Театр

Если театр начинается с вешалки, что, как предполагают, изрек Станиславский, то наш студенческий театр начинался с колхоза, о чем было мной упомянуто в предыдущем рассказе.
Там обсуждались темы, создавались какие-то наметки, вносились предложения, а потом Ирэн, наш замечательный сценарист, режиссер и поэт, которая в скором будущем стала одним из ведущих авторов популярной юмористической телепередачи «Городок», создавала монументальные произведения в стихах, расписывая монологи и диалоги в соответствии с тем, кто из нас на какую роль был способен.

Капустники

Но до того, как гордо назваться студенческим театром наш творческий коллектив был наскоро организован указанием сверху, поскольку необходимо было заполнить нишу, опустевшую в связи с окончанием университета предшествующим поколением, не сумевшим создать на этом поприще преемственность. И возникла наша труппа довольно просто, согласно опросу: кто желает...?

Откликнулись на опрос поначалу человек двенадцать.
В один из вечеров после занятий желающие собрались в актовом зале, где недавно назначенный впопыхах на эту общественную должность руководитель факультетской самодеятельности по фамилии Черноух, сообщил нам, что грядут ноябрьские праздники и от нас ждут чего-нибудь радостного и веселого.
Происходило это в начале октября, поэтому времени было в обрез.

Черноуху было лет тридцать и являлся он личностью не вполне адекватной, учитывая его кипучую энергию и безграничную восторженность по любому поводу. Возможно, это исходило из того, что сам руководитель мало что понимал в этом деле и никакими идеями не блистал. И вообще было совершенно непонятно, откуда он взялся, так как ни в преподавательском, ни в руководящем составе факультета не значился.

Коллегиально было решено придумать шутки для капустника, который бы состоял из эпизодов различных литературных произведений. Капустником (для тех, кто подзабыл) называлось юмористическое представление, часто пародийного характера, состоявшее, как правило, из коротких сценок.
Кто-то предложил все действо осуществить в салоне Анны Павловны Шерер, на балу, где собрались бы герои русской литературы.

- Точно! – воскликнул Черноух. – Именно там! А это кто?
Присутствующие переглянулись. Пришлось вкратце рассказать ему об этом персонаже романа «Война и мир».

На следующей встрече каждый из нас представил свои мысли и реплики, которые бы высказывались известными литературными героями, а так же свое видение их использования в общем контексте.
Черноух каждый раз вскакивал и бегал между нами с криками «Браво! Здорово! То, что надо!», не забывая при этом спрашивать: а это кто. В результате было решено начать репетировать, так как во время репетиций обязательно будут появляться новые идеи и шутки.

Время летело. Нашу команду даже регулярно отпускали с занятий, поскольку было необходимо не только готовиться к спектаклю, но и добывать для всех действующих лиц соответствующие одеяния. Изначально эту миссию взял на себя Черноух, но после того, как он притащил из музея рыцарские доспехи, предполагая, что именно в них облачались мужчины девятнадцатого века, некоторым из нас пришлось озаботиться и этим, обращаясь за помощью в одесские театры.

И вот наступил день премьеры. Мы немного волновались, поскольку нам предстояло пройти экзамен у искушенной публики, ведь предыдущий коллектив установил планку на довольно приличной высоте. Но как только началось представление, полностью успокоились, почувствовав доброжелательность зала, который мгновенно реагировал на реплики хохотом и аплодисментами.

На сцене происходила литературная вакханалия. Бал был в разгаре. Действующие лица, легко узнаваемые аудиторией по пришитым к спинам прямоугольным матерчатым лоскутам с написанными на них именами и фамилиями, как у спортсменов, попеременно выходили, вальсируя, на авансцену для произнесения диалогов. Вот некоторые из них:

- Пьер, Вы читали О'Генри?
- Пардон, Натали, о ком?!

- Ах, Вера Павловна, Вы заметили, у Рахметова вся спина в дырочках!
- Что Вы говорите! Почему?
- Потому что господин Чернышевский снабжает его левыми гвоздями.

- Подлая старуха довела меня до психушки.
- Германн, Вы зря ей поверили. Тройка, семерка, туз – это хорошо, если играть в очко. Как раз будет двадцать один. Но Вы же играли в «Фараон»!

Затем произошли дуэли Онегина с Грушницким и Печорина с Ленским. Упав, Онегин и Печорин обнаружили ошибку, вскочили и поменялись соперниками. После этого на передний план вышла Анна Каренина, которая водила за собой на веревочке игрушечный паровозик и пела «Голубой вагон бежит, качается, скорый поезд набирает ход...»

Представление длилось часа полтора. Смех в зале не утихал. А когда мы закончили, стало всем ясно, что художественная самодеятельность факультета находится в надежных руках. Вот только Черноух пропал навсегда, так же внезапно, как и изначально появился. На вопрос, куда он подевался, нам ответили: перешел на другую работу.               

Тут-то и пришли к нам Ирэн и хореограф Эндрю, благодаря которым мы превратились в настоящий театр.
В течение первого учебного года были созданы мюзиклы по мотивам популярных произведений: «Буратино», «Бременские музыканты», «Три мушкетера». Слава о нас прокатилась не только по университету, но и по всему городу, после чего мы стали выезжать на гастроли в разные учебные заведения.

Гамлет

Очень скоро мы переросли такой жанр как капустник и стали создавать полномасштабные цельные спектакли, одним из которых стал «Гамлет».
В отличие от шекспировской трагедии наш вариант по сути являлся музыкальной комедией, состоявшей из арий различных известных оперетт.

Гамлета играл я, а Офелию моя сокурсница Бэлла, дама вполне симпатичная, с хорошим голосом, но, надо признать, несколько упитанная, а, скорее всего, не несколько, а значительно, что придавало ее героине особую комичность. При этом она легко двигалась на сцене, и это позволяло нам обоим петь и танцевать, правда, мне приходилось держать ее за талию на вытянутых руках, что все-таки создавало некоторые неудобства, но зато я имел полное право устанавливать талию произвольно.
В одном из эпизодов в музыкальной фонограмме были искусно переплетены мелодии из арий мистера Икс и Сильвы. На фоне кордебалета, который в глубине сцены исполнял нечто похожее на помесь твиста, чарльстона и гопака, я с Бэллой вальсировали на авансцене и пели о том, как тяжело жить в королевстве датском: то черепа разбросаны где попало, то тени бродят повсеместно.
Под ускоряющийся темп фонограммы ускорялись и мы, да так неожиданно ускорились, что попали под воздействие центробежной силы. Я чувствовал, что вот-вот оторвусь от своей напарницы, которую удерживать уже не мог, и кто-то из нас или, того хуже, мы оба свалимся в первый ряд. Промежуток между ним и сценой был невелик, и краем глаза я наблюдал, как сидящие в первом ряду при наших периодических приближениях нервно дергались и были наготове вскочить.
Титаническими усилиями я стал менять направление нашего с Бэллой вращения, чтобы отдалиться от края сцены и приблизиться к одной из боковых кулис, за которую мы в результате и унеслись, вызвав взрыв смеха, шквал аплодисментов и наверняка вздох облегчения первого ряда. За кулисой нас остановила груда реквизитной одежды, на которую мы свалились, при этом умудрившись не прервать пения.
Кордебалет сообразил, что вряд ли мы быстро вернемся, и переместился с заднего плана на передний.

Согласно устоявшейся традиции, по окончании каждого спектакля большинство его участников собирались в квартире у одного из нас, чтобы максимально весело отпраздновать это знаменательное событие. Премьера «Гамлета», конечно же, не явилась исключением.

Решив в этот раз не переодеваться, мы вышли большой и шумной толпой из Университета и зашагали по одной из центральных улиц – Советской Армии (сейчас Преображенская, как и до того). Дойдя до Дерибасовской, спустились в подземный переход и, не сговариваясь, расположились вдоль стен. Я снял с плеча гитару, а с головы цилиндр и стал жалобно петь: «позабыт-позаброшен с молодых юных лет, я остался сиротою, счастья в жизни мне нет». Вряд ли мы походили на бомжей, скорее, на графов и графинь, но проходившие мимо проникались искренней жалостью и бросали в цилиндр мелочь.

И тут случилось неожиданное. Один из прохожих, мужчина внушительных лет, подошел ко мне и, загадочно улыбаясь, произнес: «хорошо было тогда». Затем вынул из внутреннего кармана купюру, бросил ее в цилиндр и проследовал дальше. Я тут же ее достал и обомлел. Это были десять рублей! В простонародье – червонец. Не царский, конечно, обеспеченный золотом, но наш, красненький, с ленинским мудрым профилем. На червонец можно было «сделать базар», то есть прилично скупиться на знаменитом «Привозе», самом главном и дорогом рынке города.
Всех нас одновременно посетила одна мысль, и мы, вскочив, заторопились к выходу из перехода, пока старичок не опомнился. На поверхности находился Центральный гастроном, где мы, отоварившись на всю десятку, устроили домашний пир.

Синдбад-мореход

Началось сие действо с того, что еще при закрытом занавесе, когда зрители пребывали в ожидании его открытия, на внутреннем балконе в районе второго яруса, куда можно было попасть только через боковую лестницу фойе, появился ваш покорный слуга в цветастом длинном до пят халате и чалме. Это было эффектно, поскольку неожиданно.
Подобно муэдзину на вершине минарета я принялся протяжно завывать ничего не значившую абракадабру. Но при этом можно было отчетливо разобрать слова: «альков», «альфонс», «хали-гали», «цоб цобе», “халва”. Особый восторг у зрителей вызвали словосочетания «приказ камаз на намаз» и «визирь не транжирь чифирь».

После этого мне было необходимо быстро вернуться вниз на сцену, переодеваясь по дороге, чтобы предстать уже в качестве Синдбада, учившегося в медресе, которое готовило мореходов дальнего плавания.
Я бежал вниз по ступенькам, а последний отрезок пути летел, поскольку, пытаясь снять халат, наступил на него и так, кульбитом, вспомнив свое спортивноe детство, вкатился на сцену, где ожидали меня «учитель» и «товарищи по учебе».

На сцене стояли стол и стулья, на которых сидели мы, ученики, в ярких восточных одеяниях и полотенцах в виде чалмы на головах.

Занавес поднялся. Раздался гром аплодисментов, после чего, согласно сюжету, начался выпускной экзамен. Учитель задавал вопросы, ученики отвечали. При этом все говорили с восточным акцентом, что особенно удавалось Ахмеду, которого изображал Ловелас, имевший по жизни славу большого любителя и любимца дам. Называли мы его именем известного литературного героя с тех пор, как при знакомстве узнали, что его главное хобби в жизни – коллекционирование женских сердец.
 
Итак, учитель задавал вопросы присутствующим, а когда очередь дошла до Ловеласа, спросил:

- Ахмед, как называется деталь,
  через которую мы даль
  морскую видим пред глазами?

По сценарию Ахмед должен был ответить:

- Диплом, учитель, вот деталь
  через которую мы даль
  морскую видим пред глазами.

На что учитель возразил бы: «Не диплом, а бинокль».
Но Ловелас умудрился запутаться в простейшем коротеньком тексте и ответил: «бинокль», испортив тем самым хорошую шутку. Более того, он поставил в довольно затруднительное положение учителя, который замер и не знал, как реагировать.
Суфлерской будки не было, и роль суфлера за одной из кулис выполняла Ирэн, знавшая свое произведение наизусть. Она, придя на помощь учителю, шепнула: «Ну, давай уже наоборот».
Учитель крикнул: «Не бинокль, а диплом!»

Зал взорвался смехом. Зритель у нас был умный и догадливый. Неизвестно, что позабавило бы его больше, оригинальный вариант или этот.

- Лишитъ его женской ласки пожизненно! - громогласно прозвучала Ирэн в адрес Ловеласа да так громогласно, что это было услышано в зрительном зале и снискало овацию.

Как только закончился спектакль, и актеры принялись приводить себя в порядок, к нашему удивлению и восхищению, за кулисы вошел Михаил Водяной, художественный руководитель и директор Одесского театра музыкальной комедии, человек-легенда и любовь всей Одессы.
Он поприветствовал нас: «Молодцы!» и, подойдя к Ловеласу, похлопал его по плечу.
- Не переживайте, молодой человек. Это мелочи. Я за годы служения музам, помнится, и не такое вытворял. Так что у Вас еще все впереди.

А впереди у всех нас были новые, не менее удачные постановки.
Но потом наступили сложные времена махровой, ничем не обоснованной, огульной цензуры.
Мы тратили много времени на изучение текстов, хореографию, репетиции, а когда на генеральную репетицию приходили всяческие комья в горле, представители парткома, райкома, обкома, все заканчивалось фразами: «Вы что с ума посходили! Нас же не поймут!» «Почему нас не поймут?» – спрашивали мы. Комья поднимали указательные пальцы вверх: «В том то и дело, что не вас, а нас!».

Ничего не поделаешь. Как написал замечательный поэт Александр Кушнер: «Времена не выбирают. В них живут и умирают.» И, кстати, написал он это в то самое махрово-огульное время.