиппа. Это были сплошь лестницы и разные пути с чётко прорисованными препятствиями.  А ещё серия портретов известных личностей, с непременными изображениями в полумраке фона образов, тронутых творчеством. Антонов жалел, что выставку тогда сделать в Академии Филиппу не разрешили. Похоже, что после этого отказа он больше  не предпринимал попыток.
Я слушал и досадовал, что не дослушал, не домолчал в контакте тогда с Филиппом, со своей вечной торопливостью  фраз. Ну, точно, как в сказке Бажова - Хозяйка  медной горы с Танюшкой:   «Не досмотрела про  дворец, поспешила. Ну да ладно досмотришь… »  Может, досмотрю и я, - тихонько сверлила  мне душу рядом с досадой надежда.
-А ничего он тогда не говорил о моей картине? - вкрадчиво произнёс Костя.
-Когда?
-На том вернисаже друзей, - Костя даже приостановился, чтобы заглянуть мне в лицо.
«Не понравилась», - вспомнил я  шепот. - А что если сказать, ведь мы равно с Костей  переживаем потерю Филиппа.
-Сказал, что не понравилась, - сказал я, как можно равнодушным тоном.
-Так и сказал?
-Нет, он сказал шёпотом, чтобы  мне выйти с ним, я думаю,  для того чтобы сказать что-то  своё. Но  к картине больше не возвращался.
-Да-да. Я так и знал… А  как тебе? -  минуту спустя, продолжил Костя.
-Если честно, то мне не понравился святой. -  Костя молчал. - Сразу бросается в глаза нестройность рядов воинов. 
-Легионеров – поправил Костя.
-А Георгий, или мы в плену канонов иконы, или ещё не приблизились к тем, кто приблизился  верой к богу. Не созрели что ли?
-Пожалуй, не созрели. Я и сам чувствую, что с образом Георгия я не угадал, но и подсказок никто не дал и даже ссылок удачных. Я даже думаю что удачные образы, написанные  прежними  мастерами, быстрее всего влияют на нас ветхостью тех приёмов живописи. Так разрушенные церкви порой сильнее пленяют воображение, чем обновлённые, вновь оштукатуренные.
Кажется, Костя выравнивался и я был рад, что честность высказывания позволяла искренности нашего контакта. Он предложил зайти к нему. Я не сопротивлялся, а в тайне и надеялся, что вдруг узнаю тот берег предел его и подскажу ему что-нибудь конкретное.
-А знаешь, кто меня познакомил с Филиппом? – спросил он меня после просмотра ряда его эскизов  к прежним  картинам.
-Кто?
-Павел Андреич.
-Андреич? Давно? – машинально отвечал я,  поражаясь, что Андреич знал Филиппа, а значит  и Филипп его. И удивлён был я, и досадовал, что не знал об этом знакомстве. Мне бы это могло помочь. Почему же Андреич не говорил мне о Филиппе, а вот Косте сказал. Я простился с Костей и пошёл пешком, многое нужно было перебрать в памяти.

                3  Андреич

В  последнюю, кстати, недавнюю,  нашу встречу Андреич был раздражён. Нет, он не рвал и метал, но был резок и категоричен в высказываниях. Или он был  недоволен, что я его притянул в общество своих коллег по перу, или усмотрел в них инфантильность, а предполагал иное? А может та обстановка в стране, которая сложилась с небывало жарким, летом и то, что над Москвой стоял смог.
-Да поймите вы, - вдруг резко оборвал он разговор двух моих коллег - писателей о роли столицы для нации, - Москва - сердце России, даже может быть больше – славян, и уже этого достаточно ей! А ещё быть столицей.
-А разве это не одно и то же? - это подал голос наш молодой поэт Ильюша, который только  тренировался подавать голос, но  которого пока не имел.
-Не одно и то же, - парировал Виктор Иванович.
-Не одно и то же, - оттолкнулся, как бы своей мысли, и  Андреич. – Столица это большая дорога,  истории, планеты…  как там лучше сказать? Столица  мышца государства, центр реакции на  политику, на перекличку стран, на перекачку капитала, денег, строительство отношений с соседними  государствами.  И  гордость, и хитрость, и подлость от  политики в столице  в ходу. А это не идёт, не симпатично сердцу. Не потому ли  гении  избегают жить  в столицах?
-Ну и где же тогда быть нашей столице? – Ильюша был наивен до глупости, видимо ему не грозило иметь свой голос. – В Санкт–Петербурге? – продолжал он.
-В Калининграде! – вдруг повернулся к нему Андреич. Виктор Иванович, который хотел улыбнуться  милой наивности Ильюши, вмиг вытянулся лицом вдоль, да и остался с такой миной непонимания. Двое, спорящих о чём-то в стороне, тоже примолкли и повернулись на голос.
-В Калининграде, - повторил Андреич. – Сколько можно защищаться мальчиками Матросовыми, посылаемыми на передний край комсомольскими путёвками, долгом перед отчизной. Самим правителям нужно быть на краю, на переднем крае. Вон Калининград - справа хитроумная и ехидная Прибалтика – не заснёшь. Слева  - Польша, готовая предать всегда, только оглянись, да не оглядывайся. Будь во всеогляде! А впереди прямо, хоть взглядом, хоть эскадрой Англия, Германия, Дания, что там шведы. Весь Евросоюз на циркульном расстоянии и не нужно доказывать свою европейскую родственность. И не нужно посредников, посыльных.
-Но защищённость столицы! – Ильюша, кажется, осознал себя подставленным для битья и теперь хотел выправить положение. Да ведь, нечаянно, озвучивал и мнение остальных, и потому Андреич был безжалостен.
-Защищённость? Защищённость и  трусость, не одно и то же? Пётр строил дворец там, где, выходя в туалет, рисковал получить в трусы шведское ядро. А здесь один пояс защиты, другой пояс защиты, потом сбились со счёта  обслуживания всего этого и посеяли  по территории радиацию от забытых и брошенных ракет. А  шок в несколько дней «его величества – вождя народов» в начале войны с фашизмом, это что смелость? Не соображениями ли трусости возвращали столицу из Петербурга в Москву. 
-Так сказать вернулись в безопасное, прежнее. А смотреть вспять,  оглядываться даже в сказках, заповедано, - вдруг, с радостью подхватил мысль Андреича Вадим Николаевич – прозаик, автор нескольких удачных повестей, один из тех, кто прервал разговор в сторонке, – а Петербург, может гласом сверху, сотворён был. Божественная подсказка Петру о граде – столице, и вот нам город Питер - в каждом веке город-герой,  а главное то,  что в девятнадцатом подарил этот город России и всему  миру. Не славянам только,  а всему миру дал  культуру равную Возрождению:  Достоевский, Менделеев, Чайковский, Репин.
-Чернышевский – добавил в паузу Вадима Николаевича тот, кто с ним до этого вёл разговор, видимо спорил.
-Ну, допустим, это не совсем яркий талант.
-Белинский тогда, – напирал оппонент, похоже, разговор у них там был в углу острый. Сейчас прозвучит Герцен, - уже подумал я.
-Белинский да, - спокойно отвечал Вадим Николаевич, - но  кто сказал, что Россия сказала всё? Да,  попала она под магию своих же сказок, назвав их коммунизмом. Да и прошла её.
-Ох, как прошла!
-Так что же, в Москву не нужно было возвращать столицу? – потерялся совсем Ильюша.
-Бог весть, -  заговорил Виктор Иванович. - Может, это  было заигрывание с исторической традицией?
-Сейчас другое время машинное и этот шквал автомобилей поместить в центре материка. Столице нужны соответствующие лёгкие, как минимум море, – говорил  оппонент  Вадима Николаевича, однако он был со своей позицией. - Но Калининград  островная область? – повернулся он к Андреичу.
-Во-первых, то, что островная область,  ровно ничего не значит, а во-вторых, разве не славянство творит свою жизнь в этом краю Планеты? – отвечал Андреич -  Разве Белоруссия не была всегда, да и будет батькой славян, по своей проверенной в войнах несгибаемости?
-Как Украина маты, – подхватил Вадим Николаевич – обнаруживая своё знание украинского языка, да и более того. – Какие женки краше  хохлушек? Да никакие, а песни Украины, а  язык!
-А кто ж русские тогда? Дитяти? – Виктор  Иванович, выходил из своего изумления о столице – Калининграде. - Ты забыл уже о русских, уповая о своей ридной, -  подметил Вадиму Николаевичу он.
-Не забыл, только сказал, что  сила  славян умножается родством наших краёв с полным сохранением самобытности, которой Европе и не снилось, и которую она утеряла, пожалуй, безвозвратно.  - А что? Столица в Калининграде как-то больше импонировала бы и Украине, потому что извечно Польша подсиживала её, а то ей уже будет не до того. Да и то, что получилось сейчас с Москвой…  точно штат Нью-Йорк в Московской области.
-Но Кеннисберг, ведь! – сказал и запнулся  Ильюша, оказывается, он помнил историю.
-А, Шлотбург?- это уже парировал знаниями о Санкт-Петербурге  Вадим Николаевич.
-Питербурх, как-то звучало, а Калининград. Калинин и столица, - похоже, оппонент Вадима Николаевича хотел достать и Андреича.
А что Калинин – добрый человек, да и  русский, хватит терзать историю с позывами на переименовку. К тому же Калинов мост из сказки, помните?
-А Кант? Его могила в Калининграде, это не Иоанн Кронштадский в Петербурге.
-А поклонник Канта Ленский – сам Пушкин сказал, да и Петроград начинался без своих святых.
-Не будем спорить, к тому же, как бы не сам климат стал  могущественнее нас, - урезонил исторический оттенок спора Андреич. - Кому-то ближе Кант, кому-то   Пушкин, - он помолчал и продолжал, -  великий дар нам россиянам в Пушкине. Я не могу назвать ни единого вопроса, на который не было бы его мнения, а часто  и ответа, в его произведениях, разумеется.
-Давно ли стал пушкинистом? –  пожалуй, ревнуя,  сказал Вадим Николаевич.
-С рождения своего, со сказки о царевне – лебеде. Но это наше, а вот,  имея во главе своей любви к России Пушкина, я всё больше и больше нахожу, что без двух крыл Толстого и Достоевского в Европу не улететь. Как никогда я почувствовал это в Канаде.
А ведь «во главе с Пушкиным» в  унисон с  Филиппом, – остановил я свои воспоминания той яркой встречи с Андреичем.

                4    Крест

Идя, домой, я петлял не только по воспоминаниям, но и по переулкам, пытаясь задержаться на улице, с тем, чтобы  вспомнить подробности об Андреиче, привести  мысли о Филиппе в порядок. Но душный вечер не давал комфорта мышлению. В конце концов, я ушёл домой, но и дома было душно. Выпил наспех чаю и лёг спать, не шёл и сон. Я вставал, садился, включал свет, то снова обессиленный бдением ложился, пока по отдалённому рыку с неба не понял, что надвигается гроза.  Тогда я накинул халат, взял кресло и устроился на балконе. Балкон был застеклен, но форточки открыты. Полулёжа  в кресле, я  приготовился наблюдать за развитием грозы. Уж если нет сна, то обогащу свою память подробностями развития ночной грозы.
 Стало темно. Солнце по времени  ещё не зашло, но тучи сделали темень. Порой  в их бесформенно несущихся  клоках возникали светлые пробоины, дивно очерченные замысловатыми фигурами. Всё чаще сверкали молнии, добавляя своё этой игре света в пробоинах туч. Вдруг я воочию увидел величественный лик, схожий с патриаршим на литургии в церкви. На груди крест, светящийся крест. И  вот крест  стал быстро приближаться, ничуть не теряя своей формы в движении. А с   подсветками молниями  всё более и более проявлялась инкрустация  каменьями его передней  стороны. На каменьях, можно было порой различить людские  профили.  Молния освещала то один край креста, то другой,  каменья под этим светом вспыхивали будто  бриллианты, а может, оно так и было. Но меня интересовали профили, выгравированные  на них. Я вглядывался, жаждал приближения креста, напрягался узнать, боясь, что изменившаяся подсветка неба сотрёт крест. Крест России раздалось громоподобное – это разомкнулись уста лика Патриарха, уже вознёсшегося  во тьму верхних туч. И тут я увидел на верхней перекладине креста  лик Пушкина. Ниже, где обычно покоится на кресте глава  Распятого, просматривался профиль Гоголя, справа  на расстоянии  длани руки распятия открытый лоб Достоевского. Я быстро перенёс взгляд на левый край, там был Толстой, а внизу  у ног, если бы это было распятие  - Лермонтов. Его гусарские усики не позволяли спутать  его ни с кем.
Но что это за пятнышко на щеке Лермонтова? – всматривался я, - боже, да это же знак боли - боль.  Вон она разворачивается образами  его героев по овалу камня с изображением поэта:
Боль Веры из «Княжны Мэри» в том, что  муж не по душе, муж по расчёту и в этом несоответствии  чувства, неминуемо  начинается её роковая болезнь. Печорин понял эту боль. Вера  благодарна ему за это понимание и платит всем тем, что осталось от того несоответствия с мужем. Но боль её не кончается - Печорин ей тоже не тот. Не он герой её романа, она опять  в муке, но теперь не долга, а благодарности. К тому же чувствует больным нутром  и другое, что не видать Печорину чувства  более глубокого чем  то, которое  дарит ему она, потому что он, хоть и совершенен душой, но не высок ростом, не красив, как Рокотов. И никогда не удастся Печорину отомстить красоте Мэри, потому что избирательность женщины  творится  не коллизией ума, а фактурой, которой у Печорина  нет. Это из бессилия дыбится  в  воображении  поэта Демон. Дух холодной игры в жизнь. Зачем  ещё и он – этот Демон нужен! Ведь всё и так сплошная боль?
 Мои глаза скользят по кресту вверх:  «а жалость?», вдруг вопрос, как змейка - блёстка  от бриллианта поменьше, чем с профилем  Гоголя - Чехова. «Жалость, вот!» повторяет, будто он жестко и чувствуется от него веяние, чтобы обратиться вниманием  к камню   Достоевского,  а не к Гоголю, который, в центре креста.
Чем бы ответил Гоголь на жалость? А Пушкин? Почему он сейчас не в профиль, а в фас с мечом: «вознёсся выше я главою непокорной...» Боже, да это же распята на кресте сама любовь:  боль, жалость, честь… А  что  Толстой?  Может он что-то подскажет? Увы, Лев Николаевич склонился как фигура  пророка Иеремия Микеланджело  в напряжённом молчании. Ну что же ты, Лев Николаевич! А Пушкин? Пушкин!  Александр Сергеевич поднимает меч и вдруг  с лезвия меча срывается  слепящая молния:  в свете, извергнутом этой молнией, читается  лик с распущенными волосами Тани - Лариной Татьяны. Лазерным отражением высветилось на монументе задумчивого  Толстого лицо Наташи Ростовой, а с противоположной стороны в темноте аллей (Почему «Темные аллеи»?) стон Анастасии Филипповны переходящей в гром. И грохот грома… и что-то ещё? Что?
Форточка ходит ходуном. Вот-вот стекло от шквала ветра рассыпится в осколки…  «это ещё почему?» – мой  голос...   Я подхватываю  за бечёвку форточку и притягиваю  к раме. А сам с усилием всматриваюсь во тьму неба: «а где же крест?» Ливень ничего не позволяет видеть  кроме своих стремительных струй по стёклам веранды. Я выглядываю снова, приоткрыв  форточку, но ничего  кроме тёмной мокрой мути. И вдруг понимаю, это был сон, я всё же заснул и вслед осознание: да я же увидел крест. Крест России! Мираж? Нет,  получается,  его видел и Филипп, ведь так всё сходится с его рассуждениями. На меня шквалом обрушивается  понимание его слов, радость, как  слёзы откровения бегут по моему лицу.
 «Да нет, - осознаю я, -  это дождь успел меня окатить через  приоткрытую форточку».
 Ещё стоит в душе боль от увиденного, а  рядом  - счастье: я видел крест. Это не лазерные блёстки, это он сплошь в бриллиантах ума русских  гениев. Бриллиантовый,  непререкаемо заслуженный,  крест России.  Мы освещены  с небес непревзойдённой целостностью творения любви (кстати, распятой) наших русских мыслителей. Мы  с направлением, с посвящением, с судьбой. Православной судьбой. Счастье и продолжение мыслей о нём болью.  Мне было уже не заснуть. Значит, быть встрече моей снова с Филиппом, и Андреичем тоже. Наверное, я сумею сказать Косте, где тупичок прокрался в его мышление - не хватает согласия с этим крестом. Недаром задавал вопрос ему Филипп.  Счастье переполняло меня и, не взирая на грозу, я устремился включить компьютер, чтобы  в словах, на листы запечатлеть видение- озарение- посвящение. Под шквал ветра и громыхание, сопровождающие  вспышки молний, я  печатал – печатал – печатал.
С Пушкиным пришло к нам наше посвящение, вот почему он так ёмко преподал нам урок ото всей мировой литературы. Сомнение Гоголя  величайшее по силе осмысление данных поэтом вершин. Достоевский продолжение. Толстой снова сомнение. А вот и Апокалипсис - без этих ориентиров святости любви и дружбы – Лермонтов. Конечно же, Врубель портретом где-то там был рядом с портретом  поэта. О если бы досмотреть всю инкрустацию распятой любви! А может и Глазунов, увидев этот крест, писал своё знаменитое полотно «Вечная Россия»? Я не заметил, как ушла гроза, как рассвело, а когда, закончив повествование,  вышел на балкон, то солнце уже освещало весь мир ставший после ночного шквала свежим, ясным, прекрасным яркостью подновлённых красок.  Господи, - пело в моей душе, -  а под этой чистой благодатью природы скрыто распятие любви явленное России в её гениях. Через них взывает к делам, к  творчеству наша общая судьба. Это ли не посвящение!   Посвящение! Какая радость – посвящение от Бога! Я провёл рукой по лбу по глазам - мне хотелось спать.