Двое в пути. Гл. 2. Начало пути

 

Наташа.

Как всегда, на вокзале было многолюдно. Поезд был проходящий. На перроне толпились провожающие и встречающие. Только я вот одна, с грустью подумала я, и тут же прогнала грустные мысли. Хандрить мне никак нельзя. Мне нужно быть собранной и решительной.

Место моё было в плацкартном вагоне, внизу. Хорошо, что внизу, значит, чемодан будет под надёжной охраной. Моими попутчиками была семейная пожилая пара и молодой парнишка, примерно одного возраста с моим сыном.
И вот уже поезд отсчитывает километры пути…пока, что в неизвестность. Волнение присутствует у меня всё время, но стараюсь сдерживать себя, отвлекаюсь на воспоминания.

Вскоре проводница принесла чай, печенье. Мои попутчики разложили на столике жареную курицу, варёные яйца, солёные огурчики и пригласили нас с молодым парнем к столу. Мы в один голос отказались, чем, конечно, обидели хозяев. У меня действительно не было аппетита, я только с удовольствием выпила чай. Он всегда в поезде такой вкусный. Дома такой не получается.
Наступило время отдыха. Я лежала с закрытыми глазами, сон не шёл, хотя спать мне пришлось прошлой ночью мало. Перед  глазами стоял мой сын. Мой Максимка. Родила я его в 20 лет. Мы с мужем радовались, как дети, когда моя беременность подтвердилась. Мы гадали, кто же родиться мальчик или девочка? Я знала, что все мужчины хотят мальчика, и поэтому я с уверенностью говорила, что у нас родиться мальчик, а муж, Степан, твердил мне в угоду, что, как врач, он точно знает, что будет девочка, и назовём мы её Оксанкой.
Беременность проходила с переменным успехом. Меня, то тошнило, даже от простой воды, то ела всё подряд. И тогда Стёпа заявлял, что у нас будет двойня: мальчик и девочка.

 Однако, всё вышло по-моему. Я видела, как несказанно был рад Степан. Он ходил по отделению, не чуя под собой ног. Он задаривал меня цветами. Никому не разрешали носить цветы в палату, а он же врач, ему дозволено.
 Иногда он сам приносил мне кормить малыша, и это было ему дозволено. Может за его обаятельную улыбку. Не знаю. Соседи по палате мне завидовали. А дома после выписки, надел мне на шею золотой медальон, куда положил свою, ребёнка и мою пряди волос, и сказал:
-Наташенька, носи этот медальон всегда на груди. Это на счастье, семья наша будет неразлучной.

А оно вон как вышло… Недолговечным оказалось счастье-то. И семья наша разлетелась, как осколки разбитой чашки…
Постепенно  усталость взяла верх над воспоминаниями, и я уснула под стук вагонных колёс.

Проснулась я от того, что в купе горел свет. Кто-то громко стонал. Я подхватилась. В дверях стояла озабоченная проводница, а моя соседка по купе причитала над побледневшим мужем, который лежал на верхней полке, держась  двумя руками за живот.

Мне ничего не оставалось, как прийти на помощь больному.  Отстранив женщину, я начала ощупывать живот больного. Все признаки моего исследования указывали на то, что у мужчины острое отравление. Я попросила проводницу принести тёплой воды, сама достала из чемодана небольшую аптечку. В тёплую воду добавила чуток марганцовки и попросила мужчину выпить этот розоватый раствор. Вскоре мужчина отправился в туалет, произошла очистка желудка. После этого я дала ему выпить активированный уголь. Несколько раз, посетив туалет, мужчина вскоре успокоился и уснул. Я попросила его жену показать остатки вчерашней курицы. Даже по запаху определила, что есть её невозможно, и посоветовала отправить её в отходы. Хозяйке повезло, наверное, желудок у неё был покрепче. Да и нам с парнем повезло, что мы отказались от этого ужина.

Больше уснуть не пришлось. Рассвело, и я с интересом наблюдала, как осень берёт права в свои руки. Это была действительно золотая пора года. По стране шагало бабье лето.

А вот и пригород Москвы. Давно, еще в пору моей юности, мы с Машей совершили экскурсию. Даже в Мавзолее Ленина побывали, простояв семь часов в очереди. Зато воспоминания и теперь будоражат. Как назло, страшно хотелось пить…, было жарко. Некоторые люди постарше падали в обморок, но придя в себя, упрямо продолжали стоять. Потом… метро… было страшно, когда с большой скоростью, по тёмному тоннелю пролетали вагоны. Сердце замирало, но мы не подавали виду, что немного побаиваемся.

Из задумчивости меня вывели мои соседи по купе. Они благодарили меня за оказанную помощь, чем ввели меня в смущение.
-Да, будет вам! Это мой долг. Любой медицинский работник поступил бы точно так же, отшучивалась я. Они были коренными москвичами, а теперь возвращались домой, гостили  у родственников. Женщина достала блокнотик и на листке написала свой адрес и телефон, протянула его мне:
- Пускай будет, на всякий случай. Возможно, когда-нибудь вам понадобиться и наша помощь.

Я с благодарностью спрятала листок в свою сумочку. Поезд прибыл. Мои попутчики рассказали, как доехать в аэропорт, и мы попрощались. Паренёк, махнув рукой, исчез в толпе.
И вот я уже в самолёте. Ох. Недаром в песне поётся «Лёту к нам в Таёжный несколько часов!»

У меня потемнело в глазах, когда я узнала, что лететь мне предстоит 8 с половиной часов. Стало не по себе. Ведь лететь самолётом, да еще столько часов без пересадки…мммм…  да! Однако отступать некуда. Мне сразу припомнился мой сон, в котором я шла по густому лесу. Дорога вела только вперёд. Надо же! Что-то предвидела, за несколько дней до начала событий! Как же несовершенен человек. Живёт и  почти абсолютно ничего не знает о себе.
 
Стюардесса прервала мои философские рассуждения. Она рассказывала о том, как пользоваться спасательным жилетом. Ой, лучше бы она рассказала о чём-нибудь другом. Страх ещё больше овладел мною.

Вскоре я уже освоилась и, закрыв глаза, предалась воспоминаниям. И снова перед глазами, как живой встал Стёпа. Сказать, что он был хорошим мужем, значит, ничего не сказать. Он был выдающимся, замечательным мужем! Стёпа был весёлым, жизнерадостным, и старался, чтобы каждый день приносил не только ему радость, но и нам с Максимом. Он был такой выдумщик на всякие штучки, поэтому, несмотря на всякие жизненные неурядицы, нам было весело. Может он чувствовал скорую смерть, и поэтому проживал каждый свой день, как последний?
Маша, как могла, вытягивала нас с сыном, особенно меня из депрессии.

 Понемногу рана затягивалась. Я научилась жить одна, засыпать без его тёплого и ласкового плеча. Теперь я могла рассчитывать только на свои силы. С Максимом мы были очень близки. Он делился со мной своими школьными успехами. Он первой мне, а потом уже Маше рассказал о том, что влюблён в свою одноклассницу, которая чем-то очень похожа на меня. Это мне импонировала.  А потом был институт, и новые девочки, о которых я также всё знала. Не каждый сын вот так запросто, как с лучшей подругой, может делиться своими тайнами.
А потом появился ОН, Тимофей. Не сразу, но как-то очень быстро он занял место в моём сердце. После нелепой гибели мужа прошло уже 15 лет.

В наше травматологическое отделение доставили мужчину сорока лет. Он был весь избит, четыре ребра сломаны, рука вывихнута. Пока врач осматривал и вправлял руку, мужчина не издал ни звука, хотя по тому, как он закусил губу, было видно, что это ему обходится нелегко.

После того, как сделали повторный рентген, выяснилось, что пострадала и печень. Так началось его лечение у нас, в больнице. Мне, как медсестре, приходилось часто  с ним контачить. Я видела, что к нему в больницу никто не приходит, не приносит передач. Он нуждался в хорошем дробном питании. Тогда я сварила куриный бульон и, придя на вечернее дежурство, зашла к нему в палату. Завидев меня, его серые глаза, радостно заблестели и впервые он широко улыбнулся. Улыбка у него была красивой. Несмотря на страшные побои, к счастью, зубы его совсем не пострадали, они сияли белизной.
Не курит, про себя решила я. Иначе они такими не были. Я поставила к нему на тумбочку баночку с бульоном и предложила попробовать. Тимофей, как-то застеснялся, начал отнекиваться, но я настояла на своём, мотивируя тем, что это входит в назначенный курс лечения.
 
Теперь я стала готовить для своего подопечного и другие не менее питательные блюда.

Как-то вечером я зашла к нему в палату с очередными гостинцами. Странно, но в палате был один Тимофей. Он взял меня за руки и усадил к себе на кровать. Глядя прямо в глаза, он начал мне свою исповедь. Видимо долго готовился к этой минуте, и поэтому попросил своих товарищей по несчастью, дать ему время выговориться.

-Наталья Николаевна, дорогая  сестричка! Спасибо вам за ваше доброе сердечко. Именно такими должны быть медицинские работники. Я вам очень благодарен. Однако …не надо больше этого делать. Вы же совсем обо мне ничего не знаете. Когда узнаете, может, будете сожалеть….

Я дёрнулась, чтобы возразить, однако больной крепко сжал мою руку , заставив молчать и продолжал:
-Я бомж. Да, да, я простой бомж. Хотя у нас таких считается, нет. У меня была семья, работа, своя квартира здесь, в этом городе. Но я всё потерял из-за своей пагубной страсти к игре в карты. Сначала после работы мы с дружками просто пили пиво, потом расходились по домам. Но однажды кто-то из них предложил сыграть в карты, в очко на деньги. И понеслось…

Сначала ставки были низкими, но постепенно азарт охватывал, он  как удав однажды захватив тело, начинал сжимать всё сильнее. Я перестал приносить домой зарплату. Откуда она у меня? Я, получая её, сразу по распискам отдавал долги и занимал по-новому. От меня ушла жена и подала на развод. Мне от квартиры осталась одна четвёртая. Вскоре и её я проиграл. Я не думал теперь о работе, я думал, чтобы скорее наступил вечер, и я смог бы отыграться. Однако фортуна резко и навсегда повернулась ко мне задом. Меня уволили с работы. Имея высшее техническое образование, я пошёл работать грузчиком. А там, кроме всего, процветало пьянство. Втянулся. Денег на всё не хватало. Ютился по углам. Вскоре меня перестали замечать мои бывшие дружки.

И вот когда я не смог возвращать долги, меня избили. Так я оказался в вашем отделении. Лёжа тут, я многое переосмыслил.

Тут я встретил вас, Наталья Николаевна. У меня открылись глаза, что есть такие прекрасные, красивые не только лицом, фигурой, но и душой женщины. Впервые за последние годы во мне проснулся мужчина. Вы можете сейчас плюнуть мне в лицо и гордо уйти из этой палаты. Но пока вы этого не сделали, я признаюсь, что я люблю вас, Наташа!

Я сидела, как оглушённая его признанием. Я не могла даже слова вымолвить. Впервые за моих пятнадцать лет одиночества, мне мужчина признался в любви.
Вскоре по одному начали заходить в палату больные, и я поспешно ретировалась. Оставшись одна в комнате медсестры, я старалась успокоиться и взять себя в руки. Однако сердце не могло успокоиться. Она требовало продолжения.  Видимо, давно ему приглянулся этот красивый, мужчина с такими красивыми глазами и чувственными губами. И вот результат…

 Я продолжала навещать Тимофея и приносить гостинцы. Он заглядывал в мои глаза. Стараясь, что-то в них прочитать. Но я всегда прикрывалась своей надёжной завесой, ресницами.

Наступил день выписки. У меня был выходной, но я пришла к нему. Он растерянный стоял у окна. В палате снова никого не было. Я подошла к нему и, положив руки на его широкие плечи, просто сказала:
-Тимофей, идём жить ко мне. Я также измучилась одиночеством.
Его глаза вспыхнули. Он обнял крепко, крепко и начал целовать меня так неистово, так страстно, что у меня закружилась голова.

Вот так началась наша с ним совместная жизнь. На работу пока он не ходил. Я не разрешала, так как нагрузка после больницы могла повредить его здоровью. Тимофей делал всё по дому. Он убирал, стирал не только свои вещи, но и наши с Максимом. Он готовил нам обеды. Он носил меня на руках. Я снова была счастлива, как в те далёкие годы, живя с мужем.
 
Однако такой расклад явно не нравился моему сыну. Он стал избегать меня. Он перестал делиться своими новостями. Я даже не знала, куда он распределён, так как заканчивал институт. Однажды придя домой я, как обычно, ласково обратилась к сыну, и попросила рассказать, как у него прошёл очередной день. Максим резко ответил, что это совсем не должно меня интересовать. Лучше поинтересуйся тем, почему такой здоровый и молодой мужчина сидит у тебя на шее. Я так же не сдержалась и резко ответила, что это не его дело.
Хлопнув дверью,Максим ушел.
 А потом вскоре уехал по распределению на Север. Он по специальности нефтяник. Я понимала, что сын меня очень любит и очень ревнует меня к Тимофею. Но так поступить со своей матерью, которая одна вырастила и дала образование, нельзя. Я обиделась. Мне было очень больно.

Тимофей всячески старался сохранить моё душевное спокойствие. Он был очень ласковым, нежным. Я с огромной страстью отдавалась ему. И он это ценил. Он и сам сгорал от любви. Признаюсь, что я была самой счастливой женщиной. Я в свои, чуть больше 40 лет, расцвела. Не зря же говорят, что и в 45 баба ягодка опять.

Я не прекращала по утрам бегать. Это давала мне заряд бодрости. Иногда и Тимофей присоединялся ко мне. И тогда наше утро превращалось в своеобразный ритуал. Мы бежали три километра по парку. Возвращались, принимали душ и…занимались любовью. Это было незабываемо. Отдохнувшие после ночи, зарядившись энергией раннего утра, наши тела требовали любви. Сливаясь воедино, мы дарили друг другу сладостные минуты, уносящие нас на такую высоту, которая нам и не снилась.

Прошло два года….И тогда Тимофей решил, что уже окреп полностью и должен ехать на заработки. Я долго отговаривала, что и тут можно найти достойную работу. Но он был упрям. Вскоре я его проводила в дорогу. Наше расставание было нелёгким. Мы несколько раз прощались, но потом снова возвращались, и не могли насытиться поцелуями, пока проводница не стала закрывать дверь тамбура. Только тогда мы расстались. Я долго махала вслед уходящему поезду. Душа  моя рвалась вслед…

И снова…я осталась совсем одна.
Постепенно мои воспоминания покрывались какой-то дымкой, и я уснула. Проснулась от того, что стюардесса предлагала обед. Еда выглядела аппетитной, и я почувствовала, что проголодалась. Запив сосиски чашкой горячего сладкого кофе с булочкой, я достала томик Есенина и сделала попытку вникнуть в состояние поэта. Томик открылся на странице, где он вопрошал:
-Ты жива ещё моя старушка?
Жив и я, привет, тебе привет!

И тут снова боль разрыва с сыном охватила меня. Я смотрела на строчки, а видела своего сыночка Максима. Только теперь до моего сознания дошло, что возможно, я могу там встретиться с ним. Ведь и он же где-то там, куда я еду. Только не на лесозаготовках, а нефтедобыче. Я встрепенулась. Это как же я сразу не подумала об этом? В голове  я старалась воссоздать географическую карту, которую мы с Машей так тщательно изучали. Как ни странно, но и она не вспомнила о том, что можно организовать встречу с моим дорогим мальчиком. Но как я ни старалась, представить в уме то место, где сейчас обитал Максим, я не смогла. И тогда решила действовать по намеченной мною раньше программе. Мне нужно сначала приземлиться в этом областном городе, а потом решать дальше, как и что.

Томик стихов так и лежал у меня на коленях, а мысли  так и кружили вокруг дорогих мне людей.

Память снова перенесла меня на перрон, где мы, распрощались с Тимофеем, возможно навсегда.

Несколько дней я ходила, как в воду опущенная. И снова со мной рядом была моя дорогая подружка Маша. Она ухаживала за мной, как за больной. И даже делала со мной трёхкилометровые пробежки, хотя категорически считала неприемлемым для её фигуры. Жизнь шла своим чередом. Работа требовала собранности и внимания.  Письмо пришло от Тимофея только спустя месяц. Оно влило в меня новые силы. Я снова  обрела почву под ногами. Так продолжалось шесть месяцев, а затем пришло письмо, которое, как ушатом ледяной сибирской воды, охладило мой пыл, и заставило сойти на эту грешную землю. Он так прямо и написал:
-Прости меня, Наташа. Я виноват перед тобою. Я оказался слабым существом и не устоял перед молодой, красивой и очень сексуальной женщиной. Обманывать тебя я не смею, потому, что тебя нельзя обманывать, ты-святая женщина.

Я помню, как письмо выпало у меня из рук, и как я рыдала, пока  Маша, моя Машуля, не вывела меня из этого состояния. Она принесла бутылку коньяка и заставила меня выпить половину фужера, а затем сама допила до дна. Потом мы сидели и плакали уже вдвоём.

Теперь я уже не смотрела на мужчин, я их избегала, хотя часто ловила на себе взгляды. Я знала наверняка, что теперь они для меня просто не существуют. Пошли в моду гороскопы. Маша прочитала, что имя у меня соответствует тому, что одним браком я никак не обойдусь. Их у меня должно быть, как минимум два. А ещё  то, что в сексуальном отношении, я не опасная, т.е спокойно отношусь к этому делу. Ну, тут я не могла согласиться с подругой. Я-то знала, как меня зажигал Тимофей. Он сам мне говорил, что я очень хороша в постели. Хотя….Кто поймёт этих мужчин? Теперь вот в письме пишет, что его женщина, которой он живёт, является, чуть ли не секс-бомбой, и что он с ума от неё сходит, или с ней…….

И вот прошло шесть лет после того злополучного письма. Куда девалась та самоуверенность влюбленного в молодую женщину Тимофея. Он позвал меня, а я как та дура полетела к нему, пересекая огромное расстояние.  Я лечу к человеку, который растоптал мою любовь, отнял веру в людей. Мои горькие размышления прервала стюардесса. Ласковым голосом попросила пристегнуть ремни. Самолёт шёл на посадку.

С аэропорта в город шёл автобус. Я заняла своё место. На душе было совсем неспокойно. Что теперь? И снова я сама себя сдерживала, уговаривая, что всё сложится, как нельзя лучше. Ведь не одна же я еду в эту глушь. Кто-то же должен ещё ехать. Однако тревожные мысли не покидали мою голову. И тогда я начала рассматривать пассажиров, стараясь угадать возможного попутчика, или попутчицу. Однако женщин в автобусе было мало. Очень не похоже, чтобы  вот эта старушка, с небольшой сумкой могла ехать так далеко. Да и трое девчонок, которые переговаривались и громко смеялись над своими же выдумками, явно не собирались покидать город. Я перевела взгляд на мужчин. Может кто-то из них готов, как и я, покорять  сибирскую тайгу?

Но сколько я не приглядывалась, так и не смогла определить того смельчака. Автобус подошёл к речному вокзалу. Я вышла и пошла к кассе, но меня опередил мужчина, ехавший со мной в автобусе.

На вид ему было лет пятьдесят, роста чуть выше среднего, полноватый с небольшим животиком. Когда он снял свою фуражку а ля Лужков, чтобы вытереть пот, видна была  небольшая лысина на голове среди черных с проседью слегка вьющихся волос. Лицо было приятным, небольшие черные  усики над верхней губой явно шли ему. Поражали яркие, почти небесной голубизны глаза с темными ресницами. На нем было кожаное коричневое пальто до колена, из-под которого выглядывали темно-коричневые твидовые брюки. На ногах были тяжелые ботинки коричневого цвета.
Григорий

Ну как же мне не хотелось ехать в эту командировку! В этом году я еще не был    в отпуске, а уже кончается октябрь. Только собрался отдохнуть, а тут , на тебе! Новая командировка! Да не куда-нибудь, например, в Подмосковье, или Крым, а к черту на кулички, в Сибирь! Да еще на край света! Как еще туда добираться? Смотрел по карте, самолеты туда не летают, железной дороги нет, автомобильных дорог, похоже тоже. Только по реке. Ничего себе начальничек удружил! Да и кого тут пошлешь? В отделе остались одни бабы. И среди них я один мужик. Вообще-то я люблю ездить по командировкам, чтобы только не сидеть в отделе с бабами. До чего же противно! Когда начальника на месте нет, рот не закрывают. Целый день могут трещать о тряпках, мужиках. Они меня уже не стесняются, словно я уже такой же, как и они. Но ничего, за эту командировку начальник обещал добавить неделю к отпуску. Съезжу, навещу мать, уже пять лет ее не видел, а потом махну на Кавказ на своей машине.  Ох, и оторвусь!

Мысли мои прервались. Автобус подъехал к пристани. Из автобуса вышли мы вдвоем: я и какая-то женщина. Мы оба направились к расписанию. Названия пристаней мне ни о чем не говорили. Нужно было обращаться в справочное бюро, чтобы узнать,  как добраться до поселка Верхние Кряжи. Справочного бюро не оказалось. Пришлось обращаться в кассу. Но она была закрыта.  Рядом с ее окошком сидел мужик. Я спросил у него, не знает ли он когда откроется касса.
- А чего ей открываться? Седни уж ничего не будет.
- Вы случайно не скажите, до какой пристани брать билеты, чтобы попасть в Верхние Кряжи?
- Э, милок, опоздал ты. Вчера еще ушла в ту сторону ракета. Следующая будет только через неделю!
- Как через неделю?!

Это уже спросила стоящая рядом со мной женщина. Я взглянул на нее.  На вид ей было лет 45-48. Она была среднего роста, худенькая. Бросалось в глаза странный контраст: у женщины были карие глаза, чёрные ресницы длинные и пушистые, но волосы светло-русые. На левой щеке, когда она улыбалась,  видна была симпатичная ямочка. Чувствовалось, что волосы у нее вились от  природы.
На ней было надето демисезонное пальто темно синего цвета, черные полуботинки на среднем каблуке, удобные для длительного путешествия. Полуботинки ещё больше подчеркивали её стройные ножки. На голове была красивая шляпка, из-под которой выбивались светлые пряди волос. Шляпка была  под цвет пальто. На шее был кокетливо  повязан кашемировый  шарф  бардового цвета, как и женская сумочка. С ней был также дорожный чемодан черного цвета. Макияж  на ее лице почти отсутствовал. Только чуть подкрашены губы помадой, которая была под цвет шарфа. На руках были черные перчатки.

Да, это была та, что ехала со мной сюда на автобусе. Похоже, она тоже собралась в Верхние Кряжи.
Вот еще, - подумал я, - черт попутчицу прислал. Этого мне еще не хватало! Уж не везет, так не везет!
- А что больше ничего туда не ходит? Может хоть с пересадками…
- Эт тебе не столичное метро, чтобы с пересадками. Не хошь ждать, нанимай лодку и греби по реке вверх по течению 600 верст.
- Батюшки! – женщина всплеснула руками. -  Что же нам теперь делать? Ведь так нужно скоро туда добраться! Человек умирает, может и не дождаться…
 
- А вы, люди добрые, сходите на пошту. В те края иногда летает почтовик, почту возит. Поговорите с летчиком, может и согласится захватить вас хоть на полпути к Медвежьему. Так вы обгоните ракету. А там и пересядете.
- А как пройти на почту?
- Выйдите на площадь, там увидите красное здание слева. Это и есть пошта.
Я поблагодарил словоохотливого мужчину и вышел из здания пристани. Женщина поплелась за мной. Мы подошли к почте, зашли в здание. В первом же окошке я спросил у девушки, где можно найти летчика, который возит почту.
- Поднимитесь на второй этаж, в комнате 202 спросите Прокопыча.
- Извините, а фамилию можно? А то как-то неудобно сразу  так фамильярно.
- Князев Иван Прокопыч, - чётко, по словам ответила девушка.
Мы поднялись на второй этаж. В комнате 202 никого не оказалось. Спросить было не у кого. Рядом с дверью этой комнаты стояла скамейка с облупившейся краской. Делать было нечего, пришлось ждать, когда кто-нибудь появится в этой комнате. Мы сели на скамейку. Долгое время мы сидели молча. Потом женщина спросила  у меня:
- А вы в Верхние Кряжи по делам или так?
- Так в такую даль не ездят! – довольно грубо ответил я. А про себя подумал. - Вот навязалась попутчица! Теперь будет приставать с разговорами всю дорогу.
Так прошло часа два. Я сидел, изучая в свои бумаги, а моя соседка молчала, углубившись в свои мысли. Мы почти не разговаривали.
 
   По коридору послышались шаги, и к комнате 202-й подошел мужчина. Я поднялся со своего места.
 - Иван Прокопыч? – спросил я.
 - Да, я. А что вы хотели?
 - Понимаете, Иван Прокопич, тут такое дело. Нам нужно попасть в Верхние Кряжи, а ракета туда ушла еще вчера, а следующая будет только через неделю. Не могли бы вы нас подбросить до Медвежьего, чтобы успеть попасть  еще на эту ракету? Нам очень нужно…
 Тут я поймал себя на мысли, что впервые подумал о нас двоих, имея в виду себя и свою попутчицу.
 - До Медвежьего…  Да, завтра я туда собираюсь… Если только почта будет готова. А вы успеете?
 - Да, мне сказали, что ракета в Медвежьем будет завтра в средине дня. Если утром вылететь, то мы сможем успеть.  Выручите нас, Иван Прокопыч, ну пожалуйста! Мы заплатим…
 - Дело не в деньгах. Вы же понимаете, что не положено брать посторонних на борт, когда везешь почту – серьезно начал летчик, а потом с улыбкой добавил. – А вдруг вы террористы и захотите угнать самолет за границу…
 От того, как он это сказал, и от его улыбки появилась надежда, что  он согласится.
 - Ну что вы, командир! Какие мы террористы? Вы посмотрите на нас.
 - Да кто вас знает… На вид вроде бы не похожи. Но мало ли чего.  Правда, да куда тут улетишь, в Китай только или в Монголию…  Ладно, подойдите сюда  часов в семь вечера, уточним, будет ли завтра доставка почты в Медвежий. Если будет, то вылет завтра на девять.
 - Спасибо вам, Иван Прокопич. Вы нас так выручите… - это  уже вмешалась женщина.
 - Спасибо скажите, когда полетим. С этими словами летчик зашел в свою комнату, а нам ничего не оставалось делать, как покинуть это здание.
- И что нам теперь делать? – спросила женщина, когда мы вышли из подъезда. Кстати, как вас зовут? А то уже как-то неудобно, уже столько времени вместе, а я не знаю, как к вам обращаться.
- Меня зовут Григорий Федорович, - буркнул я, а сам подумал: ну вот, началось, сначала спросит, как зовут, а потом и в душу залезет со своими разговорами. – А для приличия спросил:
- А вас как?
- Меня зовут Наташа.
 - А по батюшке?
-  Николаевна. Но можно просто Наташа.
- Очень приятно, Наталья Николаевна,  - подчеркнуто вежливо сказал я.
- Хотелось бы уже где-нибудь покушать,  уже третий час, а утром я только чая попила. Должны же быть здесь хотя бы  какие-нибудь кафе, чайные или столовые, или, на худой конец,  какой-нибудь буфет с сосисками и кофе.
- Забывайте про сосиски, здесь они не водятся, а кофе только из цикория, - заявил я с видом знатока здешних мест, хотя сам здесь был впервые.
От почты мы прошли несколько улиц,  и нам удалось разыскать какую-то рабочую столовую.  Время было позднее, обед уже давно закончился, поэтому Нам предложили яичницу с колбасой и жидкий травяной чай.
- Эх, в эту яичницу бы еще помидорчик и ржаных сухариков… - мечтательно произнесла Наташа.

 Я ничего не ответил, а только посмотрел на нее, как смотрят взрослые на непонятливого ребенка. А она продолжила:
- Голод мы немножко утолили, а вот где до утра нам кантоваться придется?
- Есть же в этом городе какие-то гостиницы или дома приезжих… Сейчас спросим у официантки.
- Девушка, можно вас на минутку? Будьте добры, скажите, пожалуйста, где тут есть гостиница или дом для приезжих? Нам нужно где-то остановиться на ночь.
- Вы знаете, гостиницы у нас нет, был  «Дом охотника», но сейчас он на ремонте,  после пожара его второй год никак не восстановят. Я даже не знаю, что вам и посоветовать. Поспрашивайте, может кто-нибудь пустит вас на постой на одну ночь. И хорошо, что вы семьей, вас пустят охотнее. По- одиночке, как-то подозрительней…

Мы с Наташей переглянулись, но ничего говорить ей не стали, только поблагодарили и вышли на улицу.

- Я даже себе не представляю, как мы будем заходить в дома, и спрашивать, не пустите ли  нас переночевать?  И как просить ночевать вместе или по отдельности?
- Что касается меня, то я буду ночевать в зале ожидания на пристани, - заявил я, - а вы попытайтесь найти себе ночлег. Одинокая женщина вызывает меньше подозрений.
- Неее, тогда  и я с вами.

Вот навязалась! – подумал я, но вслух ничего не сказал.
Мы еще немного побродили по улицам города, и так ничего интересного не найдя, вернулись на пристань. Из всей мебели, которая была в зале ожидания, были только несколько скамеек да бачок с водой и кружкой, прикованной к нему цепью. Расположились мы на скамейке у окна. В зале было прохладно, короткий октябрьский день клонился к вечеру, за окном быстро темнело. Тусклая лампочка под потолком едва освещала это унылое помещение. И нам предстояло здесь провести всю ночь

продолжение следует...http://proza.ru/2019/10/17/1559