Глава XII. Главный архитектор

Вскоре в институте появился скромный, молодой человек, в очках с мощной оправой, отдаленно напоминающий Знайку из книжки Николая Носова «Незнайка».
Он тихо, и скромно перемещался по этажам, и никто не знал, с какой целью появился этот человек, и что он тут делает.
Мышкин Анатолий, выглядел нестандартно. Он отличался от окружающей бледной толпы не только одеждой. Модные пиджаки, контрастирующие с брюками по цвету, зачёсанные назад волосы и очки в дорогущей оправе с темнеющей от солнца оптикой. Он выглядел безукоризненно. Это создавало ореол тайны вокруг. А не было ли это всего лишь пустой оболочкой? Гадал Саша.
Один человек, которого он знал, мог позволить себе не только внешне отличаться от окружения, но, ещё и быть способным мыслить креативно в работе. Это был его друг, дизайнер, Артём, с которым ему довелось поработать вместе лет тринадцать назад. И, тогда, Саша не мог себе представить то, что встретит на своём пути подобный феномен вторично.
 Саше хотелось понять суть Мышкина. И, хотя внешний вид настораживал, само лицо Анатолия говорило об уровне интеллекта его обладателя. Особенно глаза и высокий лоб, сводили на нет всю Сашину напряжённость.

* * *

- Привет Саш, а что ты последнее время такой грустный ходишь? Слушай, дай я тебе про Пегареву расскажу, у тебя сразу настроение поднимется? - спросил Коля, вышедший к нему вниз открыть шлакбаум. Он всё ещё возил Артамоныча, или «дедушку», как его называли водители из уважения.
 - Привет Коль, а что случилось с нашим институтским курьером? – спросил он безучастно, словно бы ничего в этом мире, уже не могло вернуть его к жизни.
- Мне мужики рассказали. Это чистая правда. Она тут в Египет ездила, в отпуск. И взяла с собой часы. Но не простые, а два будильника из ИКЕА. Знаешь, которые громко тикают?
- Да, знаю. Ну, и что? – растопырился на костылях Саша.
- Не перебивай. А то, что, на посадку её пропустили. Подумаешь будильники!? Но уже в самом самолёте, перед взлетом, её соседка пожаловалась стюардессе, что у женщины, что-то очень громко тикает в сумке.
Стюардесса подошла, и попросила открыть, показать, что там лежит. Ну, ты же знаешь Пегареву? Она так просто не сдаётся.
- Так, что там дальше-то было?
- Так вот. Не открывает и всё. Тогда стюардесса говорит, что самолет не полетит никуда, если она не откроет.
- Открыла? – заинтересовался Саша.
- Открыла. У стюардессы аж челюсть отвисла. Такая наверно девушка красивая, а рот закрыть не может. Потом пришла в себя и говорит:
- А зачем вам два будильника из ИКЕА?
 Пегарева отвечает, что, мол, поехала в Египет не на пляже лежать, а на экскурсии ходить. Вот и взяла с собой часы.
- А зачем же двое часов-то взяла? – перебил Саша.
- Вот и стюардесса её тоже спросила. А она ей и говорит. Ну, это только наша Пегарева может такое придумать:
– «Это потому, что экскурсии дорогие очень, и я боюсь проспать. Поэтому второй на всякий случай».

Саша, уже приезжал на работу практичесски каждый день, и даже скакал по стройкам на костылях, постепенно перейдя, сначала на один, а затем и вообще на палочку. Словно солдат, возвращающийся с фронта в отпуск, он ковылял по институтским коридорам с этажа на этаж.
Сергей не мог смотреть на двигающегося по коридору Сашу без улыбки.
- Вот говорил же я тебе, что не надо максискутер покупать! Так нет же, не послушал ты меня! Теперь вот мучаешся! - сказал Сергей Саше, когда тот вошёл в комнату.
- Нельзя стоять на месте. Всегда надо развиваться, - проковылял мимо него в сторону рабочего места Саша.
- Ну, и что это за развитие, когда такие жертвы?
- Кто-то же должен попадать в аварии!? Видимо выбор пал на меня.
- Никто не должен попадать! Ездил бы себе и дальше на пятидесятикубиковом, всем спокойнее было бы.
- С таких тоже падают и даже чаще!
- Да, падают, но не так калечатся.
- Ладно, Сергей, давай не будем об этом? Вот скажи мне лучше, а ты случайно не знаешь что-то про Мышкина Анатолия? Мне почему-то кажется, что он тоже, как и ты пришёл из того же института. Только в отличие от тебя он какой-то зашуганный. Наверно досталось ему? – сменил неприятноую для него тему, Саша, аккуратно опускаясь на свой стул, держась одной рукой за стол, а другой, придерживая костыли.
- Да. Он оттуда же. ГАПом был. Пришёл к нам уже тогда, когда работы не было совсем. Делал один дом со своей бригадой. Это последний объект в институте был, после захвата. Вот ему и достался, как единственному архитектору. Венерова же теперь только дороги и мосты берёт.
- А зачем его к нам перевели, как ты думаешь?
- Я вообще не понимаю, что происходит. Только убежал из того института, как он тут, как тут, постучался к нам в дверь. Теперь, значит всё! Ещё года два, три - и, как у них будет. Полный развал. Но, эти года пока есть у нас.
- А может быть он от кого-то? – предположил Саша.
- От кого, от кого-то?
- Ну, не из Казани он точно. Там своих мышей хватает, - вывел Саша.
- Тогда местный значит, от Сергея Олегыча может быть?
- Вот, как раз от Олегыча и может быть, - согласился с гипотезой Саша.

Но, вскоре поползли слухи по институту, что Мышкин на самом деле теперь их главных архитектор.
Новые руководители считали, что вырастить кадры самостоятельно, на «грядках» института, невозможно. То ли земля слишком сухая, то ли вода солёная, но все всходы вяли последние годы, так и не показав листьев. Спасались только «растения», что были пересажены из других огородов, на новом месте выглядя редким овощем, посаженным не ради урожая, а для рекордного роста.
Но, любой главный архитектор института, не способен жить в одиночку. Ему нужен, как минимум коллектив. Что-то вроде своей творческой бригады.
И точно, буквально через пару недель Анатолий стал обрастать, сначала маленьким, аптекарским, а затем и самым настоящим «огородом» селикционера. К нему приходили незнакомые никому из местных люди. Первое время их было человек пять, шесть, потом число стало расти. Сначала до десяти человек, потом до пятнадцати. Причем появлялись не только архитекторы, но и конструкторы. И это уже попахивало не творческим коллективом, а целой мастерской. Позволить себе такую роскошь в то время мог далеко не каждый. Только лишь наличие знающего, грамотного «наставника», могло помочь в таком непростом, и, что самое главное, никому не нужном деле.
Вскоре, разрастясь примерно человек до тридцати, этот коллектив, ни с кем не здоровающихся в коридорах, людей, взятых в институт уже на другие, более высокие оклады, занял собой весь, пристроенный при Райкине, мансардный этаж, превратившись в мастерскую под порядковым номером десять. Саша считал, что все сотрудники этой мастерской настолько самостоятельны и независимы, что и управления ими вовсе не требуется, настолько значимы и многозначительны были их лица в тот момент, когда он проходил мимо кого-либо из них в коридоре.

Саша познакомился с Мышкиным, когда тот пришёл к нему в аквариум с просьбой отвести к ГАПу, занимающемуся, проектированием школы на восемьсот человек в новом, одном единственном проектируемом институтом микрорайоне, который поручили десятой мастерской, как самой творчесской и перспективной. Саша помнил те времена, когда институт мог позволить себе до десятка таких микрорайонов одновременно; и велись они мастерской Никишина, бригадой покойного Мельникова. Причём проектировались спокойно, без нервов, и срывов графиков. Все были заняты своим делом, и никто не переживал о том, что у него могут в любой момент отобрать работу.
- Привет. Слушай, тебя Саша звать? – спросил он.
- Да. А тебя Толя, я знаю.
- Ну, ты знаешь, что я тут у вас теперь что-то вроде главного архитектора?
- Да, ты ещё и как руководитель десятой мастерской?
- Да. И так, и так. Слушай, короче тут такое дело. Венерова сказала, чтобы ты отдал нам школу проектировать, - смотря в пол, произнес он, переступая с ноги на ногу.
- Какую школу? Которая, в Питере? Так она уже запроектирована. Мы с заказчиком теперь, там экспертизу проходим с ней, - не в силах понять, что кому-то в голову может придти мысль просить недоделанный проект, для того, чтобы улучшить его, предложил Саша Наталкинскую школу. Так как только что вернулся из Питера.
- Которую у тебя Светлахина делает, - наконец сумел до конца выговорить он.
Саша онемел от такого поворота событий. Раньше, когда время от времени Райкин кидал его на чужие объекты, он понимал, что это связано с доверием к его креативному мышлению. Но, теперь, когда их институт присоединили к холдингу, Венерова сомневается в нём, имея под боком лучшего чем он, как она считает архитектора, и вовсе отбирая практически готовый проект? Но, когда-то сам Острецов хвалил Сашины фасады.  Времена изменились, и он не мог ничего поделать, понимая, что дело в том, что у него теперь, нет имени. Не своего собственного, а известного в Москве. Сейчас, имя становилось важнее, чем сама, выходящая из-под рук архитектора проектная документация. Ведь с хорошим именем, и стены стоят дольше. Более того, доказывать громкость его звучания нужно постоянно, на каждом углу.
Ситуация становилась хуже и хуже. Интересно, до какой степени она будет продолжать ухудшаться? А ведь это началось ещё тогда с Пашиного БНК, когда Венеровой не понравились его фасады. Но, у других мастерских архитектура была ещё скучнее, вспомнилось Саше.
- Так её Наталия Николаевна практичесски полностью уже сделала? Что её забирать-то? – спросил он Толю.
- Венерова сказала так Саш. Понимаешь, я думаю, что она хочет, чтобы я её не просто у тебя взял, а ещё и вместе с фасадами жилых корпусов, которые моя мастерская делает, отправил Итальянцам. Они у нас по договору делают фасады. Вот видимо она заодно и решила вашу школу им отдать, - оторвав от пола свой взгляд, произнес он.
- Ничего не понимаю. У нас же замечательные фасады. Я специально старался, чтобы ГАП, делала в соответствии с установкой Андрея Олеговича. Зачем же теперь в Италию гнать? Да и что это за работа такая получится, если один рукава, другой пуговицы пришивает?
- Не знаю Саш зачем. Наверно ей поделиться с ними сказали.
- Бред какой-то! Они же всё равно ничего лучше не сделают. Ты видел сам школу-то эту?
- Нет. Не видел.
- Ну, тогда пойдём в закрома, смотреть.
- Ой, Саша, а можно я не пойду к Светлахиной?
- Не бойся. Она не обидит. Я после тебя ей скажу всё. А тебе просто покажем сам фасад. И ты уйдешь.
- Ну, ладно. Хорошо. Пойдем, - согласился испуганный Толя.
Они вошли в комнату, которую занимала бригада Светлахиной.
Где-то в глубине своего сознания, Саша начинал сейчас постепенно понимать, в чём же всё-таки кроется причина данного приказа генерального директора холдинга.
Венерова никогда и никому, естественно только кроме своего верного опричника и друга Паши - не прощала ощибок. А Саша ошибся! Да-да, именно ошибся! И ошибка его состояла в том, что Светлахина не имела Итальянских корней. Но он был уверен в найденной ею архитектурной концепции, и не хотел влезать в творчесский процесс, чтобы не дай Бог не навредить. Он наблюдал со стороны и не мешал, доверяя Светлахиной, как профессионалу. Но, видимо сейчас, ни в коем случае, нельзя было доверять человеку, если он не был Итальянцем. В этом и состояла его ошибка. Да и школа, которую она проектировала, строилась в Москве, а не в Питере. А значит, могла попасть на глаза тем, кто курировал Венерову. Вот та и боялась допустить в своём детище Русские национальные мотивы.
Для Венеровой, все её архитекторы были бесплодны априори. И, если даже, кто-то из них создавал логичную, свежую в своих решениях архитектуру, то и это вряд ли могло спасти от критики, вечно сомневающейся в данных вопросах Венеровой. Она верила только мнению со стороны, и далеко не каждого встречного, а тех, кто состоялся в глазах общеста, кто был удачен, а значит и востребован.
И, если, не дай Бог, данный человек терял свои позиции, хотя бы отчасти, он тут же прекращал быть авторитетом. Она была явным представителем постепенно захватившего все сферы творчества, поколения бескомпромиссных, жадных и жестоких урбанистов, которые видят везде только сиюминутную наживу, не задумываясь о будущем, живя настоящим. Город уже почти пал под их натиском.
Жесточайшая, искусственно созданная конкуренция доводила процесс проектирования до полного абсурда. Люди, привыкшие работать ради результата, теперь не видели смысла в своей работе. Постоянная нервотрёпка, переделки, изменения, возникающие не в результате творчества, а из-за постороннего мнения, плохого слова, или просто кривого взгляда чиновника, или члена Московского правительства, вызывали ненависть к професии у архитекторов.

- Добрый день товарищи, - поздоровался Саша со всеми.
- Здравствуйте, - скромно произнес Анатолий.
- Здравствуйте, здравствуйте, - не поднимая головы от своего компьютера, сидя спиной к вошедшим, ответила Светлахина, никогда не упускавшая случая показать свою чрезмерную загрузку. Затем, всё же оторвав лицо от компьютера, с умоляющим взглядом, дополнила:
- Подождите, подождите секундочку. У меня сейчас завал. Вы не могли бы через полчасика зайти Александр Александорович?
 Она была мастером имитируемого завала.
- Это наш новый главный архитектор института Мышкин Анатолий, - не первый раз встречаемый в штыки, сказал, не обращая внимания на слова Наталии Николаевны, Саша. Зная, что на самом деле несколько минут истраченных на него не отразятся на общем деле.
- Очень приятно! – нервно улыбнулась Светлахина и тут же встав, заглянула за плечо одному из сотрудников, быстренько сказав ему: - Всё же ещё смелее. Может оранжевый, ещё? - Затем, подойдя уже к Саше и Анатолию, добавила: - Я, как раз с фасадами работаю. Тут одна мысль появилась. Понимаете, у нас слишком много холодных оттенков, и вот я решила чуть-чуть тёпленькими тонами поработать.
- Наталия Николаевна, нам нужно только на фасады школы посмотреть и всё. Дайте нам, пожалуйста, буклет, - попросил Саша.
- А вот он, на столе лежит, - сказала она и подошла к столу, раскрыв нервно буклет на страничках с фасадами.
Анатолий взял у неё из рук буклет и внимательно стал рассматривать цветовые решения.
- Ничего не понимаю. По-моему, замечательная архитектура. И Андрею Олеговичу понравится. А его Венерова видела? – спросил Мышкин Светлахину и Сашу, теперь стоявших рядом, напротив его, словно дети у доски в школе.
- Конечно, видела, если её подпись на нём есть. Вон же, смотрите, на обложке, - не без гордости указала на подпись Светлахина.
- Да. Точно. Есть. Ну, тогда Саш, я вообще ничего не понимаю, что у неё в голове!
- А, что собственно случилось? Почему вы вдруг о Венеровой говорите – спросила их Светлахина.
- Да дело в том, что она мне эту работу отдаёт, чтобы я мало того, что доделал за вами, так ещё в Италию отправил фасады, для переработки их в архитектурном бюро, которое и мне фасады на жилой микрорайон делает, - решил всё же сам открыть правду Анатолий.
- Как это отдаёт? – не поняла Светлахина Анатолия, так, как еще никогда не сталкиваясь с таким стилем работы. Она посмотрела на Сашу таким взглядом, будто бы заподозрила его в неком сговоре с Венеровой, в котором именно он и уступил ей, не защитив своего ГАПа, с его архитектурой.
Саше было тяжело ощущать этот взгляд. Но он знал, что Светлахиной не сможет ничего обьяснить сейчас. Для того, чтобы она поняла хоть что-то потребуется очень много времени. Окунувшись с головой в проектирование, она не имела времени на анализ всего того, что происходило вокруг.
- Ладно, вы тут сами разбирайтесь, а я, пожалуй, пойду, - сказал Мышкин, как-то бочком, бочком исчезая в полуоткрытой двери комнаты. Уже из коридора произнеся, постепенно растворяясь в его полумраке:
- Ну, Саш, я тогда жду.
- Вот так вот Наталья Николаевна. Не надо было на каждом углу кричать, что у вас работы до хрена, и Шумейко вам людей в помощь не даёт, - закрыл вопрос Саша, когда уже последние очертания Мышкина пропали с его глаз в полуоткрытой двери, словно улыбка Чешырского кота.
- А у меня не сто рук! Вы сами виноваты! Было бы больше людей у нас, и не говорила бы ничего, и школу не отобрали бы, - уже в спину удаляющемуся таким же, как и Мышкин образом, Саше жаловался перегруженный ГАП.

Мышкин, явно несамостоятельно столь резво и стремительно продвинулся по служебной лестнице, всего года два назад попав в должности ведущего архитектора к Венеровой в институт.
Но, никто не знал, кто мог стоять за его ростом. И только тот факт, что он был абсолютно того же возраста, что и сам Андрей Олегович, говорил уже о многом. Возможно, они учились вместе.
Но, в этом не было ничего нового. Ещё и в средние века, умение учится с кем-то из великих людей, очень помогало от многих проблем в жизни, а то и вообще определяло дальнейшую судьбу. Но не это было главное, оно заключалось в другом. В том, каков человек был сам по себе. Что он представлял собой. Мышкин, был человек хороший, и честный, что большая редкость в наши дни. И это облегчало жизнь многим из его окружения, прежде всего способствуя сотрудничеству, а не подводя дело к интригам и подковровым играм.
В его обязанности входило следить за разработкой проектов всего института, и согласовывать их у своего друга Острецова. Всё бы ничего. Работа не бей лежачего. Но, не тут-то было. Венерова не могла допустить простой подход к делу, даже если он и приносил пользу. Для того она и была поставлена, чтобы создавать видимость суровых будней. Ведь только таким способом можно добиться результата, считала она. Любое начинание доводилось ею до полного абсурда. То, что можно было сделать легко, качественно и быстро, делалось сложно, убого, и долго, с бесконечными переделками. Не зная, как поступить, в самых элементарных ситуациях, боясь ответственности за содеянное, она шла всегда нелегкими, обходными путями, заводящими работу в тупик. И только лишь те, немногие проекты, до которых у неё не доходили руки, удавалось выполнить на достойном уровне.
В институте ещё оставались грамотные проектировщики, и архитекторы. И уровень архитектуры пока был достаточно высоким, за редким исключением, прикормленных кочевников. Но их было мало, и расстраиваться из-за этого не приходилось.
Когда с должностей директоров крупных проектных институтов стали постепенно убирать профессионалов, а на их место ставить суровых успешных менеджеров, упал не только уровень проектирования, исчезла та, атмосфера творчества, которая могла зародиться только под руководством понимающего все её грани руководителя.
Те проекты, которые получались неплохими, имея достойный архитектурный уровень, беспокоили Венерову больше всего. Они не давали ей покоя. Она сомневалась в явном. Первое время она не подписывала буклеты с архитектурно-планировочными решениями, советуясь с одними, или другими понимающими толк в архитектуре коллегами. Как правило это были не архитекторы. Попытавшись пройти путь перековки из юриста в архитектора, она несколько успокоилась, смирившись с тем, что архитектором ей всё равно не стать. Но, гардероб её заметно повеселел при этом, став разнообразнее, и смелее. Она, как минимум, отказалась от чёрного цвета.
Опыт нескольких лет работы управленцем высокого уровня, позволил ей понять то, что главный архитектор, в холдинге, где у руля такой опытный, прекрасно чувствующий и понимающий архитектуру менеджер – должен обязательно быть. Не давая право принимать самостоятельные решения, она держала под боком послушного и стильного Мышкина, только для того, чтобы было кому отвечать за всю наделанную под её умелым руководством глупость, и расхлебывать заваренную кашу.
Анатолий, как человек неглупый понимал, что от него требуется, и не надеялся на полноценную работу, которую и должен выполнять истинный главный архитектор института, что есть сил стараясь угодить своенравной властительнице.
Параллельно были попытки взять на работу ещё других главные архитекторов института, как бы про запас, или только на определённые объекты, на вырост. Но они держались не долго, слетая с места буквально месяца через два-три, не выдерживая столь высоких требований со стороны руководства, да и, не имея за своей спиной волосатой руки, надеясь лишь на своё, кое-где уже «прозвучавшее» имя. Среди всех мнений для Венеровой важно было, прежде всего мнение законодателя Московских мод - Острецова, а он, как догадывался Саша, не при каких обстоятельствах, не отступался от своих, произнесённый однажды слов о Мышкине.
Самым выразительным из всей этой, веселящей её своими креативными идеями, несовместимыми с Московским климатом, и невыполнимыми из-за своей немыслимой стоимости, был Николас Супонис. Этот молодой человек, выходец, из бывшей Латышской республики, походил на взятого в плен бойца Гитлер Югента. Неизвестный у себя на Родине, он пытался пробиться в Москве, где сильно ценили нерусские корни, начиная ещё с княжения Рюриковичей. Доставшиеся от природы, выпученные серо-голубые глаза, в сочетании с короткими, стоящими дыбом волосами ёжиком, придавали ему постоянно удивленный вид. Но, к сожалению, Супонис очень плохо говорил по-русски.
Эти его особенности помогли ему продержаться на должности дольше других. Он до самого последнего дня в институте не понимал, что от него хотят, и от этого, не попадал в точку своими результатами. Но, именно его неординарность и непредсказуемость и нравилась первые пару недель Венеровой. Но, потом, и он ей надоел. Как могла надоесть дорогая игрушка избалованному ребёнку.
- Я вас нэ пон-нимаю. Вы кричыт-тэ и говорыт-тэ очэн быстро, - защищался он, своим акцентом усугубляя своё и без того плачевное положение.

Ни один человек на всём земном шаре не смог бы нравиться Венеровой постоянно. Она считала, что не имеет права поддаваться сиюминутным проблескам разума, таланта, и успешности со стороны окружающих её архитекторов, считая их своими рабами. Только лишь чиновники высшего ранга могли оставаться для неё вечно непогрешимыми и святыми, по той причине, что не ошибались, ведь они ничего не создавали. А тот, кто ничего не делает, как известно – никогда и не сделает ошибки.
Именно такой подход давал ей возможность считать себя такой же непогрешимой, как и те, кто был над ней. Стремясь к чему-то возвышенному, ценя дружбу с Острецовым, она ненавидела его одновременно, догадываясь в глубине души, что никогда ей не стать настоящим архитектором.
В погоне за необычностью, она напоминала чем-то слепого котёнка, который путает мамин сосок с пальцем хозяина, начиная сосать его. Так и она не верила в Русскую архитектуру, давно разочаровавшись в ней. Но, при этом жила в городе, переполненном, к тому времени, новыми, интересными, воплощёнными проектами, сделанными именно молодыми, талантливыми архитекторами, родившимися в этой стране.
В её же институте, не могло быть таких, как она считала, хотя бы только потому, что это был, прежде всего, её институт. Она не справлялась с задачей высоко креативного архитектора, которой так и не поделилась с Мышкиным, совмещая её с управлением, как и подобает современному управленцу, каким она себя позиционировала, по-сути оставаясь рядовым менеджером.  Заболев ещё несколько лет назад тяжкой формой звёздной болезни, она ничуть не сомневалась в своей святости и незаменимости, видя во всём окружении одних неудачников и бездарностей. А ведь если бы она, хотя бы попробовала присмотреться к окружающей действительности, сколько бы ей открылось нового, и неожиданного.

- Привет Толь. Слушай, а ты не можешь мне объяснить, что же это такое происходит вокруг тебя? Кто у нас главный архитектор? – как-то спросил его Саша, встретив в коридоре института, выйдя из своего кабинета.
- Привет Саш. Слушай, если честно, то я и сам уже ничего не понимаю! Но, я как-то спросил её об этом. А она и говорит мне: - «Не переживай, тебя это не касается», - ответил он, словно бы пытаясь оправдаться перел Сашей, несколько стесняясь своего положения, словно незаконно рожденный от кухарки, княжеский сын.
- Как это? То есть это просто так, на всякий случай? По принципу - вдруг покруче попадется?
- Не знаю я уже ничего. Мне кажется, она ищет человека с именем, при этом, чтобы архитектура у него была лучшая в мире. Но платить много не хочет. Думаю, так.
- А ведь я думал, что Опле занималась идиотизмом на должности главного архитектора, а она, оказывается, как раз делала всё, что от данной должности требуется – изображая бурную деятельность, зарабатывала себе имя.
- А, кто такая Опле? Я её не знаю. Не застал, - рассеянно сказал Мышкин.
- Да, была тут одна такая, главный архитектор. Из пустоты проблемы вытягивала на свет Божий. Талантливая зараза, аж страшно! А потом вообще Андрея Олеговича обвинила в том, что он у неё архитектуру ворует. Шизданутая, одним словом. Сейчас, говорят, ушла в институт какой-то замом главного архитектора.
- А, понятно. Слушай, да ну её на фиг. Тут каждый сам за себя. Мало ли, что там до меня было. Мне бы самому выжить.
Скорее всего, Мышкин был прав, когда говорил о том, что Венеровой нужен человек с именем, только вот недосказанность в его словах имелась. Она заключалась в том, что Дина Игоревна не могла его трогать, по той простой причине, что он, будучи другом главного архитектора Москвы, нужен был, как связующее звено в процессе согласования архитектуры. Но, при этом девушка искала большего, и это большее называлось простым словом – слава. Ей нужна была она, как воздух. Ведь, согласитесь, каждому из нас нравится, когда хвалят, и наше имя постоянно не слазит с телевизионных экранов и с уст градоначальников. А для этого нужно, чтобы ему помогали звучать. Кто же, как не уже звучащие имена, могут помочь в этом? Только они.
Но люди, стремящиеся любой ценой к славе, на фоне своей постоянно подпитываемой амбициозности, никогда не смогут позволить себе заняться такой простой вещью, совсем недавно считающейся в порядке вещей, как развитие своего творчесского коллектива. Для этого у них нет места в мозгу, он занят другими, более важными задачами.