2. Бородаев Игорь Номинант литературной премии

Номинанты литературной премии
«Золотое перо Алтая –2018»,
«Проза»
2. Бородаев Игорь (г. Бийск)

http://www.proza.ru/avtor/borodaevid
       
О себе, обществе, литературе

Писать начал спонтанно. В ту зиму я отапливал теплицы. Не найдётся ничего сподручней для подвижки к творческим порывам, чем присутствие авторучки и чистого листа, куда мы ежечасно записывали температуру на грядках.
Окружающая обстановка способствовала творчеству: огонь, зимние цветы, одиночество. Тут уж не сдержаться: заговоришь стихами или запоёшь.
В 2011–2012 году долгими зимними вечерами я записал свою первую фантастическую повесть «В погоне за волной» – во многом наивное, дилетантское произведение, самое моё любимое. Не редактирую его принципиально, храню как точку отсчёта.
Не ощущаю сегодня того творческого подъёма, который был во мне изначально. Груз ответственности перед читателем заменил во мне вдохновение. Вдохновение упряталось за творческими мучениями. Считаю должным обрести его вновь.
Без веры в себя настоящим писателем не стать.
Когда мне взбрело в голову попробовать себя на литературном поприще, я избавлялся от междометий как мог, старался меньше размахивать руками,  записывая фразы…
Существует литературный русский язык, и хранители его порой борются за чистоту слова активнее политических оппонентов. Побед им, словесникам, на их благодарном поприще! Ведь если каждый заявит о себе в литературе оригинальным жаргоном, нагрянет второй Вавилон. В России и без этого люди всё хуже понимают друг друга, разорванные на кланы и одичавшие до жесточайшего эгоизма.
  Чистота слова, правописание – основа для любого писательского жанра: от эпистолярного и документального до высокого поэтического.
Чем больше я пишу и учусь русскому слову, тем больше меня «заносит» от правил, тянет высказаться «по-своему». Так может, всё же позволительно писать с «интонациями»?
Чего хочу от современной литературы – чтобы меня опять позвали в лучшую жизнь. Где они, авторы, которые увидели новую великую Россию? Устал жить без будущего, среди супергероев-самородков и апокалипсисов. Во лжи.
  Может ли писатель полюбить работу своего коллеги по цеху? Обязан! Без этого не будет полноценного прочтения. Читатель должен верить автору и не спорить с ним до окончания чтения, хотя бы. А как по-другому развиваться и расти в литературе? Из себя самого, любимого?
Нашёл я недавно автора, зачитался, согласился, проникся. Интересно, познавательно, увлекательно – как не записать в избранные? Не пропустили: оказалось, что это я сам. (Шутка).

О конкурсе
Надо бы высказаться по поводу прошедшего конкурса, да и организаторам его, думаю, были бы интересны мнения участников. Мнение вечного кандидата в члены РСП и молчуна, коим я по жизни являюсь – в том числе.
От конкурса я получил то, что мне надо. Конечно, тайком я видел себя в финале, да мало ли что нам привидится. Учиться надо, чтобы желания наши чаще совпадали с действительностью. Для меня было важно знать точно: стоит ли мне продолжать растить свои писательские таланты или же остановиться на любительском поприще. Сочинять без оглядки на читателя и литературные каноны гораздо проще и интереснее.
Кто занял два призовых места в конкурсе, спрашивать не стану – узнаю на награждении, а после буду знакомиться со всеми остальными.
Зная организатора, сомневаться в справедливом судействе не приходится. Сегодня мало веришь велеречивым речам руководителей, слова которых с делом расходятся. Но здесь было не так! Слово звучало твёрдое и правое, ему нельзя не верить.
На слуху осталось высказывание, что люди у нас собрались разных взглядов. Сказано это было с уважением к чужому мнению. Время сейчас такое, разрозненное. Каждый хвалит свою колокольню и соседа обкладывает трёхэтажным.      
Терпимости в нас не хватает. Если не научимся чужое мнение выслушивать, передерёмся, и ничего у нас не получится. К какому взаимопониманию мы придём, такая и будет Россия в ближайшем будущем.
  А вот слова градоначальника по душе мне не пришлись. Это когда он понадеялся на меценатство бизнесменов. Это до чего мы додумались, что отдаём в частные руки ответственную роль искусства и литературы в частности за воспитание гражданина страны. Забыли, видать, что человек российский – самая большая для нас ценность.
Думаю, давно пора обзавестись нашим властям государственными редакциями и не ходить с протянутой рукой по обласканным спекулянтам. Это в какой ещё стране искусство под пятой торгашей оказалось? Первичный выбор всегда должен быть за профессионалом, а уж потом народ будет выбирать, что ему оставить в душе своей.    
Ну ни с какого бока бизнес в этом выборе участия принимать не должен.
Писателей, славящих Алтай, земляков, несущих в народ слово понятное, необходимое, надо поддерживать, и не только добрым напутствием. Уверен, что творчество Василия Макаровича так бы и законсервировалось в Сростках без поддержки в «верхах», в народ не пошло бы.
Обидно, что альманах конкурсный будет доступен узкому кругу читателей-профессионалов. Согласись, Уважаемый: не будет сегодняшний читатель с альманахами знакомиться. «Наша Бийская Книга» ¬¬–  вот что ему нужно. В нашем городе средь нас живут настоящие писатели ¬¬–  это уже интересно.

                АМО
Схожи старики нашего района, стороннему наблюдателю их не отличить. Долгое соседство пообтёрло людей, сблизило общением. Старики похожи внешне, это жизни у них разные. Не рассказывают они о прошлом, больше пекутся о настоящем, о проблемах, что спустили на своих подопечных чиновники из Собесов.
Дед Павел приметил меня издали, заулыбался седыми будёновскими усами:
–  Привет, Игорь.
  –  Здравствуй, Павел. Скрипишь всё? Чего дома не сидится? Смотрел бы себе со своего окошка на жисть проходящую да в ус не дул. Не лень было со второго этажа скрипеть?
– Не лень. Сколько можно в четырёх стенах тухнуть? –  похвастал резвый старичок своей жизнестойкостью. –  Сам-то с какого в будний день по нашим пенатам шасташь? Опять работы нет?
–  ПАЗик наш в аварию попал, – оправдался я перед «смотрящим» соседом. –  Нас по домам и распустили. Только выехали по заданиям, а нас на обгоне «Газель» подрезала. В районе телевышки, на правом повороте. Шофёр на неделю на ремонт встал, как минимум. Пока страховщики документы оформят, пока запчасти закупят.
  – Да, машины нынче не те стали, хлипкие, –  посочувствовал дед Павел. –  Вот я... в свою первую аварию... Молодым ещё был, ледянку не держал толком. Шофёр из меня никудышный...

                ***

Пашка с удовольствием жмурился от чистого искристого снега. Весёлая дорога подняла настроение молодого шофёра, волнение ушло на первом километре пути.
Первый самостоятельный рейс! Хотелось петь. Затянуть «Фронтового шофёра» ему никто не мешал, но петь Пашка не умел. Слова он знал, но напевать всё же не решился. Заорал так, без слов.
Дорога была знакома водителю-первогодку до последней колдобины. Не раз он ездил по ней ещё до войны, с отцом. Отец брал сына с собою в рейс на той же безотказной АМО, знакомил сына с родными местами, с романтикой дальних дорог.
Не удалось Павлу повоевать, возрастом не вышел. Проработал с малых лет всю войну в гараже, куда его приняли без вопросов, как сына отличного шофёра. Не взяли на войну недоростка, но Пашка знал, что ему ещё представится случай отомстить за отца, не пришедшего с войны. Вот только пройдёт уборочная, и призовут молодого парня в армию. Вот тогда держитесь, буржуи! По всей строгости ответят империалисты за погибшего отца!
Жажда мести прошла у Павла много лет спустя, сменилась благодарностью к судьбе, что посчастливилось ему не искалечить никого на длинной шофёрской дороге, протянувшейся через жизнь.

Машина легко влетала на взгорки, безотказно заводилась после наката, когда Павел бензин экономил на холостом ходу. Досконально изучивший матчасть под строгим надзором механика Михалыча, он сам восстанавливал свою машину, подчистую списанную с фронтовых дорог по многочисленным ранениям. Лелеял её, смазывал, подкрашивал. И вот, наконец, получил её – первую свою любовницу, обласканную и заведённую. Выехал с ней в «свадебное путешествие» – в первый рейс.
Эх! Видела бы его сейчас Наташка за рулём! Или Иришка... Павел не решил ещё, кто ему больше нравится. Обе знакомые девушки откликались на его неумелые ухаживания, хихикали над глупыми шуточками. Обе с русыми косичками в разные стороны. Глубокие глаза с голубыми искринками. Обе – из одной деревни родом, одинаковые. Как тут выбрать?

Мороз смягчился до тридцатиградусного, весело пощипывал пальцы на руле. Пашку грела весёлая дорога, любимая машина. Грел пуховый платок, подаренный матерью.
Павел прятал тот платок от товарищей и поддевал его только в крайних случаях. Злые языки шоферов и механиков легко засмеют за женский гардероб в шофёрской экипировке.

Километры алтайских просторов скоро пронеслись под резвой машиной, и Пашка свернул на приметный извороток, ведущий в Ложкино. Пути оставалось всего ничего.
Вдруг впереди мелькнуло тенью какое-то животное. Пашка и разглядеть-то толком не успел, кто был это: то ли волчонок какой рисковый, то ли лиса хвостом вильнула. В те времена здешние края ещё полнились зверьём, незнакомым с человеком.
Пашка вильнул рулём, пытаясь спасти из-под колёс животину неразумную. Машина вылетела из наезженной колеи, подпрыгнула, взбрыкнула, завиляла, лишённая выверенного пути, и завалилась набок.

Павел вцепился в руль, вдавился в сиденье и упёрся в педали, отжав их до предела. Повис боком в перевёрнутой кабине. Машина взревела натуженно, раскручивая колёсами пустой морозный воздух, и заглохла.
Несостоявшийся шофёр вылетел из кабины разжавшейся пружиной, забегал вокруг машины, оценивая ущерб, нанесённый неумелыми действиями. Кабина упала на ледяную глыбу, пассажирская фанерная дверца была вдребезги разбита. Вылетело лобовое. Капот повис над снежным валом, заливая белизну ржавой водой из радиатора. Мотор, должно быть, не был повреждён. Кузов мягко приземлился в сугроб, и от него отлетела только одна верхняя доска с наращённого борта.
Павел в пылу схватился за заднее колесо, повисшее в воздухе, и попытался поставить свою АМО на место. Сам провалился в сугробе почти по пояс:
  – Что я делаю? Оторвать две тонны от земли не по силам самому Поддубному.
Удручённый, он присел на мешок, один из разбросанных по всему «зимнику», задумался над своей горькой участью. Хорошо ещё, что груз ему доверили небьющийся, валенки да тулупы – помощь города замерзающей деревне.
«Что будет, что будет? – гадал Пашка о своём незавидном будущем. – В то время, когда страна из руин поднимается, когда для изголодавшегося народа ценен каждый колосок выращенной пшеницы, я умудрился разбить целую машину – залог будущего Родины, разграбленной фашистами. Нет мне прощения! Преступник я! Теперь точно в тюрьму сяду. Наверное, расстреляют за порчу народного имущества. Вот и кончилась моя счастливая жизнь, едва начавшись.
И о чём я сейчас думаю?! – тут же укорил себя Пашка. – Я же комсомолец! Мои ровесники без страха на смерть шли ради того, чтобы я жил, страну из руин поднимал! Я же тюрьмы убоялся! Надо выходить к людям, сознаться честно. Виновен!»

Пашка приподнялся и почувствовал резь на мочках ушей. В горячке он и не заметил, что бегает по тридцатиградусному морозу без шапки. Бедовый шофёр заглянул через ветровой проём в кабину, нащупал ушанку и натянул её на замороженные уши. Согрелся тут же, вздохнул обречённо и затопал по неизвестной дороге к своей горькой участи.
Деревня показалась скоро, сразу за дорожным изгибом. Пашка чуть не пропустил нужную ему МТС, которая спряталась за леском и высокими придорожными сугробами. Павел свернул на еле приметную дорогу, очерченную припорошёнными следами от гусениц, и вскоре увидел одиноко стоящие ворота без забора, на арке которых арматурой была выплетена надпись «Районный МТС».

Пашка прошёл в гараж и в тусклом свете различил знакомого железного коня, гусеничный трактор СТЗ, который горделиво стоял посреди обширной площадки, загромождённой станками и железом.
– Здравствуйте! Есть здесь кто? – заявил Пашка о своём присутствии.
– Здорово, коль не шутишь, – вылез из-под открытого капота пожилой мужчина строгой наружности. – У нас принято шапку снимать, когда в помещение входишь.
Пашка смял шапку в руках:
– Помощь мне нужна, – осмелился сознаться горемыка. – «Полуторку» перевернул, недалеко, за поворотом уже.
Мужик пристально всмотрелся в незнакомца и выдал скупо:
– В каптёрку зайди. Вон та дверь.
Пашка открыл дверь в каптёрку, и оттуда повалили клубы табачного дыма. Он присмотрелся и разглядел в тумане неясные фигуры мужиков, которые сидели за столом и стучали костяшками домино.
– Здорово, мужички! Трактор мне нужен. Поможете? Моя машина застряла здесь, недалеко.
Из-за стола вылез высокий мужчина, пронзил гостя насмешливым цыганским взглядом из-под густых бровей и прошёл навстречу:
– Здоров, здоров, – протянул Пашке руку и усмехнулся с «кхмыком». – Ты же только что мимо Порфирича прошёл. Не заметил, что ли, тракториста на тракторе?
– Поговорили мы, – смутился Пашка под острым взглядом мужика. – Он меня к вам направил.
– А, ну да, ну да, – задумался мужик. – Правильно. Верно он тебя направил. Тут видишь, какое дело... Просто так трактор тебе не даст никто, документы надо оформить.
– Так я сейчас, скоро, – засуетился Павел. – А куда идти за разрешением? Я быстро сбегаю, туда и обратно.
– Сбегает он, – передразнил Павла мужик. – Ты уши свои видел?
Уши? – озлился Павел на непонятные шутки. – Как я могу свои уши видеть? Да и при чём здесь они? Мне трактор нужен! Срочно! У меня рейс, понимаешь?
– Рейс у него. Слышали, мужики? Да у тебя всё ухо белое. Присядь, погрейся, ухо отойдёт, тогда и пойдёшь. Кипяточку выпей. Сам-то кто будешь?
  – Павел.
– Лёха, – пожал Пашке руку вторично ради знакомства. – Пашка. Вижу, что Пашка, а не Машка. Я спрашиваю, будешь из чьих?
– Красильниковы мы.
– Красильников..., – задумался Лёха. – Ну да, заезжал такой, до войны ещё. Отец твой? Как он там?
  – Не вернулся.
Мужики примолкли, зацикали сигаретками.
  – Так я пойду, проводите? – опять заспешил Павел.
– Да ты хоть кипяточку отхлебни! – забеспокоился Лёха и протянул горячую кружку. – Вот. Перемёрз весь – и опять туда же. Ладно, пойдём уж, колготной. Провожу.
– Вон, видишь три дома особнячком? – вывел Лёха Пашку из гаража. – В середине –контора. Спросишь Зинаиду Петровну. Запомнил? Зинаида Петровна (продублировал отчётливо).

Пашка прошёл в указанном направлении и не увидел никакой конторы. Два жилых дома за оградками окружали Сельмаг. Ошибся, видать.  Он не огорчился особо от своей несообразительности, Сельмаг работает лучше любого справочного бюро.
За прилавком незнакомого покупателя встречала приветливая продавщица средних лет – в простеньком платьице, без привычной для магазина униформы, в расстёгнутой военной телогрейке не по размеру.
– Здравствуйте, молодой человек. Что желаете? Контора? Нет у нас никакой конторы. У нас-то и правления нет. В бывшем правлении эвакуированных расселили, так они там и живут. Прижились. Председатель собрания на дому проводит. Не до строительства сейчас. Колхоз бы поднять, план по сдаче зерна выполнить.
– Мне Зинаида Петровна нужна, – уточнил Пашка. – Документы на транспортировку машины оформить.
– Зинаида Петровна? – удивилась продавщица. – А кто тебя послал к ней? Ах этот! Лёха! Так теперь понятно всё. Шофёр, говоришь?
Продавщица выставила на прилавок пол-литровочку под сургучом:
– Вот твой документ. С тебя 21 рубль 20 копеек, молодой человек. Нет у нас другой Зинаиды Петровны кроме меня. А с Лёхой ты бы поменьше общался. Этот баламут тебя до добра не доведёт. А что у тебя, в дороге чего случилось? Застрял? А что везёшь, если не секрет? Валенки? Нам? Вот спасибо!

По дороге на МТС Пашку встречал СТЗ, лязгая гусеницами. Из кабины высунулся Парфирич и зазвал пассажира рукой:
– Ты где шляешься, шаромыжник? Переморозишь машину, потом мотор менять придётся. И Лёху меньше слушай – тот ещё фрукт.
Парфирич ловко поддел Пашкину «полуторку» под угол кузова, и та встала на все четыре колеса. Оба шофёра дружно закидали разбросанные мешки в кузов, и тракторист потащил Пашку к гаражу. Делов-то, когда техника в опытных руках.

Процессию, ведомую СТЗ, встречали всем гаражом. Даже кочегар присоединился, сверкая одними глазами и зубами. Дружно затолкали АМО в гараж. Кочегар прикатил тачку с горячей золой под мотор замёрзшей машины. Каждый норовил вставить умное слово по поводу аварии. Пашка осмотрел мотор, залил воды в опорожнённый радиатор.
– Ну как, Паха? – поинтересовался Лёха. – Заведёшь, может? Попробуешь?
Павел пожал плечами и молча полез за кривым стартёром. Подкачал бензонасосом, крутанул стартёром пару раз в четверть оборота, примериваясь, и – дёрнул в круг с усилием. Машина фыркнула, просыпаясь, и заурчала приветливо. Мужики зацыкали в ответ удовлетворённо.
– А ты, Паха, молодец, – похвалил Лёха. – Хорошо машину содержишь. Мотор сам регулировал?
– Ну как сам, – поскромничал Павел. – Михалыч помогал.
– Михалыч? – задумался Лёха. – Нет, не знаю.
– Ну ладно, мужики! – засобирался Павел. – Мне пора. Спасибо вам большое за всё. А кстати, чуть не забыл, – достал из кабины и протянул Лёхе бутылку водки. – Где мне завхоза отыскать, груз оформить? Подскажете, мужики?
– И куда ты собрался, обмороженный такой? – вертел в руке бутылку Лёха. – А ну, ухо покажь. Порозовело. На молодых всё враз заживает. Ты вот что, давай-ка сюда путёвочку. Без тебя всё оприходуем. И кабину тебе отремонтировать надо. Застынешь в мороз в кабине открытой. Так что, отдыхай пока. Грейся.
– Я на своей машине сам всё делаю, – начал было отнекиваться Павел. – И спешу я. И так из графика выбился. В гараже меня за это не похвалят. Доеду уж как-нибудь, потихонечку. Не застыну.
– Ты мне это брось! – остудил Пашкин пыл Лёха. – Доедет он в ночь! Здесь у нас инструмент свой, и кому попало мы его не доверим. А если испортишь что, с кого спрашивать? А вообще, раз прыткий такой... Ты как думаешь, на такую толпу бутылочки хватит? Вот. Так что сбегай-ка ты ещё разок к Зинке. Деньги остались ещё?
В те времена колхозники денег не видели. Платили им трудоднями, и водка для деревенских мужиков была в диковинку, стояла в сельмагах бедной родственницей другим продуктам, указанным к безналичному расчёту. Деревенские не огорчались особо по этому поводу. Хороший хозяин на деревне полностью самодостаточен и независим от государства, если государство само не навязывает ему зависимость. И «слеза божья» у крестьянина испокон веков была в наличии. Пшеницу как-никак растят.
А вот у Пашки деньги были. Когда он пришёл из магазина, работа по восстановлению его машины уже шла полным ходом. От помощи Пашку отстранили резко. Он прошёл в каптёрку, присел за столом одиноко, заскучал, пригрелся и уснул на сложенных руках.

Разбудил Пашку шум в каптёрке: мужики собирали на стол кто что принёс, весело переговаривались и нисколько не пытались охранить сон спящего – пора просыпаться.
– Павел вышел к своей машине и увидел её сияющей, подкрашенной и готовой подмять под себя любые километры. Он открыл пассажирскую дверь и увидел на сиденье подписанную путёвку. Плавно прихлопнул, дверь закрылась без лишнего шума, будто не было никакой аварии.
  – Спасибо, мужики! – зашёл Павел в каптёрку. – Век не забуду! Ну как, прощаться будем?
– Ты что, Паха, есть, неуёмный такой? – подошёл к нему Алексей. – А кто разливать будет? У нас так не принято. Кто виноват, тот и разливает. Прав я, мужики?
– Каптёрка зашумела утвердительно, Павла подтолкнули к столу.
– Вот куда ты поедешь на ночь глядя? – успокаивал Павла Алексей за столом. – С одной фарой. Краска не выветрилась, угоришь за рулём. Переночуешь у меня, а поутру, со свежей головой – в путь.

Чему-чему, а выпивке Пашка обучен не был. Он смутно помнил дом Алексея, его приветливую, добрую жену. Дочь, не по возрасту женственную, успевшую вымахать выше Пашки в свои четырнадцать лет. Пашка стеснялся её почему-то, отворачивался от режущих девичьих глаз. А она всё хихикала над великовозрастным увальнем, которого отец зачем-то притащил в дом.
Пашка выспался на мягкой перине, молодой организм легко справился с выпитым за короткий здоровый сон. Поднялся он первым, оделся по-тихому, стараясь не разбудить никого, но уйти не попрощавшись не получилось, Лёха вышел ему навстречу:
– Ты, Пашка, не объезжай наши края. Заезжай, если что. Просто так, поздороваться.
За мужем вышла жена:
– Ты что это гостя выпроваживаешь в рань такую, не поемши?
Собрала свёрточек в дорогу:
– В пути перекуси. Яички тут, пирожки с картохой. Лучок очищенный – так погрызёшь, для полезности.
– Счастливого пути! – попрощались.

На базе Павла не корили за задержку и разбитую фару. На зимней дороге всякие сюрпризы встречаются, и если за каждую промашку осуждать, в стране шоферов не останется. И только механик Михалыч отвёл своего подопечного в сторонку и спросил по-отечески:
– Ты где машину перевернул? Кто кабину помогал ремонтировать? Ты, Павел, осторожней будь. Машину водить – это тебе не лошадью править.

Фантазёр
В такую погоду поспать хорошо, но никак не работать. Морось, слякоть, осень... Вставать приходится засветло, на душе тоскливо и смуро.
Вышел всё же в темень, лень пересилил. На дворе свежо, просыпаться на воздухе гораздо легче, нежели в доме. А кто сказал, что дождик – это плохо? Моросит себе потихонечку, природу чистит. Принято считать, что холода начинаются со снега, с минусовых температур. Ну что ж, поверим. Стало быть, в дождь ещё тепло.
С работы и позвонить могли бы. Правда, какая работа в дождь может быть? Только время зря потеряем. Придётся идти. Дисциплина – дело святое.
Тусклый свет фонарика высветил сквозь сырость последний томатный куст, который удалось отстоять у жены. Созрел ещё один плод. А ведь я говорил! Помидорка с куста – не то что краснеющая от посторонних взглядов на подоконнике. Мыть томатную свежесть после дождика не надо, сразу в рот.
Дождик не ливень, насквозь не промочит, то прокапает, то закончится незаметно; ветерком с куртки сырость собьёт. Да и к тучам беспросветным возможно доброе словечко подобрать. Тучки цвета затеняют, сгущают осенние краски. Таинственно всё вокруг, необычно. Хорошее осеннее утро, пусть и хмурое – свежестью бодрит.

К автобусу подхожу вовремя, время утреннего променада у меня давно определено поминутно. Опытный водитель, Вовка Ветров, как раз сворачивал к остановке, когда я отмерял последние метры утренней прогулки.
У всякого свои приметы на день грядущий. Кто заветный трамвай «пятёрочку» на своём пути повстречает, кто прохожего приметит примелькавшегося. Я определяю удачу дня по Вовкиному автобусу: кто кого ожидает. Самый счастливый день случается после встречи на перекрёстке.
Глупо верить в приметы, да они дают хороший настрой на день. Пророческие пустословия астрологов будят уверенность в прозябших их клиентах. Ну а после – будь, что будет.
Вовка встречает рабочих громкой музыкой, легко забивающей глухие басовые удары из пролетающих мимо легковушек, чья электрика не идёт ни в какое сравнение с автобусной. Вовка запитал старые советские двадцативаттки без всякого ущерба для аккумуляторной батареи, и обновлённая флэша выдаёт последние хиты далеко на всю округу.
Мужики, взведённые Вовкой к работе, встречали Игоря шутками-прибаутками. Игорь отвечал приветливо, с нарисованной улыбкой. Ему громкая музыка давно уже нервы не чешет, а преклонные годы его подсказывали, как посторонние люди относятся к зачумлённым меломанам: с пальцем у виска. Утренний настрой ломать не хотелось, и Игорь принял настроения друзей, пренебрегая мнением прохожих. Помогла ему в этом девушка, которая улыбнулась игриво на приглашение из автобуса разделить с рабочими тяготы общественно полезного труда.
Залихватская певица жалилась из динамиков на судьбу-кручинушку, на мужичка бедового своего, из тюрем не выходящего. Голос хорош. Ей бы Родину славить, она же поёт о том, как можно во время чумы веселиться. Ребятам блатной шансон приелся так же, и песней дня был избран «Фантазёр» от Ярослава Евдокимова. Слушать эту популярную песенку можно, но не десять же раз кряду!
– Фантазёр! – заорал Ромка во всю Коммунарскую улицу, так что на противоположном тротуаре люди стали оборачиваться. Автобус наш в городе знают. Голос у Ромки ещё тот, Евдокимова запросто переорёт. К музыке, правда, Ромкин ор никакого отношения не имеет. Кричать он учился в армии, на командирских курсах, где на уроках «болтологии» вырабатывали командирский голос, вот и поставили его к нам бригадиром. Не зря. Пьянство на рабочем месте при Ромке прекратилось.
– Нам бы гармошку какую в автобус, – вспомнил Игорь старые времена, когда колхозники выезжали в поле с песнями. В рабочих автобусах эта традиция не ужилась по понятным причинам, но в организованных поездках на природу песня всегда была рядом со спаянным коллективом.
Тут на днях в Вовкин автобус Вадик припёр на продажу гармонь, вот Игорю и припомнилось неординарное действо. Ребята насели тогда на Вадима: нам оставь, в автобусе. Продал, пожадничал. На гармони средь нас никто играть не умеет, да меха растягивали все, знаково. Гармонь не фальшивит, выдаёт то, на что нажимаешь, по-русски всегда.

Дождь кончился. Случается, и начальство бывает правым. Не позволили мужичкам прожечь хороший денёк самогонкой, прожрать частичку жизни, тупо сидючи перед телевизором. Работа досталась не из тяжёлых: продуваем парковые дорожки от опавшей листвы. Техника новая, производительность повысилась многократно. Начальство ещё не просчитало объёмы, которые могут выдать «ветродуи», поэтому поводов сачкануть у рабочих более чем предостаточно. Хорошая техника «ветродуй», жаль нерусская.
Листья шелестят умиротворяюще. Солнце подглядывает за непонятным шуршанием людей из-за полупрозрачной кисеи туч, насмехается над нами: к чему перекладывать из пустого в порожнее листья? А листья всё ложатся мягким ковром на газоны, прикрывают неуместную для осени зелень. Ложатся неумело, и зелёная трава проглядывает то здесь то там. И осени свойственно ошибаться, а ошибки её греют призрачным теплом, случайно оставшимся после лета. Мягкие краски осени смягчают тоску по прошедшему лету, красно жёлтые оттенки листвы отдаляют морозы снежной зимы.

  Как можно в такой денёк отсиживаться дома? И ленивые отдыхающие потянулись в парк – отведённое сверху место для отдыха, принятое горожанами как должное, с благодарностями. Обыватели расселись по скамеечкам, скрыли за газетками свои довольные лица. Кто поопытней, заняли себя делом более здоровым и ответственным – собак выгуливают. Самые хозяйственные на охоту вышли: вооружились палочками, лиственный ковёр шевелят, грибы ищут. Ковёр тот мягок и приятен необычайно, ходить по нему – удовольствие особенное. И слушаешь, слушаешь тихое шуршание, пытаешься понять, что говорят листья.
Серёга напросился у ребят по грибы. Сергей грибник знатный, почти полвека в деревне прожил, мужик надёжный. Как такому не поверить? Отработаем за Серёгу, чего уж там. К тому же, он обещал угостить назавтра своей поджаренной добычей.
Наш собиратель пробил «ветродуем» сквозь опавшую листву дорожку на газоне и покатился по ней колобком в поисках партизан в шляпках. В полчаса набрал четверть мешка, опередив аутсайдеров с палочками. Техника – великая сила. Наши всегда побеждают, с поддержкой от друзей проигрывать никак нельзя.

Эту женщину Игорь приметил издали: идёт по проторенной Серёгой дорожке, грибочки ищет. Что она может найти после такого собирателя, как наш грибник? Во всё надо Игорю влезть! «Надо бы ей подсказать про грибы, продуть место нехоженое, во-он там, под топольками», – поспешил к дамочке с «ветродуем» в руке.
Молодой парень опередил Игоря, подошёл к женщине сзади. Спрашивает, интересуется. Женщина протягивает к парню целлофановый мешок, заполненный наполовину. Удивительно! Как ей удалось собрать столько после Сергея?
То присядет женщина та с ножичком в руке и телефоном, прижатым плечом; то привстанет, озираясь. Завидуют ей все. Завидуют мужу её, детишкам обихоженным. Должна быть у такой хозяйки семья, такие умелицы одинокими не остаются.
Завидуют женщине люди с тайным желанием занять тёплое местечко рядышком с ней, вместо муженька неизвестного её. Мешок для грибов, как нарочно, прозрачный подобрала, чтобы хвастать перед всеми своим «уловом»! Настоящие грибники так не поступают, утаивают от других свою добычу.
Завидуют все, кроме Игоря. У Игоря на этот счёт другие мысли. Перевернулись с возрастом все его мироощущения. Игорю мозги вправить не мешало бы, да кто возьмётся выправлять его годы прожитые?
Женщина та – не совсем женщина. Это – сама Осень. И телефон она прижимает к уху не для разговоров. Осени необходимо как-то скрываться от людей, непричастных к чудесным мирам, вот она и подобрала для себя образ естественный, приемлемый к обыденности.
Весна – девушка неустойчивая, ей трудно спорить со старухой Зимой. Осень – женщина состоявшаяся, она знает, что делать.
Осень-кормилица, хлебосольная, сытая, богатая. Добрая, тёплая осень. Невозможно её не любить.

А Вовка поливал парк мелодиями из своего автобуса. Свободная от машинных перегородок музыка разливалась по осеннему парку и уже не стучала по ушам басовыми ударами:
– Фантазёр! Мы с тобою не пара.