Заброшенный дом

Реки никогда не текут вверх…
Я люблю встречать утро на реке Чусовой близ палатки. Была пора золотой осени в начале октября, и было утро в деревне Мартьяновой.
Мы пошли к Палатке – так называется камушек у Переволоки. От него начинается Косой перебор и сама Мартьяновская дуга.

От мостика до Палатки идти всего ничего – одна верста. Перебравшись через Студёный лог, мы спустились к реке. Над берегом росла гуща иван-чая, которая от холода стала чёрно-белой. Вдалеке темнела гора Сарафанова камня.

От деревни вдоль берега тянулся разноцветный смешанный лес. Вечнозелёные ели, светло-жёлтые лиственницы и огненные березки – деревья отражались стеночкой в зеркале мелководного плёса.

Прибрежные камни были под стать осеннему лесу, привлекая взгляд румяными лишайниками. За ними круто поднимался лес. Между стволами редколесья синело небо.

И велик был соблазн залезть по скалам на вершину… Вершину чего? Конечно же, Палатки! А то всё ходим, ходим да смотрим на этот чусовской дольмен снизу.

Палатка напоминает гигантский каменный Дом на ногах и с покосившейся крышей, которую застлали поваленными пихтами. Чусовская вода подточила ступни мастодонта и часть кладки вывалилась в реку. Чуоси обтекает те камушки, и они становятся говорливы.

Однажды они рассказали мне сказку про Пилю, который был шаманом и укрывался в крохотной пещере. Пещера стала ему Домом. Он был Проводником между людьми и миром подземелий и рек, льющихся дождей и каменных расщелин.

Пещера для шаманов всегда была путём в "хаман хэргу", к самому Нижнему Миру. Реки никогда не текут вверх.
Было это так давно, что лет уж прошло, сейчас посчитаю - сорок сороков!

В ущелье Пиля ставил шонар с орлиным гнездом, где сидит Душа орла. Рядом вешал две шкурки с гагар. Души гагар тоже были всегда готовы ему услужить. На вершине каменного Дома шаман ставил свой лекоптын.

И никогда не расставался он с верным Сырчиком – так звали трясогузку, которая следовала за ним по пятам. Стары люди баили, что Пиля в ответственных делах советовался с ней. Шутка ли – то не птичка простая была, а Гнев тайги!

С тех пор столько воды утекло через Косой перебор, что и не вспомнить ничего. И решил я разыскать место, где стоял лекоптын – может, ноги хоть помнят да сами дойдут?

Сказано - сделано. Мы поднялись на гребень Переволоки. Нас встретила цветастая макушка камня Баба-Яга, расположенного на обратном конце Мартьяновой дуги - настолько узкий этот перешеек. Я прошёлся по направлению течения реки, и свернул в прибрежный лесок. Там оказался кондовый бурелом. Вот так лесок!

Сказать, что здесь сильно "гневалась тайга" – ничего не сказать. Слов не хватит, чтобы описать сплошные нагромождения вывороченных огромных пней и стволов вековых деревьев, когда-то не сумевших противостоять Ветру. Я честно попробовал раз шесть пробраться через это буреломище с разных сторон.
Ну никак! Тщетно, и я отступил. Казалось бы…

Под навесом из валежа было сумрачно и прохладно. Утренний свет пронизывал Чусовую, но в Палаточный лес проникал слабо. Местами в нём росла куцая травка и мох. Для человека пройти на вершину Палатки – нереально.

Трёхметровые завалы проросли молодым леском и непролазными джунглями малины. Тут и там под ногами оказываются щели и пропасти, слегка прикрытые ветками, под которыми призывно мерцает Чуоси.
Она будто подначивает: "Давай, попробуй-ко! Мотри-и, грохнисся!"

Щас-с. Найду другой способ. Когда в очередной раз толстый сук едва не проткнул мне ногу, я неожиданно рассвирепел. Вдруг вспомнился случай, когда на Новиковом камне пришлось таранить сухарами и велосипедом наглые волчьи морды. Позорные волчары глумились из-под веток, когда я зашиб ногу и свалился в ледяную болотину.

Шевельнулась внутри особая, медвежья ярость. Шерсть на загривке поднялась, глаза налились кровью. Не пущать? Меня???

Я поднялся на задние лапы, а передними начал буквально крушить всё вокруг. Ветки, стволы, коряги – всё полетело к чертям собачьим. Я ревел и ломал сухостой, прорывался в завалы, прижимая уши и срывая когтями омертвевшую кору. Куда-то проваливался и снова упрямо, настырно лез к своей цели…

Уф! Наконец, передо мной открылась давно знакомая гладь реки, и я остановился. Пот стекал со лба. Где я? Кто я?
По ощущениям, я когда-то стоял именно на этом месте!

Оглянулся – рядом у корявого пня обнаружилось птичье гнездо. Оно было под корнями и висело на толстых стеблях, будучи хорошо замаскировано. Здесь жила та самая белая трясогузка с семьёй. Сырчик всегда садился мне на правое плечо, когда чувствовал, что я мучаюсь каким-то вопросом.

Помню, как я ходил по пустому лесу в надежде отыскать хотя бы зайца, но находил только новые и новые вырубки. И бродил на устьях притоков Реки Теснин, откуда исчезли стерлядь и харьюс. Тогда Гнев тайги по-настоящему рассердился:

"Слишком много люди берут от Леса! Надо добывать зверя ровно столько, сколько нужно для одежды и пропитания, не жадничать.
То же самое касается рыбы. Не ловить всю подряд, отпускать молодь в нагул. Сколько надо тебе на ужин? Столько лови!

Надо беречь Лес и чистые горные реки, в верховьях которых рождаются новые рыбы. Вырубать можно больные деревья и те, что подходят для постройки избы, не больше".

Что было потом? Я ушёл, окунувшись в священной Чуоси. Вода смыла мои следы. И сейчас не буду оставлять их. Вернусь на Переволоку, посмотрю, как берёзовое золото играет.

Спрошу у рыбаков – как ноне рыбка ловится и был ли под утро у неё хороший жор? Приукрашивать нет смысла. Я-то знаю, смотрю на них из Ворот у Города, на стенах которого сияет Солнце.

Потом тропою лосиной выйду на заросшие мхом уступы и гляну сквозь мохнатые ветви на перебор. Тишина. Шумят только костяные подвески из клыков куниц и соболей.

И увижу опять, как над этим миром вольно летит Душа орла. Ей видно всё с высоты и она говорит мне:
- До чего изумительна и красива Река Теснин, когда природа замирает, готовится к зимнему сну.

Спокойно зеркало священной Чуоси. Молчаливо высится над водой каменный Дом, последнее прибежище шамана. Подводная трава распустила бесстыдно волосы, обнимает камушки у берега.
Посижу, вновь прислушаюсь – о чём они говорят?