de omnibus dubitandum 119. 160

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.160. РУГАНЬ СТОЯЛА С УТРА... И ДО ВЕЧЕРА…

    Овчинников Петр Абрамович* и Стефанов направились в инженерную сотню и в пришедшую недавно обозную команду Гундоровского полка. Но офицеры инженерной сотни сказали, что казаки ненадежны и в случае налета скорее поддержат 28-й полк, а не штаб.

*) ОВЧИННИКОВ Петр Абрамович (дон.)(1882–?) - уроженец станицы Терновской, закончил Новочеркасское казачье юнкерское училище в 1902  г., есаул, 1 декабря 1915  г. переведен из 42-го Донского полка в 12-й Донской полк. Награжден орденами: Анны -4 ст. с надписью "За Храбрость", Анны -3ст., Станислава -2ст., мечами и бантом к ордену Станислава -3ст., Владимира -4ст. (даровано личное дворянство). В 1917 г. командир 2-й сотни 12-го Донского казачьего полка, в 1917 г. председатель полкового комитета 12-го Донского полка; на 03.11.1917 войсковой
старшина. Участник гражданской войны. Произведен в полковники отряда Мамонтова (приказ №  606 от 25.07.1918). В октябре 1919  г. - полковник, командир 4-й пограничной бригады. Генерал-майор с 17.08.1919. Эмигрировал в Румынию

    Гундоровцы же, трусливо переглядываясь, заявили, что «во внутренние дела станицы» вмешиваться не хотят. Послали шифровку Гусельщикову, чтобы прислал хотя бы две сотни с орудием. Гусельщиков обещал недели через две.

    Вернувшиеся ни с чем Овчинников и Стефанов требовали у Иванова совершить налет силами офицеров штаба. Иванов колебался. А если 28-й полк в ответ разгромит штаб фронта? Как тогда управлять операциями на всем севере области? Что же, сидеть и ждать? Нет, ждать не годится.

    Создается впечатление, что все безобразия в станице творятся с санкции штаба. Выход оставался один — послать за помощью в Каргинскую, где сход под давлением атамана Лиховидова высказался за осуждение 28-го полка.

    Кого послать? «Выедем мы с Виктором Александровичем (Зембржицким - Л.С.), — решил Иванов. — С собой берем сотрудников оперативного отдела. Строевой и хозяйственный отдел пока останутся в Вёшенской. Связь по телефону. Если не удастся собрать силы, постепенно без ущерба для работы переведем в Каргинскую весь штаб».

    Ночью с 16 на 17 января Иванов, Зембржицкий и несколько офицеров благополучно миновали заставы 28-го полка и бездорожно через лес вышли к переправе, где их ждала подвода. Овчинников, Стефанов и бывший в это время в Вешках генерал Рытиков за Ивановым не последовали, справедливо полагая, что Краснов за все эти дела «задаст чертей» незадачливому командующему.

    Они решили бежать в станицу Еланскую, где «в отпуску» жил опальный генерал Алферов, возможный претендент на место Иванова, которое казалось господам офицерам уже вакантным. Обиженный на весь свет З.А. Алферов* с прибытием гостей из Вёшенской оживился и начал действовать.

*) АЛФЕРОВ Захар Акимович (дон.)(18. 03. 1874 – 13. 12. 1957) - ген.-майор. Казак ст. Еланской, Верхне-Донского округа, ВВД. Уроженец той же станицы. Образование получил в Ростовском реальном и Новочеркасском каз. юнкерском (по 1-му разряду) уч-щах, Николаевской академии ГШ (1906, 2 класса, по 2-му разряду) и педагогическом курсе при ГУВУЗ (1913). Выпущен подхорунжим в 1895 в 1-й Донской каз. п. Участник 1-й мировой и гражданской войн. В 1896 был произведён в хорунжие, 15. 04. 1900 – в сотники, 15. 04. 1904 – в подъесаулы (переименован 03. 03. 1909 в штабс-капитаны), в 1909 – в капитаны, 10. 04. 1911 – в подполковники (переименован 17. 09. 1916 в войсковые старшины). Должности: в 10-м Донском каз. п. (на апр. 1904); офицер-воспитатель Ташкентского кадет.корпуса (01. 03. 1909 – 16. 08. 1914); пом. инспектора классов там же (16. 08. 1914 – 17. 09. 1916); состоял в комплекте Донских каз. полков (17. 09. – 14. 12. 1916); ком-р 5-й сотни 24-го Донского каз. п. (07. 02. – 02. 04. 1917); временно команд. тем же полком (22. 03. – 02. 04. 1917); зав. хоз. того же полка (02. – 16. 04. 1917; 22. 05. – 30. 06. 1917); мл. пом. ком. того же полка по строевой части (30. 06. – 10. 09. 1917); состоял в реквизиционной комиссии при 4-й Донской каз. дивизии (10. – 26. 09. 1917); председатель той же комиссии (26. 09. 1917 – ?).
Участник Степного похода и Общедонского восстания. В 1918 вступил в ряды Донской армии. В мае т. г. был произведён в полковники, а 31. 06. 1918 – в ген.-майоры. Должности: окружной атаман и команд.войсками Верхне-Донского округа ВВД (20. 04. – 12. 05. 1918); окружной атаман того же округа (12. 05. – июль 1918); команд. войсками: Усть-Медведицкого р-на (июль – авг. 1918), Северо-Западного р-на (авг. – 08. 10. 1918), Северного фронта (08. 10. 1918 – 27. 03. 1919); нач. штаба войск Ростовского р-на (27. 03. – 02. 09. 1919); член Войскового Круга ВВД (1918 – и на 1920); председатель: особой временной комиссии по поверке списков военнообязанных (до 10. 10. 1919), совета управляющих отделами правительства ВВД и управляющий отделом иностранных дел (02. 10. – 10. 12. 1919); состоял в резерве офицерских чинов ВВД (12. 12. 1919 – и на 1920).
Эвакуировался 25. 03. 1920, на корабле «Бюргермейстер Шредер», из г. Новороссийск, Новороссийского округа, Черноморской губ. (ныне Краснодарского края), в Турцию. КСХС. Сотрудник исторического отдела ГШ. Историк 1-й мировой войны. Ознакомился с документами по вопросу о предложении сербов помочь казакам в борьбе с большевиками. Казаки могли получить в поддержку сербский корпус, но главком ВСЮР ген.-лейтенант А.И. Деникин поставил преграды поездке представителей ВВД по этому вопросу в КСХС, Чехословакию и Польшу. В 1950 был выслан в г. Триест (Албания). В 1955 уехал в США.
Умер в г. Нью-Йорк. Погребен на кладбище Новодивеевского женского православного монастыря, расположенного в г. Нануэт, в 30 км к северу от г. Манхэттен (штат Нью-Йорк, США). Жены: 1-я - дочь казака торгового об-ва Симонова Наталья Ивановна. 2-я - Валентина Александровна (26. 10. 1897 – 30. 05. 1970). Погребена рядом с мужем.

    Подробно обсудив за ночь план спасения Тихого Дона и собственного возвышения, генерал направил утром 17-го Стефанова обратно в Вёшенскую вести разлагающую работу среди казаков, а Рытикова и Овчинникова — в Каргинскую, чтобы держать в поле зрения Иванова и компанию.

    Сам он после этого явился на еланский станичный телеграф и вызвал к прямому проводу полковника Кислова, начальника оперативного управления Донской армии. Кислову Алферов сообщил, что командование фронта бежало из Вёшенской из-за неоправданных слухов. Кислов затребовал на связь Вёшенскую.

    Оттуда войсковой старшина Малюгин сообщил, что с 14 часов фронт управляется генералами по телефону Каргинская — Вёшенская. Есть связь с Северо-Западным отрядом. Эвакуировать штаб из Вёшенской невозможно. Однако сам по себе факт работы штаба уже не мог изменить положения на фронте. Конные сотни 28-го полка разложились окончательно. Казаки кричали, что им надо идти на соединение к своей кадровой пехоте (т.е. в Вёшенскую), приказания офицеров не исполняли.

    Командир полка Сергеенков сидел в станице Мигулинской, самовольно продлив себе отпуск. Заместитель его, войсковой старшина Филиппов, завершил свой рапорт командованию словами: «Я совершенно измучился и нравственно, и физически». 16 января конные сотни полка самовольно перешли границу области и расположились в пограничных донских хуторах. Вёшенский и Слащевский полки, боевой состав которых к тому времени достигал всего 200 шашек, последовали за 28-м («Другие уходят, а мы остаемся, надо и нам уходить»).

    Итак, разложившиеся полки верхнедонских казаков выполнили первую часть намеченной программы — с территории «русской» ушли на территорию «донскую». Теперь от них следовало ждать переговоров с предложениями мира.

    С бегством белого командования из Вёшенской Фомин даже растерялся поначалу. Но местные большевики (на всю станицу их нашлось лишь двое — гимназист Чепуркин, которого все почему-то принимали за студента, и один из учителей гимназии) воспрянули духом.

    По их настоянию казаки 28-го полка заняли все учреждения. Офицеров без бумаг от 28-го полка из станицы не выпускали. 18 января в станице собрался запланированный сбор и окружное совещание членов Круга. На совещании занимались в основном личными дрязгами. Чтобы не допустить к власти явившегося из Еланской Алферова, Дронов и его сторонники устроили перевыборы окружного атамана Усачева, который как поехал в Казанскую уговаривать фронтовиков, так и канул.

    «Бремя власти» возложили на помощника окружного атамана, т.е. на Дронова. Заявившегося на совещание Фомина осадили несколькими едкими вопросами. Пришедшие с Фоминым вооруженные казаки в полемику не вступали, молча всматривались в лица записных краснобаев, будто бы запоминали.

    Члены Круга струхнули и поспешили разъехаться. Приехавшие на станичный сбор из хуторов старики вели себя уклончиво. Яростные выступления Фомина и его адъютанта красноармейца Кароля, направленные против офицеров, встретили внешне сочувственно, но и только.

    В конце концов представители от хуторов под председательством станичного атамана и в присутствии трех членов станичного правления заслушали казаков 28-го полка «по поводу оставления ими фронта» и вынесли приговор: «1) Просить казаков 28-го Донского казачьего пехотного полка послать теперь же из своего полка делегацию на Северный фронт для переговоров по поводу перемирия с красными. Кроме того, послать делегацию по этому вопросу в Красную гвардию. 2) Немедленно упразднить полевой суд. 3) Упразднить милицию. 4) Привлечь к несению гарнизонной службы к 28-му Донскому казачьему пешему полку 2-ю и 3-ю пешие сотни. 5) Границы Донской области впредь до выяснения о перемирии с красными открытыми не оставлять. 6) Карательные отряды упразднить...» {Борьба за власть Советов на Дону. Ростов-на-Дону. 1957. С. 406-407}.

    Эти пункты постановления, построенные несколько вразнобой, подписали 33 выборных (согласные с казаками 28-го полка), всего же на сборе присутствовало 111 выборных, 40 человек вообще проигнорировали сбор и не явились. Итак, 22% присутствовавших на сборе высказались за перемирие с красными и упразднение органов красновской военной диктатуры, 52% выборных воздержались, но противоположного постановления не вынесли, 26% на сбор не явились.

    Подобное разделение голосов почти полностью совпадает с классовым расслоением казачества юго-востока России. Приговор не имел законной силы, его подписали меньше половины выборных, но фоминовцев это не остановило. Тотчас же были выбраны делегаты и посланы на фронт и в соседние станицы сказать, чтоб казаки «отошли на свою границу и начали переговоры о мире».

    «Ну, гляди, герой, не сегодня — завтра приедет в Вёшки Краснов, он тебе покажет», — проворчал, уходя с площади, один старик. Но Краснова Фомин особо не боялся. Он немедленно послал гонца в Казанский полк, именем революции требуя помощи против немецкого наймита Краснова, приезд которого ожидается.

    Казанцы знали, что с Красновым шутки плохи, и дружно взялись за оружие, приготовились обороняться. Петр Николаевич Краснов собирался провезти союзников по Северному фронту, побывать 15 января в Алексеевской, 16-го в Урюпинской (устроить смотр гундоровцам и стрелковой бригаде Моллера). Тревожные вести из Вёшенской задержали его, и он решил посетить станицу Каргинскую, где, согласно донесению Иванова, ныне находился штаб фронта.

    Иванова в Каргинской застать не удалось. Он не смог наскрести в станице достаточно сил для подавления мятежа, плюнул на все и уехал в Новочеркасск «для личного доклада атаману». По дороге они разминулись. Краснов, прибыв в Каргинскую, начал разбирательство.

    «Разваливала верхне-донцов агитация генерала Алферова», — заявил Каргинский атаман Лиховидов, возобновляя прежние интриги. Новое следствие по делу Алферова, закончившееся оправданием генерала и посрамлением его злопыхателей, лишь затянуло дело. Попытки увещевать Фомина по телеграфу ни к чему не привели. «Нам с вами не по пути», — отстукали из Вёшенской. Фомин лично от себя добавил пару-другую непечатных слов.

    Ошеломленный Краснов оказал ему великую честь. Выступление 28-го полка он в панике сравнил с Каменским съездом фронтового казачества. «...И думается, не идет ли вместо Голубова из Усть-Медведицкой станицы Миронов и вместо Подтелкова казак 28-го полка Фомин из Вёшенской станицы».

    Краснов ошибся. Миронов был более крупной фигурой, чем авантюрист Голубов, а Фомину было далеко до Федора Подтелкова. Приезд Донского атамана штыков в Каргинской не прибавил, оба лагеря ударились в агитацию, стремясь заполучить себе, побольше сторонников среди мятущихся местных казаков. «В Каргинской не настоящий атаман, а самозванец, — надрывался Фомин, — и с ним ряженые офицеры под француза и англичанина, и нам надо его выманить сюда и здесь посмотреть — какой есть. Здесь и рассудим — или к стенке его поставим с союзниками, или препроводим для суда в Москву, или своим судом здесь накажем. Оборвем погоны и изобличим переодетых союзников».

    Надежды на помощь союзников до определенного времени держали развалившийся казачий фронт, вселяли уверенность в благополучном исходе войны. Иногда эти надежды носили довольно странный характер.

    15 января Краснов телеграфировал на фронт: «Весной, 8 апреля, 14 англо-французских дивизий начнут поход на Москву. Явится возможность казакам отдохнуть [в] своих домах». Под давлением союзников и учитывая катастрофическое положение на фронте, Краснов признал 8 января верховную власть генерала Деникина. Но внутреннее положение в странах Антанты не способствовало посылке войск в Россию, и союзники отказались прислать солдат. Поводом послужил отказ Краснова признать верховную власть генерала Франше д’Эспирэ и оплатить французским гражданам, проживающим в «районе “Донец”», все убытки за период с 1914 г. {Донская летопись. № 3. Белград. 1924. С. 131-132}.

    19 января в Каргинской на сходе, где Краснов расписывал зверства красных и призывал покарать изменников из 28-го полка, казаки задали вопрос: «А где же союзные войска?».

    Атаман вынужден был ответить, что он якобы «от помощи живой силой отказался и просил союзников помочь казакам техническими средствами». Казаки зашумели, на сходе произошел раскол. Были выбраны делегаты и направлены к действующим частям с предложением закончить войну.

    Лазутчики, посланные из Вёшенской, по возвращении сказали, что атаман подлинный и союзники с ним настоящие, но в Каргине раскол и единства нет. «Ага, настоящий атаман... Вязать надо Яшку Фомина», — зашептали уже кое-где по углам.

    «Ага, раскол в Каргине, — сказали приверженцы Фомина. — Яша, надо брать офицеров». Вечером 19 января Фомин с казаками пришел в здание штаба фронта. «Экуироваться запрещаю! — и ткнул ногайкой в офицеров: — Разоружай их!». Казаки стали хватать и разоружать офицеров. Посадили под замок заведующего гаражом хорунжего Лобова, который испортил легковой автомобиль и не дал Фомину с шиком прокатиться по станице. Туда же упрятали подпоручика Пряслова, который разобрал радиостанцию и спалил помещение.

    Охотились за однофамильцем командира полка сотником Фоминым, членом военного суда, и за хорунжим Кружилиным, командовавшим расстрелом мятежников из 2-го Верхне-Донского полка.

    Краснов писал в мемуарах, что хотел лично ехать в Вёшенскую и навести порядок, но, мол, холод и ночь, да и союзники не захотели... Короче, Донской Атаман, не солоно хлебавши, уехал в Новочеркасск, пригрозив, что со временем сотрет Вёшенскую с лица земли.

    Тем временем по всем казачьим полкам шло оживленное обсуждение вопроса о мире и переговорах. 20 января казаки Казанского полка, узнав, что Краснов уехал в Новочеркасск, отслужили молебен и направили делегатов в Богучар предложить красным мир на условии неприкосновенности границ Донской области.

    Красноармейские части местного формирования, выйдя на границу Донской области, также утратили наступательный порыв. Мобилизованные крестьяне, освободив свою территорию, не хотели идти «к казакам». Разведка велась слабо. О том, что в казачьих полках разложение и стремление к миру, что целые части бросают фронт, командование 8-й армии и Южного фронта узнало лишь после 20 января, после приезда в Богучар делегации из Казанской.

    Пока донесения из передовых частей шли в штабы, 112-й Богучарский полк заключил с казаками «перемирие с обещанием не вступать в пределы Донобласти». Казаки же обещали, что сами установят у себя советскую власть.

    Бежавший из Вёшенской полковой адъютант 28-го полка сотник Каргин рассказывал белогвардейцам, что видел в штабе у Фомина телеграмму из Казанской. От красных, дескать, пришел пакет с сургучной печатью, где красные предлагают мир при условии признания Советской власти.

    «Надо брать власть в свои руки и заключать мир», — потребовали активисты из 28-го полка. 22 января делегация от полка явилась к окружному атаману Дронову и потребовала, чтобы он подписал им полномочия на ведение переговоров о мире и поездке на Северный фронт. Дронов отказался подписывать какие-либо бумаги и вскоре бежал из станицы.

    В Вёшенской на несколько часов установилось формальное безвластие. «Приказ № 1 по 28-му Донскому конному полку и станице Вёшенской. 9 (22) января, ст. Вёшенская.

    Ввиду того, что с приходом нашего полка в ст. Вёшенскую вся власть посаженного нам немцами предателя трудового казачества и крестьянства Краснова позорно бежала, чувствуя всю вину своей предательской политики, и все трудовое казачество, крестьянство и рабочие брошены на новые испытания темных личностей... станица Вёшенская не должна больше исполнять предательские распоряжения Краснова, а до созвания окружной власти исполнять распоряжения полка... Всем гражданам станицы соблюдать тишину, порядок и спокойствие, дабы было возможно мирно ликвидировать гнездо предателей, грабителей, мародеров-красновцев, им места нет между честных людей родного Дона... Так пусть же будет наша власть трудового казачества, крестьянства и рабочих, с нами бог правды, справедливости, равенства и братства. Командир 28-го полка казак Фомин» {ЦГВА. Ф. 1250. Оп. 1. Д. 693. Л. 2-2 об.}.

    22 января 1919 года 28-й Верхне-Донской "Непобедимый" полк взял власть в станице в свои руки. Со взятием власти 28-м полком в Вёшенской наступило время собраний и митингов. Новая власть наложила запрет на операции окружного казначейства, установила своих контролеров на почте, телеграфе, в интендантстве и на артиллерийских складах, запретила издавать «пробрехавшуюся газету “Верхне- Донской край”».

    Против станицы Каргинской были выставлены заставы с пулеметами. Это было признание Советской власти с оговорками об установлении ее мирным путем, что диктовалось нежеланием и боязнью развязать войну внутри округа, сознанием собственной малочисленности. Бегущие в Каргинскую офицеры сообщали, что въезд и выезд из Вёшенской свободны, Каргинской ничего не угрожает, казаки 28-го полка из Вёшек постепенно расходятся, кто сам, кого увозят жены и родители.

    Посланные к красным и в полки делегации возвращались поредевшими, многие, не доехав до Вёшек, уезжали на хутора. Конные сотни 28-го полка были распущены белым командованием по домам, чтоб не увеличивать силы мятежников.

    Массы казачества вполне устраивало положение, сложившееся в округе в результате отмены органов красновской военной диктатуры. Их удовлетворяло стремление сторонников Фомина действовать в союзе со всем населением станиц. Отныне на первое место для них стала задача не допустить вступления Красной Армии на территорию округа, и они приняли самое активное участие в мирных переговорах, пользуясь разобщенностью недавних активистов, которые бросали восставшие полки и расходились по домам.

    Это было стремление казаков установить классовый мир на севере области. «По мнению мелкобуржуазных политиков, порядок есть именно примирение классов», — очень верно подметил Ленин {Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 7}.

    Иллюзии о своем особом пути охватили очень многих казаков. Штаб 28-го полка в это время напоминал многопартийный парламент. Здесь заседали Фомин и Мельников («командир и комиссар») в окружении друзей и соратников, здесь собирались пленные красноармейцы, вооруженные Фоминым, сюда же были призваны его приказом несколько офицеров из простых казаков, среди них и П.Н. Кудинов. Ругань стояла с утра до вечера...