Алексей Трутнев и события

Джузеппе Дефунто
Алексей Трутнев и события

I
Потрясающая история эта начинается в летнюю ночь, тёплую и многообещающую даже для того, кто, казалось бы, опоздал. Заметив, что в окнах избы горит свет, интеллигентного вида человек тридцати пяти лет по имени Алексей Трутнев постучал в дверь с вырезанными серпом и молотом.
- В наше-то время, - попытался он усмехнуться, но не усмехнулся. Внутри громыхнуло то, обо что споткнулись, и скрипучую дверь отворил седой парнишка пятнадцати лет, весь в обносках и с взглядом приобретения наперёд. «Ага», - подумал Алексей и произнёс:
- Позвольте осведомиться, молодой человек, в которой стороне могу я найти общежитие по улице Заместителя дом четыре?
- Ах, не извольте беспокоиться, дорогой друг, вы на месте, - в дверях и в смокинге появился юркий и заканчивающий лысеть круглолицый с бакенбардами господин, - рад представиться, администратор Октавиан Могилёв, а это комендант, Антон Пригоршнин, ну проходите же, - доброжелательно улыбался он и указывал на стул. Алексей прошёл, но тотчас спохватился, что входит в обычный бревенчатый дом, обугленный с одного угла. «Какое же это общежитие, - подумал он неспешно, но решил подождать, что скажет персонал, - да и отдохнуть присяду, помещение-то забавное, авось кто-нибудь и в монахи пострижётся».

В интерьере и обиходе преобладала деревянная крестьянская утварь в каком-то немыслимом сочетании со старинным антиквариатом нездешнего происхождения. Комната неярко освещалась шестидясятиваттной лампочкой. Звучал знакомый Трутневу первый Бранденбургский концерт Баха.

- На скольких человек предпочитаете комнату? – спросил Октавиан Могилёв, доставая бумаги, - имеются двух-, четырёх- и шестиместные номера.
- Двух. Плачу за оба места, - ответил Алексей, хотя всё ещё не верил в осуществление затеваемого, - не хочу никого видеть и тем более слышать.
- Не любите людей? – заулыбался Могилёв.
- Напротив, со стороны симпатично. Не хочу мельтешения перед глазами, я слышал, от этого может разыграться мигрень, хотя, по правде сказать, я не знаю, что это.
В интернете Алексей смог найти адрес общежития с двухместными номерами только здесь, на окраине Москвы, а ближе к центру комплектация начиналась от четырёх (что тоже являлось редкостью) до двенадцати койко-мест. Станция метро, как ни странно, располагалась рядом, в лесу. Трутнев всю жизнь видел её на карте, но никогда не бывал здесь. Закопчённый домишко, в который он постучался, действительно соответствовал указанному адресу, а остальные три всё равно также не походили на общежитие.

- И мышей у нас нет, - хвалил Могилёв, - правда, есть одна, но в неё одет человек. Не угодно ли посмотреть свободные комнаты?
- Раз больше ничего не остается…, - нехотя поднялся Алексей Трутнев. Могилёв открыл крышку погреба и полез вниз.
- Идёмте, идёмте, - шумел он. Трутнев подошёл и посмотрел вниз. Администратор с канделябром стоял на полу, далее от которого вглубь вели каменные ступеньки в полтора метра шириной. По лестнице, какие обычно устанавливаются для чердаков, Алексей спустился к Могилёву.
- Вижу некоторое изумление в ваших глазах. Понимаете, налоги вьют из каждого кирпича, да и некоторым посетителям почему-то хочется проживать скрытно, - объяснял администратор, - а самые нижние этажи у нас вообще элитные. Известных людей можете повстречать порой на лестнице. Не угодно ли факел? Хотя жильцы редко пользуются.

Винтовая лестница, по которой шли Трутнев и Могилёв, спиралью спускалась вокруг земляного столба, как бы образующего собой одну стену.
Могилёв коснулся её:
- Особо искушённые постояльцы называют это осью Земли.
Вторая большая внешняя стена каменной, как и ступеньки, кладки скрывала показавшийся Алексею Трутневу мрачным мир обитателей общежития за досчатыми дверями, расположенных друг от друга с переменным расстоянием. Возле одной из них они вскоре остановились. Могилёв с хвастовством распахнул дверь. Трутнев не поверил увиденному и спросил:
- Что это?
- Ничего кроме отборнейшей земли. С пола и до самого потолка.
- Нет, это не по мне.
- Странно, по вашему виду я волен был предположить, что это именно то, что нужно. Я принял вас за человека других наклонностей.
- У меня нет наклонностей.
- Ну что ж, зато у нас есть и другие замечательные варианты, прошу! Так-так, здесь комната занята печенегами, тут месье, который всё время держал свою семью под холодной водой, вот эта…
За дверью кто-то громко говорил:
- Помню, в девяносто восьмом году меня сочла умным одна женщина из Стокгольма. Но не это важно сейчас. Я сумел продать деньги, вот что важно. Теперь мне вообще ничего не страшно. И я думаю, у меня три полушария.
- А ведь он там сейчас один, - сказал Могилёв, - Весьма интересный постоялец. Его называют Говорящий со Смертью. Четыре года его морили трезвостью на режимных объектах Родины, что послужило существенным изменениям в его внутреннем мире. Например, некоторых людей он не замечает. По-видимому, из-за того, что они недостаточно мертвы.
Тут дверь отворилась, и к Могилёву обратился низенький кудрявый человек, как-то хаотично расположенный в пространстве, подумалось Трутневу.
- Хотел узнать, - говорил человек, - в какую сторону переворачиваются в гробу – по часовой стрелке или против.
- Дорогой друг, в международном сообществе, вероятно, всплеснули бы руками, услышав такой вопрос, - улыбнулся Могилёв.
Человек удалился, и администратор тихо проговорил:
- По мнению кое-кого из посвящённых в одну штучку, в двадцатом веке никто не исполнял похоронный марш так виртуозно, как его оркестр. Халдеи стояли, разинув рты, женщины рукоплескали и бросали ему цветы и предметы, пыль застывала в воздухе.… А вот и ваша комната.

Две кровати, два стула, стол, телевизор, это как обычно. Был даже холодильник и навесной шкаф. В комнате не было окна. Вентиляция имелась, а окна не было.
«Главное, что в комнате чисто, - успокаивал себя Алексей Трутнев, - на пару дней остановлюсь здесь, а потом посмотрим».
Над кроватью висел листок, вырванный из блокнота, в коем значилось:
«Список дел:
- купить хлеба и молока;
- постирать рубашку;
- умереть через восемь лет».

- Газовые плиты и стиральная машина в кухне, желаете взглянуть? – вернул себя в разговор Могилёв.
- Не сегодня.
- Никто вас не побеспокоит, правда, есть у нас тут один человек…, Коля, он заходит и смотрит. Он не сделает ничего дурного. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил. Он просто стоит и смотрит. До сих пор неясно, как Коля попадает в запертые комнаты.

Но Алексей Трутнев был настолько измотан, что согласился. Хотя это было единственное место, которое он сегодня посетил, для него этого было достаточно. Он достал паспорт, заплатил за пять дней вперёд (так выходило дешевле), и Могилёв с прежним радушием заговорил опять, но тут какой-то беспокойный гражданин появился в дверях и воскликнул, глядя большими глазами на администратора:
- Прошу засвидетельствовать смерть.
Могилёв попросил извинить его и вышел вслед за незнакомцем.

Антон Пригоршнин принёс бельё и ключи от комнаты и спросил Трутнева, не требуется ли его с утра разбудить куда-нибудь, например, на работу.
- Не работаю, не люблю, - был ответ нашего героя.
И вот он остался один и с досадой подумал, как опять придётся искать себе пристанище. Но всё-таки был рад, что заниматься этим предстояло не завтра и не послезавтра. Алексей Трутнев сдавал в аренду свою московскую квартиру и на эти средства, в основном, и жил. Как-то раз один знакомый посоветовал ему устроиться на работу. После этого случая Алексей стал недолюбливать людей.

Он достал плеер и диск «Любимые композиции бродяг и пьяниц Штата Иллинойс». Вдруг он заметил, что в комнате что-то изменилось. Немолодой бородатый человек начал стоять в дверном проёме, весь какой-то пиратской наружности, подумал Трутнев немедленно. Тут голос незнакомца пронзил пространство, словно ветер ворвался в склеп:
- Здравствуйте. Меня зовут Чарли, и воплощение моих намерений относительно этой комнаты, не сомневайтесь, принесёт выгоду и вам. Уж так получилось, я подслушал ваш разговор с администратором наверху. У вас двухместный номер, а у меня отсутствие денег сегодня, зато перспективы завтрашнего дня. Ну, что скажете?
- Я – Алексей Трутнев. Вы, наверное, что-нибудь предпочитаете?
- Всё предпочитаю. Я откусываю от жизни большие куски, уж будьте уверены.
- Вы куда-нибудь кандидат?
- Вот ещё, но я занимаюсь вещами.
- Вот и замечательно.
- Судя по всему, ты тоже парень что надо, - перешёл на «ты» Чарли и поставил на стол бутылку рома.

II
Чарли был очень большим и весёлым человеком. Местами грубоват, в других местах вежлив и тактичен. Весь его вид говорил о том, что смерть уже приходила за ним, но он не подкачал. Чарли курил огромную трубку, набивая её горстями из разных свёртков. Следующим утром он проснулся, и некоторые дела показались ему обязательными. Он стал настаивать на совершении небольшой вылазки, выбрав удачный момент, сам того не подозревая. В это время суток Алексей Трутнев всегда чувствовал, что выпить нужно во что бы то ни стало. Позже желание это несколько угасало (обычно Алексей так ничего и не предпринимал). Но сегодня он решил положиться на Чарли, и они всё-таки отправились наверх вместе.

- Вчера я приврал коменданту, что второе место для меня, даже и бельишко получил, - сказал Чарли и запер дверь своим ключом.
- Чтобы не шастали, заведение-то забавное, - добавил он.

На лестнице было темно. Ближайший факел сегодня горел на несколько оборотов выше. Вдруг Трутнев почувствовал, как кто-то взял его за рукав.
- Как отрабатывать будете за поедание ливийца? – прошипел голос из темноты.
- Какое ещё поедание? – возмутился Алексей Трутнев.
- Извините, я, должно быть, ошибся.

В избе им встретился Октавиан Могилёв, спросивший:
- У вас не бывает такого чувства, что Достоевский возьмёт да и выкинет ещё что-нибудь?
- Бывает и такое, но я гоню от себя эти мысли, - отвечал Трутнев.
- Боюсь, вы хотите добавить кусочек сатаны в мой утренний бренди, Октавиан, - добродушно вступил Чарли.
- Ну что вы, - улыбался Могилёв, - если уж начистоту, мы с вами живём в мире, где и так все слова всех языков являются телом сатаны, так чего же мне ещё добавлять.
- С этим не поспоришь, - согласился Чарли.
Трутнев обернулся на пороге:
- Да, и ещё я нашёл под кроватью человеческий труп.
- Не беспокойтесь, наши сотрудники всё уберут.

Теперь при свете дня Трутнев заметил, что во дворе стоит гильотина.
- Везде одно и то же, - бросил Чарли.

Наши герои вошли в лес.
- Сейчас будем на месте.… Понимаешь, кинул чемодан с деньгами в кусты возле дороги, пару километров к востоку от метро, - внёс ясность Чарли, - надо было раздобыть одежду как у здешних лгунов и прочее, не таскать же его повсюду с собой.… Так, чую наши с тобой конкуренты уже здесь. Мы как раз вовремя, - и он сунул в руки Трутнева револьвер.
- Но зачем это?
- Не собираешься же ты всё проделать голыми руками, - и он выглянул из-за очередного пригорка. Двое вытаскивали упомянутый чемодан из кустов. Один из них был в черной мантии, а второй в лохмотьях с платком на макушке, весь скрюченный, морщинистый и костлявый. Чуть выше за ними на дороге возле легкового автомобиля стоял третий и смотрел по сторонам.
- А-а, будущие мертвецы, - крикнул Чарли и бросил попавшую под руку корягу в тех двоих, выбив чемодан из их рук. Костлявый тоже был задет, потому и упал. Чарли вынул большой старинный пистолет и произнёс:
- Что ж, если уберётесь по-хорошему, свои жизни сохраните сегодня.
- Да ты, верно, не уверен в своих силах, Чарли, - оскалился тот, что был в мантии, - и правильно, мои люди тебе не по зубам. Неугодный Морган уже знаком тебе, - он похлопал по плечу поднявшегося компаньона, - а Максим Ступа - мой новый сотрудник, но далеко не новичок в нашем деле.

Вдруг говоривший схватился за то место, где секунду назад было его ухо, и завопил. В руке Чарли дымился непонятный металлический предмет.
- Вот дьявол, пистолет развалился! Говорил мне врач, надо было уже давно поменять, из него стреляли миллион раз, - последние слова он говорил Трутневу уже сидя за пригорком, так как Максим Ступа открыл огонь из двух небольших автоматов; несмотря на происходящее, Чарли был спокоен и весел, - но менять пистолет я не хотел, ведь его подарила она.… Знаешь, эта женщина.… После одного только её взгляда мой знакомый адвокат спился напрочь. Но жизнь этих богинь нередко очень коротка. Теперь, когда её нет почти пять лет, может объявиться Сандерс.
- Тот, что спился? – спросил Трутнев.
- Нет, Сандерс вообще не пьет, по-моему. Во всяком случае, его это не берёт, - Чарли достал абордажный крюк на верёвке, или «кошку», и на миг выглянул из-за укрытия, а в следующее мгновение там, где была его голова, засвистели пули.

- Итак, расположение фигур выяснили, они приближаются, и ближе всех к нам, как ни странно, сам главарь, Фредерик Панихидди. Я объясняю такое рвение огорчением из-за нарушения целостности его шкуры. За ним в десяти шагах автоматчик, прикрывает его. А вот Неугодный Морган с саблей и пистолетом вроде моего решил зайти слева, но с ним позже.

Чарли бросил крюк и через секунду рванул верёвку. Силы ему явно было не занимать, поскольку Фредерик Панихидди с криком и кошкой в горбу перелетел через пригорок и упал возле их ног. После такого он совсем скис. Чарли сорвал с него мантию, оставив одни рукава, выдернул ближайший куст и завернул в мантию его. Вынув из рук Фредерика нешуточный дробовик, он бросил завёрнутый куст влево от бугра, а сам в этот момент появился справа, отстрелил отвлечённому кустом Максиму Ступе кисть руки и вернулся обратно.

- Ну что, вы ещё намерены уйти с моими деньгами? – крикнул Чарли.
- Может, сегодня нам и не добраться до тебя, - послышался леденящий кровь голос Неугодного Моргана, - но чемодан по-прежнему у нас.
- Ладно, пошли, - теперь он обратился к Максиму Ступе, и они двинулись к машине. Некоторое время Чарли и Трутневу пришлось оставаться в укрытии, пока у Максима Ступы не кончились патроны. Затем наши герои пустились в погоню, и хоть Морган стрелял, и Чарли тоже, это не принесло никаких результатов ни одной из сторон. Видимо, Морган не умел водить, так как за руль садился Максим Ступа. В это время Чарли почти достиг дороги и кинул Трутневу конец верёвки:
- Вяжи вокруг дуба!
Сам же принялся вращать абордажный крюк над головой и, бросив его, сумел зацепить дверь машины с опущенным стеклом, когда она уже набирала скорость. Неугодный Морган попытался вынуть кошку, но в этот момент верёвка натянулась, и дверь оторвало вместе с ним, одной рукой держащимся за неё, другой за крюк. Машину же развернуло в сторону и закружило в кювет. Максим Ступа потерял сознание и не помешал Чарли забрать чемодан.

- Говорят, это последний из четырёх чемоданов какого-то Горностаева, - сказал Чарли Трутневу, - ну, для начала хватит, можно идти домой.
- Не помешало бы заглянуть в магазин.
- Хорошая идея, а ты знаешь толк в жизни.

В избушке общежития Октавиан Могилёв вёл беседу с невероятно побелевшим  человеком. Оба расположились в креслах друг напротив друга. Что-то изумило Трутнева в этом гражданине, и он подошёл ближе.
- Да он же при смерти, - сказал Алексей.
- А вы разве нет? – удивился Могилёв.

Антон Пригоршнин сегодня открывал дверь в погреб с разодранной щекой. Путь до комнаты они снова проделали в темноте, факела не нашлось. За одной из дверей послышался громкий и усталый голос:
- Чёрт побери, опять эта привычка выживать.

III
- Надо проведать одного джентльмена, - сказал Чарли на следующий день, как только заметил, что Алексей Трутнев шевелится, - советую поехать со мной, ведь ездить со мной всегда интересно, да и какого дьявола делать в этой дыре. Вообще надо отсюда выбираться, как только всё утрясётся.

По пути наверх им никто не встретился, в избе тоже никого не было. Только на улице возле двери отчуждённо стоял хорошо одетый парень, проговоривший, глядя в стакан:
- Ты очень необычный человек, виски, - и выпил. Что-то предсмертное наблюдалось во всех его движениях.

Спустившись в метро, они сели на скамейку спиной к путям. Вчерашний чемодан, конечно же, был при них, а не в общежитии.
 «Пожалуй, слишком много людей для полудня», - подумал Алексей Трутнев.
- Помню, зимой мы с врачом похрустывали костьми на этой станции, - сказал Чарли, - ему нужно было взять открепительное удостоверение на выборы, чтобы провернуть кое-какую аферу, а здесь их выдавали прямо в метро. Ты когда-нибудь слышал звук, как открепляется удостоверение? Звук такой, будто отворяется крышка столетнего гроба, и вся преисподняя пытается протиснуться в эту щель. И ещё в тот момент я почему-то представлял лошадей, занятых собственным делом. Инвестиции, знаешь, страхование, перепланировка…

Мимо них проходила похоронная процессия. Около пятидесяти-шестидесяти человек, трудно было определить среди толпы. За портретом покойного также несли портрет президента России и логотип спонсора мероприятия.
- А ведь я знаю этого человека, - сказал Трутнев, - он режиссёр патриотического фильма «Заслуженный секс лейтенанта Федотова».
Какой-то суетливый гражданин из процессии шепнул Трутневу:
- Жизнь – часть смерти. Как говорят мертвецы, «мы не говорим».

Тут подошёл поезд, и наши герои проследовали в вагон. Туда же вошли и люди, несущие гроб. Втиснулся и суетливый, опять подошёл к Трутневу.
- Человек, входивший в «Топ 10 людей от Бога» и который не мог выносить трезвость себя, - и он подмигнул покойнику, - с Земли в открытый космос вылетел астероид, размером с Россию – он умер с этим на уме, каково, а?

Тем временем рядом начались прения и выяснение отношений, так как кто-то из пассажиров стал жаловаться, что часть гроба стоит на его голове. Чьи-то руки были замечены в карманах одного из тех людей, что держали гроб. Покойник стал потеть.

- Я рекомендовал бы вам мой новый альбом «Матный внук», - продолжал собеседник Трутнева, - в этом альбоме я превзошёл, наверное, даже птицу.

Поезд подъезжал к станции. Чарли подвинул толпу, и они с Трутневым вышли. Наверху возле туалетов наблюдалась толкотня и давка. Как понял Трутнев, именно там ловился Вай-Фай. В глубине дворов они нашли бар «Разбитое корыто», куда им и нужно было попасть. В небольшом и не совсем чистом помещении, где всё-таки была сцена, выступала группа «Эй, дурак». Присутствовали пятеро посетителей, трое из которых спали. За барной стойкой стоял Руди Сверло, старый знакомый Чарли. В его внешности было что-то общее с гробами из девятнадцатого века. Кроме того время от времени Руди хотелось, чтобы его клевали воробьи. Чарли поприветствовал его и представил их с Трутневым друг другу.

- Со мной поросёнок, - говорил Руди Сверло, глядя в глаза Трутневу, - ему три месяца. Если кто будет приставать к моему поросёнку…
- Да всё в порядке, Руди, - вмешался Чарли, - парень со мной. Как ты? Слышал, обзавёлся женой.
- Она притворяется, что не слышит меня, а я притворяюсь, что молчу, - Руди налил три кружки эля, две из которых подвинул гостям, - за счёт заведения. Как Виталий? Небось, живёт?
- Да, увеселяя себя баловством. Такой, знаешь, полуокаянный типаж. Слегка вий. Он сильно изменился с тех пор, как один джентльмен из того же дома, по его словам, ухитрился смешать выпивку и электричество, хотя сам Виталий этого не видел. Доподлинно известно лишь, что шесть лет назад тот бесследно исчез в компании разодетых в смокинги и первоклассные костюмы господ. Виталий не мог больше спокойно работать в своей шахте. Его производительность оставалась на прежнем уровне, но периодически он хватал всех за нос, и им пришлось уволить его. Посылал знакомым девицам цветы с могил. Ещё завёл лакея. Говорит, что испытывает эффект смерти. Но разум его всё-таки стремится бдеть.
- А я оступился как раз в тот момент, когда хотел перешагнуть закон, - Руди делал вид, что воробья за окном нет, - мой нервный срыв длится уже четыре недели.

И они принялись вспоминать прошлое. Один из посетителей подошёл к Трутневу и сказал:
- Вас подозревают в смерти.
- Ничего, это не так опасно, как если бы меня подозревали в настоящей жизни.

Когда пришла пора прощаться, Руди сказал:
- Не умирайте хотя бы до завтра.
Чарли открыл чемодан и сунул по охапке банкнот в два кармана кофты Руди.

Вернувшись в общежитие, Трутнев заметил, что правая рука Антона Пригоршнина в гипсе. Октавиан Могилёв зашёл к ним в комнату и завёл разговор о новом фильме «Убивающий прытко». Более всего он хвалил красноречивый финал картины, где весь в чужой и своей крови главный и скорее положительный герой произносит фразу: «Бога больше нет» и открывает огонь из пулемёта. Чарли сказал, что хороши и слова, с которых фильм начинается: «Мы стояли у здания кинотеатра, и тут кто-то решил, что будет лучше в нас выстрелить. Так он и погиб».

Пока они беседовали, Октавиан бродил по комнате и наткнулся на толстую книгу, оставленную на навесном шкафу кем-то из прошлых жильцов. Он взял её в руки и просиял:
- Надо же, Иван Стемненский. Автор закончил свои дни в нашем хостеле. Лучшее своё произведение он писал будучи при смерти. Оно получило название «Ё***ая жизнь». Кстати, это оно и есть. Некто Виталий Спаржа, должно быть, забыл её здесь.
Он протянул книгу Трутневу и вышел. Алексей открыл её.

«Давным-давно когда живые покидали мир мёртвых, можно было только догадываться о том, насколько далеко всё зайдёт. Меня обрекли на жизнь тысячелетиями позже, и вот я созерцаю её в её траурных тонах. Мёртвым досталась их любимая игрушка - слова, ими-то я и воспользуюсь. Ныне жизнь пропердели как кресло. Всё, что я писал в книге "Нерест, который не скрыть", подтвердилось. У мироздания постоянная диарея.
Люди боятся всякого освобождения, тем более самого полного, хотя если пораскинуть мозгами, не смогут даже огорчиться по этому поводу и ощутить какую бы то ни было утрату. Тоска о несъеденном не даёт им покоя. И самое говно уже над нами висит на волоске...»

IV
В одну из роковых минут следующего дня Чарли решительно произнёс:
- Дело плохо. Отправляемся к врачу.

- Господи, храни от полиции, -  устало пробубнила себе под нос проходившая старушонка в метро.
- С нами будет мёртвый человек, - говорил в телефон другой прохожий.

Возле эскалатора семилетний ребёнок некстати решил пошутить про чемодан Чарли, из которого сбоку торчало несколько купюр. Чарли нагнулся, взял его за плечо, заглянул в глаза, в самую глубину, и мрачно проговорил:
- Как думаешь, кем тебе придётся быть, когда вырастешь?
Паренёк секунду постоял и с криком бросился прочь.

Ехать пришлось на другой конец города.
Открыв дверь в полуподвальное помещение, Чарли и Трутнев попали в пустую приёмную, а из неё уже в небольшой кабинет, в котором нашлось два стула, кушетка, шкаф, шкафчик, стол и седой человек шестидесяти лет в очках и белом халате роста чуть выше среднего с въедливым пронизывающим взглядом. Настроение Чарли мгновенно улучшилось, и уже довольный он крикнул:
- Ну и дыра, Рикардо, я был уверен, твоя карьера пошла в гору.
- Видишь ли, человек, чью голову обнаружили в моём шкафчике, был большой шишкой, что явилось причиной некоторых осложнений, и вот теперь я принимаю в этом замечательном месте, - серьёзно отвечал Рикардо, пристально разглядывая вошедших, в особенности Трутнева.
- Значит, всё ещё экспериментируешь, - засмеялся Чарли и в лучших манерах всех представил.

В кабинете была ещё одна дверь, ведущая в другую комнату.
- Теперь у меня лаборатория и спальня в одном помещении, - Рикардо указал на дверь и вдруг вспыхнул, - да он бы и так умер! Когда-нибудь все умирают. Но не всем выпадает честь оказать услугу науке.
- Сандерс на подступах к крепости, Рикардо.
- Вот, значит, что…, - задумался тот и вынул из шкафчика бутылку бурбона и три стакана, - в тонких вопросах подобной направленности так запросто не разберёшься. Надо запереть дверь, приём на сегодня окончен.
Он вышел. Трутнев и Чарли переглянулись.
- А ещё он очень религиозен, - улыбнулся Чарли.

- Ну как? – спросил Рикардо, когда Чарли сделал внушительный глоток из своего стакана.
- На вкус как жизнь.
- Вот-вот. Как нашёл меня?
- Вчера я съездил к Руди разузнать об этом. Всё прошло вполне прилично, не без сатанизма, конечно, но в пределах разумного.
- Как он себя чувствует?
- Разум его отягощён существованием. Он по-прежнему плохо переносит жизнь.
- Ей-богу, не пойму, почему человек, всю жизнь употреблявший в пищу мясо, вдруг начинает переживать по поводу какого-то убиенного им кретина.
- В этот раз он скорее сокрушался насчёт предначертанного.
- Предначертанного? – взревел Рикардо, - этот Бог каждое утро встаёт с тем, чтобы всем нам что-нибудь предначертать. Если бы я встретил Бога, я сказал бы: «Да пошёл Ты».
Он перешёл на спокойный тон и пояснил, обращаясь отдельно к Трутневу:
- Мы с Богом недолюбливаем друг друга.
- Ну вот, завёл старую пластинку, - сказал Чарли.
- Пластинку? Подходящий момент, - Рикардо поднялся и поставил пластинку Накани Каан Кна «A homeless guy I know thinks you're assholes».

- О той норе, где вы живёте, рассказывают складные байки. Один говорит, это некий мировой заземлитель, чтобы не шарахнуло, и весь мир не полетел бы в тартарары. А то слишком большое напряжение в головах. Но болтовня та была из-за испарений из моей лаборатории. Хоть моя неуместная жизнь послужила бы хорошим обоснованием его речей, Бог свидетель. Небесный этот милиционер.

В общежитие в тот день они не вернулись. Как и в несколько последующих. Вместе с Рикардо они посетили множество заведений Москвы, в том числе и кардинально непохожее на другие «Разбитое Корыто» неоднократно открывало перед ними свои двери. Были произнесены такие выражения, как «Сатану тебе в штурманы» и «По мертвецу в ваши дома». Ночевали иногда в лаборатории у Рикардо.
- Пуховую подушку только не берите, - выдвинул тот единственное условие.

На его руке была татуировка, изображавшая классическую смерть в балахоне, только не с косой, а с воздушным шариком. Рикардо не мог уснуть без света, потому что в темноте ему начинало казаться, что вокруг повсюду свёкла, а это, безусловно, пугало.

- Что ты думаешь обо всех этих его высказываниях о боге? – спросил как-то Трутнев Чарли.
- Попадаются весьма забавные. Видишь ли, Рикардо вырос в очень религиозной семье и с детства верил во всё, что люди говорили о боге. Но при этом он считает низостью кланяться кому-то в корыстных целях.
- Я уверен, здесь таких нет, - появился откуда-то Рикардо, - но если в ком-то кипит религиозная ненависть, будьте спокойны – Бог мстит мне за болтовню неустанно. Должно быть, я отнимаю у Него немало времени.

Однажды, застав Трутнева с книгой, Рикардо сказал:
- Стемненский? Как же, читал. Правда, другую книгу. Та называлась «Всё – х**та». Очень жизненно пишет. И смертно. Что скажешь, Чарли?
- Любая книга без дальних плаваний, свирепых морщинистых типов, краснокожих, изобилия покойников и рома - есть надувательство, если не сказать самодурство.
- Говорят, если в листок с его текстом завернуть хоть что, подействует не как хоть что, а как то, что нужно.
- Забавно. Вообще я ни разу не слышал, чтобы кто-то сказал что-нибудь несмешное.
- Думаю, Сандерс может, - резонно заметил Рикардо.
- Да брось, что может Сандерс? – Чарли говорил с улыбкой, но в глазах его впервые за всё время знакомства Трутнев увидел непреодолимую тоску и всего лишь на мгновение, на тысячную часть мгновения абсолютное бессилие.
- Кто такой этот Сандерс? – спросил он.
- Долгая история. Расскажу как-нибудь потом.
- Опять темнят, - думал Трутнев.

Временами они приступали к обсуждению проблемы Сандерса, но ни к чему так и не пришли. Рикардо говорил:
- Надо кому-нибудь заплатить, чтобы он придумал, как с этим разобраться. Люди начинают лучше соображать, если предложить им деньги. Сами себе мы их дать не можем, - Рикардо уже давно высказывался о деньгах Чарли как о своих собственных, - да и где найти того, кому мы сможем объяснить всю суть ситуации.
- Действительно, так просто не объяснишь, - соглашался Чарли и они снова возвращались к спору о том, кто больше любит выпить.
- В горе и в радости огненная вода со мной, - говорил Рикардо, - алкоголизм? Рекомендую!
- Я живу внутри бутылки как джин, - отвечал Чарли, - … внутри бутылки…. Хорошее название для биографии.

Однажды Трутнев вмешался в этот спор:
- Отличительная особенность моего организма в том, что главные и основополагающие его составляющие изначально находятся вовне. Взять хотя бы вот эту бутылку текилы. Меня подлинного в ней содержится больше, чем в том, кто с вами сейчас говорит.
- В твоих словах есть дурак. Это хорошо, - отвечал Рикардо, как бы подрисовывая гробы, - надышался испарениями, бедняга.
- Просто парень хочет занять первое место, - как бы смешил покойников Чарли.

V
На третий день безумств у Рикардо, тот заговорил с Чарли следующим образом:
- Я договорился о встрече с Прудовым.
- На кой чёрт нам такая встреча? – прогремел Чарли.
- Он может подкинуть нам какую-нибудь идею насчёт Сандерса. У этой лисицы хорошо голова варит.
- Я не иду.
- Брось, сколько ты ещё продержишься? Сам же говорил, Сандерс вот-вот объявится. Что тогда? Или есть другие предложения? Задобрить Бога? Что, как думаешь, выгоднее: помазание или молебен? Или сразу церковь построить, деньги у тебя есть, это уж точно выгодное вложение, если не хватает лицемерия совершать ритуалы.
- И Прудов согласился на встречу с нами? Тебе не кажется это странным?
- Вот и узнаем. Может, он изменился. Стал прежним.

Офис Михаила Прудова находился на станции Киевская на восьмом этаже высотного дома. В лифте висело объявление, приглашающее посетить лекцию на тему: «Секс как проявление вежливости между сотрудниками».
- Мы ещё даже не добрались, а я уже устал, - сказал Чарли, - ну его, поехали обратно.
- Как врач, рекомендую воспользоваться шансом. Видит Бог, у нас их немного. Тем более, мы на месте.

Двери лифта открылись, и наши герои, доложив секретарю, прошли в просторный кабинет. Тяжёлый Михаил Прудов, сидевший за столом, сухо произнёс:
- Чем обязан?
- Здравствуй, Миша, дело наше самое деликатное, - начал Чарли.
- Попрошу без этой развязности, какой я вам Миша, - прервал Прудов, - мне и так нелегко даётся одно только ваше присутствие в этих стенах.
- И что же в нём такого нелёгкого?
- Напоминаете ту среду, которую я покинул в силу её никчёмности.

Чарли и Рикардо переглянулись.
- Да, я тоже не очень-то верил, что из этого что-то выйдет, - признался Рикардо.
 - Чего вы хотите? – спросил Прудов.
- Я хочу, чтобы, когда я говорил, мне подпевали девушки, - сказал Чарли.
- Вы пьяны!
- Откуда же мне ещё взять силы, чтобы с тобой разговаривать, - не выдержал Рикардо, - ряса будто на тебе.
- Я, кажется, предупреждал, чтобы вы не являлись ко мне в подпитии, - несколько помертвел Прудов.
- Ты бы не согласился, а Чарли бы и не пошёл, если бы не думал, что ты согласился.

Чарли в тот момент выглядел необычайно уставшим.
- Вы пожалеете о своей безалаберности, - шипел Прудов, - но вы того заслуживаете.
- Заслуживаем чего? И чем?
- Рикардо, да ведь ты – убийца.
- Я просто разносторонний человек. Вообще я предпочитаю слово озорник. Да и кого перевёл-то? Пару-тройку сукиных детей ещё похуже меня. Они знали, во что играют, и были согласны на такие правила. Вспомни себя. У некоторых обстоятельств есть жертва, вот у моих, например,..

- Кто это с вами? – спросил Прудов, глядя на Алексея Трутнева.
- Я принёс подарок, - сказал тот и протянул ему книгу Ивана Стемненского.
- С меня хватит, - Прудов вышел через другую дверь слева в стене, и оттуда же следом вошли в кабинет с оружием наготове Фредерик Панихидди, Неугодный Морган и Максим Ступа.

- Так вот почему жук согласился нас принять, - устало сказал Чарли и сел в кресло.
- Чёрт бы Его побрал этого вашего Бога, - прошептал Рикардо.

Оскалившийся Фредерик Панихидди объял взглядом лики Чарли и Трутнева:
- В прошлый раз вы не очень-то любезно себя повели…
- Это вы ведёте себя, а я нет, - прервал его Алексей Трутнев.
- Как бы там ни было, передайте мне чемодан.
- Да вон он стоит, - махнул рукой Чарли.
- Вот и хорошо, вижу, сегодня вы куда более благоразумны…

Но тут в помещении появилось что-то ещё, или кто-то, какое-то томящее присутствие. И вдруг Трутнев ясно осознал: это Сандерс, сомнений не было. Только чувствовалось скорее не присутствие, а отсутствие чего-то. Все застыли как вкопанные в непередаваемой бездонной тоске. Он шёл меж людей неспешно, пронзая всё холодным взглядом. Он был на кого-то очень похож, но это совершенно не имело значения в изменившемся на его фоне восприятии. Всё происходило словно при замедленной съёмке, и можно было различить, как в глазах его пульсировала какая-то высокочастотная смерть. Это чудовищное биение – единственное, что нарушало плавность действа, посреди которого как айсберг двигался Сандерс. И он был чересчур трезв. Настолько трезв, что Трутнева охватил страх. Эта трезвость парализовывала Трутнева. Сандерс направлялся к нему и Рикардо, но они не шелохнулись. Лишь видавший виды Неугодный Морган попытался противодействовать, ошибочно полагая, что Сандерс пришёл за чемоданом, стоящим рядом с ними. Морган медленно поднимал на него пистолет. Сандерс обернулся к нему. Но тот не стрелял. Наверное, волей Сандерса Морган, не шевелясь, засуетился сам в себе под собственным же контролем. А ещё он старел на глазах. Сандерс шагнул в его сторону.

VI
Трутнев и Рикардо сидели в вагоне метро. Как они здесь оказались, Трутнев вспоминал с трудом. Сандерс отвлёкся, и у них появилась возможность бежать, но о нём он не помнил практически ничего.

- Знаю, что ты хочешь спросить, - сказал Рикардо, - нет сил говорить, я тоже только что пришёл в себя и мало что помню. Но суть, думаю, ты уловил.
Трутнев кивнул.

Покатавшись по кольцевой, они вернулись к Рикардо. И только тут Трутнев спохватился, что Чарли с ними нет.
- Он вряд ли придёт, - отвечал Рикардо, - не захочет подвергать нас опасности. Но я его разыщу, только надо чуть выждать. Думаю, если Сандерс не доконал его в этот раз, следующий будет последним.

Внезапно через два часа дверь отворилась, и в кабинет не без труда шагнул дошедший до одной из крайних степеней опьянения Руди Сверло. На его плече висел Чарли, без сознания, но сжимая в кулаке ручку чемодана. В нескольких местах их одежды обгорели.
- Акулью пасть вокруг меня! – ликовал Рикардо, - где ты его откопал?
- Покуда существуют портовые шлюхи, нас не пугает грозный океан, - провозгласил Руди и упал на пол.

Их обоих уложили, а в чемодане помимо денег нашлась бутылка скотча и книга Ивана Стемненского. К тому и другому Трутнев решил прибегнуть незамедлительно, дабы отвлечься от невзгод текущего дня. Книгу он, по обыкновению, раскрыл наугад.

«Дмитрий Лицов не знает, что вы читаете о нём. Он занят другими вещами. Он подходит к краю крыльца и всматривается в близлежащих бомжей. «Подобны бомжам думы мои» - проносится в его голове безмятежная мысль. Дмитрий садится на стульчик и пишет письмо. «Здравствуй отец, - пишет он, - Если долго смотреть в глаза коту, то в какой-то момент ему открывается всё гнилое и страшное человеческое нутро. И тут коту становится настолько тошно, что он убегает восвояси или проделывает ещё чего, не в силах более выносить тяжесть откровения. Однако, вижу, письмо получается не таким, как я его себе представлял последние два года, потому  заканчиваю. В следующем постараюсь рассказать, как ко мне прицепился репей, пока я шёл из магазина домой. В этом году не приеду, уж очень у вас в квартире скользко».
Дмитрий закрывает тетрадь и входит в дом. В комнате напряжённо не смеются. Из присутствующих его семья и то ли его друг, то ли друг семьи Филипп Пожопев. Дмитрий придерживается того мнения, что к людям проще сохранять уважительное отношение, когда совсем их не знаешь, потому не слишком вникает в дела семьи. Он подходит к Филиппу и с досадой говорит: «У всех жизнь как говно, а у меня как дерьмо». Филипп понимающе кивает, он необыкновенно добрый человек, даже и душу дьяволу отдавший за так. В это время суток Дмитрий Лицов почему-то всегда начинает переживать за ведущего телепередачи "Ведро, царь", хотя с ним не знаком, да и передачу никогда не видел. Каждым вечером в деревню из министерства возвращается Степан Сапожнищев. Чтобы снять стресс после работы в министерстве, Сапожнищев бьёт Пожопева и Лицова и иногда причитает, что вместо жизни у него какой-то протез, а иногда восхищается своей красотой.»


Трутнев заснул, а проснулся оттого, что хлопнул дверью уходивший Руди. Остальные спали. Было девять часов утра. Трутнев вспомнил, что они на два или три дня просрочили плату за общежитие и решил съездить за вещами и уже окончательно покинуть то место.

Возле избы толпился народ. На заднем дворе хоронили Антона Пригоршнина.
- Ах, Алексей Трутнев, человек, который не перестаёт меня удивлять, - с бокалом белого вина к нашему герою подошёл Октавиан Могилёв, - ну и где же мне ещё взять такого расторопного коменданта? Быть может, вы посоветуете?
- У меня есть подходящая кандидатура на эту должность. Возможно, я сумею помочь вам.

- Я всегда хотел задать вам один откровенный вопрос…, - полушёпотом заговорил Могилёв.
- Задавайте.
- Какова ваша версия собственной гибели?
- Я никогда не задавался такими вопросами.
- Но вы хотя бы отвернётесь перед тем, как умереть?

На лестнице общежития кто-то заговорил с Трутневым:
- За прессованный человеческий кубометр возьму пятнадцать тысяч. Не интересуетесь? Могу сегодня же подвезти два. На следующей неделе ожидается до десяти кубометров.

В двери Трутнев нашёл записку следующего содержания:
«Мы обо всём знаем. Полиция».

«Самое время, чтобы уйти», - подумал он. Трутнев забрал свои вещи и оставил на столе сумму в два раза превышающую их долг. Наверху он отдал ключи Могилёву и спросил у него:
- Почему вы здесь работаете?
- Это место представляется мне сердцем России. Это очень трогательно для меня, знаете…, - задумчиво отвечал Могилёв, - вы знаете, в уголовном кодексе есть такая статья «убийство с особой жестокостью», так вот, я полагаю, рождение в России – это рождение с особой жестокостью. И пусть меня не совсем всё удовлетворяет в моей работе, я действую согласно сложившейся в нашей стране системе ценностей, может быть, чуточку откровенней, но я просто хочу им сказать: я с вами, господа, я такой же, как и вы. Мне никуда не деться отсюда, пусть даже я буду находиться в другом месте.
- Понимаю, прощайте.
-  Если вдруг понадобится какая-либо помощь, вы всегда можете на меня рассчитывать, - добавил Могилёв напоследок.

В метро Трутнев открыл книгу на последней странице.

«… писатель Паша Семеро Козлят приблизился к тому возрасту, когда творчество давно пора продавать. И многие творения его уже пронизаны страхом получить меньший тариф. Впрочем, одно он верно подметил: не бог создаёт людей, а кое-кто с противоположной стороны. Но величайший писатель нашего времени всё-таки Джузеппе Дефунто. Комментарии, я думаю, излишни.
Мои осведомители принесли весть, что сегодня первый день весны. Негоже в такой день марать бумагу. Что ещё? Десять лет врачи не давали мне пить. Но в душе-то я пил! Если, конечно, жены не было поблизости. Но всю жизнь у меня было какое-то ощущение смерти. Мы лишь мёртвые свидетели бесконечного погребения этого мира. Чужие среди всех.»

Трутнев положил книгу на пустое место и поставил в плеер диск Heart attack «Huckleberry Finn kills Ivan the Terrible». Тут же немощный старик жадно вцепился в книгу и увлёк её с собой.

Подходя к апартаментам Рикардо, Трутнев почувствовал неладное. Атмосфера вокруг угнетала и отрезвляла. Играла пластинка «Детские песни о войне». На полу в лаборатории лежал и сам хозяин. Он умирал.
- Бог снова капитально напакостил нам, - сказал он, - подумать только, каждый день какое-нибудь дерьмо валится с небес.
- Где Сандерс? – спросил Трутнев, вынимая револьвер, полученный от Чарли на второй день их знакомства.
- Видишь ли, фамилия Чарли – Сандерс.
- Они что, родственники?
- Нет, они – это один и тот же человек. Сандерсом он называет ту часть себя, которая хочет его контролировать. Но всё немного не так. Главный – Сандерс, а Чарли – его часть, которая не поддаётся контролю.

И тут Трутнев вспомнил Сандерса. Это было лицо Чарли, но в том свете оно казалось совершенно чужим, и трудно было сказать, что это то же самое лицо.

- Чарли хотел уйти, - продолжал Рикардо, - но я уговорил его использовать ромовую капельницу, последнее средство, известное мне. Она всё же не помогла, и Сандерс пришёл, так сказать. И уже насовсем.

Окружающее пространство становилось всё невыносимее. Что-то приближалось. Рикардо продолжал:
- Дело не в том, боишься ты его или нет. Он и есть страх. А то, что придёт он или нет, решать ему, а не тебе.
- Есть ли ещё что-нибудь, что мне следует знать?
- Не думай, что сможешь выручить Чарли, теперь это только его дело. Об остальном сейчас рассказывать бессмысленно. Сандерс сам решает, что будут знать другие. И заруби себе на носу: во всяком цеху найдётся дверь, ведущая в пивбар. У меня всё. Вообще-то мне пора, жизнь особенно хороша тем, что в ней есть смерть. А что, если кого-нибудь начнут сбрасывать со стула? – вдруг задумался он. Но раздался предсмертный смех, и Рикардо оставил Трутнева одного.

- Не одного, - было произнесено со всех сторон спокойным негромким, но необъяснимо душераздирающим голосом.
В дверях стоял Сандерс. Глядя в глаза Трутнева, он говорил:
- И неужели, Алексей, вы думали, что сможете остаться другим? Что не будете создавать энергию для моего мира?
- Что может быть проще, чем жизнь?
- Так вы думали раньше, но не сейчас, не в моём присутствии, согласитесь. Рано или поздно вы взрослеете, и мы вас находим. И где-нибудь в другом стойле такой как я ставит на место таких как вы. Тот был неисправим, - он посмотрел на Рикардо, - а с вами ещё поработаем. Взгляните-ка.

Трутнев шёл по тёмному коридору большого отсыревшего дома. На пути попадались его застывшие родственники синеватого свечения, но живые, у Трутнева отчётливо возникало понимание этого, как и того, что в жутком доме есть ещё кто-то нежелательный, низкий худой мужичок с довольной ухмылкой. Он встретился ему в одной из комнат коридора, без дверей, сидящий за столом, на котором стояли горящая керосиновая лампа и чернильница. В руке он держал перо.

«Бесноватый?», - подумалось кем-то в голове Трутнева.
- Знаете ли, тут написано, - говорил мужичок, пальцем показывая на лежащий на столе лист бумаги, - «Мир состоит из лжи. Только ложь может существовать. Однако, какой же пронзительной красоты эта ложь подчас», и ещё много чего понаписано, просто диву даёшься. А знаете, кто написал?
- Да вы и написали.
- Молодец, Трутнев. Ну, а вы? Будете существовать?  Ну, с вами-то, в принципе, всё решено…. Вот разве покажу кое-что напоследок. Смотри - небо распухло от лжи.

Трутнев видит себя в своей комнате. Комната имеет тот же вид, что и в его детстве. В соседней комнате почему-то мертвецкая. Из мертвецкой его выносят и бросают в яму с трупами больных и начинают закапывать. Вдруг работники останавливаются, рассматривают его. «Должно быть, догадались, что я не умер». Они снимают с него сапоги и продолжают закапывать. «Откуда у меня сапоги?». Земля покрывает его полностью. Среди мертвецов женщина, она шевелится. Она обнимает его (слёзы её намочили его плечо, в которое она уткнулась). «Убили тебя», - ласково произносит она. «Ну, ничего, всё как всегда», - думает Трутнев. «Отказался стать столпом Вавилона, будешь его фундаментом», - вдруг звонко смеётся она в сгущающейся темноте.

Трутнев обнаружил, что сидит в смирительной рубашке на стуле напротив человека в белом халате, который взял и заговорил:
- Ну вот, наконец, вы приходите в себя. Я полагаю, в дальнейшем смирительная рубашка вам не понадобится, меры предосторожности, скажем так…, извините за неудобство. За те два месяца, что мы вас наблюдаем, стало очевидно, что пациент вы не буйный. Помните своё имя? ... ну ладно, после процедур побеседуем подробней. А пока напомню, что документов ваших, к сожалению, не найдено.… По окончании курса лечения вам могут помочь с новым паспортом.
- Паспорт? Да, я знаю, так принимают в мертвецы. Моя фамилия – Сандерс. Та же самая, что и у вас.
Конец.

Постойте-ка, нет, это ещё не конец. Я подправлю тут кое-что. Это я, Чарли, так что всё в порядке.
Что-то уж очень Джузеппе загнул. Нудная вышла в конце писанина. Мы, если и проиграли, значит, раунд был не последний. На виселице я видел этого болтуна! Я его прогнал и пишу сам. То-то он наделал в штаны. Пусть знает, кто теперь главный. Вместе с Сандерсом. Хотя лучше я напишу, что Сандерс исчез и никогда больше не появлялся.
Руди Сверло вытащил Трутнева из сумасшедшего дома. После пары бутылок тот пришёл в себя и стал как ни в чём не бывало. Миша Прудов остепенился и работает комендантом у Могилёва.
Что до Рикардо, то он всегда хотел умереть. А ещё изобрести одну толковую вещицу, и ему удалось, если я здесь.
Кстати, неплохое пойло здесь у этого прохиндея. Так и быть, пару добрых строк и для Джузеппе. В богатстве и здравии жил он, но в гробу я его видел, ишь ты!
Ну а я собираюсь отправиться в плавание, вот только заберу чемодан из кустов близ станции Тихий Стан. Среди прочих в моей команде будет Руди Сверло, всё равно его карьера пошла под хвост псу. Как оказалось, чтобы привести меня в чувство, Руди пришлось устроить такой пир, что спалили «Разбитое корыто». Он тогда ушёл из конуры Рикардо, ничего не помня об этом.
Надо признаться, я немного исправился. В чём-то, может, и раскаиваюсь. Всё проклятое противостояние с Сандерсом и его мертвецами довело меня. Но что это я как в суде! Вы у меня ещё попляшете.
Чарли С.
Начало.