Золотое перо Алтая 2018 - сборник

 

В сборнике представлено творчество участников литературного конкурса «Золотое перо Алтая – 2018» от категории «номинанты» до победителей, членов жюри. Специальный раздел посвящён нашим гостям: поэтам и прозаикам из различных регионов страны.
   
                Председатель Алтайского регионального отделения РСП,                Председатель жюри Конкурса «Золотое перо Алтая – 2018» Алексей Фандюхин
 
26 января 2019 года. Библиотека имени Василия Макаровича Шукшина в городе Бийске. Конференц-зал полон гостей, работает информационный канал «Россия-1». Подводим итоги литературного конкурса «Золотое перо Алтая».
Полуторамесячный литературный праздник завершён. Почему, спросите, праздник? А по одной простой причине: мы, члены жюри от Омска до Читы, от Томска и до Кузбасса, каждый день открывали для себя новых и интересных авторов.
  А что для читающего человека может быть интереснее литературных открытий: новых и ярких имён и интересных произведений?
Итак – каждый день праздник.
Чествуем победителей, но проигравших сегодня тоже нет: ведь все те, кто принял участие в Конкурсе, а это почти семьдесят авторов, сами по себе являются уже победителями. Победили неуверенность в себе, победили леность, победили своё внутреннее эго и честно смогли сказать себе же: «Получилось! Может, и не совсем получилось, но буду стремиться к новым вершинам, и у меня всё получится». Это ли не есть победа, когда, поборов стеснение, ты заявил на весь Алтай о себе своим творчеством: «Я хочу получить эту литературную награду – и я буду «Золотым пером Алтая!»
Кто-то из тех, не принявших участие, скажет: «Эх, жаль! Не смог побороть свои комплексы, постеснялся выставить свои работы, побоялся, что оценят предвзято». 
Ещё кто-то – вслух, а может, и про себя пробурчит: «Я ведь великий, а они кто, эти члены жюри, смогут ли оценить моё величие?»
Бог с ними! Их дело – пусть ждут своего часа, пусть идут туда, где их будет ждать награда и не пострадает их тщеславие.
В нашем конкурсе всё было честно! Без заранее обозначенных списков победителей, без предпочтений, без родства и корпоративности.
    А может, именно поэтому кто-то из «маститых» не решился прислать своё творчество? Побоявшись услышать в лицо: «А король-то голый!»
      И честь и хвала тем членам маститых литературных союзов России, руководителям литературных объединений, кто не побоялся выставить на суд творческий свои произведения. И пусть лучшие на сегодня не они. Спасибо им большое за поддержку и понимание. Лучшие сегодня, по коллегиальному мнению жюри, другие – ранее не известные широкому читателю авторы.    
               
Выбирать было непросто! Сначала по отданным жюри голосам определили номинантов – двадцать пять в прозе и двадцать шесть в поэзии.   
Спросите, почему двадцать шесть? Почему не двадцать пять? Что за «не круглая» цифра? Отвечу просто: посчитали, что творчество равное и предпочтение кому-то отдать в этой ситуации было бы не очень правильно.
Лучших из лучших в каждой из номинаций выбирали в результате трёхчасового онлайн-обсуждения.
Сначала выбрали полуфиналистов – тех, кто набрал наибольшее количество голосов, затем подошли к главному: выбор финалистов и лауреатов.
И… началось. Споров было предостаточно. Немудрено, ведь у каждого члена жюри громадный жизненный и литературный опыт, тысячи прочитанных книг и внутренняя убеждённость в своей и только своей правоте.
   Решение рождалось в полемике и далось нелегко. «Золотое перо Алтая» в номинации «Поэзия» присуждено поэту из Бийска, пишущему в Интернете, не члену литературных союзов, автору, не издавшему ни одной своей книги, Владимиру Креку: https://www.stihi.ru/avtor/kreek3854
Вот что сказал о его творчестве член жюри, Председатель «Забайкальского литературного клуба» Юрий Сучков:
– Владимир Крек – это уже профессионал, очень самобытный поэт, богат поэтическим философским языком, ему присущи художественная образность, сравнения и метафоры.
«Серебряным пером Алтая» назван ветеран педагогического труда Геннадий Жуков из села Новиково Бийского района.
«Бронзовым пером Алтая» награждена молодая, но уже известная поэтесса-бийчанка Екатерина Рупасова.
Творчество Екатерины, по признанию члена жюри, Председателя Омского регионального отделения РСП Михаила Морозовского, – и художественно, и поэтично.
     Члены жюри в одном были едины: что всё же от лучших требуется, кроме прочего, авторская рифма, неординарность, эмоциональное воздействие и много, много всего, из чего складывается понятие «поэзия».
И – не может быть «Золотым пером» автор, пишущий «гладенько и ни о чём».
Членами жюри было отмечено то, что проза на Алтае сильна.
– Да по существу если, тут каждый автор отличается от других не на единицы, а на доли. Сильная проза, что говорить… Но – мы судим... Судим строго. Не экзамен сдаём – историю творим, – было подмечено Морозовским.
«Золотым пером Алтая» в номинации «Проза» признана Ольга Павлова из г. Барнаула, представившая своё творчество тремя разноплановыми, но яркими по сюжету рассказами. Всего три года, как автор серьёзно занимается литературой. Нет печатных изданий, нет публикаций в Интернете – и сразу оглушительный успех. Парадоксально! Профессиональные писатели, журналисты, работающие со словом десятилетиями, вынужденно уступили «Золотое перо» милой даме – она лучшая!
  «Серебряным пером Алтая – 2018» заочно награждён автор под псевдонимом Иван Мауль, член одного из писательских союзов России, пожелавший остаться неизвестным, представивший на конкурс главу из своего нового романа и рассказы на тему социальных отношений в обществе.
«Бронзовое перо Алтая» обрело свою прописку в Рубцовске – третьем по величине городе Алтайского края. Его обладателем стала Людмила Кузнецова-Ридных, http://www.proza.ru/avtor/ridnix , член Российского союза писателей, прозаик, поэт, автор произведений, пропитанных тонкой лиричностью и любовью к жизни.
Были и интересные открытия конкурса: прозаик Ксения Пасечник из Солонешенского района, поэт Василий Осин, мастер пародий Алла Соколова из Бийска и много, много других авторов.
Одно можно сказать с уверенностью: конкурс состоялся и конкурс будет жить!  А как же иначе! Ведь что требуется от автора в нашем конкурсе? Требуется писать – и писать хорошо! Писать так, чтобы с кончика пера, отливая золотом, падали на лист бумаги строчки, рождая Произведение!
И вот перед вами сборник, куда вошли авторы – участники конкурса от категории «Номинанты» и выше. Наряду с победителями, в специальном разделе представят своё творчество члены жюри. Сборник завершается особым разделом, где будет представлено творчество наших друзей и партнёров из различных регионов страны.
Читать его будут и участники конкурса, читать его будут и те, кто не принял в нём участие, читать его будут и профессионалы, за плечами которых тысячи прочитанных книг, и простые наши граждане, не имеющие прямого отношения к литературе.  Будут читать и сравнивать: «Я читал что-то и получше!» – «А я написал лучше, а номинантом не стал – не попал в сборник». Кто-то, почитав, добавит: «Попал в номинанты, но достоин стать и финалистом, а то и обладателем «Золотого пера»!
Читать его можно с трепетом или негодованием на лице, ковыряясь в запятых, разбирая критически, но случилось то, что случилось – сборник увидел свет!
Раз вы держите его в руках, то пожелаю только одного: приятного прочтения!
                С уважением ко всем, Алексей Фандюхин.
 
   Слова приветствия к участникам церемонии награждения главы города Бийска Александра Студеникина:

Уважаемые участники и организаторы конкурса «Золотое перо Алтая»!

Бийск – это не только город физиков и химиков, но он вправе именоваться и городом лириков. Сколько замечательных поэтов и писателей жили и творили в нем. Илья Мухачёв, Виталий Бианки, учился здесь Василий Шукшин, публиковали произведения Иван Семоненков и Георгий Рябченко.
И, конечно же, приятно, что один из наших бийчан стал «Золотым пером Алтая», а сама церемония награждения этого года прошла именно в Бийске
И я желаю всем – и победителям, и участникам конкурса - создать еще не одно хорошее произведение, всегда правдиво передавать чувства и переживания на написанных страницах. От этого ведь зависит многое.
Вы – инженеры человеческих душ, как в свое время назвал писательское племя Юрий Олеша, и поэтому на вас лежит огромная ответственность. Воспевая прекрасные человеческие качества и отвергая плохие, вы воспитываете в нас самое лучшее.
Желаю вам всегда чувствовать себя востребованными писателями, счастливыми и жизнерадостными людьми. Всем здоровья, интересных творческих задумок, замечательных строк, неугасаемого огня таланта и простого человеческого счастья!

Глава г.Бийска А.П.Студеникин


                Номинанты литературной премии «Золотое перо Алтая –2018»,               
                «Проза»         
      1. Андриященко Анна (г.Рубцовск)
2. Бородаев Игорь (г. Бийск)
3. Быкова Татьяна (г.Бийск)
      4. Голотвина Татьяна (Бийский район)
      5. Матвеева Валентина (г.Рубцовск)
      6. Медведев Сергей (г.Рубцовск)
      7. Нургалиев Владимир (г. Бийск)
8. Пивоваров Николай (Бийский р-н)
9. Полетаева Алёна (г.Барнаул)
10. Попова Тамара (Бийский район)
11. Попова Татьяна (г.Камень на Оби)
12. Рыбкин Эдуард (г. Бийск)
13. Скорлупин Иван (Петропавловский р-н)
14. Татаренко Иван (г. Бийск)
15. Тимофеева Валентина (г. Бийск)
16. Толстов Николай (Тогульский р-н)



Андриященко Анна (г.Рубцовск)   

Родилась в городе Рубцовске. Начала писать стихи ещё в детстве, но значения этому не придавала. Серьёзно и осознанно стала писать с приходом в городской Русский Литературный клуб под руководством Евгения Викторовича Заикина.
Люблю путешествовать и всегда очень рада новым встречам с прекрасным. Могу сказать, что вся моя жизнь держится на трёх китах: музыка, поэзия и любовь, и одно без другого существовать не может.   
Неоднократно становилась победителем городских конкурсов: «Сударыня» и «Ностальжи». Мои стихи вошли в сборники рубцовских поэтов «Незнакомая осень», «И пусть не умолкает муза».
За активную творческую деятельность награждена дипломом отдела культуры города Рубцовска. В моём творчестве присутствует и детская тематика – это стихи, сказки и рассказы. Готовлю к выпуску детскую книгу, которая будет называться: «Моим внучатам».
Член Российского союза писателей с 2018 года.

http://www.proza.ru/avtor/primudray999  – моя прозаическая страничка.
                Три дочери
                (Сказка)
У матушки Природы было три дочери. Все красавицы и умницы, только вот жизнь у всех сложилась по-разному. Старшую дочь звали Сосна, среднюю – Ель, а самую младшую – Лиственница. Батюшка Лес оберегал их от непрошеных гостей, растил и лелеял.  С каждым годом дочери становились всё краше и краше. Старшая дочь Сосна была по характеру сильной и стойкой. Все вокруг любовались её стройностью. Птицы любили прятаться в её ветвях. Белки то и дело прыгали с ветки на ветку, наслаждаясь её шикарной кроной.
Средняя, Ель, отличалась лёгким характером. Любила наряжаться, петь песни, хороводы водить с подружками. Всегда была в центре внимания. Иногда веселье и песни не смолкали целыми сутками.
  Младшая же, Лиственница, была послушной и доброй дочерью. Всё делала по дому: кормила животных и птиц, помогала сестричкам. Батюшка Лес гордился ею. Характер был у неё лёгкий и покладистый. Сёстры жили дружно и радовались каждому дню.
 Однажды утром, когда только солнечные лучи коснулись зелёных крон, на тропинке заметила Сосна красивого мужчину. Высокий, статный, с бородой и усами, понравился он ей сразу, да и Сосна ему приглянулась. Обнял он её за стройный стан и сказал:
–  Вот ты-то мне и нужна!
Влюбилась Сосна без памяти и «потеряла голову». Он ушёл, а она ждала его каждый день. Но как-то утром послышался шум колёс, на поляну выехала огромная машина, и оттуда вышел мужчина её мечты со своими дружками.
   –  Берём вот эту, – сказал он и обнял Сосну.
Сосна растерялась и только покачала в ответ ветками, что, мол, согласна.
И застучал топор, не жалея её стройного стана. Она стонала от боли, но сделать ничего не могла. Потом распилили её на дрова, а зимой, в жгучие морозы, пылала она в печке, отдавая своё последнее тепло своему любимому.
Средней же дочери судьба уготовила жизнь другую. Однажды зимой приехал из города молодой бизнесмен. Модно одетый, спортивный, с красивыми глазами, он посмотрел на неё влюблённым взглядом, приглашая прокатиться в город. Ель была в восторге от приглашения и сразу же согласилась.
  – Я наряжу тебя, милая, – сказал он, – надарю тебе подарков, ты будешь самая красивая.
Всё так и вышло, он привёз её в город, нарядил, и стала она блистать, и все любовались ею. Для неё наступили праздники. Называть её стали Ёлочкой, пели ей песни, читали стихи, дарили конфеты и фрукты, плясали и веселились вместе с ней. Ель была счастлива. Только вот счастье длилось не долго. В один ужасный день бизнесмен взял и просто выкинул её на помойку.
  –  Прощай, дорогая, – сказал он, – с тобой было хорошо.
От горя и тоски Ель засохла и умерла.
У младшей же дочери, Лиственницы, жизнь протекала спокойно. Неприхотливая, она не стремилась к славе, была всегда приветлива со всеми, слушалась мать и отца. С наступлением осени сбрасывала свои одеяния и ложилась спать на всю зиму. А когда наступала весна – наряжалась в новое изумрудное платье. Красивую и добрую, её все любили. Повстречался ей как-то весёлый Ветер. Стал заигрывать и шептать ласковые слова. Полюбили они друг друга, да и зажили счастливо. Он улетал на работу, а она его ждала, тосковала, а когда он возвращался, приносил ей ароматы цветов, запах морского прибоя и свежесть горных вершин. Лиственница с каждым годом становилась всё краше и краше, а ветер всё шептал ей, как он её любит. Скоро у них появились дети, и зажили они дружной семьёй. Живут и до сих пор в любви и согласии.
                Очень страшная сказка
      В одном чёрном-пречёрном лесу стоит чёрный-пречёрный дом. В этом чёрном-пречёрном доме жил чёрный-пречёрный кот. 
  Ну что, дорогой мой читатель, ты не боишься слушать дальше? Если нет, то я продолжаю... У этого чёрного-пречёрного кота были чёрные-пречёрные глаза. И эти глаза имели такую особенность – убегать от кота, в то время, когда он засыпал. Они очень любили путешествовать, а поскольку они были чёрные-пречёрные, то в чёрном-пречёрном лесу их никто не видел.
Однажды во время такой прогулки по чёрному-пречёрному лесу Глаза увидали огоньки. Это было очень странно, ведь лес был тоже чёрный-пречёрный.
– Что же это такое? – подумали они и стали подкрадываться, прячась за деревьями и кустами, и когда подошли совсем близко, то увидели светящихся жучков, их называют светлячками. Глаза были очень удивлены этому открытию.
– Не может быть, – сказали они, – как могут светиться обыкновенные жучки? А светлячки были заняты своей работой и не замечали присутствие Кошачьих Глаз. Налюбовавшись,  Глаза вернулись к спящему коту. Так продолжалось каждую ночь, как только чёрный-пречёрный кот засыпал, Глаза пускались в бегство. Но однажды в чёрную-пречёрную ночь они не нашли жучков. Глаза рыскали по чёрному-пречёрному лесу, заглядывали под каждый кустик, но светлячков нигде не было. И вдруг на дереве кто-то заухал.
– Ух! Ух! Ух!
– Кто это ухает? – спросили Кошачьи глаза.
– Это я, – ответил Филин, – ты ищешь светлячков?
– Да, – ответили Кошачьи глаза.
– Очень обидно, но их поймала старая ведьма Макидра. Она посадила их в банку и закрыла её, и теперь они освещают избушку в чёрном-пречёрном лесу, где она живёт.
– Бедные жучки, нужно их выручать!
– Ух, ух! Как мы сможем их выручить, она же умеет колдовать!
– Мы хорошо ориентируемся в лесу и найдём избушку ведьмы, – сказали Кошачьи глаза, – а ты проберёшься в дом и откроешь банку, выпустишь светлячков на волю.
      План был продуман тщательно, и на следующую ночь, как только заснул кот, Глаза и Филин пустились в путь. Они пробирались через густой валежник, через заросли колючего шиповника – и вот увидели избушку ведьмы Макидры.
В избушке не было ни окон, ни дверей.
– Как же мы туда попадём? – спросили Глаза.
  – Только через трубу, – сказал Филин. Он взлетел на крышу и сел на край трубы.
– Подожди, мы полетим вперёд, – сказали Глаза. – Нужна разведка, – и они нырнули в трубу. Очутившись внутри избушки, увидели спящую ведьму и банку с жучками, закрытую какой-то старой тряпкой.
– Вот вы где! – сказали Кошачьи Глаза и тут же полетели звать Филина.
– Мы их нашли, нашли, – шептали они Филину, так тихо, чтобы не услышала ведьма Макидра. – Банка стоит на столе, а ведьма спит на печке, теперь твоя очередь, лети.
Филин нырнул в трубу и очутился внутри избушки. Было темно и сыро, пахло плесенью и мухоморами, видно, ведьма из ядовитых грибов готовила себе суп. На столе он увидел банку, закрытую тряпкой. Тихонько приподняв тряпку, стал показывать светлячкам, куда нужно лететь. Жучки сразу всё поняли, и как по команде друг за другом стали вылетать из банки.
Когда все оказались на воле, быстро пустились в путь. Первые летели Кошачьи глаза, потом жучки, а Филин летел сзади, постоянно оглядываясь: нет ли погони. Когда все оказались в безопасном месте, то решили отдохнуть. Жучки, отдышавшись, стали наперебой благодарить Филина и Кошачьи глаза за то, что спасли  и выручили их из заточения.
– Вы такие красивые, от вашего света в лесу становится светлее, – сказали Глаза.
– Ух, ух, ух! – сказал филин, – мне тоже нравится, когда вы светитесь.
– Ну что ж, – сказал самый главный светлячок, – мы хотим вас отблагодарить за вашу доброту и подарить частичку нашего света.
Вдруг все светлячки собрались в кучку и засветились так сильно, что Кошачьи глаза стали щуриться, а Филин даже взлетел на ветку дерева повыше: такой был яркий свет. Вдруг посыпались искры; несколько искорок попало в Кошачьи глаза – и они засветились  каким- то необыкновенным светом.
– Что такое, – закричали  они, –  мы тоже светимся!
– Ух, ух, – сказал Филин, – вот это чудо, я тоже вижу в темноте как днём.
Все стали смеяться от радости и удовольствия.
Вот с тех самых пор все коты хорошо видят в темноте и глаза у них светятся как светлячки. А филины днём спят и выходят на прогулку только ночью, потому что очень хорошо видят в чёрном-пречёрном лесу.



Бородаев Игорь
(г. Бийск)
 http://www.proza.ru/avtor/borodaevid
        О себе, обществе, литературе

Писать начал спонтанно. В ту зиму я отапливал теплицы. Не найдётся ничего сподручней для подвижки к творческим порывам, чем присутствие авторучки и чистого листа, куда мы ежечасно записывали температуру на грядках.
Окружающая обстановка способствовала творчеству: огонь, зимние цветы, одиночество. Тут уж не сдержаться: заговоришь стихами или запоёшь.
В 2011–2012 году долгими зимними вечерами я записал свою первую фантастическую повесть «В погоне за волной» – во многом наивное, дилетантское произведение, самое моё любимое. Не редактирую его принципиально, храню как точку отсчёта.
Не ощущаю сегодня того творческого подъёма, который был во мне изначально. Груз ответственности перед читателем заменил во мне вдохновение. Вдохновение упряталось за творческими мучениями. Считаю должным обрести его вновь.
Без веры в себя настоящим писателем не стать.
Когда мне взбрело в голову попробовать себя на литературном поприще, я избавлялся от междометий как мог, старался меньше размахивать руками,  записывая фразы…
Существует литературный русский язык, и хранители его порой борются за чистоту слова активнее политических оппонентов. Побед им, словесникам, на их благодарном поприще! Ведь если каждый заявит о себе в литературе оригинальным жаргоном, нагрянет второй Вавилон. В России и без этого люди всё хуже понимают друг друга, разорванные на кланы и одичавшие до жесточайшего эгоизма.
  Чистота слова, правописание – основа для любого писательского жанра: от эпистолярного и документального до высокого поэтического.
Чем больше я пишу и учусь русскому слову, тем больше меня «заносит» от правил, тянет высказаться «по-своему». Так может, всё же позволительно писать с «интонациями»?
Чего хочу от современной литературы – чтобы меня опять позвали в лучшую жизнь. Где они, авторы, которые увидели новую великую Россию? Устал жить без будущего, среди супергероев-самородков и апокалипсисов. Во лжи.
  Может ли писатель полюбить работу своего коллеги по цеху? Обязан! Без этого не будет полноценного прочтения. Читатель должен верить автору и не спорить с ним до окончания чтения, хотя бы. А как по-другому развиваться и расти в литературе? Из себя самого, любимого?
Нашёл я недавно автора, зачитался, согласился, проникся. Интересно, познавательно, увлекательно – как не записать в избранные? Не пропустили: оказалось, что это я сам. (Шутка).

О конкурсе
Надо бы высказаться по поводу прошедшего конкурса, да и организаторам его, думаю, были бы интересны мнения участников. Мнение вечного кандидата в члены РСП и молчуна, коим я по жизни являюсь – в том числе.
От конкурса я получил то, что мне надо. Конечно, тайком я видел себя в финале, да мало ли что нам привидится. Учиться надо, чтобы желания наши чаще совпадали с действительностью. Для меня было важно знать точно: стоит ли мне продолжать растить свои писательские таланты или же остановиться на любительском поприще. Сочинять без оглядки на читателя и литературные каноны гораздо проще и интереснее.
Кто занял два призовых места в конкурсе, спрашивать не стану – узнаю на награждении, а после буду знакомиться со всеми остальными.
Зная организатора, сомневаться в справедливом судействе не приходится. Сегодня мало веришь велеречивым речам руководителей, слова которых с делом расходятся. Но здесь было не так! Слово звучало твёрдое и правое, ему нельзя не верить.
На слуху осталось высказывание, что люди у нас собрались разных взглядов. Сказано это было с уважением к чужому мнению. Время сейчас такое, разрозненное. Каждый хвалит свою колокольню и соседа обкладывает трёхэтажным.      
Терпимости в нас не хватает. Если не научимся чужое мнение выслушивать, передерёмся, и ничего у нас не получится. К какому взаимопониманию мы придём, такая и будет Россия в ближайшем будущем.
  А вот слова градоначальника по душе мне не пришлись. Это когда он понадеялся на меценатство бизнесменов. Это до чего мы додумались, что отдаём в частные руки ответственную роль искусства и литературы в частности за воспитание гражданина страны. Забыли, видать, что человек российский – самая большая для нас ценность.
Думаю, давно пора обзавестись нашим властям государственными редакциями и не ходить с протянутой рукой по обласканным спекулянтам. Это в какой ещё стране искусство под пятой торгашей оказалось? Первичный выбор всегда должен быть за профессионалом, а уж потом народ будет выбирать, что ему оставить в душе своей.    
Ну ни с какого бока бизнес в этом выборе участия принимать не должен.
Писателей, славящих Алтай, земляков, несущих в народ слово понятное, необходимое, надо поддерживать, и не только добрым напутствием. Уверен, что творчество Василия Макаровича так бы и законсервировалось в Сростках без поддержки в «верхах», в народ не пошло бы.
Обидно, что альманах конкурсный будет доступен узкому кругу читателей-профессионалов. Согласись, Уважаемый: не будет сегодняшний читатель с альманахами знакомиться. «Наша Бийская Книга» ¬¬–  вот что ему нужно. В нашем городе средь нас живут настоящие писатели ¬¬–  это уже интересно.

                АМО
Схожи старики нашего района, стороннему наблюдателю их не отличить. Долгое соседство пообтёрло людей, сблизило общением. Старики похожи внешне, это жизни у них разные. Не рассказывают они о прошлом, больше пекутся о настоящем, о проблемах, что спустили на своих подопечных чиновники из Собесов.
Дед Павел приметил меня издали, заулыбался седыми будёновскими усами:
–  Привет, Игорь.
  –  Здравствуй, Павел. Скрипишь всё? Чего дома не сидится? Смотрел бы себе со своего окошка на жисть проходящую да в ус не дул. Не лень было со второго этажа скрипеть?
– Не лень. Сколько можно в четырёх стенах тухнуть? –  похвастал резвый старичок своей жизнестойкостью. –  Сам-то с какого в будний день по нашим пенатам шасташь? Опять работы нет?
–  ПАЗик наш в аварию попал, – оправдался я перед «смотрящим» соседом. –  Нас по домам и распустили. Только выехали по заданиям, а нас на обгоне «Газель» подрезала. В районе телевышки, на правом повороте. Шофёр на неделю на ремонт встал, как минимум. Пока страховщики документы оформят, пока запчасти закупят.
  – Да, машины нынче не те стали, хлипкие, –  посочувствовал дед Павел. –  Вот я... в свою первую аварию... Молодым ещё был, ледянку не держал толком. Шофёр из меня никудышный...

                ***

Пашка с удовольствием жмурился от чистого искристого снега. Весёлая дорога подняла настроение молодого шофёра, волнение ушло на первом километре пути.
Первый самостоятельный рейс! Хотелось петь. Затянуть «Фронтового шофёра» ему никто не мешал, но петь Пашка не умел. Слова он знал, но напевать всё же не решился. Заорал так, без слов.
Дорога была знакома водителю-первогодку до последней колдобины. Не раз он ездил по ней ещё до войны, с отцом. Отец брал сына с собою в рейс на той же безотказной АМО, знакомил сына с родными местами, с романтикой дальних дорог.
Не удалось Павлу повоевать, возрастом не вышел. Проработал с малых лет всю войну в гараже, куда его приняли без вопросов, как сына отличного шофёра. Не взяли на войну недоростка, но Пашка знал, что ему ещё представится случай отомстить за отца, не пришедшего с войны. Вот только пройдёт уборочная, и призовут молодого парня в армию. Вот тогда держитесь, буржуи! По всей строгости ответят империалисты за погибшего отца!
Жажда мести прошла у Павла много лет спустя, сменилась благодарностью к судьбе, что посчастливилось ему не искалечить никого на длинной шофёрской дороге, протянувшейся через жизнь.

Машина легко влетала на взгорки, безотказно заводилась после наката, когда Павел бензин экономил на холостом ходу. Досконально изучивший матчасть под строгим надзором механика Михалыча, он сам восстанавливал свою машину, подчистую списанную с фронтовых дорог по многочисленным ранениям. Лелеял её, смазывал, подкрашивал. И вот, наконец, получил её – первую свою любовницу, обласканную и заведённую. Выехал с ней в «свадебное путешествие» – в первый рейс.
Эх! Видела бы его сейчас Наташка за рулём! Или Иришка... Павел не решил ещё, кто ему больше нравится. Обе знакомые девушки откликались на его неумелые ухаживания, хихикали над глупыми шуточками. Обе с русыми косичками в разные стороны. Глубокие глаза с голубыми искринками. Обе – из одной деревни родом, одинаковые. Как тут выбрать?

Мороз смягчился до тридцатиградусного, весело пощипывал пальцы на руле. Пашку грела весёлая дорога, любимая машина. Грел пуховый платок, подаренный матерью.
Павел прятал тот платок от товарищей и поддевал его только в крайних случаях. Злые языки шоферов и механиков легко засмеют за женский гардероб в шофёрской экипировке.

Километры алтайских просторов скоро пронеслись под резвой машиной, и Пашка свернул на приметный извороток, ведущий в Ложкино. Пути оставалось всего ничего.
Вдруг впереди мелькнуло тенью какое-то животное. Пашка и разглядеть-то толком не успел, кто был это: то ли волчонок какой рисковый, то ли лиса хвостом вильнула. В те времена здешние края ещё полнились зверьём, незнакомым с человеком.
Пашка вильнул рулём, пытаясь спасти из-под колёс животину неразумную. Машина вылетела из наезженной колеи, подпрыгнула, взбрыкнула, завиляла, лишённая выверенного пути, и завалилась набок.

Павел вцепился в руль, вдавился в сиденье и упёрся в педали, отжав их до предела. Повис боком в перевёрнутой кабине. Машина взревела натуженно, раскручивая колёсами пустой морозный воздух, и заглохла.
Несостоявшийся шофёр вылетел из кабины разжавшейся пружиной, забегал вокруг машины, оценивая ущерб, нанесённый неумелыми действиями. Кабина упала на ледяную глыбу, пассажирская фанерная дверца была вдребезги разбита. Вылетело лобовое. Капот повис над снежным валом, заливая белизну ржавой водой из радиатора. Мотор, должно быть, не был повреждён. Кузов мягко приземлился в сугроб, и от него отлетела только одна верхняя доска с наращённого борта.
Павел в пылу схватился за заднее колесо, повисшее в воздухе, и попытался поставить свою АМО на место. Сам провалился в сугробе почти по пояс:
  – Что я делаю? Оторвать две тонны от земли не по силам самому Поддубному.
Удручённый, он присел на мешок, один из разбросанных по всему «зимнику», задумался над своей горькой участью. Хорошо ещё, что груз ему доверили небьющийся, валенки да тулупы – помощь города замерзающей деревне.
«Что будет, что будет? – гадал Пашка о своём незавидном будущем. – В то время, когда страна из руин поднимается, когда для изголодавшегося народа ценен каждый колосок выращенной пшеницы, я умудрился разбить целую машину – залог будущего Родины, разграбленной фашистами. Нет мне прощения! Преступник я! Теперь точно в тюрьму сяду. Наверное, расстреляют за порчу народного имущества. Вот и кончилась моя счастливая жизнь, едва начавшись.
И о чём я сейчас думаю?! – тут же укорил себя Пашка. – Я же комсомолец! Мои ровесники без страха на смерть шли ради того, чтобы я жил, страну из руин поднимал! Я же тюрьмы убоялся! Надо выходить к людям, сознаться честно. Виновен!»

Пашка приподнялся и почувствовал резь на мочках ушей. В горячке он и не заметил, что бегает по тридцатиградусному морозу без шапки. Бедовый шофёр заглянул через ветровой проём в кабину, нащупал ушанку и натянул её на замороженные уши. Согрелся тут же, вздохнул обречённо и затопал по неизвестной дороге к своей горькой участи.
Деревня показалась скоро, сразу за дорожным изгибом. Пашка чуть не пропустил нужную ему МТС, которая спряталась за леском и высокими придорожными сугробами. Павел свернул на еле приметную дорогу, очерченную припорошёнными следами от гусениц, и вскоре увидел одиноко стоящие ворота без забора, на арке которых арматурой была выплетена надпись «Районный МТС».

Пашка прошёл в гараж и в тусклом свете различил знакомого железного коня, гусеничный трактор СТЗ, который горделиво стоял посреди обширной площадки, загромождённой станками и железом.
– Здравствуйте! Есть здесь кто? – заявил Пашка о своём присутствии.
– Здорово, коль не шутишь, – вылез из-под открытого капота пожилой мужчина строгой наружности. – У нас принято шапку снимать, когда в помещение входишь.
Пашка смял шапку в руках:
– Помощь мне нужна, – осмелился сознаться горемыка. – «Полуторку» перевернул, недалеко, за поворотом уже.
Мужик пристально всмотрелся в незнакомца и выдал скупо:
– В каптёрку зайди. Вон та дверь.
Пашка открыл дверь в каптёрку, и оттуда повалили клубы табачного дыма. Он присмотрелся и разглядел в тумане неясные фигуры мужиков, которые сидели за столом и стучали костяшками домино.
– Здорово, мужички! Трактор мне нужен. Поможете? Моя машина застряла здесь, недалеко.
Из-за стола вылез высокий мужчина, пронзил гостя насмешливым цыганским взглядом из-под густых бровей и прошёл навстречу:
– Здоров, здоров, – протянул Пашке руку и усмехнулся с «кхмыком». – Ты же только что мимо Порфирича прошёл. Не заметил, что ли, тракториста на тракторе?
– Поговорили мы, – смутился Пашка под острым взглядом мужика. – Он меня к вам направил.
– А, ну да, ну да, – задумался мужик. – Правильно. Верно он тебя направил. Тут видишь, какое дело... Просто так трактор тебе не даст никто, документы надо оформить.
– Так я сейчас, скоро, – засуетился Павел. – А куда идти за разрешением? Я быстро сбегаю, туда и обратно.
– Сбегает он, – передразнил Павла мужик. – Ты уши свои видел?
Уши? – озлился Павел на непонятные шутки. – Как я могу свои уши видеть? Да и при чём здесь они? Мне трактор нужен! Срочно! У меня рейс, понимаешь?
– Рейс у него. Слышали, мужики? Да у тебя всё ухо белое. Присядь, погрейся, ухо отойдёт, тогда и пойдёшь. Кипяточку выпей. Сам-то кто будешь?
  – Павел.
– Лёха, – пожал Пашке руку вторично ради знакомства. – Пашка. Вижу, что Пашка, а не Машка. Я спрашиваю, будешь из чьих?
– Красильниковы мы.
– Красильников..., – задумался Лёха. – Ну да, заезжал такой, до войны ещё. Отец твой? Как он там?
  – Не вернулся.
Мужики примолкли, зацикали сигаретками.
  – Так я пойду, проводите? – опять заспешил Павел.
– Да ты хоть кипяточку отхлебни! – забеспокоился Лёха и протянул горячую кружку. – Вот. Перемёрз весь – и опять туда же. Ладно, пойдём уж, колготной. Провожу.
– Вон, видишь три дома особнячком? – вывел Лёха Пашку из гаража. – В середине –контора. Спросишь Зинаиду Петровну. Запомнил? Зинаида Петровна (продублировал отчётливо).

Пашка прошёл в указанном направлении и не увидел никакой конторы. Два жилых дома за оградками окружали Сельмаг. Ошибся, видать.  Он не огорчился особо от своей несообразительности, Сельмаг работает лучше любого справочного бюро.
За прилавком незнакомого покупателя встречала приветливая продавщица средних лет – в простеньком платьице, без привычной для магазина униформы, в расстёгнутой военной телогрейке не по размеру.
– Здравствуйте, молодой человек. Что желаете? Контора? Нет у нас никакой конторы. У нас-то и правления нет. В бывшем правлении эвакуированных расселили, так они там и живут. Прижились. Председатель собрания на дому проводит. Не до строительства сейчас. Колхоз бы поднять, план по сдаче зерна выполнить.
– Мне Зинаида Петровна нужна, – уточнил Пашка. – Документы на транспортировку машины оформить.
– Зинаида Петровна? – удивилась продавщица. – А кто тебя послал к ней? Ах этот! Лёха! Так теперь понятно всё. Шофёр, говоришь?
Продавщица выставила на прилавок пол-литровочку под сургучом:
– Вот твой документ. С тебя 21 рубль 20 копеек, молодой человек. Нет у нас другой Зинаиды Петровны кроме меня. А с Лёхой ты бы поменьше общался. Этот баламут тебя до добра не доведёт. А что у тебя, в дороге чего случилось? Застрял? А что везёшь, если не секрет? Валенки? Нам? Вот спасибо!

По дороге на МТС Пашку встречал СТЗ, лязгая гусеницами. Из кабины высунулся Парфирич и зазвал пассажира рукой:
– Ты где шляешься, шаромыжник? Переморозишь машину, потом мотор менять придётся. И Лёху меньше слушай – тот ещё фрукт.
Парфирич ловко поддел Пашкину «полуторку» под угол кузова, и та встала на все четыре колеса. Оба шофёра дружно закидали разбросанные мешки в кузов, и тракторист потащил Пашку к гаражу. Делов-то, когда техника в опытных руках.

Процессию, ведомую СТЗ, встречали всем гаражом. Даже кочегар присоединился, сверкая одними глазами и зубами. Дружно затолкали АМО в гараж. Кочегар прикатил тачку с горячей золой под мотор замёрзшей машины. Каждый норовил вставить умное слово по поводу аварии. Пашка осмотрел мотор, залил воды в опорожнённый радиатор.
– Ну как, Паха? – поинтересовался Лёха. – Заведёшь, может? Попробуешь?
Павел пожал плечами и молча полез за кривым стартёром. Подкачал бензонасосом, крутанул стартёром пару раз в четверть оборота, примериваясь, и – дёрнул в круг с усилием. Машина фыркнула, просыпаясь, и заурчала приветливо. Мужики зацыкали в ответ удовлетворённо.
– А ты, Паха, молодец, – похвалил Лёха. – Хорошо машину содержишь. Мотор сам регулировал?
– Ну как сам, – поскромничал Павел. – Михалыч помогал.
– Михалыч? – задумался Лёха. – Нет, не знаю.
– Ну ладно, мужики! – засобирался Павел. – Мне пора. Спасибо вам большое за всё. А кстати, чуть не забыл, – достал из кабины и протянул Лёхе бутылку водки. – Где мне завхоза отыскать, груз оформить? Подскажете, мужики?
– И куда ты собрался, обмороженный такой? – вертел в руке бутылку Лёха. – А ну, ухо покажь. Порозовело. На молодых всё враз заживает. Ты вот что, давай-ка сюда путёвочку. Без тебя всё оприходуем. И кабину тебе отремонтировать надо. Застынешь в мороз в кабине открытой. Так что, отдыхай пока. Грейся.
– Я на своей машине сам всё делаю, – начал было отнекиваться Павел. – И спешу я. И так из графика выбился. В гараже меня за это не похвалят. Доеду уж как-нибудь, потихонечку. Не застыну.
– Ты мне это брось! – остудил Пашкин пыл Лёха. – Доедет он в ночь! Здесь у нас инструмент свой, и кому попало мы его не доверим. А если испортишь что, с кого спрашивать? А вообще, раз прыткий такой... Ты как думаешь, на такую толпу бутылочки хватит? Вот. Так что сбегай-ка ты ещё разок к Зинке. Деньги остались ещё?
В те времена колхозники денег не видели. Платили им трудоднями, и водка для деревенских мужиков была в диковинку, стояла в сельмагах бедной родственницей другим продуктам, указанным к безналичному расчёту. Деревенские не огорчались особо по этому поводу. Хороший хозяин на деревне полностью самодостаточен и независим от государства, если государство само не навязывает ему зависимость. И «слеза божья» у крестьянина испокон веков была в наличии. Пшеницу как-никак растят.
А вот у Пашки деньги были. Когда он пришёл из магазина, работа по восстановлению его машины уже шла полным ходом. От помощи Пашку отстранили резко. Он прошёл в каптёрку, присел за столом одиноко, заскучал, пригрелся и уснул на сложенных руках.

Разбудил Пашку шум в каптёрке: мужики собирали на стол кто что принёс, весело переговаривались и нисколько не пытались охранить сон спящего – пора просыпаться.
– Павел вышел к своей машине и увидел её сияющей, подкрашенной и готовой подмять под себя любые километры. Он открыл пассажирскую дверь и увидел на сиденье подписанную путёвку. Плавно прихлопнул, дверь закрылась без лишнего шума, будто не было никакой аварии.
  – Спасибо, мужики! – зашёл Павел в каптёрку. – Век не забуду! Ну как, прощаться будем?
– Ты что, Паха, есть, неуёмный такой? – подошёл к нему Алексей. – А кто разливать будет? У нас так не принято. Кто виноват, тот и разливает. Прав я, мужики?
– Каптёрка зашумела утвердительно, Павла подтолкнули к столу.
– Вот куда ты поедешь на ночь глядя? – успокаивал Павла Алексей за столом. – С одной фарой. Краска не выветрилась, угоришь за рулём. Переночуешь у меня, а поутру, со свежей головой – в путь.

Чему-чему, а выпивке Пашка обучен не был. Он смутно помнил дом Алексея, его приветливую, добрую жену. Дочь, не по возрасту женственную, успевшую вымахать выше Пашки в свои четырнадцать лет. Пашка стеснялся её почему-то, отворачивался от режущих девичьих глаз. А она всё хихикала над великовозрастным увальнем, которого отец зачем-то притащил в дом.
Пашка выспался на мягкой перине, молодой организм легко справился с выпитым за короткий здоровый сон. Поднялся он первым, оделся по-тихому, стараясь не разбудить никого, но уйти не попрощавшись не получилось, Лёха вышел ему навстречу:
– Ты, Пашка, не объезжай наши края. Заезжай, если что. Просто так, поздороваться.
За мужем вышла жена:
– Ты что это гостя выпроваживаешь в рань такую, не поемши?
Собрала свёрточек в дорогу:
– В пути перекуси. Яички тут, пирожки с картохой. Лучок очищенный – так погрызёшь, для полезности.
– Счастливого пути! – попрощались.

На базе Павла не корили за задержку и разбитую фару. На зимней дороге всякие сюрпризы встречаются, и если за каждую промашку осуждать, в стране шоферов не останется. И только механик Михалыч отвёл своего подопечного в сторонку и спросил по-отечески:
– Ты где машину перевернул? Кто кабину помогал ремонтировать? Ты, Павел, осторожней будь. Машину водить – это тебе не лошадью править.

Фантазёр
В такую погоду поспать хорошо, но никак не работать. Морось, слякоть, осень... Вставать приходится засветло, на душе тоскливо и смуро.
Вышел всё же в темень, лень пересилил. На дворе свежо, просыпаться на воздухе гораздо легче, нежели в доме. А кто сказал, что дождик – это плохо? Моросит себе потихонечку, природу чистит. Принято считать, что холода начинаются со снега, с минусовых температур. Ну что ж, поверим. Стало быть, в дождь ещё тепло.
С работы и позвонить могли бы. Правда, какая работа в дождь может быть? Только время зря потеряем. Придётся идти. Дисциплина – дело святое.
Тусклый свет фонарика высветил сквозь сырость последний томатный куст, который удалось отстоять у жены. Созрел ещё один плод. А ведь я говорил! Помидорка с куста – не то что краснеющая от посторонних взглядов на подоконнике. Мыть томатную свежесть после дождика не надо, сразу в рот.
Дождик не ливень, насквозь не промочит, то прокапает, то закончится незаметно; ветерком с куртки сырость собьёт. Да и к тучам беспросветным возможно доброе словечко подобрать. Тучки цвета затеняют, сгущают осенние краски. Таинственно всё вокруг, необычно. Хорошее осеннее утро, пусть и хмурое – свежестью бодрит.

К автобусу подхожу вовремя, время утреннего променада у меня давно определено поминутно. Опытный водитель, Вовка Ветров, как раз сворачивал к остановке, когда я отмерял последние метры утренней прогулки.
У всякого свои приметы на день грядущий. Кто заветный трамвай «пятёрочку» на своём пути повстречает, кто прохожего приметит примелькавшегося. Я определяю удачу дня по Вовкиному автобусу: кто кого ожидает. Самый счастливый день случается после встречи на перекрёстке.
Глупо верить в приметы, да они дают хороший настрой на день. Пророческие пустословия астрологов будят уверенность в прозябших их клиентах. Ну а после – будь, что будет.
Вовка встречает рабочих громкой музыкой, легко забивающей глухие басовые удары из пролетающих мимо легковушек, чья электрика не идёт ни в какое сравнение с автобусной. Вовка запитал старые советские двадцативаттки без всякого ущерба для аккумуляторной батареи, и обновлённая флэша выдаёт последние хиты далеко на всю округу.
Мужики, взведённые Вовкой к работе, встречали Игоря шутками-прибаутками. Игорь отвечал приветливо, с нарисованной улыбкой. Ему громкая музыка давно уже нервы не чешет, а преклонные годы его подсказывали, как посторонние люди относятся к зачумлённым меломанам: с пальцем у виска. Утренний настрой ломать не хотелось, и Игорь принял настроения друзей, пренебрегая мнением прохожих. Помогла ему в этом девушка, которая улыбнулась игриво на приглашение из автобуса разделить с рабочими тяготы общественно полезного труда.
Залихватская певица жалилась из динамиков на судьбу-кручинушку, на мужичка бедового своего, из тюрем не выходящего. Голос хорош. Ей бы Родину славить, она же поёт о том, как можно во время чумы веселиться. Ребятам блатной шансон приелся так же, и песней дня был избран «Фантазёр» от Ярослава Евдокимова. Слушать эту популярную песенку можно, но не десять же раз кряду!
– Фантазёр! – заорал Ромка во всю Коммунарскую улицу, так что на противоположном тротуаре люди стали оборачиваться. Автобус наш в городе знают. Голос у Ромки ещё тот, Евдокимова запросто переорёт. К музыке, правда, Ромкин ор никакого отношения не имеет. Кричать он учился в армии, на командирских курсах, где на уроках «болтологии» вырабатывали командирский голос, вот и поставили его к нам бригадиром. Не зря. Пьянство на рабочем месте при Ромке прекратилось.
– Нам бы гармошку какую в автобус, – вспомнил Игорь старые времена, когда колхозники выезжали в поле с песнями. В рабочих автобусах эта традиция не ужилась по понятным причинам, но в организованных поездках на природу песня всегда была рядом со спаянным коллективом.
Тут на днях в Вовкин автобус Вадик припёр на продажу гармонь, вот Игорю и припомнилось неординарное действо. Ребята насели тогда на Вадима: нам оставь, в автобусе. Продал, пожадничал. На гармони средь нас никто играть не умеет, да меха растягивали все, знаково. Гармонь не фальшивит, выдаёт то, на что нажимаешь, по-русски всегда.

Дождь кончился. Случается, и начальство бывает правым. Не позволили мужичкам прожечь хороший денёк самогонкой, прожрать частичку жизни, тупо сидючи перед телевизором. Работа досталась не из тяжёлых: продуваем парковые дорожки от опавшей листвы. Техника новая, производительность повысилась многократно. Начальство ещё не просчитало объёмы, которые могут выдать «ветродуи», поэтому поводов сачкануть у рабочих более чем предостаточно. Хорошая техника «ветродуй», жаль нерусская.
Листья шелестят умиротворяюще. Солнце подглядывает за непонятным шуршанием людей из-за полупрозрачной кисеи туч, насмехается над нами: к чему перекладывать из пустого в порожнее листья? А листья всё ложатся мягким ковром на газоны, прикрывают неуместную для осени зелень. Ложатся неумело, и зелёная трава проглядывает то здесь то там. И осени свойственно ошибаться, а ошибки её греют призрачным теплом, случайно оставшимся после лета. Мягкие краски осени смягчают тоску по прошедшему лету, красно жёлтые оттенки листвы отдаляют морозы снежной зимы.

  Как можно в такой денёк отсиживаться дома? И ленивые отдыхающие потянулись в парк – отведённое сверху место для отдыха, принятое горожанами как должное, с благодарностями. Обыватели расселись по скамеечкам, скрыли за газетками свои довольные лица. Кто поопытней, заняли себя делом более здоровым и ответственным – собак выгуливают. Самые хозяйственные на охоту вышли: вооружились палочками, лиственный ковёр шевелят, грибы ищут. Ковёр тот мягок и приятен необычайно, ходить по нему – удовольствие особенное. И слушаешь, слушаешь тихое шуршание, пытаешься понять, что говорят листья.
Серёга напросился у ребят по грибы. Сергей грибник знатный, почти полвека в деревне прожил, мужик надёжный. Как такому не поверить? Отработаем за Серёгу, чего уж там. К тому же, он обещал угостить назавтра своей поджаренной добычей.
Наш собиратель пробил «ветродуем» сквозь опавшую листву дорожку на газоне и покатился по ней колобком в поисках партизан в шляпках. В полчаса набрал четверть мешка, опередив аутсайдеров с палочками. Техника – великая сила. Наши всегда побеждают, с поддержкой от друзей проигрывать никак нельзя.

Эту женщину Игорь приметил издали: идёт по проторенной Серёгой дорожке, грибочки ищет. Что она может найти после такого собирателя, как наш грибник? Во всё надо Игорю влезть! «Надо бы ей подсказать про грибы, продуть место нехоженое, во-он там, под топольками», – поспешил к дамочке с «ветродуем» в руке.
Молодой парень опередил Игоря, подошёл к женщине сзади. Спрашивает, интересуется. Женщина протягивает к парню целлофановый мешок, заполненный наполовину. Удивительно! Как ей удалось собрать столько после Сергея?
То присядет женщина та с ножичком в руке и телефоном, прижатым плечом; то привстанет, озираясь. Завидуют ей все. Завидуют мужу её, детишкам обихоженным. Должна быть у такой хозяйки семья, такие умелицы одинокими не остаются.
Завидуют женщине люди с тайным желанием занять тёплое местечко рядышком с ней, вместо муженька неизвестного её. Мешок для грибов, как нарочно, прозрачный подобрала, чтобы хвастать перед всеми своим «уловом»! Настоящие грибники так не поступают, утаивают от других свою добычу.
Завидуют все, кроме Игоря. У Игоря на этот счёт другие мысли. Перевернулись с возрастом все его мироощущения. Игорю мозги вправить не мешало бы, да кто возьмётся выправлять его годы прожитые?
Женщина та – не совсем женщина. Это – сама Осень. И телефон она прижимает к уху не для разговоров. Осени необходимо как-то скрываться от людей, непричастных к чудесным мирам, вот она и подобрала для себя образ естественный, приемлемый к обыденности.
Весна – девушка неустойчивая, ей трудно спорить со старухой Зимой. Осень – женщина состоявшаяся, она знает, что делать.
Осень-кормилица, хлебосольная, сытая, богатая. Добрая, тёплая осень. Невозможно её не любить.

А Вовка поливал парк мелодиями из своего автобуса. Свободная от машинных перегородок музыка разливалась по осеннему парку и уже не стучала по ушам басовыми ударами:
– Фантазёр! Мы с тобою не пара.


Быкова Татьяна
 (г.Бийск)
http://www.proza.ru/avtor/proba714
   
Татьяна Васильевна Быкова родилась в 1964 году в г. Барнауле. После окончания Алтайского политехнического института приехала по распределению в Бийск, где долгие годы проработала на олеумном заводе.
Писать прозу начала в 1998 году. Публиковалась в альманахах «Бийск», «Я расскажу Вам о Бийске» и «Бийск литературный», в журналах «Бийский вестник» и «Огни над Бией». 
Издала книгу прозы «Параллельные миры» (2004 г). Основное направление творчества – фантастические, иронические, лирические рассказы. Веду общественную работу – являюсь секретарём литературной студии «Аспект» (г. Бийск).

 

                Татьяна Быкова
Неудачный день
  Утро не предвещало ничего хорошего. Вот уже два часа Степан слонялся по пустой квартире, не зная чем себя занять. Можно починить протекающий кран в ванной комнате, но настрой заниматься этой кропотливой работой отсутствовал. А без настроения любая работа в доме не заладится: Степан это знал по собственному опыту. Шла уже вторая неделя, как работников управления, где Степан трудился слесарем-ремонтником, отправили в «вынужденный отпуск» –  ввиду отсутствия заказов. Теперь он нет-нет, да и взглянет в сторону телефонного аппарата в слабой надежде, что позвонят и вызовут на работу.
Трель телефонного звонка прервала его томительное ожидание. Степан поднял трубку. Звонил давний знакомый – Николай Пичугин, просил заменить старый смеситель в кухне.  Степан обрадовался: хотя и небольшой, а приработок –  всё лучше, чем сидеть без денег в доме. Он быстро оделся, взял сумку с инструментами и вышел на улицу. Николай жил на соседней улице, в десяти минутах ходьбы от дома Степана. На подходе к дому знакомого неизвестно откуда выбежала небольшого роста собачонка и со звонким лаем кинулась к ногам Степана, острыми зубами вцепившись в лодыжку левой ноги. Мужчина вскрикнул от внезапной боли, заматерился и свободной ногой стал отбиваться от озверевшей собаки. Видимо, один из ударов был настолько силён, что собачонка разжала пасть, и, визжа от боли, кинулась прочь от Степана. Он оглянулся назад и с досадой отметил, что его брюки порваны собачьими зубами. Подняв вверх брючину, увидел на лодыжке рану, из которой капала кровь.
– Надо побыстрее йодом обработать, иначе может заражение случиться, – услышал он участливый женский голос.
Степан обернулся на голос и увидел старушку, стоящую на тротуаре с продуктовым пакетом в руках. Поискал в карманах куртки носовой платок и перевязал им рану.
– Не знаете, чья это собака? – поинтересовался у случайной свидетельницы происшествия.
– Да Ивана Свиридова, из пятнадцатой квартиры. Он с утра где-то напился и принялся семью гонять по квартире. Вот и собачке их, видно, тоже досталось от него, – охотно пояснила старушка. – А если вам далеко идти, то давайте ко мне зайдём, рану йодом обработаем.
– Нет, спасибо, я лучше до дому добегу, здесь недалеко, – отказался Степан.
Он взглянул в сторону дома, где жил Николай, махнул с досады рукой и, слегка прихрамывая, пошёл в обратную сторону.
  Придя в квартиру, Степан промыл водой рану и, не найдя в аптечке йода, обработал её одеколоном. Перевязал ногу чистым бинтом. Снял порванные брюки и переоделся в спортивные трико. Включил телевизор и лёг на диван. Однако волнение от пережитого не давало ему сосредоточится на событиях, происходящих на экране. Его беспокоила возникшая пульсирующая боль в лодыжке. Степан размотал бинт и осмотрел ногу. Кровь уже не сочилась из раны, а вокруг места укуса образовался большой синяк. Потрогал пальцем рану и ощутил резкую боль. Степан подошёл к окну, выглянул на улицу. Во дворе никого. Вот незадача: и рассказать о случившемся событии некому! Послонявшись немного по квартире, Степан решил зайти к соседу, пенсионеру Петру Васильевичу.
Дверь открыла жена соседа – Катерина.
– Пётр дома? – спросил он.
– Нет, на даче, а зачем он тебе?
Степан замялся, но решил попросить о помощи:
– У вас йод есть, рану обработать?
– Какую рану? Где?
  Степан поднял вверх штанину трико и показал место укуса. Катерина заохала и всплеснула руками. Пригласила Степана пройти в квартиру. Достала из аптечки йод, вату и обработала рану.
– Тебе надо на рану пепел от сигареты посыпать, пока он тёплый. Верное средство от заражения. Любую заразу выведет, – посоветовала она Степану.
– Я не курю, – ответил он огорчённо.
  – Пётр сигареты с собой на дачу забрал, – сочувственным тоном поддержала разговор соседка. – А ты выйди на улицу, может, кого и увидишь из курильщиков.
– Ладно, посмотрю, – пообещал Степан.
Придя к себе в квартиру, он первым делом выглянул в окно. У соседнего подъезда сидел на лавочке и курил дворник, которого все жильцы по-свойски звали по отчеству – Михалыч. Степан вышел на улицу и подошёл к отдыхающему дворнику.
– Слышь, Михалыч, ты пепел с сигареты не смахивай, он мне нужен, – попросил он.
Дворник отвёл в сторону ладонь с зажатой между пальцами сигаретой и спросил удивлённо:
– Зачем?
– Собака меня покусала за ногу, а Катерина  из пятнадцатой квартиры посоветовала рану пеплом засыпать.
– Понятно… А собака какая была: кобель или сучка?
– Почём я знаю? – удивился Степан. – Я же ей под хвост не заглядывал, когда она на меня бросилась!
– Наверняка сучка. Они, бабы, не любят, когда мужик немного выпьет, – принялся рассуждать Михалыч. – Вот и моя жена на меня лаяться начинает, когда запах спиртного учует.
– Да не пил я с утра, ни грамму, – обиделся Степан. – Её хозяин побил, а на меня она от злости бросилась. Ты лучше за сигаретой следи, а то скоро пепел сам упадет.
Дворник поднес окурок ближе к лицу:
– Действительно, пора стряхивать, – подтвердил он. – Куда тебе?
– В ладонь, разумеется.
– А не обожжёшься?
– Нет, у меня руки от работы загрубели – выдержу.
Он поднёс к кончику сигареты ладони, сложенные «лодочкой». Дворник стряхнул на них столбик пепла. Степан поморщился, ощутив жар, но стерпел. Когда пепел остыл, растёр его вокруг места укуса.
– Ну, как? Что чувствуешь? – полюбопытствовал Михалыч.
– Жжётся, зараза! – ответил Степан, морщась от боли. – Когда Катерина йод на рану лила, не ощущал такой сильной боли, как сейчас.
– Терпи, Стёпа, «Пётр» – сигареты крепкие, до самой печёнки пробирают, и пепел от них ядрёный должен быть. А ты бы лучше сходил в поликлинику, вдруг собачка бешеная была. Прививку для профилактики тебе там поставят, а то, не приведи Господь, вирус бешенства она в тебя занесла.
– Ты так считаешь? – забеспокоился Степан. – Думаешь, надо сходить?
– Надо, Степа, надо: потом пожалеешь, да будет поздно, – настаивал дворник.
– Ладно, схожу, – согласился с ним Степан. – Будь здоров, Михалыч!
– И тебе не хворать, Стёпа. Паспорт и полис не забудь с собой взять, – предупредил он.
Придя в квартиру, Степан быстро нашёл нужные документы и сложил их в пакет. Вышел на улицу и, слегка прихрамывая, направился в сторону поликлиники. Беспокоило одно: действительно ли собака была бешеной? Как её укус отразится на здоровье?
Из состояния глубокой задумчивости его вывел громкий окрик: «Стёпа»! Он остановился и огляделся вокруг. Навстречу ему шёл Денис Лопатин – сосед по дому. Когда то они вместе начинали работать в монтажном управлении: Степан – слесарем, а Денис – шофёром служебного автобуса. Потом Денис уволился и занялся более выгодным промыслом – стал водителем-дальнобойщиком. Работа, конечно, прибыльная, но и выдержки требуется немалой: месяцами дома не бывает. Видимо, недавно из рейса вернулся. Поздоровались за руку, обнялись.
– Куда так спешишь? Я кричу тебе, а ты – ноль внимания! – спросил Денис.
– В поликлинику шёл, – пояснил Степан.
– Что случилось, заболел чоли?
– Собака укусила, Михалыч вот посоветовал сходить в поликлинику, укол от бешенства поставить.
– Понятно. Только за укол платить придётся.
– Неужели? – изумился Степан. – Раньше вроде бесплатно ставили?
  – Когда, в советские времена? А теперь капитализм – за всё деньги платить.
– И во сколько мне этот укол обойдётся? – озабочено поинтересовался Степан.
– Думаю, сотни на три потянет, если не больше.
– Нет у меня таких денег! – огорчился Степан. – Две недели как дома сижу. Нет работы.
– Да, ситуация, – посочувствовал соседу Денис. – Кстати, как себя сейчас чувствуешь?
– Вроде нормально, только рана зудит. Наверное, потому, что я её пеплом от папиросы растёр.
– Тогда всё в порядке. Собака здоровой была, только ей твой запах не понравился, – решительно заверил Денис. – Выпил, наверное, с утра?
– Да не пил я сегодня! – раздражённым тоном ответил Степан. – шёл скалымить, а тут эта сучка на меня набросилась. Все планы разрушила.
– Может, зайдёшь ко мне, «обмоем» это дело? – предложил Денис.
– Нет, что-то не хочется, лучше домой пойду, – отказался Степан.
– Ну, как знаешь, будь здоров, – сказал на прощание Денис.
Они разошлись. Степан направился в сторону дома, а Денис заспешил по своим делам.
Придя в квартиру, Степан сразу же лёг на диван и включил телевизор. На экране замелькали кадры какого-то детективного сериала, посмотрев немного, не особо вникая в сюжет, незаметно заснул. Разбудила Степана трель дверного звонка. Он быстро встал, и, прихрамывая, пошёл открывать дверь. На лестничной площадке стояла его жена – Вера. Она держала в руках пакеты с продуктами. Степан молча взял у неё пакеты и отнёс их на кухню.
Жена проследовала за ним.
– Что с тобой случилось? – встревоженным тоном спросила она, глядя на прихрамывающего мужа.
– Собака покусала, – ответил он спокойным тоном, поднимая вверх брючину трико. – Видно, день у меня нынче неудачный, хотя и не понедельник. Вера посмотрела на его покусанную ногу, всплеснула руками и села на табурет.
– Ты в поликлинике был? – спросила она мужа.
– Пошёл было, да встретил Дениса. Он мне сказал, что уколы сейчас за деньги делают. А какие у меня сейчас капиталы, сама знаешь.
Вера обхватила руками голову, поставила на стол локти и стала раскачивать её из стороны в сторону:
– Господи, ну что за жизнь у нас такая? Бьёмся как рыбы об лёд, никакого просвета не видим! – запричитала она. – После этой проклятой перестройки как ухнули в яму нищеты, так из неё выбраться не можем до сих пор! Тут ещё нас мировым кризисом пугают. Озвереем мы от такой жизни, как собаки!
Степан подошёл к жене, наклонился, обнял за плечи.
– Перестань причитать, Вера! Жизнь мы с тобой прожили хорошую, а главное, честную. Сына вырастили – отличного парня. Когда из армии вернётся, женится, внуков нам со снохой нарожают, нам на радость в старости, – попытался утешить он жену. – А что жизнь хреновая стала в последнее время, так в том не наша вина, а чья – точно не знаю. Главное для нас с тобой, чтобы «погода в доме» была не штормовой, как Долина поёт.
Вера склонила голову к плечу мужа. Степан поцеловал её в щёку.
– Ты бы, лапушка, дала мне денег на «четок» водки, рану обработать, – ласковым тоном попросил он.
Вера снисходительно улыбнулась.
– Ох и хитёр ты, Стёпа, знаешь с какого боку ко мне подъехать. Только денег я тебе не дам.         
Заметив разочарование на лице супруга, продолжила:
– У меня есть спирт медицинский не разведённый. Так я его разведу. Хватит, чтобы рану твою обработать и за ужин нам с тобой по рюмочке выпить.
– Согласен, только не бродяжь его сильно водой, – отозвался на её предложение Степан.
– Тогда иди в зал и подожди там немного, я пельмени сварю. Кстати, как твоя нога, сильно болит?
– Ничего, терпимо.
Степан прошел из кухни в зал и подошёл к окну. Сквозь стекло увидел стаю бездомных собак, бегающих по двору. «И жизнь ваша собачья:  за куском еды приходится побегать, да в помойках порыться. Только вам никакой мировой кризис не грозит, если человек не убьет, чтобы ему жить не мешали» – подумал он.

Голотвина Татьяна
( Бийский район )
http://www.proza.ru/avtor/yjdbrjdj1957      
Голотвина Татьяна Николаевна. Родилась в 1957 году в с. Новиково Бийского района.
Работала контролёром-кассиром, страховщиком. Работала хорошо – награждали, хвалили в газетах.
  Стихи писала с детства, а выйдя на пенсию, начала работать в ветеранской организации села. Попросили написать книгу о земляках – детях войны. Собирая воспоминания пристрастилась к творчеству- стало интересно.  Пишу прозу- рассказы только два года. Нравится. Сначала «прокручиваю» в голове сюжет-тщательно обдумываю его…Быстро сажусь за компьютер и…мне кажется, что через двадцать минут мой рассказ на пять страниц готов. Пишу с ошибками, пишу не правлю. Откладываю его в сторонку и через какое-то время-неделя-две возвращаюсь к нему и «довожу» до того состояния, чтобы не стыдно было показать людям.
      В литературных чтениях, посвящённых 80-летию поэта Нколая Рубцова стала Дипломантом третьей степени в номинации «Авторское исполнение», на поэтическом фестивале «Пушкинские строки» г. Бийске награждена дипломом «За патриотизм в поэзии».      
      Печаталась в Альманахах: «Три реки», «Земляки» «Скиф». В сборнике содружества писателей «Сверстнику» и в районной газете «Моя земля».
    В 2018 году вышла моя книга «Разные судьбы».

 

Марина

Жили в конце села, почти у самого берега, Прасковья с дочерью. Женщина с виду русская, а вот дочь Марина была на неё совсем не похожа: худенькая, шустрая, с длинными косами и чёрными как уголь глазами. Жили они бедно, скотину не держали. Мать нанималась на работу  к  богатым, тем и жили.
Каждый раз, как только выпадет снег и дорога установится, едут обозы с пшеницей на базар: деревенские мужики торопятся до Рождества продать свой урожай и нанимают возниц. Прасковья тоже нанималась. Ещё ночь, а в деревне уже слышны голоса, лай собак и целая вереница гружёных мешками подвод выезжает из села, торопится к утру успеть на привоз.
В этот раз Прасковья заболела и вместо себя послала Марину: платили хорошо, и упустить такой случай было нельзя.
Выехали ранним утром, тёмным и морозным, а в небе ещё ярко светили луна. Сын хозяина Павел перебегал от саней к саням, заигрывая с девушками. Шутки, смех. Тут Павел вдруг вспомнил:
  –  А Маринка-то где?
Марина правила последней подводой, закутавшись в большую клетчатую шаль, вся побелевшая от инея.
– Живая?
Марина открыла глаза. Павел завалился к ней в сани и, расстегнув свой тулуп, накрыл  её полой, прижав к себе. Ехали молча. Пашка как-то оробел: если с другими девчатами не церемонился, мог и поцеловать, то тут всё было иначе.
Он вдруг представил Анну, которую отец пророчил ему в жёны: Анна – высокая, полногрудая, широкая в бёдрах. Марина по сравнению с ней как пушинка, на руке не чувствуется. А глаза – как ночное небо, чёрные-чёрные.
Приехали в город к обеду. Отец Павла уже три дня жил у брата в городе, продавал зерно.
Распрягли и покормили лошадей, мешки с саней перетащили в амбар. Чаю попили и пошли всей гурьбой на базар.
Павел купил мятных пряников и леденцов – монпансье, или, как в народе их называли,  – «лампасейки». Это маленькие разного цвета леденцы, упакованные в красивые коробочки.  Ценились именно эти коробочки – девушки складывали туда свои штучки: бусы, кольца и шпильки.
Тут Павел увидел Марину: она стояла и смотрела на кашемировую шаль кремового цвета с голубым орнаментом и такими же голубыми цветами. Длинные шёлковые кисти переливались на солнце.
– Нравится?
Марина вздрогнула.
– Хочешь, я тебе куплю эту шаль?
  – Нет, не надо, – Марина быстро отошла.
Павел задержался. У него были деньги, он копил себе на новую гармонь, но этих денег не хватило. Тогда он вытащил из мешка две лисьи шкурки. Продавец долго их вертел и ощупывал мех:
– Хороши! Ладно, бери.
Павел положил шаль за пазуху и уже собрался уходить, но тут к нему подошла  женщина:
– Купите своей невесте ботиночки.
Пашка взял в руки ботинки и залюбовался: красные, на высоком каблуке и с такими же красными шнурками.
– Они ещё совсем новые, раза три всего дочка в церковь одевала.
–  Нет, – он с неохотой отдал женщине ботинки, – у меня нет больше денег.
– Можно муки или мяса.
  – Хорошо, подождите! Не уходите! Я сейчас приду.
   Пашка вернулся быстро. За спиной нёс полмешка муки. Выпросил у крёстного, взяв с него слово, что он не расскажет отцу.
– Так много? Как же я донесу? – женщина растерялась. Пашке пришлось помочь ей  донести мешок.
Когда он пришёл, то отец заворчал:
– Где тебя только носит? Давно пора домой ехать…
Павел помог отцу запрячь лошадей и подводы, гружёные сахаром, солью, керосином и всякой мелочью, отправились домой.
Пашка с той поры Марину не видел до самого покоса. Увидел её на покосе, да так и замер. Она была в белом с розовыми цветочками платье и в такой же косынке. Стройная, с длинными косами, хрупкая и такая милая. Весь день он ходил как чумной.
Вечером, помывшись в бане, Павел надел новую малинового цвета рубаху, взял на плечо гармонь, и пошёл к дому Марины. Долго сидел на камнях, которые нависали над  рекой, и играл на гармошке, но девушка не пришла.
Он приходил к дому Марины каждый вечер, но так её и не увидел.
Началась уборка – гороха, а потом овса. Павел работал на поле и домой не приезжал. Отец съездил в деревню за продуктами, а когда вернулся, то рассказал новость:
  – Прасковья умерла, вчера уже похоронили. Жалко Маринку, одна осталась теперь.
     Павел вечером взял коня и помчался в село.
     Подъехал к дому, где жила Марина, привязал коня и вошёл в комнату, плотно притворив  дверь. Девушка увидела Павла, вскрикнула и закрыла лицо руками. Он подошёл к ней и, обняв, осыпал поцелуями. Марина, не сопротивлялась, только тихо заплакала.
Прошло незаметно лето. Днём ещё ярко светило солнце, но к вечеру становилось прохладно.
Отец в очередной раз заговорил о женитьбе. Павел молчал.
– Да у него уже есть невеста, Маринка, – раздался голосок сестры.
– Кто? – отец встал и грозно посмотрел на сына: – Маринка, эта басурманка? И чтобы она нашим добром распоряжалась? Не бывать этому. Сегодня же свататься едем! За Анну – и точка!
Пашка выскочил из дома, достал с самого низа ящика, который стоял в сенях, свёрток и пошёл к Марине. Увидев радостное лицо своей любимой, он вначале не хотел ей ничего говорить.
Но девичье сердце не обманешь. Она сразу всё поняла.
– Пашенька, что-то случилось?
– Отец сватать за меня Анну хочет.
Марина заплакала:
– Как же я? Пашенька, ведь у нас ребёночек будет.
Пашка прижал её к себе и, целуя мокрое от слёз лицо, не знал, что говорить и как успокоить любимую:
– Сейчас пойду и скажу отцу, что не хочу жениться на Анне, что люблю только тебя. Ведь не зверь же он, неужели не поймёт? А если не даст согласие на наш с тобой брак, то уйдём в город. Вначале к крёстному, а потом решим, что делать дальше. Вот на, примерь, совсем забыл. Он вытащил из-за пазухи шаль и красные ботиночки.
– Это мне? – Марина бросилась его целовать.
Она надела ботинки, а на плечи накинула шаль. Павел залюбовался, глядя, как она, улыбаясь сквозь слёзы, крутится перед зеркалом и радуется, словно ребёнок.
– Вот теперь можно и под венец, – грустно сказал он.
– Ты же меня не бросишь? – Марина заглянула ему в глаза.
– Я вечером обязательно приду, жди.
Пашка ещё издали увидел отца, который сидел на чурке и починял невод. Заметив сына, тот поднялся и направился в амбар
– Иди-ка, сынок, сюда, помоги.
Павел зашёл и увидел, как отец пытается взвалить себе на спину мешок с мукой. Он ловко перехватил ношу, а тот вдруг толкнул сына. Павел упал вместе с мешком, а когда поднялся, отец уже закрыл амбар на замок:
  – Посиди покедова тут, охладись.
Пашка стучал в дверь, умоляя отца выпустить его – но в ответ тишина.
Марина прождала своего любимого до утра, но он так и не пришёл. Она вышла из дома, долго стояла, прислушиваясь к предрассветной тишине. У неё ещё теплилась надежда, что увидит любимого.
Потом она долго стояла на берегу и смотрела на воду. Затем, сняла ботинки, шаль и вошла в реку. Холодная вода обожгла её ноги. Она сделала шаг, ещё шаг и окунулась в воду с головой: сразу же у берега начиналась глубина. Вдруг она вспомнила о ребёнке –
вправе ли она решать за него, жить ему или умирать? Одумавшись, Марина попыталась выбраться на берег, но ледяная вода окутывала и омут тянул в бездонную черноту. Последнее, что она увидела, – это заря, которая окрасила в алый цвет кромку воды.
– Как кровь, – успела подумать она.
   
Павел всю ночь не спал, метался по амбару, как загнанный зверь. Наконец забрезжил рассвет. Мать вышла доить корову:
– Мама, принеси мне что-нибудь поесть.
Мать поставила пустое ведро и поспешила в дом. Через несколько минут она вышла и, открыв амбар, просунула Павлу хлеб и кружку вчерашнего молока. Павел с силой, распахнув дверь, оттолкнул мать и побежал к дому Марины.
Мать заохала, запричитала.
Павел ещё издали увидел раскрытую настежь дверь, и сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
– Марина! Ма…рина…аа!
В доме её не было, он бросился к реке. Бегал по берегу, кричал, звал свою любимую, пока не заметил на иве, почти над самой водой, подаренную накануне шаль. И следы… Они вели в воду, а вот назад следов не было.
      Не раздеваясь, только сняв сапоги, Павел бросился в реку. Вода была тёмной, ничего не было видно, но он нырял и нырял. Вдруг, когда он очередной раз вынырнул из воды, чтобы глотнуть воздуха, то на берегу увидел белый силуэт:
– Марина! – подумал Павел и быстро поплыл к берегу.
Сильные руки отца вытянули его на берег. Он сопротивлялся, кричал, пытался опять броситься в воду. Прибежали мать и старший брат и под руки увели его домой.
Павел в беспамятстве метался на постели, звал Марину и пытался встать. Отец с матерью по очереди дежурили возле сына. К вечеру приехал врач, который пустил кровь и  Павел уснул.
Проболел он больше месяца. Впервые встал с постели, когда уже выпал снег. Мать, посмотрев на сына, вдруг тихо ахнула: на его чёрной и кудрявой голове белела прядь седых волос.
Она сказала мужу:
– Знаешь что, старый, ты бы поспрашивал, в городе – может, видел кто Маринку-то,   возможно, жива она, ведь в воде утопленницу так и не нашли.
– Не мели что не надо. Всё делается к лучшему. К Рождеству и свадьбу сыграем: вон Анна в девках уж засиделась.
Павел понемногу отходил от болезни и сердечной боли. Жизнь текла своим чередом. Однажды приехал крёстный и, отозвав Павла в сторонку, сказал:
– Ты не переживай, девку, похожую на твою Маринку, видели в городе.
С тех пор Павел стал часто ездить в город. Он искал Марину, спрашивал у всех, но никто её не видел. Однажды к нему подошли две цыганки:
– Невесту пропавшую ты ищешь? Не ищи, нет её здесь. Её нигде нет.
– Ты говоришь неправду! Зачем? – Павел схватил цыганку за руку и сильно сжал, а та с усмешкой сказала:
– Встретишь её по дороге домой.
Павел заторопился, крёстный уговаривал не ехать в ночь, но он его не послушал. Даже не попив чаю, отправился в путь. Его какая-то сила тянула ехать, сегодня и сейчас же.
Он уже проехал половину пути, когда началась метель. Дорогу быстро замело.  Лошадь пошла с трудом, утопая по брюхо в снегу, а через некоторое время и вовсе встала. Павел ещё несколько метров шёл, ведя коня под уздцы, пока совсем не выбился из сил. Тогда он   утоптал возле лошади снег и положил сена, а на спину накинул ей попону. Сам лёг в сани и, закрывшись шубой, задремал.
Приснился ему сон: он, совсем маленький, катается с горки. Вдруг санки перевернулись, и Павел упал в холодный и колючий снег. Ему холодно и страшно. Подошла бабушка, взяла его на руки и, смеясь, понесла в дом.
А потом он увидел Марину, она тянула к нему руки и говорила: «Пашенька, не спи. Проснись. Паша…»
Он открыл глаза и увидел свою любимую, которая была в одном платье, а вокруг мела холодная и непроглядная метель.
Павел улыбнулся: «Не обманула, значит, меня цыганка – вот мы с тобой и встретились…»
Он распахнул полушубок и привлёк к себе Марину, крепко прижав к себе. И заснул счастливым сном, чтобы больше никогда не проснуться на этом свете.
А вокруг снег и метель кружились в весёлом, диком танце.


Матвеева Валентина
(г.Рубцовск)
 
Живу в г. Рубцовске Алтайского края. Пишу стихи и прозу. Печаталась в журнале «Браво, Рубцовск», газете «Местное время», сборнике рубцовских поэтов «И пусть не умолкает муза».
Стихи начала писать в 2001 году под впечатлением от серии книг «Звенящие кедры России» В. Мегрэ.
С 2013 года являюсь активным членом «Русского литературного клуба» города Рубцовска.
Мои хобби: дача, художественная литература и спорт.

С улыбкой провожаю свой прошедший день

Рассказ

Мой муж ушёл туда, откуда не возвращаются. В одиночестве брожу по маленькому саду, где каждый уголок напоминает о любви к земле. Тридцать лет и три года облагораживали мы это райское местечко.
Заморосил мелкий тёплый дождь, нудный и тоскливый, как моё настроение. Мысленно подбадриваю себя: «У меня есть дочь, зять. Взрослая внучка живёт в другом городе. Есть хорошие, отзывчивые друзья. И мои любимые цветы, которые всегда ждут встречи со мной, чтобы порадовать меня своей нежностью, свежестью, удивительными красками и тонким изумительным ароматом».
Здесь мы по-настоящему были счастливы.
Наконец-то дождь закончился, и на востоке изогнулась радуга.

«Баба, привет!» – кричит соседский мальчик Артёмка и бочком-бочком, осторожно, не задевая цветочки, по узенькой тропинке идёт ко мне.
Пять лет назад я очень близко познакомилась с новыми соседями по даче. Красивая молодая семья – Саша, Наташа и Тимур (шесть лет).  Оказалось, что мы ещё и живём по соседству в городе.
Вскоре у них появился ещё один любимый сыночек, мой ненаглядный «внучок Артёмка». Так и приклеилось – внучок да внучок, а сейчас ему уже четыре года.         
Как-то веду его из детского сада к себе домой, а он жалуется: 
– Баб, а родители меня называют малой да малой!
Я, честно говоря, даже опешила. Не знаю, что и сказать в ответ, спрашиваю:
– А как нужно, чтобы  тебя называли?
– Артём! Я уже большой!
Когда ему было полтора года, просил ноутбук, ведь у старшего брата уже была эта «игрушка». А пока на рыжей лошадке качался и засыпал на её пышной гриве. Сниму сонного малыша и держу на руках у самого сердца. Такой он любый, милый, что не хочется даже в кроватку класть. Но приходят родители. Высокий, строгий папа Саша возьмёт его своими сильными руками и сам унесёт в его постельку. Так  приятно смотреть на счастливых, любящих родителей.
Этим летом мы опять вместе. Я на своей даче работаю и отдыхаю, они рядом. В заборе специальная дырка, чтобы короче было ходить в гости. А вчера Артём позвал меня в баню «к себе», как он говорит. После баньки он в тёплом длинном халатике, как взрослый, заварил чай со смородиновыми листочками. И потом всей семьёй пили ароматный чай. «Целебный» – сказал Артём. Вы даже представить себе не можете, какой был вкусный чай, заваренный моим внучонком.
– Баб, я тебя люблю. Ты без меня будешь скучать?
– Я тоже тебя очень-очень люблю и, конечно же, очень буду скучать. Спокойной ночи.
На следующий день Тёма с мамой пришли ко мне с визитом через дыру в заборе, по свойски. Сидим в домике, ведём беседу. Вдруг Наташа моего маленького помощника  по губам шлёпнула!
– За что? – спрашиваю, так как немного недослышу. Затем второй, третий раз. Оказывается, как объяснила Наташа, иногда в него вселяется непослушный «монстр».

Той же ночью, когда полная луна и звёзды светили в моё окно и пришла постоянная гостья Бессонница, вспоминалось моё далёкое детство у бабушки Аксиньи в деревне. Большой дом из сосновых брёвен. Чисто выскобленное крыльцо из досок. Длинные сени – это прихожая русской избы. Оттуда дверь в чулан и в жилую часть направо – кухня с русской печкой. Затем чисто убранная комната. И много-много солнечного света, так как в ней было два окна на восток и два на южную сторону. Белые как снег занавесочки с кружевом по низу придавали этой комнате праздничный вид. Высоко, в правом углу на полочке стояла старинная икона, тогда я увидела её первый раз в жизни.
Утром и вечером бабушка становилась на колени и читала молитвы. А когда ночь опускалась на землю, крестила все окна, двери, себя, потом меня и снова читала «Отче наш». Я была, как все дети, любопытным и немного шаловливым ребёнком. Однажды бабушка Аксинья подвела меня к иконе Господа Вседержителя и сказала:
– Не ругайся, а то Боженька язычок отрежет. 
Встала я на табуретку и долго рассматривала икону. Побаивалась, а потом к зеркалу – и рассматривала свой маленький язычок. Цел ли? Значит, был и у меня такой грешок, как и у этого разговорчивого малыша Артёма.
Я уверена, что моих молодых друзей подарил мне сам Всевышний.
С улыбкой провожаю прошедший день на даче.
– Баб, тебе десять минут на сборы, – напоминает мой ненаглядный малыш.
И снова чистенькая «Мазда» увозит своих пассажиров в город.
Мужская работа
  Июль. На даче много дел. Нужно улучшить бытовые условия в первую очередь. Папа Саша и Артём (ему четыре года) копают глубокую яму для туалета. Необходимо вытаскивать землю наверх. Маленький помощник с ведёрком поднимается по лесенке, высыпает землю и вновь спускается вниз.
Ягодка-малинка пошла ему на пользу. Да и аппетит приходит после работы. Но и, конечно же, крепкий дневной сон. У них всё по расписанию.
Эта работа очень трудоёмкая. Прокопали около метра в глубину. Вдруг по периметру лопата натыкается на что-то твёрдое. С большим интересом мужчины  копают дальше. Оказалось, что это была кладка из крупных речных камней. С большим недоумением они приостановили свою работу. И тут стал рассуждать старший мужчина:
– Однако это когда-то был погребок для бочки с виноградным вином. Остатки ржавого обруча, полусгнившие щепки.
Артём с серьёзным видом по-взрослому говорит:
– Я думаю, что здесь жили монстры.
А сосед по даче, разглаживая длинные седые усы, растянул свою улыбку до самых ушей, посетовал, что без археологов не обойтись. Или дача, или раскопки. И тут строгая мама Наташа вернула своих тружеников в реальность: 
– Прекращайте свои виртуальные дискуссии. Это вам не компьютерные игры!
Через несколько дней яма была готова. Кто будет дальше помогать папе Саше? Конечно же, сынок! Артём надевает перчатки. Он же папин помощник! Все названия инструментов, которые необходимы, знает наизусть.
– Артём, неси дрель!
– Сынок, рулетку! Молоток, гвозди, большие шурупы!
Шустрый помощник быстро мелькает между грядками с высокими помидорами.  Кто будет поддерживать длинный, более двух метров брус? Опять Артём!
– Сынок, держи крепче!
Саша сверлит отверстия на брусе. Вскоре «скелет» для туалета и кладовки готов. Получилось «очень высокое заведение», как сказала мама Наташа. Но ничего, родители высокие, да и Артёмка своих сверстников уже обогнал по росту.
Малыш доволен и не осознаёт, что началось его трудовое воспитание, но теперь он знает, что такое археология. А пока будет на даче копать ямки и собирать дождевых червячков в ладонь и переносить их в секретное местечко, которое будет знать только он. Такая игра.
Тихая летняя ночь. Полная луна украдкой заглядывает в окно:
– Спокойной ночи, малыш. Добрых тебе снов.
Следы монстров
Наступила долгожданная весна. На даче начались земляные работы. У меня два помощника – это лопата «Крот», которая без лишних усилий с моей стороны рыхлит землю, и мой маленький дружок Артёмка (соседский мальчик).
Какие-то слова произносит, мне совсем незнакомые, собирает дождевых червячков в баночку и уносит на свой участок через потайной ход.
– Баб, пойдём, я тебе свои цветы покажу, – зовёт Артёмка. – Это королевские тюльпаны.
  – А это? – спрашиваю.
– И это королевские тюльпаны.
У него все цветы королевские тюльпаны. Забавный малыш. Взял меня за руку и повёл показывать,  где и что у них растёт. Затем я ушла к себе. Через некоторое время он меня зовёт:
– Баб, я тебе цветочки принёс!
– Где же их посадить? – спрашиваю в недоумении.
– Вот здесь, – произносит Артём.
И мы вместе сажаем крупноцветковую петунью и бархатцы в цветник.
– Теперь у меня выбирай, – сказала я.
Артём с важным видом выбрал ярко-жёлтую примулу и унёс на свой участок.
В саду, под пышным кустом разбитого сердца* сидит и наблюдает за всем происходящим скульптурная обезьянка, обхватив свою голову лапами, словно выражает свои сокровенные мысли:
– Где же бананы, апельсины? Когда моя хозяйка догадается посадить то, что я хочу! «Цветики-цветочки» у неё в «садочке ».
Но только Артёмка умеет разговаривать со сказочными, виртуальными героями. Объяснит обезьянке, почему у нас в Сибири не растут эти плодовые культуры. Принесёт банан и поделится, так как он щедрый малыш. Ему не жалко, ещё купит в магазине. Перед обезьянкой, чтобы ей не было так грустно, я посадила луковицы крокусов. Земля была рыхлая.
На следующий день прибежал Артём. А на том месте, где были посажены крокусы, появились странные следы.
Я спросила у юного следопыта, что он думает об этом.
Ответ был уверенным и коротким:
– Баб, это монстры.
Ну, думаю, монстры так монстры. И мы пошли на старицу бросать камешки с пирса. Такая игра – кто бросит дальше. А по зеркальной глади реки расплывались большие и малые круги.

Когда золотая осень вступила в свои права, вылезли на свет божий розовато-лиловые, полные солнечных лучей, живые «светильники» на тонких ножках, как раз в тех местах, где были следы от «монстров». Это были цветы крокусов.
Мне так захотелось, чтобы Артёмка приехал из города и посмотрел на это осеннее чудо  природы.
Запах и цветение крокусов радуют меня, но в то же время чувствую, что я и они прощаемся с уходящим летом. Похолодало, зачастили дожди. Будем ждать в гости бабье лето.
                *Разбитое сердце, или дицентра, многолетнее растение
Лакомка
Лето в полном разгаре. Спеет «ягодка-малинка», но малыши с опаской подходят к колючим кустам, а на них смотрит крупная красная ягода и просится, чтобы её сорвали и похвалили, что она очень вкусная, сладкая. Собрала и я на даче первую ягоду.
Шаловливый ветер разносит по саду слова знакомой детской песенки: «От улыбки хмурый день светлей, от улыбки в небе радуга проснётся. Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся».  Артём с мамой у себя на даче поют. Последовали бурные аплодисменты с моей стороны. Малыш в папиных сланцах сорок четвёртого размера торопится ко мне и кричит:
– Баб, я тебя научу – это новая песня!
Постоянно напоминаю, чтобы ноги повыше поднимал. Споткнулся, упал, но удачно. Сегодня обошлось без слёз. Сланцы летят в разные стороны, берёт их в руки и босиком продолжает свой путь к моему «сказочному жилищу». На крылечке составляет рядком нашу обувь (аккуратности его можно поучиться даже взрослому человеку). Открывает дверь и с загадочным выражением лица заглядывает в наш тайник под соломенной шляпой, а там сегодня от ёжика сюрприз. Говорю:
– Неси тарелочку с малиной домой. Это тебе и Тимуру. Поделишься с братом.
Вопреки моим словам малыш садится рядом со мной на диван и с подкупающей улыбкой деликатно поясняет:
– Баб, да он не любит малину, – оставил три ягодки, – Это Тимуру
– Нет. Доедай сам, что же я его тремя ягодками буду угощать?
Недолго думая, Артём высказывается по этому поводу. Приводит неопровержимое доказательство своей любви к брату:
– Баб, да ты не переживай. Я ему мороженое куплю.
Вечером, накупавшись с родителями в речке, зашёл Тимур, и я выяснила его негативное отношение к малине: в детстве переел. Действительно, Артёмка был прав.
Ловись, рыбка
Юный дачник  кое-как дождался самого любимого времени года.
  Лето. Воздух наполнен волнующим ароматом цветов, привлекая бабочек. Они порхают, взмахивая своими белоснежными крыльями, легко садятся на щедрый «стол» полакомиться сладким цветочным нектаром.
Ко мне в гости пришёл Артёмка с сачком.
– Баб, давай будем бабочек ловить!
Эта затея мне не понравилась, и я предложила ловить рыбку сачком с родителями. Не знаю, долго ли ему пришлось уговаривать папу Сашу, но смотрю, идут вдвоём на старицу. Через некоторое время возвращаются назад. Малыш идёт грустный, со слезами на глазах.
– Не получилось? – спрашиваю, – а ты шептал: « Ловись, рыбка, большая и 
       маленькая»? Помнишь, как мы с тобой приговаривали, стоя на пирсе? И тогда приплыло много маленькой рыбки – это были мальки, вышедшие из икринок.
– Я звал, а они не приплыли.
Артёмка  ушёл к себе на дачу. Но упрямому, неопытному рыбаку нужен опыт. Теперь ведёт на рыбалку маму Наташу. К сожалению, опять безуспешно. Но он сегодня Супергерой. А Супергерои не сдаются!
В третий раз малыш ведёт папу прикормить рыбок хлебом и дождевыми червячками. На этом рыбалка закончилась, и семья уехала в город. Сгустились сумерки. Я осторожно подошла к берегу.  Тишина и гармония воцарились на нашей маленькой пристани. Эта тёплая безлунная ночь была наполнена ароматами разнотравья и, вдыхая запах речной воды, я ощущала её таинственность.
У деревянного пирса спали дикие утки, словно сказочные существа. Их было четыре пары. Моё случайное появление нарушило это фантастическое безмолвие. Спугнув птичье семейство, я услышала громкие звуки «кря-кря-кря», которые вернули реальность бытия и напомнили, что пора идти и мне на ночлег. Жаль, что моего Артёмки не было рядом. Сейчас он крепко спит в своей комнате. Возможно, снятся довольные сытным ужином дикие утки и на понятном только ему языке благодарят такими словами: «Не зря – не зря».


Медведев Сергей
(г.Рубцовск)
http://www.proza.ru/avtor/medweserega

 

Писать о себе очень трудно, особенно правду. Хочется описать как можно больше событий, произошедших с тобой, но тут возникает такая коллизия – о себе-то нужно писать «Я» – я родился…, я учился…, я, я, я… Это трудно.
Родился в г. Кемерово в 1954 году. После моего рождения из-за бурной биографии моего отца родителям пришлось переехать в райцентр Крапивино.   
Мне было полтора годика, когда родители развелись – отец отбыл в «места не столь отдалённые». По прошествии определённого времени отец появился, но у нас была уже другая семья.
Отчим мной почти не занимался (работал шофёром в МТС), но любовь к рыбалке привил на всю жизнь. А жили мы, надо сказать, у прекрасной, текущей через весь Кузбасс, реки Томи. Имя моё было от рождения Сергей. Но отчим звал меня почему-то «Серьга» – с ударением на «е». Ну Серьга так Серьга, я привык. Сам он был «волжанин» из-под г.Чебоксары, и звал я его только по имени: дядя Саша. Понимал уже тогда, папа у меня есть. Тем более что папа приезжал в гости повидать меня несколько раз. Мы с ним гуляли по Кемерову, там жила папина мама, моя бабушка Катя.
  Я всегда хотел уехать жить к папе.
  В 1963 г., в августе отец приехал с незнакомой мне женщиной. Сказал, что это тётя Катя и если я соглашусь поехать жить к ним, она будет моей мамой. Поехать к ним я согласился, но не понимал: как это она будет ещё одной мамой?
Состоялся мой переезд в Новосибирскую область, в небольшую деревушку под названием Осиновка. Мама приехать за мной не могла, она была в положении и должна была скоро родить.
В деревне было очень интересно, большое хозяйство – корова,  телята, овцы, свиньи, куры, гуси и т.д.
Я был удивлён, радостен и растерян, ещё не понимая, что всё это, т.е. уход и помощь по хозяйству – ляжет и на мои неокрепшие плечи.
Кроме меня было ещё трое детей, родные по отцу – сестра Валя, братья Пётя и Миша.
Деревенские ребятишки восприняли моё появление с некоторым удивлением. Я был одет: шортики, рубашка-матроска, сандалии. В общем, не по-деревенски. Они-то ходили в штанах и рубахах. В связи с этим прилипла ко мне кличка – «стиляга». Потом уже взрослый я понял, что к чему.
Интересный момент: однажды, листая настенный календарь-численник, я обнаружил, что день моего рождения совпадает с днём рождения Н. С. Хрущёва, на тот момент руководителя нашей страны СССР, я был горд этим совпадением, хоть и никому не рассказывал об этом.
Школу (восьмилетку) я окончил там же в 1968 г. И быть бы мне пастухом, если бы не мачеха (добрейшей души человек, к тому времени я уже называл её  мама). Она настояла, чтобы я поехал учиться на механизатора.
В 1970 г. окончил СПТУ №8, получил удостоверение «тракториста машиниста широкого профиля» т. е. ещё и комбайнёра. Приехал в деревню и работал. Пахал землю, убирал хлеб, зимой, как все трактористы, работал скотником.
Осенью 1973 г. от райвоенкомата направили учиться на шофёра. По окончании курсов в1974 г. призван в армию. После учебной части (находилась в ЭССР, г. Тапа) служил г. Алейске Алтайского края. Отслужив, вернулся в деревню. В 1975 г. учился на курсах газоэлектросварщиков. В 1976–78 гг. работал в геологии.
В то время, будучи влюблённым, писал стихи в записную книжку, никому не показывал.
В 1978 г. женился. Жена Галина тоже из этой деревни. На свадьбе был родной дядя Дудкин Алексей Андреевич (уже в то время известный поэт в городе) с женой, они и предложили переехать на место жительства в Рубцовск. Переехал, где и живу в настоящее время.
В Рубцовске работал на заводе АТЗ. Пытался писать стихи, ходил даже на собрания литературного объединения «Старт». Но… увлечение алкоголем пересилило.
В 1980 году родился ребёнок, сынишка, назвали по предложению жены Серёжа.
С 1980 г. по 1985 учился в вечерней школе, затем в РМТ (Рубцовский Машиностроительный Техникум), по специальности ЭППУ, (электроснабжение промышленных предприятий и установок).
Жили на квартире, снимали ветхую саманную времянку. Наконец, самые главные события в жизни. 11 мая 1985 года окончательно и бесповоротно бросил употреблять алкоголь. Через полгода получил квартиру от ПЖЭТ, где работал газоэлектросварщиком.
С 1993 по 2006 г., до ухода на пенсию, работал электромехаником аппаратной радиоузла.
Читать любил всегда. Ещё в школьные годы прочёл роман «Соль земли» Г. Маркова. Трилогию «Хмель», «Чёрный тополь», «Конь рыжий» А. Черкасова, «Амур-батюшка» Н. Задорнова.
Увлекался фантастикой Герберта Уэлса, Жюль Верна и других авторов.
 Любил советскую фантастику: А. Беляева, А. Н. Толстого, М. Булгакова и других авторов.
Увлекался философией Даниила Андреева, прочёл весь трактат «Роза мира», очень интересно, но тяжело для восприятия. Всего прочитанного не перечислишь.
В поэзии наибольшее влияние на моё развитие и становление моего творчества оказал С. А. Есенин. Его поэзия удивительно народная, земная, пронизанная любовью ко всему живому в мире. И конечно, А. С. Пушкин, с его поэзией связаны все школьные годы и юность.
Юность – конечно же, особая часть жизни. Это познавание мира Любви. Любви к близким, Богу и женщинам. «Я Вас любил: любовь ещё, быть может, В душе моей угасла не совсем…» Ах, эти великолепные строки… Ну покажите мне человека, не слышавшего их! А сколько юношей посвящали эти строки своим любимым… Было, было такое и у меня…
Прошли годы, много пришлось пережить и горя и радости.
В 1991 г. родился второй сын – Александр. Трудное было время, и ребёнок был не совсем здоров. Не до творчества, выжить бы…
Рухнул СССР. Зарплат нет, денег взять негде. Выручала моя «всеядность» в работе, мог практически всё. Выжили.
Купили дом. Ремонт, хозпостройки – всё сам. Благо профессий много: и сварщик, и электрик, и общестроительные работы освоены.
Пролетело ещё полтора десятка лет (эти года работал электромехаником аппаратной радиоузла) – и что-то «щёлкнуло» в голове ли, в душе ли… Поэзия вернулась, а может, просто она была в другой форме, но во мне.
  В 2006 г. начал писать стихи снова. По совету А. А. Дудкина решил посетить творческое объединение «Старт».
На тот момент руководила им Ольга Владимировна Такмакова, замечательная поэтесса. Спасибо, не оттолкнули, помогли разобраться в том, что же я пишу. Спасибо поэту нашего города Борису Николаевичу Лапину. Он приглашал домой, и вместе разбирали мои стихи, их недостатки и достоинства.
Благодаря этим неравнодушным людям я понял, то что мало написать стихи, нужно ещё и работать над ними, для того чтобы они дошли до сердца и души как можно большего количества людей.
  Захотелось и в прозе выразить некоторые события, происходившие в моей жизни. Написано несколько рассказов.
В настоящее время пенсионер. Член Российского союза писателей.               
Вот, пожалуй, и всё. О моём творчестве пусть судят читатели.


***
        «...А тут как-то так получилось, Лена сказала, что беременна. Я сначала обрадовался, потом испугался. Обрадовался оттого, что я стану отцом, испугался оттого, что не знал, как отреагируют родители Лены. Свадьбы-то ещё не было. Лена, видя мое смятение, сказала:
– Не волнуйся, я улажу.
  Я опешил:
– Как «не волнуйся»? Как «улажу»? – переспросил.
– Так, как делают это тысячи женщин. У нас есть хорошие папины знакомые, врачи.
Я ужаснулся.
– Лена, что ты несёшь, это мой ребёнок. Я не позволю его убить. Давай поженимся.
– Подожди, не спеши. Нужно обдумать.
  Я согласился.
– Понимаешь, – сказала Лена, – это была случайная беременность, и я не знаю, в каком состоянии мы находились в тот момент. Возможно, были под воздействием алкоголя.
– Лена, но ты же говорила, что принимаешь какие-то импортные противозачаточные таблетки, – заметил я.
– Да откуда я знаю, как такое могло произойти. Возможно, когда-то забыла принять. Не знаю. Да и поздно теперь разбираться в этом, – раздражённо сказала Лена и замолчала.
Проводив её до дома, заходить к ним не стал. Я уже снимал квартиру, уехал к себе.
 Меня не покидали мысли: что делать? Как остановить Лену? А что если и правда по пьянке произошло зачатие? Это был кошмар, я не спал всю ночь. День тоже был нелёгкий. Я машинально подписывал какие-то бумаги, не отходил от телефона: вс ждал от Лены звонка. Звонил несколько раз ей домой, телефон не отвечал. Вечером звонить не стал, боялся, что трубку возьмет мама. Наверняка Лена уже ей рассказала».
Здесь Рудя как-то жалостливо посмотрел на меня. Весь его облик вызывал к себе сочувствие. Он продолжил:
«На другой день после обеда раздался звонок служебного телефона. Я вздрогнул от нехорошего предчувствия. Поднял трубку, рыдающий голос спрашивал меня. "Это я, слушаю. Что случилось? Кто это?" – задавал вопросы я.
Наконец понял: это Маргарита Петровна.  Рыдая, она сообщила, что Лена попала под машину. Еле добился от неё, в какую больницу увезли, и поехал туда, поймав такси. В больнице сказали, что увезли в морг. Я потерял дар речи. Таксист тряс меня, спрашивая куда ехать. Я смотрел на него и не понимал, что от меня хотят. Наконец до меня дошли слова водителя. Он спрашивал адрес, куда меня везти».
 
Рудольф замолчал, трясущимися руками достал папиросу, закурил. Я ни разу не видел, как трудно человеку переживать повторно то несчастье, которое уже произошло в его жизни. С трудом он продолжил.
  «Назвав адрес, я упал на заднее сиденье и заплакал навзрыд. Рыдал до самого дома. Когда остановились, я уже всхлипывал, меня бил озноб, зубы стучали. Таксист что-то сказал про оплату. Я отдал ему купюру, и он помог мне дойти до дверей квартиры».
Рудольф не мог больше рассказывать. Он затряс головой, застонал. Сквозь стон произнося: «За что мне такое? За что такая несправедливость? Сначала мама. Потом Лена. Ведь я же остался совершенно один». – И заплакал, повалившись на подушку.
У меня, его слушателя, навернулись слезы на глаза. Я встал, укрыл его полушубком, подкинул дров в печь и лёг в постель. Долго ворочался, взволнованный его рассказом. Прислушивался к Рудольфу. Выплакавшись, он уснул. Мне не спалось. Я лежал с открытыми глазами и наблюдал, как играют блики на потолке. Было что-то фантастическое в этих бликах. Они не завораживали, как живой огонь, когда смотришь на него, нет. Они создавали какие-то фантастические фигуры. Я смотрел на эти фигуры рассеянным взглядом. Я словно просачивался в них. Нет, я чувствовал, что не спал, но было странное ощущение полёта. Будто я находился там, внутри этих бликов, вспыхивая и угасая вместе с ними. Потом я уснул, и мне снилось, что я летаю над тайгой с бутылкой водки в руке. Я прикладывался к горлышку и пил, пил, пил. Надеясь выпить до дна бутылку и выкинуть в тайгу, но бутылка всё время была наполнена водкой, и я никак не мог допить. Потом внизу увидел Рудольфа. Нет, я видел только его глаза. С мольбой смотревшие на меня и говорящие: оставь, оставь, оставь мне водки.
Среди ночи я проснулся, полежал, запоминая сон до мельчайших подробностей, чтобы утром рассказать Рудольфу. Встал, подложил в печку дров и снова лёг в постель и уснул. Проснулся я от треска пусковых двигателей тракторов и вспомнил: вчера на планёрке говорили о переезде. Переезд. Что это такое? Это просто перемещение всего лагеря по плану профилей. На первый взгляд просто: к тракторам цепляются сани, на которых стоят балки, и перетаскивают их в другое место. На деле это довольно сложная процедура. Нужно выстроить караван из тракторов и саней с балками определенным образом. Кто за кем – решал начальник. Делалось это для того, чтобы на новом месте удобно расположить балки. В караван выстраивались: «камеральный» балок, в нём стояла аппаратура для записей сейсмоволн, за ним кухня, жилые балки и сварочный агрегат, прицепленный за жилой балок. Таким образом двигались на новую стоянку. Размещались на новом месте и уже на следующий день приступали к работе.
Закончилась суета прошедшего дня. Вечер был великолепен. На тёмном бархатном небе золотыми точками был выткан ковер, на котором тысячелетия человек наблюдал Большую и Малую медведиц, смотрел на Полярную звезду и думал о вечности. Кто-то ощущал себя микроскопической пылинкой космоса, очень одинокой в бездне космоса, а кто-то – единым целым с этим огромным живым организмом. Я стоял и думал: может быть, в этот момент и моя будущая невеста смотрит на Полярную звезду, и возможно, наши взгляды и мысли встретятся где-то там, в космосе.
Я думал о предстоящей свадьбе. Через два месяца заканчивается полевой сезон, и я возьму расчет. Заработанных денег хватит на свадьбу и на первое время после свадьбы. Последние дни сезона тянулись невыносимо долго, но уже солнышко веселее светило, тёплые ветра задули, снег терял свою зимнюю белизну, становясь рыхлым и серым. Оживала тайга, высоченные сосны шумели по-особому, мягче. Не то что в декабре – стуча и треща от налетевшего ветра. Продрогнув, я пошёл спать. В этот вечер я не хотел мешать своим мыслям, поэтому не стал ждать Рудольфа. Лёг пораньше, оставив включённой тусклую двенадцативольтовую лампочку, работающую от аккумулятора. И когда пришел Рудольф, я уже не слышал.

Нургалиев Владимир
(г. Бийск)
http://www.proza.ru/avtor/proba3

Нургалиев Владимир Сагашевич, Семипалатинск – Алтай.
Родился 20 января 1960 года в городе Семипалатинске, республика Казахстан. Окончил Томский госуниверситет по специальности «Физика». Шестнадцать лет работал инженером в научно-производственном объединении «Алтай» города Бийска, десяток лет работал учителем информатики в школе. В настоящее время пенсионер, проживаю в городе Бийске. Занимаюсь в литературном объединении «Эпоха». Пишу стихи и рассказы.
  Дипломант журнала «Огни над Бией» 2013 года в номинации «Проза» (за оригинальность авторских решений избранных тем). Дипломант Российского литературного конкурса «Омские мотивы», 2015 год (в номинации «Любители»). 
В декабре 2012 года издана моя первая книга «Мы живём, работаем, чтоб выжить» (от СССР до современной Росси) Altaspera Publishing, Ontario, Canada.
В январе 2015 г. – вторая книга «Украина и Россия, 2014 год». 
В марте 2016 года –  третья книга «Евразия третьего тысячелетия», ISBN 9781.
В сентябре 2016 года опубликована четвёртая книга «США-НАТО-Европа и Россия» в том же издательстве.
Недавно мне пришло приглашение из Канады от издателя на творческую встречу с читателями.
В марте 2015 года в городе Бийске издана моя книга «Любимчики», в августе 2017 года –  «Рассказы друзьям» .
Публиковался в газете «Наш Бийск», альманахе «Огни над Бией», «Бийск литературный», в юбилейном сборнике «Парус надежды», выпущенном к годовщине Бийского литературного объедиения «Парус», в альманахе «Я расскажу вам о Бийске», альманахе «Эпоха», журнале «Бийский вестник», альманахе «Сверстнику», коллективном сборнике «Бийск. Писатели –  юношеству», коллективных сборниках  «Алёнкино лукошко», «Бийск романтический» (Антология Бийского отделения СП России), «Писатели о Бийске и Алтае».
Член Российского союза писателей.


Богомолица

(рассказ)

Ходишь, ходишь. Думаешь, думаешь. А потом решаешь написать всё как есть. Пусть читатель сам рассудит, что да как.
Васька пацан хоть куда, красавец, сызмальства. Отца фронтовика лишился рано. Не дострелили на войне, так добили репрессиями. Кому-то не то сказал, так его и сдали с потрохами войскам НКВД. А там разговор короткий. Раз дед был кулак, значит, и его сын – подкулачник. Вот и порешили, сначала одного, потом и другого. Не посмотрели на ордена и медали, ранения, контузии и увечья – полученные в Великую Отечественную войну.
Мать Васька гнёт спину на работе. Года послевоенные, бывало, и с голодухи народ не то что пух – умирал, прямо среди дороги. Сидит себе Васька целыми днями на лавочке, возле хаты. Ходить-то не может, от голодухи и анемии. Да посматривает на колонны пленных японцев, которых гоняют по дороге, с утра в одну сторону на работы, к вечеру в другую, в казармы. Ведёт многотысячную колонну всего один конвоир, с револьвером на ремне. Дойдут до лавки Васька, остановятся, подтянутся. Потом прыг, все разом в озерцо, которое аккурат напротив Васькиной хаты, через дорогу, всего-то в метрах пяти. Вскипит прозрачная вода. Окунутся пленные, прямо в одеждах. Выйдут из воды, и, радостные, что освежились, топают дальше.
Васька у всех любимец, белобрысый, с голубыми добрыми глазами. А тут три года Ваське стукнуло в выходной. Как всегда, вынесла на руках его мать на скамейку, сама пошла праздничный именинный пирог Ваське на день рождения печь. Из открытого окна такой духмяный, вкусный запах идёт из кухни, что не удержалась прохожая, странница-старушка, встала у окна и запела просящим голосом о подаянии Христовом. Вышла Васькина мать да подала старушке кусочек пирога. Та замотала его в чистое полотенчико да положила в котомку. Потом спросила: «Что с ребёнком?» – «Не ходит, болезный», – ответила мать. Зашептала молитву богомолица. Сорвала травинку у дороги. Протянула Ваську, сказала: «Держись». Взялся Васёк за соломинку, а та возьми да потяни её к себе. Васёк, держась за соломинку, потянулся, встал и пошёл за Богомолицей. Перевела она его через дорогу, на небольшую зелёную полянку. Остановилась посреди и промолвила: «Здесь будет церковь стоять». С тем и ушла, следом за пылящей впереди колонной пленных японцев. Больше эту богомолицу никто в Городке не видел.
Сидим мы с Василием Петровичем в сторожке, охраняем церковь. Ту самую, про которую говорила старушка семьдесят лет назад. На том самом месте, которое указала трёхлетнему Васютке. Василий Петрович и рассказывает мне эту историю. Теперь ему за семьдесят, на пенсии: жена, двое детей, внуки. Но так же любит он сидеть на той же лавке, около родительского дома, в котором продолжает жить с семьёй, да слушать звон колоколов с колокольни рядом стоящего Православного храма.

1 августа 2018 г.


Чаепитие в трапезной

(рассказ)

Господи! Иисусе Христе!
Сыне Божий!
Помилуй мя грешнаго!
Аминь! Аминь! Аминь!

...Сегодня у батюшки Вадима день рождения! И пока он с утра добирается в храм из близлежащей деревни, где в трудах и заботах живёт с огромной по сегодняшним меркам семьей, мы сидим в трапезной и пьём чай с печеньем. Мы – это прихожане местной православной церкви. Нас немного, четыре человека: три женщины и я – четвёртый. Чаепитие под разговоры, прерывается частыми молитвами Богу... Крестимся... Благодать и лепота. Приподнятое пятничное настроение.
Батюшка огромный подвижник! Умный и тонкий Человек! Очень красивый, в своём церковном облачении, с бородой, с живыми, ясными очами. Знаю его давно – почти тридцать лет. Он преподавал в Воскресной школе, которую я посещал в начале девяностых годов прошлого века. В те годы народ опять стал поворачиваться лицом к церкви, и выяснилось, что вера Богу всегда жила глубоко в сердцах. В то время у него было только двое детей, сейчас – четверо, и наверное, это не предел, так как он уже подумывает и об усыновлении... Благодаря ему я и крестился в те далёкие девяностые годы. Предварительно откушав вечером чая у него на квартире, где он проживал со своей семьёй и отцом – бывшим фронтовиком. Здесь и выяснилось – мы одногодки. И когда я пребывал в неведении в отношении веры Богу, Вадим уже прошёл огромный путь монастырского послушания, а потом и служения, после его посвящения в церковный сан.
...Марина, одна из трёх набожных женщин, завела разговор о Кресте Животворящем и исцеляющем, откопанном на Голгофе, на котором был распят Иисус Христос. Тяжёл этот Крест. Никто Марину не перебивает. Наверное, каждый из нас сейчас думает о своём Кресте...
 
28 сентября 2018 г.


Мартышка и мороженое

(рассказ)

Россия! Курорт! Курортные романы! И курортные байки. Вот одна из них. Бродячий фотограф. На плече у него замученная старая мартышка. Где он её взял, для всех загадка. Так как во всём крае она наверняка в единственном экземпляре. Как всегда, с утра, взвалив на спину громоздкий фотоаппарат, немолодой фотограф пошёл к своему излюбленному месту фотографирования у фонтана. Двойная польза – и место красивое, и не жарко, так как водяная «пыль» от фонтана создаёт прохладу. Установив аппарат на треногу, фотограф достал из футляра небольшую табличку: «Обезьяна очень любит мороженое. Просьба – не перекармливать». Что это? Хитрая уловка фотографа? Или действительная забота об обезьяне?
Через некоторое время началось маломальское движение отдыхающих у фонтана. Больше гуляющие парочки мужчин с женщинами. Но фотограф равнодушен к ним. Знает, они ему ещё и доплатят, лишь бы их не засняли на фото. Но вот обезьяна встрепенулась. Фотограф повернул голову в ту сторону, куда она уже напряжённо вглядывалась. От детского санатория шли группы детей в сопровождении воспитателей и нянечек. Это и есть основные клиенты – жители детского санатория, дети. Все при деньгах. Все проявляют живейший интерес к обезьяне, и если даже не фотографируются, то обязательно накормят её мороженым, которое она действительно очень любит. Первая группа шумных ребят обступила фотографа и обезьяну. Кто-то гладил её. Кто-то пытался строить ей мордочки, и она по-обезьяньи на это реагировала, трогая детишек за носы, уши... Все дети, кроме одной девочки, ели мороженое. И тут обезьянка начала проявлять беспокойство, протягивая руку за лакомством то к одному, то к другому ребёнку. Пока один из мальчиков не догадался и не купил обезьяне мороженое. Он с важностью протянул ей лакомство и промолвил: «Ешь, ешь, на здоровье!» Обезьяна медленно протянула лапу и взяла мороженое. Потом посмотрела на фотографа, будет ли он её ругать за это. Фотограф, больше из вежливости, сказал обезьянке: «Эх ты, мартышка!» И не успел он закончить фразу, как обезьянка побежала за уже отходившими ребятами, и, догнав их, сунула мороженое в руку девочки, у которой его не было...

28 июня 2018


Пивоваров Николай

(Бийский район с.Верх-Катунское)

         Родился 15 февраля 1965 года в селе Ярки Бийского района Алтайского края. Начал сочинять стихи со школы. Первая публикация в сборнике «Спрятанная война», выпущенном к десятилетию вывода советских войск из Афганистана, в котором автор, являясь участником тех событий, представил своё видение былого. Закончил факультеты иностранных языков и исторический Горно-Алтайского государственного университета.
По утверждению Николая, легко пишется тогда, когда есть внутреннее желание выразить свои мысли. Самовыражение – основное, что движет его творчеством.
– Важно, чтобы люди ознакомились с моей точкой зрения на суть происходящих событий, взглянули глазами автора, – утверждает Николай.   
Издано пять персональных книг. На сегодняшний день в электронной форме набраны ещё три книги: сатира, лирика и поэма, посвящённая гражданской войне XVII века – восстанию под предводительством Степана Разина. В работе у автора «Толковый словарь русского языка».

Смерть гусеницы

(рассказ)

           Краткая характеристика произведения: описание случая с моим другом, его характера, стиля жизни и моего сожаления о бесцельной трате его мощного интеллектуального и духовного потенциала.               
     Желание выплакаться жгло нутро солёной слезой, которая никак не могла вытечь из этого  нутра. «А не завёлся ли там вирус: спиртококк, например, или самогонная палочка?.. Тьфу!..» Сергей Вадимыч пустил на ощупь руку под настил из досок, на которых ночевал уже неделю. Рука вывела из влажной темноты сарая к едва пропускавшему свет грязному окошку пустую «чебурашку». Мутные с желтоватым налётом глаза его погасли… За баком под корма кто-то зашебуршал*. «Наверно, мышь» – подумал  Вадимыч…  В домовых, банников, овинников и прочую навью публику он не верил. И когда из-за бака вышел седой бородатый старичок в локоть ростом, Вадимыч подумал, что ловит «глюк». Протёр глаза, но старичок стоял и укоризненно качал седой косматой головой… «Ты кто?» – прохрипел любитель зелья. «Хозяин» – ответил старичок.
       …Сергей Вадимыч не был цветком на подоконнике или пивным фужером перед «ящиком» – жизнь его помотала…  Когда в Чернобыле взорвался реактор, он охотился в ста верстах от взрыва. Дозу принял такую, что кровь шла носом, когда поднимался на 5-й этаж. Спасла водка… Геологом, рыбаком и охотником объехал полстраны, другую половину – бомжом. У него были деньги «деревню вашу купить». Интеллектом он обладал на порядок выше, чем кто здесь вокруг. Посреди его породистого лица сидел горбатый нос. Из-за этих двух критериев я спросил Вадимыча, а не из «богоизбранных» ли он. Снисходительно усмехнувшись моему ехидному вопросу, он ответил, что однажды, работая сотрудником отдела по борьбе с распространением наркотиков, был внедрён в банду и «расколот на малине» и что это уголовный элемент переломил ему нос табуреткой…
       Вадимыч знал латинские названия сотен видов червей и хищных птиц, мог объяснить, как формировался ландшафт Алтая, показал мне, местному, где и когда резать орляк** и как его солить. Знал он много всего, а Бога не знал или делал вид, что не знает…  Ему было противно уподобляться бывшим активистам – номенклатурным «коммунистическим» атеистам, которые теперь в церквях – вместо подсвечников …  На словах отрицал Бога, не говоря о более мелких представителях метафизической иерархии. Овинник же – а это был, несомненно, он – не стал убеждать, что он есть, а лишь с укором в голосе произнёс: «Эх, Серёжа, ведомо мне, что мать твоя в Киеве и больна весьма. Тебя повидать очень желает...» Вадимыч почувствовал, как физическое жжение внутри переходит в жжение иного свойства. А старичок шагнул в угол, и, как будто бы мышка продолжил там, за баком, что-то грызть, наверно, от вчерашней закуски…  «Ты где?» – очнулся приятель Зелёного Змия. Дёрнув себя за ус, он убедился, что это не сон. «Всё! Сроблю на билет и – домой, в Киев!..» 
    …За забором – баня, за ней – руины свинарника, в котором при «застое Брежнева» выращивали знаменитых на весь Союз ландрасов… Серей Вадимыч попал в Ярки как раз с началом разрухи, официально – «перестройки». Он батрачил, иногда имея грош, на который можно было взять билет до Киева. Однако до Ирки и «татар» было ближе, чем до Киева, где больная мать. Он ей звонил пару раз с моей мобилы, успокаивал, дав адрес собутыльника Крестеля, куда писать. Но вместо письма пришло уведомление о смерти матери с вызовом на похороны, как потом оказалось, ложное, или слух был ложный – от Вадимыча я вразумительного ответа не получил, когда он колол у Таньки дрова.  Но «напоминался» он так, что утром очнулся в лопухах под забором. Прошлогодние репьи примагнитились к его бороде и взлохмаченной шевелюре. Похож он был на Иисуса под венком из терниев. В отличие от Святого Человека, однако, на страдания обрекли его не супостаты с согласия Пилата, а сам себя – неумеренным поглощением алкоголя***…
    Купало**** поднялся на тридцать градусов. Лист лопуха прикрывал от его критических лучей измождённый желтоглазый лик, который градусы иного свойства отметили печатью угасания…. Гусеница ползла вверх по стеблю. Попав в сектор спорадического смрадного дыхания Сергей Вадимыча, она выгнулась вопросительным знаком, замерла в недоумении и, не поняв, отчего околевает, свалилась в траву…   
2009
     *Шебуршать – местное (ярковское) слово, обозначающее среднее между скрестись и шуршать.
     **Орляк – вид папоротника.
     ***Алкоголь – наркотическое средство, ведущее его потребителя к материальной и духовной нищете, о чём говорит и само слово «алкоголь»: «ал» (высший, Душа) + «ко» (приставка направления) – «голь» (нищета, голытьба), то есть «то, что ведёт Душу к нищете).
     ****Летнее имя нашего Солнца, согласно древнерусской ведической традиции.

Мыльное знакомство

(зарисовка)

 Краткая характеристика произведения: описание случая с участием автора о том, что не всегда два одиночества друг другу подходят.
Матвей слыл человеком неравнодушным к алкоголю. Его он называл лирически «влагой». Она будила в нём, по его словам, некий «древний стинкт». Наверно, инстинкт охотника. Но в один из пасмурных дней Матвея скрутило. – Язва, – вынес приговор терапевт. На какое-то время пресловутая «влага» вышла для Матвея за пределы актуальности... Он стал человеком сознательным. А это обязывало…. И он начал с друга, решив обуздать его холостяцкое раздолбайство…
…Году этак в 1365–66-м по-мусульмански Матвей Каргалыков воевал на Юге, выполняя «долг». Чуть раньше там же и тем же занимался некий Захар. Познакомились же однако они через 8 Лет в Горно-Алтайске, когда собрались такие же  помянуть погибших… Захар, рождённый под Водолеем, не испытывал отвращения к «влаге», но и особой тягой к ней тоже не страдал. У него был недостаток – простые мысли одевать в мудрёные слова. И своё отношение к выпивке он называл «концептуальной неопределённостью».
Захар имел двух бывших жён… Считая благом для друга получение третьей – текущей, Матвей создал ситуацию знакомства. Свёл, то бишь… Люда Рогаликова вошла в кабинет Каргалыкова и сказала «Матвей Иваныч, распишитесь вот здесь!..» После небрежно поздоровалась с сидящим за чашкой кофе Захаром и пригласила его в гости, дав свой адрес...
Захар тоже не любил условностей. Хотя всегда стремился к балансу. Особенно когда речь шла о лишней стопке. О женском же понятии баланса, то есть меры, не имел представления. Он просто был скептически благодарен Матвею за грядущую интрижку.
Люда имела возраст, активно толкавший её к серьёзным раздумьям о «семейном счастье». У неё тоже было два бывших мужа и, как первая жена Захара, появилась на Свет в год Свиноматки...  Матвей с нездоровым для женатого интересом осведомлялся у Захара о подробностях сексуального характера. Факт их наличия он считал, вероятно, первой ступенькой крыльца нового семейного дома. Захар не разделял оптимизм этой точки зрения. Его сознание, мало пригодное для различения, полагалось на беспорядочно-интуитивные макеты будущих событий, по-простому говоря, – на авось… «По Божьей Воле живём» – так говорил он себе, когда отсутствие собеседника не провоцировало его на словоблудие.
  Он пришёл к Люде. Сели, то есть присели… Выпили по стакану красного вина. Разговор не получался. Захар налить не просил, Люда не наливала. Он чувствовал себя в анабиозе, вернее, в том, что он под этим угрюмым словом разумел. Попытался мысленно её раздеть, чтоб возбудить в себе хотение раздеть по-настоящему… Попытки буксовали. Захар от досады телепатировал Матвею нецензурное слово «з…ц»… Сели перед «ящиком» для просмотра мыльной оперы про аргентино-перуанские страсти. Этой пытки Захар долго вытерпеть не смог…  А Люда «ушла» в сериал, «погрузилась»… Захара как бы не было. Когда втиснули рекламу мыла Dove, Захар невесело подумал: «На экране "Дав", а я тут буду хозяйственным мылом…» 

Двадцать соток

(рассказ)

      Краткая характеристика произведения: о безволии против течения Жизни и слабости противостоять алкогольной кабале.
       Есть во мне одна странность: думая, будто делаю Добро другому, верю, что и тот сие за Добро принимает… Как-то раз дня три отдыхавшие от геноцида* мозги Сергей Вадимыча  решили «приняться за ум»: он задумал привести себя в порядок и найти старушку, с которой (в её избе) дожить до старости и дальше… В его отдохнувших мозгах, обаче**, было слишком просторно для одного варианта будущего, и там возник второй вариант: заработать денег и уехать к матери в Киев, где его ждала ещё и 4-комнатная квартира на улице Красноармейской. Этими мыслями Серёжа поделился со мной. К тому времени до меня уже добралась идея стать хорошим. Опираясь на неё, я предложил другу помощь…
        У меня две усадьбы… Дело было в мае… Огороду одной из усадеб в тот весенне-летний сезон я решил дать отдохнуть. Но желание помочь другу отменило это решение. Серёгу я называл про себя (а однажды в шутку «под градусом») «жертвой оттепели». «Оттепель», как мне стало ясно, когда забыл школьные учебники и ложь «поборников демократии», – это политическая афёра шутов у власти после Сталина, репетиция будущей «перестройки»… Психика Серёги сформировалась как раз в то время (1960-е)… Однако к помощи…
       – Бери мой огород, – сказал я Вадимычу, – Там двадцать соток. Картошку посадим. Спашу, семена дам, садить и копать помогу. Полоть, окучивать и травить жука сам станешь. В сентябре продашь и – в Киев!..
          Нанял я трактор с плугом, посадили… Началось вроде «за здравие». Но сорняк рос быстрей, чем Серёга вспоминал о прополке и жуке. А если и вспоминал, дальше дело не шло: то Митьке помочь, то Таньке из сарая навоз вычистить, то сено кому сметать… То в бане проснётся, то под забором… В общем, картошка наша утонула в бурьяне. Листья и цвет её колорадский жук сожрал…
       К сентябрю у Серёги оба варианта сорвались: ни путней старушки для спокойной старости, ни денег на билет до Киева – потому как копать было нечего. Да он и не заговаривал со мной, ибо я ж и оказался виноват после того, как «пропесочил» его в июле, когда будущий урожай ещё можно было спасти. Он долго меня избегал, ведь облаял я его тогда отборным сквернословием, поток которого возмущённо закончил избитой фразой: «Вот и делай людям Добро!» 
       Январь 2016
       Настоящим подтверждаю, что являюсь автором всех вышеуказанных произведений и обладаю авторскими правами на них. В случае предъявления претензий или жалоб на нарушение авторского права со стороны третьих лиц или организаций всю ответственность принимаю на себя. Краткая информация о себе.
        Участник конкурса: Пивоваров Николай Викторович, Село Верх-Катунское Бийского Района, телефон: 8-923-665-38-84, безработный.
          Дата подачи заявки: 8 ноября 2018 г.
        В соответствии со ст. 9 ФЗ от 27. 07. 2006 г. №152 ФЗ «О персональных данных» даю согласие на обработку персональных данных. Настоящее согласие действует до окончания конкурса.


Полетаева Алёна
(г.Барнаул)
 http://www.proza.ru/avtor/hmax67

  Почему я рядом с НИМ!
Потому что ОН – НАСТОЯЩИЙ! Неподдельный!
Рядом с ним тепло, спокойно и надёжно. Он держит слово и не говорит и не обещает лишнего.
Он не спрашивал, можно ли меня поцеловать на первом свидании, а как шальной не сводил с меня глаз весь вечер, потом крепко обнял по-мужски, по-родному, по-настоящему – НАВСЕГДА!...
И мне впервые не хотелось ничего спрашивать...
  Я всегда сама принимала в жизни решения. Я была сильной, уверенной, крепко стоящей на ногах женщиной, с двумя браками за плечами и взрослым сыном после армии.
И тут – ОН!
Моложе меня на двенадцать лет, не задающий вопросов, безумно красивый, сексуальный, искренний, с горячими сильными руками, обезоруживающим взглядом и заставляющий почувствовать себя слабой и беззащитной...
Ничего не понимаю, как это происходит, но на второй день знакомства он потащил меня замуж... И самое интересное – я согласилась!... И мы вместе уже много лет: без лишних слов, без объяснений, без общепринятых правил. В нашей семье существуют только НАШИ правила и законы! И весь Мир – подождёт! И нам – хорошо вместе!
Почему так бывает? Однажды вы встретите СВОЕГО мужчину или СВОЮ женщину и ваше сердце, измученное поиском своей половинки, – даст вам знак: «Это – ОН! Или: ОНА!»

Почему я выбрал – ЕЁ!
  Потому что она – ЯРКОЕ СОЛНЦЕ!
Я никогда не встречал таких красивых людей, но она привлекла меня своим особым внутренним сиянием. Она обезоружила меня на первом же свидании всем!
Мы сидели напротив друг друга, она щебетала всякую ерунду, смеясь запрокидывала голову, мягкий свет от свечи озарял её лицо, светлые волнистые волосы, плечи, прекрасную кожу... Я был совершенно опьянён от её простоты, искренности и неподдельной детской наивности.
В моей жизни холостяка, с двумя неудачными предыдущими браками, было много женщин... Но ОНА – казалась лучистым неземным созданием!
Я просто выпал из времени и пространства и оказался в невесомости, где никого нет, кроме меня и её...
Все прошлые образы и видения слились воедино, и я видел – только ЕЁ лицо!
Она стала лучшей, родной и желанной! Я мечтал бросить весь Мир к ЕЁ ногам и преподнести всего себя без остатка! Раньше ни с одной другой женщиной мне ни разу не хотелось этого сделать.
Она подарила мне – МЕНЯ!... Я почувствовал в себе силу, мужество, невероятную нежность в сердце и приятное тепло! И мне захотелось стать лучше, защищать, быть рабом у её ног, только бы она не прогоняла и не отвергала меня...
И она – согласилась!
А дальше будет уже другая история, но она – НАША!
  Каждый мужчина заслуживает именно свою женщину и наоборот.
Однажды, с вашего сердца спадёт замок, и вы почувствуете, как хорошо бывает в жизни встретить именно СВОЕГО человека!


Попова Тамара
(Бийский район)
http://www.proza.ru/avtor/tamara1951
 
Тамара Попова родилась в городе Бийске в 1951 году. Окончила Механико-технологический техникум. Работала на заводах Бийска и Караганды. Публиковалась в районной, городских газетах, многочисленных коллективных сборниках, в журналах: «Алтай», «Огни над Бией», альманахе «Тобольск и вся Сибирь».
Администрацией Бийского района награждена Грамотами, Почетными Грамотами, Благодарственными письмами за личный вклад в развитие культуры района. Почетными Грамотами – за личный вклад в развитие литературного творчества в городе Бийске.
Лауреат премии им. В. М. Шукшина Бийского района за вклад в развитие литературного творчества, активную гражданскую позицию и сохранение народных традиций (2013 г.).
Лауреат премии за достижения в области культуры и искусства города Бийска (2014 г.).
Награждена медалью «За заслуги в культуре и искусстве» (2018 г.).
Член бийского городского литературного объединения «Парус» с 1997 года. С мата 2019 года – его руководитель.
Автор 13 книг прозы. Живёт в селе Верх-Катунском Бийского района.

 
    
     Автор о себе.
Что же подвигло меня к занятию трудом литературным?  У кого-то душа вдруг взбунтуется из-за несостоявшейся любви – и человек начинает писать прозу или стихи. Меня же тридцать лет назад пробила мысль писать прозу в момент стресса. Пометалась я, пометалась, ища выхода из ситуации, и нашла этот выход. Стала вспоминать интересные случаи из жизни – и записывать. За короткое время получилось 33 зарисовки. С ними и направилась в районную газету. Редактор через некоторое время сказала, что я могу писать прозу, и стала публиковать мои работы.
   В 1997 году я пришла в бийское городское литературное объединение «Парус». Стала упорно работать над своими зарисовками. В 2002 году вышла первая книжка рассказов.
  Как-то на сельском митинге обратила особое внимание на фронтовиков. Такие они были беспомощные! Вспыхнула мысль: «Ведь они скоро уйдут из жизни! Кто напишет о них?!»
  Всю зиму я беседовала с бывшими солдатами Великой войны. А их в селе в 2005 году было семнадцать человек. К 60-летию Победы книга вышла. Фронтовиков на белом свете нет, а книга о наших героях – есть!
  Возникли темы: о нашем сельском храме преподобного Сергия Радонежского, о Кафедральном соборе «Успения Божьей Матери», в котором я крестилась. По благословению священников эти книги увидели свет.
  Далее были написаны очерки о наших афганцах, которые живут в селе Верх-Катунском. Эти работы и вошли в книгу «Афганцы».
  Есть автобиографическая повесть. Повести о наших старожилах. Это уже другие книги.
  Опять же по благословению благочинного бийского округа и настоятеля трёх храмов протоиерея отца Владимира издана очередная книга, основанная на следственных документах, – «Жизнь и судьба отца Андриана». Эта книга о расстрелянном в годы репрессий священнике села Верх-Катунского, в котором я живу.
Какие планы у меня на будущее?
     Хотелось бы написать повесть о нашем туристическом клубе «Арго». Героиней будущей повести, думаю, будет моя пятнадцатилетняя внучка Алёна Попова – капитан сборной Алтайского края по туризму. Но пока это только в мечтах.
Отец Владимир благословил написать о Сростинском храме Великомученицы Екатерины. Но это тоже вопрос времени.
Создаются  новые рассказы, очерки. Для нашего сельского театра «Калинушка», которым и руковожу, пишу сценарии, в основном, по рассказам Василия Макаровича Шукшина. Постановки имеют успех у жителей всего района.
Пишу я реалистическую прозу. Считаю свое дело нужным, приносящим людям пользу.
               

Соседство
Из цикла «Невыдуманные истории»
Осень. Тихая, ласковая. Я стояла на остановке и ждала автобус «Поселок Чуйский –  Бийск». Вскоре он подкатил. Молодёжь, обгоняя стариков, ринулась занимать места. Мне, к счастью, сиденье тоже досталось. В салоне теснота. Слышны обычные деревенские разговоры. Еще базарницы толкались, всё устраивая свои мешки да тележки.
Перед городом автобус остановился и впустил ещё пассажиров. Поехали. И вдруг – голос. Резкий. Хриплый.
  – Убери ж…, а то нож воткну!
  Тишина.  В автобусе  сразу свободно стало.
Моё дыхание восстановилось, и я стала всматриваться в лица людей. Захотелось  увидеть обладателя отвратительных слов. Увидела. Неожиданно. Льдистые, налитые злостью глаза были рядом. Мы встретились взглядами. Плечистый мужчина в  кожаной куртке навис надо мной и прилип к сиденью. Уставился в окно. Дышать стало тяжело. Забилась мысль: «Надо освобождаться от соседства!» А как? Шелохнуться боязно. Заметила – его правая рука поддерживала то ли оттопыренный карман, то ли бок. Подумала: «Болезнь что ли мучает?»
Сочувственно спросила:
– Мужчина, у вас бок болит? – и собралась уступить ему место.
 С языка чуть не слетело обычное «садитесь». Знаю по фильмам, что даже подозреваемым так не говорят. А уж отбывшим срок и подавно, а он, возможно, из тюрьмы.  Приподнявшись, вежливо предложила:
– Присаживайтесь.
 Мужчина, оторвав взгляд от окна, ошеломлённо глянул на меня. Сдавленным потеплевшим голосом сказал:
– Спасибо, мать. Я бы присел. А Вам далеко ехать?
– Нет, недалеко. Присаживайтесь.
  Я направилась к передней двери, спиной чувствуя прожигавший взгляд незнакомца. А ехать было ещё порядочно. Целых три остановки.  Пакет с продуктами тянул руку. Уцепилась за стойку, выравнивая болевшую спину. Наконец моя остановка. Я чуть не опрометью кинулась из автобуса и заторопилась к пешеходной дорожке. На душе гадко.  Вились мысли: «Ведь если бы в тот момент кто-то из пассажиров возмутился, а нашим деревенским палец в рот не клади, неизвестно что могло бы произойти!»
От звука резких шагов за спиной я напряглась. Скосила глаза. Кожанка догоняла по «зебре». Осязательно надвигалась опасность. И тут хозяин кожанки тронул  мой рукав.
   Душа упала.
– Спасибо мать, что место уступили. Сейчас никто никому места не уступит! Растопырились в автобусе, не обойдешь!
   Глаза его вновь сверкнули. Шли через парк. Впереди еще «зебра».
   Улегшаяся моя душа вновь затрепетала. Однако я нашла в себе силы:
 – Жизнь сейчас трудная. Тревожат санкции против России.
– Да где трудная! – вспылил мужчина.– Молодые вкалывать не хотят! Мам, дай! Пап, дай!
– Даёшь,– тихо ответила я. –  Помогать-то надо. Посмотришь кругом, все хорошо одеты…
– Не хорошо, а прилично! – с вызовом перебил он.
– Да, прилично, – чтоб не вызвать агрессии, согласилась охотно.
 Продолжать разговор не хотелось. Однако я закончила мысль:
– Живем не плохо, а злоба так и душит многих.
 Дорогу наконец-то перешли. Давая понять, что разговор окончен, я повернула голову и сказала мягко:
– Всего доброго.
Мужчина прищурил глаза, скрыв их выражение, улыбнулся, показав фиксу:
– И Вам всего хорошего. Ещё раз спасибо, – и бодро зашагал в сторону больницы.
А я пересела на другой автобус.
Выскочившая из ворот дома внучка, разметав кудри, бросилась ко мне, затмив своим лепетом неприятные воспоминания.
Зелёненькие

Чуть затеплилась заря. Соседская корова Майка протяжно вздохнула, сказала «му» и стала терпеливо ждать хозяйку, чтобы та ее подоила.
«Пора и мне вставать»,– сладко потянувшись, подумала Тоня, повернулась на бок и спустила ноги. Полосатый кот Васька, отдыхавший на подушке, тут же закрутился рядом, требовательно мяукнул и подскочил к холодильнику за рыбкой.
– Спросонья прям есть?! Погоди! Дай умыться! 
Узрев  в окне свет, забеспокоился в курятнике её пестрохвостый петух. Оглядев строгим взглядом свое семейство, он горласто вывел «ку-ка-ре-ку-у!» и покосился на пустую кормушку. Тоня вздохнула и глянула в окно.
Там, положив на лапы голову, собачонка Варька помахивала пушистым хвостиком. Тоже ждала вместе с котёнком Тимкой.
«Всем есть надо! А с кормом проблема! Растяни эту пенсию! И уголь надо и дрова! Овощи хоть свои».
Немного погодя Тоня направилась в огород, посмотреть на всходы огурцов, моркови…
Приехала она в деревню недавно. Надоела суетная городская жизнь. На старости лет захотелось пожить спокойно. Да и красота здесь, на высоком берегу Катуни, где стоит теперь её село, неописуемая! Внизу бурлит река с бирюзовыми водами. А тут, наверху, пестреет луг, и каких только цветов на нём нет! Аромат! До её домика даже доносится.
Поселилась Тоня здесь ещё и потому, что в селе прожить значительно дешевле. А то в городе за тепло, газ, воду – горячую и холодную, канализацию, лифт, даже за капремонт плати, которого и не увидишь. Придумали домкому платить. И это ещё не всё. Полпенсии уходит. Что за жизнь настала! В «застойные» времена заплатишь за квартиру совсем немного – и спокоен. Ох! Лучше не думать: лишние болезни наживать!
На свой участок по утрам и на вечерней зорьке Тоня выходила каждый день. Ощущала душой простор, волю, не то что на балконе городской квартиры. Всходы радовали. Поначалу беспокоилась: вдруг что не взойдёт в свое время. Все взошло. Взгрустнулось:  сосед попался нелюдимый. Может оттого, что одинокий? Не здоровается. Протопает, как слон, молча мимо. А уж если взглянет на неё из под косматых седых бровей острым, колючим взглядом, так  лучше б не встречаться. Живут бок о бок уж год, а ей всё не по себе оттого, что он не здоровается. Долго крепилась, потом, пересилив себя, при встречах стала сама коротко «желать ему здоровья». Как-то общаться надо.  А мужик, видать сразу, деловой. Все в огороде копошится. Грядки под посадку выведет до того ровненько! У неё так не получается.
Июньский день разгорался на славу. Золотой диск из жемчуга облаков торжественно всплывал над миром, принося радость и тепло. Тоня восхищённо смотрела на краешек  солнца. Вот оно, выкатилось! Мир. Покой. Хорошо! Глазам от сияния стало больно, и она наклонилась над грядкой с морковью, заметив непонятные паутинки.
«Что за диковина? Пауки, что ли, сети наплели? Соседа не спросишь. Вон, пропылил к своим лункам. Боязно подходить. Вдруг резанет словом!»
Неожиданно вспомнились пушистенькие мотылёчки, стайками летавшие по весне. Ну порхали и порхали, на секунду присаживаясь куда-нибудь. Она ещё любовалась ими и думала с умилением: «Всем кушать надо, может, нектар какой собирают».
На второй день, приглядевшись к всходам моркови, Тоня ахнула. Сотни крошечных гусениц резвились: подпрыгивали и кувыркались в этой самой постельке-паутинке!
С ощущением беды подошла к грядкам с луком. А там!.. Ещё вчера стрельчатые  пёрышки лука, отливая изумрудом, весело поглядывали на солнышко. А сейчас! Их кончики жалко свесились набок, а изнутри настороженно взирали на Тоню лупоглазые существа приличного размера. С Тоней аж плохо стало. Она наклонилась пониже, чтоб рассмотреть лупоглазых, как они тотчас юркнули вниз пёрышек. Женщину объял ужас. Такой страсти она ещё не видела в огороде. Да в таком количестве! Расстроенная, отправилась в конец огорода смотреть всходы картошки. Она к тому времени была прополота, и там Тоня не обнаружила этих зелененьких. Зато у соседа Коли!.. Вся лебеда между кустами картошки шевелилась! Переметнуться гусеницам на неё – да и на Тонино поле – дело одной минуты.
Возвращаясь назад и ступая строго по меже, она наклонилась вбок и брезгливо сорвала с поля Николая несколько извивающихся травинок. Сидя на корточках к ней спиной, сосед безмятежно рыхлил всходы огурцов.
Забыв про его крутой, по-видимому, нрав, Тоня крикнула:
– Коля! Глянь, что есть?!
Николай, сдвинув брови, пошлёпал обутками навстречу соседке.
– И чё орёшь?
  Тоня протянула ему обгрызенную молодую лебеду с гусеницами.
– Ё-моё!
Сосед  бросился в дом. Через несколько минут он уже летел по полю с ведром воды, разбавленной ядом, и распылителем. Тоня последовала его примеру.
Соседка справа тоже принялась опрыскивать огород.
Через некоторое время Антонине понадобились лопухи, заселившие переулок, для прикрытия от солнышка только что высаженной рассады капусты. Там ещё буйствовала жгучая крапива, а на ней… оправившись от испуга, отдыхали их гусеницы. Часть, горбясь, шествовала по тропинке, которая спускалась под яр в заросли ивняка и облепихи. Там этим зелёненьким – тишь да благодать.
Кто-то спас свои огороды, а кто-то и нет. Подчистую сожрали рассаду овощей, не по часам, а по минутам взрослевшие гусеницы.
На следующий день, утречком, в огороде к Антонине подошел Николай и, смущаясь, сунул ей в руки букет пёстрых луговых цветов…


Попова Татьяна
(г.Камень на Оби)
http://www.proza.ru/avtor/sonia1997
Приветствую всех зашедших в гости! Немного о себе: я родилась и по сей день живу в городе Камень-на-Оби Алтайского края. По образованию филолог. Работаю в системе образования. Буду очень рада получить отзывы на свои произведения.
С августа 2014 года – член Российского союза писателей. Финалист всероссийского конкурса «Писатель года» в основной номинации с рассказом «Родные», чему очень рада. Спасибо читающей публике!
Татьяна Попова (Борисова)



 

Затянувшийся август

                Если Любовь погибнет, память о ней может спасти мир?

Я стояла у плиты. Я проклинала август. Где-то там, за окном (рукой подать!), – второе бархатное семидневье обозначилось помидорно-яблочным изобилием. Красота раскидистых древесных гигантов манила свежестью, возможностью отдохновения, но когда я смахнула слезу, присмотрелась – показалось, что и там нет покоя: птицы, насекомые снуют, кружат, ползают, захватывают, растаскивают, стараются выжить…
     Здесь, на кухне, свой лязг и скрежет: звякнуло ведро о кафель, глухо стукнула, не разбившись о пол, тарелка; сало на сковороде скворчало, в закипающий борщ, уныло булькнув, провалился картофель.
     Я – головёшка большой семьи. Глава, а точнее, голова главы, – чуть поодаль, напротив меня, оторвавшись от спинки стула, неопределённо болталась на скособоченных плечах бывшего атлета. Она мычала, хлюпала, сморкалась в изумрудно-персиковую ткань салфетки, корёжила её узорчатые края.
     Моя любовь, как фитиль газовой горелки, полыхала синим пламенем, и я не знала, что мне делать: выброситься из горящего ада вместе с детьми, пока не полыхнуло сознание, или, залив всё и вся лютой ненавистью, жить покуда на месте, сохраняя семью.
     Скорее всего, сначала стукнуло, скрипнуло, потом прошлёпало и только потом бухнулось, но я всё ещё горевала о нынешнем, и если бы не соль для борща, за которой нужно было повернуться к столу, я бы не скоро заметила рыжеволосого носатого красавца, стоящего передо мной на коленях. В этом цирковом антураже я живу уже полтора года. Знаете, как любят совпадать несчастья?! Регулярные запои мужа якобы вследствие рождения третьей дочери вместо загаданного сына, тяжёлая болезнь сестры, загулы зятя, ищущего утешения в складках чужих юбок, борьба с безнадзорностью их дочери, моя каторжная работа на две семьи, – всё весело потрескивало в этом костре отчаяния. Поэтому без удивления увиденным я спросила:
– Что на этот раз, братья-акробаты, придумали?
– Мари...я, – слегка помедлив с окончанием, замычала встревоженная голова, – всё серьёзно… без шуток…
– Ну, и что теперь? – простёрла я пятнистые от бордового свекольного сока руки к кудлатой шевелюре зятя.
– Маш, прости меня!
И ведь по-свойски так, по-доброму попросил Алексей, хоть плачь, и я уныло уточняю:
– За что?
– Любовь говорит, иди к Маше. Маша простит, и я прощу. Маш, прости! – и залихватски так руки к рубахе вскинул: щас и пуговки зазвянькали бы по полу, и сопли между носом и губой захлюпали, и пошла бы у них, запойных, своя потеха, свой куражок извечный: не любит, мол, никто… Я еле уравновесила тело от тяжести схлынувших от груди к коленям рук и надсадно выдавила отвердевшие в  глотке слова:
– У меня своя пьяная с… к стойлу еле приползла, обкушавшись на стороне сервелатов, а тут ещё ты со своими кульбитами… Всё ёрничаешь?
– Я не ё… Я правда прошу. Люба сказала, если ты… то и она, может быть…
– Милок, – я влетела ястребом в широко раскрытые глаза Алексея, – разбирайтесь с женой сами. Иди уже.
Когда входная дверь захлопнулась, я заметалась было у плиты: «Ведь это всё не то! Это же не может быть важным?», но непонятно откуда пришедшее ласковое: «Сейчас для сестры главное – выжить, остальное – мелочи!» успокоило вдруг меня.

 Через три месяца

«Владыко, Вседержителю, Святый Царю, наказуяй и не умерщвляяй… телесныя человеков скорби исправляй… рабу Божью Любовь немоществующу посети милостию Твоею, прости ей всякое согрешение вольное и невольное. Ей, Господи, врачебную Твою силу с небесе ниспосли…» – туповато шептала я многократно повторяемую молитву, расправляя складки свежей простыни под спиной сестры.
– Может, и правда, надо было простить Алексея? – охала Любовь от грубоватой заботливости моих рук.
– Ну и что же не простила?
– Я сама не могла. Я к тебе отправила.
– А я причём?
– Ты о нас заботишься: стираешь, кормишь, врачуешь… А он с любовницами при живой жене балуется… Стыдно. Я без тебя не могла.
– Выходит, последнее слово было за мной? – я прикрыла ладонью красные от недосыпания глаза. – А я-то думала, он просто кочевряжится!
– Да нет, это я его послала.
– Господи! – вырвалось у меня запоздалое.
– Господи, прости, – прошептала сестра устало.
– Может, он ещё приедет, – с надеждой прошептала и я, надевая на неё новую сорочку. И вдруг – после промелькнувшего в сознании: «Опять не угадала! Как с сыном для мужа…» – слёзы проступили в голосе:
– Хорошо тебе? Удобно?
– Удобно, но не хорошо. А мы ведь договорились: не плакать больше?
– Не плакать, – задеревенела и я.

Через три часа

– Поспала, моя красавица? А к нам батюшка заехал!
– Зачем? Уже пора, ты думаешь, и батюшку?
– Он заехал поговорить, ты не волнуйся. Тяжело нам с тобой одним-то. Поддержка нужна, - я подвязала ей белоснежный шёлковый платок, – нам уж одним с болезнью не справиться.
Люба успокоилась как-то сразу, как будто это было её решением – пригласить домой священника, и начала первая, без всякого предисловия:
– Злая я…
– Да ты что! – разрыдалась я, а батюшка почти с восторгом подхватил:
– Ой, как хорошо, Любушка, ты сказала! Почти все говорят: люди кругом злые, а ты про себя: я злая. Молодец.
И всё же сокрушённо уточнил:
– А что так?
– Мужу… измену… не простила…
– Это зря, голубушка, слаб человек. Мужа надо простить. Да и всех надо простить.
Батюшка осенил меня, ещё рыдающую, крестным знамением и закрыл передо мной дверь в комнату.

 Через три дня

Я прятала лицо в расшитом по краям золотыми нитками рушнике. Мне нельзя было плакать, я это помнила. Александр, старший брат Алексея, пыхтел, снимая обувь.
– Проходите так, не беспокойтесь!
– Ах ты, как скоро! – всё же разувшись, обернулся гость к своей спутнице. Лида в их семье младшая. Она ласково отняла мою руку с полотенцем от лица:
– Ему звонили?
– Да… да…
– И что он?
Я развела трясущиеся руки, обнажив пустоту ответа.
– Вот и нам всё: еду, говорит. Где еду?
– Эх, струсит, однако! – сокрушённо вздохнул брат.
– Приедет-приедет! – заволновалась сестра.
– Батюшка был, исповедовал, причастил. Её как будто парализовало. Но это ничего, зато боли прошли, последние две ночи спали спокойно.
– Кого парализовало? – густым эхом отдалось по углам комнаты, в которую мы, набравшись духа, вошли.
– Люба-Любушка, ты молодец! И красавица какая! – Переглянулись мы между собой, удивляясь тонкости слуха больной женщины.
– Меня чуть не парализовало с вами. Пугаете своими болячками, – включила я бодрячка.
– Как ты, подружка? – Александр примостился массивным телом на прикроватную тумбу.
– А Лида?
– Я постою. Отсюда на тебя посмотрю.
– Мужа жду… – вдруг объявляет сразу всем Люба, – …сказать, что простила. Вот и не умираю пока.
– А… ы…, – начал было скулёж Александр, но я затрясла на него кулаками, и он почти отполз к двери. На его место присела Лида и ровненько так (женщина!) заволокла приятным прореху в разговоре:
– Сладости детям привезли, подарки. Сидят, разбирают коробки, радуются!
Потом ещё что-то сказала про какую-то радость, а потом, в тишине, нам послышалось лёгкое шелестение, произнесенное будто бы даже и не голосом:
– Хорошо…
Я вздрогнула от растерянного взгляда Лиды, резко наклонилась к лицу сестры:
– Да что ж она так долго не вдыхает?
– Господи! Защити и помилуй!
Кажется, я начала падать в мягкое облако беспамятства, и тогда из мутного облака неосознанного ещё горя проступила могучая фигура мужа, и я услышала его спасительно-трезвеющий голос:
– Уведите её из комнаты. Пусть отдохнёт, она измучилась. Дайте лекарства: там, на столике. И все успокоились… пока.

Через три года

Опять август смущает меня своей роскошью увядания: вот ведь всё так чудесно, но ненадолго; красота незабудок, настурций, роз и на кладбище – красота...
– Что, так и метут? – обращаюсь я к мужу, который рукой показывает мне направление движения от машины к могиле сестры.
– Так и наметут себе прощение, – обращаюсь уже к детям и крепко сжимаю губы, предчувствуя подступившие рыдания.
Подходим. Сажусь на скамью. Дети и муж стоят около. Могила ухоженная, когда бы ни приехали, будто кто-то убирает здесь каждый день. Мы знаем, что Алексей с молодой женой вернулся в родной город два года назад, и с тех пор с удивлением приходится констатировать идеальный порядок и чистоту около последнего земного приюта Любочки.
– Вот гады! И цветы, главное, садят и садят. Как только не стыдно!– всхлипываю я, как маленькая.
– Мама, ты опять?
– Хватит убиваться по миражам. Мы ведь не знаем точно…
– Что тут знать? Они, конечно.
Я наклоняюсь к цветам:
–  И они у них цветут, главное, пышно как, не то что у меня... А на похороны так и не приехал! – И даю волю слезам.
– Угомонись уже, выпей лекарство, – настаивает и муж. – Люба перед смертью простила всех.
– Ну и молодцы, что метут, – вытирают мне лицо и руки девочки.
– Нам меньше работы…
   Все высказались, молодцы. Я смотрю на их взволнованные красивые лица и просветляюсь душой: затянулся, однако, мой август! Пора, наверно, и мне простить, а то так-то с надорванным сердцем жить тяжеловато.


Родные

Крупные белые снежинки, как маленькие подсолнушки, кружатся около крестовины оконной рамы. Утро ещё чернеет: окна находятся на западной стороне здания. Скоро десять. Жёлтые окна массивных одноэтажных домов напротив жгучими пауками переползают слева направо и наоборот, если я попеременно закрываю глаза. Когда ветер порывами давит на стекло, снежная лавина на мгновение ослепляет и пространство за окном сплющивается в белый холст.
Хорошо, что в кабинет никто не заходит. Разгар рабочего дня, работа налажена. Можно постоять у окна, передохнуть. Я закрываю совсем глаза, и тогда ветер, снежинки и огни начинают раскачивать плечи. Меня знобит… Может, домой? Открываю глаза: снежинки разлетаются и кажется, что прямо в лоб темнота выстреливает яркими глазницами окон. Отпроситься – и домой, в постель. Пусть даже в одежде, но в постель, чтобы плечи и щёки не дёргало жаром и холодом.

– Подвезти вас, или как? – топчет снег около служебной машины шофёр.
Я отмахиваю головой отрицательный ответ, подхватываю отпавший от шляпы мохнатый воротник пальто и мелкими шагами бегу по заметённой тропинке. «В туфлях, что ли? – мужчина вглядывается в поредевшие сумерки. Снег облепил мои ноги почти до колен, и он сомневается: «Не-е, с ума поди не сошла», – и забирается в кабину.
Я думаю, что дома меня никто не ждёт, а оказывается…
– Мама, мы тебя потеряли! Звоню, тебя нет на работе.
– Почему потеряли? Я предупредила…
– Деду плохо!
– Где он? Дай тапки, ноги мокрые.
– Шёл на кухню, упал. То ли сердце прихватило, то ли астма: синий весь был.
– Скорую, ну! – Я рвусь на кухню.
– Мам, деда уже в спальне, – она подхватывает упавшее пальто.
– Скорую, быстро! Папа? – я вбегаю на полусогнутых в комнату. На фоне окна пугающими силуэтами: замаячили чёрная, в серую клетку, рубаха; в крупную седину – чёрные волосы; белая крестовина окна… За окном  – по-прежнему не утихающий снежный подступ ранней весны.
– Ты почему не лежишь! – я падаю на подоконник локтями, запрокидываю голову, чтобы увидеть каменное лицо отца и сдвинутые мохнатые брови:
– Приехала?..
– Да… прибежала. Тут недалеко же… – я ловлю его ласковый взгляд. – Плохо тебе?
– Не отпускает…
– М-м-м! Доча, корвалол, много… весь лей… на сахар…
– Сахар не надо. Я уже всё пил…
– Не отпускает? – охаю и я. Он горько машет головой. Потом тихо (что ж так тихо-то в доме! часы ещё эти лязгают!):
– Дочь, давай сварим картошку в мундирах! И огурцы достанем. Так в детстве мы с мамой – сядем, что там после войны было: хлеб, картошка да огурцы… Я бы поел…
  Отрываюсь от окна и опрометью бегу на кухню. Мне хочется говорить - говорить: в доме очень тихо, эти ещё часы! Туфлю в них, что ли,  бросить?
– Конечно, сейчас сварим! Нам это раз плюнуть…
В коридоре меня перехватывает дочь:
– Мама, успокойся, у нас есть суп, салат! Зачем ещё варить? Ты посмотри, сама огнём горишь!
Я держу взглядом её зрачки и шепчу в малиновые губы:
– Это не составит нам труда, доченька, правда! Мы сделаем всё как надо.

Скорая! Слава Богу, действительно скорая. Хорошо, что медсестра крепкая: я могу повесить ей папу на плечо. Она торопит меня:
– Пот крупный. Довезти бы быстрее.
Я обуваю его. Ботинки кочевряжатся (папино словечко проскальзывает), выламывают мне руки, но я справляюсь и с ними.
– Куда босиком! – басит шофёр, оттесняя меня от больного.
Дочь, клацкая зубами, мечется в коридоре:
– Я тебя в чём пущу? Ты же в туфлях с работы…
– Калоши дедины давай…
– Упадёшь, они скользкие! – но обувает меня.

Мы мчимся по снежному городу. Вчетвером. В жёстком салоне ещё советской кареты скорой помощи. Мотор ревёт. Медсестра кричит что-то то по рации, то шофёру. Никакого реанимационного оборудования в скорой нет – это просто машина. Нас швыряет на поворотах:
– Я держу тебя, папочка! Крепко!
Медсестра затравленно смотрит на нас:
– Пот больно крупный. Да ослабь ты маленько!
– Ничего, а то упадём! – не поддаюсь я.
– Ослабь, говорю, – рычит мне в шляпу медсестра. – Очки зачем-то нацепила. Кого смотреть?
Папа лежит у меня на груди. Вдруг он, не поднимая головы, говорит радостно: «Валя, сердечко моё, это ты! Хо, да всё хорошо… хорошо…» Я открываю рот и глухо кричу куда-то внутрь себя, в утробу. Звуковая волна проходит легко даже через согнутое тело и дробью пробивает пятки. Медсестра долбит меня рукой по щеке:
– Кто эта Валя? Мать, что ли? Жена? Умерла, поди?
Я хватаю воздух горячими губами, больно ударяюсь о заиндевевшее железо машины: шофёр дал по тормозам.
– Да ослабь ты, – уже ласковее рычит на меня медсестра.
Я упрямо сжимаю железные прутья рук. Шофёр рубит по ним ребром своей обветренной пятерни, и я, отпуская тело отца, скатываюсь по скользким ступеням машины через открытую дверь в пушистый сугроб.
Как быстро увозят каталку! Около железных дверей больницы её тормозят, двое в белом бегут открывать ворота приемного отделения. Секунды, но я успеваю подбежать и вцепиться обеими руками в холодный остов тележки. Кто-то лихо отталкивает меня сухим бедром, калоши скользят по закатанному снегу. Я опять падаю, не чувствуя тверди, как во сне, и кричу, уже слыша собственный голос: «А-а-а-а-а!»
Дверь в приёмную захлопывается сама собой. От машины скорой помощи бежит наша медсестра, на ходу поднимая отброшенные при падении очки и шляпу, провожает меня в приёмное отделение.
– А обувь её где? – спрашивает врач. – Почему без обуви, вся мокрая?
Наша медсестра хлопает себя по крутым бёдрам и бежит опять к машине. Через минуту я уже любуюсь на новенькие блестящие калоши, купленные отцу к началу весенней оттепели.
               

Фигня

К красивому дому в уютном переулке подъехала большая машина. Рыжеволосая худенькая девочка-подросток в лёгкой осенней куртке и летних шлёпанцах на босу ногу собирала семена цветов с клумбы около невысокой металлической ограды. Увидев трёх мужчин, вышедших из машины, девочка опрометью бросилась в дом. На крыльце резной веранды запнулась, рассыпала семена, и, оглянувшись, увидела открывающего калитку высокого молодого мужчину в блестящей серой кожаной куртке. Он поднял руку как бы для приветствия, но вдруг сжал пальцы в кулак и пригладил им около виска короткие жёсткие волосы. С запястья вниз по руке скользнула массивная цепь, блеснувшая жёлтым в блёклых лучах заходящего солнца.
Не закрывая за собой двери, девочка вбежала через тёмный коридор на кухню, потом кинулась обратно, и уже около спальни столкнулась с мужчинами. Раскинув руки, она закрыла проход худеньким тельцем, звонко крикнула:
– Мама, смотри, кто к нам!
Длинный в кожанке молча убрал с косяка двери прозрачные тонкие пальцы девочки. Все по-хозяйски вошли в детскую. На нерасправленной кровати сидела светловолосая женщина с трёхлетним ребёнком. В четыре руки они держали большую яркую книгу.
Вошедшие стали напротив, загородив сутулыми спинами окно с догорающими бликами заката. Женщина бережно поставила малютку на пухленькие ножки, собрала в хвост распущенные уже для сна каштановые локоны, и, подтолкнув её к сестрёнке, почти спокойно сказала:
– Почитайте книжку с няней на кухне.
Плечи старшей дочери сотрясал озноб, но она отчаянно, из последних сил, начала выкрикивать:
– Нет, мама! Я не уйду! Я буду с тобой!
Ещё раз легонько подтолкнув к сестре малышку, женщина сказала твёрдо:
– Выйди из комнаты. Возьми книжку и – на кухню! Дверь закрой. Садитесь, – слабым жестом указала она на стулья. Двое сели. Длинный остался стоять у двери.
Говорить начал Седой:
–Ты знаешь про долг?
– Нет.
Лысый, с рваным шрамом от нижней губы к подбородку, мотнул головой: мол, так и есть, не знает. Сверкнув белками, Седой продолжил:
– Долг есть, и немалый. Твой в бегах уже год. Надо рассчитаться.
– Ресторан?
– И сам ресторан, и что в нём, – это немало.
Женщина внимательно посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на выпуклые тяжёлые складки, перерезавшие вдоль высокий загорелый лоб.
– Мы хотим взять свою долю.
Длинный сделал шаг от двери, наклонился почти к самому её уху:
–Ты поняла?
– Я поняла, – она опять посмотрела на Седого.
Рваный заскрипел стулом, не выдержал:
– Приехала сестра твоего.
– Из Ростова?
Рваный развёл руками:
– Начала делёж: себе и полюбовнице. Мы впряглись. Посадили в машину… Перетёрли… Она показала маляву.
Длинный опять подался к уху:
– Записку.
– Я понимаю…  Любовница, значит, есть… И что он написал?
– Что они могут забрать всё.
Рваный дёрнулся со стула:
– Они забирают всё под чистую. Тебе – ничего.
– Там прям так и написано?
– Там про вас вообще ничего не написано, – усмехнулся Длинный.
– Про детей – ни слова. Тебе деньги нужны детей кормить?
Женщина молчала.
– Нам не нужна огласка. Нам нужен закон. Ты – законная жена. Значит, имеешь право. Мы – при тебе.
Женщина молчала. Седой посмотрел на тонкие, полупрозрачные, как у старшей дочери, пальцы, которыми она поправила светлые волосы. Голову она ещё держала прямо, прикрыв длинными ресницами глаза, но от каждого слова мужчин плечи её опускались, сгибалась спина.
– Тебе не достанется ничего. Про тебя и базара даже нет… По миру с детьми пойдёшь! – Длинный отошёл к двери и оттуда смотрел то на женщину, то на Седого.
– Что ж, если отец решил, что его дети должны голодать, они будут голодать.
Рваный опять не выдержал:
– Одно слова от тебя – и мы впрягаемся! И своё возьмём, и тебя не обидим…
Густое, как мёд, молчание установилось во всём доме.
Лицо женщины как будто свела судорога, но вдруг она очнулась, как от обморока, выпрямила спину, и, как бы извиняясь, медленно сказала:
– Он пусть как хочет, а я против мужа не пойду.

Около крыльца, обходя рассыпанные семена, все трое остановились. Седой и Рваный закурили. Молодой почесал кулаком висок, не вытерпел:
– Там столько бабла! И чё?!
Сделав по три затяжки, мужчины медленно пошли к машине. Когда старшие сели, молодой сплюнул и сказал негромко в пустоту:
– Фигня какая-то…

Рыбкин Эдуард
(г. Бийск)


          Эдуард Сергеевич Рыбкин родился в 1941 г. в городе Иркутске. В 1947 году, после смерти отца, приехал с матерью и двумя братьями в село Новая Чемровка Зонального района Алтайского края. Там окончил семь классов. В 1956 году поступил в училище Механизации сельского хозяйства, получив специальности: тракториста, комбайнёра и электрика. В 1960 году призван в армию. Служил в войсках МВД в городе Электросталь. Прослужил два года и по состоянию здоровья был комиссован. Вернулся в Бийск. Работал на заводе железо-бетонных изделий: грузчиком, бетонщиком, крановщиком. Работал и писал в газеты. В 1968 году его пригласили на должность корреспондента в городскую газету «Бийский рабочий». Через год ему предложили работать на Олеумном заводе в многотиражной газете «За прогресс». К тому времени у него уже было двое детей, а зарплата в многотиражке – всего 110 рублей. Пришлось уволиться. К тому времени заканчивал техникум БМТТ (специальность бухгалтер-плановик), и его пригласили мастером на перевалочную базу станции «Чемровка», осуществляющую отгрузку стройматериалов на строительство курорта в городе Белокурихе.
          В 1980 году переехал к младшему брату в Тальменку. Устроился начальником нижнего склада-цеха, подающего на распиловку лес в лесопильный цех и принимающего с леспромхозов вагоны с лесом и автомобили на ДОКЕ. Оттуда его перевели на работу в районную газету корреспондентом. Проработав там три года, по семейным обстоятельствам вернулся вновь в город Бийск. Работал монтажником на Байконуре. Затем, устроился на железную дорогу. Одиннадцать лет работал проводником и в 1996 году, по инвалидности, в 55 лет ушёл на пенсию. Вновь сотрудничал с газетами. В 2000 и 2002 году был дважды победителем литературного конкурса «История любви» городского журнала «Бийчанка». Издал восемь книг прозы и две книги стихов. Печатается постоянно в журналах «Огни над Бией» и «Литературный Бийск». Окончил институт Марксизма-Ленинизма.
В 2016 году приняли в Москве в РСП (Российский Союз Писателей).   


      Эдуард Рыбкин
 http://www.proza.ru/avtor/proba300

Скамейка
Едва я подъезжаю к нашему садоводству «Бия-2», обычно я ещё издалека ищу глазами эту самую скамейку перед въездом и заранее начинаю улыбаться или хмурить брови. В зависимости от того, что вспоминаю. Слишком много у меня воспоминаний. Серьёзных и смешных. Что сразу хочется кому-нибудь рассказать. Сижу, например, на этой самой скамейке летом, в прошлом году, неподалёку расчищает площадку бульдозер, работающий на строительстве вокруг города обводной дороги. И дорога эта как раз заканчивается возле нашей дороги. Асфальтировщики укладывают асфальт. Я одновременно и радуюсь, что идёт такое строительство, и тревожусь  – как бы бульдозер не снёс нашу скамейку. Успокаиваю сам себя и думаю: «Возьмёт ненароком зайдёт на метр чуть дальше, и скамейки нашей как не бывало». Тем более что попытки такие уже были. Правда, не со стороны дорожников, а наоборот, кое-кого из тех, кто эксплуатирует эту дорогу.
Впрочем, всё по порядку. Расскажу об этом чуть позже. Расскажу, прежде всего, о добром, хорошем и смешном. Сижу я как-то на этой самой нашей скамейке, отдыхаю. После того, как сходил по просьбе жены в Боровое. Там внизу, близь нашего садоводства, пастухи ранней весной пасли стадо на лугу. Который был уже уляпан подсохшими коровьими лепёшками. Самое лучшее для нас, садоводов, удобрение для подкормки огурцов и помидоров. Так вот, там, набрав целый мешок этих лепёшек, взойдя на гору, сижу и отдыхаю на скамейке. Вдруг подходит ко мне (видно, в гости приезжавшая в Боровое), явно городская, ярко раскрашенная, в золотых серёжках, женщина с наращенными ногтями. И сев рядом со мной и увидев содержимое моего мешка, удивлённо спросила: «Что это такое?» И поправилась: «Точнее, для чего?»
Видя, что женщина в нашем деле явно ничего не понимает, я, в свою очередь, пошутил: «Как? Вы разве не знаете? Это же травяные лепёшки. Из них такой вкусный получается зелёный чай, что оближешь пальчики!»  Притворно я закатил, как от предвкушения, глаза. «Правда?» – непритворно удивилась она. «Надо как-нибудь попробовать!» Тут я не выдержал, расхохотался. Женщина поняла, что её разыграли, обозвала меня идиотом и больше, до самого прихода автобуса, не проронила ни слова.
Разыграл я её потому, что мы, садоводы, тоже нередко разыгрываем друг друга, и смеёмся, зная, что смех лечит. И правильно, считаю, делаем. Как сказала одна из наших старых садоводов Даниловна, недалеко от нас с женой имевшая сад: «Мы в сады не только ездим выращивать урожай. Главное, ездим за здоровьем! Поработаем, поразомнём косточки, и нам легче становится». И это правда. А ещё дышим на нашей скамейке чистым воздухом с Бии. Любуемся красотой её голубой лагуны, разлившейся как море за новым мостом. И пьём из серебреного родника в Боровом сладкую, как тархун, и как будто минеральную воду ессентуки, целительную родниковую воду.
Оттого и не можем возле домов сидеть на лавочках. Чуть свет мчимся каждый в свой сад. Взять хотя бы нашего деда Гната. Старику восемьдесят шесть лет. В городе у него частный дом и огород, а он почти каждый день сюда ездит. Подхожу как-то к остановке – он сидит на скамейке и спит, а автобус уже ему хвост показал на повороте. Говорю: «Дед, ты чего спишь? Автобус-то ушёл!» Дед вскочил, поморгал глазами, погрозил кулаком водителю автобуса: «Ну, погоди, Ирод! Я те колёса проткну! Хоть посигналил бы!» Ездит дед сюда один, хоть в саду у него одна клубника да крыжовник. Да белоствольные берёзы по всему участку стоят. Водятся возле его участка на болоте лягушки да змеи. Змей он боится, и потому, даже в летний зной, ездит в резиновых сапогах. Жена у него ещё старше, чем он, и потому давно уже не ездит в сад. Да, видать, уже и обихаживать не может деда. И потому он имеет постоянно помятый вид. А в остальном управляется сам.
Сидим мы как-то с ним на скамейке. На нём, в жару, тёплая фланелевая рубаха. Брюки пузырями на коленях, а там, где в прошлом был замок на ширинке, одна белая по чёрному пуговица. На другом конце скамейки, рядом с нами, сидят две девицы из Борового. Косятся на дедову ширинку, из которой торчат не то конец заправленной в штаны рубахи, не то гульфик трусов. Девицы хихикают и спрашивают шепотом друг друга: «Что это у него там?» Я, услыхав их вопрос, оборачиваюсь и поясняю шутя: «Похоже, он хрен застегнул по ошибке, вместо пуговицы». Девки хохотали до слёз до самого прихода автобуса № 103, в котором мы ездим в сад и из сада.
Выходя у заветной скамейки, всегда вспоминаю ещё одного члена нашего садоводства, такого же пенсионера, как и я, Виктора Сычёва. С ним мы и соорудили эту скамейку. Предыстория этого такова. Была прежде скамейка напротив бывшего, а теперь переехавшего дальше глиняного карьера. Это почти на целый километр выше нашего садоводства. Карьер переехал, а мы продолжали с мешками и сумками ходить туда для посадки в автобус. На собрании садоводства я нечаянно высказался в том смысле: «А не пора ли нам скамеечку и остановку перенести поближе к нашему садоводству?»  Меня дружно все поддержали. Поговорить об этом поговорили, и тут же забыли. Целую неделю я ходил и смотрел, думая, что хоть кто-то займётся решением этого вопроса, но не тут-то было. Через неделю я сам подошёл и повалил старую скамейку. Чурочки, на которых была приколочена широкая доска, давно сгнили. Перенёс я что осталось от старой скамейки к самому въезду в наше садоводство и стал вкапывать её на новом месте. Ещё не успел вкопать, как подошёл автобус, а водитель мне крикнул: «Ты, дед, хреновину не городи! Остановка там, у карьера. Там мы останавливаемся и впредь будем».
Сказал и уехал. Вечером я иду на остановку – а скамейки там уже нет. Следующим рейсом водитель автобуса специально остановился, вышел из кабины, подошёл, выдернул скамейку и забросил её в кусты. Все остальные водители этого маршрута стали останавливаться на новом месте. А этот упёрся: «Остановка там!» И ехал дальше. Старикам, с мешками и с сумками, приходилось бегом бегать вслед за автобусом на старую остановку. Позвонили они куда следует, и этого водителя вскоре убрали.
Я же, видя, что скамейка валяется в кустах, привязал за неё проволоку, поволок к своему домику, чтобы заменить сгнившие чурочки. Волоку её. А мой сосед Виктор, видя это, решил поучаствовать со мной в восстановлении скамейки. Предложил: «У меня есть чурочки для скамейки». И выкатил из ворот своего сада толстые чурки, как раз в обхват рук. Я, взглянув на них, заметил: «Может, мы их вначале отнесём на остановку, потом остальное?» Усомнившись, что собранную полностью скамейку мы вряд ли сможем донести. Но Виктор меня заверил: «Донесём! У меня тележка есть». И – вынес из-за забора обычную свою маленькую тележку, на которой перевозил домой овощную сумку.
Кое-как взвалили мы на неё вновь собранную скамейку, весом примерно килограмм двести. Не провезли её на тележке и пяти метров, у неё вдруг колёса отвалились. Мы поволокли скамейку на верёвке волоком, перекуривая и еле отдышавшись, через каждые пять метров. Начинали снова. А жара стоит неимоверная. Наконец мы все в поту и в мыле выдохлись совсем, остановились.
К нам подъехал наш садовод на велосипеде и предложил: «Давайте кладите ваше "чудище" на багажник». Мы с двух сторон подняли её и, придерживая, втроём кое-как довезли до места и вкопали. С тех пор она и стоит там, в тени деревьев. Мы, садоводы, на ней отдыхаем. И поскольку уже были прецеденты, когда нашу скамейку сносили, встревожились в прошлом году, когда дорожники до неё проложили асфальт обводной дороги и повесили светильники.
Думали, снесут нашу скамейку. Но, слава Богу, не снесли. Чуть не снесли мы её в прошлом году. Не кто-нибудь, а сами. Садоводство наше с каждым годом становится всё меньше. Многие садоводы умерли, некоторые бросают свои участки. Бросил, например, свой огород тот же мой сосед Виктор Сычёв. В том же прошлом году, мы, оставшиеся старики, не смогли весной навесить и провести провода до нашей водокачки. Обратилсь за помощью в администрацию города, чтоб нам хоть прислали электриков. Те пообещали, но ничего не сделали. Расстроенные, мы собрались на этой самой скамейке. Решили всё бросить. В том числе и напоследок сломать эту скамейку. Но вдруг к нам подошли несколько молодых парней. Один из них спросил: «В чём дело, дедушки и бабушки?» Мы объяснили им своё бедственное положение. Тот же парень сказал: «А мы пришли к вам с просьбой. Нас десять молодых семей, мы хотели бы, чтобы вы нам выделили десять участков. А мы вам поможем навесить электролинию» – «Да ради Бога!» – воскликнули мы.
А наша престарелая председатель, еле передвигающая уже ноги, добавила: «Хорошо бы и у меня приняли все дела и возглавили бы наше садоводство». На этой же скамейке мы из молодых избрали того самого парня председателем. И на следующий день работа закипела вновь. Парни сварили на входе в садоводство шлагбаум, а в другом месте на проезжей части вырыли канаву. И у нас стариков появилась надежда, что весной садоводство оживёт. Ездим теперь, проведывая свои домики и садовые участки. И ещё только подъезжая к садам, смотрим: стоит ли наша скамейка? Стоит, значит, живёт наше садоводство. Значит, и мы будем ещё жить и работать в своих садах. Ведь работа в них – это наше здоровье! Уверены мы!


Скорлупин Иван(Петропавловский р-н) 
    О себе (несколькими годами ранее).
Мне всего лишь второй годик... на седьмой десяток. Гвоздь забью, но он всё равно не будет держаться. Траву скошу, но она всё равно вырастет. Вступил в Союз журналистов СССР, но СССР развалился (пришлось вступить в Союз журналистов РФ). Хотел вырасти, но не получилось настолько, чтобы дальше видеть горизонт. Бреюсь каждый день, но щетина к вечеру отрастает. Единственное, чему научился: если напишу что, то не вырубить топором. Тачаю слова сорок четыре года в редакции любимой районной газеты. О природе пишу с увлечением, с осени позапрошлого года додумался писать рассказы. Беспартийный (но не беспорточный), родственники за границами есть. Привлекался... к работам на собственной даче. Всё остальное кто-то собрал обо мне на Яндексе. Достаточно набрать: Скорлупин Иван Фёдорович.Там же сказано, что я заслуженный работник культуры РФ. Это правда. Звание присвоено 13 лет назад – задолго до пенсионного порога.

Неее. Может так?
  Иван Федорович Скорлупин. 69 лет. Родился в селе Камышенке Алтайского края. Девятиклассником начал сотрудничать с районной газетой «Ударник труда» Быстроистокского района, а после десятилетки принят в петропавловскую районную газету «Ударник». Служил танкистом в Советской Армии. В 1971 году вернулся в редакцию, где и работал до февраля 2015 года. Был корреспондентом, завсельхозотделом, ответсекретарём и заместителем редактора. Ветеран труда. Заслуженный работник культуры РФ. Член Союза журналистов СССР и РФ. Образование высшее. Неоднократный победитель конкурсов профмастерства межрегионального и краевого значения. Автор 18 книг (рассказы о деревенской жизни, газетные публикации, зарисовки и миниатюры о природе). Дипломант краевого конкурса «Лучшая книга – 2016» в номинации «Лучшая книга художественной прозы» за книгу «Деревенские философы». Рассказы начал писать в 2010 году, и это, по его признанию, настолько увлекло, что до сих пор не может себя представить вне литературного творчества. Увлекается фотографией, победитель в нескольких фотоконкурсах. Живёт в селе Петропавловском Алтайского края.

         
Нет, так!
К фразе «Жизнь бьёт ключом – и всё по голове» я относился с иронией, но однажды жизнь по макушке тюкнула ключом и меня, уж титулованного на краевом, федеральном и российском уровнях районного газетчика нерядового (будет что перечислять на моём 100-летнем юбилее, а пока не время). От неожиданности этакой, застигнутый врасплох, на литературную сбился я стезю, и вот уже почти десятый год рассказы я пишу. Художественные сладостные муки помыкают мною, что хвостом пушистым радостная белка. Едва ль не сутки напролёт мечется по циферблату часовая стрелка, отсчитывая время, про;житое мной нескучно: в своих сюжетах я земляков боготворю, порой за них домысливая думы и дела. А то и о себе строку какую-то (к месту, думаю) вверну – когда шутить полезней не над народом, а над собою. Так было, например, с конкурсным рассказом с заглавием «Не Пушкин» (его правда в том, что я действительно не Пушкин и «Кама» не работала моя). А теперь отвечу я, пожалуй, на вопрос, что будет, если… Коль брошу я литературным процессом управлять, жизнь интересная моя о рифы скуки разобьётся в тот же день.

НЕ ПУШКИН
– Ну когда же я увижу годную к работе «Каму*»? – с порога прямо спросила жена Степана Пелагея. – На крыльце который день она разобранная лежит! Охота тебе воду на руках носить? – пристально она вгляделась в лежавшего Степана, – Неплохо ты устроился, однако, на диване! Да к тому же пьян! – прищурилась жена.
Покрутила головой в поисках чего-нибудь такого, чем огреть, да к счастью мужа скалка в ту минуту не попалась на глаза жене; ремень же был при нём на брюках. Пелагея на кухне бессильно села на скамью, аккурат напротив двери в зал – чтоб видно было мужа лежебоку.
– Ты понимаешь, мне не хватило дня! – пробормотал Степан. – В нём будь хоть сто часов, я всё одно бы не успел – много накопилось дел, а тут ещё эта «Кама», как назло, сломалась.
– В сутках столько у тебя часов, сколько было их… – она задумалась. Потом сказала: – Хотя б у Пушкина! Он же, не в пример тебе, столько натворил, в хорошем смысле слова! – Пелагея бросила тарелку на пол: – Буду бить посуду, пока совесть тебя к ночи не загложет!
Муж, не особенно волнуясь, отвечал:
– И чё? По-твоему, я должен был вскочить, чтобы тотчас тебя окоротить? Да? Пристыдить бы, я не спорю, надо; но, заметь, посуда к счастью бьётся! – ворчал сердито муж, с дивана не вставая. – У Пушкина делов-то было – дважды плюнуть в потолок, да строку пером гусиным в рифму чиркнуть и на балы умчаться! Осень, видите ль, любил он! Ещё бы! Осень и я б любил не меньше! Может, даже больше, если б не корова, да, знаешь – не одна. Их пять уж расплодилось! Три подтёлка! И столько же телят, один другого меньше. Им сена всем подай, а выпаса иссохли без дождей. Да забери мой скот сосед, скорее, хоть тот, что слева! А хоть и справа тоже – я всё продам без сожаленья! Глаза б мои не видели скотину на подворье! Сегодня поздно мыкаться с деньгами: примета есть такая – к вечеру нельзя! Но завтра же, с утра, едва проснувшись, умоюсь и займусь торговлей я скота. Берите всё – с овцами и свиньями в придачу! С Пушкиным, – Степан кичился, – сравнить меня! С его часами, полными творений! Не будь скота в обилии у нас, и я бы написал стихов вязанку! Может, даже две! Но лучше, если даже три! Тебе бы, Пелагея, я оду посвятил, поверь, и даже не одну! Красивою была ты полчаса назад, пока не принялась ворчать и бить тарелки! И грустные глаза твои, морщины по-над бровью… Как я могу найти волшебные слова, когда с тобою вместе я за тебя переживаю больше, чем за судьбу страны! За экс-министра обороны, наконец!
Плакать Пелагея перестала, со щёк обильную слезу платком смахнула, не стесняясь. Посмотрела туда, где муж по-прежнему лежал, на тот диван.
– Ах, разнесчастный муженёк! – в сердцах она сказала. – Да самого тебя соломою кормить начать бы надо! Он, видите ли, измотался, бедолага! А сено где к зиме? И нет опять соломы! Где, скажи на милость, в закромах твоих пшеница? Или, может, на муку перемолол, а я не вижу? Так знай же: я давно считаю – лодырь ты, Степан, невероятный. И огромный жулик, каких родня моя не видывала многие века.
– Жулик?! Ты сказала – жулик? – встрепенулся муж, с дивана соскочил. – Нук-сь, скажи, чего наворовал я! Да если б воровал, если бы умел, кататься бы тебе не хуже сыра в масле! А мне сидеть в тюрьме, хотя б и ради дома. Хочешь, на всю деревню крикну: «Люди! Мне вам в глаза смотреть не стыдно!» На своём диване я лежу – имею этакое право! Иначе для чего был нами куплен к свадьбе он?!
Муж сделал круг по залу, однако не решился приблизиться к порогу – жена достанет; тарелка в руках её опять!
– Чего бы не побыть мне Пушкиным?! По бабам бы… Ой, никак, оговорился, дорогая! Хотел сказать: по балам я ходил бы! Нет! Всё! Сил боле нет моих: всенепременно со двора скотину завтра же сведу! И брошусь на балы! И даже загуляю!
«В переносном смысле, – Степан подумал, – загуляю!»
– Куды? Куды? – Полина явно издевалась этим вот «куды», уесть хотела мужа побольнее, отмстить за оговорку чтобы.
– Что, некуда, скажете, мне пойти?! В кузню, например, где гуляют ежедневно мужики! Или в пожарку – там народу полдеревни: в карты режутся с утра до ночи, когда пожаров нету. А ты своё «куды»… Я который день тут с «Камою» несчастною вожусь, не видя света и со двора ни шагу не ступаю! В землю всё больше взгляд направлен мой. И думы мои там же! Или не заметно, Пелагея?
– В технике, похоже, пень ты, Стёпа! Нанял бы, что ли, ты того, кумекает кто больше. Небось, полегче было мне насосом воду доставать из земного внутреннего слоя.
Но муж обиделся; унять сердитость едва ли сможет скоро. С Пушкиным жена сравнила! Видите ли, тот творил стихи, не тратя время попусту. А он, Степан, бездельник, дескать, этакий, выходит! Но есть всему причины!
– Да где машину взять за сеном? – вопрошал он, сторонясь жены. – Бесплатно кто поедет? В колхозе же зарплаты нету! А если б не гулял я, где бы ты бутылки смогла найти, чтоб сдать за деньги в магазин и с частником нанять машину грузовую?!
Сравнению такому Степан возликовал, хотя и понимал: тут не до шуток. – Вот парочку ещё бутылок я опустошу до дна, – «Я ведь не пью!» – подумал, как в тумане. – Но не один, не думай – я пока не алкоголик, я напьюсь с друзьями… Только свистну, мигом набежит из всех пожарок, кузниц и щелей в заборах полк несметный мужиков! Посмотрю тогда я, как посуду нашу гробить во сердцах ты станешь перед их глазами. Стыдно, небось, будет, что буянишь, – он посмотрел с укором на жену: – Баба, а буянишь! Не к лицу тебе такое действо! Не похоже поведение твоё на здравый смысл! И что, скажи, с тобою? Не муха ль в огороде укусила за больное место?
– Завёлся ты чего? – бросила жена тарелку в угол, и та разбилась вдребезги, со звоном; как-то даже смачно, с торжеством. – Правда тебе глазки колет, что ли? А? Сама я, пусть станет тебе стыдно, «Камою» займусь с утра, её ремонтом! За час переберу, её заставлю, не в пример тебе, Степан, воду подавать из глубины Вселенной! Мне б только, знаешь… за ночь от дневной работы отоспаться! За Пушкина обиделся! Глядите, люди, мой муж какой капризный! Всё же ты мужик, Степан, а не грудной ребёнок! Уразумей неравенство моих с тобой силёнок! Давай я полежу теперь, – молвила устало, – а ты уйди с дивана! Займись вместо меня прополкой огорода. Да накорми свиней, цыплят. И не забудь про кур. Уток на реке проверь – целы все ли? Детям приготовь одежду к школе, маленьким – к детсаду, чтоб завтра в глаженой они пойти смогли к народу. Про стирку не забудь! Ума ли много ль надо, как ты сказал однажды, включить машинку, ведь она стирает без догляду – не переломишь спину.
Пелагея бушевала.
– Полей капусту, огурцы. Смотри, про помидоры не забудь, корней немного – только шестьдесят! Может, конечно, больше. Морковь продёргать надо. Но это, ты тоже говорил, совсем-совсем нетрудно; только на коленях, почти ползком по грядкам… А не продёрнешь – хвостики к зиме скидаем в закрома; до лета может не хватить. Свёкла заросла опять же… Сушь стоит такая, того гляди – посохнет в огороде всё живое. Вот сколько много в сутках дел, – Пелагея грозно бушевала, к Степану придвигаясь, – всего за два десятка с небольшим часов! Взвали на плечи мои, Степан, заботы! И увидишь – что там стихи! Отдохнув, насочиню романы я тебе интереснее Марининой, а даже и Донцовой, дай бог здоровья им и творчества на долгие века. А ты бока уж отлежал, пролежни, поди, видны. А ну-ка, подними рубаху!
Пелагея головою покрутила: что б этакого… Иль… такого?.. Кончились тарелки – пять разбила штук; ступить ногою негде. «С чем, – подумала по-прежнему сердито, – тот, скажите, тазик? А-а! Пустой!» С размаху кинула в Степана так, что застонал, бедняга таз, ударившись об угол железным дном. Аж домовёнок славный Кузя где-то заскулил за печкой – и он напуган гневом Пелагеи. Надо ж было мужику до белого каления довести жену! Такую бабу! Гнев на милость она не скоро сменит.
И Степана просто не унять: своего несходства с Пушкиным не может он простить. От жены он ждал чего угодно из-за несчастной этой «Камы», но чтоб такое?! Прозвище прилипнет прочнее грязи, коль узнают мужики да бабы! Додумается кто по пьянке вызвать на дуэль… Какой-нибудь Дантес, наркоты обнюхавшись с бензином, вызовет на бой кулачный за неимением мушкета… Помимо воли понесло Степана; разошёлся в гневе пуще Пелагеи. О стол пинком шарахнул так, что в рамочке портрет со стенки сполз в испуге и с грохотом ударился о пол.
Но что это за звон?! Не битое стекло, и нет осколков, а будто бьёт кузнец железкой громко в рельсу. Аж искры сыплются до хаты Степана с Пелагеей, хотя и не должны за дальностью пространства… Слепит глаза. И темнота откуда? Ведь, вроде, день ещё.
Пелагея – вконец Степан расстроен – таз по залу почему гоняет? Чтоб привлечь соседей к спору? Свидетели чтоб были, очевидцы чтоб толпою скоро набежали?

От Пелагеи Степан ответов на вопросы не услышал: проснулся вдруг от резкого поблизости удара.
«Молния!» – соображал Степан с минуту, заспанно моргая. Потом дошло: тарелки, тазик, прочие шумы – не жена пред ним ему права качала грозно; то долго молния бушует неуёмно и гром не находит сил остановиться.
Дождь лил как из ведра, а под утро заснул в краях, неведомых Степану. Он же, проснувшись, с «Камой» к огороду вышел – ручная колонка там стояла. Шлангов соединил концы, как надлежало, хомутики стянул, как кряду делал всю без роздыху неделю, мотор включил, надеясь на удачу.
Вода! Пошла вода! А он, Степан, бедняга, месяц мучился за неимением воды, дошёл до ручки – кошмары сниться стали, как будто неумеха, будто лежебока он в глазах жены. И уж совсем не Пушкин, который вдохновенно словами управлял, без роздыху творя стихи и прозу.
А было просто: щедро ночью дождь водою землю напоил, и жила, что глубоко залегала, тут же ответила тугой струёй из шланга.
Степану полегчало!
Он побежал обрадовать жену, а та уж знала – в окно видала! Навстречу улыбалась Пелагея: достал-таки, Степан! С водой теперь они! И ни при чём здесь «Кама»!

*«Кама» – электрический водяной насос.
ОТЪЕЗД
Второй час ворочается на стареньком диване бабушка Маруся. «Хоть бы к утру сомкнуть глазоньки», – вздыхает. Но сон отвернулся от неё. Ему, привыкшему к ночным бабушкиным думками и воспоминаниям, не в диковинку в грустном одиночестве ждать рассвет, и он, смирившись, не докучал бабушке Марусе. Раньше хоть на час-другой, но удавалось её сморить, а сегодня получится ли… Бабушка Маруся встаёт; не включая свет, принимается бродить по комнатушкам, радуясь лунному свету, как радовалась бы хорошему и душевному другу. Этот лунный свет – свет души её Васечки, сгинувшего под военным жёрновом в неведомом краю. И теперь оттуда, издалёка, где только луна да звёзды в высоком небе, помогает ей скрасить одиночество, разобраться в непростых думках.
Неярким светом высвечивает луна телевизор, столик с белой скатёркой и икону в переднем углу. Сама икона лишь угадывается по свесившемуся белому полотенцу с вышитыми крестиком цветами. Бабушка Маруся сама когда-то вышивала; надеялась – на счастье. «Может, – думала не однажды бабушка Маруся, – мало цветов вышила?» Хотелось больше, да кончились цветные нитки. Как будто кто остановил против воли её. Взял из рук посмотреть последнюю, алую, нитку – и не вернул. Последний завязанный на тыльной стороне полотенца узелок только что вышитого цветка завязал и узелок на довоенной судьбе бабушки Маруси.
«Было – не было?»  – слышится ей глухой голос из предвоенного времени.
– Да как же не было-то? – вздыхает горестно бабушка Маруся. Положив уголок скатёрки на правую, загрубевшую от нескончаемой работы руку, поглаживает его нежно рукой левой.
Было. Всё было. И полотенце, если бы успела, расшила бы так, что ахнули б подружки. И Вася восхитился бы; умел он восхищаться и любоваться Марусей и её вышивками. Но в Сорок Первом первой же своей военной волной июнь накрыл с головой её Васечку. Закрутил-завертел, оторвал от дома – да и унёс навсегда в безвестность.
– Мало, наверное, – вслух думает бабушка Маруся, – слёз пролила, мало молилась. Да ведь работали, как машины, некогда шибко-то молиться было. Опять же, сыночек…
Завязала бабушка Маруся на сердце узелок, чтоб рана не кровоточила, надеялась, легче станет. Завязать-то завязала, да, видно, не накрепко. Капала кровушка по ночам в холодную постель, так и не согретую по нонешную ноченьку. Лунную, бессонную. Тенью передвигается бабушка Маруся по комнатушкам. Из кухоньки в горницу, из горницы – в кухоньку. И следом за ней такой же тенью передвигается кот Семён. Чувствует он настроение хозяйки, а помочь не может, разве что быть рядышком. Вот успокоится она, приляжет на диванчик, тогда Семён поддержит её своим теплом да мурлыканием. А сейчас не докучает и под ноги старается не попадаться. Старенькая она, бабушка Маруся, может и не заметить. И оставить бабушку одну нельзя, совсем ей одиноко без Семёна станется.
Нелёгкие думки двигают бабушкой Марусей, отрывочные, бессвязные, не успевает она их отследить. Они, мысли её, сейчас, как и вчера-позавчера, точно волны морского прибоя, то заглушают шумом своим и голос Васечки, и голос мамы, то, с отливом, она их снова слышит. Только не всё понять может, очень уж тихие они с годами стали. Может, бабушка Маруся слух теряет – поди теперь разберись. Разрывается сердце. Скорее бы уж солнышко засверкало, приблизило невыносимый час прощания с родненьким уголком – избушкой, прудиком неподалёку, деревушкой, тоже свой век доживающей, и кладбищем.
– Кладбище, – шепчет. И опять, сама того не замечая, горестно и тяжело вздыхает.
Как зажмёт хворь в тиски так, что не отвертеться, так мечтает бабушка Маруся поскорее прибраться. Место уж показала соседке, где упокоить её измученное годами и жизнью тело. Не вышло рядом с Васей, так хоть бы с мамой и сестрой лежать…
– Небось, – сказала соседке, – свидимся. Наскучило на этом свете без них моё сердечко.
Соседка охает, вздыхает, но всё в точности исполнить обещает. Только бабушка Маруся подводит соседку; не лежать ей, видно, на сельском кладбище рядом с родными. Увезут её утром в город. Бабушка Маруся смахивает непрошеную слезинку и вроде как удивляется себе. Плакать она давно разучилась, хотя сейчас, при луне, поплакала бы охотно. «Луна холодная, у неё сердца совсем нету, а при солнышке, ласковом и весёлом, каким оно завтра будет, – думает, – поплакать не получится. Чего же я солнышку-то настроение испорчу? Уж как-нибудь крепиться надо, – утешает себя. – При сердечке спрячу болюшку».
В город бабушке Марусе не хочется. Не любят они друг друга. Чужие потому что совсем. Здесь она что птица вольная, и хоть годы отнимают у бабушки Маруси силушку, хоть изорвалась её душенька от тоски по Васечке, а нигде более – здесь её уголочек. Здесь они с Васечкой повстречались, здесь ноченьки бурные коротали, здесь сына зачали. Не включая свет, находит бабушка Маруся в кухонном шкафчике шкатулку, аккуратно, будто зажжённую лампадку, подносит к иссохшей груди и прижимает. Там, внутри, лежит последнее письмо Васечки, самое ценное, что осталось при ней. Хоть и не одолела грамотёшку, не до того было, но всего лишь один разочек прочитала письмо председательша колхоза, и каждое словечко врезалось в память. На небольшом листочке писал Васечка химическим карандашом, что пойдут они на рассвете в атаку, а в конце просил не вышивать полотенце без него. «Привезу цветных ниток из-за границы, вместе украсим». Много лет не разворачивает бабушка Маша ветхий пожелтевший листок, от долгих её слёз расплылись химические буковки, слились одним пятном. Как кровушка Васечки. Только не красная… Не знает, не придумает бабушка Маруся, как со шкатулкой и письмом быть. Соседке-то наказала в гроб покласть. А ну как в город заберёт – куда там шкатулку ставить? Была бы новая да красивая, может, нашлось бы местечко. И оставлять нельзя. Зайдут чужие люди, выбросят всё. Разрывается сердечко: всю жизнь что-то делала, чего-то хотела, как-то жила-существовала, и вот дошла до чёрточки, может, до той самой цветной ниточки, за которой бездна. И остаться нельзя, и вперёд шагнуть жутко.
Громко тикают на стенке старенькие часы с подвесной гирей. Тревожно бьётся в груди сердечко бабушки Маруси. Стонет изболевшаяся душа.
Скрылась за облаком луна. Темно становится в избушке. Семён прижимается к ногам бабушки Маруси; тоже беспокоится. В памяти бабушки Маруси всплывает давняя картинка. Было это, когда она только начала себя осознавать как человека. На минутку оставила её мама одну в горнице, и в это время из корзинки с тряпками выбрался наружу махонький котёнок. Слепой, он тыкался в корзинку в поисках мамы-кошки, а потом Маруся с ужасом увидела, как он приткнулся к её ножке. На крик Маруси прибежала мама, успокоила её, и они вместе уложили котёнка в красивую корзинку, укрыли тряпками. Вот и бабушка Маруся сейчас, как тот слепой котёнок, тычется из угла в угол, не зная, в каком из них найти успокоение. Неуютно в одиночестве в тёмной избушке накануне отъезда. Страшно. Она берёт на руки Семёна, делает шаг в сторону дивана. И тут луна высвобождается, наконец, из плена тёмных облаков: надо бабушке Марусе помочь. Сейчас некому больше. Пусть хоть до дивана дойдёт, не споткнувшись о самотканый половичок.
– Некому оставить насиженное гнёздышко, ох, некому, – вздыхает бабушка Маруся.
Несколько раз сын увозил её в город, где жил своей семьёй. И тепло там, и обхождение хорошее, а она, что ласточка, по весне возвращается к прежнему гнезду, к избушке своей, едва появляются первые проталины. Ничем не удержать бабушку Марусю в городе.
Лишняя она там. Как пичужка в клетке, бьётся-бьётся, а счастья нету. Но, видно, всё, конец бабушке Марусе, близится смертушка её. Не пережить одной надвигающуюся зиму. Без малого уж девяносто годочков землицу топчет. Поизносилась совсем, изгоревалась. И одной как помирать? Не проснётся однажды и будет лежать? В холодной-то избушке… Не забыть бы завтра шкатулку сыну передать. Нет, лучше сама возьмёт, будет держать по дороге в город. Целую вечность бродит бабушка Маруся по комнатушкам, и куда ни ткнётся, в каждом уголочке поджидают её воспоминания. С ума можно сойти. Хорошо, Семён рядышком. Она опускает его на пол. Идёт к дивану.
Чак-чак-чак… Не унимаются часы на стенке, приближают минуту расставания. Отчего же они такие громкие? «Хоть вы не нагнетайте, не усиливайте тревогу…» Может, теперь во сне забудется бабушка Маруся? Она ложится на диван, и Семён тут как тут, рядышком, верный молчаливый дружок. «С тобой-то как же быть?»
– Господи, дай силы заснуть, – шепчут губы бабушки Маруси. До Господа далеко. Что ему старенькая бабушка Маруся; не услышит. Некогда ему, поди, сейчас. Однако же, помог; смеживает бабушка Маруся веки. Странно как-то засыпает. Вдруг чувствует, будто уплывает медленно в бездну. Но ничуть не страшно ей теперь, не как только что, когда бродила комнатушкам. То ли во сне уже? А дальше видит: идёт она к речке, несёт на вытянутых руках то самое полотенце, которое не успела вышить, и яркие цветочки на нём, точно живые, колышутся, колышутся. Бабушка Маруся, не старая ещё, но уже и не молодая, даже запах чувствует. Приятный такой, душу щемящий. Чем-то родным на неё пахнуло, да и опрокинуло в траву, что вдоль тропки к речке выросла. А в траве этой – он, её Васечка, лежит, раскинувши руки. В солдатской гимнастёрке, с медалью на груди, но без ремня и сапог. Лежит, на солнышко прищурился, а как увидел свою Марусечку, так и подставил руки, принимая в объятия. «Я, – шепчет разгорячённо, – знал: придёшь сегодня на речку с полотенцем нашим». И целует, целует Марусечку.
«Истосковались, – слышит Маруся голос Васечкин, – душенька и тело по тебе, моя сладкая!»
Задыхается Маруся от поцелуев и обжигающего дыхания Васечки. Истома разливается по всему телу. Счастливая лежит она в руках суженого. И только потянулась губами навстречу, как он вдруг отстраняется, гимнастёрку застегивает на все пуговицы и говорит: «Ты в город-то поезжай, любимая! Не тревожься! А я здесь побуду немножко, погуляю по родным местам. И полотенце наше возьми. Шкатулку и письмо моё не забудь. Второе не успел написать: тревогу нам сыграли, а потом я погиб. Но мне не было больно».
И видит далее бабушка Маруся, как возвращается она от реки, а полотенце всё так же на руках несёт. Только теперь на правой руке цветные нитки. «Когда, – думает бабушка Маруся, – Васечка успел нитки обещанные достать?» Встрепенулась бабушка Маруся, проснулась, и будто всю ноченьку безмятежно проспала; силу почувствовала. И уже бодрый, обнадёживающий, не ночной заунывный звук часы со стенки издают.
Бабушка Маруся ещё какое-то время лежит в постели, вспоминает сон, но видит лишь отдельные моменты. Только слова Васечки про отъезд отчётливо помнятся. Понимает теперь бабушка Маруся: с лёгким сердцем в город поедет. Встала, умылась, расчесала волосы, включила чайник. Прошлась по комнатушкам. Горница залита светом. Солнце сегодня в гости пришло с бабушкой Марусей проститься. Там, в городе, такой вольницы солнышку ведь может и не быть. Утром бабушка Маруся навестила соседку, велела забрать себе её курочек и не забывать приглядывать за избушкой.
– Хотя, – сказала, – чего в ней брать, кроме опустевших углов? Да и кому они нужны?
Соседка сердечно охает-вздыхает, отчего-то суетится, будто сама уезжает в неизвестность из отчего дома.
– Васечка меня благословил, – успокаивает её бабушка Маруся. – Я только зиму поживу у сына со снохой. Жди – к весне ворочусь!
– Воротись, воротись, родимая, – радуется соседка. Хотела, чтоб к её слезам бабушка Маруся прибавила свои, но та только улыбается, мол, не печалься, сказала же: свидимся! Соседка – это всё, что связывает бабушку Марусю с довоенной жизнью. В один день мужей провожали, вместе оплакивали сначала Васю, а потом и друга его, Тимофея.
– Ты меня, Куприяновна, не провожай, – велит бабушка Маруся. – Не надо нам с тобой лишних слёз при детях. – Сказала и пошла к пруду.
Утро сказочное стоит. Тёплое и не знойное. Тихо идёт тропкой бабушка Маруся, дивится манящей её рощей. Золотистые, яркие, берёзы, что невесты, стоят счастливо вдоль берега, и бабушка Маруся, выйдя к воде, радуется их отражению. Думает, видит она в пруду и не отражение совсем, а природы светлые мысли: чистые, без тревоги. Бабушка Маруся прислоняется к ближайшей берёзе спиною, стоит, ощущая исходящее от ствола тепло. Поворачивается, целует. Много раз до этого вот утра представляла она свой отъезд в город. Представляла и боялась дня, когда за ней приедут. Как, раздумывала не раз, сможет она расстаться со своим углом? Углом, который помнит Васечку, помнит их шёпот в ночи. Поживётся ли в отдалении? Но после сегодняшней ночи, после благословения Васечки стоит бабушка Маруся у берёзы светлая, умиротворённая.
Без боли стучит её сердце. Потом к этому звуку присоединяется другой, сухой. Она смотрит вверх, откуда исходит шорох, и видит летящие к ней с вершины дерева листья. Бабушка Маруся протягивает навстречу ладони, ждёт, желая поймать. Два листка легонько опускаются на руки. «Мы с Васечкой!» – радуется мысленно бабушка Маруся. Вернувшись в избушку, аккуратно кладёт листки в шкатулку, рядом с фронтовым треугольным письмом.
За окном слышится гул машины, и бабушка Маруся видит бегущую от калитки праправнучку Марусю, пятилетнюю красивую и счастливую девчушку с распростёртыми для объятия ручонками. Хочет бабушка Маруся выйти навстречу, чтоб обнять Марусю на крылечке, но ноги подкашиваются, и она опускается на табуретку.
– Я щас, милая! Щас, – шепчет бабушка Маруся. – Только сердечко уйму.
…Перед отъездом бабушка Маруся закрывает избушку на замок, по привычке подсовывает ключ под бровку над дверью. И перед тем как шагнуть к машине, тихо читает заклинание от воров и разбойников. И вот она идёт к машине. В одной руке ручонка Маруси, в другой – шкатулка с драгоценным письмом. Бережно несёт бабушка Маруся шкатулку. Словно живую воду в хрупком сосуде: не так шагнёт – расплещется вода, в землю уйдёт, силу бабушкину заберёт. Следом идущий с иконой сын думает, что бабушка Маруся тихо шагает, чтоб оттянуть минуту расставания. Там, за калиткой, грань невозврата… Прежде чем сесть в машину, бабушка Маруся произносит заклинание на счастливую дорогу и просит сына заехать на кладбище – с мамой и сестрой проститься. Они заезжают. От кладбища до города бабушка Маруся что-то беспрестанно нашёптывает. Ни сын со снохой, ни маленькая Маруся не отвлекают её разговорами.

Степан
Ночью у Степана болело сердце; он плохо спал, а утром, что с ним случалось крайне редко, проснулся не в настроении и с головной болью. Как назло, небо было затянуто серыми облаками; Степану даже подумалось, что пойдёт дождь. Управляясь по двору, он то и дело поглядывал на небо, будто от этого могло что-то измениться и в его настроении, и в погоде.
– Сходи, – сказала ласково Степану жена Любушка за завтраком, – прогуляйся вдоль речки да по лесочку; боль твою как рукой снимет.
Она обрисовала место на берегу, где посоветовала Степану побыть хотя бы немного. Тот никак на это не отреагировал, просто принял к сведению, однако высказал сомнения насчёт солнца, мол, запаздывает оно сегодня, какая уж тут прогулка.
Но Любушка настояла на своём, а когда Степан согласился, улыбнулась:
– Будет тебе солнышко – я договорюсь!

Правда ли жена наговоры знала или так совпало, только вскоре пробилось солнце сквозь тучи, хмарь рассеялась, а вместе с ней улетучилось дурное настроение Степана. Доделав мелкие, но нужные дела, отправился он пешком на речку, где всецело оказался во власти природы.
Непонятное чувство овладело Степаном; он попытался, но не смог объяснить своё состояние и вскоре отказался от этого занятия. Ему захотелось пробежаться, он оглянулся, и, убедившись, что никто не видит, сделал небольшой круг по поляне. Остановился отдышаться, присел на пенёк. Сердце учащённо колотилось; Степан не торопился вставать.
– Однако, – сказал тихо, – пора тебе, брат, возобновить занятия гирями! Хватит им под кроватью пылиться!
Улыбнулся, всматриваясь в высохшую осеннюю траву, увидел тополиный листок, будто ювелирно сплетённый из тончайшей проволоки, положил на ладонь, стал разглядывать. Кожица высохла, сохранились только жилки, из-за чего листок походил на вырезанную из противомоскитной сетки красивую пластинку. Степан попытался посмотреть сквозь листок на солнце, но его ослепило, и он несколько минут сидел, зажмурившись. Потом приоткрыл один глаз, второй, улыбнулся выходке солнца, положил листок в нагрудный карман:
– Так-то лучше будет! – сказал. – Подарю Любушке, пусть порадуется диковинному листу.
Он представил, как жена бережно вложит подарок в томик Есенина; загадал страницу со стихотворением.
Не зная, в какую сторону податься, Степан направился к воде. Свернул с тропинки, стал шуршать листьями, толстым слоем укрывшими землю. Ему понравился их шёпот; эмоции Степана, казалось, били через край, бурлили весёлым родничком, выпускающим чистейшую воду из-под земли на волю. И сам Степан был в этом родничке песчинкой, устремившейся по ручейку в путешествие.
Ещё какое-то время Степан оглядывался, боясь, что его ребячество заметят, да и махнул рукой – некому быть в лесочке в эту пору.
Степан нагрёб большую кучу листьев и с удовольствием бухнулся на них. Листья не были холодными, они радостно приняли на себя Степана; и тот лежал с закрытыми глазами, не двигаясь. Только сейчас вдруг понял он причину своего внутреннего беспокойства нескольких последних дней: не хватало этой вот истомы тела, ощущения полёта, единения с природой.
Степан открыл глаза. Сквозь тополиный просвет с высоты удивлённо смотрело на него яркое лазурное небо. Он вдруг встрепенулся, будто видел его впервые в жизни; почувствовал ликование души и замер. Небо было не только бездонным и без единого пятнышка-облачка, оно казалось весёлым и праздничным; таким помнил его Степан со времени свиданий с Любушкой.
– Это ж сколько минуло с той поры? – спросил себя Степан, но отвечать не стал: сколько бы воды за тридцать пять лет ни утекло, всё равно было только вчера…
Не поднимаясь, нащупал веточку, стал мысленно рисовать ею на небе. Штрих за штрихом давались Степану легко – сказывалось его юношеское увлечение, и вскоре он ясно представил мальчишку. Босоногий, в правой руке нёс он бидон с рыбой, левой придерживая на плече длинное удилище. Старенькие штанишки с закатанными по колено штанинами держались по обыкновению на одной лямке; вторая свисала из кармана. В светлой голубенькой рубашке с закатанным до локтя левым рукавом и до локтя же разорванным правым, мальчишка не шёл – парил! Лицо его выражало неописуемый восторг, глаза сияли детской непосредственной радостью, будто не мелюзгу – вьюнов да пескарей – наловил, а выудил самое настоящее лохнесское чудовище в речке, где воробью и по колено-то не будет.
За делами, за работой давно не всплывала в памяти Степана эта нарисованная масляными красками картина школьного учителя. Степан видел её в детстве, случайно оказавшись на берегу рядом с занятым натурным рисованием Алексеем Афанасьевичем. Никого, кроме Стёпки и художника, на речке в ту минуту, конечно, не было, и мальчишка восхитился талантом учителя, нарисовавшего рыбака. Кто знает, возможно, подающий надежды Степан тоже стал бы художником, но вскоре Алексей Афанасьевич уехал из деревни в город на учёбу, а замену ему не нашли.
Степан повёл рукой, словно стирая видение, встал, перешёл на берег. Он никуда не торопился, бродил бесцельно вдоль речки, гадая, какую птичку хотел бы сейчас услышать больше всего. Наверное, соловья; они в последние годы вновь стали радовать своими песнями, но людям не показывались.

Ничто не нарушало покой лесочка; лишь из деревни неподалёку доносились то лай собаки, то пение беспокойного петуха, словно они состязались, чей голос краше. Потом и эти голоса смолкли.
Сбросившие листву тополя, как показалось Степану, с удивлением наблюдали за ним, пытаясь угадать, с хорошими ли тот пришёл мыслями или гость побродит ещё немного, а после приедут на грузовике люди с пилой заготовить на зиму дрова.
– Смотрите, тополя! – Степан вскинул ладони к небу. – Я пришёл к вам с пустыми руками, светлыми мыслями и лёгким сердцем!
Постоял, вслушиваясь в тишину и всматриваясь в небо, но там по-прежнему не было облаков, как не слышалось и звуков в лесочке. Даже птицы не пели; Степану подумалось, что все они сейчас в деревне и, возможно, клюют оставленную им на крылечке шляпку подсолнуха. Он пристроил её так, чтобы выходившая на улицу Любушка могла любоваться синичками или щеглами.
Степан хотел пойти дальше, и вдруг… Оцепенение ли овладело им или было это нечто другое, ранее неизведанное им и непознанное, но, будто заворожённый, стоял он с поднятыми руками. Всеми кончиками пальцев чувствовал Степан, как впитывают они нисходящую на него с высоты положительную энергетику; она наполняла собой каждую клеточку его организма. Он не ощущал в этот миг своего тела, он потерял ориентацию во времени – только энергетика, только ей были подвластны мысли Степана. Вот заполнила она его грудь, и до того готовое выскочить сердце перестало его беспокоить, забилось ровно, без сбоев. Ни разу ранее не интересовавшийся вопросом, где находится у него душа и есть ли она у него, Степан однозначно сейчас мог ответить: есть; он это только что осознал, он её почувствовал!
Степан хотел, но ещё какое-то время не мог пошевелиться, а потом наваждение словно рукой сняло, и он ощутил под ногами землю, будто только что на неё опустился.
Он осмотрел руки, но на них не было никаких следов; потом огляделся, стараясь запомнить место. Ничего необычного: маленькая, неприметная поляна среди стареньких высоких тополей, ветка одного из которых причудливо изогнулась едва ли не до земли, будто тополь протягивал всякому проходящему руку, желая поздороваться. Молодая берёзка с одной стороны, яблонька-дичка – с другой, да пара пеньков почти в самом центре; ничего необычного…
Степану почудился голос Любушки:
– Стёпушка, это и есть то самое место…
Тут только вспомнил Степан, о чём говорила она ему за завтраком, удивился тому, что случайно оказался на этой поляне.
– А, может, и совсем даже не случайно? – мысленно спросил себя Степан, но вслух сказал: – Спасибо, милая!
На выходе из лесочка, на самой опушке, встретилась Степану красивая, совсем как его Любушка в детстве, черноволосая девчушка с красивой рослой собакой на поводке. Собака то и дело порывалась бежать, ей хотелось играть на воле, резвиться, и Степан посоветовал девочке отпустить животное. Девочка послушалась и помчалась вслед за тут же сорвавшейся на бег собакой. Степан смотрел вслед, пока они не скрылись за поворотом. Ему захотелось побежать за ними…

Любушка сразу поняла: Степан нашёл её место в лесочке; притронулась нежно пальцем к его губам, мол, не надо слов, потом протянула ему ладошку, улыбнулась красиво:
– Ну, дари свой листочек!
Не ожидавший этого Степан не удержался от возгласа, аккуратно положил принесённый из лесочка тополиный листок на ладошку и тут же крепко обнял Любушку.
– Да ну тебя! – засмеялась она, шутливо вырываясь из крепких объятий мужа. – Шесть десятков годочков, а всё бы миловался! Мой руки – обедать будем.
Пока жена накрывала на стол, Степан улучил момент, заглянул-таки в томик стихов Есенина на журнальном столике. Лицо его вновь просияло: как он и загадывал, Любушка вложила его листок между десятой и одиннадцатой страницами.
Счастливый, он стал выразительно читать стихотворение:
– Зацелую допьяна, изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет.
– Иди уж, артист, за стол, – позвала Степана Любушка. – Не будет теперь болеть твоё сердце – всё будет хорошо!
Степан вскинул брови, мол, ты и об этом знаешь, однако не нашёлся, что ответить. Положил томик Есенина на столик и пошёл на кухню. К своей такой родной...

Иван Татаренко
(г. Бийск)

http://www.proza.ru/avtor/proba885

Татаренко Иван Петрович родился 23 октября 1927 года на хуторе Сотницком Поповского сельсовета Россошанского района Воронежской области в семье рабочего железнодорожника Петра Кузьмича и колхозницы Елены Яковлевны.
        В 1947 году окончил учебу в Поповской средней школе. Работал в колхозе.
        В 1948 году поступил на учебу в Россошанское педагогическое училище сразу на второй курс, предварительно сдав экзамен за первый курс. Училище закончил в 1951 году. По распределению Министерства просвещения РСФСР был направлен на работу в школы Алтайского края.
       Работал учителем Талицкой начальной школы № 15 Грязнухинского района (ныне Советского района). В 1961 году поступил на обучение в Бийский педагогический институт на исторический факультет. Так сложилось, что доучивался в  Горно-Алтайском педагогический институте. Работал учителем и директором разных школ.
        Ветеран войны. Ветеран труда. С 1994 года проживает в городе Бийске Алтайского края.
        О себе
       Литературой увлекался со школьных лет и все последующие годы, вплоть до настоящего времени. Много пишу, читаю. Занимался параллельным образованием в смежных городах при институтах усовершенствования учителей.
        Публиковался в сборниках Москвы, Академии педагогических наук, Барнаула, Бийска. Автор более 30 книг стихов, прозы, романов, повестей,
рассказов, очерков. Среди них: «Мое Отечество», «Земные тропы», «Сказание о Бикатунском остроге», «Сказание о земле Грязнухинской», «России славные победы», «История Советского района», «Боевая слава Бийска», «Бийский железнодорожный узел», «Боевая слава Советского района», «Родовая повесть»,
«Россошанские были». Романы «Подвиг во имя жизни», «Комендант крепости», «Подвиг во славу Отечества», «О Шукшине», а также о писателе и поэте А. Т. Прасолове, с которым учился в Россошанском педагогическом училище, и ряд других литературных произведений, пользующиеся успехом у читателей.
          В 2003 году принял участие в городском литературном конкурсе «Лучшая частушка о почте», организованном Администрацией Бийского РУПС. В конкурсе  занял призовое место и отмечен специальной литературной премией.
          В 2012 году вышли из печати книги «Повесть о герое России» – генерал-майоре Скалоне, родившемся в Бийске и геройски погибшем при защите города Смоленска от войск Наполеона. Вторая книга «Дороги, годы, веселые частушки».
          Все произведения имеют реальную основу и полное право на жизнь.
За участие в литературных конкурсах неоднократно награждался Грамотами, Дипломами, Благодарственными письмами, а также литературными премиями.
Литературное творчество продолжается.

Член РСП (Российского Союза Писателей).

Ценный груз
Приказ командира партизанского отряда Горбаня был короткий и строгий: «Партизанской группе в составе Васищь – командир, членов Шведова, Булковича, Каретина найти в Скорорыбском лесу сброшенный с самолета У-2 на парашюте специальный секретный военный груз нашему партизанскому отряду. Место нахождения груза –  «Кабанья Балка», куда дикие кабаны ходят на водопой во время жары. Если груз вам будет под силу четверым, то притащить в расположение отряда».
  – Что не ясно?
– Как же мы можем найти груз, если не знаем, в каком месте он находится. Балка примыкает к болоту? – спросил Каретин.
– Вот ты, Каретин, хорошо разбираешься в географии, будешь ответственным за него.
– Найти груз среди огромного леса – все равно что отыскать иголку в стога сена.
– Приказ не обсуждается, а выполняется.
– Вот посмотри на карту. Вот эта «Кабанья балка». На севере балки будет дерево одиночное, ветвистое, на южной стороне ручей. Вот такими ориентирами мы располагаем. За деревом стоит избушка лесника Степана, – сказал Горбань, внимательным взглядом посмотрел на ребят.
– Вот это что за линия на карте еле виднеется? – спросил Васищ.
 – Это слабая кабанья тропа к балке. По ней вы придете в «Кабанью балку». Это не дорога, а просто тропинка. В районе этой балки где-то находится наш груз.
– А парашют где искать?
– Там и ищите. Он на карте не указан.
– Это уже плохо, как идти в тумане не зная куда.
– Когда мы пойдем? – спросил Шведов.
– Из расположения отряда выйдете вечером, чтобы вас никто не видел. До начала кабаньей тропы вас поведет проводник.
  – Как быть с оружием? – спросил Булкович.
– Как всегда при полном, – отметил командир отряда. Сейчас идите отдыхайте, пока не возвратится из разведки Козлов.
День выдался не ахти какой хороший. Утром по небу плыли рваные облака, время от времени закрывая солнце. С обеда солнце уже не показывалось из-за сплошной облачности. Слабый ветерок набегал на ветки, шевеля листвой, то убегал куда-то в сторону глухого леса. С одной стороны это хорошо для начала ночного похода партизан-разведчиков за секретным грузом из-за Дона. С другой стороны плохо, потому что как разведчики могут ориентироваться по слуху, чтобы не напороться  на вражеских лазутчиков, которые, видимо, тоже уже посланы в лес немцами, – думал Горбань. – Было бы хорошо, если немцы ещё не знают о нашем грузе. Это наша задача с двумя неизвестными. Уже в одной задаче бабка надвое сказала, ведь в лесу в ночной темноте можно забрести без ориентиров совсем в другое место, а это нежелательно. Горбань поглядел на хмурое небо, подумал: «Что-то не возвращается наша разведка».  Прикурил сигару. Неожиданно услышал голос дежурного:
– Товарищ командир, разведчики возвратились!
– Хорошо. Иду!
– Что можете доложить? – спросил разведчика Козлова, крепкого парня с автоматом на плече.
– Мы целый день вели наблюдение за дорогой, идущей параллельно лесной тропинке по кустам. По ней проехали три немецких бронетранспортера, два немецких мотоцикла с оружием. Перед вечером один мотоцикл вернулся к своему посту на дороге Острогожск-Россошь. Других данных разведка не имеет. Уже вечером перед нашим уходом тот же мотоцикл с ихнего поста проехал недалеко от домика лесника деда Степана, но поехал по другой дороге в сторону сёл  Поповки, Сотницкое-Россошь.
– Как ты думаешь, зачем немцам потребовалось, да ещё на транспортере и мотоциклах, проехать почти по всем дорогам, прилегающим к Скорорыбскому лесу? А также по центральной дороге Острогожск-Подгорное.
– Точно сказать не могу, но думаю, что они чем-то озабочены, ведь фактически они проводят какую-то разведку; только для какой цели?
– Над твоими разведданными штабу придется основательно подумать.
Горбань докурил сигарету, в сторону бросил окурок. промолвил:
– Можешь быть свободным, все отдыхайте. Ваши непонятные разведданные попробуем понять и принять соответствующие меры. Вот только в районе сторожки лесника деда Степана из леса напротив сторожки, может, кто-либо выходил или останавливался немецкий мотоциклист?
– Ничего подобного не было замечено, – ответил Козлов.
– Что ты можешь предложить?
– Я бы поставил дополнительные посты для наблюдения за ночным передвижением немецкой техники, раз они так сильно зашебутились.
До наступления вечерней темноты оставалось менее часа. По всему было видно, что плохая погода может повлиять на отправку команды Васища с наброской карты у Каретина с чертежом «Кабаньей балки» за неизвестным грузом, но, видимо, небесные боги изменили направление ветра, который начал разгонять облака: между промежутками показался светловатый диск луны, что давало возможность увидеть немножко пространство вокруг себя.
Горбань находился в штабе, обсудили вопрос дополнительно о посылке разведчиков в «Кабанью балку» за грузом. Выслушали Васища, потом Каретина.
– Как ты думаешь добраться до «Кабаньей балки»? – спросил замполит, молодой, бойкий парень в солдатской гимнастерке, на глазах черные очки.
– Если боги небесные дадут нам ночной свет, то сумеем дойти до цели к началу утра.
– А ты, Васищ, как думаешь?
– Без потерь вернуться назад.
– Сколько тебе требуется молодцов-партизан?
– Желательно всю мою группу иметь в пять человек, вернее, в шесть. С грузом будут идти четыре человека – его же надо нести вчетвером. Двое должны спереди и сзади охранять несущих.
– Предположим, что вы найдёте ценный груз. Как думаете доставить его в партизанский штаб?
– Не думаю, что груз будет весить тонну. Во всяком случае, рассчитан на силу людей, а не на транспорт. Ясно, груз понесут четверо, а вот Козлов и, например, со Степановым, будут охранять идущих.
– В какое место с грузом выйдете, если Кабанья тропа будет занята немцами?
– Тогда мы пойдем другим путем, но это уже займёт много сил и времени.
– В таком случае у тебя есть хоть и слабый риск выйти на опушку леса к Cухой берёзе, что окружена кустарником. Отсюда просматривается дорога от начала до конца. На ней немцы могут устроить засаду. Вот смотри на карту, – сказал Горбань. – У Сухой берёзы мы посадим в засаду Кирилина и Потылицина. Они окажут вам необходимую помощь, и ты, Каретин, свяжешься с нашим штабом. Также сделаем засаду в избушке лесника Степана. Раз фашисты чем-то встревожены, то, вероятно, они имеют сведения о сброшенном грузе. Они заинтересованы раньше вас найти в «Кабаньей балке» послание нам из-за Дона. Во всех действиях быть осторожными, осмотрительными и внимательными. Если ты потеряешь людей, то груз мы не сможем получить.
– Слушаюсь, товарищ замполит!
Пока шло последнее совещание, погода, как говорится, пошла нам навстречу. Вечерние сумерки стали сгущаться, на небе заблестели огоньки далёких звёзд. Круглая бокатая луна вышла из-за тёмного облака и своим холодным светом осветила лес и все ближайшие предметы. В штабе уже сидел и ждал приказа приступить к выполнению.
– Товарищ Васищ, всем доброго пути и возвращения с грузом.
– Служим советскому народу и Родине!
– Все за мной! – сказал Козлов, – идём на Кабанью тропу. Луна смотрела с высоты небес и радовалась: «Идите, ребята, я вам освещаю дорогу».
Ночь вступила в свои права. Круглая полная луна своими лучами пробивает ночную темноту среди могучих дубов Воронежской области. Большие деревья от луны отбрасывают широкие и узкие тёмные тени, которые пересекают Кабанью тропу, того и гляди она потеряется среди кустов и густой травянистой растительности. В лесу тишина. Даже нет ветерка, листья не шевелятся. Лишь время от времени раздаётся в чаще крик сонной сойки – и опять тишина. Партизанская группа Васища и Каретина идёт шаг за шагом, опасаясь задеть ногой вражескую мину, если раньше тут проходили немцы. Но кто знает, проходили или не проходили.
  Уже прошла половина ночи. Млечный путь повернулся на небе, чуть ли не стоит над головой, луна начала склоняться к западу. Идут партизаны молча, чтобы услышать, может быть, уже притаившегося немца, чтобы расстрелять в упор идущих партизан.
– Наверно, скоро начнётся рассвет? – сказал Козлов. – Хотя бы часок вздремнуть.
– Не умрёшь, иди! Смотри под ноги, чтобы не упасть, – промолвил Шведов.
– Разговоры прекратить, – сказал Каретин.
– Может, зайдём к деду Степану в его сторожку и хоть минутки отдохнём.
– Мы идём по Кабаньей тропе. А домик Степаныча совсем от нас в стороне. По карте даже нет тропки никакого следа.
– А дальше? – не унимался Козлов.
– Есть, но придётся около часа топать ногами к его жилищу.
Каретин сам уже устал, промолвил:
– Мы уже подходим к дороге дома Степана. Всем час отдыха. К началу рассвета мы должны быть у деда Степана.
Каретин знал, что группу Васища встретит дозор, хотя он нарушил приказ сходить с Кабаньей тропы...

Каретин спал или не спал час отведенного времени, вскочил, крикнул:
– Всем встать! На рассвете мы должны быть у Степана! Идем!
Серебристая луна заметно склонилась к западу. Она стала прятаться за густые вершины высоких дубов. Сколько прошла партизанская группа, никто не знал и не считал, как с началом рассвета неожиданно услышали в Степановой стороне приглушенные расстоянием и лесом выстрелы.
– Откуда они появились в такую рань? – сказал Васищ.
– Уже увидели домик лесника!
– Шире шаг! Козлов, идёшь первым. Все за ним, оружие к бою! Всем рассредоточиться. Перебегать от дерева к дереву, спасаясь за стволами дубов!
«Что же получилось? – подумал Васищ. – Немцы никогда не любили сражаться ночью».
Не знал Васищ, что немецкий полковник Кейтель пригнал в засаду фашистских солдат занять домик деда Степана и удерживать его до прихода бронетранспортера с солдатами, которые должны с наступлением утра начать поиски груза с советского У-2.
В это же самое время чуть раньше со стороны леса вышли три партизана из отряда Горбаня в засаду, но были встречены на подходе к домику лесника. Немцы из домика открыли огонь из автоматов. Один партизан упал, двое других спрятались за деревьями, тоже ведя огонь из своих автоматов по фашистским стрелкам. Степан схватил своё охотничье ружьё и направил ствол в спину немца. Но в это время фашист ударил сзади  прикладом деда, который успел выстрелить в фашиста. Степан упал, обливаясь кровью, не понял, убил фашистского бандюгу или нет. Подбежавший Козлов пальнул из автомата в немца у окна, но он тоже ударил по Козлову, он упал, схватившись рукой за грудь. Степан же мигом схватил свое ружье и пальнул в немца.
Стало тихо. Утро пришло не радостным. Четыре партизана были убиты, дед Степан ранен. Требовалась перевязка.
– Хороним товарищей! – сказал Васищ. – Пусть земля им будет пухом, – и бросил горсть земли в яму с гробами.
– Если бы мы сошли с Кабаньей тропы, то, возможно, все были бы живы. Теперь нас осталось четверо.
До самого обеда занимались захоронением партизан у домика деда Степана. В обед над лесом пролетела фашистская рама-разведчик. «Рама» прямо пролетела над головами партизан, огрызнувшись пулеметом. Шведов промолвил:
– С удовольствием сбил бы эту «Раму», только с автомата не собьёшь.
– Не горюй, жди скорого прилета второй раз, тогда попробуешь сбить, – сказал Булкович.
Пришедший в сознание Степан попросил подойти к нему Каретина, еле слышно пролепетал:
– Вы ищете парашют с самолета, я его видел. Он упал в той стороне, – и показал рукой в сторону запада. – Идите к нему короткой дорогой пока не нашли его немцы. Я останусь в своей хибаре.
– Идём! – дал команду Васищ. –У нас приказ. Его надо выполнять.

Время идёт. Тяжело шагает каждый партизан под впечатлением только что похороненных товарищей. Лес есть лес, да ещё такой, что можно упасть в густом кустарнике или зацепившись об корни дубов. С каждым часом солнце становится все выше и выше над горизонтом. Чувствуется ночная усталость ходьбы по лесу в ногах и во всем теле уставших ребят.
– Эх бы прилечь минут на шестьдесят, – подумал Васищ. Неожиданно идущий в дозоре Булкович подал сигнал:
– Всем стать!
– Что впереди? – спросил Каретин.
– Посмотри в бинокль, сам увидишь!
– Мы пришли в Кабанью балку. Помолчав, промолвил:
– А это что впереди?
– Впереди нас немцы, а на дубе на трёх стропах зацепился наш парашют с грузом. Немцы пытаются перерезать стропы.
– Почему немцы оказались здесь раньше нас?
– Потому что их «Рaмa» нашла место падения парашюта с грузом. Полковник Кейтель пригнал сюда своих солдат, чтобы они привезли наш груз к нему лично в кабинет.
– Откуда ты знаешь?
– По простой догадке!
– Что же нам остается делать? – сказал Каретин.
– Сообщить Горбаню, что мы опоздали, – сказал Васищ с жестокой иронией в голосе. Растяпы мы, что пошли к Степану.
– Смотрите, что делают немцы, как они сейчас ножами начнут резать парашютные стропы. Вон уже один полез на дерево с ножом.
– Булкович, подкрадись ближе к ним и узнай, что прикрыто ветками кустов, – сказал Каретин.
– Трое присели между кустами. Терпеливо ожидают прихода Булковича. Но время идёт, солнце стало ещё ниже к линии горизонта. Приближалась вечерняя пора. Все смотрят на немцев у дубов, пытаясь увидеть среди них Булковича. Даже закрадывалась мысль, не схвачен ли он фашистским уродом или не получил ли удар прикладом в голову. Ждать и догонять, по пословице, хуже всего. Но с чёртом шутить не со своим братом.
– Мы сейчас играем в драматический сеанс: мы против них – они против нас, – с издёвкой промолвил Васищ.
Неожиданно слабый шорох веток. Показался Булкович.
– Что скажешь? – спросил Васищ.
– Многого я не увидел за исключением того, что они пытаются добраться до висящего на стропах груза. Если они перережут стропы, то груз упадёт в болото, из него у них нет ничего, вытащить на сухое место. Им нужен кран или простая лебёдка, а у них нет ни того ни другого, как и у нас. Соображайте, что возможно сделать нам. Мы у цели.
– Давайте думать все. Здесь на кондачок ничего не возьмешь. Нужна одна умная мысль.
– Считаю, что мы можем груз спасти целым невредимым, если в топкое место под груз подложила два ствола от сухих дубков, – сказал Васищ.
– Может, с такими мыслями уже работают немцы, так как они уже режут стропы, чтобы ими связать стволы сухих дубков и по ним пройти до сухого места, неся груз, – сказал Шведов.
– Что будем делать с немцами? – напомнил Булкович.
– Хорошо было бы взять их в плен. Как они оказались в Кабаньей балке раньше нас и успели поставить засады против нас, с которыми были уже в соприкосновении.
– Гадать здесь нечего. Разведывательный самолет «Рама» уже летал над лесом и сообщил своим о местонахождении груза на парашюте, зависшем на высоком дубе. Видимо, полковник Кейтель сразу послал машину с солдатами на это место.
Немцы уже приступили к снятию груза с парашютом, а мы всё время шли и шли, и вот дошли до этого места. Думайте, что можно сделать? – сказал Каретин.
– Сколько немцев у парашюта? – сказал Васищ.
– Пока видно только двоих.
– Какое у них оружие?
– Ни на одном нет автомата.
– Зато у них ножи, как холодное оружие.
– Под дубом сколько немцев?
– Только двое. У обоих автоматы за плечами.
– Что они делают?
– Ходят с топорами и рубят ветки под висячий груз, чтобы он упал на настил, а с настила попробуют вытащить на сухое место, – доложил об этом наблюдающий в бинокль Васищ.
– Немцев под дубом пустим в расход.
– В таком случае Васищ и Булкович убирают двух вооруженных немцев, остальных Каретин и Шведов берут на себя, как мы наметили.
Пока занимались разговором, немцы завалили груз на настил. Разом завязалась перестрелка. Фашисты прятались от пуль партизан за стволами дубов, стремясь перебежками скорее добраться до стоящей машины. Один фашист успел схватиться за ручку двери, чтобы укрыться в кабине.
Васищ и Булкович автоматными очередями положили на землю врага. Каретин и Шведов из-за стволов дубов короткими очередями бил фашистов. В этом бою Васищ и Булкович оказались ранеными.
– Уходим! – сказал Каретин по направлению на сторожевую засаду у Сухой берёзы. Идут – Васищ впереди и Булкович в охране сзади и спереди у идущих с грузом Каретина и Шведява на палках, связанных в виде носилок. Впереди нас и тыл наш под охраной, чтобы никто не пошёл по нашему следу.
Время медленно течёт. Тяжело и медленно шли партизаны к берёзе. Обо всём предупреждало солнце, которое своими лучами указывало на земле Кабанью тропу, что ходоков настигнет вечер и ночь. Несли тяжёлый груз. Устали. Присели. По их мнению, они уже прошли половину пути до Сухой берёзы, как неожиданно над ними пролетел самолет «Рама».
– Знать, полковник Кейтель ещё раз убедиться о судьбе советского груза, цел и невредим, снова пустил «Раму» в разведку, – сказал Булкович.
– Полковник Кейтель нас с грузом с самолёта ищет, но парашюта нигде не увидит, он закопан, – язвительно сказал Васищ.
Идут отважные и смелые партизаны с тяжелым грузом. Уже сильно устали. Солнце как компас уже коснулось горизонта. Ясно, ребятам требуется отдых.
– Давайте зайдём к деду Степану, – предложил Васищ. Как стемнеет, мы не сможем найти Старую сухую берёзу.
– Васищ, ты идёшь в нашем дозоре впереди, незаметно понаблюдай за хибарой деда Степана.
К домику деда Степана дошли уже по темноте. Все устали – спать, спать. Дед Степан с раненой рукой с ружьём в другой руке стал охранять партизан, как своих сыновей спасителей.
Дерзкое нападение партизан с района Скорорыбского леса на контрольные немецкие посты на дорогах от Подгорного до Россоши, от Острогожска до Каменки привело в ярость полковника Кейтеля, находившегося со своим штабом в городе Россошь. Высшее командование 6-й германской армии требовало от полковника нормального продвижения воинских эшелонов от Воронежа через станции Подгорная, Сотницкая, Россоши до Кантемировки. Этому пропуску стали сильно мешать партизаны, которые были неуловимы. Полицаи, старосты, эсэсовцы шныряли по всем сёлам в поисках партизан, но они были для полицейских в полном неведении. Дозорные посты на дорогах усилили свой надзор за всеми проезжими машинами, и даже за немецкими мотоциклистами.
Партизанская группа Васища находилась у деда Степана, не слышала, как гремел гром, сверкала молния, лил как из ведра дождь. К рассвету весь ночной громобой разогнал ветер, небо очистилось от туч, от ночной грозы утром осталась грязь и лужи на дорогах. Степан потрогал рукой за плечо Каретина, промолвив:
– Пора вставать и уходить, пока не нагрянули полицаи.
– Никто не приходил?
– Пока не было. Я согрел чай. Буди хлопцев!
Сборы партизан простые, автоматы в руки – и в путь дальше с ценным грузом. В штабе Горбань уже ждёт сведения от Васища или хоть Каретина. Нет ни от одного, ни от другого.
– Куда же пойдёте сейчас? – спросил Степан.
– На пост к Сухой берёзе, – ответил Каретин.
– Это так далеко?
– Далеко, но с грузом много не пройдешь по грязи и лесу. К вечеру дойдём, если проклятая немецкая «Рама» нас не обнаружит.
– Что же, Степан, до свидания, – пожав друг другу руки.
Каретин время от времени просматривал карту и, сверив её с условными предметами, сказал Васищу:
– Скоро выйдем на опушку леса где-то у села Сомово.
– Идём, братцы, скоро будем у цели, – сказал командир группы Васищ.
Партизаны идут осторожно. Каретин со Шведовым несут на самодельных носилках тяжелый груз. Впереди идёт Васищ, сзади идёт Булкович с автоматами в руках. Стоит предательская тишина. Неожиданно Васшц подал сигнал «Стой».
– Что увидел? – спросил Каретин.
– Вижу Сухую берёзу. Но на ней нет нам условного сигнала.
– Иди, разведай, что к чему.
Никто, конечно, не засекал времени на проведение разведки, так как ни у кого не было часов, зато – солнце. Сначала оно касалось вершины одного дуба, теперь спряталось за вершину другого развесистого дуба. Все напрягли внимание. Каретин не отрывал глаз от бинокля. А время-то шло. Разведчик не показывался, и тем более не подходил к партизанам.
– Может, его схватили, – промолвил Шведов. Даже по дороге не проезжает ни одна немецкая машина или мотоциклист.
Неожиданно из кустов послышался еле слышимый голос:
– Что, заждались? – промолвил Васищ.
– Что увидел? – спросил Каретин.
– Для нас плохое дело. В засаде лежат двое убитых наших ребят: Синицын, Воробьёв. Я взял их автоматы.
– Ещё что заметил?
– В том-то и дело, что по одной стороне Сухой берёзы наш пост, по другую сторону немецкий пост. Там в кустах под ветками стоит немецкий мотоцикл. Возле него никого не видно. Просто пусто.
– Просто странно и непонятно. Никого нет – выходит, это Синицин и Воробьёв, сами себя расстреляли?
– Придётся, Васищ, ещё сходить в разведку и выяснить, чей пост, – сказал Каретин. –Всем занять боевые позиции! Оружие к бою! Пост окружаем!
Васищ, пригибаясь, пошёл между кустами к замаскированной палатке. Осторожно поглядел. На походном стульчике сидел молодой небритый немец и играл на губной гармошке мелодию какого-то вальса. Васищ не заметил, как теперь уже у работающего мотоцикла исчез мотоциклист. Он подкрался к нему, прикладом ударил по голове, немец-музыкант упал, гармошка упала рядом. Из-за куста дал очередь из автомата владелец работающего мотоцикла. Васищ упал замертво. Швец ударил со своего автоматы по немцу, убившему командира. Тот свалился возле Васищева. С кустов раздалась очередь из автомата. Мёртвым упал Булкович. Застучали автоматы Каретина и Швеца по кусту, потом ударили по ближайшим кустам и палатке. Стало тихо.
– Нас было четверо. Стало двое. Что будем делать? – промолвил Каретин.
– Нам остаётся поскорее отсюда уйти, пока не появились немцы. Но с грузом мы далеко не уйдем. Помощи нам ждать неоткуда, так как Синицин и Воробьёв раньше нас были убиты немцами на посту. Связных теперь на нашем посту нет. Если даже он был, то, вероятно, он теперь на допросе у немцев.
– Что следует сейчас нам делать? Вдвоём груз не донесём. Придётся его в ямке под кустом спрятать, а самим добираться до командира отряда Горбаня.
– Что ты думаешь, он нас похвалит? Ведь приказ доставки груза мы не выполнили.
– Есть у нас ещё одно средство.
– Какое? – спросил Каретин.
– Ты, Швец, ездил когда-нибудь на мотоцикле?
– В молодости ездил, – ответил Швец.
– Тогда хватаем наш груз и тащим к мотоциклу, – предложил Каретин.
Двое схватили тяжелый в ящике груз, положили в люльку. Швец сел за руль, Каретин –за немецкий пулемет. Мотор сердито рыкнул дымовой трубой – мотоцикл рванулся с места, выпустив облако сизого дыма, выехал из кустов на дорогу и помчался мимо Сухой берёзы. Проехав немного по дороге, мотоцикл свернул в лес и скрылся из вида, даже не стало слышно рычание двигателя. Уже вечером мотоцикл подъехал к партизанскому штабу. Каретин доложил Горбаню:
– Ваш приказ выполнен. Остается подобрать наших убитых товарищей!
– Подберём. Раскрывайте ящик, что в нём? – сказал замполит. Для нашего отряда в нём должно быть что-то ценное. Молодцы, ребята!
Идите, отдыхайте!
Через час от минёра стало известно, что из-за Дона в партизанский  отряд Скорорыбского леса на самолете «У-2» летчицы сбросили ящик с ценным грузом – мины с часовым заводом для уничтожения немецкой военной техники на Юго-Восточной Железной Дороге, направляемой Гитлером под Сталинград через станции Подгоренская, Сотницкая, Россошь, Кантемировская. Немцы спешили с доставкой своих войск под Сталинград до наступления российской зимы на плохих дорогах. Немецкий Южный фронт требовал живую силу и технику для нанесения удара на Кавказ и Баку. Но на их пути встал Сталинград. Весь август 1942 года на участке ЮВЖД Россошанской дистанции пути от Лисок до Россоши на Кантемировку шли на юг поезда с гитлеровской военной техникой под Сталинград, где уже развернулись сильные бои против наступающих гитлеровцев. Партизанский штаб в Скорорыбском лесу получил приказ из-за Дона от командования усилить борьбу против немецкого командования по уничтожению военной техники на Юго-Восточной Железной Дороге. Необходимо замедлить это движение!
– Все наши подпольщики должны вступить в неравную борьбу против фашистов, – говорил в Штабе партизан Поповского партизанского отряда Павел Горбань на участке Россошанской дистанции пути. Теперь в связи с получением мин с часовым заводом мы постараемся оправдать их назначение в действии. За работу, товарищи!
Было установлено, что в ночное время с вечера прилетают из-за Дона советские самолёты «У-2» и производят бомбёжку немецких поездов в районе Подгоренского, Поповки, Сотницкой, Россоши. Немцы свои составы на ночь выводили из станций, понимая, что самолёты не будут бомбить пустые станции. Самолёты прилетали из-за Дона, например, на станцию Сотницкую, над ней в небе зажигали осветительные ракеты, по ним находили выведенные поезда и начинали их бомбить.
– Задача подпольщиков следить за бомбёжкой, – говорил командир. – Ни одна из советских бомб не должна попусту взрываться. Штаб располагает фугасными минами с часовыми механизмами наведения на нужный взрыв.
– Что мы будем взрывать? – спрашивали партизаны.
– Взрывать немецкие поезда, выведенные за пределами станций на перегонах.
– Вот на эти поезда, выведенные за пределы станций, будем ставить мины с часовым заводом, например, на двенадцать часов. Утром эти поезда, заминированные немцы увезут со станции, а через двенадцать часов и где-то уже далеко в пути часовой механизм срабатывает – и мина рвется под вагонами.
– Как и когда мы будем минировать?
– Только ночью, особенно перед налётом на поезда наших самолетов «У-2». Минирование поездов не производить в одиночку. Один минирует,  другой его охраняет от нападения полицаев. Кому что не понятно?
– Где мы возьмем мины с часовым механизмом?
– В схроне Дреева сада под высокой грушей. Специальный подпольщик сообщит нам, минёрам, день и час прилёта самолетов «У-2» для прикрытия нашей работы перед бомбардировкой. Подпольщики-партизаны Подгоренского района просили у нас поделиться минами с часовым механизмом для выведения из строя цеха цементного завода, который немцы хотят пустить в работу, – сказал Горбань. – Минами ведает Петр Кузьмич.
Все заминированные нами поезда взрывались то в одном районе, то на другой станции неожиданно для самих немцев. Так из депо станции Россошь несколько раз сообщали, где мины срабатывали до самой Кантемировки.
Немецкая полиция и комендатура выбивались из сил, чтобы поймать хоть одного минёра. Ведь уже шли ожесточенные бои в Сталинграде, там таяла фашистская пехота, техника, поезда взрывались с вооружением из Германии на путях. Минирование поездов производили партизаны до тех пор, пока не кончился запас мин. Пришлось находить другие способы борьбы поповского партизанского отряда против фашистских захватчиков. Вскоре подпольный партизанский штаб обратил внимание на дорожные мосты, телефонную связь, но это уже другой рассказ.
2016 г.


Тимофеева Валентина
(г. Бийск)


Родилась и сейчас живу на Алтае, в г.Бийске. Окончила Томский политехнический институт. Много лет работала на предприятиях оборонной отрасли. Имею двух взрослых сыновей.
Пишу со школьной скамьи стихи, очерки, сказки, рассказы. Издала 15 собственных сборников стихов и прозы, в 60-ти – редактор, составитель, в большинстве и соавтор.
В течение 11 лет работала с детьми в поэтическом кружке «Ступеньки».
14 января 2018 года исполнилось 14 лет, как я руковожу культурно-просветительским обществом «СКИФ» (Союз Культуры, Интеллекта и Фантазии) и литературным объединением при нём. За это время мы издали 28 коллективных сборников стихов и прозы.
В 2008 году награждена юбилейной медалью Союза писателей России.
 

Тимофеева Валентина Петровна
Память сердца
– Тётка Анисья, немцы на мотоциклетках скоро тут будут!.. Остановились с косцами перекурить на заимке... Хотят вас, как семью партизана, повесить посреди села... Всем на острастку!..
Микола задыхался от быстрого бега, ноги его были в болотной грязи, глаза паренька беспокойно перескакивали с женщины на испуганных девчушек. Анисья побледнела, заметалась по избушке, хватая одежонку дочек.
– В лес вам всем надо!.. Скорей!..
Валя помнит до мелочей, как бежали они по дороге, как свернули в поле. Мать и пятеро детей, старшей из которых, Шуре, шел тринадцатый год, а младшую, двухгодовалую Нину, мать несла на руках.
– Наверное, немцы увидели в бинокли, что в деревне неспокойно, бегут люди. Я отчётливо помню, как – вжик, вжик, вжик! – вокруг нас врезались в дорогу пули, и от них поднимались небольшие фонтанчики земли. Но ни одна пуля нас не тронула... Потом бежали полем, потом болотом. Болото поросло ивой, ольхой, мхом. Мама поднимала огромные шапки мха и прятала нас под него. Так, в болотной жиже, под мхом мы пролежали весь день, и немцы не смогли нас найти. А потом нам удалось добраться до партизанского отряда, где сражался старший брат – 22-летний Николай. В брянских и наших, смоленских, лесах было немало партизан. В основном это были солдаты, что попали в окружение и не могли пробиться через линию фронта. К ним уходили и жители окрестных деревень. Среди них было немало семей таких, как наша...
А потом начались страшные бои – карательные отряды немцев прочищали леса. Потери были!.. Страшно вспомнить. И вот наш отряд решил прорываться через линию фронта. Но этот участок был слишком труден: железная дорога, станция, шоссе. Они очень хорошо охранялись, по ним непрерывно шла немецкая военная техника. Отряд обнаружили, многие погибли в боях. Мама с нами не могла перейти линию фронта. Вернулись в лес. Но и там оставаться было опасно. К тому же лето кончилось, одежду потеряли, начались осенние заморозки...
Я помню, как измученные боями партизаны заставляли маму покинуть отряд, уйти в село:
– Нет боеприпасов... И есть нечего. Впереди зима. Мы уходим дальше в лес, в болота. Но без вас. С детьми нам не выжить. Уходи сейчас... Да уходи же!.. Или я тебя сейчас пристрелю!..
Это были тяжкие мгновения отчаяния и безысходности. И семья – женщина и пятеро девочек, мал мала меньше – пошли в неизвестность, голодные, раздетые, беззащитные, будто в чём виноватые. Валентина Григорьевна Коржевская рассказывает спокойно, а у меня едкий ком в горле. Я вижу их в том лесу. И мне больно, горько и страшно...
А она вынимает из памяти имена, фамилии, даты, названия сёл, городов. А ведь ей шел всего восьмой год, и это было более полувека назад. Наверное, действительно детская память самая сильная. А может, ТАКОЕ не забывается?!
  – Мама оставила детей в лесу и со мной пошла в деревню Сташково. Она была сожжена немцами, в ней никто не жил. Но была посажена картошка. Мама залезла на сосну посмотреть, нет ли немцев. Нет. Пошли. Накопали картошки. Глядим, какой-то ящик в колодце подвешен. Охота посмотреть – и страшно: вдруг заминирован. Осторожно достали. Сало! О, как хотелось взять, ведь голодные! Но мама остановила меня – вдруг отравлено?! Так и не взяли. Пошли. Несём картошку, радуемся. И вдруг немцы на мотоциклах. Мы – в лес! Бежим. Картошку потеряли. Несколько раз, когда мы сидели в кустах, они проходили рядом. Думаю, они нас всё-таки заметили, но, видно, решили, что не стоит охотиться за женщиной с ребёнком... А мы заблудились. Начался дождь. Сидим с мамой мокрые под деревом, обе плачем. Она обняла меня, начала читать «Воскресную молитву». Прочитала двенадцать раз, успокоилась. Дождь кончился. И мы пошли искать остальных детей. Нашли. Набрали клюквы, поели. Мама уложила нас, укрыла лапником, обняла, согрела как смогла. Но ночи в сентябре холодные. Проснулись все в инее, закоченели. И мама решила: всё равно погибать, так лучше у себя дома, среди своих. И пошли мы в родную деревню. А я тогда поверила в это магическое число 12.
– А что же было потом?
– Староста Лизунков сразу донёс на нас. Пришёл «чёрный ворон», полный полицаев. Маму били. Всю в крови затолкали в машину. Посадили и всех нас, повезли в управу. Допрашивали, часто избивали. Но мама твердила, что не знает, где сын, где муж. И нас настраивала говорить, что жили не у партизан, а в Сташково. Всю зиму весну и лето нас продержали в тюрьме. Кормили плохо, но самое плохое – не было воды. Нас, детей, иногда выпускали попить из ключика – кринички. Бывало, кто-то оставлял у кринички крошечные морковки. Такие маленькие сладкие хвостики. Но чаще всего полицаи отнимали их у нас... Маму и Шуру гоняли на работу. Они чистили больных лошадей в конюшнях или собирали патроны. В тюрьме из-за плохой пищи, грязи, тесноты, антисанитарии и тяжёлой работы все болели. Кожа покрывалась гнойниками, ранами, струпьями. Я и потом, почти до двадцати лет, не могла их полностью залечить. Та фашистская тюрьма меня долго не выпускала из своих когтей...
– Что же вас спасло?
– Спасла Красная Армия. А было это так: шёл 43-й год, начало сентября. Немцы нас отправили в баню. Обычно арестованных мыли перед расстрелом, а на расстрел уводили рано утром, часов в пять. И вот мы вымытые ждали нашего последнего рассвета. Но именно в это утро, на рассвете, пришли наши войска.
– О, какие под Рудней были бои! Сейчас посреди посёлка Рудня стоит на постаменте памятник – полуторка, с которой в те дни были произведены первые залпы «Катюши».
И вновь Валентина Григорьевна памятью в тех далёких и страшных днях, а я боюсь пропустить что-то важное и слушаю её, словно зачарованная:
– Да я и сама помню эти зарева, горящие эшелоны с ранеными, воздушные бои летчиков, бомбёжки. Помню, как бегали в болото искать летчика, что выбросился из горящего самолёта. Нашли. Весь в крови, без сознания. Очнулся, услышал голоса, схватился за пистолет. А потом понял, кто перед ним, выдохнул: « Дети... Возьмите документы... Пить!..» Мы ему из ладошек льём в рот болотную воду, по лицу течет... Кто-то за мамой побежал. Прибежала она, а он уже мёртв. Помню фамилию его – Силанов. Потом писали письма его жене и детям, водили их на то место, где он похоронен. Много в наших местах было таких могил!.. Но потом места захоронения меняли, свозили всех в большие братские могилы...
– Пощадила война вашу семью?
– И да и нет. Отец – Григорий Игнатьевич Лакеенков – дошёл до Берлина, затем воевал с японцами, был несколько раз ранен. Вернулся с войны с осколком в лёгком. Болел туберкулёзом, но работал. Был управляющим, вечно в заботах. Умер в 1954-ом... Брат Николай, что партизанил в лесах, с армией дошел до Одессы, там был тяжело ранен. Лечился в госпитале в г. Молотове. Накануне четвёртой, самой тяжёлой операции написал домой письмо. Мама, ещё не получив его, почувствовала, что её единственный сын умер. Письмо от друзей с извещением о смерти пришло в конце марта 44-го... Старшая сестра Люба за год до войны окончила школу, училась в Смоленском пединституте на факультете иностранных языков. Когда в село пришли немцы, она по заданию партизан работала переводчицей у немцев. Когда те узнали, что её брат в партизанах, решили Любу арестовать, но ей удалось бежать. Я сама её провожала до леса. А потом мы долго о ней ничего не знали. И лишь после войны пришло известие, что Люба была разведчицей и погибла в Калининской области. Вот так война отняла у нашей большой семьи сына, дочь, отца. И в нашей памяти оставила страшный след.

Очерк был напечатан в ведомственной ФНПЦ «АЛТАЙ» газете «Импульс» № 33 (236)
Тимофеева Валентина Петровна
Новые хозяева жизни
(Из записок на биостанции «Восток»)

На биостанции «Восток» чаще лежит на земле, чем ходит, крупный пёс с красивой темно-коричневой мордой, густой палевой шерстью и добрыми, грустными глазами. На биостанции он живёт уже много лет, все постоянные обитатели к нему привыкли, и он на «Востоке» хозяин. Когда мог ходить и бегать, он проверял каждый вечер, закрыты ли на замок ворота, сопровождал Наталью Фёдоровну (хозяйку биостанции) тёмными ночами, когда она обходила перед сном всю территорию, чтобы удостовериться, что всё в порядке и можно всем спокойно отходить ко сну.
А теперь этот пёс инвалид. Я не помню его клички, назову попросту Диком. Его жалеют, приносят еду в чашке, гладят по густой шерсти, чешут морду и уши, заглядывают в глаза с сочувствием и жалостью. Дети, отдыхающие с родителями, работающими на биостанции, любят сидеть на нём верхом, и он не возмущается, не лает, не скидывает их. Он закрывает глаза и молча терпит их щебетанье, неумелые ласки с дёрганьем за уши и чмоканьем в нос. Кажется, ему нравятся их знаки внимания, что он нужен этим егозам и их серьёзным, всегда спешащим куда-то родителям. Иногда он пытается встать: поднимается на три лапы, так как четвёртая – без ступни, да и одна из трёх тоже плохо держит, она почти целая, но больная. Жалко и больно смотреть, как пёс с трудом передвигается, пытаясь размяться, переступить с лапы на лапу, виновато оглядывается кругом и снова ложится на землю.

Биостанция «Восток» – это небольшой научный посёлок института биологии моря Дальневосточного отделения Российской Академии наук на берегу Японского моря. Здесь учёные-биологи, в основном кандидаты и доктора наук, круглый год проводят свои исследования, научные конференции, привозят детишек и родственников на летний отдых.
Место для отдыха просто замечательное! С одной стороны биостанции – залив Восток, с двух других – невысокие холмы, густо поросшие лиственными деревьями – клёном, дубом, рябиной, орехом, ивой; с четвёртой – узкая полоска дороги, довольно высоко находящаяся над уровнем залива и хорошо накатанная, но в штормы заливаемая морской водой. Эту дорогу и перекрывают металлические ворота, препятствующие проезду на территорию чужого транспорта. На территории биостанции – несколько кирпичных административных зданий, приспособленных для круглогодичной работы, лабораторные корпуса, столовая, баня, отличный и современный туалет, небольшие домики для жизни летом. Несколько таких домиков, более благоустроенных, находятся буквально над водой, среди камней и даже валунов, что придаёт им особый шарм. К ним ведут узкие тропки среди густых зарослей кустарников, некоторые домики упираются в скальные берега и будто висят в воздухе. Эти домики сдаются гостям за определённую плату, что помогает биостанции обновлять свои фонды и «держаться на плаву».
К чему всё это? И как это относится к псу, с которого я начала повествование?
Когда я спросила Наталью Фёдоровну, что случилось с собакой, так всеми любимой, она рассказала примерно следующее.

Однажды на биостанцию «Восток» приехала отдохнуть семья. У столовой остановилась шикарная машина, богато одетая женщина выпорхнула из салона, выскочили двое детишек; не торопясь, вышел молодой, но уже заметно полнеющий мужчина. И вдруг вылетел огромный, откормленный стаффордширд-терьер и, взрычав, бросился на пса – хозяина территории. Зрелище было ужасным: рёв, дикое рычание, вой, визг, собаки рвали друг друга, катались в дикой и яростной схватке по земле – шла борьба не на жизнь, а на смерть! Но силы были неравны. Побеждал приехавший пёс. В ужасе закричали дети, взрослые женщины, видя уже окровавленного любимца, бросились разнимать собак, но кто-то более разумный остановил их.
– Остановите свою собаку! – требовали женщины.
– Он же загрызёт нашего! Прекратите этот поединок!..
– Спасите Дика! Дик! Дик!..— кричали в голос дети, уливаясь слезами.
Хозяин «Мерседеса» стоял у машины, с самодовольной улыбкой и нескрываемым удовольствием наблюдал, как его откормленный пёс расправляется с более слабым. Радостно хлопали в ладоши, весело подскакивая, его юные потомки, привыкшие, видимо, к таким сценам; молчала и улыбалась их холёная, бесстрастная мать. Мольбы и слёзы детей, требования взрослых, среди которых в этот момент не было мужчин, забавляли их. Земля вокруг дерущихся собак уже была залита кровью. Кровью Дика.
И вдруг из одного из лабораторных корпусов выскочил мужчина с ружьём и выстрелил в воздух. Он с ненавистью уставился на гостей. Глава семьи понял – пора оттаскивать своего терьера. Кое-как ему это удалось. Мышцы собаки были напряжены и испачканы кровью. Но терьер практически не пострадал, зато сумел перегрызть сухожилие на одной лапе Дика и полностью отгрызть стопу другой.
И глава семьи, наконец увидев глаза взрослых и детей, полные слёз, ненависти и презрения, понял, что отдохнуть им здесь не позволят. Так и случилось.
С тех пор пёс – хозяин биостанции – перестал быть стражем её…
А я подумала о том, что так называемые «новые русские» с удовольствием и нескрываемым цинизмом перекусывают жизненные артерии нам, простым смертным, а их собаки – нашим добрым, верным и умным псам, таким, как этот Дик. Вот такая наступила в России жизнь! Такие жестокие времена и порядки.
И заболела душа от бессилия.

ВЕНЕРА
Он смотрел на неё зачарованно: «Вы – настоящая богиня. Венера!»
– Венера?! Ха-ха-ха!..
– Не смейтесь. У Вас чудесная фигура. И не просто чудесная, она совершенно классических форм.
– Вам действительно нравится?
– Очень. Так и хочется прикоснуться, ласкать эту шею, грудь, живот... Всё идеально. Я не дам Вам испортить фигуру. Я буду Вас беречь, молиться на Вас...
– Не надо на меня молиться, я не икона. И притом я сама о себе позабочусь.
– Ну зачем Вы так?! Не надо меня обижать. Я мечтаю заботиться о Вас, любить и беречь.
– Давайте лучше пообедаем...
Он ел с аппетитом и нахваливал все блюда, с восторгом поглядывая на женщину.
– Давно не ел настоящую домашнюю еду! Вы чудесно готовите.
– Спасибо. А когда были у прежней знакомой, она Вас не кормила?
– Почему же, кормила. Но как раз из-за еды я её и забраковал. Всё постно, некалорийно, бедно. Может быть, она и готовить не умеет. К тому же разговаривает как-то... слишком примитивно... Нет, она – не Венера! Она...
Он задумался на мгновение, подыскивая нужное определение:
– Она... в общем, не женщина, а чёрный чулок, жандарм в юбке!
«Венера» улыбнулась и ненароком взглянула на часы.
– Уже второй час.
– Так скоро!.. Мой поезд уходит через час. Как жаль...

И вот они идут между домами к автобусной остановке. Ещё не муж и жена, даже не жених и невеста. Просто люди, встретившиеся по брачному объявлению, присматривающиеся друг к другу, оценивающие все плюсы и минусы. Люди немолодые, много испытавшие, которых трудно чем-либо обмануть или ввести в заблуждение. И всё равно с каждым годом каждый их них всё больше нуждается в поддержке и опоре и страшится войти в одиночку в приближающийся по-настоящему зрелый возраст.
Вдруг он выпускает из рук портфель – и тот падает на асфальт.
– Что случилось? Что с Вами?.. Осторожно... Спокойно...
А он уже начинает глазами искать, куда бы присесть. Она подхватывает портфель; держа цепко мужчину под руку, с усилием подтаскивает его к автобусной остановке и усаживает на скамейку. Он держится за левый бок, на лбу – густые капли холодного пота.
– Сей-час... Уже... лучше...
– Может, на такси?
Он бы хотел вернуться в её уютную двухкомнатную квартиру и ждёт её приглашения... Он готов вернуться...
– Такси! – и её высокая стройная фигура уже у шоссе, а такси подруливает к остановке. Женщина помогает мужчине дойти до автомобиля, усаживает на сидение, садится с другой стороны. Не забыт и портфель. Она берёт его руку в свою, находит пульс, считает, следя за секундной стрелкой часов. Рука вялая и холодная.
Наконец они в вагоне поезда.
– Вы... что, едете со мной?
– Конечно. Я сейчас найду врача. Нужны лекарства. У Вас же приступ стенокардии. Нельзя это так оставить.
Она уходит и быстро возвращается.
– Воду есть во что налить?
– Стакан... в портфеле.
Она делает всё быстро и ловко. Он пьёт лекарство. Она бережно укладывает его голову на откуда-то взявшееся одеяло, свёрнутое в несколько раз, и улыбается ему, подбадривая.
 
Поезд идёт. Колёса стучат. Барнаул всё ближе. «Жених» постепенно приходит в норму. Берёт её руку, благодарно гладит, заглядывает в серые глаза. Чувствуется, она устала, подавлена.
– Вы решили поехать со мной? Посмотреть, как я живу? Это так мило!
– Разве я могла бросить Вас в таком состоянии?
– Ах, да... Вы же врач. И всё равно...
– Это мой долг. Не будем об этом. Отдыхайте.
А вот и Барнаул. Она снова берёт такси, сопровождает его до дома по указанному адресу.
– Ну, вот и всё. Лифт работает?..  Дойдёте? Прощайте.
– А Вы разве не войдёте в мою квартиру?
– Нет. Мне нужно сегодня же вернуться домой. Работа. Ночное дежурство. Всего доброго.
И она уезжает на том же такси. Ей не жаль потраченных денег и времени. Она понимает, что потратила бы во много раз больше, если бы вышла замуж за этого человека. Ещё этой обузы мне не хватало! – приходит вдруг злая мысль.
– Венера, Венера... Прекрасная женщина. Я-то, дурак старый, решил, что ты поехала ко мне. А ты выполняла свой долг – верность клятве Гиппократа! – думает он, открывая ключом дверь своей холостяцкой квартиры. В другой руке он держит два ещё нераспечатанных письма от новых претенденток на его руку и сердце. 115-е и 116-е. И вдруг он понимает, что ему надоело их читать, ему надоело ездить по указанным адресам. Он только что был уверен, что нашёл. Нашёл свою богиню, свою звезду. А она оказалась такой недосягаемой!.. «Счастье было так возможно, так близко...» – пропел вдруг внутренний голос и тут же ухмыльнулся: «Эх ты, жених! Не пора ли на покой?!»
А она, пока ехала в вагоне, перебирала всё до мелочей, весь сегодняшний день, начиная со звонка в дверь... Улыбки, комплименты, ахи, восторги... Но – ни коробки конфет, ни цветочка, не говоря уж о бутылке хорошего вина.
Хотя, у неё всё есть: конфеты, живые цветы, шампанское. Это – благодарность спасённых ею женщин с младенцами и их счастливых отцов. И всё равно... Не такой представляла она себе встречу с будущим избранником.
Писал: преподаватель ВУЗа, интеллигент. Преподал и мне урок. Хотя... он же с дороги, от женщины, которую он поставил перед нею в своём выборе... Ну, вот и всё. Ещё одна гора с плеч. А что же дальше? Всё то же: бесконечная работа, одиночество дома, холодная постель... Но и с этим постель не стала б жаркой.
Войдя в подъезд, увидела, что в её почтовом ящике что-то лежит. Почерк на конверте был незнакомый, а вместо обратного адреса закорючка. «Ну что ж, – вздохнула она, – посмотрим, кто следующий».


Номинанты литературной премии «Золотое перо Алтая 2018»,
«Поэзия»
1. Андриященко Анна (г.Рубцовск)
2. Бацунов Александр (г.Рубцовск)
3. Гусев Сергей (Ельцовский р-н)
4. Дёминов Анатолий (Курьинский р-н)
5. Дуплинская Надежда (Троицкий р-н)
6. Зотов Валерий (г. Бийск)
7. Костюченко Владимир (г. Камень на Оби)
8. Паневина Галина (г. Белокуриха)
9. Плотников Геннадий (г. Барнаул)
10. Полетаева Елена (г. Барнаул)
11. Соколова Алла (г. Бийск)
12. Фельдбуш Людмила (Троицкий р-н)
13. Шуляк Олег (г. Бийск)



Андриященко АннА
(г.Рубцовск)
 https://www.stihi.ru/avtor/ctreles15
 

Аннушка Андриященко
   Член Российского союза писателей.

Спасибо, что зашли,
Случайно, полагаю...
Я вас не осуждаю,
Вас помыслы вели.
Прочтёте и поймёте,
Какой для вас улов.
А может, вновь зайдёте...
Оставив пару слов!

Родной Алтай
Мой многоликий сибирский край,
Богатый степями, лесами, полями,
Ты сердцу мне дорог, родной Алтай,
Могуч и обласкан земными дарами!
Кормилец, труженик, мастеровой,
Ты был опорой в суровые годы.
За русскую землю стояли стеной,
Работая дружно, твои заводы!
Ковали победу в твоих цехах
Сплочённые люди в единую силу,
И слава о них пусть звучит в веках,
За жизнь, которой война грозила.
Ты красотой покоряешь сердца,
Бурлением рек всегда быстротечных.
И нет просторам твоим конца:
Богатств несметных святых и вечных.
Впиваются сосны в небесную высь,
Колосья пшеницы волнует ветер.
И вновь из души слова полились:
Нет края чудесней на всём белом свете!

Талант
Бессмысленно просить талант,
Он даден Богом. И тебе.
Не за заслуги этот грант,
А как аванс в твоей судьбе.
И загубить его легко,
Как погасить огонь в печи.
И ежечасно для него,
Всегда наточены мечи.
Талант – это душа твоя,
Цени, работай над собой,
Бей в точку, это всё не зря,
И позабудь про сон, покой.
Талант во всём, везде талант:
В работе, жизни и любви,
Со временем шагая в лад,
Дни не меняй ты на рубли.
Красиво жить не запретишь:
Вот так в народе говорят.
Я слышу, ты мне говоришь:
Талант, воистину талант!
Молитва
Семь разных нот, всего лишь семь,
А музыка лилась.
И проникала в душу всем,
Налаживая связь.

И всю окутала меня
Мелодией своей.
Звала, аккордами маня,
В пространство бурных дней.

Всё выше, выше, чуть дыша,
Туда, где ясен путь,
Беспрекословная душа,
Летела отдохнуть.

От суеты, невзгод и лжи,
Молилась я, прося:
Господь, как жить мне, подскажи?
Перед тобой я вся.

Дай силы мне, господь, терпеть,
Что дадено судьбой.
Терпенье дай преодолеть
Преграды предо мной.

Ещё дай мне любви глоток,
Испить в мирском пути.
И выбор не из трёх дорог,
А лишь одной идти.

Туда, где музыка лилась,
Стремлюсь душою я.
Хочу нарадоваться всласть,
Веди, господь, меня.


Бацунов Александр
(г.Рубцовск)
https://www.stihi.ru/avtor/makar12
Родился на Алтае, село Титовка.
Член Российского Союза Писателей. Номинант национальной литературной премии «Поэт года – 2018» (лирика). Номинант литературной премии «Наследие» – 2019 г.
Награжден: памятной медалью, нагрудным знаком Всероссийского конкурса «Великая Победа – 2018». Почетной грамотой и медалью «За заслуги в Военно патриотическом движении России». За вклад в развитие русской культуры и литературы Постановлением Президиума Российского союза писателей награжден медалью Владимира Маяковского.
Издавался в сборнике членов Российского Союза Писателей (том II 2018 года), в сборнике «Поэт года. Лирика» 2018 года, том II, журнал «Огни над Бией», № 47, № 49. Литературно-исторический журнал «Великороссъ», № 114, № 116. Сетевой Литературный и Исторический журнал «Камертон», № 109, № 112. Альманах РСП «Наследие». Финалист поэтического фестиваля «Словенское поле – 2018» в номинации «Профи». Номинант поэтического конкурса «Платиновый век – 2018» (проза, поэзия).
 
 

Пугачёв
I
Над Волгой догорал закат,
Остатки снега латками белели
От кручи, где речной покат,
До берега, до водной мели.
В Иргизском* подавали свет.
Следил за этим строго в вечер
Суровый старец Филарет.
По кельям зажигали свечи.
 
К вратам опального монастыря
Две тени тихо промелькнули,
Покой нарушил стук поводыря,
Петельный скрип, монахи проскользнули.
В засаленной, невзрачной келье
Их старец ждал, мольбой благоволя.
Он ждал того, кто с подземелья
Бежал на свет, он ждал царя.
 
«Отец, он здесь, – сказал Василий,
Едва переступив порог. –
Мы много верст околесили,
Минуя страж больших дорог.
С Казани нас преследовали псы.
Сейчас он в келье моей постится.
Прошли через Сорочие мысы,
Озяб – и надо бы немного осушиться».
 
«Воздастся, сын, – сказал в ответ,
Двуперстием своим перекрестившись,
Суровый старец Филарет,
Всевышнему в угоду поклонившись. –
Мои мольбы услышал ты, Отец!
Привел того, кто даст свободу,
И веру праведную наконец
Мы можем даровать народу».

Уткнувшись в каменку плечом,
Впервые сладко, безмятежно,
Лежал и спал хорунжий Пугачёв,
А лик его лучи ласкали нежно.
«Вставай! Толкнул его Василий. –
Отведай, брат, что бог послал.
Чтоб ноги лучше нас носили,
И голод сны не отнимал.
 
А во дворе дымок струится,
Велели баньку накалить,
Простуду выгнать да помыться.
С тобой про жизнь оговорить.
Проворней ешь, игумен ждёт,
И баня, знаешь, брат, не лето.
Хоть не мороз и снег идет,
Но крепче пар, пока нагрето».
 
Жар бани полыхал к виску,
С дубовых веников листва летела.
«А ну-ка, брат, плесни кваску
На каменку, да чтоб душа гудела».
Душа в раю, с холодной чан
Подняв рукой над головою,
Напаренный и красный Емельян
Омыл себя студеною водою.
 
«Ну как, напарился, намылся? –
Промолвил тихо Филарет. –
Прознав побег, не удивился,
Аль сразу знал про всё ответ?» –
«Спасибо всем, святой отец,
За кров, за хлеб и крепкий пар.
За то, что снова, наконец,
Обрел свободы сладкий дар».
 
«Всевышний нам тебя послал. –
Погладив бороду, сказал он Емельяну,
– Народ устал и обнищал,
Но режет двор** людскую рану. 
Казачий круг на Яике готов
В поход до трех полков поставить.
Тархан Юлай*** на первый зов,
Башкир к Московии направить.
 
На Яик с староверами пройдешь,
Но это позже, к середине лета,
Ивана Почиталина найдешь,
Он знает, жди его совета. 
А ноне наречёшь себя Петром,
Бежавшим от мучителей блудницы,****
В монастыре побудешь, за бугром.
Пока молва сия не разлетится.
 
Пойдешь под знаменем Петровского полка.
С тебя же царь – как из меня епископ,
Да будет, не грусти пока,
Под этим стягом у Петра приписка.
Не посрами вселенского креста!
Полки же с ходу двинешь на Москву,
Повсюду недовольные места.
А мы навеем царскую молву.
 
Когда ж Московию возьмешь,
Не станет боле в мире тьмы.
Тогда ж свет истинного царства
Даруем всем народам мы.
Указы о свободе не жалей,
Всех жалуй и землёй, и волей,
Да действуй понапористей, смелей,
Теперь с тобой повязаны мы долей».
 
«Могу, отец, услышать от тебя:
Ты веришь в то, что путь мой наречён?» –
Наложив крест двуперстный на себя,
Спросил у старовера Пугачёв.
«Знамение послал Всевышний, –
Во тьме сердитый хохот прозвучал,
И лапою своей чуть слышно
В окошко кельи филин***** постучал. –

Ты избран им проложить путь,               
Рассеять мрак и дать свободу,
Что б хоть глоток ее глотнуть,
Дать веру и любовь народу.
Ступай на битву с тьмою смело,
Тебя на это сам Отец призвал.
Вступай! Верши святое дело,
Тебе его Всевышний указал!»

 
* Староверческий монастырь.
** Дворяне.
*** Салават Юлаев.
**** Императрица Екатерина Вторая.
***** Филин (Пугач)

  Сон поручика Лыкова
В провинции поручик отставной
С безделья в запой ушел от скуки.
Да так ушел, что после с головой
Испытывал ужаснейшие муки.

Вот спит поручик, снится ему диво:
Он у крыльца на службе состоит.
Вокруг темно и так тоскливо,
А с неба мерзкий дождик моросит.

Во двор шагнул, скрипя затворкой,
Услышал вдруг людскую суету.
Три бабы в трусиках с оборкой
Неслись, ругаясь матом за версту.
 
В руках дубины, и косые лица,
А мысли явно не добротные у них.
И захотелось вдруг уединится,
Рванул что было силы от благих.

Его гоняли вокруг дома и по полю,
Но впопыхах ломая лопухи,
Он убежал и вырвался на волю,
Хоть на мундир налипли репехи.   

Тут наш поручик на момент очнулся:
«Фу! Надо же присниться ерунде».
И сразу в сон глубокий окунулся,
Но снова оказался вдруг в беде.

Стоит на поле он в кругу девичьем,
Шесть девушек кружась, создали круг.
В прозрачном беленьком обличье,
Как хор поют: «Не покидай нас, друг!»
 
Седьмая же, лицом холодно белым,
Черна, красива, продолжая хохотать,
С Марго в один, наваливалась телом,
Пыталась круг девичий разорвать.

Когда же разрывала, то зверела,
А ближняя девица из шести
Рукой толкала быстро в тело,
Крича, что было сил: «Быстрей беги!»

Бежал поручик прочь, что было прыти,
Но шестеро обратно его в круг.
И он кричал: «Отстаньте, отпустите!»
А хор поет: «Не покидай нас, друг!»

И так гоняли бедного по полю.
Под дикий хохот и напевы шестерых.
Такая злость возникла к алкоголю,
Что вспомнил матом всех святых.

Вдруг слышит: «Кто тут матерится?»
Поручик огляделся – никого.
Исчезли все, и голос певчих удалился.
Исчезла с хохотом холодная Марго. 

– Ты кто? – Спросил его поручик.
– А ты допился, Бога не признал?
– Отец, прости. Скажи, кто мучил,
Кто в ночку тёмную меня гонял?

– От трёх, что бегом стал спасаться,
То пьянка, похоть, лень твоя.
Я их послал с тобою повстречаться,
Но ты смекнул и прытью устоял.

Те шестеро, священным кругом
Боролись, боли жуткие терпя,
Ты был для них любимым другом.
Тебя спасали, искренне любя.

И это – честность, храбрость, верность,
Дар вечный спутниц избранных твоих.
Добавь добро любезность, щедрость –
Вот будут имена всех шестерых.

– Ну ладно, с этим рассудили.
А этой, в чёрном, надо-то чего?
Понятно мне, мы с этими дружили.
Что в круг летела к нам Марго?

И тут Всевышний рассмеялся.
«Пятьдесят годков на свете жил,
Но так уменья не набрался». –
Как гром сквозь смех проговорил.

От хохота или от слов проснулся,
Зевнул, качая головой.
За кончик носа пальцем дотянулся.
«Фу! Слава Богу, вроде бы живой».


Гусев Сергей
(Ельцовский р-н) 
Гусев Сергей Лукич
https://www.stihi.ru/avtor/tkmwjdrf

Родился 25 февраля 1956 года в с. Ельцовка Ельцовского района.
В 1973 году окончил Ельцовскую среднюю школу и поступил в Горно-Алтайский педагогический институт. В 1978 году получил специальность учителя биологии-химии.
23 года проработал в системе народного образования, из них двенадцать – директором Ельцовской неполной средней школы.
Выбор будущей профессии был не случайным: в семье мать и две сестры были учителями. На биолого-химический факультет поступил из-за своей любви к природе, привитой с раннего детства. Его я провел в с. Нижняя Неня. Огромную роль в этом сыграли мои родственники и мой отец – страстный любитель и знаток природы. Мои бабушки учили меня распознавать травы и применять их в лечении.
Хорошо помню, как в долгие зимние вечера собирались в избе женщины, рукодельничали, пели длинные старинные песни, иногда подпевал им и я.
         Впоследствии, обучаясь в пединституте, был участником академического хора, а начав трудовую деятельность, участвовал в народном хоре Ельцовского района.
        Свои стихи начал писать, обучаясь в 9 классе, посвящая их своей первой «даме сердца», впоследствии писал частушки к праздникам, сочинял сценарии.
          Моим первым учителем в искусстве стихосложения был Бесчетнов Павел Степанович, обучивший меня азам этого нелёгкого дела.
Я очень люблю природу и все явления, происходящие в ней, стараюсь отразить в своих стихах так, как всё это происходит на любимой малой родине – моей Ельцовке.
Неоднократно участвовал в интернет-конкурсах стихов о природе, занимая призовые места и призы читательских симпатий.
В 2012 году награждён дипломом Литературного Клуба Путешествий
BOOXWORLD (г. Санкт-Петербург) за создание поэтических образов природы Алтая.
В 2013 году награжден двумя дипломами международного конкурса: «Север-страна без границ».
   

  Моя Ельцовка нежная

Как подкова, изогнут Чумыш,
Он Ельцовку вокруг огибает.
В речке мокнут рогоз и камыш,
Корни в чистой водице купая.

Здесь черемуха пышно цветет,
Тихо листики падают в воду.
Возле речки берёза растет,
Шелест слышно в любую погоду.

И сейчас, я как будто в раю –
С детства дальнего речка знакома,
К берегу вышел, молча стою,
Приготовил стихи для альбома.

Ты одна в моей трудной судьбе,
Мой Чумыш – драгоценная речка.
Растворюсь я, наверно, в тебе,
Будешь в сердце со мною навечно.

…Нашей жизни надёжный исток,
В жаркий день и буранища снежные,
Милый сердцу родной уголок,
Словно мама, Ельцовочка нежная…












        Осенняя печаль

Леса намокли под дождями,
И злобно ветер рвет порой.
Стою, прощаюсь с журавлями –
Летят, бедняги, надо мной.

На яблонях пустые ветки,
В погоде сыро, но тепло,
А осень оставляет метки,
Листок приклеив на стекло.

Под сумрачным и серым светом
Стоят нагие тополя.
Стою, прощаюсь с тёплым летом,
К зиме готовится земля.

И журавли нас покидают,
Летят куда-то в синеву,
Снежок летит, уже не тает,
Ложится тихо на траву.





     Чумыш

У берега горит костер,
Тайга темнеет недалече,
Чумышский голубой простор
Красою снова душу лечит.

Над нами небо голубое,
На берегах видны стога.
Чумыш в течении спокоен,
Улегся тихо в берега.

Все эти горы, лес, вода –
Природы девственное чудо!
Я много раз ходил сюда,
И это место не забуду.

Под чудной песней соловья,
Среди полей и разнотравья,
Течёт речушечка моя,
Полна величья, благонравья.


Дёминов Анатолий
( Курьинский р-н)
 https://www.stihi.ru/avtor/deminov1960
  Пишу лишь стихи. Порядка двадцати лет. Думаю, что поэзия делает мир чище, краше, благороднее.
Хочу оставить свой след в истории моей глуши. Не писать пока не могу. Более всего – стихов о природе, временах года, детстве. Издан сборник стихов «Солонцы» –2016г., коллективный сборник «Счастливое число» (2017г.), публиковался в журнале «Алтай». Дипломант «Большого литературного конкурса Алтая – 2017».
 

 


 
   * * *
Пустеет вновь природы ларь.
Повиты мхом криницы.
Боярки вызревший янтарь
Клюют сторожко птицы.

Забыт изрытый огород
До следующего мая.
Рябина, сбросив гроздьев гнёт
Стоит совсем нагая.

А за околицей села
За грешную провинность
Калина кровью истекла,
Как девичья невинность.


  * * *
Так плачут звёзды по ночам
На небосклоне.
Стекают слёзы по лучам
В мои ладони.
Я их из пригоршни напьюсь
Совсем густыми,
И сам слезами обольюсь
Я золотыми.
И где поплачу слёзно я,
Пусть и не сразу, –
Цветами звёздными горя,
Взойдут алмазы.

        * * *

В заботах о хлебе,
О модной обнове,
Забыли о небе,
Забыли о слове.

Забыли о песнях,
Что раньше звучали.
О радостных вёснах,
О светлой печали.

О первой любви,
Что забыть невозможно,
О том, что «люби» –
Это заповедь божья.

О том, что речами
Грешить нам не ново,
О том, что началом
Всему было Слово.


    * * *
Отмели золотые метели.
Птиц печальных ушли караваны.
По опушкам лесов свиристели
У калин растревожили раны.

Золочёных синиц перезвоны
Благодать каждодневно пророчат.
И душа моя, словно икона,
В осенённую даль мироточит.


        * * *
Отколобродят злые толки,
Устав во всём искать вину.
В поля пустые выйдут волки
Повыть протяжно на луну.

Снега засветятся искристо,
Как бы от тысячи свечей,
И будут звёзды, как монисто,
Звенеть на ниточках лучей.


Дуплинская Надежда
(Троицкий район)
 

Дуплинская Надежда Васильевна

Проживаю: пос. Гордеевский Троицкого района Алтайского края.
Специальность: учёны鬬-агроном.
Работала агрономом, бухгалтером, главным экономистом совхоза «Пролетарий» Троицкого района.
Имею три дочери, шесть внуков.
Печаталась: сборник «Три реки» (приложение к журналу «Бийский вестник»,
«Солдаты необъявленной войны», «Зажгите свечи в нашу память», «История православия на земле троицкой», «Проба пера» (творческий сборник г. Гурьевска Кемеровской области), газета «На земле троицкой».
Участник художественной самодеятельности.



***
Я разведу над прошлым все мосты.
Сожгу возможные пути возврата.
Один ли виноват – иль оба виноваты,
Но это судный приговор судьбы.

Намного жизнь мудрей любовной суеты,
И странным кажется, что было важно прежде.
Но где-то там, в душе, живёт надежда –
Быть может, ты не разведёшь мосты.

Мы все подвластны тайне вдохновенья.
Мосты между землёй и небесами.
Миг торжества, миг горького прозренья –
Всё прожито молитвой и стихами.

Порой простые, мудрые слова
Несут любви и красоты истоки.
Уже намечены Всевышним сроки,
И инеем покрылась голова.

Постигнуть истину творения стремлюсь.
На помощь неба уповаю снова.
И в светлый праздник Рождества Христова
Я за твоё здоровье помолюсь.

На день рожденья подарю цветы.
Благословлю как друга и как брата.
Не дай нам Бог преодолеть мосты
До этой самой точки – невозврата.


Номинанты литературной премии
«Золотое перо Алтая 2018»,
«Поэзия»
6. Зотов Валерий (г. Бийск)

Зотов Валерий
(г. Бийск) 
 
https://www.stihi.ru/avtor/zotovvaleriy40
         Зотов Валерий Николаевич родился в 1967 г. в Казахстане . Увлечение восточной поэзией c юности вдохновило и обозначило пути к личному творчеству. В основном это были стишки в школьных стенгазетах и просто для души.  Подросшая дочь увлеклась поэзией и мне пришлось взяться за «старое» и пришло вдохновение.
         Печатался в коллективных сборниках лит. объединений "Скиф " и "Парус" города Бийска.

Пусть в Казахстане я родился,
На родине Хайяма в детстве рос.
Я к вам приехал, с Русью слился,
Теперь любуюсь красотой берёз.

Мироздание

Стирается время,
Прошу вас, потише.
Стираются люди, 
А души всё выше.

Уходим без фальши
Сквозь пыль расстояний
Всё дальше и дальше,
Без грузов признаний.

Начать бы сначала,
Как солнце с восходом,
Стоять у причала,
Уйти с пароходом,

Но тают снежинки,
В ладонях сгорая,
И словно слезинки
Всё тая и тая.

Мы странники звёзд
У земного причала,
Закон мироздания –
Начать все сначала.


Не нужна мне уже заграница

Не нужна мне уже заграница
Мне не нужен и в Ницце отель
В зиму русскую как не влюбиться,
Я люблю когда воет метель.

Когда снегом укрытые крыши,
Из трубы валит ласково дым
И узор на окне словно вышит
Дед морозом январским седым.

Как из баньки да в прорубь и с жару
А потом босяком по снежку,
Принимаешь морозную кару
А как летом бежишь по лужку.


Костюченко Владимир
(г. Камень-на-Оби)
https://www.stihi.ru/avtor/kostuchvladimi

Родился в 1946 году, 26 июня в селе Корнилове Каменского района Алтайского края.
Окончил восемь классов в школе рабочей молодёжи в г. Владивостоке,  так  как  уже  работал  на  Дальзаводе.
Объехал весь Дальний Восток, Сибирь, Среднюю Азию, Кавказ с  геологическими партиями.
  Начинал в геологии с верхового рабочего на бурении – помощником,  сменным буровым мастером.   
Также работал крановщиком на плавкране,  электромехаником, на заливке металла «выработал горячую сетку». На пенсию ушёл в чуток за пятьдесят, в 2000 году.
  Имею троих  детей,  два  сына  и  дочь,  двоих  внучек и двух внуков, одного правнука. Стихи пишу с детства. Жизнь удалась. Член Российского союза писателей.               
 
            

      ***
Осенняя  пора, 
                пора  разочарований.
               В  клубящейся дали 
                последний птичий  клин.
               Последний взмах крыла
                не  сбывшихся  мечтаний
               И голый  страх в ночи 
                обугленных   осин. 
               Осенняя  пора, 
                земное  увяданье,
               Как  тленен  этот  мир, 
                под  заревом  небес!
               Шальная  грусть,  та  грусть 
                несбывшихся  желаний. 
               О  том  поведал  мне 
                осиротевший  лес. 
               

                ***
                Моя душа украшена цветами
                Осенних рощ и каплями дождей.
                Летящих клином грустным журавлями,
                И серой дымкой мокнущих  полей.

Она  украшена  морозным  снегом,
  Таёжной  свежестью  моей  земли.               
Духмяным  запахом  ржаного  хлеба,
Тропинкой  узкой,  скрывшейся  вдали.

Душа  украшена огнём  восхода.
Волшебным  светом из глубин луны.
С Оби гудком прошедшим теплохода,
Плывущим  звуком  долгим тишины.

Она  украшена  листвой  зелёной
Плакучих  ив,  серёжками  берёз.
                И  радугой  цветной,  в  поля  влюблённой,

                Полночной  радостью,  далёких  звёзд.



                ***

                Как  мир  прекрасен  в  мелочах

                Вот  бабочка, цветок, травинка.
Смеющийся  мальчонка  на  плечах.
Плывущая  по  ветру  паутинка.
Как  мир  прекрасен  в  суете
Кварталов  города,  деревни,
Озёрной  глади,  русской  чистоте,
Берёзовой  задумчивости  древней.

Как  мир  прекрасен  шумом  нив
И  жаворонка  пеньем  звонким!
Как  мир  прекрасен,  как  же  он  красив
Неповторяемостью  своею  тонкой.

                ***
    Наши  корни  одни  и  былины,
                На  дорогах  веков  и  светил.

                Я  молюсь  за  историю  нашу.
                За  всё  то,  что  пришлось  пережить.
                И  терпенья  хрустальную  чашу
                Ты  не  дай,  Боже,  людям  разбить.

                Помоги  в  это  трудное  время
                Усмирить  нездоровый  порыв.
                От  вражды  не  болело  чтоб  темя,
                Как  не  вскрывшийся  старый  нарыв.



                Я  молюсь  за  тебя,  Украина,
                Нашим  общим  святым  и  Богам.
                Я  молюсь  за  тебя,  Украина,
                В  мире  этом  за  общий  наш  храм.
               

                ***
                Что  же  ты,  кукушка,  нагадала  мало
                Мне  на  свете  этом на  прожитье  лет.
                То ли  ты  ошиблась,  то ли  ты  устала,
                Накукуй  ещё  мне,  не  молчи  в  ответ.

                Накукуй  десяток,  даже  можно  больше
                Мне  годов  для  жизни.  По  лесам  бродить,
                Пить  туман  у  речки,  плеск  весенней  рощи,
                Чтобы  мог  ещё  я всей  душой  любить.

                Нагадай, кукушка,  мне  степей  раздолье,
                Глубину  без  меры  голубых  небес.
                Чтоб  вернуться  мог  я,  в  утреннем  безмолвье,
                На  Алтай  любимый,  чтоб  душой  воскрес.

                Но  молчит  кукушка,  схоронилась где-то
                Среди  крон  высоких,  среди  хвойных  лап.
                Жизнь  течёт  в  раздумье  и  проходит  лето
                В  свете  полнолунья,  жизненных  ухаб.
               

                ***
                На  смерть  матери

Прости  меня,  прости,  моя  старушка,
За  прядь  волос  седых,  за  сеть  морщин.
За  то,  что  рос  таким  я  непослушным,
За  сердца  боль,  что  непутёвый  сын.

Прости  меня.  В  небесном  мире  млечном
Спокойно  пусть  живёт  твоя  душа.
А  мне  брести  ещё  с  мешком  заплечным
Под  ветра  вой,  под  шёпот  камыша.

Прости  меня  за  то,  что  кровь  играет,
За  то,  что  хмель  туманит  дерзкий  взор.

За  то,  что  часто-часто  забывает
Твой  сын  уставший,  милый  сердцу  двор.

Прости  меня, и  пусть с небес лазурных
Твой  нежный  взгляд меня оборонит.
От всех соблазнов, подвигов  амурных,
От всех ударов в жизни и обид.

Прости меня, прости моя старушка,
В обители небесной не грусти.
Тебя ведь помнит сын твой непослушный
И часто в небо шепчет он: «ПРОСТИ».



                ***
Захолустье  моё,  захолустье,
Деревенек  запущенный  вид.
Всё  здесь  дышит  российскою  грустью,
Песней  нежною  русских  ракит.

Заливные  луга  в  травах  тонут.
Здесь  токуют  в  бору  глухари.
Отражает  задумчивый  омут
Ещё  сонные  краски  зари.

И  плывёт  тишина  над  рекою,
Красоту сохраняя  твою,
Обрамлённую алой зарёю,
Там вдали, у небес на краю.

Захолустье моё, захолустье,
Край сибирский, сторонка моя.
Здесь исток моей жизни и устье,
Я былиночка в поле твоя.


                ***
Мы  разучились  сочувствовать  горю.
Боль  замечать среди  близких  людей.
Нам  возродить  свою  мудрость  и  волю
Надобно  в  сердце,  в  порывах  страстей.

Надо  нам  стать  хоть  чуть-чуть  милосерднее,
Светлую  помнить  народа  черту.

В  этом  я  вижу  любви  возрождение
К  Родине,  дому,  к  святому  кресту.

Помнить  заветы,  нам  предками  данные,
Старость  и  детство  беречь  от  невзгод.
Были чтоб  мы  в  каждом  доме  желанными,
Радостным  был  чтобы  каждый  восход.

Мы  разучились  мечтать  до  безумия.
Добрые  глупости  делать  подчас.
Лугом  брести  по  тропе  полнолуния
Тёплою  ночью  под  яблочный  спас.



                ***
Мелькают  дни,  проходит  лето.
И  осень  так  же  пролетит.
Исчезнут  в  вечности,  там  где-то,
Как  год  снегами  отгорит.

Так  год  за  годом  мы  стареем,
Не  замечая  скоростей.
Теряя  молодость,  мудреем
И  гасим  пыл  своих  страстей.

Пусть  мы  покинем  мир  греховный,
Жалеть  нам  надо  ли  о  том!
И  примет  нас  простор  безмолвный,
Покой, увенчанный  крестом.



    * * *
Морозец  лёгкий,  ветерок.
Спешит  народ  к  святой  купели,
Крестясь,  нырнуть,  но  хоть  разок,
Здесь  многие б сейчас  хотели.

Чтоб  телом  чувствовать  ожог
Святой  воды  и  очищенье
Души  и  тела  каждый  смог,
Понять  в  Божественном  Крещенье.



* * *
Стучит  о  подоконник  март  капелью.
Шалун,  он  радуется  дню,  теплу.
Тому,  как  птицы  брачной  канителью
Встречают  шумным  табором  весну.
Он  рад.  Капельным  перезвоном,  миру
Доносит  чувств  пьянящую  тоску.
И  в  перезвоне том я  слышу лиру
Любви  и  нежности и  сердца  стук.
Стучи,  стучи  о  подоконник  звоном,
Юнец,  дитя  любви,  дитя  весны.
Уж  скоро,  скоро  в  мареве  зелёном,
Твои  воскреснут  сказочные  сны.


* * *
Закружила  вьюга  кругом
Ночь  бессонную  мою.
Я, охваченный  недугом,
Вновь  тоскую  и  не  сплю.
Слышу  грустные  напевы
Ветра  в  мёрзлой  кутерьме.
Как  встаёт  стеною  серой
Даль  ночная  в  полутьме.

* * *
Гаснет  свет  в  соседних  окнах,
Затихает  улиц  шум.
Темнота  ночная  мокнет
В  дождевом  звучанье  струн.

Блюз  играет  ночь  Июля,
Освежая  тополя.
Тучи, медленно  кочуя,
Бьют  в  литавры,  веселясь.

Я  гляжу,  как  рвутся  струны,
О  моё  окно  в  свету,
Блюз  играет  ночь  фортуны,
Я  один,  как  на  посту.

Мне  не  спится  этой  ночью,
Под  мелодию  дождя.
Собирая  мыслей  клочья,
Растворяюсь  в  блюзе  я.

* * *
Заметелило  вьюгой  дороги.
Иссушили  морозы  снега.
Месяц  светит  туманно,  двурогий.
Аллилуйя  поют  небеса.
Может  быть,  он  запрячется  в  тучи,
Одинокий  скиталец  ночей.
Разыгравшийся  ветер  летучий,
Окропит  его  лаской  своей.
Заморожены  снежные  дали
Исчезают  в  ночной  пелене.
Снежной  вьюги  ручьи  пропадали.
Неизвестность  спешила  ко  мне.
Есть какая-то тайная тайна,
Год от года несущая нам,
Круговерти  парящейся  майны,
Разделённую  ночь  пополам.
Угадать  ничего  не  могу  я.
Говор  русской  зимы  дорог  мне.
Отчего  же  тогда  я, тоскуя,
Мучусь – брежу  в  тянущемся  сне.


   *  *  *
                Спокоен  тот,  кто  знает  меру
                Своим  желаньям  и  страстям.
                Кто  чтит  родительскую  веру,
                Хоть  и  не  часто  ходит  в  храм.

                Кто  всё  спокойно  принимает,
                Несёт  достойно  жизни  крест.
                Тому  и  небо  помогает,
                Благословляет Божий  перст.



Паневина Галина
      (г. Белокуриха) 
https://www.stihi.ru/avtor/panevinag

 

Научившись читать, заразилась книгочтением. Интерес к книге пробудил желание выразить свои мысли в стихах. В школьные годы вела дневник, куда и записывала свои стихи. Выйдя из школы, окунулась в другую жизнь; забросила стихи и увлеклась рисованием. К стихам вернулась после пятидесяти – как к средству от бессонницы и… затянуло! В августе 2012 года открыла свою страницу на сайте «Стихи.ру». С февраля 2015 года являюсь членом Российского союза писателей (РСП).

    Ода сну

Долина миражей, обитель сна,
Где бледных Призраков пора настала,
Сокрыта тайна и в ночи искажена,
Тревога роковая возрастала.
Слезу печали уронив,
Измученный бессонными ночами,
Он, силу Духов ощутив,
Безвольно растворился меж мирами.
И там, окутанный туманом грёз
Среди теней, он угадать старался,
Кто тайною облёк и превознёс
И кто под именем его скрывался.
Но слишком бледен силуэт –
Прошёл пред ним и растворился,
Разгадки не оставив, тайну подогрев,
На миг явив лицо, он скрылся.
И был его ужасен лик,
Тот взгляд пронизывал до боли,
И он отпрянул, страх нутра достиг,
От взгляда Призрака лишился воли.
Сокрыться с глаз стремился в пустоту.
Возникли тени, ускользая вновь,
Он провалился в темноту.
Застыла в жилах кровь.
Тревожным сном околдовал,
В безвольной растворивший тишине
На троне Призрак восседал...
Прочь, Духи, прочь, он позабылся в сне.
                Ноябрь
Покрыло землю снежной пеленой,
Угасли краски, побелели скверы.
А чудный парк вчера был золотой –
Сегодня ж белой краски нету меры.
Всё стихло, не шуршит упавшая листва,
Лишь лёгкий скрип под мирными шагами.
Познав природы силу колдовства,
Оставишь новый след меж деревами.
Умолкли птицы, не слышны их голоса.
На небе солнце хладное сияет.
Творец ликует – побелели небеса,
Творец-художник белой краскою ваяет.

Луне
Луна зовёт манящим светом,
Священной душу наполняет тишиной.
И ночь поделится с тобой секретом,
Обняв ведёт за край земной.
Ты красоты очарование.
А много ли в тебе добра?
Зовёшь любимых на свидание,
Ты власти не утратила  – твоя игра.
Мечтой томительной прожить желая,
Забыв про сон, и непокорные судьбе,
Они, по правилам твоим играя,
В тоске душевной обращаются к тебе.

9. Плотников Геннадий Номинант литературной премии
Алтайские Писатели Аро Рсп
Номинанты литературной премии
«Золотое перо Алтая 2018»,
«Поэзия»
9. Плотников Геннадий (г. Барнаул)

Плотников Геннадий
(г.Барнаул)


Цвети всегда, моя черёмуха

Весны пора – где холода.
Сжимает грудь озноб «осенний».
А там, в груди, уже бурлит,
Тревожит сердце дух смятений.
Опять в садах цветёт черёмуха,
Вскипает пенным белым облаком,
Наотмашь бьёт дурманом-обухом,
Адреналином по крови.
Цвети, цвети, моя черёмуха,
Накрой меня душистым пологом,
Шепни лишь мне неясным шорохом
Слова заветные любви.

В твои цвета – мне голова,
В твои стволы корёжит тело,
Но выльет новая листва,
Нависнут кисти ягод спелых.
Цвети всегда, моя черёмуха,
Вскипай невинно-белым облаком,
Наотмашь бей дурманом-обухом,
Буди забытый жар в крови.
И без меня цвети, черёмуха,
Других накрой душистым пологом,
Шепни, как мне, неясным шорохом
Слова заветные любви.
 
 
Дождь, дождь, дождь...

Дождь, дождь, дождь… Взгляды – вкось.
Всё беспросветно, зреет злость!
Слово на губы припеклось.
Разум и сердце – врозь, врозь, врозь...

Дождь, дождь, дождь… Изморось.
Грозен рогами бык и лось!
В коже огонь ознобом скис,
месят копыта слизь, слизь, слизь...

Дождь, дождь, дождь… По телу дрожь.
Впился под рёбра ревности нож!
Неумолимы предательство, ложь.
Слёзы невидимы в дождь, дождь, дождь...


Полетаева Елена
(г.Барнаул)
https://www.stihi.ru/avtor/hmax67
Член Союза писателей России

Номинирована на соискание национальной литературной премии «Поэт Года –2013» , «Поэт Года – 2014», «Поэт Года – 2015», «Поэт Года – 2016», «Поэт Года –2017».

Номинирована на литературную премию «Наследие – 2014»,
«Наследие – 2015», «Наследие – 2016», «Наследие – 2017», «Золотое перо Алтая – 2018».

К Читателям

Да, я не Пушкин и не Есенин,
Я даже не сравниваю себя!
Но мне иногда дождём весенним,
Хочется литься на вас, любя!
 
И Душу свою распахнуть навстречу,
И подарить вам своё тепло!
Никто из нас на Земле не вечен,
Но, может быть, станет от нашей встречи –
У вас на Душе немного светло?!
 
Дарю Души своей росток!

  Зачем тебе, Читатель, то,
Что для меня всех дел дороже?..
Дарю Души своей росток –
Хочу, чтоб с ним ты ожил тоже!

Стихами – с детства говорю...
Теперь - КРИЧАТЬ пора настала!
О, Люди! Я ДЛЯ ВАС творю,
Чтоб Искра Света засияла!

Скажи, что показалось только мне…
Она:
– Скажи, что мне казалось... Всё не так!
Что ты меня любил лишь понарошку,
А я была как ласковая кошка
В твоих горячих и родных руках...

Скажи, что показалось только мне...
Что про Любовь – я книжек начиталась!
Что солнце не сменяло звёзд в окне –
А утро никогда не начиналось!..

Скажи, что сердце плачет просто так,
Совсем не больно... Это ведь неважно?!
И, как всегда, скажи, что ты – дурак.
И что Любовь – нас не касалась даже...

Он:

– Хотелось бы сказать, но не скажу...
Как больно было уходить – теряя...
Твоей улыбкой свято дорожу,
Тебя ежесекундно вспоминая!

Я и не думал, что бывает так –
Своим лучом ты Счастье мне дарила!
Прости!.. Но я действительно... дурак...
Ту, потерял, которая ЛЮБИЛА!

Ты посмотри! Для Тебя – всё сияет!
Утро взойдёт переливом чудесным!
Ты посмотри! Для ТЕБЯ – всё сияет!
День разольётся лазурью небесной!
Солнце – своими лучами играет!
Нежным дыханием ночь приоткроет
В лунную гавань прямую дорогу!
Я тебя встречу – у сердца с рукою:
«Ну, проходи же! Не стой у порога!»

Чтобы не забывал...
Чтобы не забывал – я напишу в строке...
И нарисую дождь лИвневый вдалеке!
И захлестну лучом солнечного огня,
Чтобы не забывал – ты НИКОГДА меня!
Яркой звездой с небес – я озарю твой след,
Искренностью Души, высвобождая Свет!
Пусть на воде круги – стынут в полночной мгле,
И разольётся Любовь – нежностью на Земле!
Чтобы мой сердца стук помнила та строка,
Вслед за дождём взойдут – в радуге облака!
Розовый небосвод, будет в рассвет светить!..
Чтобы почувствовал ты – КАК я могу ЛЮБИТЬ!..

Быть Любимой твоей!..
Ты не пишешь стихов, не поёшь под окном серенады.
Звёздной россыпи бисер – не сыплешь в усладу на плечи...
Но с тобой, как ни с кем, быть хочу я, единственный, рядом!
И лишь только с тобой, задувать я в ночи буду свечи!
И твоя лишь рука расстегнёт мне застёжку на платье...
Чуть дрожа прикоснутся горячие губы к запястьям!...
И вся нежность – ДЛЯ НАС, где Любовь раскрывает объятья,
Что зовётся в народе простым человеческим Счастьем!
Мне не надо стихов!.. Мне общаться даровано ими!
Ни к чему серенады – душевной открытости рада!
Любоваться на звёзды – я стану глазами твоими!
Быть Любимой твоей – и является в Жизни наградой!

Дар поэзии
Не так-то просто вытащить наружу
Что от других тебя так отличает...
Что ТАК тревожит с детства твою Душу
И голову, Судьбу твою венчает.
Не так-то просто с ближним поделиться
Своим богатством внутренним большим:
Что по ночам – летаешь ты, как птица,
Чтобы оставить этот Дар – другим!..

А рука под диктовку движется...
Пишется... Пишется... Пишется...
Словно воздухом чистым дышится!
Словно голос мне чей-то слышится,
И дышать без него – не могу!
А рука под диктовку движется!
Вновь стихи покрывают книжицу –
Записную подружку мою!
И опять – всё мне пишется... Пишется...


Соколова Алла
(г. Бийск) 
Соколова Алла Львовна.
Родилась в Ленинградской области. Школу окончила в посёлке Горняк Алтайского края. В Бийске – пединститут. Работала в детских учреждениях и на производстве. Автор 20 книг поэзии и прозы для детей и взрослых.
Пишу сказки, пародии, эпиграммы, басни.
Участница городских, краевого и Южно-Уральского литературных конкурсов, лауреат городского поэтического фестиваля «Пушкинские строки». Для городского хора «Вдохновение» писала сценарии.
Стихи и проза публиковались в газете «Бийский рабочий», в журналах «Алтай» (Барнаул), «Огни над Бией», «Литературная среда» (Томск), в антологиях «Писатели юношеству», «Алёнкино лукошко».
Член литературного объединения «Парус». Бийским отделением СПР рекомендована для приёма в СПР России. Член Бийской писательской организации СПР.
               
        Алексею Фандюхину
В день, когда бесилась вьюга
И змеилась по дороге,
Вы представились мне другом
На издательском пороге.
Обожали, искушали
Бронзой, серебром и златом,
Веру в конкурсы внушали.
Поняла: где вы – там свято.

Но подсказывало небо:
«Не гонись, дружок, за славой –
Слава не прибавит хлеба,
Не зашьёт карман дырявый».


Непрополотые стихи
«В саду мужики вновь пьют пиво
И пьяные бабы поют,
По самую крышу крапива,
И дома помои вновь льют.
Не полота даже картошка...»
Эдуард Рыбкин. «В пьяном саду».

Я тоже блюститель порядка,
Хотя безымянный поэт,
Но вновь не прополоты грядки:
Я вновь сочиняю памфлет.
Мне ваши стихи – вдохновенье,
Там сорно, как в пьяном саду.
Не надо полоть сочиненья –
Я их и в крапиве найду.


Я ПОДАРЮ ТЕБЕ НАСЛАЖДЕНИЕ
«...И вновь иду опохмеляться»
      Анатолий Суслин. «Алкаш».

«Блажен, кто верит, он счастливый,
........................
Он рад тому, чего имеет.
.......................
А мне такого счастья мало,
Оно нужно, чтоб через край.
Повеселиться, как бывало,
И трудности мне подавай.
Я полной жизнью жить хочу:
Любить, работой наслаждаться,
Активно отдыхать люблю...»
                Анатолий Суслин.

Ну, слава Богу, вот удача!
Ты полной жизнью любишь жить?
Я заманю тебя на дачу
Пахать и домик сторожить.

Там непочатый край работы,
Ну то что надо – через край.
Я наслажу тебя заботой –
Гараж построишь и сарай.

Ну что, что бывший алкоголик?
Да это, Толя, чепуха!
Зато ты супертрудоголик
И мастер пьяного стиха!

Захочешь отдохнуть – я рада:
За отдыхом ты за два дня
Поставишь новую ограду,
Гамак повесишь для меня.

Я полежу, но не активно,
Но ты-то, Толя, не таков...
А бабы ищут, аж противно,
По интернету мужиков.


Бывает же такое!
«Наши губы полны поцелуев,
Поцелуи полны наших губ...»
                Сергей Клюшников

Наши руки полны обниманий,
Обниманья полны наших рук.
Я на вас обратила вниманье,
Ну, конечно, не сразу, не вдруг.

Наши ноги полны похождений,
Похожденья полны наших ног...
Я подумала: «Клюшников – гений,
Раз такое подумать помог».

Фельдбуш Людмила
(Троицкий район)

Я не рискую причислять себя к поэтам,
        Но словом дышит и живёт душа.
      
Людмила Георгиевна Фельдбуш, родилась  1 января 1950 (фактически 26 декабря 1949) года в селе Пильно Красногорского (Старо-Бардинского) района Алтайского края. Училась в школах  Чарышского и Смоленского районов. С 1970 г. (окончив филфак БГПИ в г. Бийске – городе моей особенной любви, городе-колыбели моих родителей) проработала словесником в средней школе с. Ельцовки Троицкого района 37 лет. Вышла замуж, родились дочь и сын. 
Путь в творчество начался в детстве, с огромной любви к чтению художественной литературы, которую привила мне мама и учительница литературы (в одном лице) Толченицына Антонина Петровна. В старших классах и в институте, когда особенно обострены чувства, вела дневник, который перечитывать сейчас очень интересно, т.к. оживают забытые события и детали.
Собственный аналитический подход к преподаванию литературы в школе дал свои результаты. А потребность высказать мнение по вопросам воспитания детей – на страницах районной газеты «На земле Троицкой», сотрудничеству с которой в 2019 году исполнилось 30 лет, возникла в период работы в административной группе (организатором, завучем и директором школы).
Первые, эпизодические, попытки стихотворчества были в школе по заданию учителей. В 80-е годы прошлого века я стала отправлять свои опусы в Литературную страницу районной газеты, которую вела редактор Черемнова Светлана Михайловна. Печатались и мои публицистические материалы.
Стихи продолжала писать, участвуя в конкурсах. Читала стихи Р. Рождественского, Э. Межелайтиса, М. Цветаевой, стихи собственного сочинения со сцены Домов культуры села и района, на литературных Чтениях и фестивалях, посвящённых памяти поэтов-земляков.
В семье особого понимания я, к сожалению, не встретила.  Нет-нет, да и слышала вопрос: «Зачем тебе это нужно?» Этот же вопрос я задавала порой себе и сама.  И понимала,  что  уже давно не получается  обходиться без творческих встреч, без общения с теми, с кем «одной крови» и с кем  могу говорить «на одном языке»…
Пыталась не писать… Не получается!  Это потребность души, и поделать с этим ничего нельзя.
И хотя «звёзд с неба не хватаю» и до сих пор не издала ни одной своей книги, но мой сборник  почти готов, и я с трепетом собираюсь представить его на суд читателей. Выйдет он под псевдонимом «Батурина» (фамилия бабушки по линии мамы), в дополнение к моей фамилии.
В общем, я удовлетворена тем, что причастна к появлению таких сборников в районе, как «А душу можно ль рассказать?..»,  «Уверуй, что всё было не зря», «Солдаты необъявленной войны»,  «Зажгите свечи в нашу память» и других, а в крае  – «Завещаю помнить, или Воскрешение истины» В. И. Ащеулова. Эти сборники разошлись и по районам края. А ещё так здорово находить при чтении  произведений других авторов перекличку со своими струнами души, с чем-то соглашаться, с чем-то спорить, чем-то восхищаться, чем-то делиться…  Поэтому принадлежать к творческому клану – это и волнующе, и очень ответственно.
Публиковала свои произведения в газете «На земле Троицкой», в районных и межрайонных сборниках (приложение «Три реки» к альманаху «Бийский вестник»). Подготовила к изданию как редактор, корректор и автор предисловий к сборникам полтора десятка книг литераторов Троицкого района. С 2008 г. – руководитель Троицкого  л/о «Вдохновение».
Награждена  медалью Алтайского края «За заслуги перед обществом»,  медалью «За заслуги в культуре и искусстве» Петровской Академии Наук и Искусств, другими наградами. Ветеран труда.      
               
 Людмила Фельдбуш-Батурина
   

Учитель, перед именем твоим…
                Н. А. Некрасов
                1
Мне хочется рассказать об Учителе.
Ответственный принят мною заказ.
Я расскажу о Вая… и Воителе,
О Повелителе детском. О нас.
Вдруг страшно становится: на славословье
Я сбиться боюсь – так тема стара.
Но… пусть раскрывается потом и кровью,
Как вечный источник тепла и добра.
Мне хочется в дали всмотреться: за далями
Мелькают в сознанье моём имена.
Не орденами и не медалями
Их отмечают во все времена.
Увы, им награды высокие не даны,
А если и есть, то не в этом корысть.
Профессии древней сызмальства преданы,
Над сонмом веков высоко вознеслись
Платон, Аристотель, Сократ и Овидий,
Лукреций, да Винчи и Эпикур.
Лишь внутренним зрением можно их видеть,
Учению следовать честных натур.
Все лучшее, доброе вложено в Слово:
В стихи и рассказы, в легенды и быль.
Пусть что-то ушло, а что-то не ново,
А что-то покрыла забвения пыль…
Но снова и снова ищу я истоки,
К Ушинскому, Корчаку брошен мой взор.
И часто души принимаю упреки:
В нас что-то не так – не смолкает укор.
                2
Что значит – Учитель? Нелёгкий вопрос.–
Я мысленно вижу Старца седого.
Он столько высокого в жизнь мою внес,
Владея одним лишь оружием – словом.
Подвижники были в России всегда:
Овеяно славой Белинского имя…
Макаренко что ключевая вода,
И Сухомлинский, конечно, за ними.
Я же о Рерихе. Низко ему
Хотела бы я поклониться за подвиг.
Слова его – горящий факел сквозь тьму –
Забыл за трудами своими он отдых.
И пусть я сейчас говорю не о детях –
Им должное будет еще воздано.
Учителю Рерих – вместилище света.
В руках же умелых даст всходы зерно.
                3
    Итак, об Учителе…
                Люблю я искусство, я в творчество верю,
                Так верен ему был блистательный Рерих…
…Есть в музее картина, среди многих она
По красивой легенде им давно создана.
Была жизнь на исходе и терниста тропа.
И желанье народу дорогие слова
Передать по наследству – слыл обычай таков,
Лишь не виделось близко человека следов.
Поводырь же, ребенок, чтоб утешить его,
Вдруг солгал, что все люди у его давно ног.
…Горы синие-синие и таинственный звон…
Над цветущей долиной, обессиленный, Он
Слово хрупко заветное уж поведать готов
Миру, солнцу и ветру – нет для Старца оков.
Строго очи незрячие смотрят небу в глаза.
На ресницах легчайшая чуть мерцает слеза…
Робко рядом с Учителем примостился Малыш.
Не нужны им укрытия – им свободней без крыш.
Руки немощно слабые путник вдаль обратил
И с улыбкой счастливою говорил, говорил…
Ложь за правду святую принял Мудрый без слов.
Не смотрел на толпу Он. Да и видеть не мог.
На холме на высоком величаво стоял,
Среди гор одинокий голос ясно звучал.
Лился голос свободно, не встречая преград.
Труд забыт переходов – лишь вниманию рад.
Он не ведал обмана. Как дитя, сердцем чист,
Долгой жизни романа разворачивал лист.
Ветерок шаловливо еле слышно порхал
И речам молчаливо и согласно внимал.
Призадумались птицы, и притихла трава.
Ручеёк серебристый вдруг звенеть перестал…
Говорил Он о войнах и о мире потом,
О живущих достойно и о тех, кто рабом
Жизнь прожил на коленях и себе был не рад…
И хотя откровенья заглушал водопад,
Зато озеро чутко чуть вздыхало в ответ.
И вбирали минуты за заветом завет.
Говорил о жестокости тех, кто слово бросал,
Тем бесстрастным «кинжалом» мог сразить наповал,
И в тупом ослепленье видел в том свой удел…
Для души нет волнений, за душою нет дел.
А потом призывал Он милосердными быть,
Чтить людские законы и по совести жить…
Говорил Он о тайнах, что веками хранят.
Молодым завещал не утратить сей клад.
Эти тайны – крупицы золотого песка,
Что из жизней ушедших переходят в века.
Чтобы добрые руки всё приняли сполна,
А душа чтоб от муки была спасена.
Чтоб дела были нужными, чтобы совесть чиста,
Чтобы сердца бездушье не лишало бы сна…
Вся природа застыла от услышанных слов
И, казалось, дарила, излучала любовь.
И случилось вдруг чудо: сквозь молчание гор
Вдруг раздался повсюду, грянул слаженный хор.
   – Аминь! Аминь! – кивали лепестками цветы.
   – Аминь! – птицы вещали у небес с высоты.
   – Аминь! – гордые скалы тоже грянули вдруг.
Силы Старца оставили – силы вложены в Дух…
Колыхались чуть складки одежды простой.
Стал он вечною сказкой, недоступной мечтой.
И, когда тебе трудно, вспоминай старика,
Что открытья свои к нам несет сквозь века.
                4
Как много ищем мы в себе
И очевидное пытаемся понять,
Ответ стараемся найти в судьбе
И целый мир хотим подчас обнять.
Но явное всё ж так и не объяв,
Непостижимое всё ж так и не постигнув,
Порою от себя хотим бежать
И отрекаемся от помыслов постыдных.
И  снова мечемся, покой не обретя,
Сбираем силы к новому забегу,
И ищем вновь, и падаем. Хотя
В душе родятся свежие побеги.
Надежду новым силам подарив
И доверяясь новому влеченью,
Просчёты и ошибки все забыв,
Мы отдаемся новому теченью.
И если где-то посреди пути
Опять охватят прошлые сомненья,
Уйти – уйди. Простить кого – прости,
Лишь для себя не делай исключенья.
Пусть путь тернист и воды глубоки,
Пусть корни ядовитые бессмертны,
Пусть засосут безжалостно пески,
Покажется: проходит жизнь бесследно…
Пусть на душе и смута, и гроза,
Перебори сердечные упреки
И вспомни устремленные к тебе глаза
И сотни, тысячи своих уроков.
Не только ты – учили и тебя
Ершистые  Максимы, Вани, Славы.
И нити судеб многих из ребят
Тебя вели к бесславью или славе.
                5
Высоким пламенем гореть когда-то было нам дано.
Как время и себя жалеть, забыли мы давным-давно.
Уходят годы чередой – всё повторяется сначала.
Давно уж ты немолодой, и можно бы уже к причалу…
Но бодр, подтянут, как всегда, спешишь ты утром на уроки,
С волненьем входишь вновь туда, где забываются все сроки…
Несёшь души своей тепло, оставив все свои невзгоды.
И пусть на сердце тяжело, и пусть не радует погода,
Ты должен обо всем забыть, не выдавать своей тревоги.
Ты должен быть или не быть – вот мудрость в чём твоей Дороги.
               
* * *
Жизнь, чем дальше, тем веселей –
В Интернете не счесть друзей.
Виртуальный мир как ловушка:
Жизнь готовы отдать за полушку.
От душевных метаний не скрыться –
Каждый миг – интернет-страница.
Всё иное забыто, закрыто,
А бывает, совсем не открыто.
Так в таинственных недрах шкафа
Замурован гражданский пафос.
А на полках со старыми книгами
Уж давно пропылились интриги.
Миллионы книг весом в тонны
В жертву брошены электронным,
В электронные книги забитым
И порою уже позабытым.
Мне же хочется на коленях
Ощутить тяжесть книги нетленной,
Перелистывать пальцем страницы,
Вслед за автором выпорхнуть птицей.
 Л. Фельдбуш, 2013

Шуляк Олег
(г. Бийск)

Шуляк Олег Сергеевич, член литературного объединения «Парус» города Бийска, лауреат фестиваля «Пушкинские строки», финалист и номинант конкурса «Золотое перо Алтая – 2018». Произведения публиковались в литературно-публицистическом альманахе «Бийск литературный», в сборнике Содружества писателей «Сверстнику».
Родился самым обычным способом, свойственным «хомо сапиенс», в семье рабочих. В детсадовском детстве ничем радикальным не отличался от сверстников и только в школе, когда общими усилиями всё же был обучен азам грамоты, проявилась неуёмная тяга к чтению. Читал много, взахлёб! Поначалу читал бессистемно, благо домашняя библиотека предлагала широкий выбор – почти 2000 книг. Протянешь руку, возьмешь наугад любую, посмакуешь название, вдохнешь незабываемый аромат качественной бумаги и... нет больше ни дня, ни ночи.
Сейчас меня спрашивают: «Почему ты пишешь, почему стал писателем?»
Странный, более чем странный вопрос... Здесь смешались два малосовместимых вопроса. А почему, собственно, я стал писателем? Писателем меня стали называть читатели, а сам себя я вижу в качестве читателя. Я пишу в первую очередь то, о чём сам хотел бы прочесть, это – мой способ отреагировать на происходящее вокруг меня, на то, что происходит в мире.
В итоге – перед читателем истории из жизни обыкновенных людей, оказавшихся в необыкновенных и чрезвычайных обстоятельствах. Исторические катаклизмы и политические дрязги рвут в клочья родину детства. Осколки человеческих душ разметало по миру – читатель обнаруживает их в далекой горной стране, в ковыльной степи Донбасса, в странных снах. И я предлагаю читателю собрать воедино «ошметки души» нескольких поколений, если не между строк, то в своей памяти.


  Да кто вам сказал

Да кто вам сказал,
что я не летаю?!
Летаю в снежинке – мечтаю:
в дождинке,
слезинкой, стекаю
по острому краю
скалы индевелой,
коричнево-серой,
 замшелой...
Там чёрная птица,
из снежного ситца,
кроит мастерица
судьбу
неземной красоты –
высоты
вплетая узоры,
бурчит наговоры,
       укоры,
что я не летаю...

Летаю!

Мечтаю
и таю
в серебряной дымке.


Перестроечная голядь

Даром даровитое
Племенное племя –
Бытием забытое
Безвременья бремя.

Идеями идейное,
Резонное в позоре,
Узорно-иллюзорное
Горестное горе.

Прилично непривычное –
Мерой ограниченно,
Привычно неприличное –
Лично обезличено!

Негою разнежилось,
Уморилось мором –
Разбегалось,
      бегало
Да орало хором.


Ослепительный миг

Я гляжу в небеса сине-белые,
По-осеннему в тучи одетые,
И рождаются строки несмелые,
Во весь голос ещё не пропетые.

В них слова про далекий мир сказочный,
Там луч солнца и неба ширь синяя.
Вожделенный, забытый, загадочный...
Знаю, что-то скрывает марь зимняя.

Запишу на песке тонким прутиком,
Зачерпну и швырну быстротечности.
Вот и стал зачарованным путником...
Пыль дорожная, я в бесконечности.



Полуфиналисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Проза»
      
               
1. Бурденко Николай (г. Бийск)
2. Пасечник Ксения (Солонешенский р-н)
3. Синицын Владимир (г.Барнаул)


Бурденко Николай
(г. Бийск) 
http://www.proza.ru/avtor/05burd37mailr1
      
  Бурденко Николай Иосифович

        Родился 11 мая 1937 году в Иране г. Пехлеви в семье иммигранта.  Учился в Персидско-французской школе. С 12 лет работал и учился русскому языку и прочим при Советском посольстве в Тегеране. По приезде в 1956 году в г. Бийск – служил в армии. Отслужив, работал и учился.  В 1963 году поехал в Узбекистан на комсомольскую стройку в город Навои, где работал бригадиром слесарей монтажников.  Работу совмещал с учёбой в вечернем техникуме, получил диплом техника-механика.      
          По окончании обучения работал мастером, начальником участка внешнего монтажа, главным диспетчером завода.
       Награждён орденом «Трудового красного знамени» и правительственными медалями. 
В 1987 году, по приезде в г. Бийск поступил на работу в ПМП «Металлугмонтаж», где трудился монтажником, мастером, начальником участка, заместителем директора по общим вопросам.
          Женат, в семье шесть сыновей и дочь. Говорю на пяти восточных языках. Пенсионер. С 2012 года занимаюсь писательской деятельностью, прозаик – член Российского и Интернационального союзов писателей. Издано пять книг, четыре из которых – романы.         


Двадцать пять лет ностальгии
(Отрывки из романа)
Том 2. Чужбина
                Мы сопровождали колонну «студебеккеров» по предгорью Загрос, где хребты покрыты дубовыми и буковыми лесами, а небольшие долины так зелены, словно их только что выкрасили. Такую удивительную палитру цветов и разнообразие растений редко где увидишь. А реки, разрезавшие горы пополам и создавшие ущелья и маленькие каньоны, обнажали на отвесных склонах берегов неописуемые в исследовательском плане богатства геологам, кладовые для открытия новых почв и минералов в трёх направлениях. По ущельям текут бурно клокочущие реки, падающие с невысоких скал воды в солнечный день образуют туман, в котором просматривается отрезок радуги со всеми её цветами. Предвечерняя мгла в горах давала о себе знать: как мне показалось, миновав перекресток на Тебриз, мы въехали в эльбрусскую горную часть, где всё уже казалось не ярко-зелёным и радующим глаза и душу, а мрачным и тревожащим нервную систему. Через несколько минут тревожное напряжение подтвердилось. «Виллис» дёрнулся влево, в это время прогремел выстрел, и за моей спиной прогрохотала короткая автоматная очередь – её произвёл сидевший на заднем сидении солдат, который увидел человека, стоявшего на крохотном нависающем выступе скалы. «Стоп!» – приказал я водителю, а когда попытался выпрыгнуть с переднего сидения «виллиса», то почувствовал острую боль в правом бедре, а дотронувшись рукой, ощутил влагу. Глянув вперёд на дорогу, я увидел четырёх всадников с направленными на нас стволами, а двое моих солдат как по команде открыли огонь: тот, что за спиной, – поверх голов всадников, а водитель – почти у самых копыт коней. От пуль рикошетом летели камни и больно ранили ноги коней, отчего они вздыбливались, норовя сбросить наездников, которые при этом не могли применять оружие. Видя такое положение дел, преградившие путь четверо наездников повернули коней и начали удаляться, оставив упавшего сотоварища, который ещё подавал признаки жизни.
Перевязывая свою рану на бедре, я понял: пуля прошла по мякоти насквозь. Затем мы загрузили бандита в «виллис» и поехали с тем, чтобы в первом населённом пункте предать его в руки эскулапов. По дороге до Миане я от водителя и солдата, стрелявшего из-за спины, узнал, почему машина резко вильнула. Если бы водитель резко не вильнул, то пуля попала бы в меня. Солдат, сидевший на заднем сидении, подтвердил то же самое, оказывается, оба они стоящего с карабином бандита увидели одновременно, и если бы не вильнул «виллис», то бандит был бы убит, а так пули попали в скалу, и, видимо, тот от испуга упал. «Молодцы вы оба: ты, «рулило», – что вовремя крутанул баранку, а ты, автоматчик, – что не попал в бандита, иначе бы нам не отпис;ться».
– Иосиф Степанович, почему похвалили автоматчика?
– Дело в том, что нам – сопровождающим – была установка при любых обстоятельствах на поражение не стрелять.
В город Миане приехали очень поздно, бандита довезли до больницы и оставили врачам, а в гостинице я обработал ногу. После полудня прибыли в порт Пехлеви, я с горем пополам сдал колонну и стратегический груз в металлических бочках. Закончив передачу, я отправился в медсанбат, там мне обработали рану и не выпустили меня. «Иосиф Бурденко, вам необходимо задержаться дня на три, а потом отпустим на все четыре стороны», – сказал военврач.
После ужина привезли старика и положили рядом со мной. Когда я присмотрелся к вновь прибывшему, то узнал в нём одного из людей сороковых годов, с которым мы занимались поиском клиентов, а потом, когда перегоняли машины, он перегнал со мной две колонны и, сославшись на семейные неурядицы, ушёл не знаю куда. Реакция при встрече оказалась настолько бурной, что прибежали врач и медсестра узнать, всё ли у нас нормально. Ушли, предупредив, чтобы мы не так бурно реагировали при всех своих воспоминаниях.
«Муса, как ты сюда попал, это ведь военный медсанбат?» – «Да так! У меня здесь товарищ работает, вот я его и попросил в связи с отсутствием денег. Я здесь только на сутки, завтра отбуду в глубь страны родной. А ты, Иосиф, как сюда попал?» – «Я по ранению, позавчера на пути к Миане со скалы Гиляк шмальнули, если бы не мои бойцы, то меня бы завтра уже хоронили».
Я хотел ещё что-то спросить у Мусы, но в открытой двери появился мужчина лет тридцати пяти, высокого роста, широкоплечий, больше похожий на атлета. Осмотрев палату и подойдя ко мне, он вежливо спросил: «Простите меня за бестактность: не могли бы вы на несколько минут оставить нас наедине?»
Ни слова не говоря, я кое-как поднялся, сил хватило выйти только за дверь, потому что боль сковала меня, да так, что я еле стоял на ногах, благо ухватился за ручку двери на противоположной стороне коридора. Над дверью палаты, куда я был поселён, находилось глухое окно без одного стекла из трёх. Как только дверь за мной закрылась, я услышал голос незнакомца, посетившего Мусу: «Акбар Акбаров, пришёл вам сообщить: завтра все ваши документы будут готовы и, возможно, к вечеру мы вас отправим в Баку. Там вы получите свой паспорт, деньги и продолжите путь в Ашхабад к красавице-дочери Омид. Кстати, чтобы мне не светиться здесь, документы я передам врачу, который будет вас сопровождать. И без возражений: они знают, что вы сильно подорвали своё здоровье при выполнении заданий с предвоенных лет по сей день, охотясь на главу кротов. Вот поэтому к вам приставили в дорогу врача, а по месту вашего пребывания госпитализируют на какой-то период. Вы всё поняли? В данное время вам нельзя волноваться, и самое главное – не вставать и слушаться врачей. Теперь давайте прощаться. Мы больше не увидимся, а провожать я вас буду визуально издали».
Услышав последние слова «давайте прощаться», я поторопился отойти подальше от места подслушивания. Посетитель, выйдя из палаты, прошёл в кабинет главврача.
Пока я стоял без движения, боли в ноге не чувствовал, а как только проделал с десяток шагов, она возобновилась. Вышедшую из процедурного кабинета медсестру попросил помочь пройти в палату и от неё же получил выговор за нарушение постельного режима. Войдя в палату, я увидел сияющее от счастья лицо Мусы. Тогда я спросил: «Чем твой посетитель тебя так обрадовал, что лицо пылает от счастья?» – «Да то же самое, что врачи подтвердили: завтра меня выпишут, дальше буду лечиться дома».
Через какое-то время я специально его спросил: «А где твой настоящий дом, и есть ли у тебя жена, дети?» – «Жена была, только померла два года назад, помнишь, когда я ушёл от тебя по семейным обстоятельствам. Дочь есть, только далеко. Если завтра, даст Аллах, выпишут меня, то я через три дня обниму мою любимую дочь Омид, по которой я так соскучился», – говоря последнее, Муса расплылся в улыбке и сильно разволновался. Благо вошёл врач и, глянув на пациента, понял, в чём дело. «Я вас просил не волноваться, а вы опять за своё: "Скоро увижу дочь"», – с негодованием выпалил врач и вышел, а через две минуты вошёл со шприцем и ввёл счастливому больному камфару, предупредив не разговаривать, дабы вновь не взбудоражиться.
Со слов, дошедших до моего уха сквозь окошко над дверью палаты, я понял, что Муса – не тот человек, за которого он с первого дня нашего знакомства выдавал себя. Тогда я предался воспоминаниям, как мы первый раз встретились.
Судьба нас впервые свела в столице Ирана, и мы удачно выполнили задание. Следующая наша встреча состоялась в Ахвазе или Абадане, когда моей колонне недоставало одного водителя, а он подошёл и просто сказал: «Я хорошо умею водить автомобиль, только никаких документов у меня нет – если только проверите прямо сейчас, я буду очень благодарен. Мне нужны деньги – жена болеет. Вы помните, мы с вами в Тегеране работали, нас свёл товарищ с Кавказа. Надо сказать, встреча была мимолётной, но всё-таки была».
Погоняв его пятнадцать минут, я удостоверился в его профессионализме; по всем параметрам он устраивал меня – по всем параметрам! После второй поездки ушёл.
И вот услышанное сегодня я стал сопоставлять. Первое – имя и фамилия – Акбар Акбаров; следующее – имя дочери Омид и проживает в Ашхабаде. Значит, Акбар Акбаров – отец Омид, хотя мог быть и тестем. Учитывая его состояние здоровья, по поводу Омид я не осмелился ему говорить: не приведи Бог, чтобы он здесь помер от моих слов!
Ближе к вечеру, когда Муса, а теперь уже точно – Акбар – совсем успокоился, первое, что он произнёс, было следующее: «Иосиф, при второй нашей встрече ты мне говорил, будто ты когда-то бывал в Ашхабаде. А ещё ты говорил, что ждёшь визу, чтобы вернуться в СССР. Так вот, когда бы это возвращение на родину ни произошло, постарайся приехать в столицу Туркменистана: думаю, к тому времени и я буду там. Ты представляешь, какая это будет встреча! Знаешь, Иосиф, из каких соображений я это говорю? Раз уж русские погнали немцев, теперь их уже не остановить – добьют немца. А после войны нужны рабочие руки, чтобы восстановить всё разрушенное. Моё мнение: СССР всех разъехавшихся русских пригласит на Родину. Вот возьми – это адрес моей дочери».
Когда я прочитал адрес, мои сомнения развеялись: это был отец Омид.
«Спасибо, Муса, за приглашение. Прежде всего нам обоим необходимо попасть туда – это первое, а второе – я тебя тоже приглашаю в Ялту; адрес простой – центральный банк, буду там каждое воскресенье в любую погоду, с семнадцати до восемнадцати». Обменявшись адресами, каждый по-своему остался доволен собой, на том и решили: будем ждать друг друга в гости.
Спустя какое-то время я поднялся, пошёл покурить, заодно в туалет, там же была и курилка. От движения нога вновь начала болеть; прислонившись к стене, я немного ослабил нагрузку на больную ногу, как вдруг услышал: в соседний туалет – для персонала – вошли двое. Слышно было, как чиркали спичками; прикурив, начали разговаривать. Видно, до этого они вели, как мне показалось, странный разговор о каком-то старике. Один из них говорил другому: «Ты давай не дрейфь, до Баку довезёшь, а там сдашь – и обратно». – «Нет, ты не представляешь: я посмотрел его историю, анализы и кардиограмму – и пришёл к выводу, что он не дотянет до места назначения! Всё, на что хватит его здоровья, так это максимум на двое суток, а если на море шторм, так тогда сразу в саван и в гроб». – «Геннадий Петрович, где вы, вашему больному плохо!» – послышался голос молодой медсестры.
«Ну вот, я же говорил, что старик очень слаб: организм истощён и измотан полностью, ему нечем за жизнь цепляться, – видимо, это и был Геннадий Петрович. Шагая по коридору, он продолжал ворчать: – Эти, которые отправляют его, говорят, что у него там дочь, мол, пусть повидает свою дочь и помирает. Нет, они совсем безголовые! Отвечать-то мне придётся, а я что – Бог?»
Всю ночь врачи пичкали его шприцами. Утром он был как штык, после сончаса пришли санитары и, попрощавшись, его унесли. Доктор, занаряженный сопроводить Акбара, на мгновение задержался, я его подозвал и сказал, что вчера случайно слышал его разговор с коллегой о старике, которого сейчас унесли. «Времени мало, я вам только одно скажу: он с таким коллапсом, по вашим словам, может скоро умереть. Так вот, если он умрёт, то похороните его в ближайшей земле. Почему так говорю? Да потому что его дочь десять лет тому назад убита в Ашхабаде». – «Откуда вы знаете, что его дочь убита?» – спросил врач. «Я в это время находился в Ашхабаде и был на суде, когда тех бандитов судили. В любом случае Акбар не жилец. Приехал бы домой и узнал бы, что дочь убита, он там же и скончался бы».
Ещё через день я узнал, что Акбар скончался на корабле. Вот так ушёл из жизни славный разведчик, сын азербайджанского народа. Как и где его похоронили, я не в курсе.

***
      – Иосиф, – так фамильярно обратился к рассказчику Зырянов, – правда, что в Тегеране наши разведчики разоблачили заговор, направленный на ликвидацию руководителей тройки великих держав, и поймали Отто Скорцени?
– Как я уже вам перед этим говорил, если бы я даже захотел увидеть Сталина, Рузвельта и Черчилля, меня бы никто не допустил, это первое; во-вторых, о некоторых подробностях я узнал намного позже, то есть после войны, от работников посольства. Да, действительно готовилось покушение на тройку вождей. По поводу того, откуда об этом стало известно, я не знаю – нет достоверных сведений, но слух прошёл, будто некий настоятель православной церкви в Тегеране отец Владимир сообщил. Об этом даже многие иммигранты Ирана говорили.
В местных газетах мне читали, якобы эту операцию немцы готовили в трёх вариантах: первый – выкрасть всех и переправить в Германию в ставку Гитлера; второй – ликвидировать Сталина и Черчилля, а Франклина Рузвельта доставить в Берлин. И в Берлине Гитлер хотел договориться о сотрудничестве – так, находясь в плену, он будет сговорчивее, как думал фюрер; третий вариант – ликвидировать всех. По всем данным, немцы высадили десантников где-то далеко от Тегерана, но их пленили, и что было дальше – не знаю. А второй группы диверсантов наша разведка так и не дождалась, что случилось – выяснить не удалось. Ходили слухи, будто немецкие диверсанты хотели проникнуть в советское посольство через ганат . Но в советском посольстве не было ганата, в английском – был. Поэтому проникнуть на территорию нашей миссии было невозможно. Разве только через английское посольство, поскольку советское и английское по сей день находятся через улицу, не помню, как она раньше называлась, а после конференции её назвали улица Черчилля. Дальний угол – правый – каменной ограды Английского посольства, через улицу Черчилля граничил с каменной оградой углом фасада советского посольства. Так вот эту улицу на период встреч с двух сторон перегородили каменной стеной, образовав коридор, а в ограждениях обоих посольств напротив пробили проёмы и таким образом создали проход и исключили поездки на автомобилях по Тегерану, из домов которых можно было произвести всё что угодно. Все заседания конференции проходили в советском посольстве, где жили Сталин и Рузвельт, а Черчилль ходил пешком из своего посольства через образованный коридор на территорию нашего посольства, одновременно делая променад.
А насчёт того, что поймали Скорцени, – ложь. Этот лис за полгода до начала конференции побывал в Тегеране, дабы определиться, как провести операцию без сучка и задоринки в связи с тем, что сам готовил её в тайне от всех, а в момент конференции его не было в Иране. Точных сведений, откуда наша разведка узнала про готовящийся теракт, – не могу знать.
– Вот видите, друзья, сколько интересного рассказал наш гость, но кое-где он слукавил, видимо, на то были и есть причины, но всё равно – спасибо ему, – поблагодарил Иосифа Леонид Трофимович и тут же спросил: – А кто руководил группой разведчиков в Тегеране? Не так давно мне рассказывали, будто там действовал нелегал с Кавказа. Вы, Иосиф Степанович, случайно не знали его? Это первый вопрос, и второй: чем закончилась встреча на второй день с заместителем торгпреда?
– Вы меня простите, Леонид Трофимович, но это провокационный вопрос. Я честно говорю: не знаю, – а если бы даже знал, то не сказал бы, – немного помолчав, я добавил: – Вы же знаете, чем чревато раскрытие такого индивида? Но я, честно, не знаю.
– А вот вы вчера мне рассказывали, будто по просьбе сотрудника торгпредства дважды встречались с молодым мужчиной кавказской национальности, который разыскивал – в первый раз – немецкого представителя одной торговой фирмы, а второй – швейцарского часовщика. Не он ли тот самый таинственный армянин?
– Нет, не думаю, что это был, как вы сказали, армянин, глава контрразведки. Мало того, они не могли даже малую операцию поручить необученному человеку, да ещё эмигранту. Это просто совпадение – и только.



Пасечник Ксения
(Солонешенский район)
http://www.proza.ru/avtor/deesoul8
Пишу с детства, для меня это способ выразить, оформить свои эмоции и размышления. Специально филологического образования не получала, просто всегда любила литературу. В 1999 году мою прозаическую миниатюру о весне публиковали в журнале «Пульсар» города Нижнего Тагила, где я, тогда ещё пятиклассница, жила. Стала лауреатом городского конкурса «Серебряное пёрышко».
        С тех пор публикаций и побед в конкурсах не имела, творчеством делюсь свободно в Интернете. Сейчас живу в предгорьях Алтая, в селе Топольном Солонешенского района. Вокруг изумительная по красоте природа. Наслаждаюсь ею. В поэтическом творчестве уделяю особое внимание пейзажной лирике. Пишу прозу. Мне интересны темы философии, психологии, житейские сюжеты, людские судьбы и конечно же – любовь.

 



Таять снег

         На Павловском пробка. Это значит, что я опять не успеваю поесть. В который раз даю себе наставление: «Нужно раньше просыпаться» – и всё попусту. Пулей вылетаю из квартиры. Чёртов ключ не хочет поворачиваться в чёртовом замке, бросаю эти попытки, и вниз по лестнице. Раньше я жила в доме без лифта, теперь лифт в наличии, но я им не пользуюсь по привычке.
Начало весны. Бело-серое месиво под ногами. Ненамного теплее, чем вчера, но я в лёгкой куртке. Перчатки, шапка, шарф – этого я не выношу даже зимой. Поэтому, с наступлением температуры плюс, в моей одежде поменялась только куртка.
Левой рукой в кармане сжимаю погнутый ключ, правой придерживаю сумку, она норовит упасть с плеча. Звонит мобильник. Смысл звонить? От этого я не приду раньше. Приходится приподнять плечо повыше, удерживая падающую сумку, и ответить:
– Да, я уже иду!
Сворачиваю за дом и иду наискосок через детскую площадку. Отсюда уже видна остановка и мой автобус. Если потороплюсь, то успею. На пути попадается лужа, пытаясь её перепрыгнуть промахиваюсь, ощущаяю в ботинке подозрительный холод, но иду дальше, не возвращаться же! Автобус уезжает. Не будь этой лужи, я бы добежала. Не проковыряйся я с замком. Проснись я раньше... Мысли побежали по привычному кругу. Я останавливаюсь, сумка сразу же соскальзывает и повисает на запястье.
– Большая лужа?
Оглядываюсь. Возле лужи сидит девчушка в смешной шапке с помпоном. Честно пытаюсь оценить уровень лужи.
– Нет, не очень. Там за магазином – гораздо больше.
Девчушка немедленно насупилась:
– Это я её натаяла.
– Тогда, конечно, большая. Я сразу просто не обратила внимания.
Поток машин еле двигался, и теперь от меня больше ничего не зависело. Люди на остановке периодически вытягивали шеи, как голодные птенцы, и пытались заглянуть за поворот, откуда выезжала гусеница автомобилей. Она и двигалась как огромная гусеница – то сжималась до считанных сантиметров в промежутках, то растягивалась, когда на светофоре загорался зелёный. Люди заглядывали друг за друга, раздражались из-за закрытого обзора. Это очень важно – видеть, что твоего автобуса ещё нет.
Я вновь посмотрела на девочку. Она набирала в кулачки грязный снег и сосредоточенно следила, как он тает. Её руки покраснели от холода. Одни капли воды стекали за манжеты рукавов куртки, другие приземлялись в лужу.
– Что ты делаешь?
– Таю снег.
– Зачем?
– Чтобы быстрее пришла весна.
Я улыбнулась. Потом задумалась – ещё не факт, чья работа важнее – моя или её. Вдохнула влажный и прохладный ветер. Я никогда не могла понять, чем же именно пахнет март и откуда берётся это весеннее электричество. Ещё ничего не происходит в лицах людей, но капель уже началась в сердцах, тронь – и зазвенит. Скорее всего, виноваты птицы, они прилетают из далёких тёплых стран и приносят на крыльях предчувствие перемен и беззаботную радость. Я взглянула на часы и подумала о том, что безнадёжно опоздала. Эта мысль странным образом успокоила. Я расположилась на лавочке, вытянула ноги и прищурила глаза. Сквозь ресницы старались пробиться солнечные зайчики, отражаясь радужными бликами. Тепло.
Внутри у меня что-то рассмеялось хрустальными колокольчиками. Я открыла глаза и словно увидела и услышала свой двор вновь. Окна, за каждым из которых – судьба. Щебечущие птицы на карнизе. Качели с облупившейся красной краской и новый жёлтый магазин. Яркое-яркое небо, заштрихованное ветвями тополей.
– Давай я тебе помогу, – я села рядом с девочкой и сжала в руках комок снега.
Льдинки сразу впились в кожу холодными иглами. Но мне стало радостно, сердце забилось быстрее. Ведь я делаю важную работу – я таю снег...

Синицын Владимир
(г.Барнаул)

Владимир Владимирович Синицин, родился в 1980 году. В возрасте 24 лет ступил на писательский путь благодаря впечатлениям, хлещущим через край, полученным в туристическом походе к горе Белухе (4506 м). Небольшой очерк об этом путешествии, напечатанный в газете АлтГУ «За Науку» получил разгромный критический отзыв декана географического факультета АлтГУ, профессора, члена союза журналистов России В. С. Ревякина. Этот «ушат холодной воды» сыграл определяющую роль для моей писательской деятельности, от которой я уже не мог отказаться – это событие подарило то ощущение, которое чувствует писатель зная, что его произведения читают; а также открыло понимание уважительного отношения к читателю – не делить с ним свои эмоции, а возбуждать эмоции в самом читателе. Что я стараюсь делать по сей день уже 14 лет.
                В феврале 2019 года публикации Владимира Синицина признаны лучшими в двух          
               номинациях на Всероссийском конкурсе журналистов и блогеров «МедиаТур».



                Гроза
                (основано на реальных событиях)
Шёл 2015 год. Россия отмечала 70-летие победы в Великой Отечественной войне. По всей стране 9 мая прошли парады пеших колонн и военной техники. Спустя три месяца после этих событий немногочисленный отряд туристов двигался из ущелья Каракольских озёр на перевал Багаташ по тропе, уходившей круто вверх. Отряд состоял из трёх человек – тридцатипятилетних мужчины и женщины, состоявших друг с другом в браке, и их семилетнего сына. Главу семейства звали Владимир, его супругу – Олеся. Ребёнок тоже носил имя Владимир, но, чтобы не путать уважаемого читателя, мы будем называть его Вова. Они шли медленно, склонившись под весом тяжёлых туристских рюкзаков, какими те бывают в начале похода. Для Вовы подъём представлялся большим испытанием, особенно после семикилометровой прогулки по Каракольским озёрам, организованной накануне днём.
Медленное продвижение сопровождалось частыми передышками, на которых родители вдохновляли сына на преодоление очередного отрезка пути. Способы для подъёма настроения применялись разные: где словом, где конфеткой, где более длительной передышкой. Таким образом, с каждым сделанным шагом, с каждым пройденным метром, мышцы юного туриста набирали тонус, и утренняя тяжесть постепенно вышла из тела. Достигнув седловины перевала в бодром расположении духа, Вова сказал:
– Я хочу показать вам первое пхумсе из тхэквондо, которое я выучил в летнем лагере клуба боевых искусств «Алькор».
Пока Вова демонстрировал свои умения, его отец сверялся с картой и данными GPS, чтобы определить, в каком направлении им следует двигаться. Через некоторое время он произнёс:
– «Долина туров» совсем недалеко. Нужно уйти налево, и через пятьсот метров мы выйдем к пирамидам.
– Вова, надевай рюкзак, пойдём смотреть пирамидки, – позвала сына Олеся.
Ребёнок послушно надел рюкзак и бодро зашагал во главе отряда. Совсем скоро из-за перегиба рельефа показались вершины пирамид.
– Вот она – «Долина туров», – оповестил остальных Владимир старший.
– Откуда они здесь? – удивлённо произнёс маленький Вова. – Их так много! Кто мог столько построить?
– Многочисленные туристы строили их годами из сланца, по которому ты сейчас идёшь. Давайте снимем рюкзаки и исследуем каждую пирамиду.
Огромная площадь застройки выглядела невероятно – пирамид было много и каждая имела свой неповторимый вид, свои формы: большие и маленькие, с перегородками и нишами – все они вызывали удивление и восхищение.
– Стройматериала здесь так много. Думаю, строительство этих штук не закончится никогда, – предположила Олеся.
– Я тоже хочу построить пирамиду. Можно? – спросил Вова.
– Конечно, давай! Мы с папой тебе поможем.
Их творческий порыв не претендовал на грандиозность, поэтому строительство длилось недолго. Пирамида получилась небольшой, но аккуратной.
– Классную пирамидку мы построили! – подытожил окончание строительства Вова. – Куда теперь пойдём?
– Следующая остановка... – Владимир провёл пальцем по карте – «Замки горных духов».
Из «Долины туров» тропа плавно спускалась на плато, сплошь поросшее разнотравьем и карликовой берёзой. На противоположной стороне плато виднелись скалы, в туристической среде известные как «Замки горных духов». Своей популярностью эти каменные нагромождения обязаны скорее удачному расположению, нежели наличию художественной натуры, или обладанию относительно себя старинной легенды. Дело в том, что рядом с ними находилось место пересечения туристских большаков. От этого перекрёстка дороги вели к действительно примечательным местам: одна – к Каракольским озёрам, откуда утром вышли наши герои, другая – в Каракокшинскую пещеру, под которой пролегло русло горной реки, по третьей можно прийти к Муехтинскому водопаду, а четвёртая тропа, самая приятная для всех туристов, особенно в конце длительного похода, уводила в сторону дома.
Время перевалило за полдень, когда Владимир, Олеся и Вова пересекали самый низменный участок плато.
– Кажется, я слышу журчание воды, – шёпотом произнесла Олеся.
Действительно, через несколько шагов они вышли к ручью родникового происхождения, где единогласно решили устроить привал.
– Несмотря на скудный вид этого ручья, думаю, что для нашего обеда воды в нём предостаточно. Снимай рюкзак, Вова. Олеся, доставай газовую горелку, а я наберу воды в котелок.
– Что мы будем кушать? – задал извечный детский вопрос Вова.
– Я сварю супчик с вермишелью. Только успеет ли он приготовиться до дождя, который идёт прямо на нас? – сказала Олеся, глядя на тучу, выплывшую из-за горы.
– Может не успеть, – Владимир оценивающе взглянул на небесную обстановку. – Кажется, у этой тучи серьёзные планы относительно нашего комфорта. Вова, идём прятать рюкзаки.
С этими словами они взяли рюкзаки и направились к огромному камню, торчавшему из земли в нескольких десятках метров от ручья. Пожалуй, этот камень являлся единственной защитой от непогоды на всём плато. Отец уже уложил два рюкзака, когда сын, подавая свой рюкзак, заметил:
– Па-а-ап, кажется, дождь начинается.
– Действительно, капает. Оставайся здесь, я помогу маме принести сюда кухонные принадлежности.
Через несколько минут все трое сидели на рюкзаках, прислонившись спинами к прохладной каменной тверди, и обедали. По туристическому коврику, прикрывавшему головы, стучал град. Он запрыгивал в тарелки, помогая путникам остудить горячий суп.
– Сегодня нужно преодолеть ещё один перевал – Аккаинский – и встать лагерем с другой стороны хребта в долине реки Аккаи, – сказал Владимир, поставив на землю пустую тарелку.
– Сколько нужно будет пройти? – спросила Олеся.
– От места, где мы находимся, до седловины перевала – два километра, от перевала до реки примерно столько же.
– Это не более четырёх часов ходу. Успеем до наступления темноты.
– Нужно сделать поправку на непогоду. С небом, затянутым тучами, сумерки наступят быстрее, а на перевале ночевать не хотелось бы. Поэтому нужно поторапливаться.
– Почему на перевале ночевать не хотелось? – спросил Вова.
– Потому что на перевалах специально никто на ночлег не останавливается, – объяснял сыну отец, – ведь седловина перевала находится на высоте и продувается ветрами со всех сторон. Укрыться от непогоды на перевале негде, и в случае таковой, путнику придётся совсем не сладко. К тому же, на перевалах нет воды, так необходимой для приготовления пищи, – закончил он, надевая рюкзак.
За разговором никто не заметил, как туча с дождём и градом перевалила через Багаташ и ушла в ущелье Каракольских озёр. И уж тем более никто не обратил внимания на пелену серых облаков, заполнивших на юге долину реки Кубы.
Позднее окажется, что град, внёсший в жизнь наших туристов лёгкий дискомфорт – всего лишь предвестник куда более серьёзного и опасного для жизни испытания, ожидавшего их впереди. Впрочем, не будем забегать вперёд и расскажем об этих драматичных событиях в том порядке, в котором они происходили.
После кратковременного ненастья, случившегося в обеденный перерыв, на голубом небе опять сияло солнце. Наши любители пеших прогулок, достигнув перекрёстка туристских большаков, свернули налево и зашагали в сторону Аккаинского перевала. «Замки горных духов» остались за спиной – там же, откуда беззвучно приближалась набиравшая силу чёрная мгла.
Преодолев уже треть подъёма к перевалу, Владимир, шедший замыкающим, почувствовал дуновение ветра, прилетевшего из-за спины. Будучи инструктором по кайтингу клуба с говорящим названием Школа приключений «Зов Ветра», он не мог оставить это событие без внимания. «Ветер после абсолютного штиля свидетельствует об ухудшении погоды. Весь вопрос в том – насколько сильно она позволит себе испортиться?» – c такими мыслями глава семейства сделал несколько шагов, после чего остановился и обернулся назад. Картина, представшая взору, предвосхитила самые страшные ожидания – плотная грозовая облачность, подсвечиваемая изнутри всполохами молний, закрыла горизонт. Поглощая вершины ближайших гор, она протягивала свои чёрные рукава к Аккаинскому перевалу.
– Стойте! – прокричал Владимир остальным. – Погода портится. Надевайте дождевики – по всей видимости избежать дождя не удастся.
Тем временем, пока люди защищали себя и свои рюкзаки от угрозы промокнуть, «Замки горных духов», расстояние до которых немногим превышало один километр, исчезли за стеной дождя, как за опустившимся занавесом.
– Будем возвращаться? – взволнованно спросила Олеся мужа.
– Некуда уже возвращаться, теперь – только вперёд! Вова, ты готов?
– Да, готов, – спокойно ответил ребёнок.
– Малыш, сейчас придётся немного потерпеть, – предупредил сына отец. – Мы будем идти быстро и без остановок, пока не найдём укрытие.
Сказав эти слова, он зашагал впереди, задавая темп всему отряду. К тому времени ветер усилился до штормового и подгонял туристов, подталкивая в спины.
Вряд ли сейчас кто-нибудь вспомнит момент падения первой капли дождя на склон, по которому тропинка вела путников на Аккаинскую седловину. Да и существовал ли такой момент? В одно мгновение с неба на землю обрушились сто морей и сто океанов. Казалось, ливень смоет со склона всё: и людей, и растения, и даже дёрн; а молнии превратят в пыль представшие обнажёнными скалы. Этот нескончаемый небесный поток погрузил мир во тьму, в которой единственным маячком служил свет экрана GPS-навигатора. Маленький прибор сделал большое дело – привёл путников точно на седловину перевала, о чём свидетельствовали палка с ленточками и груда камней, выплывшие из дождя навстречу людям.
– Куда теперь?! – стараясь перекричать бурю, обратилась Олеся к мужу, искавшего в навигаторе следующую контрольную точку.
– Я верил в спасение, коим мог быть кедровый лес в долине реки Аккаи, – отвечал Владимир сквозь воду, заливавшую лицо. – Я надеялся увидеть его отсюда, но... Да ты и сама всё видишь.
Никакого леса в долине не наблюдалось – как и самой долины.
– Я вижу только десять метров тропинки, уходящей в туман. Будем спускаться по ней и рассчитывать на удачу?
– Да! Других вариантов нет. Вова, – опустившись на колено, посмотрел в глаза сыну отец, – всё будет хорошо. Ты мне веришь? Сейчас от тебя требуется полная собранность. Тропа на спуске размытая и скользкая – будь внимателен, следуй за мамой и делай каждый шаг с осторожностью. Я понесу твой рюкзак и подстрахую тебя сзади. Внизу есть кедровый лес, который укроет нас от непогоды, до него придётся немного прогуляться. Уверен, ты справишься. Ведь русские что..?
– Не сдаются! – ответил ребёнок, обняв отца за шею.
Итак, благополучно спустившись к подножию Аккаинского перевала, отряд преодолел ещё несколько километров распутицы, когда в темноте показались очертания кедрового лесочка. В этом, небольших размеров, кедровнике, расположенном на склоне, нашлось место для маленькой палатки. Раскидистые ветви кедров надёжно укрыли измотанных грозой путников. Порывы бури в попытках проникнуть в лагерь разбивались о пушистую хвою и, потрепав верхушки кедров, дождь и ветер несолоно хлебавши уносились дальше, позволяя туристам прийти в себя.
«Холод и грязь, ветер и дождь – неужели всё закончилось? – думал Вова, стоя под кроной сибирского кедра. – Удивительно, но после такого ливня хвоя под кедром сухая. Здесь и без палатки жить можно». Тем временем отец уже завершал установку палатки, а мама собрала сухих дров для костра и, обращаясь к сыну, сказала:
– Сейчас папа достроит дом, и я переодену тебя в сухое. Ты замёрз?
– ...
Детские губы задрожали. Вова зажмурил глаза, чтобы сдержать накопившиеся эмоции, но эта задача оказалась невыполнимой, и слёзы крупными каплями покатились по щекам.
– Ты прям как маленькая тучка, – сказала Олеся, заключив сына в объятия. – Всё уже позади, малыш. Кедры нас спасли.

Полуфиналисты:
Номинация «Поэзия»         

1. Зизене Марина (г. Бийск)
2. Кузнецова Людмила-Ридных (г. Рубцовск)
3. Медведев Сергей (г. Рубцовск)
4. Скрипкина Лидия (г. Рубцовск)
5. Ткаченко Людмила (г.Барнаул) 


Марина Зизене

Родилась в городе Шверине (Германия). Живёт на Алтае, в городе Бийске.
Журналист, экскурсовод, педагог-музыкант. Член литературного объединения «Эпоха». Автор сборника стихов «Золотые купола», детской книги «Я сказал СПАСИБО деду и за мир, и за победу», соавтор 16 коллективных сборников. В 2018 году вышел в свет альбом авторских песен «Русь православная». Имеет публикации в международных коллективных сборниках «Связующее слово», «Стихия природы», «Краски жизни», «Радиус любви», «В чертогах Евтерпы», проекта «Библиотека современной поэзии».
Стихи размещает на сайте «Стихи. ру» с мая 2018 года.
Номинирована на соискание национальной литературной премии «Поэт года – 2018», «Детская литература – 2018».


Хочу воспеть величие Алтая
 
Хочу воспеть величие Алтая,
Родного края красоту воспеть.
Я лучше места на земле не знаю,
Где б так хотелось жить, творить и петь!

Белухи дух святой, зов поднебесья
Не променяю я на Эверест.
Давайте чистоту хранить –
                все вместе! –
И красоту алтайских этих мест!

Здесь Беловодья праведного поступь,
Легенд, поверий, сказок изумруд,
Шамана пенье, звуков бубна россыпь,
Услышу это всё… и вдруг –
                замру!

От красоты такой земля кружится,
Струится ароматом горных трав.
Душою воспарю в полете птицы,
Чтобы увидеть гор суровый нрав,

Почувствовать  Святых вершин дыханье,
И причаститься Божьих совершенств,
И прошептать любви своей признанье,
Так робко, как бывает у невест.

Я так хочу воспеть твои красоты,
Родной Алтай, любимый край родной!
Но где мне взять святые эти ноты,
Чтоб песнь сложить не для себя одной!

Чтоб эту песнь услышали повсюду,
Любви огромной искренний мотив,
Пока жива, любить и верить буду,
И я хочу, чтоб мой Алтай
                был
                жив!
               

Храни, Господь, Алтай нерукотворный!

Храни, Господь, жемчужину Сибири!
России житницу святую сохрани!
Раздолье русское, полей алтайских шири
В свои объятья, Господи, прими!

Храни, Господь, Алтай нерукотворный! 
Храни святую эту красоту!
Пьянящий чистотою воздух горный
И солнца луч, скользящий по хребту.

Суровость скал в одежде белоснежной,
И россыпь водопадов голубых,
Зверей непуганых, живущих безмятежно,
И птиц диковинных в гнездовиях простых.

Храни, Господь, Алтай нерукотворный!
Храни святую эту красоту,
Величие Белухи непокорной,
Седой главой проросшей в высоту!

Живую сказку – озеро Златое,
Что с древности Телецким нарекли –
Ты, человек, приветствуй только стоя
И кланяйся до Матушки-земли.

Храни, Господь, легенд и мифов нотки,
И заповедных тропок чудеса!
Одна гора – вверх дном застынет лодкой,
другая – в виде волка или пса.

Скала замрёт батыром крепко спящим,
И обернётся ликом вековым,
И будет всё как в сказке приходящей:
Предстанет или мёртвым, иль живым.

Спаси, Господь, Алтай животворящий!
Спаси святую эту красоту!
Жемчужина пусть будет настоящей!
Я верю в эту светлую мечту!


Сюда приехать стоит
/Сростки – малая родина В. Шукшина/


Я слышу здесь дыханье Шукшина,
Его любовью все село согрето.
Бывает здесь такая тишина,
Что замирает всё перед рассветом.

Сверкнёт слезой хрустальная роса,
Всплакнёт по Шукшину село родное…
Святых Шукшинских таинств чудеса
Увижу здесь и Сросток мир открою.

Земной красой наполнится душа,
Сольётся с красотою поднебесья…
Смотри, Катунь как в сказке хороша,
Как в музыке, в народной русской песне!

Главою гордой высится Пикет,
Зовет людей со всей большой России.
Здесь, на Шукшинских чтеньях, столько лет               
Народ российский обретает силы.

Концертный зал под куполом небес
Наполнится Шукшинской чистотою.
Здесь, как всегда, на всех хватает мест.
В июльский день сюда приехать стоит.

Так бесконечен здесь людской поток,
И нет ему конца, и нету края!..
Присядь с дороги у Шукшинских ног, –
Я лучше места на Земле не знаю.

Душе тепло и дышится легко.
Слова – из сердца матери-России –
Так слышатся с Пикета далеко,
Что здесь крепчаешь верою и силой.

Живи, Пикет Шукшинский, много лет,
Будь щедр словами и душою светел.
Вторых таких Шукшинских Сросток нет
На всем большом прекрасном белом свете!



Памяти Михаила Евдокимова

Всем сложившим голову
на дорогах Земли Русской
посвящается

Известье чёрное
сразит Алтай внезапно,
вонзится в сердце
и исторгнет стон.
И сразу ноги станут
будто ватные,
И скорбью захлестнёт
со всех сторон.
Душа забьётся
раненою птицей,
Притихнет вдруг –
и выпорхнет из рук.
Ни с чем утраты боль
уж не сравнится, –
больнее нет
безвременных разлук.               
А жизнь, как песня, –
раз! –  и оборвётся.
Последний звук,
надрыв… и тишина.
И этот миг судьбою назовётся.
Была большая Жизнь
и вдруг… ушла!
За тех, кто в этой жизни
остаётся,
Твоя молитва-песня
прозвучит.
И Евдокимовское сердце
снова бьётся:
Кто любит жизнь,
тот с ней не расстаётся,
Тому не страшен
хлад могильных плит…
И ты уже опять
такой, как прежде:
Российский сын
с алтайского села.
С тобою наша вера
и надежда.
И смерть твоя
любовью проросла.
И ты – везде:
в росе, цветах, колосьях.
Ты в небе
первым лучиком взойдёшь.
Ты – лето,
ты – зима,
весна и осень.
И ты теперь уж точно
не умрёшь!
Весной взойдут
ростки твоей пшеницы.
В них жизнь вдохнётся
словно за двоих.
В алтайском сердце
есть твоя частица.
И ты теперь
живее всех живых.
С тобой ещё
не раз споются песни.
А в Верх-Обском поётся – 
через край!
Лети, душа,
неси с Катуни вести!
Люблю Россию
и родной Алтай!
Уже бессильны
те тиски стальные,
Что мёртвой хваткой   
обняли тебя.
Ты снова жив. 
Ты снова сын России.
А сорок дней – 
в средине октября.


Дороги свет

Дороги дальние,
пути бескрайние
меня зовут.
И нет счастливее,
и  нет красивее
таких минут.
Суровых скал оскал,
среди снегов привал
на склоне дня,
Костёр пылающий,
и дым взлетающий,
и блеск огня.
Через усталости
к нежданной  радости
ведёт мечта,
Стихи Высоцкого,
созвучья Бродского
сойдут с креста, 
Гитары звук сорвут,
тебе в ночи споют,
умчат  в рассвет,
Смотри-ка, в небе след!
Среди других планет
дороги свет.


У  Пушкина спрошу

Я о любви у Пушкина спрошу –
Мне так сегодня хочется совета!
Люблю, пока живу, пока дышу,
И так же, как  поэт, не жду ответа.

Не вижу цели больше, чем любить.
Любовь важней всего на белом свете.
И лишь она всё может изменить:
И разбудить мечтою на рассвете,
И навести порядок на планете.

Скажи-ка мне, мой драгоценный друг,
Как бескорыстия достигнуть мне такого,
Чтобы любовь не превратить в недуг,
Сберечь всё то, что в сердце есть святого.

Дай Бог мне мудрости любовь не предавать,
Любить как ты, так искренно, так нежно,
И если безответность неизбежна,
Любимым быть другою пожелать.

Пушкину и  его друзьям
Ты дружбе памятник воздвиг нерукотворный,
Ты гимн воспел любезнейшим друзьям,
И  братства дух святой и непокорный
К вершинам СЛОВА звал Тебя не зря.
Ты  чувства святости к Отечеству родному
В своём стихе правдивом пробуждал,
Любовь и дружбу Ты вознёс на пьедестал.
Не мог поэт родиться по-другому.
В судьбе друзей Ты принимал участье.
Писал златым пером  –  на риск и страх –
Писал  не на обломках самовластья,
А в пламенных и дружеских сердцах.

Один за всех, вот это единенье!
И все за одного, ты  брату – брат!
И только так приходит вдохновенье,
И пишутся тогда стихотворенья,
И радость  умножается в сто крат!
В кругу друзей Ты набирался силы,
И дружбы дух в Тебе торжествовал,
И Ты тогда летал на этих крыльях,
В служенье Муз всегда преуспевал.

О, счастье! Быть с друзьями вместе,
Твердить о подвиге и чести,
О справедливости мечтать,
На крыльях дружбы воскресать.
Опять взывать к заветной Лире,
Вещать с духовной жаждой Миру
О счастье верности святой.
Бог водит гения рукой.

И вдруг… друзей спасающих не стало
В Твоей ангелом помеченной судьбе…
Тогда Тебя покрыли покрывалом
И реквием пропели по Тебе.
Померкли в небе звёзды и светила,
Завыла тихим голосом метель.
Немой вопрос: «Да где же все мы были?
И почему мы не предотвратили
Кровавую, смертельную дуэль?»
На камне, верной дружбой освящённой,
Ты написал собратьев имена.
А  в этот день тяжёлый, непрощённый
Осталась непрощённою вина.
И с той виной живём мы и поныне,
Что не смогли тебя мы уберечь.
Таких поэтов нету и в помине,
И  прежде времени в могилу дали лечь
Светилу русскому, поэту из поэтов,
Что сердцем светит людям сквозь века,
Не сосчитать сейчас Твоих портретов,
И знают все Тебя наверняка.
В названьях улиц Ты живёшь, в названьях скверов.
Ты – гений, Ты –  планетное явленье,
Ты наш пророк и наше вдохновенье.
И в дружбу вечную Твою я свято верю…

Всё как у Пушкина. Всё как в его судьбе.
Я вижу дружбы искренние лица.
Не дай-то Бог мне где-то оступиться,
Чтобы не спели реквием по мне.


Пометил матушку мою Господь талантом

Пометил матушку мою Господь талантом:
Она не пела песен никогда,
Зато стихи сверкали бриллиантом,
Как солнце в небе, как в степи – вода.

Она читала – строчки оживали
И замирали в глубине души,
Теплом в лихую стужу согревали,
Светлы так были, свежи, хороши.

Я помню – меня матушка учила
Так искренно
                стихи
                душой
                читать.
Науку эту вряд ли я забыла –
Учить так может в детстве только мать.


Потом беда  пришла без разрешенья,
Смогла болезнью матушку сковать.
Теперь вот я  пишу стихотворенья,
Хочу как мама –
                всех
                стихом
                обнять.


Золотые купола

Храм крестом дотянулся до неба,
Золотые простёр купола.
Дай мне крошку духовного хлеба,
Что упала сейчас со стола.

Дай мне этого хлеба частицу,
Дай живительной влаги глоток,
Чтобы к небу я смог причаститься,
От земного очиститься смог.

От вражды, нелюбви, недоверья
Ты небесным покровом укрой.
Дай войти в распростёртые двери
Самой узкой и чистой тропой.

Храм крестом дотянулся до неба,
Золотые простёр купола.
Дай мне крошку духовного хлеба,
Что упала сейчас со стола.


Любовь ; жемчужине под стать

Любовь всегда жемчужине под стать:
Она и нищих, и царей пленяет,
И учит бескорыстно помогать,
И переносит всё, и всех прощает.

Не мыслит зла, не радуется лжи.
Не раздражается. Бесчинствовать не хочет.
Свечу любви не ставят под кувшин:
Пусть светит всем, и лечит, и пророчит.

Любовь – всегда жемчужине под стать,
И красотой гармонии пленяет,
И учит никогда не предавать,
И там, где нет спасения, – спасает.

Любовь отверзнет небо чудесам,
И голубем с небес сойдёт, воркуя.
Я все свои сокровища отдам,
Чтобы найти жемчужину такую.


В  нас живёт любовь

Как хорошо, что в нас живёт любовь,
Что нас она хранит и нас прощает,
И в час утраты поднимает вновь,
И продолженье жизни обещает.

Как хорошо, что дышит в нас любовь:
Царит, животворит и окрыляет.
На этих крыльях, весь избитый в кровь,
Лечу, и тихо боли отступают.


Рождество

Рождество встречает наша Русь.
Праздник светлый и проникновенный.
К рождеству Христову прикоснусь
Силой Веры необыкновенной.
Верой в то, что победит Любовь
На такой большой Земной планете,
Что Надежда будет вновь и вновь
Согревать сердца на этом свете,
Будет Мир царить во все века,
Добротою вехи обозначив,
Будет Радость встречи велика.
Встреча состоится, не иначе.
Пусть войдет на благость в каждый дом
Радостным рождественским подарком.
Засияют свечи за столом,
А звезда на небе вспыхнет ярко.
Запах свеч и аромат хвои
Заструятся ласково и нежно.
Будет в эти праздники Твои
Падать снег уютно и безбрежно.
Встреча чистых праздничных Небес
С той Земною крепкою основой.
Пожелай рождественских чудес,
Пусть хрусталь звенит для встречи снова.
В колокол церковный бьет звонарь.
Златоглава Русь встречает праздник.
И сегодня будет всё как встарь.
И мороз, такой большой проказник,
Ущипнет за ухо иль за нос,
Нарисует снежные узоры,
А окно, как жостовский поднос,
Гжельские мотивы и повторы.
Все смешалось: стили и века
В этом зимнем модном направленье;
Кружев невесомых облака
Будто из снежинок поздравленье.
Будет колокольчик замирать,
Будет тройка также лихо мчаться.
Леса тени. Зимней речки гладь.
Мы небесным будем прозревать,
А земным не будем огорчаться.
От мирских забот, земных сует
Возвратимся в Рождество Христово.
Пусть Надежда, Радость, Мир и Свет
В сердце каждого родятся снова.
Эта тайна вовсе и не нова:
У Любви земных пределов нет.

Разлука

Опять у  дома топчется Разлука –
И сырость и мороз ей нипочём.
Она придёт без спроса и без стука
И дверь откроет собственным ключом.

Она зайдёт, а в доме темнотища:
Я телевизор выключу и свет.
Пускай побегает, пускай поищет,
И пусть подумает, что меня дома нет.


Вокзал

Вот опять вокзал.
Перепутья миг.
Что от жизни ждал
Расставанья  крик?
Может, прошлого
Было очень жаль?
Иль непрошено
Вдруг пришла печаль?
Видишь, –  даль зовёт
Неизвестностью.
И  мечты  полёт
Манит вечностью.
Перекрёстки все
Не смогу обнять.
Я одна в толпе.
И вокзал опять.


Это осень

Это осень опять,
Проливные дожди,
Не получится вспять,
Продолженья не жди.
Продолженье тепла
Не планировал Бог,
Что в костре – то дотла,
Что во мне – только вздох,
Только памяти след,
Уходящего пядь.
Возвращения нет.
Это осень опять.


Кузнецова Людмила-Ридных
(г. Рубцовск)
https://www.stihi.ru/avtor/ridnix


 
 Надежный тыл
Стукнул тихо в калитку Лёха,
Выждал малость, и вновь – тук-тук…
Рассердился: «Вот недотрога!
Да я лучше себе найду!»
А девчонка – неторопливо,
Выпив с пенкою варенец,
Улыбнулась в окно игриво:
«Рановато мне под венец!»
Но, прислушиваясь тревожно,
Поняла: на крылечке – мать.
Её тыл, как всегда, надёжный.
«Кто тут метит на званье – «зять»?
Завернулась, сердясь, в шалёнку,
Гневно взглядом мазнула вскользь.
«Не встречай, баламут, Алёнку!
И глаза её не занозь!
Молода еще больно дочка,
К свадьбе рано печь каравай.
Из дому не пущу – и точка!
С Богом, Лёха, ты прочь ступай!»
Ставни скрип молодым вдогонку,
Сыплет звёздами тихо ночь…
Лёха, нежно обняв Алёнку,
От крылечка уводит прочь…
У окошка, смахнув ладошкой
Светлый блеск, что слезой застыл,
«Подождали б ещё немножко», –
Шепчет мама – «надёжный тыл»…
Куда ушла любовь
Он выглядел как герой
Певучих легенд старинных.
А рядом жила Любовь,
Без корысти и гордыни.
Её от себя он гнал.
Поникнув, она молчала.
И он уезжал на бал
С другими, Она прощала...

Однажды, играя роль,
Сказал ей, взглянув надменно:
«Ты знаешь, ведь я – король!
Но ты-то – не королева!»
Стерпела обиду, вновь
За ним, словно тень, шагая.
Но как осудить Любовь?
Никак. Ведь она – слепая...
Из сердца её к нему
Лёг нежности хрупкий мостик.
А он продолжал войну –
Словами бил метко, хлёстко.

Летели за днями дни,
Жгло солнце, мели метели...
Вдруг понял герой – один
Остался на свете белом.
Очнувшись в какой-то миг,
От жизни уставший вольной,
К кувшину Любви приник,
Но тот был наполнен болью.

И, превозмогая боль,
Он крикнул, что было силы:
«Ты где же, моя Любовь?
Горишь... или вдруг остыла?
С тобой быть хочу одной,
И мне до других нет дела!
Куда ты ушла, Любовь?» –
«Я здесь. Только... я прозрела».
За прогулку!
Мы присели на кряжистый пень
И решили – а примем по маленькой!
Что за сказка вокруг? Красотень!
За прогулку! Чтоб дальше всё – гладенько!

Чуть качнула ветвями сосна.
Что такое? Ты чем недовольная?
День-деньской всё одна да одна.
Не скучаешь? А мы – люди вольные.

Малость рядом с тобой отдохнем.
Иль обидим тебя – опасаешься?
Так напрасно… Ведь речь-то о том,
Что  беречь тебя нужно, красавицу.

Два прыжка – белка рядом, у пня:
«Что за звери явились – не ведаю…»
С любопытством глядит на меня:
Чем в её тут владеньях обедают?

«Вы хотите меня угостить?
Чрезвычайно богаты дарители.
Хватит всем и поесть, и попить…
А колбаски с собой не дадите ли?»

Тьму сгустила в лесной тишине
Туча рыхлая, тёмно-лиловая…
Сорвалась, на прощание мне
По лбу шлепнула шишка сосновая…


Медведев Сергей
(г. Рубцовск) 
https://www.stihi.ru/avtor/medweserega
     Медведев С. М. Родился в г. Кемерове. Живу в Алтайском крае, в  г. Рубцовске.
С 2006 г. член литобъединения «Старт».  В 2012 г. принят в члены Российского союза писателей.
В 2011 г. вышел из печати сборник стихов и прозы «Моя стихиЯ».
2014 г. – выпустил второй сборник «По дороге к Солнцу».
Печатался в сборниках стихов РСП, журнале «Барнаул», сборниках поэтов г. Рубцовска, городской газете «Местное время».

Вьётся тропинка по лесу змейкой
Вьётся тропинка по лесу змейкой.
Вышел на берег, любуюсь рекой.
Ива склонилась, мохнатою веткой,
Черпает воду – словно рукой.

Чудное время – утро росистое,
Белый туман посредине реки.
Вот из деревни петух голосистый
Голос подал – пора, рыбаки.
Солнце встаёт над высоким утёсом.
Молча, стою, покатилась слеза.
Плещется  рыба у ближнего плёса.
Ветер подул, паутинки связав.

Тихо. Проснулись берёзы у речки,
Шепчут, подружки, глаза опустив.
Словно ведут задушевные речи,
Кудри свои, до земли распустив.
Угасают последние нити заката...
Угасают последние нити заката,
Пеленою тумана покрылся мой сад.
Этот день никогда не вернётся обратно,
Никогда не вернуться и детству назад.

Вспоминаю себя, босоногим мальчонкой
Я, мальков наловив для наживки в ручье,
На рыбалку спешу к неприметной речонке,
Хлеба кус и конфеты, зажав в кулачке.

Над полями летают, под серою тучей,
Журавли, собираясь к отлёту на юг.
Молодёжь обучают, полёту их учат,
Журавлиную песню, прощаясь, поют.

Догорают последние нити заката,
Словно угли костра угасают в ночи.
Знаю, детство никак не вернётся обратно.
Как его возвратить нам? – Вздыхаем. Молчим...
А снег слепил и завораживал
Как он слепил и завораживал,
Снежок, слетающий с берёз.
Давненько я в лесу не хаживал,
Смотри-ка, даже не замёрз.

Деревня встретила приветливо,
Дымок от печек – в небо столб.
За огородами заботливо
Укрыт от снега сена стог.

И под окном, как прежде в юности,
Стоит рябина – хороша.
Как символ преданности, верности.
В душе, мне чувства вороша.
В лесу открывается прелесть зимы...
В лесу открывается прелесть зимы.
Зима – это минимум цвета.
Надену я шубу, треух и пимы,
Оденусь теплее, не лето.

Зимою пейзажи прозрачны, легки.
Зима гениальный художник.
Лишь белым и чёрным бросает мазки,
Всё кажется просто... и сложно.

Подвластен холодной красе даже тот,
Кто любит пейзажи Антальи.
Хрустальная хрупкость весною спадёт,
На солнышке ярком растает.

Гуляю в лесу, отдыхая душой,
Миры волшебства познавая.
Я словно дорогою к храму прошёл,
Себя по пути узнавая.


 Скрипкина Лидия(г. Рубцовск)
https://www.stihi.ru/avtor/marita4

  Живу в городе Рубцовске Алтайского края.
Член Российского союза писателей, член Алтайского регионального отделения РСП и Русского Литературного клуба г. Рубцовска.
Пишу стихи, прозу для детей и взрослых.
Печатаюсь в разных изданиях. Писать начала десять лет назад.
В  январе 2016 г. вышла первая книга – стихи для детей «Солнечный зайчик», затем афоризмы и четверостишия «У Истока», в январе 2018 г. – литература для детей  «Косой дождь» и сборник стихов «Время и стекло». Когда-нибудь издам и назову книгу «Время истекло». Книги авторские, печатаю их сама.


 

Путь-дорога
Бежит дорога вдаль и от порога
Зовёт опять неведомо куда.
Но сбудется ль мечта, в душе тревога,
Назад нам не вернуться – никогда.

Тернистый путь препятствием усыпан,
А шишек, ссадин и не перечесть.
Но крик души на небесах услышан,
И миг надежды на спасенье есть!

Через моря и горы и равнины,
Куда бы ни привёл тебя твой путь,
Остатки силы собери в едино,
Чтоб со своей дороги не свернуть.

А если друг предаст или обидит,
Не говори, что в мире есть порок.
Из сердца горечь потихоньку схлынет,
На перекрёсток множества дорог.

Пройди свой путь, хоть он тяжёл от пыли,
И не кляни дорогу по пути.
И не дели на вёрсты или мили,
Единственную тропку впереди.
Цена жизни
А жизнь прозрачна – как хрусталь!
Такое хрупкое творенье.
Она и радость, и печаль,
В придачу к ней ещё терпенье.
Жизнь можно запросто убить!
Жизнь можно проиграть в рулетку.
Жизнь можно просто отравить,
А можно и отправить в клетку.
Не обижаясь, не виня,
Не просит у тебя пощады,
А ты ломаешь у корня,
Нет к истреблению преграды.
Не думаешь о том, что ей,
Больнее, чем тебе в стократ!
Ты издеваешься над ней,
Забывши, чаяние утрат.
Но прошлого не возвратить,
Тебе однажды жизнь досталась.
Другую некому творить,
Твоя в осколки превращалась.
Груз двести
Мать, поседевшая от горя.
Призвался сын, идёт война.
И каждый день, с судьбою споря,
Домой сыночка ждёт она.
«Груз двести» – прибыл с командиром,
И мать, с молитвой на устах:
«Чтоб упокоился ты с миром»,
Произносила у креста.
С  утра она у обелиска,
Лишь только солнышко взойдёт,
Дорога к «сыну» так не близко,
А всё равно – живого ждёт.
Вернулся сын – достоин чести,
Седой, с израненной душой!
А тот, который «грузом двести», 
Он  не был для неё чужой…               
Прошепчет мать: «Какое счастье…
Вот, сына дождалась домой.
Они семья и будут вместе,
А будет ли  ему покой»?
Он по ночам зовёт не маму,
Командный голос не понять.
Скороговоркою, упрямо,
Всё отдаёт приказ стрелять…
Кого-то, то зовёт, то гонит,
За друга просит отомстить.
Но утром, ничего не помнит,
Война – ему мешает жить.
А чей же сын, под «грузом двести»,
И  как теперь ему домой?
Не быть с родною мамой  вместе,
Он здесь оплакан – он же «свой»…
Свеча у образов не гаснет,
Мать у Матронушки святой,
Просила: для живого – счастье,
Другому – вечный чтоб покой.
Нельзя такому повториться!
Как много матерям преград,
Нам надо помнить и молиться,
За не вернувшихся солдат.


Ткаченко Людмила
(г.Барнаул)

  https://www.stihi.ru/avtor/tln53
 


Лампа

На всех взирала лампа свысока:
«Костер с дровами – прогорел и помер.
Свеча растаяла за час в истоме,
А звезды – просто блеск издалека.

Луна – хоть романтична, но тускла.
А спичка вспыхнет и сгорает сразу.
Лишь солнце светит так, что больно глазу,
Но тучи вдруг закроют – все дела.

Я – совершенство, что ни говори.
Когда ни включишь, свет даю стабильно».
Глупышка просто, заблуждалась сильно –
Щёлк, и сгорело что-то там внутри.

Гори красиво, свет любви дари.
Гори, пока не щёлкнуло внутри.


Жаркой страсти отпылал пожар

Жаркой страсти отпылал пожар,
И волос зима уже коснулась.
Каждый день с тобой как Божий дар,
Словно юность давняя вернулась.

Время, как зыбучие пески,
Все надежды вроде схоронило,
Но душа, очнувшись от тоски,
Снова сердце грешное открыла.

Не жалей ушедшие года,
С лёгкой грустью календарь листая,
Сердце не стареет никогда,
О взаимной нежности мечтая.

От любви отречься не спеши,
Пусть седая вьюга свирепеет,
Тихий огонёк моей души
Не спалит, а нежностью согреет.


Поговорим о пустяках

Поговорим о пустяках.
Пустяк как капля в океане,
Пустяк утешит и поманит,
Пустяк нагонит дикий страх.

Страдаем мы по пустякам,
На пустяки мы время тратим,
За пустяки здоровьем платим
И превращаем жизнь в бедлам.

Вся жизнь – коктейль из пустяков.
Пустяк пред вечностью ничтожен,
Но он порой всего дороже.
Сплошной абсурд! Но мир таков,
Что жизнь пуста без пустяков.


Ноты жизни

Душа, срывая путы огорченья,
За музыкой легко взлетает ввысь,
Чтоб обрести в гармонии спасенье,
В прозрачном звуке трепетную мысль.
Вся жизнь как ряд из чёрно-белых клавиш –
Мажор с минором, радость и беда.
Судьбу по нотам петь ты не заставишь,
Но сердце не сфальшивит никогда.


У святого огня

Я молитву шепчу у святого огня:
«Боже мой, сохрани и помилуй меня!
Будь звездой путеводной средь сумрака дней,
Помоги мне, Господь, стать терпимей, сильней!

Я стремлюсь не судить, а душой понимать,
Не искать утешений, самой утешать,
Свет надежды дарить, где отчаянья мрак,
Божьей воле святой подчинять каждый шаг.

Знаю, будет прощён, кто способен прощать,
Победит только тот, кто с колен может встать,
Чья душа вольной птицею рвётся в полет.
Получает лишь тот, кто другим отдаёт.

Дай мне силы во тьму свет души принести,
Крылья истинной веры навек обрести,
И от зла уберечь жизни тонкую нить.
Научи меня верить, прощать и любить!»





Мы все живём не зная, что нас ждёт,
 На новый лад судьбу не перешить.
                Булат Окуджава

Мы все живём не зная, что нас ждёт,
Какие жизнь готовит испытанья.
Оставит в прошлом дней водоворот
И радость встреч, и горечь расставанья.
Границу между завтра и вчера –
Сегодня ощутить не успеваем.
Решая жить по-новому с утра,
Бесцельно капли вечности теряем.
Порой стремимся к цели, всё забыв,
Легко через любовь переступая.
Мы цель достигнем, сердце остудив,
И душу по пути опустошая.
 Как жизнь прожить, ты должен сам решить,
 На новый лад судьбу не перешить.
  ***

Осеннее прощание
(Аллитерация звука «ш»)
Иду под шёпот листьев не спеша.

Они, шурша, прощаются друг с другом.

 Опавших листьев шалая душа
Летит воздушным шариком над лугом.
Всё в прошлом: шорох ветра-шатуна,
Сомлевших веток грешное касанье,
 Волшебного тумана пелена,
Прозрачной тишины очарованье.
 Пусть шаг за шагом близится зима,
 Пороша белым пламенем взметнётся,
Холодным шёлком разошьёт дома,
Но шелест трав под солнышко вернется.

В сумерках
Накинув сумерки на плечи,
Под грустный перезвон трамвая,
Испортив всем прекрасный вечер,
Шёл дождь, прохожих поливая.
 Был дождик мелким, неказистым.
 Был бы потоп – другое дело,
Был бы слепым под небом чистым,
 Иль с громом, что грохочет смело,
А так – ни мясо и ни рыба,
 И даже сумерки не красят
Зануду мелкого пошиба,
 Что улицы к утру расквасит.
 И тут Она ему навстречу
 Шла без зонта, не видя лужи.
 Он приобнял её за плечи,
Себя представив нежным мужем.
 Такая редкая удача,
 И сумерки так кстати были.
Она ушла уже не плача –
Дождинки слёзы растворили.




Финалисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Поэзия»




Герасименко Валентина (г. Рубцовск)
Осин Василий (г. Бийск)
Пасечник Ксения (Солонешенский район)
Тимофеева Валентина (г. Бийск)

Герасименко Валентина                (г. Рубцовск)
 
Герасименко Валентина Дмитриевна родилась 26 июня 1934 года в селе Ребриха Ребрихинского района Алтайского края.
Окончила физико-математический факультет Барнаульского пединститута. Математик высшей категории. Стихи пишу с детства, но серьёзно стала заниматься поэзией в студенческие годы. Печаталась регулярно в местных изданиях. В феврале 2016 года издала книгу стихов «Ты помнишь?»   
 С 2013 г. являюсь членом Русского литературного клуба. Моё хобби – вышивание  картин.

Гостинец солдата

Так много бед наделала война!
И много крови пролила она!
Все просолились в океане слёз.
Она убила столько светлых грёз.

Но, как всему, пришёл войне конец.
И в дом, с войны, вернулся мой отец.
Европу всю пройти в пехоте смог.
Весь в орденах, шагнул через порог.

Устало сел на лавку у окна.
Ведь много сил отобрала война!
Девчонка вжалась матери в подол,
Зачем чужой солдат в их дом вошёл?

Он развязал свой вещевой мешок,
Голубоватый вынул из него кусок.
«Я вёз тебе, возьми гостинец мой.
С войны вернулся, навсегда, домой!»

Девчонка малая, испуганный зверёк,
С гостинцем-камушком стрелою за порог!
Что делать с ним, она тогда не знала,
Таких камней ни разу не видала.

Да и подарков в жизни не имела.
Что делать с ним, она спросить не смела.
Тот камушек тогда, как дар великий,
Пошла и спрятала среди своих «реликвий».

Прошли года, то время не вернуть,
Остался в прошлом тот нелёгкий путь.
Девчонка выросла, с годами поседела...
Но, в память об отце, я сахар тот не съела!

Мальчонка на дороге

   Визжат от напряжения тормоза.
   Мальчонка на дороге! Эта птаха,
   стоит, прикрыв ручонками глаза,
   отгородился от беды и страха.
          Шофёр бывалый замер за рулём.
          С трудом разжал и снял с баранки руки.
          Он подошёл, взял за руку: «Пойдём!
          Дорога, брат, не место для прогулки!»
     Рука в руке, как старые друзья.
     И замерли все встречные машины.
     Жизнь спасена, но здесь играть нельзя...
     Лишь у «Камаза» подгорели шины!
 
 Лист

Он жил, зелёным братством окружённый.
То тихо шелестел, то бился на ветру.
Сох в жаркий полдень, солнцем опалённый.
Он оживал, в росинках, поутру.

С жарою, ветром, злою непогодой,
За жизнь свою до осени сражался.
Но не поспоришь с матушкой-природой
Храбрец один среди ветвей остался.

Оторванный от ветки сильным ветром,
Свой изумрудно-нежный цвет утратив,
Кружась, он опускался метр за метром
И тихо лёг на землю среди братьев.

Вот так и нас судьба всю жизнь мотает.
То чуть согреет, то пронзит морозом.
Под бурями её – надежды наши тают.
И редкие сбываются прогнозы.


Осин Василий
(г. Бийск)

https://www.stihi.ru/avtor/decorumvasiliy

       Родился в 1955 году в г. Бийске. В 1975 г. окончил Бийский механико-технологический техникум (техник-электрик). Отслужил в армии. Работал на производственном объединении «Сибприбормаш» электриком, энергетиком. С 1994 года на железнодорожном транспорте проводником пассажирских вагонов. Стихи начал писать в 2000 году с поздравлений к дням рождения. Но уже через год возникло желание описывать окружающий мир и романтические встречи. Произведения по содержанию стали более глубоки и объёмны.   
         Кроме лирики пишу басни, сатиру и юмор. Чтобы писать более качественно, пришлось изучить построения и стили поэзии: занимался в профессиональной студии «Ветка сирени».
      Есть желание писать постоянно, но не всегда есть возможность и рифма не каждый день идёт удачно. Был случай, когда я за месяц написал четыре стихотворения. Но было и так, что за два месяца не написал ни строчки…
      Член литературного объединения «Парус». Стихи публиковались в коллективных сборниках, в журналах «Огни над Бией», «Бийск литературный», «Литературная среда» – Томск, в антологии «Бийск. Писатели – юношеству» и «Алёнкино лукошко».
       Желаю вам здоровья и удачи! Ваш Василий Осин.
   

Белая птица
(Прощённое воскресенье)

Не на рысь, не на грозную львицу
Безрассудство меня навело.
Покушался на белую птицу
И, наверное, ранил крыло.
Виноват и в содеянном грешен.
Гордый дух от меня застонал.
Но клянусь, что в дурном не замешан,
Оперений её не пятнал.
Грациозное чистое тело…
Догадался, что здесь ей не рай.
Не хочу, чтоб она улетела,
Чужеземный покинула край.
На заре от родного порога
За прощением нынче пойду.
–  Не суди меня, Господи, строго.
Сам бездумно накликал беду…
Поднимусь на четыре ступени,
Чтобы честь снова стала чиста,
Преклоню перед нею колени,
Помолюсь в светлый праздник Христа.
И спадут с белой птицы оковы,
И расправит своих два крыла,
Вознесётся свободною снова,
Станет краше, чем раньше была…
Пред иконой зажгу тихо свечи.
Осеню свою душу крестом.
И наполнит таинственный вечер
Ароматами воска мой дом.

Листопад               

У пилотов нынче «выпускной».
Как бы это объяснить попроще?
Покидали листья дом родной,
Оголялись радужные рощи.

Дал сигнал багровый верхний лист,
Грянул бал большого листопада.
И по ветру, под протяжный свист,
Танцевали листья до упада.

А поймав напористый форсаж,
Чтоб от птиц попутных увернуться,
Совершали сложный пилотаж.
Не могли соколики вернуться…

Среди них трусливых вовсе нет.
Пролетев торжественно над миром,
И проделав сложный пируэт,
Всяк гордился золотым мундиром.

И родная приняла земля.
А они, боясь расстаться с другом,
Разукрасив рощи и поля,
Улеглись спокойным, мягким лугом.

И никто из асов не стонал – 
Меж собой о прожитом шуршали
Под ногами тех, кто их пинал…
По «пилотам» люди прошагали.

Ночь укрыла снегом до весны,
И холодный бисер лёг бездушно.
А под шубой асам снились сны
Про чудесный бал, парад воздушный.

Хмурая осень

Восход, чарующий когда-то,
Сменился тоном хмурых дней.
Заря палитрой небогата.
Рассветы стали холодней.

Померкли краски изумруда:
Уплыло лето на покой.
Повсюду – мокрых листьев груды;
Поля, объятые тоской.

Исчезла живопись густая,
Сверкает рябь холодных вод,
И чертит белым клином стая
Полупрозрачный небосвод.

Луга – с горчинкою полыни.
Туман размыл контрастов грань.
Деревья голые отныне –
Листвой взимает осень дань.

Поёт сквозняк в промозглой чаще;
Скрипят таинственно леса.
Слетают капли наземь чаще.
Закрыты плотно небеса.

Колонны туч чернее стали.
Гроза рождается вдали.
Хандрой охваченные дали.
Поник покров сырой земли…



Финалисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Поэзия»
Пасечник Ксения (Солонешенский район)

Пасечник Ксения
(Солонешенский район)
https://www.stihi.ru/avtor/deesoul8
      Пишу с детства, для меня это способ выразить, оформить свои эмоции и размышления. Специально филологического образования не получала, просто всегда любила литературу. В 1999 году мою прозаическую миниатюру о весне, как лауреата городского конкурса «Серебряное пёрышко», опубликовали в журнале «Пульсар» города Нижнего Тагила, где я, тогда ещё пятиклассница, проживала вместе с родителями.
     С тех пор публикаций и побед в конкурсах не имела, творчеством делюсь свободно в интернете. Живу сейчас в селе Топольное Солонешенского района Алтайского края. Здесь очень красивая природа. Наслаждаюсь ей, и в стихотворениях уделяю особое внимание пейзажной лирике. Также мне интересны темы философские, психологические, разные жизненные сюжеты и судьбы и, конечно же – любовь!

 

Эльфы туманных рос

Дремлет на горе седое облако.
Воздух, проводив дождливый рой,
Дышит осторожно и не трогает,
Не тревожит сна его покой.

Серебрятся травы у подножия.
Эльфы из туманных нежных рос,
Луноликие, на светлячков похожие,
Собирают мёд осенних грёз.

Чтобы долгой тёмной ночью зимнею
Из хрустальных звёзд и тишины
Вылить колокольчики и символы –
Волшебство для будущей весны.

Запах первого снега
Вдыхай. Позволь увлечь себя снежинкам,
Они летят навстречу волшебству...
Смотри, как изменяется картинка –
Зима штрихует павшую листву.

Иссиня белым, заполняя вечер
Особой, первозданной тишиной.
Густеет воздух, падая на плечи,
Становится туманом выдох твой.

Ступая по нетронутому снегу,
Ты слышишь крепкий «хруп!», уютный звук.
И словно в сказке, словно в сладкой неге,
Свет в окнах загорается вокруг.

И вдруг покажется –  есть только ты и танец
Пушистых фей на фоне фонарей.
Ты приглашён. Не смог бы самозванец
Пройти тропою призрачных аллей.

Тогда, наполненный особым чувством тайны,
Ты возвратишься с холода домой
Слегка румяный, будто бы случайно
Тебя коснулся ангел неземной.

Пойдём гулять?

Сегодня я прошу –  забудем
О том, что выросли давно,
О том, что миром правят будни,
А чудеса живут в кино...

Давай как будто снова в детстве
Мы оказались невзначай?
Из мира правил и последствий
Я убегаю –  догоняй!

Давай-давай, влезай на горку!
А стоя съедешь –  иль слабо?
Смотри, к всеобщему восторгу
Скатились дружною гурьбой!

Смеются люди, но, гляди-ка,
Не тычет пальцем в нас никто:
«Как невоспитанно и дико
В снегу испачкано пальто!»

Не бойся странным быть немножко,
Рискуешь лишь счастливым стать.
Держу я тёплую ладошку,
С тобой так здорово гулять!

Устанем к вечеру, конечно,
И возвратимся мы домой,
Где встретят нас уют и нежность.
И волшебство, любимый мой.

Мост в будущее

Рождалась акварель из слёз... И мои пальцы рисовали
На сером небе синий мост, ведущий в сумрачные дали,
В надежде пересечь туман и дотянуться до рассвета.
Пусть эта краска –  лишь обман, но мне хотелось верить в лето.

Иначе чем жива душа, когда бредёт во тьме на ощупь?
Что заставляет сделать шаг? Ещё один, ещё... сквозь толщу
Болотной вязкости ума, шизофреническую поступь.
Шёл бы по дну, но нет и дна! Лишь отражений моих россыпь.

Свой крик подаришь небесам! Но нет ни эха, ни ответа...
Вот –  Бог, и вот его глаза. Он тоже курит сигареты.
И он не знает, как и я, идём мы к цели или просто
Смиряем с вечностью себя, пытаясь прыгнуть выше роста.

Пытаясь что-нибудь создать, такое, чтобы не напрасно!
Что заставляло бы искать миры, где солнечно и ясно,
Других, кто будет после жить. Они, возможно, будут ярче –
Сильнее смогут полюбить, и не сгореть, а стать лишь жарче,

И через времени поток прорваться в точку небосклона,
Чтоб стать –  сиянье, стать –  восход. И я рисую им корону.
Рисую так, как я могу, сказать о том, что будет спето.
Ведь я всю жизнь смотрю во мглу, рождая взглядом проблеск света.

Зимний сон

Ночь. Зима.
Мороз крепчает,
Вьюга ломится в окно.
Снег швыряя, заметает
Поле бледным полотном.

Дом укрыт
Пушистой шубой,
Спит, баюкая тепло.
В очаге тускнеют угли,
Осыпаются золой...

Спи и ты
Под песни ветра
О далёких синих льдах,
Океанах, километрах,
Кристаллических дворцах,
Что растут из скал полярных
Под сиянием небес,
В красоте не зная равных
Среди всех земных чудес.

Спи.

Пусть сон твой будет ласков,
Пилигрим волшебных грёз,
Что к утру застынут сказкой,
На стекле узором роз.

Нептун

Я ловлю в твоём взгляде внимательном
Отражение собственных лун.
Угадать бы –  прошла по касательной
Или манит меня твой Нептун?

Синий вечер как море глубокое.
Космос волнами входит в мой дом,
Преломляется льдинками-окнами,
Становясь, наконец, волшебством.

Зажигается свет потихонечку
В миллионах прозрачных сердец,
Что настигнуты, пойманы полночью.
Лишь моё –  непокорный беглец.

Во Вселенной не встретишь случайностей.
Замыкая орбиту в петле,
О любви сквозь дыханье туманности
Я тебе напишу на стекле.

Судьба

Кто больше смел –  тот больше и терял.
Кто встал с колен, тот цену знает счастью.
Кто шёл один наперекор ненастью,
Тот знает лучше свой потенциал.

Да, не всегда мы из огня приносим силу.
Не всякий раз крепчает в горне сталь.
Но помни, что важнее, кем ты стал,
Чем то, что чуть тебя не погубило.

И против самой сильной боли
Плечом к плечу с тобой твоя же воля,
Неугасимый свет любви –  из века в век.

Так улыбнись, пусть даже не до смеха.
Горит душа, так разве то помеха?
В священном пламени куётся человек.

Солонешное

Где трава выше пояса,
Облака белоснежные,
Там алтайская вольница,
Там село Солонешное.

Что нам Альпы, Швейцария...
Здесь красот –  изобилие!
Нам судьбою подарена
Жизни сельской идиллия.

Плодородными нивами
Нам земля эта нравится.
И лесными массивами
Край богат и прославился.

Мёд алтайский –  амброзия,
Его ценность –  особая.
Молока, сыра козьего,
Приезжайте, попробуйте.

В ароматах-соцветиях
Притаились кузнечики
И искрится по-летнему
Солнцу милая реченька...

Местным зваться –  полдела.
Коль душа золотая,
Будь защитником смелым
Для сокровищ Алтая.




Финалисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Поэзия»
Тимофеева Валентина (г. Бийск)

Тимофеева Валентина (г. Бийск) 
https://www.stihi.ru/avtor/goldenapf  Мой сайт:  www.vptimofeeva.ru

Входи в мой дом, читатель чуткий,
Лишь пыль дорожную стряхни,
Желанным здесь себя почувствуй,
Но если не отыщешь чуда,
Визит в душе перечеркни!

О себе.

Родилась и сейчас живу на Алтае, в г. Бийске. Окончила Томский политехнический институт. Много лет работала на предприятиях оборонной отрасли. Имею двух взрослых сыновей.
Пишу со школьной скамьи стихи, очерки, сказки, рассказы. Издала 15 собственных сборников стихов и прозы, в 60-ти –  редактор, составитель, в большинстве и соавтор.
В течение 11 лет работала с детьми в поэтическом кружке «Ступеньки».
14 января 2018 года исполнилось 14 лет, как я руковожу культурно-просветительским обществом «СКИФ» (Союз Культуры, Интеллекта и Фантазии) и литературным объединением при нём.
В 2008 году награждена юбилейной медалью Союза писателей России. 


Увези

– Увези меня за город, увези,
Мне так тяжко в нём дышать, ты знаешь сам.
Ведь из этой слово-воздухо-грязи
Никогда мне не пробиться к небесам!

Увези меня в прозрачный тёплый лес –
В сказку осени, в мир сосен и берёз.
Там сыграют мне прощальный полонез
Травы, птицы и проймут меня до слёз!

Там очищусь я, как небо от грозы,
А иначе мне беды не одолеть.
Увези меня, дружок мой, увези,
Я устала каждой клеточкой болеть!

– Безлошадный я… Позволишь, понесу.
Я когда-то на Добрыню был похож!
– Но ты сам слабее капли на весу –
Ветер дунет, и ты в землю упадёшь.

– Соберись, и мы отправимся пешком
Через этот городской людской кураж.
– Не собраться мне… Забило грудь песком…
Улыбнись и… поцелуй меня, уважь!


Портрет

Зовёт книжный шкаф.
За стеклом – портрет Шукшина.
В каких Вы сегодня мирах,
Василий Макарович?
Глядит с высоты
Душа, что тонка и умна,
В межзвёздных полях красоты
С лучами квазаров.

Фотограф сумел
Мгновенье раздумий поймать.
Лоб белый и чистый, как мел,
А в пальцах дрожит сигарета.
О чём Ваша дума:
Как фильм свой о Разине снять
Иль кто-то могуче-угрюмый
Упорно сживает со света?!

Немало таких,
Кому Вы – сорина в глазу:
– Смолчал бы, затих,
А он говорит во весь голос!..
Умчаться б туда,
Где в Катуни бушует вода
И где жизни суть –
Выращивать злаковый колос.

Родная земля...
Там – о;бразы и образа;,    
Бикет* и поля,
Где ждут терпеливо и свято...
Он в фильме пока,
А жизни осталось – строка!..
И по;лны глаза тоскою...
Всё, амба, ребята!
__________________________
 * Жители села Сростки гору Пикет называют «Бикет»
Тимофеева Валентина Петровна

Алтай родной

Алтай родной,
в тебе контрастные картины
Сплелись в причудливый узор –
Покорность ласковой и трепетной равнины,
Надменность диких гор,
Здесь реки –  всадницы, с рождения лихие,
На резвых, гордых скакунах,
И, словно йоги, к суете людской глухие,
Вершины в вещих снах.

Здесь поразят навек воображенье
Озёр прозрачных зеркала:
Где явь, а где –  её отображенье? –
Так грань мала.
Здесь у небес, на каменных уступах,
Поющие альпийские луга,
И в кедрах царственных,
как в драгоценных шубах,
Катуни берега.

Осенний день спокойный, ясный, тихий.
Лист упадёт и зашуршит.
Янтарным светом спелой облепихи
Мир отдыхающий прошит.
Здесь не дышать, покоем наполняться,
В себя по капельке вбирать
Земную красоту, в ней тихо растворяться
И... у-ми-рать!


Гуляев Владимир
( г. Барнаул)

 https://www.stihi.ru/avtor/vova7591
Владимир Гуляев
http://www.proza.ru/avtor/7591vova
       
     Родился в 1957 году в с. Шелаболиха Алтайского края.
     В 1963 году с родителями переехал в г. Норильск, где в 1977 году окончил строительный техникум и вернулся на Алтай, в г. Барнаул.
      Работал в проектном институте техником, инженером, ведущим инженером, затем заместителем председателя Районного потребительского общества по строительству в рабочем посёлке Павловск.
      В 1986 году по решению Алтайского крайисполкома был направлен на работу во вновь организованный Шелаболихинский район, главным архитектором.
       Продолжил учёбу, окончил Алтайский Политехнический институт. Работал директором Барнаульского рекламного комбината «Роскоопторгреклама», коммерческим директором, директором ООО «Пикет», начальником Индустриального отдела АКГУП «Алтайский Центр Земельного Кадастра и Недвижимости». В настоящее время на пенсии, но продолжаю трудиться.
 

Владимир Георгиевич Гуляев (г. Барнаул)
      О творчестве.
      В году 1971 или 1972 я осознал, что всё происходившее со мной ранее может со временем забыться, как те мои первые частушки, что были сочинены в 11-летнем возрасте на КВН в пионерском лагере. И я стал записывать свои мысли, истории, услышанные от родственников и о родственниках, сначала в общих тетрадках, после кое-что начал печатать на пишущей машинке. Почитав рассказы своего земляка В. М. Шукшина, я сделал вывод, что поступаю правильно. И пусть то, что я напишу, не будет издано, но я это делаю для себя и своих родных, для того, чтобы память была. Ибо прошлое забывается. И только с годами часть воспоминаний, проявляясь как фотоплёнка, постепенно, кадр за кадром, год за годом, выстраиваясь в сюжет, как в кинохронике, прокручивая в памяти те яркие моменты, которые  становятся «точками отсчета» последующих событий в жизни, которые я старался запечатлеть. Кое-что ложилось в стихотворные строки.
        Первое полноценное, как я считаю, стихотворение, «Берёза», мной написано в 1973 году. В 2002 г. стихи были положены на музыку С. Н. Борщёвым, а исполнил песню К. Н. Жигулин – известный петербургский (до 2005 г. – барнаульский) музыкант, композитор и исполнитель в направлении акустика.
Сегодня я пишу стихи и прозу.


Бич
 
Кукареканье петуха на первых нотах стали хрипловатые. Всего несколько дней назад Вовка не замечал этого, а просыпался он, как говорят, с первыми петухами. Выходил на улицу и окунал голову в бочку с водой, которая стояла возле колодца в огороде, и окончательно просыпался. В это время баба Аганя, подоив корову, уже несла огромное ведро, до краёв заполненное парным молоком, а Вовка ловким движением сдергивал с гвоздя дедову большую фронтовую алюминиевую кружку и запускал её в ведро. Тёплое молоко небольшими глотками отправлялось внутрь, но часть молока выплёскивалось, тонкими струйками стекала по подбородку и, щекоча, заползало под майку. Бабушка ласково говорила:
– Вовка, дай я хоть ведро-то поставлю! Ты прям как телёнок маленький, нетерпеливый!
Но он, допив молоко и водрузив на место кружку, уже снимал персональный бич с забора и шёл в загон к корове Зорьке, чтобы отвести её на гору в стадо. Эту обязанность Вовка принял на себя самостоятельно и исполнял её ежедневно: утром отгонял Зорьку, вечером встречал. Там же он познакомился с деревенскими пацанами, и ему нравилось, как они ловко щёлкали бичами.
У каждого был свой бич и свой «щёлк»: у одного резкий и короткий, у другого продолжительный и глухой, а у кого-то с оттяжкой! Вовка тоже хотел научиться этому и тогда дед сплел ему бич, вырезав из ветки черемухи удобную короткую ручку, увенчав её кожаным набалдашником.
И началась Вовкина учёба «бичевания». Но всё оказалось не так просто, как виделось со стороны. Бич не подчинялся.
После первого «молодецкого» взмаха, получив приличный хлёст от плеча до места ниже поясницы, через всю спину, Вовка отбросил рукоять и отскочил в сторону. А бич, как живой, ещё некоторое время извивался в дорожной пыли, как бы стараясь доползти до него, а может, Вовке это и показалось, и слёзы предательски выкатились на щёки.
Растерев влагу на лице пыльной ладошкой, он медленно двинулся к бичу:
– Ничего! Ничего, я тебя одолею, приручу…
Второй хлест с шипящим свистом снёс с его головы фуражку, и бич опять ещё некоторое время извивался в пыли. Фуражка, называемая «сталинка», корчилась от боли в кустах крапивы. Петух, приоткрыв клюв, как бы улыбаясь и наклонив голову набок, казалось, с любопытством и иронией наблюдал в сторонке за Вовкиными «танцами», возможно, даже и изучал некоторые его движения и выпады. Вовка погрозил ему кулаком. Услышав сзади смех, он обернулся. К нему подходил дед:
– Ты, казак, с бичом-то поговори, подружись, а то он таких тебе полосок на спине нарисует, тельняшки не надо будет. Чё ж ты им, как палкой-то, машешь, он же – би-и-ч. Ненароком и без глазу оставить может.
«Без глазу» Вовке оставаться нисколечко не хотелось. Дня три он таскал бич, перекинув его через плечо, и присматривался к деревенским пацанам, изучал, как они держали свои бичи, как взмахивали, как подрезали, и откуда получался щёлк.
Пацаны Вовкин бич оценили в первый же день, и, уважительно поглаживая рукоятку, сказали:
– Да, дед Вася, молодец!.. Он умеет здо;ровские бичи плести.
Потом они показали Вовке свои навыки обращения с бичами, пощёлкали Вовкиным бичом, щёлк получался отменный. После их обучения и у Вовки стал получаться отличный щёлк. Конечно, это произошло не сразу.
Это было давненько, недели три назад. А сегодня он почувствовал, что по утрам стало немного прохладней, появились капли росы, туманная влажность висела в воздухе.
«Вот оно, отчего петух захрипел на первом «ку»! –  Подумал Вовка.
Бич тоже был немного влажноват. Но это было не важно, важно было то, что приближалась осень, заканчивались каникулы. Вовка аккуратно снял бич с плетня, немного протер с него влагу о полу рубахи, затем с деловым видом вывел за рог из хлева Зорьку, и погнал её привычной дорогой к стаду.
Каникулы, как сладкое и холодное мороженое, ждались долго, а закончились быстро, но вкус их ещё остался.
Прощание с деревней в последние дни каникул были бурные: деревенские друзья с удочками ежедневно и с первыми петухами уже стояли у калитки их дома. Зорьку в стадо последнюю неделю отводила мать, а Вовка выскакивал к друзьям и они неслись к реке на рыбалку. Ёрш клевал отменный!.. Жирный и крупный, хоть и сопливый. А ещё чебак и подъязок! Ежедневный завтрак семье был обеспечен, а иногда и обед тоже.
А после рыбалки они, вооружённые рогатками, окружали деревенские конюшни и стреляли по воробьям, так –  для развлекалки, или совершали коллективные набеги на кукурузные и гороховые поля, пакостить не пакостили, но наедались до отвала. Потом всей ватагой они лежали на взгорке и смотрели на широкую Обь…
Вечером перед отъездом Вовкиной семьи собралась вся родня. Мужики все время о чем-то разговаривали с отцом, женщины пели песни, ребятня, человек двадцать, а может, больше, все двоюродные и троюродные братья и сестра играли то в лапту, то в казаков разбойников, благо спрятаться было где.

…Петух стоял на изгороди и, казалось, с достоинством и внутренней радостью посматривал в Вовкину сторону, как бы зная, что завтра тот уедет, а он опять станет главным на этом дворе…
(События 1966 г.)

Всё началось с музыки

              Всё началось с музыки.
Вернее сказать, что всё началось со следующего дня после Вовкиного приезда.
Вечером, после душа и вкусного плотного ужина, он с удовольствием лёг в прохладу накрахмаленной белоснежной постели и быстро заснул. Многочасовая поездка с дядей по полям района в «бобике», трясущемся и подпрыгивающем на кочках и ухабах полевых дорог, его умотала, но разве мог он признаться в этом тёте, а уж тем более младшей сестрёнке. Нет, конечно!
 
Утром его разбудил вкусный запах блинов, просачивавшийся через неплотно закрытую дверь. Через неё же он услышал голоса, видимо, тёти и сестрёнки Тани:
–  Мам, чё он так долго спит? Уже скоро обедать будем, а он всё спит.
– Да отец его вчера накатал на машине, так что пускай отдохнёт, он же на каникулах.
– Я тоже на каникулах, но я уже давно встала. Там уже девочки вышли на улицу, а я его хотела с ними познакомить и поиграть вместе.
– Так ты иди пока и поиграй, а он потом выйдет. Я его ещё блинами буду кормить.
– Пойду гляну, может, уже проснулся.
Дверь в комнату чуть приоткрылась, и в проёме появилась Танина голова:
–  Ой, проснулся! А чего лежишь и не встаёшь? Я тебя уже полдня жду, засоня!
–  Привет!
– Привет, привет! Вставай давай, там мамка блины тебе печёт и варенье с молоком уже на столе. И мёд налит. Я уже поела и тебя только жду, чтобы на улицу идти. А он тут спит себе и спит! Ты что к нам спать приехал? Так и каникулы все проспишь!
– Встаю уже, встаю. Сколько время-то?
– Да уже обед скоро, а он тут дрыхнет!
Сестрёнка была младше его на два года, но говорила с ним «по-хозяйски» важно, быстро и много:
– Там на улице девочки уже все собрались. Я хочу тебя с ними познакомить, а потом будем все вместе играть. У нас на улице девочек много, а мальчишек почти нет. Давай быстренько вставай, умывайся, ешь свои блины и выходи на улицу, а мы в палисаднике будем играть, там прохладней под деревьями.
Играть с девчонками в игры ему не хотелось.
–  Да подожди ты, Танюша. Дай мне немного осмотреться.
–  Чего тут осматриваться, кушай и выходи!
Вовка осмотрел комнату. У одной стены стоял книжный шкаф, у другой, на тумбочке, расположенной между двух окон красовалась радиола «Латвия», а возле неё лежала стопка грампластинок.
– Да и в ваши девчачьи бирюльки что-то мне не сильно-то играть охота. Вон сколько у вас книг интересных. Так что я лучше почитаю да пластинки покручу. А ты иди, играй. Я за тобой из окна посмотрю.
– И нечего за мной смотреть, –  обиделась сестрёнка. –  Подумаешь какой! Мы и без тебя поиграем. Сиди тут один, как медведь северный. –  Сказала она и вышла из комнаты.
«Ну вот, обиделась, наверное. Ладно, позавтракаю, а там уж после разберёмся, что к чему!»
Во дворе глухо стукнула калитка, и вскоре через открытое окно до него донёсся звонкий голос Тани: «Брат не хочет с нами играть! Он книжки будет читать и музыку крутить! Неинтересно ему, говорит, с нами! Вот! А, ну его, пусть в доме сидит, как бука!»
После завтрака для начала он решил послушать музыку и, выбрав пластинку с песней «Джамайка» в исполнении итальянского мальчика Робертино Лоретти, включил на полную громкость радиолу, открыв оба окна, чтобы звонкий и красивый голос слышали на всей улице. Эта популярная песня ему очень нравилась и казалось, что она звучала внутри него. В школе он пел в хоре, а дома, когда был один, несколько раз пробовал спеть эту песню, но голоса не хватило...
Заведя пластинку в очередной раз, он подошёл к окну.
В палисаднике группа из нескольких девчонок, от восьми до двенадцати лет, играли в «больницу».
Его внимание привлекла худенькая темноволосая девочка с короткой стрижкой, симпатичным личиком, в светлом платье в горошек и с сумочкой с красным крестом, перекинутой через плечо. Внутри него что-то произошло –  детское сердце волнительно застучало, показалось, что он её уже где-то видел, но не помнил, где; знал когда-то, но забыл имя. Сам не зная почему, он позвал сестрёнку, не сводя глаз с этой девочки в образе санитарки:
–  Тань, зайди на минуту!
Через некоторое время она уже вбежала в комнату:
– Чё, поиграть с нами надумал? А я тебя сразу звала. А ты –  почитать, почитать!
–  Скажи, а как зовут вон ту девчонку? С санитарной сумкой. Познакомь меня с ней.
–  Её Ниной зовут. А что? Понравилась, да?
–  Скажешь тоже!
– Понравилась-понравилась! Я же вижу! Пошли, я тебя со всеми познакомлю и с Ниной тоже. Я же тебя сразу звала, а ты всё отпирался. Пойдём-пойдём, я тебя познакомлю! Нина –  подружка моя, она знаешь какая хорошая! Мы с ней давно уже дружим. Её мама на молочном заводе работает, а там, знаешь, такое вкусное-превкусное мороженое делают! В таких бумажных стаканчиках! Мы с девчонками каждый день туда бегаем, мороженого поесть. Вкуснотища-а! А папа у неё – столяр, он нам стол чинил, когда ножка сломалась, и стулья тоже. –  Быстро и без умолку говорила Таня, вцепившись в его руку, и тянула за собой, как будто он упирался. –  Идём, она знаешь какая! А я про тебя уже всем рассказала. Что ты на Севере живёшь, там, где белые медведи ходят! А ты их не боишься? Нет?! А я бы очень боялась! И ещё я девочкам сказала, что ты смелый и учишься хорошо! Я ведь правду сказала, да?
– Ну, ты и трещотка, Танюшка!
Он уже и сам, без её уговоров, хотел поскорее выйти в палисадник и познакомиться с той девочкой.
На улице Таня быстро представила его своим подружкам.
«Хорошо хоть меня сейчас пацаны норильские не видят, а то сразу бы "девчачьим пастухом" прозвали».
Девчонки смело знакомились с ним, и лишь Нина назвалась последней.
Потом, включившись в их игру, он помогал им собирать листья для «компрессов» и заживления «ран». И даже сам недолго был «раненым». Нина перевязывала его руку бинтом, а он смотрел на неё и думал: «Надо же, какая она хорошая, и пальчики у неё... лёгкие, даже перевязки не ощущаю!»
Выбрав момент, когда другие девчонки не могли его слышать, он прошептал ей: «Давай с тобой будем дружить!»
  Произнёс шёпотом, а ему показалось, что он прокричал эти слова так громко, что вся улица услышала. А девочка Нина взглянула на него, в её глазах блеснули искорки, и тоже ответила ему шёпотом: «Давай!»
Он хотел погостить у дяди дня два, а задержался на целую неделю.
Девочка Нина вскружила ему голову и, не смотря на то, что им обоим было всего по десять лет, его детское сердце волнительно билось при каждой встрече с ней.
Вскоре к ним подсоединились ещё трое пацанов, и днями они всей дружной компанией ходили купаться на озеро, потом играли в переулке в игры: «из круга вышибала», «монах в красных штанах», «штандер» или «казаки-разбойники», а ближе к вечеру шли в кинотеатр на детские сеансы.
Вовка каждый раз старался держаться рядом с Ниной, чтобы коснуться её руки и уже не стеснялся показывать, что она ему нравится...
 Он бы, конечно, готов был остаться в гостях у дяди и на всё лето, но через неделю приехал старший брат и забрал Вовку в деревню:
–  Загостился ты что-то долго, а там покосы скоро начнутся.
– Так и ты бы, Слава, погостил тоже немного. –  Вступилась за Вовку тётя.
–  Да там родственники приехали, и ещё деду с бабой помогать надо. В другой раз как-нибудь!
–  А кто приехал?
–  Да тётка с Норильска, с Танькой и Вовкой. Они на море отдыхали, а теперь вот в деревне будут.
–  Ух, ты! И Вовка приехал? Здорово!
–  Так что собирай свои манатки и пошли на автобус!
Вовкин отъезд не остался незамеченным: сестрёнка обежала всех и его новые друзья почти в полном составе пришли на автовокзал. Прощание было недолгим.
Вовка стоял в автобусе, уткнувшись в заднее стекло, смотрел на друзей и махал им рукой. Больше всего, конечно, это было для девочки в светлом платье в горошек, которой он успел сказать, что ещё обязательно приедет.

P.S. 
...Они родились в один год, год Огненного Петуха, в одном месяце июне с разницей в две недели.
  И познакомились они тоже в июне, когда им только что исполнилось по десять лет.
  В июне  2017 года было пятьдесят лет, как они познакомились.
  В июне 2017 года было сорок лет, как они женаты.
  В июне 2017 года им исполнилось по шестьдесят лет.
  У них двое детей и четверо внуков.
 
  Так и несут они через годы Веру друг в друга, Надежду и Любовь!
  А всё началось с музыки, точнее –  с песни «Джамайка» в исполнении итальянского мальчика Робертино Лоретти.
2017 г. События 1967 года. Алтайский край, село Павловск.
              Автор: Владимир Гуляев (г. Барнаул)

  Не последний шанс

После окончания профтехучилища молоденькая девушка, новоиспечённый фотограф, получила распределение в небольшой районный центр. Куда она и отправилась с маленьким чемоданчиком-балеткой, но с большим энтузиазмом и удовольствием, а как иначе, впереди для неё начиналась самостоятельная взрослая жизнь, интересная работа в фотоателье, знакомства с новыми людьми, возможно, даже встреча суженого! Хотя об этом она ещё и не думала вовсе, ну так, может только самую малость, но это было где-то ещё глубоко в её сознании. Первым было увлечение фотографией, да и вообще, столько много интересного ждало её впереди, а не эти глупости про парней.
От краевого центра до нового места жительства было рукой подать, по сибирским меркам, –всего-то километров восемьдесят с гаком, и вскоре замороженный автобус доставил пассажиров к небольшой деревянной избе с чуть криво прибитой над массивной дверью вывеской, на которой коричневой краской, потрескавшейся от ветра и холода, было написано «Автовокзал». Пассажиры спешно покидали холодный автобус, женщины с детьми так же спешно заходили в здание вокзала, затаскивая с собой узлы, а мужики, показывая своё безразличие к морозу, с расстёгнутыми бортами пальто или полушубков, останавливались возле крыльца вокруг ведра для окурков и закуривали, чтобы продолжить свои разговоры, не законченные в поездке.
Полина тоже вслед за тётками втиснулась внутрь. Чуть влажный, но тёплый воздух в помещении обрадовал, она пробралась к большой круглой кирпичной печи и приложила к ней окоченевшие руки.
– Зябко? – Спросила дородная тётка, снимая с себя большую пуховую шаль. – Я ещё в автобусе на тебя посмотрела и подумала, как это она в такой одёжке не мёрзнет?
– Ничего, я привыкшая.
– Марток – надевай семь порток. А ты вона как лёгонько одета. К нам в гости, поди? Не признаю тебя. Ненашенская.
– Училище я закончила, вот на работу сюда и приехала.
– И кем же ты к нам, такая худенькая? Медичкой или учительницей?
– Да нет. Фотографом буду работать.
– Это значит, с Карлычем в быткомбинате будешь? Это хорошо! А то он у нас, Карлыч-то, старый уже стал. А ты, значит, ему в смену. Как зовут-то?
– Полина.
– А жить-то есть где? Родственники там или знакомые.
– Да нет. Пока вот только с вами познакомилась.
– И чё? На постой, поди, ко мне хочешь?
– Нет, там мне вроде бы комнату обещали дать.
– Вроде бы да кабы, комнату! Негоже девке одной в комнатах жить. Мало ли кто ночами мимо ходит! Я с этим комбинатом рядышком живу, угол у меня с кроватью есть. Пустует. Дочка в город уехала. На заводе работает. Не жилось ей здесь, в город, окаянная, умыкнула. А я тут одна мыкайся! Дочка-то как ты, такая же щупленькая. Так что, пожелаешь – поживи у меня. Мне всё веселее будет. А там дальше и поглядишь.
– Спасибо. Я, конечно, согласна.
– Ну вот и ладушки. Погрелась, тогда и пойдём. Я тут недалёко живу.
Со следующего дня начались трудовые будни.
Приближался праздник Международного женского дня, поэтому работы в фотоателье прибавилось: народ шёл и шёл фотографироваться, появились заявки на съёмку свадеб в ЗАГСе райцентра и в ближайших сёлах.
– Ишь, прослышали, что молодая да красивая в помощницах у меня появилась, так сразу валом повалили. А ты, дочка, учись. Фотография – это очень доброе дело. Вот живут себе люди, живут. А потом раз и всё. Нету их, а карточки остались на стенке под стеклом висеть. Память! А когда нет фото, то со временем уже и не вспомнить, кто и как выглядел, а на пальцах да словах и не обрисуешь его внешность. А тут глянул и распознал. Так что наша работа фотографов очень даже нужная! Мы как сохранители семейной памяти людей и их моментов жизненных, запечатлеем событие, как будто время остановим, а люди нас потом тёплым словом и помянут. Вот так, Полина!
И Полина училась. У Петра Карловича, а именно так звали старого фотографа, было чему поучиться.
– Главное, Поля, в нашем деле знаешь что?
– Хорошая фотокамера и софиты.
– Нет, главное в фотографии – это наш клиент, который желает получить от нас хорошее и качественное фотографическое изображение самого себя или своей семьи. И вот тогда мы должны правильно выбрать фон, освещение, помочь ему правильно встать или сесть, чтобы удобно было. И разговаривать с ним, как со своим старым и добрым знакомым, чтобы он чувствовал себя как дома. Знаешь, Поля, чувство собственного дома – это спокойствие и свобода, это самое гармоничное состояние человека, и оно одно из главных наших чувств. Вот нам и нужно, чтобы человек, придя к нам, расслабился и стал тем, кто он есть в обычной, привычной для него обстановке, а не обращал внимания на яркий свет ламп и наши декорации. Вот тогда всё будет как надо! И фотография не будет сухим снимком, а будет живой и радовать глаз. Фотография – это искусство. Ну, тебя этому учили.
– Да, но про чувство собственного дома нам в училище ни разу не говорили.
– Про это в учебниках не пишут, это понимание приходит позже и у каждого по-разному, я думаю. Всё зависит от того, хочешь ты просто фотографировать или стать фотографом-художником. Художник, он что делает, он воплощает своё виденье красоты на холсте неделями или месяцами, а настоящий фотограф должен увидеть момент красоты и успеть запечатлеть его, потому что повтора этого момента может больше и не быть. Вот в этом, Поля, и состоит наша работа – поймать момент.

Поля внимательно и с интересом наблюдала за артистической работой старого седого фотографа, за его манерой общения с людьми, стараясь перенять все его действия и движения. После окончания рабочего дня она не сразу уходила домой, а часто оставалась в ателье до ночи, чтобы как можно больше проявить фотопластинок, отснятых за день, отретушировать при необходимости и распечатать фотографии, отглянцевать их и увидеть плоды своего труда.
 
В один из вечеров, когда на улице завывала весенняя вьюга и барабанила тяжёлыми снежными крупинками в окно, Поля опять осталась поработать в лаборатории. Красный свет фонаря освещал процесс появления изображения на фотобумаге. Свадебные фотографии получались, как показалось Полине, очень даже симпатичными. Неожиданно послышались стуки в дверь ателье.
«Кто бы это мог быть в такую пору?» – Подумала она.
– Кто там?
– Откройте, пожалуйста. Мы из соседней деревни. Хотели бы сфотографироваться. – Послышался с улицы мужской голос.
– Но уже поздно. Мы не работаем. Завтра приезжайте.
– Завтра не получится. Завтра уже нельзя будет. Вы только сфотографируете нас с девушкой на память, и мы сразу же уедем. Нам, правда, завтра нельзя уже будет. Это у нас последний шанс с ней сфотографироваться! Правда! Другого шанса больше не будет! Да вы не бойтесь.
– А я и не боюсь вовсе! – Поля открыла дверь: на пороге стоял заснеженный с ног до головы парень, а чуть поодаль – лошадь, запряжённая в сани. В санях сидели двое: ещё один парень с девушкой.
– Давайте быстро заходите, холоду напустите. Вон вешалка, можете раздеться, а там стулья, садитесь, а я пока кассету заряжу.
Поля ушла. Через чёрную штору, закрывающую проём в фотолабораторию, было слышно, как молодые люди зашли и начали двигать стульями, видимо, усаживались для фотографирования.
–Я сейчас, ещё пару минут.

Когда она вошла в слабоосвещённый зал, то увидела, что девушка в светлом платье, с каким-то неприятно-застывшим выражением на лице и закрытыми глазами, сидит на стуле в не очень-то удобной позе, а два парня стоят сзади, положа руки ей на плечи.
– А она что у вас сильно пьяная? – С дрожью в голосе от нехорошего предчувствия спросила Полина.
– Нет! – ответил парень, который стучал в дверь. – Она умерла сегодня. А мы вот с другом так и не успели с ней сфотографироваться!
Поля чуть не упала в обморок от этих слов.
– Ты не бойся! Мы её не убивали, она сама умерла! А она нам сильно нравилась. Мы вот с другом даже дрались из-за неё частенько. Вот и хотим фото на память о ней себе оставить. Фотографируй, да мы поехали назад, в деревню, пока не хватились нас.

Дальше всё было в густом тумане.
Очнулась Поля утром оттого, что её кто-то сильно тряс за плечи.
– Ты, чего это, дочка? Перетрудилась, родимая? – Над ней стоял Карлыч.
– Ой, Пётр Карлович! Не хочу я больше фотографом быть! – Разрыдалась Полина.
– Погоди ты, погоди! Расскажи толком-то, что случилось?
Полина запинаясь и всхлипывая после каждого слова, с горем пополам рассказала Карлычу, что произошло ночью.
– Как они уехали и что было дальше, я не помню. – Закончила она свой рассказ, уткнувшись Карлычу в плечо.
Он гладил её по голове и тихо говорил:
– Ничего, дочка, ничего, Поля! Всякое в жизни бывает! А фотограф из тебя выйдет очень хороший! Попомни мои слова. Негоже тебе бросать эту профессию! Так бывает в жизни, что она даёт тебе возможность или шанс, называй как угодно, чтобы выбрать дорогу, по которой дальше идти! Вот он у тебя первый выбор или первый шанс и появился. А может, и не первый, но не последний уж точно! И ты всё сделала правильно! А вот сколько их, этих шансов, тебе предстоит пройти – никто не знает. А безболезненно никогда ничего не происходит. Может, у кого-то, но я таковых не встречал. У тебя будет ещё много всяких возможностей внести изменения в себе, в своей жизни, стоять на развилке и принимать верные решения. А вот у этих парней в их любви к этой усопшей, видимо, был и впрямь последний шанс оставить память о ней. Ну-ну, было и прошло...

Дня два Поля не могла набраться смелости зайти в лабораторию, а старый фотограф как будто и не замечал её страхов. Эти дни они, молча, делали свою работу: Поля фотографировала посетителей, а Карлыч проявлял и печатал фотографии. А непроявленная фотопластинка со снимком того вечера так и лежала на полке, пока на третий день, ближе к обеду, в фотосалон не вошёл молодой парень в заснеженном тулупе. Сняв шапку, он стоял в дверном проёме, переступая с ноги на ногу.
Карлыч сразу понял, кто это пришёл и зачем:
– Ой, чёрт я старый, совсем забыл, печь-то затопил, а трубу приоткрыть запамятовал. Поленька, я сейчас быстренько сбегаю до дому и вернусь! – Накинув пальто и водрузив ушанку на голову, он ловко протиснулся между посетителем и закрыл за собой дверь.
–  Здрасте! Я вот за фотографией приехал. Помните, два дня назад мы были. – Парень стоял и мял своими большими руками шапку, видимо, стесняясь и не зная, как себя вести дальше и что ещё сказать.
Глядя на его неловкость и очень расстроенный вид, Полина почувствовала, что какая-то напряжённая струнка внутри неё, мешавшая ей все эти дни, вдруг, лопнула и отозвалась лёгким звоном в голове. Исчезло чувство скованности и тревоги, лёгкая тёплая волна прокатилась по телу, она почувствовала, как слегка загорели щёки и согрелись руки.
– Здравствуйте! Если вы подождёте полчасика, то фото как раз закрепится и просохнет. – Ей было неловко за свой обман, но она не могла признаться этому незнакомцу, что ей было страшно не только притрагиваться к кассете, но и смотреть в её сторону. – Хорошо?
– Ладно. Можно я здесь подожду, вот тут на скамейке посижу?
– Да, конечно.
Поля быстрым шагом и решительно вошла в фотолабораторию. Страха не было, было одно желание: сделать всё правильно и не испортить эту фотографию.

Вручив парню два фотоснимка, Поля почувствовала не испытываемую никогда ранее лёгкость на душе.
– Спасибо вам! – сказал парень, аккуратно завернул фотоснимки в газету и ушёл.
Поля села на скамейку, опустив руки на колени.
– Ну, слава богу, всё нормально дома. А то я переживал, вдруг чего не так. – Начал с порога Карлыч. – Поля! Ты чего это, дочка? У тебя-то всё нормально?
– Ой, Карлыч, спасибо вам. Теперь-то точно всё нормально!


Скрипкина Лидия
(г. Рубцовск)
Живу в городе Рубцовске Алтайского края.
Член Российского союза писателей, член АРО РСП и Русского литературного клуба г. Рубцовска.
Пишу стихи, прозу, литературу для детей. Печатаюсь в разных изданиях. Писать начала…  почти десять лет назад.




https://www.stihi.ru/avtor/marita4 

 
           Друг Брамс
Еремей Фёдоров  сколько себя помнил,  всё время жил в лесу. Детство провёл с родителями, а когда остался совсем один, стал работать егерем, как отец. Может быть, и одичал бы, да деревня стояла совсем рядом, даже километра в расстоянии не было.
              Занимался охраной  диких животных. Жил в добротном доме из двух больших   комнат, с хорошим чердаком. Несколько лет назад его помог построить один бизнесмен – звали его Николаичем. Это он настоял, чтобы у егеря было нормальное жильё. И сам помогал в строительстве. Каждые выходные наведывался  в Еремеев лес: зимой иногда поохотиться, а летом просто отдохнуть, по лесу походить. Иногда с кем-нибудь из друзей, но чаще – один.  Семья его состояла из двух человек: он да жена – городская интеллигентная женщина, и в Еремеев лес ни под каким предлогом ехать не хотела.
             Летом он разъезжал на джипе, а на зиму привозил  снегоход.
  На день рождения  друзья подарили  ему двухмесячного  щенка  породы  кувас – венгерская  пастушья  порода.  Эти собаки очень преданы своему хозяину.  Щенок первое время на всех домашних интересно рычал, получалось: брам-м,  брам-м-с. Так его и стали звать – Брамс. Рос быстро. В полгода, стоя на задних лапах, передними свободно доставал до  плеч  своего хозяина. 
             Николаич  всегда брал его с собой в Еремеев лес. Брамс привык  к  хозяину леса и  хорошо ладил с его старым волкодавом – Буго.  Брамс матерел и вырос в большого  пса. Стало сложно его содержать в городской квартире, да и жена Николаича всё чаще стала напоминать о том, что много после  него шерсти, что не успевает вычёсывать, что лает очень громко и лапы мыть не хочет.
            Николаич в один из приездов к Еремею пожаловался на Брамса и сказал, что не знает,  что с ним делать.  А егерь добродушно предложил оставить пса у себя: «Всё равно ты здесь почти живёшь», с чем Николаич и согласился.
Брамс болезненно переживал предательство  своего хозяина. Ложился спать в углу прихожей у Еремеевых сапог, всю ночь вздыхал. В комнату Николаича он больше не заходил, от еды отказывался, на имя не отзывался. Буго чувствовал настроение друга,  подходил к нему и, лизнув  в нос, ложился с ним рядом.  Брамс, не открывая глаз, слегка  вилял хвостом.
Но если  он  слышал, что где-то  работал мотор машины – соскакивал,  подбегал к окну и долго  всматривался  в глубь лесной дороги.
           Всю осень Николаич не приезжал к Еремею – не отпускали дела.   
Но к новогодним праздникам решил добыть дичи к столу. Загрузил свой джип всякой снедью для Еремея и собак и ранним утром поехал в лес.
Егерь поведал, на какой тропе много кабаньих следов. Николаич  быстро переоделся, отдал  ключи, сказав:
            – Разгружай сам.
После долгой разлуки Буго радовался встрече и вилял хвостом. А Брамс сидел в стороне и внимательно наблюдал за каждым движением бывшего хозяина. Вот он сел на снегоход,  показал рукой на место сзади себя и позвал Брамса. Пёс не пошевелился. Николаич ещё раз позвал, но тот оставался сидеть неподвижно.
Еремей сказал:
          – Ладно, езжай, он ещё в обиде, надо, чтобы время прошло.
По твёрдому насту, на снегоходе Николаич  отправился в лес, на кабана. Это была первая вылазка  после того как он оставил Брамса Еремею. Пёс проводил его тоскливым взглядом, потом лёг на солому у кормушки, где подкармливал молодых лосят его новый хозяин, и закрыл глаза.  Он не спал, ловил далёкий рокот мотора снегохода,  потом наступила тишина. Прошло какое-то  время, и он услышал выстрел, а потом опять чуть уловимый рокот мотора снегохода, который удалялся, и снова – тишина. На крыльцо вышел Еремей и позвал Брамса:
         – Пойдём в дом, сердешный...  лосята ещё не скоро придут, да и хозяин твой, видимо, далеко погнал вепря. Брамс открыл глаза, поднялся,  послушал, и снова лёг.
                ***
         Охотник затаился у кабаньей тропы, выследил, и как только послышался характерный звук  животного, он выстрелил  в кабана. Тот завизжал  и  неуверенной трусцой  стал уходить за кусты,  оставляя  след на снегу.  Николаич преследовал  его на снегоходе, но кабанчик уходил в густой кустарник.  Охотник оставил снегоход и пошёл пешком, надеясь быстро взять добычу. 
         Когда пробирался между кустами, вдруг снег закачался под ногами,  и Николаич  стал проваливаться.  Всё произошло очень быстро. В погоне за подранком,  он  и  не заметил,  как попал в охотничью яму. Очень  старую  и  уже успевшую напрочь зарасти травой, но дёрн был ещё не такой крепкий, чтобы удержать этого богатыря. Летел вниз вместе с землёй, снегом, травой. Когда  осмотрелся, то понял, что самому наверх – не выбраться, яма была очень глубокая. Болело всё тело, он пошевелил ногами, руками, прощупал всего себя, переломов не было,  но ушибленные места ныли. На руках из ссадин сочилась кровь.
          Николаич  звал на помощь, но стояла тишина. Потом ещё несколько раз повторил попытку, и безрезультатно. Winchester  остался где-то наверху, при падении он выронил его, когда пытался ухватиться за край ямы.
На рукаве куртки  в кармане  была не востребованная  до этого момента сигнальная  шумовая ракетница, вот  и  случай подвернулся – он выстрелил – и в воздухе услышал  ответный щелчок . Это всё, что он смог для себя сделать.
 
          Одет был тепло: термобельё  да комбинезон с курткой на гагачьем пуху, оленьи унты. Но в такой одежде  выбраться очень сложно. Вспомнил – на правой  ноге, ниже колена на штанине, к кожаному лампасу был пристёгнут  чехол с охотничьим  ножом.
          Когда-то  подарили друзья: лезвие – порошковая шведская сталь, рукоять – карельская берёза. Обыкновенный с виду нож. Но очень уж миниатюрный.  Его вид как-то не внушил Николаичу доверия, а пристегнул всё-таки подарок. Но до сего момента так ни разу им и не воспользовался.
      Ещё раз крикнул, подождал,  начал осматривать и ощупывать стенки ямы. Достал из чехла нож и принялся расширять яму в одном направлении на уровне пояса. Земля поддавалась тяжело, но он торопился, зная, что скоро  начнёт темнеть.
                ***
          Брамс лежал и ждал, когда придут  к кормушке лосята, чтобы потом сопроводить их в лес. Это он делал каждый день, они его уже не боялись.
Вдруг  услышал далеко в лесу выстрел, но не такой, как из ружья. Быстро вскочил на ноги и прислушался. Долго ждал, но стояла тишина. Стадо лосей пришло к кормушкам.  Вышел Еремей, насыпал подкормку в лотки и посетовал, глядя на Брамса:
          – Ну что, нет твоего хозяина, али, случилось чего?
может, мотор заглох, давай проводи лосят да пойдём по следу.

         Пастушьи  и  сторожевые  гены с каждым днём всё уверенней проявлялись у Брамса. Еремей любовно его называл – егерем.
За сопкой оставив лосей, Брамс направился туда, откуда слышал выстрел.
Он бежал долго и безошибочно вышел на свежий след, пахнущий  кровью. Вскоре остановился около зарослей кустарника.  Послышалось пыхтение и какие-то звуки. Брамс, ползком приблизился к краю ямы. Но, когда увидел в ней своего бывшего хозяина – зарычал.  Николаич от неожиданности  присел  и долго не сводил глаз с Брамса. Пёс лёг у края ямы, положил голову на передние лапы, и немигающим взглядом смотрел на него. Так продолжалось несколько минут, Брамс не шевелился. Николаич боялся его спугнуть, знал, что тот очень обижен. И пёс тоже думал, не знал,  как  поступить – хозяин его в беде, в помощи нуждается, да и обида была ещё свежа. Первый не выдержал Николаич:
         – Брамс, миленький, ну прости дурака, я всё понимаю, ну помоги! Позови Еремея, я сам отсюда не выберусь, слышишь?  Брамс думал, время шло, потом зарычал, встал, повернулся задом и несколько раз задними лапами поскрёб землю вместе со снегом в яму на своего бывшего хозяина. Пару раз гавкнул и убежал. «Так тебе и надо –  прошипел в сердцах Николаич,  – я бы на его  месте ещё и помочился  на мою бестолковую голову – вот дурак так дурак…»
          Отряхнув с себя то, что нагрёб «друг», Николаич  продолжил копать.  Раструбы кожаных перчаток защищали, но не согревали, начали мёрзнуть руки. Стало заметно темнеть. Отколотая земля падала под ноги, но для того, чтобы встать на выступ, надо ещё копать и копать – и он торопился. Помощи ждать было неоткуда.

Брамс  прибежал к домику и поцарапался в двери. Еремей впустил.  Поворчал на пса:
– И где тебя носит, скоро стемнеет, а мы ещё не знаем, где Николаича искать.  Поставил Брамсу чашку с галушками  (Еремей кормил собак тем, чем и сам питался), но пёс подошёл к двери и два раза гавкнул, встав  к косяку во весь рост. Было понятно, что он нервничал  и куда-то звал.  Даже есть не стал, а был голоден.
Еремей заторопился.  Взял  санки (алеутские), которые складывались как веер, повесил на шею фонарь, за плечи – рюкзак  со всем необходимым,  надел  лыжи, и  собаки  повели его по следу.  Нигде не останавливаясь, уверенно впереди бежал Брамс, остальные еле поспевали. 
          Еремей уже догадался, куда ведёт Брамс. Шли долго, но вот пёс залаял и остановился у края свежей ямы. Еремей подошёл ближе и заглянул:
         – Николаич, ты здесь?
         – Да здесь, здесь.
         – И как это тебя угораздило... ты цел?  Собаки лаяли наперебой, стоя у края ямы.
         – Да, всё в порядке.
Еремей посветил фонарём на то место, где Николаич копал, и сказал:
         – Больше не копай, достаточно,  я срублю три слеги, поставишь крест-накрест, а я подам верёвку. 
          Добрались только к полуночи. В доме каждый занялся своим делом. Брамс, сразу же принялся за галушки. Поев, прошёл в свой угол, лёг на подстилку, положил голову на лапы и закрыл глаза. Николаич  долгое время не мог даже  пошевелиться, болело всё тело, долго сидел и думал. Потом встал и пошёл  в тот угол,  где лежал его спаситель. Кряхтя, встал на колени и наклонился к собаке:
      – Прости, друг, прости… – не стесняясь Еремея, Николаич всхлипнул: – Я перед тобою сильно виноват.
Тело собаки подрагивало,  пёс  подвинулся. Николаич лёг рядом, обнял  Брамса,  облегчённо вздохнул и тоже закрыл глаза. Была уже глубокая ночь.
Горько!
Валерий с Алёной были одноклассниками.  Окончив школу, получили аттестаты и после выпускного вечера, на следующий день, вдвоём уехали в большой город.  Сдали экзамены  в  Строительный институт. Валерий – на  промышленное и гражданское строительство, Алёна – на экономический факультет.
Каждый получил место в общежитии. Учение им давалось легко. Все годы студенческой жизни Валерий и Алёна были вместе. На последнем курсе готовились  к защите дипломной работы, и Валерий предложил Алёне уйти из общежития на съёмную квартиру.
 
  Друзья  им завидовали. Валера –высокого роста, спортивного телосложения, европейской внешности. Алёна – просто красивая девушка с длинными каштановыми волосами, которые с детства не знали ни резинки, ни заколки.   
Закончилась студенческая жизнь и началась новая, трудовая. Они устроились на работу в одну строительную фирму. Валера – на объекте мастером (строили военный городок), Алёна – экономистом в офисе.
            Событие не заставило долго ждать, и Валера предложил Алёне выйти за него замуж. После бракосочетания, в тот же вечер, торжество скромно отметили в кафе. 

          Прошло несколько лет. Рабочие будни, гонка за наживой – целый день на работе. Совместным трудом было нажито всё: квартира, обстановка, дорогая иномарка. Детей у них не было. Так сложилось. Алёна много ходила по разным платным клиникам, но всё было бесполезно. Бог детей не дал.
            Постепенно они смирились с бездетностью.  И как-то незаметно стали отдаляться друг от друга, погружаясь  с головой каждый в свою работу. Семейный бюджет уже не пополнялся. Каждый свои доходы распределял как вздумается. Валера всю неделю пропадал на стройке допоздна, да ещё и выходные  прихватывал, а если выпадали праздничные дни, он с друзьями выезжал на природу на шашлыки с компанией молоденьких девиц.

Семейная пара всё реже собиралась вместе, у каждого были свои интересы. Алёну тяготило одиночество. Свой досуг она проводила с подругами в  фитнес-центрах или  спа салонах. На курорт или в турпоездку Алёна  ездила либо с подругами, либо одна. Союз двух молодых людей  стал незаметно распадаться, появились неприязненные отношения. Семейное ложе уже никого не согревало.
До Алёны дошли слухи, что на каком-то торжестве её муж, Валера, был замечен с молодой элегантной блондинкой. В тот же вечер она получила ММS, на котором её муж целовал девушку на балконе шикарного особняка. Алёна не сдержалась, и развязался  скандал. Сначала был поединок на словах, потом вопросы, объяснения. Страсти накалялись, и дело дошло до битья посуды. По квартире летали вещи, горшки с цветами,  слышались грубые слова с обеих сторон в адрес друг друга. В конечном итоге один из супругов предложил развод, другой – поспешно согласился.

На следующий день Валерий и Алёна пришли в городской ЗАГС.
Консультант объяснила, где заплатить госпошлину  и по какой форме заполнить заявление на расторжение брака. Назначили дату развода, дав молодой семье испытательный срок в один месяц.
Валера с головой ушёл в работу, домой приходил поздно. Было заметно, что он переживал, чувствовал себя виноватым. Алёна с работы спешила домой, наводила порядок, подклеивала обои. Квартиру  решили не разменивать – подождать, пока не подвернётся подходящий вариант.
Алёна согласилась переселиться в зал, Валера остался жить в спальне, помог разнести тяжёлые вещи по комнатам.
       По утрам встречались на кухне, старались не смотреть друг другу в глаза. Алёна как всегда готовила яичницу с беконом, раскладывала по тарелкам, заваривала молотый кофе в турке, разливала по чашкам. За завтраком всё было как и прежде. Алёна составляла список  продуктов, спросив, что приготовить на ужин. Напоминала Валере, чтобы поторопился, а то опоздают. Выходили из дома вместе, садились в машину. Он довозил Алёну до офиса, а потом ехал на своё место работы.
Каждый день она думала, что  же  могло случиться, как  могли дойти  до последней черты – и что теперь с ними будет дальше?
После работы Алёна спешила домой, готовила ужин, занималась домашними делами и  всегда с тревогой ждала мужа. Валера с работы  заходил  в магазин за продуктами, подъезжая к дому, с лёгким волнением смотрел на окна своей квартиры, и когда видел в них свет, облегчённо вздыхал. Парковал машину у подъезда и шёл домой. Принимал душ, Алёна приглашала к накрытому столу. Ужинали, иногда перекидывались незначительными фразами.
Так прошёл месяц. Наступил день развода. Валерий  на машине заехал за Алёной в офис. На три часа дня был назначен судебный процесс.
В здании суда было много народу. Через несколько минут  вышла секретарь суда и пригласила  супружескую пару  пройти в зал, назвав  их по фамилии. Они вошли, вдоль стен стояли  стулья, им разрешили присесть.
Дрожащими от волнения руками Алёна достала паспорта  из сумки, секретарь предложила положить их к себе на стол. Волнение Алёны передалось Валерию, он путался в ответах, на вопросы судьи отвечал невпопад  и  никак не мог справиться с этим. Выслушав супругов, судья  вынесла вердикт о расторжении брака пожелав всего хорошего.  После процесса им предложили  ожидать  в коридоре  документ о расторжении брака.
Алёна присела на диван, озноб не проходил, руки дрожали. В голове крутилась только одна мысль: «Вот и всё…  самый  близкий и родной человек, ей теперь – никто. Зачем затеяли развод? Как тяжело…»
По щекам побежали  непрошеные слёзы. Валерий стоял в сторонке и не сводил  с Алёны глаз, он чувствовал, он видел, как ей было плохо. Но подойти не мог – кто он ей теперь? За много лет общения он знал её как себя, чувствовал, что она держится из последних сил. Подошёл, присел рядом на диван, обнял за плечи и привлёк к себе – Алёна плакала навзрыд. Валера, успокаивая, произнёс:
– Ну, всё, успокойся, мне тоже не весело. Это нервы, это скоро  пройдёт, – говорил, а сам  себе не верил. Сейчас он это хорошо понимал.
      Голос секретаря вернул бывших супругов к действительности, их пригласили расписаться и получить «Свидетельство о разводе».  Валера помог Алёне подняться и,  придерживая за локоть, подвёл её к столу секретаря. Где-то машинально расписались, не читая, получили документ, свидетельствующий о разводе,  в паспортах уже стоял  штамп о расторжении брака.
Они вышли из здания суда и направились к машине. Валера предложил Алёне:
– Давай пройдёмся по аллее, успокоишься, а потом поедем.
Некоторое время шли молча, остановились  у поворота в сквер, осеннее солнце играло зайчиком в витрине ЗАГСа напротив. Алёна повернулась к Валере и спросила:
– Как ты думаешь, мы поступили правильно?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – Алёна всхлипнула. – Когда была бурная жизнь, скандалы, даже ни в чём не повинную посуду била – думала, что права, а теперь – нет ничего, и мы никто. Валера обнял Алёну, так они стояли, прижавшись друг к другу, каждый из них чувствовал  внутреннее тепло другого человека. Алёна закрыла глаза, положив голову на плечо  Валере.
Солнце высушило слёзы,  на её лице играла лёгкая улыбка. Им вдвоём давно не было так хорошо, как сейчас. Он нежно держал её в своих объятиях, лёгкий ветерок перебирал длинные каштановые волосы, от которых шёл знакомый аромат. И ничто не могло нарушить их покой. Из забытья их вывел чей-то  громкий голос:
– Горько!  Горько!  Горько!
Мимо прошла молодая пара, послышался беззаботный смех.
Алёна резко отстранилась от Валерия. Они снова окунулись в действительность.
– Валера, а ты меня не оставишь? – с дрожью в голосе спросила Алёна, заглядывая ему в глаза.
– Конечно, нет, мы с тобой  полжизни вместе, – сказал и вздохнул с облегчением.
Взявшись за руки, они медленной походкой пошли дальше по аллее сквера.
               
Короткий миг счастья
Мария и Настя были родными сёстрами. Вражды большой между ними  как-то не замечалось, но и любви с обеих сторон  друг к другу за всю жизнь родственных отношений так и не проявилось. Никто никогда не радовался успехам другой семьи. Словно кара, как  Дамоклов меч, нависала над ними или проклятие преследовало эти две семьи.

Иногда они собирались вместе по большим праздникам, но всегда кто-нибудь первый выказывал  недовольство по давно забытому случаю и провоцировал ссору. Наговорят одна другой кучу неприятностей – и разойдутся.
Но время проходило, и сёстры снова где-нибудь встречались – может быть, случайно...
Мария всё чаще  стала жаловаться на плохое самочувствие, давление порой зашкаливало – возраст-то был уже не молодой, восемьдесят два года. А Настю мучил варикоз – болели ноги;  она была младшей сестрой, ей было семьдесят лет.
Встретятся, посидят для приличия – недолго, пожалуются на свои болячки и, не дожидаясь сочувствия от другой стороны, наспех попрощавшись, расходятся. Вместе они долго быть не могли, но почему-то их всё равно тянуло друг к другу.

В один из дней к Марии вызвали скорую помощь, случился сердечный приступ, её увезли в кардиологию.  Настя пришла навестить сестру только на пятый день. Мария уже ходила на процедуры сама. Холодное приветствие и ничего не значащие фразы о здоровье со стороны Насти  – «как дела», «скоро ли домой»; передала в пакете фрукты, сок и что-то печёное. Говорить было больше не о чём, попрощавшись, они разошлись.

Только через месяц старшую сестру выписали. Вскоре они встретились на улице. Мария шла домой с продуктовой сумкой из магазина, а Настя ещё думала, куда ей сначала зайти – в аптеку или в магазин. Посидели на лавочке в скверике. Мария тяжело вздохнула и тихонько произнесла:
– Ах, Боже ж мой... таблетки-то не купила, дотянула, что нет ни одной...
Мария засуетилась, взяла сумку и вдруг присела. Побледнела, испуг пробежал по её лицу:
– Как же я могла забыть-то? Ведь специально пошла в аптеку...
Настя, наблюдавшая за Марией,  не могла понять своего состояния,  с ней самой  что-то происходило, какая-то тревога вдруг появилась за сестру.
Мария выглядела такой жалкой, беззащитной, а самое главное, что она помощи  не просила,  (будто и не сестра она ей вовсе)... поднялась тяжело, взяла сумку и, кивнув, в сторону  Насти сказала:
– Ну, ты отдыхай, а мне пора.
Пошла в аптеку неуверенной, шаткой  походкой,  небольшая сумка била её по ногам – она торопилась.
Впервые в жизни Насте стало жаль сестру. Мария после инфаркта сильно изменилась: похудела, согнулась, ходила неуверенно, взгляд потух. Говорила тихо, спокойно, даже  как-то отрешённо. Настя быстро встала и пошла в сторону аптеки. Боль в ногах не чувствовалась, шла быстро. Догнала  Марию, окликнула, но та, согнувшись, шла, покачиваясь. Догнала, тронула её за плечо,  Мария остановилась и оглянулась, в её глазах было удивление:
–Ты чего, Настя?
Настя что-то хотела сказать, но ком в горле не давал  произнести  ни звука, она взяла  сумку из рук сестры  и, придерживая её под руку, направились к аптеке. Шли молча.
 «Как же ей должно быть тяжело», – подумала Настя. Мария, поддерживаемая сестрой, шла и, наверное,  тоже думала о чём-то хорошем, слегка улыбаясь. Купив лекарство в аптеке, они пошли домой.
  –Ты же собиралась в магазин? – вдруг спросила Мария Настю.
– Вот тебя провожу, а потом схожу.
Подойдя к дому, Мария под крылечком взяла ключ и открыла дверь.
– Я,  наверное,  прилягу, что-то мне нездоровится, а ты поставь сумку и иди, у тебя своих дел много.
–Ну вот ещё, успею, давай сумку разберу, а ты скажи, что куда положить. Два батона хлеба, зачем взяла? Он будет через день несвежий.
– А я не скоро пойду, тяжело ходить стало.
–Я схожу, себе буду брать и тебе возьму.
– Ну, тогда забирай один, а мне подай, пожалуйста, кружку водички  таблетку запить.
Мария запила лекарство и прилегла на диван. Настя с неподдельной заботой укрыла сестру пледом и присела на край дивана, погладила её по голове, как мама когда-то в детстве. От этого прикосновения на душе стало легче. Мария  взяла Настину руку и, прижав к своей щеке, вздохнув, закрыла глаза.
Настя продолжала нежно гладить сестру по волосам другой рукой. Видимо, обеим было приятно быть вместе.

Вдруг Настя ощутила от руки Марии холодок, хотела накрыть её пледом, но рука безвольно упала на диван. Настя с ужасом поняла всё...  Этот короткий миг счастья – побыть любимой и любящей сестрой – ещё не начавшись, так внезапно оборвался…

Финалисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Проза»
Соколова Алла (г. Бийск)

Соколова Алла
(г. Бийск)

Соколова Алла Львовна. Родилась в 1944 году в Ленинградской области. Аттестат зрелости получила в посёлке Горняк, а в Бийском госпединституте – профессию учителя.
Сочинять начала в старших классах, да не с того жанра. На школьном
вечере спела сатирические частушки, и обиженные мальчишки так возмущались, что довели до слёз. Этот урок не пошёл на пользу – сатиру и юмор люблю до сих пор и использую в своём творчестве.
Пишу стихи, пародии, басни, рассказы, сказки, песни.
С 2002 по 2018 годы издано около 20 книг для детей и взрослых.


Беженка

В лесной избушке на курьих ножках жила-была Баба Яга. Жила да радовалась: еда под боком не куплена, воздух да вода чистые, тоже бесплатные. Соседи – Леший да Водяной – спокойные, без вредных привычек, в любое время на помощь придут – только свистни. А вокруг такое блаженство: трава шелковая, мох – что перина пуховая, цветы цветут, птицы поют...
Но в один день всё изменилось: в восточной стороне лесорубы лес валят, строители дома строят, а в те дома селятся люди, от которых русским духом не пахнет; в западной стороне горит лес – дым до небес. Обложили старушкину избушку со всех сторон, будто флажками красными охотники. И пришлось бежать Бабе Яге с места насиженного, где каждая травинка знакома.
Насыпала она родной земли в платочек, взяла помело, села в ступу и полетела куда глаза глядят. Летела-летела и приземлилась в небольшом городке у холодной речки. Нашла магазин «Антиквар», продала ступу за хорошие деньги, купила однокомнатную квартиру студию в новом доме и устроилась на работу дворником. ЖКХ снабдило её синтетической метлой. Не метёт метла, а царапает.
«Хорошо, что есть помело», – думает Баба Яга.
Городская жизнь старушке непривычна, удивительна. Здесь всё продаётся и покупается. Стоит она посреди двора, озирается: ни цветов, ни деревьев, ни птиц; трава грязная, общипанная, а дома высокие, безногие, будто из земли растут, друг другу солнце загораживают; двери в домах железные на замки закрываются, в подъезде накурено, а на улице трубы дымят. И посадила Баба Яга возле дома цветы – пусть хоть они душу радуют.
Но не радуется душа, а мается, от воздуха старушка задыхается, от воды и еды живот болит.
А тут ещё в какой-то понедельник в соседний подъезд въехали новые жильцы – женщина с сыночком. Дворовая ребятня его сразу прозвищем наградила – Мальчиш Плохиш.
Берёт рано утром Баба Яга помело, выходит во двор чистоту наводить, а Мальчиш-Плохиш уже тут как тут – специально просыпается чуть свет, чтобы побольше плохих дел наделать. Сидит у подъезда, лопает апельсины, а кожуру на асфальт бросает.
Погрозила ему Баба Яга пальцем: «Мальчик, рядом с тобой урна, собери корки и брось туды!»
Заныл Плохиш притворно: «Ма-а-ма! Меня Бабка Ёшка обижает!»
Услышала мать да как выскочит, как закричит на старушку: «Ах ты, карга старая! Да ты знаешь, кто я?! Да я тебя в асфальт закатаю вместе с этими шкурками! Метёшь – вот и мети! Тебе за это две тысячи платят!» А потом ещё такие слова сказала, какие в книжках не печатают.
Здесь надо заметить, что современная Баба Яга сильно отличается от своих предков: она утратила способность делать кому-либо зло, поэтому ей стало обидно и страшно. Руки опустились, помело покатилось. Села она на лавочку около своего цветника и стала думу думать: «Как жить среди людей? Нету моих заступников – Лесовик на пожаре сгорел, спасая зверей лесных, Водяной в болоте сварился, свисти не свисти – не явятся».
Прилетела красивая бабочка, села Бабе Яге на сморщенную руку. Старушка удивилась, улыбнулась и стала дальше размышлять. «Надо учиться смирению, – решила она. – А что такое смирение? Мне кажется, это равнодушие. Мусорят – смирись! Гляди и молчи себе в тряпочку! Чай не в лесу живёшь, а в городе. Тут ци-ви-ли-зация!»
Так успокаивала себя Баба Яга, а чтобы совсем забыть плохое, пошла в свою студию, достала узелок с родимой землёй, понюхала, прижала к сердцу и включила телевизор.
На экране – столица Руси. По дороге, то обгоняя машины, то наскакивая на них, мчится иномарка. За рулём Емеля-дурачок – пошла мода на старинные имена. Следом за Емелей, тоже на иномарке, Параня-дурочка. Они дурачатся, в догонялки играют.
Люди и машины шарахаются от них в разные стороны. Сколько народу подавили – не знаю, не ведаю. Стражники Президента-батюшки возмутились, в погоню за дурачками пустились.
А Емеля никого не боится. Параня тоже не боится: они наследники Кощея, у них денег – куры не клюют, всё и всех купить могут. Дурачкам закон не писан. Плюют они на всех, выжимают предельную скорость и хохочут: «Ха-ха! Ну какой русский не любит быстрой езды?! Смотрите, люди мы – супер!»
«Супер-поганки!Тьфу!» – плюнула Баба Яга на экран и переключила телевизор на другой канал.
А тут народ шумит, про Емелю и Параню говорит. Все спорят, кричат, друг друга перебивают.
Ведущий программы стоит, слушает. «Пусть говорят», – думает он.
Кое-как поняла Баба Яга, отчего народ шумит – осуждает дурачество Емели и Парани. Осуждает бурно, всяк на свой лад. Ведущий тоже осуждает, но почему-то дурачков «золотой молодёжью» называет.
Не понравилось такое определение Бабе Яге. Она топнула ногой и сердито заявила ведущему: «Фальшивое это золото, сударь!» – и выключила телевизор.
После обеда пришла старушка в магазин – яблочек захотелось. Здесь она увидела яблоки, перцы и огурцы лежат в чудесных белых тарелочках под прозрачной бумагой, как под стеклом, а на них наклеены ярлычки с названием продукта и ценой.
«Ну-ка, ну-ка, что тут почём?» Наклонилась Баба Яга к ценникам и тут заметила, что на яблоках написано «лук репчатый», на перцах – «виноград кишмиш чёрный», а на огурцах – «картофель новый урожай».
По торговому залу ходят работники сказочной профессии – менеджеры.
Старушка взяла яблоки и громко позвала: «Продавец! У вас тут на ярлычках путаница!»
Подошла работница.
– Всё правильно, бабушка, после двенадцати часов мы продаём яблоки как яблоки, а до двенадцати они идут по документам как лук, по цене лука.
– Милочка, а зачем писать на яблоках, что это лук?
Тут подошла вторая работница.
– Ну чё не понятно? До двенадцати яблоки как бы лук. Он дешевле и вам как бы экономия.
– А-а-а, у вас нету лука, и вы яблоки выдаёте за лук! – высказала догадку Баба Яга.
Работница закатила глаза и прошептала: «Мама мия!»
На выручку поспешила третья. Она сказала:
– Бабушка, у нас – как в Греции: всё есть, но после двенадцати часов вы не купите...
– Погоди, погоди! Я всё себе поняла.
– Ну, слава Богу! – обрадовались менеджеры в три голоса.
А Баба Яга, глядя на них подозрительно, положила яблоки на место – что-то расхотелось – и попятилась к выходу.
Идёт домой и бормочет: «Пошла в магазин – попала в дурдом. Три санитара доказывали мне, что яблоки – это лук! Как жить среди людей?» 
А ночью во дворе соседи разгулялись. Человек десять разложили на столе снедь да напитки горячительные, музыку включили. Худая дама мужику пузатому на шею вешается. Остальные за столом на лавочках сидят – едят, пьют да песни поют: «Как упоительны в России вечера-а-а...»
С балкона пятого этажа высунулась голова и закричала: «Какие, чёрт вас побери, вечера?!
Посмотрите на часы – скоро двенадцать ночи! Мне в пять утра на работу вставать! Закрывайте кабак!»
Её внимательно слушали, но не послушали. Тогда настырная голова сложила ладони рупором, и весёлая компания услышала: «Эй вы, господа и дамы! Не желаете ли продолжить банкет с полицейскими? Сейчас я их позову! Они будут очень рады!»
Соседи таких гостей видеть не пожелали. Голова не успела глазом моргнуть, как они испарились или сквозь землю провалились.
Всё это время Баба Яга стояла в комнате у окна и думала: «Как жить среди людей?»
На следующий день она дала объявление на продажу своей квартиры-студии. Может, какой студент купит. У молодых сон крепкий.
Что-то надумала старая?..


Фантик

Иду домой через парк. Впереди молодые мужчина и женщина. Они ссорятся. Ссора похожа на оперный дуэт, где ведущую партию исполняет женщина: чаще слышен её речитатив.
Следом за ними семенит мальчик. Он давно съел конфету, а фантик аккуратно держит пальчиками и безуспешно зовёт женщину: «Ма-а-а-ма, ма-а-ма!»
Малышу удалось быть услышанным лишь тогда, когда у мамы кончился запас воздуха в лёгких и она сделала вдох для нового распева.
– Ну, чего тебе?! – резко выдохнула потревоженная мама.
– Куда бумажку деть? – виноватым голосочком спросил ребёнок.
– Да брось ты её!
И фантик, растерянно озираясь вокруг, полетел на землю. А пустые урны голодными глазами печально наблюдали за его коротким полётом и падением.



Победители литературного конкурса «Золотое Перо Алтая – 2018»
Номинация «Проза»:
Ольга Павлова (г. Барнаул) – «Золотое перо Алтая»;
Иван Мауль (Троицкий район) – «Серебряное перо Алтая»;
Людмила Кузнецова-Ридных (г. Рубцовск») – «Бронзовое перо Алтая»;

Победители литературного конкурса «Золотое Перо Алтая – 2018»
Номинация «Проза»:
Ольга Павлова (г. Барнаул) – «Золотое перо Алтая»


Ольга Павлова
(г. Барнаул)
        Родилась в 1956 году на Урале. Окончив Пермский политехнический институт, работала инженером. С 1993 года занималась общественной и благотворительной деятельностью. С 1995 года возглавляла Общественное женское движение Прикамья, которое занималось правовым просвещением населения, оказывало юридическую поддержку незащищённым слоям населения, осуществляло организацию работы в женских и детских колониях. Важными направлениями работы организации являлись борьба с торговлей людьми, работа со СМИ и т.д.   
          Занимала призовое место во всесоюзном конкурсе «Профессиональный успех–97» журнала «Космополитен». С 2010 года живу в г. Барнауле.
         Рассказы, которые представляю на суд читателей, основаны на приобретённом мной богатом жизненном опыте и личных впечатлениях.
Что побудило к написанию рассказов? Отвечу так:
– Много судеб прошло перед глазами, много боли. Захотелось показать не грязь, а красоту человеческого сердца, доброту и любовь человеческой Души.

О чём пишу? Кто мой герой?
– Я готова писать обо всём. Главное – задеть струны души читателя, заставить задуматься над собой, своей жизнью, жизнью других людей. Мои герои – обыкновенные люди, те, что среди нас. Мне бы хотелось, чтобы через героев этих коротких рассказов каждый читатель мог что-то положить в свой чемоданчик мудрости.

  Нравятся ли мои рассказы читателю?
– У каждого писателя должен быть свой стиль изложения, как одежда, внешность, речь. У каждого читателя индивидуальные предпочтения и понятие того, хорошо написано или плохо.    
     Когда встречаю нового человека, для меня не важно, во что он одет, какого цвета у него волосы и есть ли стрелочки на брюках. Главное – понять, какое сердце у этого человека, о чем болит и переживает. Так и тут, в рассказах, читатель только сердцем чувствует – цепляет написанное или нет, есть ли тут что-то новое и важное для его сердца.

 
ДЕТКИ
  Психиатрическое отделение Центральной районной больницы. Утро.

Тамара Николаевна

Ежедневно, кроме выходных, в половине восьмого заведующая психиатрическим отделением районной больницы Тамара Николаевна переступала порог своего маленького царства. За резкий и грубый характер больные заведующую не любили и когда-то давно дали удивительно «ласковое» и не подходящее ей прозвище – Димедрол, которое прочно к ней прилипло. Был в отделении ещё врач, но её видели редко – она постоянно пребывала в декретном отпуске. Отделение было маленькое – всего на двадцать коек, четыре палаты. Две из них пустовали из-за малого количества пациентов.   
Настроение  у Тамары Николаевны было плохое с утра. Вчерашнее буйное поведение мужа на фоне алкоголизма окончательно показало, что его придётся со временем лечить тоже. Диагноз она поставила давно, но надежда обойтись без лечения постепенно таяла. Раньше всё детей жалела, не хотела их детские души травмировать семейными разборками и скандалами, а только профессионально отслеживала все отклонения от нормы в поведении мужа. Терпение было на исходе.
Обход сделала быстро, потому что все истории болезней знала почти наизусть.  Заведующая направилась в свой кабинет. В коридоре больные подходили к медсестре за таблетками. Одновременно с выдачей лекарств шёл опрос больных о самочувствии, о том, слышат ли они «голоса». Проходя мимо опрашиваемых пациентов, Тамара Николаевна увидела санитарку Раису Ивановну, которая, стоя на подоконнике, старательно смахивала невидимую глазом паутину по краям окна.
– Здравствуйте.  Окна, как всегда, блестят. К зиме готовитесь? – спросила заведующая.
– Спасибо, холода скоро, пора начинать окна утеплять, чтоб тепло было, и детишки наши не мёрзли,  –  мягко, нараспев, отвечала санитарка, не останавливая ни на минутку работу. – С коридором сегодня закончу, ну а завтра начну с мужской палаты.
Раздражение постепенно нарастало. «Почему с мужской, а не с женской палаты?» – размышляла Тамара Николаевна, продолжая свой путь. Она вспомнила, как вчера уступила просьбе Раисы Ивановны привлечь к ремонту сломанной мебели больного, что вообще административно запрещено правилами отделения. «Как бы не попасть в неприятную историю с этой тётей Раей» – подумала заведующая, шагая твёрдой поступью по коридору.
Тамара Николаевна давно заметила, что больные любят Раису Ивановну, называя её просто – «тётя Рая», а она их – «детки», когда не слышит начальство. И слегка завидовала ей. С одной стороны, возраст санитарки заставлял Тамару Николаевну подумать о более молодой замене. С другой стороны – одинокая женщина, нет ни детей, ни мужа, ни родных. Много лет отдаёт себя только работе. Прекрасный работник, хоть и на пенсии. Живёт рядом с больницей, в своём доме, в нескольких  минутах ходьбы от отделения. Приходит на полчаса раньше начала рабочего дня. Решает и хозяйственные вопросы. Сейчас самой, пока не забыла, надо заглянуть в мужскую палату. Что-то там с розеткой случилось. Вчера жаловался больной. Если действительно есть проблема – срочно вызвать электрика.

Степан

Степан Александрович, пациент,  мужчина лет сорока, лежал на кровати, отвернувшись к стене. После утренних процедур он думал о том, что будет дальше. Возвращаясь к прошлому, понимал, что оно ушло безвозвратно. Дети выросли и уехали учиться. Жена ушла к соседу Митьке, жившему по соседству с ними. Когда Степан прочёл прощальную записку бывшей супруги, с горя напился и пошёл поговорить с соседом – как мужик с мужиком. Экс-жена предусмотрела и этот вариант. Быстро вызвала скорую, пошепталась с врачом – и он оказался тут. Когда Степану стало окончательно понятно, что произошло, махнул на всё рукой и подчинился обстоятельствам. К нему посетителей не было. Сам понимал, что ждать некого. 
Лечение велось уже неделю, но внутреннее состояние Степана не менялось. Временами хотелось разгромить палату, потом наступали периоды апатии, когда организм медленно погружался в полусонное состояние. Степану начинало нравиться ходить в таком лёгком тумане. Забылся – и никаких проблем. Но в один день всё изменилось…
Он и раньше видел эту фигурку, но не обращал внимания на медперсонал больницы. Обычно санитарка следила за чистотой в палате, выдавала курящим пациентам сигареты, сопровождала больных на процедуры. Что произошло с ним тем утром –  Степан не понимал. Неожиданно перед ним явился – Ангел в белых одеждах. Ангел с лицом санитарки тёти Раи решил  поменять полотенце и заглянуть в прикроватную тумбочку. Рыжие волосы, собранные в пучок, казались золотым нимбом. 
– Я могу посмотреть вашу тумбочку? –  кротко спросила санитарка и улыбнулась. – Надеюсь, что  не разбудила?
– Да, конечно, – ответил больной и сел на кровать.
– Может, вам помочь купить что-нибудь? – озабоченно спросила тётя Рая, заглянув внутрь пустой тумбочки.
– Деньги, возможно, остались в одежде, – развёл руками Степан.
– Я посмотрю, – пообещала она, снова улыбнувшись.
Короткий диалог вывел Степана из сонного состояния. Это было как толчок в грудь. Он случайно увидел её взгляд, полный любви и нежности, как у покойной своей матери.  По такой нежности в глазах Степан тосковал уже двадцать лет, с той минуты как мамы не стало. Долгие годы он тщетно пытался найти эти чувства в глазах у жены. Но зря, как понял он позже. Ранняя женитьба, как результат растерянности и страха перед одиночеством, была ошибкой.
Через два часа тётя Рая снова подошла к Степану и сообщила, что денег среди одежды нет, но сразу принесла ему оставшиеся от бывших больных зубную пасту, мыло, мочалку. В течение дня она донесла всё остальное, что было необходимо. Так Раиса Ивановна незаметно для других взяла шефство над Степаном. Теперь он постоянно сидел на кровати и частенько выглядывал в коридор. Ждал, не пройдёт ли Раиса Ивановна мимо, чтобы невзначай поймать её взгляд,  в котором он неожиданно нашёл то, в чём так давно нуждался.
Василий Петрович 
Наталья сидела напротив мужа и доставала из сумки продукты.  Её супруг, маленький и лысый мужчина лет пятидесяти, угрюмо смотрел на продукты и думал, как долго ещё жена будет мучить его своим присутствием. Во время таких посещений «голоса» особенно издевались над ним.
– Похоже, не собирается уходить, – сказал жёсткий и властный «голос». – Скажи ей, пусть уходит. Посмотрела на тебя и хватит, достала своими пирогами.
– Ну не могу же я сразу выгонять – пытался сопротивляться Василий Петрович, – всё-таки жена, да и ехать – не ближний свет.
– Что? Ты посмотри только на это произведение искусства. Лучше найти не мог? –  с сарказмом продолжал «голос».  – Тоже мне Джоконда!
Василий Петрович решил просто не отвечать «голосу».
С супругой он не знал о чем говорить, поэтому начинал раздражаться, косо оглядываясь по сторонам. Раздражало всё: полнота пятидесятилетней жены, одышка, редкие волосы на голове и старые сапоги, но больше всего – непонятное чувство, похожее на нежность, которое ещё теплилось где-то внутри его и мешало, как что-то чужеродное. 
– Всё, хватит, вставай, пошли в палату! – скомандовал властно «голос», сопротивляться которому у Василия Петровича не было сил. Больной начал отличать этот голос от остальных и дал ему кличку –  Главный.
В палате к Главному присоединились два визгливых «голоса» и стали ругать Петровича, что взял продукты у жены. «Хорошо, что никто их не слышит,» – думал несчастный про себя, одновременно перед ними оправдываясь, позабыв про заплаканную супругу.
Вдруг все «голоса» стихли, а Главный резко дал команду: «Опусти глаза! Она идёт!». Василий Петрович сразу понял, о ком речь. Только было интересно, почему было запрещено смотреть в глаза и разговаривать только с этой санитаркой? С Димедролом и другим медперсоналом отделения ему «голоса» разрешали общаться. Страх сковал с новой силой. Безопаснее было не сопротивляться этим командам. 
Еду для Василия Петровича приносили в палату. Главный запретил выходить в коридор и в столовую. В это время Раиса Ивановна принесла обед и заботливо поправляла его постель. 
– Что лежишь? Отойди к окну, жди там, пока не уйдёт. Что опять пялишься на её руки? – озлобился Главный. – Долго буду тебе объяснять, что это наш враг? Начинай есть, сколько можно с тобой нянчиться!
Василий Петрович безропотно взял ложку и начал есть после того, как тётя Рая покинула палату. Бедняга даже не пытался думать над словами Главного, что санитарка – враг, понимая, что тут же  последует наказание от «голосов». Он для себя уяснил одну важную вещь – Главный боится этой санитарки. Василий попытался вспомнить доброе лицо Раисы Ивановны, в её взгляде было то, что так влекло к себе –  какой-то новый, яркий и необычно красивый мир, но страх в Василии Петровиче мгновенно подавил зачатки интереса к санитарке. От «голосов», особенно Главного, он испытывал животный страх, как в детстве перед своей матерью, жестокой и властной женщиной. 

 Дед Иван

Иван Иванович стоял у окна, вытирая слёзы. Ждал Раису Ивановну. 
В больницу его привезли дети через два месяца после похорон жены. Откуда опять взялись слезы, ему было непонятно. После двухнедельного приёма лекарств слёзы пропали, сон стал восстанавливаться, хотя соседи на деда жаловались, что ночами долго ходит по палате. Дети приезжали ежедневно, но встречаться с ними не хотелось, общих тем для разговоров не было. Внуки тоже не интересовали. Уже выросли и разлетелись. В свои семьдесят лет дед Иван утратил смысл своей дальнейшей жизни.
Вечером, после ужина, дед Иван вышел в коридор погулять. Он остановился у окна, где Раиса Ивановна поливала цветы. Разговор завязался сам собой. Сначала о каких-то пустяках, а потом незаметно рассказал чужому человеку свою жизнь. Это случилось впервые у деда Ивана, так как он был очень осторожен в общении и избирательно относился к людям. К такому откровению привело сердце, которое чувствовало внутренний покой и доброту санитарки. В согласии кивая головой, тётя Рая незаметно задавала вопросы в продолжение разговора. В конце беседы Раиса Ивановна задумалась.
– Мы вас давно ждали, – спокойно сказала она, – такие люди нам были очень нужны.
– В каком смысле – «ждали»? – удивлённо спросил дед. 
Встав из-за стола, она повела его по коридору, в какое-то подсобное помещение. В маленькой и узкой комнатке находилось множество старых табуреток, стульев и другой поломанной мебели, собранной со всей больницы. Вчера Раиса Ивановна  обсуждала  вопрос с Димедролом о возможности деду Ивану оказывать  помощь больнице, которая так нуждалась в  руках профессионального столяра.  Время ожидания тянулось медленно.
С этого дня под наблюдением Раисы Ивановны дед Иван начал ежедневно работать столяром с семи до десяти вечера в кладовой. Довольный и спокойный, дед возвращался вечером в палату. Проблем со сном больше не было.

Дядя Витя

Результат лечения дяди Вити замечали в палате все. Его беседы с умершим в  Саудовской Аравии  братом-близнецом становились всё короче и реже. По прибытии в отделение Виктор Фёдорович мог часами беседовать с братом, обсуждая политические новости в мире и финансовое положение арабов. Изредка к беседе подключались покойные дедушка с бабушкой, пытаясь вразумить братьев.
Вот уже два дня как он про собеседников не вспоминал. Да и некогда стало. Неделю назад, в свой шестидесятилетний юбилей, бегая курить, дядя Витя простудился. Физиотерапевт прописал ему лечение УВЧ на левое ухо. Сопровождая дядю Витю на процедуры в другой блок больницы, тётя Рая терпеливо выслушивала от больного новости с Востока. В лице Раисы Ивановны больной нашёл прекрасного собеседника. Они прекрасно ладили, поэтому Виктор Фёдорович озаботился будущим тёти Раи. После очередной беседы с братом, санитарке было сделано предложение принять ислам, чтобы потом через брата хорошо её сосватать в той же Саудовской Аравии. Раиса Ивановна была на всё готова. Но сначала она предложила дяде Вите помочь подобрать ей что-нибудь для чтения, в качестве подготовки к такому серьёзному шагу. Больной радостно согласился.
Библиотека отделения была довольно большой. Объёмный книжный шкаф был полностью укомплектован  классической литературой. Спонсоры привезли книги из какой-то заводской профсоюзной библиотеки. Целый день дядя Витя не отходил от шкафа с книгами, перебирая их. В следующие дни от чтения больной отрывался  только на процедуры и приём пищи. 

Прошла неделя.

Василию Петровичу стало хуже. Пришлось отправить больного в областную психиатрическую больницу. Дед Иван выписался. В тот же день устроился работать в больницу столяром на полставки. На их места в палату положили клептомана Владлена Львовича и призывника Игоря. Дядю Витю планируют выписывать через несколько дней. 
Сегодня выписали Степана. Одевшись, Степан топтался на выходе, размышляя, что дальше делать, куда идти. В это время из раздевалки вышла тётя Рая. Она улыбалась Степану.
– Ну что, пойдём, остановишься у меня, – мягко сказала она, – поживёшь, а там  посмотрим, что дальше будет.
Тамара Николаевна задумчиво стояла у окна, наблюдая, как идёт первый снег. Мимо корпуса шли два человека. Заведующая сразу их узнала. Статная фигура Степана излучала щенячью радость. Казалось, что он сейчас начнёт подпрыгивать. Мужчине приходилось постоянно замедлять свои шаги под маленький шаг попутчицы. Вторая фигурка умиротворённо и уверенно семенила рядом. В сердце Тамары Николаевны  опять кольнуло что-то похожее на ревность.
Легко шагая и улыбаясь, Раиса Ивановна думала: «Вернулся, родненький, домой. Как долго я этого ждала, будет мне как сын».
 
 
 Золото
«Золото убило больше душ, чем железо – тел»
Вальтер Скотт

Второй век нашей эры.

Ульпий молча смотрел на переливающиеся драгоценности, лежащие перед ним. Тут было всё, что оставили ему предки и получил сам во время военных походов. Постаревший римский легионер много мог рассказывать о завоевании Аравии и Месопотамии, о варварах в Британии.
На груде дорогих украшений и блестящих монет лежал большой слиток золота. На его жёлтой поверхности было изображено древнеегипетское божество с головой собаки – Анубис. В одной руке у него был крест, увенчанный кольцом, символом вечной жизни, а в другой жезл, в котором содержались силы мрачных глубин смерти. В Римской империи Анубиса считали проводником душ в царство мёртвых.
Ульпий постоянно помнил про своих любимых жену и дочь, куда бы ни уходил воевать. В семье легионера всегда царила искренность и простота чувств. Они были исполнены любви и преданности друг к другу. Ничто не омрачало их общего счастья. Сегодня красавица Ливия была похожа на мать, которая умерла десять лет назад. Воспитанием девушки продолжала заниматься Лаура, сестра легионера. 
Завтра Ульпий отправляется к префекту претории покупать римское гражданство для своей дочери. Отслужив свой тридцатилетний срок, он получил большую площадь земли и щедрое жалованье. Ливия с Лаурой скоро к нему переедут. Осталось одно желание – выдать дочь замуж, сделать её счастливой. Но это невозможно, пока она не станет гражданкой великой Римской империи. Рано ушедшая жена была свободной рабыней. По закону Ливия, как и мать, также являлась свободной рабыней, не смотря на то, что отец имел римское гражданство. Низкое происхождение мало кому давало возможность заключить удачный брак. Ульпий знал, что дочь как женщина очень много могла потерять, не имея  римского гражданства. Особенно при разводе, или при получении наследства. Легионер хотел быть спокоен за дальнейшую судьбу Ливии.
Тощая казна императора Каракаллы заставила его ввести новые законы. Теперь    провинциалы и свободные рабы могли купить себе римское гражданство, пополнив казну империи. Вот за этим и отправится завтра Ульпий к префекту, чтобы исполнить свою мечту – сделать дочь свободной и счастливой. А этот слиток золота, доставшийся ему от отца, он отдаст за долгожданную свободу юной красавицы Ливии.

Двадцать первый век.

Елена, удобно устроившись в шезлонге, отдыхала на веранде виллы. Она прекрасно понимала, что Природа хорошо потрудилась, подарив ей в совершенстве фигуру и  идеальные черты лица. Красавица в задумчивости смотрела на океан. Вдали виднелась белоснежная яхта. Временами, прикрыв глаза, Елена слушала бесконечный рокот волн океана. В этом звуке было что-то особенное, безумное, неукротимое.
Скоро яхта подойдёт к причалу, прибудут гости. Ну и зачем рвать сердце, если выбор уже сделан. Вчера она разорвала отношения с любимым, с которым познала настоящее счастье. Любовь захлестнула и мягко утянула её в пучину страсти, из которой так не хотелось выныривать. Цинизм этого мира не дал Елене времени долго жить в волшебной сказке, жёстко поставив перед выбором. Всё изменилось.
Любит одного, а выйдет завтра замуж за другого – старый, затасканный сюжет дешёвого сериала. Но в кино это – игра и фантазии для пенсионерок, а здесь – жизнь, на кон которой сегодня поставлено всё. А у Елены, кроме красоты и роскошной фигуры ничего нет. Невеликое приданое для покупки статуса обеспеченной светской дамы. Но статус – важнее любви. Пусть говорят про «золотую клетку», но надо правильно оценить стоимость и условия содержания в этой клетке. Брачный договор она постаралась составить правильно и обеспечила безбедное дальнейшее существование – яхта, вилла, таунхаус. Свою любовь тоже можно продать, оценив золотым эквивалентом. И это оказывается не сложно, когда жених постоянно делает прекрасные и дорогие подарки.
Её  взгляд упал на рядом стоящий столик. На чёрном бархате лежал большой слиток золота. На его желтой поверхности было изображено древнеегипетское  божество.
Золото глубоко вздохнуло. Оно молча любовалось прекрасной нимфой. Идеальную фигуру и прекрасные черты лица девушки было не описать простыми словами. По лицу красавицы уже было видно, что выбор сделан. Золото который век уже наблюдает, как одни становились свободными, отказавшись от него, а другие превращаются в рабов. «Это я определяю, кто из вас свободный, а кто – раб» – размышляло оно.
На поверхности слитка был изображён таинственный древнеегипетский бог с головой собаки. Анубис был проводником умерших душ в загробный мир. Прибывшая в Царство Мёртвых душа представала перед судом, где решалась её судьба на будущее. Душа  отправлялась обретать блаженство либо предавалась мучительной и безвозвратной духовной смерти.   В одной руке Анубис держал жезл, в котором содержались силы подземного мира, а в другой крест, увенчанный кольцом, символом вечной жизни.


Предназначение

Инструментальная кладовая находилась в конце цеха. В обеденный перерыв там постоянно проходило заседание местного женсовета. Состав женсовета был одним и тем же и состоял из четырёх работниц. Заведующая инструментальной кладовой тётя Зина, почитаемый всеми заводской гуру, возглавляла сию группу. За её советом  прибегали  озабоченные проблемами женщины  из соседних цехов, а после беседы уходили окрылённые, с высоко поднятой головой. Работу секретаря и заместителя тёти Зины по всем рабочим и не рабочим вопросам – кротко выполняла крановщица Валечка, почитая то за честь. Молодые фрезеровщицы Таня и Ира активно участвовали в жизни цеха. Они не могли пропустить ни одну новость мимо, не обсудив её на обеденном заседании. Иногда в обед к ним забегала уборщица соседнего цеха тётя Тося, принося очередную информационную «бомбу».  Постоянными участниками  и немыми слушателями заседаний являлись инструменты, разложенные  по коробочкам.
Сегодня, как всегда, ровно в двенадцать часов дня включались в работу микроволновка и приёмник за стеллажами. Мужской голос из динамика начал петь о рюмке водки на столе. Быстро разогрев обеды в пластиковых ёмкостях, женщины принялись за еду.  После «рюмки» мужик из радио уже кричал, что он уедет жить в Лондон. За столом ели и слушали, что с ним будет дальше. Не останавливаясь на рекламу, тот же голос продолжал в песнях доказывать слушателям, какой он счастливый сто лет и что в году тринадцать месяцев. Начали заседание  с обсуждения, что может сделать рюмка с мужиком – ну ладно, в Лондоне побывать, а вот тринадцать месяцев в году заставило женщин печально и серьёзно задуматься о дальнейшей судьбе этого счастливца. Плавно повернули  к разговору о вчерашнем сериале стандартного пошиба, неинтересного, с предсказуемым концом. Поэтому быстро перешли к основной  и самой интересной теме обсуждения – о мужчинах. Таня делилась о вчерашней разборке с мужем:
– Нет, ну что мужику надо? Без друзей – не может! – эмоционально констатировала факт фрезеровщица. – Вечером просила вынести  мусор, утром встала – мусор на месте, мужа  дома нет!
– Да, да! Ты только не переживай,  береги себя и здоровье, пригодится, – мягко успокаивала её Валечка.
– Скоро мужик нам будет не нужен, – глубокомысленно изрекла Ира.
Все задумались. Из приёмника уже звучал «Реквием» Моцарта. Печаль витала над их головами. Было не просто решать проблему мирового масштаба – что делать с мужиком. Тётя Зина не спеша отодвинула в сторону  тарелку, вытерла салфеткой губы и философски изрекла:
– А это всё потому, что не выполняет мужик своё предназначение!
– Какое?! – всколыхнулся воздух и все взгляды устремились на неё.
– Историческое, девочки, историческое! Вернее сказать – Божественное! – торжественно сказала она. – Хорошо, давайте разбираться!
Тётя Зина откинулась на спинку стула.
 – Для чего Творец создал мужчину? Выполнить как минимум три функции. Одна из них – господствовать над всем, что есть на земле – животными, птицами, рыбами. Ну и что из этого вышло? Да ничего хорошего. «Красная книга» появилась! Хороший хозяин ничего никогда не потеряет, у него всё под контролем!
Слушательницы согласно кивали головами, каждая вспоминая свою вторую половину. Все задумались. Напряжённое молчание говорило об ожидании продолжения разговора и более широкого раскрытия интригующей темы.
– Пойдём дальше. Бог дал мужику жену!  И сколько рёбер для этого взял у Адама? Одно! Почему-то не два или три, а только одно? Бог не дал Адаму гарем! – констатировала факт заведующая инструментальной кладовой. – Чего тогда болтаться по бабам? Одной им мало. Изменяет жене и сам же придумывает кучу причин, научных доводов, типа – это физическая потребность у мужчин такая – много женщин иметь. Или говорит – разлюбил. Так возьми и полюби  жену снова.
Все жадно ловили каждое слово.
– И последнее, самое главное. Для чего оказался Адам в Эдеме? Чтобы общаться с Творцом. – Решительно подводила итоги тётя Зина. – Сколько сегодня мужиков продолжает это общение? Не выполняет мужик своего предназначения, поэтому и живёт до шестидесяти, вместо ста двадцати.
«Я не дам, Я не дам, Я не дам и не проси» – затягивала  карамельным голоском девица из динамиков приёмника. Тётя Зина с царским достоинством принялась  за чаепитие. Фрезеровщицы задумчиво смотрели в окно. В воздухе витал немой исконно русский вопрос – «что делать?»
– А что же женщина? – Неожиданно Валечка повернула разговор в другое русло.
– Тоже хороша! Сказано – в боли будешь рожать, так нет, теперь каждой второй в подарок – кесарево. А по поводу того, что муж будет господствовать над женой, как велено,  и речи не идёт – феминизм придумали, - коротко ответила цеховой философ. – Где Бог сказал, что женщина должна любить мужа? Он – да, должен, даже обязан, а от неё только требуется почтение и влечение, не больше. А что она делает – влюбляется! И что в результате? Только страдает или ещё хуже, делает из него идола. Пылинки сдувает.
Лица у всех были мрачные и озабоченные, каждая думала о своём. Тётя Зина посмотрела на соратниц и поняла, что надо срочно подавать надежду. Смахнув крошки со стола и откашлявшись, она продолжала:
–  В прошлые выходные ходила в церковь, где прихожане были одни женщины. Мы продолжаем общение с Творцом. Через женщину мужик покинул Рай. Глядишь, через нас туда же и вернётся. Молимся за них, девоньки, молимся. Вопрос один – сколько их в Рай вернётся? Сколько из них всё-таки выполнит свое предназначение?
Лица Валечки и фрезеровщиц посветлели. Осталось пять минут до окончания обеденного перерыва. Все засуетились, собирая  посуду. Заседание удалось. Информация для размышления была получена до следующего собрания, после выходных. Из приёмника самодовольно разливалась уже другая певичка: «Танцуй, Россия, и плачь, Европа, у меня самая, самая, самая красивая  попа».
А на стеллажах молча слушали заседание инструменты, аккуратно сложенные в свои коробочки. К каждой коробочке была приложена бумажная инструкция, на которой было указано название инструмента и его предназначение.



Иван Мауль (псевдоним) – «Серебряное перо Алтая»;

По просьбе автора личность конкурсанта не раскрывается, творчество не публикуется.



Людмила Кузнецова-Ридных (г. Рубцовск») – «Бронзовое перо Алтая»;
http://www.proza.ru/avtor/ridnix
 
Кузнецова (Ридных) Людмила Алексеевна. Родилась 19 апреля 1956 года в с. Вострово Алтайского края. Стихи начала писать в зрелом возрасте. Видимо, всему своё время. Стихи появляются на самые разные темы. Заслугой своей это не считаю, так как убеждена, что способность писать стихи и прозу даётся нам свыше. Насколько талантливы и интересны наши произведения – судить читателям.
В 2011 году мною был издан сборник стихов «Любовь существовать не перестанет», в 2016 году вышла книга «О чём молчит сосновый бор», в которую вошли стихи и проза. В 2018 году издан сборник стихов для детей «Солнышко проснулось».
Являюсь членом Российского союза писателей с 2015 года.

Голодное  детство

Война, начавшаяся в июне 1941 года, застала семью Марфы в Казахстане, куда увёз её с двумя детьми от первого брака муж Тимофей. К тому времени у них родилась ещё дочка, которую назвали Тамарой. Казалось, жизнь наладилась. 
Но недолгим оказалось счастье Марфы. Муж ушёл добровольцем на фронт в первые же дни войны. А вскоре принесли похоронку. Погиб Тимофей в далёкой Белоруссии.
Неотступная тоска поселилась в душе Марфы, глубже стали горестные складки у рта. Но горе горем, а детей надо было поднимать. Подумала Марфа и решила вернуться с детьми в родные края, на Алтай. Её отца и матери к тому времени уже не было в живых, но оставался брат – Игнат. Она надеялась, что  рядом с ним будет легче, все-таки родная душа.
   
Но возвращение домой оказалось трудным. Казалось, судьба вновь послала женщине  череду самых тяжёлых испытаний.
На одной из станций их обокрали, и осталась Марфа с детьми без вещей и без денег. Помощи ждать было неоткуда. Трое суток провели они на станции.  Пожалел их пожилой казах, приехавший из близлежащего аула за солью.
– Паедым ко мне, отдыхать будышь, потом далше…
Поехали. Выделили им казахи сарай, в котором стояла небольшая печурка, принесли кизяк на растопку, травяного чаю и несколько маленьких просяных лепешек. От себя последнее отдали.
Надо было двигаться дальше. До русских селений было уже совсем близко. Но тут заболела Тамара: от недоедания, от холода девчушка совсем обессилела.
Марфа заметалась: что делать? Оставаться на месте – детей кормить нечем, заработать здесь негде. Казахи рады бы помочь, да у самих каждое зернышко на счету.
И женщина решилась: выпросила у казахов немного ржаной муки, намешала ее с травой и испекла детям лепешки. Наказала:
  – Доченьки, это вам на три-четыре дня. Дойду до русской деревни, там, казахи говорят, есть зажиточные хозяева, уговорю Христа ради помочь. Люди поди ж, не оставят в беде. Отработаю им потом втройне.
Она не сдержалась, заплакала:
    – А вы ждите. Берегите Тамарочку.

– Рано утром, поцеловав детей, ушла Марфа по дороге, что вела на север, надеясь к вечеру добраться до русского селения.
– Поначалу женщина шла быстро, но ближе к обеду ноги её словно налились свинцом, голова отяжелела, и каждый шаг давался с трудом. А тут ещё поднялся резкий ветер. Налетая, он, казалось, выдувал из души последнее тепло.
Надвинулись сумерки. И откуда-то сверху посыпалась мокрая, колючая крупа. Она била по изможденной, беспомощной женщине, не переставая. Сквозь пелену этой колючей завесы Марфа увидела кучу хвороста.
– Откуда? – мелькнула у неё мысль. Непроизвольно она шагнула к этой куче.
Последнее, что услышала Марфа, был осатаневший лай собак
– Пришла, – успела подумать и провалилась в беспамятство.

Тамарочке становилось все хуже. Она совсем ослабела, не могла уже вставать на опухшие, словно налитые голубизной, ножки.
Поутру Вера с Настей, напоив сестренку жидким чаем из трав, вышли на улицу.
– Пойдем к немцам, – предложила Настя, – Может, хоть сухарик дадут.
Вера согласно кивнула, и они направились к шаткому мостику, который соединял два берега небольшой, но быстрой речки.
Немцы – несколько семей, депортированных в Казахстан с Поволжья, жили на левом берегу реки. Их мужчин на фронт не взяли, но они много работали. Им было позволено распахать целину, и они засевали землю, растили хлеб, который почти полностью сдавали государству. Но и их семьи не голодали.
Держались немцы особняком, и это было понятно, так как считались они потенциальными врагами. Ребятишки с правого берега, играя в войну, порою «расстреливали фрицев», и те, соответственно, отвечали такой же неприязнью.
Подойдя к речке, сёстры увидели на противоположном берегу девочку, рыжую Эрну, которая держала в руках большой ломоть хлеба. Дети зачарованно глядели на этот ломоть, а Эрна, словно дразня их, откусывала неторопливо небольшие кусочки. Крошки падали на землю, и от этой картины у голодных девочек темнело в глазах.
Эрна, подойдя ближе к воде, что-то крикнула им и бросила хлеб в воду. Его подхватило течением и понесло. Девчонки бежали по берегу реки, не отрывая взгляда от этого куска.
   Споткнувшись, Настя упала, заплакала.
   А кусок хлеба, напитавшийся водой, начал погружаться в неё.
   Тогда Вера, не помня себя, бросилась в речку. Волной её сразу отбросило от берега, одежда враз отяжелела, и девочка начала тонуть.
   На одном берегу, застыв от страха, стояла Эрна. На другом – истошно кричала Настя.
   Казахи, находившиеся неподалёку и прибежавшие на крик девочки, запричитали:
    – Ой-ой,  балшой кызымка тонет!!!
   Веру спасли. Едва очнувшись, она, полуживая, прошептала:
    – Хлебушек утонул… – и заплакала.
   Плакали и все стоящие вокруг.
   А вечером к сёстрам в сараюшку пришел отец Эрны, высокий немец с голубыми печальными глазами. Он положил на лавочку большую ковригу хлеба и чем-то наполненный полотняный мешочек. Молча смотрел на детей, а они так же молча – на него. Виновато опустив голову, мужчина вышел.
Девочки кинулись к лавке, торопливо отрезали от ковриги по кусочку себе, бросились, плача и смеясь, к Тамарочке. А у той уже не было сил поесть. Тогда Вера начала осторожно кормить сестренку: макала кусочек хлеба в воду и по крошечке клала ей в ротик.  Казалось, Тамара повеселела.
Развязав мешочек, девочки обнаружили там просо.
Тамара протянула слабую ручонку, жестом попросила, чтобы ей насыпали проса в стакан, что стоял рядом с нею.
Вера уговаривала ее:
– Тамарочка, мы сегодня хлебушек покушали, а завтра я тебе кашку сварю. Нельзя тебе сейчас больше кушать.
Малышка беззвучно заплакала, а вместе с нею и сестрёнки.
  Вера взяла стакан, насыпала туда проса и поставила рядом с Тамарочкой. Та, улыбнувшись, засунула в стакан ручонку и притихла.
Наутро Тамарочка не проснулась. Так и осталась лежать со счастливой улыбкой на губах. И рядом – опрокинутый стакан с рассыпавшимся просом…
Казахи помогли похоронить девочку. Вырыли неглубокую ямку, устлали ее соломой. Положив на неё невесомое тельце, прикрыли рогожкой. И закопали.
Вера с Настей, обессилевшие от слёз и голода, стояли молча, похожие на двух маленьких, сгорбленных старушек.
Через два дня девочки простились с приютившими их добрыми людьми и ушли той же дорогой, которой месяц назад ушла и не вернулась их мать.

  В степи  чуть пробивалась первая зелень. Гонимые ветром, катились по земле шары перекати-поля, похожие на рыжих лисиц.
Уже сгущались сумерки, когда девочки дошли до окраины села, в котором большая часть населения были русские.
На взгорке, пригретые ласковым весенним солнышком, толпились молоденькие берёзки. Они ещё не нарастили на своих тонких светлых стволиках бересты, и казалось, свет струится сквозь них, задерживаясь под тоненькой белой кожицей.
От них веяло такой добротой и спокойствием, что девочки, постояв с ними рядом, почувствовали прилив новых жизненных сил. Переглянувшись, они улыбнулись и, ускорив шаг, направились в село.
Остановились у дома, который показался им богаче остальных. Вера осторожно постучала в калитку. Лая собаки слышно не было. Выждав немного, Вера постучала ещё раз.
  Дверь открылась, и на крыльцо вышла женщина средних лет в наброшенной на плечи телогрейке. Подойдя к калитке, молча оглядела детей.
– Тётенька, подайте ради Христа… – нерешительно протянула руку Настя.
Женщина открыла калитку, проговорила тихо:
  – Идите в дом.
И добавила еле слышно, сдерживая слезы:
  – Война проклятая…
В доме топилась печь, пахло свежеиспечённым хлебом и парным молоком. В углу, на подстилке из соломы, топтался телёнок.
  – Раздевайтесь, – сказала хозяйка. – Переночуете у нас, а завтра решим, как с вами быть. Вижу, еле на ногах держитесь. Откуда пришли-то?
  – А мы, тётенька, у казахов жили. Их дедушка нас со станции привез. Он добрый, только его все почему-то бабаем зовут. Какой же он бабай, если добрый, – торопливо начала было рассказывать Настя, но Вера дёрнула её за рукав, приказав взглядом молчать. Не болтай, мол, лишнего.
  Женщина понимающе усмехнулась.
– Меня тётей Катей зовут, – сказала она. – А это дядя Егор, муж мой.  И сын – Семён. Садитесь к столу, ужинать будем.
  У голодных девчонок от усталости и запаха еды кружились головы. Робко присев на скамью у стола, они изо всех сил старались не смотреть на еду.
Катерина налила им щей в большую миску, дала две ложки. Подвинула поближе к ним ломти крупно нарезанного хлеба. Сдерживаться больше дети не могли. Не замечая взглядов рядом сидящих людей: тёти Кати – жалостливого, дяди Егора – растерянно-гневного, Семёна – удивлённого, они с жадностью хлебали щи, вкуснее которых, казалось, не было ничего на свете. Опомнились, когда миска опустела.
Вера виновато взглянула на Катерину. Та поднялась, налила в две кружки молока, поставила перед сестрами.
Накормив девочек, хозяйка отвела их в горницу, которая была разделена ситцевой занавеской на две половины. Сказала:
  – Постелю вам за занавеской на полу. Там на кровати больная лежит у меня: нашли, горемычную, на дороге, замерзала…  Теперь уже выздоравливает. Спит сейчас, так вы уж устраивайтесь потихоньку, не тревожьте её.

  Вера проснулась рано. Обведя взглядом комнату, увидела в рассеянном свете наступающего утра сидящую на кровати женщину, которая, низко опустив стриженую голову, казалось, не замечала ничего вокруг.
Вспомнив слова тёти Кати о больной, девочка встала, подошла к кровати.
– Тёть, вам, может, надо чего?
Женщина медленно повернула голову. Какое-то время они смотрели друг на друга, и в следующее мгновение женщина зашлась в беззвучном плаче, а Вера бросилась к сестрёнке, тормоша её и повторяя:
– Насть, вставай! Ну вставай же!!!  Мама… мама… нашлась… 

В свое родное село на Алтае Марфа с детьми добрались  осенью. Убраны уже были огороды, и на позднюю траву по утрам ложился узорчатый иней.
Брат Игнат, увидев сестру с племянницами на пороге своего дома, обрадовался:
– Не чаял уж свидеться. Слава Богу, живы!
    Зато невестка Дарья, взглянув зло на золовку, проговорила:
– И што это, как припекло, так сразу к брату? Да у брата своих четверо, мал мала меньше! Последний кусок с тобой делить не буду!
  – Да разве ж была я когда нахлебницей? – несмело возразила Марфа. – На хлеб себе и детям, поди, заработаю…
– Не шуми! – урезонил жену Игнат. – не голодаешь, чай. А сестру с малыми дитями на улицу не выгоню.
  А зима выдалась лютая, и уж как водится – свирепствовали крещенские морозы.
  Дети дяди Игната – два сына и две дочери, ходили в школу. Вера же с Настей в школу не пошли: нечего было ни надеть, ни обуть.
Игнат в первый же год войны получил тяжелое ранение в ногу и вернулся домой инвалидом. Он на дому катал пимы. Обувь нужна была всем, работы хватало, поэтому в семье был достаток. Где тайком от жены, а где и открыто – Игнат помогал сестре. То муки принесет, то картошки, а то и кусочек домашнего сбитого масла.
Как-то послала Марфа старшую дочь к снохе, нитки попросить.  Был вечер, семья дяди ужинала. Ели пельмени.
Вера взяла нитки и хотела уйти, но не смогла оторвать взгляда от стоящей на столе дымящейся тарелки. Стояла и ждала…
Тетка, недовольно хмурясь, положила на блюдце несколько пельменей, поставила, со стуком, на лавку возле девочки. Ложку не дала.
Вера, торопливо съев пельмени и сказав спасибо, выскочила на улицу.
Забежав в баню, набросила на Настю платок, вытолкала её за дверь:
– Беги! У дяди пельмени едят!
Когда девочка появилась в дверях, тётка встала из-за стола:
  – Ишшо одна явилась! Расплодили нишшету и мне на шею посадили!
Встретив плачущую Настю, Вера расплакалась сама:
– Не догадалась я в карман пельмени для тебя положить…
  Пришёл дядя Игнат. Он принёс немного муки и кусок мяса. Потоптался неловко, сказал:
– Не обижайтесь на тётку Дарью. Тяжело жить с обидой в душе. Уж потерпите. Пройдут тяжёлые времена, обязательно пройдут. И жизнь наладится.

Перемены в жизни наступили, когда в воздухе почувствовалось влажное, тёплое дыхание весны. Снег сплющился, и кое-где зачернели проталины. В один из дней пошла Марфа к председателю колхоза просить работу.
Тот посмотрел на неё сочувственно.
– Слабая ты ещё. Какую тебе работу дать?
    Он задумался.
  – А знаешь что? Поезжай-ка ты в полеводческую бригаду, сторожем. К посевной окрепнешь немного – кашеварить будешь, – сказал он. – И жить будешь с ребятишками в избушке, какой-никакой угол.  Как, согласна?
Не каждый согласился бы жить в открытом поле, у всех – жильё в деревне, хозяйство. А Марфа поехала в бригаду с радостью.

Солнышко  с каждым днём становилось щедрее на тепло. Снег сошёл быстро, только в берёзовых колках ещё лежали, медленно истаивая, ноздреватые остатки снежного крошева. Над полями повисла волнистая дымка: уходила влага. В талых водах отражались старые берёзы с вороньими гнёздами в ветвях.
  Как только в гнёздах появились яйца, девчонки стали лазить по деревьям и собирать их, чтобы потом испечь в золе.   
Чуть подсохла земля – закипела на полях работа. Марфе привезли продукты, и она стала готовить для сеяльщиков немудреные обеды. Чаще всего делалась просто затируха, хлеб выпекался из ржаной муки пополам с мякиной. Но время было военное, тяжёлое, люди не роптали, стойко перенося выпавшие на их долю невзгоды. И Марфа радовалась: её дети больше не голодали.
  «Майская травка голодного накормит». Щавель, лебеда, крапива, которая «жгуча родится, да в щи годится», стали большим подспорьем для семьи.
Рядом с избушкой  Марфа вскопала участок земли под огород. Работали на нём втроём, допоздна, пока под лучами закатного солнца бурые борозды на полях не становились малиновыми. «Щедра весна на тепло, да скупа на время. Весною день упустишь – годом не вернёшь», – говаривала Марфа.
  Как-то Марфа, управившись с делами, взяла ведро воды, позвала детей и пошла с ними в степь, где сплошь были разбросаны по земле насыпи суслиных норок.
– Мам, ты что поливать собралась? – удивлённо спросила Вера.
– Не поливать, а выливать, – ответила Марфа. – Сусликов. Это, дочки, мяско нам. Сусличек – он чистенький, зёрнышки, травку ест, росу пьет…
Вечером она испекла пирог с суслятиной.  И с того дня Вера с Настей нередко поутру, когда катились по полям бесшумные волны тумана, уходили в степь и возвращались, ступая по разогретым уже травам, где из-под ног у них, расправив свои оранжевые подкрылья и стрекоча, взлетали кузнечики.
  У Марфы теперь всегда был запас суслиного жира. На нём жарила картошку, им заправляла каши. Всякой травке она находила применение, готовить умела и любила. Постепенно забывались страшные голодные месяцы.
Поздней осенью спустились они в околок, где на деревьях мокро поблёскивали налитые тяжестью ягоды калины. Настя разжевала горькую, с плоской косточкой, ягоду, сморщилась.
– Ты ягоду-то в ведёрко сбирай, вот напарим в печи, тоды и пробуй! – засмеялась Марфа.
Пареная калина оказалась очень вкусной и совсем не горькой.
   На картофельной ботве, уже подсохшей и уложенной кучами на их небольшом огородике, утрами появлялся легкий белый налет – изморозь. Осень настойчиво напоминала, что во всём нужен порядок, что с уборкой пора заканчивать. И  когда жёлтый наряд на берёзах сменился серебряной кисеёй, перебрались они в деревню. Подлатала Марфа заброшенную избушку, в которой давно никто не жил, с разрешения председателя взяла в колхозе лошадь, навозила из бора сучков топить печь. И стала работать на ферме.



Победители литературного конкурса «Золотое перо Алтая – 2018»
                Номинация «Поэзия»:

Владимир Крек (г.Бийск) – «Золотое» перо Алтая;
Геннадий Жуков ( Бийский район ) – «Серебряное» перо Алтая;
Екатерина Рупасова (г. Бийск ) – «Бронзовое» перо Алтая;



Победители литературного конкурса «Золотое перо Алтая – 2018»
Номинация «Поэзия»:
Владимир Крек (г.Бийск) – «Золотое» перо Алтая


Владимир Крек
(г.Бийск)

https://www.stihi.ru/avtor/kreek3854
       
        В период буйной СССРной молодости В. Крек что-то сочинял поэтическое...После выхода на пенсию и первого же захода в интернет по найденному на мусорке и оказавшемуся вполне работоспособным компьютеру встретился во всемирной паутине с другом юности , талантливым поэтом Евгением Сошниковым. Пенсионером, полу-полковником милиции.
          Евгений вспомнил, что В. Крек что-тосочинял,открыл ему страницу на литературном портале Стихи -ру,и под угрозой наградного пистолета Макарова, продемонстрированного мне по Скайпу,заставил меня,  бывшего  плотника-кровельщика , В.Крека записывать на открытой  странице все, что В. Крек вспомнит и сочинит еще.
          Прошло немного времени и на страницу В.Крека зашел другой пенсионер- полковник милиции ,прекрасный прозаик ,автор многих интересных рассказов и повестей ,председатель регионального союза Российских писателей ,друг по моему пединститутскому периоду биографии Алексей Фандюхин...., который заинтересовался моим творчеством и дал  мне литературного «пенделя», а друзья отослали мои сочинения  на конкурс «Золотое перо Алтая» ,по итогам которого «Золотое перо»  и звание поэта было присуждено  бывшему бийскому кровельщику - пенсионеру  В Креку.-то есть-мне))..
       В настоящее время В. Крек стихов почти не сочиняет, ,а после тяжелейшего инфаркта  мирно доживает на пенсионную пайку отведенное ему время пребывания на  этом свете...
       Вот ,такая вот загогулина,…панимаешь...
 Гнал самогон с утра я.
.В о-о-бщем, такое дело
Вдруг,  «Золотое перо Алтая»
....(От Музы \Петровны.не иначе\)..
Оно в окно мне влетело....
 
Светка

(памяти жертв трагедии в ТЦ «Зимняя вишня», март 2018 года, г. Кемерово)

Светка снова возьмет подработку –
Пара тысяч в бюджет не лишни.
На тетрадку сынку, на шмотку,
На поездку туда, где «вишни».

Да и мало ль ещё что надо
Второкласснику местной школы,
Кроме импортного шоколада
И забористой кока-колы?

Он единственный! Папка помер.
Силикоз. От подземной пыли.
Будь ты проклят, заморский «Ровер»...
Столько лет на тебя копили.

Солнце клонится за осины
И ледком затянуло лужи.
Для любимейшего мужчины
Светка вкусный готовит ужин.

Вот вернется он и с порога
Крикнет: «Мама! Там всё так круто!
Там железная есть дорога,
И прыжки до небес с батута!

А ещё нам билеты дали,
Мы с Наташкой  из «Г» сидели
В самом тёмном, но красном зале.
Ели сникерс, мульты смотрели....

Сердце матери не обманет,
Расходилось совсем сердчишко.
То сильней застучит ... то встанет.
Вот упала с кастрюльки крышка...

До деревни же недалече.
Где плутает помятый  ПАЗик?
Очень медленно в этот вечер
Время тянется, час да часик.

Тихо каплет вода из крана,
И молчит не включённый телек,
И не слышно ещё с экрана,
Что там блеет божок Тулеев.

Только дали бы подработку
Пара тысяч семье не лишни.
На конфетку сынку... и фотку .
И поездку  в... «Зимнюю Вишню»...


Осень, герр Людвиг
 
Пьяный сосед за стеной на гармошке играет.
Клавиши мерзко скрипят, но в мотив попадает –
Жёнка взбесилась, неделю уже пропадает...
Ей 45. Где-то носит... А, чёрт её знает.

Лето ушло далеко, как печально всё это!
Кутаясь в плед, наблюдаю луну до рассвета.
Чай на конфорке варю... Пью, Принцессой его величаю.
Гадость , конечно, но как же поэту без чаю.

Юности мы не успев насладиться плодами,
Жизни поток измеряем пустыми годами...
Где-то в Потсдаме, а может быть, и в Амстердаме
Тоже приходит пора с проливными дождями...

Ночь подошла вперемешку с безЛУННОЙ сонатой.
Той, что сосед, вдохновившись, играет поддатый.
СВЕТКА его у меня не была, отвечаю.
Мы только выпили с ней по стаканчику... чаю...

Дождь зарядил монотонным по окнам стаккато...
Осень де юре? Да нет, уже! Осень – де факто!
Аккомпанирует каждой дождинке на свете –
Ветер-маэстро! Единственный праведник... Ветер...

Темень ночная вошла, как Корнелия Манго,
Тут же пустилась с дождём в бесконечное танго.
От вожделения дождь забренчал в кастаньеты.
Где ты? Мечта синеглазая, где же ты? Где ты...

Ветер не листья срывает с берёз – партитуры.
В парках, аллеях – и всё непременно с натуры.
Ветер остатки симфоний до неба доносит,
Ветер играет в старинный рояль пьесу-осень.

На ненадолго луна пролила на окно каплю света...
Как мне соседу сказать, где и с кем его Света?
Смолкла гармошка, лишь ветер, свободно гуляя,
Знает, где Светка сегодня, оторва такая.

Как я хочу над землёй с этим ветром подняться
И на качелях берёз, не просыпаясь, качаться –
До твоего этажа без проблем долетая,
Видеть в окно, как ты дремлешь, такая родная...

Ты ещё спишь, а калитку волшебница -осень
В сад отворила, входите, мол, милости просим!
В жёлтое золото кленов листы превращая,
Милости просим! Не ждали? А вот и пришла я !

Взмахом последним домашних гусей окрыляя,
Птиц караван напоследок меж туч пролетая,
Ноты сонат на вершинах развесил столетий.
Жаль мне, что слышат их только собаки... и дети.

Криком гортанным туманную даль оглушая,
Птицы летят, будто ноты собой оглашая,
Главный шедевр – всё прощая – простить непременно
Осень, герр Людвиг, достойная зрелости смена.

И от рассветных лучей до полоски заката
Ветер в минорном ключе чередует стаккато.
Лихо со струн проводов он срывает аккорды.
Как музыкант он сегодня не очень-то гордый...

Канули в Лету столетья  – нас нет и в помине...
Тихо дрова до утра догорают в камине.
Утра пастель постепенно окрасилась в просинь.
Что тут поделать? Герр Людвиг, пожалуйте в ОСЕНЬ!

Дремлет в шезлонге старик под навесом сарая,
Длинными пальцами розы – последний букет разбирая,
Ангелы тихо вокруг подлетают из РАЯ –
Но не согреют... Земля на рассвете – сырая...

Осень, герр Людвиг... Слеза по щеке. Ну чего ты?..
На языке журавлей оживут для людей твои ноты.
Это же просто снежинка растаяла... Вам ведь известно –
Ангелы с неба за Вами... Прощайтесь... Прощайте, Маэстро.

 Пьяный сосед за стеной на гармошке играет...
         
               
 Старинный патефон

С краев каких, каких сторон?
Закат над улицей чуднит.
Мешок Луны листвою полн,
Как будто золотом набит.

Висит на старом клёне он.
Пугает свет его ворон.
Блистает иней вдоль окон...
А рядом стог – как спящий слон...

В бокале джин... Кто ж не грешит?
Но сон сегодня не спешит.
 С Лукойлей Олей в гости к нам..
Наверно, мало двести грамм.

Для обескровленной души...
На пенсионные шиши...
Бессонница. Не спится мне...
Скребется мышь под половицами.

И, видя хлеба кус в Луне
собака воет полувитасом.
 Я снова выпью. Помолчу...

Зажгу забытую свечу,
Достану бабкин патефон –
В наследство мне достался он.
С времен каких-то испокон.

За это – низкий ей поклон.
Покруче ручку закручу,
Пластинку древнюю включу,
Пусть до утра мне сердце рвёт

Аккорд из заунывных нот.
Как умирал ямщик лихой
В степи бескрайней и глухой,
Где сотни лет в снегах хрустит

Его последнее: «Прости...»
Играй, заморский раритет...
Не зря ж пылился столько лет.
А я под скрип твой улечу

Туда, куда давно хочу –
На полстолетья лет назад
В далекий край, в забытый сад,
Где бродит конь мой наугад,

Цепляя гривой звездопад,
Как грустный ангел, меж ветвей
Всё ищет след судьбы моей...
Где домик наш к реке склонён,

Отец, вбивает кол в загон...
Где ищет старенькая мать,
Кого б согреть и приласкать...
Где на приколе, у лозы

Сплавсредство Юрия Лозы...
Я подберу его весло.
И мне воскреснет этот сон...
Где домик наш к реке склонён.

Увы... Уже не застеклён.
Навстречу ветру растворён...
 Стоит, без крыши, без окон...
Прошло совсем немного лет...

Теперь и он, как дряхлый дед,
Всем проходящим смотрит вслед.
Всё ждет того, кого всё нет...
А может, жив бесхвостый пес –
 
Всегда совал он в двери нос...
А у пригона за ручьем...
Снежок подтаял под конём?
Замерзший взвоз... Увечный пес...

В углу извечный дед Мороз,
Меж ними в муфте Фея Грёз...
И через бездну брошен мост...
Как радуга... через погост.

Я постучусь в пустую дверь.
Кто? Кто откроет мне теперь?
Быть может, радость не тая,
Ко МНЕ навстречу выйду... Я!!!
 
– Дед! А ты кто? тебе чего? –
Спрошу себя я самого?..
Ответить было бы резон...
Но нет. Сломался патефон...

Произнесённые едва
Повисли в воздухе слова.
И не скрипит в сенцах засов.
И нет ничьих в снегу следов.

Лишь только ветер за окном
За ставни треплет старый дом.
Да снег заносит всё кругом.
В рассветном таинстве зари

Всё исчезает, хоть умри,
Хоть синим пламенем гори...
Или до одури ори...
Коптят сгоревшие дрова.

Болит немного голова.
Встает над городом рассвет.
Светлеет на стене портрет
Мальца с льняною головой.

Такой знакомый и родной.
Кто дверь открыл мне в час ночной.
Перед моей седой ЗИМОЙ...
В оконце брезжит утра свет.

Мираж мутнеет под луной,
И никого со мною нет...
А был ли мальчик??? БОЖЕ МОЙ...
Тот, что лишь миг назад был мной.

 Скрипит пластинкой патефон...
       В стакане горький самогон.
Окончен сон... И стог – не слон,
       А просто холм, что занесен.

  Лишь месяц впал в глубокий шок...
       Он побледнел... и как-то сдал...
Набитый золотом мешок.
Наверно, где-то потерял...
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК???



Геннадий Жуков
(Бийский район)

 
      Жуков  Геннадий  Тимофеевич.  Родился  6  мая  1946  года  в  Ленинграде. Окончил   Бийский  государственный  пединститут  в  1968  году,  по  специальности  учителя  математики.  1968–1969  – служба  в  армии. С 1969 по 2015 год  работал  учителем  и  директором  в  Новиковской  средней  школе  Бийского  района.  Сейчас на пенсии.  Женат, трое  взрослых  детей, шесть  внуков.
Писать  стихи  начал  в  юности,  но  хранить  в  тетрадях  написанное  стал  только  в  восьмидесятых  годах.  Регулярно печатаюсь в  районной  газете  «Моя  Земля»,  участвовал  в  конкурсах,  проводимых  «Алтайской  правдой»,  в  «Футурозах  Алтая –2017», в  районных  литературных  чтениях.
             Лауреат премии им. В. М.  Шукшина  газеты «Моя  Земля»  2014 года.  Публикуюсь  в альманахах  литературного  объединения  «Земляки»,  в  котором  состою  с  2015 года.  Мои  стихи  печатались в  сборнике  «Земли  родной  многоголосье».  Издан сборник  стихов «Души  моей  простое  торжество»,  который  составили  из  моих произведений  дети  и  подарили  к  юбилею. 

   

                Я  пью  этот  воздух

Здесь детство моё безмятежно играло,
По  всем  переулкам  ступала  нога,
Здесь  бор  не  имеет  конца  и  начала,
А  снег  не  похож  на  другие  снега!
Приятны  мне  ветра  шальные  порывы,
И  зимний  мороз  не  пугает  меня,
И  радует  глаз  мне  косматая  грива
Бегущего  рысью  гнедого  коня!
Здесь  солнце  моё  и  огромное  небо,
Рассветы  мои  и  закаты  мои,
Здесь  поле  моё  золотистого  хлеба,
И клином  летящие  вдаль  журавли!
Здесь  речка  Неня  с  золотою  водою,
Гора  Камешок,  что  глядится  в  неё,
Где  были  мы  все  выпускною  порою
И  детство  тогда  провожали  своё!

Из  юности  давней поёт  радиола,
Я  музыку слышу,  и  чувствую  я,
Как  манит  к  себе  деревянная  школа,
Та,  самая  лучшая,  школа  моя!
Моё  Новиково,  местечко  родное,
Пусть  лет  моих  много  уже  утекло,
Услышу  тебя  я,  дотронусь  рукою –
На  сердце  становится  сразу  тепло!

Из  церкви  высокой  в  четыре  оконца
Утрами  разносится  звон-перезвон…
Я  пью  этот  воздух,  я  пью  это  солнце,
Я  пью  своё  счастье,  как  чистый  озон!


               Главная  профессия

Будет  такое  века  повторяться,
Так  уж  устроена  жизнь  на  Земле:
Мальчик  ли,  девочка  где-то  родятся –
Праздник  тогда  наступает  в  семье.
Кто  так  ласкает  и  нежит  малютку,
Дарит  тепло  своих  любящих  глаз,
Каждую  ей  посвящает  минутку,
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Вот  первый  шаг  малыша,  вот  и  слово,
Вот  он  вопросы  уже  задаёт,
Мир  для  себя  открывает  он  новый,
И  с  каждым  днём  всё  растёт  и  растёт.
Кто  в  детский  сад  собирает  ребёнка,
Встретит  в  вечерний,  из  садика,  час,
Друг  и  кумир  в  этом  возрасте  звонком
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Как  хороши  малыши  и  малышки,
Как  они  дружно  умеют  играть,
Скоро  вот  надо  пеналы  и  книжки,
Школьную  форму  для  них  покупать.
Дочке – косички,  причешет  сынишку,
В  первый  за  ручку  приводит  их  класс,
Время  найдёт  почитать  с  ними  книжку
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Школьные  годы  важны  и  особы,
Каждый  учебный  ответственен  год.
Надо  следить  за  ребячьей  учёбой,
Хоть  и  без  этого  уйма  забот.
Кто  постирает  бельё  и  погладит,
Вкусной  едою  попотчует  нас,
Кто  чтит  порядок  в  домашнем  укладе,
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Дети  взрослеют  душою  и  телом,
Ценят  друзей  настоящих  своих.
Есть  и  мечты,  и  любимое  дело,
Есть  и  секреты,  и  тайны  у  них.
Кто  разделить  с  ними  радость  готова
И  погрустить  с  ними  также  подчас,
Кто  поругать  и  простить  может  снова,
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Дети  когда-то  уходят  из  дома,
Как  улетают  птенцы  из  гнезда,
Но  в  это  место,  что  с  детства  знакомо,
Рады  они  возвратиться  всегда.
Кто  ясным  днём  или  хмурым  ненастьем
Встретит  детей,  как  встречает  сейчас,
Кто  пожелает  удачи  и  счастья,
Кто?  Отгадайте  загадку  с  трёх  раз!

Разных  профессий  на  свете  немало,
Только,  вот  именно,  знает  весь  свет:
Главная  в  жизни  профессия  –  МАМА,
И  совершенно  загадки  здесь  нет!



                Анютины  глазки

Природа  меняет  осенний  пейзаж
На  зимние  белые  краски.
Вдруг  смотрят  из  снега,  не  верится  аж,
Живые  анютины  глазки!
Доверчиво  так  продолжают  смотреть,
Раскрыв  лепесточки  наружу.
Какое  же  мужество  надо  иметь,
Какой  же  характер  здесь  нужен!
Не  прячут  своих  изумительных  глаз,
Без  страха  глядят  и  опаски.
И  летом,  и  осенью  радуют  нас
Живые  анютины  глазки.
А  всё  говорят,  не  бывает  чудес,
Что  камни  не  падают  с  неба,
Но  разве  не  чудо – цветы  эти  здесь,
На  фоне  пушистого  снега?!
И  всё-таки  жалко  малюток  до  слёз,
Признать  неизбежность  придётся:
За  выпавшим  снегом  приходит  мороз,
И  жизнь  у  цветов  оборвётся.
Тюльпаны,  пионы  и  розы  у  нас –
Как  в  песне  красивые  нотки,
Что  дарят  в  рожденье  и  в  свадебный  час,
Но  больно  уж  век  их  короткий.
Зима  начинает  над  нами  кружить,
И  явится  скоро  без  маски,
Но  память  о  лете  мы  будем  хранить,
Как  эти  анютины  глазки.
Анютины  глазки – вот  это  цветы!
В  них  нежности  море  и  ласки.
Один  раз  увидишь  и  влюбишься  ты
Навеки  в  анютины  глазки!



                310  лет
Взрослые  и  дети,
Празднуйте  рассвет:
Бийску  триста  десять,
Триста  десять  лет!
Вспомним  благодарно
С  самого  утра
Мы  Указ  тот  славный
Самого  Петра!
И  стоит  недаром
В  зной  и  на  ветру
В  тихом  парке  старом
Памятник  Петру!
Чем  же  милый  город
Привлекаешь   нас,
Чем  же  ты  нам  дорог
Раньше  и  сейчас?!
Вот,  в  году  далёком, –
Город-крепость  ты,
И  в  торгах  с  Востоком
Защищал  пути.
В  битвах,  право  слово,
Ты – надёжный  тыл:
В  дни  войны  суровой
Госпиталем  был.
Крепок  город  давний,
Посмотри  кругом:
В  ряде  старых  зданий
Крепок  каждый  дом!
По-над  Бией,  в  центре,
Встали  купола:
Из  Успенской  церкви
Бьют  колокола!
Слева,  к  церкви  ближе,
Выстроен  физмат,
По  Советской,  ниже,
Бийский  драмтеатр.
Пушкин,  гений  Света,
Рядом,  в  сквер  «вошёл».
Приходи  к  поэту,
Просветлей  душой!


Про  вокзал  повсюду
Говорят  сейчас:
Не  вокзал,  а  чудо,
Радует  наш  глаз!
На  перрон  бессменно
Встал  он,  как  скала,
Паровоз  военный –
«Чёрная  стрела»!
Парки  и  аллеи
Нас  к  себе  манят,
Залы  и  музеи
Двери  отворят.
Бийский  Планетарий
С  давних  пор  в  строю,
Сказку  нам  подарит
Звёздную  свою!
Много  лет  шагает
Он  с  наукой  в  лад,
Статус  не  теряет
Наш  Наукоград!
Люди  из  окрестных
Сёл  и  деревень
Рады,  если  честно,
Провести  здесь  день.
Бережёт  он  дружбу,
Как  всегда  берёг,
Чтобы  ты,  коль  нужно,
Здесь  работать  мог.
Мог  учиться  в  вузе,
В  техникуме  мог.
Бийск  наш – это  узел
Судеб  и  дорог.
Краше  стал,  без  спору,
Бийск  со  всех  сторон.
Не  стареет  город,
Молодеет  он!
Кто  Москвой  гордится,
Пусть  кричит  ей  «бис»,
А  для  нас  Столица –
Это  город  БИЙСК!
2019 г.




Екатерина Рупасова
(г. Бийск)

          https://www.stihi.ru/avtor/erupasova   

       Родилась в 1991 году в Бийске. Начало творческого пути датируется 2006 годом. Первая публикация появилась в журнале «Чудо рождения мысли» (г. Горно-Алтайск) в 2007 г.
     В 2012 г. был издан сборник стихов «Птица первого снега» (г. Горно-Алтайск). В том же году стала лауреатом международной поэтической премии «Золотая строфа».  Лауреат фестиваля «Манжерок–2013» в номинации «Поэт».
В 2016-м году состоялась первая публикация стихотворений за рубежом, в журнале "Szozat" (г. Будапешт, Венгрия).
     В 2018-м году участвовала в международном творческом проекте «Поэзия в лицах. Бийск» и вошла, по решению жюри, в двадцатку лучших поэтов города. В этом же году был издан сборник стихотворений «Никому-никому» (г. Санкт-Петербург).
    Помимо перечисленного, подборки стихотворений публиковались в литературных журналах и альманахах Бийска, Красноярска, Томска, Ульяновска, Владикавказа, Москвы и Дюссельдорфа.
 

Конкурсные стихи
 
Последний день

Ну что ж, всё кончено. Осталась только охра
В восходах лун, в глазницах демонов и сов,
А так весь мир, от океанов до лесов,
Темнее патоки. Растрескалась, иссохла
Земля, вобравшая в себя людских сынов.

Нельзя сказать, что этот день был предвкушаем,
Нельзя молчать о кознях канувших времён.
Что за потеха в том, что каждый обречён
От сотворения, догадками терзаем,
Жить, ожидая встречу с тем, кем сотворён?

Теперь всё кончено. Разорванное небо
Сегодня явит меж лохмотьев облаков
Владыку времени, Хозяина миров.
Кто будет пятиться, кто кланяться нелепо
При гулком звуке приближения шагов.


Альбом воспоминаний

Совсем невесело – очнуться ото сна
И осознать себя иссохшею старухой.
Когда глухая тишина висит над ухом,
Не передать, как жизнь размытая скучна.

Имеет ценность лишь альбом воспоминаний,
В котором лица упокоенных друзей
С годами только депрессивней и бледней,
Иные – полностью лишились очертаний,

И воссоздать нельзя их, даже наугад.
Настырно тикает отпущенное время.
Что остаётся нам, привязанным к потерям?
Вставать и, в зеркало унылый вперив взгляд,

Рукой дрожащею расчёсывать несмело
За прядью прядь седых просаленных волос,
И задавать себе всего один вопрос:
Когда найдут моё безжизненное тело?


Белый клевер

На счастье подари мне белый клевер
В четыре ослепительных листа.
На каждого, кто в лучшее поверил,
Полсотни тех, в ком точит пустота
Сквозные дыры, и до слёз проста
Статистика сорвавшихся с моста.

Кто верит в чудеса? Кто верил?
Земля насажена на вертел,

Вращается, не ведая конца,
А мы не знаем… нет, не помним повод,
Заставивший от первого лица
Смотреть на Мир, желать, покуда молод,
Помочь ему. Не изменить и город
Плебеям, вроде нас. Нелепый довод –

Стремление вершить. А мне бы…
Бумажный клевер. Счастья мне бы.


Просто… стихи


Элегия Луи

Луи, зачем тебе двухмерный горизонт
И старый порт, пропахший тухлой рыбой?
С его тягучей бирюзовою водой.
Сидеть у берега с поникшей головой,
Рисуя романтичного пошиба
Сюжеты в подсознании своём – не тот

Бермудно-пагубный удел, которому
Ты призван потакать до самой смерти.
В пример не ставлю обезумевших людей,
Что тратят годы на свершение затей,
Недостижимых, как стремленье тверди
Земной лишиться под ногами, сторону

Небесной темноты и тучных светлячков
Затронуть дабы. Они не сознают,
Что за пределами протянутой руки
Всё иллюзорно до каркаса. Но тоски
Прибоев местных не исчерпать. Дольют
С лихвой. Плыви на свет далёких городов.


Закон жанра

Похоже, чуда больше не случится:
Эпоха сказок канула. С тех пор –
События на глянцевых страницах,
В дешёвых заголовках полный вздор.

Фиктивным счастьем полноцветных фото
Кичится самый заурядный быт,
Пытаясь одурачить хоть кого-то,
Но каждый и своим обманом сыт.

Корреспондент с лукавыми глазами
Запишет приукрашенный рассказ,
И не порвать, не сделать оригами

Из вырезанных из контекста фраз.
Запомните: всё сказанное вами
Однажды обернётся против вас.


Наст

Февраль по четвергам не строит.
Обидно. Акустический невроз
В наушниках. Полжизни на износ
И треть на сон. Мечтать не стоит –

Нет времени. И не было его:
Мы в прошлом для людей не живших,
Они для нас – никто. Скорей всего
Мы хлопья снега. Те, что выше,

По сути, падают не лучше нас.
Вне времени всё неизбывно.
Смех и досада воедино.
Горит кристаллами февральский наст.


Я не играю

Заманчиво сказать: «Я не играю».
Пусть рухнут декорации, и вдруг
Заметить трещины зигзаг по краю
Знакомого лица. Смешон испуг,

Застывший в тех глазах недоуменных
Настолько, что нет силы удержать
Зудящее желанье оторвать
На талисман кусочек незаметно,

В карман пристроить бережно и быть
Остаток дня в хорошем настроенье.
Забыть невзгоды, боль свою забыть
И, следуя животному стремленью,

Бежать стремглав, не ведая куда,
Минуя улиц гиблых пепелище.
Попасть в пространство, где тебя не ищут,
Не любят и не вспомнят никогда.

И, засыпая, верить, что удастся
Проснуться не собой на этот раз
И искренне, по-детски, испугаться,
Найдя в кармане пластиковый глаз.


Фатальное стечение событий

Фатальное стечение событий
Подобно звеньям проржавевшей цепи,
Срывающимся в зыбкое ничто.
Поочерёдно, мерно, многократно,
Неумолимо разрушая всё,
Что прежде называть водилось цепью.

Фатальное стечение событий
На то фатально, что уже не светит
Замедлить, удержать его, зато
Хмельным отчаяньем не грех изрядно
И перебрать, поскольку не везёт.

Набор сценариев и их соитий
Неисчислим и повергает в трепет
Процент случайности. Всё как в лото:
Негаданно, но между тем занятно.

Исход бывает редко очевиден
В шокирующей этой круговерти,
А значит, и не всё предрешено.

Фатальное стечение событий
Порой приводит к вожделенной цели.


Мятежный дух

Где будешь ты, когда зажгутся фонари,
Осенних сумерек приход благословляя?
Где будешь ты – больной, продрогший изнутри,

Когда сомкнутся в вышине ворота Рая
И неба занавес пронзят иголки звёзд?
Быть может, улицами чуждыми плутая,

Ты ищешь смысл в череде несметных вёрст?
Гроша не стоят ожидания и цели,
Поскольку каждый путь приводит на погост,

Поскольку тлен ветвится от рожденья в теле.
Ужели сцену бытия покинул ты,
Когда овации бесстрастно отшумели

По роли, сыгранной в порыве доброты?
Легко ли было с этой участью смириться?
О чём ты думал на границе пустоты,

Я не узнаю… Неизвестность будет виться
За годом год, в рутине вихря полых дней.
Я не узнаю… Жаль, что нам пришлось проститься,
Мятежный дух беспечной юности моей.

Последний день

Ну что ж, всё кончено. Осталась только охра
В восходах лун, в глазницах демонов и сов,
А так весь мир, от океанов до лесов,
Темнее патоки. Растрескалась, иссохла
Земля, вобравшая в себя людских сынов.

Нельзя сказать, что этот день был предвкушаем,
Нельзя молчать о кознях канувших времён.
Что за потеха в том, что каждый обречён
От сотворения, догадками терзаем,
Жить, ожидая встречу с тем, кем сотворён?

Теперь всё кончено. Разорванное небо
Сегодня явит меж лохмотьев облаков
Владыку времени, Хозяина миров.
Кто будет пятиться, кто кланяться нелепо
При гулком звуке приближения шагов.




Творчество членов жюри Конкурса

Состав жюри литературного конкурса
«Золотое перо Алтая – 2018»
1. Алексей Фандюхин (г. Бийск) – Председатель Жюри, прозаик, Председатель Алтайского регионального отделения РСП;
2. Елена Краскова  (г. Барнаул) – член жюри, читатель;
3. Дина Нагорнова ( Сабынина) (г. Прокопьевск) – член жюри, поэтесса, руководитель поэтического объединения, организатор поэтических фестивалей Кузбасса;
4. Михаил Морозовский (г. Омск ) – член жюри, поэт, Председатель Омского регионального отделения РСП;
5. Юрий Проскоков (г. Междуреченск) – член жюри, член Российского союза писателей, Председатель Совета литературных содружеств г. Междуреченска;
6. Юрий Сучков (г. Чита ) – член жюри, поэт, Председатель Забайкальского РО РСП;
7. Надежда Тупицина (г. Барнаул), читатель;
8. Анна Швецова-Рыжикова (г. Томск) – член жюри, поэтесса, Председатель Томского РО РСП;




















Алексей Фандюхин
(г. Бийск)

В шесть месяцев произнёс первое грозное слово: «Качай!» – когда подуставшая мамка прикорнула у детской кроватки; читать начал лет с пяти, что в далёкие шестидесятые было редкостью, а писать – не путать с «пи;сать» – начал класса с седьмого, когда учитель литературы, почему-то украдкой, носила в качестве «примера» мои школьные сочинения по классам. За грамотность была троечка, за литературную составляющую – «отлично». Писал заметки «про спорт» в городскую газету, писал много служебных бумаг и… дописался до первой повести, которую «ваял» целых пять лет… И …понеслось! http://www.proza.ru/avtor/alexfanduhinma
 
               

Гайка

            Появилась она в моей жизни как бы без спроса и, я бы даже сказал,                нежданно-негаданно. Нужды в ней особой-то и не было, да и сущность моя внутренняя всегда подсказывала да и требовала: собака по определению должна быть похожа на своего хозяина. Держал с десяток лет пару поколений скотчей – собачек английского джентльмена, храбрых, благородных . Вот это и было моё.
       А тут, тьфу! Никчёмное, но очень симпатичное чудище, случайно приблудившееся  в замерзающий от январской стужи дворик, обрамлённый тройкой взлетевших ввысь  новеньких четырёхэтажек, в одну из которых я переехал, пытаясь всё  поменять в своей жизни, начав  с чистого листа.
       Щенку, миленькой рыженькой собачке, на вид было месяца четыре-пять. Кавалькада дворовых мальчишек, притащивших сие чудо неизвестно откуда, без устали гонялась  цельно - дённо за ней по двору,  когда те убегали от неё, поддразнивая, она бежала радостно  за ними.
      Несмолкаемый весёлый детский гвалт и щенячье тявканье заполонили дворик, казалось, навечно.    
       Благо погода была милостива, и ночные температуры не опускались ниже 20 градусов.   
       На вопрос моей жены:
        - Чья собака?
        Ребятишки горделиво отвечали:
        - Наша! - врали, нисколечко при этом не смущаясь.
        На ночь порой она куда-то исчезала и, возможно, кто-то из ребятишек всё же брал её домой, либо прятал украдкой в подъездах.
       Так продолжалось не;долга, всего-то пару ночей. А потом, потом всё встало на свои места. Собачка ребятишкам поднадоела, и всё чаще и чаще под завывание ветра и крепнущие морозы она оставалась одна в опустевшем ночном дворике.  В сияющие до блеска чистотой подъезды пускать её никто из жильцов  не хотел.
       Судьба и МЧС со своим штормовым предупреждением  о надвигающихся сорокоградусных морозах  готовили ей участь незавидную и вполне прогнозируемую.
        Жена моя свежая, дамочка сердобольная, готовая умильно плакать над каждым требующим заботы и ласки брошенным существом, коим по сути я сам на тот период времени  и являлся, и давно мечтавшая завести животинку, политику начала свою реализовывать издали.
         С ещё одной такой же сердобольной соседушкой притащили невесть откуда древний диван, примостив его под балконом  слепенькой и старенькой,  по- видимому, и нюх-обоняние утратившей соседке с первого этажа,  соорудив нечто наподобие будки.
       

               
      Тряпок - ветоши натаскали и взялись чувства материнские, нереализованные проявлять, заботиться. Только что с титьки не кормили.
                Трёхразовое питание, уход, игры на свежем воздухе… 
                Да чтоб жил так  каждый российский мужичонка, как жила та маленькая   
                «дворянка», в   окружении ласки и заботушки двух ярых   зоозащитниц!            
        По три раза на дню, а по выходным дням и того чаще, наигравшись, натешившись вволю с собачонкою, милая моя приходила домой и ласково так украдкой, заглядывая в глазоньки, вопрошала:
       -Дорогой, а нам нужна собачка?
       В ответ слыша рык царя зверей, обиженно умолкала нена;долга, надувала губки , некоторое время погодя начинала заход с другой стороны.
        - А не жалко тебе собачонку-то? Ведь замёрзнет, погибнет! Давай на предприятие заберём! Пусть холода в тепле переживёт!
         Как известно, вода камень точит, а слёзы женские - та же вода - сердце каменное. И вот свершилось.
        Переезд состоялся без помпезности, вполне буднично. Благо вещей у Новоселицы, имя которой благоверная дала Гайка, было совсем не много: один-то  рыжий хвост и зимняя в цвет хвосту шубейка, да и та на ней. 
       Вот ещё что! Вспомнилось! Ковёр был персидский! Хороший такой, советский, добротный!
       А так-то может и не совсем ковер, а огрызок ковра метр на метр, матушкой моей, дай ей Господь Бог здоровья и долголетия, невестке для  собачки подаренный.   
     - А пошто Гайкой назвала?- спрашивал я, вопрошала  родня и знакомые.
     -Так всё просто! Будку сколотим прямо у бокса гаражного, где в свободное время ты гайки  крутишь, и пусть рядышком  собачка Гаечка посиживает,- резюмировала новоиспеченная хозяйка.
       Поразило то, что собака безбо;язно  разместилась  в громадном, пахнущем соляркой,  нещадно рычащем, стареньком джипе и вела себя при том вполне воспитанно.
       Может, в прошлой, совсем ещё недавней жизни, был у неё опыт подобный в передвижениях. 
       По прошествии времени, узнав Гайку поближе,  вполне допустим, что приняла она свою судьбу, не стала противиться. Ведь умищем Создатель собачий  животинку не обделил, раздавая доблести. А кроме ума, видимо, в нагрузку, да с лишком, накинул природной хитрости и смекалки.
       Ну а так, чтоб совсем  не захвалить собачонку и быть объективным, скажу прямо: в довесок  от щедрот и без меры дал беспутства и шалавости походячей .
      
      С новосельем долго не тянули и построили - сочинили  собачью хатёнку, скоренько изладив бензопилой сучкорезной в имеющемся дровянике - сарайчике лаз наподобие отверстия в дворовом  сортире,  накидав сенца душистого, ковры застелив персидские -   подарочные.
        А на входе приделали коробчонку фанерную, вроде как верандочка получилась, а  рядом вторую поставили -  летняя резиденция.
        Вниманием, кормом и лаской не обиженная, сытая и довольная          (с виду) вчерашняя бродяжка жила б да жила, заботливо  опекаемая,   по-тихонечку  становясь за ласковость и всеобщее послушание любимицей семейной.
        Службу сторожевую правила достойно, обгавкивая кого непопадя басом,  ужас на чужаков наводящим.
        Всё было спокойно и благочинно до тех пор, пока в очередном приступе  нахлынувшей  собаче-любови  жёнушка моя  денно и ношно застрекотала сорокой: 
         - Сидеть на цепи Гаечке непривычно, скучно! Нужно её выгуливать по выходным в лес - поле. Пусть ребёнок побегает, поозорничает.
         И стали мы ставить опыты, экспериментировать: насколько собаченька- лапонька наша одомашнилась.
         Влипли! Укатили в пойму катунскую недалече от места, где  две сибирские речищи дают великой русской реке Обь начало, и давай выгуливать собачонку по заснеженным лесным дорожкам.
         Но, чуток  потеряли бдительность, заигрались. Шалавятинка наша на пару – тройку часиков устроила дерби-догонялки. Пока гонялись за прохвосткой, круша сугробы, порвали мост на джипике . Жена в слёзы, я - в матерки.
        Изловили, посадили на цепь. Отругали. Надо было  видеть эту рыжую, хитрую морду, полную слёз  раскаяния!
        Плакали все, сопереживая. Простили, но отпускать и выгуливать пока поостереглись, поопасались. На ненадолго.
        Тихое, почти ставшее привычным , ежедневное нытьё супружницы про то, что Гаечка засиделась, погулять лапонька хочет, закончилось тем, что начала половинка моя собачку во дворике при предприятии выгуливать. Сначала на поводочке, а видя полное смирение и послушание, без оного…   
        Рыжую тут же за ворота как ветром сдуло!
        Гонялась за ней жёнушка часов пять, пока  сама на четвереньках, высунув язык, не приползла в конторку.
         Уважаемый Читатель! Если вы подумали, что вернулась собачонка, то это напрасно! На четвереньках, с языком через плечо приползла моя жёнушка.
         В темку забег пришёлся – комплексная программа похудения сработала, сбросила пару лишних килограммов.
          Заявилась через сутки сама (а это речь идёт уже про собачку). И история повторилась: каялась, плакала, как могут каяться и плакать собачки. Не проняло, не поверили лукавой и опять посадили на цепь.
         С той поры прижилось в компании родных и близких выражение: «Включить «Гайчулю», означающее  что  кто-то начинал юлить-хитрить.
         Бороться с побегами и их последствиями сил уже не было- сочинили ошейничек приметный, с номерком телефона, для облегчения поисков. Авось поможет.
             Сидит Гайка на цепи и все счастливы. Но вот опять незадача. Приняли на отопительный сезон кочегара: деда лет 70-ти с гаком, гренадёрской внешности (память ему светлая и прощения, и Царствия небесного, нет его сейчас уже с нами) старого заводчика -лайчатника Петра Петровича, немного чудаковатого. Ну а кто скажет что с нами в сём преклонном возрасте прибудется? Имелось у него стойкое убеждение, что собаки должны  на привязи жить только сторожевые и породистые,  а «дворянам» место  на улице.
         И повадился дедок скрытно и тайно Гайку с карабинчика отстёгивать и пинка ей под зад налаживать. Как придёт его смена печку топить, так и Гайка у него с цепи регулярно отвязывается, через трое суток, на четвёртые!
          И ругались на деда и ногами топали! Выкатит тот свои выцветшие от времени голубые беспутные глазищи, вставится в небушко и твердит, как окаянный:
          - Сама она, прохвостка, карабинчик отвязала, расстегнула.
          Сначала верилось, потом не очень… Видеокамеры ещё не стояли, и  уличить, поймать за руку лукавого как-то всё возможности не представлялось.
 Обнаружив пропажу, собирали родню и всем семейством организовывали поиски.    Часами наматывали километры пешком и на машинах по улочкам города, распутывая собачьи следы.
 
 На чём только барыню- побегушницу свежеотловленную не доставляли в родные пенаты . К поискам привлекли и братца Костика с супругой Ленуськой, имевших громадный опыт общения с собачками.
 Да и их  свеженький, из автосалончика напомаженный «Лексус», с которого они сдували и ловили ещё в воздухе пытавшиеся упасть на авто пылинки, мужественно и  не раз выручал в поисках.
         Однажды терпение лопнуло  окончательно! Опять дедова смена. Тёплый мартовский денек.   Гайка нежится под ласковыми лучиками весеннего солнца, а я в гараже рядышком, со сварочным держаком в руках отдавшись страстно, беспамятно и до безумства  любимому заделью.
        В прорвавшемся сквозь грохот созидания телефонном звонке нутром почуял неладное. Звонила благоверная :


                –Ты знаешь, где Гайка??!!! В её вопросе звучала угрожающая недоброжелательность.
        Я что-то проблеял, что всё стоят-сидят по своим местам. В ответ услышал почти истеричное:
     -  Наша (Во, блин! Уже и наша!)  на Чуйском тракте,   у «Аникса»! Её какие-то девушки поймали,  держат!!  Прочитали телефон на ошейнике, позвонили. Всё бросай и забери её оттуда!
      «Аникс», аниксы знаю - магазины продтоваров, сеть!
Понёсся аллюром «три креста» … Подъезжаю…Лёгкий шок, но…деваться, похоже, уже некуда...
      Парочка девчушек - плечевых проституток штатных, тех самых, о которых Президент наш речь как-то вёл, «дамочек с пониженной социальной ответственностью», со второго километра трассы эМ- пятьдесят два, держат мою собаченьку за ошейничек.
      Лихо подкатываю. Девчушки с вопросом-напором:
       - Мужчина! Отдохнуть не желаете?
       Провалиться бы мне в тар-тарары с благоверной, её собачкой тут же на месте.
       Авто, спешащие мимо, приветливо сигналят-здороваются. Городишко небольшенький, каждый второй-третий знаком.
Раздалось пара «хи-хи» звоночков, пока стояли - гуторили , с вопросиком-прибауткой :
         - Как при молодой жене до такого докатился?
      Огреблась собачонка  по полной. Дед - тоже.
Побеги прекратились к апрелю. Закончился сезон отопительный, уволили деда.
       Весна и начало лета, проблем особо с собачкой не подкидывали. В выходные как-то старались отдохнуть, попутешествовать по родному Алтаю. Гайка, как член семьи,  везде с нами.
       Одно в ней никак не менялось: как собираться домой с природы -начинаются проблемки. Не поймаешь, не привяжешь! Пробежки в пятнадцать- двадцать  километров  за авто были нормой и обыденностью.
       Пока по дороге все кусты-обочины не облазит, обнюхает, пока во всех транзитных деревеньках со всеми собачками не переругается- переподружится, не успокоится, не сдастся!
       Ни на вытянутую руку, ни на пушечный выстрел к нам не идёт.  Не помогала ни сладкая конфетка, ни кусок колбасы краковской. Не тут-то было, да не на ту нарвались!
        Методики поимки собаченьки сутками в головах прокручивали. И скорость авто  увеличивали: отстанет, ляжет, глаза выпучив, язык по земле, но не идёт в машину. Не даёт ей покою кровь бродячая, душа блудливая.   
       
    Действовало одно лишь средство, да и то не всегда. Остановишь, выйдет благоверная, отойдёт от машинки метров на тридцать, присядет на корточки и с заинтересованным видом умалишённого начинает ковыряться в песочке.   Распираемая любопытством, сделав пару – тройку опасливых кругов, крадётся собачка к хозяйке осторожно.
       Жена вроде как и внимания на неё не обращает. Гайка теряет бдительность. А зря… Чуток дистанция сподручней становится, и хвать  её за ошейничек! Готово.
          И радостно так, а Гайка  вовсе не сопротивляясь, идут две подружки на погрузку.
 С цепи ускользать больше не пыталась. Ан, нет припоминаю, был один случай, невыясненный. Исчезла Гайка. Сутки нет, вторые пошли…
Взяли прочёсом всё в округе.
Появилась под утро с обрывком верёвки, вместо ошейника. С разодранными в кровь лапами, грязная по самые уши.  Забилась в дальний угол и заколотило её мелкой дрожью .
Через недельку только отошла, успокоилась. И стала люто ненавидеть проходящих по проулку неряшливых людей и бомжеватого вида граждан мужской особи.
Вывод сделали такой: поймали её бомжишки, на ужин пригласить  захотели. Тащили волоком на верёвке, та упиралась: порвала подушечки когтей, но вырвалась.
        Потихонечку всё забылось и Гайка, стала той самой Гайкой - живой и общительной собачонкой, что радовала одним только своим видом и задором окружающих.  Радовала, как оказалось, да не всех.
Дошло до меня как-то, что повадился сосед – алкашок, живущий тут же в проулке,  натравливать своего бульдожку на нашу Гайчульку.   
Внимания  не придавали разговорам, пока не увидели клоки шерсти и кровь у будки и Гайку с прокушенной, волочащейся ногой.
Пришли соседи : мужчина  попытавшийся укоротить пьяное быдло и проезжавшая  с маленькими детьми  мамашка, видевшая, как в кровь дерёт науськиваемый хозяином злобный зверь нашу девочку, которая ни отбиться, ни спрятаться с тяжёлой цепью толком не смогла. 
Отловить-наказать тут же татя не получилось, обратились к околотошной бабе, гер-полицаю. Толковых ответов на официальное обращение в полицию не дождались, но нападки прекратились.
Ругаться не стали со служивыми - не до того им всем, да и нам было. Пришла на город вода- беда  весенняя, какой отродясь не видывали.   
 Воспитать лично пришлось подлеца попозже, при удобном случае, который не заставив себя ждать и представился. Получилось, надеюсь надолго.
Лето красное. Гайчулька везде, где это только возможно с нами! Прокатиться по Горному Алтаю задумали вкруг, с тысчонку километров и она рядом. Стойко, десятки часов, в трясущемся  джипике, дённо и ношно на боевом охранном посту.
Ну не без лёгких побегов конечно, не без них окаянных, но всё сносно.
Пострадала как-то маленько, больше испугом, при несении службы караульной, получив от  злобливого рыбачка, по загорбку.
А дело-то было так: Отскакали за пару перевальчиков в соседнюю автономию и разместились к ночлегу на высокогорном озерке, забравшись подальше от назойливых отдыхающих. Раскинув бивуачёк и ловя последние лучики закатываюшегося за гору солнышка прихватил ружьишко подводное, занырнув в озерко не глубокое, но обширное, горное, полюбоваться красотами - мирком подводным и к ужину линьков стрельнуть, да на угольках зажарить.
Час- второй наслаждаюсь. Летние закаты в наших широтах ох как долги! Далековато от берега, оставив благоверную и Гайчульку на хозяйстве.
Настрелялся, выхожу на берег, а на берегу паника. Вприпрыжку  бежит милая навстречу со слезами на грудь неопреновую, мокрую бросается:
        - Приехал дядька на джипе. Материться начал, а Гайку по загривку веслом ударил, якобы она сзади его шла, видимо укусить хотела!
        Как есть пошёл–поздороваться, с ружьём на перевес. В лучах заходящего солнца, появляюсь, как чёрт морской весь тиной, трофеями увешенный, с мордой лица распухшей от маски подводной.
        Элегантный такой, в чёрном костюме прорезиненном, пивной животище облегающий вида громадного и ужасного.
         Мужички моего, пенсионного возраста, деревенские, из разряда тех, что пупами Земли себя, в своём курятнике чуют, когда только курицы вокруг. С укоренившимся мировоззрением: понаехали тут всякие… на красоты горные зыриться, рыбу нашу повылавливать!   Но, как оказалось на наше общее счастье (плохой мир ведь всяко лучше хорошей войны) ,  легко поддающимся корректировке.
         Поздоровались смирённо,  хвосты поджали, угодливо- заискивающее что-то лопочат…
        Посмотрел, даже и выговаривать ничего не стал. Они всё поняли и сразу, ну а метать бисер, как говаривало древнее писание, бисер метать… не гоже…
          Купания, ныряния летние пляжные всей семьёй Гайка просто любила до подскуливания,  а выезды на пикнички с барбекю - просто     о б о ж а л а !
       Нравились  Гайчульке  вылазки и в осенний лес - по грибы! Набегается вволюшку!  И, как истинная собачка джипера залезет в самую грязь вонючую, зацветшую лужицу, вымажется по самы- самые кончики ушей и счастливая, с глазами блескучими,  к вечерку глубокому всё же усядется в машину. Везите царевишну домой! 
         Видя стремление внедорожное, сподобили ей майку клубную: «АлтайДрайв Четыре на Четыре», как положено: с эмблемками по бокам и надписью «Гайка» крупною,  от ушей до самого хвоста.
       Пару раз по соревнованиям с собой брали, но хлопотно: собачка дурная, да вездесущая и джиперы - такие же. Не ровен час собачонку переедут в порыве  зашкалившего адреналина.
        По натуре своей, собачьей Гайчулька зверок  не злобный, а даже я б сказал миролюбивый и быстро, благодаря уму и хитрости становилась  любимицей всех и всея, где б она не была.
        За редким, редчайшим исключением но случались проколы. Ну, подумаешь, сметёт всё подчистую со стола, под крепкий утренний сон , у засидевшихся допоздна соседей – рыбачков.
         Встанут, а закусить-то и нечем, вот что печально! Всё б ничего, но много на Руси нашего брата померло - не опохмелившись, да не закусив.
         Ну, бывало, перепутает закидушки - колокольчики,  по берегам расставленные. Бегут спросоня как окаянные на трезвон сигнальный, радостные такие, в предвкушении мощного потяга красавца-карпа.
         А пока бегают - опять со стола упрёт что-нибудь, вкусненькое. Подумаешь, убыль, какая! Невелики  собачкины прегрешения!    
           Каждый, кто мало-мальски бывал с ней знаком, считал своим долгом, при каждой новой встрече, угостить косточкой сахарной, вскусностью какой.
          Жилось Гайчульке нонешним годиком, с мая по октябрь, ну прям совсем вольготно. Приблудились на предприятие арендаторы- ватага московских сейсмологов, щупавших от самой Белухи своими приборчиками как Земелюшка наша дышит-подрагивает.
           И было там два закадычных приятеля: Юра - почти двухметровый верзила и раза в полтора его помене Саша. Собачку нашу ну прям, полюбившие!
           Всё время своё свободное, а его поверьте мне, у командировочных, да вдали от семьи -дома как всегда полным- полнёхонько,  отдавали заботой- любовию Гаечке.
          И супец-то они ей варили и кашки и косточки, что оставались в бригадном котле давали.
           Юра - тот, что под два метра, особо Гайку боготворивший порой под чарочку, умильно пуская слезу замечал: «Собачки - это те же ангелы, только оставшиеся с нами, на земле».
          Трепетно Гайчуля любила выезды на природу. А чего их не любить-то? Накормят от пуза шашлычком, набегается на свежем воздухе вволю.
           А тут  как-то  пристрастилась к рыбалке зимней.
          Начиналось всё простенько: выходные Новогодние длинные, заняться сильно, кроме пьянки почти и нечем, вот и собралась наша го- компания: четыре танкиста и собака подышать свежим воздухом- проветриться.  Брат с женой и я,  с благоверной  Взяли Гайку, без Гайки-никуда! Она- пятая!!) выдвинулись скрасить второй денек наступившего Нового 2015 года, прознав про озера культурные, за тридевять земель правда, но с рыбой благородной - форелевые…
           Рыбалка зимняя для  всей бригады была впервой в жизни, а для Гайки и подавно!
           К клёву утреннему, предрассветному не торопились, а посему - припоздали, народец почти наловился и восвояси собираться начал.  Судя по кислым физиономиям рыбаков клевать толком ещё не начинало, либо уже не клевало. Только кое-где,  у лунок раскидано было по паре рыбёшек.
           Не успели расположиться, удочки размотать–забуриться: рёв, крики! Тащит наша Гаечка, без спроса отлучившись, к лагерю нашему, форелинку килограммовую  от рыбачка зазевавшегося. Головенку ей уже отжевала.
         На шум-гам прискакал мытарь, он же хозяин водоёма. Развеселился.   
Сказал, что денег за рыбку в килограммах-рублях брать не станет. Пусть подарком собачке будет.
         Компания, в коей рыбёшка самой большой и почти единственной была, слегка пригорюнилась, но вскоре утешилась,  восполнив потерю.      
         Зиму Гайчуша отрыбачила с нами на всех водоёмах в округе, регулярно обирая  рыбачков и подворовывая рыбёшку, поедая, а часть прикапывая впрок.
       Бесконечно можно про собачонку нашу-то писать – рассказывать!   
       Но, пора б  и честь знать, заканчивать, а пальчики по клавиатуре так и стучат, так и стучат!
       И хочется рассказать напоследок, нет сил сдерживаться, про пакостницу нашу – пожалобиться, как кордебалет намедни вытворила: набегавшись вволю, на прогулке, часов с пяток, в машину лезть не захотела. Изловить не смогли и бежала она лесами да оврагами за машиной километров пятнадцать.   До самой глубокой ночи в авто грузиться не желаючи, намотав в общей сложности ого-го сколько километров прибежав вслед за машиной к родной будке, крутнувшись по двору  хвостиком махнула и исчезла. На восемь  полных слёз и мучений  суток.   
        Спасибо интернету и людям сердобольным, что надеждами тешили: писали, звонили, что видели собачку вашу намедни.
       Несёмся с благоверной, сломя голову. Нет, не наша, либо может и наша, но след уже простыл.
       Объявлений расклеили на столбах да баках мусорных сотни! Звонят люди сердобольные: собачку вашу рыженькую  трёхногую, только что видали.   
         -Какую трёх ногую?!!!  Паника! Бедная Гайчуля! Потеряла ногу, наверное трамваем отрезало!!!
         -Дык, на фото-то она же на трёх ногах!!! Четвертой-то ноги не видно! 
Уфф! Вот в чём дело-то! – облегчённо вздыхали мы.   
         То, просто звонили люди незнакомые, спрашивали: Нашлась ли?  Сочувствовали, надежду по-доброму вселяя.   Нашлась всё же, сама нашлась.   
        Теперь всё хорошо, Гайка ведь с нами! Жить вместе будем долго и счастливо. И  написать о ней,  нужно  будет повесть целую, аль роман какой, а не маленький рассказик, как этот.
         Но, видимо  всё у нас ещё с Гаечкой впереди!


Сострадание…
Вторая декада ноября, воскресный вечерок… Ужин. Семейная идиллия. Я в прекрасном расположении духа, чему способствовала прогулка в поисках зайчишки по морозному свежему воздуху в хорошей компании, состоящей из пары лаек Ханта и Эльзы, моего Гая, верных ружей и Андрюхи – моего охотничьего приятеля.
То, что накопилось за пару прошедших недель: хлопоты, заботы – ушло куда-то далеко-далеко, сникнув, спасовав пред величием Матери Природы.
Разговоры за столом про то да сё. Лёгкие, просветлённые.
И половинка моя тоже разрядилась – щебечет ласточкой. Шопинговый променад и пара удачных покупок сделали своё дело. 
И, чего б к чему, заговорили вдруг о сострадании… Понятно, что сострадание состраданию рознь, но!..
– А давай... – молвит благоверная (нутром чувствую, что опять попал), – фондам всяческим телевизионным помогать. Страждущим косым, больным, хромым – непременно. Собачкам бездомным, брошенным? А как же!!!
– А давай вот поможем бомжам. Одежды какой дадим. 
Задумался – и… вспомнилось, отец, покойный ныне, рассказывал, да и я  истории той свидетелем был...
...Середина девяностых. Жили в панельке – девятиэтажке. Я на этаже под крышей, а батя с матушкой этажом ниже. Райончик средненький по достатку, но в народе почему-то Калифорнией величают. Всё бы ничего: Калифорния и Калифорния. Да вот незадача! В январскую стужу в квартирах выше двенадцати плюсом по Цельсию температура не поднимается.
Мэр-воришка вместо угля глинозём в топках городской кочегарки жечь пытается, купив за пятак, продав за рупь.
Неделя, вторая пошла как за окном за тридцать, с минусом. И… приблудился в подъезд гость незваный. Увидеть, повстречать его сложно было, но смрад от немытого, зас…ного тела стоял в подъезде терпкий.
Предвестником появления гостя стало исчезновение всех придверных ковриков в подъезде. Народ сильно тому не удивился – времена лихие, недобрые. А может, тому, кто их спёр, они и нужнее на тот момент были.
Вскоре  нашёлся их новый владелец. Появлялся в подъезде к темноте, благо темнело рано; украдкою пробравшись к шахте лифта, гнездился на ночь на стопке сложенных ковриков.
День, другой… третий. Осмелел пришелец, прятаться совсем перестал. Уходить с рассветом ему было уже лень, и частенько, собираясь на службу, я видел торчащие на пол-лифтовой площадки ботинки сорок пятого размера.
Отец – человек порой жёсткий и жестокий – выгонять непрошеного гостя не стал, да и вскоре даже проникся к нему сочувствием. То еды ему вынесет, то цигарку вместе выкурит, за жизнь прогутаривши.
Да и соседи оказались людьми радушными. Кто как мог и чем мог – помогали. В общем, стал наш бомжишка всеобщим любимцем – можно сказать, сыном полка.
«Сыном» небритую харю, воняющую поросячьим хлевом и перегаром тройного одеколона, язык назвать как-то не поворачивался, но… всё же. Вроде стал как уже свой…
Продолжалась сия идиллия ажно цельную неделю. А затем… Затем закончилась внезапно, как и началась. Исчез наш Гость.   
Ушёл «по-аглицки». Не прощаясь. Уйти-то он ушёл, а вот вонь после него осталась.  Мало того, нет чтобы через пару часов вместе с ним развеяться-испариться – она крепла и-и-и-и… становилась до рвоты нестерпима.
Не выдержав, я поднялся на площадку лифта и среди знакомых  ковриков увидел и свой – благородный, коричневой расцветки, напоминавшей своим величием ковёр персидского султана, на котором красовалась огромная куча… дерьма.
Про благотворительность в этот милый вечер больше не рассуждали…



















Дина Нагорнова (Сабынина)
(г. Прокопьевск)

https://www.stihi.ru/avtor/dinasab
 

Нагорнова (Сабынина) Дина Абдулкабировна родилась в городе Прокопьевске Кемеровской области. Много лет жила в Барнауле и Бийске. Сейчас вернулась в родной город.
Печаталась в коллективных сборниках, газетах, журналах, хрестоматиях и литературных альманахах Алтайского края, Кемеровской области, а также в Москве и Красноярске.
Автор шести книг. Активный участник  и неоднократный дипломант поэтических конкурсов и фестивалей в Кузбассе и на Алтае, победитель литературных конкурсов в интернете.
        Руководитель ЛИТО «Маяк». Организатор открытого городского поэтического фестиваля «Осеннее многоцветье». Имею общественную медаль «За труды в просвещении, культуре, искусстве и литературе».
В каждое своё слово искренне стремлюсь вложить немного тепла и света своей души. Ведь поэзия – это тонкий ажурный мостик к самым потаённым уголкам человеческого сердца…
Надеюсь, что, читая мои строки, вы успеете и улыбнуться, и погрустить, и задуматься над такими многогранными понятиями, как Жизнь, Любовь, Красота, Человечность.

Я просто женщина. Такая же, как все,
С привычными проблемами земными.
По чёрной и по белой полосе
Петляет жизнь. И не взлететь над ними…
Простые и понятные мечты.
Да, можно осудить и посудачить…
Но приглядись: возможно, это ты
В моих стихах грустишь, смеёшься, плачешь! 


         * * *
А мы не знаем цену пустякам…
Спешим быть круче и забраться выше.
Вы слышите, как дождь стучит по крыше?
Не слышите? Да, до того ли нам…
А песню ошалевшего скворца?
А звон развеселившейся капели?
Ах да, вы за работой не успели,
Весну не ощутили до конца.
Симфония влюблённого кота
Вас мартовской не пробуждала ночью?
А первую любовь подросшей дочки
Вы прочитали с белого листа?
А лета василькового тепло
Вас отвлекло от скучного отчёта?
Для вас важнее жизнь или работа?
Что, если наше время истекло?!.
Сегодня это наш последний день,
Последний наш рассвет в окно стучится…
И больше нам, возможно, не случится
Сорвать в саду цветущую сирень,
Поцеловать ребёнка перед сном,
Сказать «люблю» тому, кто сердцу важен.
Из мелочей вся прелесть жизни нашей,
Они тепло и радость вносят в дом!

* * *
Тревожно заходишь в пустую квартиру…
На кресле раскраска и плюшевый мишка.
И кажется, спряталась шустрая Ира
За шторкой и тихо сидит, шалунишка.
Вы вечером будете делать уроки.
Она первоклассница – это серьёзно!
И ты станешь сдержанной, капельку строгой.
Ведь, кажется, всё так понятно и просто,
А дочке совсем не даются задачи.
Вот сказки читать интереснее Ире…
Ты всё это помнишь и сутками плачешь
Без дочки в пустой ненавистной квартире.
Вы жили вдвоём очень мирно и дружно.
Не ссорились вовсе и спорили редко.
Смеялись и вместе готовили ужин
Крольчонку, что весело прыгал по клетке.
Сегодня как будто бы минула вечность…
Вчера ты уже опознала ребёнка.
Ты больше не слушаешь сплетни и речи,
Ты воешь, к груди прижимая крольчонка.
Пусть что-нибудь сделают умные люди,
Пусть плач твой услышит далёкий Всевышний…
Но маленькой Иры на свете не будет,
И сердце сгорело твоё в «Зимней вишне».

             *  *  *
Мир бесцелен, он катится в чёрную пропасть.
Мир безволен, погряз в суете и соблазнах.
Мир бездарен, в нём каждый утратил особость.
Мир безумен – и это чертовски заразно.
Ходят люди по кругу, гонясь за морковкой.
Кнут и пряник умело используют власти.
Побеждает всегда беспринципный и ловкий
В этом странном забеге за призрачным счастьем.
Вроде люди как люди, но прячут оскалы.
Чей-то рык за спиной вызывает мурашки.
Облегченно вздыхаешь, что день отскакала.
Можно спать, но от мыслей навязчивых страшно.

Что же всё-таки с этим, с катушек сорвавшимся, миром?
И сквозь сон возникают привычные глазу картинки,
Где нажива, и алчность, и подлость – людские кумиры.
Где теракты и войны и детская кровь на ботинках.

            * * *
Сегодня осень пахнет карамелью
И утро в брызгах солнечных лучей.
К теплу природа сдвинула качели.
И даже сердце бьётся горячей.
Отчаянней душа стремится к счастью,
Июльский жар храня на дне ларца.
И в мире столько нежности и страсти.
И кажется, что лету нет конца…
            
                * * *
Февраль свернул свои метели.
Осел ковёр сугробов в парке.
В проталинах зазеленели
Травинки изумрудом ярким.
Весна расплёскивала трели
Разноголосьем нежным птичьим.
Запели звонкие капели,
Чтоб объявить зиме импичмент.
И радость наполняла душу.
Я в сладком нежилась плену.
Хотелось осязать и слушать,
И с жадностью вдыхать весну.

                * * *
Смеялась в сердце пустота
С каким-то тягостным надрывом…
Зачем мне ум и красота
При неуменье быть счастливой?
К чему мне нежный шёлк волос
И свет чарующего взгляда,
Когда глаза – озёра слёз,
Когда ты не со мною рядом?
Гуляли яростно ветра,
Взметая листья в переулках.
В груди голубкою мечта
О клетку рёбер билась гулко.
И я бежала через дождь,
Чтоб потушить страданий пламя,
Чтоб ты сказал мне: «Что стряслось?» –
Целуя жаркими губами.

Загадочный дождь

Дед шепнул мне: «Тише, слышишь,
Дождь грибной шуршит по крыше.
Не холодный, проливной –
Дождик  – мальчик озорной».
Я не очень-то поверил,
Но открыл пошире двери.
Точно дождь, но мелкий очень.
Он не хлещет, а щекочет.
Самый тёплый дождь на свете,
А на небе солнце светит.
Вот так чудо из чудес!
Я под дождь гулять полез.
Если дождь грибной бывает,
Значит, он грибы роняет.
Я кругом искал грибочки –
В кадке, в клумбах, под кусточком…
И на грядках было пусто,
Лишь редиска да капуста.
Но потом нашёл клубнику –
И скорее к деду с криком,
Новостью делюсь отличной:
Деда, дождик был клубничный!



Михаил Морозовский
(г. Омск )

https://www.mihailmim.ru/

 

Сколько себя помню, всегда что-нибудь лепил, пилил-стругал, строил, рисовал…
А вот писать стал значительно позже – где-то классе в седьмом.
На уроке русского языка учительница дала сочинение на свободную тему, ну и понесло... Не задумываясь, решил описать недавнюю постановку нашим классом кусочка из «Бориса Годунова» и его премьеру на школьной сцене. А уж на следующий день та же учительница в безаппеляционном порядке сформировала малый творческий союз из моего одноклассника Владимира Козлова (художественное чтение) и меня (автора). Назвали сей ансамбль –«МорКиз». И пошёл «МорКиз» по классам школы собирать улыбки, смех и аплодисменты. Точно не скажу, что зрителя больше радовало, то ли эмоциональное прочтение Володей этого скромного творения по ролям, то ли моя забавная красная от волнения физиономия во время оного представления, но всем было весело.
А до этого была музыкальная школа для одарённых детей при Новосибирской государственной консерватории. А после – поступление в Пермское музыкальное училище, где впервые из-под моего пера вышли карикатуры в виде шаржей на весь преподавательский состав – и первый скандал. На уроке гармонии мне сильно влетело от старейшего преподавателя училища. Он долго негодовал, ходил по аудитории, постоянно вздевая руки к небу и причитая: «Ваш Морозовский опять отличился», и лишь к концу занятия стало ясно, что его так обидело. Оказывается, на «Капустнике», где и состоялся премьерный показ моих «работ» (из них был сделан большой занавес на главной сцене училища)… он не нашёл себя!... С тех пор я стал внимательней относиться к окружающим меня людям – стараюсь вниманием никого не обделить.
    А потом была работа…
    Много работы.
    Создавал коллективы, хоры, ансамбли, оркестры, театральные кружки, вокально-инструментальные группы. И всем нужны были сценарии, и всем нужны были тексты. Снова заскрипело перо, а позже – застучала машинка… Да, да – до компьютерной клавиатуры и интернета было ещё далеко, и всё надо было брать из головы.
   А потом уж были и фестивали, и конкурсы, и опять для этого надо было что-то эксклюзивненькое, так, чтобы ни у кого такого не было.
И писалось…
И ставилось…
И режиссировалось. Благо этому помогло пребывание в ОмГУ на факультете режиссуры…
   А уж после всего этого хватило смелости что-то и написать.
   Везло в жизни?!  Да, везло. Сначала на учителей, коих в моей жизни было много, и частичку каждого я ношу в себе и по сей день.
   Потом и на хороших знакомых. Например – не встреться мне в Омске заслуженный деятель культуры Виктория Васильевна Луговская, и не сыграй я  тогда свой первый концерт в её передаче на Омском радио, возможно, эмиграцию из Узбекистана (это тогда, когда русских вежливо попросили сначала оставить руководящие посты под предлогом «не принадлежности их к титульной национальности», а позже и проехаться назад в Россию) я и не пережил бы, уж больно в лихое время угораздило мне возвращаться на Родину.
   А уж тут, в Омске, было где перу разгуляться: появились документальная повесть «Скупая хроника», где заархивирован переезд из одной страны в другую. Рукопись хроники попала на глаза к Лейферу Александру Эрахмиэловичу (тогда – председателю Омского отделения Союза российских писателей), который любезно согласился стать её редактором – вот этот момент и можно считать моей отправной точкой в литературу.  А затем появилась повесть «Задание на лето», в которой были собраны мои детские впечатления. Стихи тоже писались, в перерыве межу работами над прозой, но им я вообще долго не придавал никакого значения.
    Так кто же я: поэт, писатель, режиссёр, композитор или автор-исполнитель?
    Сразу и не отвечу. Рано ещё подводить итоги…


                ЛЕТО…

     Михаил Морозовский



И лето,
Как табун,  летело,
Пыля в загуле быстротечном…
То огненным котлом кипело,
То всё смывало в бесконечность…

То блеском озаряя небо,
Звездой любви к нам припадало.
То жалило жарою терпко
И жало соки,
Нервы жало.
То утро бережно хранило,
Сливаясь с тёплою постелью,
И всё к подушкам прижимало,
Лаская соловьиной трелью.
То рвало всё на части ветром -
По небосводу черти бродят
Громами небывалой меди
И молниями хороводят…
Мозг кипятило, плавя свечи,
Ночь укорачивало зримо,
То вдруг дарило свежий вечер,
Рукою трепетной хранимый…
Тепло…
Уютно…
Дрёма тени…
И негу зорям придавало…
То снова воздухом гремело,
В жаровню город превращало…
И юбки коротило смело –
Уж не длиннее летней ночи…
И тело плавилось,
Немело,
Текло,
Кричало:
- Нету мочи!..
А тополь сыпал белой фальшью,
И бутафорски холод этот,
Не остужал -
Вращался пеплом,
Отодвигая негу дальше…
И город пенился лениво,
И ржавью тел к реке стекался,
И плавил парки…
Сиротливо…
И вновь жара,
О, как же жарко!
И снова  небывалый морок
С утра на выжженный уж город…
И металлическая кровь,
Что в  венах каменной жаровни
Ждала разряда свежих молний,
Что вдруг остудят небеса,
Падут дождём, прогонят лихо…
И город тлел бессильно, тихо:
- Воды…
Воды…
Ну, где ж вода?!..
Упал цветок…
А Боги верно
Сегодня дремлют…
Голоса
Уж хором дерзко:
 - Где ж роса?!..

В Сибири лето скоротечно,
Летит, как кони…
Небеса
Стремительно,
Порой беспечно
Вращают счастья колесА.
Настанет миг,
Устанут кони
И к водопою припадут,
И лето алой  тропкой ляжет
Уже к златому  сентябрю…


 
                Михаил Морозовский

                МУЗЫКА

          
Виски стучали,
Падала земля,
В осколки превращая мироздание.
Стекольной крошкой ранилась ступня,
И сон не принимал уж покаяния.
Струной осипшей резало вновь слух,
И сердце –
Очередью автомата…
И нечет  чёт брал снова  на испуг,
И Ангел плакал
В чём-то виноватый…
С календаря слетала цифирь дня,
Верней –
Сползала акварелью жидкой.
И красный червь обои прожигал,
Полз медленно
К усталой за день скрипке.
Глаза скользили вновь по потолку,
Искали хоть какую-то конечность.
Душа метнулась во спасенье к сну,
Но тот не приходил…
И бесконечность
Крутила снова шестерни свои,
Ссыпая на помол остаток чувства,
Что не остывши,
Рвались изнутри -
Искусство музыки…
О, Музыка – искусство!
Рука тянулась к грифу,
Гриф скользил,
Лениво полз,
Сливаясь с чей-то тенью,
И тёк
Бессмысленностью радужных чернил,
Переходящих с красного на темень.
Тьма поглощала,
(Неразборчива она)
Всё под чистую подъедала молью,
Ссыпала в горсточку
Остаток пепла дня,
Накладывая кандалы на волю.
И лишь мотив звучал издалека,
Сшивая раны
Нежно,
Бережливо…
И шарилась по складкам шва рука,
Наигрывая суть неторопливо.
Рождалась Музыка…
Поддерживая дух,
В ней вновь звенели вешние капели,
И птичьи трели,
Что ласкали слух,
И цвет листка,
Рождённого в апреле.
И таяла свеча,
Роняя свет.
И память, обретая коридоры,
Уже прокладывала новый музе след,
Та оживала,
Неподвластна чёрным взорам.
Звучала Музыка,
Гармонии плела,
Потоком в сердце новый смысл вливала,
Чернильность ночи таяла…
Заря
Струной серебряной надежду пробуждало!
Звучала Музыка,
Рождался новый звук,
И вдохновение слог уж подбирало.
Звучала Музыка,
Она ласкала слух -
Рождался день
И…
Новое начало!
 


Юрий Проскоков
(г. Междуреченск)

http://www.proza.ru/avtor/utjhubtdbx50  – проза

https://www.stihi.ru/avtor/utjhubtdbx50  – стихи

 

 

Юрий Проскоков
По профессии горняк, электрослесарь-высоковольтник, верхолаз. Сейчас на заслуженном отдыхе – уже много лет. Писать начал в 2012 году. Пишу прозу, стихи. Несколько раз номинирован на премию Сергея Есенина «Русь моя», «Писатель года», «Наследие». Изданы книги стихов и прозы: «Берега», «Таёжные были», «Вдыхая запахи тайги», «Каждому дана своя дорога», «Рассветы алые встречая». Лауреат и призёр десятков литературных состязаний. Член Российского союза писателей.
          Спросите, как начал писать? Отвечу: как-то неожиданно быстро подкралась старуха-пенсия, заставив ломать не совсем ещё седую голову над вопросом: чем же заняться, ведь будет столько свободного времени? Вспомнилось, что когда-то, в школе, писал стихи. Решил попробовать – и с головой ушёл в это увлекательное занятие.
Пишу везде, где только приспичит, в тайге у костра, на реке, доставая из кармана затёртый до дыр блокнотик. Соскакиваю ночью, чтобы записать пришедшую во сне хорошую мысль или целое четверостишие. Бесконечные конкурсы и фестивали, выступления на разных мероприятиях – времени просто хронически стало не хватать! Вот вам и пенсия! Но зато скучать и болеть некогда! И в завершение своего занудного монолога хочу пожелать всем творческим, пишущим о добром и вечном, любителям, дарить свои прекрасные произведения людям на радость. Делитесь частичкой своего творческого душевного тепла, и вам за это воздастся сторицей. Удачи!



Горькая правда жизни
В автобазовской курилке, что кособоко прилепилась к стене кузницы, царило оживление. Время было обеденное, и мужики собрались здесь покурить и поболтать о том, о сём. Услышав шум и громкий смех, из кузни вышел молодой мужчина в брезентовом фартуке и грубых рукавицах-верхонках:
– Чего это вы так разгоготались, поделитесь, над чем ржёте, – поинтересовался он.
– Да вот, Петрович новый анекдот рассказал, – они кивнули на пожилого мужика, сидевшего в углу курилки, который как ни в чём не бывало попыхивал папироской.
Кузнец подсел к рассказчику, достал папиросу и, прикурив, попросил его:
– Расскажи, Петрович, над чем это они так хохотали, может, и я посмеюсь.
– А чего повторять-то – нехотя пробурчал тот – пусть они тебе и перескажут.
И поднявшись, потопал к себе в слесарку – время обеда закончилось, а у него – слесаря-моториста, работы всегда предостаточно – успевай, крутись!
Петрович был интересной личностью, много знал, говорил довольно сносно на немецком, но только когда хорошо подопьёт. И не любил рассказывать ничего о себе. Но автобазовские мужики каким-то образом разнюхали, что он долгое время был в плену, в Германии, а после войны и освобождения ещё и отсидел десять лет в сталинских лагерях.
Со временем как-то так само собой сложилось, что подружились Володя кузнец с Петровичем, и тот стал частенько заглядывать к нему в кузницу по разным делам, а то и просто покурить и поговорить. Однажды в конце смены, в пятницу, он предложил Володе:
– Слушай, такое дело, давай сегодня посидим у меня, есть повод немного выпить, поговорить. Понимаешь, дата у меня сегодня – ну, в общем, день рождения.
Володя согласился, и они, переодевшись, пошли к проходной. Петрович жил рядом с автобазой, в одноэтажном деревянном бараке, построенном ещё заключёнными в начале пятидесятых годов. Дома были построены на болотистом месте, и к ним вели дощатые тротуары, на полметра возвышающиеся над землёй. С одной стороны от домов открывался прекрасный вид на реку, с другой – были настроены различные сараи и постройки для хранения дров и угля. За ними простиралось шикарное моховое болото, с редкими островками кустов и рыжими плешинами поспевающей клюквы.
Дома у Петровича уже был накрыт стол, семья ждала его прихода с работы.
Он познакомил Володю с родными – женой Надеждой и детьми – сыновьями Колькой, Валеркой и дочкой Любой. Владимир удивился тому, что у Петровича, хотя он и в годах, такие маленькие ещё дети. На что тот отмахнулся:
– Потом расскажу, будет у нас ещё время, а пока давай-ка к столу, нас уже заждались.
Удивительно, но за столом никто из родных не поздравлял именинника, никаких тостов не прозвучало, и это показалось Владимиру странным. Через некоторое время, когда дети и жена Петровича вышли из-за стола, тот предложил:
– Пойдём-ка, Володя, на воздух, покурим, побалакаем. Ко мне ведь редко кто в гости приходит – чурается народ, и всё из-за прошлого – ведь я отбывал срок как предатель Родины.
Они вышли на крыльцо, уселись на лавке, помолчали. Первым заговорил Володя:
– А ведь я, Петрович, даже имени и фамилии твоей не знаю. В автобазе все по отчеству кличут, вот и я тоже.
– Кузьмой меня зовут, а фамилия – Курочкин. Сам я алтайский, и на войну забрали с Алтая. Вот только возвращаться я в те края не хочу. Семья у меня там была, да сгинула. Ну, да всё по порядку тебе поведаю. Никому ещё о своих мытарствах не рассказывал, даже жене, тебе расскажу всё как есть – к душе ты мне пришёлся. Не знаю почему, но стал ты мне как родной. Да и накопилось внутри столько – охота вылить, выплеснуть. Глядишь, может дышать легче станет! И не день рождения у меня сегодня, Володя. В этот день я отмечаю освобождение из немецкого плена. Только радости от этого освобождения впоследствии не почувствовал, а только получил ещё больше физических страданий и душевных мук. Но об этом чуть позже расскажу.
Кузьма Петрович перевёл дух, прикурил очередную папиросу от недокуренной и продолжил, глядя на поблёскивающую поверхность реки:
– На войну меня забрали в первые дни. Погрузили в Барнауле в эшелон, и на запад. Ближе к линии фронта нас кое-как переодели, дали одну на пятерых винтовку и сапёрные лопатки, и погнали на передовую – воевать! В первом же бою перебили наших почти всех, а кто был ранен – забрали в плен. Вот так я и оказался в Германии, даже повоевать не успел! За год сменил три лагеря. Потом начали нас распределять по заводам, фабрикам и фермерским хозяйствам. Вот так попал я на завод. До войны мне долгое время пришлось работать в МТС токарем, а немцы отбирали из пленных всех мастеровых, чтобы значит, на них пахали – бесплатная рабочая сила была им ох как нужна! Я подумал, что отсюда легче убежать, хотя не имел чёткого представления, как это будет выглядеть. Но надежды на освобождение не терял! Из лагеря тоже пытался бежать три раза. Каждый раз ловили с собаками, которые здо;рово изгрызали, но ничего, главное живой оставался,не расстреляли.Отлёживался, но думку о побеге не оставлял!
И вот привезли нас, несколько человек, на какой-то завод и устроили своего рода экзамен: дали каждому по железной болванке, указали время, за которое мы должны были выточить определённую деталь. Двое из наших сделали работу за полчаса. Их мастер проверил работу, что-то прокаркал, этих бедолаг поставили к стенке и расстреляли у нас на глазах. Нам на ломаном русском объяснили:
– Это не токари, они допустили брак. Настоящий специалист должен соблюдать все правила обработки и режим скоростей. Запомните, кто будет делать брак – расстреляем!
Через некоторое время мне удалось познакомиться с одним немецким токарем. Не знаю, был ли он коммунистом, но к нам относился хорошо – старался поделиться лишним куском хлеба, кой-какой одежонкой. Наша лагерная роба быстро приходила в негодность и была латаной-перелатанной.
Он по моей просьбе достал карту Германии, и я стал готовить план побега и учить немецкий язык. Вскоре случай представился, но далеко уйти не удалось, меня продал фермер, который видел, как я устраивался на ночь в стоге сена. Опять избили, но не настолько сильно, чтобы я мог работать дальше – рабочих специалистов не хватало. Меня приковывали к станку на цепь на всю смену, а вечером под конвоем уводили в заводские каморки с решётками на окнах. Так и пришлось до самого освобождения пахать на этом проклятом заводе!
Не буду я больше утомлять тебя, Володя, своими рассказами про то, как нас освободили, но после этого для многих начались ещё худшие времена. На нас смотрели как на врагов народа, изменников. Даже не осудив, прямым ходом отправили в лагеря – теперь уже советские! Вот так встретила нас Родина, в которую мы рвались всей душой! Многие не выдерживали – кончали жизнь самоубийством. Солдаты – охрана, в основном нерусские, относились к нам хуже немцев – били нещадно, собаками травили. Порой думалось, что лучше бы я в том, первом бою погиб, чем терпеть такое! В общем отбабахал я десять лет от звонка до звонка по статье, как враг народа и предатель. Когда освободился – не знал куда идти и что делать. Решил искать свою семью – может, повезёт найти – ведь я их почти пятнадцать лет не видел! Приехал в родную деревню, расспросил стариков. Мне рассказали, что ещё во время войны ушли мои родные из деревни – голод здесь сильный был. А куда ушли – никто не знает. Вот так я потерял ещё и семью, а было у меня их аж пятеро, и все девчонки!
Кузьма Петрович поперхнулся, отбросил недокуренную папиросу, прокашлялся, как будто готовясь продолжить свой рассказ, но видимо передумав, предложил:
– Пойдём-ка, Володя, опрокинем ещё по маленькой, а то у меня что-то в горле запершило – нелегко всё это вспоминать-ворошить.

Надя, жена Петровича, уже успела навести порядок на столе, убрав всё лишнее. Посидев ещё немного и выпив по паре рюмок, мужики вышли на свежий воздух. Солнце уже царапало горизонт своими розово-оранжевыми лучами, окрасив низко ползущие облака в причудливые тона. Серебристая днём, гладь воды помрачнела и отливала тёмным золотом. Ниже переката плыли клочки пены, окрашенные светом заходящего светила.
– Красиво, – глядя на реку, мечтательно проговорил Володя, – ну, а дальше-то как у тебя всё сложилось, семью так и не нашёл?
– Больше года я мотался по всем инстанциям, но всё было бесполезно. Потом попал в больницу – здоровье после всех этих лагерей, и немецких и советских, стало ни к чёрту. Вот там и познакомился с Надей – она санитаркой работала. Вскоре поженились, приехали сюда. Город молодой, рабочие руки нужны, вот и не посмотрели, что у меня статья такая, взяли на работу, дали жильё, ну а там уже и ребятишки народились. Такие вот, Володя, дела.
– А у моей жены тоже отец пропал без вести в первые дни войны, пришлось им хлебнуть лиха через верх. Ушли они в город из деревни – там легче было прожить. У неё, кстати, тоже девичья фамилия была Курочкина, – поделился Володя.
– Ну, да, людей с такой фамилией много, особенно у нас, по Алтаю – посмотрел на него Петрович. – А она случаем не оттуда родом?
– Алтайская моя Анюта – мы в Горно-Алтайске познакомились и там же поженились. Да, у неё, кстати, и отчество – Кузьмовна! – он ошалело посмотрел на побледневшего Петровича. – Не может быть! Неужели?

Домой Володя пришёл довольно поздно, жена и ребятишки уже спали. Он сел на кухне за стол и задумался:
– Как же мне жену подготовить к встрече с отцом? А может, он вовсе и не отец, а так, однофамилец!
Мысли роем кружились у него в голове, не желая укладываться в какой-то порядок. Спать не хотелось. Иссмолив пачку «Беломора», Володя с удивлением обнаружил, что уже рассвело и пора собираться на работу. Проснулась Аннушка:
– Дорогой, ты что, даже и не ложился сегодня? – удивилась она. – Что у тебя произошло, что случилось?
– Анюта, у нас сегодня вечером гость будет, ты постарайся пораньше с работы отпроситься и приготовь чего-нибудь. Потом сама всё увидишь. Всё, пока, я побежал, а то на работу опоздаю, – и он умчался, даже не взяв, как обычно, свой обеденный тормозок.
В автобазе, у кузницы, его уже с нетерпением ждал Петрович:
– Ну как, Володя, поговорил с Анной? Что она сказала, готова встретиться? – Посыпались из него вопрос за вопросом.
– Ничего я ей конкретного не сказал, предупредил просто, что вечером будет гость. Да не дрейфь ты, Петрович, всё нормально будет, – успокоил его Володя.

Этот рабочий день для них тянулся необычно долго, время медленно ползло, словно как можно дольше оттягивая минуты встречи отца и дочери.
Аннушка, отпросившись с работы, хлопотала на кухне, даже и не догадываясь, какой сюрприз её ждёт вечером. Что за таинственный гость придёт к ним – она терялась в догадках, женское любопытство точило её, не давая сосредоточиться на приготовлении ужина. Наконец послышался звук открываемой двери. Выглянув в прихожую, она не смогла разглядеть гостя, который согнувшись, снимал обувь.
– Проходи, Петрович, знакомься: моя жена Аннушка, – нарочито официально проговорил Володя, пропуская гостя впереди себя. – Анюта, посмотри, вы случайно не знакомы с этим человеком? – в его голосе чувствовалось волнение.
Анна взглянула на гостя повнимательней – и у неё начали подгибаться колени.
Упасть ей не дал Володя. Он подхватил жену и усадил на стул. Аннушка словно онемела – она не могла сказать ни слова, и только во все глаза смотрела на отца, которого похоронили заочно в самом начале войны – ведь на него пришла похоронка! А Кузьма Петрович упал перед ней на колени, обнял за ноги и, плача, не переставая повторял:
– Анечка, доченька! Анечка, доченька!
Володя, глядя на эту трогательную встречу, не смог сдержать слёз и отворачивался, стараясь не подавать вида.

Наконец понемногу все успокоились и устроились за столом. Надо ли говорить, что спать в эту ночь им не пришлось совсем – проговорили до утра. Утром Володя позвонил от соседей на работу и предупредил начальника, что они с Петровичем на сегодня берут отгулы. Объяснять причину он не стал. Анна ушла на работу, а мужики собрались и поехали в соседний городок, где жила жена (бывшая) Петровича, то есть Володина тёща. При встрече с ней ситуация повторилась – ещё бы, ведь она давно его похоронила, а он, спустя столько лет, свалился как снег на голову! Пока они с Петровичем разговаривали, Володя сбегал и привёл двух сестёр Анны, которые жили неподалёку. Те прибежали, и слёзы потекли уже в три ручья!
Кузьма Петрович и сам не смог сдержать слёз, глядя на своих взрослых дочерей и так сильно изменившуюся и постаревшую жену. Забыв обо всём на свете, встретившиеся родные, столько лет не видевшие друг друга, проговорили до самого утра. Афимия Семёновна не осуждала мужа, выслушав историю его скитаний, и только горько посетовала:
– Ничего теперь уже не исправить. Тебе тоже от жизни досталось по полной – нахлебался лиха досыта, да и нам с девчонками не меньше трудностей пришлось пережить. Сама порой удивляюсь, как удалось выжить в те голодные времена. Если бы не перебрались в город, перемёрли бы мы с дочками от голода. Хорошо, старшая, Анна с двоюродной сестрой Полиной вовремя ушли в Горно-Алтайск, да потом уже и мы за ними потихоньку переселились. И как им бедным удалось дойти зимой в морозы, двести пятьдесят километров по степям, просто невероятно, как они живыми остались? Правда, сильно обе обморозились. Полина по приходе в город попала в больницу с воспалением лёгких и через некоторое время умерла. А Аня нашла временное пристанище у дальних родственников, и они помогли ей устроиться на работу.
Ближе к утру дочери разошлись по домам – им нужно было на работу готовиться. Афимия Семёновна накормила Петровича завтраком, они посидели ещё немного молча. Видно было, что муж хочет ей сказать что-то важное, но никак не может решиться.
– Вижу я, ты что-то задумал, Кузьма – говори прямо, что хотел, – подбодрила его Афимия Семёновна.
– Да ты меня прямо насквозь видишь, – он взял её за руку. – Афимьюшка, родная, давай сойдёмся, брошу я свою Надьку, от тоски и безысходности я на ней женился, когда вас не смог отыскать – не мила она мне! Вот только младшенького, Валерку заберу с собой и всё, больше меня в той семье ничто не держит.
Афимия посмотрела на него глазами полными слёз:
– Нет, Кузьма, хватит с тебя и одной брошенной семьи, живи как жил. А я уже за столько лет привыкла жить одна, да и дети наши давно выросли. Не вернуть нам прошлого, да и настоящее не надо переделывать. Будем доживать свой век как жизнь распорядилась.
Петрович, опустив голову, выслушал жену и с тяжёлым сердцем уехал в свою настоящую, хоть и не такую счастливую, как до войны, жизнь, теперь уже после встречи со своими родными кровинками-дочками, казавшейся такой никчёмной и пустой!
Ещё несколько раз наведывался Петрович к своей бывшей жене со своим младшим сынишкой Валеркой в гости, но после скандала, который закатила ему Надежда, смирился и перестал навещать Афимию.
За последний год Петрович сильно сдал, сгорбился, стал более замкнутым и, не дотянув до Нового года, отдал Богу душу. И перед смертью, будучи уже в полубессознательном состоянии, до последнего дыхания не переставал повторять имя своей первой и единственной любви:
– Афимьюшка… Афимьюшка… Афимью………
 
Алтай
Поля России – это ширь без края.
Колышет ветер колос, как волну.
Любуюсь я просторами Алтая,
Чарует мощь и сила гор святая.
Смотрюсь в лазурность вод, их глубину.
Как символ края, небо подпирая,
Своей, сияя снежной белизной,
Стоит Белуха – мать всего Алтая.
Она вдали, но близкая, родная,
Хранит веков незыблемый покой!
Целебных трав безбрежные поляны,
И горных рек стремительный поток.
А воздух, как вино – медово-пьяный,
И пьёшь его, целебный и духмяный,
Вбирая в грудь целительный глоток!
Глаза озёр на небо смотрят синью,
Своих студёных, чистых, горных вод.
Из них берёт начало в путь долинный,
Поток ревущий, грозною стремниной.
Питая рек алтайских древний род.
Катунь и Бия, здесь встречаясь, в устье.
Рождают Обь – княжну сибирских рек.
Навек прощаясь, смотрят вслед ей с грустью,
До моря путь далёк её по руслу,
Но здесь уже ей спутник – человек!


Персона-осень
Зануда-осень, с частыми дождями
Свою персону нам преподнесла.
Помыла окна струями-слезами,
Раскрасив листья, лесом пронеслась.
Наряд берёзкам новый подарила,
Черёмухе – багрянцевый отлив.
Рубином куст калины окропила.
Пернатым – грусть добавила в мотив.
Рябинкам-сестрам тонким, на опушке,
В подарок шаль с янтарной бахромой.
Устав от дел, присела у речушки,
Осыпав воду жухлою листвой.
И словно дав погоде передышку,
Погожих дней плеснула в сентябре.
Так бабье лето к нам пришло чуть слышно,
С росой холодной в утренней заре.
Брожу, свою встречая старость-осень,
По лесу, этой грустною порой.
Виски мои покрыла проседь.
Земля сменила тоже образ свой.
– Мы вместе выпьем горечь увяданья, –
Я ей шепчу, я с нею говорю.
– Мне твоего, друг мой, не надо состраданья,
Ты поживи, я тихо отгорю!


Творчество членов жюри Конкурса:
«Золотое перо Алтая 2018»
6. Юрий Сучков (г. Чита )-член жюри, поэт, Председатель Забайкальского РО РСП

Юрий Сучков (г. Чита )
 
https://www.stihi.ru/avtor/ulsuchkov
 
 
Юрий Львович Сучков. Родился 14 октября 1956 г. в республике Саха Якутия, городе Якутске. После поступления в промышленную ленинградскую Академию художеств окончил художественное училище. До армии работал в ЯХПМ (якутские художественные производственные мастерские), где с творческими командировками немало пришлось поездить по республике. Служил в Забайкальском военном округе, здесь и остался. Работал художником-модельщиком по керамике в ЭПХП (экспериментальное предприятие художественных промыслов), где снова были дороги и командировки, но уже по России, которые, наверное, и дали литературный творческий багаж поэту Юрию Сучкову. Позже – художник-реставратор Областного художественного музея, 90-ые годы –предпринимательская деятельность, некоторое время пришлось поработать главным редактором централизованного издательства ЧитГУ (читинский государственный университет), ныне пенсионер. Печатался как в региональных, так и во всероссийских газетах и журналах. Автор восьми поэтических сборников и большой совместной книги с покойным отцом, известным поэтом Якутии Львом Сучковым, «Стихи. Сучковы – отец и сын». Состоит в Российском союзе писателей, с 2014 г. – председатель РО РСП по Забайкальскому краю.

К молодым поэтам

Нам трудное время досталось, ребята.
И нет гонораров, за чьи-то грехи.
Но вспомним, как старшие жили когда-то,
На бис с площадей отправляя стихи.

Крылатые строки летели по свету,
Читались взахлёб у таёжных костров.
В огнях новостроек, в шагах пятилеток,
Мужала и крепла держава стихов.

Росла и мужала поэзия слова,
Успев закалиться в прошедших боях,
Что с песней «Смуглянка» прошла пол-Европы
В тяжёлых, кирзовых своих сапогах.

Им было труднее. Там было иначе –
Тяжёлое время нелёгких побед…
И критика строже. И суд настоящий,
Когда выше строк возносился поэт.

А мы растеряли значение слова.
И ныне, пытаясь его возродить,
Всё ищем в непонятой жизни основу,
А нам бы, как им, научиться любить.

Любить эту милую, древнюю землю,
С живою прохладой её родников,
Всей сутью своею, всем сердцем приемля,
От первых своих – до последних шагов.

И нам бы корнями врастать в неё глубже,
Чтоб в полную силу однажды расцвесть.
И наши стихи зазвучали бы лучше,
Освоив великую русскую речь.

И силу традиций приняв как награду,
Мы пишем ночами – и пишем не зря.
Поэзия – вечна! Поверьте, ребята,
Крылатые строчки – дороже рубля…

Чита, 2004 г.
 
Завис вопрос

Завис вопрос Дамокловым мечом.
Быть иль не быть? Богатство или лира?!
Забыв стихи, я стал бы богачом.
Отвергнув деньги, зазвучала б лира…

Два постулата. Но несовместимы…
Иль делать деньги, иль рождать стихи!
Всё злее жизнь, и только взгляд любимой,
В разрез другим, мне говорит: «Пиши».

Пусть беден я, зато, богат мой стих!
Вот, может быть, за эти краски света
Я становлюсь сильней десятерых,
Встречая вечность юного рассвета.

Нет… Чувство вечности – дороже миллиона…
Особенно, когда твоя звезда,
Вдруг подмигнёт с ночного небосклона
И позовут в дорогу поезда.

Тогда – вперёд! Где при нехитром скарбе,
Имея авторучку и блокнот,
Умчусь за песней, в творческом азарте,
Входя в живой людской водоворот.

Вот – где богатство! Это – не измерить.
Не разменять его на барыши!
И еду я, чтоб в сотый раз поверить,
Богатству человеческой души.


Чита, 2004 г.

    
Доброта
               
Владимиру Правдивцу
Преодолев земное притяжение,
Я поднимаюсь к звёздам и, лечу…
Парю душой в потоках вдохновения,
И вижу мир, таким – каким хочу.

И вот он, мир – всё явственней, всё чётче,
Где каждой клеткой, чувствуя свой век,
Я где-то сожалею, что не зодчий,
А лишь в ночи парящий человек.

А быть бы, зодчим! Мир – зеркальных зданий,
Где каждый мог бы, видя всплеск лица,
Признать себя частицей мироздания
В противовес ухмылке подлеца.

Но коль полёт! И крылья за спиною.
Настало время мир преображать.
Я песнь стиха наполню добротою,
Как молоком ребёнка кормит мать.

Ну, здравствуй мир! Где столько смелых красок
Повергли зло, приветствуя добро.
Исчезла ложь, уходит время масок.
И бродит мир, как доброе вино…

…Парит поэт, подобно в небе птице.
И есть пока на свете высота,
Мне верится – плохого не случится,
Где снова в мир стучится доброта…


Чита. 2004 г.
 
Тост за культуру России

Я помню кусочек прогорклого сала.
Пустой холодильник. И те времена,
Когда нас с тобою судьба повенчала
И не было денег, была – не война...

Был год из таких же годов предыдущих,
Когда в нищете половина страны,
И думала только о хлебе насущном,
А где-то у «новых» ломились столы.

Страдали. Нам, видно, страдать по натуре
Оставили пращуры в прозапас.
А где-то под коркой дремала культура,
Что в прошлых столетиях спасала не раз.

Спасала и в дни Пугачёвского бунта,
Спасала и в годы бесчисленных войн,
Спасала, родимая, зная как будто,
Что люди её не сведут на постой.

Сведут на постой или двор постоялый,
Оставят одну средь бессонных ночей,
И кто-нибудь вспомнит о ней запоздало
В обилии громких прощальных речей.

Культуру – ни классов, ни стран, ни сословий.
Сменилось то время. Пришёл новый век.
И если уж тост поднимать за здоровье,
За эту культуру – аз есьм – человек!

И тост осушив, чтобы всем стало легче,
Я выпью вторую – за братство людей,
А третью – за сердце её человечье,
Огромное сердце – России моей...




   
Неся свой крест

 Наедине с самим собой…
 Мне хочется побыть.
 Пусть купол неба надо мной
 Подскажет, как мне жить.

 Пусть мне помогут небеса,
 Узрев мой жадный взор,
 А дождь и летняя гроза
 Прочтут свой приговор,

 Свой приговор за десять лет –
 Последних из полста.
 Как я спешил на ложный свет,
 Забывши про Христа.

 И где друзья, а где враги?
 Чудак – всегда смешон!
 И вновь, пожатием руки,
Я был приговорён.

 Приговорён нести свой крест
 Во имя доброты
 И тот последний, смелый жест
 У роковой черты...

 Последний жест, последний взгляд,
 Последние слова,
 Как чувств сметающий заряд
 Я выпустил в себя.

 Упал в траву. И тишина...
 Ни мёртвый, ни живой
 Лежу и слышу, как гроза
 Проходит стороной,

 А где-то там, пролился дождь,
 Других приговоря,
 И, словно грязь, стекает ложь
 Под струями дождя.

 И те, счастливые спешат,
 Торопятся домой,
 А тут – ну все под пятьдесят!
 Стоит июньский зной!

 Жара в лицо, как Божий перст
 И в ней расплылся мир.
 Молю, неся свой тяжкий крест:
 «Хватило б только сил

 Подняться в гору», а потом
 На собственном кресте...
 Я вспомню – притчу про Содом.
 И станет – легче мне...


  России

 Я выбираю «новое время»,
 И выбираю затем, чтобы жить.
 Чтоб не мешало бы «старое время»,
 «Новому времени» песни сложить.

 Новые песни – о новых героях.
 Новой истории и новой стране.
 Но не о новых, глобальных  застоях
 И не о новой, гражданской, войне.

 «Новые». «Старые». Кто же придумал?!.
 Это как вирус гуляет в умах.
 Кто-то, с досады, оскомину сплюнул –
 И подхватили, и на устах!..

 «Новое время». «Русские новые».
 Это как чей-то придуманный бред!
 Все мы – российские, все мы – кондовые,
 Русские – все мы, с младенческих лет.

 Русские люди – понятие широкое...
 Как и сама стародавняя Русь.
 И лучезарная, и светлоокая,
 Громкая радость и тихая грусть.

 Нам ли делиться – на «старых» и «новых»?!
 Белых и разных хватило сполна!
 Вот и сейчас, в обещаниях медовых,
 Ты всё стоишь на распутье, страна.

 Много дорог, как и множество партий.
 А за тобой твой уставший народ...
 И болтунов в говорливом азарте,
 Словно ступившая на гололёд...

Сызнова слышишь их бойкие речи,
Чтобы опять, по скользящему льду,
Где-то упасть, оставляя увечья
Алою кровью на белом снегу...

 Нет…  Я увидел другую Россию!
 Смелый и мудро-решительный взгляд.
 Взгляд, что когда-то узнает Мессию,
 Который придёт и – не будет распят...
 И пусть далеко до всемирного братства,
 Братства людей на планете Земля,

 Но доброту, как земное богатство,
 Множить бы, люди, нам день ото дня!
 Множить, собравшись в едином усилии
 Против засилья бредовых идей,
 
 Встав на защиту любимой  России,
 Родины милой – твоей и моей!..


 
      Моё Забайкалье


                «Богатство России

                Сибирью прирастать будет...»

                М. Ломоносов

 И может, есть земля как рай…
 Где слаще яблочки и груши.
 Пусть тешат взор, ласкают уши
 Европа, Африка, Китай,

 А мне милей сибирский край!
 Люблю его за зной и стужу,
 Где пламенно-багульный май
 В награду согревает душу.

 Люблю его просторов ширь,
 Поля, что колосятся хлебом.
 Мой край – Восточная Сибирь –
 С её неповторимым небом!

 Да – это мир других небес.
 И в нём погуще акварели.
 И даже сказочнее лес,
 Где леший спрятался под елью.

 Сибирь… ну, как тут без берёз?!.
 Не потому ль они милее,
 Что душу трогают до слёз?
 Хоть меньше ростом – но светлее.

 А разноцветие полей?..
 И горных речек водопады…
 С июньским снегом тополей
 Как хороши твои закаты!

 Леса полны зверья и птиц,
 В них рёв изюбря слышит осень,
 И белки, соболя, лисиц,
 Косули, кабаны и лоси!

 Сюда заходит снежный барс,
 Приходит с Уссурии тигр,
 Здесь «Миша» пробует свой бас,
 Когда пора любовных игр.

 А сколько ягод и грибов!
 Представьте полные корзины.
 Мой край – не только вид снегов,
 Я описал лишь половину.

 Ещё забыл сказать про кедр,
 Что славит здешние края.
 Тут вся Российская земля
 С богатствами сибирских недр!

 И Удокан. И чароит.
 На том стояло и стоит
 Моё родное Забайкалье.
 Сибирь… совсем забыл про птиц.

Тогда прибавится страниц.
Не хватит строк о Забайкалье.
Оно – как в сказке Зазеркалье
С размерами и без границ!

 И может, есть земля как рай…
 Где слаще яблочки и груши.
 Но где такой – багульный май!
 Что исцеляет людям души?






 Ода сплаву Бекетовским путём...


             Читинскому атаману Ю. П. Ткаченко, владыке Внефантию,
             Костантину Шлямову, Виталию Соколовскому, поэтессе
             Наталье Муратовой и группе забайкальских казаков. Посвящаю.

 Ромашковое поле,
 Умытое росой,
 И рядом лес знакомый,
 За Ингодой-рекой…

 Как жаль, что я на этом,
 А он стоит на том…
Уж на исходе лето,
 А я опять пешком.

 Насилу добираюсь,
 Брожу по бережку…
 И даже не купаюсь,
 Хочу – да не могу!..

 Она, как день мой судный.
 Ах, чёртова нога!..
 И – дядя «сухопутный»
 Я вроде бы пока.

 А дома – ждёт палатка,
 Ждёт мой катамаран,
 И я грущу украдкой,
 Когда давлю диван.

 Ведь, знаю, подо мною
 Весь мой походный скарб,
 А я лежу с ногою –
 Глушу в себе азарт!..

 Пройти «Первопроходцем»,
 Бекетовским путём*.
 Уйти – «Навстречу солнцу!..»
 Одним погожим днём.

 Ведь было – до Кручины.
 Ходил на Дарасун.
 И вроде нет причины,
 Под звук гитарных струн,

 Грустить, что канет лето,
 А там – опять зима.
 Что песня моя спета –
 И значит, не судьба?!.

 Но смог же Костя Шлямов*,
 С ватагой казачков,
          В полмесяца, по сплаву,
          Дойти до берегов,

 Где летописный Сретенск*,
 И в Шилку Ингода,
 И встретить на рассвете
 Минувшие века!..

 Потом костёр, в знак дружбы,
 На берегу реки,
 И в честь казачьей службы
 Старались рыбаки

 Так сганошить ушицу!..
 Чтоб – дух перевести…
 За каждую седьмицу*
 Нелёгкого пути.

 Но в разговорах пылких,
 Знал Костя-балагур –
 «Слились – Аргунь и Шилка…»
  А там уже – Амур!..

 Как миг, летят недели,
 Закончился поход.
 Поэты – не воспели,
 Но чтобы знал народ…

 И пусть в цветах неброский…
 Есть фильмы – что в утиль.
 Виталий Соколовский
 Заснял – отличный фильм!

 Вот так себя бичуя,
 По-крупному – скорбя,
 Пишу напропалую,
 Но радуюсь, когда

 С моим походным скарбом,
 Мой старший сын Сергей
 С великого Онона*
 Спешит на Арахлей*,

 А после – разговоров!..
 И крепких рук размах.
 С рыбацким упоением
 О щуках и сомах…

 Делясь рыбачьей славой,
 Ведя «метровым» счёт,
 Мне подмигнёт, лукаво –
 До сплава – заживёт!..



 __________________________

 *Пётр Бекетов – первопроходец и открыватель земли забайкальской.

 *Константин Шлямов – руководитель сообщества «Исток» (Природа и
 бардовская песня Забайкальского края).

 *Сретенск – один из старинных городов Забайкалья. Сретенский острог и

 Забайкальское казачество.

 *Седьмица – неделя.

 *Виталий Соколовский – отличный фотограф и «сам себе режиссёр».

 *Онон – река, на берегах которой родился Чингисхан.

 *Арахлей – озеро, как место отдыха читинцев и богатое рыбой.







       По фильму Хичкока «Птицы»

         (Баллада)

                Александру Профатилову

Они летели на Север,
Сквозь ветры, снега и дожди.
И тысячи километров
Нелёгкого их пути…

От Африки до Канады
Лететь, встречая закаты
И звёзды над головой.

          Пусть это всего лишь съёмка,
          А умница режиссёр…
          Как живо и мастерски тонко
          Глядится с экрана простор.

 (Не это ли чувство Родины –
 С особенным цветом зарниц,
 С полянами чёрной смородины,
 С весенним прилётом птиц?..)

 Знать тысячи вёрст, не даром,
 И шеи тянулись – «Скорей!»
 Красиво смотрелась с экрана
 Летящая стайка гусей.

 Восьмёрка канадских казарок
 Спешила в родной лиман.
 И вот бы судьбы подарок,
 Он рядом, а тут – туман.

 Туманом укрыты низины
 И, видно, боясь свернуть
 От озера, где с любимой
 Вожак начинал свой путь,

 Снижались к косе заречной,
 Но гулко, как эхо с небес
 По птицам, свистящей картечью,
Ударил прибрежный лес!..

И… вздрогнула глушь лесная,
С землёю смешав облака,
Дуплетами выбив из стаи
Четвёрку и вожака.

Летел он, собрав все силы,
Но раны тянули вниз.
И вот уже бились крылья
В прощальном каскаде брызг.

 …А в кадре светило солнце,
 С низин, разогнав туман.
Озёр – голубые оконца
И рядом родной лиман…

…Печальны последние кадры.
 За что, за какие грехи
 Преследуют птиц ненастья,
 Преследуют птиц стрелки?

 Не голод. Не ради хлеба.
 Трофей. Но какой ценой?!
 Однажды весеннее небо
 Предстанет над головой,

 Где нет ни единой стаи
 Больших и красивых птиц,
 Что в детстве моём пролетали
 На фоне вечерних зарниц.

 Глядел я, и горько было
 За этот их долгий путь
 И тихо луна светила,
 И долго не мог заснуть.

Мне виделись судьбы и лица,
А ночью, всё грезилось мне –
Летели … летели птицы
В безоблачной синеве…




Анна Швецова-Рыжикова
(г. Томск)
https://www.stihi.ru/avtor/annasch



        Рыжикова Анна Николаевна. Родилась и выросла в селе, среди суровой красоты сибирского края. Папа работал лесничим, везде брал меня с собой, и я впитывала кожей этот необыкновенно сказочный мир под названием природа! С детства любила рисовать, потому свои эмоции оставляла на бумаге кистью и карандашом. Юность внесла свои коррективы, и я начала писать стихи о любви. Потом была просто жизнь. Семья. Работа. А потом жизнь разломили как булку хлеба, внезапный переезд в город, как в никуда…
Тоска по родине дала новый толчок и желание писать.  Стихи пишу, когда душа ликует или болит, в основном на остановке дыхания и всегда рада, когда они ко мне приходят. Люблю их, как своих детей, как своих друзей, и всякий раз благодарна за вдохновение.
Вопреки всему считаю себя наисчастливейшим человеком! У меня
замечательные две дочки и сын, две внучки и внук! И друзья
по всему земному шару!
Автор книг «Попав в никуда, и живётся нигде…» (изд-во «Союз писателей»
г. Новокузнецк, 2015),  «Поговорим о странностях любви…» (изд-во «Союз писателей» г.
Новокузнецк, 2016).
Публиковалась в более чем двадцати коллективных сборниках, литературных
журналах и Альманахах.
ООО «Издательство РСП», г. Москва: «Наследие», «Поэт года – 2014», «РСП. Стихи, 2015, 2016, 2017» , «Детская литература – 2017» , «Регионы – 2018».
Изд-во «Союз писателей», г. Новокузнецк:
«Литературная летопись», «Хрестоматия», «Патриотическая пластинка», «Золотой томик стихов», №1, «Союзники», «Восторг души – 2017», «Новые сказки» и др.
Изд-во «Серебро слов», г. Коломна:
«Восхождение-3»,«Восхождение-4», «Слово о кино и театре», «А зачем? Война глазами детей»
Литературное агентство «Новые писатели» совместно с издательством «Дикси Пресс», г. Москва: «Дыхание», «Наваждение», «Призрак» (по итогам III международного поэтического конкурса им. И. Н. Григорьева,Санкт-Петербург).
«Душа добру открыла двери» и др.
Награждена медалью и знаком почёта финалиста – 2018 и полуфиналиста – 2017 г. ежегодного Всероссийского конкурса «Герои Великой Победы».
Член РСП с 2014 г.
Председатель Томского регионального отделения Российского союза писателей  с 2017 г.
 




Цыган чернобородый, шляпа на глаза

Цыган, надвинув шляпу на глаза,
Гитару взял и струн коснулся нежно.
И перебором потекла слеза,
Разбившись тонким хрусталём надежды...

Гитара – друг, помощница, жена,
За талию обняв – он горько плакал!
Нет у цыган беды, а радость есть без дна,
Но ворон, как на грех, недавно каркал...

Перед глазами ярких юбок шелк,
Босые ноги, волосы по ветру...
И кто в цыганском танце знает толк,
Вам скажет: «Ничего прекрасней нету!» –
Когда костёр горит, а танец жжёт!
И руки к небу птицами... и искры –
в глазах, во всех движениях – полёт!
Которые то медленны, то быстры…

И замерла тихонечко душа,
Врасплох захваченная вдруг минором;
И сердце как-то бьётся не спеша,
А пальцы гриф ласкают перебором.
Но это всё исчезло. Навсегда.
За Млечный Путь, лаская взгляд движеньем...
Горит огонь, журчит в реке вода
И ищет отражение...

Надвинув шляпу, чтобы спрятать грусть,
Играл цыган, и струны душу рвали;
О том, чего не в силах он вернуть,
Оттуда, где нет счастья и печали.


Родись и попытайся...
Родиться снова – вот это фокус!
        С душой бессмертной и телом тленным,
Забрав в подарок судьбу, как бонус,
        И сердце в теле – клочок Вселенной.

И что-то делать – поди придумай,
Когда мотает, как в утлой лодке,
Средь тишины ли, сплошного шума –
Душой попробуй встать посерёдке.

А после зри абсолютно в корень,
       Надев на очи из кожи шоры.
Старайся видеть, кто бел, кто чёрен,
       Не пряча душу свою в оффшоры.

Судьба-злодейка следит с усмешкой,
Она-то знает свою задачу –
Ребром монета: орёл ли, решка… как жизнь.
На что же её потрачу?

А всюду люди и лица-маски,
       И искушенья, и покаянья…
На шее крестик – одна подсказка
       На бесконечном пути познанья.

Итог известен – земли два метра,
Её удобрят и царь, и нищий,
А души снова в ячейки света
Разложит крепкой рукой Всевышний.

…Доставшись снова какой-то маме,
     Мы продолжаем учить уроки,
Но нам стирают былую память…
 – Зри в круговерти! Ищи истоки…

Моему папе
Гармония – немой восторг природы,
Черёмуха, как кипень, зацвела!
И из весенней, хлипкой непогоды
Взяла и просто в детство увела.

Сегодня день особый, долгожданный
И я, нарвав огромную охапку
Цветов черёмухи, загадочно туманной
Иду на встречу с моим милым Папкой!

Могильный холм, надгробие, цветы,
Звенящая, как шёпот. тишина.
Мы снова вместе, папка, я и ты –
Черёмуховая седина.
Чуть горьковато-терпкий аромат,
Вкус памяти и одиноких слёз.
Мы снова вместе, как и год назад,
И расставанье наше – не всерьёз.

Так хочется, чтоб в руки взял гармонь!
...и напролёт всю ночь играл, а мама пела!
И посреди ночи горел огонь...
И я чтоб с вами рядышком сидела.
И целый таз горячих пирожков,
Окрошка, и конечно, банка бражки!
Нет сна соседям и до петухов
Бежали по спине мурашки.

А над селом сливался бы в одно
Чудесный аромат и звук гармони,
Вплывал тихонько в каждое окно,
И всем дарил весеннюю гармонию.

...Черёмуха опять сошла с ума!
Дурманит запахом, и я нарву охапку...
Молчит гармонь. Но я приду сама,
К тебе, мой самый лучший в мире, Папка!

Красивый мост построила судьба
Красивый мост построила судьба!
– А я сегодня ровно посредине.
Перил витиеватая резьба,
Ни взад и не вперёд меня не сдвинет:

Что было в прошлом – это не сотрёшь.
Что будет? – Ну и кто об этом знает?
Сегодня я надену брюки-клёш
И просто потеряюсь в птичьем грае.*

… И будет воздух свеж и так волнист,
А я – так далека сейчас от пыли!
Здесь, на мосту: где можно вверх и вниз –
Я выбираю – вверх, расправив крылья.

*Грай — громкий беспорядочный птичий крик, как правило, воронье карканье.

Эхо
В тёмном чулане, под дряхлою крышей
Мыши летучие выбрали место –
Днями висеть под стрехой им, как шкурки.
… Старые куртки,
Забытое кресло…

Тесно от скарба. Ненужные вещи
Трещин житейских кочуют на свалку –
Выкинуть жалко, а может сгодятся?
Свешать на палку –
Они ж ещё дышат…

Ночью, когда тихий сон и прохлада,
В сад опускаются тени… как птицы,
выпорхнут мыши из крыши прорехи!
– Их встретит эхо,
Диктуя границы,

И возвратит их домой на рассвете,
Эхо укажет дорогу к насесту.
– Вниз головой отдыхать до заката –
Точка возврата –
В родную фиесту…

… Старые куртки,
Забытое кресло!
Как я хочу поиграть снова в жмурки!
Мыши летучие заняли место,
Эхо любимое бродит по крыше…












Гости Альманаха

 Евгений Куманяев
(г. Коломна, Московская область)

https://www.stihi.ru/avtor/sanih45
http://www.proza.ru/avtor/sanih45

      Отзыв с литературного сайта «ЛитРес»:
          
Произведения Евгения Куманяева пропитаны искромётным юмором, жизнелюбием, любовью к природе, родному краю и близким.

Автор трепетно подмечает такие мелочи, на которые мы часто и не обращаем внимания.

Особенно хороши его рассказы о подводной охоте. Я бы назвала их лечебной микстурой! Читайте, не пожалеете! Спасает от депрессии (даже слово это забудете), бессонницы (не уснёте, пока не дочитаете), головной боли (разве от громкого хохота только), артроза (невольно приходится то и дело падать на пол от смеха и вставать) и других распространённых заболеваний.

Очень рекомендую терапевтам в качестве восстановительной терапии назначать читать этого автора!

Самому Евгению Александровичу желаю крепкого здоровья, новых приключений и творческого вдохновения на радость читателям!

С уважением, Полшкова Лилия.




         Что подтолкнуло писать? Само место, где я родился – Коломна! Старинный город, легенда на легенде. Я живу в доме, что построен на Девичьем поле, на том самом, известном всем из учебников истории. В семидесяти километрах Есенинские места. Мы там рыбу ловим. Зарайск рядом, старые городища, могила богатыря «Коловрата». Кремль коломенский! Здесь были известные люди; Дмитрий Донской – строил собор, венчался.
         Иван Грозный бывал, поляки в смутные времена, Маринка Мнишек, Заруцкий. Ворота Пятницкие до сих пор без створок стоят – погрузила Маринка сокровища на девять возов и спрятала, а створами ворот клад прикрыла, закопала и заклятье наложила страшное.
         А легенда про «Олний вражек»? Как спряталась церковь под землю от глаз вражьих. Там прудик на этом месте, на дне брёвна. Дружок – подводный охотник Иваныч всё облазил. Все мальчишки Коломны искали подземный ход под Москва-рекой из Кремля в Бобренёв монастырь. В Кремлёвских церквях в моё детство секции борьбы были, классической, вольной, а где Донской венчался – Самбо. Мы все знали тропу Ахматовой, где проходила, не застав дома Пильняка. Лавочка, где она сидела.
         Ко мне друзья-писатели приезжают, вожу их той тропой. И дом Куприна, и Лажечникова.  Ну как тут стихи не писать? Мы все писали. Так и подтолкнуло!


         Я с детства на реке, с двенадцати лет на буксире и первые стихи про Оку написал. Как смог – так и написал. Когда набралось много-много листочков со стихами, пришёл я к Кирсанову, прямо домой. Там на террасе и уронил я своё сокровище из трясущихся от страха ручонок. Вместе поднимали, он классный мужик был.
        Почитал, покритиковал и учиться пригласил. Из его Литературного объединения «Зарница» много вышло писателей и поэтов, они и сейчас выпускают альманахи и сборники, пишут статьи в газеты и журналы, книги издают. (Редактор – наша воспитанница).
 
         Пишется мне лучше в тишине. Вечерком или с утра, но в тишине. Увидел на «нырялке» или на охоте забавный случай, запомнил, рассказал пару раз друзьям, жене. О! Улыбки на лице. Надо написать, пусть и другие улыбнутся. После первой книги «Рассказы» стали письма приходить – помогает книга кому недуг одолеть, кому – жить веселее становится. Окрыляют такие письма. С этого и книжка издалась «С улыбкой на суше и под водой».  И если я этим могу людям помочь, буду писать и дальше.
 
Охота на поросенка
  Животные не пострадали, может, чуть испугались    

Почти двадцать лет прошло, но часто вспоминаю те события в кругу друзей, у костра, просто встречая людей, ставших очевидцами наших с Серёгой приключений, имевших место в безумной круговерти девяностых годов.

Серёга Леликов – высокий, статный блондин с застенчивым взглядом, отец двоих детей, мой друг и напарник. Нас связывало многое. Работа – наши столы стояли рядом, в одном кабинете. Подработка – невысокая зарплата нашей конторы постоянно побуждала нас искать заработок где-то на стороне. И мы нашли его, приобретя в складчину грузовой автомобиль, и зарабатывали тем, что помогали нашим предпринимателям развозить грузы по городу и району, меняя друг друга за рулём после основной работы и в выходные дни. Бывало, что с раннего утра я вёз заказчика на склад или в магазин и, оставив грузовик на погрузку, бежал в контору, а вечером уже загруженный автомобиль выводил Серёга, и наоборот. Вот так и жили.

Случилось, что мы с Серёгой пару раз организовали выезд на охоту настолько удачно, что довольные охотники,  рассказывая о своих успехах,  невольно сделали нам рекламу.

Однажды в зимний морозный день к нам в кабинет пришёл наш общий знакомый Дима, из местных, но теперь проживающий в столице,  работающий  в частной охранной фирме, но не забывший родных мест и постоянно  приезжающий к нам на охоту и рыбалку отдохнуть. Суть его вопроса была проста: сможем ли мы с Серёгой организовать выезд на охоту его начальству?
 
          Смешной вопрос! Легко!!!

          Ох, не знали мы тогда весь масштаб предстоящего мероприятия… Пожав руки, разошлись по своим делам. Через день к нам приехал очень представительный дядечка, присев на стул, не спеша стал излагать сценарий проведения предстоящей охоты. Ужас! Нам предстояло разместить на двое суток (!) его начальника, друзей начальника, охрану начальника, охрану друзей начальника, водителей автомобилей, организовать баню с купанием в водоёме, охоту на кабана. По скромным подсчетам, народу насчитывалось около тридцати человек. Закончил дядечка свою речь, озвучив бюджет предстоящей экспедиции, назвав такую сумму, что нам сразу захотелось выполнить все его задания. Уходя, он достал из портфеля и положил на стол пачку купюр, пояснив, что это предоплата будущего сафари.

Не теряя времени, мы с Серёгой рванули на поиски места охоты и размещения людей. Посоветовавшись с егерями и лесниками, выбрали для  охоты старый карьер, заросший соснами и елями, километрах в тридцати от населённых пунктов. Тут же лесничество и дом фермера, а у него и баня рядом с прудом, и стоянка для техники. Фермер и его супруга с радостью согласились принять постояльцев, баньку истопить, картошки сварить. По охоте расклад такой: настоящего кабана ещё искать надо, сложно это, и объектом охоты у нас стал обычный  поросёнок, купленный на свиноферме. 

Строго в назначенное  время прибыл с инспекторской проверкой представительный дядечка. Внимательно осмотрел баню и пруд, прошелся по местам предстоящего сафари, увидел объект охоты (поросёнка). Одобрил наш выбор места и план проведения охоты, утвердил и сам объект. Вместо фермерской картошки («Как вы это едите!..») навалил на стол кучу продуктов в вакуумной упаковке – вот что они кушать будут.

       И по новой, тогда не ведомой в глубинке штуке (мобильному телефону) разрешил выезд из столицы всем участникам активного отдыха. Машины пришли колонной: большие, красивые, отдельно с охраной, и какой-то автобус. Отдыхающие всей компанией приступили к отдыху, а охрана, держась в сторонке, не сводила глаз с клиентов.

И началось! Напарившись в бане, один из отдыхающих нырнул в прорубь и ушел под лёд. Машина с охраной стояла в десяти метрах. Но от бани и пруда её отделял забор из металлической сетки, с колючей проволокой по верху. В мгновение охранник взлетает на забор, перекидывает ногу и зависает, зацепившись за проволоку. Ещё мгновение – и второй охранник висит рядом с первым. Серёга прыгает в полынью и за ногу вытаскивает отдыхающего из-подо льда. В это время на колючую проволоку садится третий охранник. Представительный дядечка спрашивает у фермера инструмент проволоку разрезать, мы с Серёгой волочим потерпевшего к бане, на заборе как грачи сидят охранники и матерятся. Из бани вываливаются другие отдыхающие, выхватывают у нас потерпевшего и сталкивают его обратно  в прорубь, туда же лезут сами и расплываются подо льдом.

  Сидящие как грачи охранники начинают материться громче, мы с Серёгой прыгаем в прорубь – и за ноги, за руки вытаскиваем из-подо льда людей. Фермер, держась одной рукой за сердце, приносит в другой удлинитель и болгарку, кто-то из водителей бежит с ней к забору. Мы вытаскиваем и складываем у проруби этих моржей, другие подоспевшие охранники тащат их к бане, визжит болгарка, распуская снопы искр, и секция забора с тремя «грачами» валится на припаркованный у забора «Гелендваген». Фермер медленно оседает на землю у крыльца бани.

  Охранники, занося в тепло отдыхающих, утащили в баню и фермера.  Пока мы вылезали из проруби и бежали к бане, все отдыхающие лечили фермера, вливая в него «вискарь». Представительный дядечка просто умолял нас находиться рядом с ним до окончания всего мероприятия.
Но переодеться-то нам надо – отлучились минут на десять. В это время пьяный фермер притащил в баню своё охотничье ружье, показал его всем, и со словами: «Вот так делать нельзя!» – стреляет в потолок собственной бани! Бабах! Мы с Серёгой, охранники, дядечка врываемся в баню. Фермер в отключке под столом, на стол из дырки в потолке обильно сыплет утеплитель, его ружьё в руках одного из отдыхающих. Тот, щёлкая курками, спрашивает:

– Что он сказал нельзя? Куда стрелять можно?
Очень вежливо охрана изымает оружие. За ноги, из под стола,  вытягивают фермера. Отдых продолжается.

Потихонечку наши отдыхающие дошли до  нужной кондиции и отправились спать. Хозяйка фермы постелила им в широкой гостиной своего дома,  охрана и обслуживающий персонал ютились в конторе лесничества и в бане.  Но человек так устроен, что ему надо… Хозяйка вечером показала находящиеся на улице удобства, и ночью сначала один, потом другой, кое-как одевшись, не проснувшись, потянулись к указанному месту,  как зомби в фильмах ужаса.

Но место было строго ограничено, только  для одного человека и образовалась очередь. А на улице мороз, да и нужда просилась сильно… И утром дорога к сортиру оказалась густо «заминированной».  Увидев это безобразие, хозяйка забила двери туалета досками и показала общественное заведение на территории лесничества.

  Тамошний туалет был больше и глубже, но годами постарше и один из тяжеловесов, подпрыгнув, надевая штаны, провалился в выгребную яму. Мороз затвердил все находящиеся в яме нечистоты, и отдыхающий жёстко приземлился на дно, обняв руками торчащий по серёдке столб. Его товарищ,  услышав треск досок и вопль падающего, сорвав хлипкий крючок  на двери, кинулся на помощь… И упал в яму головой вперед, повиснув на ледяном столбе, зацепившись за него капюшоном куртки.

  На завтраке обнаружилась пропажа двух отдыхающих, быстрые поиски привели к общественному сортиру, из ямы которого торчали руки одного и ноги другого несчастного. Пострадавшие немедленно были направлены в баню. Где, приняв спиртное, стали парится и мыться. Распаренные выскочили из бани и, нырнув в прорубь, ушли под лёд.

  Охрана утром сменилась, и новая смена охранников стояла в том же месте, где вчера старая… Мгновение – и один охранник висит на заборе как грач, ещё мгновение рядом зависает второй и, отпиленная ещё вечером, секция забора валится на припаркованный «Геледваген». Серёга уже в проруби вытаскивает за ноги обоих пловцов. Фермер, держась за сердце, медленно сползает на землю. Подоспевшие  охранники затаскивают в баню обоих пострадавших и фермера.

Примерно через два часа все отдыхающие и охрана выдвигаются на охоту. Представительный дядечка сам раздавал оружие, снаряжал магазины, ставил на предохранитель. Всё оружие, каким владели отдыхающие, было импортное. На всех стволах оптика, лазеры и другие навороты.  Поросёнок вместе с егерями ушел в лес, где был привязан длинной вожжой за ногу к сосне.  В определённое время он должен был показаться перед стрелками и стать шашлыком. 

  Егеря по тропе ведут охотников, поросёнок, почуяв людей и, думая что его идут кормить, кидается к людям. Охотники, увидев дичь, открывают ураганный огонь сразу все! Очереди распарывают лес, стригут кусты, валится небольшая сосна! В поросёнка они не попали, но его верёвку перебили. Поросенок взвивается над кустами и скрывается в чаще леса, все охотники кидаются за ним и, беспорядочно расстреливая обойму за обоймой, исчезают в дебрях и сугробах.

  Их  местонахождение теперь определяется только на слух. Но вот отгремела эхом  последняя обойма, и из леса бегут к нам  охотники, разгоряченные погоней, подталкиваемые азартом и друг другом. Пересчитали – все на месте, никто не потерялся, но патронов ни у кого нет. Где взять? У нас только 12 калибр, но это совсем не то.
 
Все по машинам и колонной за боеприпасом, меня посадили в головную рядом с водителем, полетели. На моё счастье, я знал, где находится ближайший охотничий магазин. Но патронов необходимого калибра в нём не оказалось, директор попросил нас подождать и умчался. Мы ждали.

  А в это время в лесничестве лесник, проводив нашу колонну, пошёл к фермеру, того как раз грузили в скорую помощь, и хозяйка, попросив лесника приглядеть за хозяйством, уехала с мужем в больницу. Лесник, зайдя в дом, увидел накрытый как на свадьбу стол, понял, что это всё его, присел, выпил, закусил и ещё выпил. Он и не заметил, как входная дверь приоткрылась, и в дом проник неуловимый поросёнок.

  Директор магазина привёз необходимые патроны, и мы рванули обратно. Вот и дом фермера, сначала выпить и закусить, потом в лес.  Вошли в дом, на полу под столом валяется пьяный лесник. На столе, пятаком в салате, копытами в тарелках спит поросёнок. Между охотниками начинается спор, кого первого пристрелить? Свинью в тарелке или козла под столом?  Возбуждение нарастает!

  Представительный дядечка пытается вытащить лесника, но сил не хватает. И тогда он пинает поросенка, и тот подрывается с места,  мечется по комнате, опрокидывая всё и всех, разбив стекло,  выскакивает в окно дома  на улицу и падает на припаркованный под окном «Гелендваген». Который как раз убрали от забора.

  В комнате катастрофа! Салат капает с потолка, нет ни одной целой тарелки, стол в щепы, мебель вверх ногами, окно разбито.

Отдохнули и поохотились.

Надо отдать должное нашим важным отдыхающим, быстрое совещание, молниеносное принятие решения, несколько звонков – и к фермерскому дому подкатывает автобус и грузовичок.

Раз! – и вся переломанная мебель покидает фермерский дом!

Два! – и на месте разбитого уже пенится новое окошко!

Три! – и все следы убраны с потолка и стен, а на полу постелено новое ковровое покрытие.
Четыре! – вносится новая мебель.

Вернувшиеся из больницы фермер с супругой удивлёны и плачут от радости. Отдыхающие собирают вещи и уезжают на своих роскошных автомобилях по замершей дороге.

Морозный вечер, иней на заборе и ветках сосен. Солнце медленно опускается к лесу. Я, Серёга, супруга фермера, лесник и егеря –  стоим у ворот, фермер крестится в окне глядя на удаляющееся машины, а у собачей будки аппетитно чавкает комбикормом наш поросёнок.



 

Мы просто подводные охотники
   Евгений Куманяев
               
Для моих друзей подводная охота давно стала нормой, можно сказать, образ жизни. Бывает, что ныряем раз в неделю, бывает два, бывает – ежедневно бороздим водоёмы, стараясь добыть зачетный экземпляр рыбы. И совсем не важно, где и какой водоём, пруд или озеро, малая или великая река, мы ныряем.

  Мы уже команда, и не можем друг без друга, дружим семьями, стараемся найти окно в напряжённом будничном графике для подводной охоты, чаще ночью, но всегда вместе. Если кто-то не смог или заболел, всегда докладываем ему, что и как было. Делимся трофеями. Два или три раза вливались к нам другие люди, но не выдерживали и уходили.

  Душа нашей компании – это, конечно, Александр Иванович. Мы знакомы почти тридцать лет. Я одноклассник его младшего брата. Ох и попадало нам в детстве от него за беспорядок в квартире и сломанные вещи. И с завистью смотрели мы, тринадцатилетние мальчишки, на лейтенантские погоны выпускника военного училища. И был Афганистан, и другие не менее горячие точки. Всё прошёл Александр Иванович, но, возвращаясь в Коломну, всегда находил меня и тащил на охоту или рыбалку. И сейчас тащит, первым лезет в водоём и последним выходит. Рыбу он измеряет длиной кукана, столько он на него рыб вешает.

Командует нами Юрий Юрьевич. Ровесник Иваныча, и звания одного. Твёрдого его слова достаточно, чтобы мы сменили место охоты, переехали на другой водоём. Юрий Юрьевич всегда пример. Мелкую рыбку сам не тронет и нас пристыдит. Ищет всегда достойные уважения трофеи. Карп, сазан или сом должны быть не меньше его самого. И он их находит. Ныряет на задержке дыхания в омут или яму, метко стреляет, там же под водой перезаряжает ружьё и цепляет рыбину на кукан. Всегда удивляемся, как он это делает, но факт. Лыжный марш-бросок или проезд по жуткому бездорожью – норма для Юрия Юрьевича, и он всегда готов помочь любому из нас.

Олег Александрович, мой ровесник, отчаянной смелости человек. В прошлом десантник, мастер спорта, «международник», теперь преподаватель в Университете на кафедре спортивной подготовки. Всё умеет: и альпинист, и водолаз, и вертолёт может водить, и дом построил. Шутник и балагур. Надёжный друг. Везунчик на встречи с огромными щуками, в любой луже рыбку за четыре кило найдёт.
 
Сергей Васильевич, тоже мой одногодок, опытный дайвер, инструктор. Надёжный напарник, всегда рядом. Спокойно с ним, волненья нет. Он готов погружаться хоть на Луне, была бы вода. Скромняга! Я под ним в щуку стреляю, а он мне О.К. показывает. Приходится ему эту рыбу отдавать, ну это по совести. Знает Сергей такие заповедные места по всей России, что дух захватывает, и нас с ними знакомит. Вот только времени ему совсем не хватает с нами чаще нырять.
 
  Ну, и я, ваш покорный слуга, написавший эти строки.

  Нам повезло, рядом с нашим городом протекает, поражая своими просторами, красавица Ока, журчит под разводными мостами Москва река, сверкает гладью на солнце Коломенка. По всему городу наполняет пруды чистой водой скромная Репинка. А ещё озёра в бывших карьерах и широченные карповые пруды местного рыбного хозяйства.
 
  Готовимся к охоте заранее, подбираем место, подъездные пути, опрашиваем тех, кто там уже был. Собираемся в назначенное время возле моего гаража, ещё раз проверяем и регулируем снаряжение и оружие, бывает, что и меняем место охоты.
Выезжаем колонной, Александр Иванович всегда замыкающий. Приезжаем на водоём, и начинаются наши приключения.

Весна, тёмный вечер, снег ещё по берегам лежит, вода студёная, прозрачная. Течение упрямо толкает. Обилие рыбы радует. Взяв зачётные экземпляры, выходим по одному, переодеваемся и смотрим за теми, кто ещё ныряет. И вот в ночном водоёме остаётся один Олег, глядим на его фонарик и гадаем, сколько он рыбы принесёт. Тут к берегу подъезжает машина, бесцеремонно освещает фарами реку и нашу стоянку. Выходят мужички и давай в речку спиннингами блесны кидать. Нас фары слепят. Блесны того гляди в Олега попадут. Надо их остановить. Иваныч мужичкам так вежливо и говорит:

–Здорово ребята! Вы нашего крокодила поймать помогите, сбежала рептилия от нас. А увидеть просто – мы фонарик к его лапе скотчем прикрутили. Помогите, а то сожрёт ещё кого.

  Ну, рыбачки сначала не поверили, конечно, а тут из-за кустов в свете фар выплывает нечто большое, живое и с фонариком. Шевелится, хвостом и плавниками по воде шлёпает.

Ни секунды не мешкая, прыгнули рыболовы в машину, с рёвом и визгом развернулись и умчались, растворяясь в ночи. Олег вышел на берег, поглядел на нас:

– Что это было? – спрашивает.

  Иваныч, не моргнув глазом:

– Червяков дома забыли, за наживкой рванули!

Бобров нынче много развелось. Не боятся нас, подплывают близко, шлёпают хвостами прямо перед маской, на шею садятся в прямом смысле.

 Дело было так. Тёмной ночью сплавлялись на подводной охоте по речке, течение сильное прижимало к берегу, к кустам, к корягам. Вот с одной такой коряги скакнул мне на спину бобр, я только почувствовал живое существо у себя на спине, как бобр нырнул между ног, стремительно проскочил между мной и дном водоёма и, выскочив из луча фонаря, скрылся в темноте.  Я так орал ему в след, что в деревне собаки надолго притихли.
 
Или так! Внезапно перед самой моей маской, пролетает что-то длинное, большое, очень быстрое. Первая мысль – щука! Куда стрелять? Уйдёт! Тут вижу лапу с перепонками! В голове: первое – крокодил? Потом – бобр! Блин! Бобр – собака, стоять, пристрелю!

  Олег подплывает к берегу, встаёт на ноги, ружьё разряжено, маска поднята. Тут возле его плеча высовывается голова бобра. Искоса взглянув на грызуна, Олег отталкивает его рукой со словами: Иди, иди отсюда! Тут охотники ходят, на шапку возьмут. Бобр скрывается в воде.

  У Иваныча получилось ещё круче. Охотимся, рыбу ищем, ныряем. Тут шлепок по воде, прямо перед его носом, потом ещё и ещё. Целая семья бобров плавают вокруг Иваныча и, шлепая хвостами, мешают ему рыбу ловить. Один сход большой щуки, второй – и разозлившийся Иваныч, сдёрнув с груди свой водолазный нож, кинулся на бобров в рукопашную. Выгнал всех их на берег и хотел по росту построить, но расползлись животные кто куда, не собрать.

Оставшись на высоком берегу, наблюдал как Юрий Юрьевич и Александр Иванович белым днём, гоняясь за рыбками и ныряя, разошлись в разные стороны. И пока Юрич упаковывал трофей, Иваныч отплыл на приличное расстояние. Рядом с ним выныривает бобр и плывет в метре от Иваныча. Что я вижу? Иваныч какие-то знаки Бобру показывает, тот мордой кивнул и ныряет. Выныривает и крутит головой – дескать, нет здесь рыбы. Плывут дальше, бобр ныряет и, вынырнув, азартно кивает – тут она! Иваныч, нырнув, настигает зачётный трофей. Куклачёв отдыхает, Бобры рулят!
 
Разошлись по реке в разные стороны. Мы с Серёгой вверх, Олег и Иваныч вниз, Юрий Юрьевич посерёдке собирает самые большие трофеи. Ночь, звезды, вода прозрачная. И вдруг – здоровенные клубы мути накатывают и закрывают всё вокруг. Вот засада! Кто ж так мутит? Поднимаемся выше и видим, речка просто перегорожена несколькими рядами сетей. Браконьеры в болотных сапогах и на резиновой лодке стараются рыбу из травы выгнать. И мутят они воду при этом не по-детски. Вот надоело им по траве лазить, ушли к своему костру. Течение муть отогнало. И открылась нам в прозрачной воде удивительная картина. Вся рыба, выгнанная из травы, сконцентрировалась на дне реки под сетями. И было её очень много.  Сети же оставались пустыми.  Выбрав себе по трофею, стреляем, вся рыба проворно расплывается обратно в траву, минуя ячейки. Даже наши стрелянные, дергаясь на лине, в сетку не попались. Мы вышли и слышали ворчание рыбаков, что совсем рыбы в реке не осталось, опять пустые сети подняли.

Другой случай. Приехали на водоём, где мы с Иванычем давеча сомов настреляли. Прямо на нашем месте купаются рабочие местной стройки. Муть по всему водоёму расползается, накрылась охота. Юрий Юрич командует:

  – На другой водоём!

Приехали на неширокую, быструю речку с прохладной водой. Борщевик густыми зарослями берега загораживает. Из кустов удилища рыболовные торчат. Машин на берегу – пяток там, десяток здесь. Коровы мины шлёпают на дорожке и козы рога чешут. Слепни размером с воробья кружат полками и дивизиями. Рыба круги по водной глади пускает. Красотища. 

  Одеваемся. Юрич показывает свой костюмчик и предполагает, что долго в этом «гидрике» он в холодной реке не просидит. Светится по швам костюмчик. Но швы, это второй вопрос. Шлем гидрокостюма едва закрывает темя Юрича.

– Для плавания на раскатах! – поясняет Юрич.

  И, пытаясь поправить шлем, выпускает из-под него уши. Передо мной двухметровый «Чебурах»! Не могу удержаться от хохота! Юрий Юрьевич невозмутимо:
– Что ржёшь? На Телепузика похож?
– На «Чебураха»!
– Сносно! Ныряем! А то мне в спину через швы дует.

  Лезем в воду, вижу, как напряглись на берегу рыболовы. На поплавки глядеть перестали. Ждут, что мы наловим. Но зачётных, по выражению Юрича, рыб не видно. Мелочь не трогаем. Я бы и такую «мелочь» с радостью зажарил, но у Юрича зачётная рыбка должна быть с него, ну крайний случай с меня, остальное – мелочь, не достойная уважения. Сделав несколько галсов и окончательно замёрзнув в студёной водице быстрой реки, Юрич выходит на берег. Оглядевшись, авторитетно бросает фразу:
– Рыбы здесь нет!
И сразу движение на берегу, рыболовы снасти скручивают. Грузятся, складывают вещи, и машины одна за другой покидают берег. Следом за машинами уходят коровы, козы, улетают слепни. Только борщевик остался.

  И снова река, сплавляемся с Серёгой. Коряги и отмель слева, обрыв и камни справа. На песчаном дне судаки. Увлечённые охотой, не заметили сидящего в кустах рыболова. Выныриваем между его поплавком и берегом. Первой бросилась наутёк собака, за ней, бросив удочку, рыболов. Упс! Испугался! Мы не хотели. Серёга сажает на крючок его удочки леща. И плывём дальше. Только утром вернулись к месту ловли собака и рыболов. Осторожно поднял он удилище, увидел леща, не снимая с крючка, скорым шагом пошёл к деревне. Собака летела далеко впереди него.

 На Иваныча с берега стал кричать местный, деревенский рыболов. Никакие слова не могли успокоить этого рыбака. Подошли к нему и другие деревенские, и кричали на Иваныча уже четверо. Иваныч, стоя по пояс в воде, отвечал этим крикунам сначала по-русски, потом совсем по-русски, потом махнул рукой и хотел уплыть, но деревенские, распаляясь, были готовы вплавь кинуться на Иваныча.  Александр Иванович, понимая абсурдность их попыток помешать нам, спокойно так говорит деревенским:

– Идите домой, ребятки, у нас учения, в реке спецназа больше чем головастиков! Не пойдёте сейчас, потом бегом ПОБЕЖИТЕ!

Видели бы вы лица этих мужичков, когда рядом с Иванычем встал я, потом Олег и Сергей, и рванули без оглядки деревенские, забыв про свои наезды.

Долго просился с нами на охоту один парень. Приезжал ко мне на станцию, демонстрировал, как он умеет плавать и нырять. Уговаривал, просил – и уговорил. Приняли у него охотничий минимум, проверили снаряжение, взяли с собой. Но, добравшись до водоёма, парень перестал нас слушать, беспечно лез в завалы и коряги, застрял, зацепившись куканом, загнал гарпун в бревно. Как говорится, у семи нянек дитя без глаза. Но новичкам всегда везёт. Увидел парень хвост рыбы, торчащий из травы, не разобравшись, что к чему, стреляет. Щука была не маленькая! Рванулась, вырвав из рук ружьё, проскочила по мелководью и замерла в брёвнах завала. Бесполезно было говорить парню, чтобы не спешил. Куда она теперь денется. Торопливо схватил за линь, тянет, разрывает всю шкуру щуке. Получив свободу, рыбина стремится уплыть. Парень прыгает на неё и руками, коленями пытается удержать рыбу. В этой борьбе скользкая рыба начинает побеждать. Парень в отчаянии – сейчас такой трофей сбежит от него. Давно потеряна маска, нет трубки, ласта только одна осталась, рыба, такая большая и желанная, отчаянно бьётся, не оставляя ему шансов.  И удержать это скользкое, быстрое существо невозможно. Стоя на четвереньках на мелководье, прижимая к груди выскальзывающую щуку, отчаянно завопил:

– Что мне с ней делать?

 Привыкший общаться со студентами, Олег спокойно советует:

– А ты её утопи!

  – Не, ну правда! Ой, уйдет! Что делать-то?

  – Горло ей перережь!

Парень не думая выхватывает нож и что-то режет под водой, рыба вырывается и уплывает. Парень стоит на отмели, ножа нет, ружья нет, по щекам то ли пот, то ли слёзы. Присел в воду, шлёпнул по воде ладонью.

  – Ушла! Сделала она меня!

– Тебе говорили – не спеши! Столько энергии затратил впустую. Сейчас муть течением отнесет, достанем тебе твою щуку. А ружьё-то где?
– Блин! Нет ружья…
– Посиди, отдохни. Сейчас поищем.

Щука ждала нас на дне водоёма. Олег, поднырнув, подстрелил хищницу. Подтащил к парню и выволок на берег. Парень безучастно смотрел на ловкого Олега, даже не предложил ему помочь. Нашли ружьё и ласту. Отдали владельцу. А в маске, наверное, рыбы икру, как в гнёздышке, выводят. Или друг за другом гоняются, в водолазов играют. Парень больше с нами на охоту не ездил.

Приехали как-то на большое озеро, ночь, звёзд не видно. Зашли в водоём, охотимся. По всему берегу, уходя стеблями на двухметровую глубину, шуршит листьями камыш. И в этих самых стеблях ждут нас очень достойные трофеи. Ныряю, изредка наблюдаю за фонариками друзей, рыбу ищу. И попался мне такой шустрый карась, что замотал линь моего ружья вокруг стеблей. Так и вытащил карася, с камышами и тиной. Пока распутывал, на воду не глядел, и куда мои друзья уплыли, не знал. Вижу, к нашей стоянке такси рулит, шашечки горят. Подлетело лихо, развернулось. И выходит из таксомотора наш Иваныч, в мокром гидрокостюме, с полным куканом рыбы. Щёлкнув карабином, снимает щуку и отдаёт её водиле:

  – В расчёте?

– Годится!

  И такси, покачивая красными фонарями, растворяется в темноте. 

– Иваныч! Как ты такси поймал, их тут и днём-то не найдёшь? Как таксист тебя в машину пустил? И зачем ты в такси полез?

– Рыбы настрелял много, плыть с ней тяжко, пешком переться тоже не вариант. Рядом дорога. Вылез. Остановил такси. Вот и приехал.

– И почему он тебе не отказал?

– Когда я с ружьём, мне ещё никто не отказывал!

 Умеет Иваныч с людьми и с животными договариваться.

Ещё один молодой человек присоединился к нашей группе. Навыки подводной охоты у него были, а снаряжение желало лучшего. Все наши доводы, что без носков и перчаток лезть в воду не стоит, остались без внимания. Полез. Шустро переплыв речушку, рванул обратно ещё быстрее. И выскочив на берег, не снимая гидрокостюма, и прижав руки к паху, побежал вдоль водоёма, пугая своим нелепым видом рыболовов. Пробежав вокруг поля раза три, залез в машину и завёл мотор. Согрелся. Ну и хватит приключений. Нет! Порывшись в багажнике своего авто, нашёл какие-то перчатки. Вторая попытка закончилась быстрее первой – побежал опять, пытаясь согреться. Нам уже не до охоты – хохочем. Рыболовы встали со своих мест, про поплавки забыли, глядят на «энерджайзера» в гидрике, как он в который раз вокруг поля побежал. Спорят – будет нырять или не будет. А он и в третий раз полез в реку, и даже стрельнул в щурёнка, но промахнулся, рука дрожала. Больше он не ездил на охоту и снаряжение своё продал.

Так и течёт наша жизнь, полная приключений и событий. Хитрая рыба, любопытные животные, рыболовы и охотники не перестают удивлять. Наша дружба крепнет с годами. И я уверен, что впереди нас ждут не менее яркие истории.




 




Сергей Меринов
(г. Междуреченск)
https://www.stihi.ru/2009/07/20/5502

         Меринов Сергей Владимирович. Родился 14 мая 1955 года в городе Междуреченске, где и проживает по настоящее время. Горный инженер-экономист. Трудился на угольных предприятиях в качестве горнорабочего, ГРОЗа, горного мастера, заместителя начальника участка, горного нормировщика, главного экономиста. Перед выходом на пенсию и на пенсии работал в ведомственной охране железной дороги. В настоящее время на заслуженном отдыхе.
Серьёзно поэзией, бардовской песней и песней в стиле «шансон» начал заниматься в третьем тысячелетии. Лауреат городских, областных и всероссийских фестивалей в этих направлениях.
Победитель городского конкурса «Поэт года» в 2012 и 2018 годах. Публиковался в альманахе «Кузнецкий край», сборниках поэзии Междуреченска и Прокопьевска. Выпустил поэтический сборник  «Поцелуй у порога», альбомы авторских песен «Бесконечная дорога», «Отражение».    
      Руководитель Клуба авторской песни «Резонанс души», председатель самодеятельного литературного общества «Ритм».
 

Осенняя философия

Земля на время замерла,
Но нет, не вся, а лишь в России,
А на Востоке от тепла
Играет море краской синей.

А если глубже посмотреть?
Закономерности в природе, –
И сон, как маленькая смерть,
К нам тихим вечером приходит.

Но мы не стонем, не кричим,
Не говорим дурного слова,
А набираясь сил в ночи,
Рождаемся для жизни снова.

И также осенью земля
В своей природе увядает,
Чтоб снова всё начать с нуля,
Когда весною снег растает.

Лишь натрудившись за века,
С микробами-людьми на теле,
Земля умрёт наверняка,
Как человек в своей постели.


Верный страж

Уход хозяина из дома
Отмечен веником, и всё:
Знакомый или незнакомый
Уже визит не нанесёт.
К чему железные запоры?
Какая надобность-то в них?
Дома, как русские просторы,
Открыты настежь для своих.
Без стука заходи погреться,
Предаться сельским новостям,
«Покрыть» погоду сочным перцем,
Что ноет ночью по костям.
Вот жалко, что родня далёко,
Всё чаще в города бегут.
Ушли от сельского оброка
На денежный фабричный труд.
Но летом все приедут в гости,
Гостинцев дивных привезут,
Дедов помянут на погосте,
На вольной воле отдохнут,
Где пахнет детством и покосом,
Парным душистым молоком,
Где средь берёз зелёнокосых
Стоит ссутулившийся дом.
И старый веник на пороге –
Давно проверенный запрет:
Хозяин будет в скором сроке,
Его сегодня дома нет.


Зимний лес

Задыхаюсь от озона
В зимней праздничной тайге.
Светлых гор в деревьях склоны,
Палка лыжная в руке.

Не иду. Стою. Любуюсь.
Одинок, как этот лес.
Бессознательно тоскую,
Что медведь в берлогу влез.

Звери спят в глубоких норах,
Даже птица не свистит.
Только снег, деревья, горы,
Душу не с кем отвести.

Меж стволов играет солнце
В полудённой вышине.
Тишина.  Лишь шевельнётся
Снег, подтаявший на пне.


Пойманная рыба

Убегайте, детки, по теченью выше,
Где ещё возможно плавать в тишине,
Где таёжный воздух чуть кусты колышет,
Будет вам спасенье. Только вот не мне.

Рыбакам скажу я: «Что ж вы, человеки,
Оборвав до срока мой короткий век,
На столе разделав, не прикрыли веки?! –
Потому что вовсе нет у рыбы век.

Нет и связок, чтобы закричать от боли,
И к моим страданьям вы всегда глухи.
Наглотавшись перца, овощей и соли,
Я на вас с презреньем гляну из ухи».


Прогресс

Заболотились глазницы.
День и ночь компьютер в деле.
Давят сайты да страницы
По костям в тщедушном теле.

Побежать бы в чисто поле
Да косу в руках понежить,
Дать душе и мыслям волю
Там, где небо землю режет.

Намахавшись до заката,
Воротиться в хату чинно,
Чугунок достать ухватом,
Повечерять под лучиной.

Поскорбеть о сельской доле,
И на лавку поздним часом.
А на утро снова в поле,
В сенках выпив крынку кваса…

Вновь открылось сообщенье,
Кто-то мне письмо отправил.
Каждодневное мученье!
Не ответить – против правил.

Всё какие-то причины
Ищем в глупых разговорах.
Сколько света от лучины!
Сколько тьмы от монитора.

    

Александра Китляйн
 (г. Междуреченск)
https://www.stihi.ru/avtor/kitlainmzk
             Александра Китляйн, 1950 года рождения. Родилась на Алтае, с. Корчино Мамонтовского района. Судьба забросила в Казахстан в далёкие шестидесятые, где прошли 50 лет жизни. По профессии учитель русского языка и литературы, со стажем свыше сорока лет. «Отличник образования» Республики Казахстан.
Писала стихи с детства. Использовала творчество в педагогической деятельности. Публиковалась в районной газете, областной газете «Рудный Алтай», в литературном журнале «Иртыш». Издала 8 книг: в том числе сборник прозы «Криминальное лихо».  «По судьбе и по дороге» – повесть автора, в которой события происходят в Казахстане и России. Участвовала в более чем 20 сборниках, изданных в Восточном Казахстане и в Кузбассе. Лауреат литературного конкурса «Зимородок» в г. Новокузнецке, конкурса «Рождественская звезда» в г. Мыски,  награждена многочисленными  грамотами и дипломами, лауреат Международного конкурса «Золотой Тургусун – 2018 г.» (Казахстан).
     Автор находится в непрерывном творческом поиске.  Совершенствует  и разнообразит язык, стиль, жанры, формы художественных произведений, исследует на практике свои возможности и вкусы современного читателя. Философские, лирические, сатирические стихи, поэмы, сказки , рассказы и повести  отражают наблюдения и мировоззрение человека, пережившего разные исторические периоды. Добивается отклика на волнующие темы. Член РСП с ноября 2015 года.

 

    
***
Пахнет снегом, пахнет снегом,
В октябре, как нищий, пегом.
Значит, кончился сезон.
Под небесным  алфавитом
Бездыханным  алгоритмом
Притворяется газон.


Пахнет снегом, пахнет снегом,
Так задумано стратегом,
Что предзимье не Версаль.
Некрасивой серо-бурой,
В чём-то ветхом и понуром
Мельтешит устало даль.


Город ждёт, тоскуют веси.
Мысли тучами развесив,
Неба хмурого  чело
Породит снегов движенье
И наступит обновленье,
Станет  чисто и светло!


Захватчики и победители

(На основе  рассказа
 участника Второй Мировой войны
из Германии)

Деревней разорённой
Шли пленные пешком,
Страны непокорённой
Крестьянский каждый дом
Слепые пялил окна –
Как  выплакал глаза.
Вчера над ним умолкла,
Военная гроза.


Присели, обветшали
Домишки без мужчин,
Не просто подустали –
Над ними горек дым.
А рядом кучкой серой –
Старухи, старики,
Сильны одною верой,
По  жизни бедняки.

Не различить молодок –
Нет яркого лица.
Детишки брови сводят –
Росли-то без отца.
Одеты как попало,
Худы собой, бледны,
Их детство запропало
В утробе той войны.

 И неуютно пленным
Идти через толпу,
Стыдливы и  согбенны,
Клянут свою судьбу.
Они пришли с надеждой –
Ограбить и убить.
Забыв, что неизбежно
Придётся заплатить.

Один был очень юный,
По имени Йохан,
В карманы руки сунул,
Не весел, и не рьян:
«Зачем мне это небо?
Единственный тот бой?»
Теперь  краюха  хлеба –
Подарок дорогой!

Но от суровых взглядов
Не уклониться, нет.
Зачем пришёл? Что надо?
Какой ты дашь ответ?
Чужой земли грабитель,
Бессовестный  бандит.
Пусть твой живёт родитель
И  дом пускай стоит.

Свинцом налились ноги
Склонил Йохан главу.
Он видит у дороги
С мальчонкою  вдову.
Осознаёт, что  беды
Принёс  его поход.
А прежде и не ведал,
К чему он приведёт!

Убил чужую радость –
Раскаянье как бич!
Неужто удавалось
Мечты войной  достичь?
И  отрезвел рассудок,
И он уже не лжёт.
Вины тяжёлой сгусток
Огнём нещадным жжёт.

Взмахнул пацан рукою,
Наверно, камень в ней.
Твои поступки стоят
 Ответа побольней.
Защитно поднял локти,
Готов принять  удар
А с неба хлеба ломтик
Летит, как Божий дар.

Поймал подарок звёздный.
Он груб и не душист,
Кусает. Льются слёзы
Горючие с души.

Пройдут года, и внукам
Расскажет  мудрый  дед,
Как хлеб за зло и муку
Он получил в ответ.



Дождь со снегом 24 сентября 2017 года 
В Междуреченске!

Дождь и снег – погод смешенье.
Непонятное смущенье!
Столкновенье и разлад!
Кто кого в тупик загонит?
Разговор в предвзятом тоне
странноват.

Перепалка с первой фразы.
Этот ляпнул, тот размазал.
Очерёдность на нуле.
Хлещут холодом и злостью
Два хозяина иль гостя
в сентябре?

Дождь со снегом, дождь со снегом.
Вот с наскока, вот с разбега!
– Разберёшься?
– Как сказать!
Первый тычет в глаз – не меньше,
А второй опять – про женщин
рассуждать.

Мелким бесом дождь небрежный,
Льдисто, густо, колко снежный,
Неуступчивый – в ответ.
Под зонтами, в капюшонах
Люди мчатся – не догонишь…
через бред.

Остроумны, едки, метки
На дома, траву и ветки
Навалились кутерьмой.
– Перестаньте, хватит спорить,
Разберётся в этом вздоре
день другой!

Глянь – наутро! Что в остатке
Шутовской  горячей схватки –
Клоунады? – Е-рун-да!
Скрылся дождик, снег растаял,
От безумного фристайла –
грязь,  вода.

Орёл
Орёл – царь птиц?
Нет, птица-царь Орёл!
Он самодержец там, в бездонном небе! –
Однажды дали мне  ответ  другой:
– Отшельник гордый или злой изгой!
Кретин заносчивый и вредный.
– Но он и боль, и старость поборол!
– За это марш ему победный!
– Ведь  даже человек, с его венцом,
Наукою и Богом вознесённый,
Теряет преимущества лицо,
Пред ними падает со стоном!
А если и пройдёт со славой крестный путь,
То в путь последний  – и грустя, и плача.
– А он? Орёл?
– Да, … он совсем иначе.
Я расскажу, и ты … – кому-нибудь!

Прожив на свете век свой – сорок лет,
Заметил он, что чахнет и слабеет:
В изогнутых когтях сноровки нет,
Кривой, тяжёлый клюв тупеет.
Уже не инструмент, а так, помеха,
И перья, будто панцирь на груди.
Мучителен полёт, а не потеха!
И та, с косой, маячит впереди!

Неужто не смести своею волей,
И смертному концу не возразить?!
Всего-то надо…  молодость продлить!
Всего-то надо…  возродить…  былое!

Орёл взлетел в отцовское гнездо,
И память развернула все скрижали:
Как предки эти трудности решали,
В каком порядке – вспомнилось ещё.

И по примеру личному отца
Он клюв о скалы твёрдые колотит.
Шаг первый к возрождению истца –
Мутится ум, кровавый клюв – не годен!

Обломки старые о скалы он содрал
И в пропасть их свалил. А до второго шага
Сидел голодным месяц или два,
Пока свой клюв отращивал бедняга!
Но не для битвы … – самоистязаний!
Рвёт когти  им...   За муками страданий
Он  знает, что случится, ... наперёд!
Ещё два месяца – и отрастают когти.
Он перья на груди и с крыл дерёт,
От дикой боли в ярости орёт,
И клёкот над вершинами встаёт
Чудовищным оркестром адских оргий!

Холодный ветер охлаждает грудь,
И падает накал остервененья,
Лишь через месяц с новым опереньем
Взлетает он, чтобы на мир взглянуть!

Ты хочешь знать, что дальше?
Дальше – жизнь,
Полнее первой, чувственней и ярче.
Себя он победил и стал богаче,
Попробуй ты себя…  вот так
                возвысь!

PS. Когда орел доживает до 40 лет, его когти становятся слишком длинными и изогнутыми, что не даёт ему возможности хватать добычу. Клюв орла становиться длинным и изогнутым, поэтому он не может есть. Перья на груди и крыльях сильно густеют и тяжелеют, что мешает летать. И орел стоит перед выбором: смерть или болезненная регенерация...
Он летит в свое гнездо, находящееся на вершине горы, и там долго бьется клювом о скалу, пока клюв не разобьется и слезет… Потом он ждёт, пока не отрастёт новый клюв, которым он вырывает свои когти… Когда отрастают новые когти, орел ими выдергивает свое слишком тяжелое оперение на груди и крыльях… И тогда, после 5 месяцев боли и мучений, с новым клювом, когтями и оперением орел снова возрождается и может жить еще 30 лет

Рассказы
Лихо криминальное
«Аюшки, аюшки,
 баю, баю, баюшки,
 Ай, чу-чу-чу-чу-чу,
 Не уснёшь, поколочу».
Так пела прабабка правнучке, поколачивая её то по бочку, то по попке. Дарья капризничала. Ей уже три года, и она хочет много бегать, прыгать, играть, а засыпает днём с трудом. Надо, надо спать: день большой, и прабабке Агафье не выдержать топтаться столько на ногах. Крохе-то тоже каково? У Агафьи полон рот присказок и прибауток, и про лихо, и про полудницу, и про домового. Но сегодня нет у неё настроения рассказывать: кто-то утащил у неё флягу прямо от ворот. А без фляги как? Чистая посудина под воду нужна? Нужна. А удобнее фляги нет. Придёт зимой Гришка – внук, флягу на тележку поставит, из колонки воды привезёт. Этой воды Агафье на два дня хватит.
Ей уже далеко за семьдесят, а живёт она одна. Дед в прошлом  году помер. Зовут её дети к себе, да хату жалко. Опять же за огородом она ещё сама ходит. Нынче вот взялась правнучку нянчить. Внучке Наталье помочь надо: она на работу вышла, на пекарню. А кроху куда? Все в семье работают. И Дарьин отец Андрей, и бабушка Света – Агафьина дочь. Работают кто где. А детский садик как в 90-е годы закрыли, так больше не открывали. Приходится прабабкам в няньках ходить. Вот качает она Дарью, поёт, да и думать успевает. Не бабка, а Юлий Цезарь.
– А жалко молодых-то, очень жалко. Как не работать? Надо! Цены скачут во всём мире. И чего они скачут? Доллары прямо бесятся, «евры» не отстают. Куда же нашим деревянным с ними тягаться? У них в Америке давно уже развели «милирдеров», а наши только зарождаются. Вот им сколько нахватать надо, чтобы с ихними  равняться! И молодые-то наши вслед за «милирдерами» гонятся: тоже потребительску корзину наращивают. Дом построили. Теперь всё оборудование приобретают. Раньше-то проще было: ни микроволновок, ни блендеров, ни машинок-автоматов не было. А сейчас? Внучка говорит: «Хотим мы, баба, домашний кинотеатр, и чтоб на сколько-то метров «дигональ» была – это размер экрана. Зачем такой? Но раз молодым хочется, пусть берут, не жалко.
Жизнь вон как меняется, всё по-новому, всё по-другому. Дети и внуки пугают: «Криминал кругом. Пойдём с нами жить. Мало ли что?  Вдруг кто-нибудь напужает?» Кто меня напужает в своей-то деревне? Здесь с детства бегала. Каждый переулочек, каждый кустик родной.
– Не боялася никакого лиха и вашего криминального лиха не забоюсь, – говорю им.
       И вдруг – на; тебе: флягу украли. Конечно, давно слыхать, что в деревне разные «прошествия» случаются, то одно, то другое. А с ней, с Агафьей, так в первый раз. Участкового позвала. Всё записал, какого размера, цвета и что на самом переду, где крышка открывается, вмятина, которую недавно сделал внучок, когда на тракторе первый раз приехал. Привёз ей дрова, раз уж зимовать собралась. А как пятил трактор-то, то и наехал на флягу, будь она не ладна – зачем только она её у сарая оставила. Потом помнит, что уже примятую помыла, ополоснула водичкой да приткнула на брёвнышке около ворот посушиться. Вот тебе и на. Пропала фляга!
        Наконец  Дарья засыпает. Агафье некогда. Она садится мешки штопать – вчера постирала – и продолжает размышлять:
– Есть сейчас мешки искусственные. Да не любит она их: порвутся – не зашить, а то и вовсе рассыплются в прах. Какие это мешки? И всякая всячина, для дома потребная, такая некачественная продаётся. Раньше «обутку» сколько носили! А сейчас? Всё разовое! Китайцев ругают, а сами ничего не делают. В Китай надо посылать учиться ремеслу, как царь  Пётр Первый делал. Удастся ли участковому флягу спасти?
          Бабка шьёт, шьёт, да и засыпает. И вдруг ей то ли снится, то ли блазнится стук фляжный, знакомый. Вскинула голову, к воротам поворотилась, а там Гришка через забор флягу на брёвнышко ставит. А вмятины-то и нет.
– Баба, я флягу твою выправил, вот принёс.
– Ах ты, лихо криминальное, – кричит Агафья, – а я сколько переживала! Расстраиваюсь второй день. Почему мне не сказал? Я ж участкового позвала, заявление подписала. Что теперь ему скажу? Как в его глазах посмотрю? А вот и он. Лёгок на помине.
Участковый смущённо докладывает:
– К сожалению, Агафья Петровна, фляги не нашёл. Три другие нашёл. Петька-дурачок стал баловаться. Чужие фляги за копейки в утиль – сырьё сдаёт. Ума нет, а туда же, в криминал.
–Так оно правда, есть в деревне лихо криминальное? А моя-то фляга нашлась. Вот так бы всегда. Только участковый за дело, а оно уже само распутывается. Это оно, лихо, тебя боится.
Довольный участковый смеётся и спрашивает, прищурясь:
– А как оно, лихо криминальное, выглядит? Вы, бабушка Агафья Петровна, знаете?
– А как же! Знаю, лихо – оно и есть лихо, кривое, одноглазое, рукастое, ногастое, сопливое. Смотреть противно, подумать тошно. Но, слава Богу, сынок, ты его прищучил!
Через мгновение участковый идёт по улице и сам с собою разговаривает:
– Ишь ты. Лихо кривое, одноглазое, рукастое, ногастое, сопливое.

               

Ворище
Братья Трофимовы жили в небольшой деревеньке и давно хотели разбогатеть. Об этом мечтали их родители, топчась на своём подворье. Но оно не давало большого дохода, зато съедало львиную долю скромной зарплаты, которую тратили на корма, и давало возможность питаться натуральными свежими продуктами. Поэтому и дети в семье росли крепкими, здоровыми, выносливыми.
– Как бы так разбогатеть, чтобы быстро и никакого труда и преступления, – говорил краснощёкий крепыш Сашка. – Вот ведь батя велосипед обещает, а никак купить не может.
– Не-а, так не бывает. Без труда – значит своровать, взять у другого без спроса, т. е обидеть или обмануть.
Трудная задача. Деревенскому деревенского обидеть не хочется. Как можно своего обижать.
– А Давай, Сашка, возьмём Егорьевского Ивашку провода резать. Сами спрячемся. Как снимет, так заберём – вот добыча знатная. В металлолом сдадим. Будем при деньгах! – предлагает Денис.
– Это хорошо, – соглашается он: – Ивашка быстро лазит по любому стволу. Как он на про;водах зимы на самый верх столба закарабкался! У него руки сильные.
– Да он и сам худой, лёгонький, – продолжает рассуждать Денис. – Только всё равно страшно, а вдруг током убьёт.
– Не убьёт, – я знаю, на трансформаторе рычаг есть, можно его опустить, тока в проводах не будет.
Так и сделали: отправились на промысел в воскресенье. Электрик на выходном был и вообще на рыбалку уехал.
Старше всех в компании Сашка, ему девять лет. Беспечные взрослые действительно не позаботились, чтобы к трансформатору доступа не было. Всё открыто, залезай, делай что хочешь. Умный Сашка отключил ток. Слава Богу! Потом они с Денисом спрятались в конопле у дороги, около своей деревеньки, которую собрались в летний воскресный день лишить электричества. Ивашка, вооружённый кусачками, которые зажал в зубах, разулся и храбро полез по столбу. Вот он уже у цели. Вот взял кусачки в правую руку. Сейчас коснётся провода. Как вдруг из единственной улицы на мотоцикле выезжает его отец:
– Ах ты, скалолаз мой бешеный, куда тебя понесло? – закричал на всю округу. А голос у него ого-го какой! Ивашка кусачки выронил и пулей вниз. А отец его, тоже шустрый, хвать – за загривок поймал.
–Ты чего удумал? сам? Или братаны Трофимовы науськали? Решил обогатиться, всю деревню света лишил. Кусачки чьи? Точно Трофимовы. Иванович недавно такие из города привёз. Ты что кусачки у Трофимовых утащил? Это же получается, что ты не воришка, а двойной вор, прям ворище. А ну-ка дуй домой – и носа не высовывать! Я тебе покажу, разъязви тебя!
– Я немножко хотел. У электрика, дяди Коли, есть ведь провода, он бы снова натянул. Чо тут делов-то.
– Он ещё и разговаривает. А ты сам согласился бы, чтоб твою работу кто-то портил, а ты бы следом бежал и переделывал. А? Чужой труд воровать придумал, – негодует отец.
Ворище отдаёт кусачки и дует домой пешком. И пока отец Ивашкин усаживается и заводит мотоцикл, братья вылезают из конопли.
– Дядь Лёша, отдай кусачки, папка заругает.
– Вот вы где, голубчики. Отправили дурака на дело, а сами в кусты! Умны, нечего сказать. Кто же из вас это придумал? Хорошо ещё, что электричество отключилось, вы бы мне пацана угробили, сами бы в тюрьму сели. Вот поехал за электриком, а то в воскресенье без света – тоска! Как это вы мне попались. Правда, есть Господь на белом свете. Хотя… спасать дураков ему ни к чему.
– Мы не дураки. Мы выключили трансформатор. Ивашка бы живой остался.
– Ну как же не дураки. Мамки сейчас на электричестве обеды готовят, а вы всю деревню, всю деревню оставили без света!
– Мы не будем больше.
– Сам знаю, что не будете. Я всех предупрежу и трансформатор на замок закрою прямо сейчас.
Дядя Лёша уезжает, а братья стоят, насупившись.
Сашка вздыхает:
– А страшно, как он на Ивашку сказал «Ворище!»
– Хорошо, что он нас поймал, – говорит Денис, а то без обеда бы остались.
 













Вот и прочитан сборник произведений участников литературного конкурса «Золотое перо Алтая – 2018». Рад за тех, кому он понравился, немного огорчён за тех, кому сборник не понравился. Хорошим для всех не будешь – утверждает русская пословица-поговорка, так и у нас получилось. Но вместе с тем примите наши поздравления: Вы, уважаемый читатель, открыли для себя новую страницу Алтайской литературы! И всяческих Вам благ!

                Редакционная коллегия сборника «Золотое перо Алтая – 2018»















ОГЛАВЛЕНИЕ:

Вступительное слово организаторов Конкурса – стр.

Номинанты литературной премии «Золотое перо Алтая – 2018»,               
                «Проза»         
     1. Андриященко Анна (г. Рубцовск)
2. Бородаев Игорь (г. Бийск)
3. Быкова Татьяна (г.Бийск)
     4. Голотвина Татьяна (Бийский район )
     5. Матвеева Валентина (г. Рубцовск)
     6. Медведев Сергей (г. Рубцовск)
     7.Нургалиев Владимир(г. Бийск)
8. Пивоваров Николай (Бийский р-н)
9. Полетаева Алёна (г. Барнаул)
10. Попова Тамара (Бийский район)
11. Попова Татьяна (г. Камень-на-Оби)
12. Рыбкин Эдуард (г. Бийск)
13. Скорлупин Иван (Петропавловский р-н)
14.Татаренко Иван (г. Бийск)
15.Тимофеева Валентина (г. Бийск)
16.Толстов Николай (Тогульский р-н)

Номинанты литературной премии «Золотое перо Алтая – 2018»,
                «Поэзия»               
1. Андриященко Анна (г. Рубцовск)
2. Бацунов Александр (г. Рубцовск)
3. Гусев Сергей (Ельцовский р-н)
4. Дёминов Анатолий (Курьинский р-н)
5. Дуплинская Надежда(Троицкий р-н)
6. Зотов Валерий (г. Бийск)
7. Костюченко Владимир (г. Камень на Оби)
8. Паневина Галина (г.Белокуриха)
9. Плотников Геннадий (г.Барнаул)
10. Полетаева Елена (г.Барнаул)
11.Соколова Алла(г. Бийск)
12. Фельдбуш Людмила (Троицкий р-н)
13. Шуляк Олег (г. Бийск)


Полуфиналисты
«ПРОЗА»
1. Бурденко Николай (г. Бийск)
2. Пасечник Ксения (Солонешенский район)
3. Синицин Владимир (Барнаул)

Полуфиналисты
 «Поэзия»
        1. Зизене Марина (г. Бийск)
        2. Кузнецова-Ридных Людмила (г. Рубцовск)
       3. Медведев Сергей (г. Рубцовск)
       4. Скрипкина Лидия (г. Рубцовск)
       5. Ткаченко Людмила (г. Барнаул)

Финалисты
«Проза»
        1. Гуляев Владимир (г. Барнаул)
        2. Скрипкина Лидия (г. Рубцовск)
        3. Соколова Алла (г. Бийск)
        4. Шуляк Олег (г. Бийск)



Финалисты
«Поэзия»
        1. Герасименко Валентина (г. Рубцовск)
        2. Осин Василий (г. Бийск)
        3. Пасечник Ксения (Солонешенский район)
        4. Тимофеева Валентина (г. Бийск)

Победители в номинации «Проза»:
«Золотое перо Алтая – 2018»   – Ольга Павлова.

«Серебряное перо Алтая – 2018»  – Иван Мауль.

«Бронзовое перо Алтая – 2018»  – Людмила Кузнецова-Ридных.


Победители в номинации «Поэзия» :
«Золотое перо Алтая – 2018»  – Владимир Крек.

«Серебряное перо Алтая – 2018»  – Геннадий Жуков.

«Бронзовое перо Алтая – 2018» – Екатерина Рупасова


Творчество членов жюри Конкурса:

Алексей Фандюхин (г. Бийск)

Дина Нагорнова-Сабынина (г. Прокопьевск)

Михаил Морозовский (г. Омск)

Юрий Проскоков (г. Междуреченск)
   
Юрий Сучков (г. Чита)

Анна Шевцова-Рыжикова (г. Томск)


Гости  альманаха:

Евгений Куманяев (г. Коломна)

Сергей Меринов (г. Междуреченск)

Александра Китляйн (г. Междуреченск)
          


Рецензии