Мой друг - Игорь Рощин

I
Прозвенел звонок, означавший, что теперь мы вновь ненадолго принадлежали самим себе, и Игорь быстро сгреб учебники и тетради в портфель и вышел в коридор, сливаясь с толпой. Но только в такие моменты я мог бы сказать, что он являет собой единое целое с остальными – в реальности все было немного не так.
Я вышел вслед за ним, поравнявшись в дверях, а затем пошел с пацанами на улицу – мы бегали курить за гаражи, на углу школы. Пока нам удавалось спокойно проходить сквозь турникет, мимо охранника, но в последнее время по его взгляду я понял, что он начал о чем-то догадываться. Для маскировки мы всегда брали с собой жвачку или приносили пару апельсинов.
Сам я почти не курил – ну, было пару раз – чтоб ребзя отвязались со своей настойчивостью – и все. Не цепануло. Так что я в основном за компанию с ними бегал. Так было и  этот раз. 
После вежливого отказа я встал рядом и стал слушать и наблюдать за ними, мало вклиниваясь в разговор. А он шел о предстоящей «трене» - тренировке – по баскетболу – мы участвовали в соревнованиях между школам.
- Серый, ты придешь?
 - Да, тока задержусь мальца – матери обещал помочь.
- Окей. Че думаешь, натянем пятую в этот раз?
- Да у них там играют – реально – полтора землекопа, остальные – «мертвые».
-  Это да, но последнюю игру они «затащили».
- Ага, а до этого дважды просрали!..
- Лех, а у тя когда днюха-то?
 - 15-го, в субботу. Сразу после игры, кстати. Приходи.
- Спасибо, буду за вас «болеть», - произнес я, глянув на часы. – Щас звонок будет.  – Пойдем, а то Марина рвать и метать будет, - и все гурьбой отправились в класс.
Тут надо сделать небольшое пояснение. Марина – она же Марина Федоровна – была завучем и одновременно вела математику. Вообще, с таким именем-отчеством казалось, что кроме математики, она ничего вести и не может. И минутное опоздание на урок после звонка каралось жестким выговором в лицо нарушителю, а «злостным» - вызовом родителей или звонком им на работу. Все за глаза называли ее «Сталин в юбке».
На этот раз все обошлось, и даже во время урока – о чудо! – ни на кого не орали! Потом была великая и ужасная физра, которую некоторые «закалывали». Мужская раздевалка была прямо напротив женской, объединенные узким коридором, который выводил в спортзал. Сам он – и этот коридор – находились на цокольном этаже.
Я быстро переоделся и вышел, а Игорь в этот момент только подошел к раздевалке, чтобы скинуть вещи – когда в расписании была физра, он приходил в спортивном костюме и с пакетом со сменной обувью. Он зашел, я вышел – народу в спортзале было пока немного, многие еще переодевались.
Я взял в руки скакалку и начал – от нечего делать – скакать с ней, как бы уже разминаясь, разогреваясь перед занятием. Постепенно народ стал прибывать, вскоре почти все уже были в зале, и прозвенел звонок. Я решил выйти на минуту в коридор, не идет ли препод, и, проходя мимо мужской раздевалки, заметил двоих ребят, стоящих у входа, и пугливо озиравшихся по сторонам.
- Вы че тут? – спросил я.
- Иди, куда шел, - был мне ответ, после чего я услышал, как за дверью в раздевалку происходила некая шумная возня, может быть, даже борьба. Но я прошел мимо, выглянул в коридор – на горизонте никого не было – и я пошел обратно.
В этот момент из раздевалки вышел Игорь с раскрасневшимся лицом, вытирая лицо рукавом, глаза его влажно блестели – он бросил на меня короткий и испуганный взгляд – и пошел в зал.
- С тобой все в порядке? Ты че такой красный?
- Отстань, - донеслось до меня в ответ после неопределенного взмаха руки. Спустя пять минут вошел физрук и урок начался. В конце была краткая игра в футбол, после чего – со звонком – все стали расходится.

Ужасно хотелось пить, а тащиться даже до ближайшей раковины было лень, тем более, для этого надо было подняться – пусть и короткой – но лестницей. А ноги отказывались идти, и вообще было такое состояние готовности упасть на пол и лежать там, как в могиле. Но нам предстояло пережить еще историю и только после этого мы могли считаться свободными. Впрочем, ненадолго.
На перемене я, приготовившись к уроку, вышел в коридор, ища глазами Игоря – мне хотелось поговорить с ним, я знал, что в раздевалке что-то произошло. Но Игоря не было в поле моего зрения в данный момент, и я, несколько расстроенный, вернулся в класс.
Вскоре снова прозвенел звонок, и началось занятие. Я оглянулся назад – Игорь уже сидел на своем месте, «на камчатке» - сам я сидел всегда впереди – видимо, он вошел со звонком, но я этого не заметил.
После урока, собрав все в сумку, я хотел было поговорить все же с Игорем, но его уже не было – обычно он выходил одним из последних. «Что-то случилось», - с уверенностью подумал я и зашагал домой.

II
Дома, скинув вещи и приняв душ, я быстро перекусил и решил написать Игорю сообщение в соцсети – мы с ним были «в друзьях».
Когда я зашел в свой аккаунт и открыл диалог с Игорем, его не было онлайн. Я быстренько «отбил» по клавиатуре короткое сообщение и стал ждать ответа, просматривая новостную ленту. Спустя минут 10-15 ответа не последовало, я вышел из сети и начал делать уроки, решив зайти позже и проверить. Часа через три я так и сделал, увидев +1 в своих сообщениях: это был Игорь.
Я пробежал глазами его сообщение – довольно длинное – раза два, думая, что я что-то не понял и пытаясь вникнуть в его суть, ибо оценить это при первом прочтении мой разум напрочь отказывался, попутно корча кислую и шокированную мину.
А написал Игорь примерно следующее: когда он зашел в раздевалку, чтобы скинуть пакет со сменкой и портфель, Некит и Миха – наши одноклассники – вышли за дверь (их-то я и увидел потом), а в помещении осталось четверо – Ден, Влад, Женек и Димыч.
Игорь уже собирался выходить, когда остановил Димыч, положив руку на плечо и грубо развернув к себе. Затем Игоря оттеснили к стене, прижав локоть к горлу, а руки – справа и слева – крепко схватили Ден и Женек.
На логичный вопрос Игоря «Что это значит?» его усилием заставили опуститься на колени, все также блокируя руки, телодвижения. Затем он получил от Влада ответ «щас узнаешь», после чего тот вплотную приблизился к нему, резко спустил с себя штаны и провел возбужденным половым органом по лицу, губам Игоря. Тот, естественно, попытался отшатнуться, но вышло у него это неудачно – размах для маневра был ограничен.
Влад снова приблизился к Игорю, чтобы у того не было возможности никуда отойти – дальше была стена – повторил свои грязные действия, схватив при этом Игоря одной рукой за скулы и, таким образом, зафиксировав их в одном положении.
После этого все резко прекратилось, Игоря отпустили, он попытался вступить в потасовку, но тут же получил сильный удар в живот и в пах, скрючившись пополам, и глотая ртом воздух, жутко кашляя при этом.
Читая все это, я чувствовал омерзение и злость, но также и то, что покрываюсь красной краской. Ведь это был не первый случай, когда я мог вмешаться и защитить Игоря, как-то заступиться, но не сделал этого. Я не помогал его обидчикам, но и ему не помогал, а просто молча наблюдал – иногда стыдливо отводя глаза – за происходящим.
Начать с того, что с начала средней школы, или даже еще раньше, над Игорем подшучивали из-за его комплекции – грузной – и придумывали всякие обидные клички. Я всегда был рядом в этот момент, но просто молчал, наблюдая, скорее за тем, чем ответит Игорь. Тот отвечал односложно и не очень обидно – видимо, благодаря воспитанию, но мне было его жаль.
Бывало, например, на уроках труда, когда мы мастерили что-то стамесками или напильниками с пилой и молотком, когда учитель выходил из мастерской по каким-то своим делам, оставляя нас наедине с собой, кто-то «случайно» толкал Игоря в плечо или приставал к нему с идиотскими и пошлыми вопросами, из-за чего Игорь смущался и старался как-то отстраниться, занимаясь своим делом и старясь игнорировать происходящее.

  Но это удавалось ему недолго, ибо «доставала» мог харкнуть в него и ударить в спину или вытащить рюкзак, взять его вещи и швырнуть на пол, а все остальные хохотали, перебрасывая его вещи друг другу, как в игре «собачка», роль которой играл сам Игорь, бегая от одного к другому, и повторяя одну и ту же фразу: «Отдайте, дураки, отдайте!».
Кто-то, как я, молча делал свое дело, не обращая внимания на ситуацию. Некоторые просто пользовались тем, что Игорь не мог дать «сдачи», стараясь, наоборот, устраниться от обидчика. Я боялся, что мне тоже достанется, если вступлюсь. Хотя мне и было противно от того, что я видел – не мог не видеть – и сочувствовал другу, но трусость, боязнь быть также униженным и осмеянным брали верх в то время.
Сейчас, вспоминая все это, я корил себя за малодушие, которое в какой-то степени проложило дорожку к тому, что произошло сегодня. В этом я был уверен. Многих бесила также еще и любознательность Игоря, когда он задавал вопросы учителям в конце урока, а некоторые, почти в открытую, шипели: «Тебе че, больше всех надо?».
Он не пил, не курил, много читал, хоть и не занимался спортом, но с некоторых пор соблюдал диету, занимался дома несложными упражнениями, чтобы поддерживать себя в форме. Где с мая он часто ездил на велике, особенно по выходным, беря меня с собой, хотя я этого и не заслуживал. Я не слышал, чтобы он кому-то грубил, при мне, по крайней мере.
Он объяснял мне, почему он не давал сдачи, тем, что считал разговор «на кулаках» ниже своего достоинства, предпочитая решать все вопросы дипломатическим путем.
Я спросил его как-то, почему он со мной общается. Он, немного подумав, ответил, что я один из немногих, кто не сделал ему ничего плохого.
«-Но и ничего особенно хорошего тоже» - парировал я ему. Он посмотрел на меня и сказал: «Вот то, что ты не сделал ничего плохого, и есть хорошо».
Я смущенно  и глупо заулыбался, не став объяснять ему истинные мотивы моего поведения. И поэтому сейчас, вновь перечитав это чудовищное по омерзительности сообщение, я вновь устыдился самому себе.
Игорь еще был в сети, я ответил ему, что если б знал, что случилось, то пришел бы не помощь, и что понимаю теперь, почему он сказал мне «отстань»… Он ответил, что я ни в чем не виноват, и даже сказал мне «спасибо» (за что?!).
Затем, извинившись, он ушел, сказав, что сильно устал. Мы попрощались, и в тот вечер я с ним больше не списывался. Он был слишком добр ко мне, но в одном был неправ: я был виноват. С этими мыслями я вскоре лег спать.

III
На утро, придя в школу, я не обнаружил Игоря – то есть, он просто не пришел на первый урок.  Потом и второй, и третий…
Как только представилась такая возможность, я зашел на его страничку в соцсети – он заходил в 2:30 в последний раз. Странно, подумал я, обычно он так поздно не ложился, насколько я помню.  Но – всякое бывает, тогда я не придал этому большое значение. Однако его отсутствие меня насторожило, я звонил ему 100500 раз, но ответ был один и тот же: «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Заболел? Но накануне он не выглядел больным, каким угодно, но только не таким. Что-то дома стряслось? Трубку не берет… В сети его нет с ночи…
Между 1-м и 2-м уроками, на перемене, я зашел в сортир. Выходя, я нос к носу столкнулся с теми, кто вчера участвовал в грязной сцене, описанной Игорем. Поздоровался «на автомате», что называется, и услышал от одного из них такую фразу: «Держу пари, он седня дома отсиживается после вчерашнего, стыдно!». Остальные заржали. Лица у всех были самодовольные и ухмыляющиеся, будто они победили в споре с кем-то, или выиграли что-то такое, что грело душу. Если, конечно, она у них вообще была, в чем я сильно сомневался.
Я вышел в коридор, и до меня как сразу – само собой – дошло, что они сейчас говорили об Игоре, и, более того, они имеют какое-то отношение к тому, что сегодня я его не встретил. 
После уроков я решил первым делом съездить к нему домой – совесть не позволяла бездействовать, к тому же, я действительно считал себя виноватым перед ним. Подходя к дому Игоря – а он жил в девятиэтажке – я увидел на углу дома машину «скорой», полицию, толпу каких-то людей…
Мой пульс участился. Я подошел ближе и встал как вкопанный: врачи сновали вокруг Игоря, который, судя по всему, был без сознания, готовясь к транспортировке его в больницу.
У него были видны ссадины на лице – от виска до подбородка – с кровоподтеками, одежда в грязи, но луж крови я не видел. Их не было. Вскоре его увезли. Только тут я заметил справа от себя старшую сестру Игоря, с платком в руках вытирающую слезы на своем лице.
- Простите, а что тут случилось? Что с Игорем?
- Его…машина сбила – сквозь всхлипывания ответила молодая девушка.
- Ой, вы знаете, я у окна стояла, видела, как он вышел на дорогу, и тут его, значит, и сшибли – услышал я откуда-то позади себя.
- То есть, он сам – добровольно – на проезжую часть вышел?
- Да, сам, вот вам крест! – сам, - заверила полицейского немолодая свидетельница происшествия. Сестра Игоря последовала за братом в больницу.
Я отошел в сторону, пытаясь переварить все услышанное. Игорь…сам бросился под машину? «держу пари, он седня дома отсиживается…» - как-то сама собой всплыла случайно подслушанная фраза. «Неужели они его довели до такого? Господи, что же это такое?!».
Игорь пытался покончить с собой! Пытался! Покончить! С собой! Это не укладывалось у меня в голове. Что же они – эти придурки – наговорили ему такого, что он… «..стыдно!»… Значит, рассказали другим. Возможно, кому-то из параллели. Они рассказали все про то, что совершили, пытались совершить вчера! И он не выдержал позора, огласки. Он понимал, какая буря насмешек и издевательств обрушилась бы на него – и наверняка и обрушилась! В тех же соцсетях, вот почему он так долго был в сети ночью. Как это страшно! Страшно просто довести человека до такого состояния.
Несмотря на свою слабохарактерность, неуклюжесть, Игорь никому – за небольшим исключением – не отказывал в помощи: по учебе или в быту (он неплохо разбирался в компьютерах и технике, помимо всего прочего, и к нему порой обращались за советом). Кроме кучки этих отморозков, остальные относились к нему нейтрально (шутки про его внешность уже ушли в прошлое). И тут – такой позор! Ведь тогда, на физре, никто, кроме тех придурков, не знал о случившемся.
Я побрел домой, будто оглушенный разрывом снаряда, не помню, как дошел до квартиры, как провел остаток дня… Я был подавлен и ошарашен.

Аппетит был скверный – я сказал, что хочу спать и ушел в свою комнату, настоятельно попросив не беспокоить меня до завтра – а впереди было два выходных, которые надо было еще пережить.
Я лег на кровать, не раздеваясь, и закрыл глаза. Какое-то время я просто лежал так, не шевелясь, пока не провалился в сон. Во сне я стоял на балконе и глядел вниз на прохожих и проезжающие авто. Я был на высоте 9 этажа, примерно, дул сильный ветер, а я был легко одет, и мне было зябко.
Я встал на небольшой табурет, а затем одной ногой на перила балкона. Мои ладони покрылись потом,  похолодели – я чувствовал этот холод, несмотря на ветер и все остальное.  Как будто собрался с мыслями, в последний раз взглянув вниз, и сделал шаг в вечность.
В этот момент я проснулся с колотящимся сердцем, испытав ужас и облегчение одновременно. Ко всему этому примешалось воспоминание об Игоре. Была уже глубокая ночь, родители спали. Я прошел на кухню, выпил стакан воды и вернулся обратно.
Я был почти уверен, что последней каплей для Игоря стало давление со стороны тех, кто унижал его накануне. И я твердо решил, что узнаю, что случилось между ними на самом деле, записав все на диктофон – в тайне от этих уродов – ведь это доведение до самоубийства, по сути. Но сначала я должен узнать, где лежит Игорь, приехать к нему и быть рядом. И помогать ему и его сестре.
На следующий день я, только встав, я решил написать Игорю. Написал. Потом забыл об этом на некоторое время, выключив телефон и занявшись своими делами. После полудня, немного освободившись, я решил проверить, не ответил ли Игорь. И он действительно ответил, но не так, как мне, может быть, хотелось: «Не надо, не приезжай, спасибо». Пять слов, которые объясняли многое, если не все, на самом деле.
Наивно было, с моей стороны, полагать, что после стены моего молчания, пробившейся теперь желанием как-то оправдаться, искупить это равнодушие, Игорь примет меня с распростертыми объятиями. Это выглядело как-то фальшиво… Даже несмотря на то, что Игорь говорил тогда, о том, почему он до сих пор со мной общался… Он был в своем праве. Но я надеялся, что он даст мне шанс объясниться. Хотя, сейчас я думаю, уже тогда он все понимал, и именно поэтому не хотел, чтобы я приезжал к нему. Хотя формальной причиной было наличие его сестры, ухаживавшей за ним.
Надо сказать, его сестра – Соня – во многом заменила ему родителей (насколько это вообще возможно). Отец Игоря умер, когда тому было 5 лет, по прозаической причине – пьянство (замерз, возвращаясь после очередной гулянки, на ступеньках собственного дома). Мать умерла от рака, развившегося на фоне долгоиграющего стресса, усугубившегося после смерти мужа – несмотря на его свинское и скотское поведение, она любила его. И готова была прощать снова и снова.
Соня рано повзрослела – рано начала работать, чтобы помогать сначала матери содержать малолетнего Игоря, а потом и непосредственно Игоря. Совмещала работу с учебой  и везде успевала. Ей было тяжело, что неудивительно, но Соня ни разу не пожаловалась никому, чтобы избавить себя от сиюминутных сочувственных взглядов, вздохов, заканчивавшихся ровно в тот момент, когда Соня пересекала порог квартиры, а главное – никак не помогающих ей. Впрочем, соседи, так или иначе, все равно пересказывали друг другу всякие слухи и домыслы относительно ее семьи, но Соня, по крайней мере, не множила их.
Какой толк от того, что кто-то сочувственно склонится над тобой, скажет какие-то общие слова? Слова не вернут близкого человека, не утешат живых, в конечном итоге. И время ни черта не лечит в данном случае.
В последующие дни я продолжал также ходить  в школу, только с более мрачным лицом. Уже не выходил за угол со всеми на переменах.
С Игорем мы все же общались, но наше общение с ним стало исключительно деловым, прагматичным: я по скайпу связывался с ним, или просто списывался, сообщал, что задали на дом, и оказывал ему посильную помощь.  Личные темы мы с ним обходили стороной, не сговариваясь.
Тут надо, наверно, сделать небольшое пояснение, что из-за травмы ОДА (опорно-двигательного аппарата), спины он не мог, как раньше, посещать занятия в школе, ибо никаких пандусов в ней для инвалидов не предусматривалось. И было принято решение о переводе Игоря на домашнее обучение. К нему время от времени приходили учителя, занимались. С некоторыми из них он связывался по скайпу.
То, что Игорь решился поддерживать хоть какое-то общение со мной, я счел за великое благое и великую честь – в конце концов, он мог бы узнавать информацию от кого-то еще, с кем дружил – таких было трое. Прям, вот, дружил. Мы-то с ним были просто приятели…
Когда я попытался узнать и Димыча и Ко, зачем они сделали то, что сделали, мне рассмеялись в ответ, сказав, что таким, как Игорь – терпилам – надо указывать их место. Идея с диктофоном отпала сама собой.
Все эти дни у меня было угнетенное чувство, нараставшая обида на самого себя с всевозрастающей к себе неприязнью. Но это было позднее прозрение – как известны, все мы крепки задним умом.
Игорь не был «терпилой»,  то, что принимали за слабость, было проявлением благородства, а «терпилой» был как раз я. Вернее, я был соучастником. И у меня не было уверенности в том, что окажись я на месте Игоря, нашелся бы кто-то в мою защиту, памятуя о моем молчании. Да я права бы морального не имел призывать чей-то голос в защиту.
Но я понимал и мотивы тех, кто был также глух к чужим проблемам, как и я: «моя хата с краю» как краеугольный принцип мировоззрения. И понимал – но не прощал – эти смешки, присоединявшиеся к наглым и противным рожам, такие же омерзительные: легче присоединиться к сильному, чем встать на сторону слабого, пусть даже его и бьют. Впрочем, собственного молчания я также не прощал. Но обо всем этом я тогда не задумывался, а стал задумываться после случая с Игорем.
В какой-то момент я не выдержал и решился сходить к нему и лично попросить прощения. Я шел медленнее обычного, обдумывая, как начать диалог. Подойдя к двери его квартиры, я постоял с минуту и постучал – звонок не работал.
Вскоре дверь приоткрылась, и на пороге появилась Соня – немного неряшливая.
- Здравствуй, а можно Игоря на минуту? Я хотел с ним поговорить.
- Сейчас, схожу за ним – отозвалась Соня и удалилась в глубь квартиры. Я остался стоять у порога.
Спустя пару минут она вернулась, ведя перед собой коляску с Игорем, а затем оставила нас с ним наедине.
- Привет! Ты что-то хотел? – спросил он, глядя мне в лицо. – Ты проходи, чего в дверях-то стоять – добавил он, приглашая войти.
- Спасибо – я вошел, прикрыв за собой дверь.
– Здравствуй, да… понимаешь, я хотел… попросить прощения у тебя, я смалодушничал – много раз. Ты…ты прости мне, если сможешь. 
- Слушай, я вижу, как ты раскаиваешься. Да я-то тебе простил, а вот ты-то сам себя сможешь?.. – этот вопрос повис в пространстве лестничной клетки.
- Я…, я только хотел спросить: из-за чего ты под колеса сиганул?
- Да, понимаешь, они хотели через соцсети всей школе обо мне рассказать, умолчав, конечно, свою роль. Якобы, видели, как я… как меня… В таком духе. Ты хотел удостовериться в правильности своих предположений? – Игорь вперил весь свой взгляд в мое лицо.
- Извини, мне надо идти. Удачи!.. – с этими слова, не выдержав этого взгляда, я закрыл за собой дверь и выбежал на улицу.
Единственное, чего мне хотелось, это растворится в толпе, не думая ни о чем, идти куда-нибудь, главное – подальше отсюда… Но я понимал, что от себя самого не уйти, в конечном счете. И что Игорь был абсолютно прав. И где-то внутри промелькнуло знакомое сожаление о том, что нельзя отмотать назад, как видеозапись. Ничего не вернуть, ничего не исправить. И меня, в том числе.

Июль-Август 2019