Комедийная пьеса Подвиг разведчика

СЕРГЕЙ  ЮРЬЕВ 2


Гениальному кинорежиссеру – Татьяне Михайловне Лиозновой, всей съемочной группе, а также великим артистам, принимавшим участие в создании советского телесериала «Семнадцать мгновений весны» - посвящается.

Комедийная пьеса в двух действиях.

«ПОДВИГ  РАЗВЕДЧИКА».

Действующие лица:
1. Автор (голос за кулисами).
2. Яков Семенович Кацман – мужчина около 40 лет.
3. Борис Львович Линдерман – мужчина около 40 лет.
4. Лазарь Исаакович Буркович – мужчина около 40 лет.
5. Николай Николаевич Иванов – мужчина около 40 лет.
6. Супруга Кацмана – женщина около 40 лет.
7. Три женщины «легкого поведения» - женщины лет 30-ти.
8. Начальник управления КГБ СССР по Одесской области.
9. Начальник управления БХСС УВД Одесского облисполкома.
Исторические лица:
10. Леонид Ильич Брежнев – Генеральный секретарь ЦК КПСС.
11. Николай Степанович Захаров – первый заместитель Председателя КГБ СССР.
12. Леви Эшколь (Лев Школьник) – Премьер-Министр Израиля.
13. Моше Даян – Министр обороны Израиля.
14. Абба Эвен – Министр иностранных дел Израиля.



Действие первое.
1.
(Занавес закрыт).
Автор: - Если некоторые зрители ещё помнят старый советский черно-белый телефильм «Семнадцать мгновений весны», то наверняка никто из вас не догадывается, что прототипом Штирлица был легендарнейший советский разведчик Яков Семенович Кацман. Во всяком случае, так утверждал сам Яков Семенович. Когда в одесском «Гамбринусе» ему в жилетку плакался тогда еще никому неизвестный Юлик Семенов, жалуясь на творческий застой, простой и начинающуюся гипертонию, то именно Кацман посоветовал ему написать книгу о разведчике в тылу врага. А уже, когда Лиознова снимала телесериал, то она вообще не отпускала Кацмана со съемочной площадки. И ему приходилось ночевать то в номере Екатерины Градовой, то Ольги Сошниковой, то Светланы Светличной. А последний съемочный день он, с Вячеславом Тихоновым, начал отмечать прямо с утра. Так что к обеду они оба были хорошо «под шафэ». И только закалка разведчика позволяла Якову Семеновичу «держать форму». Чего не скажешь о Тихонове, который заснул прямо за рулем. Лиознова стала кричать в «матюкальник»: «Какая сволочь споила артиста?» Но именно Кацман убедил режессершу, что этот эпизод надо оставить в фильме. «Это так трогательно, так душевно, - говорил он, - что уставший разведчик заснул на обочине». А Ефим Копелян убеждал телезрителей, что через 20 минут Штирлиц проспится и поедет совершать новые подвиги. Эпизод и вправду получился убедительным, и многие поколения телезрителей смахивали выступившие слезы, пока какой-то продвинутый поц не догадался прокрутить его в замедленной съемке. Вся романтика рухнула, потому что в заднем стекле автомобиля был виден советский грузовик ЗИЛ-130, который начали выпускать через 20 лет после Победы. Кстати, фамилии Кацман нет в титрах телефильма, в качестве консультанта. Яков Семенович объяснил мне, что на тот момент он был еще «зашифрованным» и носил гриф «совершенно секретно». Теперь вы знаете, откуда взялось название у семеновской газетенки.
И вот пришло время рассказать о подвиге разведчика, о том, как он спасал мир на Ближнем Востоке и почему стал личным врагом Моше Даяна. Далее я буду вести рассказ от первого лица, то есть так, как мне поведал об этом сам Яков Семенович Кацман.
Дело было во время шестидневной войны, когда Израиль одержал молниеносную победу над коалицией арабских государств в составе Египта, Сирии, Иордании, Ирана и Алжира.
(Занавес открывается. Звучит «тиканье» часов.).
Автор: - Шестое июня 1967 года, 9 часов утра, Государственная дача Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева в Завидово.
(На сцене - столик и два плетеный кресла. В одном кресле сидит Брежнев, второе кресло свободно).
Брежнев (в сторону кулис): А, приехал! Здравствуй, Николай, проходи.
(На сцену выходит Захаров, все замирают).
Автор: - Первый заместитель председателя КГБ СССР Захаров Николай Степанович.
Захаров: - Здравия желаю, Леонид Ильич!
Брежнев: - Проходи, проходи, садись. Чаю хочешь? Или, может быть, коньяк?
(Захаров садится в свободное кресло),
Захаров: - Нет, спасибо. Я так полагаю, раз срочно вызвали, дело безотлагательное.
Брежнев: - Да уж, более чем…. Можно сказать – катастрофа. Ты в курсе, что вчера Израиль напал на страны арабской коалиции?
Захаров: - Так точно, в курсе. Арабская авиация практически уничтожена, танки захвачены. Наши инструкторы в Египте находятся в состоянии шока от того, как воюют арабы.
Брежнев: - Арабы практически не воюют, а сдают территорию. Израиль уже на Синае, захватил сектор Газа и Голанские высоты. Мы не можем повлиять на ситуацию, так как разорвали с Израилем дипломатические отношения.
Захаров: - Но наши интересы в Израиле представляют финны. Можно обратиться в Хельсинки….
Брежнев: - Обратиться можно, но горячие финские парни будут долго соображать: чего мы от них хотим. Затем долго будут запрягать, а уж, когда начнут представлять наши интересы, Израиль будет уже на Каспии, у наших границ. Действовать нужно молниеносно.
Захаров: - Спецназ или войска?
Брежнев: - Ни в коем случае! Мы вчера провели совещание узкого круга Политбюро. Были: Косыгин, Подгорный, Суслов и Пельше. Принято решение – направить туда, под прикрытием МИДа, неофициальную делегацию из ваших сотрудников. Как думаешь, справитесь?
Захаров: - Помилуйте, Леонид Ильич! Задержать, допросить, выбить информацию, это – пожалуйста. А убедить кого-то, да еще против их воли…. Нет у нас таких специалистов.
Брежнев: - А откуда в Израиле такие специалисты? Никто из их руководителей не имеет ни военного, ни дипломатического образования, а посмотри, что за два дня сотворили. Кстати, все бывшие наши граждане: все родились на территории бывшей Российской империи.
Захаров: - Леонид Ильич, а если с их евреями будут вести переговоры наши евреи?
Брежнев: - Да хоть татары! Лишь бы остановить военные действия и заставить сесть за стол переговоров с арабами!
Захаров: - Есть такие люди, в Одессе.
Брежнев: - Надежные товарищи? Коммунисты?
Захаров: - Да они вовсе не товарищи. Жулики они, но жулики высшей квалификации: фарцовщики, спекулянты, валютчики, игроки. Год назад одесское Управление областного БХСС обратилось к нам за помощью. Мы уже год проводим совместную операцию, но поймать с поличным не можем. Более того, они с нами в кошки-мышки стали играть. Разовьют фиктивную бурную деятельность, мы их «накрываем», а там – пшик. Пока мы с ними возимся, они в другом месте свои дела провернули. Сидят в шоколаде, и с нас еще и посмеиваются.
Брежнев: - А не перебегут они в Израиль? Представляешь, какой скандал будет?
Захаров: - Я думаю, что не осмелятся. Во-первых, тут их семьи останутся. Во-вторых, здесь их деньги и связи. А туда мы их голыми привезем. Кому они там будут нужны? Там таких и без наших – пруд пруди. А в-третьих, они азартные игроки, им самим будет очень интересно такого противника переиграть. К тому же, в составе делегации будет наш человек, старший, так сказать. Будет их контролировать, не даст разгуляться.
Брежнев: - Ну, выбора у нас нет. Действуй, Николай. От того, как сработаете, будет зависеть дальнейшая расстановка сил в мире. Считай, это второй Карибский кризис.
(Занавес).

2.
Автор: - Когда в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом гОде ко мне домой пришли из «конторы», я не очень волновался. В то время в Одессе больше боялись ОБХСС чем КГБ. Да и чист я был перед этим ведомством. Они пообещали выплатить задаток в рублях, с собой выдать английские фунты, а по возвращении из Израиля проплатить в долларах. Причем сумма была даже для меня астрономическая. Я, как настоящий советский человек, дал свое согласие помочь Родине в трудное для нее время. После их ухода, я позвонил старому Рабиновичу и попросил найти надежных людей, готовых по хорошей цене купить валюту.
(Занавес открывается, звучит «тиканье» часов).
Автор: - Седьмое июня 1967 года, 9 часов утра, Иерусалим, резиденция Премьер-Министра Израиля, ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене Леви Эшколь в своем кабинете. Заходит МошЕ ДаЯн. Он одет в военную форму, с биноклем, висящем на ремешке на уровне груди, с черной повязкой, закрывающей поврежденный глаз. Все замирают).
Автор: - Министр обороны Израиля Моше Даян.
Даян: - Пускаете, Леви? Мое почтение.
(Эшколь встает, обнимает Даяна).
Эшколь: - Здравствуй, дорогой. Ты и Ицхак у нас теперь герои. Вам любые двери открыты. Докладывай, как дела.
Даян: - Прекрасно! Мы наступаем по всем фронтам, выходы из наших портов разблокированы. Пленных столько, что мы не можем их прокормить.
Эшколь: - С пленными мы разберемся. Главное – территория! Пока арабы в ступоре, а весь мир в оцепенении, нам надо наращивать наступление.
(Входит Абба Эвен. Все замирают).
Автор: - Министр иностранных дел Израиля Абба Эвен).
Эвен: - Ой, мы вам – здрасте. У меня плохие новости.
Эшколь: - Что случилось?
Эвен: - Финны, которые представляют интересы русских, сообщили, что к нам вылетела неофициальная делегация ихнего МИДа.
Даян: - Мы их не пустим! Пусть поворачивают обратно или мы их собьем.
Эшколь: - Погоди, Моше, это русские, а не арабы. С ними так нельзя. Дело щекотливое. Конечно они нам сейчас, как геморрой в заднице. Но сбивать их мы не можем. Давайте послушаем их, чего они хотят. Известны персоналии этих русских?
Эвен: - Да, известны. По линии МИДа там никого нет. МИД для них лишь ширма. Скорее всего, группа разведчиков-профессионалов. (Достает бумажку, читает): - Итак, возглавляет группу Яков Семенович Кацман, первый помощник – Борис Львович Линдерман, второй помощник Лазарь Исаакович Буркович….
Эшколь: - Прости, Абба, я правильно понял: речь идет о русской делегации?
Эвен: - Именно так. Там третий помощник – Иванов Николай Николаевич. Мы проверили всех. Первые трое нигде никогда не всплывали. Николай Николаевич Иванов числится в каждой туристической группе, выезжающей за рубеж из Советского Союза. Наш человек в Москве сообщил, что Николай Иванов – это Александр Степанович Кривцов, подполковник госбезопасности. Об остальных у него никакой информации нет. Очевидно, очень ценные, хорошо законспирированные агенты.
Даян: - Значит, ситуацию считают серьезной, раз направили к нам таких профессионалов.
Эшколь: - Много же вы информации о них накопали: те не всплывали, а этот – вездесущий. Ладно, будем посмотреть.
(Занавес).

3.
Автор: - В аэропорту нас встретили какие-то люди и повезли бесплатно на машинах в гостиницу. После того, как мы расселились и помылись, Иванов предложил сходить в гостиничный ресторан позавтракать. Но мы отказались, так как у нас все было с собой: буженина домашняя, масло сливочное, огурчики-помидорчики, сахар, большая банка индийского растворимого кофе, яйца вкрутую. Мы даже хлеб захватили из Одессы. Этот фраер Иванов прилетел в чем мать родила: в трусах, носках и галстуке. Он собирался тратить валюту на враждебной нам территории. Мы, по русскому обычаю, пригласили его к нам за стол и предложили чашечку кофе, но увидев наше изобилие, он с бешенной скоростью принялся уплетать все, что было на столе. После завтрака нас повезли бесплатно в резиденцию премьер министра, где мы начали выполнение своей миссии с враждебной настороженностью к израильтянам и ненавистью к Иванову.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Седьмое июня 1967 года, полдень. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, сбоку – Моше Даян. Абба Эвен вводит советскую делегацию).
Эвен: - Представляю вам присутствующих. Это – премьер-министр Израиля Леви Эшколь и министр обороны Моше Даян. Это – руководитель советской делегации Яков Кацман, его первый помощник – Борис Линдерман, второй помощник – Лазарь Буркович, третий помощник – Николай Иванов. Меня зовут Абба Эвен, я – министр иностранных дел Израиля.
(Во время представления, те, кого называли, кивают головами без рукопожатий).
Эшколь: - Прошу садиться.
(Все рассаживаются, за исключением Кацмана, который достает из портфеля вязанные шерстяные носки ручной работы).
Кацман (обращаясь к Эшколю): - Лёва, вы помните Софу Кацман из Вильно, которая дружила с вашей матушкой Дворой Краснянской?
Эшколь (опешив): - Н-н-нет, честно говоря, не припоминаю.
Кацман: - Очень хорошо. Софа Кацман – это моя бабушка. Она отлично помнит и вашего батюшку Иосифа Школьника и вас. Вы еще учились вместе с Феликсом Дзержинским.
Эшколь: - Нет, я не учился с Феликсом. Дзержинские жили по соседству.
Кацман: - Вот! А вы с ним дружили!
Эшколь (Даяну): - Да не дружил я с Дзержинским!
(Даян ухмыляясь пожимает плечами).
Кацман: - Вы просто забыли, а бабушка Софа все помнит. Она рассказывала, что когда вы первый раз пригласили девочку в кино, у вас не было денег. И вы заняли 50 копеек у моей бабушки на синематограф. А потом, когда эмигрировали в Палестину, вы не вернули ей долг. Кстати, а как здоровье вашей матушки Дворы?
Эшколь: - Ее уже нет с нами.
Кацман: - Примите мои соболезнования. А когда бабушка Софа узнала, что я лечу к вам, она обрадовалась и просила передать вот эти шерстяные носки. Она сама их вязала.
(Кацман передает носки Эшколю).
Эшколь (растерянно): - Спасибо, это так неожиданно.
Кацман: - Бабушка Софа сказала: «Подари Левушке носки от меня. Пусть одевает их по вечерам и будет, таки, здоровым». А за полтинник она уже не обижается.
Даян (прыская от смеха): - На кой ему в Израиле шерстяные носки? Мы ж не в Сибири.
Кацман: - Пока нет. Но я бы на вашем месте не накликАл беду.
(Даян перестал улыбаться).
Даян: - Вы что прилетели, чтобы подарить Леви носки вашей бабушки?
Кацман: - Это вы от обиды говорите, потому что остались без подарка. (Подходит к Даяну, щупает ремешок его бинокля): - Не обижайтесь. Я даже знаю, какой подарок я вам завтра подарю.
Эвен: - Давайте не будем отвлекаться, как говорится: ближе к делу. Вы можете назвать причину вашего скоропостижного приезда?
Кацман: - От хороших людей у нас секретов нет. Нам сказали, что позавчера вы психанули и напали на страны арабской коалиции.
(Эшколь, Даян и Эвен одновременно громко и эмоционально стали доказывать, что у них были на это законные основания).
Эшколь, Даян и Эвен: - Они испытывали наше терпение. Они нас все время провоцировали. Они все время играли у нас на нервах. На нашем месте так поступила бы любая, уважающая себя страна. Мы не могли больше терпеть это хамство!
(В противовес им Линдерман и Буркович одновременно громко и эмоционально стали доказывать обратное).
Буркович и Линдерман: - Только шлимазл мог так поступить. Это подло бить из-под тишка. Кто вас учил таким манерам? Вам еще будет стыдно за ваше поведение!
Кацман: - Евреи, ша! Теперь послушайте сюда. Я допускаю, шо они делали вам нервы. Но ведь вы напали на них вероломно, без объявления войны! Так поступал только Гитлер. Вы же не хотите, чтоб вас сравнивали с Гитлером?
Даян: - Да как вы смеете разговаривать с нами в таком тоне?! (Эшколю): - Я думаю переговоры можно считать оконченными. А этим - дать коленом под зад, чтоб летели откуда прилетели! По какому праву вы сравниваете нас с Гитлером?
Кацман: - По праву тех, на кого Гитлер напал, кто с Гитлером воевал, а потом и покончил.
Даян: - А только вы с Гитлером воевали? Где были остальные страны антигитлеровской коалиции?
Иванов: - Где, где, в Караганде!
Кацман: - Вот именно! Не забывайте, что у фашистов вот-вот должно было появиться атомное оружие. А тогда был бы кипиш похлеще Хиросимы и Нагасаки. Так что мы вовремя Берлин взяли.
Эшколь: - Но Моше Даян тоже воевал с фашистами. Он рассказывал, что ему орден вручил лично генерал Черняховский.
Кацман: - Лёва, я вас умоляю. Вы тоже рассказывайте, что вместе с Жуковым принимали капитуляцию Германии, будете национальным героем. Знаете, есть много солдат еврейской национальности, которые действительно проявили героизм на фронте. Но они не кричат об этом на каждом перекрестке. Более того, им еще и напакостили. Как Мише Танхлиевичу, который в 19 лет был командиром артиллерийского орудия. И когда весь его расчет перебили, а его самого ранили, он в одиночку продолжал истреблять танки противника. Ему за это орден Красной Звезды дали. А орден Славы получил, когда заменил убитого командира взвода. И хотя были рядом люди постарше и поопытнее, но растерялись. А он крикнул: «Слушай мою команду!» И его взвод геройски отразил гитлеровскую контратаку. А после войны Родина его отблагодарила: 6 лет лагерей дали за то, что он рассказывал, что немецкие радиоприемники и автодороги лучше советских. А какая-то крыса тыловая, из зависти, «стуканула» куда следует. Мишка в сибирском лагере от звонка до звонка на лесоповале отбарабанил. Или Герой Советского Союза ИзрАиль ФисанОвич, командир подводной лодки. Моше, ты когда-нибудь в подводной лодке плавал? А он не только ходил, но еще и командовал ею. Я тебе скажу, что сидеть в подводной лодке хуже, чем в одиночной камере без прогулки. Тоже солнца не видишь, но зато не кипишуешь по поводу кислорода. А, между прочим, лодку Изи союзнички подбили – англичане. И не признались, и не извинились, гады.
Эшколь: - Ну, зря вы так на Даяна ополчилсь. Он тоже в окопах был, глаз вон потерял.
Кацман: - Ага, один раз из окопа высунулся с биноклем посмотреть: «где ж там снайпер?» А тот ему на отблеск и всандалил. Если б не бинокль, лежал бы ты сейчас Мойша в сырой земле без опасения подцепить простуду.
Даян: - Не Мойша, а МошЕ.
Кацман: - Да какая разница? Ты бы еще ему свою голую задницу показал. А потом, прихрамывая, ходил бы перед дамами и показывал ранение. Нет, настоящие герои воевали «не ради славы, ради жизни на Земле». Так Пушкин за них сказал.
Иванов: - Твардовский.
Кацман: - Да какая разница? И еще, есть у нас, у русских, поговорка: «Не плюй в колодец, может воды придется напиться».
Даян: - Это ты к чему?
Кацман: - Вспомни, кто в 48-м вам на помощь пришел. Когда арабы все на вас навалились, а? Ни одна западная держава вам оружия не дала. Только Советский Союз из Чехословакии через Югославию вам всякого разного: и трофейного и нашинского. Забыли?
Эшколь: - Нет, нет, мы помним и очень благодарны….
Кацман: - Благодарны? А кто только что хотел нас коленом под зад? А ведь мы приехали по-дружески вас предупредить. Это пока все в шоке, вы щеки надуваете. А как придут в себя, помянете мое слово, потянут вас на цугундер. ООН еще устроит вам публичную экзекуцию. Не даром я Гитлера упомянул: вы же не хотите второго Нюрнбергского трибунала?
Эшколь: - Я думаю, до этого не дойдет.
Кацман: - Гитлер тоже так думал….
Даян: - Хватит! Что вы нас все время с Гитлером сравниваете?
Кацман: - Так это мы в приватной беседе, так сказать, тет-а-тет. А когда с трибуны ООН начнут, вот тогда прилюдно…. (После паузы): - Вот я и предлагаю обговорить, как из этой ситуации красиво выйти. Чтоб и вашим, и нашим. М-м-м?
Эшколь: - Нам надо подумать, посоветоваться. Это не так просто.
Кацман: - Понимаю, тут не надо, как с бухты Барахты.
Эвен: - Как?
Кацман: - Есть в Крыму на Карадаге бухта Барахты. Оттуда только кувырком можно скатиться. Нас такая перспектива никого не устраивает. Давайте прервемся до завтра, переспим с этим. А завтра без эмоций, спокойно об этом поговорим.
(Занавес).

4.
Автор: - Обратно, в гостиницу, нас опять повезли бесплатно на машинах. Ехали мы молча, но судя по тому, как пыхтел и скрипел зубами Иванов, ему не терпелось высказать свое «фи». Сдерживало его только присутствие вражеского нам шофера, который наверняка был сотрудником контрразведки. Для того, чтобы подбодрить Иванова, я несколько раз показывал ему поднятый вверх большой палец, как бы говоря, что все у нас в порядке, все идет по плану. При этом я ехидно улыбался, глядя ему в глаза. Иванов еще сильнее пыхтел и обливался пОтом. Клянусь, я видел, как в глазах Иванова сверкали молнии! Он еле дождался, пока мы приедем в гостиницу и поднимемся к себе в номер.
(Занавес открывается. Гостиничный номер советской делегации. На сцене две кровати, стол, стулья. В номере все четверо: Кацман, Линдерман, Буркович и Иванов. Звучит тиканье часов).
Автор: - Седьмое июня 1967 года, 4 часа вечера. Иерусалим, гостиница «Зион Отель».
Иванов: - Кацман, вы что, дебил?
Кацман: - Нет, я идиёт, как ваш папа.
Иванов: - Причем здесь мой папа?
Кацман: - Мне кажется, что мы совершаем с ним одинаковые ошибки.
Иванов: - В каком смысле?
Кацман: - Я ошибся, когда согласился с вами сотрудничать, а он, когда надумал вас сделать.
Иванов: - Слышишь, ты! Что ты о себе возомнил? Что ты из себя представляешь?
Кацман (торжественным тоном): - Я представляю здесь свою Родину - Союз Советских Социалистических Республик! А вы что подумали?
Иванов: - Ты дерьмо собачье, ты ничего из себя не представляешь, понял?
Кацман: - Ты мене на «понял» не бери, душегуб!
Иванов: - Что?! Да я тебя за Полярный круг упеку, десять лет без права переписки!
Кацман: - Уже нет такого, чтоб без переписки. Сейчас даже свиданку в лагере разрешают. И потом, это ты в Союзе будешь мансы показывать. А здесь – читай первоисточник!
Иванов: - Какой еще первоисточник?
Кацман: - Приказ по министерству иностранных дел СССР. Кто здесь руководитель делегации? Товарищ Кацман Яков Семенович, прошу любить и жаловать. А кто такой товарищ Иванов? Третий помощник товарища Кацмана. До трех считать умеешь? Не первый, и даже не второй! Брысь под кровать и не дыши! Имеешь четыре класса образования, читай «Мурзилку» и не мешай работать.
Иванов: - Ты как разговариваешь? Ты в конторе подписку давал? Я здесь старший!
Линдерман: - Николай Николаевич, ты старший надзиратель. А мозги здесь – Яша.
Буркович: - Что-то ты, наш старший, на переговорах онемевший сидел.
Линдерман: - Ну, только про Караганду и вспомнил.
Иванов: - Да разве в его словесный понос вклинишься?
Буркович: - Это хорошо, что не вклинился, а то бы натворил дел. Уже сейчас домой летели бы, со всеми вытекающими последствиями.
Линдерман: - Представляешь, если переговоры закончатся ничем? Даян несколько раз порывался нас отправить восвояси. А так, мы здесь, они задумались, завтра переговоры продолжатся и у нас есть шанс. Призрачный, но шанс.
Н: - Хорошо, может вы и правы. Но тогда и мне объясните дуракаподобно, чтобы и я понимал. Например, зачем был этот цирк с носками?
Кацман: - А-а-а, вот и Даян не понял. Да из них, наверно, никто не дошурупал. Ты вот садись, Николай Николаевич, остынь и послушай. Кстати, чаю хочешь?
Иванов (садится на стул): - Хочу.
Кацман: - А нету. У нас только кофе, а кофе ты не хочешь.
Иванов: - Почему это я кофе не хочу?
Кацман: - Ты его употреблять не умеешь. Тебе банку дай, ты ложкой на сухую все сожрешь за один присест. Хоть и горько будет, зато на дурняк. А мы расчитываем на несколько дней по утрам в этой гостинице выпить по чашечке кохвею.
Иванов: - Ну тебя к черту! Что ты меня, то чаем, то кофеем своим отвлекаешь? Ты дело говори!
Кацман: - Вот! В переговорах это такой же отвлекающий маневр, как на фронте ложная атака или перегруппировка сил. Перед тем, как сюда лететь, я через своих людей выяснил: что представляли эти Школьники до революции. У вашей конторы просить было бесполезно, а так меня из Киевской области, где Лева родился, до Вильнюса довели. Конечно, там никакой моей бабушки не было, но кто сейчас об этом помнит? А вот Дзержинские были. И свою роль сегодня сыграли. Представь, если бы мы прямо сказали, чего от них хотим. Правильно Борис сказал, уже летели бы в Союз. А так я тут с носками от бабушки. Лева Школьник сейчас уже Леви Эшколь, представляет страну, которая побеждает в войне. Они сейчас великие, они разговаривают сверху вниз. А мы их приземлили. Евреи, они же сентиментальные: носки от бабушки, вспомнили маму с папой. Должок, опять же, не отдал. И всплыли все детские комплексы. И он уже не руководитель державы, а школьник перед учителем. А с Дзержинским и вовсе классно вышло. Я-то понимаю, что Феликс Эдмундович уже по девкам бегал, когда Лева только в гимназию пошел. Но Даян этому поверил, а он тоже хочет быть премьер-министром. Кстати, мне на завтра нужна подзорная труба. И чтобы обязательно на ремешке.
Иванов: - Ты хочешь на передовую поехать, обзор сделать?
Линдерман: - Ну ты, Коля, и хохмач! Завтра будет второй период и его надо хотя бы не проиграть.
Буркович: - Подзорная труба завтра – это наши носки сегодня.
Иванов: - Ничего не понимаю.
Буркович: - Сюрприз будет. А только без подзорной трубы завтра не поедим.
Иванов: - Хорошо, я постараюсь.
Кацман: - Вот, это уже другой разговор. Сразу видно, что делаем общее дело. Так сказать, общий вклад в победу.
Иванов: - Слушай, а зачем ты про Михаила Танича рассказал? Мог бы и промолчать, что он шесть лет в лагере на лесоповале срок тянул.
Кацман: - А шо такое? У вас совесть проснулась? Вам стыдно стало за свою контору? Я-то думал, что вы совсем пропащий, без совести. А оказывается, она у вас есть, просто вы ей дыхалку перекрыли, что б она не вякала. Ну, это уже хороший признак, значит, не все так безнадежно.
Иванов: - Ну, ты тоже не зарывайся. А то я тебе сейчас дыхалку перекрою.
Кацман: - Кто б сомневался. Но если я сегодня помру, то ты завтра сам на переговоры поедешь. Будешь на них через подзорную трубу смотреть.
Иванов: - Ладно, забыли, предлагаю перемирие.
Буркович: - Вот это другой разговор, вот и правильно.
Линдерман: - Слушайте, Николай Николаевич, раз уж мы помирились, а все наши недельные припасы вы сегодня утром опустошили, может вы нас в ресторан пригласите?
Иванов: - Во, жлобы! Ели вчетвером, а я во всем виноват? У всех у вас есть валюта, каждый может за себя в ресторане заплатить.
Кацман: - Ах, так?! Ну, ты еще об этом пожалеешь! Ты кто по званию?
Иванов: - Подполковник.
Кацман: - Тогда прокалывай дырочку посредине погона для нового звания.
Иванов: - За что это мне полковника дадут? Уж не за твои ли подвиги?
Кацман: - За мои. Только не полковника. Те две придется выкинуть нафиг.
Иванов: - Ты мне угрожаешь?!
Кацман: - Как можно? Мы же давеча помирились. Я просто предупреждаю, как друга.
Иванов: - Мне такие друзья как ты, за пивом бегают.
Кацман: - Ну, тогда мы пошли.
Иванов: - Куда это?
Кацман: - Ты ж сам сказал: за пивом.
(Кацман, Линдерман и Буркович собираются уходить).
Иванов: - Стойте! Я с вами! Вам запрещено по городу самим передвигаться.
Кацман: - Товарищ третий помощник, остыньте. У вас отдельное задание – подзорная труба. И помните: без нее мы завтра на переговоры не поедим. Адью, товарищ майор!
(Занавес).
5.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Седьмое июня 1967 года, Восемь часов вечера. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, заходит Моше Даян).
Даян: - У русских что-то пошло не так. Срочная информация от нашей контрразведки. Эти трое поругались с Ивановым и ушли из гостиницы.
Эшколь: - Куда же они пошли?
Даян: - Они на углу Зусмана и Каплан просят подаяние.
Эшколь: - Что?!
Даян: - Они просят подаяние, причем не скрывая, что они из Союза.
Эшколь: - Зачем? У них что, нет денег?
Даян: - Говорят, что нет даже на еду. Контрразведка докладывает, что после ссоры с Ивановым, они это делают ему назло.
Эшколь: - Но зачем?
Даян: - В контрразведке сами не понимают. Предполагают, что Иванов ложкой съел весь запас кофе.
Эшколь: - У них такой обычай?
Даян: - Я не знаю. Да кто поймет эту загадочную русскую душу?
Эшколь: - Вот что, Моше! Надо воспользоваться ситуацией. Возьми деньги и поезжай к ним. Сделай вид, что увидел их случайно. Пригласи в ресторан, накорми, а главное – напои. Русские это любят. Постарайся переманить их на нашу сторону. Пообещай им политическое убежище. И вообще, не скупись на обещания. Давай, давай, нельзя упускать момент. Я на тебя очень надеюсь.
(Занавес).
Антракт.

Действие второе.
1.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Восьмое июня 1967 года, девять часов утра. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, сбоку – Моше Даян. Вид у него – с перепоя, он страдает от похмельного синдрома).
Даян: - Ой, не могу. Лучше бы я умер вчера.
Эшколь: - А что русские, как они?
Даян: - Не помню, ничего не помню.
Эшколь: - Ну, они согласились сотрудничать?
(Даян смотрит на Эшколя непонимающим взглядом).
Даян: - Сотрудничать? С кем?
Эшколь: - С нами, с Израилем?
Даян: - Они обещали?
Эшколь: - Это я у тебя хотел спросить. Ты ведь должен был переманить их на нашу сторону.
Даян: - Да?
Эшколь: - Ты зачем так напился? Ты ведь должен был их споить.
Даян: - Это не возможно. Русских споить мне не под силу.
Эшколь: - Да какие они русские? Они такие же евреи, как и мы, только из России.
Даян: - Нет, они – русские евреи. И в пьянке их от русских не отличишь. Знаешь, что они пьют там, у себя дома?
Эшколь: - Ну, это всем известно – водку.
Даян: - Если бы только водку! Записывай: водку, самогон, чистый спирт, денатурат, одеколон, брагу, жужку, бормотуху, биомицин, гнилуху и даже чернила!
Эшколь: - Чернила? Слушай, ты сказал, что ничего не помнишь, а тут вон, сколько новых слов протараторил.
Даян: - Это вселилось в мое подсознание. Помимо моей воли.
Эшколь: - А биомицин, это же лекарство?
Даян: - Они сказали, что это сокращенное название самого распространенного вина – «Биле мицне».
Эшколь: - Но вы успели хоть немного поговорить о деле?
Даян: - Не успели. Потому, что между первой и второй промежуток небольшой. Третий тост был за женщин. Его мы пили стоя. Это был последний раз, когда я поднялся самостоятельно.
Эшколь: - А потом?
Даян (с просветлением во взгляде): - О! Во все года, во все века – четвертый тост – за мужика!
Эшколь: - Все?
Даян: - Все. За что был пятый тост, я уже не помню. Они столько пьют, причем, всегда до дна.
Эшколь: - А ты зачем пил до дна?
Даян: - Они сказали, если я их уважаю, то должен ….
(У Даяна возникает рвотный рефлекс, он убегает в туалет. Абба Эвен заводит советскую делегацию. Кацман, Зильберман и Буркович улыбаются, они в хорошем настроении. Иванов хмурый, смотрит из-под лобья).
Эвен: - Разрешите, Леви? Как и договаривались вчера, у нас продолжение переговоров.
Эшколь: - Да-да, проходите, присаживайтесь. Сейчас Даян подойдет и мы продолжим. Его что-то здоровье сегодня подводит.
Кацман: - Здравствуйте, Лева. А как ваше здоровье?
Эшколь: - Спасибо, хорошо.
Кацман: - Подошли ли вам носки бабушки Софы?
Эшколь: - Да, спасибо, прекрасный подарок.
(Заходит бледный Даян).
Кацман: - Мойша, мы вам – здрасте!
Даян (всем): - Здравствуйте, (Кацману): -здравствуй, Яша.
Эвен: - Теперь, когда мы все опять собрались, может, вы сформулируете свои предложения, так сказать, более конкретно?
Кацман: - Да, конечно. И так, мы требуем….
Эшколь и Эвен (одновременно): - Ого!
Кацман: - Да, мы требуем: первое – остановить боевые действия, то есть, остановить продвижение ваших войск.
Даян: - Да?
Иванов: - Да!
Кацман: - Второе – немедленно сесть за стол переговоров с арабами.
Даян: - Да?
Иванов: - Да!
Кацман: - Третье – предоставить мне и двум моим помощникам – Линдерману и Бурковичу – израильское гражданство.
Иванов: - Да?
Даян: - Да!
Эвен: - Может быть, политическое убежище?
Линдерман: - Нет, убежище, это, когда убегаешь.
Буркович: - А мы ни от кого не убегаем. Просто ваше гражданство пусть будет у нас про запас.
Эвен и Иванов (одновременно): - Это не возможно!
Кацман: - Почему?
Даян: - Потому что нам с арабами не о чем разговаривать и свои войска мы останавливать не собираемся!
Кацман: - Мойша, вы не горячитесь. Кстати, у нас для вас подарок.
(Кацман достает из портфеля подзорную трубу).
Кацман (Даяну): - Вот примите от нас эту подзорную трубу.
Даян: - Зачем она мне? У меня есть бинокль.
Кацман: - Вы не рационально используете технику. Зачем вам бинокль, если у вас только один глаз?
Даян (держась рукой за голову): - Идите вы к черту со своей трубой.
Кацман: - Труба теперь ваша. А у вас, наверное, голова болит после вчерашнего?
Даян: - Идите вы к черту со своей головой.
Кацман: - Голова пока еще ваша. (Достает из портфеля бутылку пива, протягивает Даяну): - Вот, похмелитесь, будет легче.
Даян: - Я на выпивку даже смотреть не могу.
Кацман: - С бодуна так часто бывает, а похмелитесь – и станет легче.
Эшколь: - Еще одно новое слово – с бодуна.
Кацман: - О, вы с нами еще немного пообщаетесь, мы вас еще не такому научим. Кстати, приглашаем всех сегодня вечером в тот же ресторан. Так сказать, ответный ход. Девочек пригласим, будет весело.
Иванов: - Каких девочек! Вы советский человек! Как вам не стыдно?
Кацман (ехидно, с издевкой): - А вы, товарищ Иванов, по мальчикам выступаете? Или вы, простите, монах?
Иванов: - Да я тебя в пыль, в порошок!
Кацман: - Товарищ третий помощник, не забывайтесь!
Иванов: - Ах так?! Это был Рубикон! Ты у меня повеселишься в ресторане. У меня для тебя тоже подарок будет.
Кацман (не обращая внимание на Иванова, к Эшколю): - Подумайте над нашими требованиями. Они не такие уж экзотичные. Лучше вам самим начать переговоры с арабами и диктовать им свои условия, чем под давлением ООН выполнять их резолюцию. Боря, расскажи им на своем примере.
Линдерман: - Ой, это печальная история. Такого даже Шекспирт придумать не мог.
Буркович: - Боря, Шекспир никакого отношения к спирту не имеет.
Линдерман: - Вот я и говорю, что не смог придумать, потому что был трезвенником.
Кацман: - Боря, ближе к телу, как говорил Мопассан.
Линдерман: - Когда я был студентом первого курса, я повстречал прелестную девочку. Циля училась в девятом классе и начиталась Мопассана, Шекспира и еще черт знает кого. Поэтому мы сразу перешли ближе к телу, а ей не было еще шестнадцати лет. Но я был гуманитарий и в арифметике разбирался крайне неуверенно. Вдруг, она ставит меня перед фактом своей беременности и заявляет, что мне необходимо приступить к переговорам с ее родителями. А я был тогда такой же наивный, как вы сейчас. Короче, ее требования я сигнорировал. Так я вам скажу, на меня началось такое давление, что передо мной замаячил приговор.
Мне пришлось выполнять их резолюцию, но уже без своих условий.
Буркович: - Вот! А если бы сразу пошел на переговоры, то мог бы загибать пальцы: и на квартиру, и на машину, и на свадебное путешествие. А так, дотянул, что свадебное путешествие у него было – поход в роддом.
Кацман: - На этой веселой ноте мы можем прерваться до вечера. А в ресторане продолжим нашу беседу в более теплой атмосфере. Нам действительно пора, а то товарищ Иванов так дуется, что, боюсь, разродится прямо у вас в кабинете.
(Зановес).
2.
(Занавес открывается. Гостиничный номер советской делегации. В номере все четверо: Кацман, Линдерман, Буркович и Иванов. Звучит тиканье часов).
Автор: - Восьмое июня 1967 года, 10 часов утра. Иерусалим, гостиница «Зион Отель».
Н (Кацману): - Ну, гнида, ты доиграешься, что тебя прямо с трапа самолета отправят в солнечный Магадан.
Кацман: - Слышь, ты, фрайер! Если меня в Магадан, то тебя в Мухосранск Кацапетовского уезда. На ферму, из-под коров навоз будешь выгребать. Больше тебе ничего не доверят. У тебя же одна извилина, и та вмятина от фуражки. Говорю – все идет по плану, вечером в ресторане мы их дожмем.
Иванов: - Какой ресторан?! Категорически запрещаю! Всем сидеть здесь, в номере!
Линдерман: - Николай Николаевич, Яша прав. Вечером, в непринужденной обстановке, обставим все в лучшем виде.
Н: - Это ты своей Циле расскажешь по приезду в Одессу! Мы здесь уже второй день, а все еще топчемся на месте. Израиль продолжает наступать, Насер в истерике. Что мы в отчете напишем? Что кутили в ресторанах? Что потратились на дурацкие подарки? Может вам все равно, что Одесса, что Магадан, а я Москву менять на Кацапетовку точно не хочу. Даже начальником райотдела туда не поеду.
Кацман: - А начальником райотдела никто не предлагает. Тебе ж сказали: колхоз «Червоне дышло», животноводческая ферма, младший скотник. Это твое призвание.
Иванов: - Все! Я тебе сделаю! В ногах у меня валяться будешь, сапоги мне будешь целовать! За дурачка меня держите? За то, вы какие умные! Эшколю носки подарили, Даяну подзорную трубу. Думаете, за эти подарки они сразу добрее станут и наступление остановят? Осталось только Эвену годовую подписку на газету «Правда» подарить. Вот он обрадуется!
Буркович: - А шо? Это – мысль! Молодец, Николай Николаевич, соображаешь!
Иванов: - Издеваетесь? Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Всем оставаться здесь, до моего прихода ничего не предпринимать!
Кацман: - А ты куда?
Иванов: - На кудыкину гору, горох молотить!
Кацман: - Да хоть скажи, что задумал? Дров наломаешь, вся работа на смарку.
Иванов: - На смарку? То, что вы делаете и работой не назовешь. Все – затаились и не высовывайтесь!
(Иванов уходит).
Линдерман: - Куда это он?
Буркович: - Я думаю, за инструкциями.
Линдерман: - За какими инструкциями? Посольства нашего здесь нет.
Буркович: - Посольства нет, а резидент, я думаю, имеется. Вот к нему и побежал.
Кацман: - Главное, что б отсебятину не начал нести. Дури много, как бы все не испортил.
(Занавес).
3.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Восьмое июня 1967 года, шесть часов вечера. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, сбоку – Моше Даян и Абба Эвен).
Эшколь: - Какие будут предложения? Что мы завтра ответим русским?
Даян: - Ничего не будем отвечать! Коленом им под зад и пусть летят к себе. Мы не будем останавливать наступления.
Эшколь: - До Атлантического океана?
Даян: - Зачем до океана? Мы заставим арабов стать перед нами на колени!
Эшколь: - Ты хочешь дать им возможность подняться?
Даян: - Не понял.
Эшколь: - Ну, сейчас они лежат перед нами ничком. Для того что бы стать на колени, им придется хотя бы приподняться. А что ты скажешь, Абба?
Эвен: - Когда мир придет в себя, я боюсь, что мне трудно будет что-либо объяснить.
Даян: - Да ничего никому объяснять не надо! Победителей не судят!
Эшколь: - Ты прав, Моше. Мы, пока еще, победители. Но история знает много примеров, когда победители в один миг становились проигравшими. А вот тогда, мы можем оказаться на месте Бори.
Даян: - Какого Бори?
Эшколь: - Которого заставили жениться на Циле.
Даян: - При чем тут Боря и кто нас заставит жениться на его Циле?
Эшколь: - Те, кому не нравится наше возвышение, наша руководящая роль в регионе.
Даян: - Наше укрепление в регионе не нравится арабам и их покровителям – русским.
Эшколь: - Абба, ты тоже так считаешь?
Эвен: - Нет, Леви, я так не считаю. На нас уже дуются и в Вашингтоне, и в Лондоне. Советский Союз вообще разорвал с нами дипотношения. В Париже намекают, что поддерживают нас. Но, если американцы поставят лягушатников в позу Ромберга, то им сложно будет что-либо сказать в нашу пользу. А тогда, уже под давлением, нас заставят вернуть то, что было в руках.
Эшколь: - А этого больше всего и не хочется. До утра у нас есть время подумать. Как говорят русские: «Утро вечера мудренее».
Эвен: - Как это понимать?
Даян: - Когда русские с бодуна похмеляются, они становятся умнее, то есть – мудрыми.
Эшколь: - Это ты только один вечер с русскими пообщался….
Эвен: - Как у них все выпукло-вогнуто. Нет, что б просто сказать: «Не бери ничего дурного в голову перед сном».
Эшколь: - Кстати, как там наши русские друзья? Что сообщает контрразведка?
Даян: - Эти трое сейчас в ресторане.
Эшколь: - Ты не хочешь составить им компанию?
Даян: - Только вместе с вами.
Эшколь: - Я пошутил. А почему их трое? Я так понимаю, что с ними нет Иванова?
Даян: - Да, он ушел из гостиницы еще днем. Контрразведка его вела, но потом потеряла.
Эшколь: - То есть, как потеряла?
Даян: - Он их обманул: воспользовался сквозным подъездом, о котором они не знали.
Эвен: - Ха! Иванов знал, а наша контрразведка не знала. У меня вопрос: зачем нам такая контрразведка?
Даян: - Контрразведка не может знать о всех проходных подъездах в городе. А он шел к нему целенаправленно. Классический прием ухода от наружного наблюдения. На той стороне его ждала машина.
Эшколь: - Ты хочешь сказать, что у нас работает советский резидент?
Даян: - Даже не сомневаюсь в этом. Было бы удивительно, если бы он здесь не работал.
Эвен: - Ты так спокойно об этом говоришь?
Даян: - Это естественное положение дел: они работают у нас, мы у них. Вылавливать их невыгодно, потому что на их место пришлют другого. И его нужно будет еще вычислить.
Эшколь: - И что, этот Иванов, не объявился?
Даян: - Объявился. Он сейчас в аэропорту.
Эшколь: - Он собирается улететь один?
Даян: - Не похоже. Скорее всего, он кого-то встречает, потому что он с цветами.
Эвен: - Странно. Вместо того, чтобы встретить незаметно, он фактически делает это демонстративно.
Даян: - Это и настораживает. У наших контрразведчиков вообще мозги закипают.
Эшколь: - Если пустая кастрюля стоит на огне, то сгорит только кастрюля. Закипеть в ней ничего не может, если там ничего не было.
Даян: - Да ладно, с кем не бывает. Будьте снисходительней. Я думаю, что теперь его уже не упустят. И мы будем иметь информацию.
(Занавес).
4.
Автор: - Если вы в какой-нибудь книжке прочтете, что разведчик был под «колпаком» у контрразведки или на грани провала, то знайте: писал эти строки дилетант. Разведчик всегда находится либо под «колпаком», либо на грани провала. Это его естественное состояние. Самое страшное для разведчика – подстава от своих. Потому что, это всегда не предсказуемо.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Восьмое июня 1967 года, восемь часов вечера. Иерусалим, ресторан «Чакра».
(На сцене – зал ресторана. В центре зала, за столиком сидят: Кацман, Линдерман и Буркович. С ними три женщины «легкого поведения». Особенно выделяется женщина, которая сидит рядом с Кацманом: высокая, крупная, «в теле». Все шестеро смеются, ведут себя непринужденно).
Кацман: - Шо то мы засиделись. Предлагаю потанцевать.
Буркович (в сторону оркестра): - Эй, лабухи! Слабайте «Семь-сорок», с нас парнус.
(Буркович несет музыкантам купюру. Музыканты играют «Семь-сорок», к концу увеличивая темп. Вся компания весело танцует. По окончании танца, все садятся за столик. Женщина Кацмана садится ему на руки, отчего самого Кацмана за ней почти не видно. Все шестеро о чем-то разговаривают, смеются, но беззвучно. Не слышно и звуков оркестра. Действие, как бы происходит на «заднем плане». Звучит медленная музыка пианино. Открывается дверь и в зал входит Иванов с худой женщиной, лет сорока. В руках у нее букет цветов и ридикюль. Они садятся за боковой столик у стены. К ним подходит официант, женщина подает ему цветы, а Иванов жестами показывает, чтобы он поставил цветы в вазу. Официант забирает цветы, кивает головой и уходит. Женщина, явно в ожидании чего-то смотрит на Иванова).
Автор: - Руководство советской разведки решило устроить мне встречу с женой. Все-таки, вдали от Родины, во вражеском окружении, каким бы мужественным и стойким не был разведчик, сердце его нет-нет, да и сожмет тоска и боль о той единственной, которую он покинул, ради выполнения задания.
(Иванов показывает взглядом на столик, за которым сидит Кацман. Жена прослеживает за взглядом Иванова. Глаза ее печальные, она ищет глазами мужа, но не видит его за полной женщиной, сидящей на руках у Кацмана. Сам Кацман уже увидел супругу и делает телодвижения, пытаясь выскользнуть из-под женщины, но у него это не получается. Наконец, жена увидела Кацмана. Глаза ее округлились от ужаса, лицо перекосилось злобой. Она схватила ридикюль и бросилась на Кацмана. В это время оркестр громко играет мелодию, типа «Алеша плакал на гитаре». Жена начинает избивать ридикюлем женщину, сидящую на руках у Кацмана, а затем и самого мужа. Женщина подскакивает с колен Кацмана и начинает бить супругу. Между ними идет потасовка. Сам Кацман в это время залазит под стол. Между женщинами продолжается потасовка. Они схватили друг друга за руки и остановились, тяжело дыша. Музыка прекращается).
Автор: - Чтобы не допустить провала, в такие моменты разведчик не должен показывать, что он знает свою жену. Я уже не говорю о том, чтобы подойти к ней, обнять, прижать к себе.
(Снова громко играет оркестр. Женщин пытаются разнять Иванов и, подбежавший, официант).
(Занавес).

5.
Автор: - После нашей короткой встречи, советское руководство проводило мою супругу в аэропорт. А я с коллегами-разведчиками отправился в гостиницу. Я никак не мог успокоиться: передо мной долго стоял грустный взгляд жены. Часа через два вернулся Иванов. Я стал высказывать ему слова благодарности за предоставленные счастливые мгновения.
(Занавес открывается. Гостиничный номер советской делегации, в номере двое: Кацман и Иванов.  Звучит тиканье часов)
Автор: - Восьмое июня 1967 года, одиннадцать часов вечера. Иерусалим, гостиница «Зион Отель».
Кацман: - Спасибо тебе, Коля Колокольчик, за предоставленные счастливые мгновенья. Я, конечно, очень соскучился за женой. И, надо признать, твой сюрприз удался на славу!
Иванов: - Я старался.
Кацман: - Ты даже не Иуда. Тот хоть тридцать серебряников заработал. Ты – садюга, ты же удовольствие получаешь от своей мерзопакосности. Теперь я понимаю, по каким критериям вас отбирают на службу. Подлянку не сделал, день пропал.
Иванов: - А не надо было из меня дурака делать.
Кацман: - Это к папе, я тут не причем.
Иванов: - Ты опять начинаешь?
Кацман: - Да ты вообще не мужик! Какое-то аморфное существо в среднем роде. Где же твоя мужская солидарность? То, что ты сделал, называется «удар ниже пояса». Кому от этого легче? Мне домой хоть совсем не возвращайся. (Истерично): - Шлимазл ты, Коля!
Иванов: - А ты кто? Вспомни, как ты мне вот на этом самом месте впаривал, что ты здесь Родину представляешь – Союз Советских Социалистических Республик? Что враги подумают о твоем поведении? Что ты аморальный тип?
Кацман: - Мне все равно, что они обо мне подумают.
Иванов: - А мне не все равно! Это я здесь Родину представляю! У нас ответственнейшее поручение, от нас зависит мир во всем мире. А он с бабами пляшет!
Кацман: - Признайся честно: тебе просто завидно.
Иванов: - Нет, Яша, мне обидно. Что о нас враги подумают? Ты думаешь они за нами не следят? Как, по-твоему, Даян появился, когда вы милостыню просили? По щучьему веленью или по стуку контрразведки? Ты думаешь, они нас здесь не прослушивают? Я на сто процентов уверен, что наш номер «жучками» напичкан. Даже в туалете!
Кацман: - Так что мне теперь, на унитазе «Интернационал» исполнять?
Иванов: - О, да это – идея! Вот и докажи им, а заодно и мне, что ты советский человек. Стань и исполни «Интернационал» громко и четко, чтоб у них от злости челюсти свело.
Кацман (смущенно): - Да я только первую строчку помню: «Вставай, проклятьем заклейменный».
Иванов: - «Весь мир голодных и рабов».
Кацман: - Тогда сам и пой. Не могу же я, как попугай, за тобой повторять.
Иванов: - Вот с этого и начинается разложение! Ничего в тебе святого нет. Человек, возглавляющий советскую делегацию, не знает «Интернационал»!
Кацман: - Я же не член партии.
Иванов: - А ты хоть одну патриотическую песню знаешь? «Ленин всегда живой», например?
Кацман: - Не знаю.
Иванов: - Вот, что и требовалось доказать!
Кацман: - Цирк!
Иванов: - Ты что цирком называешь, а?
Кацман: - Из кинофильма «Цирк», я припев знаю: «Широка страна моя родная».
Иванов: - Ну, уже хорошо, хоть припев. Значит так, пой припев. Пусть эти гады послушают. А я пойду бутерброды приготовлю. Вы в ресторане перекусили, а я голодный, как волк.
Кацман: - Но я же только припев знаю.
Иванов: - А ты два раза, а то и три спой, подряд. Главное, чтобы они это услышали. Начинай!
Кацман: - «Широка страна моя родная»….
Иванов: - Хорошо, продолжай.
Кацман: - «Много в ней лесов, полей и рек»….
(Иванов уходит, Кацман продолжает петь).
Кацман: - «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». (Начинает сначала): - «Широка страна моя родная»….
(В комнату заходят Линдерман и Буркович. Они с удивлением смотрят на Кацмана. Кацман ладонью показывает им, что, мол, все в порядке. И продолжает петь).
Кацман: - «Много в ней лесов, полей и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».
(В процессе пения Кацмана, Линдерман и Буркович губами подают сигналы вместо музыкальных инструментов. После того, как Кацман допел припев, Буркович и Линдерман поют запев, а Кацман им подпевает).
Буркович и Линдерман: - «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей, человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей. Всюду жизнь привольна и широка, словно Волга полная течет, молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет».
(Втроем поют припев. На припеве входит Иванов с подносом в руках. На подносе бутерброды и бутылка водки. Увидев поднос, Кацман, Линдерман и Буркович запели еще громче. Заканчивают они уже вместе с Ивановым).
(Занавес).

6.
Автор: - На следующее утро мы договорились с Бурковичем и Линдерманом, что активную фазу переговоров они берут на себя. Я взял на себя роль джокера. То есть, в случае негативного результата переговоров, должен был резко и неожиданно вмешаться.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Девятое июня 1967 года, десять часов утра. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, сбоку – Моше Даян. Абба Эвен вводит советскую делегацию).
Эшколь: - Здравствуйте, прошу садиться.
(Члены советской делегации здороваются и рассаживаются за столом).
Буркович: - Я надеюсь, что, как и мы, вы провели вчерашний вечер и минувшую ночь в раздумьях о судьбе мира в регионе. О том, как завершить, развязанный вами конфликт, и немедленно перейти к фазе переговоров по его урегулированию.
Эшколь: - Возможно, мы не так напрягались, как вы вчера вечером, думая о судьбе мира в регионе. И в тот бок, куда вы ведете, наша мысль тоже ходила. Поэтому, возьмите камертон и настройте свои уши. Потому что в прошлый раз, очевидно, вы нас не услышали. Мы еще раз вам заявляем и хотим, чтобы вы запомнили. Не мы развязали этот конфликт. Наши действия – это ответ на постоянные провокации арабов.
Линдерман: - Мы вас услышали, но не видим, чтобы вы остановили свои агрессивные действия.
Даян (срываясь на крик): - Наши действия не агрессивные, а ответные! Имеющий уши, да услышит!
Кацман: - Не надо, не надо, Мойша!
Даян: - Что не надо?
Кацман: - Слюной на меня брызгать не надо! Сядь и успокойся. Давайте послушаем главу правительства.
Буркович: - Да, какой будет ваш окончательный положительный ответ?
Эшколь: - Допустим, мы примем ваше предложение и остановим свои войска. Но, вы не озвучили механизм переговоров. Кто будет посредником в переговорах между нами и арабами?
Линдерман: - Каким еще посредником? Что за лепет на лужайке?
Даян: - Это не лепет, это наше условие! Я лично не собираюсь разговаривать с арабами.
Эвен: - Посредниками и гарантами, как нам кажется, должны быть руководители авторитетных государств.
Кацман: - Ну да, Брежнев с Джонсоном будут между вами бегать. А Гойко Митич в роли Чингачгука будет раскуривать трубку мира.
Буркович: - Не валяйте дурака. Вы взрослые люди: сами накуролесили, сами и разгребайте.
Даян: - Без стран-гарантов переговоры не начнутся!
Линдерман: - Когда вы войну начинали, о гарантах думали?
Кацман: - Все, хватит! Слушайте сюда. (Эшколю): - Я официально прошу предоставить мне политическое убежище. Потому что, после некоторых событий, возвращаться на Родину мне не улыбается: меня там ждут репрессии. А так как мне все равно будет нужна работа, то назначьте меня министром обороны.
Эшколь: - Но, у нас есть министр обороны.
Даян: - Да!
Кацман: - Я вас умоляю. Это что, министр обороны? Лева, да он спит и видит себя в вашем кресле. Он же вас подсиживает. А я, как человек честный, буду предан вам, Лева, до конца дней своих. Кроме того, я смогу вести переговоры с Насером без посредников. И все устрою в лучшем виде.
Даян: - Леви, не слушай его!  У меня и в мыслях не было тебя подсиживать.
Кацман: - Оправдываешься, значит – виноват! Я дело говорю, Лева: назначайте меня и горя знать не будете.
Даян: - Леви, я все понял! Он пытается посеять зерно раздора между нами.
Кацман: - Что ты там понял, пират одноглазый?
Эшколь: - Прекратите! Балаган здесь устроили! Давайте прервемся. Езжайте в гостиницу, а мы посовещаемся и сообщим вам свой ответ.
(Занавес).

7.
Автор: - Первый раз, за все время переговоров, я ехал в гостиницу с чувством тревоги. Ситуация была: фифти-фифти. Ответ мог быть как положительным, так и отрицательным. Припугнуть их мы ничем не могли: у нас не было на это полномочий. Да и тактика запугивания могла дать обратный эффект. Они закусили бы удила и тогда их уже было бы не остановить. Каждый из нас осознавал весь трагизм ситуации. К удивлению, самым подавленным и беспомощным выглядел Иванов. Может быть от того, что именно на нем лежала вся ответственность за результат. Ему единственному из нас было что терять.
(Занавес открывается. Гостиничный номер советской делегации, в номере Кацман, Линдерман, Буркович и Иванов.  Звучит тиканье часов)
Автор: - Девятое июня 1967 года, полдень. Иерусалим, гостиница «Зион Отель».
Кацман: - Хреново, как в штате Айова.
Иванов: - Все, мне кранты. Теперь Мухосранск – лучший вариант.
Буркович (Иванову): - Не писяй в компот, там повар ноги еще не мыл.
Линдерман (Иванову): - Когда будет Мухосранск, мы тебе скажем.
Иванов: - Да пошли вы!
Кацман: - Тихо, тихо, ша! Николай Николаевич, надежда еще теплится. Если бы они приняли решение, то мы бы уже были в аэропорту, да еще и под конвоем. Причем, это – лучший вариант.
Иванов: - А какой худший?
Буркович: - Вот худших – море!
Линдерман: - Например, ДТП со смертельным исходом. Или, скажем, просто исчезли с лица земли. Арест, в конце концов.
Буркович: - Нам ли тебе объяснять?
Иванов: - Должен же быть какой-то выход. Что делать?
Линдерман: - Пукать да бегать – вот, что делать.
Кацман: - От нас сейчас ничего не зависит. Надо сохранять спокойствие. В любой момент нас могут позвать и сообщить решение. Вот тогда нам пригодится хладнокровие.
Буркович (Иванову): - Как там Дзержинский говорил? «С чистыми руками, горячим сердцем и трезвой головой»?
Иванов: - С холодной, с холодной головой.
Линдерман: - Браво, Николай Николаевич, ты уже приходишь в себя.
Иванов: - Вы правда считаете, что шанс еще есть?
Кацман: - Когда в карты или домино играют профессионалы, в конце игры, если остается мало карт или камней, они наверняка знают, что на руках у соперника. Все зависит, с чего он зайдет. Мы знаем все их варианты, но не знаем, как они поступят. Сейчас ход у них, а мы будем действовать по ситуации.
(Раздается звонок телефона. Кацман берет трубку.)
Кацман: - Алло! Да, Мойша, это я…. Почему Иванов? Руководитель делегации я…. (Переходит на крик): - А ты вообще циклоп!... (Спокойным голосом): - Хорошо, не будем ругаться. Иванов так Иванов. Машина уже вышла? Хорошо, я ему передам.
(Кацман кладет трубку).
Кацман: - Плохо дело: они разгадали нашу игру. Где-то мы прокололись. Переиграли, так сказать. Лажанулись, одним словом.
Иванов (дрогнувшим голосом): - Капец?
Буркович и Линдерман (одновременно): - Да не тяни ты кота за хвост! Говори толком, что там?
Кацман: - Николай Николаевич, на тебя вся надёжа! Не раскисай. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Они поняли, кто настоящий руководитель и требуют, чтобы Иванов ехал к ним один.
Иванов (растерянно): - Я один?
Кацман: - Тихо, тихо, спокойно. Это называется блеф. Когда у всех карта – дрянь, но кто-то начинает блефовать: надувает щеки, поднимает ставку, заставляя остальных упасть. Значит так, машина уже выехала, времени немного для инструктажа. Они тебя сейчас будут охмурять. Поверь мне, евреи это делать умеют. Все, что они будут говорить, пропускай мимо ушей и хитро улыбайся. Как будто ты и так все про них знаешь. Ну-ка, хитро улыбнись.
(Иванов пытается улыбнуться, растягивает рот, но получается гримаса).
Кацман: - Эк тебя перекосило. Нет, Коля, так улыбаться будешь начальству. Этим не надо лыбу давить, но и «Кузькину мать» им не обещай. Вот, представь, будто они у тебя на допросе. Им «вышак» светит и доказательств у тебя – море разливанное. А они еще об этом не знают и пытаются тебе что-то впаривать. Понял? Я тебе еще небольшую инструкцию напишу. Пока будешь ехать в машине, прочти и запомни, пригодится.
(Занавес).

8.
(Занавес открывается, звучит тиканье часов).
Автор: - Девятое июня 1967 года, три часа дня. Иерусалим, резиденция премьер-министра Израиля ЛевИ ЭшкОля.
(На сцене – кабинет премьер-министра Израиля. На месте председательствующего сидит Леви Эшколь, сбоку – Моше Даян и Абба Эвен. Перед ними сидит Иванов).
Эшколь: - Господин Иванов, мы не очень понимаем, зачем в Москве вам навязали троих бестолковых помощников. Мы совершенно не понимаем, зачем было разыгрывать перед нами дешевый хохлоймыс. Но мы точно знаем, что настоящим руководителем делегации являетесь именно вы – сотрудник Комитета Государственной Безопасности СССР (заглядывает в бумажку): - подполковник Кривцов Александр Степанович. Я ничего не перепутал?
(Иванов молчит и хитро улыбается).
Эшколь (после небольшой паузы): - Почему вы молчите, господин Кривцов?
(Иванов достает бумажку, начинает читать).
Иванов: - Пункт 1-ый: я жду, когда вы перестанете гадать на кофейной гуще и перейдете к конкретному изложению вопроса.
Эшколь: - Приятно иметь дело с умным человеком. (Эвену): - Абба, объясни.
Эвен: - Мы предлагаем вам переехать в Израиль, как говорят у вас, на ПМЖ. Можно с семьей, если она у вас имеется.
Иванов: - Пункт 2-ой: я не еврей.
Даян: - Тогда, такой вариант: мы вам платим 300 тысяч израильских фунтов. А чтобы у вас не было неприятностей по приезду домой, счет на эту сумму мы откроем на ваше имя в Британском банке. Что скажете?
Иванов: - Пункт 3-ий: я не Иуда, чтобы продаваться за 30 фантиков.
Даян: - Не фантиков, а фунтов! И не 30, а 300 тысяч!
Иванов: - Пункт 4-ый: продать Родину – это позор для любого гражданина, любой страны. Для советского человека – это позор в квадрате!  И сумма уже значения не имеет.
Эшколь: - Что вы читаете? Что это за пункты такие?
Иванов: - Пункт 5-ый: это – инструкция. Какая инструкция, кто вам ее дал? А, стоп! это ваши слова, говорите.
Эшколь: - Какая инструкция, кто вам ее дал?
Иванов: - Теперь мои слова. Пункт 6-ой: не ваше дело!
Эшколь: - Дурдом какой-то. Вы можете говорить нормально, без шпоргалки?
(Иванов переворачивает лист, смотрит с обратной стороны, потом опять лицевую. Поднимает глаза на Эшколя).
Иванов: - Что-то пошло не так. Тут нет таких слов.
Эшколь: - Я что, тоже должен говорить по вашей инструкции?
Иванов: - Ну, до этого вы же говорили!
(Эшколь хватается за голову. Затем встает, берет графин и стакан. Наливает воду и выпивает залпом. Поворачивается к Иванову).
Эшколь: - Воды хотите?
Иванов: - Воды?
Эшколь: - Да, воды.
Иванов: - А это вода?
Эшколь: - Да, это – вода.
Иванов: - Нет, не хочу.
Эшколь: - И вы говорите, что вы не еврей?! Чего вы от нас хотите?
(Иванов заглядывает в бумажку).
Иванов: - О, это уже по инструкции. Пункт 9-ый. (Поднимает глаза, смотрит на Эшколя): - Потому, что два пункта вы пропустили.
Эшколь: - И что там, в вашем девятом пункте?
Иванов: - Да, пункт 9-ый: наши требования вам уже были озвучены ранее.
Эшколь: - Но, и наши встречные требования тоже были озвучены ранее. Что там у вас далее по инструкции?
Иванов: - Пункт 10-ый.
Эшколь (раздражаясь все больше): - Читайте же, наконец!
Иванов: - Вы успокойтесь, пожалуйста. Выпейте воды, если хотите.
Эшколь: - Нет, больше не хочу! Прочтите, что в 10-ом пункте, будь он неладен, написано!
Иванов: - А, вот, пункт 10-ый: советское правительство выдворяет Кацмана Якова Семеновича из страны. А он просился к вам на ПМЖ. Кстати, Кацман – еврей.
Эвен: - Неужели?
Иванов: - Можете не сомневаться.
Даян: - На чёрта он нам нужен? У нас таких своих хитро сделанных полно!
Иванов: - Пункт 11-ый: у Даяна может быть своё мнение, но оно никого не интересует.
Даян: - Все, хватит! Я согласен вести переговоры напрямую с Насером, со всеми арабами, вместе взятыми, только увезите этого гада.
Иванов: - Тут еще 12-ый пункт есть: советская делегация покинет Израиль, только убедившись в том, что военные действия прекращены и переговоры имеют место быть!
(Занавес).

9.
Автор: - Эпикриз, то есть, эпилог. Десятого июня Израиль прекратил военные действия, а одиннадцатого июня Моше Даян и Ицхак Рабин на вертолете отправились на переговоры с руководителями стран арабской коалиции. Кстати, через девять лет Моше Даян дал интервью, в котором признался, что Израиль готовился к той войне два года, а более 80% провокаций арабов были осуществлены самим Израилем. Это интервью было опубликовано только в 1997 году, но мир те события уже не интересовали.
В тот же день, одиннадцатого июня 1967 года, советская делегация покинула гостеприимный Иерусалим и вылетела на Родину. На Лубянке первый заместитель Председателя КГБ СССР Николай Захаров долго тряс нам руки, а потом посадил на пятую точку. Нет, не в смысле – в камеру, а в смысле – долларов. В общем, на валюту нас кинули. Правда, взамен с нами рассчитались чеками Внешпосылторга, которыми мы отоваривались в «Березках» и «Каштанах». В обиде остался старый Рабинович, который таки подогнал нам клиентов на валюту. Иванов, который оказался не Ивановым, а Никитой Ивановичем Сазоновым, проковырял дырку в погоне и стал полковником, получил повышение на Лубянке. А мы вернулись в Одессу и возобновили свою борьбу с начальником управления БХСС, который продолжал нас щемить и отказывался от нашей дружбы. Жена при встрече заключила меня в объятья, после чего я два месяца лежал в травматологии, а она с ложечки кормила меня куриным бульоном. Постепенно мы стали забывать о приключениях в Иерусалиме, но Родина о нас не забыла. Перед 23 февраля позвонил Сазонов, который был Ивановым, поздравил с наступающим праздником и похвастался, что его наградили орденом «Октябрьской Революции», учрежденным к 50-летию этой самой революции. Еще он сказал, что вылетает к нам, в Одессу, так как нас наградили почетными знаками КГБ СССР. Я попросил, чтобы он походатайствовал о переводе нашего начальника БХСС в Москву или, на худой конец, в Киев. Сотрудник он был честный, нам такой и нафиг не нужен, а человек хороший. У нас в Одессе и без него хороших людей навалом. Пусть руководит где-нибудь там, в верхах. Когда нас для награждения пригласили в кабинет начальника управления КГБ по Одесской области, я попросил, чтобы туда позвали и начальника БХСС.
(Занавес открывается. Звучит тиканье часов).
Автор: - Одесса, приемная начальника управления КГБ по Одесской области, 23 февраля 1968 года, три часа дня. Начальник управления КГБ по Одесской области и начальник управления БХСС УВД Одесского облисполкома.
(На сцене стол со стульями – приемная комната. В комнату заходит Сазонов и приглашает войти Кацмана, Зильбермана и Бурковича).
Нач. БХСС: - А-а-а, попались, голубчики. Я знал, что совместные действия милиции и чекистов дадут свои результаты! Уж будьте покойны, я постараюсь, чтобы вы свой срок тянули не в солнечной Одессе, а на южном берегу Северного Ледовитого океана.
Иванов: - Тихо, тихо, что ж вы на героев так наехали? Аж неудобно. Люди, можно сказать мир спасли от третьей мировой. Одесса ими гордиться должна!
Нач. БХСС: - Как герои? Какую войну?
Нач. КГБ: - А это – секрет, государственная тайна. Я думаю, что мы можем перейти к торжественности момента.
Иванов: - Да, пожалуй. Товарищи Кацман Яков Семенович, Линдерман Борис Львович и Буркович Лазарь Исаакович приказом по КГБ СССР награждаются почетными знаками «50 лет ВЧК-КГБ». Разрешите вам их вручить.
(Вручает коробочки с почетными знаками).
Нач. КГБ: - Ну, а теперь – «Шампанское»!
(Открывают «Шампанское», наливают в бокалы).
Иванов: - За наших героев! Спасибо вам!
Нач. БХСС: - Я вынужден признать, что был неправ по отношению к вам.
Буркович: - Ничего, мы же засекреченные личности. О нашей деятельности знают только там.
(Буркович показывает пальцем вверх).
Кацман: - Кстати, я слышал, что мое ходатайство в отношении вас удовлетворено и вас можно поздравить. (Оборачивается к Сазонову): - Куда переводят товарища?
Иванов: - В Киев, в республиканское МВД.
Кацман: - Вот видите, а там, глядишь, и в Москву переведут. За вас!
(Все чёкаются).
Иванов: - Яша, а помнишь, как ты пел «Широка страна моя родная»?
Линдерман: - Это все помнят. Мы думали, что он умом тронулся.
Иванов: - Да ладно, вы тоже подпевали. Согласитесь, что в такие моменты к таким песням относишься душевно.
Буркович: - Ну, где-то вы правы, Никита Иванович.
Иванов: - А давайте ее сейчас споем!
(Все недоуменно смотрят на Сазонова).
Кацман: - Хорошо, споем. Только вы сейчас находитесь в Одессе, значит и петь будем за нее.
(Все поют песню «Ах, Одесса»).

(Занавес).

(Конец).                2019 год.