Рондо

– Вот, ты говоришь, первая любовь… – Дранков зябко повёл плечами и повернул голову в сторону окна, за которым, по-прежнему, шёл дождь. Конец октября. Капли воды стекали по стеклу витиеватыми зигзагами. До конца рабочего дня оставалось ещё два часа.
  Николай Николаевич Дранков был главой бюро технических переводов имени самого себя. Забавно, фирма «Дранков и Ко» состояла из него самого и молоденькой девушки – секретаря-референта Аделины Ивановой, которую сам Дранков про себя называл просто Аделькой. Собственно, «Ко», на самом деле был его однокурсник, с которым они вместе собирались начать это дело, но в последний момент он отказался, а все бумаги и вывеска уже были готовы. Так и получилось, что Дранков стал сам себе, и начальник и подчинённый. Примерно год назад он взял на работу Адельку, которая стала исполнять, помимо секретарской, ещё и все остальные должности в фирме. Она могла быть и курьером, и, даже, поварихой при необходимости сооружая с помощью микроволновки и электрочайника вполне съедобное меню из продуктов, купленных в супермаркете, на первом этаже этого же здания. Дела шли неплохо, но неравномерно. Наряду с большими заказами, или завалом всякой мелочи, случались и вот такие простои, когда по нескольку дней они просиживали на работе в полном бездействии. Но Дранков приучил себя и Адельку находиться в офисе до последней рабочей минуты. Случаи бывали разные…
  Вот и сейчас они сидели вдвоем и слушали шум дождя. Понятно было, что сегодня уже никто не придёт. Однако дисциплина не позволяла Дранкову расслабиться и закончить этот рабочий день раньше обычного. К тому же Аделька от скуки принялась рассказывать Дранкову о недавно состоявшейся встрече одноклассников, в которой она принимала участие. Пять лет уже прошло с тех пор как они покинули школьные стены, но собраться и отметить эту круглую дату смогли только сейчас, в октябре. Ни весной, ни летом народ было не собрать, а вот осенью, когда дожди и холодно, все оказались свободны и готовы встретиться. И, как это всегда бывает на подобных мероприятиях, в порыве пьяных откровений, вдруг выяснилось, что все любили вовсе не тех, с кем встречались, а всю жизнь мечтали о совсем других, на кого и не подумаешь. Хотели объясниться, но робко терпели и продолжали обнимать и целовать совсем других. Аделька во всё это искренне верила, и вслух громко сокрушалась о том, что он (неважно кто, имя Дранков пропустил мимо ушей) тогда ей ничего не говорил. А, ведь, всё могло быть иначе, и счастье было так возможно… Она мечтательно закатывала глаза и делала длинные паузы между словами, во время которых, видимо, представляла себе, как именно всё могло бы быть. При этом Дранков заметил, что хитрая Аделька в процессе рассказа принимала картинные позы и пыталась следить за тем, как он на неё реагирует. Видимо она, как не раз бывало, от долгого безделья, вновь начала охоту на него, как на единственного мужчину в этом помещении. Эта самая охота началась почти с того дня, когда Аделька пришла на работу в первый раз. Неженатый Дранков был вдвое старше её. Он не сразу заметил, что превратился в объект. Потом были долгие попытки дипломатично намекнуть, объяснить, поговорить начистоту. Наконец, Дранков вынужден был прямо объявить ей, что он мог бы быть её папой и жить с её мамой. После этого явных поползновений Аделька не предпринимала, но время от времени, продолжала проверять Дранкова «на вшивость», хоть и не так явственно. Дранкову Аделька понравиться не имела ни единого шанса. Она была молодая, красивая, эффектная, современная. Менее разборчивые боссы на таких бросаются без промедления, но Дранков был из другого теста. Он любил женщин «с историей». Ему очень важно было видеть перед собой не груду разнообразных женских прелестей, а сложную, эволюционировавшую в процессе течения жизни личность, с которой можно говорить на одном языке. А разговаривать с «ногами и сиськами» всё равно, что с мебелью.
  Тем временем Аделька закончила свой недолгий рассказ, в котором простыми словами была изложена её история о первой любви. История, безусловно, оригинальная и, разумеется, предельно трагическая. Тогда-то и наступил тот самый момент, с которого началось наше повествование. «Вот, ты говоришь, первая любовь…» – Дранков зябко повел плечами и повернул голову в сторону окна, за которым, по-прежнему, шел дождь.
  «Рассказывайте, ваша очередь!» – Аделька мастерски изобразила стерву и голосом, и интонацией и позой. Всё это было проделано до того преувеличенно, что Дранков, оценивший этот шарж по достоинству, отчего-то решил, что может себе позволить небольшую экскурсию в своё, совсем уже далёкое прошлое.
***
  Последние дни августа были по-летнему жаркими. Школьный двор, в котором в те годы традиционно собирали всех учащихся накануне первого сентября, чтобы объявить расписание уроков на первый учебный день, который тогда ещё не был «Днём знаний», а считался полноценным рабочим днём, со всеми его атрибутами: учебниками, домашними заданиями и.т.д. Так вот: этот самый школьный двор напоминал огромный муравейник. Ученики и ученицы, пробираясь сквозь толпу, приветствовали друг друга, махали, кричали, шумно удивлялись, видя изменившихся за летние каникулы знакомых. Сбивались в кучки. Торопились обменяться новостями.
  Юный Дранков, как и все, здоровался, присоединялся то к одной, то к другой кампании. Наконец, весь их, теперь уже, восьмой «а» класс более-менее компактной кучей сгруппировался вокруг классного руководителя Ивана Ивановича, который напрягая голос, зачитал расписание на первое время и, сделав несколько объявлений, удалился. Мальчишки громко обсуждали предстоящие уроки и тихо – очевидно повзрослевших девчонок. Кто-то из приятелей, проталкиваясь мимо Дранкова, негромко бросил: «Лариску видел?»
  Лариса в классе была только одна. Дранков нашёл её глазами… и не пожалел! Она ОЧЕНЬ изменилась за это лето. Похоже, все мальчишки из «А» и «Б» классов смотрели на неё гораздо чаще, чем на других.
  Домой Дранков возвращался вдвоём со своим приятелем и соседом Саней Врублевским по кличке Рубль. Они оба всё лето никуда не выезжали и, поневоле как-то сдружились. Они были ровесниками, но Рубль учился не в «А», а в «Б». Шли медленно, впечатления от множества встреч слишком плотно засели в обеих головах. Рубль вдруг спросил: «…А эта… как её… Лариса, что ли…» Дранков угрюмо кивнул: «Видел». Через несколько шагов Рубль продолжил: «Ты не знаешь… может она с кем-нибудь… это… дружит?» Дранкову этот разговор был, отчего-то, неприятен. Вместо ответа он молча пожал плечами. «А ты узнай», – как-то странно, не своим голосом попросил Рубль.
  Две недели промелькнули, как один день. Суматошные, напряжённые, не оставившие ни одной, даже, минутки на безделье. Ученики входили в ритм занятий, с трудом отвыкали от летнего расслабона. И вот, когда, наконец, всё наладилось и процесс пошёл, Дранкову пришлось выслушать несколько настойчивых просьб со стороны своего приятеля, которые, вполне конкретно, касались Ларисы. Рубль не на шутку завёлся. Дранков начал подумывать о том, чтобы общаться с ним поменьше. Впрочем, убедительных причин для отказа у Дранкова не было и под давлением напористого товарища он вынужден был согласиться. Рубль настолько обрадовался, что принялся тут же проводить инструктаж по поводу того, как именно, какими словами и когда Дранков должен был говорить с Ларисой. В этих виртуальных сценариях хорошо были видны все тараканы, по воле Ларисы, поселившиеся в его голове. Вероятно, Рубль в свободное от учёбы время активно фантазировал, и в этих фантазиях Лариса, то ли сама добивалась его благосклонного внимания, то ли они уже образовали крепкую семью. Во всяком случае, Рубль абсолютно не сомневался в том, что когда он откроет Ларисе своё сердце, у неё не останется никакого другого выбора, кроме как двинуться дальше по жизни вместе с ним рука об руку.  Дранков спросил приятеля: «А ты не хочешь просто прийти к нам в класс на перемене? Я вас с Ларисой познакомлю, и вы дальше как-нибудь сами… раз уж ты так во всем уверен?» Тут-то и выяснилось, что никакой такой уверенности у него, на самом деле, нет. В итоге оба пришли к такому варианту: Дранков должен просто сказать Ларисе, что ею очень интересуется один человек, но не говорить кто. И по тому, как она на это сообщение отреагирует, будет выработан дальнейший план действий.
  Дранков не был готов разговаривать с Ларисой на эту тему, он вообще предпочёл бы ничего не делать. Просто в тот момент в классе вокруг внезапно похорошевшей Ларисы образовался своеобразный настороженный вакуум. Все мальчишки считали её слишком, не по своему уровню, красивой. Конечно, долго такое положение сохраняться не могло, и смельчак рано или поздно всё равно найдется. Но пока все молчали и выжидали.
  Отчаянно смущаясь, да и откровенно говоря, труся, подбадривая себя тем, что это всё не для себя, а для товарища, а сам Дранков здесь вообще не при чём, он написал записку следующего содержания: «Лариса, тобой очень интересуется один человек». Передать это послание удобнее всего было на любом уроке – Лариса сидела довольно близко от него: спереди и справа, как бы наискосок. Дранков свернул из записки квадратик, насадил ее на конец линейки и, выбрав момент, удачно подпихнул Ларисе под руку. Он не видел её лица, он не знал, как получить ответ, в какой форме этот ответ будет дан, может ответом будет жест или просто взгляд. Однако, через непродолжительное время, Дранков заметил странно свисающую руку Ларисы. В руке был виден, зажатый между пальцами, маленький квадратик. Изящным движением он выдернул из её руки записку и, не веря своим глазам, принялся разворачивать.
  Ответная записка гласила: «Как! Только один?»
 Дранков, на миг, задумавшись, написал: «Я знаю только про одного», и тем же способом отправил её обратно. 
  В ответ на это прилетело: «???»
   Дранков на это ответил: «Фи! Что за воспитание! Тебе для меня уже слов жалко!»
  Ответная записка была необыкновенно большой. Дранков вынужден был потратить немало времени на то, чтобы ее развернуть. Текст был такой: «Мне для тебя вовсе не жалко слов, но если тебя задевает моя предыдущая записка, то позволю себе напомнить известную пословицу про то, что краткость – сестра сам знаешь кого. А череда вопросительных знаков в данном случае призвана, всего лишь, обозначить соответствующую эмоцию.  Надеюсь, так же, что данная записка вполне удовлетворит по количеству слов все твои эстетические требования, пусть, даже и в сумме с предыдущей».
  Дранков: «О, да! Я даже подумал, сперва, что краткость – это и твоя сестра тоже, но тебе, всё же, в последний момент, удалось меня разубедить».
  Перепалка продолжалась до конца урока, а в конце занятий, Дранков оценил насколько сильно «похудела» его тетрадка для черновиков из которой он дёргал листочки для записочек.
  По дороге домой Дранкова догнал Рубль и потребовал отчёт о выполнении своего поручения. «Ну, что… сказал?» - Рубль пытался заглянуть приятелю в глаза. Дранков, у которого сразу испортилось настроение, признался, тем не менее, честно:
–Сказал.
– И как?
–НУ… так.
–Что она тебе ответила?
–Дело было так, – Дранков решил говорить только правду, но в таком объёме, чтобы Рубль не доставал его дальнейшими подобными поручениями, – Я ей написал записку, что, мол, тобой один человек интересуется, а она ответила, мол, странно, что только один.
–Значит не один, – вслух подумал Рубль.
  У Дранкова появилась надежда, что приятель, как-нибудь, потихоньку, сам остынет, отстанет, перестанет нагружать его своими поручениями. Но вышло всё не так.
–Ты, знаешь… Не теряй с ней связь. Напоминай о себе почаще, а я что-нибудь придумаю.
  Дранков обречённо кивнул. Ему хотелось сказать, что он и сам не прочь напоминать Ларисе о себе почаще, но делать это не по чьему-то поручению, а по собственной воле. Сказать такое сейчас Рублю, который отчего-то искренне считал, что Дранков предназначен только для того, чтобы быть всего лишь посредником – ведь не поймёт. А, с другой стороны, и Лариса вовсе не давала ему, Дранкову, каких-либо особых надежд. Следовательно, все соискатели её внимания идут на общих основаниях, без каких-либо привилегий. Пока намерения Дранкова и поручения Рубля, формально, совпадают – будем делать то, что и требуется.
  Следующим днём, прямо на первом уроке Дранков отправил Ларисе записку со словом «Привет».
  Время шло, а, иногда, и просто летело. Дранков уже не мог обходиться без этих ежедневных, безмолвных диалогов. Ситуация приняла странный, необъяснимый и, даже, ненормальный характер. На простых листочках в клеточку шла отдельная от реальности жизнь. Это было общение двух близких и хорошо знающих друг друга людей. Но наяву – всё было совсем наоборот. Дранков и Лариса не общались между собой вообще никак. На переменах молча, спокойно проходили мимо друг друга ни словом, ни жестом не выдавая своей общей тайны. Дранков, бывало, писал первую, традиционную записку со словом «Привет» ещё с вечера, а утром начиналось:
  Дранков:
–Привет.
  Лариса:
–И тебе привет.
–Что-то ты странно выглядишь сегодня. Уроки допоздна учила?
–Нет, просто расчёску утром посеяла.
–Сегодня в столовой компот забыли водой разбавить. Очень рекомендую!
–Спасибо, попробую обязательно.
  Ни про какого «одного человека» они больше не вспоминали. Зато, вновь оживился Рубль. Видимо, в его фантазиях опять произошёл очередной поворот, и теперь он требовал нагнетать вокруг своей персоны интригу и играть в конспирацию. Его инструкции выглядели, примерно, так: «Скажи ей (Ларисе), что если она согласна узнать, кто ею интересуется, то пусть она на большой перемене подойдёт к окну возле бюста Горькому (был в их школе на втором этаже такой бюст, непонятно, даже, почему). И её тайный поклонник пройдёт мимо… Только не говори ей, как я выгляжу!»
  Для Дранкова это было настоящей пыткой. Ну не мог он уже писать Ларисе такую ахинею. Особенно после одного случая…
  Дранков: «Лариса, слышала? Говорят, что у завхоза на чердаке протекла бочка с краской и теперь в коридоре перед актовым залом прямо с потолка краска через щели капает. Пойдём на перемене смотреть?»
  И, вот, на перемене они оба, но не вместе, а каждый со своей кампанией, сходили посмотреть на эту катастрофу. На следующем уроке. Записка Дранкова:
– Как тебе зелёный дождь? Впечатляет?
– Да зрелище редкое. А ты, похоже, под него попал!
  Дранков быстро оглядел себя и, не найдя ничего отправил вопрос:
– Где?
– На спине!
  Пришлось Дранкову изловчиться и провести рукой по спине. Рука была со следами краски.
– Блин!!!
– Да ты не огорчайся так сильно. Зелёный в этом сезоне – модный цвет!
– Тогда почему ты сама не следуешь этой моде?
  На очередной перемене Лариса куда-то исчезла, а на уроке, как бы невзначай, выставила на обозрение Дранкова свой локоть. Там на форме (а тогда ещё была школьная форма, да-да!) на рукаве красовалось маленькое зелёное пятнышко.
– Поздравляю! Ты самая модная в классе!
– Я знаю.
  И как, после этого, он мог бы предлагать Ларисе от имени «одного человека» играть в какие-то глупые шпионские игры? Дранков, по мере сил, сопротивлялся натиску приятеля, который с каждым днём становился всё сильнее. Кончилось тем, что Рубль объявил о своём желании встретиться с Ларисой один на один. Он заявил, что только при личной встрече она всё поймёт и оценит его по достоинству. Дранков пытался его отговорить, но Рубль, на этот раз, был настроен крайне решительно. Никакие аргументы на него не действовали. Он хотел встретиться с Ларисой, какой угодно ценой. Его, уже, не волновало, что она не выполняет никакие его требования. Видимо, где-то в мире его фантазий у них с Ларисой именно после свидания всё пошло так, как ему хотелось.
  Дранков вынужден был сдаться. «Пусть Лариса всё решает сама. Я сдерживал этого ненормального сколько мог. В конце концов, если Рубль ей понравится больше, значит я просто подлый негодяй, который долго стоял на пути к их счастью. А если Лариса поймёт, что перед ней просто маньяк, живущий в плену своих навязчивых фантазий, то и волноваться о том, какой выбор она сделает, нет никакого смысла», – так успокаивал себя Дранков, отправляя Ларисе записку, в которой, по указанию Рубля ей назначалась встреча в шесть часов в парке у круглой клумбы.
  Место это среди аборигенов считалось универсальным ориентиром, или, даже, маяком. Именно там принято было назначать свидания или собираться всей кампанией для каких-либо дел. Даже гулять в парке люди ходили влево от круглой клумбы или вправо от круглой клумбы. Дранков сделал своё чёрное дело в последний момент – на последней минуте последнего урока. И, не дожидаясь реакции, быстро смотался из класса. На улице его уже дожидался Рубль. Дранков дал ему понять, что всё в порядке. Всю дорогу до дома он прошёл молча. Рубль, вдохновлённый предвкушением своих побед, тоже молчал, только ясным взглядом озирал окружающий его мир. Дома у Дранкова мелькнула мысль прогуляться в сторону круглой клумбы, примерно, часиков, этак в шесть. Мелькнула – и пропала.
  На следующий день, по дороге в школу Дранков не встретил своего приятеля. Это не было чем-то необычным. Они и раньше не всегда ходили вместе. Но, в это утро Дранков, почему-то, шёл особенно медленно. Настолько медленно, что ухитрился почти опоздать. Он влетел в класс одновременно со звонком. Быстро закончив необходимые приготовления, Дранков, по привычке отправил Ларисе традиционный утренний привет. Ответа не было. И ещё два раза – результат тот же. Дождавшись перемены он, ломая все их правила, собрался, было, подойти к Ларисе, но она рванула от него в коридор. Дранков догнал её на лестнице. Она молча отворачивала от него лицо.
– Что случилось?
– Какой же ты… гад!
– Какой? ...Я?
– Как ты мог... Посмел? Подсунул мне этого…
– «Одного человека», – подсказал Дранков.
– Я думала… а это всё… Ты, оказывается, только писал… а он… тебе говорил, что писать! – речь Ларисы, поначалу гневная и обличительная, с каждым вновь произносимым словом меняла тональность и, в конце уже было похоже на то, что она жалуется, а не обвиняет.
– Я же ясно написал, что встреча будет с «одним человеком», а не со мной!
– Но откуда мне было знать, что вас двое? Я думала, что «один человек» – это такой вымышленный персонаж, для удобства общения. Мне даже в голову не могло прийти, что место остроумного, интересного собеседника занимает простой переписчик чужих слов!
– То есть «один человек» в роли остроумного и интересного автора тебя, почему-то не устраивает?
– Я думала, что это был ты! – сказала Лариса уже совсем тихо.
– Да это и был я! – Дранков почти выкрикнул эти слова, но опомнившись, стал снова говорить обычным голосом. – Почти всё, кроме самой первой записки – это и был я. Он меня попросил написать тебе про «одного человека» я и написал. А потом всё как-то само-собой пошло, закрутилось… я ему не говорил, что у нас с тобой этих самых записок по двадцать в день. Вот он и думал, что все три записки продиктовал мне он сам.
    Вокруг них по лестнице не останавливаясь и не обращая на них никакого внимания, двигались вверх-вниз люди. Перемена – время, когда можно успеть сделать много дел. Кто-то мчался по лестнице, кто-то шёл не спеша, а они стояли вдвоём на площадке между вторым и третьим этажами и смотрели в окно, а за которым медленно падал первый снег.
  Незаметно прошло несколько месяцев, из которых Дранков особенно запомнил ещё один день. Это был день накануне новогодних праздников. Как всегда бывало, в последний день перед новогодними каникулами в школе устраивали концерт, после которого была дискотека. Дранков и Лариса потихоньку спускались вниз, удаляясь от шумного и душного актового зала. Они вдвоём шли по пустым коридорам и гулким лестничным маршам пока не оказались на первом этаже. Там они сразу же проникли в гардероб, в самую дальнюю его часть, где висящие на вешалках гроздьями чужие пальто, словно занавесом укрыли их от посторонних глаз. Хотя скрываться и так никакого смысла не было, потому что наступала самая кульминационная часть дискотеки, когда местный ансамбль (да, да, именно так – см. бессмертную песню «Чижа») принялся исполнять абсолютный хит того года. Местный вокалист, старательно подражая гнусавому голосу автора, несколько раз без остановки пропел от начала и до конца «Поворот». И на эту песню, как мотыльки слетелись в актовый зал все, кто только были в том здании. Опустели прокуренные туалеты. Выползли из своих укромных уголков те старшеклассники, которые, играя во взрослую жизнь, принесли с собой какой-нибудь алкоголь. Вслед за ними переместились туда же и немногочисленные взрослые, приставленные следить за порядком.
  Дранков и Лариса почти не слышали, как далеко вверху, под знакомые аккорды ритмично топают сотни ног. Они целовались. Неумело. Наивно. Но, всё же искренне. Потом уже, Дранков, к своему крайнему удивлению, обнаружил, что совершенно не помнит никаких своих ощущений. Словно, не было у него ни рук, ни ног, ни глаз. В памяти осталось только бешено колотящееся сердце, которое издавало столь оглушительные удары, что Дранкову временами казалось, будто он слышит эхо от них, многократно отражённое от стен вестибюля. Он всерьёз опасался, что на этот грохот сбегутся люди. Интересно, что тогда чувствовала Лариса, Дранков так и не решился никогда задать ей этот вопрос…
***
     «Вот, ты говоришь, первая любовь…» – Дранков зябко повел плечами и повернул голову в сторону окна, за которым, по-прежнему, шёл дождь.
 – Рассказывайте, ваша очередь! – Аделька мастерски изобразила стерву и голосом, и интонацией и позой. 
 – Ну, что же, Аделина Иванова, – Дранков усмехнулся, глубоко вдохнул, словно собирался прыгать в воду, – слушай!
  Последние дни августа были по-летнему жаркими. Школьный двор… … …