Характер Бориса Ельцина

Предыдущая глава: http://proza.ru/2019/10/16/1256

А.П.Плетнев-Кормушкин
"Акцентуиоованные личности в политике" (Жириновский, Путин,Ельцин, Гитлер), СПб, 2000 г.

Глава 4. Характер Бориса Ельцина

«Болезнь может дать ключ к пониманию многих явлений из области морально-аффективной и интеллектуальной; она раскрывает их истинную природу.» (Ж.Моро де Тур, цит. по [9] с. 87)

«Ельцин — это прирожденный человек власти. Сколько бы вы ни гордились своим интеллектуальным превосходством, своей способностью формулировать лозунги и писать речи, вы будете работать на него, не он на вас. И когда надобность в вас отпадет, он, не моргнув глазом, найдет вам замену». (Бурлацкий Ф. «Русские государи. (Никита Смелый, Михаил Блаженный, Борис Крутой)».

Главной чертой характера Бориса Ельцина является застревание аффекта. Мы говорили о застревании аффекта в связи с анализом характера литературных героев — Дубровских.
Характер Бориса Ельцина

Действиями Бориса Ельцина в период времени между октябрьским (1987 г.) пленумом ЦК КПСС и декабрем 1991 г., когда был «свален» его обидчик — Михаил Горбачев, руководил «застрявший» аффект ущемленного самолюбия, обиды, задетой гордости. Он считал (и, надо признать, небезосновательно), что с ним поступили несправедливо, что обижен он незаслуженно: на посту первого секретаря МГК КПСС, как и на любом ранее занимаемом посту или должности, он работал с максимальной отдачей. Провозглашенный Горбачевым курс на перестройку партии и общества он горячо поддерживал и внедрял, а в итоге получил такой удар: обвинен во всех мыслимых и немыслимых грехах, да еще кем — рутинером и ретроградом Лигачевым и «иже с ним», всеми теми, кто, по его мнению, как раз и тормозил перестройку. Естественно, это вызвало у Бориса Ельцина типичное застревание аффекта как реакцию на допущенную по отношению к нему несправедливость, ибо, как замечает тот же Леонгард: «...застревание аффекта наиболее ярко проявляется тогда, когда затронуты личные интересы акцентуированной личности. Аффект в этих случаях оказывается ответом на уязвленную гордость, на задетое самолюбие, а также на различные формы подавления ... Обиды в таких случаях в первую очередь касаются самолюбия, сферы задетой гордости, чести... Если поставить вопрос о склонности вступаться за других, когда к ним несправедливы, то застревающие личности сразу отвечают утвердительно. Они считают такую черту ценным качеством и не видят оснований скрывать его. Впрочем, обычно их все же больше задевает несправедливость по отношению к ним самим».[32, с. 30, 75] (жирный курсив мой — А.К.).

Посмотрим, имеются ли в характере Ельцина эти указанные Леонгардом черты: застревание аффекта, болезненная реакция на задетое самолюбие, уязвленную гордость.

Случаи, подобные тому, который произошел на пленуме, случались в жизни Ельцина не раз. В своей первой автобиографической книге «Исповедь на заданную тему» он описывает случай, приключившийся с ним при вручении его классу свидетельств об окончании семилетки: «В зале собрались родители, преподаватели, школьники; настроение веселое, приподнятое. Каждому торжественно вручают свидетельство. Все шло по привычному сценарию... И тут я попросил слово. Почти как на октябрьском пленуме ЦК... Я, конечно, сказал добрые слова тем учителям, которые действительно дали нам немало полезного в жизни, развили привычку думать, читать. Ну, а дальше я заявляю, что наш классный руководитель не имеет права быть учителем, воспитателем детей — она их калечит. Учительница была кошмарная. Она могла ударить тяжелой линейкой, могла поставить в угол, могла унизить парня перед девочкой, и наоборот. Заставляла у себя дома прибираться. Для ее поросенка по всей округе класс должен был искать пищевые отбросы, ну и так далее... Я этого, конечно, не мог стерпеть...» [19, ч.1, с. 8](жирный курсив мой — А.К.).

Реакцией администрации школы на это выступление стало вручение Борису так называемого «волчьего билета» — справки об окончании семилетки, без права поступления в восьмой класс. «Конечно же, — пишет далее Борис Ельцин, — я не согласился с решением педсовета, стал ходить всюду: в районо, гороно... Кажется, тогда первый раз узнал, что такое горком партии. Я добился создания комиссии, которая проверила работу классного руководителя и отстранила ее от работы в школе... А мне все-таки выдали свидетельство...»[19, с.8] (жирный курсив мой — А.К.). И в десятом классе произошел аналогичный случай. Борис почти весь учебный год проболел брюшным тифом, но с середины учебного года начал заниматься по программе десятого класса и, когда начались выпускные экзамены, пошел их сдавать.«Пришел..., а мне говорят, что нет такой формы — не бывает экстерна в выпускном классе, и что я могу гулять. Опять пришлось, учитывая, что дорожка уже знакомая, идти по проторенному пути: районо, гороно, исполком,горком... Короче ,разрешили сдавать экстерном...» [19, ч.1, с.8], (жирный курсив мой — А.К.). Обобщив оба случая, можно смело сказать, что поведением Бориса Ельцина руководил «застрявший» аффект. Уже в ранней юности он не мог смириться с несправедливостью по отношению к его личности.Ответом на ущемленное самолюбие, задетое чувство гордости являлся всплеск активности. Следует отметить, что в обоих случаях он сумел добиться успеха: его обидчики были наказаны, а он добился восстановления справедливости.

Интересно, что подобную ситуацию допущенной по отношению к нему несправедливости описывает в своей книге и Владимир Жириновский: «В девятом классе классным руководителем стала... Это была сильная, волевая женщина. Сперва она заприметила меня и способствовала моему избранию комсоргом девятого класса. Но через несколько месяцев разочаровалась, поняв, что не «карманный» комсорг. И теперь уже использовала свой авторитет в обратном направлении и рекомендовала очередному комсомольскому собранию переизбрать меня. Это был еще один удар, потому, что я прекрасно понимал, не было никаких оснований для перевыборов, что это просто ее желание, я ей не подхожу. Но нашлись подхалимы, которые стали меня в чем-то обвинять, и в конечном счете меня переизбрали, снова я стал обычным комсомольцем». [20, с.21] (жирный курсив мой — А.К.)

Как видите, с Владимиром Вольфовичем тоже поступили, как он утверждает, несправедливо, обидели незаслуженно, но реакция на уязвленное самолюбие, задетую честь и гордость у него совершенно другая. Он не стал добиваться восстановления справедливости, несмотря на то, что, как сам отмечает, это был для него сильный удар, т.е., переводя на язык физиологии — состояние глубокого аффекта, тяжелого стресса. Однако «застревания» аффекта мы у него не наблюдаем. Оказывается, виноваты какие-то подхалимы, а не он. Реакция была направлена на самооправдание; мол, я ни в чем не виноват, я хороший, а виноваты они, большинство класса, подхалимы и лицемеры. И доказывать свою правоту он не стал, хотя сам подчеркивает — не было оснований для переизбрания, что это — желание классного руководителя. Однако он утверждает в 1993 г., что именно с этого момента ведет отсчет своей оппозиционной деятельности: «Может быть с этого момента и началась моя оппозиция? В эти 16 лет я стал оппозиционером. Мне не нравился авторитарный стиль классного руководителя, который не ценил ученика старшего класса как личность, а хотел управлять им как рулевой своей машиной». [20, с.22]. Как рано стал Владимир Вольфович оппозиционером! Правда напрашивается вопрос — оппозиционером к кому или к чему? Он видел, что классный руководитель занимается приписками, замечал многие другие ее «перегибы». В чем же выразился его протест? «Но я понимал, что это фальшь. А она понимала, что я несогласен с таким подходом. Наши пути разошлись...» [20, с. 22]. Вот оказывается в какой оппозиции находился Владимир Вольфович — в молчаливой. Он все видел, но молчал, боялся высунуть голову, чтобы не снесли.

Легко представить, как бы поступил в подобной ситуации Борис Ельцин? Конечно же, он не молчал бы, а пошел по инстанциям — в райком комсомола, горком..., пока не добился бы восстановления справедливости. Он пошел бы по инстанциям и после октябрьского пленума и добился бы правды, но все инстанции тогда заканчивались на его обидчике — Михаиле Горбачеве, а у Ельцина даже в мыслях не было сбросить Горбачева и сесть на его место. Социолистическая идеология, авторитет Генерального секретаря ЦК КПСС для него был непререкаем. Он даже не мог предвидеть, что произойдет со страной через три года. Уже в 1989 г. он пишет: «Мой смысл жизни не менялся с детства. Для меня это борьба за справедливость, за правду. И где бы я ни работал, я шел за правду сражаться на баррикады». В основе всех бунтов и скандалов Ельцина на протяжении всей его жизни лежит ущемленное чувство справедливости.

Крест на будущем, на политическом будущем Бориса Ельцина едва не поставил октябрьский пленум, точнее, его выступление на нем с критикой «архитектора перестройки». Уже снятому со всех постов Борису Ельцину Михаил Горбачев заявил: «Но имей в виду, в политику я тебя не пущу!» И не пустил бы, если бы сам не выпустил «джина» демократизации из бутылки, в которой он томился последние семьдесят лет. Логично было бы предположить, что Борис Ельцин будет бороться за восстановление справедливости и на этот раз, как он делал всегда в своей жизни? Увы! Ничего подобного не наблюдалось. Во время демонстрации 7 ноября 1987 г. он (еще кандидат в члены политбюро) присутствовал на главной трибуне страны, а спустя два дня был отправлен в кремлевскую больницу с сердечным приступом и нервным истощением. Когда же Горбачев буквально вытянул его из больницы на пленум МГК КПСС, то вместо борьбы за восстановление справедливости последовал «лепет» в свое оправдание:

«...мой поступок просто непредсказуем ..., ... я честное партийное слово даю, конечно, что никаких умыслов я не имел, и политической направленности в моем выступлении не было..., ... сработало одно из главных моих качеств — это амбиция, о которой сегодня говорили. Я пытался с ней бороться,но, к сожалению, безуспешно..., ... я потерял как коммунист политическое лицо руководителя..., я очень виновен лично перед Михаилом Сергеевичем Горбачевым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире». [43, с.87].

Почему же перед Горбачевым предстал такой «безвольный» Ельцин? Казалось бы, это противоречит отстаиваемому мною тезису? Вовсе нет: в тот момент Горбачев олицетворял в его сознании высшую инстанцию. Бороться с Горбачевым даже не приходило Ельцину в голову, и его «бессознательное» толкало его на другой путь — на «уход» в болезнь. Конфликт заключался в том, что такая сильная, волевая, честолюбивая личность как Борис Ельцин, не терпящая несправедливости по отношению к себе и другим, вынуждена терпеть унижения и оскорбления от «группы товарищей». Эта психотравмирующая ситуация приложена к точке наименьшего сопротивления его характера — уязвленному самолюбию, задетой гордости. В обычной обстановке Борис Ельцин отвечал на подобную ситуацию вспышкой энергии, направленной на отмщение обидчику, на восстановление справедливости, но здесь его «бессознательное» тормозило, блокировало волю, направляя всю его колоссальную энергию вовнутрь, на разрушение собственного организма, что и вылилось в сердечный приступ. А на уровне сознания это противоречие разрешалось очень просто: «Я бы, конечно, отомстил обидчикам, добился бы восстановления справедливости, но не могу, потому что очень тяжело болен», — говорило его сознание.

Конечно же, его состояние в первые дни было действительно тяжелым: его мучили сильные головные боли, бессоница, навязчивые мысли. «Иногда во время разговора, — вспоминает Таня Пушкина, секретарь Ельцина в Госстрое, — хватался вдруг за сердце, просил вызвать медсестру, которая делала ему внутримышечные уколы, чтобы снять боль. Лекарства, которые он всегда даржал наготове в столе и носил с собой в кармане, уже не помогали».[43, с.118]. Как раз для больных неврозом навязчивых состояний характерно то, что они постоянно носят лекарства с собой, оно всегда у них под рукой. Таблетки уже не снимают приступы, и больные требуют делать им уколы. Здесь мы наблюдаем у больного невроз навязчивых состояний с ведущим кардиофобическим синдромом. Однако нельзя сказать, что Борис Ельцин был таким уж немощным «сердечником». Та же Таня Пушкина вспоминает далее: «Зайдешь, бывало, а он весь согнутый сидит — значит, судьба по нему еще раз стукнула.Потом голову поднимет — взгляд тяжелый, как будто головная боль мучает. Может что швырнуть в таком состоянии. В такой момент лучше на глаза не показываться. Но даже и через двойную дверь было слышно, как бушует один в кабинете, — бьет кулачищем по столу, по стене; стены дрожали — такой грохот стоял». [43, с.118]. Это его состояние постепенно улучшалось, параллельно процессу демократизации в стране, причем Ельцин не забегал вперед, а немного отставал от народа. Даже на первом съезде народных депутатов СССР в 1989 г. он еще не решается противопоставить себя Горбачеву.

Проблемы с сердцем Борис «заработал» еще в студенческие годы. К своему здоровью он относился весьма небрежно, насилуя и надрывая его работой на измор, сокращением сна для увеличения рабочего времени (спал всего несколько часов в день). Обладая недюжинной силой и отличным здоровьем он тренировался по шесть-восемь часов в волейбольной секции и занимался по ночам. Перенапрягся, да еще заболел ангиной, так как в сорокоградусный уральский мороз ходил в одном пиджачке — приучал организм к холоду. «Ну, и сердце не выдержало. Пульс 150, слабость; меня отвезли в больницу! Сказали лежать и лежать, тогда есть шанс, что месяца через четыре, минимум, сердце восстановится, а иначе — порок сердца.(Это для Ельцина, с его характером — лежать и лежать! Конечно же, он из больницы сбежал, руководствуясь идеей, что «клин клином вышибают», и уехал к родителям в Березняки — А.К.) ...чуть встанешь — мотает из стороны в сторону, стоишь, а сердце выскакивает. Очень скоро я все-таки стал добираться до спортивного зала, на несколько минут выходил на площадку, пару раз мяч возьмешь и все, валишься. Меня ребята оттащат к скамейке, и я лежу. Это была тупиковая ситуация, думал, не вырвусь уже, так сердце и останется больным, и спорта мне больше не видать. Но все равно стремился только в бой и только вперед. Сначала на площадку на одну минуту выходил, потом на две, на пять, и через месяц мог проводить всю игру. Когда вернулся в Свердловск, пришел к врачу, она говорит: «Ну вот, хоть вы и сбежали, но чувствуется, что вы все время лежали, не вставая, сердце у вас сейчас в полном порядке. Надо честно признаться, риск, конечно, был колоссальный, потому, что сердце мог погубить навсегда». [19, ч.1, с.10].

И погубил-таки. После описанного случая у него развился порок сердца с ревматическим поражением сердечного клапана, и он часто после этого посещал санатории с кардиологическим уклоном.

А в 1989 г. он уже бравирует, потому что снова вернулся в политику, возглавив оппозицию Горбачеву. Невротический конфликт был уже к тому времени разрешен, впереди маячила перспектива догнать и обогнать Горбачева.

Если после октябрьского пленума перед нами — больной, безвольный Ельцин, хватающийся за сердце, испытывающий страх за свою жизнь, то в апреле 1990 г. в Испании перед нами уже совершенно другой — сильный, уверенный в себе волевой человек. Напомню, что 29 апреля 1990 г. во время визита в Испанию самолет-такси с Ельциным на борту через полчаса после вылета из Кордовы начал падать. Летчик чудом выровнял самолет и совершил вынужденную посадку, в результате которой Борис Ельцин получил серьезную травму спинного мозга. Оставим в стороне вопрос о том, случайная ли это была авария, или это была «рука Москвы», — у нас нет на этот счет данных. Для нас важно проявление характера Ельцина во время аварии и после нее. Перед посадкой, когда летчик жестами показал, что необходимо пристегнуться, Борис Ельцин пристегиваться отказался, сказав (со слов В.Ярошенко) : «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.» Здесь перед нами человек, уверенный в себе, не испытывающий чувства страха за свою жизнь, фаталист. Налицо и такое свойство характера, как упрямство. Возможно, последствия вынужденной посадки были бы иными, если бы он пристегнулся, потому что при посадке самолет ударился о землю, и пассажиров сильно тряхнуло.

Несмотря на полученную травму, Ельцин продолжал визит, но состояние его ухудшалось. Тогда он потребовал, чтобы ему сделали новокаиновую блокаду и ближайшим рейсом отправили в Москву. Но испанские врачи утверждали, что он уже на 80% парализован, и если сделать так, как он требует, то он больше никогда не сможет ходить и будет обречен на полную неподвижность. Сопровождавший его В.Ярошенко, вопреки требованию Ельцина, настоял на операции в Испании. Вот как последний описывает ход операции: «Операция была проведена виртуозно. Один из советских врачей, который стажировался в это время в Барселоне, заявил, что если бы авария произошла на територии СССР (тогда мы еще не знали, что ему предстояла и такая авария — на улице Горького), то по советской технологии,даже в случае успешного проведения операции пациент бывает прикован к постели от 4 до 6 месяцев... Когда я давал подписку, врачи гарантировали, что через три дня господин Ельцин встанет на ноги... Ельцину сшили специальный корсет и на третий день, к изумлению всего медицинского персонала, он вновь встал на ноги». [56, с.65]. По возвращении в Москву Бориса Ельцина ждала в аэропорту «скорая». Его должны были на каталке довезти до «скорой» и отправить в больницу, но он категорически отказался и от каталки, и от больницы и, превозмогая боль, сам вошел в здание аэропорта. Без сомнения, в описанном случае ярко проявилась его железная воля и честолюбие. Ведь через неделю должен был начаться съезд народных депутатов РСФСР, на котором ему необходимо было присутствовать и стать председателем Верховного Совета РСФСР. Эту должность он обязан был получить, чтобы «отомстить» Михаилу Горбачеву.

«Когда слушаешь то, что он сам говорит о своем здоровье, не перестаешь удивляться очевидным противоречиям — с одной стороны, хвастает недюжинными силами и безупречным «атлетическим» состоянием, а с другой — жалуется на сердечные приступы, невыносимые головные боли, постоянную бессоницу, нервные срывы и даже обмороки. Что здесь правда?» [43, с. 108].

Думаю, здесь все — правда, просто уходы в болезнь у Бориса Ельцина наблюдаются в тех ситуациях, когда он бессознательно чувствует — с ситуацией ему не справиться, а самолюбие и гордость не позволяют от нее отступиться легальным путем. В.Соловьев и Е.Клепикова и сами хорошо поняли этот механизм, просто выразили его другими словами: «Сам Борис Николаевич, редко упоминая о своей болезни, тем не менее иногда списывает на нее поступки, о которых жалеет,— в том числе свое покаянное выступление на московском пленуме в ноябре 1987 г.».[43, с.112].

Фанатики, по Ганнушкину, это — люди «сверхценных идей» и так же, как и параноики, крайне односторонние и субъективные. Отличает их от параноиков то, что они «... не выдвигают на первый план свою личность, а более или менее бескорыстно подчиняют свою деятельность тем или иным идеям... Центр тяжести их интересов лежит не в самих идеях, а в претворении их в жизнь — результат того, что деятельность интеллекта чаще всего отступает у них на второй план по сравнению с движимой глубоким, неистощимым аффектом волей».[9, с.153-154].

Эти «сверхценные идеи», или «идефиксы», как их называют Соловьев и Клепикова, прослеживаются, сменяя одна другую, на протяжении всей жизни Бориса Ельцина. Вот первый пример из его детства. После окончания девятого класса он организовал путешествие в тайгу, чтобы найти исток реки Яйвы. Провизия скоро кончилась, питались грибами, ягодой, орехами. Зная, какой силой, выносливостью, а, главное, волей обладал Борис, логично предположить, что он все время шел впереди, не оглядываясь на отстающих. Какой-нибудь истероид, вроде Вовы Жириновского, который увязался за ним в расчете на легкую прогулку по лесу с приобретением ореола «великого путешественника»,плелся сзади и ныл:

— Борь! А Борь! Может вернемся?

— Возвращайся сам, если хилый, и кто там еще с ним — возвращайтесь. Я и сам, без вас, дойду, — отвечал, по-видимому, Борис и шел, не оглядываясь, дальше.

Они нашли все-таки исток реки, выменяли на оставшиеся пожитки в ближайшей деревне лодку-плоскодонку и поплыли вниз по течению назад. Но надо заметить, что у Бориса Ельцина просто так, без историй, ничего не заканчивается. «Плывем мы, — пишет он далее, — вдруг вверху, в горах, заметили пещеру, решили остановиться, посмотреть (я думаю, это его «решили» можно смело заменить на «я решил, никого не спрашивая» — А.К.). Вошли. Вела-вела она нас, вела и вдруг вывела куда-то в глубь тайги. Туда-сюда, не можем понять, где мы, короче говоря, заблудились, потеряли нашу лодочку... лес-подросток... он немного давал, чтобы хоть чем-то питаться, и совершенно не давал никакой воды. Болотную жижу вместе со мхом складывали в рубашку, отжимали ее ... и пили». [19, c.8].

Закончилась эта история удачно. Они вышли к своей плоскодонке, но из-за болотной воды у них начался брюшной тиф с высокой температурой. «Но я, — продолжает Ельцин, — на правах, так сказать, организатора, держусь. На руках перетащил ребят в лодку, уложил на дно, а сам из последних сил пытался не потерять сознание, чтобы лодкой управлять... оставались силы только подавать ребятам из речки воду... Они потеряли сознание, а скоро и я стал впадать в беспамятство». [19, ч.1, с.8]. У железнодорожного моста Борис остановил лодку и их заметили, потому что уже месяц искали всей областью.

В приведенном примере налицо «сверхценная идея» — найти исток реки, которая сменилась другой — куда выведет пещера в горах. Налицо и то, что «деятельность интеллекта» у Бориса отступила на второй план. Хорошо, что все закончилось благополучно, а ведь могло быть и по-другому. Путешествие не было подготовлено: не учтено количество провизии, воды, отсутствовала палатка, не было карты, компаса. А если бы пошли дожди, наступило похолодание? Все это не учитывал организатор путешествия. В итоге Борис переболел тифом и едва не пропустил десятый класс. А еще раньше реализация одной из «сверхценных идей» стоила Борису двух пальцев на левой руке. Во время войны для того, чтобы понять устройство гранаты, он пролез ночью через ограждение склада боеприпасов (два ряда колючей проволоки), охраняемого часовым, перепилил решетку, взял две гранаты и вернулся обратно. Его не остановило то, что часовой мог открыть огонь в случае его обнаружения. Относительно последующих действий можно сказать, что интеллект здесь отступает даже не на второй, а на третий план. Для того чтобы понять, что там внутри, он кладет гранату на камень и бьет по ней молотком. Взрыв и ..., к счастью, только оторвало два пальца.

Или другая иллюстрация подверженности его поведения«сверхценной идее». В студенческие годы во время летних каникул Борис захотел увидеть море. Сказано — сделано. Идея мобилизует волю, высвобождает заряд энергии. «Не имея ни копейки денег, минимум одежды ... я покинул Свердловск. Со мной сначала поехал однокурсник, но через сутки он уже понял, что ему наше путешествие не осилить, и вернулся обратно. А я поехал дальше... В основном на крыше вагона, иногда в тамбуре, иногда на подножке, иногда на грузовике... А задачу я себе такую поставил: ночь еду, приезжаю в какой-то город — выбирал, естественно, города известные — и осматриваю целый день, а иногда и два. Ночью где-нибудь или в парке, или на вокзале, и дальше в путь на крыше вагона. Из каждого нового города писал в институт своим ребятам» (таким способом Борис Ельцин познакомился с городами Казань, Москва, Ленинград, Киев, Запорожье, Симферополь, Евпатория, Ялта, Новороссийск, Сочи, Сухуми, Батуми, Ростов-на-Дону, Волгоград, Саратов, Куйбышев, Челябинск — А.К.) Этот путь я проделал за два с лишним месяца, приехал..., конечно, оборванный, спортивные тапочки у меня были без подошв, просто для, так сказать, формы и красоты ради: идешь на самом деле почти босиком, а всем кажется, что в тапочках».[19, ч.1, с.10] Какую силу воли нужно иметь, какое здоровье и сколько энергии, чтобы осуществить такое путешествие, какой сильный нужно иметь мотив, т.е., говоря языком психиатрии, какую сверхценную нужно иметь идею!

Сразу после окончания Свердловского политехнического института Борис Ельцин отказался работать мастером, а решил за год освоить 12 строительных специальностей — по одной в месяц. Это была его очередная «сверхценная идея». Работал по полторы-две смены, а если учесть его темперамент и физическую выносливость, то получалось все три-четыре обычных рабочих смены. В конце месяца сдавал комиссии экзамен и получал, как правило, третий-четвертый разряд. Таким образом он приобрел профессии каменщика, бетонщика, плотника, столяра, крановщика, стекольщика, штукатура, маляра.

Конечно же, задуманная программа была выполнена, хотя не обошлось без ЧП. Однажды вез бетон на старом самосвале, естественно, не имея водительских прав, а, следовательно, и водительского опыта. Самосвал «заглох» на железнодорожном переезде. «Я слышу: идет поезд, причем на хорошем ходу ..., вот-вот должен был подскочить и разнести вдребезги и машину, и меня вместе с ней. Тут я, к счастью, вспомнил о стартере. Когда стартер включишь, то машина как бы дергается. И вот несколько таких лихорадочных рывков, а поезд уже подает сигналы, начинают визжать, скрипеть тормоза, но чувствую, что ему не затормозить, он уже надвигается на меня всей своей огромной массой. А я все время включаю стартер, дергаю машину, и она на несколько сантиметров сошла с рельсов, и поезд, чуть-чуть не задев, пронесся мимо...» [19, с.12 ].

В другой раз Борис едва-едва не упал вместе с башенным краном. Как это у него всегда в жизни происходит, «кран остановился в нескольких сантиметрах от края рельсов». Я уж не упоминаю о «рядовых» случаях, когда он из-за спешки несколько раз падал с лесов вместе с груженой (естественно. до отказа, да еще и с горкой) тачкой, «...летел метра три вниз: к счастью, все кончилось благополучно...»

Перейдем теперь к следующему комплексу свойств характера фанатиков — к их мировоззрению. «Их мировоззрение, — указывает Ганнушкин, -не отличается сложностью: оно состоит из небольшого количества идей, чаще всего заимствованных, но, благодаря своей сильной аффективной окраске, глубоко сросшихся со всей их личностью и, раз они усвоены, не подвергающихся изменению.» [10, с.134]. Для Бориса Ельцина это были идеи построения справедливого общества, социализма, полная самоотдача в труде, рабочая совесть, ответственность за данное слово, принцип руководителя — «сначала людям, потом себе» и т.д. Такие слова, как «рабочая совесть», «стыд», были для него не простыми словами, а нормой жизни. Явления социальной несправедливости он всегда переживал очень болезненно, считал позором для руководителя пользоваться привелегиями. Его мать вспоминает, как во время войны «Боре каким-то образом удалось проникнуть в спецотдел магазина (для начальства), где он увидел не доступные для барачного жителя продукты — сыр, пшеничный хлеб, американскую тушенку. Реакция Бориса на эту первую социальную обиду в его жизни была несколько неожиданной; Клавдия Васильевна хорошо запомнила его слова: «Мама, несмотря ни на что, я буду начальником». [43, с. 159]

Конечно же, Борис захотел стать начальником вовсе не для того, чтобы пользоваться привилегиями, а наоборот, чтобы все люди пользовались привелегиями по заслугам, как при социализме. Возможно, именно в тот момент зародилась в его сознании первая сверхценная идея борьбы с превилегиями. Принцип «от каждого по способностям, каждому по труду», а не по должности он твердо усвоил с детства, всегда верил в него и защищал, вплоть до поездки в США в сентябре 1989 г. Но еще в августе 1989 г., когда он писал свою книгу, эти принципы были непоколебимы. «Мое мнение, — пишет он, — таково: мы социализм только еще строим. Нужна честная, поистине научная теория, которая могла бы обобщить и учесть без спекулянтства семидесятилетний опыт нашего бытия». [19, ч.1, с.24]. А уже в сентябре, во время визита в США он в своих выступлениях называет идею построения социализма «далекой мечтой», «утопией». Позднее, вернувшись в Москву, он признается, что впечатления превзошли все его ожидания, а поездка — это разрушение собственных штампов и стереотипов. Если до поездки он некритически перенял идеи социализма и руководствовался ими до августа 1989 г., то с сентября 1989 г. он опять же некритически принимает американскую модель производства и потребления.

Разумеется, и эта очередная «сверхценная идея» не подкреплена интеллектуальной проработкой. Кстати, в этой поездке проявились и другие черты характера Бориса Ельцина, о которых уже упоминалось, — огромное честолюбие, тщеславие, гордость и повышенная чувствительность к обидам. После первого съезда народных депутатов СССР Борис Ельцин стал одним из сопредседателей межрегиональной депутатской группы — неофициальной оппозиции Михаилу Горбачеву, и одной из целей его поездки была встреча с президентом США Джорджем Бушем, чтобы приобрести официальный статус лидера парламентской оппозиции. Еще перед поездкой он встречался с сотрудниками института США и Канады, которых направил к нему Г.Арбатов, для выработки стратегии его поведения. Получив какие-то туманные намеки на возможность встречи с Бушем, Борис Ельцин приехал в Белый Дом, но тут выяснилось, что его примет лишь помощник президента по национальной безопасности Брент Скоукрофт: Джордж Буш побоялся обидеть Горбачева, приняв Ельцина как официальное лицо и лидера парламентской оппозиции, и поручил провести встречу своему помощнику.

Какова же была реакция Бориса Ельцина? Он, находясь в «чужом монастыре», полез «со своим уставом». «Он надулся (ущемленное самолюбие — А.К.) и отказался вылезать из машины на стоянке возле Белого Дома. В конце концов сошлись на компромиссе: президент не пригласит советского оппозиционера в Овальный кабинет,... но заглянет в кабинет Скоукрофта... Как оказалось, Джордж Буш заглянул в кабинет Скоукрофта на целых 15 минут, а затем Ельцин беседовал с вице-президентом Дэном Коуэлом и целый час — с госсекретарем Джеймсом Бейкером. И хотя на встречу в Белом Доме не были допущены фотографы, а сам Буш после встречи отозвался о советском госте довольно пренебрежительно — «веселый парень», у Ельцина, по его признанию, было ощущение отлично исполненной миссии: его частной поездке был придан официальный характер и тем самым за ним закреплен статус «лидера советской оппозиции». [43, с.226-227]. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что поведением Бориса Ельцина в США руководил задержанный аффект обиды на Горбачева и большое честолюбие. После этой встречи он почувствовал себя равным, а, может быть, и выше Горбачева, а все это в комплексе перевернуло его мировоззрение.

Рассмотрим теперь другую большую сферу проявления характера Бориса Ельцина — отношение к окружающим его людям, к близким, сослуживцам и подчиненным. Все, кто был когда-то в его окружении, отмечают «гипнотическое» воздействие этого человека, однако, освободившись от его влияния, замечали, что человек для Бориса Ельцина является как бы инструментом для достижения поставленной цели, а цели, или «сверхценные идеи», у него следуют чередой на протяжении всего его жизненного пути. Соловьев и Клепикова приводят много фактов утилитарного подхода Бориса Ельцина к людям: «Как отозвалась одна его ближайшая сотрудница (читай — соратница) ... Ельцин — это такое большое абстрактное «нечто»... В тонкости с ним лучше не входить — не поймет, да и скучно... Он, знаете, мыслит комплексно, масштабно — в общих чертах. У него сейчас с людьми такие надчеловеческие отношения. Ему некогда... У него какая-то невероятная, прущая вперед и только вперед энергия. По-человечески я бы на его месте дала отдохнуть самым близким, родным людям, потому что с ним, как в хвосте ракеты, можно только сгореть, больше ничего. Вот я три года с ним и уже — на пределе, на полном пределе. Но он этого не понимает... Знаете, почему он нравится женщинам? Женщины думают, что за спиной такого мужика можно когда-нибудь и спастись. Лично я сомневаюсь. Но внешне такое впечатление он производит». [43, с. 196].

А теперь сравните с тем, что пишет о фанатиках Ганнушкин: «Будучи большей частью лишенными грубой корысти и такого неприкрытого всепоглощающего эгоизма, как это мы видим у параноиков, фанатики, однако, редко оказываются способными проявлять душевную теплоту по отношению к отдельным людям. Последние, обыкновенно, являются для них лишь орудием, при помощи которого они стремятся достигнуть поставленных ими себе целей. Поэтому в личных отношениях они или безразлично-холодны, или требовательно-строги. Человеческое горе их не трогает, и бездушная жестокость составляет, нередко, их свойство... Главная сила фанатиков заключается в их несокрушимой воле, которая помогает без колебания проводить то, что они считают нужным. К голосу убеждения они глухи, вся их страстная, но несложная аффективность находится целиком на службе их веры, а сопротивление и преследования только закаливают их». [10, с.134].

В семье Бориса Ельцина видели редко: он уходил на работу рано утром, когда все еще спали, а приходил поздно, когда все уже спали. Все субботы у него были рабочими. По воскресеньям в семье он просто маялся. За многочисленными строительными объектами не заметил, как выросли две его дочери. «Я, честно признаюсь, подробности того времени не помню, как они пошли, как заговорили, как в редкие минуты я их пытался воспитывать, поскольку работал чуть ли не сутками, и встречались мы только в воскресенье: во второй половине дня у нас был общий обед». [19, с.11 ].

Он часто оставался на строительных объектах на ночь поднимать энтузиазм рабочих. «Конечно, тяжело давалось жилье в конце года, в конце квартала, когда приходилось практически круглосуточно работать. Часто именно в ночные смены я посещал строительные бригады... Вообще мой стиль работы называли жестким. И это правда. Я требовал от людей жесткой дисциплины и выполнения данного слова..., моими главными аргументами в борьбе за дисциплину были собственная полная отдача работе, постоянная требовательность и контроль плюс вера людей в справедливость моих действий». [19, с.10-12].

За четырнадцать лет в строительстве Борис Ельцин вырос от мастера до начальника крупного домостроительного комбината. «Мастером мне работать было довольно легко, — пишет он в своей книге, — хотя, конечно, были различные случаи. Например, пришлось повоевать с выводиловкой, она живуча. К сожалению, строители к этому привыкли. Когда я начал строго обмерять кирпичную кладку — сколько использовано бетона, сколько того, сколько другого, — возникли сложности. Постепенно все-таки вопрос отрегулировался, люди стали понимать мою правоту, да и рабочая совесть — это не пустой звук. Дело наладилось». [19, c.12]. И здесь проявился настырный, упорный характер Ельцина, замешанный на твердых идеалах справедливости: себе не брал и с других требовал, сам не допускал перегибов, несправедливости и с других имел полное моральное право требовать, зная, что его никто в глаза не попрекнет, не скажет, что, мол «у самого рыло в пуху». Когда он боролся с «выводиловкой», то опять чуть не попал в гибельную ситуацию. Работавший на стройке «зэк» пришел в прорабскую с топором и поставил ультиматум: «Если не закроешь наряд, как всегда закрывали, то прибью и не пикнешь.» «Я, — пишет Ельцин, — решил действовать неожиданно...: во все горло как рыкну, причем резко, глядя в глаза: «Пошел вон.» Вдруг он опустил топор, выронил его из рук, повернулся и, согнув спину, молча вышел». [19, ч.1, с. 12].

На работе Ельцин исключал любые личностные контакты, любой «блат» и протекционизм. Анетта Львова, однокурсница Бориса и лучшая подруга Наины Ельциной, вспоминает такой случай. Она получила новую квартиру, в которой поставили маленькую батарею. В квартире холодно, да еще отец болеет, вот она и обратилась к Наине: мол, поговори с Борисом, чтобы дал со стройки дополнительную батарею. На следующее утро приезжает с саночками на стройку. Выходит Борис, «нахохлившийся», смотрит исподлобья и говорит, что, мол, если бы у тебя папа не был болен, то никакой батареи ты бы не получила. Это сегодня — одному батарею, другому завтра — двери... Иди, оплати в кассу и забирай, но в первый и последний раз. «Но он был прав, — заключает Анетта через тридцать лет после описанного случая. — И сам никогда ничего не просил для себя у начальства. Никаких себе квартир и преимуществ. Это друзья за него просили и просто заставили как-то переехать на новую квартиру. Он это очень совестливо переживал». [43, с.178].

В.Соловьев и Е.Клепикова приводят в цитированной неоднократно книге такую характеристику Бориса Ельцина, сделанную одним из его бывших соратников: «Он настырный, противный, дико упорный уральский мужичага. Идет напролом и не свернет, пока своего не добьется». [43, с. 226].

Уместным будет привести описание Ганнушкиным этих же черт у паранойяльных психопатов. Он пишет, что параноики «... отличаются способностью к чрезвычайному и длительному волевому напряжению, они упрямы, настойчивы и сосредоточены в своей деятельности. Если параноик приходит к какому-нибудь решению, то он ни перед чем не остановится для того, чтобы привести его в исполнение...» [10, с.132-133].

На мой взгляд, сходство двух приведенных кратких характеристик полное, хотя язык описания и различный: в первом случае — простой, обыденный, во втором — клинический.

Вот несколько примеров из жизни Ельцина, когда принятое им решение претворялось в жизнь. Это — упомянутое уже «во что бы то ни стало стать начальником», решение «увидеть море», найти исток реки. А вот и пример серьезных решений и их реализация. Будучи первым секретарем Свердловского обкома КПСС, он принял решение построить автодорогу через всю область: Свердловск — Серов. То, что решение было принято им лично, а не коллегиально, тоже вытекает из знания его характера. Хотя он и утверждает, что решение было принято на активе, что он советовался с членами бюро, но они-то знали, что если уж «первый» что задумал, то лучше не возражать. Он сам так пишет о методах своей работы: «Я воспитан этой системой. И все было пропитано административно-командными методами руководства, соответственно вел себя и я. Проводил ли какие-то совещания, вел ли бюро, делал ли доклады на пленуме — все это выливалось в твердый напор, натиск, давление. В то время эти методы давали свой результат, тем более, если руководитель обладал определенными волевыми качествами». [19, с.16].
Надо полагать, что на одном из заседаний бюро обкома «твердым напором «первого» и было принято решение о строительстве автодороги, вопреки робким возражения, что, мол, «денег нет», так как «центр» в финансировании отказал. Но строительство дороги, соединяющей ряд крупных городов с областным центром, стало для Бориса Ельцина очередной «сверхценной идеей», а члены бюро, простые секретари райкомов, мало об этом думали; для них не было проблемой добраться до областного центра. Но решение Ельциным было принято и воплощено в жизнь. «Созвал первых секретарей райкомов, горкомов партии, — пишет он далее, — давайте советоваться, как быть? (Советоваться! — А.К.) Долго дискутировали. Все-таки решили: надо дорогу делать своими силами. Определились так: разбить магистраль на отдельные участки, отдав каждый отрезок дороги определенным городам, а уже в городах предприятия, организации образуют специальные сводные отряды из строителей, специалистов с экскакваторами, бульдозерами, другой техникой, которые и будут вести строительство участка». [19, ч.2, с.5 ]

***

Эта глава о Ельцине была написана в 1993-1994 годах. Много событий призошло в стране с тех пор. Противоречат ли поступки и высказывания Ельцина тому, что мной о нем написано? Я думаю, что не противоречат. В преддверии президентских выборов лета 1996 г. я высказывал сомнение в том, что выборы состоятся, но добавлял, что не состоятся они лишь в случае, если Ельцин не получит 100% гарантии своей безопасности или не будет на 100% уверен в том, что победит.

Формулировка «гарантии безопасности» требует объяснения. Речь идет, конечно, не о страхе Ельцина за свою жизнь и жизнь членов семьи. Самой главной опасностью для него была возможность выигравшей стороны надавить на место наименьшего сопротивления его характера — унизить, оскорбить, задеть самолюбие. Именно страх перед этим заставил его активизировать всю свою энергию на борьбу с противниками. Угроза позора помогла ему выиграть этот бой.

Его стеничность проявилась и во время его болезни, когда он, только очнувшись от наркоза после операции, «забрал» ядерный чемоданчик у Черномырдина. Политическая карьера Ельцина завершена, и внешне его поведение (после избрания президентом России и, особенно, после «ухода» Горбачева), изменилось. Появились такие черты его характера, как барство, чванливость, сибаритство. Он ведь почти 10 лет был первым лицом в государстве, а в России первое лицо всегда считает себя царем. Психологи называют такие изменения — «профдеформацией», психиатры –«патохарактерологическим развитием».

Моей целью было не выяснение мотивов всей последовательности поступков Бориса Ельцина, но попытка диагностики его характера. Насколько она убедительна — судить читателю. В тексте не соблюден хронологический порядок событий, а некоторые важнейшие (с точки зрения оппозиции) события не упоминаются вовсе.

Продолжение. Глава 5. http://proza.ru/2019/10/17/703