Аграфена-купальница. 3-я глава. Июль-Русалия

Начало повести, Пролог, – http://www.proza.ru/2019/09/30/578
* * * * *

Но увлечённость взяла своё, и первым цветным рисунком Пелагеи стал пейзаж с купальницей.
Поля проснулась от крика соседского петуха и уже с готовой картиной в голове! Не умывшись, в ночной сорочке, со стынущими на холодном полу босыми ногами, подсела к ещё бледному окну и принялась рисовать простым карандашом в уже полюбившемся альбоме. Сами собой появились и тёмный лес с елями до облаков, и поляна сплошь укрытая шариками цветов, и тролли с хитрыми лицами, выглядывающие из-под резных листьев. Художнице размера альбомного листа явно не хватало! Натянув треники и заправив в них длинную сорочку, в шлёпанцах и в бабушкиной кофте побежала девчонка за помощью к соседу-художнику, нисколько не заботясь – проснулся ли он...
Джамал в полутёмной кухне, пахнущей малосольными огурцами и сухой малиной, что была рассыпана на противне в устье русской печи, ел неизменную яичницу с первыми маслятами, зелёным луком и укропом, запивая козьим молоком вприкуску с домашним ситным. Удивление от визита соседки сменилось беззлобной усмешкой, уж очень забавен был вид всклокоченной девчонки с горящими, почти безумными, глазами.

– Джамик! Мне нужны краски и бумага побольше… – Полина протянула художнику свой рисунок.
– Что это? – парень прислонил альбом к высокой банке с молоком и, не переставая жевать, как и гостья забыв поздороваться, внимательно рассматривал рисунок.
– Ну и рожи, – подошла Кирилловна, обтирая мокрые руки пёстрым фартуком, – здравствуй, родимая, утренничать будешь?
– Не-а, баб-Кир, потом!.. – Поля схватила ломоть хлеба и, не заметив того, стала жевать всухомятку.
– Это гномы. И цветы, что в низине у Горюн-камня… – художнику наивность рисунка явно нравилась.
Кирилловна, как все старушки страдая от недостатка общения, перебила:
– Это калужница.
– Купальница! Или лютик… – юная «всезнайка» решила блеснуть перед парнем, но не тут-то было!
– «Кошачья дрёма» или «цветок троллей». Ах, так это у тебя тролли! – Кирилловна всплеснула руками и присела на скамью у стола, – а знаешь, почему её так зовут?
Пелагея и была бы рада ответить, да сухой кусок застрял в горле. Не стесняясь, она взяла чистый стакан с полки и налила в него молока. Отложенный альбом уже мало кого интересовал, мОлодежь обратила своё внимание к старушке. А та, расправив фартук на коленях, положила локти на пёструю клеёнку стола и неторопливо начала:

– Ну, «калужницей» зовут потому, что растёт в низинах да у болот, по-старому – у калуг. «Кошачьей дрёмой» потому, что если кошка её корней погрызёт, а они это бог знает почему любят, то как будто издохнет! Будет оцепенелая лежать день, а то и три, но очнётся здоровее прежнего. А «тролль-трава» название пришло от финнов, а у них из мест, где тролли – хранители скал...
– Я об этом и не думала! Как-то само получилось… – Полина, съев хлеб, добралась до вяленой, ещё не просохшей для зимнего врачевания, малины.
– Не знала, да слыхала! А вот «купальницей» почему зовут, помнишь ли?
– Потому, что цветёт на Иван-Купалу.
– Вот все вы так! У вас и Иван и Купала – всё в одну кучу, нехристи! – Кирилловна поморщилась и передёрнула плечами, – ещё припомни цвет папоротника…
– Он уже отцвёл? – сытый парень вставать из-за стола не торопился, разговор ему был интересен.
– А что? Очень надобен? – старушка молодо рассмеялась, – Так опоздали! Не в Иванов день он цветёт, а на Купалу, в солнцеворот.
– А разве Иван и Купала не одно и то же? – ребята переглянулись.
– Да конечно же нет! – рассказчица фыркнула, – это попы соединили несоединимое!
Полина наконец-то перестала расхаживать со стаканом молока в руке, поставила его уже пустой на стол и сама села в тепло солнечного луча, на скамью напротив Кирилловны. Джамал, как мужчина, возвышался на венском стуле во главе стола, и всем троим было уютно, а Кирилловна продолжала:

– Ну вот взять Аграфену-купальницу! Говорят, что и цветок в её честь назван. Может потому, что уж очень похож на мандарины, круглые да оранжевые, словно плоды из далёкой…
– Абхазии! Моя родина, – Джамал выпрями спину и гордо расправил плечи.
– Ой, да тогда Абхазии и в помине не было!.. Вот уж не обижайся, – зорким глазом старушка заметила, как слетела улыбка с лица парня, – Жила-была некая Агриппина, наверное полторы тысячи лет тому назад, и жила она в Риме. Вера христова тогда только-только в души людские входила, да не во все! Вот и замучили нехристи эту Аграфену до смерти, чтоб другим молиться по-новому было неповадно. Похоронили мученицу на Сицилии, и стали происходить у её могилы чудеса исцеления! Потом уже перенесли мощи святой в Константинополь и установили день её памяти на канун Рождества…
– Рождества?.. – Полина удивлённо округлила глаза.
– Да не того, о каком подумала, нехристь! – старушка погрозила девчонке пальцем, – А рождества Иоанна Крестителя.
– Которому царь Ирод отрубил голову, – художник естественно блеснул знаниями, – картин на эту тему немало...
– Молодец! А то, что канун Иванова дня называется «Лютые коренья», наверняка не знаете.

– А вот и нет! – Полина махнула рукой, словно призывая рассказчицу замолчать, – В «Лютые коренья» последний раз ломают берёзу на веники, потом лист уже будет жёстким! Да и сухой станет сыпаться.
– А коренья здесь причём? – Джамал, слушавший женщин с интересом, не удержался.
– Ну так в это время в кореньях «лютых» трав меньше яда, больше пользы. Смертельными они станут, когда трава поляжет. Потому корни собирали, добавляли в веники, да хлестали стариков в бане, от хвори…
– Ишь какое словечко дитю ведомо. Хворь! Небось бабка веник на баню опять бросала?
– Бросала.
Пелагея вспомнила – как бабушка вязала пёстрый веник из молодых веточек разных деревьев и кустов – по одной каждого, добавляя и «потаённые» травы, включая купальницу. Встав спиной к бане, бросала через голову веник на крышу, и просила внучку залезть по шаткой приставной лестнице – посмотреть, куда веник упал своей маковкой.
– Ведьма твоя бабка! – Кирилловна усмехнулась.
– Сама така! – девчонка вспыхнула до корней белёсых волос.
– У-у-у… Мне пора! – Джамал, желая предотвратить возможную ссору, поднялся из-за стола, – Спасибо за угощение, баб-Кир. Пойдём, Поль, я тебе что-нибудь дам.
И, не оглядываясь, он вышел из кухни. Две обиженные родственницы остались сидеть напротив друг друга, нахохлившись и молча, пока парень не вернулся с большой папкой и коробочкой.

– Вот тебе, мой юный друг. Дерзай! Правда бумаги немного, и краски… Но тебе пока хватит, а там будет видно. Начни хоть с чего-то. И не задирай старших, – добавил постоялец, искоса поглядев на свою квартирную хозяйку и «кормилицу».
– А чего она… – Полина уже рассматривала начатую коробочку акварели «Ленинград» с несколькими колонковыми кисточками в углублении. Поистине царский подарок!
– А я ничего!.. – старушка словно очнулась от оцепенения, – Упадёт веник маковкой в сторону кладбища – помрёт в этот год!
– Вот уж вредина! – девчонка показала язык своей «обидчице» и, схватив папку и краски, вскочила со скамьи; задев ногой кошкину миску с молоком, выбежала за дверь, забыв поблагодарить дарителя.
Джамал рассмеялся:
– Егоза! Здесь и кладбища-то нет.
– Много ли знаешь, милок! – Кирилловна поднялась и стала прибирать со стола, давая понять всем своим видом, что разговор окончен.
Да и парень заспешил. Солнце уже поднялось высоко, до Горюн-камня путь не близок, а там оставлен в кустах холст с этюдом, который необходимо дописать до отъезда. Времени осталось совсем немного.

* * * * *
Продолжение, глава 4-я «Ведьмина внучка», – http://www.proza.ru/2019/10/17/1304