Глава 9. Диагноз здоров. Более чем

Фарос и Листопада (роман).

Глава 9. Диагноз: здоров. Более чем.

Поставить диагноз «сумасшествие» - полдела, гораздо сложнее убедить пациента в том, что он сумасшедший.

=

Новость подняла на ноги весь дом: Борис Коршунов исчез!
Сам ушёл? Похитили?
Два года назад точно так же пропал тринадцатилетний Слава по прозвищу Кувалда. Правда, тот парень оставил письмо тётке: дескать, ухожу навсегда, не ищите; а в случае с Борисом - ни письма, ни записки.
На похищение случай не тянул: звонков о выкупе Коршуновым не поступало. Может, всё-таки сам ушёл? Человеку шестнадцать лет - возраст рискованный. Но в том-то и состояла неувязка: зачем, где мотив?
Соседи сочувствовали родителям пропавшего подростка, вспоминали о нём, охали, ахали:
- Ещё вчера мы видели его с приятелями… Озорничал, шатался по задворкам... А мы его гоняли… Если бы знать...
Словно покойника отпевали.
Прибывший участковый обратился по поводу пропажи к дворнику:
- Соседи твои, Максимилиан Прокопьевич, до слухов падкие, а по делу сказать ничего не могут. Зато есть ты - глаза и уши мои. Рассказывай.
- Товарищ сержант, всё выложу как на духу, но не торопите - сначала скажите, когда вещички найдёте. Народ за каждую мелочь не с вас спрашивает - с меня; неудобно перед народом-то. Сосед из седьмой квартиры, студент, кошелёк целый месяц ищет. А банкир из пятой… Господи, запамятовал, что же банкир-то потерял…
- Я тебе скажу, что он потерял. Совесть. Этот толстосум прячется от налогов и алиментов. А про кошелёк студента даже не напоминай мне: на кой шут кошелёк человеку, у которого нет денег? Завёл себе, понимаешь, гарем, а сам разгуливает в дырявых кроссовках.
- Товарищ сержант, войдите в положение: студент - явление ненасытное, не сегодня-завтра у меня все запасы варенья умнёт.
- Варенье его волнует - ишь как дело обернулось… А о самогоноварении не хочешь со мной поговорить? Из твоего окошка хорошо тянет, только нос зажимай.
- Чем тянет?
- Штрафом. Тысяч на десять с конфискацией средства производства.
- Хм-хм… Так бы сразу и сказали. Докладываю по форме: за время дежурства на вверенном мне объекте преступный канал пропажи людей не выявлен. В 12-33 этого дня имел интимно-словесный контакт с друзьями разыскиваемого. На основании опускания глаз и покраснения лиц допрашиваемых готов предъявить им обвинение в сознательном замалчивании фактов, связанных с исчезновением Коршунова Бориса Сергеевича. Родители пропавшего подростка мною также допрошены в форме непринуждённой беседы, но они вне всяких подозрений, так как относились к сыну, как к родному…
- Погоди, Максимилиан Прокопьевич, где ты выучился такому языку? Скажи всё то же самое, но своими словами.
- Что ж, можно и своими. Нет у меня мыслей насчёт Бориски, хоть расстреливайте. Разве только… Не знаю, как выразиться…
- Ну, наконец-то! Говори, дорогой, говори.
- Версию похищения со счетов не сбрасывайте - мало ли чего.
- Тьфу!

=

…- А собственно, что нам известно? - обречённо махнул рукой Коршунов - старший, разговаривая с участковым. - Вы сами убедились: ни-че-го! Сын ушёл позавчера. Куда - не знаем. С утра ходил весёлый, к обеду замкнулся, а к ужину пропал. Вот вы нас успокаиваете, что о маньяках и похитителях в последнее время не слышно, а я тут с друзьями сына поговорил, и они заявили мне, что тоже ничего не знают. Послушайте, если уж приятели сына в неведении, дело плохо.
- Успокойтесь, Сергей Сергеевич, присядьте и расскажите, как начинался тот день. Вспомните подробности.
- Ну как начинался… Обыкновенно - с воскресенья. Солнце с утра светило. Я к сыну подхожу и говорю: «Долго спишь. Наверное, читал до поздней ночи?» «Да, - отвечает, - попалась хорошая книга - не мог оторваться».
- Какая книга?
- Я его об этом же спрашиваю. Он в ответ книгу подаёт. Называется «Фарос, или о чём никогда не узнают потомки».
- Можно взглянуть? Это важно.
- Конечно. Женя, куда ты вчера убрала книгу?
Через минуту инспектор держал в руках красочно оформленный томик.
- Ишь как дело обернулось… Роман о средних веках, о рыцарях, о сражениях. Автор - некий Соловейчик. Знакомая фамилия.
- Карл Христофорович. Наш земляк. По профессии психотерапевт, - подсказал Сергей.
- Знакомы с ним?
- К сожалению, не имел чести. Человек, говорят, принципиальный, буквоед. Но в то же время, нерациональный: постоянно идёт против общепринятых норм. Некоторые люди прямо заявляют, что он сумасшедший.
- Вы сказали, он психолог. Тогда почему пишет книги по истории?
- Хороший вопрос. Думаю, человек занимается не своим делом. Психологи должны оказывать населению психологическую помощь, а не отбирать хлеб у историков.
- Прости, Сергей, - откликнулась Евгения, - но я другого мнения. Историки в своих исследованиях часто заходят в тупик: они не могут понять мотивы поведения какой-нибудь знаменитости. Думают, ломают голову… А ключ к решению задачи лежит в плоскости психологии. Наше отношение к происходящему обусловлено не трезвым расчётом, а эмоциями - пусть благородными, но не всегда адекватными. Знаменитые люди древности поступали так же, как мы: не всегда обдуманно, иногда откровенно глупо; ведь они не предполагали, что станут историческими личностями и что их поступки заинтересуют потомков.
- Но, согласись, дорогая, автор - человек с нестандартным мышлением, если не сказать больше. И поступки главного героя книги - Фароса - порой отдают каким-то безумием. По-моему, Фаросу сочувствует только один человек: Соловейчик.
- Простите, кто такой Фарос? - вмешался сержант.
- Легендарный полководец XV века, - пояснила Евгения. - По преданиям не проиграл ни одного сражения. Где находилось его княжество, доподлинно неизвестно; не сохранилось также его прижизненного портрета. До нас дошли лишь фрагменты его завещания, отдельные эпизоды жизни; плюс более поздние свидетельства людей, которые считали себя его родственниками. В существовании Фароса учёные сомневаются: очень уж фантастические победы он одерживал. По преданию его хоронили раз десять - не меньше, но Фарос воскресал вновь, словно Феникс из пепла… Соловейчик - единственный из исследователей, кто твёрдо считает Фароса реальной исторической личностью. Ну, что ещё… По преданию легендарный герой имел сына Антония, а молодёжь считала Фароса своим кумиром.
Сержант отложил в сторону свой планшет:
- Если молодёжь кого-то уважает, значит действительно есть за что... Не удивляйтесь моей настойчивости в отношении книги. Мне в работе часто приходится сталкиваться с подростками, которые уходят из дома по непонятной, на первый взгляд, причине. Живёт человек, не знает нужды - и вдруг сбегает. Логика подростка - это логика существа с другой планеты. Скажите, могла ли книга о Фаросе наложить отпечаток на поступок вашего сына?
- На мой взгляд, всё дело именно в книге, - вмешалась Евгения.
- В книге? - с удивлением вскинул брови Сергей. - Но…
- Милый, прошу, дай мне сказать… Понимаете, в книге говорится о благородстве, о подвигах, о громких победах. Но если бы Фарос оказался среди нас, его и в самом деле признали бы сумасшедшим. Чего стоит его наставление об искусстве побеждать - даже сегодня не каждый осмелился бы поддержать подобные суждения. В конце своей жизни полководец приказал изготовить бронзовую медаль в виде сердца с мечом. Сердце олицетворяло «СМЕЛОСТЬ», меч - «ЧЕСТЬ». Причём, в единственном экземпляре. Награждать надлежало того, кто совершал бесстрашный, благородный поступок… Обладатель данной награды становился знаменит, современники считали его образцом для подражания. Но медаль давалась не навсегда, а являлась, так сказать, «переходящей»: в одних руках она могла находиться не более пяти лет - в противном случае приносила лишь потери и болезни… Если же человек внезапно умирал, не успев отдать распоряжения по награде, родственники покойного торжественно передавали её главе государства. Но лишь с тем, чтобы вскоре она обрела нового хозяина… Теперь главное. Вечером, за день до исчезновения сына, я обнаружила, что ночью в его спальне горит свет. Вошла в комнату и вдруг заметила у Бориса на указательном и безымянном пальцах правой руки две буквы: «С» и «Ч». СМЕЛОСТЬ и ЧЕСТЬ.
- Всё это интересно, но ваше предположение слишком смелое, - усомнился участковый. - Не совпадают ли буквы с инициалами его подруги?
- У сына нет подруг с такими инициалами. Знаете, я не могу сказать, где в настоящий момент находится мой мальчик; зато о причинах, которые побудили его уйти из дома, кажется, догадываюсь... Я вам Соловейчика дам почитать - не возражаете?
- А не боитесь, что потеряю?
- Книгу можете не возвращать - сына верните.

=

Милиционер не любил читать книги - любил хоккей, иногда по вечерам читал газеты. Поужинав, он по привычке лёг на диван, включил телевизор. Но, как оказалось, обещанный хоккейный матч перенесли.
Сержант устало зевнул, поискал свежую газету. Вместо газеты в руку попалась книга, та самая, которую пришлось взять у Коршуновых. На обложке читалось:

К.Х.Соловейчик.
Фарос, или о чём никогда не узнают потомки

…Уже целую неделю крепость находилась в осаде. Жестокие завоеватели уничтожили окрестные селения. Большая часть укреплений на равнине пала, но стены старинного замка держались, оставаясь последним оплотом обороняющихся. Оружия не хватало. Измученное население стало роптать.
Армейская верхушка находилась в растерянности - что делать: продолжать отбивать атаки, наступать или, сохранив жизни, выбрать позорный плен, который в подобных случаях почему-то именуется почётным?
Городское ополчение, хотя и готовившееся к отражению нападений противника, казалось, забыло всё, чему его обучали. А главное, проклятая война выбрала крайне неудачное время: великий князь, знаменитый полководец Фарос, не знавший горечи поражений, умирал от малярии.
О, если бы он пришёл в сознание хотя бы на несколько часов! Наверное, ополченцы обрели бы второе дыхание, и город продержался бы ещё какое-то время. А там, глядишь, можно рассчитывать на помощь соседей. Но часы шли, а жизнь рыцаря безвозвратно угасала, словно истекающая свеча.
Сын Фароса, Антоний, не жалел сил ради обороны, не спал вторые сутки. Но даже он понимал: городу не продержаться и трёх дней.
Ранним утром к Антонию пришёл слуга отца и доложил, что тот в сознании.
…- Это ты, мой мальчик? - послышалось с порога.
Возле отцовской кровати горел факел. Слабость сковала рыцаря - он едва мог говорить, но команда прозвучала твёрдо:
- Телохранители - за дверь; оставьте нас с сыном наедине.
Молодой человек сделал несколько шагов к больному, но получил приказ остановиться:
- Слишком близко ко мне не подходи, Антоний: похоже, эту болезнь научатся лечить, когда от неё умрут тысячи... Сын, у нас мало времени, поэтому не задавай лишних вопросов. Кажется, главный летописец города втайне от всех занимался моей биографией. Сходи к нему. Скажи: Фарос хочет прочитать записи. Тоже мне конспиратор…
Антоний вышел из княжеских покоев; вернулся с несколькими свитками в руках.
- Читай, - потребовал Фарос.

Здесь дано краткое описание жизни Фароса, кроткого христианина, прославленного полководца, защитника людей, справедливого правителя.
Будучи ребёнком, Фарос слыл непоседой: излазил в здешних местах каждое дерево, переиграл во все известные игры, подружился со всеми сверстниками в округе. Но игры и шалости скоро кончились: в 16 лет он познал смерть родителей.
Что-то в юноше надломилось - и он ушёл в себя. Поселился в высокой каменной башне, когда-то служившей маяком. Из дома не выходил. Не принимал никакого участия в управлении городом.
Одни говорили, будто наследник подался в монахи; другие успокаивали: дескать, когда молодой человек переживёт в душе горечь утраты, обязательно вернётся к людям. Известен только один факт: торговец книгами признался, что слуга Фароса купил у него целую подводу книг. Причём не всех книг подряд - покупатель приценивался к редким изданиям.
До совершеннолетия юноши всем заправлял наместник, помощник его покойного отца, человек неглупый, энергичный, но, как оказалось, падкий до денег. Ходили упорные слухи, будто мошенник действовал вкупе с самыми богатыми фамилиями в городе. Правление наместника закончилось восстанием.
Накануне бунта город погрузился в непроглядный туман, но восставших это не остановило: рассерженные поборами, ночью они вооружились топорами, вилами и поклялись убить зажиточных горожан.
В поисках врагов толпа вылилась на улицы и стала поджигать дворы состоятельных людей. Тут крепко досталось бы и правым, и виноватым, если бы не странное событие.
Из окна самой высокой городской башни, той самой, в которой проживал Фарос, вдруг взметнулся луч. Стало светло, как днём. Яркий - похожий на солнечный - свет, словно острый клинок, разрубил ночной туман и чудесным образом успокоил разгневанных людей. Многие потом утверждали, будто луч маяка заставил их иными глазами взглянуть на себя и своих сообщников. Они посмотрели друг на друга и ужаснулись своей жестокости.
С тех пор знаменитая башня была прозвана в народе Вторым Фаросским маяком, а её хозяин - Фаросом. Старое же имя молодого князя почему-то забылось; во всяком случае, никто не пытался его вспомнить.
Через несколько дней после восстания Фарос, наконец, появился на людях. Вид молодого человека произвёл на горожан сильное впечатление. Все ожидали увидеть худощавого, измученного страданиями юношу, а перед ними стоял высокий, сильный человек, с изумительно правильными - греческого типа - чертами  лица. Глаза молодого человека были небесного цвета, нос крупный, прямой, подбородок с ямочкой, высокий лоб, родинка на щеке, губы тонкие. Мужественность лицу придавали усы, небольшая борода и роскошные светлые волосы, сплетённые в косу.
По праву наследника Фарос взял управление городом в свои руки, хотя ничто не выдавало в нём будущих способностей полководца, быстро приучил свою немногочисленную армию к победам.
Солдаты верили в своего командира настолько, что даже у самых закоренелых скептиков не возникало мысли: одержит ли победу Фарос в предстоящем сражении или нет. Конечно, одержит!
Один городской прохиндей, решив обогатиться, даже организовал в своём трактире новый вид азартной игры, предложив делать денежные ставки на исход сражений, в которых принимал участие Фарос. Но дело у трактирщика не пошло: никто не желал делать ставки на противников знаменитого полководца.
Как я уже говорил, имя, данное Фаросу родителями, в народе забылось и уступило место прозвищу. Даже Антоний, сын полководца, не знал, настоящего имени своего отца.
Сие подтверждаю. Томазо, Главный летописец города Идилиона. 1429 год от рождества Христова.

- И это всё? - бледное лицо Фароса выражало искреннее удивление. - Неужели потомков интересует лишь тайна моего первого имени и неудавшееся предприятие какого-то трактирщика?
Давай слегка поправим доброго Томазо. Когда мои родители умерли, я вовсе не ушёл в себя, а отправился в путешествие. В пути много читал, размышлял. И что особенно важно, учился самостоятельно, без подсказок кого бы то ни было, принимать важные решения - покойные родители предоставили мне такое право. Чтобы набраться ума, некоторым молодым людям я посоветовал бы периодически покидать отчий дом.
Теперь о восстании. Разгневанные горожане утихомирились не от яркого света из башни. Да, их ошарашил свет доселе не работающего маяка, но, по большому счёту, успокоились мятежники не от этого. Просто в определённых ситуациях властям следует научиться выдержке и способности подбирать нужные слова, а не хвататься чуть что за оружие. Впрочем… Сказка уж очень красивая. Ладно, пусть живёт.
Ещё просьба… Сделай милость, попроси Томазо убрать из свитков подробное описание моей внешности. Сколько живу, никогда не разрешал художникам копировать себя. Хочешь знать, почему? Сам рассуди, пройдёт этак лет пятьсот, и потомки, гордые за наши победы, сделают из моего лица икону, станут ей поклоняться. Потом церковь в святые возведёт. А я простой смертный и ставить себя вровень с Богом не хочу.
В летописи обязательно запиши родословную: это отчасти восполнит память о нашем поколении; не заставляй потомков ломать головы над вопросами родства… Время изменит нас с тобой до неузнаваемости. Историки будут гадать: существовали ли Фарос с Антонием на самом деле или это плод воображения романтиков. Нас похоронят бесчисленное количество раз и ещё столько же раз воскресят… Теперь главное: в летописи нет важной даты. Какое сегодня число?
- 31 июля 1429 года от рождества христова, отец.
- Возьми перо, пиши.
«31 июля 1429 года произошло ожесточённое сражение за город Идилион. Армию защитников возглавлял Антоний, сын Фароса. Имя предводителя шайки разбойников, намеревавшихся захватить город, я не желаю упоминать.
Исход битвы для идилионойцев - полная победа; потери незначительные. Враги большей частью были уничтожены, прочие - рассеяны.
В честь блестящей победы горожане отлили бронзовую медаль в форме сердца с приложенным к нему мечом. Сердце олицетворяло честь, а меч - смелость».
Фарос остановился, переводя дух.
- Прости, отец, - произнёс изумлённый Антоний, - что всё это значит?
- Как что? Честные, смелые горожане выступили против врага и победили его.
- Зачем так смеяться? Вчера городской совет всерьёз обсуждал вопрос о капитуляции!
- Бои проигрывают не в минуту бегства и даже не в разгар противостояния - раньше, гораздо раньше: в тот момент, когда начинают обсуждать, на каких условиях выгоднее сдаться. И наоборот, верх одерживает тот, кто даже в, казалось бы, безнадёжной ситуации в душе празднует победу. Так что этим вечером готовься принять от меня поздравления. Саму же битву в летописи описывай по-существу, без излишних эмоций; не забудь вписать в историю имена наиболее отличившихся.
- Подожди, я ничего не понимаю. Что ты предлагаешь?
- Не принимать условий врага. Это чужие правила; оставайся собой - всегда играй по своим. Поверь, всё пойдёт превосходно, Антоний. Мне только одного жаль - наших потомков.
- Кого? Потомков?
- Да, потомков. Они никогда не узнают истинной причины нашей победы.
- Но я обещаю подробно изложить в летописи ход сражения.
- Я рад, что ты воспрянул духом, сын. Но дело в другом. Да, мы можем подробно описать, как победили, но не сможем донести до потомков - почему мы победили. Вспомни, сын, мои напутствия тому, кто хочет побеждать... Жаль, мало тех, кто понимает их сейчас, и вряд ли их поймут потом.
Теперь поставь между нами свежий огонь и подойди ближе на два шага - я дам совет, что тебе необходимо сказать солдатам перед сражением.
Разговор двух мужчин проходил с глазу на глаз, и трудно было понять, о чём они говорят - до охранников доходили лишь обрывки фраз:
- Спокойно, мой мальчик, - настаивал Фарос, - ещё рано…
Четверть часа спустя двери распахнулись: сын в волнении покидал покои Фароса, расталкивая зазевавшуюся охрану.
Его было трудно узнать: молодой человек словно вырос на целую голову, глаза горели решимостью, рука крепко сжимала рукоять меча.
- Да, Антоний, чуть не забыл, - догнал у дверей голос отца, - обязательно напиши в летописи, что Фарос, благословивший сына на бой, сам в сражении не принимал никакого участия. А на следующий день после победы ровно в двенадцать часов пополудни скончался…

=

Друзья Бориса не сразу «раскрыли карты», долго отнекивались, но в конце концов во всём сознались. Надо отдать должное участковому - чтобы «разговорить» молодёжь, ему пришлось попотеть.
Всё началось с пари. Во время очередного выяснения, кто среди подростков более крут, кампания пришла к выводу: круче всех тот, кто способен дольше продержаться без помощи родителей.
Торг молодые люди начали с трёх дней; дошли до семи - дальше недели двигаться никто не решался. Лишь один Борис упрямо молчал, не принимая участия в споре. Друзей это разозлило не на шутку:
- Почему молчишь? Боишься? Не трусь - возьмёшь себе няньку в придачу! Среди нас ты держишься гордо, а на самом деле ты ни на что не способен?
- Месяц, - выдавил Борис внезапно севшим голосом.
- Скажи это громко, чтобы все слышали. А когда уйдёшь, родителям не звони и писем им не посылай.
Начало побега было запланировано на 15 июня.
…Пока Сергей и Евгения метались в поисках сына, Коршунов-младший бесцельно слонялся по знакомым и незнакомым улицам, изучал потаённые уголки города, малолюдные окраины.
В качестве ночёвки предпочитал новостройки, хотя не отвергал пустых подвалов и пляжей - благо погода стояла тёплая.
С людьми полубродячего образа жизни, которые не могли не попасться ему на пути и которые оказались вовсе не злобными, ладил хорошо; но без необходимости старался у них не задерживаться, так как, несмотря на отсутствие у новых приятелей постоянного угла, «посетителей» у них хватало. Особенно любила «набиваться в гости» милиция.
Личные сбережения кончились через неделю, пришлось подрабатывать, где придётся. В какие-то моменты счёт дням терялся; тогда подросток шёл на вокзал, всматривался в электронное табло.
Весь город казался Борису невероятным абсурдом. В самом деле, десятки раз проходить мимо знакомых ещё с детства мест: отцовского клуба, футбольного поля, родной школы - и не перекинуться ни с кем ни единым словечком, чтобы не выдать себя! Как-то раз он прокрался к родному подъезду, но едва не попался на глаза соседкам, сидящим на лавочке.
…Ровно день-в-день 15 июля «бродяга» объявился дома. Родители кинулись навстречу сыну, исхудавшему, черному от загара, заросшему волосами по самый нос.
Надо сказать, сам виновник переполоха отдавал себе отчёт в том, до какой степени он расстроил родителей, и настраивался на самый худший с их стороны приём, который давал право отцу сразу взяться за ремень. Но Сергей и Евгения не дали хода своим эмоциям - отчитали сына сдержанно, «без подручных средств», по-интеллигентски. Правда, долго не выпускали из крепких объятий, словно боялись вновь потерять.
Они не спрашивали о причинах ухода, не говорили о том, как туго им приходилось - лишь седые волоски на висках отца да припухшие глаза мамы, выдавали, какой ценой дался им сыновний побег.
Как ни странно, но больше всего Борису «досталось» от своих же друзей.
- Мы и раньше подозревали, - кричали они, - что ты и твои родители «сдвинуты по фазе». Родители - потому что за последний месяц просто «достали» нас вопросами типа «где наш сын?», «куда он мог уйти?» А ты явно в родителей пошёл. Ну скажи, разве в наше время можно давать честное слово? Да даже и дал - погорячился - зачем при этом разбиваться в лепёшку, чтобы выполнить обещание? Лечиться вам, Коршуновы, надо - в одной большой палате на всех.
…Прошла ещё неделя. Пацаны, выговорившись на Борисе, наконец, успокоились, стали мягче - история начала забываться. Но «тлеющий костёр большого переполоха» начал разгораться с новой силой.
Пенсионеры в доме ходили взбудораженные, взволнованные. Ещё бы, не успел народ обсудить события, связанные с «возвращением блудного сына», как те уже устарели, уступив место занятному слуху: у Бориса «не всё в порядке с головой» и парнишке предстоит серьёзное лечение.
Бедные пенсионеры от обилия информации совершенно растерялись и, посовещавшись, не нашли ничего лучшего как сходить «до дворника».
Вышедший навстречу Прокопыч встретил народ неприветливо:
- Чего вы тут возле моих окон столпились? Чё надо?
- Назавтра Коршуновы-старшие записали сына к психотерапевту - это мы точно знаем. Скажи, Максимилиан: правда ли, что Борьку Коршунова в больницу для ненормальных положат?
- Чего-чего?
- Говорят, нашего Борьку в психушку кладут. Давно пора - одним хулиганом меньше.
- Враньё: никого никуда не кладут.
- Откуда знаешь?
- Оттуда. Кому положено, тот знает. А теперь расходись - уборку начинаю. Кто не уйдёт, получит метлой по шее.
Когда дворик опустел, Прокопыч насадил на черешок свежую метлу и принялся яростно обмахивать территорию, хотя ещё с утра всё подмёл до блеска. При этом кому-то грозил и «поминал мать»:
- Это что же в мире делается-то: Бориску - и в психушку! Если его упекут, тогда наш дворовый «дурдом» тоже надо в поликлинику сдать - он чай не хуже настоящего! Э-эх! Кто теперь мне зимой снег уберёт?.. Пришли тут, наследили!!

=

Врач, пожилой человек в очках, усатый, с небольшой бородкой, для начала попросил родителей удалиться. Потом подсел к подростку:
- Будем знакомы. Соловейчик Карл Христофорович. Предупреждаю: кларнетов у Клары не крал; обвинения в похищении музыкальных инструментов я слышу уже на протяжении всей жизни. Хотите прелестный анекдотец? Только чур никому, потому что это, может быть, вовсе и не анекдот, а сущая правда.

   В палату, где лежат сумасшедший, чокнутый и ненормальный и о чём-то спорят, входит комиссия проверяющих. Интересуются у пациентов:
- Здравствуйте, товарищи, что это мы так бурно обсуждаем?
Сумасшедший вперёд вышел и отвечает за всю троицу:
- Да вот решаем, кто в России самый умный, а кто самый глупый. Правда, к вашему приходу споры уже практически закончили.
- И кто же, к примеру, умный?
- Самыми умными мы считаем поэта Пушкина, художника Айвазовского и артиста Станиславского.
В комиссии оживились:
- Очень интересно. А кто же самый глупый?
- Самыми глупыми мы признали, извините, врачей нашей больницы.
- Почему?
- А они этих трёх умных людей не уважают: мы пытались врачам стихи Пушкина продекламировать - не слушают; картины знаменитого художника показываем - обеими руками отмахиваются. А когда мы разыграли миниатюру по системе Станиславского, главврач отрезал: не верю.
- Что ж, это дело поправимое: можно изучать труды Пушкина, Айвазовского и Станиславского дома, и никто мешать не будет. Пожалуй, мы вас выпишем. Как ваши имена, если не секрет?
- Да какой уж там секрет… Записывайте, чтобы не перепутать. Меня зовут Александром Сергеевичем. Пушкин я. Рядом Иван Константинович Айвазовский. А на кровати сидит…
- Станиславский?
- Вот ещё скажете. Что же вы нас совсем за ненормальных держите? Не узнали? Это же Леонардо ДиКаприо. А Константин Сергеевич в соседней палате, рядом с Наполеоном.

- Ну-с, молодой человек, надеюсь, мы поладим. А теперь за работу.
Старичок энергично размял кончик собственного носа (очевидно, это была его привычка), моментально посерьёзнел и начал задавать «детские» вопросы:
- Какие кинофильмы тебе нравятся? Сладкое любишь? Девочки позволяют за собой ухаживать? Родители случайно не ссорятся? Книжки про средневековых рыцарей под подушкой не прячешь? Так ты говоришь, что убежал из-за пари с друзьями? И не возвращался только потому, что не мог нарушить обещание? Так-так…
Через полчаса престарелый доктор и Борис вышли из кабинета. Карл Христофорович находился в приподнятом настроении и даже держал свою руку на плече подростка, словно нашёл долгожданного друга.
- Теперь попрошу родителей. Проходите…
Скучая в коридоре на лавочке, Борису очень хотелось знать, о чём говорят взрослые, но подслушивать было неудобно. Неожиданно свежий ветер пахнул вдоль коридора и слегка приоткрыл дверь в кабинет.
Родители молчали - говорил Карл Христофорович:
- Спасибо за откровенность. Данный случай не рядовой, поэтому я принял решение ознакомить вас с некоторыми наблюдениями из моей практики.
- С личными наблюдениями?
- Да. Иначе выводы, которые я сделал в отношении вашего сына, вам будут непонятны. Итак…

=

- В начале 80-х я попросился в Афганистан, - начал свой рассказ Соловейчик. - Я ж не всегда психотерапевтом был - на хирурга учился. Не мог оставаться дома, когда мальчишки гибли. Между прочим, едва подал заявление, тут же получил от коллег прозвище «чокнутый профессор». Оно до сих пор в ходу.
В Афганистан не пустили: решили: «чокнутому» практики хватит в Союзе; «устроили» в Ростовский госпиталь. Помню июль 83-го, месяц жаркий и в прямом смысле и в переносном: раненых тогда скопилось «тьма». Среди пациентов выделялся командир взвода разведчиков артиллерийского полка с редким именем Тимофей, или Тимоша, как звали солдата все, начиная от рядового и кончая главврачом.
Не считая лёгкой, навылет, царапины в боку, парень страдал от ранений в обе икры и потому не имел возможности ходить, всё время лежал. Но огромный рост, кулаки, сравнимые разве что футбольными мячами, согласитесь, под одеялом не скроешь.
Все сразу определили парня в деревенские тугодумы, а врачи - в том числе и я - даже сомневались в его умственных способностях. Так что в первое время на Тимошу сыпалось много шуток, на некоторые лично я не на шутку обиделся бы. Но колкости отпускали в основном по поводу его огромного роста.
- Не забывай, Тимоша: пока противник стреляет, пригибайся к земле, - советовал, хитро прищурившись, какой-нибудь «бывалый» вояка.
- Чтоб пуля башку не снесла? - простодушно спрашивал солдат.
- Почему пуля? - выше бери: снаряд. Артиллерист, как известно, вначале пристреливается, чтоб не промахнуться. А по твоему росту настраивать пушечку очень удобно: вначале их вражёнок замерит по тебе азимут, подправит прицел, а потом пальнёт, туды его в дуло. Не давай духам себя «пользовать».
  Наш пациент в долгу не оставался: смеялся от души над своей нескладностью вместе со всеми. На поправку он шёл плоховато: когда через неделю несколько раз пробовал пройтись без костылей, с грохотом падал. Услышав страшный шум, медсёстры вначале пугались, бежали в палату, но потом привыкли и от «землетрясений» не вздрагивали.
Тимоша после очередной неудачи ни на кого не обращал внимания - чертыхался и вновь поднимался с койки, приговаривая неизвестно кому адресованное:
- Детей ходить учишь, а взрослому дядьке лежать приказываешь?
Хотя ребята делали вид, будто им всё равно, но упорство соседа по палате им нравилось. Шутники уже не язвили - бодрили.
- Не горюй, Тимоша, что ноги задеты - радуйся. Враг ведь он целится куда? В самое ценное у мужика место. А если он в это место не попал, значит пуля прошла мимо цели.
Запомнился мне, однако, солдат не своим ростом и даже не упорством в стремлении ходить. Удивил другим; да так удивил, как никто от него не ждал.
До выписки Тимошу успели повидать родители. Их деревенское происхождение выдавал вятский акцент с его торопливым, невнятным произношением.
Сцена встречи смотрелась неправдоподобно: отец - его звали Спиридоном - и мама, Алевтина, едва дотягивали сыну - даже чуть согнувшемуся на костылях - до плеча, но держались уверенно, как будто и не Тимоша вовсе, а они были выше своей «детки» на целую голову.
Отец напутствовал сына просто и бесхитростно: чтоб воевал как полагается, за женскими юбками не волочился. Когда он говорил, Тимоша молчал и изредка кивал в знак согласия. Маму же солдат, казалось, готов был носить на руках, словно икону. Такого почитания родных, свидетелями которого нам всем невольно пришлось стать, мы давненько не видели - великан, который, только пожелай, мог бы одним ударом сокрушить всё вокруг, безропотно вникал советам своих родителей!
Но представьте, не это меня удивило в солдате больше всего…
Однажды в госпиталь прибыла комиссия из «высоких чинов».
Вообще, мы «штабных» и «тыловых» хорошо изучили и звания каждого можем назвать, не глядя на погоны. По животам.  Если брюшко слегка выпирает - старший лейтенант пожаловал; чуть больше - капитан; а если из человека «танк прёт» - не ниже подполковника. В этот раз животы у членов комиссии «прорисовывались» очень хорошо.
Проверяющие, которые частенько наведывались в госпиталь, нам не докучали - так, пыль с углов сгонят, выпьют с главврачом - и домой. А тут, я сморю, сразу направляются туда, где лежит Тимофей с товарищами. Входят в палату, осматриваются и …прямиком к Тимоше. Награду вручают! Звезду Героя!!
Оказалось, наш великан в бою о своей застенчивости забывал: за спинами не прятался - когда надо, бросался в атаку; не раз выручал товарищей в самых безвыходных ситуациях. А потому за свои дела достоин соответствующей награды: звезды Героя.
После посещения госпиталя комиссией, не было уже Тимоши - его заменил Тимофей Спиридонович!
Но вы, наверное, думаете, что уж своей-то храбростью наш общий знакомый сразил всех наповал? Ошибаетесь - главное было впереди.
Не давал нам всем покоя один вопрос: почему у такого видного мужчины нет подруги? Но не успели мы познакомить парня с человеком, достойным героя Советского Союза, как пополз слушок, будто наш великан оказался в госпитале из-за женского пола. То ли тётка какая-то в него стреляла, то ли ещё что.
Странный слух. Конечно, утверждать, будто все девушки сохли по Тимоше, было бы преувеличением, но они улыбались, держали себя по отношению к пациенту очень даже приветливо, порой игриво. Откуда такой слух взялся, выяснить не удалось, но я предполагал, что его пустил кто-то из наших же. В самом деле, все мы, сами того не осознавая, стали немного ревновать молодых медсестёр к новенькому, заметив: бледные щёки на усталых лицах девушек каждый раз покрываются густым румянцем, после того как в перевязочной побывал солдат. И, как сейчас помню, сыплются на бедного парня со всех сторон вопросы типа:
- Слышь, Тимофей Спиридонович, уважь товарищей: расскажи, чем это ты старшую медсестру так смутил?
Тимоша, пять минут назад перебинтованный той самой «старшей», хмурится, потом, как бы невзначай, поднимает голову, подпирая её своим пудовым кулачищем, оглядывает палату и …расплывается в улыбке. А ответ на каверзный вопрос напрашивается сам собой - всем смущает: своими ухватистыми руками, воистину воловьим терпением, обезоруживающей улыбкой и… хм-хм… Одним словом, у такого великана всего должно быть много.
Конец всеобщей ревности положило письмо, пришедшее вскоре в госпиталь. Тимоша читал испуганно, почёсывая макушку, и глубоко вздыхал. Ребята разглядели в конверте фотографию и почти насильно заставили Тимофея показать её. Думали, некрасивая в невесты набивается, а на фотке симпатичная девчонка! Посыпались вопросы: кто? откуда? уже поцеловал? Но Спиридоныч молчал.
Народ продолжал настаивать, и выдал артиллерист-разведчик в итоге страшную «военную тайну»:
- Это врач в нашей части, а вовсе не моя невеста. Однажды нашу позицию обстреляли духи. Был дан приказ отойти, но мы вдвоём с ней случайно оказались в числе последних отходящих. Тут что-то шарахнуло; очнулся - лежу рядом с врачом. Присыпаны землёй. Наших нет - ушли. Оба ранены: я - в ноги, а у неё грудь мокрая от крови. Расстёгнул я пуговицы на её гимнастёрке, кое-как раненую бинтом перемотал, потом привязал её к себе и, как мог, поволок. До самого конца она в сознание не приходила - рана не глубокая, но, видно, много крови потеряла. Больше мне сказать нечего.
- Э, нет, друг, - запротестовали все, - что-то ты нам не договариваешь. Почему ты её опасаешься?
- А я женщин всегда стороной обхожу. К тому же, сами видите, ищет она меня.
- Так правильно делает, что ищет. Влюбилась - и ищет.
- Кабы не влюбилась. Я ж её испортил.
- Чего-чего ты сделал с ней? Погромче говори, поподробнее.
- Испортил! Глухие, что ль? Говорю же: когда перевязывал, форму с неё пришлось снять. Хоть старался на грудь не пялиться, но ведь гляделки в карман не спрячешь. А если парень девку без рубахи видит, значит, портит её. Отец меня учил: «Смотри, Тимоха, служи по уставу. Но если ты во время службы с бабы что-нибудь снимешь без её согласия, я с тебя сниму штаны и на заднице устав пропишу». Мне ж, когда я до своих добрался, пришлось в рапорте объяснения давать, почему отстал от остальных. Через неделю про это не знал только ленивый. Кто ж её, девку порченную, теперь замуж возьмёт?
- Погоди, Тимофей Спиридонович, если она отомстить хочет, зачем фотографию прислала?
- Ясное дело зачем: хочет расквитаться, но маскирует свою диспозицию. Дескать, не дёргайся, солдатик: я не в обиде. Представляю, что будет, когда она меня увидит…
Спустя неделю, я, как обычно, вёл обход больных и, увидев за окном какую-то женщину, воскликнул:
- Тимофей Спиридонович, взгляни-ка - не твоя ли спасённая идёт?
К моему удивлению, рядовой вскочил на ещё не долеченные ноги и, почти не пользуясь костылями, куда-то убежал. Как его ни искали в тот день, найти не удалось. Появился только к обеду.
Удивил Тимофей Спиридонович меня, да и не только меня, тогда несказанно: «костлявой» в лицо смотрел, а женского пола боится, пуще смерти!
Пациенты и врачи, как только заметили беглеца, почти набросились на беднягу:
- Струсил? Дезертировал? Позицию оставил?
Битый час все убеждали Тимофея в том, что он неправ, но тот стоял на своём: с женщиной встречаться не стану, хоть под трибунал подводите. Тогда бойцы пошептались и ввели в бой «главные резервы»:
- Слышь, артиллерия, - ехидно заметил один из солдат, - мы тут посовещались и решили: правильно начальство сделало, когда определило тебя в разведвзвод. У тебя прятаться хорошо получается.
Смешок подхватили. И понеслось: каждый вспоминал свою полузабытую, слегка приукрашенную историю, сводящуюся к отношениям с женщиной. Никто не остался равнодушным: один из пациентов от смеха даже упал с кровати. Такого натиска сатиры в свой адрес Тимофей явно не ожидал, вскоре сам гоготал громче всех - словом, капитулировал подчистую и безоговорочно:
- Всё, отстаньте вы ради бога! Я от ваших шуток уже смеяться не могу. Прилюдно обещаю: никогда больше от этой врачихи бегать не буду! Просить станете - а не убегу!
Обещание вызвало в палате новый взрыв смеха…
…После всех вышеописанных событий Тимофей приободрился, стал на удивление быстро поправляться и вскоре получил документы на выписку. Обещанная машина из военного округа запаздывала, и «главный» в порядке исключения разрешил Тимоше заехать на денёк к родственникам, а уже потом следовать обратно в часть. Медперсонал, а также раненые, имевшие возможность двигаться, провожали всеобщего любимца возле крыльца; остальные приникли к окнам.
Тимофей Спиридонович помахал нам рукой, направился к автовокзалу. Но люди не расходились - стояли недвижно и торжественно, словно отдавали честь русскому герою.
Я же в тот момент испытывал угрызения совести. Мне было стыдно за свои непутёвые мысли: солдатское ранение зажило как-то уж очень неестественно быстро, и я сокрушался, что уважительного повода для задержки дорогого друга в госпитале не стало…
Солдат уже почти скрылся за зелёными липами, как вдруг рокот моторов за окном заставил меня вздрогнуть. Я с силой уперся лбом в холодное стекло.
К фасаду здания подъехали - почти одновременно, одна за другой - две машины и мотоцикл. В первой, небольшой скромной машине, мы разглядели Тимофеевых родителей. Во второй, джипе тёмно-зелёного цвета, сидели два офицера, очевидно, приехавшие за «своим». Ну а с мотоцикла, теряя шлем на ходу, спорхнула та самая «испорченная» девушка с фотографии и, обогнав остальных встречающих, с радостным криком бросилась на шею Тимофею Спиридоновичу…

=

Доктор замолчал, потом вопросительно взглянул на притихших Евгению и Сергея:
- А мы думали, неразвитый, тихоня, увалень деревенский… Да-с…
Теперь, по вашему сыну. С точки зрения современной классической психиатрии, ваш сын имеет отклонения от психики. Но мне не нравится данное направление…
Доктор вновь замолчал.
- Как же нам поступить? - не выдержал Сергей.
- Пока только одно посоветую - не перебивать меня. Извините. Я изложил общепринятую точку зрения, а теперь послушайте мою личную, так сказать, кулуарную… Лет двадцать назад мой учитель выдвинул необычную теорию. Он предположил следующее: по мужской линии передаётся некий загадочный ген - «ген человечности». Но открытие состоит не только в обнаружении гена - скорее всего, им обладают все люди с рождения. Главное в другом: ген активен примерно у 5 процентов людей. Его активность не зависит ни от социальных факторов, ни от климатических; она неизменна даже через много поколений… А у 95 процентов человечества ген ведёт себя скромно, «не высовывается». Но как только люди оказываются в здоровой моральной атмосфере, активность «гена человечности» возрастает у них лавинообразно!.. Вот мы часто недоумеваем: почему современные дети так беспощадны, не сострадательны? Но разве мы требуем от них что-то, помимо твёрдости, решительности и бескомпромиссности?
Последние качества необходимы, когда живёшь по законам военного времени. Улицы современных городов не чувствуют на себе разрывы снарядов, но они во власти войны. Сомневаетесь? Тогда скажите, давно ли вы слышали такие мирные слова как «жалость», «милосердие», «сопричастность»? Не помните? Значит, до перемирия ещё далеко.
Меня часто упрекают: а как же смелость, готовность к подвигу? Понимаете, настоящая, не показная, смелость, не существует без внутреннего порыва, без чести. Трус в атаку не пойдёт - отчего, объяснять не надо. Бесчестный станет хитрить: попытается отстать, попробует спрятаться за спины товарищей. Взгляните: трусость и бесчестие - понятия вроде бы разные, а результат-то от них одинаков!
Путь к смелости и чести одинаково тернист: с детства надо уметь говорить себе «нет», когда очень хочется сказать «да». Твоего стремления дать больше другому, нежели себе, окружающие не поймут, назовут сумасшедшим. Но иначе нельзя! Честь и смелость неразделимы, как сиамские близнецы; когда врач пытается разделить сиамских близнецов, они погибают.
Вы можете возразить мне: дескать, профессор, занимается пропагандой патриотизма, читает нотации… Отнюдь. Всё, о чём я вам говорю, подтверждено фактами.
Вот пример. Сразу по окончанию Второй Мировой войны участникам антигитлеровской коалиции невольно пришлось участвовать в не совсем обычном глобальном биологическом эксперименте. Дело в том, что для охраны заключённых в концлагерях немцы вывели, а затем воспроизвели в большом количестве новую порогу овчарок, которая от классической отличалась повышенной агрессивностью. Цель нацистов была проста: с помощью животных они хотели внушить заключённым страх, исключить в людях саму мысль о сопротивлении.
После разгрома гитлеровцев остались сотни подобных собак. На вид они были хорошо сложены, слушались новых хозяев. Поэтому кинологи  всего мира с удовольствием приняли «немецких служак» для «обновления крови». Но скрестив «германцев» со своими собаками, специалисты добились поразительно неудачного результата, безвозвратно испортив породу собственных питомцев. Хвалёные «немцы» оказались на редкость трусливыми! Столкнувшись с угрозой «получить сдачи», пёс, вместо того чтобы грудью бросаться на опасность, поджимал хвост и бежал прочь, словно заяц! Но как только к «немцу» подводили того, кто не мог защититься, пёс проявлял «чудеса храбрости»!
На людях подобные эксперименты не проводились, но разве это меняет суть? Ваш Борис дал обещание перед ребятами и, переступая через собственный страх, с честью выполнил его. Конечно, Борис не предупредил вас, родителей, но, поймите, в той ситуации он просто не мог поступить иначе: условия спора обязывали!
Вы спрашиваете, что делать с сыном? Рискую быть непонятым - ровным счётом ничего. Сделайте одолжение, оставьте его в покое - «болезнь Бориса Коршунова» неизлечима. Он входит в число тех пяти процентов людей, у которых «ген человечности» не собирается «прятать голову в песок». И слава богу!
- Что вы намерены записать в графе «диагноз»?
- Напишу так: «Здоров. Более чем».
- Более чем? - удивился Сергей.
- Я не оговорился. Конечно, не могу утверждать, что организм Бориса устроен именно так - выводы надо делать на основании исследований. Но морально-психологические установки молодого человека устойчивые, явно не показные, на подсознательном уровне.
- В каком смысле «на подсознательном»?
- Вы не профессионалы - за пять минут этого не объяснить… Впрочем, нет ничего невозможного: примерно через месяц произойдёт событие, которое заставит вас согласиться с моими выводами.
К неудовольствию Бориса, врач подошёл к двери и аккуратно её прикрыл.

=

Воскресенье. Сегодня семья Коршуновых в полном составе. Надо же, никто никуда не торопится!
В последнее время это большая редкость: работа, постоянные отъезды главы семейства в командировки, быт… А тут превосходный случай: у Бориса каникулы, у Сергея отгул, у Евгении выходной.
- Папа и сын, к столу - завтрак готов, - отдаёт распоряжения мама. - Ну как, Боря, прочёл ли ты книгу Соловейчика?
- Давно прочёл.
- Тогда почему книга лежит уже месяц на твоём журнальном столике? Убери её в шкаф.
- Не могу: я её читаю.
- Стоп, так ты прочитал книгу или нет?
- Да, прочитал… Но, понимаешь мама, я её осиливаю от начала до конца, затем проходит неделя - и я снова беру её в руки.
- Книга так приглянулась тебе?
- Наверное, я ошибаюсь, мама, но, по-моему, в XV-м веке люди жили совсем не так, как мы. У них не было интернета, телевизоров, газет - до всего они доходили самостоятельно, без подсказок. Например, идея Фароса с бронзовой медалью чего стоит! Вручать награду самому смелому и честному человеку - это же круто! Я даже слышал, будто она до сих пор путешествует по миру.
- Это наверняка копия, а не подлинник, - вмешивается отец. - Если подлинник и существует, вряд ли его обладатель избавится от «своего сокровища», даже под страхом смерти: подобная вещь слишком дорога. Всё не попавшее в государственные музеи частные коллекции засасывают, как болото.
- Но по преданию медаль нельзя было держать более пяти лет.
- Ты это коллекционерам скажи.
- Пап, да какая разница: подлинник или копию ты держишь в руках? Всё равно приятно!
- Вот именно, сын - между ними нет никакой разницы: вероятность получить оригинал равна нулю, вероятность получения копии - тоже. Если в твои руки попадёт данная медаль, специалисты назовут её подделкой, а ещё вернее, поделкой.
- Но почему вероятность равна «нулю»? Разве во времена Фароса честных и смелых было больше, чем сейчас?
- Гораздо больше. Честь сегодня явно «не в чести».
- За людей не ручаюсь, но лично я буду делать так, как сочту нужным.
- Не спеши, сын: всё надо делать осмотрительно, в том числе смелые и честные поступки. Злые языки любят метить героев печатью сумасшествия.
- Ну, хватит спорить, мальчики, ешьте лучше, - прерывает спорщиков Евгения. - Между прочим, у нас вчера на работе продавали билеты в цирк. С детства обожаю клоунов и дрессировщиков. Взяла, не раздумывая, два билета…
- Да ты молодец, мам.
- …Но потом подумала, вернулась и взяла ещё один. Мы уже лет сто никуда не ходили вместе. Боря, не составишь ли кампанию нам с отцом?
- Не вопрос. Я тоже давно не ходил в цирк.
- Тогда завтракаем - и вперёд. Если верить афишам, скучать не придётся.

=

…Цирковая арена небольшая, зато оформлена красиво. Во второй части программы конферансье объявляет номер с участием знаменитого итальянского экстрасенса Романо. Зрители, явно пришедшие поглядеть на заграничную знаменитость, неистово аплодируют.
Появляется мужчина среднего роста, красивый, черноволосый, в классическом фраке; замыкают выход две прелестные помощницы.
Пригласив из зрительного зала несколько молодых ребят, экстрасенс погружает их в гипноз и потом целый час веселит публику: заставляет играть участников на воображаемых музыкальных инструментах, предлагает подражать знаменитостям, организует лекцию-экспромт о вреде курения… Все в восторге.
Романо с благодарностью отпускает молодёжь, поворачивается к зрительному залу, но вместо поклона вдруг решительно поднимает руку вверх, прося тишины.
- Уважаемая публика, - проносится под куполом, - я исколесил много стран. Мне аплодировали Лондон и Рио-де-Жанейро, Дели и Лас-Вегас, Каир и Москва. Зависит ли человеческая сущность от расы, от места проживания, интеллекта или возраста? Ответ на этот вопрос люди пытаются дать давно, но я категорически утверждаю: нет, не зависит… Я поставлю вышедших на арену людей в необычную ситуацию; и смею утверждать: все добровольцы поступят одинаковым образом… Впрочем, если кто-то из вас опровергнет моё представление о человечестве, буду только рад. Его ждёт приз. Обещаю: здоровью данный эксперимент не повредит. Итак, мне требуется не менее двадцати добровольцев.
- Сходи, Боря, попробуй себя, - подмигивает Сергей сыну. - Вот и мама не возражает.
Вместе с тремя десятками таких же, как он, зрителей подросток смущённо выходит на цирковую арену. Стульев на сцене не хватает, и две девушки-помощницы приносят ещё.
- Уважаемая публика, я прошу тишины!
Зал мгновенно замирает.
- Грация!
Борису неуютно, тревожно, но раз вызвался, убегать неудобно… Темнеют лампы под куполом… Откуда-то сверху, из полумрака слышится властный мужской голос, от которого сводит руки…

…- Проснулся? Как ты себя чувствуешь, сын?
Юношеский взгляд различает знакомые едва уловимые контуры. Это родители.
«Почему они так пристально рассматривают меня?»
- Нормально чувствую…
Язык ворочается лениво, словно спросонья. Отец помогает приподняться со стула:
- Мы не хотели тебя тревожить: дожидались, когда большая часть зрителей уйдёт. Тебе нужен свежий воздух.
Все трое направляются к выходу - уличный ветер выдувает остатки сна.
- Ничего не помню, - бормочет Борис. - По-моему, заморская знаменитость собиралась устроить какой-то эксперимент, призы обещала…
- Верно, - отзывается Сергей, - Романо подарил нескольким зрителям свои афиши с личным автографом.
- А в чём заключался эксперимент?
- Дома расскажем.
Борис вопросительно смотрит на родителей. Те отводят глаза, загадочно молчат.
…Семья рассаживается за столом в большой комнате. Сергей заваривает чай для себя и для мамы - сыну достаётся его любимый: прохладный, с кусочками льда. Родители не торопятся - очевидно, пауза доставляет им удовольствие.
- Так ты хочешь знать, что произошло сегодня на арене цирка? - спрашивает отец. - Слушай. Вначале погас свет, гореть остались лишь несколько слабеньких лампочек. Когда он вновь зажёгся, все, кто напросился к артисту, спали… Вообще-то, я слышал, будто часть людей не поддаётся гипнозу, но готов подтвердить: в нашем случае гипнотизёр околдовал буквально всех до единого. Невероятной силы человек… Далее на сцену вышли ассистентки артиста и сунули в руки каждому участнику по экземпляру обычной, местной газеты. Затем экстрасенс обратился к людям на сцене:
«Господа, спешу обрадовать: с сегодняшнего дня каждый из вас работает в офисе авторитетного банка. В ваших руках значительная сумма, которую вам поручено пересчитать. Чтобы деньги не попали в руки посторонних, вашу работу контролирует управляющий банка. Но сейчас управляющего вызовут по срочному делу; он уйдёт на пару минут, а вы остаётесь с деньгами один на один. Имейте в виду: деньги в ваших руках неучтённые; и если они исчезнут, никто их не хватится. Итак, внимание, управляющий уходит!»
Сергей замолкает, кладёт кусочек сахара в ароматный дымящийся чай. Потом продолжает:
- То, что случилось на сцене, пожалуй, стало для нас с мамой шоком. Все три десятка человек, как один, бросились прятать «деньги»! Причём, прятали не только в собственных карманах - «купюры» летели под ковёр, передавались сидящим на трибуне родственникам… И лишь один участник эксперимента никуда не спешил - «пересчитанные деньги» спокойно лежали у него на коленях… Между прочим, пока все суетились, не зная, куда спрятать купюры, молодой человек наблюдал за «воришками» с таким же удивлением, как весь остальной зал.
Борис нетерпеливо - одним махом - выпивает из кружки добрую половину прохладного чайного настоя. Саркастически усмехается:
- Оля-ля! Среди миллионов людей нашёлся один честный. К тому же смелый - не побоялся, что после всего случившегося окружающие поднимут его на смех.
- Зато его с удовольствием возьмёт на работу любой солидный банк, - парирует отец.
- Среди тех, кто вызвался на сцену, я заметил несколько моих знакомых. Может, кто-то из них проявил честность?
Сергей кладёт горячую ложку на блюдце, пробует чай, дует, сбивая жар:
- Да, с человеком, который проявил честность, ты действительно знаком.
- Я его знаю?! И давно мы знакомы?
- С рождения… Чай сегодня замечательный: ароматный. Спасибо маме.
Борис вдруг меняется в лице - сарказм уступает место растерянной улыбке:
- Постойте, родители, неужели этот честный человек?.. Не может быть…
Родители смеются:
- Сам догадался.
Мама подсаживается ближе:
- Из тридцати человек, выбранных Романо, ты оказался самым порядочным. После всего происшедшего я раскрою нашу с папой тайну. Когда мы водили тебя к психотерапевту, то вовсе не сомневались в твоих умственных способностях - просто хотели посоветоваться со специалистом по вопросам юношеской психологии. В своё время отца тоже дразнили обидными словами… Правда, врач вообразил, будто мы склонны считать собственное чадо «не в себе» - и «нашим нехорошим попыткам лечить сына» решительно дал от ворот поворот. А чтобы у двух взрослых людей не осталось и тени сомнения в отношении сына, Карл Христофорович посоветовал нам не пропустить гастроли знаменитого циркового экстрасенса Романо.
Сергей солидарен с Евгенией:
- Мы признаём: твои убеждения - не простые слова. Как выражался Карл Христофорович, они у тебя на подсознательном уровне!
Борис ошарашен, несколько секунд не может вымолвить ни слова.
- Иногда родители говорят своим детям такое, что не сразу и поймёшь: радоваться надо или совсем наоборот… Пап, между прочим, ты сам когда-то учил: смелым и честным жить труднее.
- Это тоже правда. Лично мне жить легче, чем тебе: я немного трусоват, никогда не начну войну ради высоких принципов; а в некоторых ситуациях даже позволяю себе немного лукавить.
- Извини, пап, но сейчас ты действительно немного лукавишь. Через незакрытую дверь я слышал кое-что из твоей беседы с Карлом Христофоровичем.
- Что ты слышал?
- Я слышал, будто такие черты характера как смелость и честность передаются генетически по мужской линии. Если бы сегодня Романо вызвал на цирковую арену тебя, а не меня, я уверен, ты бы тоже «отказался от денег.
Сергей от неожиданности кашляет, отодвигает чай в сторону:
- Хм-хм… Иногда дети говорят своим родителям такое, что те не сразу и понимают: радоваться им или совсем наоборот… Да, необычный у нас сегодня спор. Сын говорит отцу: «Отец - ты честный и смелый человек!»; а отец в ответ: «Не согласен, я вполне обычный человек - вот ты точно честный и смелый»… Мы с тобой вроде бы одно целое и, в то же время, такие разные… Должен признаться: к своему стыду, я совершенно не знаю собственного сына. Скажи, о чём ты мечтаешь?
- Я хочу походить на легендарного Фароса. Поступать, как он, думать, как он. Мне порой кажется, будто этот человек даёт мне советы из глубины веков.
- Но это же замечательно, Боря, - улыбается Евгения.
- Нет-нет, мама, ты меня не поняла. У меня такое чувство, словно в будущем я сам стану Фаросом! Серьёзно! Но мне чего-то не хватает. Какого-то знака что ли?
- Ты - большой ребёнок, сын. Подожди ещё пару лет - и твои представления о мире изменятся. Тебе просто нравятся средневековая романтика, тайны. Отложим этот разговор до лучших времён - мы тут о тайнах говорим, а настоящая тайна уже целых полчаса лежит в коридоре.
Отец спохватывается, быстро уходит из комнаты.
- Кроме плаката с автографом, Романо подарил тебе что-то ещё, - подсказывает мама.
Сергей возвращается со свёртком, перевязанным лентой:
- Думаю, тут лежит памятный сувенир - возможно, статуэтка; хотя нет, для статуэтки подарок слишком угловат. Так я и думал: маленькая шкатулка. Молодец экстрасенс: пообещал подарок - выполнил. Держи, сын, это твоё - заслужил.
В руках у Бориса Коршунова небольшая коробочка квадратной формы, с забавными древесными прожилками и покрытая прозрачным лаком.
- Отменный сувенир, - искренне радуется отец, - мы поставим её на видное место - пускай все видят такую тонкую вещь. Между прочим, не простое дерево - капокорень! Работа вятских мастеров. Ручная…
Сергей внезапно замолкает, заметив, как сын приподнимает миниатюрную крышку у шкатулки. Внутри вложена бронзовая, тёмная от времени, медаль в форме сердца с приложенным к нему мечом…

=

…С очками, сползшими на самый кончик носа, «чокнутый профессор» стоял против окна и провожал взглядом спешащих людей. Задумавшись, не сразу услышал, как в кабинет вошла уборщица. Обернулся:
- Я так понимаю, раз вы, Светлана, пришли убирать в моём кабинете, значит вы последний мой пациент…
- Так уж и последний… Можно подумать, будто вы собираетесь уходить из больницы, - откликнулась уборщица, энергично работая тряпкой.
- Знаете, Света, про нас, психотерапевтов, ходит байка, будто со временем мы становимся похожи на своих больных пациентов. Заражаемся, если можно так сказать, вирусом ненормальности. У вас глаз не замыленный - взгляните, на моём лице не находите аномалий?
- Всё шутите. Но взгляд у вас действительно усталый. Это потому что вы каждый приём слишком близко к сердцу принимаете, а потом расстраиваете себя.
- Спасибо за сочувствие. Только, кажется, прав мой покойный учитель, бросивший однажды в сердцах: «ЕСЛИ ОДИН НЕНОРМАЛЬНЫЙ ВСТРЕЧАЕТ СЕБЕ ПОДОБНОГО И ПОНИМАЕТ ЕГО, ОБА ОНИ ЗДОРОВЫ. НО ГОРЕ ОБЩЕСТВУ, В КОТОРОМ ЭТИ ЛЮДИ НАШЛИ ДРУГ ДРУГА».
- Простите, я не расслышала… Вы что-то сказали?
- От современной жизни, говорю, отстал. Правильно вы подсказали: заявление мне надо писать - на пенсию пора… Сегодня утром меня директор в кабинет вызвал и говорит: «Я тут провёл заочное тестирование Бориса Коршунова. Убеждён, клиент нуждается в коррекции. А вы у него, уважаемый Карл Христофорович, ничего не нашли. Как же так?»… Да, пообщался я с тем молодым человеком, поговорил с его родителями. А теперь перед своим шефом оправдываюсь, как мальчишка. Мой уважаемый шеф признал подростка «не в себе», и, по-моему, даже родители сомневаются в собственном сыне. А я поставил диагноз «Здоров. Более чем»… Устал я со всеми спорить, каждый раз что-то доказывать. Оно - поколение просвещённое, компьютерами взращенное - ПЕРЕСТАЛО МЕНЯ ПОНИМАТЬ. И Я ЕГО…