В тени транспарантов

Два моих романа - "Чужбина не встречает коврижками" и "В тени транспарантов" с марта 2023 года сняты с торгов в сети электронных магазинов OZON, RIDERO, ЛитРес и других. Они теперь запрещены в России.
 
В ТЕНИ ТРАНСПАРАНТОВ

«Во времена всеобщей лжи говорить правду – это экстремизм» Джордж Оруэлл

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Исторические у нас здесь места. И природа уникальная. Соответственно, также, и люди особого склада: суровые, дерзкие, сильные. Складывающийся веками образ жизни способствовал выведению подобного типа характера. Это как, если бы селекционер создавал породу с конкретными параметрами, чтоб была более устойчива к любым вызовам. А природа, как известно, есть наилучший созидатель. Вон, какие шедевры кругом наворочала твердокаменные! С любой вершины хоть акварели пиши – никогда не пресытишься столь великолепными видами. Здесь невольно уверуешь, что сам Бог, создавая наш мир, приложил в этом месте свою чудотворную длань.
Сверху представляется всё гораздо живописней. Поистине, зрелище завораживающее дух и ни с чем не сравнимое открывается созерцателю. Вот совсем рядом кудрявятся накрахмаленные облака, зацепившиеся за крутые отроги, словно притулились с дороги отдохнуть усталые путники. А пониже террасы зелёных плато расстилаются сочным покровом, и на них белые комочки пасущихся овечек смотрятся этакими пушистыми помпонами на цветастом гобелене. Сверкающая лента бегущей реки придаёт динамики пейзажу. Ну и сам воздух бодрит, как молодое вино, вдоволь которым никогда не напиться. И пастух мелкой точкой едва заметен внизу. Тоже мне, возомнил себя здесь хозяином! Вон, над всем этим миром парит в вышине властелин, распластав необъятные крылья. Словно рок, зорким зраком высматривает он добычу и горе тому, кто к нему попадёт на расправу – искромсает в кровавое месиво. Эти когти кинжалами, клюв топором – не оставят надежды бедняге.
Чашу жизни испить каждый должен сполна, хоть какой не была б она горькой…
Если глубже взглянуть на затронутую тему, то начну с того, что регион в геополитическом отношении занимает стратегически важную позицию – здесь находится Дарьяльский проход или по-иному Кавказские ворота, созданные природой в непроходимом хребте Кавказских гор. Через эти самые ворота армии завоевателей, как бурная река, прорывались в ту или иную сторону, сметая шальным потоком всё на своём пути. Образовавшаяся в 1-ом веке нашей эры империя аланов надолго сохранила своё влияние в данном регионе – вплоть до 13 века, когда потерпела сокрушительное поражение от пришедших сюда татаро-монгольских орд. Остатки разгромленных аланов смогли спастись, лишь забравшись в глухие высокогорные места. Но и там на них обрушивались всякие напасти. Пробивающиеся с юга потоки воздушных масс, сталкиваясь здесь с холодными арктическими воздушными течениями, провоцируют возникновение мощных торнадо, гроз со смертоносными молниями, проливных дождей, способствующих губительным камнепадам и гибельным селям, когда целые горы перемещаются с места, хороня под собой всё живое. Ужасный регион, с обывательской точки зрения, и вовсе не для слабых духом людей.
Тут ещё многочисленные воинственные племена и народы, издавна обитающие в этих краях, так и норовят поживиться за счёт соседей. Генетически заложенный код воина до сих пор присущ потомкам аланов – нынешним осетинам, о чём наглядно свидетельствует последняя большая война, именуемая 2-ой мировой, во время которой осетины зарекомендовали себя наиболее отважным народом, представив большее количество Героев Советского Союза в процентном отношении к населению, нежели прочие нации великой страны.
Так вот, в моём повествовании речь пойдёт о событиях, случившихся на памяти нынешнего поколения. Начну с того, что во времена расцвета социализма руководство советской империи уделяло много внимания повышению социального уровня гражданского общества. Урбанизации населения придавалось особое значение. С этой целью практиковалось объединение близлежащих населённых пунктов в единый административный анклав, дабы придать ему статус города. После этого устанавливался общий центр с органами управления, а бывшие сёла, станицы, посёлки обретали положение районов города. Таким образом, население суммировалось, достигая общей цифры в 50 – 70 тысяч человек. Статус города позволял привлечь дополнительные финансовые средства для развития инфраструктуры и запускать более ёмкие социальные программы.
Подобным образом в горах Северной Осетии однажды возник, ни мал, ни велик, городок с тривиальным названием Белая Башня. Итак, был обычный шахтёрский посёлок Белая Башня, стал город с одноимённым названием. Во многих местах на Кавказе с древних времён сохранились такие рукотворные башни, но, как правило, все они сложены из обычного, серой породы, камня, который в изобилии здесь навален. А тут, - надо же! - возвышается над городом неизвестно коим образом образовавшееся белого цвета фортификационное сооружение, ведь нигде поблизости камня белого цвета не наблюдается. Удивительное несоответствие в ландшафте! Это, как если бы неведомая сила пожелала явить на этом месте торжество сверхъестественной идеи над сущим.
На этот счёт живёт в миру молва о сорока девушках. Будто бы произошло всё в период татаро-монгольского нашествия. Эти девушки были захвачены воинами хана на месте разорённого города, какие возводились аланами в мирное время в степях кавказских предгорий.
Монголы сохранили жизнь именно этим девам потому, что они оказались самыми красивыми из захваченных пленниц и достойными пополнить ханский гарем. Всё остальное население было безжалостно истреблено. Ночью захватчики бесшабашно предались празднованию победы. Тогда невольницы высвободились из пут и перебили охмелевшую от изрядно принятого алкоголя охрану, завладели их оружием и конями, и бежали в горы, чтоб обрести там спасение.
Наутро разгневанный хан послал вдогонку вооружённый отряд нукеров. Беглянки заманили преследователей в глубокое ущелье и обрушили на них каменный поток, в результате чего погоня погибла под лавиной на месте.
Аланки понимали, что хан не снесёт такого оскорбления и обязательно пожелает покарать дерзнувших воспротивиться его воле, для чего пошлёт на воительниц новое войско. Девушки решили не сдаваться и на неприступной вершине принялись строить каменную башню, чтоб укрыться за её прочными стенами. Едва они успели воздвигнуть укрепление из разбросанного кругом серого камня, как внизу появилось огромное войско врагов.
Целый день шло кровавое побоище, но штурм не принёс победы монголам. Только у отважных амазонок закончились стрелы и обломались почти все мечи, поэтому целую ночь они молились своему богу Уастырджи, чтоб ниспослал им спасение. Тем временем под стены башни прибыл хан, намереваясь с наступлением утра лично повести рати на решительный штурм и наказать, наконец, непокорных дев.
И когда первые утренние лучи солнца осветили место ристалища, монгольский предводитель призвал войско на стены. Но только он обернулся лицом к башне, как та мгновенно из серой стала пронзительно-белой, от чего хан тут же ослеп на месте. А ворвавшиеся в башню нукеры только и видели взлетевших оттуда в направлении солнца сорок белых голубок. Больше внутри разъярённые захватчики никого не обнаружили.
С тех пор, как утверждает легенда, и стоит в этих местах белая башня, сложенная руками её прекрасных защитниц. И, говорят, в самую тёмную ночь случайно заплутавшие путники слышат здесь доносящиеся с неба девичьи голоса, вселяющие отвагу в души.
Так новое городское образование снискало себе преемственное право именоваться Белой Башней. И мерно протекала там мирная жизнь тружеников: шахтёров, аграриев, животноводов. Однако, наступили суровые времена, когда могучая советская держава стала раскалываться и расползаться, как ледник на высокой вершине от аномального потепления климата. Народы, будто наказанные богом строители грандиозного вавилонского объекта, в один миг разучились понимать язык бывших своих сограждан.
Надолго запомнятся населению те неистовые 90-е, когда всеобщий хаос, точно болезненный процесс, зарождающийся в голове эпилептика, ужасными судорогами корёжил и пластал поражённое недугом тело общества. Люди уже не шептались робко на кухнях, а откровенно высказывали на улице критические суждения в адрес правящей власти. Кругом запылали инквизиционными кострами горячие точки: Нагорный Карабах, Приднестровье, Баку, Таджикистан… В Чечне и Дагестане объявились до сих пор неведомые моджахеды. Грузины стали бесчинствовать в Абхазии и Южной Осетии… Да мало ли где ещё заискрило. Не осталось спокойного места на некогда мирном пространстве огромной державы. Братки затеяли бандитские разборки за право обладания теми или иными территориями, нередко заканчивающиеся смертными побоищами с применением стрелкового оружия. Местные кладбища пополнились целыми кварталами «новосёлов» преимущественно репродуктивного возраста. Жуть донимала душу, глядя на шеренги могильных плит с нанесёнными на них датами жизни и смерти толком не оперившихся юнцов. Ну что тут скажешь? Только то, что мёртвые срама не имут.
Бывало, проронит какой-нибудь обыватель вслед очередной траурной процессии, закатив умилённо зенки к небу:
– Прибери, Господи, в Царствие Небесное и этого бедолагу!
На что тут же другой зевака, ничуть не смущаясь скорбности момента, кощунственно отзовётся:
– Господь не примет этого жмурика! Давно по нему черти в преисподней тоскуют. Знаю я эту сволочь, на рынке он обретался, и драл последнюю шкуру с частных торговцев. Своё получил гад…
И грянувший похоронный марш Шопена осколками противопехотной гранаты вонзится в души, заглушив прочие звуки улицы. Сопровождающие катафалк братки, с похожими на сжатые кулаки физиономиями, мрачно прошествуют к месту упокоения приятеля, чтоб засвидетельствовать личную причастность к скорбящему картелю. Сам дон Корлеоне почёл бы за честь участвовать в подобном содружестве.
Но не будем дальше распространяться об этом. Лучше поведаю, чем закончилась та громкая история с мэром города Белая Башня, в которой и мне была уготована определённая роль. Не зря ведь мама предсказывала мне весьма незавидную участь с таким несносным упрямым характером.
Сегодня у нас вторник. Это значит, с утра в мэрии, где я занимаю по штатному расписанию должность пресс-секретаря, проходит плановое заседание городского актива руководителей. По короткому мероприятие это все называют планёркой. Честно сказать, событие сие рутинное и скучное, но обязательное. Некоторые ответственные товарищи, случалось, что даже засыпали во время заседаний. Всхрапнёт этакий морж с плешивым затылком, и толстыми губами начинает громко причмокивать, словно вспомнил, как в детстве тянул молочишко из материнской титьки. Оглядываются на него, похихикивая, соседи, пока ближайший из них не толкнёт задремавшего локтем в бок. Тот сразу и не поймёт, где находится, и блымкает глупо спросонья глазами на потеху заседающим.
– Видать, весело ночку провёл, старина? – ехидненько прошепчет какой-нибудь остряк, намекая на неприличное, и прыснут сдавленным смешком свидетели приключившегося с оконфузившимся коллегой казуса, уткнувшись физиономиями в плотно сжатые ладони.
– Да я… это… с отчётом полночи просидел, – смущённо промямлит почтенный отец многочисленного семейства. На том инцидент и забудется.
И как тут не заснёшь, когда из раза в раз одно и то же: заслушивать скучные отчёты по текущим городским делам. Тягомотина гнусная! Всё равно, что жвачку продолжать жевать, когда в ней уже весь вкус закончился. Каждый руководитель старается на первый план выпятить достижения, коих обычно бывает скромное число, а свои промахи оправдать всякими зачастую надуманными «объективными» причинами. Вот как сейчас, например, начальник городского автобусного парка, дородный мужчина с изрядным брюшком и седыми висками, занудным голосом обиженного двоечника оправдывает хроническое нарушение графика движения городского транспорта тем, что случаются частые поломки на линии устаревшей техники, и из-за нехватки запчастей приходится надолго держать в ремонте неисправное транспортное средство. По этой причине якобы и не хватает машин, чтоб поддерживать график и не выбиваться из расписания движения. Хотя все и так давно знают, что сам начальник пальца о палец не ударил, чтоб как-то наладить в гараже обеспечение этими самыми запчастями. Водитель сам должен крутиться, где-то по одному ему известным каналам добывать, часто не гнушаясь криминальным методом, т. е. воровством, необходимую для ремонта машины деталь. Я лично слышал от шоферов – им начальство прямо твердит: «Тебя автобус кормит, пока ездит. Так и позаботься сам, чтоб твой кормилец поменьше находился в простое!»
Короче, каждый вторник – одно и то же. Начальник ОВД рассказывает басни о том, как успешно его доблестные стражи порядка противостоят разгулу преступности. Это при таком-то беспределе, который творится в городе! Коммунальные службы, представленные на планёрке своими солидными предводителями, валят друг на друга собственные недоработки. То одни им поставки материалов сорвали, то другие задержали с оплатой, и не получилось своевременно приобрести у третьих необходимые конструкции… Руководитель налоговой службы жалуется на то, что все его предписания игнорируются и на местах управленцы не представляют инспекторам точных сведений о доходах производства. А там, в задних рядах зала на добрую сотню мест, заполненного наполовину, разместился самый цвет городской элиты – банкиры, богатые предприниматели, в общем, воротилы большого бизнеса. Шеф в узком кругу называет их курочками, несущими золотые яички. При необходимости он щиплет их холёные пёрышки. Если же кто заартачится, тогда наш патрон, как говорится, отключает такому газ… или свет… а всего эффективней, когда и то, и другое, да в придачу перекроет ещё и воду.
Так и живём – не хуже других! Я тут сижу в первом ряду, отведённом для прессы. Моё место в конце ряда, возле окна. Обычно разваливаюсь в кресле вполоборота к залу – так лучше наблюдать за происходящим. Одним глазом держу в поле зрения выступающих с мест ораторов, другим – слежу за трибуной и восседающими в президиуме. Включаю на запись диктофон, чтоб после в спокойной обстановке составить свой анализ для шефа, сам погружаюсь в собственные мысли.
Рядом со мной суетится команда телевизионщиков из городского информационного центра, подальше – корреспондент местной газеты с одиозным названием «Светлый путь», некогда именовавшейся «Ленинский путь», дальше – представитель муниципального радиокомитета. Иногда среди журналистской братии прибывает коллег – когда наезжают участники столичных либо федеральных медиа, но такое обычно случается в канун каких-нибудь культовых юбилеев или иных значимых событий.
Пожалуй, пора поближе познакомить читателя с героями моего повествования. Прежде всего – это сам я, Сергей Овсянников. За мной прозвище как со школы закрепилось, так и зовут все – Овёс. Работа у меня – не бей лежачего, здорово не перетрудишься, и мне она в самый раз подходит. Правда, когда состоишь в команде такого лидера, как наш мэр, никогда не знаешь, что с тобой может приключиться в любой момент. Мурат Кессаев непредсказуем даже для ближайшего окружения. Не можем привыкнуть, что живём как в окопе на передовой.
И ещё о себе. Обладаю массой вредных привычек, и, в частности, беспрестанно смолю сигарету за сигаретой, также, иногда могу себе позволить напиться до чёртиков. Подвержен хандре. Однако шеф признаёт за мной способность к самоотверженным поступкам и ценит, как специалиста провокационных конкретизаций. Что это значит – и сам толком не объясню, так шеф изначально определил сферу моей деятельности при нём, когда предложил работу. Тогда я это воспринял, как плоскую шутку наделённого неумеренными прихотями высокопоставленного бюрократа. Сейчас стало привычкой находиться подле патрона, освещать его бурную деятельность во благо народных масс и в любой момент ожидать самых неожиданных и конфиденциальных поручений.
На самом деле, мне и самому любопытно со стороны наблюдать за деятельностью шефа. Я, словно натуралист, разглядывающий диковинного жука, досконально изучил все его повадки. Знаю, в какой момент он может вдруг взбелениться, как норовистая лошадь, и тогда – только держись, никакие поводья не остановят. Сегодня, по всей видимости, ничего такого неординарного в его действиях не предвидится, ибо провоцирующих на то событий за последнее время не произошло.
Сидит наш Мурат на подиуме в центре стола, устланного зелёным сукном, в ореоле ниспадающих на него солнечных лучей, простирающихся из объёмного оконного витража. Со стороны кажется по внешней отрешённости вида, будто мэр погружён в себя, рассеян, но первым делом любого в нём поражает глубоко пронизывающий сосредоточенный взгляд с характерным прищуром, присущим опытному игроку в покер или высматривающему цель в оптический прибор снайперу. В этом взгляде чувствуется присутствие мысли. Короткая стрижка радикально чёрных, как печной дымоход, волос с подбритыми височками, напоминает знаменитый бобрик экс-главы Временного правительства Керенского. Только, чтоб подчеркнуть такое сходство, Мурату не достаёт френча военного покроя. Вместо этого на его высокой ладной фигуре, словно на рекордсмене, прославившем победным достижением Отечество, на манер наброшенного на плечи государственного флага обычно свисает фалдами не по моде длиннополый пиджак из тёмно-синей с лавсаном материи. Из-под такого смокинга небрежно отутюженные брюки свободно ниспадают струящимся каскадом на модельные лакированные туфли.
 Порывистость асинхронных движений Мурата создаёт впечатление сорвавшегося с якоря и мечущегося в штормовом просторе парусника. Речь его немногословна в обычном состоянии, произносимые фразы звучат скупо, но веско, как отвешиваемые свинцовые картечины в магазине охотничьих припасов. Зато, когда он загорается какой-нибудь идеей, из его уст несётся поток неудержимого красноречия, вроде лавы извергающегося индонезийского вулкана Кракатау. И эта лава сожжёт всё препятствующее на пути своём.
У него привычка, увлекаясь, в разговоре рубить воздух растопыренной ладонью, что смахивает на действия отъявленного рубаки во время кавалерийской атаки. И весь его облик внушает собой бесшабашность лихого парня. К тому же, часто сжимаемая в кулак пятерня весьма впечатляет размером, несмотря на то, что в развёрнутом виде непропорционально длинные пальцы кажутся тонкими, как у пианиста. Просто этих пальцев в кулаке, будто вовсе не пять, а все десять.
Несколько крючковатый орлиный нос придаёт хищности лицу, а мощная нижняя челюсть свидетельствует об упрямстве и твёрдости характера. Обычно такие натуры бывают упорны и, порой, до навязчивости напористыми.
Суровой мужской красотой веет от его облика. Женщины по достоинству ценят подобных мужчин. Таков наш славный басилевс!
Рядом вальяжно расположился за столом Борис Санакоев – заместитель мэра, тип с мутным прошлым. Он пошляк и от него вечно разит чесноком. В общем, неприятный субъект, но со связями в республиканском парламенте. Собой представляет некое безответное суетливое существо, сродни какой-нибудь кольчатой сколопендре или медной веретенице. Выпученные лягушечьи глаза и впалые, как у узника Собибора, щёки придают изнурённости мученическому выражению физиономии, смахивающей издали на лик иссушенного воздержаниями аскета.
Под глазами его залегли мрачные отпечатки теней, похожие на незажившие гематомы. Если сказать больше, глаза его цветом и игрою напоминают мутную сыворотку, отжатую после приготовления овечьего сыра в убыточном крестьянском хозяйстве. Худосочные жилистые ручонки всегда расположены вдоль тела и чем-то напоминают холодное оружие, до поры вложенное в ножны.
Прилизанная жиденькая чёлка цвета прелой болотной тины, будто наспех пририсованная фломастером, вяло спадает к правому виску. Одежда всегда свободно болтается на дистрофическом хилом теле, как балахон из мешковины на огородном пугале. Вроде Фунта из «Золотого телёнка» он представляет собой профессионального терпилу, страдающего за прегрешения высокопоставленных своих покровителей. Правда, при виде казначейских ассигнаций невероятным образом Борик преображается и в этот миг кажется, что кванты энергии через промежутки начинают излучать обретшие вдруг окулярную настройку на цель его прозревшие выпуклые зеницы.
А острый, как равнобедренный треугольник, кадык на тощей гусиной шее активно участвует в разговорном процессе, словно индикатор магнитофонной записи на фоновой шкале, колыхаясь в пределах допустимого диапазона.
Непоправимо мелковат размером, как малокалиберная винтовка из досаафовской секции юных стрелков на фоне внушительного арсенала московской Оружейной палаты. Не раз был замечен в сомнительных компаниях субъектов, не ладящих с законом. Скрывает наличие связи с грузинскими радикалами.
Борис когда-то, вроде бы, где-то учился, но никогда о подробностях не распространяется, хотя в личной анкете отдела по учёту кадров значится, что имеет образование высшее. Только название ВУЗа в документе отсутствует.
Вообще, вице-мэр служил в городской администрации ещё при предыдущем главе Георе Хестанове и, обладая неприкосновенностью из-за своего родства с одним из республиканских парламентариев, сохранил за собой освоенное тёплое местечко. Хестанов же после своего низвержения вернулся в родную вотчину, откуда первоначально вышел, – на прежний пост главы администрации района «посёлок Первомайский» города Белая Башня. Там обретается вся его многочисленная родня. Он остаётся затаившимся и непримиримым недоброжелателем нынешнего мэра Кессаева. Ходят слухи, будто Борис Санакоев оставлен Геором присматривать за новым градоначальником и доносить о всех его действиях в неприятельскую ставку.
Сам бывший мэр – опытный аппаратчик, бывалый партийный работник и искусный интриган. Ему за пятьдесят и на последних выборах проиграл Кессаеву, теперь всякими способами компрометирует административную деятельность последнего. Желает вернуть утерянный пост. Его поддерживает местная элита, олигархи и криминал. Даже милиция и ФСБ на его стороне. Связан с влиятельным главой парламентской фракции либерально-демократической партии «Патриот» Бесланом Кантемировым через его племянника, заместителя мэра Бориса Санакоева.
За плечами имеет юридическое образование и Высшую партийную школу. Личность публичная. Интеллигент с аристократическими замашками. Внешне эффектен и фотогеничен. Обожает раздавать интервью, потому и является любимцем местных СМИ. Всегда одет с иголочки. Благородная седина в бакенбардах и в роскошных пышных усах вкупе с отеческой озабоченностью на челе производят необходимое впечатление на публику. Готов блюсти баланс интересов всех заинтересованных сторон, в частности, олигархов, силовиков, криминальных авторитетов и прочих каст, кроме самого народа. Предыдущим правлением достаточно проявил свои пристрастия, и все знают, что лучше с ним не вступать в конфронтацию – выйдет себе дороже. Патологически злопамятен.
Уверен в том, что его деловые качества недооценены и претендует на большее, например, попасть депутатом в республиканский парламент. Зная его амбиции, и какой пост занимал в городе прежде, перед ним заискивают местные деятели, а он принимает всё, как должное. Привык опираться, главным образом, на силовые и криминальные структуры в своей деятельности. Его любимое выражение:
– Мы отцы народа, потому наше прямое право и наказывать его за проступки!
В общем, авторитетен в определённых кругах. По привычке место занимает в президиуме, и зелёное сукно на столе за долгие годы пропитано потом его пухлых ладоней. Смотрится органично во всём нашем лепрозории.
Внешне выдерживает принуждённый паритет с ныне председательствующим за столом политическим оппонентом.
Крайней от меня за столом на подиуме с озабоченным видом восседает эксперт по социальным вопросам, кандидат социологических наук и правая рука шефа, дама неопределённого возраста, Янина Соломоновна Федермессер. Она, как заправский стенографист, резко и размашисто что-то чиркает в разложенном перед собой раскрытом блокноте. Занятно за ней наблюдать со стороны. Её вечно растрёпанная ярко-рыжая грива волос пламенно полыхает при любой погоде осенним костром на фоне окружающего ландшафта. И не важно в каком календарном сезоне пребывает в настоящий момент обладательница шикарного каре, развевающегося наподобие истрёпанного гюйса не сдающегося врагу гордого «Варяга», тема взлохмаченной причёски всегда источает осенний переполох в рязанской берёзовой роще.
Веснушки ржавого цвета на гипсово-бледном лице кажутся инородным вкраплением и здорово здесь приходятся некстати. Зато зелёные кошачьи глаза с чётко очерченным зрачком в середине, убедительно обещают умиротворённости и ласки, которыми непременно сейчас наделит вас сия миледи. И вы невольно начинаете ожидать того, что пушистая нежная лапка коснётся вашей души под убаюкивающее мурлыканье хозяйки, совершенно не опасаясь сокрытых в кожных складках остреньких коготков.
Но при близком знакомстве с Яниной вскоре осознаёте, чего стоит эта обманчивая иллюзия, и тогда начинаете ощущать себя перед ней беззащитною мышкой.
Голову она обычно держит высоко поднятой и слегка повёрнутой в левую сторону, словно прислушивается к пророческому гласу внутри себя, неведомому прочим. Её нельзя назвать безобразной, ибо во внешности всё-таки присутствует ненавязчивая привлекательность, однако вульгарно-алая губная помада на гипсовом лице, и ржавчина веснушек прежде всего бросаются в глаза, невыгодно подавляя облик, от чего общее впечатление складывается не в пользу Янины. В момент душевной встряски эта дама преображается совершенно иным образом. Тогда очи её горят испепеляющим жарким огнём, будто бесы раскочегарили преисподнюю внутри этой бестии. Сразу делается неуютно в присутствии такой воспламенённой особы, как вблизи раскалённой битумоварки, грозящей вот-вот опрокинуть своё кипящее содержимое на вас.
Одевается эксперт по социальным вопросам в вельветовый брючный костюм цвета засохшего кетчупа, бывший модным в какую-то прошедшую эпоху застоявшегося консерватизма. Её хроническая непритязательность в быту выражается не только в эстетике одежды, но и в пренебрежении к своему питательному рациону. Не раз мне доводилось видеть, как Янина совершенно безучастно к собственному желудку, догрызала зачерствевший кусок вчерашней пиццы, запивая давно остывшим кофе. И голос эксперта то льётся журчащим ручейком, а то неожиданно срывается в ураганном порыве, и тогда сквозь шквалы звучат скрипучие нотки болтающейся на ржавых несмазанных петлях калитки. Да и её манеру держаться отнюдь не назовёшь светской из-за резкой жестикуляции руками, в которых локтей кажется в два раза больше.
Дух богини охоты Артемиды постоянно присутствует в ней.
Курит мадам Федермессер тонкие дамские сигареты, интеллигентно зажав их, словно пинцетом, прямыми длинными пальцами. И когда она, уединившись в своём кабинете с каким-нибудь проектом, напряжённо размышляет, помещение так плотно окутывается табачным дымом, будто там поставили дымовую завесу для прикрытия высадки морского десанта.
Действительно ум у этой гром-бабы функционирует рационально и чётко, как механическая счётная машинка «Феликс». И именно это её бесценное качество всегда бессовестно эксплуатировали заинтересованные лица. Янина оказалась-то в Белой Башне ввиду того, что окончательно разочаровалась в людской благодарности. Она во Владикавказе много лет занималась тем, что активно способствовала набору политического веса разным амбициозным деятелям, стремящимся сделать удачную карьеру в высших эшелонах республиканской власти. Благодаря её блестящему анализу ситуации многим удалось, используя грамотные установки, удачно обойти конкурентов и достичь поставленной для себя цели.
К сожалению, люди не помнят, кому зачастую обязаны достигнутым положением. Янину так часто кидали, что ей до чёртиков опостылело трудиться ради тщетных надежд неудовлетворённого честолюбия. Я работал репортёром во владикавказской газете «Суть времени» и по роду профессиональной деятельности нередко общался с Яниной, так что, знакомы мы с ней давненько.
И вот эта мадам однажды в отчаянной безнадёжности решила окончательно завязать со всем этим околополитическим кагалом и ринулась из столицы в глубокую провинцию, чтоб там устроиться простым школьным учителем, да так и провести остаток жизни в тишине и спокойствии.
В Белой Башне ей предложили подходящее место, и она согласилась. Как всё повернулось у неё на новом месте, я позже расскажу в подробностях. А пока вернёмся назад, в зал заседаний, где четвёрка небожителей вершит суд над сущим с вершины городского Олимпа.
 Ага, кажется, началось захватывающее представление!
Вышедший к трибуне городской прокурор, советник юстиции 1-го класса, Вайтонис Томас Брониславович из подготовленного доклада принялся извлекать наружу, словно факир из чёрного ящика неожиданные предметы, всем давно известные факты грубого попирания УК. Он аргументированно резал правду-матку во всеуслышание, ощущая себя отважным первопроходцем на кромке кратера дремлющего вулкана, грозящего в любой момент извергнуть кипящую лаву. В задних рядах зароптали предприниматели – наиболее уязвимая часть городской знати пред неотвратимым мечом Немезиды. Это их непосильным трудом, как известно, процветает бюджет городского содержания.
– …и доложил мне инспектор по контролю за исполнением дорожных работ, что укладка асфальта в дорожном полотне на проходящей по нашему району трассе федерального значения произведена с нарушением технических нормативов. Толщина асфальтового покрытия при замере оказалась на два сантиметра меньше, чем положено. Сумму нанесённого ущерба и утаённых доходов подсчитывают специалисты и в ближайшее время представят со всем раскладом лабораторных замеров и экономическими обоснованиями, – чеканил в упоении ответственный чин таким тоном, как будто только что уличил в гнусном преступлении знаменитого гангстера Аль-Капоне.
Не успел грозный докладчик покинуть подмостки, как на лобное место спешно взошёл пышущий от негодования жаром и распирающей плотью, словно распаренная репа, владелец обвинённой дорожно-строительной фирмы, во времена всеобщей приватизации удачно им прибранной к рукам, и срывающимся голосом принялся, заламывая руки, отстаивать шкурные интересы, на ходу придумывая увёртки:
– Всё обстоит совсем не так! Дело в том, что асфальт излишне тщательно укатали катком и к тому же толщину его, замеряли поутру в холодном виде. В течение дня, когда температура повысится и солнце разогреет дорогу, тогда новое покрытие войдёт в кондицию, все показатели примут необходимые параметры. Вот тогда пусть и составляют акт приёмки. Только при мне! Я сам буду при этом присутствовать.
– Ты, Тедеев, нарочно и скрылся с места, как всегда, хотя прекрасно знал о приезде эксперта! – уличал расхитителя уже с места прокурор. – По тебе давно скамья подсудимых плачет.
– Пусть не присылают больше некомпетентных сотрудников, которые не представляют всю специфику асфальтоукладки, – исступлённо отбивался бизнесмен от возникшей угрозы. Он чувствовал своим не очень натруженным загривком: раз прокуратуре стало известно о его удачно провёрнутой афере, значит, придётся делиться. Вот только кому и сколько? – пока остаётся под вопросом.
Тем моментом донёсся рассудительный глас отставного мэра:
– Пока мы вот так препираемся и тратим впустую рабочее время, не известно, что сию минуту творится в наших ведомствах в отсутствие руководителей. А с расхитителями всё ясно – пусть ими займётся вплотную прокуратура.
Может оно бы и так. Да только всё дело в том, что именно Мурат Кессаев рекомендовал этого подрядчика и сам завизировал подписанное мэрией с ним соглашение. Это вовсе не секрет и известно всем. Естественно, что и Хестанов проинформирован об этой сделке. Потому и рвёт под собой подмётки, дабы досадить сопернику в политической борьбе. Вот и раздувает конфликт пуще допустимого. Чувствует, змей, что ухватил Мурата за холку.
Но не тут-то было. Я со своего места вижу, как начинают перекатываться узловатые желваки на скулах патрона. А это не предвещает ничего хорошего противнику. Мурат в обычной своей манере рубанул воздух перед собой растопыренной пятернёй, жестом этим обозначив, кто здесь истинный хозяин.
– Значит так, господа присутствующие! Я внимательно выслушал всех выступающих. Теперь послушайте, что вам скажу. Это действительно мой промах, что упустил из вида проконтролировать проходимца. Обойдёмся без кровавых расправ: мой промах – мне и разделываться. Выношу благодарность прокуратуре за бдительность, и прошу дело о хищении пока не возбуждать. Беру на себя ответственность. О ходе процесса по окончании сообщу, – наложил вето на расследование Мурат.
Всё бы тем и закончилось, да только не в данном случае. Хестанов почувствовал гон, глаза воспылали охотничьим азартом. Вот она, маленькая жертва, а за ней маячит дичь покрупнее – главный соперник в борьбе за место под солнцем. Как тут отступиться от выцеленной мишени? Это просто выше всяких сил. И бывший градоначальник в упоении ринулся раздувать угли тлеющего конфликта.
– Как же так, господин Кессаев! Вы умышленно покрываете расхитителей государственной собственности. Этак никаких фондов не напасёшься, чтоб удовлетворить городские нужды, – брюзжал ревностный блюститель законности.
– Я сказал, всё будет исправлено – и точка! – громогласно, словно Зевс с небес, громыхнул новый мэр, распрямившись над столом во весь свой прекрасный рост, внушительной глыбой нависнув над заседающими в президиуме.
Последней позой он показал, что на этом риторика закончена, все могут быть свободны до следующей планёрки. Зал сразу же наполнился звуками сдерживаемых до поры голосов, грохотом откидываемых на шарнирах сидений, шорканьем ног по ковровому покрытию.
И всё-таки сквозь издаваемый шум я уловил гневную реплику, умышленно брошенную во всеуслышание бывшим мэром:
– Своих покрывает Кессаев! Отыскался на мою голову мафиози…
Хорошо, что Мурат в это время беседовал с кем-то возле двери и не слышал, иначе бы бури не миновать. А может и расслышал да не придал значения. Или сделал вид, будто не слышал? Не так он прост и умеет сдержать себя до поры…

*  *  *

Мы вдвоём в кабинете Янины обсуждаем текущие вопросы закончившейся планёрки, выпыхивая в два рта сигаретный дым, который, густо клубясь, поднимается к потолку и расстилается туманной пеленой вокруг. У неё, как всегда, хлопот не оберёшься. Назавтра нужно распланировать регламент дня шефу с учётом сегодняшних корректировок. Я у себя в блокноте делаю пометки, в каких случаях необходимо моё участие. Коллега, как фронтовой пайкой, делится последними впечатлениями, почерпнутыми с прошедшего форума:
– Сергей, ты заметил, как сегодня распустил хвост этот старый павлин? Тоже мне, блюститель нравственности из загаженного курятника. Решил Мурата клюнуть. Но не на того нарвался, говнюк.
– Шеф, это точно, не даст себя в обиду в этом серпентарии, – удовлетворённо соглашаюсь я, выпуская очередную клубящуюся струю из носа. – Только с Хестановым не всё так просто, поостерёгся бы наш, ненароком нарвётся на крупные неприятности. Гляди, как у того всё схвачено! Многие, как брошенную хозяйскую кость, заискивающе ловят его снисходительные взгляды.
– Пусть ловят. Сегодня не его день – теперь мы подаём убогим, – на миг её глаза сверкнули, будто закатного солнца блик отразился в оконном стекле.
Янина ожесточённо воткнула окурок в переполненную пепельницу, из которой вокруг по столу, заваленному бумагами, рассыпался серебристой горкой остывший пепел. Не пойму, как до сих пор при таком нарушении противопожарной безопасности мы ещё не спалили мэрию. Наверное, всё же существует заступник и по наши души, простирающий заботу о подопечных.
– Серёжа, ты точно отметил у себя, что завтра без четверти пятнадцать нужно быть обязательно на дамбе? Туда приедет комиссия из технадзора оценивать степень разрушения от весеннего паводка. Будет ещё представитель республиканского казначейства – прислали на месте разнюхать во сколько реально обойдётся устранение стихийного бедствия.
– Ну что ж, пусть собственным оком оценит ущерб. Свой глаз – алмаз!
– Да нет же. Как раз и не нужно проявления его инициативы. Мурат поручает тебе заняться охмурением финансиста. У нас уже всё рассчитано и никак нельзя уступить, иначе появятся дыры в городском бюджете. Так что, ты уж постарайся его ублажить. Сводишь в хороший кабак. Сумму на представительские расходы на тебя уже выписали – зайдёшь в бухгалтерии в ведомости распишешься.
– А что ему надо подсунуть на подпись?
– В том-то и дело, что никаких официальных бумаг на сей раз. Ты просто очаруешь его своим обаянием и щедрым угощением. И это всё.
Я, было заартачился, мол, не стриптизёрша же, в самом деле, чтоб собой сводить мужиков с ума. Но, в конце концов, мне польстило, что столь высоко оценили моё внутреннее содержание. Пусть хоть комплекцией не вышел, и белобрыс с бесцветными, как вылинявшая простынь, глазами на округлом по-детски лице с вызывающе вздёрнутым носом, напоминающим картофельный клубенёк достаточного для посадки размера – так далёк от модельной внешности, а поди ж ты, считаются! И ведь сохранился каким-то образом на щеках румянец, присущий купидонам, коих в начале прошлого века изображали на рождественских открытках. Пожалуй, только измаявшиеся в ожидании очерёдности к парикмахеру соломенные патлы запущенностью несколько вредят общему образу примерного паиньки.
– Ну, ладно! – говорю. – Замётано. Будет к вечеру, как огурчик, ваш заезжий представитель.
Туман табачный сгущался. Мы ещё какое-то время покалякали ни о чём, когда по внутренней селекторной связи прозвучал голос секретарши шефа Ирочки, разыскивающей меня:
– Янина Соломоновна, случайно Сергей не у вас?
– Да, здесь он. А что?
– Его мэр срочно к себе вызывает.
– Хорошо! Будет сейчас.
Пришлось только что начатую сигарету, не докурив, поспешно сунуть вглубь громоздящейся над пепельницей горы окурков. И я обречённо побрёл в логово шефа. Там наступил тот момент, когда достигла высшей точки накала сцена вершащейся расправы. Мурат сидел, взгромоздившись, на столе с перекошенным набок галстуком и метал вокруг громы-молнии, грозно вращая налившимися кровью белками. Его трясла холодная ярость. А перед ним униженно замер, как провинившийся шалунишка, тот самый асфальтовый ворюга, по вине которого возник конфликт на планёрке. Видно было, как весь измаялся бедолага, уличённый в содеянном безобразии, но по виду совсем не походил на кающуюся Магдалину. Его обрюзгшая ряха позорно тряслась от безысходности положения. Толстяк всеми фибрами души жаждал уменьшиться до размеров мыши и шмыгнуть куда-нибудь в щель, лишь бы стать незаметным. Его поросячьи глазки бегали, как маятник на часах, из стороны в сторону. Лоб жирно лоснился от выступившей липкой испарины. И никаких звуков не исторгало это рыхлое безропотное существо, разве что временами доносилось надсадное сопение, какое очевидно слышали зеваки, сопровождавшие тащащего тяжкий крест на Голгофу беднягу-Христа.
Мурат кивнул в сторону стула, чтобы я туда сел и сам продолжил распекать расхитителя:
– Ты думал, что самый умный, да? Всех обвёл вокруг пальца. Ан нет, бродяга, попался! Теперь у меня на крючке. Не отвертишься. Я раздавлю тебя, как козявку. Кого ты собрался обобрать? Своих же земляков. Но чёрт бы с тобой, только я наивно тебе доверился. Ты, Тедеев, подорвал во мне доверие к людям. Некоторые так и думают теперь, что я с тобой заодно – поделили между собой наворованное и в ус не дуем. Ну что будем делать? У тебя есть семья?
– Да, – слегка оживившись, едва подал голосок одеревеневший со страха оболдуй. – Двое ребятишек с женой, да престарелая мать на руках.
– Осиротеют они без тебя. Совсем несчастными останутся. И тебе, конечно, не позавидуешь. Посмотри на свою комплекцию – таких на зоне любят, там вместо женщины достанешься похотливым сидельцам.
– Не надо, Мурат Черменович, я не выдержу наказания. Дайте время исправиться, – жалобно взмолился запуганный аферист.
– А на кой ты мне, чтоб тебя выгораживать? Умыкнул из городской казны, считай, миллион! Кто будет возмещать сумму убытка?
– Я сегодня же верну этот миллион.
– Ну, нет, дорогой. Так не пойдёт. Это тебя поймали на миллионе, но по всему видать, ты парень не промах. Не сомневаюсь, что не раз наваривался за государственный счёт. Признайся, ведь утаивал истинные доходы, чтоб поменьше платить налоги! Ну, было же, было?
– Вы же знаете, все так делают.
– Значит, договорились, – подвёл итог разговору Мурат. – Внесёшь в казну мэрии три миллиона – и дело с концом. Будем считать, заслуженное наказание понёс. Сейчас же зайди в бухгалтерию и оформи платёжку на эту сумму, вроде как делаешь жест благотворительности на нужды города. Деньги чтоб не позднее завтрашнего числа оказались у нас на балансе, иначе я с тебя живьём шкуру сниму.
Шеф кивнул на меня и добавил:
– Завтра Сергей мне доложит о выполнении тобой обязательства. Посмотрим, как ты слово держишь. А сейчас пошёл вон, и больше не попадайся мне на пути. Второй раз не помилую.
На негнущихся ногах, словно на лыжах по оттаявшему асфальту, с трудом проелозил прохвост до двери и разом, как пробка из шампанского, выскользнул вон, чтоб больше здесь никогда не появиться. Навсегда теперь будет знать Тедеев, что там, где Мурат Кессаев, не получится урвать себе жирный кус. Я смотрел на закрытую дверь и думал: «Только что какой-то зажиревший хряк осквернял своим присутствием окружающее пространство, и нет его больше – исчез в дверном проёме, как персонаж третьего плана, удалённый со сцены, после исполнения им проходного эпизода, о котором публика в зале никогда и не вспомнит. А без него никак не обойдёшься, ибо добро и зло всегда шествуют бок о бок, уравновешивая силы противоположностей в мире».
– Жёстко, Мурат, ты с ним обошёлся, – с едва скрываемым восхищением заметил я. – Надолго запомнит милость твою.
– Ничего, впредь будет наука. Пусть крепко уяснит себе, что красть нехорошо. Поди, в школе когда-то этому учили.
– С этим прохвостом всё ясно. Вот только твой главный конкурент имеет лишний повод уколоть. Хестанов же на каждом углу будет распространять гнусную ложь о том, что ты в доле с этим типом. Видал, как он на планёрке кипишь поднял?
– Ничего, придёт время – посчитаемся ещё!
– Никак не возьму в толк, зачем тебе нужно собирать всю эту шоблу на планёрки? Ведь текущие дела и так, в процессе исполнения, тебе известны – сам всё контролируешь. К чему выслушивать лишний раз давно известное, зачем все эти отчёты, доклады, признания?
Укоризненно взглянув на меня исподлобья, Мурат направился к своему креслу за столом, и только удобно устроившись в нём, раздумчиво ответил:
– В этом-то и весь смысл, чтоб держать их в узде. Так надо, чтоб эти сволочи чувствовали кто здесь хозяин. Пока я занимаю этот кабинет, будут плясать под мою дудку! Пусть изволят ходить сюда на поклон.
– Так зачем ты меня вызвал к себе? – вопрошал я, вспомнив причину своего появления в апартаментах патрона.
– Видишь ли, мой дорогой друг, выродок, который только что освободил от своего присутствия мой кабинет, должен знать о наличии свидетеля его морального падения. Чтоб не думал, будто со мной можно договориться с глазу на глаз. И другие чтоб так не думали.
– Молодец! – выдохнул я с притворным негодованием. – Здорово придумал. Будет повод от меня избавиться.
– Не понимаю… Что хочешь этим сказать? – встревожился мой визави.
– Да то, что нежелательного свидетеля обычно убирают!
– Ха-ха-ха!.. – прогремел Мурат раскатистым басом. – Тоже мне, испугался какого-то слюнтяя. Он же собственной тени боится.
– Дело не в нём. Я говорю обобщённо. Кто-то другой может захотеть отправить душу мою на небо.
– Много о себе возомнил. Нам с тобой давно приготовлено место в преисподней. А вообще, я плачу тебе и за риски тоже. Цени, охломон.
Это правда. На заработок мне грех жаловаться. И двухкомнатную квартиру, что мэрия предоставила для жительства в Белой Башне, я давно уже приватизировал. Однако Мурат понимает, что состою я в его команде не ради хорошей зарплаты, а исключительно из идеологических предпочтений. Мне импонирует его бескомпромиссный стиль руководства и вдохновляет нацеленность на развитие гражданских инициатив во благо всенародного процветания.
– Если серьёзно, то мне всё ясно – не впервой приходится становиться заложником твоих авантюрных идей. Но, в общем, я их разделяю. Всё будет исполнено, как по писаному, – подскочил я со стула и дурашливо по-военному прищёлкнул каблуками.
– Благодарю за доверие, – усмехнулся Мурат.
– Рад стараться! – не остался в долгу я. – Ну, тогда я пошёл. До завтра!
Сегодняшний мой рабочий день завершился без каких-либо эксцессов и я, не особенно заморачиваясь рабочей текучкой, отправился в сторону дома. Благо, холостяцкая моя берлога расположена в двух шагах от места работы. Надо ещё зайти по пути в булочную и купить свежего хлеба с какими-нибудь плюшками к вечернему чаю. Да и полезно немного пройтись ножками после офисного просиживания над кипами документов, свежим воздухом подышать после спёртых помещений.
С домашнего телефона позвонил Наталье, но её не оказалось дома. Потом вспомнил:
– Так она же предупредила, что с сегодняшнего дня на месяц уезжает в Москву в командировку. Мама её за квартирой и внуками присмотрит всё это время.
Ну, тем лучше. В последнее время между нами будто кошка пробежала – постоянно грызёмся между собой. Надоело! А всё из-за того, что заладила одно и то же, мол, надо определиться с нашими отношениями наконец. Но должна же понять – я не собираюсь жениться, тем более на ней. Нет-нет, Наталья – баба порядочная и всё такое. Только зачем обременять себя несвойственными мне заботами. У неё двое детей школьного возраста от погибшего мужа остались. Она никак в толк не возьмёт, что ребята уже достаточно повзрослели и не воспримут в семье чужого дядьку. Да и мне самому, откровенно говоря, ни к чему из себя разыгрывать добропорядочного семьянина – не созрел ещё до такого статуса. Даже не представляю, как вести себя в семейном кругу, где я бы являлся главой. Это значит, придётся отказаться от обретаемых годами привычек. Вот сейчас, например, хочу и лежу себе в обуви на диване с банкой холодного пива. Скоро начнётся трансляция хоккейного матча по телевизору – буду смотреть. Борьба за обладание кубком Стенли – это, знаете ли, не в бирюльки играть. Здесь столько эмоций выплёскивается! Впрочем, Наташа никогда не разделяла моих пристрастий.
В общем, для меня важно иметь своё личное пространство, и чтоб туда никто не смел совать нос.
В своей холостяцкой квартире я могу свободно поразмыслить над текущими делами. Сегодня был жаркий день на работе. Стоит об этом подумать. Опять наши недруги разворошили головёшки в топке тлеющей кочегарки. Только Мурата все их поползновения лишь бодрят и держат в тонусе, как бойца смешанных единоборств накануне решительного поединка провокационные возгласы противоположной стороны. А Кессаев боец искушённый. Политическая борьба – это вовсе не потасовка на ринге, где строгий рефери педантично следит за соблюдением установленных правил. В политике напрочь отсутствуют какие бы то ни было законы жанра, там нет даже элементарных понятий морали и благородства. Всё регламентируется исключительно текущими интересами. Поэтому каждый участник готов беспощадно шагать по головам других к намеченной цели.
Только Мурат качественно отличается от всех. Во-первых, он, вопреки сложившейся традиции, благодаря исключительно личным качествам достиг высокого положения в карьере. Являясь выходцем из обычной крестьянской семьи, он не имел высокопоставленного родителя, который бы заранее предопределил жизненный путь сына, и обеспечил бы ему успешный карьерный рост. Мурат самородок и постом мэра провинциального городишки не ограничиваются его амбиции. В нём сокрыт политик более значительного масштаба. С таким глобальным мышлением просто не может быть иначе. Лично я его уважаю за волю в отстаивании собственных идей и приверженность принятым принципам. Он ни за что не отступится от намеченной цели. В этом его суть. Таким я его знаю на протяжении вот уже… Сколько же лет мы знакомы? Пять, семь… нет, кажется, все восемь.
При каких обстоятельствах произошло наше знакомство? О! С тех пор столько воды утекло, и мы с Муратом вместе, точно, пуд соли съели. Да-да, давненько это было. Я тогда работал во Владикавказе репортёром в газете «Суть времени». Эта деятельность не каждому подойдёт: много беспокойства, да и частые командировки порядочно изматывают. Но мне это кстати. Причина кроется в том, что с матерью не могу ужиться под единой крышей, поскольку постоянно пытается меня окружить безмерной заботой. Тошнит от всех этих нравоучений. Тут ещё с ней заодно эта старая лесбиянка Валентина. Я-то знаю, они давно с матерью однополой любовью утешились. Ещё с тех пор, когда Валентина работала медсестрой в нашей поликлинике посёлка Колонка. Это в пригороде Владикавказа.
От матери столько раз слышал ту душещипательную историю, как они познакомились. Мамаша тогда сильно болела после трагической гибели моего отца. Она была молодым специалистом и по окончании Свердловского пединститута получила направление на работу в Северную Осетию, где и преподавала в школе русский язык и литературу. Здесь она встретила свою любовь – бравого военного лётчика и оба воспылали взаимным чувством. Только брак не успели оформить официально: отец насмерть разбился во время одного из полётов. Много раз спрашивал, почему не осталось ни одной фотографии папы. На что мать всегда отмахивалась, мол, всё так быстро произошло, что не успели сфотографироваться. Быстротечная любовь и всё такое. Говорят, в их время ещё не было в стране так много фотоаппаратов, как сейчас, и поэтому люди не очень часто запечатлевали себя для потомков. Тем более, это сложно было сделать человеку, занятому большую часть времени на службе.
Почему-то могилу отца мать никогда не посещала, мотивируя тем, что уж очень ей тяжки те давние воспоминания, когда возлюбленный был весел и жив, а потом вдруг его не стало. От переживаний мать сильно тогда заболела и слегла в постель, а Валентина её выхаживала. Мать даже на похоронах возлюбленного не присутствовала – не могла поверить в случившееся. Во всяком случае, мне так объяснила. Да и родственники отца её не воспринимали в качестве гражданской жены. В те консервативные времена в обществе сильна была приверженность моральным принципам.
Так я и вырос безотцовщиной, под опекой двух мамок – своей собственной биологической и обретённой волею обстоятельств. У Валентины другой семьи никогда не было, и меня она воспринимала, как своего сына. Да чего там греха таить, я тоже её любил наравне с родной матерью. Только от их чрезмерного любвеобилия меня иногда тошнит. Посудите сами, я с детства мечтал, как отец, сделать карьеру военного. Только по окончании школы эти две заботливые няньки так насели со своими мудрыми советами, дескать, запрут меня в какой-нибудь захолустный гарнизон у чёрта на куличках, где с тоски весь свет проклянёшь. Потом поздно будет локти кусать. Уж лучше пойти по материнским стопам. Оно спокойней, да и образованному человеку в обществе выказывают уважение, что можно, при желании, достойную карьеру сделать и в гражданской жизни.
Убедили меня старые перечницы, и пришлось без особой охоты податься на филфак образовываться. Как это происходило на практике, и вспоминать не хочется. Одни только тусовки студенческие чего стоили.
Было особым шиком в определённом кругу великовозрастных шалопаев легкомысленно пропускать лекции, проводить время в беззаботности и неге, прожигать стипендию и зарабатываемые ночами на разгрузке железнодорожных вагонов гроши в кабаке или тратить на девиц с пониженной социальной ответственностью. (Да простит меня Алла за такое фривольное поведение.) А потом, обычное дело – заваленная сессия и лихорадочные пересдачи.
Помню, был среди нас один вечный студент, который за шесть лет учёбы никак не мог продвинуться дальше второго курса. То его в армию забирают, а то отправляется в академический отпуск по различным уважительным причинам. Его и отчисляли, но парень каким-то неведомым образом снова оказывался на факультете. Иногда над ним подсмеивались однокашники:
– Похоже, Андрюха, ты до пенсии не обзаведёшься дипломом!
На что тот беззаботно отшучивался:
– Учусь я не ради корочки. Мне нравится сам процесс!
Даже в общаге суровый комендант, отставной майор интендантской службы, замучился изгонять прохиндея. Тот обитал на казённой территории, словно неистребимый таракан прусак, коими обычно изобилуют подобные места коллективного проживания. Должностное лицо при очередной встрече на ведомственной площади с пронырливым студентом, кривило физиономию, как при желудочных коликах, и занудно причитало:
– Ей богу, Андрюша, вы как тот татарин: ты его – в дверь, а он – в окно.
Нахальный жилец лишь мило улыбался в ответ. И продолжал где-то ютиться, затерявшись среди анфилады гостеприимных комнат. Видимо, с тех пор, когда незабвенный товарищ Бендер нелегально проживал в комнате Иванопуло в общежитии химиков имени монаха Бертольда Шварца, ничего не изменилось в студенческой среде.
Мне и самому не раз после коллективной попойки приходилось оставаться ночевать у друзей в этой общественной ночлежке. А какие мы там справляли весёлые юбилеи! Естественно, студенческие, вроде тех, когда кому-то удавалось разделаться с многострадальной задолженностью. Или, когда в солидарность с приятелем, приходилось заливать горячительным заиндевевший айсберг его откочевавшей в океан безнадёжности неразделённой любви. По поводу амурных похождений я лучше не стану распространяться. Эта тема, по определению, неисчерпаема. В семнадцать лет я даже однажды заявился с подружкой в семейное логово и объявил, что намерен жениться. Мы и спать вместе улеглись в моей непорочной постели. Мать с Валентиной до утра тогда опорожнили целый флакон валерьянки под слёзные причитания: «Мальчик наш вырос!» Благо, что наступивший день вернул разум в мою протрезвевшую черепную коробку, и девица ушла незамужней в неизвестном направлении. Больше и сам я её не встречал на своём горизонте.
Я не был прилежным студентом, грамматика учебного процесса плутала вне правил в моей голове. На почве непонимания в семье обозначился разлад. Матриархальный патронаж активизировался в отношении меня. Ввиду явного феминистического превосходства капитуляция моя была предопределена, разве что оставалась надежда на упреждающий маневр. Настал тот решительный день, я уже завершал третий курс, когда окончательно понял, что филология это не моё. Не хотелось расстраивать обеих моих опекунш, но и дальше продолжать насилие над собой уже не оставалось терпения. К тому же отношения с Аллой, уехавшей на учёбу в другой город, сошли на нет по неведомой мне причине. И я по-тихому сдал документы в военкомат, в результате чего меня упекли на два года в отдалённый Забайкальский военный округ, где довелось просиживать галифе в штабе полка ПВО на должности писаря. Даже из автомата ни разу так и не довелось стрельнуть. Правда, за добросовестную службу начальство по достоинству отметило моё усердие, отправив на дембель с ефрейторской лычкой в погоне. На том и закончилась моя ратная служба.
На филфак я больше не вернулся. Как ни старалась меня убедить мать, я был непоколебим, как блистательный генерал Плиев перед решительным рейдом во вражеский тыл со своей конной дивизией. Военную карьеру мне тоже расхотелось делать после того, как своими глазами узрел все прелести солдатского быта. Опостылело хуже горькой редьки это беспробудное пьянство офицеров, насилие над личностью и показушные проверки боеготовности подразделений, заканчивавшиеся непременным загулом командного состава. Позже Чечня показала цену всей этой бутафорской мощи и несокрушимости. Видимо, вовремя мы убрались из Восточной Европы, иначе позор был бы ещё масштабней, когда бы нас оттуда силой выдворили.
Как-то так случайно вышло, что один школьный приятель предложил однажды:
– Овёс, ты сочинения лучше всех писал в классе, да и на филфаке учился. Давай к нам в газету, пока есть вакансия свободная. Редактор как раз ищет репортёра. У нас и заработки не хилые.
Стукнули мы по пьяному обыкновению руками и дело с концом. Я тут же успешно забыл о заключённой сделке. А наутро будит меня телефонный звонок. Я ещё не успел проспаться. Продираю глаза, а из трубки укоризненно раздаётся:
– Ну, что ты, Серёга? Мы же вчера договорились. Я жду тебя с самого утра. Уже с шефом насчёт тебя переговорил. Он одобрил твою кандидатуру. Так что, ждёт на собеседование после обеда. Приезжай к двум часам.
У меня лихорадочно завертелось в голове, словно кто-то крутил калейдоскоп с разноцветными стекляшками. Проблеял неуверенно в телефон:
– Олух, что ты наделал! Всё это как-то неожиданно. Да и сроду я не работал газетчиком.
– Ну, ты даёшь, – опешил приятель. – Только вчера с тобой обо всём договорились. Тебе же объяснил, что первое время сам над тобой буду шефствовать. Редактор у нас с понятием. С ним поладишь легко. Короче, я жду к двум часам…
Со временем работа затянула, и в ней нашлись свои прелести. Главное, в творческом коллективе преобладают свободные нравы, а это мне больше всего подходит. И всегда варишься в гуще событий. Не заскучаешь! Разные лица мелькают перед тобой, посвящён всегда во многие тайны мира. Как говорится, допущен к особам королевской масти, а также, к сугубо конфиденциальной информации. Многие известные личности начинали себя проявлять именно в качестве газетных репортёров.
Только последнее не про меня, поскольку моей натуре совершенно не свойственно понятие честолюбия. Меня абсолютно не интересует продвинут ли по служебной лестнице. Я, как банный лист, присыхаю к единому месту, и не желаю покидать его ни за что. Особенно мне не нравится повелевать другими. Гораздо спокойней ведь отвечать исключительно за себя.
В суть дела вник быстро. Скоро от сочинения небольших заметок и обработки поступающих от внештатных корреспондентов материалов перешёл к более серьёзному. Наш главный редактор Николай Ковитиди, сам из понтийских греков, оценил моё усердие и стал отправлять на задания: взять интервью у того или иного официального лица либо сделать репортаж с места какого-нибудь значимого события. Так и поднаторел я на журналистской ниве. Кстати, тогда-то и познакомился с Яниной Федермессер. Она вовсю блистала в политическом бомонде и весь республиканский истеблишмент домогался её благосклонности. Элита строила глазки перспективному кандидату социологии, обладающему высокой степенью интеллекта. С ней водили знакомство известные деятели и начинающие политики. Дружба с такой шельмой сулила очевидный выигрыш. Она была хваткая дама. И непревзойдённый мастер большого пиара. Виртуозно организовывала публичные скандалы, благодаря которым её протеже вскоре оказывались в самых высоких креслах. Как-то в газете «Суть времени» Янина проводила акцию по дискредитации одного из парламентариев. Так она столько нарыла на беднягу компромата, что в буквальном смысле смешала его с грязью. Мне пришлось с ней тогда тесно взаимодействовать. Случилось всё так. Ковитиди вызвал меня в свой кабинет, размером с главную сцену Большого театра, и поручил оказать всяческую помощь в подготовке к публикации её статей.
Достаточно наслышанный к тому моменту об этой экзальтированной особе, я попытался было увильнуть:
– Николай Евгеньевич, вы не боитесь за жизнь своих сотрудников? Это же не женщина, а форменный крокодил – проглотит любого и следа не останется.
– Ничего, я тебя вдохновлю, – обнадёжил шеф. – Если что, мы тебя навечно зачислим в списки личного состава редакции, увековечив как безвременно канувшего за общественные интересы. Даже поминки справим за счёт месткома – повеличаем на прощание. Почувствуй себя Христом!
– Как говорится, вашими устами да мёд бы пить. Только я почему-то себя ощущаю жертвенной овечкой, а не Иисусом. Или Исааком, которого родной отец в жертву принёс.
– Ну, ты кем хочешь себя ощущай, только заранее предупреждаю: с этой дамой веди себя корректно. Пусть она почувствует наше участие к её персоне. С ней лучше не иметь разногласий. За спиной этой женщины целое кладбище политических трупов. Надеюсь, Овсянников, ты уяснил мою установку. Выполняй!
Мне ничего другого не оставалось, кроме как с распростёртыми объятиями принять Янину Соломоновну в своём офисе. Помню, долго я промаялся в ожидании важной визитёрши, не имея представления как ей получше подать себя. Только она ворвалась таким шквальным ураганом, что мир, словно в воронке торнадо, завертелся вокруг. Перед моим взором замелькали аргументы, факты, истории. Гостья, как заправский комедиант, всё представляла в лицах: я только успевал записывать.
– …видишь, Сергей, на той фотографии пьяная компания за столом, – госпожа Федермессер совала мне под нос любительский снимок с нечётким изображением. – Это воровская сходка. Вот, в центре сидит Вячеслав Иваньков по кличке Япончик.
– Да, вижу. Его физиономия не раз мелькала в центральных изданиях в разделе уголовных хроник.
– Тот, что справа от вора – это недруг моего подопечного, депутат нашего парламента. Не могу озвучить имени своего клиента, поскольку лицо официальное и на него не должна пасть тень. А этот парламентарий замаран порочащими связями.
– Но тут лицо совсем невозможно рассмотреть, – старательно приглядывался я к фото. – Да и голова немного опущена. Что, если опороченный гражданин захочет отстоять своё доброе имя? Любой суд примет его сторону.
Янина таким испепеляющим взглядом обдала меня, что я почувствовал жар мартеновской печи, исходящий от её кипучей натуры. Она знала, что делает! И перечить её воле было чревато. Можно запросто превратиться в жалкую кучку золы от её пламенного темперамента. Я тут же отчётливо уяснил отведённую мне роль: строго держаться нейтралитета и исправно выполнять свои профессиональные обязанности.
– С этим сама разберусь. Под статьёй моё имя будет обозначено – мне и держать ответ. Обещаю, репутация вашей газеты не пострадает.
– Да-да, конечно, – поспешил я заверить её в своей лояльности. – Вам виднее. Я лишь хотел обратить ваше внимание на возможность возникновения проблемы.
Но Янина уже была на другом витке спирали торнадо. Она, словно стихийное бедствие, сама раскручивала головокружительное завихрение, разбушевавшимся бесом скача в смертоносном потоке. Как будто издали донеслось:
– Пока суть да дело, предвыборная кампания завершится. А после драки поздно махать кулаками. Мой оппонент будет размазан по стене и дело с концом. Сергей, ты пока этот материал готовь. Немного погодя будут ещё!..
В тот раз, как, впрочем, и в других случаях, Янина привела в исполнение своё обещание. Жертва её притязаний больше никогда не напомнила о своём существовании. Так над головой утопленника смыкаются чёрные воды, а от разбежавшихся кругов вскоре не остаётся следа на поверхности. Судебный процесс так и не был инициирован. Просто имя несостоявшегося деятеля больше никого не интересовало, чтоб привлекать к нему внимание. В этих случаях говорят: поезд ушёл!
Несколько лет Янина Соломоновна бесчинствовала в публичном пространстве республиканской столицы, а затем, как насытившийся чужой кровью Дракула, внезапно исчезла и больше не задавала тон политическому мейнстриму во Владикавказе. Поговаривали, будто она отошла от дел, исчерпав себя на арене клановых междоусобиц враждующих группировок, где, по сути, ей отводилась роль всего лишь орудия достижения власти в республике. Может быть, действительно Янина заслуживала большего, только в жестокой борьбе никто не учитывал её интересов, ведь за спиной у неё не стоял авторитетный клан сподвижников. Она всегда оставалась одиночкой, как матёрая волчица среди таёжной чащобы.

*  *  *

Тяжёлые времена начались на Кавказе, особенно когда в 1994 году разразилась чеченская война. Вся страна погрузилась в хаос. Многие оказались безработными. К счастью, газета наша уверенно держалась на плаву, ибо щедро финансировалась из государственных источников. Иначе и не могло быть, ведь любой власти необходим рупор, вещающий в массы отфильтрованный тщательным образом информационный поток. А Ковитиди всегда держал нос по ветру.
Часто в тот период менялись политические предпочтения правящей власти, газетчики терялись в выборе установок, коих следовало придерживаться в рамках печатных публикаций. Однако наш главред каким-то неведомым образом правильно ориентировался во всей этой чехарде.
Именно в этот шаткий период в редакции «Сути времени» появился однажды гражданин внушительной наружности с ухватками сельского недотёпы. На нём был мятый костюм отечественного пошива с потёртыми на рукавах пиджака локтями и вздутыми пузырями вытянутых коленей на невыглаженных штанах. Пожалуй, клоун Никулин в своём сценическом образе Балбеса, по сравнению с нашим посетителем, выглядел гораздо предпочтительней. У этого, к тому же, галстук отсутствовал, отчего невыгодно открывался вид на исподнюю часть воротника несвежей рубашки. Да и благоухание от него разносилось отнюдь не французского парфюма. Пришелец не претендовал на презентабельность. В его лице преобладало заискивающее выражение и глубокая неуверенность. Весь облик хранил печать заскорузлой наивности и, где-то, даже той самой простоты, о которой известный классик сказал, что она хуже воровства. И в то же время, в чертах его простоватого лица улавливались глубоко запрятанные бульдожья хватка и непомерное ослиное упрямство.
Тогда ещё я это заметил в Мурате Кессаеве. Так случилась наша первая встреча. Я сразу догадался, почему Ковитиди этого своего посетителя препроводил ко мне. Хотел побыстрее избавиться от него. Кому охота расходовать драгоценное время на заведомо нереспектабельного клиента. Не нужно было ничего объяснять, по одному только приторно-обходительному выражению физиономии главреда читалось, что этого назойливого типа следует навсегда отвадить от нашей редакции. Рабочий день подходил к концу, и я особенно не заморачивался каким образом буду отделываться от незнакомца.
– Сергей, познакомься с товарищем. По-моему, он интересные идеи излагает. Это по твоей части, – изрёк шеф с интонациями гробовщика, вбивающего последний гвоздь в предмет своего попечительства.
Я любезно предоставил Мурату возможность расположиться за моим столом и озвучить свои идеи. Из изрядно потрёпанной сумки, с какими мы в школьные годы бегали на тренировки в спортивные секции, он извлёк внушительную стопу рукописных листков и выложил их на стол.
– Что это? Вы написали роман своей жизни? – простонал я, представив какую уйму времени пришлось бы потратить на выслушивание столь объёмного произведения. Хотя подобные прецеденты уже случались и, ссылаясь на малый газетный формат, удавалось без труда выпроваживать подобных романистов.
Мурат не повёл и бровью:
– Что вы! Я не пишу романов. Здесь перспективный экономический проект, направленный на развитие нашего региона и повышение благосостояния его граждан. Если следовать моим расчётам, то появится столько рабочих мест, что придётся привлекать в республику дополнительные силы, задействовать инвалидов-чернобыльцев с афганцами, пенсионеров и т. д. Эффект от проекта таков, что Северная Осетия из дотационного субъекта федерации обернётся в прибыльный.
– Любопытно узнать, коим образом можно достичь в нашем положении успеха, который вы прочите? – так, чтобы только протянуть время до окончания трудового дня, без особого энтузиазма поддержал я благородные порывы соотечественника. Всё же благое дело затеял он, и беззаветно печётся о всенародном благе. Безответственно будет с моей стороны не выслушать его. «Пусть выскажется чувак!» – решил я для себя.
Дальше мой собеседник принялся раскладывать перед моим носом многочисленные проекты различных производств со схемами функционирования, эскизами расположения цехов с привязкой к местности, графиками материалообмена между смежными подразделениями связанной в единую систему экономической модели. Как Эйнштейн, бесспорно, он знал толк в своём деле.
Заскорузлым пальцем крестьянина с въевшейся коричневой окантовкой вокруг ногтя, он тыкал в аккуратные столбики цифр со своими расчётами и в формулы, применённые при этом. В ход пошли выдержки с нормативами из технических справочников.
У меня двинулась кру;гом голова от потока такого количества аргументов со всеми бесспорными обоснованиями. Я чувствовал себя откровенно профаном во всей этой истории. Мне и в школе не давались точные науки. Во мне вовсю властвовал неистребимый гуманитарий. Стрелки часов на стене, словно усы запорожца, уныло повисли на половине седьмого. Уже полчаса назад я должен был покинуть рабочее место. Но что-то было в Мурате магическое, отчего я не мог просто так его прервать. Тем более я не спешил домой. Там мать последнее время совсем достала навязчивым желанием непременно оженить меня на дочери какой-то знакомой нашей Валентины. Чтоб не выслушивать долгих нотаций, я повадился попозже заявляться домой и сразу заваливаться в постель. А свободное время обычно убивал в компании друзей либо избывал в ближайшем кабаке.
Указав на часы, я напомнил посетителю об истечении времени. Пора было закругляться. Пока Мурат собирал в сумку бумаги, на его лице отразилась такая неподдельная мука – даже без психоаналитика было ясно, что он сейчас испытывает. Во мне проснулось сочувствие христианина к ближнему, и я неожиданно для себя предложил:
– Но мы можем продолжить нашу беседу в кафе. Это тут недалеко.
Словно радуга после дождя освежила ещё не распогодившееся небо, так воспринял моё приглашение собеседник. Казалось, целый куль счастья обрушился вдруг на его озабоченную голову.
– Наверное, я вас утомил? – виновато спохватился радетель рода человеческого. – Может, оставим это дело до другого раза?
Я-то понимал, что другого раза не будет, поэтому решил набраться терпения и разом покончить с вопросом. «Сейчас, – решил я, – поддам горячительного и раскрепощусь. Тем более, в нерабочей обстановке проще объясниться». И я протянул ему спасительную длань в океане людского безразличия, где он тщетно барахтался без надежды на сочувствие.
– Нет-нет, мне действительно интересно, – без пафоса поспешил я заверить его. – Признаюсь, в расчётах я ничего не смыслю, но сама идея меня увлекла.
Мы расположились за дальним столиком, и я заказал коньяка. В этом заведении я завсегдатай, поэтому мои гастрономические предпочтения давно известны персоналу. Официантка Любаша подала пепельницу и через некоторое время принесла бутылку «Белого аиста» с двумя хрустальными стопками и плиткой шоколада «Особый».
Увидев перед собой приготовленную чарку, Мурат, как сатана от крестного знамения, отпрянул в испуге. С брезгливостью он отстранил посудину в сторону и решительно объявил:
– Извините, Сергей, я не употребляю алкоголя.
Я попытался плеснуть ему в стопку из бутылки:
– Да вы не стесняйтесь. Я угощаю.
Он быстро накрыл своей лопатообразной ладонью хрустальное изделие, и оно потерялось в его пятерне:
– Я правда не буду пить, Сергей.
– Что же, мне в одиночку прикажете напиваться? Как-то не по-русски получается. Говорят, в одиночку пьют те, кто на последней стадии алкоголизма, – уже сожалел я о своём неосмотрительном предложении продолжить знакомство.
– А вы не обращайте внимания на меня. Чтобы вам не испытывать неловкость, я закажу себе минералку и останемся при своих. Каждый будет пить то, что ему нравится, – нашёл выход из положения несговорчивый компаньон.
Видя, что бесполезно настаивать, я вынужден был поддержать обозначенный паритет. Хлестнув одну за другой пару стопок, почувствовал себя в кондиции и приготовился дальше выслушивать очередную версию создания рая на земле.
Мурат бесстрастно отлил пузырящегося «Кармадона» в стакан и, запрокинув голову, залпом выплеснул содержимое в рот, шумно глотнув при этом несколько раз и сопроводив судорожными толчками кадыка движение жидкости внутрь. После этого он разложил на столе уже знакомые мне листы. И продолжилась нудная цифирная тягомотина. Поддав ещё коньяка, я ощутил в себе достаточный философский настрой, чтобы в циничной форме реагировать на происходящее, и беспардонно прервал вдохновение Мурата:
– Слушай, так не пойдёт! Я тебе объяснял, что перед тобой гуманитарий. Значит, давай уберём все твои расчёты, и просто изложи человеческим языком, что всё это значит. Короче, представь, что пересказываешь художественное произведение из хрестоматии на уроке литературы. Только так я способен адекватно воспринимать мир.
И я вдохновенно закатил глазки, в предвкушении услышать интересную историю. Мурат наоборот опешил от такого неожиданного предложения. В неофициальной обстановке мы незаметно перешли на «ты» и почувствовали себя более свободно. Надо отдать должное моему собеседнику, он быстро сориентировался в выдвинутых мною новых условиях.
– С чего же начать? – озабоченно принялся он входить в предложенную роль.
– Так ты уже два часа назад начал, – напомнил я. – Просто сложи назад в сумку все эти бумаги со скучной цифирью и излагай по существу суть своей идеи.
– Ладно, – согласился он, – я и без бумаг наизусть помню почти все вычисления, ведь не один год бился над расчётами.
– Мурат, ты неисправим. Наверное, учился в заведении с математическим уклоном?
– Я студент Саратовского архитектурно-строительного университета.
– А-а! Тогда всё понятно. Вот почему тебя осенила мысль именно через архитектурное проектирование осчастливить весь белый свет. Тоже мне, благодетель выискался. Тебе бы хосписом заведовать.
– В общем, дело было так, – сосредоточился Мурат на предмете обсуждения. – Я работал в отделе градостроительства города Белая Башня. До того, как меня выперли оттуда, приходилось встречаться с простыми людьми и вникать в их проблемы. Я много размышлял над тем, почему в самой богатой на планете ресурсами стране народ влачит нищенское существование. Я задавался вопросом: неужели нельзя это каким-то образом исправить? Ведь другие успешные страны при гораздо меньших возможностях обеспечили же своим гражданам достойную жизнь. У нас одних только пустующих земельных территорий непочатый край. Их должно обживать население. Смотришь иной раз в телевизоре на каких отвесных кручах, словно ласточкины гнёзда, налеплены жилища в какой-нибудь заморской стране и диву даёшься. А ведь это у них там не от хорошей жизни. Просто дефицит территорий. Вот и устраиваются, где только возможно. У нас же кто-то упорно не хочет, чтоб население владело – каждый своим земельным наделом, и люди бы строили там семейный уют по собственному разумению. Разве что олигархам позволено прибирать к рукам всё, что вздумается. Слышал, что в отдалённых местах на Севере можно по сходной цене приобрести внушительный земельный участок в пользование. Только на кой мне сдался этот Север, когда я родился в Осетии, здесь прах моих предков хранит земля. Вон, горы кругом стоят пустые – сколько можно настроить там, как на какой-нибудь Мальте, удобных жилищ. Так не дают людям возможности. А почему? Ты никогда, Сергей, не задавался этим вопросом?
Признаться честно, меня задел монолог Мурата. Он действительно затронул насущные проблемы нашего общества. И тут я сам невольно поддался его темпераменту, последовал с интересом за ходом конструктивных мыслей. В принципе, неплохо было бы каждому иметь собственное жильё, да ещё с приусадебным участком, а не стоять по многу лет в очереди, чтобы, в лучшем случае, к пенсии получить малогабаритную клетушку в общем железобетонном улье. Я был солидарен с Муратом, только по привычке отозвался туманно:
– Пути господни неисповедимы… Ох и смутны дела, что творит наша власть! Ты, Мурат, что конкретное предлагаешь?
– Наверное, слышал, Сергей, как один столичный комик турецкую Анталию, заполненную нашими туристами, назвал всероссийским курортом?
– Слышал, конечно! Кажется, это был Михаил Задорнов.
Мурат снова отпил «Кармадона» и косо, озираясь украдкой, взглянул в окно. На улице начинало смеркаться. Зажглись фонари вдоль тротуара, проезжающие автомобили слепили огнями фар, закатное зарево на небе потухло и, словно из глубин космоса стали всплывать этакими пузырьками на поверхности, звёздные светляки.
– Темнеет, – виновато обмолвился архитектор счастливой жизни, поймав мой взгляд на себе.
– Я никуда не спешу, – успокоил я его. – Кафе закрывается в полночь.
В его лице промелькнул светлый проблеск, как будто шашлычник взмахнул картонкой над мангалом и тлеющие угли полыхнули ярко в ответ. И он продолжил:
– Это ж сколько миллиардов рублей наши граждане увозят из страны! И не только в Турцию, Таиланд, страны Евросоюза… Кругом с распростёртыми объятиями принимают щедрых российских туристов. Почему мы не можем у себя наладить достойный отдых для граждан? Деньги не покинут тогда пределов Отчизны. Мало кто захочет обременять себя дополнительными заботами, связанными с оформлением виз, общением с обслуживающим персоналом на незнакомом языке и прочими прелестями заграничного сервиса. Даже непривычная пища и та неблагоприятно воздействует на организм, приводя кишечник к глубоким расстройствам. У них там другие бактерии, несвойственные нашему климатическому поясу. Нередко наши соотечественники подхватывают их вирусы, а это уже чревато серьёзными последствиями. За границей много случается неприятностей с русскими людьми.
– Никак не возьму в толк, что ты конкретно по этому поводу предлагаешь? – призвал я опять не тянуть кота за хвост.
– Надо пресечь такое расточительство. Вот этим я и обосновал свою систему построения успешного общества. То есть, она зиждется на создании целого комплекса мер, объединённых экономической целесообразностью. Иными словами, нужно создать в стране туристическую индустрию для своих обитателей.
– Ах, вон куда ты клонишь! – стал я понемногу вникать в суть. – Легко сказать, но как это выполнить?
– В одном иностранном журнале, – с вдохновением продолжал Мурат, – я как-то наткнулся на любопытную статью. В ней речь шла об ангаре, когда-то построенном для дирижабля, размером это сооружение 400 на 800 метров и высотой – 50. Там воссоздали флору с фауной острова Бали. Соорудили горную гряду вдоль одной стены, концами опускающуюся в живописную лагуну, заполненную натуральной морской водой. Несколько небольших островков там разбросаны по акватории. Пляж вдоль линии берега засыпан золотистым песочком. С одного края территории возвышается современный городок в миниатюре с отелями, ресторанами и сувенирными бутиками. Там громоздятся многоэтажные здания. Даже фонтан украшает центральную площадь. Здесь же расположен рынок с продукцией местного производства: фрукты, овощи, сыры, копчёности, посуда, одежда, сладости, изделия народных промыслов, книги, музыкальные диски и прочее. Функционирует экскурсионное агентство, знакомящее отдыхающих с достопримечательностями региона. Импровизированный пиратский парусный корабль 18-го века расположили в лагуне возле берега, а внутри него устроили казино и на верхней палубе открытый ресторан. Вход в увеселительное заведение прорубили в обшивке борта. Остальная территория суши засажена экзотическими растениями, разбито много цветников, проложены дорожки для любителей пеших прогулок. Под горами пресное озерцо с ниспадающим сверху в него водопадом, а оттуда вытекает ручей, наполненный пёстрыми аквариумными рыбками. Ручей петляет по парку, в местах пересечения с дорожками радуя глаз ажурным кружевом орнамента перекинутых через него лёгких мостиков. Мелкой породы обезьянки, белки, газели, павлины с фазанами и попугаями да разные игуаны обитают в этом райском уголке, искусственно воссозданном рукой человека.
– Ты просто романтик, Мурат! – невольно поддавшись искушению, и я размечтался вместе с ним. Лишь сделав над собой усилие, вернулся к реальности. – Но у нас ведь суровый климат. Такое для наших широт не подойдёт.
– Самое забавное, что этот ангар, превращённый заботливыми хозяевами в райский уголок, находится в ледяной Гренландии!..
От такого известия, признаться, я окончательно обалдел. Если бы не порции коньяка, методично отправляемые внутрь, неизвестно чем бы всё это волшебство закончилось для меня.
– Слушай, Мурат, таким открытием ты кого хочешь доведёшь до психушки. Тут можно реально тронуться умом. Понятно, почему от тебя стараются поскорее избавиться ответственные мужи. Однако, продолжай, мне интересно слушать.
– Да-а! На чём я остановился? – сдержанно продолжал он. – Ага! Расписные индейские пироги и катамараны на мускульном приводе с площадками для ныряльщиков бороздят воды лагуны. В глубинах обитают морские существа: рыбы, лангусты, креветки, раковины, морские звёзды, осьминог… Вдалеке в отдалённом углу, в воде, устроены на сваях с десяток лёгких бунгало. Это для искушённых любителей заокеанской экзотики. Прочие могут просто любоваться прекрасным видом креольской деревни на фоне лагуны. В горах сеть таинственных гротов с цветной подсветкой привлекает игрою света в причудливых стеклянных кристаллах. Я внутри искусственных гор оставил бы ёмкую полость для обустройства там дискотеки. Народ наш любит веселье и оценит такую инициативу. А потолок ангара нужно драпировать белым полотном и на этом экране проецировать лазерной установкой небесную лазурь с плывущими облаками. Получится как настоящее небо.
– Ничего не скажешь. Красиво! – зашёлся я в умилении. – Не представляю только на какие средства всё это содержать?
– Давно подсчитано всё без нас. Единовременно там размещаются до восьми тысяч отдыхающих. Значит, в течение месяца четверть миллиона человекодней, получается, мы имеем в приходе. От этой цифры и следует отталкиваться в расчётах.
– Опять эти цифры… – простонал я болезненно.
– Хорошо, не буду. Но суть ты себе уяснил?
– О да! Весьма впечатляет весь этот проект. Вроде бы, действительно самоокупаемость ему обеспечена. Доходность такого комплекса не вызывает сомнения. И всё же, не понимаю, каким образом наполнять всю эту систему товарами. Опять импортировать из-за границы?
– Вот здесь-то и кроется гвоздь всей программы. Она заключается в создании значительного количества рабочих мест. Если брать увеселительный комплекс, условно названный мною «Бали» и построенный в ангаре, за основу, то к нему нужно создать целую инфраструктуру вспомогательных производств. Да и сама аббревиатура БАЛИ в моей интерпретации звучит, как Большой Ангар Локализированной Инфраструктуры. То есть, все отдельные локальные производства объединены в единую инфраструктуру для обслуживания большого ангара с туристическим комплексом. Начну с того, что мясное питание отдыхающим обеспечивается со своих ферм и птицефабрик. Там же колбасные цеха и коптильни запасаются мясной продукцией для своего производства. Далее. Для разведения рыбы необходимо создать сеть прудов, которые удовлетворят потребности не только туристического комплекса, но и больше того. Осётр, сом, форель, сёмга, карп, раки и другие виды должны присутствовать в меню наших граждан. Цех по расфасовке чёрной и красной икры должен обязательно здесь присутствовать. А копчёные деликатесы и балыки давно ведь стали редкостью на столах обычных россиян. И это большое упущение.
– Я сейчас захлебнусь слюной. Прекрати, Мурат, заниматься гастрономическим садизмом.
– …какой позор употреблять эти западные подачки в виде «ножек Буша», – не обращая внимания на мою реплику, гнул свою линию упорный искуситель. – А этот сыр из Европы. В наших горах столько брошенных шахт, что там без проблем можно открыть сыроваренное производство. Можно, также, там разместить фермы по выращиванию экологически чистых грибов. И для приготовления качественных марочных вин там подходящий микроклимат с постоянной температурой. В Южной Осетии виноградные плантации такой богатый урожай приносят, аж аграрии не знают, куда его подевать. Вот и завозить оттуда сырьё. Гораздо дешевле обойдётся. И своим соседям, таким образом, сбыт сельхозпродукции поможем наладить. Хватит травиться поганым пойлом и всяким шмурдяком недостойным.
– Хорошо поёшь – приятно слушать, – подлил я масла в огонь, повышая градус полемики.
Мурат не обратил на мою иронию никакого внимания и, увлечённо, словно запойный мужик, витающий в пьянящих испарениях, нёс своё:
– Вблизи ангара нужно построить котельную для обогрева курортного комплекса БАЛИ, в котором будет устроена электронная система поддержания микроклимата, дозированно и экономично использующая отопление. Кроме того, тепло из котельной отводится в расположенное тут же тепличное хозяйство, где выращиваются ягоды, овощи, фрукты. Да-да, фрукты тоже, ибо деревья при нашем климате будут лучше плодоносить в теплицах. Есть прецеденты, когда в Заполярье выращивали ананасы. Автоматика обеспечит соответствующий климат внутри. И вообще, НИИ и КБ должны быть ориентированы на удовлетворение потребительских нужд населения в своём Отечестве. Должны создаваться отечественные поточные линии, автоматизированные автономные производства для фермерских и личных хозяйств, новые более дешёвые композитные материалы для промышленного и индивидуального строительства в наших экстремально-рискованных широтах и прочее на потребу обычным гражданам. Ну, что там ещё? Торговая база для снабжения продуктами со всеми холодильными камерами и другими хранилищами должна находиться тоже рядом, чтоб без проблем удовлетворять запросы ресторанов и торговых точек комплекса. Собственные пасеки должны обеспечить мёдом сластён. Кулинары пусть этим займутся. В нашей цветущей республике пчёлам вольготно на природе. Развернуть производство красивой и качественной посуды. Эх, какие сервизы везут из-за границы наши туристы – прямо художественные произведения! Разве нельзя и у нас изготовить такое? А с мебелью дело обстоит ещё хуже. И ведь каждый год в пожарах уничтожаются сотни гектаров леса, а это миллионы кубометров древесины. Что огню не досталось, так китайцы увозят к себе. А это лучшее сырьё для постройки столь дефицитного у нас жилья.
Не был бы Мурат архитектором, если бы не затронул тему строительства домов. Применить профессиональные навыки, кажется, сам бог велел при его-то складе характера. И мечтатель глубже погрузился в сочинённые богатым воображением грёзы:
– Наша власть много раз обещала каждую семью обеспечить отдельной квартирой или домом. И мы знаем, чего стоят эти обещания. А казалось, чего бы проще. Развернуть производство уютных домиков из отечественного лесоматериала. Прекрасные шале из деревянных срубов в горных Альпах настроили швейцарцы и французы. Это самый полезный для здоровья материал. Из некондиционных обрезков древообрабатывающего производства следует конструировать более дешёвые, утеплённые с помощью композитных материалов коттеджи. И сбывать эту так необходимую населению продукцию, применяя долгосрочное кредитование. В нашем холодном климате не проживёшь ведь в лёгком бунгало или картонной хижине. Такое производство в России принесёт баснословный доход. Не понятно, почему правительство до сих пор не озаботилось этим. Сколько рабочих мест можно создать на этой базе!
– Вопросы действительно до сих пор остаются без ответов, – осталось лишь констатировать мне очевидное положение дел.
– Пустые-то территории никак не дождутся своих хозяев, – вздохнул Мурат. – Перестали их засевать. Кроме этого, их должны заполнять многочисленные стада и отары одомашненной скотины. Мясной продукцией насыщать надо рынок. Коврово-ткацкая фабрика, кондитерская, обувная, скорняжная, гончарная, других народных промыслов – ждут своего часа. Нужно возродить забытые ремёсла.
– Полезное замечание. Только где набраться для этого специалистов?
– Их готовить надо. Для этой цели я предлагаю создать центр по подготовке ремесленников. Во Франции, например, по окончании последней мировой войны был создан подобный учебный центр, где обучали народ шить одежду, выделывать шкуры, лепить и обжигать горшки. Безработные обретали рабочие профессии и в период экономического упадка в государстве разворачивали собственное дело, которое позволяло прокормиться семье и производить отчисления в казну.
– Всё так! – согласился я. – Да только на всю эту грандиозную программу откуда взять средства?
– В этом главная проблема. Поэтому для начала следует выбрать один экспериментальный регион и на нём обкатать программу. Северная Осетия лучше всего подходит для этой цели. Во-первых, автохтонное население здесь исповедует христианство, а это немаловажно для нашей страны с преобладающим православным вероисповеданием. Во-вторых, природные пейзажи у нас завораживающие. Климат достаточно благоприятный – озон никогда не переведётся. В-третьих, народ осетинский толерантно относится к чужакам. В то время, когда развалился Советский Союз, кругом развернулась такая оголтелая русофобия. Единственная республика на Кавказе, где не изгоняли русских и не выступали за прекращение всяких связей с Россией – оказалась Осетия. Это ли не основания, чтоб именно здесь объявить зону экономического развития? А деньги сюда можно привлечь из тех средств, что государство хранит в иностранных инвестиционных фондах и казначейских бумагах. Ещё, часть доходов с нефтегазовых промыслов стоит направить на эту программу. В перспективе такое вложение капиталов непременно окупится.
– А иначе и быть не может! – охотно поддержал я пассионария. И тут же скептически добавил. – Только вряд ли наделённые властью лица станут обременять себя лишней заботой. Никто не заинтересован запускать средства в грандиозный и многолетний проект. Пока он осуществится, многие из правителей уйдут на пенсию. Проще им заниматься распилом страны и отхватывать для себя лакомые куски. Огорчу тебя, дорогой друг! Реальность такова, что никто не займётся твоим замечательным проектом. Заруби себе это на носу. И не теряй зря времени на хождения по редакциям газет. Скажу тебе откровенно, в газетных установках не предусмотрено идти поперёк государственной идеологии. А здесь, несомненно, присутствует идеологическая составляющая. Представляю, как бы воспринял всё это народ, предоставь ему на суд твою программу. Бунт неминуем тогда! А русский бунт, да при нынешнем смутном времени – это же катастрофа глобального масштаба. Моё мнение таково: засунь ты этот свой проект с условным названием «Бали» куда-нибудь подальше и больше никому не показывай.
Видели бы вы каким взглядом ожёг меня Мурат в тот момент! В нём отразился весь пыл кипучей натуры, вся боль от крушения надежд. Это было похоже на электрический самовар, в котором неожиданно, в самый момент кипения, сгорел нагревательный элемент. Бедняга сник, будто только что на глазах автомобиль сбил его любимого дитя.
«И всё же, лучше горькая правда, чем сладкая ложь! – успокаивал я себя. – Пусть лучше займётся каким-нибудь полезным делом мужик». Не ведал я тогда, чем дело закончится и что последует тому продолжение, будет отведена роль там и для моего участия. Но не следует забегать вперёд – всё, как есть, расскажу по порядку.
Тем поздним вечером, как казалось обоим, распрощались мы навсегда на ступенях кафе «Фаворит» (И название заведения оказалось символическим!). Едва заметно прихрамывая на правую ногу, Мурат уходил в бесконечность ночи. Долгим сочувствующим взглядом я проводил его понуро удаляющуюся фигуру, сам отправился в противоположном направлении туда, где дожидалась меня уютная постель. Хотелось поскорей зарыться в её прохладное лоно и забыться до утренних петухов. Коньячный эффект проявлял своё действие, расслабляющей негой обволакивая изнутри.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Давно ведь было сказано: жизнь прожить – не поле перейти. Хотя и поле полю рознь. То, на которое ты однажды ступил, может оказаться минным. Тогда, не приведи господь, испытать те чувства, которые терзают забредшего туда бедолагу. В любой момент под тобой может разверзнуться земная твердь, а плоть разнести на куски. Но не все прислушиваются к голосу разума, мудро твердящему: обойди это проклятое место! Изредка встречаются отчаянные головы, бросающиеся наперекор судьбе. Эти жертвы необходимы человечеству, дабы осознать суть существования каждой души на этом свете. Примером тому история Христа. Самопожертвование – великий подвиг и далеко не каждый готов его совершить. Тут опять же есть нравственные аспекты: ради чего человек подверг себя мукам? Одному захотелось, превозмогая немыслимые испытания, обеспечить банально собственное благополучие, когда на другом краю поля брезжит реальная надежда в виде значительных материальных благ. Этот искусительный приз, бесспорно, вполне стоит затраченных на его обретение недюжинных усилий.
Однако есть и другие. Это избранники, которых послало Небо для того, чтобы они освятили своим пребыванием смысл жизни на нашей планете. Ведь стадам обывателей, тупо уткнувшимся мордой в сочную травку под ногами, недосуг оторваться от плотоядного насыщения и взглянуть на загадочное небо, полюбоваться красотами по сторонам, подумать о вечном. Им обязательно нужен поводырь, избравший единственный путь, чтобы масса, следуя за ним, не растерялась в пространстве.
Оказался предводителем стада козёл или осёл – об этом блеять будут овцы в конце дороги, когда на ночь закроют их в вонючей овчарне. Главное, что их лидер, взгромоздив на себя непомерный груз ответственности, успевал бы созерцать и осознавать прелести окружающего мира. Сложилось так, что люди ошибочно принимают болтунов и краснобаев за умных и увлекательных личностей, а тех, кто без лишних слов занимается делом, считают почему-то примитивными и неинтересными. А может здесь проблема в недальновидности самих судей? Ведь говорила же знаменитая сочинительница детективных историй Агата Кристи, что «разговоры изобретены для того, чтобы мешать людям думать».
Даже звёзды, случается, падают и гаснут на ночном небосводе. А чего вы хотите от обычных смертных? Их жизнь – лишь миг средь бесконечной вечности. И время бесстрастно решит, запечатлеть ли сей миг в памяти людской!
Мурат Кессаев оказался той фигурой, которая способна оставить след на Земле после своего пребывания. Я тешусь мыслью, что свело нас провиденье, чтоб значительный отрезок времени пересечь в совместной упряжке.
Начну с того, что он не был баловнем фортуны. Удача – капризная девка и никогда не предугадаешь её причуд. К тому она благосклонна, хоть, казалось бы, и рожей не вышел. А этого, по всем статьям благородного и достойного, исказнила, как самого отъявленного негодяя.
Наш персонаж изначально был обречён пребывать в заурядном существовании. И где там в его кругу обретёшь успех? Когда тебя с головой поглотили сплошные серые будни, нет сил заботой разум утруждать. Ведь это аксиома бытия. Кто сможет опровергнуть истинность сих слов? Желающих, как правило, не сыщешь. Ан, есть такой! Его, уж верно, выстрадало время, в потоке душ избрав эксклюзивный экземпляр. И он, как посланный миссия, готов управиться с предначертаниями в судьбе. А если предписано на роду извечно в ярме горбатить спину, тогда и нечего бесполезно пенять на участь.
Мурат вовсе и не клял выпавшую долю. Он исполнял предписанный судьбой наказ. Трудился по домашнему хозяйству. В родительском дому водились скотина и птица. За ними требовался каждодневный уход, и корм заготовить на зиму, а также, необходимо было вести огород. Об этом ведает каждый крестьянин. Потому и несёт от него за версту навозом да трудовым потом разит наповал утончённого в обонянии любого аристократствующего субъекта надменных городских кругов. О таких, как Мурат, там судят так: хоть сам он вышел из села, но село из него – нет. Никогда они не признают за Муратом право принадлежать к их претенциозному сословию. А он и не стремился весь мир переделать. Занимался своим делом и грезит в мечтах о счастливом грядущем. По всей вероятности, интуиция в нём распознала творца, а иначе кто же тогда надоумил обычного сельского парня стезю архитектора избрать? И вот, у него за плечами, как ноша нажитого капитала, учёба в Саратовском архитектурно-строительном университете, женитьба, армейская служба. От учёбы ему досталась профессия. В социальном статусе семьянина обрёл душевную опору и перспективу на грядущие времена. Из армейской жизни почерпнул жизненно необходимые навыки преодоления препятствий.
Как-то я полюбопытствовал у Мурата насчёт исполнения им гражданского долга перед Отчизной. И он рассказал необычную историю, приключившуюся с ним в горах Таджикистана.
…Так уж случилось, что пришлось мне, обременённому собственной семьёй – женой и малолетним сыном, прервав учёбу, со второго курса университета отправиться на срочную воинскую службу. И я облачился в армейский мундир. Вскоре оказался на южных рубежах необъятной Советской страны. К концу моей службы сепаратисты в республике уже не таились в тени. Таджикские ваххабиты решительно отвергали навязанный Москвою режим. Участились погромы некоренного населения, которое массово покидало Таджикскую республику, спасаясь от расправ. Чёрный февраль девяностого года надолго останется в памяти уцелевших очевидцев.
Стали не редкостью провокации в адрес дислоцированного на территории азиатской союзной республики воинского контингента. Мне оставалось совсем немного до дембеля. Старшим сержантом был я в ту пору, и занимал должность помкомвзвода в мотострелковой дивизии. В районе Хорога, на Памире, с ответственным заданием с группой бойцов отправился в БТРе к месту назначения. И ночью нарвались на засаду. Бандиты ждали нас, перегородив дорогу валунами, а сами притаились сверху под прикрытием скал. На узенькой, как шёлковая лента в косичке первоклассницы, горной дороге, где с одной стороны возвышается каменная стена, а с другой простирается бездна обрыва, не спасёшься, исполнив тяжёлой машиной удачный манёвр. Хоть в экипаже был лихой механик-водитель, родом из отдалённого горного аула в Дагестане, кумык Руслан Хасбулатов, но в той ситуации и он оказался бессилен.
Лишь только мы вывернули из-за поворота, как фары уткнулись в наваленную перед нами на дороге преграду из камней. В тот же миг сокрушительный взрыв содрогнул боевую машину. Загорелась броня, как фанерный муляж на учебном полигоне, ярко освещая всё вокруг. Я почувствовал боль в повреждённой ноге и с усилием выбрался наружу из горящей машины. Всё кругом заволокло пороховым смрадом и запах горелой резины надсадно свербил в бронхах. Кто-то сверху стрелял, рядом тоже в ответ раздавались короткие автоматные очереди. Едва я расслышал сквозь звон в голове:
– Камандыр… скала прижимайса!..
Голос был до мучительности знаком, только контуженный мозг, не желая повиноваться, вяло функционировал, будто в извилины залили липкого киселя и мысли в нём безнадёжно вязли. Из последних сил я пополз в тень под прикрытие горы, волоча перебитую ногу, пока от потери крови не лишился сознанья. Пришёл в себя в глубокой расщелине среди каменных глыб, куда перетащил меня Хасбулатов. Как ему удалось забраться туда вместе со мной по отвесным кручам, одному богу известно. Да, горы – это была его стихия! Горец знал, как с ними обращаться. И они не выдали его. Если бы Руслан передвигался по проходимым местам, нас тогда непременно б настигли таджики. Пятеро суток пришлось добираться к своим, хоронясь от жестокой расправы. Всё это время кумык не оставил меня. Свой индивидуальный пакет использовал для перевязки моей раны. Без пищи приходилось туго. В одном месте мой спаситель разорил подвернувшееся на глаза птичье гнездо, и мы подкрепились, выпив сырые яйца. А больше жевали траву или веточки чахлого кустарника, изредка встречающегося в тех местах, скудных на растительность. Изрядно поистрепались тогда мы с ним. Вернулись осунувшиеся и изодранные в расположение части, аж часовой не узнал и поднял тревогу. Руслана качало словно ветром. И как только вынес он на себе, по сути, двоих! – со вздохом закончил Мурат свой печальный рассказ.
Мы помолчали, хмуро насупившись. А что тут было добавить?..
Став городским главой, Кессаев немедленно вызвал телеграммой к себе из Дагестана верного кумыка на место личного шофёра доставшегося в наследство от предыдущего градоначальника джипа «Черокки». У нас в команде мэра дагестанца прозвали Коротышкой. Пусть Руслан и невысок ростом, но кряжист, как пень баобаба, оставшийся от поваленного ураганом ствола. Его непропорционально короткие конечности, как обрубленные культи, в растопырку торчали из бугрящегося выпуклостями дюжего тела. Бывший механик-водитель боевой машины, а с некоторых пор персональный извозчик мэра, агрессивное в свободной манере вождение казённой иномарки виртуозно сочетал, смотря по ситуации, с нежным вальсированием в упорядоченном городском трафике насыщенной интенсивности. Он неприхотлив и беззаветно предан шефу – скорее неразделим с хозяином, как рыбка-прилипала пред телом гигантской китовой акулы. У кумыка на невыразительном лице, разве что, заметишь тусклое мерцание глазных яблок, будто повёрнутых зрачками внутрь. Он скрытен, молчалив и хладнокровен в любой критической ситуации, как будто участок тела, где расположено его сердце, находится под воздействием анестезии. И мне приходилось Руслана наблюдать в экстремальные моменты.
Как бес он владеет баранкой, пусть даже стихийное бедствие преградой вдруг встанет ему на пути. Ну, вспомнить хотя бы тот случай, когда мы в машине неслись по мосту, чтобы скорей достичь противоположного берега. А бурный весенний поток уже захлёстывал сверху опасно накренившийся пролёт моста и брызгами разлетался из-под колёс. И в самый последний момент сорвало несущую часть переправы и на наших глазах её медленно вместе с машиной всё дальше сносило течением от берега. Брешь катастрофически расширялась. Пассажиры, как завороженные, неотрывно впились сосредоточенными взорами в кипящую бурлящим потоком и расширяющуюся промоину. Один только маэстро лихой езды хранил непоколебимое спокойствие и, словно лидер на финишной прямой, неудержимо нёсся к победному триумфу. Едва перелетел «Черокки» через брешь, как окончательно сорвало с опор мостовой пролёт и завертело, переворачивая и круша, в бешеном горном потоке. А машина после смертельного трюка приземлилась мимо дороги на кочки и, благодаря только мастерству водителя, выскочила на асфальт, едва не опрокинувшись при этом.
– Бил-л-ят! – лишь сорвалось из разверзшихся уст кумыка в гробовой тишине кабины.
Для меня оставалось непостижимым, как какой-то дикарь из горных мест, где кроме осла или лошади не используется иной транспорт, и вдруг так заправски управляется с автомобилем. По поводу моего заблуждения втолковал один знающий малый:
– У них там, в Махачкале, обычное дело, когда все без правил лихачат по улицам!..
После дембеля Мурат перевёлся на заочную форму обучения, не жалея себя, постигал премудрости архитектурной профессии. Было-было от чего испытывать трудности. Превращалась в руины великая страна. Ошеломлённые люди метались кругом неприкаянно, как погорельцы. Мать, не выдержав эту сплошную напасть, заболела и тихо отошла в мир иной. И остался со старым отцом-инвалидом на руках и молодой женой с сыном-малюткой прагматичный приверженец просвещенья. Время было жестокое и лихое. Народ трудился без пенсий и зарплат. Выплаты задерживали по многу месяцев. Спасало от голода трудолюбие в развёрнутом личном хозяйстве.
Мурат устроился на работу в отдел градостроительства мэрии Белой Башни, где в тот период вовсю заправлял Геор Хестанов. Вертел делами предприимчивый мэр так, что на фоне всеобщего разорения воздвиг себе в родной Первомайке палаты похлеще боярских. Никто его не смел укорять, лишь робко шептались горожане на ушко друг другу по закуткам.
До всех этих обывательских дел Мурат был далёк. На службе проводил он рабочие дни. Хозяйствовал в доме отцовом. А ночами зубрил до отупения учебный материал, часто засыпая прямо за письменным столом. Жена Юлия украдкой плакала, опасаясь, что тронется умом супруг от чрезмерных таких нагрузок. На себя она давно махнула рукой. Жаль, когда в расцвете лет безнадёжно увядает цветущее тело. А была ведь молодка ещё хоть куда из себя. Круглое с нежным подбородком лицо невольно приковывало к себе взгляды мужчин на улице, особенно глаза, миндалевидные, светло-карие и глубокие, в обрамлении бархатных ресниц. Её женская натура требовала внимания, а им с мужем порой некогда было даже пару добрых слов друг другу сказать. И, вроде бы, рядом законный супруг, но дух его обитал вовсе не здесь. О чём свидетельствовал его отрешённый и затуманенный заповедной думой взгляд.
Случалось, заботливо скажет она:
– Милый, поберёг бы себя. Вон седина в волосах пробивается…
Натруженной рукой взъерошит Мурат короткий свой «ёжик» и бросит:
– То годы во мне серебром проросли. Их носить напоказ не зазорно мужчине.
– Не щадишь ты себя, так пощадил бы родителя. Пренебрегаешь мною. Хоть бы иногда вспоминал о маленьком сыне.
– Ради бога оставьте меня. Сил не осталось на склоки.
На том обрывался бессмысленный спор, и снова Мурат погружался в себя.
Если тебя не понимают близкие, то только и остаётся искать утешенье внутри круга собственных интересов. Юлия так и поступила. Всю нерастраченную любовь она направила на маленького Казбека. И ещё увлеклась любимым хобби. Дело в том, что, работая в аптеке фармацевтом, она профессионально разбиралась в целебных свойствах различных лекарственных растений. А отсутствие в продаже в последние годы необходимых медицинских препаратов породило массу народных целителей, шарлатанствующих на людском невежестве.
Вот и занялась женщина сборами трав, составляя лечебные снадобья, которыми от души снабжала всех страждущих. В свободное время она пропадала в окрестностях, запасая целебный продукт. Так что, дом весь превратился поистине в ведьмин вертеп: кругом стояли склянки с настойками и экстрактами, в сенях и коридоре с потолка свешивались пучки сушёных трав, крутой духмяный аромат снадобий непривычно раздражал обонянье посещающих этот дом гостей.
Супруги жили рядом под одной крышей, и в то же время были далеки друг от друга. Юлия с некоторых пор тихонько подмешивала мужу в пищу приворотного зелья, приготовленного собственной рукой, в надежде, что он обратит на неё более пристальное внимание. Она беззаветно верила в силу чудодейственного средства. Но все её усилия были тщетны. Мурат оставался к ней холоден, как циклон, налетающий с Арктики. Старик отец всё это видел и переживал молча, в немощи своей понимая, что не в состоянии повлиять на сына для того, чтоб тот поберёг себя и сохранил семью. Житейская мудрость научила пожилого человека не встревать в дела молодых. Со снохой и внучком он жил в большем согласии, нежели со взрослым сыном. Не понимал он самоистязаний того ради какого-то там образования. Не понятны нисколько крестьянской душе затейливые учёные люди. А тут родной сын подался туда же.
– Да и бог с ними! – отмахивался старик. – Пусть себе постигают науки…
А в городской администрации затеяли грандиозный проект. С чего бы вдруг на безденежье на такое решились? Долго в станице Междуреченской мирились с регулярными весенними затоплениями из-за паводков, когда оба рукава речки Фурии выходили из берегов, и вода проникала в жилища. Раз в пятилетку река несла грандиозное бедствие, критически поднимаясь в уровне, унося с собой урожай с огородов, запасы дров на зиму, сложенные во дворе, домашнюю скотину, хозяйственный инвентарь и разрушая подсобные строения.
– Вот так чудеса! – судачили люди кругом. – Наконец-то проснулась власть.
Через отдел градостроительства мэрии Белой Башни проходил проект сооружения защитной дамбы, и Мурат оказался в эпицентре событий.

*  *  *

Вот она – многострадальная станица Междуреченская. Основана была казаками во времена Русско-Кавказской войны, когда экспедиционный корпус генерала Ермолова в начале 19-го века начал выстраивать новую линию оборонительных укреплений для защиты проходящей в этих местах Военно-Грузинской дороги. И речушка Фурия, неспешно струящаяся меж камней неприметным тихим ручейком, разделяется здесь на два русла. Её водной преградой даже не назовешь, поскольку можно запросто перейти вброд, не замочив коленей. Но напоминает о её буйном нраве расположенная в самом месте развилки насыпная дамба, укреплённая загородкой из железобетонных плит. Местами заметны промоины в сооружении, где плиты неровно сдвинуты с мест и там в беспорядке нагромождены бушующим потоком каменные валуны. Неискушённому наблюдателю невозможно представить, чтоб эта смирная речушка таила в себе столь сокрушительную угрозу, от которой сносит постройки и смывает имущество со дворов. Неужели воздвигнутая дамба не обладает достаточной мощью для сдерживания весенних паводковых вод?
Представительная группа важных чинов кучно сгрудилась прямо на дамбе. Я ожидал поодаль, когда наступит момент проявить своё амплуа в отведённой мне роли куртизанки. До меня доносились обрывки отдельных фраз, произнесённых в запальчивости спора особенно резко. Если уж мэр Кессаев так ожесточённо рубит воздух, как саблей, своей пятернёй, значит, всё обстоит серьёзно.
– …ну зачем колоссальные средства вкладывать сюда в этот бесперспективный проект, – недоумевал один из столичных вояжёров, мощно набычив шею, словно греческий Геракл, намеревающийся вычистить Авгиевы конюшни. – Нужно просто закрепить новыми плитами размытые места.
– Как вы не понимаете, что такие затраты мэрия несёт каждый год, – горячился Мурат, выходя из себя от непробиваемости чиновника. – На израсходованную за многие годы на ремонт сумму давно можно было построить монолитное бетонное сооружение на века.
– В то время, когда в республиканском бюджете сплошные прорехи, откуда взять средства на вашу дамбу? Вы об этом подумали, господин Кессаев?
– Вы бы лучше задумались над тем, сколько жертв совсем недавно забрала здесь вода…
Перепалка ещё продолжалась, когда ко мне своей стремительной походкой подгребла Янина вместе с гражданином невыразительной наружности. Во всё время визита комиссии по гидротехническому объекту, этот представитель держался обособленно от всей группы, в споры не вступал, а больше изучающим взглядом дотошного педанта обшаривал дамбу, прикидывая что-то в уме.
– Познакомьтесь, пожалуйста. Это пресс-секретарь мэра Сергей Овсянников, – представила меня Янина. – Он в курсе событий, и в спокойной обстановке вам подробнее объяснит суть дела.
– Очень приятно. Я финансовый эксперт республиканского казначейства Оскар Казимирович Сосновский, – протянул мне лодочкой миниатюрную влажную ручку столичный фрукт.
– Ну, я вас покидаю. Извините, по горло загружена работой, – сбагрив на меня ответственного представителя, поспешила убраться правая рука мэра.
– Где мы с вами, Сергей, сможем обстоятельно обсудить дело? – словно ввинтив в меня буравчики, впился вопрошающим взором Оскар Казимирович.
– Пойдёмте к машине. Сейчас нас водитель отвезёт в одно тихое местечко, где никто не потревожит нашего уединения.
Через полчаса каскадёрской с замиранием сердца езды по горному серпантину, мы оказались в Белой Башне на открытой террасе ресторана «Снежный барс». Перед взором простирался живописный вид на чудные природные достопримечательности. Внушительные каменные исполины, вздымающиеся над городом, застывшими позами порождали в воображении образы эпических персонажей героических нартских сказаний. И над всем этим великолепием главенствующим объектом выделялся величественный памятник из белого камня. Башня надменно хранила секрет своего таинственного происхождения, впечатляя неприступностью и органичным единением с окружающим пейзажем.
Для порядка, соблюдая условности за столом, финансист положил на колени кожаный портфель, и извлёк наружу какие-то важные бумаги. Начал, ссылаясь на предписания должностных инструкций, нудно объяснять проблемы бюджета. При этом он часто апеллировал к исчисляемым миллионами суммам. Я мужественно тосковал, в ожидании заказанных яств. Наконец официант осчастливил щедрым подношением, и за столом обозначилось трепетное возбуждение, предшествующее принятию первой стопки.
– Ну, будем! – с повадкой матёрого халявщика, Казимирович выплеснул в глотку пятизвёздочное содержимое своей порции.
Почин был сделан, клиент увяз в расставленной на него западне, как муха в липкой ленте, коварно вывешенной в проёме растворённого окна. Нутром я почуял, что всё будет на мази! Скоро мой собутыльник изрядно раскраснелся и, азартно потирая руки, приятельски хлопал меня по плечу. Напрочь позабыв о предмете его визита, мы громко травили анекдоты армянского радио и комичные истории из собственной практики. По-свойски обращаясь к нему, я приготовил очередной перл:
– Оскар, ты помнишь студенческие годы?
– О, да! – блестя замасленными глазками, воодушевился компаньон. – Я учился на финансово-экономическом…
Бестактно перебивая его, я продолжал:
– У нас на филологическом ходило меткое выражение: размер жопы, в которой оказываешься во время сессии на экзамене, прямо пропорционален размеру члена, который клал на учёбу в течение семестра.
Он оценил мой юмор! Справившись, наконец, с приступом хохота, мой весёлый партнёр отметил характерную особенность в себе:
– Когда я ем – я глух и нем! Когда я пью – я пообщительнее…
– А ты заклей себе рот скотчем, – советую я, издевательски отправляя в рот внушительный кус румяной и сочной бараньей грудинки.
Лукаво подморгнув мне, Оскар подхватывает иронию и в свою очередь выдаёт:
– Тут ведь оказываешься перед дилеммой. В России есть на выбор два вида скотчей: те, которые не приклеиваются, и те, которые не отдираются!
Я глубокомысленно поддержал его скепсис:
– Относительно нашего разлюбезного Отечества возможны лишь два варианта развития событий: наихудший и маловероятный.
– Обнадёжил, Серёга! Сведения из каких источников черпаешь?
– Из собственных наблюдений выводы делаю. Вон, зарплата в последнее время стала больше напоминать сдачу.
– Да-а! – напуская серьёзный вид, протянул разомлевший казначей. – Тут и вспомнишь невольно беднягу Винни Пуха, когда из-за пчёл тот свалился задом прямо на ежа.
– И что было дальше?
– Так он не постеснялся и сказал всё слово полностью…
До полуночи мы проржали, как насытившиеся овсом гусарские лошади в тёплой уютной конюшне. Батарея опустошённых бутылок и гора загаженных объедками тарелок, будто бранное поле, остались после нашего пребывания. Распрощались мы братьями. Водитель отвёз клиента на автовокзал к ночному рейсу. Я же на вызванном официантом такси добрался домой. Совершенно не помню, как оказался в постели. Очнулся с головной болью и чувством выполненного долга в душе, когда уже было далеко за полдень. Превозмогая себя, добрёл до холодильника. Там нащупал холодное пиво и, как истерзанный жаждой путник в Сахаре, жадно приложился к спасительной влаге. Едва отошёл от мертвецкого состояния, как зазвонил телефон. Естественно, это была Янина:
– Ну, как, алкоголик? Живой? Четвёртый раз уже тебе звоню.
– До твоего звонка был уверен, что пребываю в аду.
– Сильно тебе плохо? Лечись. Только последнее слово молви: как прошло мероприятие?
– Лучше не бывает. Мы с Казимировичем на крови побратались. Готовьтесь принимать дары падишаха.
– Молодчина, Овёс! Ты оправдал возложенные надежды. Родина этого не забудет, – рассыпалась в благодарностях интриганка. – Можешь спать дальше. Больше тебя не побеспокою.
– Ну вас всех к чёрту! – послал я коллегу. – Спаиваете меня, изверги…
Бросив трубку, ощутил, как сдавливавший голову терновый венец стал обретать очертания нимба от признания удачно мною провёрнутого дельца. Главное, будут теперь деньги на сооружение дамбы. Столько с ней претерпели мороки! Как тут не возрадоваться? Ведь беда, что случилась три года назад, разделила общество на два непримиримых лагеря. Эта беда, в своё время, и сыграла решающую роль при восхождении Мурата на Пантеон городской власти. Грешно в подобном тоне рассуждать о трагедии, но только чрезвычайные ситуации, порой, могут всколыхнуть консервативное мышление обывателя, чтобы дошло до него, что гражданской активностью можно добиться исполнения воли масс. Конституционное право граждан – изъявлять свою волю во время выборов лидера. Слушая пропагандистские призывы всяких политтехнологов, не стоит поддаваться их обольщениям. Всегда судить надо исключительно только по деловым качествам кандидата. Если за его спиной нет реальных дел, то не стоит заблуждаться в отношении такого лица.
Когда Мурат трудился в отделе градостроительства, по роду своей деятельности ему приходилось выезжать на места производства строительных работ. Ездил он и в станицу Междуреченскую для предварительной корректировки работ на местности и в ходе самого возведения там защитной дамбы. Произведя на месте свои расчёты, изучив силы противодействия сооружения стихии, он составил квалифицированное заключение, и ознакомил с результатами своих умозаключений тогдашнего мэра Хестанова. Тот немедленно вызвал не в меру прыткого подчинённого на ковёр и сделал резкое внушение:
– Молодой человек, ваше усердие похвально, однако требует лучшего применения. Не воображайте, будто проект составляли дилетанты. Специалисты убедительно доказали, что запас прочности возведённой дамбы троекратно превышает наибольшую вероятность мощи допустимой угрозы. Вопрос решён коллегиально на сессии городского совета, и я уже дал распоряжение приступать к выполнению работ. Так что, не путайтесь под ногами.
– Тут не надо быть квалифицированным специалистом, чтобы понять в невозможность сдерживания весеннего паводка земляной дамбой, укреплённой всего лишь лёгкими бетонными плитами. Только сплошная монолитная конструкция способна гарантированно противостоять напору стихии, – упрямо гнул Мурат свою линию.
От напористости молодого сотрудника начальник пришёл в ярость.
– Раз и навсегда предупреждаю не совать нос куда не следует! – повышенным тоном градоначальник охладил пыл зарвавшегося архитектора. – Я не намерен выслушивать ваш бред. Ступайте на рабочее место и больше не отвлекайте меня от серьёзных дел…
И всё же, строптивец на этом не успокоился. Он в нерабочее время отправился на свой страх и риск в Междуреченскую и принялся ходить там по домам, объясняя жителям о нецелесообразности планируемых работ по возведению, по сути сказать, не дамбы, а сомнительной загородки для сдерживания мощного напора воды. Мурат размахивал листами с техническими расчётами и рисовал эскизы с распределением векторов сил по принципу сопротивления материалов. Он с пылом убеждал станичников, чтоб вышли на общий сход и решительно высказались против бесполезного строительства. Люди слушали его и согласно кивали в ответ. Только выходить с протестом никто не спешил. И нашёлся стукач, который донёс на мятежного возмутителя спокойствия в администрацию станицы. Появился местный глава с парой милиционеров. Смутьяна препроводили в станичный опорный пункт, где установили личность пришельца. В тот же день Хестанову стало известно о провокационном поведении сотрудника мэрии, призывавшего к беспорядкам в Междуреченской. Строгим выговором с занесением в личное дело и последним предупреждением поплатился за свой несанкционированный вояж Кессаев. Пришлось смириться с обстоятельствами. Мурат затаился. Объект был построен согласно одобренному мэром проекту.
А последующей весной гром разразился. Усугубило положение то, что ливень хлынул глубокой ночью, и вместе с водой на станицу обрушился оползень. Грязевой поток снёс на своём пути насыпь и разметал плиты. После, их обломки находили на большом расстоянии от населённого пункта.
Жители подверглись панике, люди выскакивали из домов, а их тут же подхватывало бурлящим потоком и уносило в ночь. Крики тонущих заглушал грохот разбушевавшейся стихии.
В течение нескольких дней на местном кладбище прибавилось с дюжину свежих крестов. Народ дорого заплатил за собственную пассивность. Запоздало вспоминали междуреченцы молодого бунтаря, дельное предложение которого так неосмотрительно отвергли. Все теперь понимали о насущной необходимости в постройке у них качественной монолитной стены из бетона. Только это могло уберечь населённый пункт от дальнейших бед, приносимых водой. Ведь полстаницы оказалось в зоне бедствия, где жилища охватывало губительным потоком.
А как же Мурат? Подозреваю, ему было о чём позаботиться. Ну, хотя бы о том, чем прокормить семью. Ситуация в стране ухудшилась настолько, что зарплаты не поспевали за ростом цен. Людям по многу месяцев не выдавали заработанное, а когда они, наконец, получали деньги, то из-за инфляции те совершенно обесценивались, и на них невозможно было прожить даже день. Кругом предприимчивыми людьми создавались всевозможные акционерные общества, в результате чего заводы, фабрики и прочие предприятия оказывались частной собственностью наделённых властью лиц, а прежние работники попадали в число безработных. Гражданам сунули какие–то бумажки, красиво названные ваучерами, пообещав каждого наделить на основании этого документа причитающейся долей от раздела богатств страны. Средства массовой информации дружно убеждали народ, что осталось совсем немного потерпеть до всеобщего благоденствия. Все, как доверчивые ротозеи, развесив уши, ждали того момента, когда небесной манной на них обрушатся блага. Хваткие дельцы, вроде Бориса Санакоева, действительно купались в роскоши. В Белой Башне именно тогда появился ночной клуб «Мессалина», ставший своеобразным культовым местом для городской элиты, богатых олигархов и преступных авторитетов.
При клубе существовали сауна с бассейном и ресторан для избранных ВИП-клиентов. Там же содержали нелегальный бордель с девицами для интимных услуг. Крышевал это сомнительное заведение всё тот же заместитель городского мэра Санакоев. Сутенёром там подвизалась одна пронырливая езитка из Грузии, с которой Борис имел тесные отношения. Она поставляла сюда смазливых девочек, которых находила где-то в далёкой российской глубинке. Кроме того, эта дама свела патрона с грузинскими криминальными элементами. Дело обрело серьёзный оборот. В результате в Белой Башне был развёрнут ещё и спиртоперегонный завод, где стало функционировать нелегальное производство палёной водки. Грузинские компаньоны Санакоева обеспечивали предприятие поддельными акцизными марками, и организовали канал сбыта выпускаемой заводом продукции. И пошли фуры с палёнкой в российские города с традиционно пьющим населением.
Какие суммы на этом деле отгребали себе в карман ловкие предприниматели, стоит лишь догадываться. Только завод стал точкой преткновения разных заинтересованных группировок. Период раздела территорий прошёлся тяжёлым катком по такому лакомому куску. Не раз там случались бандитские разборки, доходящие до кровавой поножовщины и перестрелок. Никто не считал, какие жертвы были принесены на алтарь ради чьей-то наживы. В междоусобные войны боялись сунуться те же представители правопорядка и других государственных структур. Здравые умы в этих ведомствах для себя рассудили таким образом, что гораздо спокойней получать внушительные откаты, чем себе в убыток мешать «трудовому» процессу на столь доходном производстве. И всё здесь шло своим чередом: братки отстреливали друг друга, оперуполномоченные убойного отдела подгоняли статистику борьбы с преступностью под успешный процент, городская администрация закрывала глаза на творящееся. Обстановка сложилась поистине, как в американском Чикаго в период большой депрессии. Поговорка: рука руку моет – обрела актуальный смысл в данном случае. Порой, чтобы заткнуть какую-нибудь образовавшуюся дыру в городском бюджете, сам мэр без зазрения совести прибегал к благотворительной помощи бонз незаконных производств.
Правда, однажды случилось Хестанову рассориться с дельцами, промышляющими палёной водкой. Хотел было прижать им потуже хвосты. Да только не пошли на конфликт с бизнесменами местные силовики, наотрез отказавшись затевать войну с бандитами – рассудили, что больше от этого потеряют, чем обретут. Пришлось вызывать спецназовцев из федеральной столицы. Разогнали в один момент бравые киборги бандитское ополчение, окольцевали стальными браслетами предводителей. В общем, навели порядок, отчитались об успешно проведённой операции перед начальством. На этом какое-то время установилось тревожное перемирие. Однако никому из заинтересованных сторон оно не принесло удовлетворения. Все загрустили об утраченных доходах.
И вновь через некоторый промежуток времени забулькало водочное производство. Больше не нашлось желающих покуситься на источник неиссякаемого денежного потока. Так и поладили между собой официальные и теневые круги местного общества. Вот и выходит, что деньги есть продукт уравновешивания интересов конфликтующих сторон. Конечно, случались и после в пределах завода конфликтные ситуации, но это уже носило локальный характер и не претендовало на масштабность. Отделаются братки одной-двумя жертвами, и снова вступает в силу конвенция о разделе сфер влияния, ведь хлипкий мир всегда лучше кровавой свары.

*  *  *

Это Кессаев мыслил иными категориями. Он грезил вовсю развернуть на подконтрольной ему территории преуспевающие производства, откуда успешно получилось бы черпать населению доходы. С этой целью изыскивал всевозможные резервы. Вот и в другой раз путь наш лежал в небольшое поселение – Роза Ветров, затерянное высоко в горах, где проживало не более трёх сотен человек. Чтобы туда нас доставить, Коротышке нужно было изрядно постараться. И всё равно джип с едва не перегревшимся мотором пришлось оставить ниже, а самим взбираться на кручу ещё с километр по узкой, местами в полступни, тропинке, вьющейся по самому карнизу горного кряжа, опасно нависшего над пропастью. Соблюдая особую осторожность, кое-где необходимо было, пачкая одежду, плотно прижиматься телом к скале, вынужденно постигая навыки заправского альпиниста.
В прежние времена здесь размещалась метеостанция, да чабаны перегоняли отары на сочные альпийские пастбища. Вон издали видна полуразрушенная кошара, в разбитые окна которой теперь заглядывает лишь гуляка ветер. А в прорехах обветшавшей кровли из полопавшегося от времени и осадков шифера туда-сюда снуют юркие птахи. Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить себе картину некогда протекающей здесь жизни. Вглядываясь в растрескавшуюся кирпичную кладку стен, кажется, что сквозь щели ещё доносится меканье сотен овец, собранных сюда для сезонной стрижки.
Когда-то тут был переброшен напрямую через пропасть подвесной мост на стальных канатах, но со временем конструкция обветшала и рухнула. Так с тех пор у властей руки не доходили, чтоб наладить сообщение с большой землёй жителям забытого поселения. И чахла здесь жизнь, угнетённая бюрократическим к ней отношением власть имущих.
Диву даюсь, как при столь громоздкой комплекции Мурату удаётся и в таком сложном восхождении взбираться наверх впереди всех. В запылённых рабочих ботинках и порядком потрёпанной брезентовой куртке, с палкой в руке, он поистине выглядел, как разыскивающий отбившегося от стада барашка пастух.
Что привело его в это дикое место? Да всё заботы основательного хозяйственника, стремящегося в каждом закутке своей вотчины навести должный порядок. Дело в том, что ещё накануне падения Советского государства, здесь обнаружено было месторождение газа. Потом в пылу наступивших политических баталий все успешно забыли об этом открытии, да и средства на развитие промысловых разработок неоткуда было взять, ибо в стране наступил финансовый коллапс.
И вот новый мэр решил развернуть на разведанном месте добычу энергоносителя, так необходимого жителям Белой Башни, до сих пор практикующих в быту дровяные печи. Для этого прежде всего требовалось наладить надёжное сообщение поселения Роза Ветров с остальным миром. Вся молодёжь шарахалась поскорее отсюда на большую землю и оставалось лишь старикам доживать свой век в этом богом забытом уголке. Судите сами, как можно прозябать здесь, когда даже детям чтобы посещать школу, необходимо было долго спускаться на несколько километров вниз, в близлежащее село. А в зимний период, когда всё кругом занесено глубоким снежным покровом, ребята вообще по нескольку недель не виделись с родителями. Им приходилось оставаться у приютивших их родственников или в интернате, организованном при школе.
Теперь отрезанный от цивилизации населённый пункт Мурат вознамерился оживить, чтобы он забурлил новой жизнью. Вот для этого он прихватил с собой кроме меня с Санакоевым ещё двух специалистов из мостостроительной организации – проектировщика и геодезиста. Вон как они громко пыхтят за спиной патрона, с трудом взбираясь наверх. Однако их опыт необходим, чтобы соорудить над пропастью основательный и долговременный мост, тем значительно сократив и обезопасив путь до высокогорного поселения. Потом по мосту пройдёт строительная техника, что позволит начать разработку газовых залежей. Сам Мурат прибыл с той целью, чтобы лично оценить перспективу обещающей с лихвой окупить финансовые вложения местности. Видимо не напрасно предусмотрительный мэр отвадил в своё время от месторождения хлынувших было сюда акул большого бизнеса.
Поездка была внеплановой, поэтому предварительно никто в поселении не был оповещён о нашем прибытии, и мы, как нагрянувшие конкистадоры из Старого Света, незвано вторгшиеся в быт мирной индейской деревни, раскрасневшиеся и потрёпанные явились сюда для внесения преобразований. Стеклянные бусы на золото мы не собирались выменивать у местных аборигенов, но скрывающийся в недрах энергоноситель нас действительно интересовал.
Кроме сложенных из подручного камня жилищ, составляющих костяк населённого пункта, бросилось в глаза отстоящее особняком с краю запущенного вида деревянное строение с покосившейся вывеской на фасаде «Магазин сельпо». Хотя больше бы сюда подошло название вроде «Скобяная лавка» или «Мелкая торговля в розницу». Туда Мурат и направился. А мы вчетвером проследовали за ним.
Внутри магазина оказалось довольно просторное помещение с не шибко широко представленным ассортиментом товаров. На самом видном месте в деревянных лотках выставлены были успевшие зачерстветь несколько буханок ржаного хлеба. В коробах на полу, возле самого прилавка, виднелись загруженные туда всевозможные сыпучие товары: чай, сахар, крупы, карамель… Рядом с этими продуктами и бутылками с подсолнечным маслом громоздилась железная бочка, от которой несло керосином. Ну и на кое-как приспособленных к стенам полках в небрежном беспорядке разместились вперемешку жестяные банки консервов скумбрии в собственном соку и кильки в томате, маринады в стеклянной таре, несвежие пачки с печеньем и прочий продовольственный ширпотреб. Из промышленных товаров пылились болтающиеся от сквозняка на передвижной вешалке из алюминиевых трубок несколько женских кофт блёклых тонов и платья совершенно дикой расцветки.
Прилавок обступила кучка местных обывателей и они громко обсуждали что-то своё, когда мы вошли в магазин. По всему видно было, что тон во всей компании задаёт хозяйка торговой точки, особа с внушительным бюстом и необъятной комплекцией. Она-то и обратила первой внимание на пришельцев.
- А водку не продаём мы, - огорошила нас внезапным признанием дама. – По новому положению на алкогольную продукцию требуется покупать лицензию в городской мэрии. У нас нет на это денег.
- Так мы не за этим сюда заглянули, - запутал в догадках не в меру проницательного работника прилавка Мурат, милой улыбкой сглаживая наметившееся в оппоненте замешательство.
- С такими красными рожами разве может привлечь какой-то другой товар? Знаем мы вашу братию, - нашлась напористая торговка, как ответить достойно чужаку.
Тут уж не выдержал проектировщик и, зверски скосив глаза на Кессаева, трагическим голосом объявил:
- Вы, гражданочка, неподобающим образом для работника сферы обслуживания ведёте себя. Перед вами мэр Белой Башни собственной персоной, и он прибыл, чтобы наладить ваш быт. Лучше бы помогли нам найти главу поселения, чтоб мы смогли порешать с ним надлежащие вопросы.
От такой неожиданности торговка лишилась на несколько мгновений дара речи. Получилось прямо как в гоголевской комедии «Ревизор» в тот самый момент, когда объявили о неожиданном прибытии уполномоченного лица. С дамой творилось что-то неладное. Щёки налились закатным румянцем, глаза выпучились, как у камчатского краба, а губы растянулись в вымученной улыбке, как в романе Гюго «Человек, который смеётся» случилось с изуродованным компрачикосами мальчиком. Да и другие из присутствующей публики выглядели не лучше. Видимо свалившаяся на их головы неожиданность оказалась настолько потрясающей, что следовало ещё как следует её пережить.
Быстрей всех, надо отдать ей должное, пришла в себя стоящая с краю сухощавая старушенция. Она живо подхватилась и со словами «сейчас позову», резво метнулась за дверь. Внутри воцарилось гробовое молчание. Слышно стало, как мышь осторожно скребётся в каком-то из кулей.
Обстановку разрядил сам Мурат. Он сказал, направившись к выходу:
- Не будем мешать торговле. Подождём снаружи.
И мы выбрались на крыльцо, где посередине обыденно развалилась какая-то лохматая псина, мешаясь под ногами. Следом за нами потянулись на выход магазинные завсегдатаи. Кто-то пнул разлёгшуюся на пути собаку и та, взвизгнув, драпанула прочь от обидчика. Отбежав на безопасное расстояние, дворняга плюхнулась под ближайшим забором, и, опасливо озираясь на сборище у магазина, продолжила своё беззаботное существование. Неведомым образом оповещённая, возле магазина разрасталась толпа местных жителей. Тут на глаза Мурату подвернулся какой-то знакомый тощий дедок, наружностью напоминающий египетскую мумию с иссохшей кожей, в калошах на босу ногу и с дерматиновой папкой под мышкой, какую обычно всюду таскали с собой колхозные счетоводы. Изобразив на лице радостное выражение, Мурат устремился ему навстречу. Мумия безучастно восприняла постороннее внимание к своей персоне. Пожалуй, только едва заметно колыхнула ресницами на мёртвом лице да приняла стойку «вольно» в своей позиции. Насторожённое выражение в глазах сменилось на выжидательное. Только и всего. А когда шеф достаточно приблизился, археологическая достопримечательность разразилась вдруг вполне вменяемым слогом:
- Как твой родитель поживает, Мурат?
- Ничего себе. Шкандыляет всё на своём протезе.
- Ну дай бог ему здоровья! Хозяйственный он мужик, - с напускной важностью уведомил дед присутствующую общественность.
Мурат обратил внимание на удручённое выражение в лице старика, поэтому осведомился у того в рамках соблюдения приличий:
- Твои как дела, отец?
Оживший артефакт вяло переступил с ноги на ногу и грустно молвил:
- Я-то что. Грех жаловаться. Вот старуха моя совсем ослепла. Такие дела.
На что Мурат отделался философской неопределённостью:
- Да-а. Годы дают о себе знать.
- Ой, не говори. Только старуха лишилась зрения после вирусного заболевания, холера её подери. Гриппом переболела и ей дало осложнение.
- Ну, жизнь, - посетовал мэр. – А что врачи? Неужто лечение не предлагают?
- Возил я её аж во Владикавказ. Докторов только деньги привлекают.
- Ну, жизнь, – повторил патрон озабоченно. – И что теперь собираетесь предпринять?
- Приходит местная знахарка. Заговаривает недуг молитвой на свечке. Всё нам дешевле обходится.
- Во жизнь, - снова вздохнул мэр. – И помогает такое лечение?
- Да где там. Так, одна моральная поддержка моей старухе. А на большее у нас средств не осталось. Пока возил её по врачам, залезли в долги. За это и пасеку, которая нас обеспечивала, отобрали.
- И что, больше сделать ничего нельзя для пострадавшей?
- А что тут сделаешь? Специалисты советовали свозить её в Москву. Там, говорят, есть офтальмологическая клиника Фёдорова, где делают лазерную коррекцию глаза и меняют хрусталик на искусственный. Только нет у нас средств на это. Будем так свой век доживать.
- Ну да, - согласился Мурат. – А что нам ещё остаётся?
- Все ходим под Богом! – сакраментальной фразой ответил на это дед.
- Ладно, отец. Не отчаивайся. Держись! И старухе накажи, чтоб не падала духом.
- Хорошо. Будем стараться.
- Ну, бывай…
К этому моменту народу собралась уйма. Все жадно ловили слова мэра, с откровенным любопытством и бесцеремонностью разглядывая заезжего важного чина, впервые в истории поселения посетившего сии отдалённые места.
Снизу кто-то воскликнул осторожно:
- Начальник, ты бы лучше нам работёнку подкинул.
Затем раздалось в толпе ещё:
- Или хотя бы рухнувший мост поправил.
- Детям в школу ходить далеко.
Тут как раз и подоспел запыхавшийся глава поселения. Это был вертлявый плешивый субъект в залатанной на локте телогрейке не первой свежести. Он решительно вторгся с разгона в народную массу. Бесцеремонно цыкая на ропщущих граждан и живо расталкивая всех подворачивающихся на пути локтями, надсадно при этом восклицал: «Боже мой! Наш дорогой мэр в гости пожаловал». Лысый, преодолев, наконец, людскую преграду, подобострастно прильнул к неосторожно оставленной в свободной манере руке Мурата, цепко ухватившись за неё, будто в церкви в поисках поповского благословения. Захлёбываясь от восторга, он беспрестанно твердил: «Милости просим в наши чертоги». Лишь только когда приступ истерии прекратился, наделённый портфелем чиновник обрёл способность к адекватному реагированию на внешние раздражители. Он обернулся к обступившему магазинное крыльцо люду и радостно сообщил:
- Знакомьтесь, друзья. Это товарищ Кессаев.
Будто представляя своего старинного приятеля, сельский администратор хотел показать односельчанам, насколько сам накоротке с заехавшим сюда городским бонзой.
Последняя реплика льстеца явно запоздала, поскольку селяне и без того прозрели, признав в визитёре с громоздкой фигурой и стрижкой «ёжиком» то самое официальное лицо, которое привыкли обозревать со страниц местных печатных органов либо с экранов в муниципальных телепрограммах.
Обратившись к местной шишке, Мурат строго спросил:
- Почему до сих пор не поставили вопрос перед мэрией о необходимости восстановления отслужившей срок коммуникации?
- Когда рухнул старый мост, я обращался за помощью к товарищу Хестанову. Он обещал решить вопрос положительно, да, видимо, всё руки не доходили до нас. Понимаю, что у мэра и без того хватает забот. Может вы поможете в нашей беде? – почти плача, униженно лебезил приспособленец, не стыдясь окружающей публики.
- Решим ваш вопрос. Обязательно решим, - заверил градоначальник. – Для того и приехал сегодня к вам.
- Спасибо! – раздались кругом вразнобой недружные голоса. По недоверчивым лицам людей заметно было насколько они доверяют словам действующей власти. В их душах совсем не осталось веры.
Мурат продолжал:
- Мост будет построен стационарный, а не подвесной. Послужит вам на долгие времена, как надёжная дорога в грядущее. Думаю, останетесь довольны им.
– Можно будет легко добираться на работу на ферму в нижнее село, - в упоении закатив глазки, размечтался плешивый.
- Работёнку вам тоже подкинем, - многозначительно пообещал мэр напоследок. – А сейчас, извините, нам нужно ещё обследовать место предстоящих работ.
Мурат гордой поступью кесаря покидал магазинное крыльцо, послужившее ему подиумом, и жалобным скрипом подгнившего деревянного настила под грузной фигурой триумфатора сопроводившее его на прощание. Услужливо забегая вперёд, лысый указывал путь. А народное ополчение сердечными возгласами вдогонку желало всего доброго посетившему их захолустье мэру. Он дал им надежду. В своей потрёпанной брезентовке он естественным образом гармонировал с местным населением, и оно его приняло в своей среде. Более того, здесь поверили его словам. После такого визита долго будут помнить этот исторический момент, ведь никогда раньше сюда не заворачивало высокое начальство, и никто так запросто не говорил с народной массой. Надолго теперь будет повод о чём посудачить в близком кругу.
Когда мы уже возвращались назад к себе и Коротышка привычно усердно сопел над своей баранкой, шеф обратился ко мне:
- Сергей, наведёшь все справки о состоянии здоровья ослепшей старухи, свяжешься с офтальмологической клиникой в Москве, закажешь билеты на двух человек и зарезервируешь места для их проживания в гостинице. В общем, сделаешь всё, что положено. Пусть дед свозит бабусю на лечение.
Я с готовностью достал блокнот с ручкой:
- Как имя того дедка?
- Будто я помню… он с отцом моим вместе трудился на пасеке, - последовало мне в ответ.
- Хорошо, Мурат. Всё уточню немедленно.
Борис беспокойно заёрзал позади шефа и подал робкий голос со своего места:
- А вы представляете, шеф, в какую сумму это нам обойдётся? Здесь явно миллионом не отделаешься.
Мурат так резко обернулся к Санакоеву, что не показалось бы неестественным, если по инерции голова патрона сделала бы пару-тройку оборотов на шее, пока бы остановилась.
- Вот что, друг мой, - играя желваками на скулах, яростно воззрился Мурат на вице-мэра, - всем и так известно, что ты самый нищий среди нас. Не лучше ли тебе заняться подсчётом собственных доходов и не совать нос не в своё дело?
На этом воцарилось долгое молчание в машине, мысленно каждый погрузился в рабочий процесс. Было над чем сосредоточиться. А Борису шеф дал понять популярно, что не ему бы мяукать на тему о деньгах. Патрон тонко чувствовал чаяния народа. Он знал, как его душу пронять. И в этом сказывалось благотворное влияние Янины Федермессер.

*  *  *

Сегодня звонила мать, напомнила мне, чтоб приехал на выходные отметить её день рождения. Торжество семейное и обычно проходит рутинно и скучно. Мать не любит возраст свой изобличать при скоплении народа. Традиционно событие такого масштаба мы проводим в узком семейном кругу: я с матушкой да Валентина. Но тут ничего не поделаешь, традицию семейную придётся поддержать. Подарок я уже припас. Боря Санакоев помог его приобрести, благодаря связям в торговой сфере. Это французские духи «Жадор». Дорогая вещь и, говорят, благоухание телу придаёт фантастическое. Мамуля обожает всякий эксклюзив, чтоб ни у кого вокруг ничего подобного не было. Останется довольна.
Завтра пятница. После работы и поеду в Колонку. «Девятка» моя застоялась в гараже, прошвырнусь с ветерком по свежезаасфальтированной федеральной трассе. Мурат отпустил до понедельника. У него самого радостное событие. Сын Казбек приехал на побывку из Питера, где с прошлого года учится в высшем военно-морском училище имени М. В. Фрунзе. Он с детства мечтал стать морским офицером, и теперь сбылось – носит курсантские знаки различия, сплошь весь в золотых якорях и полосатой зебровой расцветке.
Парень представляет собой копию отца – так же ладно скроен, только осанка более аристократическая. Самоуверенный и самовлюблённый малый, любит побузить в весёлой компании, отчего вечно попадает во всякие истории. В училище чуть больше года, а мне пришлось уже два раза смотаться в город на Неве, чтоб там утрясти скандалы, в которых был замешан Казбек. Самому Мурату не с руки заниматься разборками похождений сына, поэтому столь деликатную миссию приходится выполнять мне. Между нами, – чтоб не исключили из учебного заведения драчуна, пришлось выложить кругленькую сумму.
И всё равно Казбек – гордость отца. Вон как цветёт наш патрон, когда выходит на люди рядом с бравым сынком. Сам становится будто моложе, а наметившееся брюшко подбирает, втягивая в себя, чтобы не так заметно было. Даже хромота становится совсем неприметной, будто повреждённая нога вдруг исцелилась. Да, каждый родитель пытается найти некий идеал в своём чаде. По справедливости говоря, Казбек не обделён от природы способностями. Ещё во время учёбы в школе стал кандидатом в мастера спорта по боксу. На юниорских турнирах не знал поражений и сейчас за училище продолжает выступать на ринге. Кулаки у него внушительные. Да и грудь не по-юношески широкая. Нос хоть перебит и слегка скошен на бок, но это лишь придаёт мужественности его красивому лицу. Пожалуй, во внешности он нисколько не уступит античному Аполлону. Во всяком случае, девицы виснут на нём, как виноградные гроздья. И круг друзей всегда увивается за Казбеком, словно свита римского патриция. Вот и сейчас, не успел приехать и осчастливить своим присутствием родителей, как почётный эскорт приятелей и подружек сопроводил блистательного курсанта в неизвестном направлении. Как же такого не любить, когда щедрость его безгранична. Тратит отцовы денежки направо-налево, не считаясь с расходами.
Я как-то заметил Мурату:
– Разорит тебя сынок!
На что последовал ответ поистине заботливого родителя:
– Пусть развлекается, пока молод. Не хочу, чтобы он испытал те унижения, какие выпали в жизни на мою долю.
А Казбек и не тужит по поводу всяких житейских затруднений. Он как должное принимает заботу о себе. Такая она золотая молодёжь, привыкшая к постоянной опеке. Ко всему прочему, не потерпит Казбек посягательств на личную свободу. Выпало мне как-то стать свидетелем разговора отца с сыном. Казбек тогда только школу закончил. В тот период мать оказывала на него большее влияние, нежели Мурат, поскольку тот вечно был поглощён делами. Юлия бесконечно баловала любимого дитятю, позволяя многие вольности. У отца не было возможности контролировать поведение отпрыска. А тут оказалось, что юноша с компанией учинил пьяный погром в одном из ресторанов города. Так отдубасил хозяина кабака, что бедняга с побоями угодил на пару недель в больничный стационар. Причиной тому послужило то, что владелец заведения призвал шумную компанию либо покинуть помещение, либо вести себя соответственно в общественном месте. В общем, всё заведение было перевёрнуто вверх дном.
Немедленно сторонники Хестанова, воспользовавшись подвернувшимся случаем, дали ход неприглядной истории. В местной прессе был раздут скандал, с целью опорочить мэра. Порядком пришлось нам тогда всей командой понервничать, пока удалось замять конфликт. В итоге, как ни старалась конкурирующая сторона, а владелец ресторана забрал своё заявление из милиции и заявил, что в случившемся недоразумении сам виноват и претензий к обидчику не имеет. Какие тут могут быть претензии, когда ресторан не просто восстановили, но хозяину, кроме щедрого возмещения понесённых всевозможных издержек, предоставили такие серьёзные преференции в бизнесе, что тот рад был бы, чтоб его ещё разок так поколотили. Хестанов же опять остался с носом.
Ещё толком не улеглись страсти, когда Мурат решил сделать внушение сыну. Дома застать дебошира не удалось. Пришлось мне пуститься на розыски Казбека. Настиг его на каком-то турнире боксёров, проходившем в школьном спортивном зале посёлка Отрадное. Осталось подождать, пока наш боец закончит поединок. Ох и не сладко пришлось его противнику! Отделал его Казбек так, что к концу третьего раунда тот с трудом разлеплял распухшие полиловевшие веки, а кровью из разбитой брови была измазана не только физиономия, но и спереди вся майка с грозным изображением оскаленной волчьей пасти. Бедняга к концу боя так ослаб, что безвольно виснул на сопернике, цепко сковывая его активность. Только это и помогло проигравшему избежать нокаута.
Зал неистовствовал, поддерживая кумира. Любовь почитателей была столь очевидной, что я невольно поддался всеобщему ликованию.
– Ты был великолепен! – с восхищением я выразил своё почтение мастеру кулачных ристалищ, встретив его после принятия душа в раздевалке. – Меня отец за тобой отправил. Поехали, он ждёт.
Тень недовольства, будто чёрная кошка, прошмыгнувшая в подворотню, едва заметно проскользнула по красивому лицу Казбека. Очевидно было, что он догадывается для чего понадобился отцу и это крайне его раздражало.
– Нотации папаша будет читать? – на всякий случай уточнил у меня юнец.
Я попытался сгладить остроту ситуации взвешенным суждением:
– Ты, конечно, Казбек, уже вполне взрослый парень и должен отдавать отчёт своим поступкам. Я ни в коем случае не собираюсь тебя учить уму-разуму. Но отец твой занимает ответственный пост и всегда на виду перед людьми. Ты должен это учитывать.
– Ладно, я сам разберусь со своими проблемами, – резко оборвал разговор Казбек, демонстративно отвернувшись к окну. Он не собирался выслушивать осуждений в свой адрес. До самой мэрии больше не проронил ни слова. Так и сидели мы с ним молча в кабине на заднем сиденье, пока служебная «Волга» не замерла на площадке перед широким лестничным маршем парадного входа.
Легко, без видимого усилия, Казбек в один миг взлетел по ступеням наверх, оставив меня позади, сам скрылся за входной дверью. Когда я, изрядно запыхавшись, добрался до апартаментов шефа, там вовсю развернулась битва титанов. А иначе и не назовёшь то событие.
Мурат аршинными шагами, с напористостью носорога, бороздил обширные просторы кабинета. Пятерня его с такой резкостью металась в пространстве, что казалось удивительным, почему не раздаётся свист, как от рассекающей воздух сабли. Казбек, расставив ноги, как в боевой стойке на ринге, расположился поодаль, возле крайнего от двери окна, и, сложив мускулистые руки на груди, всей атлетической фигурой выражал решительный протест любой попытке насилия над своей личностью.
– …ты совсем распустился, сынок. Я в твои годы вообще не увлекался алкоголем, – со страдающей миной на лице, увещевал скандалиста Мурат.
– Ты отстал от жизни, отец. Нормы «Домостроя» не актуальны сегодня, – горячо вразумлял родителя дерзкий отрок. – Свобода личности в современном обществе является наивысшей демократической ценностью.
– Я не посягаю на твою свободу. Но она должна заканчиваться там, где начинается ущемление прав другой личности. Кроме того, ты дал повод моим недругам почувствовать себя вправе задавать мне щекотливые вопросы. Ты поставил своей необдуманной выходкой родного отца в неловкое положение.
– Я-то здесь причём? – искренне недоумевал легкомысленный кутила. – Каждый в этом мире отвечает за себя. Ты, наверное, забыл, что я уже вырос из ползунков.
– По поступкам вовсе не скажешь, что ты оперился. Знаешь, в какую копеечку мне влетели твои похождения?
– Ах, ты уже попрекаешь меня деньгами! – полез в бутылку мот. – Я не просил платить тому придурку за разгромленный ресторан. Стоило мне только бросить клич, как поклонники завалили бы баблом пострадавшего. Так что, не считай себя моим благодетелем.
– Вот ты как заговорил! С родительским мнением не считаешься.
Но строптивец уже подхватил вирус куража и, будто ему в штаны плеснули вдруг ковш кипятка, резко отшатнулся от оконного проёма. Лицо исказила яростная гримаса и он решительной походкой ринулся к выходу, зло бросив через плечо:
– Тоже мне воспитатель выискался, блин. Где ты был, пока я поперёк кровати умещался?
С этими словами разгневанный баловень судьбы надменно покинул отцову вотчину, крепко хлопнув на прощанье дверью.
После затянувшегося мгновения молчания, Мурат, наконец, констатировал факт:
– Ну и характер!
И в этой фразе я вовсе не ощутил разочарования отца. Наоборот, как прожилки на кленовом листе, в ней отчётливо проступали гордые интонации за сына. А, впрочем, и сам я находился в плену обаяния нашего малыша. Сколько бы он ни шалил, я уверен, мы будем его покрывать, кто бы что там ни говорил.

*  *  *

С утра в пятницу на муниципальном телевидении организовали круглый стол для дискуссии, куда пригласили мэра Белой Башни на встречу с представителями трудовых коллективов, чтоб в прямом эфире он мог выслушать мнение народа и ответить на насущные вопросы.
Я подготовил для шефа необходимую статистику по городским делам: достижения народного хозяйства, проблемы ЖКХ, успехи в борьбе с негативными проявлениями и т. д. Янина тоже передала Мурату от себя внушительную папку с бумагами. К десяти, как и было намечено, мы втроём прибыли в информационный центр. Там уже ждали мэра. В «9-й студии» за длинным, как вокзальный перрон, столом под ослепительным светом софитов расположились четверо оппонентов Мурата: ведущий программы Валерий Кудухов, заслуженный учитель республики Венера Маргоева, прораб строительно-монтажного участка Артур Балаян и служащий базы нефтепродуктов Таймураз Джанаев.
До начала съёмки ведущий ознакомил приглашённых с перечнем вопросов, которые намеревался озвучить сегодня в эфире. Во избежание недоразумений оговорили порядок ведения дискуссии, на что ушло времени с добрую половину часа.
Затем прозвучала команда: мотор! И съёмка началась.
Мы с Яниной стояли с краю студии, за осветительной аппаратурой, и наблюдали поверх голов суетящихся работников съёмочной группы за тем, что происходит впереди за столом.
Мурат, как заправская кинозвезда, вёл себя естественно и раскованно, на вопросы отвечал свободно, сверяясь иногда в разложенных перед собой листах машинописного текста. Сказывался обретённый опыт в общении с представителями СМИ. Зато остальные гости «9-й студии» явно ощущали себя не в своей тарелке, что было заметно по напряжению на их лицах. Однако профессионализм ведущего помогал сглаживать натянутые моменты и достигать видимости натуральности встречи, благодаря чему процесс вскоре пошёл, как по накатанной колее. На лицах собеседников появились признаки живой заинтересованности в предмете обсуждения. И, наконец, представитель общеобразовательной системы решилась, задать долго вынашиваемый наболевший вопрос:
– Господин Кессаев, когда в нашей второй школе появится свой автобус для перевозки детей? Малышам из началки, живущим далеко от места учёбы, трудно добираться. По пути с ними уже не раз случались всякие неприятные происшествия. Они нередко опаздывают на занятия. Бывший мэр Хестанов всё обещал нам, но до сих пор не решена проблема. Вы не могли бы что-нибудь обнадёживающее сказать по этому поводу?
– Естественно, я не могу отвечать за нереализованные обещания предыдущей администрации. Тем более, что в связи с ограниченностью средств городского бюджета, в ближайшее время не предвидится возможность выкроить сумму для столь дорогостоящего приобретения.
Маргоева нетерпеливо перебила:
– Значит, нам не стоит надеяться?
Не теряя самообладания, мэр успокоил:
– Я делаю в блокноте себе пометку. И в ближайшее время определённо приму все меры, чтоб положительно решить ваш вопрос.
Ведущий вмешался:
– На прошлой неделе господин Хестанов давал интервью нашему каналу, и он по поводу затронутой сейчас темы высказался следующим образом. Он выхлопотал в республиканском казначействе фонды на приобретение транспортных средств не только в вашу школу, но и для городской больницы с управлением пожарной охраны. Когда в Белой Башне поменялся городской глава, финансисты решили перенаправить средства на другие нужды. То есть, воспользовались случаем смены городского руководства и отозвали прежнее своё решение. Вот и всё!
– Но уже не один год длится эта проблема и Хестанов не мог решить её, а теперь он говорит, будто бы договорился с финансистами. Мы сыты по горло его обещаниями. Господин Кессаев, вы нам конкретно ответьте, когда будет у нас автобус? – более настойчиво потребовала ответа заслуженный работник образования.
– Я вижу, что проблема действительно серьёзная, – признал факт Мурат, – поэтому приложу максимум усилий, чтоб в ближайшее время закрыть этот вопрос.
– А мы в свою очередь проинформируем телезрителей, чем дело закончится в вашей школе, – пообещал Кудухов педагогу на публику.
– У меня есть вопрос к Артуру Тиграновичу. Можно? – обратился мэр к строителю.
– Конечно, конечно! – поспешил поощрить активность журналист.
– Так вот, – продолжил Кессаев. – Почему в посёлке Рубежный до сих пор не подведён водопровод? Население вынуждено бурить во дворах скважины, чтоб обеспечить насущную потребность в воде. Это в канун нового тысячелетия, когда весь мир внедряет в быт современные технологии, основанные на последних научных достижениях. Сколько лет ещё наши люди будут рыть колодцы?
– Там сложный рельеф местности с большими перепадами горизонтов, – принялся объяснять Балаян, неуютно ёрзая на месте. – К тому же структура грунта такова, что во многих местах приходится производить взрывные работы. А это затягивает срок исполнения заказа.
– Что вы мне морочите голову! В проекте все эти работы предусмотрены, определены конкретные сроки их исполнения. Мэрия исправно вам перечисляет деньги. Ещё два года назад вы должны были сдать госкомиссии объект. И теперь ссылаетесь на неизвестно откуда возникшие вдруг проблемы. Всё это звучит неубедительно. Ваш руководитель опять клянчит утвердить дополнительную смету расходов по водопроводу. Имейте ввиду, что больше вы ничего не получите.
– Как же тогда прикажете рабочим всё это объяснить? Чем они будут семьи свои кормить? – встав в позу, попытался прораб давить на жалость.
Но мэр оказался непреклонен в своём решении. Он прекрасно был осведомлён в сути дела, поэтому осадил ретивого борца за права трудящихся:
– Полгода уже на объекте не ведётся никаких действий. Там отсутствуют ваши работники. Однако мэрия исправно перечисляет вам деньги. Мне известно, что предназначенные для водопровода трубы вы перекинули на гидролизный завод и использовали по другому назначению. Строите теплотрассу, которая не предусмотрена в плане городского строительства. Я понимаю, что там вам гораздо выгоднее вести дела. Только учтите, если немедленно не восстановите прерванный монтаж на объекте, мэрия подаст рекламацию и заплатите большой штраф. А рабочим вашим пусть платят там, где их эксплуатируют в настоящее время.
– Вы же знаете, Мурат Черменович, я человек подневольный и лишь безропотно исполняю указания вышестоящего руководства, – дал задний ход Балаян, навернув кислую мину на физиономии.
– Вот и доведите до своего начальства во Владикавказе, чтоб озаботились исполнением заключённого контракта. Объясните им, что нас категорически не устраивает сложившееся положение дел.
Сидевший до сего момента безучастно к происходящей дискуссии Джанаев, неожиданно оживился и тоже выказал претензии к строителю:
– Вы и к нам на нефтебазу уже который год теплотрассу монтируете. Поймите, что в зимнее время загустевшие нефтепродукты с трудом откачивают насосы и от перегрева в них потом горит обмотка, отчего они преждевременно выходят из строя. Много средств уходит на их замену. Нам, как хлеб, необходимо как можно скорее подвести отопление к резервуарам. Сколько ещё будете водить за нос?
– Я поставлю этот вопрос перед руководством, – смиренно пообещал затюканный оппонентами прораб, окончательно придавленный фактами.
– Э-э-э, нет! Объективно, вы не исполняете взятых обязательств, а поэтому довожу до вашего сведения, что на последнем заседании дирекцией было принято решение расторгнуть контракт, заключённый с вашим управлением. Сумму неустойки, которую мы взыщем с вас, определит суд.
Балаян почувствовал, что ему реально грозит утрата столь прибыльного места. Если махинации станут достоянием начальства, его просто попрут прочь из организации. Поэтому ринулся с решительностью бросившегося грудью на амбразуру героя отстаивать личный интерес:
– Я вам объясню из-за чего происходит задержка по теплотрассе. Уверяю вас, что тут наше предприятие ни причём. Исключительно по вине поставщиков утеплительных материалов мы не укладываемся в сроки.
Кессаев и здесь проявил свою осведомлённость, ткнув изворотливого дельца в реальность:
– А вы бы не ждали, когда подвезут утеплитель, и продолжали монтаж трубопровода, тогда бы и не было к вам претензий. Утеплить трубу можно и позже.
– В принципе, я с вами согласен, – пошёл на попятную горе-строитель. – Каюсь, это моё упущение. В последнее время на участке добавилось новых объектов и чисто физически не успеваю за всем уследить.
– Не надо набирать много подрядов, раз не в состоянии справиться со всеми работами, – посоветовал мэр.
– Там, где дело касается личной выгоды, вы весьма расторопно действуете, – поставил на место волокитчика Джанаев, явно намекая на не оглашаемые сведения о неофициальных инициативах прораба.
Стараясь скорее замять невыгодный для себя разговор, Балаян, наподобие раскаявшегося осуждённого, принялся пылко терзаться угрызениями совести:
– Каюсь, соблазнили эти дельцы со спиртоперегонного платой по повышенному тарифу. Я и решил использовать возможность дать заработать своим людям. Сегодня же переброшу бригаду монтажников на теплотрассу. Можете больше не беспокоиться, работы будут продолжены. Хлебом клянусь!
– Хочу зачитать выдержку из обращения жителя посёлка Первомайского к мэру города Кессаеву, – вклинился ведущий в затянувшуюся перепалку, резко переведя беседу на другую тему. – Вот что он пишет. «У нас отменили льготы ветеранам войны и труда на проезд в городском транспорте. Такое пренебрежение к заслуженным труженикам не вызывает одобрения в народе. Призываю городскую администрацию рассмотреть данный вопрос и принять меры по исполнению федерального закона о праве на льготы отдельных категорий граждан…»
Мурат двусмысленной улыбкой дал понять Кудухову, что понимает откуда навеяло эту тему, и умело парировал брошенный на свою сторону мяч:
– Объясняю для тех, кто не в курсе. Мэрия прежде всегда платила дотацию автотранспортному предприятию, обслуживающему городские маршруты. Предыдущая администрация города эти средства задействовала, мягко говоря, не по назначению. А посему они не поступали транспортникам. Автобусный парк и так нерентабелен, тут ещё его лишили дотации. Директору автопредприятия и пришлось пойти на крайность и отменить бесплатное обслуживание льготников. Заложенную в городском бюджете статью расходов по исполнению дотации автобусному парку, в связи с нарушением мэрией финансовой дисциплины, из финансирования вычеркнули, там, на высшем республиканском уровне. Теперь, чтобы восстановить право льготного проезда, необходимо заново добиться открытия финансирования по данной статье расходов. От себя добавлю, но это уже не для ушей телезрителей и, надеюсь, редактор вырежет из сюжета эти мои слова. Было бы логичней с этим обращением жителю Первомайки направиться к главе администрации своего посёлка, ведь это по его инициативе люди лишились льгот.
– Но Хестанов который год уже городом не командует, – ревностно вступился ведущий программы за всё ещё не выпускающего бразды власти экс-мэра. – Пора было бы и вам, господин Кессаев, навести должный порядок в ведомстве. Ходят слухи, будто ремонт федеральной автотрассы осуществлён с грубым нарушением технических нормативов. Вы не могли бы назвать причину, по которой виновный в нарушении владелец дорожно-строительной компании гражданин Тедеев до сих пор не предстал перед законом?
– Я не сторонник радикальных мер, – нисколько не смутившись резкостью поворота в поведении ведущего «9-й студии», как ни в чём не бывало, излагал свою линию Мурат. – Докладываю заинтересованным лицам, что с Тедеевым мною была проведена профилактическая беседа, после чего он не только возместил сумму нанесённого ущерба, но и щедро компенсировал моральные издержки мэрии значительным благотворительным взносом в городскую казну. Эти средства будут пущены на текущие цели.
Кудухов снова вернул дискуссию в прежнее русло, напомнив мэру:
– Ну и, возвращаясь к обращению жителя посёлка Первомайского, чем бы вы могли его порадовать?
– Порадовать – увы! – это громко сказано. Но обнадёжить, пожалуй, могу. Делаю себе пометочку в блокноте, и обещаю заняться немедленно решением вопроса по исполнению льгот ветеранам. Действительно подобное недопустимое отношение к заслуженным людям компрометирует исполнительную власть. Буду добиваться, чтоб возобновили дотацию в автобусный парк, – закончил Мурат с проблемой льготного проезда.
Кудухов окинул оценивающим взором сидящих за столом. По-видимому, как гремучая змея, израсходовавшая последнюю порцию яда, он исчерпал предназначенный на сегодня арсенал приготовленных коварств. Без особого энтузиазма сторонник бывшего градоначальника обратился к приглашённым:
– Уважаемые гости, может у кого-то из вас есть вопросы к мэру? Предоставляю вам возможность обратиться напрямую к господину Кессаеву.
Учитель Маргоева отрицательно покачала головой. В принципе, она получила необходимый ответ на животрепещущий вопрос. А на большее руководство школы её не уполномочило. Прорабу Балаяну было совсем не до того, чтобы донимать кого-то излишней риторикой. Ему не терпелось поскорее смыться отсюда и заняться обозначившейся у самого серьёзной проблемой. Только работник нефтебазы Джанаев напоследок изъявил желание развеять сомнения по поводу слухов о якобы предстоящем преобразовании их предприятия из муниципального в акционерное общество:
– Хотелось бы узнать наверняка, Мурат Черменович, к чему коллективу готовиться?
В щекотливой теме мэр не оставил никаких надежд предприимчивым деятелям, пославшим своего человека прощупать почву на предмет приватизации такого лакомого объекта, как городское хранилище горюче-смазочных продуктов:
– На этот счёт пусть никто не строит иллюзий, отхватить не удастся принадлежащий городу объект. Предупреждаю со всей ответственностью, что при любой попытке поползновений со стороны всевозможных корыстолюбцев, приму самые решительные меры.
Этим острая дискуссия за круглым столом завершилась. Дальше поговорили о несущественном. Мурат выразил признательность за приглашение на эфир и поблагодарил партнёров за участие в разговоре, после этого мы втроём покинули городской информационный центр. Коротышка взнуздал своего железного коня, и понёс нас в лоно текущего быта решать возникающие, как грибы после дождичка из-под земли, насущные проблемы. Ничего тут не попишешь, коли взялся за гуж, поздно говорить, что не дюж!

*  *  *

Пока я прособирался в поездку к матери, начало смеркаться. Доехав до развилки, где дорога расходится на две ветви: одна ведёт в сторону Алагира, вторая – во Владикавказ, включил ближний свет фар. Только повернул в сторону республиканской столицы, как световой луч выхватил на обочине одинокую женскую фигуру в плаще с поднятым капюшоном. Женщина порывисто кинулась к краю проезжей части и принялась активно махать рукой, призывая меня остановиться.
– Кажется, молодая, – рассудил я про себя, нажимая на тормоз. – Почему бы не подвезти. Не скучно будет ехать. С добрым попутчиком всегда путь короче.
Тем временем незнакомка расторопно приблизилась спереди к машине с пассажирской стороны и, приоткрыв дверь, слегка надрывным грудным голоском с пробивающимися нотками волнения, осведомилась:
– Вы куда едете, молодой человек?
– В сторону Владикавказа, а точнее – в Колонку.
– Ой, какая удача! У меня мама заболела во Владикавказе. Вы не могли бы меня по пути захватить с собой?
– Присаживайтесь, пожалуйста! – я любезно сделал соответствующий жест рукой, приглашая располагаться внутри.
Женщина с готовностью приняла приглашение и поспешно устроилась на переднем сиденье, придерживая одной рукой капюшон так, что мне толком не удалось разглядеть её лица.
– Не хочет, чтобы посторонний видел её заплаканный лик, – догадался я и внимательнее прильнул взором к лобовому стеклу, дабы понапрасну не смущать пассажирку, которая тем временем совсем отвернулась к окну. Я понял, что душевное состояние попутчицы, видимо, таково, что ей не до бесед с незнакомыми людьми. Она непрестанно прикладывала носовой платок к лицу и тихонько шмыгала, как при насморке. Так мы и ехали в молчании.
Изредка из темноты в свете фар проносились встречные автомобили. На поворотах луч то выхватывал фрагменты горного склона, возносящегося стеной к усыпанному звёздным жемчугом небу, то терялся в мрачной пустоте чёрного пространства, начинающегося за обочиной, которая обрывалась пропастью. Сама дорога в этих местах довольно узкая, с крутыми уклонами и поворотами. Местами настолько близко сходятся встречные машины, что одно неверное движение может привести к трагедии. Поэтому от водителя здесь требуется исключительная концентрация внимания. Опустившийся мрак усугублял положение, ночные тени враждебно хмурились и приходилось с усиленным напряжением управлять «девяткой». В туннеле света я различал массивные очертания гор впереди по курсу, которым, казалось, не будет конца. Уже порядочное расстояние отделяло меня от Белой Башни, когда появился сзади какой-то лихач. Он поморгал фарами, требуя, чтобы я уступил дорогу.
– Что ж, если жизнь не дорога, пусть гонит вперёд сломя голову, – решил я, осторожно прижимая своё транспортное средство к краю проезжей части.
Задний автомобиль пошёл на обгон и, когда поравнялся со мной, из раскрытого бокового окна высунулась рука, и её невидимый в темноте обладатель требовательно замахал, чтобы я остановился. В последние годы только и слышно кругом о разбоях на дорогах, особенно в ночное время. У частников таким образом бандиты отбирают колёсную собственность, нередко и прикончив при этом владельца. Ни в коем случае не следовало подчиняться требованию подозрительных незнакомцев. И я, мгновенно среагировав, стал действовать по обстановке: призвав на помощь всех святых, изо всех сил нажал на педаль акселератора, чтобы не дать себя обогнать. Но и преследователи не собирались уступать право первенства на дороге. Мы двигались вровень, заняв всю ширину дорожного полотна. На одном из поворотов я сделал такой опасный маневр, вытеснив наглеца к самой обочине, что тот одной стороной съехал колёсами с асфальта, чуть не сорвавшись в пропасть. Однако, это, видимо, лишь раззадорило преследователей, и их автомобиль продолжал двигаться по встречной полосе рядом с моей «девяткой», постепенно выдвигаясь вперёд. Их иномарка явно превосходила техническими характеристиками продукт нашего отечественного автомобилестроения. Я вынужден был с сожалением про себя констатировать, что решительно проигрываю в гонке. Вот сейчас меня обойдут и, преградив дорогу своим «бумером», вынудят остановиться. Чем всё закончится – одному богу известно. «Что станет с молодой попутчицей – страшно представить!» – терзала ужасающая мысль. Чувство отчаяния от бессилия стало заполнять изнутри.
И не зря ведь говорят: человек – предполагает, а бог – располагает!.. Вот и в моём случае незримые силы вмешались, на моё счастье, в процесс. Всё произошло настолько неожиданно, что мне оставалось лишь воспользоваться моментом в свою пользу. В общем, неожиданно из-за поворота вывернул навстречу нам грузовик. Столкновение с многотонной громадиной не сулило ничего хорошего движущемуся по встречке БМВ, и мои преследователи вынуждены были резко затормозить, во избежание столкновения. Я тут же воспользовался ситуацией, обернув всё в свою пользу. Так мне удалось вырваться вперёд, после чего я занял центр проезжей части и, отчаянно маневрируя, больше не позволял обогнать себя. Выступивший на лбу холодный пот стал высыхать. Только я, было, успокоился, как почувствовал справа уткнувшийся вдруг в бок твёрдый предмет. Не осознавая ещё нависшей опасности, повернул голову в сторону попутчицы. И в тот же миг получил ощутимого тумака в скулу.
– Вперёд смотри, лох. Не отвлекайся, – со стальными нотками в голосе, произнесла девица, сунув пистолет мне под нос.
– Вляпался, дурачина, – пронеслось сквозняком в голове. – Нечего было корчить из себя благодетеля. Сколько раз ведь предупреждали не подбирать незнакомых попутчиков…
– Сейчас за поворотом съедешь на грунтовку, – приказала бандитка.
У меня не оставалось выбора и пришлось повиноваться. За нами следом свернул преследующий автомобиль. Я остановил машину по требованию своего конвоира в юбке. Она тут же из дамской сумочки достала чехол из мешковины и напялила мне на голову. Тут, как раз, подоспели её подельники. Меня грубо выволокли за шиворот наружу, защёлкнули наручники на запястьях, обжёгшие холодом кожу, и отвели в сторону от моей колёсной собственности. Кто-то больно подталкивал жёсткой рукой в спину. Я шёл, спотыкаясь, как слепец, не видя ничего вокруг из-за надетой на голову мешковины.
– Стой здесь, Шумахер, и не двигайся, – рявкнул грубый голос над ухом.
Бандюган обшарил мои карманы и оттуда извлёк бумажник с деньгами и документами. Недалеко за спиной раздавались голоса грабителей. Там решали, как поступить со мной и доставшимся им трофеем. Вдруг сзади наступила тишина. Потом приглушённый хриплый голос глухо произнёс неожиданную фразу, от которой разом пересохло в гортани. В ночной тишине открытого пространства, да ещё при обострившихся опасностью органах чувств, я совершенно отчётливо расслышал:
– Он из команды Кессаева…
Наступил затянувшийся миг молчания, и другой голос, немного погодя, с начальствующими интонациями распорядился:
– Его надо отпускать.
Послышались тяжёлые шаги. Кто-то приблизился снова ко мне и уже без грубости освободил мои руки от стальных браслетов. Без злобы, а скорее растерянно, невидимый налётчик промолвил, обращаясь ко мне:
– Ты, это… минут пять не оборачивайся. Постой так, пока мы уедем. И извини, брат, мы не хотели тебя обидеть. 
В темноте сзади хлопнули автомобильные дверцы, взревел мотор чужого авто и звук удаляющейся легковушки скоро растворился в окружающем безмолвии ночи. Я постоял ещё некоторое время, прислушиваясь, затем сорвал с себя мешковину и оглянулся. Мой ВАЗ-2109 стоял на том месте, где я его оставил. Приблизившись, открыл дверцу. На водительском сиденье лежал мой портмоне. Проверил, все документы и деньги оказались на месте.
– Ничего себе, честные разбойнички! – невольно восхитился я порядочности налётчиков. – Оказывается, наш Мурат у них в чести. Приеду, расскажу, вот будет потеха!
До того, как сесть за руль, под стрекотание кузнечиков, выкурил сигарету. Только после этого завёл каракатицу, как любовно называл свою «девятку», и продолжил путь к маме на день рождения. Больше никаких приключений не выпало в дороге.
Глубокая ночь распростёрла крыла, когда дорожный указатель, распределяющий автомобильный поток, как шлюз на канале, вычленил нужное направление, и я вкатился прямиком в Колонку. Машину стало нещадно подбрасывать на колдобинах, будто с времён давно отгрохотавшей здесь войны всё никак не могут коммунальные службы устранить последствия бомбёжек. Сколько себя помню, всегда эта дорога была такой, даже после того, как по ней пройдёт асфальтоукладчик, оставляя за собой дымящуюся чёрную полосу свеженаложенного слоя, который через несколько дней покрывался, словно трофическими язвами, свежими ржавыми рытвинами. Возможно виной тому грузовики, срезающие здесь путь по дороге в карьер, травмирующие дорожное полотно своей перегруженной массой. А может, действует природная аномалия или инфернальные силы демонстрируют подлость свою. Но, скорее всего, и в этом месте задействован всё тот же пресловутый человеческий фактор, когда причина заключена в самом обычном нашем раздолбайстве и природной безалаберности. Недобросовестное отношение к работе поистине бич наших людей. Ещё известный классик, помнится, сетовал на дураков и плохие дороги. Так с тех времён ничего и не изменилось.
Сам посёлок находится в пригороде Владикавказа и при дневном свете выглядит весьма привлекательно. Утопает в садах и радует глаз обилием фешенебельных строений. Особенно та его часть, где обустроились люди, пребывающие не в пасынках у фортуны. Тут свили уютные гнёздышки руководители предприятий, учёная интеллигенция, чины всевозможных государственных ведомств. Не пойму, как моей матушке удалось внедриться в столь блистательное общество. Хотя учителя проживают и в этом роскошном уголке, но только лишь те, у которых супруги успешно распределились в сей жизни. Я как-то спросил мамашу об этом. Она туманно заверила, будто раньше не было той дороговизны, в которую нынешняя экономика ввергла страну. Только почему тогда Валентина до сих пор копит деньги на мечту всей жизни – собственное жилище, и сама всё ютится в убогой комнатушке ведомственной «хрущёвки»? Чудны дела твои, господи!
Согласен, что дом матери благолепием и размерами не идёт ни в какое сравнение с теми помпезными, что его окружают, но вписывается довольно естественно в окружающий ландшафт и вовсе не выглядит здесь инородным телом. За аккуратным частоколом забора легковесно возносится над пышной кипенью сада перекрытие мансарды с грациозным балкончиком, увенчанное резным карнизом и изящным коньком в виде бегущего оленя.
Между собой жители посёлка этот район прозвали аристократическим. А какие, к чертям собачьим, мы с матерью аристократы? Живём от аванса до зарплаты. Другие тоже так живут, но почему-то не у всех удачно получается. Люди во все времена делились на бедных и богатых. Были уже эксперименты, когда богатеев лишали их состояния и распределяли среди бедноты. Только это ни к чему не привело: вскоре оказывалось, что бедные снова нищали, а капитал перекочёвывал к прежним хозяевам. Ничего не поделаешь: судьба!
Приятно, конечно, осознавать, что мы с маменькой хоть и не относимся к толстосумам, однако и в нужду не впали. По своему достатку, вероятно, нас можно причислить к среднему классу. Да хоть бы и так, главное, что на жизнь вполне хватает.
Ну, вот и знакомая улица в апофеозе ночного освещения. У каждого фонаря копошащаяся борода мошкары. Пятые слева наши ворота.
В доме не горит свет. Я осторожно загоняю машину во двор и поднимаюсь на крыльцо. Мать, не дождавшись меня, видимо решила, что приеду в субботу утром, и улеглась спать. Тихонько, чтобы её не будить, открыл вторым ключом двери и пробрался в свою комнату на втором этаже.
Последней мыслью, прежде, чем погрузился в сон, была: вот тебе и – с добрым попутчиком путь короче!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

С матерью у Сергея отношения сложились непростые. Виной тому извечный конфликт родителей и детей. Дело усугублялось тем, что сын не знал отеческой заботы. Мать его – по натуре своей убеждённая феминистка, на мужчин смотрела с презрением. Хотя на собственное чадо такое отношение не распространялось, она любила его и окружила искренней материнской привязанностью, ведь вынашивала этот плод давешней молодой любви положенный срок, в мучениях воспроизвела миру, затем, вырастила для самостоятельной взрослой жизни. Когда дитя подросло, между ними стали намечаться принципиальные разногласия. Ребёнок не желал, например, заниматься музыкой по настоянию матери, а всё свободное время проводил бы за игрой в футбол со сверстниками. Мать, естественно, подобной блажи не одобряла. На этой почве у них не раз вспыхивали ссоры. Так Сергей постепенно замыкался в себе, всё более накапливая от матери секреты. Зинаида мечтала сделать из сына человека интеллигентного и образованного, поэтому прививала любовь к книгам. И надо отдать ей должное, тот с самого детства буквально поглощал их в неимоверных количествах. Так что, к пятому классу мальчик был подкован не менее десятиклассника, в смысле развития кругозора. На уроках в общеобразовательной школе он порой ставил в неловкое положение учителей своей осведомлённостью, выходящей за рамки школьной программы.
Разногласия в семье особенно проявились, когда сын достиг подросткового возраста. Его стали интересовать особы противоположного пола, а с матерью ведь не поделишься интимными подробностями по поводу сей деликатной темы. И стали ему авторитетами старшие уличные знатоки да литературные герои.
Мать понимала, что со временем теряет контроль над сыном, но поделать с этим ничего не могла. Не помогало даже знание психологии. По сути она сама существовала в иллюзорном мире художественных персонажей, где по роду своей профессиональной деятельности давно обитала, погружённая туда с головой. И чтоб хоть как-то быть в курсе пристрастий родного чада, она затевала познавательные экскурсы в мир вымышленных писательским воображением образов. Несмотря на то, что ребёнок давно повзрослел, она его по-прежнему воспринимала малышом.
В очередной приезд Сергея в лоно материнской обители, Зинаида устраивала привычный контрольный опрос:
– Серёженька, ты помнишь, как Наташа Ростова впервые попала на бал, и какие возвышенные чувства испытывала к Андрею Болконскому, танцуя с ним?
– Мама, я далёк от девичьей сентиментальности и мне гораздо интересней и понятней внутренний мир мужских персонажей, – обозначал сын свою позицию.
– Конечно, конечно! Я всё понимаю и герой Николая Островского тебе ближе по гендерной принадлежности. Его сочный типаж привлекает пассионарностью и самоотверженностью. Павка Корчагин готов на самопожертвование ради принятых идеалов. Пусть даже если они и утопические. Его гражданская позиция заслуженно вызывает уважение и в стане врагов.
Со вздохом, будто умудрённый опытом старожил, объясняющий молодому обитателю природу древних тектонических нагромождений на местности, Сергей объяснял матери:
– При чём здесь Корчагин? У него всё понятно с выбором жизненных ориентиров. А вот каково почувствовать себя на месте Фёдора Раскольникова?
– Боже мой! – ужасалась Зинаида. – Сыночек, неужели внутренний конфликт в тебе достиг столь значительной глубины?
– Что ты, мама, вообразила себе. Старуху зарубать топором я пока не готов. Но сам процесс падения моральных принципов в человеке приковывает внимание трагичной откровенностью. Любопытно же познать, как деградирует личность при определённых обстоятельствах. Может когда-нибудь и сгодится подобный опыт.
– Совсем не понимаю мужчин. Что может привлекать в духовном падении какого-то запутавшегося в жизненных коллизиях субъекта? Прохиндей Чичиков или, там, фонвизинский Митрофанушка, при всей своей порочности и личностном разложении, хоть не впали в такую крайность, как душегубство. Они куда привлекательней выглядят.
– Ну какие там Митрофанушки, когда эпоха определяет нравственный облик поколения. Наше время насыщено цинизмом, невежеством и социальным неравенством. От того и все беды.
– Ты хочешь сказать, что героем нашего времени стал Вито Корлеоне? – округлила испуганно глаза Зинаида. – Сейчас только и слышно об этой фигуре, ставшей поистине в нашем обществе культовой. Даже в педагогическом коллективе спорят о противоречивости этого характера.
– А что в нём противоречивого?
– Ну как же? Он бандит. Идёт на всякие преступные ухищрения ради блага семьи. Вплоть до убийства. У него извращённое понятие о чести и человеческом достоинстве. Неужели и ты восхищаешься таким героем?
– Пожалуй, мне ближе Майкл Корлеоне, – подумав с минуту, немного успокоил мать Сергей. – Майкл долго не принимает стиль жизни отца. Но тут надо понимать психологию сицилийца, воспитанного на традиции семейного преобладания. Возникшая угроза существованию семейства сплачивает его с сородичами, и он занимает в клане место отца.
– Но ты-то не преступишь государственные интересы ради семейного благополучия, ведь правда же?
– Ты права. Как можно! Мы ведь воспитаны на образе Тараса Бульбы. Родного сына убьём за отступничество от принятых идеалов. Только вопрос в том, кто определил нам эти самые идеалы? Этак и перебили в Гражданскую полстраны несогласных. Теперь вот нового идола превозносим.
– Кого ты имеешь в виду, сыночка?
– Я говорю о Солженицыне с его «Архипелагом ГУЛАГ». Как тут не запутаться с идеалами, когда государственная идеология бросается из крайности в крайность. Строили лучшее на земле коммунистическое общество и, не достроив, бросились вдруг сломя голову всё крушить, чтоб на развалинах возвести нечто совершенно экзотическое для нас – страну потребителей. Только потреблять придётся чужие продукты, ибо свои не на чем производить – все орудия производства подчистую уничтожили.
– Ещё Конфуций говаривал: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен!» Так что же ты хочешь? Страна ищет свой путь развития, поэтому метания неизбежны. Однако есть общечеловеческие ценности, которым надо следовать.
– Я знаю. Эти ценности ещё два тысячелетия назад были определены и записаны в Библии. И здесь никто с тех пор не открыл ничего нового…
Мать безнадёжно существовала в мире художественных образов. Они заслоняли ей, как стена соседского сарая перед окном, вид на бытующую реальность. Мифы безраздельно определяли образ её жизни. Женщина, пребывая в виртуальной реальности, словно сказочная фея, мечтала по своему желанию в один миг сделать окружающий мир прекрасным. По сути, она добилась этой иллюзии в своём сознании. Так Зинаида удобно обустроила себе место в этой жизни.
Сергей отнюдь не искал убежища в мифах. Он предпочитал реальность как она есть, и не рассчитывал на реализацию грёз. Особенно тех, которые сам напридумывал. Поэтому ему всегда импонировали личности, вроде Кессаева, которые были способны осуществить собственные фантазии. Величие человека тем и измеряется, насколько ему удалось воплотить однажды задуманную мечту. Когда эта мечта делается достоянием общества и масса её принимает, то триумфатор становится достоин поклонения. Мурат своим туристическим проектом БАЛИ жаждет осчастливить население и внести вклад в государственное устроительство. В этом его желания созвучны с чаяниями большинства. Поэтому за ним сила масс. Сергей испытывал удовлетворение от причастности к столь благородной миссии, с которой обретается в мире его духовный вдохновитель и по совместительству патрон.
Только близкие, в частности, мать с Валентиной, не понимали привязанности их Серёжи к невежественному, по их мнению, сельскому выскочке, задумавшему подмять под себя культурный пласт образованных людей своего города.
– Ты только почитай, Сергунька, что пишут газеты о твоём благодетеле! – показывала Зинаида на стопу прессы, сложенную на журнальном столике.
– Не называй меня этим уменьшительным прозвищем, – злился сын на своеобразное проявление материнского чувства. – А Кессаев не нуждается в умилении на его действия всей этой журналистской камарильи. Что изменится от того, если вдруг они станут поливать его елеем? Принципиально – абсолютно ничего. Те, кто не способны на свершения, но имеют положение и связи, из зависти, что не достигли в своей деятельности результатов, гадят как могут, политическому противнику. И что здесь нелогичного?
– Как ты не поймёшь, он же типичный популист, снискавший симпатию народа пустыми лозунгами, которые никогда не осуществит.
– Ты не знаешь его. Мурат если что задумал, то на пути своём разобьёт головы всем недоброжелателям. А эти чистоплюи, вроде Хестанова, только и способны набивать собственные карманы. Создали себе удобную вотчину на наворованные у своего же народа средства и возомнили, будто осчастливили своим пребыванием нацию. Лично я бы всех их поганой метлой вымел отсюда прочь, чтоб не путались под ногами.
– Ты становишься совершенно несносен, мой мальчик, – сокрушалась мать, ощутив глубину педагогической запущенности в характере сына. – Сказывается пагубное влияние на тебя этого Кессаева. Тебе срочно надо с ним расстаться. Возвращайся домой, я подыщу тебе здесь приличную работу. Не надо больше заниматься политикой.
– Я без посторонней помощи всегда найду себе работу. И рад был бы не заниматься политикой, но социальная деятельность так тесно переплетена с политической, что их никак не разделить.
– Поэтому я изначально не хотела, чтоб ты занимался журналистикой. В газете нечего делать порядочному человеку.
– Мама, да брось ты оплакивать мою пропащую душу. Я далеко не ангел. И те, кто привыкли повелевать судьбами людскими, тоже совсем не святые угодники. Мало того, что своими бредовыми идеями построить для всех на земле коммунизм, довели страну до распада, теперь охаивают собственные идеалы. Они же вероотступники. Вчера были заядлыми коммунистами – сегодня все стали матёрыми демократами. Поголовно из атеистов обернулись в добропорядочных христиан, и истово осеняют себя святым знамением под церковными сводами, куда раньше не совались ни ногой. Давай больше не возвращаться к этой теме. Я сам разберусь со своими друзьями.
Женщина осеклась на полуслове, удручённая поведением взрослого сына:
– Ну, вот и поговорили!
– Ты забываешь, что я давно не ребёнок и не буду жить под чужой диктат. Я приезжаю, чтоб поприветствовать тебя, справиться о здоровье. А ты начинаешь навязывать свой образ мыслей. Мне это неприемлемо. Давай лучше поговорим о чём-нибудь таком, что нас объединяет. Что-то давно мы не рассматривали наш семейный альбом. Давай-ка его полистаем.
Хозяйка дома вдруг спохватилась и, как заботливая квочка над кладкой яиц, спугнутая с места лисицей, заметалась по комнате от комода к книжному шкафу, суетливо вспоминая куда засунула семейную реликвию. Наконец достала из антресолей пухлую папку альбома и расположилась с ним на коленях на диване подле сына:
– …а это тебе здесь три с половиной годика. Посмотри какой серьёзный. Это потому, что я разрешила завести щенка и ты его целыми днями воспитывал.
Сергей перевернул следующую страницу и там обратил внимание на фото молодой девицы в кружевной шали. То была старшая сестра матери Галина. У них отцы разные, но сёстры тесно дружили и не теряли связи, хоть и проживали вдали друг от друга. Галина так и обитала всю жизнь на Урале в городе Копейске. Временами они перезванивались или напоминали о себе почтовой весточкой ко дню рождения либо иной знаменательной дате. Однажды Сергей даже гостил у тётушки, только это было давно и недолго, когда закончил шестой класс.
– Мама, а почему тётя Галя никогда к нам в гости не приезжает? – поинтересовался Сергей.
– Так у них большое хозяйство: теплица, корова, свиньи, разная птица, собака. Огород тоже приличный – тридцать соток. И за всем нужен постоянный уход. Она даже отказалась от работы на производстве. У неё муж агроном в совхозе и хорошо зарабатывает.
Сергей ещё перевернул страницу. Взору предстал портретный оттиск молодого цветущего мужчины в косоворотке. Фотокарточка изрядно пожелтела от времени, но всё равно снимок передавал запечатлённое на лице Василия выражение гордости и сосредоточенности. Из-под сурово насупленных бровей смотрели уверенно и прямо умные глаза. Хоть ему в ту пору не было и тридцати, но в облике морщиной во лбу пролегла озабоченность рано возмужавшего человека. Сергей помнил, что на обратной стороне синими чернилами сделана надпись, предназначенная его умершей лет десять назад бабке Насте, выведенная любящей рукой: «Лучше вспомнить и взглянуть, чем взглянуть и вспомнить», и дальше – «Любимой Настюше от безутешно тоскующего в разлуке Василия». А снизу проставлена дата «15 мая 1938 года» и местопребывание – «город Рязань, Всероссийские курсы трактористов».
– Какое гордое выражение на лице, – обратил внимание Сергей, пристально вглядываясь в фотокарточку.
– Ему было от чего гордиться, – отозвалась Зинаида. – Ведь он был первым трактористом в Ольховке. А это в те времена считалось очень почётным, и выдвигали общим собранием лучших на эту вакансию. Колхоз имени Коминтерна отправил Василия в 1938 году обучаться на престижную профессию в Рязань на шестимесячные Всероссийские курсы трактористов. Он перед тем только что женился на твоей бабушке Насте.
– Да, я знаю, это первый муж бабуси.
– И она всю жизнь его любила, – продолжала мать пересказывать сыну давно известную в семье историю. Сергей не перебивал и, наверное, уже в сотый раз слушал. Это был своего рода ритуал приобщения молодого поколения к семейной хронике событий ушедшего времени. В юные лета сын не придавал, как и все дети, особого значения прошлому семьи. Однако с годами стал проявлять интерес, тем более, что не всё было понятным в их истории и некоторые белые страницы требовали заполнения недостающей информацией. В частности, с первым мужем бабы Насти случилась ужасная трагедия, о которой долго не принято было распространяться. Что поделаешь, времена были такие! За любое неосторожно сказанное слово человек запросто мог поплатиться долгими годами пребывания в лагере, а то и вообще жизнью. Особенно опасно было высказывать мнение при посторонних. Бедняга просто исчезал однажды. Так и за Василием приехали сотрудники НКВД ночью и забрали с собой. Даже не позволили ему напоследок обняться с женой и дочерью. Это случилось в сентябре тридцать девятого. Больше о нём ничего не было известно. За что взяли, на какой срок осудили, и вообще, куда он подевался? Баба Настя делала запросы в соответствующие органы, чтоб узнать дальнейшую судьбу супруга, но ей неизменно приходил ответ: указанный гражданин по нашему ведомству никогда не проходил…
Сергей вопрошающе поднял взгляд на мать и произнёс:
– Я помню деда Панкрата с тех пор, как гостил у бабушки Насти в Ольховке. Он тогда ещё жив был. Мне не понравился своим мрачным видом. От такого доброго слова не дождёшься. Как только баба Настя могла выбрать себе в мужья такой экземпляр?
– Ей особо выбирать не пришлось. Дело в том, что парторг в колхозе объявил Василия врагом народа, и на семью пало тяжёлое бремя. Такое клеймо накладывало презрение окружающих и ограничения со стороны государства. Члены семьи не могли, например, участвовать в выборах, не имели права слова на колхозных собраниях, их бессовестно обделяли во время распределения продуктов, полагавшихся на трудодни. В общем, много чего лишались. Поэтому подобных граждан называли лишенцами.
– Это я уже слышал. Но как бабе Насте подвернулся этот дед Панкрат?
– Так всегда был рядом. Он местный, сын мельника. У них во время коллективизации мельницу конфисковали и передали колхозу. Между прочим, каким образом их семья тогда избежала раскулачивания, для всех осталось загадкой. Тем не менее, Панкрат вступил в колхоз имени Коминтерна, и там подружил с Василием, который позже стал у них первым трактористом. Он взял к себе на трактор подручным Панкрата, и они до последнего, пока Василия не арестовали, трудились вместе. Вместе и свободное время проводили. А баба Настя была в ту пору первая красавица на селе. У них с Василием и зародилась любовь. Потом на их свадьбе Панкрат был дружком жениха и свидетелем при регистрации брака в Сельсовете.
В тридцать восьмом Василий поженился, а в тридцать девятом его забрали. Тут-то Панкрат и проявил себя. Он всячески помогал оставшейся в одиночестве жене друга. Фактически с самого начала предлагал ей руку и сердце. Но Настя упорно дожидалась любимого долгие годы и не отвечала взаимностью на предложения Панкрата. Когда началась Отечественная война, друга семьи забрали служить в Смерш. Говорил, что участвовал в боевых действиях. Только никогда не распространялся о своих боевых заслугах. Да он, собственно, был всегда замкнут и нелюдим. Служба не позволяла распускать язык. Уже после войны бабка Настя сдалась и вышла замуж за Панкрата. Но так всю жизнь и продолжала любить своего Василия.
– А как погиб дед Панкрат? Ты не очень об этом рассказывала, – решил уточнить для себя в этот раз Сергей.
– В последние годы он служил старшиной в тюремной охране, и однажды в качестве начальника конвоя сопровождал партию осуждённых к месту отбывания наказания. Среди уголовников оказался особо опасный рецидивист, который совершил побег, убив одного из конвоиров и завладев его табельным оружием. Дед Панкрат бросился преследовать беглеца, и в перестрелке бандит смертельно ранил его. Пока разобрались в переполохе, раненый истёк кровью, поскольку у него пулей была перебита сонная артерия.
– Печальная история, – вздохнул Сергей. – Незавидные судьбы у обоих бабкиных мужей. И самой ей ведь несладко пришлось в жизни.
– Особенно во время войны, – напомнила Зинаида. – Я-то родилась на следующий год после победы над фашистской Германией, а, вот, Галине в детстве перепало испытаний. От недоедания она до самого замужества малокровием страдала.
– Зато потом так расцвела, что в дверь боком протискивается. Такая кубышка стала, – с иронией заметил племяш о тётке.
– Наголодалась в детстве, а после не могла себя сдерживать, – оправдывала Зинаида старшую сестру. – Мать рассказывала, как они выживали с Галиной. Выручило то, что мама владела навыками выделки шкур. Её отец был скорняком при царском режиме и из сыромятных ремней изготавливал сбрую для лошадей. Во время войны техники на селе почти не осталось, и все работы производились с помощью конской упряжки. Гужевой транспорт заменил автомобильный. Снова стали востребованы скорняки. Кто-то вспомнил, что в Ольховке был специалист, владеющий скорняжным ремеслом, и однажды ночью в хату Насти явились два мужика. На подводе они привезли ворох невыделанных воловьих шкур и умоляли наделать из них сыромятных ремней. «Совсем спасу нет, – горестно причитали чужаки, – измучились вязать узлами изодранную упряжь. Не откажи, голуба. Помним, как твой покойный родитель все окрестные деревни снабжал качественной продукцией. А мы с тобой за труды натуральным продуктом расплатимся!»
Мужики за работу привезли бочонок мёда, зерна пудов десять, да ещё дюжину гусиных тушек. С тех пор и из других деревень стали наведываться ночные гости. И приходилось бедной женщине день вкалывать на колхозной подёнщине, а по ночам вымачивать шкуры в дубильных и щелочных растворах, отскабливать с них мездру, затем, мять, чтобы обрели необходимую эластичность.
Один из былинных героев – Никита Кожемяка тоже был скорняком, и своей богатырской силой обязан столь трудоёмкому ремеслу. Чтобы размять воловью шкуру, действительно нужна недюжинная сила. А здесь молодая женщина вынуждена выполнять работу силача. Тем не менее, Настя обрабатывала шкуры, что и спасло её с дочерью от голодной смерти. К тому же, эти её ночные бдения являлись в такое тревожное время опасным промыслом. По законам военного времени сокрытие незаконно приобретённых доходов грозило самыми суровыми карами виновному. Стоило только какому-нибудь недоброжелателю сообщить куда следует о ночных визитах к соседке чужаков, как судьба не оставила бы Анастасии надежд на благоприятный исход. И знали ведь односельчане о подпольной деятельности Настюхи, ведь хотя бы по тем же отходам производства в виде содранной со шкур мездры, обрезков кож и использованных растворов, которые она тихонько носила в овраг и там прикапывала. Лисы и деревенские собаки раскапывали такие кучи и растаскивали кругом обрезки шкур и клочки шерсти. Женщина так и жила в постоянной тревоге и страхе перед опасностью, что выдадут рано или поздно её соседи. К счастью, так и не нашлось мерзавца, способного на подлый поступок.
Да, Сергей помнил изуродованные ревматизмом и непосильной работой руки бабы Насти. Её кисти были сплошь в лиловых венах и узловатых суставах. Эти костлявые руки столько, оказывается, вынесли испытаний, что не каждому мужчине такое под силу. После трагической гибели второго супруга, овдовевшая бабушка Настя перебралась к младшей дочери да так прожила в её доме до самой своей смерти.
– Действительно тяжёлая доля выпала нашей бабуле! – искренне посочувствовал внучек. – И я помню, как она до конца дней своих сокрушалась, что осталась неизвестной судьба её Василия.
Зинаида спохватилась:
– Скоро Родительский день. Надо сходить на кладбище и поправить могилку мамы, подкрасить крест.
– Сходим обязательно. Только я, вот, думаю, сейчас открывают секретные архивы, и многая засекреченная информация становится достоянием гласности. Может быть, стоит попытать счастье, сделав запрос по поводу установления судьбы пропавшего Василия?
– Мама так мечтала об этом. Жаль, не дожила до нынешних времён. А давай, сыночка, попробуем. Ведь за спрос голову не снимут.
– Договорились! Мама, ты приготовь все анкетные данные на Василия, а я уже озабочусь составлением запроса и отправлю его по инстанциям. Чем чёрт не шутит, глядишь, и проясним, наконец, для себя болезненный вопрос.

*  *  *

Пока я нежился в постели, совершал утренний туалет, время придвинулось к обеду. Из кухни на первом этаже доносились аппетитные ароматы, бульканье чего-то кипящего и женские голоса.
– Валентина видимо пришла помочь подруге приготовить торжественный обед к юбилею. Как-никак пятьдесят лет – круглая дата, – подумал я.
Спустился вниз в халате, расчёсывая влажные после принятого душа волосы. Поприветствовал обеих женщин. Поздравил матушку с днём рождения. Преподнёс приготовленный подарок. Поболтали о том, о сём. Потом выпил кофе с булочкой. После этого решил немного прогуляться. Переоделся и отправился сделать лёгкий променад. Проходя мимо гостиной, обратил внимание на раздвинутый во всю длину и покрытый праздничной скатертью стол.
– Неужели будут гости? – удивился я про себя. – Так это не похоже на материнские принципы…
Оказывается, маманя кое-что затеяла. Она решила, что неплохо бы серьёзным образом вмешаться в судьбу сына. И для этой цели, как нельзя, кстати подошло семейное торжество. Ну, да ладно, – женщины по своей сути интриганки, всегда что-нибудь затевают.
Между тем, я прошёлся до пустыря в конце улицы. Помню, как в детстве мы здесь пацанами гоняли в футбол. Здесь же и к куреву приобщались, а также разбойные набеги организовывали на окрестные сады. Старшие ребята с подружками собирались вон у того поваленного дерева и пели под гитарный перебор всякие вульгарные песенки с ненормативной лексикой, стараясь при случае залезть девицам под юбку. Те визжали и, отпихиваясь мягкими ладошками, норовили ущипнуть или побольнее впиться ногтями в предплечье нахала, однако домой не уходили.
Потом уже подросли мои сверстники и тоже тискали здесь одноклассниц. С замиранием сердца я сам на этом месте томился в ожидании Аллы. Связь времён не прерывалась никогда, и судить о том можно хотя бы по этим нашим проделкам юности. Теперь другие времена слагают собственные гимны. С крушением старой государственной системы сменились нравы. Больше детки не хотят уличных забав, все под родительским присмотром. Маньяки развелись кругом да террористы. Страшно опекунам беззащитными оставлять желторотых чад своих.
Я подошёл к месту молодёжной тусовки. От дерева остался лишь почерневший со временем и растрескавшийся ствол, от трухлявой внутренности которого несло сладковатым запахом плесени. Ветви с него сразу, когда дерево упало во время урагана, кто-то обрубил. А кора на нём долго оставалась нетронутой. Теперь уже годы перемололи её в труху. Сколько же лет этому дереву? Кажется, это была чинара. Поперёк я не смогу охватить её – рук не хватит. А сколько времени она мёртвой лежит здесь? Лет, уж, наверное, двадцать. С краёв начала осыпаться бурыми ручейками подгнивших опилок. Да, время не пощадило исполина: пришёл срок и ему.
Перед этим бревном всегда была вытоптанная в траве многими ногами площадка. Сейчас всё поросло зелёным ковром из луговой овсяницы вперемешку с хвощом и пыреем. Молодёжь стала не та, не собираются ныне ватаги, чтоб поиграть в казаки-разбойники. И девочки разбрелись по дискотекам да ночным клубам.
Я покурил ещё несколько минут возле бревна, затем бросил окурок под ноги и тщательно затоптал, чтоб ненароком трава не воспламенилась. Вытеснило время отсюда и радости, и печали, остались одни воспоминания, и тоска об ушедших днях. «Ну и нечего больше здесь делать, – с какой-то неистовостью сказал я самому себе, – не то ещё горько расплачусь. Лучше пойду, прогуляюсь до речки».
В сотне метров от пустыря есть удобное для купанья место. Там над тихой заводью могучий дуб вознёсся до небес раскидистой кроной. К его нижней ветви кто-то приладил тарзанку, с которой, раскачавшись, весело было прыгать в прохладную воду. Однажды я даже из-за очерёдности обладания канатом подрался с более старшим парнишкой с соседней улицы. Его звали Сивым из-за необычного цвета волос – этакая помесь седого с пепельным. Ох и накостылял он мне тогда! Потом парень в Афганистане погиб. Мать рассказывала, всем посёлком его хоронили в цинковом гробу под автоматный салют. Я в то время сам на службе был.
Вон она, та самая тарзанка. Нет, скорее, уже другая. Видно, что канат совсем свежий. Наверху, где привязан к дереву, совсем ещё не протёрся.
Я посидел на нагретом солнцем каменном валуне, напоминающем дремлющего гиппопотама на берегах Лимпопо. Закурил ещё сигарету. Хорошо было после купанья согреваться о его отполированные ветром и мальчишескими телами бока. Весело и приятно здесь протекало время и, казалось, что вечно так будет. Только вечность совсем не костюм, облачившись в который, можешь пребывать в нём сколько угодно. Она подчиняет своим законам бесконечную тайну мирозданья, меняя свойства веществ и ввергая космос в движение. Есть миг в потоке движенья и только им мы живём. Существованье живых организмов есть форма измененья веществ. Так, мне кажется, жизнь реагирует на вечность.
Посидел на берегу, покурил. Взглянув на часы, понял, что пора возвращаться. Интересно кого там матушка пригласила на свой юбилей? А в доме уже раздавались посторонние голоса. О боже, и даже мужские! Как это старые феминистки решились на такое?
Оказалось, что нашу обитель посетила чета Лягушкиных – два милых воркующих голубка, над которыми не властно время, ибо обильно проступившая пегая седина в волосах вовсе не стала помехой их нежным отношениям. Они даже во время утренних пробежек находят возможность чмокнуть один другого в щёчку. Присели на диванчике в гостиной и не выпускают ладоней партнёра из рук. Чувство умиления всегда посещает, когда за ними наблюдаешь. Рушат пуританские нравы посёлка, но все привыкли к их неизбежной непосредственности.
Другая пара тоже обитатели нашего района. Это Троханы. Марья Гавриловна коллега моей матери. Миниатюрная аккуратная блондинка. Они работали в одной школе. Та и сейчас ещё там работает, поскольку лет на восемь моложе коллеги. Я не застал новую историчку, потому что к её приходу получил уже аттестат. Говорят, добрая учительница. Чего не скажешь о её муже. Сам Трохан из тех, кому пальца в рот не клади. Из партийной номенклатуры. В своё время крупным заводом руководил. Сейчас на заслуженном отдыхе. Честно сказать, его хоть запрягай в бурлацкие лямки – один гружёную баржу по Волге попрёт. Дородный породистый мужчина. Помню сыночка их худосочного Илюшу. Занят всегда был. В наших мальчишеских играх никогда не участвовал. Промелькнёт бывало мимо нашей калитки со скрипочкой в футляре, только пискляво воскликнет «здрасьте!» маме моей, копошащейся с розами или гладиолусами в палисаднике. В Новосибирске теперь Илья Гордеевич директорствует в каком-то очень продвинутом НИИ.
Кроме перечисленных гостей, в уголке на краешке кресла примостилось, какое-то спустившееся с небес внеземное создание. В облике таится грусть непочатого одиночества. Почему непочатого? Да это сразу заметно по увядшему блеску в глазах. Фея явно задержалась в девках. Жажда замужества так и сочится из всех её пор. Девица, как я понял, приглашена в мою честь. Когда попросили располагаться за столом, и все принялись рассаживаться, меня усадили рядом с принцессой. Она жеманно млела, пока я наливал шампанское в её фужер. В общем, весь обед компания обсасывала леденцы ушедших дней. Мучительной пыткой всегда оборачивается, когда за одним столом усаживаются ровесники разных эпох.
Перед самым десертом беседа за столом несколько оживилась, когда именинница вместе с семейным альбомом откуда-то из антресолей извлекла мой старый пугач. С виду эта опасная детская забава напоминает дуэльный пистолет, вроде того, из которого Мартынов застрелил Лермонтова. Так же стальная трубка ствола прикреплена жестяными полосками к самодельному цевью из изогнутого деревянного обрезка. Гости с любопытством потянулись взглядами к занятному предмету. Мать незлобиво посетовала на то, какие проказы я позволял себе вытворять в безответственном возрасте.
Мне захотелось курить, и я поднялся со своего места. Проходя возле журнального столика, бросил взгляд на положенный туда матерью пугач. Это когда же она спрятала его от меня? По-моему, в восьмом классе тогда я учился. Надо же, сохранилась вещица! Захотелось подержать снова в руке грозный атрибут мальчишеских лет. Я захватил игрушку и с ней вышел на кухню, где Валентина готовила к торжественному выносу гостям приготовленный ею шедевр – торт «Рыжик». Она мастерица выпекать вкусности. Меня часто баловала в детстве всякими кулинарными изысками.
– Серёжка, если будешь курить, то открой окно, – строго наказала мама-Валя. – Зина будет недовольна, если табачный запах впитается в обои.
– Кухня так пропитана ванилином, аж кружится голова, – огрызнулся я, но поднял шпингалет и толкнул от себя раму, раскрыв настежь оконную створку.
Прикурив от газовой конфорки сигарету, я сосредоточил внимание на пугаче. Принялся вертеть его со всех сторон, проверять прочность креплений, заглянул в ствол… и обомлел. Пугач оказался заряжен. В глубине ствола можно было разглядеть бумажный пыж. Ну да, точно! Отчётливо виден белеющий ком.
– И как столько лет опасная детская забава хранилась у матери в доме? – обеспокоенно засуетился я. – Её надо срочно разрядить!
Я выставил руку с опасным предметом в окно и приставил язычок пламени зажигалки к запальному отверстию пугача. Не знаю, может сера от спичек, которой заправлено оружие, со временем отсырела, только выстрела не последовало. Выковыривать её уже было невозможно – давно слежалась и превратилась в плотную массу. Да и опасно такой заряд извлекать механическим способом – запросто сдетонирует от трения. Знаю подобные случаи, когда отрывало неудачливому владельцу игрушки его же собственные пальцы!
– Нет, так оставлять нельзя, – суетился я возле опасного предмета. – Надо непременно пугач разрядить.
Я потушил сигарету под струёй воды из крана и выбросил окурок в мусорное ведро. Затем снова направил ствол в окно и приставил к нему зажигалку. Держать пришлось длительное время, даже закралась мысль, что выстрел не состоится, и тогда придётся забрать пугач с собой, чтобы выбросить где-нибудь в реку.
Однако громыхнуло так, что звонко содрогнулись сложенные в раковине для мытья хрустальные фужеры, а рассевшиеся на тополе перед домом вороны, заполошно метнулись врассыпную, подняв в панике невообразимый гвалт. Сзади громко взвизгнула вернувшаяся в кухню Валентина, с испугу выронив поднос с грязной посудой. Звон разбитых тарелок, как колокольный набат, возвестил о тревоге. В раме дверного проёма тут же образовался коллективный портрет присутствующих.
Довольно глупая получилась картина. Кухонный распорядитель в фартуке на корточках склонился над осколками разбитых тарелок, разлетевшимися по кухне. Я с дымящимся стволом виновато застыл у окна, ведь совсем не ожидал, что громыхнёт с такой силой.
Первым пришёл в себя Трохан. Тревожно озираясь, он осуждающе загундел:
– Вы, молодой человек, в детстве, видать, не наигрались.
– Ошибаетесь, у меня счастливым было детство, – парировал я с таким выражением на лице, будто плюнул в чашку с кофе и угостил его этим напитком.
Тут мама вышла на передний план, желая восстановить в доме нарушенное спокойствие, и встревоженно спросила:
– Что там, сыночек, у тебя приключилось? Ты не поранился? У меня сердце чуть не остановилось.
– Мамуля, это у тебя могла неприятность приключиться. Пугач-то оказался заряжен.
– О господи! – всплеснула именинница руками. – А я ещё хотела его в печи сжечь.
– Вот-вот, тогда бы эффект получился пооглушительней, – как зловещий оракул, пророчествовал я.
– Ну и хорошо, что всё благополучно завершилось! – успокоила всех резонным суждением Валентина. – Серёжа вовремя предотвратил угрозу.
Со вздохом облегчения вся компания вернулась к столу, где остатки порезанного на сегменты торта, разложенные по тарелкам, взывали аппетитным духом, чтоб скорее их распределили по желудкам. Я тоже уселся на прежнее место и принялся расправляться с предназначенным мне паем от Валентининого шедевра. Покончив с десертом, я почувствовал дискомфорт от перееданья и обратился к соседке, приглашённой для моего удовольствия:
– Вы знаете, Лена, вот сейчас я реально ощутил, насколько тяжек грех чревоугодия.
– Почему только сейчас? – плеснула на меня лазурью своих очей очаровательная гостья. – Это один из первородных грехов человечества.
– Я не в ответе за всё человечество, а только испытываю страстное желание растрясти застоявшиеся чресла. То есть, помочь пищеварительному тракту исполнить его функцию и улучшить обмен веществ. Вы не против составить мне компанию?
– Вы приглашаете меня на танец? – утренней зарёю зарделась прекрасная леди.
– О, да! Я был бы счастлив закружить вас в вальсе.
– Пойдёмте, я согласна.
В музыкальный центр я вставил диск с медленной танцевальной музыкой времён наших родителей на случай, если вдруг захочет старшее поколение проявить хореографические склонности, и вывел партнёршу на середину зала. Обхватил её осторожно за талию и слегка притянул к себе. Она нежно положила руки мне на плечи, доверчиво прильнув к моей груди, и обдав фимиамом приятных запахов. Под оценивающими взглядами мы недолго кружились в одиночестве. Лягушкины примкнули к нашей паре. За ними Валентина с матерью проявили желанье потанцевать. Моя партнёрша почувствовала себя свободней и с упоением увлечённого альтруиста заговорила о своей работе медицинской сестры.
– Какое это счастье – людям облегчать страданья, – задушевно признавалась Елена, как будто на исповеди перед батюшкой. – Я с детства мечтала стать врачом.
– А я себя не представляю в такой роли. Это же кругом голые зады и целый день в них приходится тыкать шприцем. Особенно детишек жалко. Они верещат, как резанные поросята. Не хватит моих нервов такое терпеть.
– Мне медсестрой недолго осталось подрабатывать. Через два года закончу мединститут и стану педиатром. Тогда самой уколы делать больше не придётся.
– Так вы, Елена, трудитесь с нашей Валентиной? – догадался я.
– Ну да. Она меня сюда и пригласила.
– Теперь понятно, как такая фея с небес по мою душу снизошла!
– Сергей, вы, право, в краску вгоните меня, – кокетливо стрельнула глазками партнёрша. Но явно, что к душе пришёлся комплимент.
– Ей богу, я не вру! Действительно в вас есть от внешности богини. И как же я, недостойный смерд, посмел к вам дерзко прикасаться.
Она не успела ответить на мою последнюю тираду – музыка на этом месте оборвалась. Трохан со своего места откровенно пожирал глазами графин с пшеничной водкой на столе. И я не прочь был составить ему компанию. Партнёрша, по всему видно, хотела танцевать. Но я повёл её к месту за столом. Животворящей радости огонь озарил лик измаявшегося всухомятку отставного директора завода. Я понимал его: в компании пить водку в одиночку совсем не с руки. Не спрашивая моего согласья, он радостно плеснул сначала мне, затем, себе в стопку. Мы дружно чокнулись, рассыпав звон хрустальный над столом. И внутрь отправили мужской напиток. Елена кока-колой обошлась, меня арканя взглядом цепких глаз при этом. Инстинкт ей указал самца, которого осталось обольстить. Девица липкой паутиной чар принялась опутывать меня в кокон, словно попавшуюся жертву самка паучка кара-курта. Её томящиеся очи меня не трогали совсем. Конечно, жаль пустых стремлений, не встретивших взаимности. Но как можно обмануть девичье целомудрие, когда нет расчёта заводить серьёзные отношения. Пусть простит меня мамаша за испорченность души, только знаю, что напрасны все попытки вешать на меня невест. С этим делом я сам разберусь. Только, сдаётся мне, девица уже имеет виды на меня. Ну, да ладно, с этим делом тоже разберусь. Мы с Троханом опрокинули ещё по паре стопарей. И торжество обрело осмысленное содержание.
А Лена затеяла разговор не к месту:
– Говорят, Сергей, вы занимаетесь политикой. Как это, должно быть, интересно!
Понял я, здесь мамина подготовка налицо. Предварительно проинформировала потенциальную сноху о роде моей деятельности. Что ж, навеем сиреневый туман в долину грёз, чтоб не осталось там отчётливых очертаний. Не знаю большей нелепости, чем женскую логику с политикой совмещать. Старушка явно на сей раз с рекомендациями подкачала.
– Да что вы, Леночка. Вам кто такое наговорил? Я всего лишь затачиваю карандаши для своего патрона.
– А кто патрон ваш, милый друг? – вмешался в диалог Трохан.
– Он в Белой Башне служит мэром.
Тотчас же, как ужаленный, вскинулся бывший партиец:
– Ах, кто же не знает этого прохвоста. О нём все уши пресса прожужжала.
– Должно быть, Сергей, вы влиятельная фигура в Белой Башне, – не отступалась девушка. – Наверное, в таком молодом возрасте приятно иметь большие связи?
– Где вы набрались нелепых слухов обо мне? – громко воскликнул я, и все разом обернулись в нашу сторону.
Почему всегда так случается в компании, когда двое беседуют между собой? Остальные обязательно находят естественным встревать в чужой разговор. Присутствующие, без всяких обиняков, прислушивались к моим словам. И я почувствовал себя кочетом, с которого при всём курятнике общипали перья.
С заговорщическим видом Валентина шепнула на ухо Елене, но так, что я её отчётливо расслышал:
– Не позволяйте, дорогая, вводить себя в заблуждение. Наш Серёжа скромничает.
– Я и не сомневалась в его достоинствах, – заверила прозорливая медсестра. – Скромность всегда украшает человека.
– Ну, хорошо, если вам так нравится, можете считать меня высокопоставленным чином, – сдался я. – Только учтите, что протекцию я никому делать не стану для получения ипотечного кредита. На меня не рассчитывайте и в том случае, когда вас прищучат за нарушение уголовного кодекса.
– Это вашего шефа давно пора привлечь к уголовной ответственности, – вмешался опять неугомонный Трохан. – И божьей кары ему не избежать, имейте это ввиду.
– Я не пойму где вам Мурат мог перейти дорогу?
– Он действует сталинскими методами, осуждёнными общественностью. Такому дай волю, так снова 37-й год вернёт.
– О какой общественности вы говорите? Если о той, которая распродаёт Россию, тогда с этими всё понятно. Им есть за что люто ненавидеть Сталина. И 37-й год они всегда будут вспоминать с содроганием. Что же касается простых граждан, то их любовь к отцу народов не иссякает.
– Как вы не поймёте, Сергей, что обычные люди одурачены пропагандой, вознёсшей тирана до небес. Они готовы поклоняться этому кровожадному злодею вопреки всякому здравому смыслу.
– Откуда вы взяли, что люди одурачены пропагандой в поддержку Сталина? Все СМИ ангажированы и находятся в руках олигархов, которые не допустят доброго слова в адрес генералиссимуса. И, тем не менее, в народе Сталин необычайно популярен вопреки всем усилиям толстосумов. Эта поистине всенародная любовь неистребима. Вот и Мурат отдаёт всего себя делу, достиг на этом поприще кое-каких результатов, а ему постоянно суют палки в колёса. И кто это делает? Всё те же пресловутые избранники народные, которых народ и не помышлял видеть своими лидерами.
– Вы Кассаева называете запанибратски по имени. Он что вам, приятель?
– И я горжусь тем, что принадлежу к числу его друзей. Что хорошего сделал для города бывший мэр Хестанов? Способствовал коррупции, развернул узаконенный захват предприятий, метко названный в народе прихватизацией, санкционировал использование бюджетных средств не по назначению, а иными словами, поддерживал воровство.
За столом прекратились все посторонние разговоры, присутствующие с насторожённым вниманием слушали диалог Сергея с Троханом. Виновница торжества сидела на диванчике молча, смиренно сложив руки на коленях. Внешне она казалась спокойной, но подрагивание пальцев выдавало то внутреннее состояние, которое мать сейчас испытывала от слов Сергея. Марья Гавриловна пыталась прервать неуёмный пыл супруга. Она что-то тихо шептала Трохану на ухо. Но где там! Разве уймёшь распалившегося мужчину, когда внутри него сорокаградусный зверь, словно хищник в клетке, беснуется в поисках выхода на волю. Не мог старый номенклатурщик так запросто сдать своих позиций.
– Вы, молодой человек, весьма критичны к Хестанову, – всё больше багровея, выходил из себя сторонник практикующихся ныне методов государственности, ведущих к откровенному краху. – И совершенно не замечаете промахов в работе вашего кумира. Неужто всё так гладко на его горизонте? Намедни я слышал, что, как раз, всё тот же Хестанов уличил Кессаева в махинациях с дорожно-строительной фирмой. Вероятно, вам известно имя подельника Кессаева?
– Если вы имеете ввиду владельца дорожно-строительной фирмы Тедеева, нажившегося при укладке асфальта на федеральной автотрассе, то, уверяю вас, он вовсе не из окружения Кессаева. Этот экземпляр скорее принадлежит к хестановской касте. Такой же хапуга.
– А вам ближе деревенский выскочка, возомнивший себя Цезарем? Ну, тогда нам не о чем говорить. Скоро всякое быдло почувствует себя невесть кем. Все захотят решать государственные вопросы. А для этого надо, для начала, приобрести соответствующее образование.
– Но образование теперь дорого стоит, – подал неуверенный голос с места Лягушкин, с таким выражением на лице, словно у принца, неожиданно пукнувшего на торжественной церемонии. – Наша дочь, с золотой медалью окончившая школу, едва поступила в третьеразрядный ВУЗ на бюджетное содержание. Теперь только дети богатых могут позволить себе высшее образование.
– Всё правильно, – гнул Трохан невозмутимо свою линию, – должна быть преемственность поколений. Ведь у детей рабочих генетически заложена предрасположенность к физическому труду. Вот пусть в полной мере и реализуют своё династическое право на труд. У них там открывается столько возможностей.
– Ну да. Известный подход: что позволено Юпитеру – не дозволительно Быку! – не выдержал я и вставил свои три копейки. – Только юпитерами себя возомнили, как правило, представители грассирующего нацменьшинства, составляющие креативный класс. Они интригами и подкупом создали в стране благоприятную систему для собственного обогащения и вытерли ноги о простой народ. А наличие высшего образования ещё ни одного дурака не сделало умным, ведь ум – это такая субстанция, он либо есть, либо его нет, и никакой диплом глупому не добавит разума. Мудрые люди говорят: это плохо, когда дурак, но гораздо хуже, когда дурак начитанный! И таких начитанных дураков хоть пруд пруди в нашем отчаявшемся государстве.
– Значит, этот ваш Кессаев один такой умный. Я хочу знать, до каких пор у него деньги налогоплательщиков, то есть, наши рубли, будут идти на какие-то сомнительные проекты? Вы об этом у него интересовались?
– Нет, об этом я его не спрашивал.
– Так спросите. И заодно спросите, кто на этом наживается. Ни за что не поверю, что Кессаеву ничего не перепадает. Вы напомните ему о том, что есть, кроме подкупленного им городского суда, ещё и суд божий. Скажите ему об этом.
Бедняга Трохан так распалился, что, казалось, плесни на него водой, она тут же зашипит и вспенится, как разлитая на разогретую кухонную плиту жидкость. Он принадлежал к породе убеждённых демагогов с туго набитым карманом и поэтому позволяющих себе прямоту суждений. Таким бесполезно что-либо объяснять, и я пообещал:
– Хорошо, я скажу ему об этом.
Нетрудно было представить реакцию Мурата, если бы он сам присутствовал здесь.
– Гордей, вы мудрый человек и я вами восхищаюсь, – снова подал голос Лягушкин, примирительно обращаясь к Трохану. – Поэтому позволю себе заметить, что всё рушится на наших глазах. Мир летит к чертям собачьим. И лучше не становиться на пути этого потока. Сметёт и следа не останется, чёрт побери!
– Значит, вы предлагаете, чтобы я спокойно взирал, как подобные Кессаеву умники прибирают к рукам власть? Смотреть, как какой-то пошляк заскорузлыми руками рушит устои государства? Как руками, привыкшими крутить коровьи хвосты, он на корню губит частное предпринимательство? Этак он придушит зарождающуюся демократию в стране. Дайте только такому волю.
– Ничего не поделаешь, друг. За него проголосовало большинство населения.
– Обманы, подкупы и запугивания – его методы. Не зря американцы говорят, что добрым словом и пистолетом можно достичь большего, чем просто добрым словом. Он хорошо усвоил эти принципы.
– И всё-таки надо судить объективно. По опросам социологов рейтинг Кессаева с годами только растёт, – со вздохом заметила Валентина.
Трохан прямо поперхнулся в негодовании:
– Чему тут удивляться. Люди настолько одурачены и запуганы, что просто боятся высказываться против. Он обложил такими поборами предпринимателей, что в Белой Башне невозможно стало вести бизнес. Мой приятель состоял много лет в совете директоров сети коммерческих банков, распространяющих юрисдикцию на регион Белой Башни. Так он вынужден был выйти на пенсию из-за банкротства в системе. А вкладчикам не объяснишь, что их сбережения сгорели благодаря политике ими же избранного мэра. Любому здравомыслящему гражданину понятно, что Кессаев хочет из тщеславных побуждений снискать благосклонность большинства. Это дешёвый номер.
– И, тем не менее, его методы срабатывают, – констатировал очевидный факт нейтральный Лягушкин.
– Тоже мне, исчадие добродетели! Ещё несколько лет такой бурной деятельности и наглеца никто уже не остановит, – злобно пророчествовал Трохан, пугая присутствующих налившимися кровью белками. – Говорят, запасы газа обнаружили на прилегающих к городу территориях. Так что бы вы думали? Этот самодур собрался газифицировать станицы и сёла своего района. И как он намеревается это делать, когда выдворил прочь всех авторитетных специалистов в области газификации? Поставил им такие невыгодные условия, что тем мало чего досталось бы от добычи ископаемого энергоресурса. Бегут уважаемые бизнесмены от такого соблазна, невыгодно им работать за гроши.
Марья Гавриловна подала глас разума:
– Бесшабашный он, этот Кессаев. Время покажет, что из всех его авантюр в конечном итоге выйдет. Разговоров вокруг его имени много, но нам, по сути, мало известны реальные факты. Пожалуй, его стремление по газификации района весьма похвально и…
Поистине, образ мэра Кессаева внедрился в сознание общества и обосновался там основательно, как залётная пташка в пустой скворешне. И кругом рассевшиеся вороны громко теперь судачат по поводу выполняемых им действий. Я чувствовал себя сидящим у подножия дерева, с кроны которого на мою голову плюхалось отработанное содержимое желудков каркающей стаи. В том, что меня осыпали помётом, я не увидел ничего странного, ведь сам принадлежу к команде Мурата. Только уж больно откровенны все были в суждениях. Хотя ничего в этом странного не было, эти люди меня причисляли к своему кругу. Потому и в моём присутствии проявили такую откровенность. Голову даю на отсечение, они не сомневаются, что я имею свою долю от махинаций Мурата. И эта их уверенность позволяла вести в таком тоне разговоры в моём присутствии. Они решили, что я не обижусь и приму всё, как должное.
Впрочем, всё так и случилось. Я понял их и не встал в позу. Затихнув на добрый час, и насквозь пропитавшись крамольными речами, я, как дурень на хромой кляче сунулся на ипподром среди лихих скакунов. Не помню конкретно в котором месте я нарушил всеобщую идиллию, да и это не важно: присутствующие мусолили всё ту же обшарпанную тему.
Я сказал:
– А может здесь дело в другом? Предложила бы предыдущая власть в Белой Башне что-нибудь путное для населения, может тогда Кессаев не занял бы место градоначальника? Давайте лучше эту тему обсудим.
Разом умолкли разговоры в зале, воцарилось тягостное молчание, слышно стало чириканье воробьёв за окном. Товарищ Трохан наливался революционным кумачом, будто центральный фрагмент бессмертного холста Петрова-Водкина «Купание красного коня», раздражая меня, как красная тряпка быка на испанской корриде. Лягушкины впервые сменили елейные мины на лицах недоумевающими выражениями, будто надели другие маски актёры театра Кабуки. Шумно, кузнечными мехами, раздувались лёгочные альвеолы Валентины. Марья Гавриловна смиренным ликом напомнила святую Матрёну. Елена мраморным изваянием застыла возле двери. Миниатюрная головка матери в такт часам размеренно колыхалась химической завивкой причёски из стороны в сторону, засвидетельствовав несогласие с моим предложением. Наконец она извиняющимся тоном провозгласила:
– Мой мальчик воспитан на нерушимости дружеских отношений! Он не может переступить моральные принципы.
– Ну, тогда… я не предполагал… в общем, какое имеет отношение к нам этот самый нынешний мэр Белой Башни, – извернулся экс-партократ.
– Я не имел в виду свои принципы, – пояснил я. – Предлагаю с другой стороны взглянуть на ситуацию в Белой Башне.
– На кой чёрт сдался мне этот Кессаев, – взорвался Трохан новым приступом гнева, люто воззрившись на меня, как подвергшийся экзекуции палача острожник. – Я лично знаком с Хестановым и ручаюсь за его компетенцию и порядочность. Он никогда не позволит себе хамское отношение к заслуженным людям. Никогда!
– Засилье хамов в меняющемся обществе… веяние времени, – глубокомысленно изрёк Лягушкин, смачно вприкуску прихлёбывая чай из чашки.
И с новой силой поток демагогии попёрло в иное русло. Валентина включила свет, и фальшивые самоцветы подвесок заиграли в люстре радужным отливом. Как растревоженный улей, компания долго не успокаивалась, пока спустившиеся сумерки не напомнили гостям о необходимости соблюдения приличий и все разом заторопились, чтоб разбрестись по домам.

*  *  *

– Зачем здесь взялась эта старая дева Елена? – принялся выяснять я наутро у матери, устроившись в кресле с чашечкой кофе.
– Она единственная дочь из приличной семьи медицинских работников, – ответила матушка. – Отец её много лет отработал зубным техником.
– А-а!.. зубной техник, золотые коронки… тогда всё понятно… И у них дом – полная чаша, а дочь наследница всего, – предположил я цинично.
– А что здесь плохого? Это действительно так. И глупо пренебрегать фактом.
– Значит, вы с Валентиной сговорились меня оженить по своему усмотрению. Только не учли одного – нынешние молодожёны вполне обходятся без родительского благословения.
– Не стоит пренебрегать, сыночек, заботой о тебе. Жизненный опыт старших кое-чего стоит в этой жизни.
– Безусловно, стоит, особенно когда подкреплён финансовой наличностью.
– Зачем ты всё опошляешь, мой дорогой?
– Могу быть и реалистом: дождусь, когда богатая невеста войдёт в права наследования и женюсь, потом ночью удавлю её подушкой.
– Ты неисправим. Не стоило тебе увлекаться Достоевским. Но пойми же, браки по расчёту, в конце концов, согласно статистике, самые прочные.
– Знаком этот тезис: стерпится – слюбится! Только мне не нравится вечно заглядывать в рот богатой супруге и чувствовать себя должником. Роль альфонса не по мне. Я удовлетворён теми доходами, которые имею. Не охотник я за чужим наследством. Больше всего ценю собственную независимость.
– Тебе совсем не нравится эта девушка?
– Мама, она так плотоядно обозревала меня, что я откровенно засомневался в своих гендерных возможностях. Не уверен, что осилю возлагаемые на меня супружеские перспективы. Давай оставим этот бессмысленный спор. Я сам способен найти себе спутницу жизни.
Женщина нервно передёрнула плечами и перевела разговор в другое русло:
– Серёжа, Трохан абсолютно прав, когда говорит… он человек бывалый и искушён в политических вопросах… Кессаев, к которому ты так привязан, не вызывает доверия у порядочных людей… Держался бы ты от него подальше… Гордей, если что, поможет тебе с работой.
– Это, по-твоему, Трохан порядочный человек?.. Не нужна мне его протекция. А чтоб ты была спокойна, знай, я не вдаюсь в дела Мурата.
– Чем же ты у него занимаешься?
– Я добываю ему нужную информацию, и мне хорошо за неё платят. Это всё, что вменили в мою обязанность.
– Всё равно раз ты с ним связан, твоя репутация может быть замарана.
– Кто-то из великих сказал, что высокая репутация – первейшая необходимость для жулика! Пойми, меня совершенно не интересует, чем свита мэра занимается. Пусть хоть сейчас следственные органы начнут расследование деятельности мэрии, им не за что будет меня зацепить.
– Все мы ходим на работу ради того, чтобы получить плату за свой труд. Не будешь же ты отрицать, что какой бы не был высокий заработок, деньги никогда лишними не бывают. И всегда существует соблазн сорвать себе куш сверх установленной нормы.
– Наверное, я лентяй или просто придурок, но меня совсем не интересует обогащение. И Мурат равнодушен к богатству. Он человек идеи. Его предназначение на земле – осуществить всеми доступными средствами задуманные проекты. В его душе пылает огонь, зажжённый от божьей искры. Помнишь историю Икара? Это про Мурата.
– Икара сгубила собственная глупость. Захотел достичь солнца.
– Хоть бы и так. Зато он людей научил летать и за это его почитают потомки. А что сделал хорошего для общества этот долбанутый Трохан?
Она положила руку мне на голову и, как в детстве, принялась нежно приглаживать мои непослушные патлы. Потом, будто делая замечание школьнику не вертеться на уроке, наставительно сказала:
– Ты не должен так говорить.
– Мама, я давно не живу чужим умом. Я достаточно взрослый, чтобы распоряжаться жизнью по собственному усмотрению.
Маманя взглянула на меня с мольбой и в глазах её промелькнула неуверенность. Утренний луч, проникший с улицы в комнату, вместе со светом добавил предметам яркости и контраста. Отсутствие мягких тонов невыгодно изобличало на лице матери её возраст. Бороздки на лбу и сеть мелких морщинок на щеках уже не способна была скрыть косметика. Эти припухлости под глазами, дряблые складки на шее, пигментные пятнышки на кистях – всё свидетельствовало не в её пользу. Никакие ухищрения с целью омолаживания внешности не помогали предотвратить процесс увядания. Как ни печально это звучит, но передо мной сидела старушка.
От этой мысли у меня сжалось внутри, и на месте сердца я ощутил трепещущий лоскут вывешенной для просушки мокрой тряпицы. Я видел, что она меня всё так же любит, и с болью воспринимает мои неудачи, и желает только добра. В этом не было никаких сомнений. Но когда мать подобным образом создаёт надлежащий эмоциональный фон, это всегда служит прологом к какому-то откровению. На сей раз речь пошла вот о чём:
– Серёженька, тебе пора подумать о собственной семье. Разве у тебя до сих пор нет на примете какой-нибудь порядочной девушки? Если ты сам стесняешься, я готова взять на себя заботы по сватовству.
– Я недостаточно готов для столь серьёзного шага. И если ты думаешь уложить меня в одну постель с богатой наследницей Еленой, то из этого ничего не выйдет. Она не в моём вкусе.
– Мой милый, скажу тебе без ужимок, я уже в преклонных летах и, как все добропорядочные старушки, мечтаю о внуках. Неужто ты не уважишь свою бедную матушку на закате её одинокой жизни?
– Не могу я собственную жизнь и жизнь другого человека сгубить даже ради родной матери. И ты уж не прикидывайся казанской сиротой. Одна не останешься. Валентина всегда рядом. А нет, так у тебя сестра есть на Урале, можешь хоть к ней податься. Давно к себе тебя зовёт.
– Знаешь, мой мальчик, ты так изменился с тех пор, как связался с этим ужасным Кессаевым. Ты стал таким циничным, я просто не узнаю тебя. Мне было вчера стыдно перед гостями за твоё вызывающее поведение.
– Этот чугунный лоб Трохан или недоделанная Леночка не заслуживают иного обращения. Они, видите ли, причислили меня к своему кругу! И я должен быть горд их доверием. Хорошенькая перспектива. А по мне, так лучше удавиться, чем быть на них похожим. Но если я испортил своим поведением твой праздник, то извини. В другой раз буду поздравлять тебя по телефону. У меня совершенно нет желания общаться с подобной публикой, на работе устал от похожих персонажей.
– В последнее время ты стал очень раздражителен. У тебя нелады на работе? Поделись, я ведь твоя мать и дурного не посоветую.
– О господи! Как ты не понимаешь, что я приезжаю в мир детства, хочу ощутить семейный уют. А тут какой-то нахрапистый Трохан, девица с видами на меня. Разве нельзя мне просто тихо насладиться семейным покоем?
– Что ты такое говоришь! Ведь знаешь же, всё, что есть у меня – это твоё. И дом этот твой. Можешь сюда приезжать, когда захочешь.
Мать излучала на меня по-собачьи преданный взгляд, от которого в благодарность обычно машут хвостом. Но у меня, к сожалению, не было хвоста. И изнутри распирала нетерпимость от проявления всяких телячьих нежностей. Поэтому, когда старушка опустила руку мне на колено, я нервно вскочил с диванчика и уселся на подоконнике, закурив сигарету и истово выпуская дым в открытую форточку.
– Мне хватает того, что имею и не надо твоей опеки. Не хочу, чтоб ты вмешивалась в мою жизнь и навязывала всяких невест.
– Не говори глупостей, сын мой. И знай – это твой дом. Здесь всегда тебе рады, – не обращая внимания на мою реакцию, твердила мамаша своё.
Она снова подошла ко мне и заглянула в глаза снизу-вверх так, как может смотреть только упавший в колодец в надежде на твою помощь, но опасающийся, чтоб ты вместо этого не обрушил на его голову пустое ведро или не плюнул ему в темечко.
– Хорошо! Я учту это, – уже сдержанней ответил я, чувствуя, как оттаявшая ледышка сердца стала ронять первые талые капли. Не ведал тогда я, чем обернутся впоследствии для меня эти её заверения.
Чтоб не казаться размазнёй, я решительно соскочил с подоконника, давая понять о завершении разговора, и напомнил:
– Пора собираться в дорогу. Надо до наступления темноты вернуться в Белую Башню.
И я отправился в свою комнату упаковывать сумку с вещами, ощущая спиной заботливый материнский взгляд, от которого обретаешь в себе силу защитного оберега. Пусть только попробуют демоны на дороге или ещё где испытать на мне своё лиходейство – будет им показательная порка!
В комнате я присел к письменному столу с ощущением, будто освободился только что от непосильной ноши. Обременительная встреча с близкими закончилась наконец, и после завтрака на скорую руку я с облегчением покачу к себе в окружении величественных горных пиков, опоясанных серпантином обновлённой федеральной дороги, местами ныряющей в жерло разверзшейся туннелем горы. Засветло доберусь до места, где ждёт меня поприще бытовой повседневности, на котором предназначено проявить себя в меру своих способностей. И я бесконечно рад этому обстоятельству.

*  *  *

Солнце уже высоко взобралось над горизонтом, когда я покинул Колонку. И вот, мой автомобиль, надсадно гудя мотором, как тяжело гружённое насекомое, карабкается наверх среди горных вершин по извилистому серпантину проложенной в каменной породе дороги. Кругом потрясающие виды не тронутой заботой человеческих рук природы. Застывшие нагромождения многие миллиарды лет назад плавящейся и кипящей лавы лежат теперь немым свидетельством остановившегося мгновения. Знающий человек по ним читает историю Земли. И наша прекрасная планета, словно загадочная женская душа, содержит в себе много непознанных тайн, которые предстоит ещё разгадать. Но это небесное тело, приютившее на себе человечество, и есть смысл его изучать. А как дело обстоит с отдельной человеческой личностью из тех многих, которые населяют этот космический объект? Неужели оставленный после моего пребывания на этой планете след навсегда заметёт пылью времён, и далёкий потомок совсем не вспомнит обо мне? Ну ладно, пусть я не представляю собой особой ценности для общества, а как быть с Муратом Кессаевым? Он-то явно ценнейший экземпляр и заметная фигура на фоне себе подобных представителей живого мира существ, населяющих Землю. Можно себе представить, как через наслоение веков какой-нибудь дотошный адепт археологии из будущих времён откопает среди урбанизированных территорий мой безмолвный череп и, как обнаруженный артефакт, заинтересует ли его этот предмет? Или опять победит в человеке бюрократ? И напишет чёрной тушью на теменной кости чиновник инвентарный номер, оприходует в толстой регистрационной книге новый экспонат, чтобы пылился этот предмет без дела на полке в запасниках среди других свидетельств минувших эпох. А нужно ли, чтоб мои останки достались далёкому потомку? Это же мой безобразно обнажённый череп будет выставлен на всеобщее обозрение. И будут на нём замерять циркулем высоту лба, и прочие антропометрические показатели, чтоб сравнить со своими, испытывая при этом самодовольство от собственного преимущества. А какой-нибудь шалопай из студенческой братии возьмёт, да и щёлкнет меня по лбу со словами-де был такой промежуточный вариант на пути человеческой эволюции. И станет мне обидно за это. Захочется дать тумака задаваке. Но, к сожалению, вечная обездвиженность не позволит ничего предпринять в свою защиту. И из пустой зияющей глазницы выкатится горючая слеза безысходности. Тогда, может быть, обратят на это внимание, и воскликнет какой-нибудь сердобольный мирянин, мол, замирроточил артефакт! О чудо! А кто-то авторитетно заметит, что такое явление бывает предвестником значительных событий в мире. И бережно заключат мой череп в серебряную раку, где с благоговением облобызают его в темечко благодарные паломники. Столь утешительная мысль только и греет душу, когда осознаёшь свою причастность к миру. Любая личность и проявляется в потоке мгновений тем, что оставляет за собой во времени нагромождения дел, как эти каменные глыбы – следствие тектонической деятельности великого Творца.
Если разум объективно осознаёт всю незначительность вашего пребывания в этой жизни, тогда есть надежда на отдых от самого себя, когда вы едете один среди ископаемых горных нагромождений из одного пункта маршрута в другой. Это как перемещение во времени из одной реальности в другую. Только надсадное гудение мотора, да пощёлкивание в ушах от перепада высот напоминают о течении мгновений, нанизанных бусинками на нить времён. Такая нематериальная связь – основа вашей преемственности на Земле. Генетика – это уже вторично, ведь ДНК приобретает смысл в связи с сукцессионной наследственностью. Не мудрствуя лукаво, скажу, покой обрящете в том случае, когда непостижимость смысла жизни перестанет быть болевой точкой уязвлённого сознания.
Приятно осознавать себя хозяином положения, разумно воспринимающим природу вещей, образующих мир. Соблазн изменить его замечаешь в себе ещё в малом возрасте, когда строишь в детской песочнице некое сооружение, осыпающееся песчинками текущих мгновений под воздействием дыхания времени.
Наскальные петроглифы в карстовых пещерах или фрески на стенах дворцов Ватикана являют собой наглядный пример преемственности поколений различных эпох. И совсем не обязательно бить себя в грудь, закрепляя подлинное авторство в том или ином творении за собой, главное, чтобы твой прах удобрил планету, а дела не стали пагубным явленьем в истории человечества.
Забавно было бы собрать в единой компании все заметные исторические личности с положительной и отрицательной харизмой и дать волю проявить амбиции. Вот было бы событие вселенского масштаба! Занятно было бы услышать их спор. Но знаю я, что этого никогда не случится. А потому еду в потоке солнечного света, наматывая километры на спидометре, и мысль уютно размещается в голове всё о текущем быте.
Я перебираю бусинки событий, нанизанных на нить времён…

*  *  *

Продолжая работать в газете «Суть времени», я больше и не вспоминал о сельском недотёпе, несущем, как голубь в клюве оливковую ветвь, благую весть о своём утопическом проекте, направленном на улучшение жизни обездоленных сограждан. В это время Мурат Кессаев снова попал в опалу из-за непримиримости характера. Дело в том, что окружающая Белую Башню территория была объявлена заповедником и там обитали на свободе в дикой природе редкие животные, занесённые в Красную книгу. Особенно местные жители гордились бурым медведем и благородным оленем, встречающимися в окрестных горах. И тем горестнее было признать, что эти замечательные представители местной фауны стали обычной дичью для хестановского окружения и других высокопоставленных чинов. Люди тихо возмущались сему обстоятельству, но вслух высказать своего недовольства не смели. Один лишь Мурат открыто забил об этом тревогу. Он подготовил петицию со сбором подписей местного населения и отправил бумаги в республиканский следственный комитет. Организовал пикетирование городской администрации, в котором в свободное от работы время сам принимал участие.
Ярости Хестанова не было предела.
– Опять этот сельский болван баламутит народ, – в праведном гневе распалялся мэр. – Ну, я его, наконец, успокою!..
И вскоре Мурат пополнил армию безработных. Его вышвырнули вон с работы без всякого выходного пособия. В период девяностых подобная мера расправы с неугодными вовсе не была чем-то исключительным. Людей просто выбрасывали на улицу, не утруждаясь поиском веских причин якобы нарушения ими трудовой дисциплины. Начальник чувствовал себя всесильным повелителем над холопствующей массой и вправе был вершить над ней собственный суд. Никто не мог осадить такого князька.
Оставшись без постоянного дохода, бунтарь и не отчаялся. Разочаровываться жизнью – это совсем не его удел. Мурат, как вол, запрягся в арбу бытовой повседневности. А что было делать? На его руках оказались отец-инвалид и жена с маленьким сыном, беременная вторым ребёнком. В тот год пришлось возмутителю спокойствия брать в университете академический отпуск, поскольку очень тяжёлые наступили для него времена. Даже жена Юлия не могла быть ему опорой, находящаяся в декрете и страдающая от тяжёлой формы токсикоза. Самому пришлось вести домашнее хозяйство: вставать до рассвета и ложиться за полночь. Каждый селянин знает, как это – одному управляться в хозяйстве, когда надо рубить дрова, заготовить на зиму сено, обрабатывать огород, выпасать скотину, доить корову, свиньям варить похлёбку, выгребать навоз, осуществлять уход за птицей, по дому заботиться о поддержании порядка, да тут ещё и пелёнки подрастающего наследника…
Но всё это так, доходов едва хватало на прокорм семьи и текущие расходы. Тогда и задумал Мурат развернуть какой-нибудь бизнес. После недолгих поисков, выбор пал на медовый промысел. А что? Места здесь для пчеловодства самые подходящие: кругом первозданная природа, растительность буйным цветом радует глаз, нектара непочатый край для сотовых тружениц. Ох, как необходимо было развернуть собственное доходное дело, ведь поиски новой работы не принесли Мурату успеха. Иначе и быть не могло, город-то маленький и если кто-то чихнёт на одном его краю, то с другого доносится: «Будьте здоровы!» В общем, скандальное увольнение начинающего архитектора мгновенно стало достоянием общественности и нигде его не брали на работу, ибо не находилось желающих снискать на собственную голову гнев мэра Хестанова.
Отец Мурата когда-то сам трудился на пасеке, он и помог, благодаря старым связям, подыскать готовый колёсный прицеп с установленными на нём ульями. Прицеп нужно периодически с помощью нанятого тягача перетаскивать на новое место, чтобы пчёлы делали богатые взятки. Зато по окончании сезона сбор мёда обещал принести приличный доход. Правда, приобретение пасеки истощило финансовые резервы семьи. Пришлось пустить в дело не только пенсионные накопления отца, но и продать почти всю домашнюю живность. Радовало то, что у Мурата появилось время на возобновление учёбы в университете. Он снова засел за учебные пособия. Выезжал в старом отцовом «жигулёнке» на пасеку по мере необходимости.
Дело шло к осени, подходило время откачки мёда. В семье ожидали хороший прибыток от пчеловодства. И вот, наконец, собрав принадлежности для медосбора в машину, воодушевлённый пасечник отправился к месту промысла. Но то, что он там увидел, повергло в шок несчастного предпринимателя.
На месте прицепа с ульями дымился догорающий остов его железного каркаса. И над скорбным пепелищем возбуждённо металось небольшое количество пчёл, чудом уцелевших в постигшем их пчелиные семьи бедствии. Поникший духом Мурат потерянно послонялся на месте происшествия, осознавая глубину понесённого ущерба. Было очевидно, что спасать здесь больше нечего: все ульи сгорели дотла, если не считать редких чадящих головёшек – фрагментов деревянной обшивки пчелиных домиков. Бедняга-пасечник недоумевал: как мог возникнуть пожар? Место здесь глухое, безлюдное, курильщиками не посещаемое, поскольку пчёлы не переносят табачный дух и отчаянно атакуют испускающий его объект.
Неожиданно всё прояснилось, когда убитый горем Мурат среди груды золы и пепла вдруг обнаружил недогоревший остаток заливной горловины пластмассовой канистры, в каких автомобилисты хранят запасы горючего.
– Значит, это умышленный поджёг! – понял лишившийся доходной собственности неудавшийся пчеловод. – Кто бы мог это сделать?
Но вопрос повис в воздухе, ибо преступник не оставил вещдоков, по которым бы можно было его уличить в содеянном. Кессаевы тяжело пережили утрату. После этого случая первая седая прядь заблестела в причёске Мурата. Однако на этом жизнь не заканчивается, и упрямец с удвоенной энергией взялся за новое дело.
Приближение холодного времени года натолкнуло на мысль об открытии скорняжного производства. Ведь зимой не выйдешь из дома без тёплой шапки. Это так! А на чердаке родительского дома бесхозно навалено множество высохших кроличьих шкурок. При желании можно за бесценок и у соседей прикупить дополнительно шкур. Ещё в близлежащих прудах и речушках водится ондатра, шапки из меха которой в особой цене и популярны среди молодёжи. Если проявить должную активность, то есть ещё время до зимы овладеть навыком выделки шкур и пошивом меховых изделий из них.
Мурат снова запрягся в работу. Самым трудным оказалось найти старую книгу по домоводству, в которой имелось бы подробное описание скорняжного ремесла. Благо, имеющиеся знакомства по библиотекам поспособствовали студенту-заочнику в его поисках букинистического раритета. А дальше всё пошло, как по маслу, не зря ведь говорят: упорному сам чёрт не брат!
В общем, к сезону новоявленный шапочных дел мастер приготовил до полусотни шапок-ушанок. Кроме изделий из кроличьего меха в его ассортименте водился товар из ондатровой, лисьей, беличьей и другой пушнины. Для первого года это совсем не плохой результат! При удачной реализации всей продукции вполне гарантирован приличный доход.
В этот сложный период я не был рядом с Муратом, но хорошо представляю картину тех дней, сложившуюся в моём воображении из отдельных рассказов самого патрона и его близких. Я мысленно вижу, как затемно, когда все домочадцы погружены в глубокие сны, собирает Мурат результат своего мехового производства в багажник отцова «жигулёнка», с трудом заводит и долго разогревает на морозе старенькую машину, затем, по заснеженным скользким горным дорогам добирается в один из населённых пунктов, где в этот выходной проходит вещевой рынок. Туда необходимо попасть пораньше, чтобы в удобном месте, среди формирующихся рядов торговцев, удачно поставить автомобиль, с которого потом, как с прилавка, предлагать покупателям меховую продукцию собственного изготовления. И пусть не сложится превратное мнение у далёкого от той реальности человека, будто легко даётся торговцу его промысел. Всё это вовсе не так. Сложность даже не в том, что весь день приходится в ожидании покупателя проводить на лютом холоде, а отогреваться чашечками горячего кофе из термоса. И не в том, что за оформление патента на индивидуальную предпринимательскую деятельность нужно представить большое количество разных справок и других документов, подтверждающих, что ты не верблюд. Естественно, за каждую бумажку, заверенную печатью, корыстный чиновник норовит содрать три шкуры. Но этим шкурный вопрос отнюдь не ограничивается. На самом рынке ошивается масса любителей поживиться за чужой счёт. Это, в первую очередь, так называемые организаторы спонтанного места массовой торговли, и всевозможные штатные и внештатные сотрудники разных ведомств, как то, милиции, пожарной охраны, энергосетей, санитарной инспекции, и бог знает ещё каких жуликов, осуществляющих несанкционированные поборы с промышляющих торговлей частников. Среди всей этой алчущей братии обязательно присутствие бандитского рэкета, который тоже паразитирует на коммерции, якобы крышуя беззащитных продавцов от наездов других грабителей.
Да, совсем не легко в России предпринимателю. Много преград складывается на пути его тернистом. И всё же, при определённом упорстве на этом шатком поприще некоторым счастливчикам удаётся успешно балансировать. Одним из таких оказался Мурат Кессаев. Он так вошёл в роль, что кроме шапок, стал реализовывать заготавливаемые с лета консервированные маринады из грибов и плодов огородного урожая. Варенья тоже в те не очень сытные годы пользовались спросом у покупателя. Кроме того, в следующий год своего успешного предпринимательства удачливый делец соорудил во дворе коптильню и принялся производить деликатесы из копчёностей. Это принесло дополнительный доход семье, в совокупности составив приличную сумму.
Казалось бы, столь удачно фортуна расположилась к Мурату. Ан, нет! Те, кто отслеживают чужие успехи на рынке, вовсе не дремлют. Случалось, что под всякими надуманными предлогами оказывался бизнесмен в каталажке, где ему изрядно опустошали мошну. Или того хуже, когда попадал на расправу к бандитам. Те тоже особо не церемонились с жертвой и до последнего очищали карманы. Да ещё и хорошо при этом наминали бока.
И всё равно этот опасный промысел позволял неплохо прокормиться семье.
Так пролетели беспокойных три года. Мурат, наконец, закончил университет и стал дипломированным архитектором. Забыла общественность и о его конфликте с градоначальником Хестановым. Стал к тому времени подумывать наш герой о более спокойной жизни. Тут по случаю предложили ему место учителя ОБЖ в одной из городских школ. Это не нарушало установившегося ритма жизни коммерсанта, хотя и внесло некоторые корректировки в распорядок. Важно, что выходные дни оставались свободными от занятий в школе, ведь главный доход в семью поступал от торговли на рынке. Теперь дело пошло веселей, поскольку появилось официальное рабочее место, подразумевающее выработку трудового стажа, необходимого для пенсии.
В школе не часто встречаются преподаватели мужчины, да ещё такие, как Кессаев, познавший жизнь во всех её неприглядных проявлениях. А посему житейским опытом, можно сказать, он обладал сполна. Опытом этим Мурат руководствовался и в преподавательском коллективе, вследствие чего скоро среди коллег снискал заслуженное уважение. О нём говорили: «Наш Кессаев надёжен, как бронепоезд! Ему можно доверить самое сокровенное и он никогда не сдаст…»
А через год школьный коллектив выдвинул Мурата депутатом в городской Совет Белой Башни. Это стало сюрпризом мэру Хестанову. То-то удивился чиновник неожиданной выходке судьбы. Однако, поделать ничего не смог, ибо депутат облечён народным доверием и мэр не вправе лишить по своему усмотрению того полномочий. Придётся терпеть неприятного обладателя мандата народного избранника.
Про себя Геор опрометчиво решил:
– Что мне какой-то депутат, когда я наделён реальной властью? Да и, думаю, этот Кессаев давно сделал для себя надлежащие выводы из той давней истории, что тягаться со мной ему бесполезно. Так что, не стоит его воспринимать всерьёз!
И потекли в иное русло будни Мурата в новом качестве депутата.
По себе знаю, когда поймаешь кураж, судьба становится орудием твоего успеха. И тогда сильные духом личности, устремлённые к намеченной цели, непременно добиваются результатов. Сие непреложный залог удачи.
В стране происходили коренные преобразования. Новая поросль политической элиты схлестнулась в борьбе с отставшей от реальной жизни престарелой партноменклатурой. На волне новых веяний Ельцин дорвался до власти, совершив антиконституционный переворот. Коммунистов оттеснили с арены политической борьбы придерживающиеся либерально-демократических воззрений лидеры. За всем этим новаторством угадывалась воля американского госдепартамента. Производственные и промышленные центры страны наводнили агенты влияния западных держав, откровенно проводившие линию на ослабление России. В реальности экс-держава стала протекторатом Соединённых Штатов. Российскому государству готовили ужасное будущее – стать сырьевым придатком для Запада. И в итоге, всё должно было закончиться разделом шестой части мира на мелкие территории непримиримо враждующих между собой удельных княжеств. Такая мрачная обстановка сложилась в стране в период неистовых девяностых годов уходящего двадцатого столетия.
В этих условиях и выпало Кессаеву в преддверии наступающего нового тысячелетия начать политическую карьеру. Он много встречался с населением своего города, выступая на митингах и в трудовых коллективах, готовил свои доклады с подбором статистики и экономическим раскладом местного хозяйствования. Он скоро стал заметной фигурой в городской иерархии политического истеблишмента. Мурат стал одним из тех, кто с высоких трибун вещал горожанам о грядущих перспективах ожидающей их участи. Самому-то ему, по мнению сведущих в политике специалистов, не светило значительное продвижение на этом поприще.
– Пусть кенарь хоть сколько голосит, но из этого ничего не выйдет, пока его не станут влиятельные люди превозносить! – поставил крест на Кессаеве искушённый в политических интригах Хестанов.
А тут и пришло время очередных выборов на пост городского главы в Белой Башне. По принципам новой идеологии электорату требовалось представить несколько кандидатов, претендующих на пост мэра, чтобы создать видимость справедливого выбора лучшего из достойных. Обставить всё это мероприятие подобающим образом в глазах наивных избирателей не составляет особого труда для поднаторевших на политической ниве специалистов. Таким образом, остающиеся в тени кукловоды, двигающие по своему усмотрению марионетками, (а в данном случае это люди, подконтрольные воле Хестанова, то есть, его ближайшие соратники) порешили выдвинуть кроме действующего мэра, ещё пару других кандидатов. Эти двое, по замыслу серых сценаристов реально не должны стать серьёзными конкурентами. Большинством своим народ должен выразить предпочтение Хестанову. После долгих закулисных дебатов решено было выдвинуть вторым кандидатом на пост градоначальника какого-то малоизвестного широкой общественности главного инженера одного из местных агропромышленных холдингов, бывшего коммуниста. Этот человек предпенсионного возраста сроду не был запятнан активной политической деятельностью. Значит, в его кандидатуре Геор мог быть абсолютно спокоен – политкорректность здесь гарантированно обеспечена.
Ну и, хохмы ради, кто-то из хестановских советников цинично предложил третьим довеском избрать этого лопуха Кессаева. Очевидно, насмешники долго потешались над остроумной своей шуткой. Они решили дискредитировать третьего кандидата перед избирателями, представив идиотом, чтоб больше у того не возникало желания переходить дорогу Хестанову. В общем, дело кончилось тем, что Мурата посетили на дому не известные ему до того момента интеллигентные представители непонятно коим образом уполномоченные обществом на подобную миссию. Они убедительно объяснили опешившему от свалившегося груза народного доверия избраннику, что именно он и только он осчастливит население своим присутствием на посту городского главы. Беспечно распахнувший душу простофиля пред елейным потоком лести залётных златоротцев, оказался в плену мастерски расписанных ему иллюзий. Сыграли губительную роль и всколыхнувшие нутро неуёмные личностные амбиции. И Мурат тут же выразил согласие вступить в роль, отведённую ему «божьей волей». Правда, признал, что понятия не имеет, чем должен заниматься в период предвыборной кампании. На что один из гостей прояснил ситуацию, упростив до минимума проблему:
– Ваше дело просто собирать голоса избирателей в свой актив. Для чего придётся выбираться иногда на встречи с гражданами. Вы готовы к этому?
– Вполне! Тем более уже успел обрести некоторый навык, – с решимостью камикадзе, готового на харакири, подтвердил своё согласие Мурат.
Второй представитель общественности добавил:
– Насчёт технической части, господин Кессаев, вы не беспокойтесь. Вам будет помогать во всём заместитель мэра по общим вопросам Борис Санакоев.
– Да, я знаю его, – заметил Мурат с некоторой долей разочарования, – мы встречаемся по долгу службы в городской администрации.
– Ну и хорошо! – удовлетворённо ответил собеседник. – Я в свою очередь могу отрекомендовать Санакоева, как компетентного знатока в данном вопросе.
Собственно, на этом дело было решено. Маховик завертелся. Через несколько дней Мурату в торжественной обстановке в актовом зале мэрии вручили красивый, с золотым тиснением и внушительной печатью, мандат кандидата на пост мэра города Белая Башня. В людных местах города появились афиши с портретами трёх претендентов на высокий пост. И начались выезды в народ распираемого надеждами дебютанта. Для этой благородной цели пришлось нещадно добивать повидавший на своём веку «жигулёнок» отца…

*  *  *

А как обстояло дело с моей работой? Надо заметить, на тот момент я достаточно поднаторел в газетном деле. Не раз Ковитиди командировал меня специальным корреспондентом в разные районы республики. Однажды главред вызвал к себе в резиденцию и, под сенью обширной кущи хрустальных подвесок и сверкающих бронзулеток под потолком вперемешку с золочёной лепниной карнизов, уведомил:
– Овсянников, тебе надо отправляться в Белую Башню для освещения на страницах нашей газеты проходящей там избирательной кампании. На пост мэра города у них на сей раз выдвинуты аж три кандидата. Это впервые в истории населённого пункта. Такой беспрецедентный случай следует осветить в республиканских СМИ.
– Понятно! – бодро выразил я готовность к действию. – Какие будут с вашей стороны рекомендации на сей счёт?
– Дошли слухи, будто у них действующий мэр приготовил занятный спектакль. Поезжай, разберись во всём и добудь горячие материалы для первой полосы нашей газеты.
– Интригующее начало, – не скрывая любопытства, оценил я ситуацию. – Если не секрет, шеф, то к чему приготовиться, чтоб ненароком не вляпаться в историю?
– Там какого-то олуха выставляют всеобщим посмешищем. Кажется, фамилия его Кессаев. Он озабочен безумной идеей осчастливить неимущую часть человечества.
С фамилией Кессаев, что-то давно забытое, словно блуждающее эхо в глубоком ущелье, отзывалось в памяти.
И вдруг меня осенило:
– Так это же наш старый приятель! Пяток лет назад он посещал нашу редакцию с фантастическим проектом. Я имел счастье вступить с ним в контакт.
– Много тут ошивается всяких проходимцев, – небрежно отмахнулся Ковитиди. – Разве всех их упомнишь.
– Между тем, вы же сами любезно представили тогда меня этому назойливому типу.
– А-а-а! Ну, да. Кажется, вспомнил. Ты с ним тогда ещё так надрался в ресторане, что весь следующий день не мог продуктивно исполнять служебные обязанности.
– Ну, я же находился в состоянии стресса, а вы не оценили по достоинству моего рвения на производстве, – оправдывал я своё состояние, перекладывая часть ответственности на плечи начальства.
– Ладно, ладно. Не будем о грустном, – закончил препирательства редактор. – С утра прямо отправляйся в Белую Башню. Туда уже позвонили и предупредили о приезде корреспондента для освещения события в республиканских медиа.
– Тогда, до скорого! Пойду оформлять командировочное предписание.
– Всё, свободен, – распорядился властным тоном напыщенный грек.

*  *  *

Я никогда прежде не бывал в Белой Башне. Слышал, что это такое глухое захолустье, что добраться туда можно только по единственной дороге федерального значения, изрядно разбитой и запущенной. Там часто случаются обвалы и сходят сели во время дождей, нередко сметающие в пропасть подвернувшиеся на пути грязевого потока автомобили. Из Владикавказа до Белой Башни функционирует автобусное сообщение. Если вы любитель острых ощущений и не боитесь растрясти потроха, можете испытать себя на этом маршруте. Покруче американских горок в парке аттракционов будет!
Пока старенький «пазик» кружил между небом и землёй, затянув заунывную песню мотора о превратностях судьбы, я под тряску на ухабах и скрипы рессор ухитрился изрядно вздремнуть. В последнее время Ковитиди требовал всё больше свеженьких материалов в газету, и приходилось подолгу просиживать над статьями, недосыпая ночами. А тут представилась удобная возможность тупо покемарить: как же не воспользоваться этим?
И вот, с основательно растрясёнными внутренностями, когда уже, казалось, что эта адская дорога никогда не кончится, наконец, развалина на колёсах доставила группу страдающих пассажиров в пункт назначения.
– И это у них называют автовокзалом! – изумился я, выбираясь наружу из автобуса.
Передо мной предстало трухлявое деревянное строение неизвестного архитектурного стиля, выкрашенное когда-то в ядовито-зелёный цвет. Краска во многих местах облупилась, и обширные проплешины на стенах напоминали стригущий лишай на шкуре приблудной дворняги. Растрескавшаяся дверь на входе скрипуче болталась от сквозняка на ржавых петлях, поминутно отверзая мрачное чрево мастодонта деревянного зодчества. Во мне не проснулось желание посетить это убожество изнутри. И я прошёл мимо, оставив его без внимания.
Вокруг самого здания вокзала простирался пыльный пустырь, засыпанный щебёнкой, с обширной лужей посередине. Доставивший меня из Владикавказа автобус пристроился среди пары других таких же развалюх, расположившихся с краю площадки. Пустырь, очевидно, служил платформой для автобусных рейсов. А вон, поодаль и навес с деревянной скамеечкой имеется. Сбоку на одной из его опор прибита табличка с указанием городского автобусного маршрута: «№6. Центр».
– Ага, значит, мне туда, – догадался я.
Под навесом уже собрались в ожидании автобуса несколько человек. Я направился к ним, с любопытством продолжая разглядывать окружающую панораму.
– Ну, так, ничего себе, живописненько! Горные пики вздымаются совсем рядом, увенчанные пышными шапками снега. Пониже распростёрлось зелёное море заповедных лесных угодий, – невольно залюбовался я девственной природной красотой.
Сзади вдруг что-то часто-часто зацокало копытцами по камешкам щебёнки. Едва не зацепив меня, мимо, игриво тыкаясь мордами друг другу в бока, живо прогарцевали две свиноматки, и с разгона плюхнулись прямо в мутную лужу посереди автобусной платформы.
Я невольно отметил про себя:
– Вот, оказывается, чего не хватало для завершённости картинки! Эти две хрюкающие самодовольные скотиняки и являются центром всей композиции. Сюда бы художников-пейзажистов вроде Левитана или Шишкина. Живопись в их исполнении получилась бы – что надо…
Подойдя к автобусной остановке, я стал прохаживаться туда-сюда, коротая время. Спортивная сумка с дорожным багажом скоро своим ремнём оттянула плечо. На скамейке оказалось свободное место, и я уселся туда. Рядом корпулентная тётка с внушительными сумяками подле своих ног методично сплёвывала подсолнечную шелуху перед собой. Сидел небритый мужик в заштопанной на спине телогрейке и армейских сапогах, щёгольски сморщенных гармошкой. В углу рта его меланхолично тлела папиросина «Казбека», как неотъемлемый атрибут изображаемых в сатирических журналах карикатурных персонажей алкоголиков или злостных нарушителей трудовой дисциплины.
Притулившись к опоре навеса, стоял ещё один местный кадр. Этот смачно потягивал баночное пиво, очевидно, только что привезённое с собой из поездки в республиканскую столицу. Гардероб его не отличался особым изыском. Молодец облачён был в изрядно потрёпанные джинсы и лоснящуюся на сгибах кожаную куртку. Его скуластое лицо с топорщащейся щёточкой усов не обременено было высокой думой. Тут сразу и не разберёшь: то ли он на природе отдыхает, то ли она на нём.
Дальше за тёткой кто-то ещё сидел, но она собой так загораживала обзор, что мне совсем ничего не было видно. Тот, который притулился с пивом к опоре, наконец, дососал напиток и, отодвинувшись, чтоб забросить пустую жестяную банку под стену вокзала, освободил пространство, где за его спиной скрывалась табличка, куда обычно наклеивают расписание движения автобуса. Но в этих местах, видимо, подобная роскошь в обслуживании пассажиров считается излишней и вместо маршрутного распорядка там прилепили афишу с ликами кандидатов, борющихся за пост первого лица местного градообразующего субъекта. Из трёх портретов, осуществлённых в чёрно-белом исполнении сомнительного качества, я едва признал своего старого знакомца. Изображение больше напоминало объявленного в розыск особо опасного преступника. И всё-таки я узнал Мурата. Эти глаза с характерным прищуром, короткая стрижка «ёжиком» не вызывали сомнений в том, что Кессаев не позволит засунуть себя, как первомайскую открытку, между страниц прочитанной книжки и забыть там.
Под портретом Мурата отпечатана его биография. А сверху, полукругом над головой, словно нимб преподобного великомученика, крупным шрифтом набран девиз «Я помню ваш наказ!»
Полюбовавшись вдоволь на афишу, я уныло взглянул на часы. Время приближалось к обеду. В таких городах, как Белая Башня автобуса можно прождать до искончания века. И тут ничего не поделаешь – провинция живёт иными ритмами нежели столичный мегаполис. Давно известно, что коротать время ожидания в очереди на приёме к врачу или в поезде с попутчиком лучше всего в задушевной беседе. Расширишь свой кругозор до таких пределов, куда сроду бы не додумался заглянуть.
Ничтоже сумняшеся, я обратился к тётке, беспрестанно лузгающей, как пулемёт, семечки:
– А что у вас тут, автобуса долго приходится ждать?
Та заинтересованно обратила ко мне круглое, как масляничный блин, лицо и, словно отстреляв боезапас, прекратила плеваться шелухой. Вместо этого бодрой скороговоркой протараторила:
– Понимать же надо… сейчас обеденный перерыв… а если кому невтерпёж, может и пешочком пройтиться…
Пеше я вовсе не жаждал пройтись, тем более, что тротуара здесь не было вообще, а идти бы пришлось по обочине дороги, покрытой густым слоем пыли. Поэтому, выждав немного для приличия, сделал другой заход, чтобы вызвать у тётки живой интерес к беседе:
– Смотрю, в вашем городе выборы мэра предстоят. Кто, по вашему мнению, наиболее предпочтительный из кандидатов?
Провинциалка опять изучающе окинула меня заинтересованным взглядом, и влепила тираду простосердечной откровенности:
– Вот привязался… всем ясно, как божий день, что Хестанов останется на посту… а те двое… так кто ж их знает?.. может и хорошие люди, только я лично за одним столом с ними не пировала…
Мужик с небритой щетиной давно прислушивался к разговору и трудно маялся от бездействия, а тут решился принять непосредственное участие в обсуждении политического вопроса, видимо, гражданский долг избирателя обязывал не оставаться в стороне от животрепещущей темы. И он подал свой веский глас из недр пролетарской среды:
– Никто нашего мнения не спросит. Кого решат наверху – того и поставят. Чего зря распинаться? Лично я уже пяток лет не хожу на избирательный участок. Это при коммунистах было – попробуй-ка туда не явись! Мигом лишат тринадцатой зарплаты и очерёдности на квартиру. А сейчас демократия, свободный выбор предоставили гражданам: хошь – иди на выборы, а нет – так сиди себе дома.
Любитель пива в этом месте тоже решил своё мнение озвучить принародно:
– Ага! Ну и сиди дома. Я в прошлый раз на выборах столько бесплатной кока-колы выпил и три кепки с надписью «Патриот» – партия народа!» урвал. До сих пор ношу – качественная вещь.
Тут из-за тётки невидимый с моего места участник подал завистливый голос:
– Слышь, друг! А как это ты сумел столько кепок приобрести? Мне только одну дали. Подскажи, пожалуйста, в другой раз может и мне подфартит.
– Да я три раза внутрь заходил, будто по делам, и каждый раз кепку с головы в карман прятал. А тот, на входе, что раздавал их, мне новую совал в руки. В четвёртый раз, наконец, вычислил меня и больше не одарил, жмот.
– Жириновский в Москве, говорят, бесплатно пивом поил всех, чтоб за ЛДПР голосовали, – с восхищением проинформировал всех пивной фанат.
– Ну и езжай в следующий раз в Москву пивка дармового похлебать, – ухмыльнулся небритый.
– Ха-ха-ха! – проржал ещё один голос из недоступного для моего взора пространства за тёткой. – Это ж сколько литров должен будет тебе поднести Жириновский, чтоб окупились затраты на билет?
Насмешка пришлась по вкусу публике, и пространство наполнилось беззаботным гоготаньем. Когда рассеялись звуки хорового вокала, и обозначилась пауза в звукоряде, я попытался сдирижировать пьесу в интересующем меня направлении:
– Слыхал я, Кессаев программу представил, направленную на социальное развитие города. Обещает провести реформы в производственных отраслях и сфере услуг.
– Все они обещают, пока выборы не состоялись. А как дорвутся до власти, и плюют на народ, – назидательно довела до сведения всех давно известную очевидность моя соседка с семечками. – Я вот была на приёме у Хестанова однажды по поводу замены прохудившейся водопроводной трубы, проложенной к моему дому. Так он сказал, чтоб и не думала об этом. Говорит, вам только бы халяву урвать с государства. Ну, я сгоряча и обозвала его крохобором.
– Ну да! Так тебе и поверил. Поди, у самой поджилки затряслись, как только переступила порог кабинета Хестанова, – недоверчиво загоношился невидимый оппонент моей соседки.
На что та не замедлила отреагировать:
– Я, мил человек, не могу врать, потому что я человек верующий. У меня бог в сердце! Ты же, как я погляжу, хлюпик и на отчаянный поступок не готовый. Вот и не ряди всех под одну мерку. Я, между прочим, и про Кессаева могу своё мнение высказать. Его попёрли однажды из мэрии за какие-то нам неведомые делишки: то ли сумму приличную из казны умыкнул, то ли участок земли под дачу себе незаконно оттяпал.
Обиженный оппонент по другую сторону от осведомлённой тётки осуждающе предостерёг:
– Ты бы поменьше лясы точила, гражданка. Кум мой соседствует с домом Кессаевых и их семья перед ним, как на ладони. Нет у них особых достатков. Наверное, ты их с Хестановым спутала. Это у того хоромы в сто комнат в Первомайке, да прочей недвижимости столько, что не сосчитать. Даже во Владикавказе, сказывают, на разных родичей оформлены квартиры в элитных многоэтажках.
Вдалеке на дороге по направлению к автовокзалу показался наконец городской автобус с переполненным людьми салоном. Ожидающая на остановке публика разом оживлённо забеспокоилась, готовясь к решительному штурму дверей в борьбе за проникновение в чрево общественного транспортного средства. Я тоже поднялся со всеми и принял бойцовскую стойку, сказав на прощание:
– Всего вам хорошего, граждане. Пора и мне приниматься за дело.
И только в преддверии предстоящей схватки за правообладание местом в автобусе, владелицу внушительных сумяков осенило внезапным сомнением, и она запоздало обратилась ко мне:
– Молодой человек, ты-то сам, что за птица будешь?
– Я-то откомандированный сюда журналист из Владикавказа. Буду освещать в прессе вашу предвыборную кампанию.
– Так подскажи, любезный, за кого нам свой голос отдавать? – просящим голоском уличной побирушки взмолилась вдогонку мне отважная тётка.
Ничего я ей не успел ответить, только расслышал за спиной голос небритого, зловеще пророчащий недоброе говорливой попутчице:
– Ворона, распустила язык перед заезжим фраером. Теперь жди – заметут тебя за провокационные речи.
– Да что я такого сказала, в самом деле! Свят… свят… – жалобно запричитала местная обывательница, покаянно спохватившись задним умом.
Мне уже некогда было участвовать в локальной разборке, поскольку подкатил автобус, и пришлось в образовавшейся толкучке активно поработать локтями. Представляю, какого страха вся эта словесная перепалка нагнала на бедную женщину. Тут впору бы только успевать менять подмоченные памперсы. И сколько будет ещё сковывать наши души безудержный страх за неосторожно высказанное слово? Ведь давно уже Сталин умер. И Лаврентия Павловича на этом свете больше нет. А всё их мрачные призраки ужас наводят…

*  *  *

Женщина с сумками не смогла пробиться в автобус. Что ж, оставалось только посочувствовать ей и пожелать, чтобы следующим рейсом добралась до дома. Я же, стиснутый со всех сторон взмыленными телами, трясся вместе с другими пассажирами в направлении к городскому центру. Давление было столь сильное, что хоть подожми под себя ноги, всё равно останешься в подвешенном состоянии – соседи по площадке не дадут упасть на пол. Ощущение такое, будто действительно находишься в закупоренной банке среди законсервированных сардин.
– Пожалуй, пока доберусь до места, превращусь в цыплёнка, приготовленного в собственном соку, – уныло констатировал я про себя.
Когда уже окончательно утвердился в мысли, что этой чёртовой давке не наступит конца, наконец, впереди показались панельные многоэтажки, олицетворяющие собой городскую принадлежность. Пульс забился ровнее в предвкушении избавления от мучений.
Неожиданно сзади автобуса пронзительно взвыла сирена, и нас обогнал милицейский УАЗ-469 с включённым синим маячком. Машина стражей порядка резко подрезала путь автобусу, и водителю общественного транспорта пришлось экстренно затормозить, едва не столкнувшись с лихо сманеврировавшим автомобилем ППС, от чего людская масса подалась по ходу движения, крепко надавив на передних. На шофёра обрушились непечатные возгласы недовольных. А снаружи донёсся строгий голос, многократно усиленный мощью мегафона:
– Водитель рейсового автобуса, немедленно остановитесь!
Пассажирам было предложено выйти наружу. Люди принялись с трудом выбираться из салона, непонимающе ропща при этом:
– Что случилось? Опять ментовские бесчинства!
На выходе двое сержантов внимательно вглядывались в лица покидающих салон автобуса граждан. Меня вместе со всем потоком вынесло к выходу. И только я предстал перед суровым ликом бравого центуриона, как, не успев ничего сообразить, оказался согнутым в три погибели и с заломленными за спину руками. Сковав запястья наручниками, меня повели к «воронку». А из толпы донеслось злорадно:
– Опять террориста поймали!..
Особенно не церемонясь, меня затолкали сзади в зарешеченный отсек для перевозки арестантов. И, не выключая сирены, «уазик» рванул вглубь городского массива.
В ОВД, куда меня доставил милицейский патруль, всё выглядело серьёзно. Узкий коридор с многочисленными дверями кабинетов, деревянные, с ободранной на стыках краской, скрипучие полы, стены, окрашенные в тревожно-синий цвет, как мрачное наследие ГУЛАГа – всё подавляюще действовало на психику. Сопровождающий меня конвоир приказал строго:
– Лицом к стене! Руки за спину!
Я успел заметить цифру «6» на двери, возле которой меня остановили. Вертухай гулко постучал костяшками пальцев в дерматиновую обивку входа и оттуда донеслось приглушённо:
– Войдите!
Оказавшись в комнате, где за канцелярским столом, склонившись над бумагами, сидел громоздкий мужчина в гражданской одежде, я сказал: «Здрасте!» Мужчина поднял круглое и красное лицо, не обременённое гнётом раздумий, мельком взглянул на меня, и, не отвечая на приветствие, кивнул головой в сторону стула напротив себя. Я сел на указанное место.
– Документы, – требовательно произнёс хозяин кабинета, протянув руку ко мне через стол.
Суетливо порывшись во внутреннем кармане пиджака, я вытащил портмоне, и достал оттуда удостоверение корреспондента газеты «Суть времени». Корочка пожарно-красного цвета с надписью «Пресса» не произвела заметного впечатления на официальное лицо. Мой визави бесстрастно раскрыл документ и погрузился в его изучение. Через минуту он закрыл удостоверение, и вперил оценивающий взгляд в меня, будто рентгеном просвечивая насквозь. Наконец задал первый вопрос:
– Из каких побуждений вы, гражданин Овсянников, провоцировали гражданку Калиткину на политически неблагонадёжные действия?
– Не знаю я никакую гражданку Калиткину, – радостно улыбаясь, попытался я мирным путём убедить начальника. – Вы меня с кем-то спутали.
Нимало не смутясь, тот продолжал свою линию:
– Между тем, она вас подробно описала.
– И что? Если эта дама желает взыскать с меня алименты, то ничего не выйдет. Пусть сначала предъявит анализ ДНК. И вообще, я не сексуальный маньяк, чтоб цепляться на улице к женщинам.
– Не в том она возрасте, чтоб заниматься сексом с первым встречным. У неё двое внуков. А вы зря изображаете из себя невинную овечку. Имеется свидетель, как вы проводили подрывную политическую деятельность среди местного населения. Зачем вы прибыли в наш город?
– Послушайте, гражданин начальник, не лучше ли вам связаться с моим шефом по телефону и узнать у него о цели моей поездки сюда?
– Я сам решу, что лучше мне сделать. А вам советую со всей серьёзностью отнестись к своему положению. Женщина обвиняет вас в конкретном нарушении закона.
– Который раз уже убеждаюсь, что правы французы, когда говорят «шерше ля фам». В любом мутном деле обязательно бывает замешана женщина. Без этого никак не обойтись. Даже в таком солидном ведомстве, как ваше. Да кто же эта загадочная дама, в самом деле? – взмолился я, желая скорее покончить с нелепой ситуацией. – Откуда она взялась?
– Не изворачивайтесь! К гражданке Калиткиной вы немногим более получаса назад приставали на автобусной остановке у автовокзала. Там же вели аполитичные разговоры среди других граждан. Придётся вас задержать до прояснения обстоятельств.
– Понятно, – осенило моё сознание наконец догадкой. – Ну-ну! Давайте, изолируйте скорей меня в камере. А в семнадцать часов, если не выйду на связь с редакцией, и меня потеряют, будет поднята тревога об исчезновении журналиста в Белой Башне. На поиски мобилизуют соответствующие силовые структуры. Будет задействована пресса, которая раздует сенсационный скандал. И тогда я не позавидую не только вашей участи, но и судьбе городского начальства.
Блеск в глазах милицейского чина заметно потускнел. Зато красная физиономия побагровела так, как если бы на шею ему набросили удавку. Офицер трудно смирялся с низложенным положением. Он был обычный человек, только внешне созданный по образу и подобию божьему. Посему ему не чужды человеческие слабости. И судить его за это я не берусь, ибо в Священном Писании сказано: не судите и судимы не будете.
Начальник откатил накатываемую на меня бочку назад и, после затянувшейся паузы, достал из ящика стола чистый бланк. Размашисто чиркнув в нескольких местах, он протянул мне бумагу вместе с моим удостоверением. Трудно отведя взгляд в сторону, пробурчал себе под нос недовольно:
– Приношу вам свои извинения, Сергей Вениаминович. Но вы должны понимать, что наша обязанность реагировать на сигналы населения. Пропуск предъявите на выходе дежурному – и вы свободны. Надеюсь, претензий к органам внутренних дел не имеете.
– Всего хорошего, гражданин начальник, – облегчённо вдохнул я воздух свободы, спеша скорее покинуть мрачные своды казённого ведомства.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Оставив сумку с вещами в предоставленном мне для временного проживания номере гостиницы, я отправился в клуб горняков, где, согласно вывешенному объявлению, назначена была встреча кандидата в мэры Кессаева с избирателями. Когда я прибыл на место, встреча уже началась. Зал, рассчитанный на пару сотен человек, едва был заполнен на треть. Среди пришедших преобладал старший возрастной контингент, молодёжи практически не было, если не считать парочки влюблённых, погружённых в нежное созерцание объекта обожания, да случайно забредших на огонёк молодых праздношатающихся зевак.
За столом президиума, украшенным традиционно алым полотнищем, сидели какие-то люди без определённых политических перспектив, сосредоточенным видом создавая надлежащий фон для осознания публикой ответственности исторического момента. Позади них вяло свешивался на подставке триколор государственного флага Российской Федерации, отнюдь не вдохновляя поникшим видом на стремления к грандиозным достижениям, кои являлись привычным делом в совсем недалёком прошлом великой страны.
И во всей этой наглядной картине текущего быта заштатного городишки со сдвинутой в угол сцены (подальше от её центра) маленькой трибунки, азартно размахивая руками, пытался всколыхнуть устоявшуюся провинциальную идиллию ни кто иной, как мой старый знакомый Мурат Кессаев. Он яростным голосом зачитывал с разложенных перед собой рукописных листов нескончаемый поток цифр, символизирующих череду упущенных достижений в государственном хозяйствовании. Опять же, каскадом чисел убеждал присутствующий электорат в целесообразности воплощения предлагаемых им проектов. Всё это слушать было весьма утомительно, тем более, я уже знаком был с главными идеями предвыборной программы Мурата. Публика откровенно зевала и не вникала в суть произносимого доклада. Глас вопиющего в пустыне здесь явно представлялся наглядным фактором. Докладчика упорно никто не слышал. А он ведь говорил дельные вещи!
Временами председательствующий за столом (позже я ему был представлен и это оказался Борис Санакоев) методичными хлопками в ладоши воодушевлял слушателей, и тогда раздавались недружные жидкие аплодисменты. Но это ни коим образом не резонировало атмосферу в зале, и граждане продолжали пребывать в аморфном состоянии, не реагируя на посторонние раздражители. Сидящая по правую руку от меня влюблённая пара, между жаркой серии лобызаний, решила для себя электоральный вопрос так. Обращаясь к девушке, парень предложил:
– Пойдём-ка лучше в сквер, дорогая. Там я знаю одно укромное местечко под ивой, где никто нас не потревожит. Здесь обстановка не способствует задушевности…
Я тоже решил для себя:
– Да–а! Несопоставим ораторский успех великого Демосфена с тем, что я слышу сейчас. Кессаева не отнесёшь к триумфаторам, умеющим зажечь толпу. Многие достойные умы, видимо, так вот и канули в безвестность, не оставив наследия после себя. А как бы послужили человечеству утраченные достижения, например, гениального Николы Теслы! Или космополитические идеи бесславно забытого правителя Самарканда Улугбека!
Впрочем, с Муратом не всё ещё потеряно. Он достаточно молод и полон сил. И он жив в отличие от ушедших в историческое прошлое гениев. Моя же задача – отслеживать предвыборный процесс и запечатлеть его наиболее яркие моменты в печатном издании для информирования современников и последующего суда потомков. Как говорится, моя хата с краю и, как сторонний наблюдатель, я должен соблюдать нейтралитет при освещении событий. Такова установка шефа для всех без исключения репортёров газеты, хотя я бы не утверждал, что так уж ревностно её придерживаются в стилистике печатного органа. Живые люди работают в нашем коллективе, посему и здесь имеет место пресловутый человеческий фактор. Случается, что та или иная газета симпатизирует определённому лицу и никуда от этого не уйти. Нередко такая симпатия зиждется и на корыстной основе, когда заинтересованное лицо финансирует продвижение своей популярности в массы конкретными суммами. Но об этом не будем много распространяться… Лучше обратимся к тому, что происходит на сцене.
Мурат закончил, как добросовестный сеятель, разбрасываться цифрами в ожидании предстоящего урожая и, собрав толстую кипу доклада, присоединился к группе, восседающей за столом президиума. Санакоев объявил публике о предоставленной возможности задать волнующие общество вопросы непосредственно баллотирующемуся на пост мэра кандидату.
В зале предложение натолкнулось на тягостное молчание. Никто не спешил во всеуслышание озаботиться насущными проблемами. Люди сосредоточенно лузгали семечки и ожидали, что скажут другие. Софиты бесстрастно высвечивали на сцене тоскующие лица заседателей. Тогда Борис, словно пришпилив булавкой бабочку в коллекции засушенных насекомых, ткнул пальцем в сторону бородатого мужчины в первом ряду:
– Вот вы, чем занимаетесь по жизни? Какая у вас профессия?
Бородач растерянно заёрзал на месте, не решаясь вымолвить разумное слово. Что-то промукал нечленораздельное. И сник, как сдувшийся воздушный шарик, так и не разразившись ответной тирадой. Зато призывом к действию охотно вдохновилась девица неопределённого возраста и внушительных достоинств. Она высоко задрала правую руку и нетерпеливо сотрясала ею, как на школьном уроке примерная ученица, чтоб похвальным рвением привлечь к себе внимание педагога. Санакоев поспешил отметить активность:
– Девушка, вы хотите задать вопрос кандидату?
Но той недосуг было до тонкостей этикета, и она просто адресовала душевный посыл в окружающее пространство:
– Когда на базаре у нас начнут продавать ананасы? Уж очень хочется попробовать заморский фрукт.
Председательствующий за столом обомлел, словно поверженный в столбняк пациент. Он ожидал полемику по существу, а здесь заявленный вопрос выходил за пределы его компетенции. Прозвучавшее, признаться, и меня сбило с толку. Какие могут быть ананасы, когда при нынешнем кризисе в стране и хлеба не всем вдоволь хватает. Картошки лучше подвезли бы в местную торговую сеть. Однако, надо отдать должное Боре, как он ловко отфутболил мяч на другую сторону.
– На ваш вопрос ответит Мурат Черменович, – качнул жиденькой чёлкой Санакоев в направлении затосковавшего в бездействии кандидата.
– Ананасы – это здорово, – совсем без вдохновения начал Мурат. – Только зачем речь заводить об экзотике, когда ощутим недостаток в продуктах первой необходимости? Людям просто нечего есть. Так давайте это обсудим. Звучит банально, но картошка становится недоступной для массового потребителя…
– А зачем позакрывали производства кругом? – бесцеремонно перебив отвечающего, раздался визгливый голос из недр сосредоточившейся внизу у подножия подиума народной массы.
– Правильно мужик беспокоится!.. Ответьте, когда нам дадите работу?.. Сколько терпеть притеснения наших прав?.. – наперебой загалдели граждане с мест.
И понеслось… Народ изливал наболевшие души. Тут тебе вспомнили и о напряжённой обстановке в мире, и о проблемах ЖКХ в городе, и о семейных дрязгах… Один озабоченный горожанин преклонного возраста и отрешённого вида в числе неразрешимых проблем довёл до сведения претендента на мэровское кресло и такую деликатную, как отношения между полами:
– У меня сосед-паскудник козочку нашу смущает непотребным видом своего козла. Эта рогатая, на чёрта похожая образина, целыми днями шастает вдоль пограничной изгороди, трясёт бородой и глумливо базлает в сторону нашего хлева: бе-ке-ке… бе-ке-ке… А после всё пагубным образом отражается на надоях… Семья моя несёт от этого убытки. К кому обращаться за справедливостью, чтоб наказали соседа?..
В недрах активизировавшегося электората раздалось разумное:
– Сосед-то здесь причём?.. Ты определись сначала, кого следует наказать: соседа или козла!..
В зале развеселившаяся публика прыскала в ладони и отпускала скабрезные реплики в адрес незадачливого жалобщика…
Что в сельской жизни может понимать неискушённый столичный житель? Провинция требует корректного отношения к себе. Здесь точно знают, что сладкие козинаки вовсе не растут расфасованными в брикеты на колхозных грядках.
По окончании мероприятия, пока суть, да дело, я тем временем скромно ожидал в сторонке удобного момента, чтобы взять интервью у представляющей общественный интерес персоны. Но Мурат сам меня заметил и подошёл. Несмотря на прошедший после нашей встречи долгий срок, он узнал меня даже издали. Я проинформировал его о цели своего визита, чему Кессаев был заметно рад. На мою просьбу о даче интервью для газеты «Суть времени», он пригласил к себе в гости, добавив при этом:
– Если не возражаешь. Там будет удобнее всего поговорить по душам.
Бесспорно, в домашней обстановке любой человек проявляет себя наиболее естественным образом, поэтому личность раскрывается гораздо глубже. И я отправился вместе с Муратом к нему домой на потрёпанной старой машинёшке его отца, управлял которой сам кандидат в мэры.

*  *  *

Домовладение Кессаевых расположено на значительном расстоянии от центра, на северной окраине Белой Башни. Ведущая туда дорога разбита ещё больше, чем проезжая часть в центральной части города. И как только мирится с такой безнадёжной запущенностью местная власть? Это же в период ненастья здесь совершенно не пробиться обычным транспортом. Ну, дела! Поистине, бесхозное состояние провинциальных городов России удручает.
Вёрст через пятнадцать объездной ухабистой дороги показался грунтовый съезд к расположенному в низине частному сектору, где среди буйно разросшейся зелени садов виднелись не шибко роскошные жилые строения, крытые замшелым шифером или поржавевшим кровельным железом, по которому в пасмурную погоду дождь уже не бренчал весёлой громогласной дробью, а жалобно хлюпал, как в износившемся бабкином корыте, приспособленном под свинячью кормушку. Мы свернули туда. За нами уныло потянулся густой шлейф пыли, медленно оседая матовым слоем на блестящих хромированной поверхностью частях машины. Мурат остановил автомобиль подле одного из домов. Это был деревянный короб, похожий на ящик для стеклотары, с посеревшими от времени боками, с тремя окнами на фасаде, окантованными потрескавшимися резными наличниками, и с невысокой кровлей, из которой вызывающе торчала наружу, как перископ субмарины, кирпичная кладка печной трубы. От улицы дом был отгорожен неровным тёсом невысокой изгороди. Миновав калитку, мы ступили в небольшой утоптанный дворик, по которому сосредоточенно сновали с полдюжины кур, озабоченно кудахча и выискивая вкрапления зёрен в земле.
Возле входа в дом рос ветвящийся куст сирени, робко колыхаясь листвой на лёгком ветру, а немного поодаль доживала свой век старая яблоня с обросшим кудряшками мха стволом. Трёхцветная кошка уютно разлеглась на небольшом деревянном крылечке в три ступеньки, будто только что небрежно приставленном к серой коробке дома.
Всё здесь выглядело обычным, как и в соседних таких же скромных на вид крестьянских усадьбах, мимо которых мы только что проехали. Скрипнет ли калитка на дворе, закудахчет ли квочка под навесом – ничто не нарушит устоявшийся уклад размеренной сельской жизни. Разве что донесётся свысока звук пролетающего самолёта, оставляющего после себя белый росчерк реактивного следа на голубом экране небесного свода. Отвлечётся на минутку от дел озабоченный хозяин и, задрав голову, долгим взглядом проводит летящий объект. И снова привычные звуки продолжат симфонию жизни, сложившуюся в тихую идиллию сельского быта.
Вот к какой обстановке привык Мурат.
Люди здесь довольствуются малым и не грезят о фешенебельных виллах на Лазурном берегу или круизных лайнерах, бороздящих просторы Атлантики. Они просто работают, чтоб в поте лица добыть свой кусок насущный. И совсем не понимают тех, которые ненасытны в своих устремлениях, рвутся к власти любым путём, лишь бы быть поближе к кормушке, чтоб распределять созданные другими блага.
Можно себе представить, как один сосед говорит другому:
– Наш-то Кессаев совсем с катушек сорвался. Был пацан, как пацан, вчера только босиком в коротких штанишках по травке носился. И, надо же, теперь в кандидаты подался. Будет жить на государственном довольствии. А нам придётся, как прежде, горбатиться от зари до зари.
– Ну да, загордится старик сыночком. Не станет здороваться первым, – продолжит мысль зачинателя темы другой коренной обитатель.
И не заботит совсем никого, что младший Кессаев себя нещадно истязал учёбой, а жизнь познавал не по иллюстрированным журналам, и что о престижной недвижимости помышлять – не его стихия. И вообще, ген стяжательства в этом случае не имеет обоснования. Раз выбился за пределы очерченного круга, значит, как вошь на блюде, выставлен всем напоказ. Чего тут неясного? Тщеславие – грех библейский. Но зависть – более скверное чувство. Оно не даёт покоя ни ночью, ни днём. Ревностно смотрят соседи на возвышение одного из своих. С просьбами потянутся позже, когда уже тот окончательно обоснуется на высоком месте, а пока пристрастный подход ко всему, что предпримет их ровня на деле.
Хозяин ждал нас в дверях. Видать, он по знакомому звуку мотора определил о нашем приближении и вышел навстречу. Это был дед, ссутулившийся под тяжестью лет, опирающийся на отполированную долгим использованием палку, одетый в выгоревшую на солнце клетчатую рубаху и коричневые штаны, мешковато свисающие с тощего зада. Мы подошли ближе, и я разглядел его лицо отчётливей. Он не носил бороды и усов, отчего заскорузлая и испещрённая морщинами кожа на лице напоминала уменьшенный в масштабе вид картинки аэрофотосъёмки земного участка в период засухи. Глаза, словно два колодца с кристально чистой водицей, отражали в себе распростёршуюся бесконечность неба. Большелобый череп, увенчанный седовласым каре с нависающим посередине клоком чуба, напоминал благочестивый облик схимника, непрестанно кающегося за пропащие души грешников. Умиротворённое выражение на лице излучало покой и смирение, свойственные лишь старцам, достигшим преклонного возраста мудрости. На подбородке его были заметны пару свежих порезов от бритвы. Стало быть, сын известил старика по телефону о прибытии гостя и тот приготовился к встрече при полном параде. Он смотрел на нас с порога сверху-вниз с таким невозмутимым спокойствием, будто памятник Маркса в центре города, возвышающийся над толпой с гранитного постамента.
Мурат подошёл к отцу и ворчливо пожурил:
– Папа, ты бы в дверях не стоял. Простудиться на сквозняке – раз плюнуть.
Но вода в колодцах уже зафиксировала моё отражение и старший Кессаев спросил:
– А кто это с тобой, Мурат? Я, кажется, никогда раньше не видел этого молодого человека.
– Нет, папа, ты его не знаешь. Это мой друг из Владикавказа. Он впервые у нас в гостях. Встречай. Его зовут Сергеем.
Старик окинул меня оценивающим взглядом и, широко поведя свободной от костыля рукой, пригласил войти в дом:
– Заходи, сынок. Мы всегда гостям рады!
Он пропустил всех вперёд, закрыл за нами дверь и, постукивая палкой о пол, двинулся следом, прихрамывая. Меня проводили в гостиную. На удивление внутренняя обстановка разительно отличалась от той, что предстала моему взору снаружи. В гостиной стояла шикарная мебельная стенка современного дизайна и импортного производства. За стёклами мебельного шедевра на полках разместились изящные фарфоровые вазы и керамические статуэтки. Изделия из хрусталя перемигивались весёлыми бликами с роскошной люстрой богемского стекла на потолке, украшенной ажурным ожерельем искрящихся подвесок. Солидный кожаный диван в комплекте с двумя креслами прибавлял изысканности обстановке. Ну и всему этому изобилию придавал значимости, стоящий в центре комнаты, антикварный стол с грациозно изогнутыми ножками в окружении полудюжины таких же раритетных стульев. Палас на полу и телевизор в углу естественно вписывались в интерьер. Значит, в этом доме не чужд был комфорт.
Ещё про себя я подумал: «Глядя на дом снаружи, и не подумаешь, что в таинственном чреве его может быть запросто укрыто от завистливого постороннего взгляда такое богатое содержимое». И всю эту роскошь Мурат ведь заработал своим горбом, занимаясь частным предпринимательством! Только совсем не интересны подробности личного успеха избирателям. Они хотят видеть в предводителях себе подобного голодранца, ибо считается, что только такой способен понять их чаянья. Поэтому усадьба Кессаевых не выделялась из общей массы соседних невзрачных жилищ.
Мурат тонко чувствовал настрой толпы!
В доме ощущалась во всём заботливая рука хозяйки. На полированных зеркальных поверхностях присутствие пылинки поистине показалось бы тягчайшим преступлением против эстетики внутреннего домоустройства. Всё здесь блестело и благоухало. Только непонятно откуда сюда просачивался натуральный аромат полевой флоры. Это позже уже я узнал подробности быта в этой семье, когда стал там нередким гостем. Своими глазами увидел пучки засушенных лекарственных трав под потолком, целебные снадобья и прочее фармацевтическое богатство супруги Мурата Юлии.
А вот и сама хозяйка предстала во всём великолепии типичной сельской интеллигентки. Достаточно привлекательная и обаятельная особа с миловидными чертами лица и тёплой располагающей улыбкой. Миндалевидные карие глаза на матовой белизне кожи словно две капельки дикого мёда на лепестке чайной розы. Пышные каштановые волосы посередине разделены безукоризненным пробором, как у воспитанницы из института благородных девиц, и на затылке цветной резинкой собраны в хвост. Цветастый ситцевый халатик свободно облегал её едва начинающую обретать женственные очертания девичью фигуру. Несмотря на рождение двух детей, Юля выглядела довольно свежо. Выдающихся особенностей в её облике не заметно, но увидев на улице такую женщину, любой мужчина невольно устремит ей вслед тоскующий взор. Мурат представил меня своей суженой, на что она, мило протянув бархатную лапку, воркующим голоском отрекомендовалась:
– Очень приятно! А меня Юлей зовут.
Пока то да сё, подали ужин на стол. Хозяйка суетилась расторопно, без излишней назойливости предлагала отведать блюда. Изысков гастрономических не наблюдалось, так что, откушали обычной домашней пищи: картофельного супа с мясом и котлет с гречневым гарниром. На десерт, кроме шарлотки, побаловали заварным пирожным домашнего приготовления. Алкоголь в этой семье, вероятно, игнорировали, поэтому пришлось довольствоваться вечерним чаем.
На улице окончательно стемнело, когда Юля убрала со стола, и мы удобно расположились на мягкой мебели. По телевизору шёл очередной сериал, что-то вроде «Санта-Барбары», и хозяйка со стариком увлеклись его содержанием.
Прибежала младшая дочь Мурата – четырёхлетняя Инга, и с детской непосредственностью, не обращая внимания на присутствие гостя, с разгона приткнулась к дедовскому колену. Тот с нежностью обнял ребёнка и усадил рядом с собой на диване. Заметно было, что внучка – любимица деда и ей нравится, когда тот треплет её пухленькие щёчки. Да разве ж у кого не дрогнет сердце при виде столь ангельского создания с озорными хвостиками по бокам на голове и глазёнками-пуговками на шаловливом кругленьком личике. Какое великое счастье иметь зримое порождение собственной плоти в живом воплощении перед собой! Вскоре девчушка заснула на руках у дедушки, и мать отнесла её в детскую спальню.
Мы с Муратом погрузились тем временем в сугубо конфиденциальную беседу касательно происходящих в городе политических событий, из чего я себе уяснил, что он серьёзно намерен занять пост мэра. Мурат увлечённо, с убеждённостью фанатика, осыпал меня градом цифр, подтверждающих правоту его расчётов, направленных на улучшение благосостояния сограждан. Я знаком был с его программой, поэтому ничего неожиданного для себя не почерпнул. Тогда ещё, в кафе «Фаворит», Мурат привёл мне во всех подробностях свои проекты, которые и легли в основу теперешней его предвыборной кампании. Одержимый грандиозными планами, он искренне верил в возможность их осуществления.
Подобные личности действительно могут многого достичь, если, конечно, соответствующим образом сложатся обстоятельства. Я желал, чтоб в судьбе Мурата звёзды сложились в астрологически благоприятный прогноз.
Сериал закончился. Дед дремал на диване. Юля принялась за вязание отложенной на спицах кофточки. Мы с Муратом в креслах друг против друга продолжали обсуждать прежнюю тему. Мне нужен был материал для газеты, и это влекло мой интерес.
Позже я встречался и с двумя другими претендентами на пост градоначальника, но, признаюсь, оба они не произвели на меня столь яркого впечатления, присущего личности Мурата Кессаева. Поэтому, в отправляемых мною по факсу в редакцию материалах о предвыборной кампании в Белой Башне их образы выглядели в моей интерпретации невыразительными и блёклыми. Гораздо интересней было писать об активном крестьянском сыне. И я сосредоточил основное внимание на Кессаеве. «Суть времени» запестрела статьями о молодом политике из Белой Башни. Рейтинг его повышался среди читательской аудитории. Газета распространялась на всей территории республики, и это придавало герою больше популярности в народной массе.
В тот вечер мы увлечённо перебирали детали предвыборной схемы подобно кустарю, прилаживающему части смазанного и отремонтированного агрегата к огромной паровой машине. Мурат буквально горел в огне собственных идей, и отблеск того пожарища, отбрасываемый вокруг, делал и окружающих сопричастными к его затеям. Он говорил увлечённо:
– …я изменю их жизнь качественным образом. Пусть только проголосуют за меня. Тогда увидят на что я способен.
Где там было размениваться на отвлечённые мысли. Кандидат пёр к цели, как бульдозер, невзирая на препятствия на пути. Поэтому я попытался урезонить его разумным суждением:
– Твои конкуренты совсем не дремлют. Они предлагают электорату популярные идеи. Особенно в популистской деятельности преуспел Хестанов. По предварительным опросам социологов он лидирует и значительно опережает в политической гонке обоих других претендентов.
На что мой собеседник горестно посетовал:
– Неужели люди не понимают, что Хестанов исчерпал себя, что он ничего не сделает для них? Он достаточно в этом убедил предыдущей своей деятельностью. Такому бессовестному человеку нельзя доверять власть в городе.
– Мурат, ты должен понимать, что ради власти люди идут на любые ухищрения, и никакие этические нормы здесь не действуют.
Тут Юлия с места заявила о своём присутствии. Она убеждённо изрекла давно, видимо, копившееся внутри:
– Дорогой, скоро ты убедишься в несостоятельности своих притязаний на политическом поприще. Правда ведь, ты и сам знаешь, какие бесчестные личности туда устремляются?
С угрюмой настойчивостью, словно повторяя заучиваемую наизусть таблицу умножения, Мурат твердил исступлённо:
– Пусть если даже за меня не отдаст свой голос ни один избиратель, я всё равно продолжу баллотироваться в мэры. И будь я проклят, если не создам ИМ достойную жизнь, как только вступлю в полномочия.
Настрой боевой исходил от Мурата, и я проникался к нему всё большим уважением. Думаю, граждане по достоинству оценят его стремления. Только, вот, Хестанов – тот ещё прохвост! Что он предпримет?
Смеркалось. Солнце закатилось между двух округлых, как ягодицы, и бесстыдно выпяченных на виду всего города горных вершин. До самой полуночи так мы и просидели. Меня определили на ночлег в небольшой, похожей на чулан, комнатушке, служившей Мурату кабинетом. Здесь кроме узкой односпальной кровати стоял письменный стол, заваленный бумагами, и объёмистый книжный шкаф, забитый до отказа книгами по праву, истории, архитектуре и всякой справочной литературой. В этой спартанской обстановке Мурат уединялся от мира и погружался в другую реальность, где творил собственные концептуальные конструкции. И фантомы неведомых страстей неистово носились в пределах этих стен, усмиряемые железной волей зодчего новой жизни, которую так страстно желал претворить он наяву.
Я вполне отдавал себе отчёт, что, возможно, обозреваю обитель великого человека, прихотью судьбы приблизившего меня к себе. От столь высокопарных мыслей невыносимо захотелось курить, и перед тем, как лечь спать, я вышел во двор с сигаретой в зубах. Низкое, как обычно бывает в горах, звёздное небо встретило меня ярким мерцающим каскадом огоньков над головой. Где-то недалеко беззлобно лаяла собака. Словно создавая фон в звуковом ряду, монотонно стрекотали невидимые за ночным покровом кузнечики да звенел лягушечий хорал. Замечательная сельская ночь, благоухая незримым в темноте цветочным изобилием, простирала объятия, и я погрузился в них с душевным трепетом. Спать совершенно не хотелось, поэтому я примостился на скамеечке под раскидистой старой яблоней. Совершенство природной гармонии благотворно воздействовало на внутреннее состояние, и я расслабленно наслаждался моментом, совершенно отрешившись от всяких гнетущих мыслей. В голове наступил абсолютный комфорт, как в запаянном стерильном сосуде с вакуумом.
Я даже не заметил, когда рядом на скамейку присел Мурата отец. Старик, видимо, коротая бессонницу, бродил во дворе и потянулся на живой огонёк моей сигареты. Так молча мы посидели некоторое время. Затем, старший Кессаев, вежливо кашлянув в кулак, будто продолжил начатый без меня разговор:
– И что это людям не живётся спокойно? Всегда сами себе проблемы создают. Ведь жили же пятьдесят лет без войны. Теперь, как в прифронтовой полосе оказались. Вчера снова у нас тут стреляли. Говорят, всё это бандитские разборки. Никак не разделят между собой территорию. А по мне, так нечего было великую страну разрушать. Не ты её создавал, не тебе и накладывать на неё руки. И вообще, кто он такой этот Ельцин?
Вопрос риторический и обращён был в пространство, но я, как истый представитель активной части населения, счёл причастным себя к творящимся в государстве преобразованиям, а посему не замедлил ответить:
– Ещё Уинстон Черрчиль говорил, что любой кризис – это новые возможности. И никто никогда не знает, чем всё закончится. Во времена Французской революции зачинатели не предполагали, что зальют кровью страну, а королю отрубят голову. И наши последователи коммунистических идей не ведали что творят. А последние мировые войны тоже следствие неудачных реформ. Глобальный передел мира всегда начинается с местечкового уровня. Какой-то активный деятель желает сделать как лучше, и люди подвергаются магии его харизмы. Так появляются ельцины.
Старик призадумался над моим ответом, и через промежуток времени раздумчиво произнёс:
– Тираны приходят под аплодисменты толпы, уверовавшей в сладкие обещания о вольготной жизни.
– Ну да, под лозунгами демократии и либерализма скрывается суть истинных устремлений. Поди разберись, какие цели изначально преследовал Гитлер!
Престарелый мой собеседник опять затих на какое-то время. Как будто сверившись внутри себя с обретённым в процессе жизни опытом, продолжил цепочку мыслей:
– Ему-то чего не хватало в своей Германии? Пришёл на нашу землю с великим погромом и думал – всё с рук сойдёт.
– Он преследовал геополитические цели – подчинить Германии мир. Ресурсы нашей страны не давали покоя. Ему надо было обеспечить своё преимущество в силе над всеми народами. Рвался к бакинской нефти, необходимой для бронированной армады танковых армий. И это ему едва не удалось.
– Я помню, Серёжа, те чёрные дни, – со вздохом обозначил свою причастность к трагическим временам в истории страны очевидец давно минувших событий. – Прямо здесь их остановили, на нашей земле. Отсюда и погнали назад, в своё логово.
При свете луны я взглянул по-новому на инвалида, и чувство праздного любопытства обернулось внезапной догадкой во мне:
– А вы-то сами случайно не принимали участия в той войне?
– Сам-то я мал был в то время. Ещё не исполнилось и десяти годков. Семья наша жила в селе Эльхотово. Когда 27 сентября 1942 года туда пришли немцы, отца не было с нами, он пропал без вести ещё в сорок первом, и я с матерью и бабкой оказались на оккупированной территории. Бои шли жестокие, день и ночь не смолкала канонада. Помню, как ночами было светло от вспышек непрекращающихся разрывов. Но мы, вездесущие пацаны, сновали кругом. Разве удержишь ребёнка в таком возрасте дома? Нам ещё неведомо было чувство страха, поэтому совали свои носы везде. Из любопытства пробирались в расположения немецких воинских соединений, вблизи разглядывали их технику и солдат. Если нас немцы прогоняли в одном месте, мы проникали в другое. А однажды один пожилой сельчанин – пацаны его звали дядей Васо – занялся нами всерьёз: он просил ребят пробраться в то или иное место, посчитать там количество танков, бронемашин, пушек и эти сведения доставить ему. Так я стал, фактически, лазутчиком в стане врага.
Впечатлённый откровением старика о его боевом детстве, я пытался для себя уяснить подробности тех дней:
– Неужели всё так просто сходило вам с рук? И никто не пострадал из вашей группы?
– Всяко бывало. Когда какой особенно злобный немец за уши оттаскает или саданёт прикладом по спине промеж лопаток. Случалось, кто-то попадал под колёса их машин. Война ведь никого не щадит. Был у дяди Васо особо доверенный паренёк лет четырнадцати или пятнадцати. Он являлся связным и доставлял нашим данные о концентрации сил врага. Для этого мальчишка ходил под видом заблудившегося беспризорника через линию фронта. Потом, благодаря полученным сведениям, наши наносили бомбовые удары по скоплению фашистской техники или громили её с помощью артиллерии. Подростка при очередном переходе линии фронта гитлеровцы схватили и расстреляли. Тогда дядя Васо и выбрал меня на роль связного. Я был шустрый и худенький, так что, мне на вид не давали моих лет. Это было очень кстати в столь серьёзном деле. Разве придёт кому в голову заподозрить десятилетнего мальца во взрослой деятельности? А сведения, которые было доверено мне доставить советскому командованию на той стороне, видимо, имели исключительную ценность, поскольку сам наш наставник тщательно зашил мне за подкладку листок донесения, и мы вместе отправились с ним к линии фронта, будто дед с внуком, разыскивающие потерянную семью. Эта история в то время была обычным делом: многие беженцы брели неприкаянно по дорогам войны. Однако, при приближении к линии огня, нас остановил патруль, и немцы старательно обыскали старшего нашей группы. На меня же не обратили особого внимания. Нас развернули в обратном направлении. И тогда, в какой-то лесопосадке дождавшись наступления темноты, дядя Васо напоследок проинструктировал меня, как перейти незаметно линию фронта. Мы распрощались, и дальше я действовал в одиночку. С той поры больше не видел его, не имею понятия, куда он исчез. Ведь я даже не знаю его настоящего имени.
– Но у вас самого как всё обошлось той ночью? – взволнованный услышанной историей, искренне переживал я за юного разведчика.
– А что у меня, когда вся страна пылала в огне! Одна незаметная жизнь на фоне всеобщей трагедии – это лишь капелька в океане испытываемого всей страной горя. Тем более, я остался жив. Доставил по назначению важное донесение. Правда, при возвращении назад нарвался на мину. К счастью, провожавшие до немецких окопов полковые разведчики не оставили меня, и истекающего кровью вынесли из-под обстрела и доставили в госпиталь. Там мне ампутировали ногу, извлекли из тела осколки. С тех пор, вот, коротаю век калекой на этом свете.
– Видать, трудно вам пришлось жить с увечьем, – посочувствовал я инвалиду.
– Да как сказать. Не один я такой оказался после войны.
– Другие хоть на фронте пострадали, награды получили, почести…
– Мне в 80-е годы тоже медаль «Партизану Великой Отечественной войны» вручили. Прировняли к участникам боевых действий. Это так кстати оказалось. Проезд в городском транспорте стал бесплатным, лекарства… Меня, как раз, оставшиеся в теле после ранения осколки к тому времени начали беспокоить. Ещё на талоны стали выдавать всякие товары и так называемые супнаборы с запахом мяса, составленные из костей и неликвидных обрезков мясного производства. В магазинах ведь полки пустыми стояли, хоть шаром покати. Вот и приходилось довольствоваться, чем придётся. И на том спасибо родному государству.
– В 80-е я школу посещал, – обозначил и я свою причастность к тому периоду. – Из тех лет запомнилось только: одноклассники, игры, первые любови… Беззаботное было время!
– Юность всегда кажется самой счастливой порой. А ведь довольно голодными были последние годы существования советской власти. Довели вожди великую страну до ручки. Все достижения прос… профукали. Всё запугивали нас внешними угрозами. Будто бы враги только спят и видят, как бы наш народ извести. Якобы по этой причине все средства пришлось пустить на вооружение. От того и голод в стране. Сами же кормили за наш счёт голодающую Африку с Латинской Америкой. Массы были на грани социального взрыва. Поэтому и стал возможен государственный переворот в начале 90-х, поддержанный частью населения. Так и задумываюсь я иной раз, является ли война худшим злом для нас, когда без неё мы теряем гораздо больше.
– Да-а-м! – только и смог я на это выдавить из себя неопределённо.
Много бед принесла нашему народу та проклятая война, и её отголоски долго будут звучать в душах наших граждан. Почему люди не извлекают уроков из мировых трагедий? Вот сейчас, например, никакой враг не пришёл к нам извне, но мы сами крушим собственное наследие, своими руками попираем вековые святыни. А всё ради личного обогащения. Вирус потребительства инфицировал наше общество. До каких пор всё это продлится – сами не ведаем! Ведь на примере утопающего в роскоши западного общества пора давно себе уяснить, что алчность человеческая безгранична, не имеет разумного предела. Если судить здраво, то не нужны нормальному человеку ни громадные дворцы, ни яхты с вертолётными площадками, ни пуды драгоценных украшений. Не в этом заключается счастье. Главное в том, чтоб ты был полезен обществу и честно исполнял своё предназначение в жизни. Лишь в этом случае испытаешь истинное удовлетворение от собственной значимости.
Я закурил ещё сигарету. Мы помолчали со стариком, размышляя каждый о своём, пока я не растоптал окурок. Воспоминания ветерана в каждом из нас всколыхнули ворох мыслей. Однако, уже было далеко за полночь, и пора бы предаться отдыху. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я отправился в отведённое мне для ночлега место.
На следующий день на стол Ковитиди легли первые материалы из Белой Башни, и в ближайшем газетном номере была опубликована статья, из контекста которой определённо следовало, что главным действующим лицом в предвыборной гонке является некто М. Кессаев.

*  *  *

Наступила суббота. Выходной. Люди праздно проводят время. Многие приезжают из отдалённых районов города Белая Башня в административный центр, чтоб сделать покупки или просто поболтаться среди городских достопримечательностей. В центральном парке полно народу. Туда устремляются целыми семьями, вместе с детьми, чтобы посетить аттракционы, посидеть в кафе, побродить среди цветочного изобилия. На входе, сверху, поперёк центральной аллеи подвешен на канате издали бросающийся в глаза транспарант с лозунгом «Я помню ваш наказ!»
Это девиз Мурата Кессаева. Сегодня здесь проходит его встреча с избирателями. Местная пресса заранее оповестила о проведении митинга, на котором кроме членов команды кандидата в мэры может выступить любой желающий гражданин. Место, выбранное для проведения этой политической акции, не случайно – массовость её призван обеспечить наличествующий здесь сегодня людской поток. Паломничество населения в это увеселительное место решено было использовать в целях пропаганды планов молодого политика.
Я сидел поблизости на открытой террасе ресторана с чашечкой кофе перед собой и смачно дымил сигаретой. Вблизи располагалась летняя эстрадная площадка, с которой обычно веселили народ комики и разные исполнители песен и танцев. С моего места хорошо просматривалось то, что происходило на сцене. Там в роли координатора выступал всё тот же Санакоев. Он контролировал процесс. Ещё какие-то суетливые личности толклись на сцене рядом с кандидатом. Периодически на переднем плане появлялся сам Мурат, и, азартно жестикулируя, обращался с речью к массам. Иногда на подиум взбирался какой-нибудь наиболее активный гражданин из толпы и тоже выражал собственное мнение в затронутом претендентом на высокое кресло вопросе. Мероприятие проходило, как всегда, скучным порядком, и я откровенно начал зевать. В уме давно сформировалась заготовка очередной шаблонной статьи с текущего митинга. Кроме того, за неделю пребывания в Белой Башне у меня накопилось столько материала для серьёзной аналитической публикации о проходящей предвыборной кампании, что, в общем-то, не было особой целесообразности в моём дальнейшем пребывании здесь. Однозначно, для себя выбор я сделал, и мои симпатии были на стороне кандидата Кессаева. А кому отдаст своё предпочтение электорат – время покажет: выборы состоятся через каких-то пару недель. Завтра напоследок перед отъездом ещё придётся мне посетить станицу Междуреченскую, где будет проходить встреча Мурата с жителями. А в понедельник с утра мне надо быть на своём обычном рабочем месте в газете. Так распорядился главред Ковитиди, отправляя меня в командировку.
Внезапно бодягу моих размышлений прервало непредвиденное обстоятельство. Из ниоткуда неожиданно передо мной нарисовалось упущенное было из виду рыжее «очарованье» в материализовавшемся обличье незабвенной Янины Федермессер.
– Ба! Какая встреча! Какой пассаж! Овсянников в натуральном виде, – это она так выразила свои эмоции при виде меня.
Янина надвигалась стремительной походкой в ореоле огненной гривастой стихии на нечёсаной голове в обычной манере ликующей Артемиды только что удачно подстрелившей могучего кентавра. Она развязно плюхнулась в пластиковое кресло рядом со мной, вульгарно закинув ногу на ногу и обнажив при этом довольно привлекательные коленки. Вытянув из брошенной мною небрежно на столе пачки сигарету, деловая фря пальцами-пинцетами ткнула её небрежно в угол рта. Я поднёс зажигалку, чтоб она прикурила и сказал:
– Приветствую вас, дорогая, хотя никак не ожидал здесь встретить. Какими судьбами занесло в такую глухомань?
– Я теперь абориген этих мест. Живу, работаю в школе и внимаю природу вещей не в метафизическом смысле, а в натуральном её исполнении. А каким ветром, Серёжа, тебя сюда занесло?
– Меня Ковитиди отправил местные выборы мэра освещать в прессе. Я, так сказать, невольник чести, отданный на откуп хищникам политической конъюнктуры.
– Бедный ты щелкопёр! Так что здесь за вавилонское столпотворение в парке? Почему республиканские медиа присутствуют?
– Вы разве, Янина, не в курсе, что сегодня в этом парке происходит событие вселенского масштаба – встреча претендента на кресло мэра стольного града Белая Башня с избирателями?
– Я пользуюсь советом апологета теории глобальной декоммунизации – профессора Преображенского и совершенно не читаю газет. По телевизору смотрю только мыльные оперы. Ну и как, по вашему мнению, продвигается процесс? За кого порекомендуете проголосовать?
– Карты давно разыграны. Бенефициар известен, ибо колода краплёная. Можно уже приносить поздравления.
– Но хоть что-то есть оригинального в этом событии? Или ничего нового?
– Увы, всё как обычно. Только, пожалуй, чувство горечи остаётся в душе по поводу незаслуженно проигнорированного одного хорошего человека.
– Чем же его яркий образ прочертил царапину в вашей закосневшей душе? И кто этот сочный типаж?
– Это кандидат Кессаев. Он законченный романтик и неисправимый филантроп. И действительно хочет изменить мир к лучшему.
– Звучит интригующе. И где этот ваш протеже промышляет?
– Он сейчас перед вами. Видите, вон с той эстрады льёт елей в развешенные уши инфантильных обывателей.
Я извлёк из папки с бумагами агитационный листок с фото Мурата и его программой по обустройству жизни граждан, и пододвинул Янине. Она, как мне показалось, с ненасытностью истосковавшегося по свежему мясу хищника набросилась на нечётко отпечатанный текст, видимо, в целях экономии средств заказанный по дешёвке в третьесортной типографии. Сам я продолжал невозмутимо изучать струйку дыма, вьющегося от моей сигареты.
– Любопытно, любопытно! – временами издавала возгласы увлечённая чтением искушённый специалист политтехнологий. – Просто замечательно!
Она развернула листок и, не отрываясь, до конца ознакомилась с его содержанием. Когда Янина подняла лицо, в её глазах вовсю пылал столь знакомый мне мятежный огонь, бросающий вызов самой судьбе. Да-да, теперь я узнал её – это была прежняя Янина, неукротимая фурия и страстная крушительница устоявшихся стереотипов. И она рвалась в бой!
– Так, так! – с затаённой угрозой в тоне, произнесла Янина. – Значит, все считают, что у этого кандидата нет перспектив. А вот мы посмотрим… Ты можешь, Овёс, представить меня этому Кессаеву?
Что мне оставалось делать? И я ответил:
– С большим удовольствием!
Я расплатился с официантом, и мы с моей неистовой амазонкой ринулись в самое лоно жаждущей зрелищ толпы. В походке мастера политических баталий таилась хватка пантеры Багиры, вышедшей на тропу войны. В гуще народа она остановилась, и стала насторожённо прислушиваться к тому, что происходило на площадке. Пролетариат в своём кругу тихо обсуждал событие.
– Чем лучше Хестанова этот Кессаев? – задавался резонным вопросом первый гражданин.
– И вообще, откуда он взялся? – вторил ему второй горожанин.
– Кессаев в цифрах приводит весь расклад! – взывал к разуму третий голос. – И на мой взгляд, довольно убедительно.
– Ну и что? – одёргивал предыдущего второй гражданин. – Какой толк нам от их арифметики, когда нечем семьи кормить?
– Ты прав, – снова отзывался ещё один голос. – У нас в Первомайке закрыли упаковочную фабрику и всех работников выставили за ворота. Лучше бы он нам рабочие места организовал.
– И когда только они за дороги возьмутся? – подключился к обсуждению следующий оппонент, визгливо разбрасывая, словно брызги слюней, поток липких реплик. – Совсем невозможно нигде проехать. Столько из-за их бесхозяйственности техники люди угробили!
– Вон, полюбуйтесь на него. Сидит себе этакой букой и чёрту не брат! – не мог угомониться никак первый гражданин.
Янина с несвойственным ей вниманием разглядывала Мурата. Я ещё не видел, чтоб она так смотрела на кого-то из мужчин. Всегда мне казалось, что человечество она не делила по половому признаку, а исключительно классифицировала по деловым, интеллектуальным, политическим и прочим мотивам. Это был взгляд нимфы, подглядывающей из камышей за купающимся Орфеем. Кажется, на моих глазах назревало что-то неотразимое с первого взгляда. Так, во всяком случае, мне подсказывала интуиция. Или я ничего не смыслю в женской природе.
Тут, как раз, координатор на сцене снова предоставил слово Мурату. Тот в который уже раз окатил словно помоями скучным цифровым потоком угрюмо внимающую ему толпу.
– Ну вот, я же говорил, ничего путного этот Кессаев не предложит! Напустил тумана цифровой статистики. Попробуй разберись там во всех премудростях, – утвердился в окончательном мнении второй голос.
День клонился к вечеру. Мнение избирателей однозначно складывалось не в пользу Кессаева. Толпа с каждой минутой редела на площадке, и на подиуме начали собирать звукоусиливающую аппаратуру, сворачивали транспаранты. Мурат, уныло, словно низвергнутый олимпиец, спустился с эстрады на грешную землю. Настал подходящий момент, чтоб представить ему Янину.
И я познакомил в тот день их.

*  *  *

По окончании мероприятия и связанных с ним дел, я с облегчением распрощался с Муратом и его гоп-компанией, предоставив Янине заняться функциональным построением правильной конструкции пропагандистского аппарата неискушённого в политических премудростях кандидата. Архаичность в поступках молодого политика убеждала, что отсутствие последовательности в действиях есть первопричина всех неудач его предвыборной кампании. Необходимо было в первую очередь упорядочить образ действия неотлаженной команды. Очевидность допущенных просчётов свидетельствовала о явном дилетантстве совершенно не ведающего об этом претендента на ответственный государственный пост. И госпожа Федермессер любезно согласилась взять на себя заботу, связанную с организационными вопросами. Это обстоятельство внушало некоторую надежду, но до момента истины, который наступит непосредственно в день выборов, оставалось крайне мало времени. А значит, изменить положение уже невозможно. Хестанов может прямо сейчас начинать праздновать победу. В лучшем случае Кессаев из первых своих неудач обретёт необходимый опыт, обзаведётся популярностью в массах и уже в следующий раз, может быть, достигнет заветной цели в политической борьбе. Разве что только вмешательство самого господа бога способно повлиять на результаты нынешних выборов!
Так я, направляясь в сторону гостиницы, размышлял обо всей этой суете, в эпицентре которой оказался волею не зависящих от меня обстоятельств. Временное пристанище моё находилось в центре, в шаговой доступности от места проведения митинга, и я решил пройтись пешочком перед сном. А почему бы и не полюбоваться перед скорым отъездом красочными видами вечерней панорамы местного пейзажа?
Белая Башня располагается в широкой долине, вокруг которой к самому небу вознёсся частокол горных исполинов, отчего в городке установился мягкий микроклимат. Здесь умелым садоводам удаётся выращивать на своих участках даже теплолюбивые персики и гранаты. Не иначе живущим внизу, на плоскости, обитателям представляются здешние места таким захолустьем, будто жители тут ментально тяготеют к временам неолита, а промышляют до сих пор исключительно охотой и грабежами. Чужаков же воспринимают, как дичь, и могут запросто освежевать и употребить в пищу. История капитана Кука невольно всплывает тут в памяти. Гибельное место для цивилизованного человека! Такое впечатление об этих местах запросто складывается у любого приезжего.
Вечерний час напустил жути. Как вспоротый живот, закат кроваво–красный забрызгал всё кругом, и ватные тампоны облаков, словно намокшие свежей кровью, летели прочь отброшенные в угол рукою израненной жертвы. Печальная, но величественная картина, олицетворяла извечную борьбу природных сил добра и зла. Верхушки сосен на горах ощетинились копьями подступающей к городу рати. Лесные тени враждебно насупились.
Насторожённо озираясь на мрачноватое зрелище, я брёл по безлюдной улице городской окраины среди домишек, похожих на ящики упаковочной тары, предназначенной для сбора совхозного урожая. Впереди пересёк мне дорогу старик, внезапно появившийся будто ниоткуда и так же неожиданно скрывшийся в доме напротив, на другой стороне улицы. Призрак, да и только. Его согбенный облик напомнил об истечении времени и невечной природе сущего. Да, дни наши проходят в суете и беззаботности, а финал надвигается неизбежно. Не стоит укорачивать собственную жизнь пустым избытием дней, о которых нечего будет сказать потом. Смысл жизни в её насыщенности делами, событиями, эмоциями. Прах – удел любой живой плоти, но хуже, когда обернётся в ничто память об ушедшем от нас в мир иной рабе божьем.
А ещё я задумался о бесперспективности Мурата на политической арене. Это как нужно постараться, чтобы всем наскучить своими речами, включая меня. Его доклады невыносимы из-за чрезмерной насыщенности цифрами и всем давно известными фактами. Его излюбленная фраза «а сейчас, товарищи, я вам приведу статистику» – отпечаталась в сознании толпы затёртым клише. После неё он обычно наморщивал лоб, как академик Капица, и менторским тоном изрекал истину, от которой публика начинала тянуться к выходу. Другое дело, когда бы Мурат обратился к людям так, как говорил в близком кругу накануне – азартно, не стесняясь в выражениях, и грозно сжимая кулаки, точно сейчас расправится хоть с самим чёртом, преградившим путь к светлому будущему. Вот в этом случае он, может быть, всколыхнул бы души. Но где там, ему недосуг было спуститься на грешную землю, когда взалкавший дух вознёсся под облака.
Своим душевным состоянием он походил на сомнамбула, который вещает от имени господа нашего пророчества, а когда приходит в себя после продолжительного транса, покидает ментальное тело и возвращается в обычную плоть.
Только Мурат продолжал пребывать в аморфном состоянии элементала. Вызволить из такого положения может, разве что, специалист по снятию проклятий и порчи. Вот только по плечу ли такая задача Янине? Сам же пациент разобраться самостоятельно в причинно-следственной связи происходящих процессов не способен.
Едва я вошёл с улицы в гостиницу, как в холле увидел возле бюро администратора самого Мурата. Видимо, пока я слонялся, не торопясь, по городским улицам, он, опередив меня, приехал сюда. По подавленному виду можно было понять, что какая-то тяжкая мысль гнетёт его.
– Что-то случилось в моё отсутствие? – обеспокоившись, подступился я с естественным вопросом.
Он, словно изобличённый духовником богоотступник, которому грозит отлучение от церкви, с затравленным видом обратился ко мне:
– Может поднимемся к тебе в номер? Есть разговор… личный…
Мы поднялись на второй этаж и я, распахнув дверь, пропустил визитёра вперёд:
– Прошу! Что-то произошло страшное в парке после моего ухода? Администрация потребовала арендную плату за использование территории?
– Нет, администрация нам не чинила препятствий, – с угрюмой монотонностью ответил Мурат.
– Значит, тогда, у тебя спёрли микрофон! – предположил я, с изрядной долей сарказма.
– И микрофон лежит у меня в машине, – не обращая внимания на мой тон, хмуро констатировал гость. Он взял графин, налил из него воды в стакан, давясь, торопливо выпил и грузно опустился на стул.
Я взглянул на Мурата внимательней. Мрачным видом он напоминал висельника в момент принятия рокового решения.
– Так что же случилось? – проявляя настойчивость, снова повторил я вопрос.
Громко сглотнув накопившуюся слюну и ткнув меня колючим, как штык революционного матроса взглядом, он словно выплеснул ушат воды на раскалённую каменку в бане:
– Янина обозвала меня напыщенным индюком!
У меня отлегло на сердце:
– Ну, у неё не задержится! Янина мастер красочных эпитетов.
– Она обозвала меня напыщенным индюком! – с мазохистской настойчивостью повторил Кессаев. При этом взгляд его был устремлён куда-то сквозь меня в пространство. Затем, потупив взор, изменившимся до неузнаваемости утробным голосом, словно чревовещатель, он продолжил реч совершенно не связанное с предыдущей фразой. Буря эмоций, бушевавших внутри, не иначе, как завертела его мысли в хаотичном потоке. – Судьба определяет нам путь… каждый должен заниматься в этой жизни тем, для чего предназначен… мне не стоило взваливать на себя непомерный груз ответственности…
– Что это значит? – вопрошал я в недоумении. Резкий переход в настроении моего визави, как осенняя перемена направления ветра, приносящая сезонное обострение, посеял чувство тревоги внутри меня.
– Я многое возомнил о себе, – нёс что-то невнятное дальше Мурат.
– Ну и!.. – нетерпеливо подталкивал я к продолжению проявленного красноречия.
– Больше не собираюсь быть посмешищем для публики, – выпалил, наконец, определённое Кессаев. Эта мысль, видимо, тяжело ему далась, поскольку, взглянув на него, я не признал прежнего активного возмутителя спокойствия. Не было в орлином разлёте бровей, разделённых поперечными штрихами морщин на переносице, того резкого излома, когда охотничий инстинкт концентрирует внимание на единственной цели. Передо мной было совсем другое лицо, похожее на посмертную маску сделанного гипсового слепка с покойника. Совсем неожиданно я увидел, что в профиль Мурат будто снятая копия чеканного изображения римского императора Трояна с серебряного сестерция.
– И что теперь ты намерен делать дальше? – пожалуй, больше с растерянностью, чем с разочарованием, спросил я.
Он в другой раз оценил высказанную им мысль. После этого ответил:
– Я решил покончить со всем этим спектаклем. Не стану лукавить, я грезил стать мэром города. Хотел преобразить нашу жизнь. – Мурат виновато отвёл в сторону взгляд. Пораженческие нотки в голосе придали трагизма его исповеди, прозвучавшей убедительней, нежели Фултонская речь премьер-министра Черчилля в 1946 году. – Я многое переосмыслил за последнее время. И как бы не было это прискорбно, должен признать: не всё зависит от самого человека на пути к намеченной цели. Есть внешние силы с гораздо большим потенциалом возможностей. – Он с досадой ожесточённо рубанул воздух пятернёй, аж раздался треск разрываемой материи, видимо, подкладка пиджака где-то не выдержала. – Бессилие признавать нелегко, но когда-то же нужно смириться с реальностью и убавить свой пыл. Это всё равно, что вертеть вентиль газовой горелки, когда в баллоне закончился газ. Ты хоть до упора открывай канал, огонь гореть не будет. От понимания этого становится гадко на душе. Как жук-короед точит тебя червоточина изнутри. Процесс гниения ощущается физически…
Мурат вздохнул бурно и глубоко, раздавшись в груди так, что, казалось, если рубашка на нём не выдержит и разойдётся по швам, то и сама грудная клетка лопнет от напряжения и изнутри выскочит его горячее трепещущее сердце. Я отвёл взгляд и стал смотреть, как над сигаретой в моей руке медленно вьётся и уходит к потолку дымок.
Но рубашка уцелела, и грудь осталась на месте. Только он опустил взор к полу и задумчиво произнёс:
– Не поняли меня люди. А я им жизнь хотел посвятить. И Янина меня не поняла. Все верят тому, кто обещает золотые горы. Давно бы мне следовало это себе уяснить.
Наконец он ухватил суть, и не требовалось постороннего вмешательства, чтобы зафиксировать на этом его внимание. Мурат погрузился в себя настолько глубоко, что пришлось ждать, пока он всплывёт из глубин сознания. Минуту спустя, он проявил себя новым высказываньем:
– Я знаю, чего им не хватает. Клянусь, я дал бы работягам возможность реализовать себя, – Мурат стукнул кулаком по столу, аж стакан подскочил на месте и упал набок, разлив остатки воды по скатерти, – занял бы всех делом. Послушай, – он подался корпусом ко мне, вцепившись взглядом, как абордажным крюком, – населению нужна постоянная работа, работа увлекательная, желанная. Нужно дать ход моему проекту БАЛИ. Как можно скорее надо восстанавливать добычу полезных ископаемых в республике: разрабатывать заброшенное горное производство, запускать разведанное в окрестностях нашего города месторождение газа, поднимать древообрабатывающую отрасль. И доходы от этого вкладывать в развитие новых производств. Кроме этого, необходимо поддержать гражданские инициативы и дать больше прав частникам в их предпринимательской деятельности. Пусть процветает малый бизнес и выходит наружу из серой зоны. Это принесёт значительную сумму налогов в бюджет…
Всё это мне было давно известно из его публичных речей. И другие всё это слышали. Только гражданам наплевать на разглагольствования политиков, когда за душой сплошные проблемы.
Он понял, что мне тоже нет дела до его слёзных излияний в мою жилетку. И осёкся на половине фразы. Затем встал и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками, как во время строевой подготовки на армейском плацу. Наконец встал передо мной:
– Ты согласен, что кто-то должен это начать?
– Нисколько не сомневаюсь, – искренне подтвердил я.
– И я бы справился с этой задачей, – сказал он. – Поверь, я не стал бы грести под себя, как все эти нынешние хапуги. Мне вполне достаточно дома, в котором живу. И яхта мне ни к чему поскольку нравится отдыхать в лоне родной природы. Только никому до моих проектов нет дела. Глупцы, не могут понять собственной выгоды. Как свиньи, уткнулись мордами в корыто и не видят того, что творится вокруг. Они приходят на митинг поглазеть на ораторов и совершенно не слушают речей. И пусть себе дальше копошатся в навозе, а меня извольте избавить от этого стада. Я как-нибудь обойдусь в этой жизни один.
– Конечно обойдёшься, – подтвердил я.
– И Янина Соломоновна пожалеет о своих неосторожных выражениях в мой адрес, – завершил он последний акт разыгранной трагедии.
– Ах, Янина тебя обидела! – неожиданно вдруг взорвался я. – И весь мир на тебя ополчился. Все кругом придурки. Тоже мне, мещанин во дворянстве отыскался. – Какого хрена он сюда припёрся? Я не мама родная ему, чтобы вытирать сопельки. И без его излияний знаю, что творится в стране. Ни для кого не секрет, что надо запускать производства. Провидец пришибленный! Средства нужны прежде всего для реализации планов – вот в чём загвоздка. А без денег ты хоть наизнанку вывернись, ничего не выйдет. Все давно это понимают. И не стоило столько эмоций выплёскивать наружу. Или, может быть, он причитает от уязвлённого самолюбия, видите ли, Янина оскорбила, наделив в пылу полемики нелицеприятным сравнением? А может, ожидает моего сочувствия в том, что не получилось сходу влезть в кресло мэра?
Весь этот поток мыслей пронёсся в голове, раззуживая ещё большую злость во мне. И я, противно оскалившись скверной улыбочкой, испросил разрешения заказать назавтра на городской площади оркестр, чтоб в его честь литавры грянули марш.
Он смерил меня оценивающе и отвёл взгляд к окну. Мне откровенно надоело его слушать и хотелось, чтоб он поскорее убрался прочь. Кому охота выслушивать нытьё неудачника. За всё время знакомства я впервые так грубо обошёлся с ним, и даже не обеспокоился тем, что мог глубоко ранить его честолюбие.
Однако Мурат не воспринял мои слова близко к сердцу. Тон мой его никак не задел. В нём явно что-то переменилось.
– Совсем ты не понял меня, Овёс, – укоризненно молвил он. – Я не обиду пришёл тебе изливать. И опоры чужой мне не надо. Я привык рассчитывать исключительно на себя, – он мотнул головой, как вынырнувший из воды пловец, стряхивающий с волос водяные капли, – и впредь не буду собственный груз перекладывать на чужие плечи. Можешь поверить мне в этом.
Ну вот, наконец, до него кое-что дошло. Он снова присел к столу и откинулся к спинке стула. От всего облика веяло усталостью.
– Что будешь делать дальше? – смиряя тон, спросил я.
Он задумался, долго не отвечая на мой вопрос. Потом, будто дремлющий вулкан, выпустивший вдруг облако пара, содрогнулся:
– Кретины! Ах, если бы я мог распахнуть им душу. Увидели бы, что нет там коварных умыслов.
– Если бы да кабы… – передразнил я, иезуитски исказив голос. – то, говорят, во рту выросли б грибы. А что ты сам сделал, чтобы люди поверили в тебя? Вещаешь с трибуны этаким недосягаемым оракулом непонятные догмы, состоящие из магической символики чисел. И полагаешь, что это каким-то волшебным образом должно всколыхнуть народную массу.
– Тогда я вообще не понимаю, какого рожна им надо.
– Э-э-э! Если не понимаешь, зачем тогда было затевать всю эту бучу? Тебе поверили и приходят на твои выступления. Может проблема вовсе не в людях, а в тебе самом, и это ты не можешь до них донести свою правду?
– Я выкладываюсь по полной, подбираю материал, готовлю тезисы по ночам. Потом выясняется, что это никого не интересует. Не нужны им мои доклады. Ни один человек не сказал, что ему интересны мои проекты.
– Ну, допустим, мне интересны! И что? Это как-то повлияло на твоё решение? Ты ведь привык рассчитывать исключительно на собственное мнение.
– Ладно! Пусть наберётся с десяток или даже сотня моих сторонников из всего электората. Но это не сделает погоду. Мэром всё равно изберут Хестанова.
Я аж поперхнулся от негодования! Это он так решил для себя с ходу запрыгнуть в кресло мэра. А раз промахнулся мимо и плюхнулся задом об пол, то, значит, весь мир перевернулся в его глазах и покатился в тар-тарары. Ну и логика тщеславного эгоиста. На это стоило отреагировать жестко:
– Ох ты и гусь! Другие долгие годы строят свою политическую карьеру. А ты кавалерийским наскоком решил разом добиться успеха. Так не бывает. Время лихих пулемётных тачанок и дерзких конных атак кануло в прошлое. Забудь навсегда об этом. И изучай методы политтехнологий. Психологию человеческой природы познавай.
– К чему все эти старания? В итоге, к власти приходит тот, кто преуспел в одурачивании масс. Идут в ход подкупы, фальсификации, подлоги.
– Тоже мне рыцарь без страха и упрёка. В белых перчатках! Хотя сам всё представляешь в чёрном цвете. Не спорю, имеют место в политике грязные методы. Однако есть достаточно заслуживающих уважения примеров. Вот и сосредоточился бы на них.
– Как ты не понимаешь, что в моём случае все попытки тщетны. Избиратели заранее настроены ко мне равнодушно. Я не могу их заставить поверить себе. Не знаю, чего они хотят.
– Чёрт возьми! Рубани им по-свойски с плеча правду-матку. Тресни кого-нибудь из оппонентов по лбу. Или, наконец, обзови матерными словами самого президента и всю его свору. Пусть люди примут тебя за своего парня. Разве это плохо? Побольше скандалов и конфликтных ситуаций. Народу это нравится. Тогда тебя оценят. В конфликтах проявляется характер. А статистику оставь при себе.
Мурат уронил ещё ниже голову, и устало промолвил:
– Мне надоел этот спектакль, и я решил его завершить.
– Плохой из тебя режиссёр. Всех способностей хватило разве что на паршивую мыльную оперетку. А чтоб получился настоящий спектакль, ты не потянул. Не хватило духу. Престарелый партократ тебя легко переиграл. Эх, ты! Горемыка несчастный. Неудачный герой-любовник. Петрушка ярморочный. Тобой поиграли, как тряпичной куклой, и выбросили в сундук за ненадобностью. Пылись теперь где-нибудь в паутине на антресолях. Свела же меня судьба с таким ротозеем.
Пока я расплёскивался ядом негодования, Мурат обмяк на своём месте, и налёг грудью на край стола. Его голова опрокинулась в мокрое пятно на скатерти, и до меня донеслось бурное дыхание вперемешку с хрипом. Подскочив к нему, я опешил. Бледный, как мраморное изваяние, передо мной на глазах натурально загибался здоровенный мужик. Тут явно требовалась квалифицированная медицинская помощь. И, сорвавшись с места, я кинулся на рецепшин к телефону, бросив поспешно:
– Сейчас… сейчас… подожди немного…
Тем временем тело бедняги кулем сползло со стула и распласталось на полу. К счастью, бригада «скорой помощи» подоспела вовремя. Пациенту провели необходимые процедуры, приведя в чувство. Диагноз поставили определённо – инфаркт. Мурата на носилках унесли в машину и отвезли в стационар. Там его поместили в реанимационное отделение. На прощание он виновато промолвил:
– Напугал я тебя, Сергей. Извини, со мной в первый раз такое…
Дальше меня до него не допустили. Мне было неловко, ведь это я довёл его до сердечного приступа. Поэтому, не покидая лечебного учреждения, я позвонил Янине и рассказал о случившемся.
Она велела ждать её на месте.

*  *  *

Вот когда я испытал на себе в полной мере гнев разбушевавшейся фурии. Янина неслась по больничному коридору, надвигаясь на меня с неотвратимостью рока. Эта мегера узрела жертву, и спешила начать акт расправы. Её походка уже не было похожа на осторожно подбирающуюся к жертве пантеру из мультфильма про Маугли. Хищница вошла в завершающую фазу охоты – резкой повадкой, больше похожей на прыжки, приближая финал, молниеносно увеличивалась в размерах. По спине у меня между лопатками мерзко пробежал холодок. Должно быть, так ощущает себя кролик под магнетизирующим взором питона, представляющего собой сплошной желудок или нечто полое внутри, вроде снятого с ноги великана чулка.
Как предсмертное видение, в сознании моём опять промелькнул нежный образ нимфы, подглядывающей за купающимся Орфеем. Запоздалое чувство сожаления за роль сводника в судьбе этих двух персон грубым рашпилем скребнуло по сердцу. Однако, как ни крути, а пути назад отсутствовали – окружающее пространство ограничивалось больничными стенами и запертой позади меня дверью с категорической надписью «Реанимационное отделение. Посторонним вход запрещён».
Итак, я приготовился стать жертвенным агнцем. Момент истины наступил. Голова Медузы Горгоны в огненном обрамлении растрёпанного рыжего каре уже испепеляла меня двумя зелёными лазерами. Дальнейший контакт не оставлял никаких перспектив на продолжение моего существования на этом свете. Фиаско моему жизненному пребыванию на земле было обеспечено! И среди характерных признаков происходило явление, имевшее место, как стихийное бедствие, как неконтролируемая цепная реакция, как выстрел в упор. Она обрушилась на меня в смертельном пике, как капитан Гастелло на колонну фашистской техники. Я прямо физически ощущал с какой упругостью воздушный поток расступается перед её стремительным натиском.
– Ах ты, мерзавец, – взвизгнула она, пылая очами в негодовании.
– Не я виновник случившегося, – как можно спокойнее доложил я, пытаясь отмежеваться от происшедшей с Муратом неприятности. – Он сам явился ко мне и вызвал на откровенность.
– Гадёныш, – не менее пылко ещё раз ошпарила она меня кипятком необузданного темперамента. – Я прикончу тебя собственными руками, – при этом она остервенело вцепилась в лацканы моего пиджака сильными пальцами, и так тряхнула несколько раз, что голова с хрустом задёргалась на шейных позвонках, едва не вызвав сотрясение мозга. Здесь героиня явно выходила за рамки сценария. К чему бы такое рвение и выплеск бурных эмоций? Об этом стоило подумать.
– Ого! Сколько экспрессии, – с вымученной усмешкой отметил я. – Только отрывать воротник на моём пиджаке совсем не обязательно. Этак я предстану перед лечащим персоналом в нерепрезентативном виде.
– Я сотру тебя в порошок! – яростно пригрозила разгневанная Артемида, на всякий случай озвучив способ предназначенной для меня кары.
– Поймите, – запротестовал я обиженно, – не я к нему пришёл среди ночи разбираться в коллизиях собственных неурядиц.
– Да если бы ты только понимал, что он не чета всем этим провинциальным замухрышкам, возомнившим о себе невесть что. Он птица высокого полёта, – Янина остановилась, дабы перевести дух, и по выражению лица читалось, что недосказанное бурно клокочет в бульоне её мыслей, пока она жадно заглатывает ртом освежающего воздуха.
Между прочим, я и сам давно понял, что Мурата ждёт великое будущее. Но для обсуждения этой темы момент был совсем не подходящим. И я переключил внимание на другой аспект, извиняющимся тоном призвав воительницу к перемирию:
– Вы не возражаете, если я оправлю помятый костюм?
Она ещё раз с превосходством богини смерила меня уничижающим взглядом, и расслабила мёртвую хватку бульдога, вцепившегося в глотку жалко трепещущей добыче. Я высвободил борта своего пиджака из её заграбастых щупалец и вздохнул, наконец, свободно.
– Ладно, оставим междоусобные распри, – сменила гнев на милость взявшая себя в руки Янина. Буйные стихии уравновесили в ней друг друга. Наступил период затишья и воцарился во власти холодный рассудок. – Долой недомолвки. Рассказывай, Овёс, по порядку, что там у вас произошло.
– Ну, это другое дело, – вдохновенно воспрянул я духом, – сейчас расскажу всё по порядку. Тут есть, что обсудить.
Янина оглянулась на шеренгу обшарпанных стульев, прислонённых к такой же обшарпанной стене коридора, и пригласила:
– Вон там будет удобнее всего нам расположиться.
Пришлось посвящать её в подробности случившегося инцидента. Но неправ был я, когда думал, что женская логика подлежит какой бы то ни было аналитической обоснованности. Янина выслушала, не прерывая, чем окончательно усыпила мою бдительность. А ведь великий ловелас Казанова предупреждал, мол, никогда не расслабляйтесь в пределах женской досягаемости. И вот, только я дошёл до места, где Мурат жаловался на Янину за то, что она обозвала его индюком, как тут же получил звонкую пощёчину.
Отпрянув на безопасное расстояние и потирая травмированную физиономию, я недоумённо взалкал к обидчице:
– В чём дело, мадам Федермессер? Вы что себе позволяете? Я не для того брил сегодня лицо, чтобы вы на нём отрабатывали удары.
А вы готовы, читатель, действительно к любому ответу на мой закономерный вопрос? Лично я, так совсем не рассчитывал услышать такое. Вот что эта экзальтированная особа выдала мне на полном серьёзе. Вы бы, говорит, не обзывали в моём присутствии Кессаева непотребными наименованиями. Нет, вы послушайте только. Сама она его так нарекла, я лишь воспроизвёл достоверный факт, и мне же по мусалам за её приверженность к острословию. Это совсем ни в какие ворота…
Опять же, не успел я толком выразить меру своей озабоченности, эта чёртова баба, как ни в чём не бывало, заливаясь горючими слезами в три ручья, кинулась мне на шею. И затянула извечную песню о том, как несчастна её судьба, и вообще, насколько горька женская доля. Мне оставалось лишь успокаивать истеричку и благородно проявлять сочувствие. Тем более, что на шум в коридоре из открывшихся дверей появились работники в белых халатах с нашатырём и успокаивающими средствами. Пока отпаивали да приводили в чувство пациентку, я ощущал себя форменным идиотом. Ничего себе, одному стал объектом для сливания негативной энергии. Перед другой раскрыл душу, за что и схлопотал по мордасам. Лучше бы я был энергетическим вампиром, тогда бы по-другому всё обернулось. А так, коварная бестия принялась распространять на меня охмуряющее воздействие, от чего я слабовольно поддался искусительнице, и выложил, как на духу, всё, что знал по её запросу. И знал ведь, что это за штучка! Но вышло всё по её сценарию.
Из нашего дальнейшего диспута по-настоящему расстроило интриганку лишь то, что к её сожалению Мурат оказался женат.
– Супруга его хорошенькая? – выуживала Янина из меня информацию.
– Да как сказать. Кому-то покажется серой мышкой.
– Ты сам как её оцениваешь?
– У меня извращённые вкусы. Порочная городская среда повлияла. Привык к этаким нахалкам без комплексов, любительницам ночных клубов.
– Как её звать?
– Кого? Мою пассию?
– Да нет же. Я спрашиваю про жену Кессаева.
– А-а-а, её Юлей зовут.
– И что же она сделала хорошего для мужа?
– Детей двоих родила.
– Это, конечно, большое достижение – исполнить супружеский долг. Только её заботами он так бы и продолжил всю жизнь убирать дерьмо за свиньями, да крутить хвосты быкам. Чего ещё ожидать от колхозницы. Совсем не такая ему нужна женщина. Эта Юля ему вовсе не пара.
– Может быть вы и правы. Только говорят, что браки заключаются на небесах.
– Кем же тогда разводы санкционируются?
– Наверное, сатаной.
– А хоть бы и так! Попомни мои слова: уйдёт он от этой дуры. Она ограничивает его развитие, как стенки аквариума, за пределы которого не выбраться его обитателю.
– Не моё это дело – совать нос в чужую семью. И если вам будет угодно, давайте говорить на более существенные темы.
– Например?
– Например, о состоянии здоровья Кессаева, и неудачном завершении его предвыборной кампании.
Она так посмотрела на меня, точно ожидала прочесть на моём лице ответ на какой-то важный вопрос. Потом сосредоточенно порылась в карманах, и достала пачку сигарет. Прямо перед нами на стене красовалась трафаретная надпись «не курить!» Я кивнул на трафарет, и она молча сунула сигарету в угол рта, но прикуривать не стала. Так и сидели мы некоторое время, не издавая звуков, погружённые каждый в свои мысли. Затем моя темпераментная собеседница успокоившимся голосом неожиданно заговорила о себе:
– Вы знаете, Сергей, у меня ведь жизнь изначально не задалась. Я из семьи репрессированных. Родилась в Магаданской области. Мать рано умерла. Я её почти не помню. Смутно припоминается такая слезливая старушка – больная и разочаровавшаяся в жизни. Она перебивалась в качестве музыкального работника в детском садике посёлка Сусуман. А отец пил беспробудно. Оба они были ссыльными поселенцами в столь отдалённых местах. На Севере познакомились и там же поженились. Мы с братом стали нечаянным плодом их поздней любви. Что они могли дать нам? Только голодное детство. Придёшь, бывало, в школу, а там другие дети булочки едят на перемене или яблоки. И так обидно становилось, что ты не можешь себе позволить такую роскошь, как просто вдоволь насытиться. Апельсины я видела только в чужих руках, и всегда мечтала попробовать этот сказочный плод. Я грезила им и дала себе зарок: как подрасту, уеду жить на юг. И апельсины буду кушать каждый день. Вам, Серёжа, это может показаться глупостью, но именно апельсин меня сподвигнул на решительные действия. И когда пьяный отец попал под поезд, я не стала дожидаться окончания школы, а прямо после девятого класса уехала в Киев.
– В Киев? – мне непонятен был такой её выбор. – Почему именно туда?
– Отец говорил, что оттуда его выслали. И там проживают какие-то наши родственники. Но я, естественно, никого не нашла. Да, собственно, и не искала. С малых лет привыкла рассчитывать на себя. Пришлось ночевать в подвалах и на чердаках. Трудилась на всяких подсобных работах, где вознаграждение больше походило на подаяние. – Янина вытянула руки передо мной. Кисти жилистые и хваткие, как у мужика, говорили сами за себя. Сомнений не посещало по поводу того, что этой женщине не чужд физический труд. И, сотрясая натруженными ладонями, Янина продолжила исповедь. – Несмотря ни на что, я всё время училась. Сначала в вечерней школе. Потом были институт, аспирантура… Всегда понимала насколько важно образование в современном мире, и только через него пролегает путь к достатку.
– А как же ваш братец?
– Да никак. Он пошёл по наклонной стезе. Стал воровать. Его пристрелили во время побега из тюрьмы.
– Ну, хоть что-то же было светлое в вашей жизни? Детство всегда вспоминается по прошествии лет, как счастливая беззаботная пора. Во всяком случае, так большинство считает.
Дама печального облика немного задумалась, напрягая память, будто выискивая в ворохе несвежего тряпья что-то особенно дорогое, и с ещё более помрачневшим лицом принялась вспоминать:
– Обычно под пьяную руку отец нещадно лупил нас с братом. Без всякого повода. Просто, чтоб избыть на ком-то тоску по загубленной жизни. Сначала изобьёт, а потом, когда протрезвеет, обнимает, плачет и просит прощения. И несёт от него сивушным перегаром, как из бочки с квашеной капустой. Никогда не забуду этот запах. Он всю жизнь будет меня сопровождать до последних дней. Память препятствует времени уничтожать факторы прошлого. В принципе, отец не был злым человеком. Но так сложилось, что на долю его поколения выпало тяжёлое бремя. Сталинские репрессии, коллективизация, война, разруха в стране, голод; вы знаете, всё это не способствует доброму восприятию действительности. Я не оправдываю родителей, но вполне понимаю их душевное состояние. И не в том суть, что не дали они детям достойное напутствие в будущее. Природой заложено так, чтобы выживали наиболее стойкие. Привыкла я тянуть лямку бурлацкого тягла исключительно собственным горбом. И это моя персональная доля, с которой давно смирилась. А иначе и быть не может. Мне не оставили богатого наследства и не сделали надёжной протекции в карьере. Всего пришлось добиваться самой. Поэтому я не привыкла сдавать своих позиций. И Кессаев – это мой козырь. Не отступлюсь ни на шаг, если уж так вышло – начать новую большую игру.
После такого исчерпывающего откровения стоило осмыслить почерпнутые факты биографии моей собеседницы. В коридоре опять воцарилось молчание, и оно не было в тягость, ибо я почувствовал, что проникся большим уважением к Янине. Теперь нас связывало нечто большее, чем просто совместная работа. Посвящение в сокровенное неизбежно сближает, как нерасторжимое чувство родства. Или как причастность к злодейству подельников.
Из состояния задушевности вывел звук открываемой двери. Появился врач, который принял под свою опеку Мурата, и сказал, что больной пробудет в стационаре до конца лечения, а мы можем отправляться домой. Состояние пациента стабильное. Можно не беспокоиться за его жизнь.
Тут ничего не попишешь и нам с Яниной оставалось лишь распрощаться. Было далеко за полночь, когда я добрался в свою гостиницу.

*  *  *

С утра позвонил Ковитиди. Спросил, как идут дела. Я проинформировал шефа о болезни и госпитализации Кессаева.
– Ну и нечего тебе там сидеть. В понедельник чтоб был на рабочем месте в редакции. Здесь подготовишь заключительную статью о выборах в Белой Башне, – распорядился главред.
– Хорошо. Выезжаю сегодня же.
– С инфарктом он долго проторчит в больнице. А без этого кадра интрига не сохраняется. Читатели потеряют всякий интерес ко всей этой истории. Значит, нет смысла держать там корреспондента. Адью, дорогой! До встречи. Пусть семья позаботится о несчастном…
Я принялся собирать вещи, чтоб отправиться в обратный путь. Но, оказалось, звонок шефа был лишь прелюдией к предстоящему дню. Следом прозвучал ещё один звонок. И на проводе была Янина:
– Сергей, ты только не падай, если стоишь!
– Да сижу я, – хмуро ответил я, предчувствуя какой-то подвох судьбы.
– Сейчас мы за тобой заедем. К десяти надо быть в Междуреченской. Если ты не забыл, там назначена встреча избирателей с Кессаевым.
– Ну и что мы им скажем? Кто будет исполнять роль кандидата в мэры?
– Успокойся, милый. Все остаются при своих ролях. Ты, как и прежде, будешь освещать события.
– Что всё это значит?
– Ничего особенного. Просто Мурат сбежал из больницы и пожелал продолжить кампанию.
– Но у него же сердце…
– Говорит, что чувствует себя превосходно, полон сил и всё такое. Даже слышать не хочет о больничной койке.
– Как же так. Его диагноз – это не шутка.
– Всего лишь микроинфаркт. Так ему утром дежурный врач сказал. Мурат тут же и принял для себя решение, которое может оказаться судьбоносным. Так что, ты давай не задерживай нас. Опаздываем.
Чертыхаясь в душе и кляня судьбу, я последовал воле обстоятельств.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мурат, как обычно, сам сидел за рулём отцовой развалюхи. Внешне он выглядел спокойным. Ничего в его облике не напоминало о случившемся ночном перебое со здоровьем. Он сосредоточенно вглядывался вперёд, следя за обстановкой на дороге, поскольку опасный горный серпантин требовал напряжённого внимания со стороны водителя. Встречные транспортные средства на узкой дороге, по сути, тоже являлись источником опасности. Поэтому внутри салона автомобиля установилось напряжённое молчание. Я расположился рядом с Борисом на заднем сиденье за Яниной, которая устроилась впереди. Через отражение в зеркале заднего вида я видел блестящие капельки пота, выступившие на лбу у Мурата. Значит, ему не так уж легко давалось изображать бодрое состояние. Больничный запах карболки до сих пор исходил от него, распространяясь в машине. Он витал среди нас, как дух укора за умышленно и неумышленно свершённые греховные проступки, и напоминал о недолговечности всего преходящего. И непривычная бледность на лице главного действующего персонажа в нашей истории служила подтверждением мысли о пагубной сущности всего суетного.
Разрядил напряжение Санакоев, подав реплику, обращённую не конкретно к кому-нибудь, а скорее в пространство:
– Отчего-то запах в салоне стоит, как в операционной.
Я тут же отметил для себя, что Бориса, значит, не посвятили в суть проблемы и он не в курсе событий прошедшей ночи. Ну и ни к чему ему знать о состоянии здоровья кандидата в мэры, чтоб не порадовал благостной вестью своего патрона Хестанова. У того в таком случае появятся дополнительный стимул в предвыборной гонке.
Ответила Борису Янина:
– Сергею прививку от энцефалита сделали. Его клещ вчера укусил. Ты разве не знал об этом?
Хестановский соглядатай недоверчиво смерил меня взглядом, но ничего не сказал. Я сам, в подтверждение слов Янины кивнул головой, и глазами повёл в сторону ягодицы, куда, будто бы мне вкололи инъекцию.
Тогда Борик азартно запротестовал:
– Что ты мне голову морочишь, Овёс. Эту прививку вкалывают в плечо.
Я искренне возмутился, призывая на помощь сокрытые в себе актёрские способности:
– А тебе не всё равно в какое место меня укололи? Ты что, не веришь? Могу показать, сейчас штаны сниму. Пусть только Янина отвернётся.
На что та не замедлила отреагировать со своего места:
– Ты, Боря, лучше о нашем общем деле больше бы беспокоился, а не о Сергее. Он парень молодой. В нерабочее время его, возможно, занимают заботы интимного характера. Кто знает, может неразборчивость связей на этом поприще и привела нашего холостого друга в лечебное учреждение. В общем, об этом вслух не распространяются. И не лезь к нему в сферу личного со своими дурацкими расспросами.
Смутившийся Санакоев забормотал смущённо:
– Да разве я… мне вовсе не… это я так…
Янина сделала внушение:
– Неэтично вторгаться, Борис, в чужое пространство.
В заключение я докончил беднягу:
– Это всё равно, что спросить у человека: вы гей? или: вы уверены, что воспитываете своего ребёнка?..
Перепалка в машине, судя по непроницаемому лицу Мурата, не произвела на него никакого впечатления. Он всё так же сосредоточенно вёл машину. Зато мы с Яниной, как коварные заговорщики, вдвоём молча злорадствовали по поводу того, что дружно осадили чужака в нашем стане.
Будто внезапно раздвинулись горы, и взору предстало живописное ущелье, по дну которого, раздваиваясь на два рукава, протекала та самая каверзная речка Фурия. В её развилке издали виднелась злополучная плотина, и за ней среди буйной зелени разливанного моря садов, как бакены на фарватере, ровной линией выступали крыши возведённых частных строений. Это нижняя, многострадальная, часть станицы Междуреченской. Благополучная же половина населённого пункт простиралась выше к подножию горы, куда не достигали вешние воды, регулярно затапливающие это поселение. Поодаль, на том же склоне горы, виднелись кресты и каменные надгробия местного погоста. Природа ласкала взор ошеломляющими видами местных пейзажей. Веяло девственной нетронутостью окружающего мира. Неужели в наш век ещё сохранились на земле такие ископаемые уголки? – невольно задаёшься неожиданной мыслью при виде этакого великолепия. И греет душу осознание того, что ты стал причастен к таинству местного колорита, как скрытный масон, держащий при себе заповедное знание.
Место для митинга подготовлено было на поляне, расположенной вблизи плотины. Когда мы подъехали, времени было десять с четвертью. Там уже ошивалось десятка три местных обитателей. Они с неприкрытым любопытством праздных ротозеев разглядывали всё новое, вторгшееся в их застоявшийся мирок. На этом основании наша компания им оказалась в диковинку. Поэтому встретили здесь чужаков, примерно, как папуасы Маклая, когда он явился им в образе белолицего небесного посланника.
Поляна, видимо, имела статус лобного места или чего-то в этом роде, и здесь собирались станичные сходы. Об этом свидетельствовали сколоченные из неокрашенных и почерневших от времени, местами варварски выломанных досок, скамейки перед такой же невзрачной деревянной трибуной. В общем, всё здесь выглядело ущербно, запущенно и убого. Я понял, что и в этот раз миссия Кессаева обречена на провал. Кому он тут нужен? Кто будет вникать в тонкости его программы? Местные аборигены со скучающим видом наблюдали за действиями проехавшей команды пропагандистов. Им абсолютно наплевать с большой колокольни на амбиции какого-то незнакомца, хотя бы и желающего их жизнь сделать лучше. Для себя мне стало совершенно ясно, что и на сей раз Мурат потерпит фиаско. Всё шло к тому.
Однако поспешность выводов не всегда бывает оправдана. И я не учёл одного существенного обстоятельства, ведь за дело взялась та самая Янина Соломоновна, о которой так много в своё время ходило слухов в республиканском политическом истеблишменте. Она живо оценила ситуацию и приняла надлежащие меры, захватив бразды правления в свои руки. Накануне она тщательно изучила положение, сложившееся в данном населённом пункте, и знала, что следует предпринимать для достижения успеха.
Мы выбрались наружу из машины, чтоб каждому заняться своим делом. Организационными вопросами озаботилась Янина, потому и карты ей в руки. Советнику Кессаева не надо было ничего напоминать – она с ходу приступила к обязанностям. Своей стремительной походкой женщина подошла к скучковавшейся возле трибуны группе местных зевак и спросила, есть ли среди них ответственное лицо.
– А то как же! – выдвинулся ей навстречу разбитного вида хлопец, вырядившийся в застиранный батник грязно-морковного цвета и драные штаны то ли из армейского комплекта химзащиты, то ли из экипировки рабочего рыбзавода. – Эвона Семёныч с самого утра вас дожидает.
В сторонке, немного поодаль от всех стоял с напыщенным видом, раздутый, как бычий пузырь, мужчина среднего возраста с дряблыми щеками и обвислыми запорожскими усами. По самые уши на голове у него была напялена допотопная соломенная шляпа, какую носил в своё время скандальный генсек Хрущёв, стучавший в знак протеста ботинком по столу на сессии Совбеза ООН. Бьюсь об заклад, под шляпой у мужичка скрыт лысый череп. В измятом и требующем срочной химчистки бежевом костюме, он выглядел вроде не проспавшегося алкоголика, снятого контролёром за безбилетный проезд с третьей полки плацкартного вагона. Его рыхлое лицо хранило печать не удручённого глубокой мыслью индивида. Что-то тюленье просматривалось в его чванливой нерасторопности. Так и хотелось подкинуть вверх рыбку, чтобы толстяк на наших глазах проявил свою прыть хотя бы ради добычи порции пропитания.
Только Янина не настроена была разбрасываться гостинцами. Она прибыла сюда для конкретных дел. И Семёныч вскоре сам в этом убедился.
– Ну, здравствуй, дорогой товарищ! Будем работать, – пустилась она с ходу в карьер. – Меня Яниной Соломоновной зовут. А вы кто будете?
Бычий пузырь насупился было от столь вольного обращения с ним, и попытался церемонно отрекомендоваться:
– Корзинкин я, Пётр Семёныч, – и дополнил анкету о себе, – заведующий кружком художественной самодеятельности при сельском совете.
– Тогда всё понятно. Вопросов больше не имею, – заверила Корзинкина специалист политических игр, и тут же задала новый вопрос. – А где избиратели?
– Они перед вами. Это все, кого удалось собрать, – с самодовольным видом старателя, добывшего крупный золотник, констатировал свершившийся факт Семёныч.
– И вы хорошо провели агитацию среди населения?
– Ну, конечно! Я лично расклеивал по заборам объявления с приглашением на сегодняшнее мероприятие, – с обидой в голосе заверил внештатный активист по совместительству. – Можете начинать митинг.
– Мы не будем в этом месте открывать митинг, – заявила Янина решительно.
– Но у нас все массовые мероприятия проходят здесь, – попытался было заартачиться уполномоченный мужичонка, отирая платочком вокруг взмокшей шеи.
– А мы поступим иначе. Чтобы пробудить у населения интерес к мероприятию, придётся провести демонстрацию…
Наша неистовая вдохновительница быстро выстроила в колонну всю присутствующую публику, в том числе и меня с Санакоевым. Из багажника машины извлекли приготовленные транспаранты, государственные флаги, портреты претендента на кресло мэра. Сама Янина с мегафоном в руках возглавила процессию.
Выглядело всё следующим образом. Впереди двигался «жигулёнок», за рулём которого сидел Мурат, а рядом расположился всё тот же мужичок-распорядитель в шляпе, и указывал дорогу. За машиной, выкрикивая призывы и лозунги в рупор, вышагивала Янина. Следом шли мы с Борисом, держа в руках развёрнутый транспарант с девизом народного лидера «Я помню ваш наказ!» Дальше надвигалась разношёрстная масса местной братии, вдохновлённая решимостью действий рыжей бестии, способной поднять хоть мёртвого, как это некогда делал знаменитый колдун и чародей Юрий Лонго. Таким порядком колонна вступила на улицы станицы, и Янина приступила к прямому воздействию на жителей, скрывающихся в домах. Часто она останавливала колонну и принималась вещать выдержками из программы кандидата на избираемую должность. Люди заинтересовались непривычным событием на улицах родной станицы, и потянулись к массе, кто просто из любопытства, а кто и взаправду захотел услышать живое слово политика. Таким способом удалось всколыхнуть население, пробудить в гражданах интерес к общественной жизни. Народ стал активно примыкать к демонстрантам. Вскоре кто-то подхватил из моих рук транспарант, желая выразить свою солидарность с воодушевлённым единым порывом пролетариатом. Я не стал противиться похвальной инициативе примкнувшего соратника и передал древко в его надёжные руки.
Так мы пересекли всю Междуреченскую от края до края. Хвост примкнувших к манифестантам терялся где-то в конце улицы. Было любопытно, куда дальше Янина направит людской поток. Её растрёпанные рыжие космы мелькали то тут, то там, побуждая собравшихся к действию. Прямо воскресшая Жанна д`Арк! Казалось, все только и ждут сигнала вожака, чтоб сорваться с места и отправиться хоть на край света ради воплощения давней мечты обездоленных. Вот так собирались толпы добровольцев для крестовых походов на Иерусалим ради защиты христианских ценностей! Осенний переполох на голове воительницы символизировал наступление периода преобразований, который так всегда обнадёживает и сулит долгожданные обновления.
Она умела управлять толпой. И знала, что надо делать.
Временами прикладывался устами к мегафону Мурат и глаголел во всеуслышание желанные для всех чаяния, провозглашёнными тезисами срывая восторженные аплодисменты. Толпа проникалась симпатией к заезжим функционерам. Так бывает всегда, когда люди слышат то, что им больше всего хочется услышать.
Откуда-то вдруг появились цветы, целыми охапками притаскиваемые местными жителями. Люди рвали их в своих палисадниках и несли с собой. Что ещё затеяла эта женщина? Почему несут так много цветов? Сегодня в календаре ведь нет никакого праздника.
Торжественное мероприятие продолжалось.
– Что она делает? – недоумевающе спрашивал, едва пробившийся ко мне сквозь толпу Борис. – Здесь впервые такое массовое сборище народа.
– Борис, это не сборище, а изъявление народной солидарности. С ними никто ещё не говорил так душевно. Они и оценили.
Успех Янины был очевиден.
Но этим дело не ограничилось. Она повела всех дальше. И так вся демонстрация оказалась на местном кладбище возле могил погибших в потоке весеннего паводка жителей станицы. Места захоронений жертв стихии завалили грудами цветов. Вскоре появился и священник местного прихода. Он принялся читать поминальную молитву. Ещё свежи были воспоминания той трагической ночи, и люди истово внимали сакральный смысл в действиях священнослужителя. В наступившей тишине сквозь рокочущий басок батюшки и позвякивание кадила иногда доносились скорбные всхлипыванья присутствующих. По окончании молебна в воздухе повисла напряжённая тишина, какая бывает в предгрозовые минуты надвигающейся бури. Накал страстей собравшейся толпы достиг высокой концентрации, и достаточно было полыхнуть единственной молнии, чтобы ненастье хлынуло обрушившимся потоком влаги.
Однако Янина держала ситуацию под контролем. Она сосредоточила гнев обвинений на деятельности действующего мэра Хестанова, страстно обвиняя того во всех смертных грехах человечества. И теперь уже было не важно, что рухнули устои, на коих зижделась великая страна, и вместе с тем в бурлящей стихии безумствовали всякие инфернальные силы, над которыми не властен человеческий разум. Люди не боги. И даже их лидеры бывают не способны влиять на вершащиеся в обществе тектонические процессы. Закономерность эволюционных преобразований диктуется социальной необходимостью, назревшей в недрах народных масс. И специалист социологии, госпожа Федермессер, прекрасно это понимала. Подбрасывая полешки в пламя непримиримости классовых противоречий, неизбежно возникающих в критические исторические периоды, Янина готовила благодатную почву для карьеры своего протеже. Её страстные воззвания достигали самых глубин внимающих ей слушателей, ибо в них заключался смысл грезившейся благополучной жизни. И не важно, что это были давно избитые истины, главное, что люди хотели их слышать.
– Нужно открывать новые предприятия! – волнующимся голосом уверяла она станичников. – В конце концов, индивидуальное предпринимательство решит проблему рабочих мест. Государство должно направить кредитование на эти цели. Только подъём производств и создание материальных ценностей сделает страну мощной. Сытое население – залог наших побед!..
Ей дружно аплодировали. Народ заполнил всю центральную аллею сельского кладбища и многие тесно сгрудились среди могил. По моей прикидке, никак не меньше трёх тысяч человек собралось на митинге. И подходили ещё.
– Неспособность действующего мэра очевидна, – продолжала вещать Янина. – Мало того, что Хестанов не может обуздать разгул преступности в городе, он лично повинен в гибели ваших станичников. Ведь его предупреждал стоящий сейчас перед вами господин Кессаев о необходимости сооружения в Междуреченской монолитной защитной дамбы для сдерживания паводковых вод. Послушайте самого претендента на пост мэра Белой Башни. Он лучше вам объяснит свои взгляды на будущее.
Мурат взял мегафон и слегка охрипшим от сегодняшних обращений к народу голосом в который уже раз принялся объяснять пункты своей программы:
– Требуется немедленно восстановить в нашем районе агропромышленный комплекс, животноводство, запустить шахты, начать разрабатывать несколько лет назад открытое месторождение газа…
Невидимый глас народа, донёсшийся из рядов, прервал речь оратора:
– А что нам до общих благ. Ты лучше скажи, любезный, какие меры конкретно для нашей станицы предпримешь, чтобы здесь больше не гибли люди?
Мурат незамедлительно откликнулся на насущный запрос активиста, всем своим видом подавая надежду избирателям в готовности слышать их. Он возвышался над всеми, стоя на тракторной тележке, подогнанной специально сюда, чтоб послужить постаментом для выступающих. И позади него трепетал транспарант с заверением: я помню ваш наказ! Полотнище, как пришпиленный канцелярскими кнопками на заводской доске объявлений указ, вносило надежду и спокойствие в ряды обнадёженных граждан. А выше простирались бескрайние небеса – извечные свидетели людских драм, и на их фоне человек с непочатым объёмом амбиций в душе заключал зарок с совестью об отречении от всего личного. Это стоило внимания вечности!
– У меня давно готов проект надёжной дамбы для вашей станицы, – уведомил Мурат невидимого в народной массе челобитчика. – Хоть сейчас я готов приступить к его осуществлению. Только, к сожалению, полномочиями пока не обладаю и поэтому все разговоры на эту тему преждевременны. Но если поверите в меня, обязуюсь не разочаровать вас…
В подтверждение солидарности с программой кандидата в мэры над толпой периодически проносился громкий рокот одобрения. Народ уже обожал Кессаева и его горластую рыжую представительницу. Все поголовно прямо сейчас готовы были отдать голоса в поддержку этого претендента. И вдруг из недр собравшейся народной громады протиснулся к выступающему оратору местный житель, старик Дроботов, у которого бушующий водяной поток унёс сразу две жизни – молодую сноху с маленьким внуком. Старик пробился к подиуму и, тряся седой головой, принялся срывающимся голосом каяться принародно. Он истово в безутешном горестном порыве бился лбом о деревянный настил тракторной тележки, на которой перед ним монументальным изваянием возвышался Кессаев в окружении флагов и могильных надгробий, и, разрывая душу, дед хрипло взывал к гласу разума.
– Господь наказал меня за то, что не услышал его посланника. Этот святой человек, – бедняга протягивал длани к Мурату, дрожащими пальцами касаясь его штанин на уровне щиколоток, – приходил ко мне и убеждал протестовать против строительства той злополучной загородки на пути весеннего разлива вод. Я не внял тем призывам, за что и поплатился. А Хестанов нажился на нашем горе. Это его свояк со своего завода железобетонных конструкций поставил для дамбы списанные в отход бракованные панели. Люди, услышьте хоть сейчас своего заступника. Заклинаю вас, верьте ему, как Христу!..
И бедняга горько зарыдал.
Слова несчастного прозвучали, как воззвание к действию.
Разыгравшийся эпизод, как нельзя лучше, сыграл на руку Мурату. Тут не надо было больше ничего добавлять. Жители сами прекрасно всё понимали. В их среде давно было известно об использовании бракованной продукции при строительстве дамбы, и кем по родственной принадлежности приходился мэру поставщик списанных изделий.
Когда старик Дроботов напомнил тот случай, где Кессаев обращался к станичникам с предложением выразить общий протест против возведения у них халтурного сооружения, все сразу припомнили того парня, который несколько лет назад ходил по домам и уговаривал их проявить решительность ради собственной же безопасности. Запоздалое чувство вины перед возвышающимся над толпой человеком занозой впилось в души собравшихся на митинге, и они невольно прониклись доверием к нему. Вокруг начался ажиотаж. Люди живо вспоминали те трагические события, послышались причитания и плач. Кто-то разразился проклятиями в адрес правящего мэра. Некоторые стали жаловаться Кессаеву на невыносимую жизнь. На лицах граждан блестели слёзы. Мурат тоже несколько раз приложил носовой платок к лицу. Для него такое проявление чувств простыми людьми оказалось настоящим фартом. Только он в этот момент был далёк от мысли извлечь из этого корыстный интерес.
Зато Янина на заднем плане явно испытывала эйфорию от всего случившегося. Ей с трудом удавалось скрыть в себе радостное чувство. Успех, свалившийся на голову Кессаева, обещал принести дивиденды в виде электорального предпочтения масс.
Так представители местной власти и не появились на форуме. Станичный атаман недолго помаячил где-то в задних рядах, и, оценив обстановку, посчитал, что без него здесь вполне обойдутся.
В тот день впервые Мурат триумфатором возвращался к себе. За руль его автомобиля пришлось садиться мне. Народ не хотел расставаться с любимцем, и сквозь толпу пришлось продираться буквально по сантиметрам. Машину так тесно обступили благодарные граждане, что проехать было совершенно невозможно. Доброхоты тянули руки в распахнутое окно, желая дотронуться до Мурата, как до благословенной реликвии вроде священных мощей преподобного старца Амвросия либо туринской святыни. Уже в наступивших сумерках покинули мы станицу.

*  *  *

В понедельник в девять утра я находился на своём рабочем месте в редакции газеты «Суть времени». А в десять предстал перед Ковитиди с отчётом о результатах своей поездки в Белую Башню. Обширное пространство редакторских апартаментов всегда поглощало меня необъятностью просторов, как одинокого путника бескрайняя бездна аравийской пустыни. Невольно мелькнула безнадёжная мысль: хоть верблюда бы сюда мне в попутчики – и то живая душа! Сам газетный магнат воспринимался здесь, как верховное божество. Он нависал своим изрядным рыхлым торсом над полированной поверхностью стола, и вопрошал с бесстрастностью Всевышнего, вершащего судилище над грешником.
– Что собой представляет этот Кессаев? – выяснял для себя главред. – Много о нём ходит разговоров, мол, выходец из народа и всё такое. Говорят, красавец мужчина.
– Обыкновенный мужик. Только очень принципиальный, – не поддержал я досужие слухи.
– Что это значит? Строго придерживается регламента интимных отношений с женой?
– Во всяком случае, Юля не выглядит сексуально озабоченной.
Шеф взглянул на меня подозрительно, отодвинул в сторону чашечку с недопитым кофе и осведомился насмешливо:
– Сынок, ты уже супругу Кессаева запросто называешь по имени. Не вхож ли ты в их семейный круг? Что-то весьма осведомлён в деталях о личной жизни.
– Так вы же сами меня отправили сделать о нём подробный материал в газету. Я уж постарался.
– Не о нём, а о предвыборной кампании в Белой Башне было твоё задание. А это, заметь, Овсянников, разные вещи.
– Но согласитесь, – упорствовал я, – читателей интересует именно он, как личность. Все хотят знать, почему выходец из рабочей среды добился такого успеха, что реально претендует на пост мэра.
– Ладно, – махнул Ковитиди рукой. – На каком этапе работа над статьёй?
– Близится к завершению. После обеда будет готова.
– Хорошо! Сдашь ответственному секретарю. В субботний номер пойдёт публикация о твоём приятеле. Так он от какой партии выдвигается?
– Кессаев идёт, как самовыдвиженец. За ним не стоит сплочённый партийной дисциплиной коллектив.
– Понятно, – довольный, как объевшийся хозяйской сметаной кот, отрыгнул приторной словесной тирадой грек. – И этот чайник возомнил, будто имеет все основания занять высокий государственный пост! Невиданный всплеск честолюбия.
– Мурат действительно не искушён в методах политической возни. Это его слабое место.
– Да тут ещё угодил в больницу с инфарктом, – не обращая внимания на мой сарказм, радостно так напомнил газетный туз. – А времени осталось совсем ничего до дня выборов. В общем, с Кессаевым всё ясно, как божий день. Спасибо ему, что своим участием хорошо помог нам закрутить интригу перед читателями – это способствовало привлечению большего числа подписчиков нашей газете. Ну, иди, Овсянников, заканчивай статью…
После обеда я сдал ответственному секретарю дяде Мише (так все называли его в нашем коллективе) обстоятельную статью о выборах на пост градоначальника Белой Башни. Дядя Миша являлся патриархом нашей газеты и помнил даже когда сюда на работу простым репортёром пришёл юный выпускник журфака Ковитиди.
В субботу под громким заголовком «Демократический выбор народа» читатели нашли для себя подробно изложенную информацию о способном сельском парне, взошедшем яркой звездой на политическом небосводе Осетии. О Мурате Кессаеве разом заговорили все кругом. Каждый считал долгом обсудить с друзьями и высказать собственное мнение по такому горячему поводу, в результате чего популярность народного лидера обрела масштабы первостепенного тренда. Выходило, что с таким особо не поконкурируешь. Такая личность весьма впечатляла!
Янина всё точно рассчитала, когда давала мне рекомендации относительно того, как представить образ Кессаева в публикации. Эффект оказался для Мурата поистине феерическим.
Только мне статья эта вышла боком.
И вот почему. Увидела она свет в аккурат накануне выборов в Белой Башне, предопределив тем самым результат голосования. Одним словом, подавляющая масса избирателей выказала свои предпочтения в пользу Кессаева. Элитой это было воспринято, как катастрофа вселенского масштаба. Никто не ожидал столь убедительного успеха простого парня перед матёрыми партийцами.
Янина действительно была мастером политических баталий. Она, как блистательный полководец Ганнибал, знала в какой момент нужно выдвинуть вперёд лучников, когда бросить в атаку закованных в броню катафрактариев или ввести в дело боевых слонов. Эта дама чувствовала ток времени, сама являясь константой эпохи тех неистовых девяностых, когда в бурных валах развернувшихся событий на плаву мог удержаться лишь наиболее способный и подготовленный пловец. Таким проявляют себя именно в период штормов.
Если время застыло, как свиной холодец, превращённое в некую инертную массу, то там нет места свободному движению, нет хода свежей мысли и нет возможностей для реализации прогрессивных идей. Только шалый поток вешних вод несёт обновление в застоявшуюся среду.
Бунтарский дух обретает актуальность, когда в нём нуждается время. И Янина уловила наступивший момент. Это стало моментом истины её протеже Мурата Кессаева. Можно сколько угодно спорить на тему, как ловко ей всё удалось провернуть. Но одного у неё не отнимешь. Мадам Федермессер, как знаменитый Парацельс, не ошибалась в своих прогнозах. Может у неё на то божий дар, а может от беса способность. Кто теперь в этом разберётся? Однако она чутко уловила, что народ устал от безнадёжных ожиданий, от пустых речей порядком наскучивших безответственных лиц, от политической и социальной трясины, куда загнали его лидеры-неудачники. В массе скопилась энергия для протеста. Каждый отдельный гражданин жаждал выказать каким-нибудь образом собственное недовольство действующей власти.
Поэтому Янина не поставила ни на политические партии, ни на отдельные оппозиционные блоки. Кессаев был заявлен, как самовыдвиженец, как кандидат, стоящий против всех остальных конъюнктурных политиков. За ним не тянулся длинный шлейф политического прошлого, не был он причастен к не оправдавшей своего предназначения элите, происхождение его не вызывало нареканий в среде простого люда. Главное, в нём видели некий символ протеста тому устоявшемуся миру ханжества и лицемерия, в котором погрязло общество по воле инертных правителей застойной эпохи. Ставка Янины оправдалась. Народ избрал позицию «против всех» и проголосовал за новое лицо. Если хотите знать, так «серая лошадка» в образе Кессаева оказалась первой у финиша.
Когда прошёл шок от произошедшего, меня вызвал к себе Ковитиди. После публикации скандальной статьи, он получил внушительную клизму от высокого начальства и вернулся в редакцию сам не свой. Между нами состоялся следующий разговор.
– Сергей, – начал главный редактор издалека, – тебе хорошо работалось под моим началом?
Ещё не понимая к чему он клонит, я с искренностью наивного простака отвечал:
– Грех жаловаться, шеф! Мы всегда находили общий язык между собой.
– И я тебе доверял, как родному, – как-то не очень убедительно заверил Ковитиди.
– А в чём дело? Что-то изменилось в физических законах природы? Может магнитный полюс Земли изменил расположение?
– Не надо юродствовать. Лучше ответь мне чистосердечно и прямо, кто подбил тебя пойти против линии, которой принципиально придерживается наша газета? Как мог ты поддаться на провокацию?
Во время всего разговора я тупо взирал на нависающий над столом дряблый торс Ковитиди, больше похожий на бюст кормящей женщины с выступающими под рубашкой обвислыми грудями. Но шеф вопрошал, и следовало держать ответ за содеянное. Я и не собирался увиливать от ответственности. Это солидные люди сделали внушение Николаю Евгеньевичу за фактически недосягаемо поднятый газетой рейтинг Кессаеву. Наверху даже усомнились в лояльности грека существующей власти и обвинили в двурушничестве, подозревая в подыгрывании нежеланному претенденту на завидную вакансию. Ему есть от чего трепетать. А я человек вольный, ни от кого не зависимый. Как ветер в поле, лечу куда хочу. Потому и парировал надлежащим образом:
– Никто дурно не влиял на меня. В своём материале я всё изложил так, как подсказывала совесть, и диктовал здравый смысл.
– Тогда почему ты скрыл от меня, что Янина Федермессер вступила в альянс с Кессаевым?
Мне нечего было ответить на эту претензию. Стиль работы знаменитого специалиста политтехнологий был хорошо известен всем. Дальше отрицать связь с Яниной не имело смысла. Кто-то донёс обо всех моих контактах в Белой Башне.
Я прикрылся философской мыслью, как дырявым зонтом:
– Одна женщина – и столько страстей вокруг её имени.
– Это не женщина, а форменная сатана в юбке. И ты сам это знаешь.
– В брючном костюме…
– Что?
– Говорю, на сей раз она в брюках была, – пояснил я.
– Теперь это уже не суть важно, – грустно изрёк газетчик. – Во всяком случае, для тебя.
– Что-то пошло не так в Королевстве Снующих Теней? – старательно изобразил я наивное выражение на физиономии. – Ну, извините, если доставил вам некоторые неприятности.
– О своих неприятностях я позабочусь сам, – заметно помрачнев лицом, провёл межу отношениям шеф. – А вот о тебе стоит поговорить подробнее.
– Вы полагаете, что уровень моих газетных публикаций недостаточно профессионален?
– Ты мог бы, сынок, иначе подать материал из Белой Башни, – с напористостью гипнотизёра внушал установку главред.
– Я сам не подозревал, что стану рупором демократии в нашем дремучем крае. Может пора приступать писать о Кессаеве бестселлер? Надо подумать об этом. А время Хестанова истекло. Его кандидатура больше не стоит прошлогоднего снега, растаявшего нынешней весной.
– Овсянников, если ты продолжишь гнуть свою линию, то у тебя, похоже, появится много свободного времени, чтобы писать свой бестселлер. Я держу тебе в штате вовсе не для того, чтобы ты писал вразрез с линией газеты.
Редактор с нескрываемым сожалением мерил меня отчуждённым взором, от него повеяло холодком разладившихся отношений. Его женоподобный торс начинал раздражать кисельным колыханием над полированной плоскостью стола. И я сказал, как отрезал:
– Я не торгую своими принципами. Уж лучше сменю место работы.
На мгновение он замер. Потом продолжил:
– Видишь ли, дорогой, не я диктую здесь правила. И если наверху сочли твоего друга Кессаева нежелательным элементом в системе…
– Не удостоен я пока чести считать себя другом Кессаева, – начиная терять терпение, показал я хищный оскал. – Мне абсолютно безразлично кто будет заправлять в Белой Башне. Если бы не командировочный вояж в это захолустье, я сроду бы не впутался в эту скандальную историю. Видит бог, я по мере сил пытался держать себя в рамках, чтоб непредвзято отражать на страницах печатного органа личное мнение о наследии порочного прошлого в лице бывшего коммуниста Хестанова.
– «Суть времени» несёт имиджевые потери, – хмуро позвякивая ложечкой о край кофейной чашки, довёл до моего сведения Николай Евгеньевич.
Понедельник традиционно тяжёлый день в нашей ментальности, к тому же, вся инициатива в настоящий момент принадлежала редактору, а не мне, что ущемляло моё самолюбие. От этого плетёной верёвкой в голове потянулись вязкие, как измазанные дёгтем, мысли наподобие тех, что посещают в скорбный миг похорон. А черепная коробка отозвалась надсадным звучанием, будто внутри кто-то водил по струнам расстроенной виолончели.
Поэтому я с сожалением снова взглянул на оплывший торс Ковитиди, и вынес окончательный вердикт состоявшегося внутри себя консилиума:
– Шеф, пожалуй, вам впору будет бюстгальтер пятого размера!
– По форме звучит, как прощанье, а по сути – совсем не оригинально, – сверкнув бесполезным огарком подобия злобы, не остался в долгу шеф, и ещё добавил, – Я не стану возражать, если ты избавишь редакцию от своего присутствия.
Я картинно повернулся и направился к выходу, позади себя выпростав руку в выразительном жесте с оттопыренным средним пальцем. Пусть знает разъевшийся боров, что не всё на этом свете приравнено к денежному эквиваленту.
В коридоре я закурил сигарету, поспешно сделав несколько нервных затяжек, ощущая, как глубоко в чреве распространяется тягостная истома, подобная состоянию обезвоженности, наступающему после продолжительной диареи.

*  *  *

Времени у меня стало теперь – хоть отбавляй, чтобы всмотреться в ту обычную жизнь, которая протекает вокруг, ибо, работая в газете, ты вроде как существуешь вне общего поля деятельности. Ты находишься где-то сбоку, на расстоянии, и оттуда взираешь несколько отчуждённым взглядом на происходящие в обществе процессы. Когда не надо на мир смотреть через призму редакторской установки, становится возможным реально ощутить события. Примерно такое чувство испытывает школьник, получивший наконец аттестат об окончании общеобразовательного заведения. Перед ним открываются неожиданные возможности, разные перспективы туманят разум непочатым потенциалом. И от этакой свободы восприятия окружающей реальности становится немного не по себе. Чувство лёгкой паники охватывает душу, и ты как на пожаре, не знаешь, что хватать и выносить в первую очередь.
А пожар действительно разгорался. Только горел не единственный дом, а огромная страна. Жарко пылала могучая держава с вековыми устоями, обращая в пепел и дым то, чем некогда так гордились её граждане. Когда задаёшься вопросом: с чего же всё началось? – сознание предоставляет аргументы в пользу убеждения, будто во всех бедах повинен исключительно тот последний, который хозяйничал в доме.
Этим последним в доме стал Ельцин. При нём во всю силу запылало вокруг. Он допустил бесподобное разграбление страны. Объявив о суверенитете для республик, входящих в состав Советского Союза, суверенитет собственной страны полностью сдал оказавшейся единственным гегемоном в мире – недружественной державе. Стало быть, вот и понятно откуда источник всех бед! Ан, нет. Есть факты и они иначе трактуют события развернувшейся драмы. Если задуматься глубже, то предпосылки крушения заложил предыдущий руководитель страны Горбачёв. Это он является вдохновителем либеральных идей. Он провозгласил западную демократию приемлемой в наших условиях. Человек абсолютно не знал свой народ. Михаил Сергеевич не представлял, тем более, в чём заключается смысл идеологии других государств. А ведь старый пошляк Черрчиль в привычной ему циничной манере вот как выразил своё отношение к проблеме политического устроительства: «Врождённый порок капитализма – неравное распределение благ; врождённое достоинство социализма – равное распределение нищеты!» Так вот, когда идеалист с витающим в облаках воображением берётся за реформирование гигантского организма, это неминуемо приведёт к краху, ибо воображаемое имеет мало общего с действительностью.
В своё время Византия стала преемницей Римской империи. Третьим Римом объявила себя Россия. Её железные рати стояли надёжным кордоном далеко от границ отчизны, храня её от неожиданных посягательств недругов. В мире, таким образом, сохранялся баланс сил. Зачем нужно было рушить это равновесие? Противник не преминул воспользоваться глупостью российского лидера и проявил коварную активность. Хищник почувствовал запах крови и в нём возобладал животный инстинкт. Трудно остановить бросившегося в атаку зверя.
И была ведь попытка отстранить Горбачёва от власти, когда несколько наделённых полномочиями государственных деятелей организовали Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению (ГКЧП). Только, к сожалению, путчисты оказались мелкими личностями, не способными на масштабные дела. Финал их был закономерен и крах начинанию предопределён.
И всё же не Горбачёв был инициатором идеи преобразований. О назревшей необходимости реформ в стране объявил до него Андропов. Только мы никогда уже не узнаем, каким образом тот видел осуществление выдвинутых заявлений. Юрий Владимирович почил в бозе, преждевременно сражённый недугом, так и не развив заявленных начинаний. А всё эти кремлёвские старцы виновны в возникшем желании общества жить по-иному. Застойный период, куда они ввергли страну, довёл народ до осознания необходимости перемен. Невозможно стало и дальше продолжать жалкое существование в государстве с неограниченными возможностями, с непочатыми ресурсами, с уникальным историческим прошлым.
Однако и не эти старцы стали предтечей крушения могучей державы. Всё началось с того злополучного Двадцатого съезда компартии СССР. На нём Хрущёв зачитал свой сокрушительный доклад, положивший начало так называемой оттепели, после чего воспрянули духом затаившиеся троцкисты. Вот кто в действительности открыл ящик Пандоры. И брошенный не загашенным окурок медленно тлел в доме, пока не распространился в грандиозный полыхающий очаг.
Паническое чувство безнадёжности обуяло сбитое с толку население. Люди кидались в крайности. Нормой стало посягать на чужую собственность. В таких условиях криминал преобладал над порядком, а низменные человеческие качества обрели благодатную почву для их свободного проявления.
Было от чего впасть в уныние.
Я размышлял о собственном месте в творящейся вакханалии. И мне от того становилось совсем неуютно. Нет, физически телу было комфортно. Просыпался я в материнском доме в своей комнате и долго валялся в беззаботной неге от обрушившейся уймы свободного времени. Сквозь щель между плотными портьерами на окне с улицы проникал ослепительный солнечный луч. Он казался живым из-за трепещущихся внутри него золотистых частичек пыли. Как клетки единого организма, эти частицы самостоятельно функционировали на моих глазах, сохраняя общую форму объёмной световой проекции фигуры с не очень сложной геометрией, спроецированной на полу. Звуки птичьей симфонии из-за окна славили этот символ свободы, несущий живительный свет в мой заповедный мирок, от чего казалась нерушимой связь происходящих внутри себя процессов со вселенским движением планет.
Прислушиваться к току времени внутри себя стало для меня повседневным занятием, нарушаемым, разве что, звяканьем посуды на кухне. Там Валентина обычно орудовала, готовя обед на всех. Завтрак домашние проводили без меня, поскольку я не торопил себя ранним пробуждением. Хотя, если и случалось проснуться пораньше, приятно было беззаботно понежиться в тёплой постели, осознавая, что не нужно спешить на работу и суетиться вместе со всеми в общем порыве энтузиазма.
Да, стало достаточно времени, чтоб поразмыслить о смысле жизни, о сути её и о сокровенном, сокрытом внутри себя. Всегда есть смысл заглянуть в себя и разобраться, что ты представляешь собой на самом деле. Сцены быта из ленты документального кино о себе я мог прокручивать теперь сколько душе угодно, отдаляя либо приближая тот или иной эпизод. Проектор находится в моей голове и любезно по моему требованию предоставляет места просмотра того, что важно для меня: надежда, ненависть, любовь – те чувства, которые продвигают сюжет. Наверное, кому-то покажется пустым такое времяпрепровождение, но я ощущаю себя творцом, когда корректором с ножницами в руках корпею над лентой собственного прошлого и режу, склеиваю отдельные её куски, переставляю их местами или совсем отбрасываю прочь. Таким манером правлю свою жизнь. И вижу в ней себя таким, каким хотелось быть. Пусть наяву сложилось всё иначе, зато в моём изданье я пример для подражанья. Стремление к идеалу делает нас лучше и телом, и душой. Во всём том философствованье заключён извечный принцип русского интеллигента внутри себя рыть окоп, откуда отстаивать рубеж твердыни собственного эго.
По-моему, важно для каждого знать каким бы он стал при сложившихся обстоятельствах, поступив иным образом. Ведь именно поступки формируют личность, проявляют характер и строят взаимоотношения в обществе. Неписанные правила поведения формируются бытующими на данный момент нравами. Когда эпоха исповедует диктат насилия и жестокости, то выстоит в ней наиболее практичный реалист, способный на глубокий самоанализ. Копанье вглубь земли приносит истинный доход тому, кто истово стремится к цели. Пусть говорят: разверзлись недра вдруг и ископаемым богатством счастливца одарили. Да только на самом деле всё не так. В большой игре под названием жизнь не построишь график, как на оси координат, и не рассчитаешь параметры запроектированной фигуры. В реальности – значение приобретает сила духа, способная устоять в рамках означенной шкалы ценностей. Возможны комбинации в согласовании с моральными принципами. И если совесть в согласии с нравственным восприятием совершённых поступков, значит, внутри себя достигнут консенсус. Это и есть душевное равновесие, коего так добиваются люди во все времена.
Ну, а я, признаться, совсем не испытывал равновесия внутренних сил. Словно производственный автомат на заводской поточной линии методично исполнял заложенные в программе операции: вставал, принимал пищу, покупал сигареты, танцевал с партнёршей на дискотеке, с приятелем жарко обсуждал сложившуюся в стране обстановку, прогуливался по посёлку… Двигали мною при этом сплошные инстинкты. И ни одно живое чувство адекватно не воспринималось сознанием. Будто жертва случившегося бедствия, я бессознательно поддался влиянию инстинктов. Понимаю, что всё это когда-то закончится, и тогда я вновь обрету обычное состояние. Потом. А пока я продолжу пребывание в состоянии блаженной спячки, как сурок, нагулявший достаточный запас жира, чтоб не беспокоиться о насущной физиологической потребности организма. Ведь накопление жизненно важных ресурсов необходимо для продолжения существования. В случае сурка – это биологически активные элементы, входящие в его рацион питания. Мне же позволяли вести себя соответствующим образом имеющиеся на счету финансовые сбережения. Сколько продлится такое состояние спячки, зависит от моих текущих трат.
Мать несколько раз предлагала по поводу меня поговорить с Троханом, чтобы тот помог с моим трудоустройством. Но я категорически отверг все её попытки. Объяснил это тем, что в противном случае буду некомфортно себя чувствовать, ибо быть обязанным, значит, может наступить какой-то момент, когда придётся поступиться собственными принципами ради благодарности человеку, составившему тебе протекцию. На этом построены коррупционные схемы, в которых я не желаю участвовать. Кто-то сочтёт может быть моё мировоззрение ущербным, да только, заложенный во мне советской идеологией образ мыслей не позволяет нарушить существующую в мозгу парадигму нравственных ценностей. Так и живу на стыке эпох, противоречивым образом влияющих на сознание современников. Поколение конкисты с вольными понятиями о человеческих ценностях долго ещё будет искажённо влиять на общественное мнение. Распущенность желаний развращает подверженный пагубному воздействию социум. Субъект воздействия просто теряет моральные ориентиры и переходит в разряд маргиналов. А это серьёзный просчёт в стратегии развития личности.
Случается такое, когда мы ловим себя на мысли, что сон, однажды увиденный в детстве, имеет во взрослой жизни продолжение. Так мне давно снилось падение в глубокую пропасть. И я летел в бездну, с замирающим дыханием ожидая близящийся конец, не подразумевающий благоприятного исхода. А финал оказывался неожиданно благополучным: тело вдруг обретало лёгкость и его открывшиеся аэродинамические качества позволяли парить невесомой лебяжьей пушинкой над простирающейся внизу живописной панорамой. Появлялась возможность по желанию выбрать себе место приземления.
В жизни всегда имеет место случай, когда в безвыходной, казалось бы, ситуации вдруг проявляются неожиданные способности и провидение предоставляет невероятную возможность. Сон становится вещим, имея продолжение в реальности, которое связано зыбкой логической гатью в трясине вечно мятущегося сознания затравленной проблемами личности. И тогда добрый джинн появляется на зов из кувшина. Он сам знает, что нужно сделать для удовлетворенья твоего желанья. И его повелением надежды вдруг сбываются.
С потерей работы я испытал на себе конкретное чувство неопределённости. Впервые это чувство посетило меня, когда оставил учёбу в университете. Стопка конспектов тогда основательно громоздилась на моём столе внушительной останкинской башней. Вместе с ней росло и количество вложенной в меня информации. Только сведения эти громоздко расположились в черепе, занимая напрасно значительную часть пространства. Они тяготили меня и доставляли неосознанное беспокойство. Осмыслив такую ситуацию, я решился на кардинальные меры и, подложив динамит решительности по примеру джихадиста, взорвал выстроенное в мозгу сооружение. Освобождённое место сразу же повеяло свободой выбора направлений. Рухнувший объект больше не загораживал брезжущих перспектив. Только в отличие от первого раза, во втором случае отсутствовала история подавленного чрезмерной материнской опекой неискушённого жизнью мальчика. Была лишь усталость от повседневных условностей бытия.
Известно, что утомление избывается сменой рода деятельности. Я беззаботно шлялся по городу, посещал кабаки, валялся в саду на травке с каким-нибудь бульварным романом в руках или отправлялся в городской парк, где праздная толпа захлёбывалась в восторге от острых ощущений, испытываемых на связанных с риском аттракционах. Забавно было наблюдать, как какой-нибудь круторогий бычок резво гарцует перед ярко размалёванной тёлкой, безвкусно вырядившейся в импортный прикид. Впрочем, вполне привлекательно выглядели особи противоположного пола, когда задранные над землёй каруселью, соблазнительно сверкали на солнце ладными загорелыми лодыжками. В этом случае возникало невольное желание самому оказаться рядом с девицей вместо сопровождающего её молодого бычка.
Иногда я встречал одноклассников или других своих знакомых. Одним из них был дигорец Стасик Ахполов. Он на год старше меня и среди моих сверстников в классе оказался после того, как из-за неуспеваемости остался на второй год. Семья их проживала где-то на окраине Колонки, и Стасику было далеко добираться в школу. Часто по пути он заходил за мной, и мы вместе шли на занятия. По окончании учёбы в школе дороги наши разошлись, и мы долго не встречались. А тут судьба снова пересекла наши пути.
Дигорец и в детстве не отличался общительным нравом, а с течением времени и вовсе стал замкнутым в себе, нелюдимым субъектом. Оказалось, что он помешан на идеях Блаватской, увлечён изотерикой, и вообще, подвержен странностям. Например, он содержал бойцовской породы псов, и принимал участие в подпольно проводимых собачьих схватках. А ещё, он регулярно посещал стрелковый тир. У него имелось официальное разрешение на ношение оружия.
С виду Стасик был невзрачен, в толпе неприметен, лицом невыразителен. Особыми приметами не обладал. Жил бобылём в доставшемся ему от рано ушедших из жизни родителей доме. Ходили слухи, что во время воинской службы Стас сполна испытал на себе гнёт армейской «дедовщины». Над ним там сильно покуражились старослужащие сослуживцы, что и отразилось губительно на психическом состоянии бедняги. Ходил он небрежно одетый с изрядной щетиной на небритом лице. Обращало внимание, что его глубоко запавшие, маленькие, как у сома, глазки непрестанно бегали при прикосновении со встречным взглядом. При нашей встрече меня глубоко тронули столь кардинальные изменения, произошедшие с одноклассником. Мне искренне жаль было его. Он не утомлял своим присутствием из-за немногословия, что и способствовало нашему общению. Мы стали вместе проводить время.
Однажды, изрядно подвыпившие, возвращались домой из ресторана, где засиделись допоздна. Мы, наверное, очень громко обсуждали между собой начатую ещё за столом тему реинкарнации. Я скептически отношусь ко всякого рода псевдонаучным теориям, вольно трактующим принципы мироздания.
– …как ты не понимаешь, что материализм давно исчерпал себя, – горячился мой оппонент, абсолютно убеждённый в своей правоте. – Неисчерпаемый источник знаний открывается только тому, кто постигнет искусство погружения в трансцендентное состояние.
– Да, я слышал, как в своё время Высоцкий пел, что мы «отдав концы, не умираем насовсем», – с не меньшим жаром я отстаивал свою точку зрения. – Но это совсем не значит, что кто-то неопровержимо доказал существование потустороннего мира.
– Квантовая теория утверждает, что единое поле природных законов лежит в основе мироустройства. И когда человек переходит на трансцендентное сознание, то ощущает просветление, потому что становится причастным к всеобщему разуму Демиурга.
– Стасик, я воспринимаю законы физического действия. Но когда мне взамен предлагают сомнительные рассуждения абстрактного характера принимать за истину – это не вяжется с моими убеждениями. Ты можешь объяснить мне адекватно, что всё это значит?
– Если коротко, то в трансцендентной медитации осознающий ум выходит за пределы трёх состояний сознания, которыми ограничена наша повседневная жизнь: бодрствование, сон со сновидениями и глубокий сон. Это возбуждённые уровни сознания, которые преодолевает ум, погружаясь в более глубокие уровни мышления. И только так человек познаёт самообращённую динамику безграничного поля чистого трансцендентного сознания.
– Кант пользовался философским термином «трансцендентный» для характеристики заключённых вещей-в-себе, которые хоть и проявляются в виде известных нам явлений, тем не менее, сами не могут быть восприняты в эмпирическом опыте, и об их существовании мы узнаём лишь умозрительно.
– Ну, я понимаю такие априорные формы восприятия, как время и пространство. А бессмертие души мне совершенно непостижимо.
– Правильно. В экзистенциальной философии трансценденция принимается, как абсолютная и непостижимая реальность…
За нами следом увязались какие-то два мрачных типа. Они неотступно сопровождали нас до ближайшего неосвещённого места. Увлечённые спором, мы и не заметили, как незнакомцы тихо нырнули в какую-то подворотню и там исчезли, словно растворившись во тьме.
– Может просто показалось, что нас преследуют, – успокоился я по этому поводу. Только не успели мы преодолеть и сотни метров, как откуда ни возьмись, перед нами вновь возникла та мрачная пара, зловеще перегородив дорогу. Место оказалось безлюдным, и не случайно было выбрано преследователями для их злодейской акции. Расслабленный алкоголем и с заторможенным восприятием реальности, я выступил вперёд с глупо прозвучавшим в такой ситуации вопросом:
– Что вы хотите, пацаны?
Окончания фразы, если быть точным, я не успел произнести, ибо получил такой сокрушительный встречный удар в лицо, что мгновенно рухнул на землю, лишившись сознания. Очнулся от того, что кто-то бесцеремонно тормошит меня, приводя в чувство. Я открыл глаза.
– Наконец-то очухался, – радостно воскликнул мой друг. – Ты извини, Овёс, что запоздало отреагировал. Досталось тебе. Всё этот алкоголь. Он на меня губительно действует. Сразу начинаю терять чувство ощущения опасности.
Постепенно я приходил в себя, хотя в голове гудело, будто в железной бочке дудели на тромбоне. Надсадно ныло в затылке, видимо при падении больно ударился об асфальт. Оглядевшись, нигде не заметил обидчиков.
– Куда делись те два придурка? – своим вопросом проявил я наконец интерес к жизни.
– Ты поднимайся скорее. Надо дёргать отсюда. Могут сейчас менты нагрянуть на звук выстрела.
– Какого ещё выстрела?
– Пришлось стрелять из пистолета. Пойдём быстрее, по дороге всё расскажу.
Едва поспевая за Стасом, я заковылял неуверенной походкой прочь с места происшествия. Тем временем он рассказывал, как разворачивались события после того, как я отключился:
– Второй бандюган пока собирался расправиться со мной, я успел выхватить оружие. Его задержало твоё упавшее ему под ноги тело.
– Ты попал в него?
– Я стрелял вверх, чтобы только отпугнуть их.
– И что было дальше?
– Видел бы ты как они ломанулись отсюда!
– Ну и зачем же нам так спешить убраться с этого места? У тебя ведь есть разрешение на ношение оружия.
– Видишь ли, Овёс, у меня с собой газовый пистолет, переделанный под боевые патроны.
– А-а! Тогда всё понятно. Не разумею только зачем носить с собой огнестрел, когда достаточно травматического оружия, чтоб напугать грабителей.
– Сейчас многие владеют огнестрельным оружием, и запросто можно нарваться на неприятность, ведь рядом находится воюющая Чечня. Оттуда распространяются все эти средства. Тебе бы тоже не мешало приобрести ствол. С ним надёжнее в этой жизни.
Я задумался на минуту, но тут же отверг такое предложение:
– Знаешь, Стасик, обойдусь без этого. Мало ли что может случиться в запальчивости. Потом придётся корить себя всю оставшуюся жизнь.
– Как знаешь. Но я бы на твоём месте серьёзно подумал на эту тему. Ведь ты совсем не атлетического сложения, и с тобой не составит труда расправиться любому физически подготовленному уличному хулигану.
– Спасибо, друг, за совет. Скажу честно, мне это совершенно не подходит. Так что, извини.
– Дело твоё. Тогда запасайся в аптеке бодягой, этим средством лучше всего сводить синяки. Вон у тебя какой фингал под глазом расцвёл. Поздравляю с почином! Завтра предстанешь пред зеркалом во всей красе.
– Ничего. Мужчину шрамы украшают…
Так мы добрались до моего дома, где и распрощались. Стас отправился к себе, исчезнув в чернилах спустившейся ночи. Я тихо пробрался в свою келью, чтобы не разбудить мать и не напугать её своим потрёпанным видом, и улёгся в постель. В голове всё ещё гудело и ныло ушибленное место. Весь эффект от принятого алкоголя напрочь улетучился, хотелось лишь спать. И скоро я забылся тревожным и беспокойным сном. Всю ночь донимали нервозные сновидения.
Проснулся с ужасной головной болью. Пришлось принимать анальгин. Под левым глазом распространился изрядный синюшный отёк. Увидев меня в таком виде, мать испуганно всплеснула руками:
– Ты часто стал поздно возвращаться, сынок. Нельзя так беспечно пренебрегать подстерегающими на улице опасностями. Времена настали неспокойные.
– Что ж, мне совсем запереться в комнате и обитать там в окружении книг? Ты ведь в этом находишь смысл существования. А мне по нраву реальный мир со всеми его опасностями.
– Ну и попадёшь однажды, прости Господи, в какую-нибудь серьёзную переделку, которая может закончиться печально.
– Как бы там ни было, своей судьбой распоряжусь по собственному усмотрению. Какова мне предусмотрена участь, пусть время рассудит.
Разговор с матерью прервал неожиданный звонок с улицы. Время приближалось к обеду, и кто-то решил посетить нас, видимо, с определённым намереньем в этот час торжества аппетита. Пришлось отправляться во двор принимать неожиданного гостя. А возле калитки приглушённо тарахтел мотоцикл, на котором лихо восседал незнакомый молодой человек. Он оказался курьером, доставившим мне повестку.
– Тут распишитесь в получении уведомления, – сунул он мне планшет с разграфлённой страницей, где следовало оставить автограф.
– А что это? – возвращая ручку посыльному и забирая предназначенный мне бланк, спросил я.
– Завтра к десяти вам надлежит быть на приёме в КГБ.
– Это арест?
– Нет. Вас просто приглашает для собеседования капитан Колюжный.
На этом наше знакомство было исчерпано, и парень быстро укатил прочь, оставив за собой лишь сизую струйку мотоциклетного выхлопа да специфический аромат бензиновых испарений. Почему впервые в жизни мной заинтересовались в этом ужасном ведомстве? Вопрос оставался открытым.
Тревожное чувство неопределённости ширилось внутри меня, оставленное незваным визитёром, и наполняло смятением душу.

*  *  *

Не стану затягивать повествование излишним описанием здания органа, пользующегося недоброй славой в народном сознании. Обычное, ничем особенным не примечательное строение в ряду городского квартала. Внутри тоже меня встретил казённый набор аскетически подобранного интерьера: изрядно вышарканные ковровые дорожки в коридорах, допотопные канцелярские столы и книжные шкафы в приёмных, дерматиновая обивка дверей кабинетов, смахивающих больше на камеры наличием решёток на окнах и грязно-охряным окрасом стен.
Обитатели этого мрачного учреждения выглядели под стать обстановке, царящей внутри. Та же угрюмость на физиономиях и непоколебимость в облике. Таких не проймёшь никаким здравым смыслом или разумным суждением. Их мироощущение состоит исключительно из шаблонных клише, отштампованных в мозгу годами обучения и спецподготовки.
Капитан Колюжный ничем не выделялся из общей когорты таких же стандартных образцов. Почему-то под взором его колючих глаз сердце невольно ёкало в груди, оставляя позорный след в трепещущем сознании, как протянувшуюся мокроту за малышом, не успевшим добежать до горшка.
В общем, последовавшее общение мало походило на доброжелательную беседу, хоть гражданин начальник именно так это и охарактеризовал. Возможно, с его точки зрения всё так и выглядело, ибо он не умел выполнять по-иному сие деликатное дело. Но методы физического воздействия ко мне действительно не применял.
Итак, всё рандеву уложилось минут в сорок по времени. Чекиста, главным образом, интересовала моя гражданская благонадёжность.
– …в политических партиях не состою, связей за границей не имею, внутренний настрой патриотический, – войдя в раж, бодро чеканил я слог.
– У меня другое сложилось впечатление по поводу вашего внутреннего содержания, Сергей Вениаминович. И смею вас заверить, сведения получены из надёжных источников.
– Я не веду двойную жизнь и мне нечего скрывать о себе, – заёрзал я неуютно на табурете, расположенном с другой стороны стола, напротив хозяина кабинета.
– Ну, как же? А мне сдаётся, что вы хотите утаить от нас весьма существенную деталь, – в голосе оперативника едва уловимо прозвучали стальные нотки, от чего у меня в желудке сделалось неуютно, как после насыщения гороховым супом. И я малодушно взмолился:
– Не понимаю о чём речь. Но я готов прояснить любой свой поступок. Спрашивайте, что вас интересует.
– Заметьте, Сергей Вениаминович, вы без насилия со стороны нашей структуры, добровольно согласились сообщить сведения личного характера. И это похвально. Я начинаю верить в вашу лояльность существующей власти.
– Так в чём сомнения относительно меня? Где я, по вашему мнению, нарушил законы государства?
– Вы превратно поняли смысл моих слов. Не стоит усугублять ситуацию. Всё гораздо проще. Скажите, как вы характеризуете ваши отношения с гражданином Кессаевым?
Тут у меня разом отлегло на душе: значит, дело вовсе не в ночном похождении нашем со Стасом. Пистолет не будет фигурировать, как вещественное доказательство преступления. Ну, тогда давай побеседуем, офицер!
Ясность позиции вносила существенные коррективы в дальнейшей полемике. Я ощутил наконец присутствие духа внутри. Кто теперь может в вину мне поставить рабочие отношения, связавшие на некоторое время с Муратом? Хотя, обольщаться не стоит, в нашей действительности существует порочная практика на этот счёт… И более уверенно я продолжил:
– Я понял. Вас интересует личность Кессаева. Кстати, мне абсолютно безразлично было станет ли он мэром. А он ведь избран на пост согласно конституционному праву гражданина и излиянию воли народа. Так что, тут нет нарушения законности.
– Всё так. Вас никто ни в чём не обвиняет. Просто я для себя хочу уяснить некоторые обстоятельства. И вы, как добропорядочный гражданин нашего государства, должны мне помочь в этом. Наше ведомство стоит на страже Отечества, поэтому я и вникаю во все тонкости общественных отношений. Видите ли, служба у меня такая.
Заметно было, что опытный гэбист тонко уловил психологический момент наступившего вдруг во мне перелома посреди беседы. Причины такой внезапной перемены в настроении он, естественно, понять не мог, но интуиция профессионала в нём сработала. Другое дело, что у него не было на меня никакого компромата, чтоб прижать как следует к стенке. Да и надо ли было ему это? Ведь теперь в наступившем в стране с приходом Ельцина к власти бардаке, были попраны все святыни. А такие твердыни, на которых держалось могущество страны Советов, вроде чекистского ведомства, вообще были смешаны с грязью. Люди окончательно уже поверили в то, что злодей Лаврентий Павлович действительно мёртв. И Сталина больше нет. Перестали бояться мрачных застенков КГБ. И даже особым шиком стало в некоторых печатных изданиях глумливо покуражиться над низвергнутым ведомством. Осмелев до безобразия, я готов стал на дерзкий поступок.
– И что ж, товарищ капитан, вы хотите конкретно услышать от меня? – с долей мстительной ехидцы в голосе осведомился я.
– Хотелось бы узнать, какие неправовые методы использовал Кессаев в предвыборной кампании для тотальной обработки населения в пропаганде своих идей?
– Позвольте, – взбрыкнул я копытцами, – на всех его митингах и встречах с избирателями всегда присутствовали представители органов правопорядка и уполномоченные от городской администрации. Не исключаю и вероятность посещения таких мероприятий сотрудниками вашей структуры. Вот с них вам и следует спросить. Думаю, если бы они обнаружили что-нибудь компрометирующее в деятельности народного избранника, то тут же сообщили бы куда следует.
– Вы не о том говорите. Меня интересует то, что сокрыто во всём этом деле от посторонних глаз. Как, например, выстраивалась стратегия ведения кампании, кто её участники, какова схема внедрения этих сподвижников нового мэра в государственные органы власти?
От такой не соответствующей духу времени бестактности наделённого полномочиями сотрудника я аж, не скрывая возмущения, подскочил с табуретки, будто снизу меня ткнули шилом:
– Вы за кого меня принимаете, гражданин Колюжный? Зарубите себе на носу, что золотое время работников вашей сферы безвозвратно кануло. Я не собираюсь быть вашим стукачом. Для вашего сведения объясняю, есть в журналистской этике негласное правило – не сдавать свои источники информации.
– Сергей Вениаминович, вы неправильно понимаете свою гражданскую позицию. Если окажетесь в числе участников заговора либо замешаны будете в какой-то антигосударственной организации, то это может печально закончиться для вас. Сокрытие сведений о такой деятельности подобным образом подразумевает привлечение к ответственности. Имейте это ввиду. Вы садитесь, садитесь. Беседа наша ещё не окончена.
– И что тогда? Вы будете шить мне дело? Сначала докажите, что деятельность Кессаева преступна. Потом добивайтесь признания агентом каких иностранных разведок он является.
– Ого, куда вас понесло! Заметно, что начитались бульварных романов из шпионской жизни. Да вы не горячитесь так. Послушайте меня спокойно и вдумчиво. Вы человек, не искушённый в специфике нашей работы. Можете даже не понять, как из благородных побуждений окажетесь неумышленно причастным к сговору. Только специалист нашей профессии способен компетентно разобраться в скрытом смысле деятельности той или иной организации. Рекомендую вам быть предельно откровенным со мной, дабы не стать объектом внимания иностранных спецслужб.
– Ну да! Так и хлынули в наше захолустье резиденты всяких мастей, чтоб сплести здесь шпионские сети. Вы в своём уме, капитан? – окончательно поняв, что бить или, там, иголки под ногти загонять, здесь точно не будут, я дико расхорохорился.
– Не надо утрировать, Сергей Вениаминович, – всё тем же выдержанным тоном продолжал разговор чекист. – Вы лучше задумайтесь над тем, кто скрывается в тени за Кессаевым.
– А вы не допускаете, товарищ Колюжный, что просто народ по достоинству оценил качества нового мэра?
Капитан перебил не доконченную мной тираду:
– …потому что ему кто-то умело преподнёс эти самые качества нового кандидата! И мы знаем, что духовным вдохновителем всей этой проведённой миссии является некая гражданка Федермессер.
– Раз вам всё известно, тогда для чего сюда пригласили меня? Я вам никакой тайны не открою. Уж извините!
– Никто не ждёт от вас раскрытия каких-то секретов. Расскажите лучше, какова ваша личная роль во всей этой истории? Ведь в громкой статье «Демократический выбор народа» вы в несвойственной вам манере изложили материал из Белой Башни.
– Ошибаетесь! Я всё описал в статье так, как подсказывала совесть и гражданский долг. А чем, по вашему мнению, предпочтительней на посту мэра Хестанов, что ваше ведомство так усердно печётся о его трудоустройстве?
– А вы не понимаете?
– Нет.
– Объясняю! Хестанов имеет репутацию надёжного хозяйственника и патриота. За его плечами огромный опыт работы на государственной службе, где он зарекомендовал себя умелым руководителем.
– И это говорите вы – человек, поставленный блюсти государственные интересы! Это для вас он имеет имидж порядочного гражданина. Чего же стоит вся ваша работа, если вы не в курсе о вредной для города деятельности вашего протеже. На его совести разгул криминала в Белой Башне и покровительство всяких мастей коррупционерам от блатных паханов до окопавшихся во власти мошенников. Вот где богатое поле для деятельности вашим сотрудникам! А народ выказал на выборах свой справедливый протест ни на что не способной предыдущей власти, отдав предпочтение не скомпрометировавшему себя лицу связями с этой прогнившей номенклатурой.
– Ну, вы, я смотрю, циник. Этак далеко зайдёте в своих устремлениях. Жаль, гражданин Овсянников, что мы с вами не нашли общий язык. И всё-таки надеюсь, что вы извлечёте правильные выводы из нашей беседы и не станете объектом нашего пристального внимания. До свидания.
– Пожалуй, прощайте, гражданин начальник. Приятно было провести время в вашей компании…
Возвращаясь домой, я думал о том, как изменилась страна, что стало возможным столь бесцеремонно вести себя в присутствии чина некогда грозного ведомства. Поражало откровенное бессилие самого могущественного в недавнем прошлом государственного органа, вопреки воле которого стало вполне возможным взобраться на высокий пост поистине достойному народному избраннику. Однако и в новых условиях изменившейся действительности КГБ продолжает осуществлять всеобщий контроль, пытаясь удержать свои позиции. К счастью, такие попытки оказываются тщетны, в чём я убедился сегодня на собственном примере.
Ну, дела творятся пред ликом твоим, о Господи!

*  *  *

Гадкая погода сегодня. С утра всё небо затянуто тучами. Дует холодный северный ветер. Без перерыва моросит мелкий назойливый дождик. Как говаривала моя покойная бабуся, в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выпустит. Но у меня нет хозяина, поэтому гуляю сам по себе – хожу, куда вздумается. Вот и сейчас забрёл в бар, что расположен у пруда, на котором всё лето цвели кувшинки и плавали утки. Бар почему-то назван «Белый лебедь», хотя этой величественной грациозной птицы я здесь никогда не видел.
– А было бы неплохо развести на пруду лебедей, – подумал я, окидывая сожалеющим взглядом пустующую гладь водоёма, где во всей акватории явно недоставало чего-то существенного.
И воображение живо представило, как бы уместно смотрелась здесь сейчас лебединая парочка. В эту осеннюю пору, на фоне ярких красок окружающего пейзажа, раздвигая мощными корпусами слитки древесного золота, в обилии насыпавшегося в воду с тополей и берёз, словно белоснежные ладьи древних русичей, птицы так естественно бороздили бы пространство пруда. И, ей-богу, никто б не усомнился в их праве властвовать здесь, ибо природа не терпит бесхозности в своих пределах. Господству сильных во все времена слагались гимны.
Я в задумчивости цедил коньячок из рюмки, и слушал музыку диско, которую постоянно крутили в этом питейном заведении. Особенно мне нравилась модная в тот период бразильская ламбада. Латиноамериканские ритмы и зажигательные мелодии всегда возбуждают страсть к жизни, чего нам так не хватает в столь безнадёжное время наступивших в стране перемен.
Унылая пора – очей очарованье! – как-то вдохновенно воскликнул классик русской словесности в постигшем его порыве чувств. Только русской душе и понятна такая противоречивость в сознании. Разве может унылая пора стать очарованьем для очей какого-нибудь баварца в его Германии? И не разделит он никогда пушкинского взгляда на вещи, потому что у них там напрочь отсутствует самое оптимальное время года – зима, когда непорочная белизна покрывает мир, как изначально, и с несказанной радостью встречаешь потом, с наступившей весной, воскрешение природы. Так и пребывает тот немец в трёх сезонах, не подозревая об ущербности собственного существования. Потому и не могут на западе до сих пор просчитать непостижимую для них загадочность русской души. Ведь экстремальные условия природного характера, в которых россияне привыкли обитать, воспитали в нас суровых и неприхотливых романтиков, понимающих очарованье унылой по всем статьям, но замечательной поры. Осень в душе – это надо ещё осознать! Как вот в этих строках:

Парад осенних акварелей
Продемонстрировала нам
Природа, дабы лицезрели
Живой пейзаж по сторонам,
Изваянный бессмертным гением
Неповторимого Творца.
За исчезающим мгновением
Бег кисти тщетен иль резца,
Рукою грешной направляемый,
А посему немудрено –
Сознанием запечатляемый
В этюде миг невоплощаем, но
Живую гамму акварелей
Палитра осени несёт,
Мы лишь проводим параллели
Меж сущим и астральным. Чёт
И нечет живо чередуются
В движенье вечном без конца,
И в комбинации красуются
Натуры – взяты с образца:
Вот лист берёзовый средь осени
Парит вне времени, движим
Порывам грёз на фоне просини.
Как этот миг непостижим!

Мысли мои прервал появившийся вдруг Стасик. Ему, видимо, как и мне, не сиделось в одиночестве дома в такую унылую пору. Не всё же время проводить в тире да среди собачьих вольеров. Он знал, что я частый гость в «Белом лебеде» и меня наверняка здесь найдёшь, потому и явился составить компанию. Я привык, что, пока он не примет надлежащую дозу горячительного, с ним никакая беседа не возможна. Будет сидеть безмолвно, как каменный истукан с острова Пасхи, или, в лучшем случае, кивнёт разок-другой в знак согласия. Поэтому, не дожидаясь, когда подадут заказанную им выпивку, я плеснул в пустой бокал из своей бутылки и пододвинул к нему. Молча чокнулись и так же молча отправили внутрь огненное содержимое. Друг мой оживился слегка, румянец окрасил щёки, в глазах наметился блеск. Значит, дело сдвинулось с места, и вечер обещает быть конструктивным.
Мы сидели, слушали музыку и смаковали коньяк. Две-три полупьяные пары постоянно торчали посреди зала в свободном от столов пространстве, размером с чайное блюдечко, и там топтались, воображая, будто танцуют. Одна из девиц в облегающих красивые длинные ноги лосинах явно привлекла внимание Стаса. Она знала свои преимущества, поэтому жеманно напоказ выделывала грациозные пируэты, соблазнительно и дерзко выставляя формы своего аппетитного тела.
Пуская из носа струйки сигаретного дыма, я исподтишка наблюдал за танцующей красоткой. В то же время в поле моего зрения находился и дигорец. Глаза его полыхали огнём восхищения, и он напомнил мне того Стасика, когда мы вместе однажды в пионерском лагере подглядывали в щель женской раздевалки, где девочки нашего отряда переодевали купальники после похода на речку. Мы тогда так увлеклись запретным зрелищем, что не заметили, как сзади подкрался физрук и, больно ухватив нас за уши, отвёл к директору лагеря. Ох и получили тогда мы взбучку! Едва с позором не отправили домой обоих. Пришлось долго просить прощения и давать клятвенные обещания, что не повторим больше ничего подобного. Директор помиловал нас, но с последним предупреждением и заверением исключить из пионеров, если впредь будем замечены в недостойном поведении. После этого случая мы, как бес от ладана, шарахались от девчонок до самого конца лагерной смены. Да, было такое дело! Хотя и вспоминать неприлично, но весьма занятная и памятная история.
– А помнишь, Стас, как подглядывали в лагере за девочками, а потом физрук препроводил нас к директору? – оторвал я приятеля от созерцания вытанцовывающей девицы. Мне непременно захотелось его расшевелить хоть чем-то, лишь бы вернуть в то далёкое детское состояние, когда деревья были большими, а речка была глубокой.
– Ты, Овёс, стойко тогда держался в кабинете директора. Не проронил ни слезинки. Правда, по этой причине нас так долго не отпускал Пал Палыч назад в отряд, всё никак не хотел верить, что мы сделали правильные выводы для себя.
– По правде, я здорово тогда струсил. Боялся, что мать узнает и стыдно ей на глаза будет показаться, – признался я.
– Что это ты вдруг вспомнил тот случай? – подозрительно осведомился Стасик.
– Потому что у тебя тогда возле женской раздевалки лицо было точно такое, как сейчас, когда смотрел на танцующую красотку. Давай лучше выпьем за всех прекрасных женщин, которые радостным содержанием наполняют нам жизнь.
Мы шлёпнули ещё по маленькой. Тепло приятно растеклось внутри. Захотелось обсудить какую-нибудь актуальную тему. Кстати пришлось воспоминание из пионерского прошлого. Захотелось его продолжить. Стали припоминать школьные шалости. Классный хохмач Котолуп по прозвищу Липитет – мастер озорства и эпатажа вечно вытворял что-нибудь из ряда вон выходящее. То дохлую крысу притащит и подсунет в портфель отличнице Головановой. Та во время урока полезла за ручкой и наткнулась на мягкое среди тетрадок… До сих пор тот пронзительный крик обезумевшей от страха бедняги в ушах у меня стоит. В другой раз шутник школьную доску извозюкал куском парафина так, что мел перестал писать на ней: скользил, а следа не оставалось. Клавдия Петровна долго не могла понять, что случилось с доской. Урок был сорван. Потом завуч, опытный педагог, быстро разобрался в чём дело. Так и вычислили Котолупа, мать вызвали в школу. Она ему дома всыпала! Долго потом больно садиться было на излупцованные ремнём ягодицы.
Но всего безобразней оказался случай, когда двоечник Калоев выкрал классный журнал в конце первой четверти накануне родительского собрания, чтобы отец не наказал его за плохие оценки, и свалил всё на Ахполова Стасика. Оба были неуспевающими, поэтому классная руководитель долго не могла выявить истинного виновника. Дело осложнялось тем, что по свидетельству нескольких человек последним покидал класс после злосчастного урока дигорец. Неделю за ним тянулся шлейф подозрения. Выяснилось всё неожиданно.
На пустыре возле поваленного дерева, где собиралась обычно молодёжь, мы гоняли мяч после школьных занятий. Кто-то запалил костёр в отдалении, с краю поляны. Нам не видно было кто это делал, потому что поджигатель скрывался за высокими зарослями бурьяна. Потом появилась младшая сестрёнка Калоева и громко позвала братца:
– Марек, где ты? Иди домой. Отец срочно зовёт!
Из-за бурьянных кущ донёсся недовольный голос нашего двоечника:
– Да иду я! Сейчас иду!
В тот же миг из недр травяных джунглей появился мой неуспевающий одноклассник и понуро направился в сторону дома. Отец держал его в строгости и резко пресекал всякое непослушание. Поэтому сынок опасался лишний раз прогневить родителя.
Мы продолжали игру в футбол, когда костёр в траве разгорелся так сильно, что языки пламени стали вырываться к небу, заплясав над верхушками бурьянных бодылей. Пацаны побежали тушить огонь, иначе могло всем достаться от взрослых. Кто знает, вдруг запылает трава, и пожар перекинется на посёлок. Я тоже принял участие в тушении. Вырвал первую подвернувшуюся ветку и с её помощью принялся сбивать пламя с загоревшейся травы.
Когда добрались до самого кострища и стали тушить очаг пожара, там всё и выяснилось, почему Калоев в укромном месте тайно ото всех развёл костёр. Среди потушенных головёшек печально тлел полусгоревший журнал успеваемости нашего класса.
– Так вот, значит, кто спёр журнал, а свалил всё на невинного! – воскликнул я, возмущённый до глубины души. Жаль стало несправедливо обвинённого Стасика. И я забрал вещественное доказательство и отнёс его на другой день в школу, где и вручил Клавдии Петровне. А к этому присовокупил ещё и собственные показания, коими засвидетельствовал факт позорных действий лгуна. Благодаря моему поступку невиновный Ахполов был оправдан. С тех пор дружба между нами скрепилась навек…
Мы подливали питьё и под музыку диско долго перебирали в памяти давние школьные истории. Ещё вспоминали своих одноклассниц.
– А знаешь, Серёга, – вдруг вспомнил Стас, – на днях я встретил случайно на улице Аллу. Она почти не изменилась с тех пор, как вы расстались.
Что тема эта для меня болезненна, мой школьный товарищ прекрасно знал, поэтому деликатно затронул её издалека, осторожно прощупывая почву: какова будет моя реакция на сей счёт? Стараясь как можно больше сохранить самообладание, я с наигранным безразличием поинтересовался:
– И как она?
– Всё так же красива, почти не изменилась. Только стала более представительной.
– Конечно, имея богатого мужа, как не быть статусной дамой. Тебя-то она узнала или сам подкатил, мол, мы с вами когда-то вместе учились, мадам?
– Ты зря, Овёс, так о ней. Алла первой заметила меня и окликнула. Я гулял на проспекте Мира. Она недавно вернулась во Владикавказ из Москвы. Закончила там литинститут имени Горького и пишет стихи.
– Да, слышал об этом. Читал некоторые её работы в печатных изданиях, опубликованные под псевдонимом – Корнелия Иванова. Это фамилия её матери.
– Она спешила по своим делам. Но мне уделила время, и мы с четверть часа тепло поговорили. Вспомнили наш класс. Она о тебе расспрашивала. Сказал, что болтаешься сейчас без работы. Говорит, могла бы помочь тебе с трудоустройством, но понимает, что ты у нас гордый и отвергнешь её предложение, поэтому не стоит навязываться.
– Это правильно она решила, – подтвердил я свой принцип независимости от всяких обязательств. – Сам найду себе работу. Пока что отдыхаю от дел.
– Кстати, Овёс, завтра в клубе железнодорожников Алла проводит свой творческий вечер. Меня пригласила и разрешила друзей привести. Давай вместе сходим. Приятно почувствовать себя в кругу друзей знаменитости.
– Ну, какая она знаменитость, Стас? Так, обладает известностью в среде местных литературных деятелей.
– А хоть бы и на региональном уровне! Всё-таки наша с тобой одноклассница. В тебе зависть заговорила, а это недостойно. Стоит сходить на встречу. У неё там будет презентация новой книжки.
Мы отпили ещё из бутыли, пока в ней не осталось ни капли. Я откупорил новую пачку «Космоса» и сказал, что пора отправляться по домам. Ткнул сигарету в зубы и позвал официанта, чтобы расплатиться. Уже на пороге кабака Стас снова напомнил о своём предложении:
– Так мы завтра пойдём на встречу?.. или как?
Я вынул окурок изо рта, в задумчивости помял его в пальцах. Не очень хотелось бередить старые сердечные раны. А может всё давно быльём поросло и это я себе навоображал каких-то страстей? И, отчаянно бросив окурок под ноги, я в исступлении растоптал его на асфальте.
– А-а-а! Так и быть, давай навестим одноклассницу…
С души сразу рухнула каменная глыба. Мгновенно сделалось легко и задышалось свободней. Сердце забилось упруго в груди, и явственно ощутился гон крови в сосудах, будто там алый телёнок разрезвился неуёмной прытью.
По-видимому, сам организм нуждался в этой встрече…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ночь притаилась за окном, и ничто уже не тревожило покоя погружённого в сон посёлка. Даже соседские собаки больше не ворчали на тревожившие их чутьё звуки. Яркая луна, бесцеремонно заглядывавшая в мою комнату, тоже исчезла из виду, переместившись в другое место за створом оконной рамы. А я всё не мог заснуть и всё продолжал ворочаться в своей одинокой постели. Мысли об Алле не выходили из головы.
– А ведь неплохо жилось тебе в юности! – утверждающе звучал внутри голос разума.
Да я ничего не имею против. До самой службы в армии складывалось так, что грех жаловаться. И Алла меня любила. Во всяком случае, сама в этом призналась на выпускном вечере, когда всем классом ходили на Терек встречать рассвет. Мы и поцеловались тогда в первый раз.
– Ты хоть помнишь, как это случилось? – полемизировал со мной внутренний оппонент.
Конечно! Сначала все пили шампанское. Впервые вместе с учителями. Помню, в потоке нахлынувших чувств весь класс прослезился, когда Клавдия Петровна сказала прощальные слова напутствия. Я тогда почувствовал себя так, будто в доме покойник. Казалось, с уходом из школы теряю навсегда самых близких людей. Никогда раньше не думал, что за десять школьных лет можно так сродниться с одноклассниками, которые, в сущности, являлись чужими людьми.
Потом мы всю ночь гуляли по городу. Кроме нас на улицах было много таких же выпускников из других школ. Иногда в небо взлетали ракеты или красочные фейерверки под общие аплодисменты громко взрывались над крышами домов. Мы дружески обнимались и хором горланили песни. Нас объединял инстинкт обретённого родства. Да-да! А иначе это и не назовёшь. Все чувствовали несказанное родство душ и неодолимую тягу друг к другу. Я до сих пор одноклассников ощущаю родными.
В ту ночь так надрывно смеялись, будто в последний раз!
Чувство непередаваемой нежности распирало изнутри, аж сердце едва не разрывалось на части. Мы с Аллой всё время держались за руки, как будто боялись, что могут нас разлучить. И я обнимал её, а она не отстранялась, доверчиво прислоняя голову к моему плечу. Так и бродили всей дружной компанией. Во время выпускного мы окончательно поняли, что детство безвозвратно кануло в прошлое и перед нами распростёрлась взрослая жизнь. Иногда кто-то дурачился, беззлобно подшучивая над девчонками, и те верещали как первоклассницы, увидевшие паука. Но это уже не воспринималось всерьёз, и чувствовалась наигранность и фальшь такой сцены.
Под утро возле воды стало заметно прохладней. От реки веяло сыростью.
– У тебя руки, как ледышки, – заботливо заметил я спутнице, обхватив её ладони и согревая в своих.
– Что-то морозит меня, – зябко поёживаясь, отозвалась Алла.
Она и вправду тряслась в своём лёгком коротком платьице. Я сбросил с себя пиджак и накинул ей на плечи. Крепко обнял её и увлёк за огромный валун, где не доставал ветер. Там мы уселись на травке и ели шоколадный батон, оказавшийся в моём пиджаке. Мы откусывали лакомство поочерёдно, соприкасаясь при этом волосами. От этих прикосновений всё во мне трепетало, как при лихорадке во время простуды. По реакции Аллы, по тому, как она прерывисто дышит, я понял, что и внутри неё бушуют те же чувства. Почти физически ощущались исходящие от её тела импульсы, и я свободно читал их. Встретившись взглядами словно в полубреду, я зашептал:
– Люблю!.. Люблю тебя, моя Аллочка!..
И она отозвалась:
– Я тоже безумно тебя люблю!
Наши губы слились. И мелодией счастья стрекотали кузнечики в траве да плескалась речная волна, набегая на берег. Целовались мы долго, пока малиновый рассвет не окрасил полнеба. Тогда нас заметили и позвали в компанию греться к костру. А после мы бросали в Терек камешки – кто дальше. Носились по берегу, играя в пятнашки. Снова, как полоумные, орали песни. В общем, дурели, как могли, избывая в себе тоску по законченной навсегда школьной сказке…
А затем наступили обычные будни. Проза дней потянулась пригородной электричкой, набитой озабоченным людом, спешащим по своим делам. Всё завертелось в лихорадочном потоке, как в раковине мыльная вода. Новое слово «абитуриент» появилось в лексиконе вчерашних школьников. О, как я ненавижу это слово! С тех пор оно для меня поистине стало бранным. И всё из-за того, что совсем неожиданно родители отправили мою Аллу поступать в ВУЗ куда-то в Воронеж. Там жила её тётушка. Чем же у нас во Владикавказе университет хуже? Так нет же, папаша Аллы почему-то принял такое решение. Родительскую блажь не всегда можно здраво осмыслить! Всё вышло как-то спонтанно. Я даже к поезду едва успел. Провожать пришлось свою возлюбленную под зорким отцовским оком. Тут уже не до лобзаний. Послушная дщерь пред ликом родителей на прощанье лишь вскользь коснулась моей щеки холодными губами, и на этом пришлось расстаться.
– Я люблю тебя очень! – всё же успел я сунуть ей в руку вырванный из блокнота листок с наспех коряво набросанным признанием.
Умчал тепловоз в своём прицепном составе мою возлюбленную, взревев напоследок гудком, словно торжествующий Змей Горыныч, похитивший Алёнушку. И потянулись томительные дни ожидания писем. Я не поклонник эпистолярного жанра, но тут вдруг стал его горячим сторонником. До самой зимы смысл жизни моей заключался исключительно в переписке. Учась на филфаке, пришлось прикладывать всё старание, дабы не ударить лицом в грязь перед любимой. Даже стихи попытался в честь её складывать на манер влюблённого менестреля из какого-нибудь Прованса. Прямо страдальцем Христом себя представлял в обветшавшем холщовом рубище. По–моему, наиболее удачными оказались вот эти вирши:

Сгораю я от восхищенья,
Когда вблизи проходишь ты,
И вводят в томное смущенье
Твои прекрасные черты.
И лик, и гордая осанка
Вселяют трепет и восторг,
Что никакая куртизанка
Не стоит… Не уместен торг!
Очей пленительная бездна
Сияет вызовом при всех,
И получаешь безвозмездно
Вполне заслуженный успех.
А если явится желанье, –
Лишь только шевельни перстом! –
Без сожаленья на закланье
Отдать готов себя Христом.
Ах, упоительная сила
Неимоверной красоты!
Сама природа подносила
К стопам божественным цветы…

Алла в каждом послании писала, что тоже тоскует без меня, что по-прежнему любит и живёт надеждой о нашей встрече. Мы с нетерпением ждали зимних каникул и строили планы, как вместе их проведём. Но, как часто бывает, непредвиденный случай вмешался в судьбу. Накануне поездки домой к родителям приступ аппендицита обрушил все наши ожидания, уложив мою милую на хирургический стол. Все каникулы пришлось ей употребить на лечебный процесс. Запланированные нами новогодние праздники безнадёжно сорвались, и справлять их довелось каждому по отдельности. Я тогда отправился в новогоднюю ночь на студенческую вечеринку, где впервые напился до бесчувственного состояния. На другой день ощущал себя настолько плохо, что мутило до самого вечера. Праздник не удался. Именно тогда я заметил себе невзначай: Новый год получился, как поминки по утраченной любви… Настроение накатило, как в безлюдной арктической пустыне у коченеющего на морозе покорителя-одиночки. А тут ещё мать добавила перца, напомнив, что Алла в отличие от нас из обеспеченной прокурорской семьи, и её отец ни за что не позволит дочери связать себя узами родства с человеком другого круга.
Внутри меня от этих слов будто что-то надорвалось. Дни бежали безрадостной чередой. Утешение я находил единственно в алкоголе. А что такое студенческое застолье? Когда ограничение в финансовых средствах является главной проблемой, то становится не до разносолов на столе. И приобретаются литры дешёвого пойла на потребу нуждающихся масс. Обычной пьянкой оборачивается такое веселье.
Дальше всё покатилось, как и следовало ожидать: разнузданные оргии, случайные женщины, заваленные экзамены…
Переписка с Аллой разладилась и стала носить эпизодический характер. Летние каникулы она решила провести в стройотряде. Весь их курс отправился на Алтай строить какой-то животноводческий комплекс. Я получил оттуда коротенькое письмецо с фотографией, на которой моя девочка с радостной улыбкой на лице беззаботно в окружении таких же счастливых молодых людей запечатлела свой образ на фоне строящегося здания из железобетонных конструкций. На обратной стороне фотографической карточки знакомым почерком моей ненаглядной было написано «как много хороших людей вокруг!»
Не понимая, что означают эти слова, я тщетно искал в них какой-то скрытый смысл. Они казались намёком на то, что с некоторых пор я перестал быть тем единственным, который застит свет в окошке. Предположение возбуждало кровавые картины ревности в моём воспалённом сознании. Среди изображённых на фото лиц я искал ненавистного соперника, и готов был расправиться с ним самым жестоким образом. Что обычно делают ревнивцы в подобных случаях? Ну, а я вдрызг напился и в таком состоянии написал Алле резкое письмо. И отправил его в запальчивости. В нём претензий привёл с целый короб. О себе же писал, как безумно страдаю в одиночестве. А в конце я её умышленно оскорбил, необоснованно обвинив в неверности. Бесновался всю ночь, терзаемый муками противоречий. Только наутро, когда протрезвел, пожалел об отправленном послании. Но поступок был совершён. Что было делать?
И отправил я следом другое письмо с покаяниями и мольбой о прощении. Ох и долго пришлось ждать ответ! Но он вовсе меня не обрадовал. Алла писала, что в курсе моих амурных похождений и что тон мой применительно к ней неприемлем. На том связь оборвалась, и на все мои слёзные послания больше не приходило ни единой весточки от неё.
Я трудно вживался в образ отвергнутого неудачника…
Встреча наша произошла неожиданно. На следующий Новый год, учась на втором курсе, Алла приехала навестить родителей на каникулах. Я об этом узнал совершенно случайно и в последний день её пребыванья в посёлке. Просто я возвращался домой по улице, а мимо промчалось такси с пассажирами в салоне. Кто-то пристально оттуда взглянул на меня, от чего появилось ощущение, словно в душу вонзили инородное тело. В тот же миг, подняв взгляд на авто, я встретился глазами с сидящей на заднем сиденье рядом с отцом моей неудавшейся любовью. Да, это была Алла. Только лицо её хранило печать холодного отчуждения. И ехали они вероятнее всего на вокзал, что можно было предположить по дорожному баулу, привязанному к решётке на крыше автомобиля.
Не помню, как очутился дома. Собрался мучительно с мыслями и сочинил ещё одно послание, полное заверений в вечной любви и в тот же день отправил в Воронеж. Ответ последовал только весною с прилётом грачей, как будто гонец доставил его из самой Африки, добираясь сюда пешком через пустыни и горы, по распутице и заснеженному бездорожью. И в нём я не нашёл для себя утешенья. В общем-то, тон депеши оказался дружественным. Даже слишком. Алла трогательно вспоминала школьных друзей и учителей. Признавалась, что скучает по родным местам. Вскользь пожелала и мне успехов в грядущей жизни. Просила передать от неё приветы одноклассникам, если кого-то из них встречу.
Вот, пожалуй, и всё! Отвечать не имело смысла. Я на этом решил для себя:
– Может всё дело в сезонном обострении. А ещё, говорят, бывают у женщин критические дни…
Существованье моё обрело размытые очертанья. Перспектива обретения профессии филолога совершенно не тешила самолюбие. До конца учебного года мучительно искал себе нишу в жизни, куда можно было бы хоть как-то приткнуться. Кое-как дотерпел до окончания второго курса и с весенним призывом под стук вагонных колёс загремел на армейскую службу. Мать туда мне в письме сообщила о том, что Алла вышла замуж за преуспевающего бизнесмена, который значительно старше её. Новость эта на удивление не произвела в душе переполоха.
Ну, и ладно, – отрешённо разрешил я внутри себя клубок противоречий. – Пусть всё сложится у неё удачно! Не я первый, не я последний, у кого не сошлось сокровенное в жизни…

*  *  *

Пока нашли этот чёртов клуб железнодорожников, опоздали со Стасиком к началу встречи. Мероприятие уже шло полным ходом, когда мы туда прибыли. Осторожно пробрались в зал и устроились в задних рядах. Помещение оказалось небольшим – мест этак на сто пятьдесят и создавало более доверительную камерную атмосферу. Впереди на небольшом подиуме, слегка возвышающемся над полом, сидела в кожаном кресле поэтесса. Рядом стоял круглый столик, наподобие журнального, на котором лежали книги. Почитатели собрались здесь, чтобы увидеть вживую автора, и напрямую задать вопросы. Поэтому беседа велась задушевно и по существу. С мест доносилось самое неожиданное: читатели хотели знать о своём кумире не только то, что связано с творчеством, но и подробности личной жизни. По характеру дискуссии можно было сделать вывод, что публика прекрасно осведомлена о работах автора. Хотя бы взять ту женщину с высокой причёской, которая с восхищением отозвалась о глубоком смысле философских строчек одного из стихотворений, цитату из текста которого тут же привела:
… вода, как время, разрушает камни,
а время, как вода, течёт в небытие…
От таких слов Стас беспокойно заёрзал на месте, как будто на сиденье ему подсыпали горох, и зашептал мне жарко на ухо:
– Овёс, ты слышал?.. Как она мудро выразила мысль! И это ведь наша с тобой одноклассница…
Да, это была Алла. И выглядела она великолепно. В своём строгом чёрном костюме с белой окантовкой бортов и воротника. С шикарным розовым бантом из кашемировой ткани, повязанным вокруг шеи. Обворожительными очертаниями лица, окаймлённого русым нимбом волос, олицетворяла она наяву кустодиевскую мадонну. В её восхитительном облике появились незнакомые черты грациозной аристократки – холёной и избалованной. Особый шарм типажу придавал грудной проникновенный тембр голоса, которым она виртуозно владела, общаясь со сцены с залом.
Так я воспринял её после долгих лет разлуки.
А со сцены раздавалось:

– Я построю такую страну,
Где волшебным источником света
Станет счастье, во всю глубину
Устремлённое в вечное лето.
Чтобы дружно существовать,
Научусь улыбаться утру,
Охвачу чувством неба тундру, –
Будет повод во что уповать.
Нарисую красиво мечту,
Воплотившую мысли о главном.
В намере;ньи насытиться явным,
Я иллюзией жизнь не сочту…

Вот в каких сферах витает теперь духом Алла! Публика разражалась бурными аплодисментами. С мест доносились просьбы прочитать то или иное стихотворение. И снова спрашивали о семье, о творческих планах, об отношении к событиям в мире…
Букеты цветов от признательных поклонников больше не умещались на столике, и Алла их складывала прямо у ног своих на полу. Восхищённые почитатели подносили книжки с произведениями Аллы, и просили оставить на них автограф. Заметно было, что популярность молодой поэтессы растёт и творчество её актуально.
Мне больше всего почему-то запали в душу такие строки:
… если назначено божьей десницей
покинуть душе тело райскою птицей,
сам грудь распахну ей – летит пусть наружу;
и всё это сдюжу!.. я всё это сдюжу!..
Ощущалось, что молодое дарование весьма отягчено мыслями об обременительности текущего быта. О, как это созвучно с тем, что творится внутри у меня! И я озабочен нерациональностью мироустройства, где сословия разделены величиной материального достатка…
Между тем, творческий вечер подошёл к концу. Люди нехотя расставались с кумиром, по заслугам воздав признанием за талант. Постепенно зал опустел. Кое-где ещё суетились задержавшиеся копуши. И только мы со Стасиком не покидали своих мест. Сидели, словно околдованные магией впечатляющих строк.
Алла сама нас заметила и двинулась навстречу. Я порывисто вскочил с места. Но замер, как вкопанный, наткнувшись на её отчуждённый взгляд. Так и стоял истуканом с букетом ромашек в руках. Не верилось, что воочию созерцаю перед собой ту самую девочку, которая в школе овладела моим сердцем навек. Чародейка преобразилась в богиню, которой вотчина – небеса. Причём здесь я, презренный и грешный?
Но фея признала старинного друга! Она приближалась ко мне в апофеозе восхитительного парфюма и сзади шлейфом струился ажурный край кашемировой ткани, придавая воздушную невесомость образу. Я осознал в тот миг, что грёзы имеют прихоть иногда сбываться.
– Это мне? – Алла протянула руки вперёд.
Я неловко сунул ей букет и трудно выдавил из себя:
– Ты прекрасно выглядишь… этот потрясающий шарм… и столько патетики в поэтических строках…
– Спасибо, милый друг, – несколько жеманно отозвалась она. И непринуждённо подставила щёчку.
Немного замешкавшись, я галантно чмокнул красавицу в обольстительное чело.
… Потом я и Алла сидели в кафе. Нас тянуло побыть вдвоём. За прошедшие годы столько воды утекло. Было о чём теперь вспомнить.
– Ты не женат до сих пор? – вопрошала чужая жена, и нотки озабоченности правдоподобно звучали в её голосе.
– А где я найду такую, как ты? – грустно задался резонным вопросом я.
Алла потупила взор и с минуту молчала. Затем, с вызовом откинула голову, в упор взглянув прямо мне в глаза, будто пригвоздила к распятию исчерпывающим, как кодекс самурая, ответом:
– Сам во всём виноват. – И дальше добавила, – Родители написали подробно и обстоятельно о твоих похождениях. Твоя неверность и стала всему виной.
Ответить на это мне было нечем. Словно пробитая вредоносным вирусом, защита персональных данных не срабатывала. Однако старые чувства проявляли себя. Хотелось кричать о душевной муке. И я возопил в отчаянии:
– Зачем же ты вышла замуж за старика?
– А мне с некоторых пор безразлично всё стало. Тут ещё тётушка на своём примере убедила, что браки по расчёту самые надёжные. Вот и случилось, как того родители пожелали. – Пелена сожаления на миг проскользнула туманной дымкой во взоре молодой женщины, но тут же она овладела собой. – Зато у нас всё предусмотрено брачным контрактом. Мы доверяем друг другу. Супруг обеспечивает потребности семьи. Между нами царит согласие и понимание. Ты-то когда обретёшь себе пару?
– Мне женщин хватает, если приспичит. А обременять себя брачными узами в ближайшее время вовсе не планирую. Обхожусь пока.
– Ну и напрасно ты с этим тянешь. Время не ждёт. Пора обзаводиться детьми.
– Сама ты что-то с наследниками не торопишься, – жёстко бросил я камень в её огород и, видимо, угодил в уязвимое место. На глазах у Аллы навернулись слёзы и, вздрагивая плечами, она зарылась лицом в ладони.
Мне стало неловко за свою неуместную выходку, и я в чувственном порыве обхватил её за запястья с наивной нежностью заигравшегося тигрёнка. Она отстранила мои руки и прижала салфетку к векам. Тушь с ресниц отпечаталась на бумаге чёрными разводами. И под глазами расплылись мокрые потёки.
– Прости, – успокоившись, твёрдым голосом отозвалась Алла. И добавила, – в последнее время я стала такой сентиментальной. Не обращай внимания. Женщинам это свойственно.
– Нет, это я виноват со своим дурацким цинизмом, – клеймил я себя за проявленное злопамятство. – Я сожалею, что затеял речь об этом.
– Ну, не будем считаться. Лучше скажи, где здесь у них умывальник? Пойду, приведу себя в порядок. Пора отправляться домой. Засиделись мы тут.
Пока ждал Аллу, расплатился за поданный к столу заказ, оставив столь щедрые чаевые официанту, что тот с обожанием потом провожал меня взглядом аж до самого выхода. Спутница моя появилась во вновь обретённом виде роковой женщины, и я сопроводил её до ближайшей стоянки такси. Напоследок опять пошутил неудачно.
– Я ждать тебя буду всю жизнь!.. – заявил напористо перед расставаньем.
На что она отозвалась грудным принуждённым смешком. И напомнила:
– Знаю, надежда всегда покидает последней. Только напрасно всё это.
– А вот и дождусь, когда останешься вдовой, и тогда ещё посмотрим. Свой шанс упускать не намерен. Есть у меня преимущество в возрасте перед твоим престарелым принцем на белом коне.
– Злой ты стал, Сергей. Я не знала тебя таким. Желчь испортит твой цвет лица.
– Ничего. Я от этого знаю средство.
– И какое же?
– Желчь изгоняют с помощью тюбажа. Это такой желчегонный способ очищения от застойных явлений. Есть в аптеке для этого карловарская соль и грелка…
Алла недавно вернулась с мужем из Москвы, и поселились они в собственном коттедже на западе Владикавказа. Туда её и умчало такси, сверкая огнями. А я долго ещё стоял одиноко на месте, как лермонтовский утёс, окутанный сгустившимися сумерками, словно пеной прибоя, и докуривал сигарету. Мне было жаль, что испортил Алле сегодняшний вечер. Но присутствовала какая-то убеждённость, что в её случае ничего уже не испортишь. Впечатления прошедшего дня так разбередили душу, что внутри у меня клокотало всё равно, что в кипящем котле. Чтобы немного остыть, я двинул домой пешком по запорошенным первым снежком улицам. Непорочная белизна заново покрывала округу. Вот бы назавтра, как с нового листа, начать свою жизнь!
…И возвращается ветер на круги своя! – так, кажется, трактуется в Ветхом Завете соответствующее моему душевное состояние.

*  *  *

Зима пролетела, как скорый поезд, несущийся из какой-нибудь Воркуты на юг. И я – ресторанный завсегдатай, мнящий себя пассажиром такого поезда, в окне наблюдал смену заснеженных видов снаружи на всё более теплеющие тона. Скворцы обживали скворечники, и брачными серенадами наполняли эфир. Деревья распечатали почки, обозначив начало сокодвижения. Ночи ещё освежали прохладой, но днями прохожие скидывали пальто и несли их в руках, подставляя свои телеса весеннему тёплому солнышку. Природа благоухала пьянящим букетом нахлынувших ароматов. И дух перемен несли в себе с юга ветра.
У всех есть право умереть, но не у каждого – право жить. Мне будто предоставили вторую жизнь после того, как встретился с Аллой. Хоть ничего обнадёживающего не произошло для меня, но я теперь знал, что она существует где-то поблизости. По-иному уже воспринималось происходящее вокруг. Пространство распахнуло необъятные горизонты. Судьба заменила юдоль страданий на торжество возрождённых надежд. И пусть любовь моя не сложившаяся располагала печальным опытом, всё равно элемент самоудовлетворённости имел место быть. Да, я снова обрёл право на жизнь там, где густая трава и ветвятся деревья, а время течёт полноводной хрустальной рекой.
Мне было комфортно в таком пребывать состоянье, и в личном пространстве настал долгожданный уют. Ни что не могло нарушить в душе сложившейся идиллии, лишь сумма сбережений на счету начала подавать сигналы бедствия. И мать с Валентиной совместным укором мне дни безработицы ставили молча на вид. Переполох в доме наметился от того, что однажды позвонила Алла и попросила меня к телефону. Вот это для мамаши был сюрприз! По-видимому, в её расчёты не входило нас снова видеть вместе. Да только сказать она об этом не решалась.
Что могло случиться такого, что Алла вдруг решила позвонить мне? Я с трепетом схватил телефонную трубку с тумбочки, которая располагалась в гостиной, и сдержанно произнёс:
– Алло! Алла, я тебя слушаю. Что случилось?
В ответ какое-то время ничего не раздавалось. Только мне показалось, будто бы на другом конце линии сдерживают всхлипывания. Затем, без всякого перехода прозвучал взволнованный голос Аллы:
– Сергей, ты можешь сейчас ко мне приехать?
– Да, могу, – не задумываясь, ответил я. – А где встретимся?
– Ну-у, давай, подъезжай в «Эдельвейс». Это на проспекте Мира.
– Знаю. Сейчас буду…
Я поспешно стал собираться. Надел туфли, свитер, достал джинсовую куртку из платяного шкафа. Но вдруг вспомнил, что пачку сигарет оставил в кухне. Пошёл забирать курево. И тут мать вышла навстречу. Лицо её выглядело встревоженным, и сквозь это выражение проступала несвойственная ей решительность. Она обратилась ко мне в непривычной ей энергичной манере:
– Сынок, ты встречаешься с Аллой?
– Да, мама, я еду к ней.
– Но это ведь неприлично – встречаться с замужней женщиной. Ты вторгаешься в чужую семью.
– Мама, оставь свои предубеждения. Между нами давно уже все отношения сведены чисто в дружеский формат. У Аллы возникли какие-то проблемы, которые она хочет обсудить со школьным товарищем. Если ты не забыла, мы десять лет учились в одном классе.
– Понравится ли это её супругу, если узнает, что она встречается с посторонним мужчиной?
– Об этом они пусть решают в семейном кругу. А я не могу отказать во встрече старой знакомой, когда она просит об этом. Никак не пойму, чем тебе Алла так несимпатична?
– Зря ты так. Она хорошая девочка. Но совершенно не нашего круга, сынок.
– Так и я пришёлся не ко двору её батюшке. В этом вы с господином Козыревым заодно, – в сердцах заключил я, раздражённо засовывая пачку сигарет в карман. – Он тоже меня находит славным парнем, но не парой его дочери. Добился экс-прокурор своей цели! Мы с Аллой давно посторонние люди.
– Серёжа, не обижайся на мать, – вмешалась в разговор Валентина, – она тебе желает добра. А с Аллой, поверь, вам счастья не будет и с этим надо смириться.
– Сговорились! – окончательно выведенный из себя, я стремительно ринулся прочь из дома.
Улица встретила порозовевшим горизонтом завершающегося дня. Ещё позолоченные снизу облака, в верхней части стали уже вызывать сомнение в непорочности своей белизны. И тень от меня распласталась невероятно далеко в длину по асфальту, будто торопясь вперёд своего хозяина попасть на свидание. Я направился к стоянке такси возле автобусной остановки. Кирпичная стенка остановки, защищающая от ветра ожидающих городской транспорт, местами выломана местными вандалами. Осыпавшаяся штукатурка кое-где обнажила структуру кладки нехитрого сооружения, от чего оно казалось частью сохранившейся крепостной стены со следами от попаданий вражеских ядер. Поверхность стены испещрена всякими надписями. Тоже своего рода петроглифы современного сапиенса, пожелавшего запечатлеть себя в поколениях. Признаться, где-то среди них есть и мой крик души. Помню, я там выцарапал гвоздём «С. О. + А. К. = Л». Только давно это было. Работники городских служб с тех пор не раз забеливали кирпичную кладку остановок, и вряд ли автограф мой подлежит теперь реставрации. Интересно, как Алла восприняла бы сейчас то давнее моё выражение чувств на стене? А я ведь ей с гордостью тогда продемонстрировал своё настенное творчество. И было это в седьмом классе. Мы в тот день ездили всей классной оравой в республиканский краеведческий музей. Пока появился автобус, все дурачились, как обычно, когда оказывались вне урока, но под опекой учителей. Всё дело в том, что в этом случае двойку за неуспеваемость не поставят и в дневнике не сообщат родителям о сорванном уроке. Вполне осмысленное поведение ушлых школьных шалопаев.
Алла внимательно так посмотрела на увековеченную мной аббревиатуру, и, напустив на лицо совсем взрослое выражение, укоризненно заметила:
– Знаменитые люди на стенах фрески оставили. А ты нашёл чем хвалиться. Дураки только на заборах пишут.
Однако в менторском тоне той девочки я впервые в тот момент уловил пробивающиеся нотки начинающей ощущать себя женщиной особы. Одноклассницы дружно хихикнули в ладошки, впрочем, в тайне завидуя товарке. А хохмач Липитет обозвал меня при всех:
– Тоже мне Микеланджело нашёлся.
Я даже затеял было с ним потасовку, но классный руководитель, Клавдия Петровна, быстро привела драчунов к порядку.
Но речь не об этом. Вероятно, в тот день я осознал Аллу, как личность. С рациональной оценкой отношений и взвешенностью суждений. Этот слепок её натуры запечатлелся в моём сознании, как клише, и сохранился навсегда. В течение жизни человеку свойственно меняться не только во внешности, но и внутренним содержанием. Однако образ его зиждется, как на надёжном каркасе, на оценке окружающими отдельных характерных штрихов воспринятой модели. Будто на рентгеновском негативе, где нет изображения мягких тканей, и доктор объективно не может судить о меняющейся с годами внешности. Зато он видит основу всего организма – скелет, как сущность данного тела, о состоянии которого профессионально может решить лишь по косвенным признакам. Случается, что пациент так и не предстанет в своём натуральном естестве перед медиком, но образ его теми или иными особенностями костной структуры отложится в сознании специалиста.
Смысл наделения воображаемого субъекта обличьем заключается в том, что тяга создавать по придуманному образу и подобию историю идола заложена в нашем подсознании опытом предшествующих поколений. А этот опыт формирует мироощущение, всё равно, как если бы перебирающий в сундуке старые одежды, предназначенные старьёвщику, слепец с содроганием сердца вспоминал прошлого себя, облачённым в сии обновы, которые когда-то были впору ему. Память препятствует времени уничтожать факторы прошлого.
Алла не была мне идолом в каноническом приложении термина к моему восприятию. Просто, в памяти отпечатался голографическим оттиском её совершенно отчётливый профиль с выражением рассудительной озабоченности в чертах на фоне стены с нашими инициалами. Именно в тот момент я понял, что кроме матери есть на земле человек, который в душе занял значительную часть места. Даже позже, когда не оставалось никаких надежд на продолжение нашей истории или, когда всё моё внимание было посвящено другой женщине, всё равно на задворках сознания профиль Аллы, отпечатанный чётким клише, реял вдохновляющим транспарантом над безликой толпой повседневности, призывая на подвиг самопожертвования ради возвышенных чувств.
И вот, наконец, из-за поворота вывернуло такси с зажжённым зелёным огоньком. Я поднял руку, призывая остановиться. Сел на заднее сиденье и назвал место назначения.
Я вошёл в ресторан «Эдельвейс» и окинул зал в поисках Аллы. Народу, как всегда вечером, было много. Играла музыка, и голос Юрия Антонова в стереофонической записи хорошего качества воспроизводил популярный шлягер певца «Белый теплоход». На меня всегда эта песня навевает грустные воспоминания об ушедшей юности и несостоявшейся любви. В голове начинают оживать образы прошлого, будто кто-то принялся прокручивать ручной проектор со склеенной из обрывков старых кинолент плёнкой, где знакомые персонажи снова заявляют о себе. Этим память похожа на склад кинодокументов, хранящихся на полках в жестяных коробках, покрытых сверху налётом пыли. Иногда эта пыль кажется банальным наслоением дней, которые запросто можно смахнуть влажной тряпкой, и тогда прошлое предстанет со всей ясностью на экране. Яркие цвета заявляют во всю силу своё право на жизнь, и память восстаёт живыми картинами прошлого.
Только здесь и сейчас за дальним столиком у окна уединилось не прошлое – это Алла во плоти и в естественном времени отобразилась реально ожившим обликом. На её понуро склонённую голову с ниспадающими на стол прядями волос проливался сверху от люстры электрический свет, взрываясь яркими бликами в кристаллах подвески причудливого хрустального нагромождения под потолком, создавая над теменем женщины эффект искрящегося ореола. Алла уныло опиралась щекой о левую руку, а правую вытянула на столе, нервно сжимая тонкие пальцы с длинными аккуратно наманикюренными ногтями. В синем фланелевом костюме, идеально сидящем на её соблазнительной фигуре, она выглядела тоскующей феей, случайно забредшей в злачное место. Перед ней стояла наполовину опустошённая бутылка красного вина и тарелка с нетронутым сандвичем.
Меня она заметила лишь когда остановился перед её столом. Не поднимая головы, пригласила садиться напротив, вяло махнув рукой. Во всём её потерянном виде было что-то такое, от чего совесть во мне завопила, как кошка, которой хвост прищемили дверью. По всем признакам было очевидно, что Алла испытывает жизненный кризис, к которому, в некоторой мере, причастен и я. А как мне не быть причастным после того, что между нами произошло. Ведь виноват во всём в большей степени я сам. Мне теперь и разделять с ней невзгоды. И я обеспокоенно вопрошал, стараясь изо всех сил сдержать тревогу в голосе:
– Так по какому поводу пьём, и что заставило вспомнить о старом друге?
Алла наконец приподняла голову, гневно взглянув мне в лицо, точно подавляя в себе желание ударить, и заговорила увесистыми фразами, как будто складывая булыжник в кучу:
– Вот скажи мне, старый друг, чего мужику не хватает, когда молодая жена под боком и полные карманы денег?
– Ну, может здоровья… – неуверенно предположил я.
– Здоровья в нём – хоть отбавляй! Бык позавидует такому.
– Тогда не знаю, что сказать. Без женской ласки тоже тяжко нам бывает.
– Во-во, на этом вся порода ваша зациклена. Как хряк, готовы хоть кому брюшко подставить почесать.
– Причём здесь я? Какие могут быть ко мне претензии, когда я вольный холостяк?
– Ты-то свободен. Но почему мой старый кобель шляется с вечно распахнутой ширинкой?
– Как? И он туда же? Такой добропорядочный семьянин. В преклонных летах. Вот это новость! Но ты всегда можешь рассчитывать на счастливую жизнь вдвоём со мной. Правда, я не денежный мешок, да и в карьере не преуспел. Такая мещанская фигня меня не впечатляет. Зато к тебе пылаю чувством бесконечным.
– Да будет тебе гнать пургу. На прошлом сам поставил крест. Теперь остались мы друзьями. И в этом есть наш общий интерес.
На это нечего было возразить. Она права. В душе как будто вскрылась незалеченная рана – не проявившаяся неожиданной болью, но возобновившая болезненные ощущения застарелой травмы, нанесённой чем-то смертоносно-опасным, не оставляющим шанса на выздоровление.
– Диагноз доктора исчерпывающе-точен. Не допускает двояких толкований. Пациенту остаётся единственная перспектива – испить чашу горечи до дна, – упавшим тоном продекламировал я собственное положение.
– Зачем таким трагическим речитативом озвучивать доставшуюся роль, когда авторство самому же и принадлежит?
– Шекспир не зря сказал: весь мир – театр и мы актёры в нём. Значит, обречены играть спектакли. Теперь, сударыня, ваш выход. Прошу! Вы, кажется, хотели что-то мне сказать?
– А может, без фиглярства обойдёмся, Овёс?
– Тогда прямо ответь: мы сегодня празднуем радостное событие или горе заливаем?
Алла смерила меня оценивающим взглядом, будто решая, стоит ли доверять такому фрукту. Затем, оттягивая время, плеснула себе в бокал вина и залпом выпила. Я молча ждал, как дальше развернутся события. Наконец Алла ожгла меня полыхающим взором и провозгласила убеждённо:
– Каждый самец стремится обзавестись собственным прайдом. К этому подталкивает его животный инстинкт.
– По этой части лучше всего обратиться к академику Павлову. Он на своих собачках в опытном порядке роль инстинктов объяснил. Я же в этом не смыслю ни бельмеса.
– К чертям собачьим академиков. А я не собираюсь быть наложницей в гареме.
– И что решила? Может глотку ночью перережешь мужу? Или подсыплешь яд ему в вино? Но лучше киллеру его заказать – будет в духе времени. Так, во всяком случае, руки останутся чистыми: сделала заказ, приняла работу, заплатила.
– Дельное предложение, я подумаю над ним. А пока – гуляем! Будем пить и веселиться.
– Значит, всё-таки празднуем, – утвердился я в окончательной мысли. – Тогда закажу коньяк.
– А что, есть разница в том, когда и чем напиваться?
– Конечно! Когда празднуют – пьют коньяк, а если горюют – водку. Этим русский мужик отличается от прочих.
– Я же не мужик.
– Тогда пей шампанское! Я закажу сейчас официанту.
– Не надо. Буду пить красное вино.
Вскоре на столе появились новые бутылки: с коньяком и красным вином. Мы активно прикладывались к бокалам, так что, скоро оба порядком охмелели. Это вовсе не было похоже на празднество, а скорее напоминало дружескую попойку старых приятелей. Покончив с заказанным содержимым, я снова попросил коньяк. Его мы допивали вместе.
– Ты с непривычки можешь не рассчитать, – попытался было я предостеречь собутыльницу от неосмотрительного шага.
Да где там. Алла уже подхватила кураж и её не остановить. В движениях нарушилась координация, на глаза накатила туманная поволока, речь заметно замедлилась. Да я и сам едва контролировал ситуацию. За соседним столом напротив какой-то болван всё глумливо лыбился, бросая похотливые взгляды на мою привлекательную партнёршу. Обслуживающий персонал расторопно, как уличный коробейник, разносил расписанными под палех подносами свой гастрономический сервис. Музыка с трудом пробивалась потрёпанными аккордами сквозь гул голосов и концентрировалась под потолком, словно пар в русской баньке, собравшийся в тугой клубящийся концентрат. Звуки снаружи проникали внутрь меня, словно сквозь ватное одеяло, покрывшее с головой. В какой-то момент я почувствовал, что пора закругляться с весельем.
Алла, по-моему, окончательно затерялась в пространстве. И ей становилось совсем нехорошо. А надо ведь её ещё доставить домой. На её самочувствии явно стало отрицательно отражаться посталкогольное отравление. Придётся позаботиться о даме, чтоб привести её в чувство. Я вынужденно прибегнул к помощи обслуживающего наш стол официанта. Тот быстро сообразил в чём дело и через короткое время появился со смоченным нашатырём ватным тампоном. Сунул несколько раз средство под нос Алле, от чего ту резко передёрнуло, как будто схватилась рукой невзначай за оголённый электрический провод. Заодно и мне понадобилось отведать нашатырного отрезвителя. После этого я стал способен проводить свою подругу до умывальника, и настойчиво порекомендовать хорошенько промочить лицо под холодной струёй. Сам пошёл рассчитаться за заказанное к столу.
Пока суть да дело, появилась Алла с бледным осунувшимся лицом. По её изнурённому виду можно было наверняка предположить, что беднягу стошнило и ещё продолжает мутить. С непривычки такое состояние бывает очень мучительным. Муки преисподней, пожалуй, вполне покажутся сравнимы с подобным испытанием. Остаётся только посочувствовать оказавшемуся в таком положении бедняге. Я с содроганием глядел на Аллу и физически ощущал на себе всю тяжесть её недомогания. Слабым голосом она неуверенно попросила:
– Крепкого кофе бы выпить…
Мы снова устроились за столом. Официант успел уже там навести порядок: убрал грязную посуду, принёс новые салфетки, налил свежей воды в графин. Пока Алла поглощала свой кофе, я привычно цедил новую порцию коньяка. Разговор не клеился. Слишком тяжкие складывались ощущения. На болезненно искажённом лице моей подруги обозначилось, что крепчайший бразильский напиток отнюдь не принёс облегчения.
– Что, совсем плохо? – пособолезновал я искренне.
– Думала, может кофе взбодрит хоть немного.
– Понимаю! В твоём положении помогут только радикальные меры.
– Что это значит?
– Значит это то, что клин клином вышибают.
– Согласна на любую экзекуцию. Только как это выглядит?
– Всё до банального просто. Нужно собраться с волей и проглотить новую порцию алкоголя.
– Ты с ума сошёл, Овёс? От одного только вида этой дряни меня всю передёргивает. Придумай что-нибудь другое.
– Есть и другие средства. Выбирай, которое больше подойдёт.
– Не томи, садист, скорее говори, что делать.
– Скорую надо вызывать. В стационаре тебе промоют желудок, вставят клизму. Ещё и освобождение от работы на недельку выпишут с диагнозом посталкогольного отравления.
– Ты смеёшься надо мной, да?
– Вовсе нет. На сегодняшний день есть только два метода избавления от подобного недуга: один – народный, другой – медицинский. Выбирай, какой тебе ближе.
В ожидании я смиренно сложил руки на груди, сохраняя за собой право компетентного лица, владеющего исчерпывающим познанием о предмете дискуссии. На Аллу жалко было смотреть, пока она мучительно боролась внутри себя с кипучими протестами противоборствующих тенденций. У неё на лбу даже выступили блестящие росинки пота. Действительно, процедура предстояла не из приятных. Наконец, прозвучало решительно:
– Давай сюда свою отраву!
Я протянул ей слегка отпитый бокал и порекомендовал:
– Выдохни и разом выпей единым залпом. Потом станет легче.
Алла зверски сморщилась, будто собралась глотнуть уксусной эссенции, но, превозмогая отвращение, всё-таки вплеснула внутрь себя коньячную дозу. В тот же миг глаза её опасно выпучились, грозя выскользнуть из орбит, и она, прижав салфетку к губам, резво кинулась к раковине в туалете. Появилась она снова в зале спустя четверть часа заметно посвежевшей и с живым блеском в глазах.
– Теперь совсем другое дело, – одобрительно заметил я, – можно продолжить наш праздник.
– Иди ты знаешь куда с такими шуточками, – с отвращением отшатнулась от меня выздоравливающая. – Раз в жизни на собственном опыте испытала эту гадость, чтобы признать её неприемлемость для себя. Больше никогда не снизойду до подобного ханжества.
– Так это хорошая разрядка для нервной системы. Весь мир её оценил.
– Уж лучше я в следующий раз другими методами воспользуюсь.
– Тогда тебе только остаётся покончить со своим мужиком, как источником раздражения, ибо состояние агрессии взорвёт мозг, если его вовремя не разрядить.
– Предпочитаю иные способы решения проблем.
– Знаю, некоторые обращаются за помощью к семейному психологу или духовнику. Что ж, и это выход.
– …а ещё есть те, которые разрывают отношения, – добавила Алла ожесточённо, будто решилась заколоть любимого поросёнка к рождественскому столу.
С виду держалась она вполне приемлемо, в глазах забрезжила жизнь. До завтрашнего утра протянет, а там пусть приложит ко лбу мокрое полотенце и попьёт аспирин. Молодой организм устойчив и не к таким встряскам. Впредь будет наука, к чему не следует прибегать во избежание экстремальных нагрузок на организм. В следующий раз крепко подумает, стоит ли подвергать себя сомнительному испытанию из-за случившегося разлада в семье. Может того не стоит проходной эпизод текущего быта? Ну, ладно, её заботы – исключительно в сфере её компетенции.
Больше Алла не обмолвилась об отношениях с супругом. Не стала распространяться о том, что нарушило их семейную идиллию. Признаться, не очень приятно становиться свидетелем чужого конфликта, тем более, когда в сложившемся треугольнике ты сам являешься третьим лишним. И я проводил её до такси, чтоб без приключений добралась до дома. Чем там закончится их размолвка меня, в принципе, не интересует.

*  *  *

Мои финансы поют романсы!..
Вот прицепилась же эта проклятая фраза ко мне, прямо как назойливая муха к коровьему заду. Так и звучит внутри опереточной арией, заглушая все прочие мысли. А задуматься действительно есть о чём. Ситуация такова, что пора заканчивать отдыхать и нужно приступать к поискам нового места работы. В газету я больше не пойду. Достаточно с меня того лицемерия и тщеславия, с которыми постоянно сталкиваешься в процессе журналистской деятельности. Такая ущербная редакционная политика становится со временем нормой для тебя, и ты воспринимаешь мир в искажённом свете. Кроме того, тебя напрочь лишают возможности иметь собственное мнение, и ты принуждён обретаться в лоне штампов и стереотипов.
– Куда же теперь податься? – решал я для себя насущный вопрос в мучительном поиске выхода. – После тех приличных заработков в газете, к которым привык, не пойдёшь ведь на мизерный оклад какого-нибудь конторского служащего либо охранника на дискотеке. На фабрику или завод поступать тоже не с руки – там квалифицированные кадры требуются. Да, задачка со многими неизвестными.
Гнетущее состояние уже несколько недель не покидает меня. Даже не знаю, каким образом решить проблему. Уповал бы на бога, да нет во мне веры в сверхъестественные силы. Остаётся только пребывать в подвешенном состоянии и рассчитывать на чудо. К преуспевающему Трохану за помощью ни за что не обращусь – здесь дело касается принципа. Иначе сам себя перестану уважать. Мать по тем же соображениям не стану беспокоить. Подумает ещё, что я совсем ни на что не способен.
Некоторые предприимчивые знакомые предлагают перейти в сферу услуг и заняться продажей пылесосов. Или, например, от фирмы «Гербалайф» в розницу распространять среди населения биологически активные добавки к пище. Говорят, на этом поприще кое-кто при определённой активности сумел сделать себе целое состояние. Правда, лично я таких преуспевающих дельцов не знаю. Школьный приятель Стасик пробовал пристрастить меня к собачьему бизнесу, но разводить боевых псов ради того, чтоб они рвали друг друга в клочья, и на этом скопить себе состояние – такое кровавое поприще тоже не для меня. Сам Стас вот уже месяц, как отбыл в неизвестном направлении и не подаёт вестей о себе. Знаю только, что его вояж связан с приобретением какой-то новой породы для его питомника. Звал и меня с собой, да я наотрез отказался. Благодаря ему, имею печальный опыт присутствия на собачьей травле.
Я не любитель кровавых зрелищ, но Стасик однажды уговорил составить ему компанию в поездке на собачьи бои. Он с таким жаром посвящал меня в особенности той или иной породы бойцовых псов, столь компетентно объяснял преимущества небольшого по размерам стаффордширского терьера перед огромным алабаем, уверял в перспективности кровавого тотализатора, что заразил своей страстью и я согласился на его предложение посетить собачий турнир.
– Там спонсорами выступают богатые олигархи и делают такие крутые взносы, что этот бизнес всё более процветает. Кроме того, высокие ставки позволяют быстро обогатиться организаторам и участникам. Владелец выигравшей в поединке собаки может разом стать обладателем целого состояния. В залог закладываются дома, яхты, автомобили, – вдохновенно расписывал мне заманчивые перспективы знаток запретных турниров.
– А как же сами собаки? Кто-нибудь озаботился о правах жертв? – попытался я по-другому заставить взглянуть приятеля на азартное развлечение.
– Тут надо понимать психологию бойца! – поучительно посвящал меня в детали Стас. – Со щенячьего возраста пса воспитывают соответствующим образом, прививают вкус к боям, натаскивают на расправах с котами, бродячими дворнягами и другими животными. Кровь для него становится, как наркотик. Он сам жаждет поединка.
– Тебя послушаешь, так вспомнишь горьковскую «Песнь о Соколе», где безумству храбрых слагают гимны. А ты в курсе, что Госдума приняла на рассмотрение проект закона «О жестоком обращении с животными»? Должно быть, скоро уже накроется медным тазом этот языческий ритуал жертвоприношений.
– Не думаю, что так легко это будет запретить. Просто бизнес уйдёт в глубокое подполье. Здесь завязаны многие интересы.
– И в чём же сакральный смысл жестоких ристалищ?
– Дело в том, что таким образом достигается улучшение параметров породы. Производится селекция животных. Прививаются усовершенствованные качества.
– Для чего из собаки делать более свирепого зверя?
– Как ты не поймёшь! Это же человеку во благо. Собака надёжно его защитит, находясь на службе в борьбе с преступностью, терроризмом, неся караульные функции или занимаясь поисковой деятельностью.
– Боюсь, что не это главное. «Мани, мани» – так называется популярная песня знаменитой шведской группы «АББА». Исключительно ради денег затеваются расправы над животными на глазах сатанеющей публики…
Место, где проводились собачьи поединки, организаторы избрали в заброшенном карьере, ранее служившем месторождением гравия для производства дорожно-строительных работ. Добираться туда пришлось сначала городским автобусным маршрутом, потом километра полтора мы шли вдоль лесополосы. К карьеру вела ещё разбитая грунтовая дорога – вся в выбоинах и колдобинах, по которой съезжались сюда заинтересованные участники зрелищного события, владеющие транспортными средствами. Повсюду вокруг котлована и по обочинам дороги виднелись припаркованные автомобили. Внизу мельтешила толпа народа, сгрудившаяся вокруг высокого манежа из сетки-рабицы.
– Это бойцовская арена, – пояснил Стасик. – Пока не начались поединки, надо пробиться поближе к сетке и занять там места. Позже это не удастся сделать.
И мы сунулись в недра жаждущей зрелища массы. Билеты мой друг приобрёл заранее, поэтому пункт контроля мы прошли без задержки. Долго пришлось пробиваться к проволочной изгороди. Когда, наконец, добрались до цели, наглядно открылась картина приготовления к бою. Арена представляла собой круглый загон в диаметре около десяти метров. В противоположных сторонах сетчатого ограждения были сделаны дверцы, возле которых вскоре появились владельцы с собаками. Псы были в намордниках и, чуя предстоящее сражение, злобно рычали и рвались с поводков. Но распорядитель ещё не подавал команды к началу турнира – ждал, пока оживление присутствующих достигнет требуемой кондиции.
Ну, вот, загремели железные запоры, с бойцов сорвали намордники и спустили с поводков. На арену справа решительно вырвался огромный лохматый алабай. Его размеры весьма впечатляли. Вздыбленная на загривке шерсть придавала ему сходство со львиной гривой. От прерывистого дыхания из оскаленной страшными клыками пасти во все стороны летели жемчужные брызги. Один вид такой зверюги холодной судорогой ужаса сковывал душу.
В тот же миг слева в загородку выскочила короткошерстная приземистая псина, невыдающегося размера, и, как мне показалось, обречённо ринулась на соперника. В её безобразном виде совсем не чувствовалось угрозы, не то что в громадном разъярённом алабае. И всё же это был кобель с несимметрично развитой грудью, на кривых коротеньких ножках и с непомерно выпирающими наружу жевательными мышцами, отчего безобразная морда напоминала мощный аппарат сокрушительного предназначения. В приоткрытой пасти обнажились ряды основательных жёлтых зубов. Сбоку свешивался наружу розоватый язык, с которого блестящим шнуром плотоядно стекала слюна.
– Это питбуль, – уважительно прокомментировал дигорец. – Настоящая машина смерти.
Сквозь возрастающий гвалт толпы я едва разобрал слова, но ощутил значимость его оценки. А на ринге кульминация развивалась стремительно. Псы схлестнулись в середине манежа, и алабай просчитался в атаке. Его клык вскользь полоснул лишь по шкуре питбуля и на боку у того проступила полоска крови. Только уродец ловко увернулся от разящего сокрушительного натиска. Сам же мощно вцепился сбоку в холку кавказского волкодава. Гигант начал злобно метаться из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя соперника. Как он отчаянно кружил по арене, стараясь громовым лаем ошеломить противника! Но это не возымело успеха. Из-под лап собаки летели ошмётки земли, облако пыли густо застилало место побоища. Наконец лохматому удалось оторвать от себя вцепившегося клещом врага и тот кубарем отлетел прочь.
– Ох-х-х! – выдохнула публика накопившееся внутри чувство.
– Смотри, что он сделал с алабаем! – с восторгом воскликнул мне в ухо Стас.
Действительно на спину кавказца с зияющей кровавой раны у основания шеи свешивался порядочный шмат сорванной шкуры. Кровь обильно забрызгала бока и спину пастушьей овчарки. Это только больше разъярило волкодава. В горячке схватки он не испытывал боли и с грозным рыком ринулся в новую атаку.
Недруги яростно схватились опять. Теперь оба неистово рвали друг друга зубами, кружась и извиваясь безостановочно в бешеном ритме битвы. Вокруг летели окровавленные клочья шерсти. Розовая пена густо пузырилась на мордах поединщиков. Захлёбывающийся рык собак звучно прорывался в гаме беснующейся толпы. В облаке пыли, застилающем обзор, было не разглядеть подробностей боя. Лишь раздавался звериный хрип, да мелькали фрагменты взлохмаченных тел. Наконец разнёсся пронзительный собачий вопль и разом в арене всё замерло. В рассеивающемся тумане оседающей пыли проступило нечто, свалявшееся грязным растрёпанным комом, пропитанным бурыми пятнами крови.
Поверженный алабай лежал в предсмертных подёргиваниях на боку посреди арены, а над ним возвышался нескладный триумфатор, сомкнувший мёртвой хваткой страшные челюсти на порванной глотке своей жертвы.
На это ужасно было смотреть, и я почувствовал себя дурно. Расталкивая на пути орущих фанатов жестоких собачьих боёв, я ринулся прочь от кошмарного места. А кругом мелькали в ожесточённых гримасах лица, возносящие славу победителю. И главным противоречием во всём этом хаосе являлось присутствие женщин с горящими лютой беспощадностью глазами.
В каком-то сомнамбулическом состоянии добрался до дома. Чтобы прийти в себя, пришлось принять лошадиную порцию водки. Лишь после этого смог забыться в угарном тревожном сне.
С тех пор я не видел себя в образе собачьего ланисты (так называли в Древнем Риме владельцев гладиаторских школ). Мне откровенно претила такая роль. Следовало поискать более подходящее занятие. Работа должна соответствовать складу характера.
Таким образом, по сей день пребываю в глубоком раздумье.
Однако всегда есть смысл оставаться оптимистом. Тогда и свершившееся чудо не покажется чем-то неординарным. Скорее, согласно эйнштейновской теории вероятности, невероятное окажется естественной закономерностью. В общем, разбудил меня ранний телефонный звонок. Хотя ранним его назовёт далеко не каждый, ибо время приближалось к обеденному часу. Я ещё нежился в постели, когда мать известила о том, что какая-то женщина ожидает меня на телефонной линии. Если бы это была Алла, мать узнала бы её по голосу и уведомила меня. А тут совсем другое дело. Так что за женщина так бесцеремонно решила потревожить моё уединение?
Пришлось выбираться из уютного лежбища. Накинув на себя халат, я поплёлся к аппарату, испытывая в душе естественное любопытство.
– Алло, я вас слушаю! – с выразительным придыханием обратился я в трубку.
Боже мой! Первые же, донёсшиеся в ответ звуки, буквально ошарашили неожиданностью. Уж на такое я ни коим образом не рассчитывал. Эффект получился потрясающий. Из недр проводного эфира ко мне само провидение взывало хриплым прокуренным гласом незабвенной Янины Соломоновны. И смысл услышанного заключался в том, что мэр города Белая Башня, г-н Кессаев, приглашает меня к себе на аудиенцию. «Наверное, дело касается моих публикаций в печати», – проскользнула в мозгу равнодушная мысль.
– А на какое время назначено мне? – осторожно спросил я.
– Чем скорее прибудете, тем лучше, – был лаконичный ответ.
– Ну, вы-то, Янина Соломоновна, как там поживаете?
– Сергей Вениаминович, у меня времени в обрез. Ни секунды нет лишней. Как приедете, обо всём поговорим. Пока!..
Пришлось снова тащиться в допотопном автобусе по разбитой дороге до Белой Башни. Пока два часа трясся в транспортных вибрациях, колеблемый как заправский молотобоец отбойной силой в угольном штреке, вспомнил все бранные выражения уличной шпаны, обогащающие неписанный лексикон населения. И всё-таки по прибытии на место, первое, чем был приятно поражён, оказался автовокзал. Его в кои то веки окрасили, наконец, в весёлые тона, среди которых преобладал небесно-синий цвет в сочетании с оранжевым. И совсем неожиданным оказалось, что площадка, предназначенная для стоянки автобусов, теперь аккуратно покрыта асфальтом по всей территории, и там нет больше места огромной луже, в которой раньше так нравилось принимать грязевые ванны местным свинкам. Кроме перечисленных новшеств, сверху, по карнизу обновлённого здания вокзала, приладили красноречивое обращение «Добро пожаловать в город Белая Башня». Не скрою, приятное оставляет впечатление такое приглашение у городских ворот. Что ж, исключительно с добрыми намерениями вторгаюсь я в эту дремучую глухомань.
На удивление быстро добрался городским автобусом до мэрии по новому асфальтовому шоссе. Едва вошёл в вестибюль, чуть не на пороге столкнулся с Яниной. Её рыжая копна на голове по-прежнему ярко пылала осенним яростным костром. В лице заметно прибавилось озабоченности. По всем признакам мадам Федермессер ни в чём не изменила своим привычкам и оставалась всё той же неистовой и кипящей натурой.
– Привет, Сергей! – на бегу отсалютовала мне Янина. – Извини, нет времени поболтать. Шеф у себя. Заходи к нему.
Мой ответный привет устремился вдогонку наставнице мэра, спина которой напоследок мелькнула в проёме входа и тут же исчезла из вида, словно отсечённая захлопнувшейся дверью.
– Янина в своём амплуа, – подумал я с завистью. – Мечется как Фигаро, который то здесь, то там. Это я всё бездельничаю. Прямо обломовский стиль жизни перенял. Итак, чем встретит меня Кессаев?
Я осторожно приоткрыл массивную дверь в кабинет мэра и вежливо спросил разрешения войти. Внутри меня будто затрепыхался влажный лоскут на прохладном ветру. Рябь волнения теребила сознание: как поведёт себя со мной в новом качестве господин Кессаев? Многих значительным образом меняет высокая должность, ибо повышается доля ответственности и необходимо соответствовать месту. Так считают они.
Но Мурат не принадлежал к тем многим. Он существовал в единственном экземпляре. Как некий эксклюзив. Пока я входил в его просторный кабинет, обшитый ореховым шпоном по стенам, и ступал по отполированному до зеркального блеска дубовому паркету, он сидел за столом среди кипы бумаг с сосредоточенным видом, погружённый в глубокие раздумья. Было очевидно, что мэр по уши занят текущими делами. Когда хозяин кабинета оторвал взгляд от лежащих перед ним документов и поднял голову, мне не показалось в первый момент, что в лице Мурата что-нибудь изменилось. Пожалуй, только его поджатые губы стали более подогнаны одна к другой, как отёсанные каменные глыбы в пирамиде Хеопса. Прежде чем я пересёк кабинет и приблизился к его обитателю, Мурат бодро поднялся навстречу с места. Радушная улыбка окрасила приятными тонами его озабоченное чело.
– Ну и дела! – подумал я, успокаиваясь. – Да это же тот самый Мурат. Мой старый знакомый. Приятель и оппонент в спорах.
Ну да, передо мной был Мурат, хотя и представший в непривычном облике высокопоставленного чиновника. Новый костюм из дорогого сукна сидел на его громоздкой фигуре, как рабочая спецодежда. Только мазутных пятен на ткани и замасленностей на рукавах не доставало. Зато галстук свободно болтался с ослабленным узлом, открыв напоказ выемку в основании шеи. В первый миг показалось, будто Мурат оценивающе рассматривает меня из далёких глубин самого себя, но, когда радостное выражение по-доброму преобразило черты, и внутренний свет озарил его лицо, я окончательно утвердился в уверенности, что передо мной всё тот же Мурат.
– Здорово, дружище, – протянул он мне руку обыденно, как будто мы только вчера расстались.
– Я рад за тебя, что добился заветной цели, – ответил я.
– Говорят, тебя выперли из газеты?
– С редактором не сошлись характерами.
– Ну и держи хвост пистолетом. Обстоятельства меняются, а мы всегда должны оставаться самими собой.
– Так я и делаю.
– Мне Янина докладывала, что на тебе отыгрались из-за меня.
– Я и сам тот ещё гусь.
– Но, полагаю, работа тебя не обременит?
– Хочешь выступить в роли нового моего работодателя?
– Почему бы нет?
– Какую предложишь вакансию, шеф?
– Пока конкретно не знаю, но чувствуя свою вину перед тобой за незаслуженно понесённые убытки и, как порядочный человек, желаю возместить свой долг.
– Всё бы ничего. Только мне придётся далеко ездить на работу. Сам же потом выгонишь по статье за систематические опоздания.
– Об этом я уже позаботился. Для тебя тут недалеко подобрали служебную квартиру. Ключи хоть сейчас можешь забрать у моей секретарши. Ордер на жилплощадь выпишут после получения твоего согласия.
После такого вступления кочевряжиться не имело смысла.
На этом мы ударили по рукам. Как вышло дальше с моим трудоустройством, я рассказывал выше. Официально должность мне назначили пресс-секретаря при мэрии. А круг обязанностей Мурат определял лично. Специфика моей деятельности охватывала, главным образом, конфиденциальные и приватные сферы. Одним словом, по выражению патрона, задействован я, как есть, в области провокационных конкретизаций. Думаю, читатель представил себе из текста суть моих практических инициатив.

*  *  *

Вернувшись в Белую Башню после дня рождения матери, первым делом я составил письмо для выяснения судьбы первого мужа бабуси Василия, и отправил запрос в Москву. Рассекречивание архивов подало надежду, что, может быть, на сей раз удастся прояснить белое пятно в истории нашей семьи. Время покажет, что получится из этой моей затеи. А в остальном моя деятельность протекала в обычном русле повседневности соответственно занимаемой мною должности в аппарате мэра Кессаева.
Всегда существует какая-то фатальная объективность в заложенной природе вещей, следствием которой является поэтапное испытание личности. Инструментом воздействия, не исключено, что в определённый момент может стать трагическое стечение обстоятельств. Быть морально готовым к любым проявлениям роковой эскапады судьбы надлежит человеку, занявшему лидирующее положение в обществе. Природой заложено испытание на излом не только физических тел с устойчивой кристаллической решёткой молекулярного строения, но и в сфере тонкой материи невидимых духовных конструкций. Психологическая стойкость в моральной принципиальности является мерилом несгибаемости внутреннего духа. Воля руководителя порой определяет содержание сознания масс. Относительно себя замечу, что в событиях того рокового дня я подсознательно улавливал скрытую логику процесса, и по мере концентрации клановых противоречий в политическом конгломерате городских управленческих структур осознавал неизбежность возникновения развязки. Хотя не всегда в предначертаниях жизненных перипетий можно ухватить смысл происходящего. Момент истины наступает, как вспышка молнии озарив окружающий мрак неведенья.
Дело было в субботний день. Позвонил мне Борис Санакоев и срывающимся голосом возвестил о случившемся на городском рынке теракте. Не дожидаясь начальственных директив, я кинулся из дома к мэрии. Там уже вовсю заправляла мадам Федермессер. Она бросила мне на ходу:
– Сергей, оставайся здесь на телефоне. Мне срочно надо прибыть на место. Мурат уже там. Кто бы не звонил, отвечай всем спокойно, чтоб вселить уверенность, что ситуация под контролем.
– Будут спрашивать подробности. А что я на это отвечу?
– Я всё уточню и буду держать тебя в курсе. Пока мне известно о трёх погибших и восьми раненых. В городе напряжённая обстановка. Возможно проявление активных действий со стороны радикалов. Всё это может использовать в своих интересах Хестанов. С нашей стороны нужно принять превентивные меры.
И Янина с решительностью боевого слона ринулась навстречу образовавшейся опасности. А я прильнул к телефону, который в тот миг забился в истерике, разлившись дребезжащей апоплексической трелью из пульта в приёмной городской мэрии.
– Алло… алло!.. – захлёбываясь словами, орал мне в ухо встревоженный мужской голос. – Говорят, чеченские боевики ворвались в город. Что делать и как защищать семью?
Как можно спокойнее и нарочно растягивая паузы между словами, я внушал обстоятельно паникёру:
– Не надо ничего предпринимать. Произошёл несчастный случай на рынке. Ждите сообщений муниципальных средств вещания. Обстоятельства выясняются. Ситуация в городе не вызывает опасений. Занимайтесь домашними делами.
Не успел я толком опустить трубку на аппарат, как тут же задребезжал новый звонок. Женщина требовала зачитать ей немедленно список погибших пофамильно.
Я возмутился:
– Какой список? О чём вы говорите? Ещё ничего не известно. Мне не поступали сведения от официальных лиц. Ожидаю на проводе. А вы немедленно прекратите сеять панику.
В ответ раздались рыдания и истерическим голосом звонившая набросилась на меня:
– Вам хорошо рассуждать там, а у меня пятнадцатилетняя дочь пропала… ушла и не вернулась домой…
– Куда ушла? – опешил я от неожиданности.
– Пошла подружку навестить на улице Гоголя.
– Так это же далеко и совсем в другой стороне от рынка.
– Я звоню туда, и никто мне не отвечает.
– Может, они музыку громко включили, – предположил я. – Или отправились к другой подружке. Люди молодые – у них свои интересы. Во всяком случае на рынке им делать нечего. А вы перестаньте истерить на пустом месте. Будьте уверены, с вашей девочкой ничего не случилось.
Следом позвонил какой-то тип и мрачно возвестил:
– Всё! Началось самое худшее, чего я опасался.
– А чего вы опасались?
– Это война с ингушами. Видите, уже напали на нас. Вот до чего ваша власть довела ситуацию в стране. Кругом льётся кровь, вспыхивают конфликты, гибнут люди в горячих точках…
– Вы несёте какую-то чушь, – прервал я зловещего оракула. – Никакой войны нет в помине.
– Откуда тогда столько трупов?
– Послушайте, в городе тишина. Нет никаких гор трупов. Нет стрельбы. Вы просто провокатор. Произошёл несчастный случай на рынке, вот и всё. Похоже газовый баллон там взорвался. Подробности пока не поступали на пульт. Ждите официальных сообщений.
Другой абонент был более сдержан:
– Где расположен пункт сдачи крови? Мы всей семьёй готовы помочь пострадавшим!..
Да, слухи мгновенно распространялись среди населения, обрастая всё более ужасными подробностями. Люди передавали друг другу неведомо откуда зарождающиеся в их воспалённом сознании параноидальные фантазии. Фобии преследовали особенно тех, кто обладал наиболее пылким воображением. Одна возбуждённая особа вот как интерпретировала собственную версию трагической ситуации:
– …в морг привезли столько погибших, что уже не вмещаются в холодильниках. Тела складывают в штабеля во дворе.
Другой кумушке подружка передала по секрету, будто бы собственными глазами видела, как шёл бой на рынке.
– …она пряталась за газетным киоском и оттуда наблюдала всю картину. Говорит, грузины там побили много наших…
А один скептик из местной ячейки либералов заявил, что во всём коммунисты виноваты, мол, это они совершают по всей стране теракты, чтобы таким образом дискредитировать зарождающуюся демократию. Я тщетно пытался его переубедить:
– Вы заблуждаетесь, любезный. Всё абсолютно не так. Скорее всего произошёл нелепый несчастный случай. Виной тому может быть обычный человеческий фактор. Людская халатность не имеет границ, и неосторожное обращение с газом приводило не раз к трагическим последствиям. Уверяю вас, коммунисты здесь не причём…
Наконец дала о себе знать Янина:
– В чём дело, Сергей? Никак не могу до тебя дозвониться.
– У меня телефон от звонков раскалился докрасна. Таких страстей наслушался, что впору бежать в огород окапываться и занимать круговую оборону.
– Погоди, тут не до смеха. Официально подтверждённая информация такова: факт взрыва установлен. На месте обнаружены следы тротила. Это теракт.
– Исполнитель задержан?
– Начата операция по перехвату. Есть свидетели, видевшие двух подозрительных типов на рынке накануне происшествия. Составляется фоторобот. Задействованы милиция и спецслужбы.
– Как обстоит дело с пострадавшими? Есть ли погибшие?
– К сожалению, предварительные сведения подтвердились, погибли трое и ранены восемь человек. Но двоим легкораненым оказана медицинская помощь, и они уже покинули лечебное учреждение. В стационаре остаются шесть пострадавших. Один из них тяжёлый.
– Это окончательная информация и я могу ей воспользоваться в общении с гражданами?
– Да. Представителям медиа объявлены эти цифры. С минуты на минуту официальный вестник муниципального информационного центра огласит для общественности выводы проведённого предварительного расследования. Оставайся на месте, поскольку у всех служащих мэрии выходной день. Мы с Муратом отправляемся на телевидение, он выступит в «9-й студии» с обращением к населению…
Итак, не удалось по горячим следам задержать террористов. В одном месте, вроде бы, гражданин опознал похожих на показанный телевидением фоторобот подозреваемых в совершённом преступлении лиц и позвонил в ОВД. Однако там долго реагировали, и пока опергруппа прибыла на место, подозрительные субъекты успели скрыться. Потом ещё был звонок с заправочной станции, расположенной в посёлке Первомайском, где заправлял автомобиль человек, похожий на совершившего теракт преступника. Прибывшая группа патрульно-постовой службы на старом УАЗ-469 бросилась преследовать подозрительный автомобиль «Ауди», который на требование остановиться, стал на предельной скорости уходить по горной дороге в сторону грузинской границы. Стражи правопорядка открыли огонь из табельного оружия по колёсам удаляющейся иномарки. Оттуда прозвучали ответные выстрелы. Преследуемые скрылись за ближайшим поворотом и догнать их не получилось. А к вечеру в районе станицы Междуреченской был обнаружен местным жителем сброшенный в пропасть и догорающий автомобиль «Ауди».
Все факты немедленно расследовались оперативными службами внутренних дел. Только во всех случаях оперативники на пару шагов не поспевали за террористами и те каждый раз благополучно ускользали от возмездия. Расследование явно затягивалось, будто кто-то специально чинил препятствия, и задержать беглецов так и не удалось. Через три дня в больнице скончался ещё один пострадавший, получивший тяжёлые увечья во время теракта.
В городе муссировались разные слухи. Иногда столь противоречивые и нелепые, что поверить в них было невозможно. Невероятное доходило вплоть до утверждения замешанным в связи с террористами вице-мэра Бориса Санакоева. То, что он поддерживал отношения с грузинскими гражданами, не было ни для кого секретом. Но не все ведь грузины являются террористами. Многие коммерсанты из соседней страны ведут свой бизнес на территории Осетии. Не причислять же всех скопом к бандитам.
Вообще с Санакоевым всё складывается каким-то непристойным образом. Вокруг него образовался нездоровый климат, он замешан во всяких интригах, водит сомнительные связи с лицами, имеющими нелады с законом. Не прошло и месяца после теракта, горожане едва стали приходить в себя от испытанного шока, как новое событие потрясло Белую Башню.
Дело в том, что мэр Кессаев в рамках замышленного им проекта БАЛИ начал развивать производства. Он целыми днями мотался в заботах по территориям городского подчинения, встречаясь с полезными людьми. В одних случаях это были специалисты в той или иной области жизнедеятельности. Мурат решал с ними технические вопросы, требующие специальной профессиональной подготовки. В другой раз он отправлялся во Владикавказ или иной город, где договаривался о поставке необходимого для организуемого предприятия оборудования. Неизменно в таких поездках я сопровождал шефа и воочию наблюдал за его действиями. Меня всегда поражало: откуда у человека берётся столько энергии? Он мог сутками напролёт обходиться без сна. Погружённый в дела, обложенный кипами документов, проводя многочисленные встречи с гражданами, озабоченный выбиванием фондов для организации городской инфраструктуры, Мурат олицетворял собой истинного супермена. Время на сон ему приходилось выкраивать урывками: в машине, пока верный Коротышка перемещает доверенное ему тело патрона с одного места рандеву в другое; в приёмной ответственных лиц, ожидая назначенной встречи; в гостинице,.. в самолёте,.. во время совещаний,.. и даже в те короткие мгновения, пока один посетитель сменяет другого на приёме в кабинете мэра.
Перепадало и мне вертеться в заботах, подхваченным немыслимым круговоротом событий. Когда непочатый край дел захватывает тебя в полную силу, тут некогда думать о собственном благополучии. Груз ответственности перед людьми непомерно ложится на плечи взятыми на себя обязательствами.
Главные трудности в осуществлении задуманных проектов заключались в отсутствии достаточных финансовых средств. Источники для этого приходилось изыскивать всевозможными мыслимыми и немыслимыми путями. Порой это были поступающие традиционным способом фонды из госбюджета. Что-то удавалось выкраивать для города на сбыте скудной продукции чахнущего местного производства по лесопереработке. Мало что приносил пересыхающий ручеёк налоговых поступлений от обнищавшего населения, занятого в области индивидуальной трудовой деятельности, но всё же и это был доход. Вся надежда на поддержание функционирования городского хозяйства простиралась на богатых дельцов крупного бизнеса, приватизировавших городские предприятия. Львиная доля муниципального бюджета состояла из отчислений именно этой категории граждан.
И если кто-то наивно полагает, что толстосумы легко расстаются с деньгами, то этот человек либо романтик, либо полоумный. Коли хотите знать неприглядную правду сурового быта, покаюсь перед читателем чистосердечным откровением, которое, впрочем, отнюдь не вгоняет меня в стыдливую краску лица, поскольку ни я, ни Мурат не отложили лично себе в карман ни копейки наживы – все добытые нелегитимным путём средства, – истинный Бог! – пошли исключительно на благо общественных интересов. В ход приходилось пускать для достижения цели единственно эффективные инструменты: подкуп, запугивание, шантаж... Иные способы не приемлют эти господа. Цинизм и преобладание права сильного у них в обиходе, как сопли у хворающего во время эпидемии гриппа больного.
Не поддаётся осмыслению тот путь, на который погнало страну безумное руководство, решившее разломать сложившийся уклад жизни, избравшее направление на западные ценности, бросившее ограбленное население самостоятельно выбираться из гнетущего положения. И тут все методы оказались хороши ради единственной цели – выжить на этой земле.
Тем более примеры хищнических отношений во всём наглядно проявляли сами застрельщики преобразований. В их среде процветали коррупция, подмена понятий, подлый обман. Этот же арсенал стал в ходу и у прочего населения.
Вот и Мурат толковал с подобными типами на понятном им языке. Расхожая фраза «жить по понятиям, а не по законам» именно в тот период обрела истинный смысл. И случалось мне присутствовать, когда на глухой грунтовой дороге какие-то мрачные люди перехватывали дорогой автомобиль (чаще всего роскошную иномарку класса «люкс» или солидный джип). А потом жестоко истязали привязанного к дереву жалкого обладателя многочисленной недвижимости или сверхприбыльного производства. Как правило, результатом такого воздействия становилось значительное финансовое поступление в благотворительный фонд, пополняющий периодически городскую казну. Сопровождал я мэра и во время встреч его с имущими гражданами, проходивших в заброшенном здании на окраине, в задней комнате загороднего кафе или во время ночного визита в фешенебельных апартаментах позорно пасующего перед грозным визитёром владельца. А как было не заискивать нуворишу, когда резонным объяснениям Мурата о необходимости расстаться с частью необоснованно добытого состояния активно содействовали неофициальные подручные мэра из теневых структур, где внятно толкуют поступки категориями понятий. За закрытыми дверями своей резиденции патрон тоже проводил приватные встречи. И там доходило до того, что из уст его дозированными порциями яда выплёскивались кликухи известных криминальных авторитетов: Мазай,.. Сивый,.. Душман… Такой оборот придавал результативности встрече, и посетитель делался более сговорчив.
Но не во всём пригодна подобная практика. Когда доводилось, скажем, наведываться с вояжем в высокие госструктуры (министерства, финансовые ведомства или республиканский парламент), то там заведены иные приёмы этикета. Приемлемой формой достижения договорённости там является банальный подкуп должностного лица. Обычная взятка делает договороспособным любого высокопоставленного чина. Здесь, главное, знать его функциональную схему (там, от какой суммы плясать, через кого передать и проч.). Это достижение нынешней цивилизации удалось постичь в полной мере, лишь свернув на демократический путь развития, характерной особенностью которого являются товарно-денежные отношения. Потребительские запросы общества с подобной идеологией концептуально выражены в глобальном доминировании культа обогащения. Только все поголовно не могут принадлежать к сонму богатых. А посему расслоение общества имеет место быть. Значит, должен позаботиться кто-то и об обездоленной части человечества. Благо, когда такой кто-то найдётся, как это случилось в Белой Башне.
И вот незадача. Беда, когда строят козни известные недруги. А если в твоём окружении находится скрытый мерзавец? Тогда дело может кончиться катастрофой. Борис оказался тем камнем преткновения, который перекатывался в ногах у Мурата, изрядно досаждая своим присутствием.
Не раз я допытывался у шефа, зачем ему обуза в образе Санакоева. На что мне был резонный ответ:
– А он для меня, как стимул – этакий всевидящий зрак сатаны.
– Как это? – недоумевал я.
– Вот так! Благодаря ему я знаю, что каждый мой шаг пристально контролируем. Обо всех действиях немедленно сведения передаются во враждебный лагерь Хестанова. Это держит меня в тонусе и мотивирует проявлять активность в праведных поступках, – вразумлял меня мудрый патрон.
– Тебе могут придумать провокацию, на которую однажды попадёшься. Тогда пожалеешь, что пригрел на груди змею.
– А для чего я держу подле себя доверенных лиц? Ваша задача вовремя обеспечить меня компроматом на каждого моего недоброжелателя. Тебе я тоже плачу приличное жалованье вовсе не для того, чтобы ты щёлкал мух вокруг меня…
Несмотря на незавидную роль коллаборациониста, Борис вполне комфортно чувствовал себя в кругу мэра. Ничто не удручало его беспринципную совесть. А Кессаев жил исключительно мечтой осуществления проекта БАЛИ. Он открыл тепличное хозяйство, создал городское сообщество пчеловодов, организовал объединение фермерских хозяйств, способствовал возрождению запущенного животноводства, затеял строительство сети прудов для развёртывания рыбного производства. Открытая с его помощью птицефабрика готовилась торжественно дать городу первую партию качественного мяса. В период острого дефицита в стране продуктов питания это грозило стать поистине знаменательным событием. Заморские «ножки Буша» изрядно подмочили престиж отечественного производителя. А тут вдруг неожиданно проявил себя собственный разработчик. На слуху только и было, что: вот появится в магазинах наша курятина!.. Фраза ласкала слух, как любимая музыка душу меломана, вселяя реальную надежду в нуждающегося обывателя. Объект постоянно посещали представители мэрии. Торчал здесь часами и вице-мэр Санакоев.
Со дня на день ожидалось порадовать обнадёженный люд.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

И тут случилось непредвиденное. Только спокойно! Расскажу всё, как есть, по порядку. В общем, так. Тот день у меня получился весьма насыщенным. Я сопровождал шефа в поездке во Владикавказ, где он встречался с главой Северной Осетии-Алании по поводу осуществления проекта БАЛИ. Беседа проходила с глазу на глаз при закрытых дверях. Я оставался ждать в приёмной. Через сорок минут Мурат покинул кабинет высокопоставленного чиновника. Судя по виду патрона, я понял, что результат переговоров не вызвал в нём особого вдохновения. Расспрашивать о подробностях не в моих правилах, и я ненавязчиво, как верный оруженосец, следовал на расстоянии, пока Кессаев решал текущие вопросы с ответственными представителями республиканской администрации. Там у него были свои сторонники, которые при необходимости оказывали содействие в делах (естественно, за определённое вознаграждение). Краем уха я слышал, как один такой доброжелатель в коридоре задушевно сочувствовал провинциальному мэру:
– Ты, Мурат, не отчаивайся. Парламент сковывает руки главе республики, и каждый раз накладывает вето в решении финансовых вопросов. Тут коса нашла на камень: каждая сторона не желает уступать своих позиций. Вот поприжмём этих строптивых депутатов, тогда и твой вопрос можно будет решить.
– Я столько времени потратил на этот проект, а сдвигов не видно, – хмуро признался Мурат. – Вроде бы все согласны, в кулуарах высказывают одобрение. Вот и глава сегодня поддержал. Только от этого толку никакого.
– Сам должен понимать, хозяин не любит, когда кто-то без его ведома проявляет непомерную прыть на политическом поприще. Особенно молодая поросль. Он это ревностно воспринимает и считает, что ему готовят замену.
– Какой я ему конкурент, если не могу даже собственный блок единомышленников сколотить.
– Ну, не скажи! – возразил искушённый чиновник. – Твои административные успехи вывели Белую Башню в число благополучных населённых пунктов. В период упадка в стране, у вас показывают некоторый рост экономические показатели. Вводите в строй объекты социального назначения. Многие это заметили. Твой перспективный рост – дело времени…
Потом был визит в финансовое ведомство. Задерживали что-то экономисты с обещанными фондами на обеспечение социальных программ. Из неофициального источника удалось выяснить, что козни строит некий лидер партийной фракции в парламенте. Он всячески препятствует в выделении дополнительных средств, когда дело касается Белой Башни.
– Сволочь, – покидая министерство финансов, несдержанно выразился Мурат. – И здесь этот проклятый Кантемиров отметился. Но я надену на него хомут…
Ещё мы побывали на заводе «Электроцинк», посетили какие-то мелкие фирмы, на грузовой станции заказали контейнеры для доставки в Белую Башню оборудования на реконструируемую базу нефтепродуктов.
А вечером по окончании праведных дел вовсе не грех и расслабиться. С открытием «железного занавеса» пали ограничения в стране на выезд граждан за кордон, и ринулись по миру наши туристы созерцать чужеземную экзотику. Наиболее предприимчивые из них быстро переняли оттуда полезные примеры, и распространили целесообразную практику у себя. Так появилось во Владикавказе кабаре. Туда и отправились мы. В дверях тепло встретил щеголеватый и обходительный субъект во фраке, заранее кем-то предупреждённый о нашем прибытии. Он проводил к отведённому специально для нас столику в заполненном авантажной публикой зале и предложил располагаться:
– Чувствуйте себя, как дома, – радушно, на правах хозяина, артистичным жестом широко повёл рукой наш сопровождающий. – Меня зовут Игорёк. Если понадоблюсь – зовите.
Вскоре нам принесли шампанское в ведёрке со льдом и подали вазу с фруктами. Вспыхнули софиты, раздвинулся занавес и на подиуме в чалме и цветастом халате, блестя люрексом вышивки и фальшивыми бриллиантами из стразов от Сваровского, появился конферансье. Артист объявил, что сегодня в программе арабские танцы. Солистка из Марокко исполнит изумительную партию танца живота. (И не важно, что широкие скулы марокканки изобличали в ней уроженку Татарстана, всё равно очарование востока веяло от всей хореографической композиции).
Под фееричные звуки клавирной аранжировки инструментального оркестра и разноцветные всполохи светоэффектного оборудования появились прелестные «наложницы гарема» в тончайших шифоновых накидках и шёлковых шальварах. Сквозь прозрачную ткань импровизированной чадры очаровательно смотрелся богатый орнамент вышивки на бюстгальтерах, окантованных искусственным жемчугом по краям. Ослепительной позолотой на роскошных бёдрах танцовщиц блестела бахрома, согласованно колыхаясь в такт ритмичным движениям танца.
Матовой белизной открытого живота прекрасные девы доводили до умопомрачения мужескую часть присутствующей публики. Столкновение противоположных стихий предваряло неизбежный гармональный стресс. И азартно раскачивались под музыку бёдра, и вызывающе вскидывались ноги в синхронной завороженности исполняемых пируэтов, а захватывающий дух изгиб линии талии с магической пластикой боковых мышц, и ввергающая в экстаз выемка посреди живота, где в тени сокрыт узелок пуповины, и округлости форм вызывающе соблазняли, и материя шаровар непозволительно облегала упругости ягодиц, и развязные позы тела не умаляли лебяжьи движения рук, плавно извивающихся со змеиной пластичностью, а ложбинка меж тех пышных округлостей, что так бесстыже выпячивались из лифчиков на бюсте и мягко вздрагивали в рассеянном свете люминесцентной иллюминации, и распущенные волосы вились и рассыпались в свободном парении над плечами, занавешивая лицо с подведёнными хной бровями и выразительно очерченными сурьмой глазами с искусственным антуражем наклеенных ресниц…
Гранатовая подвеска, свисающая кровавой каплей на лоб с ослепительно-золотой диадемы, не затмевала колдовской глубины чёрных очей с гипнотической силой воздействовавших на сельского парня, никогда не видевшего вблизи такой потрясающей красоты, от которой опупел, как невежественный простолюдин из Назарета, впервые узревший Христа, проповедующего на правах мессии. Трудно бывает поверить в реальность происходящего, когда божество ведёт осла под уздцы за собой.
«Мать твою!..» – простонал восхищённый полученным впечатлением абориген из далёкой глубинки, привыкший запросто различать достоинства породистых свиноматок. Словно ком поперёк встал в пересохшей гортани, он с трудом проглатывал внутрь себя зачерствевший вдруг воздух. И бессмысленно было скрывать за бесстрастно наигранным фарсом беснование чувств, охвативших пределы души.
Наваждение образов из восточного эпоса «Тысячи и одной ночи» завершилось. Занавес опустился. Мгновенно возник Игорёк, блестя безупречно отполированной плешью, как надраенным паркетом в бальном зале дворца, и деликатно справился:
– Было не слишком вульгарно, господин мэр?
– Мне понравилось, – без наигранного позёрства заверил Мурат.
Признаки фамильярности напрочь отсутствовали в обходительном обращении Игорька, поэтому вполне естественным образом воспринялось вовсе не обременительное для самолюбия его искреннее предложение:
– Может быть, господин Кессаев, у вас явилось желание засвидетельствовать личный респект кому-нибудь из танцовщиц?
– Пожалуй, что так! – охотно подтвердил простодушный провинциал.
Игорёк исчез. Но долго ждать не пришлось. Возле нашего столика появилась из своей грим-уборной скуластая «марокканка» в накладном антураже ресниц, без шаровар, и в легчайшем китайском халатике с драконами, небрежно наброшенном на открытые плечи. Она оказалась доброй собеседницей, к тому же, весьма сговорчивой. Мурат быстро подружился с ней. Присутствующие за соседними столами с нескрываемой завистью наблюдали, как прекрасная «наложница» из гастролирующей труппы нежно склоняет головку и шаловливо шепчет на ухо счастливому увальню с допотопным «ёжиком» на голове, касаясь пышной кипенью волос его плохо выбритой щеки. Такую подругу во всех отношениях приятно было иметь, пусть если даже она и не из Марокко.
После того случая, каждый раз, когда мы наведывались по делам во Владикавказ, вечерами обязательно посещали кабаре, где шеф с усилием проглатывал зачерствевший вдруг воздух, наблюдая за телодвижениями танцовщиц на сцене. Потом, как и в первом случае, после завершения представления его приглашали в гримёрку, и Мурат желал мне спокойной ночи, практически становясь недоступным для меня до утра.
Я встречался с друзьями или отправлялся навестить маманю, дожидаясь, когда перед рассветом Коротышка заедет за мной, и после мы вместе заберём в условленном месте патрона. В тот раз я звонил Алле и она особенно нелестно отзывалась о собственном супруге по поводу его любвеобильности на стороне. Их семейный очаг явно остывал. И разжечь его не представлялось возможным. Оставалось лишь посочувствовать их не сложившемуся счастью.
Другое дело у Юли, которая, кажется, по сей день пребывает в неведении о танцовщице из кабаре. Святая простота, она всегда полагала, что добропорядочному семьянину присуще блюсти супружескую верность. Тем более, когда по горло занят делами.
А Янина, напротив, вовсе так не считала. В её распоряжении имелась сеть внештатных осведомителей, недоступная домашним хозяйкам, откуда, как из колодца, можно зачерпнуть хоть бадью ретроспективной информации.
Возвращаясь в Белую Башню, мы всю дорогу тепло вспоминали сказочно-располагающую атмосферу кабаре и прелестных блудниц. Лёгкие, как воздушная сахарная вата, воспоминания нежно таяли в разомлевшем сознании, оставляя липкий ванильный след и ароматный привкус на губах, что невольно хотелось их лизнуть. Оказавшись дома, мы разом окунулись в эпицентр конфликта. Во-первых, Янина подняла немыслимый ор. Её, видите ли, не устраивает тот факт, что Мурат в свободное от работы время проводит в компании девиц лёгкого поведения. Она так прямо и заявила, когда Мурат приблизился на достаточное расстояние:
– Подонок! Типичный самец с похотливым желанием на уме.
Янина знала, чем шеф ей обязан. И он это знал. Потому ей многое позволялось. Как нашкодивший проказник, переправивший единицу на четвёрку в дневнике, с виноватой улыбочкой на устах, Мурат попытался оправдаться:
– Ну, вот. Ничего криминального не совершил, а меня уже обвиняют.
– Сейчас новость узнаешь, и тебе сразу станет не до смешков.
– Что ты этим хочешь сказать? – нотки беспокойства тончайшими нитями волокон, пронизывающих мякоть сочного плода хурмы, наметились в тоне прозвучавшего вопроса.
– Звонили с птицефабрики. Кто-то ночью распорядился отгрузить всю партию курятины, предназначенную для торговой сети Белой Башни. И всё вывезли в неизвестном направлении.
– Там они в своём уме? – разом пришёл в себя мэр, будто его только что окатили ушатом студёной воды. – Кто мог отдать такой приказ?
– Пока мне это не известно.
– Я мигом лечу туда, – мгновенно войдя в рабочее состояние, Мурат резко бросился к выходу.
Я оставался в неведении на месте. Вот так дела! Вся надежда устроить горожанам праздник желудка разом рухнула. Кто мог учинить нам такую козу?
– Что, повеселились, придурки? – вызверилась на меня кандидат социологии.
– Вы о чём, Янина Соломоновна? – недоумевал я.
– О том самом, чем кобели занимаются в период гона.
– Все запланированные дела во Владикавказе мы выполнили. Что ещё можно требовать от честно исполнивших долг работяг?
– Тоже мне трудоголики. Поди, не выспались как следует, а тут забот привалило. Подштанники-то просушить успели?
– А что это вас так заботит наш досуг? В свободное время каждый волен распоряжаться собой по своему усмотрению.
– Это ты холостой. Какой с тебя спрос?
– У Мурата жена есть. Вы как-то забыли об этом. Она вправе с него спросить. А вам-то какое дело?
– Эту курицу, которую ты так высокопарно называешь женой, кроме снесённого яйца, больше ничего не интересует вокруг. Она там, в курятнике, пусть и дальше хоть до второго пришествия высиживает своё потомство…
– Вам-то какое дело до того, как чужой супруг развлекается на стороне? Вы ведь ему не мамка.
– Я из него сделала того, кем он стал. Если захочу, я его и уничтожу. Размажу по стене, как кусок дерьма. Со мной никто ещё не поступал так пренебрежительно. Запомните: никто!..
Она с такой силой хлопнула ладонью по столу мэра, что опрокинулась бронзовая подставка для карандашей и с грохотом свалилась на пол. В гневе Янина действительно становилась необузданной, как тигрица, у которой забрали детёныша, и запросто могла растерзать любого. Темперамент этой женщины сравним, разве что, с температурой доменной печи, в которой плавят металл. Я чувствовал, совсем ещё немного и сам расплавлюсь под воздействием высоких температур. На моё счастье входная дверь слегка приоткрылась и в образовавшуюся щель снаружи осторожно протиснулась головка секретарши шефа Ирочки и вежливо оповестила:
– Янина Соломоновна, вас срочно просят к телефону. Звонят с птицефабрики по поводу пропажи партии мяса.
Лучшего момента улизнуть из когтей бесноватой хищницы трудно подобрать, и я, живо выскользнув из апартаментов шефа, забился в своём кабинетике напротив. Погрузившись с головой в деловые бумаги, я занялся своими делами. Что там творилось за пределами моей территории, я не ведал. Только вернул меня к реальности донёсшийся вдруг из приёмной невообразимый грохот, будто там уронили громоздкий шифоньер. И голос Янины, подобно гласу господнему на горе Афон, изве;рг неистово:
– Кто дал тебе право распоряжаться продукцией птицефабрики? Ублюдок! Под суд у меня пойдёшь. Подлый аферист.
Я невольно вжал голову в плечи, хотя и, согласно штатному расписанию кадров, не находился в подчинении мадам Федермессер. Правила субординации для неё не имели значения, когда дело заходило слишком далеко. На ком же она теперь срывает свой гнев?
И тут я расслышал оправдывающийся голосок Санакоева:
– Янина Соломоновна, я позаботился о хорошей выгоде. Подвернулся неожиданный покупатель. Оптом сдал ему всю продукцию разом. И на двадцать процентов дороже, чем было запланировано изначально в цене.
– Знаю, ты о собственной выгоде позаботился. Сговорился с грузинскими спекулянтами и за взятку сплавил им курятину, предназначенную для наших горожан.
– Это наветы завистников. Я бескорыстно провёл удачную сделку.
– Ты мерзко провернул свои грязные делишки. Сколько загрёб на этом?
– Вам просто завидно, что сами не можете ничего подобного добиться в коммерции, поэтому взъелись на меня. Я давно замечаю, что неприятен вам. Видимо, причиной тому моя успешность в делах. Только не пытайтесь меня делать козлом отпущения. Я вам не по зубам.
– Ах, вон как ты заговорил, подонок! Такого выродка ещё поискать. Под суд пойдёшь, мерзавец. Тварь. Паразит.
– Вы ответите за оскорбления, госпожа Федермессер, – взвизгнул обиженно Борик. – Сначала докажите мою причастность. Юридически ко мне не подкопаться. Я не отдавал письменного распоряжения насчёт сбыта курятины – и точка! Вы нигде в документах не найдёте моей подписи.
И тут раздался столь громкий шлепок, будто в бане жестяным тазом кому-то саданули по голому заду, и вслед пронизал пространство бешеный вопль Янины:
– Мразь! Пошёл прочь, гадёныш…
Из приёмной донеслись другие голоса. Я тоже выскочил из своего кабинета. Картина, представшая взору, не оставляла сомнений в том, что Янина влепила увесистую затрещину вице-мэру. Он держался рукой за щеку, но было заметно, как в просветах между пальцами наливается революционным кумачом пострадавшее место. Его жидкая прядь прилизанной чёлки на сей раз находилась в хаотическом беспорядке и напоминала спущенный штандарт капитулировавшего гарнизона. Потерпевший при этом затравленно прятался за спинами поспешивших на шум коллег и из укрытия вопил срывающимся фальцетом:
– Держите эту истеричку! Все видели, как она меня ударила? Слышали, какие оскорбления она обрушила на мою невинную голову?
– Скотина! Убить тебя мало, торгаш недоделанный, – неистовствовала воинствующая амазонка, но пыл её понемногу угасал.
В помещении приёмной набилось народу. Прискорбно, что очевидцами скандала стали посторонние посетители из числа местных жителей. Неприглядная история, бесспорно, станет достоянием гласности. Люди будут теперь судачить на каждом углу о творящихся в коллективе городской администрации безобразиях, а это скажется отрицательно на рейтинге Кессаева. Об этом уж позаботится Хестанов. Осознание этого охлаждающе подействовало на Янину и она, умерив ярость, порывисто ринулась прочь из приёмной. Народ тоже стал расходиться. С побуревшей, как перезрелый плод томата, физиономией Санакоев направился к выходу, бормоча что-то себе под нос. Когда он прошаркал мимо меня, я расслышал: «Не прощу этой идиотке… придёт время – поплатится у меня за всё…»
А потом приехал Мурат. По его мрачному виду не сложно было понять, что он в курсе всего. Хана теперь Боре! Остаётся только гадать о методе предстоящей расправы.
Но оказалось, что я ошибся. Шеф всегда отличался непредсказуемостью. Он не выгнал с позором наглеца. Не подал на Бориса в суд. Даже выговор не объявил ему. Патрон просто вызвал меня к себе и между нами состоялся тет-а-тет вот такой разговор.
– Сергей, надо срочно раздобыть компромат на Хестанова. Это он всё мутит. Тонко рассчитал, где нанести ощутимый удар. Мы объявили народу о приготовленной для города первой партии продукции птицефабрики, и тут вдруг оказывается, что обманули. Компрометирующие власть слухи уже распространяются. Это подрывает доверие народа к администрации. Избиратели не прощают таких вещей. Санакоев здесь мелкая сошка. Его роль исполнителя во всей этой истории с птицефабрикой. Сам он на такое не осмелился бы. Заведующего я там заменил. Пусть все думают, что он оказался «стрелочником» и я на нём отыгрался, – вводил меня в курс дела Мурат.
– С какой стороны подступиться к Хестанову? У него всё в городе схвачено, тихо подобраться не удастся. Поэтому срочно вряд ли получится.
– Ты время зря не теряй. Займись тем трагическим случаем, связанным со строительством дамбы в станице Междуреченской. Там нарой мне факты.
– Так ведь дело уже закрыто. Всё списали на несчастный случай.
– Тем лучше. Значит, твои действия не привлекут особого внимания. Займись этим делом. Не всё там гладко. Должны быть зацепки.
– Боюсь, что на этом напрасно потеряем время.
– Делай, что я говорю. Есть там мутные стороны. Во всяком случае, ещё раз напомним общественности о случившейся трагедии в период управлением городом мэра Хестанова. Люди всегда связывают просчёты власти с её руководителями.
– Получит ли это необходимый резонанс в массах? Хестанов в прессе постарается свести на нет все наши усилия.
– У меня нет другого варианта. Так что, вся надежда на тебя, Сергей…
Такой состоялся между нами разговор. Мурат рассчитывал на меня. И я погрузился в тему. В прокуратуре поднял из архива закрытое дело. Выезжал на дамбу. Встречался с жителями Междуреченской. Никто не хотел бередить душевную рану, нанесённую произошедшим стихийным бедствием. Станичники сторонились меня. Да и мести экс-мэра побаивались. Всем известен его злопамятный характер и крепкие связи в управленческих структурах и криминальных кругах.
Взвесив свои шансы, я понял, что добиться каких-нибудь дополнительных сведений здесь не представляется возможности. Разве что неожиданный каприз удача проявит необузданным нравом. Но рассчитывать на такое, в принципе, не имеет смысла. В угнетённом состоянии я брёл вдоль плетней и заборов станицы, утратив всякую надежду на успех.
День выдался знойный, что даже разомлевшие на жаре куры не суетились, привычно выискивая зёрнышки в сухой траве, а, зарывшись в тёплой пыли и распустив крылья, дремали в полуденной сиесте на обочине дороги. Проходя мимо чьей-то калитки, где по ту сторону забора располагалась собачья будка, я, на удивление, не вызвал реакции у стража территории, ибо грозный Цербер мирно дремал, положив морду на лапы, сморённый солнечным днём. Он лишь слегка повёл ухом в мою сторону, не удосужившись даже открыть глаза. На улице совсем не попадалось прохожих. Обыватели по домам пережидали жару. Мне самому нестерпимо хотелось расположиться в тени и выждать пока солнце покинет высшую точку своего апогея и начнёт спускаться к горизонту. Только осознание собственной доли ответственности за дела в команде мэра заставляло меня делать усилие над собой и продолжать поиск. Так я вышел к заброшенному амбару, где в прежние времена хранили сельхозпродукцию местного совхоза, а теперь там под обветшавшей крышей из дырявого шифера нашли убежище бродячие коты, да под сводами гнездились пернатые обитатели.
На скамеечке возле входа и на ступенях крыльца расположились в тени человек шесть или семь местных жителей. Судя по древнему виду, их вполне можно было причислить к участникам российской экспансии времён имперского покорения Кавказа: седые пряди в волосах, покрытые сетью морщин и пигментными пятнами лица, скрюченные, как выступившие из-под земли узловатые корни дуба, пальцы покоящихся на набалдашниках ореховых палок рук… Да, время здесь, как река в сузившейся протоке, сгрудилось и застопорило бег. В таком месте прошлое с будущим находят альтернативу, осуществляя настоящим неразрывную связь времён. Старожилы ушедших эпох синхронно застыли в позе роденовского мыслителя, погружённые в поток протекающей вечности.
У меня потемнела рубашка от пота подмышками и вдоль спины пролегла мокрая полоса. А на ступеньках хватало места, чтоб можно было ещё кому-нибудь разместиться в тени. Пожелав доброго дня старикам и не дождавшись ответа, я смиренно пристроился к их компании. Когда видишь старость вблизи, понимаешь значение мгновений, несущихся гоночным болидом к финишной ленте, за которой утихают все страсти закончившегося состязания. Это пора, когда последующий день достигается волевым преодолением ишемии и остеохондроза. Когда результаты анализов уже не будоражат цикличностью сбоев.
Однако, если ты молод и полон сил, сидишь в окружении старцев посреди июля, то складывается впечатление, что никогда не наступит завтрашний день, хоть собственными руками примись выталкивать солнце за черту горизонта. И светило нахально смеётся тебе в лицо, и не собирается завершаться полдень, а колышущееся марево над домами, стоит только представить, как начнёт казаться эзотерическим экраном реальности, на котором незримый факир прокручивает иллюзию жизни.
Словно артефакты минувшего, сидят престарелые коллекционеры времени, устремив затуманенный взор внутрь себя, и навевают этакую эмпирическую грусть, в результате чего категории рационализма перестают объективно восприниматься. Личность отождествляет себя с бесконечностью. Словно в философском течении гностиков, мир становится плодом твоего воображения и меняется посредством мысли.
И воспринимаешь себя пребывающим в окружении пантеона богов, в жаркий день расположившихся на ветхих подмостках Олимпа во вселенской тиши окружающего мира, нарушаемой лишь редким покашливанием для прочистки забившихся пылью веков бронхиальных проходов. В ожидании чуда веришь, что прямо сейчас они, прозорливые вершители судеб, снизойдут с заоблачных высот на грешную землю, и оценят непредвзято и объективно очевидность протекающих в обществе процессов. Сверху им обозримей картина простирающегося пред их взором мира.
И нарушил один из них, облачённый в солдатское галифе, тишину затянувшегося полдня:
– Сдаётся мне, Агузаровы в аккурат по ночам араку гонят.
И продолжил другой, в форменной фуражке цвета хаки сталинского образца:
– А сбывает её зятёк на рынке из-под полы местным алкашам.
И, как эхо, откликнулся третий с синей наколкой сидельца на кисти «не забуду мать родную»:
– Ну–у–у…
Я вникал в обстановку, пока продолжался этот обмен мнениями, наполненный глубокого смысла. Требовалось некоторое время для усваивания озвученной темы. И мне следовало непременно соблюсти нормы приличия, ибо знать своё место надлежит каждой твари в иерархии патриархальных традиций. Когда улетучились последние звуки пророненных фраз, и следом за ними затих отголосок одобрительного покряхтывания присутствующих аксакалов, а ослабленная долголетием память освободилась, как подёрнутый рябью кругов на воде пруд, от волны камнем вброшенной информации, лишь тогда я пристроился голосом к общему хору небожителей:
– Ходит слух, будто новая дамба не сдержит напора весенней воды.
Фраза надолго зависла в воздухе, затем, как снег на ветвях, нагретый горячим дыханием солнцем, стала капать и растворяться, пока не осталось никакого намёка на её хоть какой-нибудь след. Нарушил паузу дед с ухоженной козлиной бородкой, задумчиво потискав её в горсти:
– Да там строители нарушили пропорцию содержания цемента в бетоне.
И другой, похожий на китайца от того, что всё время жмурился, добавил, немного погодя:
– У них прораб сыну дом в Первомайке строит.
И третий от себя пояснил:
– Дом каменный, в два этажа, на высоком фундаменте.
И второй, со «сталинкой» на голове, ещё добавил:
– На такой фундамент уйдёт ох как много цемента.
Я взглянул на небо. Казалось, за риторикой прошла целая вечность, а солнце так и не сдвинулось с самой верхней точки орбиты. Почтительно выждав момент в рамках воспринятой субординации, я снова дедов озаботил вопросом:
– А как на всё это безобразие смотрит местная власть?
И первый голос разумно заметил:
– Власть занята разделом сфер влияния. Каждый орудует в собственной вотчине. Новый мэр заодно с ними.
Снова тактично выдержав паузу, я подал голос:
– Слышал я, старый мэр экономный мужик был. Из-за его пристрастия к дешевизне и соорудили ту загородку на дамбе из тонких бетонных плит.
И в этот раз отвечал тот, что с козлиной бородкой:
– Ага! Строительство гидротехнического объекта – сурьёзное дело. Там проекты, расчёты, технические нормы для грамотных специалистов предназначены. Это тебе не с Манькой ватрушки печь.
И тот, на нижней ступеньке, который всё время отмалчивался, привнёс от себя в разговоре:
– Только проекты пишутся для контор. А на местах заправляют конкретные деятели.
 И со скамейки худой дедок подтвердил:
– Ну да!
И третий, который с наколкой:
– Известно, кто на этом деле набил свой карман.
И «козья бородка»:
– А также, дал родственнику нажиться.
И в другой раз молвил который в фуражке, утвердившись в гипотетическом отступлении:
– Родственные связи, конечно, святое. Только от них не должно быть несчастий посторонним.
Увлёкшись темой, отцы углубились в детали. Здесь важно сосредоточить внимание и не упустить значимого факта. И я в роли регулировщика направлял поток дискуссии в нужное русло:
– Причём тут родные Хестанова, когда разбушевавшейся стихией разнесло плотину к чёртовой матери?
И со скамейки подал сиплый голос тот, кто всё время покашливал:
– Э-э-э, мил человек! Каждой собаке известно, что заводом железобетонных конструкций в Алагире руководит родной брат кума Хестанова. А зачем, спрашивается, было в такую даль возить продукцию, когда по соседству простаивает без заказов комбинат панельного домостроения? Это же дополнительные расходы на транспорт и горючее.
Действительно: зачем? Эта версия требует изучения. Стоит над ней поработать. Мне не было больше причин рассиживаться в приятной компании. В прохладе тени прекратилось обильное потоотделение и я, соблюдая пристойность, поднялся с места:
– Ну, ладно, отцы. Приятно оставаться. А я, пожалуй, пойду.
Который похож на китайца, с прищуром взглянул на меня, как будто увидел впервые, и вслед вопрошал с укоризной:
– Ты сам-то почто ничего не расскажешь? Неужто, не знаешь вестей?
– А разве вы тут не слыхали, что на каждый ваучер Чубайса будут выдавать по два автомобиля «Волга»?
– Что же ты с этого-то не начал?
– Положительные эмоции тоже могут стать причиной стресса. В вашем возрасте, уважаемые, вредно волноваться.
Пусть сам я не испытал от услышанного стресс, но любопытный факт, почерпнутый в разговоре со старцами и требующий прояснения, возбудил во мне достаточную степень волнения. Обладая натурой дотошной и щепетильной в делах, касающихся круга должностных обязанностей, я непременно должен был изучить любую возникшую версию.
Время работало против нас. А больше ничего, заслуживающего внимания, я не раздобыл по наказу Мурата. Поэтому направил все усилия на исследование генеалогических связей в деятельности экс-мэра. С этой целью нанёс, прежде всего, визит в Алагире директору завода ЖБК, который всячески избегал встречи и ссылался на неимоверную занятость. Пообщаться случилось набегу. На предприятии пришлось провести целых три дня в кропотливых поисках утаённой от глаз общественности истины. Слонялся по цехам, беседовал с рабочими, своими руками перещупал образцы готовой продукции. Посетил глухой закуток заводской территории – место, куда сваливают отходы производственного брака: треснувшие панели, отколотые блоки, надломленные колонны. В рамках предпринятого вояжа погрузился в бухгалтерскую отчётность, вник в техническую документацию производственного отдела.
Перерыть пришлось довольно много бесполезной макулатуры. И всё же девиз «кто ищет, тот всегда найдёт!» в моём случае оправдался. Сопоставив полученные из архива прокуратуры сведения, поступившие из бесед с населением факты, извлечённые из заводских источников данные и прочее, я сформулировал для себя вот какое заключение.
Владелец АО «Завод ЖБК», господин Догузов, который действительно приходится дальним родственником Хестанову, поставил бракованные железобетонные панели для строительства дамбы в станице Междуреченской. Крановщик и стропальщик, осуществлявшие отгрузку бракованной продукции с заводской свалки, подтвердили сей факт в приватной беседе со мной. Правда, какие-либо бумаги на этот счёт, предупредили, что подписывать не станут. Да это и не суть важно, поскольку главным было составить общую картину коррумпированной схемы распила бюджетных средств, приведшую к трагическим последствиям с жертвами.
Бухгалтерские отчёты показали, что бракованные конструкции были действительно оплачены мэрией Белой Башни по цене полноценной продукции завода. Кроме того, выяснилась и личная причастность Хестанова к акционерному обществу «Завод ЖБК» в городе Алагире. Экс-мэр оказался обладателем 25% акций этой компании. Значит, присутствие неправомерного коммерческого интереса имело место при заключении данной сделки. Выходит, что, использовав служебное положение, Хестанов предоставил преференции именно тому подрядчику, в котором был лично заинтересован.
По результатам расследования я составил подробный отчёт и представил его шефу. Он с любопытством ознакомился с делом. Проведённая мною работа впечатлила Мурата, и он внушительно постучал указательным пальцем по разложенным перед собой бумагам:
– Это же тянет на уголовное дело!
Я скромно вставил от себя:
– Да я впопыхах не всё там запротоколировал. Свидетельские показания привёл, вообще-то, из устных источников.
– Это не имеет значения. Главное, есть повод держать на крючке недобросовестного во всех отношениях партнёра. Теперь он станет сговорчивее.
– Какие дальше будут распоряжения по этому поводу?
– Позаботишься, чтобы Санакоев ознакомился с этим отчётом. Пусть передаст своему покровителю, что преступная деятельность того в любой момент может стать предметом рассмотрения соответствующими органами.
– Будет исполнено! Немедленно ознакомлю Бориса.
– И ещё. Со следующего месяца повышаю твоё жалованье.
Поморщившись, будто нечаянно раскусил вдруг лимон, я заартачился:
– Ты знаешь, Мурат, что я не усердствую ради денег. Мне важно, чтобы принципам вопреки, в конфликт с собственной совестью не вступать. Пока в тебе нахожу некий образец бунтарского духа, не стоит форсировать отношения.
– А я вовсе не из соображений снискать твою благосклонность. И здесь не благотворительный фонд. Считаю твои профессиональные качества достойными лучшей оплаты. Вопрос окончательно мною решён.
Мэр умел ценить деловые качества подчинённых.

*  *  *

Вообще, к Санакоеву следовало присмотреться повнимательней. Он вечно впутывается во всякие сомнительные махинации, замешан в скандалах, на его совести множество мутных дел. Взять хотя бы известный случай с распродажей прав на владение земельными участками на территории местного заповедника, где в охранной зоне водятся занесённые в Красную книгу редкие животные. Отнюдь ни для кого не секрет, что в бытность Хестанова на посту мэра в заповеднике на территории егерского кордона был построен специальный комплекс под названием «Дом охотника», при котором соорудили и сауну с обширным бассейном, и банкетный зал, и гостиницу с рестораном. Туда наезжали шишки из Владикавказа и Москвы, чтобы поохотиться на обитающих в этих местах оленей, кабанов или медведей. Этим высокопоставленным чинам, а также местным воротилам бизнеса, вице-мэр и сплавлял за приличную сумму земли на заповедной территории. Со временем образовался целый элитный район незаконно возведённых строений в экологически чистом лесном массиве близ Белой Башни, который строго охранялся крепкими ребятами, а все подходы круглосуточно контролировались установленными за городской счёт дорогостоящими камерами видеонаблюдения.
Сам мэр на дела своего заместителя почему-то смотрел сквозь пальцы, и тот свободно творил всё, что вздумается, невзирая на протесты общественности. А недовольство копилось в массах. Однажды образовалась инициативная группа из местного общества защитников природы. Активисты потребовали правоохранительные органы привлечь к ответственности виновных в нарушении норм земельного кадастра, и снести возведённые в заповедной зоне постройки. В это самое время Кессаев, как раз, был избран депутатом городского совета, и к нему обратились за поддержкой неравнодушные представители фронды. Мурату довелось заниматься этим скандальным делом. В итоге, добиться ничего не удалось. Возбуждённое волею общественности дело против Санакоева по истечении времени прокуратурой было отправлено в архив, а наиболее ярых искателей справедливости правоохранители попутали на разных мелких нарушениях законности и привлекли к ответственности. Таким образом, всем дали понять, что тягаться с сильными мира сего – занятие бесперспективное. И покровители не оставили Бориса без своей опеки. Он снова вышел сухим из воды.
Ладно, проделки с земельными участками – там хоть великие «слуги народа» замешаны, против которых мирские законы не действуют. А, вот, кто крышует в городе подпольное производство палёной водки? Говорят, когда монтировали оборудование для осуществления гидролиза и запускали поточную линию бутилирования крепкого напитка, вице-мэр наведывался туда довольно часто. Значит, его интерес там присутствовал. Хотя осведомлённые люди утверждали, будто заправляет водочным делом некий авторитет то ли из Томска, то ли из Барнаула по прозвищу Кочерыжка, а Боря лишь шестёрка в доходном производстве. Как бы там не было, при всех бандитских разделах на заводе со стрельбой и поножовщиной, Санакоев не попадал в число пострадавших и неизменно оставался на плаву. Непостижимый дар приспособляемости!
А ночной клуб «Мессалина», где демонстрировался стриптиз, и предлагались интимные услуги, тоже ведь являлся детищем неведомого, как сеньор Карабас, Кочерыжки, поручившего Борису и там представлять его интересы в качестве доверенного лица. Ещё поговаривали посвящённые, что сам авторитет пребывает в местах весьма отдалённых и ему недосуг посетить южный регион. Посему поручительство в делах осуществляет вице-мэр Белой Башни, контролируя регулярные отчисления в тюремный «общак».
После скандала с Яниной, видимо, почувствовав реально нависшую над собой угрозу за провёрнутую махинацию с курятиной, Борис резко захворал и отправился до лучших времён (пока утрясётся скандал) на «бюллетень». У него среди лета вдруг обнаружилась пневмония. Что ж, случаются в жизни и такие казусы. Никто не застрахован от заболеваний. В любом случае мне необходимо выполнить поручение шефа и встретиться с жуликом, чтоб ознакомить с результатами моего отчёта, и пусть Борик доведёт до сведения Хестанова, что тому не следует делать опрометчивых и поспешных решений, противоречащих воле Кессаева. И я отправился на дом навестить больного.
Усадьба Санакоева расположена в том самом элитном районе среди лесного массива на территории заповедника. Я припарковал свою «девятку» возле внушительного особняка под номером 12, построенного в архаичном стиле постмодернизма, совокупленного не то с кантри, не то с хай-тек. При всём том, размеры такого архитектурного нагромождения с непривычки подавляли своей громоздкостью. А изобилие мрамора и позолоты убеждали в том, что обитателю сего фешенебельного гнёздышка вовсе не чуждо понятие роскоши.
Пока я звонил в домофон и представлялся прислуге, сквозь ажурный орнамент кованой изгороди, за мной внимательно наблюдал спущенный с цепи выхоленный ротвейлер. От его мощной комплекции и хладнокровного хищного взгляда стало как-то не по себе, даже расхотелось вторгаться в пределы столь надёжно охраняемой территории. Но на встречу ко мне от дома уже спешила ладная девица в коричневом платье с цветастым кухонным фартуком поверх. Она подозвала псину и пристегнула ошейником к цепи невдалеке от ворот.
– Здравствуйте! – приветливо обратилась ко мне домработница. – Проходите, я провожу вас к хозяину. Он ждёт.
Борис ждал. Заметно было, что он порядком истомился в ожидании, готовясь к моему визиту, о котором я предварительно предупредил по телефону. На нём был напялен домашний халат – этакое олицетворение барского быта с бархатным отложным воротником и витыми тесёмками с шёлковыми кистями. В этом наряде он был великолепен, больше того – он был неотразим. От его блистательного вида снисходило истое откровение, подразумевающее, что подобный экспонат превыше всего мирского с его низменными запросами и никчемной суетой. Всё было подготовлено так, чтобы морально сразить визитёра, дать понять ему, что данная территория – обитель полубогов или, на худой конец, пристанище праведника. А убежище отшельника действительно поражало своим пышным видом. Эта гостиная размером с просторный теннисный корт, уставленная помпезными продуктами мебельного производства, и украшенная всевозможной сверкающей мишурой в виде позолоченных статуэток, хрустальных бра или гипсовой лепнины на потолке! Поистине, пещера Али Бабы, ломящаяся от сокровищ.
Только меня совсем не впечатлила вся эта показушная бутафория, ибо я-то знал её истинную цену. Когда богатство нажито нечестным путём, как правило, нувориш всегда пытается представить себя в роли святого угодника или некоего схимника в безлюдной пустыне среди многих опасностей и хищных зверюг. Чтоб умалить свои прегрешения, он даже делает щедрые пожертвования в местном приходе.
– Здорово, Сергей, – вялым, вроде как, ослабленным болезнью голосом, встретил меня хозяин дома из велюрового с позолоченной окантовкой краёв кресла, в котором полулежал в безукоризненной театральной позе.
– И тебе не хворать, – подхватил я бесстрастно.
– Присаживайся, – кивнул болезный в сторону изящного канапе, – и признавайся, плутишка, что привело тебя в мои чертоги. Слышал, ты всё последнее время в заботах.
Не реагируя на любезное приглашение, я продолжал стоять у входа, поскольку не рассматривал свой визит, как светский. Поэтому как можно непринуждённей посетовал:
– Далеко же от мира ты удалился, приятель.
– Слишком утомительно пребывать в мире людской суеты.
– Однако стоит ли так сокрушаться в твоём положении? – я широко повращал глазами кругом, не двинув головой, тем самым обозначая обширное пространство избыточного достатка зажиточного владельца хором.
Моё циничное пренебрежение к предметам хозяйской гордости вызвало реакцию отторжения в душе Бориса, и он осознал, что впечатлить визитёра не вышло. Поэтому без обиняков перешёл к делу:
– Так что заставило пожаловать в мою обитель? В самом деле, ведь не тоска же по моей персоне, поскольку не далее, чем вчера мы имели счастье видеться на работе.
В голосе вице-мэра явно проскальзывали нотки затаённого беспокойства. Он чувствовал какой-то скрытый подвох в моём появлении. И я не замедлил оправдать его ожиданий. Но прежде, как требовала драматургия момента, я начал вступлением:
– Да, вот, случайно околачивался тут, поблизости. И от нечего делать решил забрести к захворавшему сослуживцу, чтоб справиться о здоровье. Только извини, что забыл апельсины с собой захватить для убедительности.
Наигранность и спесь окончательно улетучились из самодовольного облика Санакоева. Он заподозрил неладное и пристально взглянул на невзрачную канцелярскую папку, торчащую у меня из подмышки. При этом судорожно сглотнул раз или два, подавляя в себе непроизвольный выброс порций адреналина. Не в силах больше изображать больного, бодро соскочил с места и суетливо замельтешил по гостиной, пытаясь заискивающе проникнуть мне в душу.
– Сергей, а что за бумаги ты с собой захватил? Никак там и мой интерес присутствует?
– Ах, это? – как бы вдруг вспомнил я невзначай о предмете, зажатом подмышкой. – Сущий пустяк. Один незатейливый проект, в суть которого, так и быть, по старой дружбе посвящу тебя.
И я раскрыл перед его носом составленный мною для Кессаева отчёт по результатам изучения ситуации, приведшей к трагедии на дамбе в станице Междуреченской. Борис с жадностью оголодавшего блокадника, накинувшегося на полученную пайку хлеба, принялся поглощать взглядом печатный текст из моих рук со стандартных листов А-4. Причём, сглатывал он адреналиновую мокроту всё с большим усилием. Наконец он оторвался от захватывающего чтива и с наигранной непринуждённостью констатировал:
– Бумаги не примут к судебному рассмотрению. Дело давно закрыто. А это всё дешёвая фальсификация.
– Согласен, что здесь на этом деле поставили крест. Но за пределами республики есть более компетентные инстанции, к примеру, Верховный суд или Следственный комитет Российской Федерации. Было бы логичным с твоей стороны как можно скорее донести до сведения заинтересованных лиц содержание этих документов. А заодно и проконсультироваться у своего адвоката насчёт ответственности за преднамеренные коррупционные действия, совершённые группой должностных лиц, приведшие к жертвам и нанёсшие значительный ущерб народному хозяйству страны.
Лоск с бедняги разом сошёл. Борис понял, что дальше играть роль этакого избранника фортуны не имеет смысла. Когда твои краплёные карты предъявляются обществу, остаётся только смиренно принять удар судьбы. И он принял этот удар стоически, как Джордано Бруно, выслушавший приговор суда инквизиции о предании его нечестивой плоти огненному аутодафе.
– Чего вы хотите? – глухо, будто из пустой бочки, прозвучал голос присмиревшего отступника. Он понял, что праздник жизни внезапно может закончиться. Его и без того блёклая жиденькая чёлка, тщательно прилизанная к правой стороне черепа, окончательно увяла. В ней даже проявились заиндевевшими вкраплениями несколько скрытых седых волос, не подвергшихся по хозяйскому недосмотру обязательной процедуре выщипывания. Лицо Санакоева сделалось багровым, как у испытывающего приступ удушья астматика.
Для наибольшего эффекта в кульминации разыгранной мелодрамы, я продлил паузу и затем предельно внятно изрёк:
– Я не могу себе позволить давать рекомендации солидным людям. Но полагаю, если будет дан ход этому делу, то г-н Хестанов навсегда утратит доверие избирателей. К тому же, у компетентных органов появится повод усомниться в правомерности его действий на доверенном государством высоком посту. Засим возникает вопрос: стоит ли продолжать конфронтацию, когда ненадёжны тылы? Ваш покровитель поступит резонно, если уяснит себе, что неразумно рубить сук, на котором сидишь.
– Хестанов… – начал было Борис, но осёкся, в безнадёжности закончив на полуфразе и скорбно ссутулив свой упакованный в блёстки стан, как кающийся Брут на могиле убитого им Цезаря. Ему предстоит ещё объясниться с Хестановым о причинах допущенного просчёта в их стратегии!
– Вот ещё что, – продолжил я затронутую тему. – Мне стало известно, что на среду запланированы интервью в «9–й студии» с лидерами оппозиции, среди которых будет участвовать и глава администрации посёлка Первомайского. Я убедительно прошу передать г-ну Хестанову, чтоб он воздержался от этого шага. Мэр не хочет при столь сложной политической ситуации в стране усугублять достаточно насыщенную атмосферу в среде гражданского населения города. Тем более, что люди испытывают обоснованное недоверие к власти, подорванное в связи с саботажем на птицефабрике. Смею предположить, что добрые отношения сторон всегда способствуют прогрессу в делах.
На вице-мэре не было лица, из чего оставалось предположить, что до него дошёл весь глубокий смысл безнадёжности положения. Значит, я успешно выполнил возложенное на меня поручение и могу со спокойной совестью удалиться. Я направился к выходу, открыл дверь, но задержался в проёме:
– Да. Чуть не забыл. Могу ещё гарантировать реабилитацию всем причастным к срыву поставки курятины в городскую торговую сеть. Так что, выбор за вами.
Закрыв за собою дверь, я встретился глазами с домработницей. По одобрительному виду женщины стало понятно, что состоявшиеся за закрытыми дверями переговоры не миновали её любопытных ушей. Видимо, не столь довольна она своим пребыванием в этом перенасыщенном достатком доме.

*  *  *

Далеко не всё сошло Санакоеву так гладко, как мог бы он рассчитывать. Зная хватку Кессаева, я совсем не удивился, когда тот взял в оборот хестановского ставленника. Честно говоря, к тому подтолкнула сложившаяся в городе напряжённая обстановка, связанная с перебоем в поступлении в городской фонд финансовых средств из федеральных источников на выплату зарплат бюджетникам: учителям, медикам, а также, пенсионерам. Начались волнения в трудовых коллективах. Нередко недовольство работников выплёскивалось на улицу в виде стихийных сборищ и митингов, иногда доходившее до потасовок с сотрудниками правоохранительных органов. Ситуация требовала немедленного разрешения. В эти дни я не заметил, когда бы Мурат спал. Я и сам кое-как выкраивал время, чтоб восстановить силы, прикорнув то на заднем сиденье автомобиля, то где-нибудь за столом в рабочей столовой, или устроившись прямо на стуле среди публики, внимающей речи Мурата, разъясняющего с трибуны суть происходящих в стране преобразований.
Люди видели во власти источник всех бедствий. А мэр являлся в городе зримым воплощением этой самой власти. На него, главным образом, и были направлены яростные нападки активистов народных коллективов.
– Советский режим исчерпал себя, – уверенно внушал выступающий волнующейся толпе. – Недальновидные вожди навязали нам мифическую идею о создании райской жизни на земле. Но не мне вам рассказывать, что такое, в принципе, невозможно. Коммунизм – это утопия, фикция, плод больного воображения шизофреников. Или далёких от реальности романтиков. Вы-то знаете, как на самом деле достаётся хлеб насущный людям. Только созидательный труд приносит достаток в семьи…
Из волнующейся массы то и дело вырывались отчаянные возгласы, взрывая эмоциями напряжённую атмосферу. Мятежный дух ощутимо витал среди толпы. Доказательством тому служили доносящиеся исподволь призывы к погромам магазинов или бастовать до тех пор, пока не выдадут честно заработанное. Провокаторы маскировались среди собравшихся и подстрекали других к решительным действиям. Вот и сейчас один из таких типов подбросил искру:
– Сам, небось, в швейцарском банке держишь наличность, а нам тут распинаешься о смысле жизни.
Мурат хладнокровно продолжал обращение к здравым силам:
– Мы вступили в трудный этап преобразований. Государство меняет концепцию дальнейшего своего развития. Ещё не выработаны органы управления, не отлажена работа различных ведомств, госструктуры не научились взаимодействовать по новой схеме. Вы должны это понимать и ответственно подходить к вопросу. Грядёт переход на рыночные отношения…
Снова раздалось с мест:
– Лучше скажи, кто семьи наши кормить будет?
Мурат не повёл и ухом.
– Спровоцированный сепаратистами и поддержанный извне враждебными нам странами, продолжается конфликт в Чечне. На погашение его уходят значительные средства. Кроме того, наложенные на Россию санкции не позволяют активно развиваться экономике. Все эти причины создают трудности и необходимо их преодолеть, чтобы выстоять и сохранить нам свою государственность…
– Ага! Скажи ещё, что надо дальше затянуть пояса, – язвил неугомонный невидимка в толпе.
– Друзья, я всех вас понимаю, – пытался проникновенно достучаться до каждого мэр. – Поэтому в данный момент мы изыскиваем возможности, чтоб задействовать внутренние резервы и покрыть задолженность по зарплатам. Так что, приступайте к работе и будем вместе надеяться, что недолго осталось терпеть – скоро уже преодолеем трудности переходного периода.
– Какая работа? – взвизгнула дородная тётка в первом ряду. – У нас ферму закрыли, а весь коллектив сократили.
Мурат хитро прищурился, чем-то напомнив мне известного сатирического героя нартского эпоса Сырдона, и вкрадчиво так возгласил:
– Так вот почему вы здесь! Время девать некуда.
– А хоть бы и так, – уставила бунтовщица решительно руки в боки. – Всё одно – некуда податься. Нас обрекли на голодную смерть.
– Судя по внешности, вас не причислишь к разряду голодающих.
Отважная тётка густо налилась пунцовым румянцем смущения:
– Я, дорогой товарищ, может быть потому такая, что пухнуть начала от хронического недоедания.
Вокруг послышались смешки вперемешку с забористыми словечками, от чего накалённая атмосфера слегка начала разряжаться. Тут кто-то глумливо ущипнул блудливую фигурантку не ко времени затеянной словесной перепалки за толстый зад, за что тут же получил смачную оплеуху. Публика разразилась бурным ликованием. А пострадавший тоже не остался в долгу и изобличил обидчицу:
– Тоже мне Дюймовочка нашлась! Признайся лучше, сколько сегодня на базаре наторговала на пирожках с картошкой. Спекулянтка безработная. У тебя запасы на три жизни вперёд обеспечены…
Общаясь таким образом с протестующими, Мурат вовсе не блефовал. Он действительно ради дела тряс имеющиеся у него под рукой скрытые резервы. Времена наступили такие, что неисчерпаемые средства огромной страны вращались в неконтролируемой властью серой зоне экономики. Там заправляли дельцы из мафиозных группировок.
Всё началось с того, что по поручению шефа я наведался на гидролизный завод «Денатурат», где нелегально функционировала поточная линия по розливу водки, и встретился с заведующим производством Семёном Бегизовым. Мужик он толковый, многоопытный, с техническим образованием, сведущ во всех тонкостях производственного процесса. Работает здесь со времён Мамаева нашествия. Пережил массу начальников и смен генеральной линии в политике партии. Его всегда ценили за исключительность в знании дела и педантичность в исполнении обязанностей.
Ничем примечательным внешность Бегизова не отличалась, разве что, в глубоко запавших глазах таилось ощущение недосказанности и скрытости, от чего собеседника неизменно преследовало чувство ожидания подвоха.
Отчётность по выпуску продукции он, естественно, предоставить мне отказался. И в закрытый цех меня тоже не допустили. Там охрана состояла из таких мордоворотов, что от одного их вида начинал учащаться пульс, как во время неожиданной встречи на лесной тропинке с медведем, и возникало невольное желание броситься спасаться бегством. Но я никуда не бежал, ибо задачей было поставлено прощупать почву на предмет возможной реакции заправил доходного бизнеса.
– Я вижу, г-н Бегизов, вы не хотите договариваться цивилизованно. И отказываетесь предоставить мне, как официальному представителю мэрии, возможность для осуществления проверки.
– Извините, но это частное предприятие и не в моей компетенции раскрывать кому бы то ни было производственные секреты.
– Скажите, а с каких это пор государственное предприятие вдруг стало частным? Насколько мне известно, гидролизный завод до сих пор не приватизирован.
– Вы правы. Это действительно так. И запросто можете посетить его остановленное по причине нерентабельности производство. Я лично вам проведу экскурсию по остановленным цехам.
– Но я же сказал, что меня совсем не это интересует, а тот закрытый ангар, где по моим данным расположена поточная линия.
– К сожалению, как раз это и есть владения частного лица, арендующего здесь помещение. И там, уверяю вас, нет ничего, что заслуживало бы вашего внимания.
– А где этот частный владелец и как с ним связаться?
– Вы знаете, г-н Овсянников, я не в курсе всех тонкостей. Но вам доложу по секрету. Сам обладаю информацией через третьи руки. Как говорится, за что купил – за то и продаю. Владельца никто не знает в лицо, а называют его Кочерыжкой, и он сейчас находится далеко отсюда. Его доверенным представителем является вице-мэр Санакоев. Со всеми вопросами можете обращаться к нему.
Я сделал изумлённое лицо, будто совершенно сбит с толку подобным известием. И с должной напористостью уполномоченного представителя проинформировал инженера:
– Ну, что ж. Придётся – увы! – разочаровать вас. В аппарате мэрии созрело решение окончательно ликвидировать убыточный завод. Его ведь никто не хочет выкупить в личное пользование. А на этом месте будет построен рыборазводный комплекс с сетью прудов. На днях сюда прибудет строительная техника: бульдозеры, экскаваторы, грейдеры и начнётся снос расположенных здесь обветшавших строений. Уполномочен уведомить вас, чтоб в течение недели освободили территорию. Думаю, это несложно будет исполнить, раз здесь нет активного производства.
Технарь откровенно опешил от такой моей напористости. Это заметно было по тому, как у него вдруг покрылась испариной лысина, и запотели очки.
– Но погодите, зачем такая спешка? – взмолился совсем сбитый с толку реликт технического прогресса. – Санакоев сейчас болеет и не может присутствовать здесь. Вот приступит к работе, тогда и порешит вопрос. Разве нельзя подождать?
– Я доложу мэру. Но боюсь, что решение им уже принято и не подлежит пересмотру, – сухо свидетельствовал я, продолжая изображать на физиономии обиду из-за отказа допустить меня к месту ревизии. – Засим позволю себе откланяться…
Больше у меня не было причин задерживаться, и я покинул территорию завода, предоставив начальнику производства заняться самому решением обозначившейся проблемы.

*  *  *

Едва я успел добраться до мэрии и доложить Мурату с Яниной о том, как прошла моя вылазка на гидролизный завод, как в дверях кабинета шефа появился Борис Санакоев. Нами был предусмотрен такой шаг противоборствующей стороны, но я не ожидал, что реакция последует столь быстро. Больной как-то не выглядел на изнурённого заболеванием страдальца. Напротив, у него не только на щеках горел румянец, но и вся физиономия налилась багрянцем, словно Борис только что выскочил из парилки. Однако это оказалось только прелюдией, а баня последовала далее.
– О, дорогой мой, как я рад, что ты, наконец, выздоровел! – радушно встретил симулянта Мурат. – Ситуация в городе такова, что дел невпроворот – хоть разорвись. В мэрии каждый работник на счету. Сейчас и тебе фронт работы определим.
Только Борису совсем не до общественных дел было. У него оказалось под угрозой самое доходное дело – водочное производство, где прибыль исчисляется в астрономических величинах. Поэтому он сходу ринулся напролом:
– Шеф, вы хорошо подумали о последствиях?
– Ты о чём это? – напустив на себя наивный вид, вопрошал Мурат. Но я заметил, как на скулах его тугими буграми вздулись желваки, а взгляд с характерным прищуром снайпера, выцеливающего жертву в оптический прибор, сконцентрировался на Борисе. Всецело поглощённый насущной заботой, Санакоев ничего такого, естественно, не замечал. Он, единственно, жаждал уладить своё. И продолжил азартно:
– Да если вы не отступитесь от планов по захвату территории гидролизного завода, представляете какой конфликт в связи с этим может разразиться в городе? Это же война с уголовным миром!
Тут уж Янина не выдержала и, презрительно выпустив густую струю сигаретного дыма в физиономию Бориса, набросилась на него с присущей ей яростью:
– Слушай, ты, поборник высокой морали! Давно всем известно для чего покровитель твой Хестанов отдал на откуп бандитам этот завод, и кто теперь истинный выгодополучатель развёрнутого там подпольного производства водки. Не надо окружающих сплошь принимать за дебилов.
Санакоев широко разинул рот, как выброшенная на берег рыба, и жадно ловил воздух, ведь на кон брошен главный источник его благополучия и тут необходимо искать компромисс, иначе Кессаев исполнит угрозу – за ним дело не станет, мэр не бросает слова на ветер.
– Вы меня неправильно поняли. Я вовсе не из корыстных побуждений. Просто забочусь об урегулировании возникшего конфликта.
– Наслышаны о твоём бескорыстии. Тоже мне альтруист объявился, – активно наседала «правая рука» мэра.
Наконец страдающий от произвола градоначальника бедняга пошёл на попятную, и выбросил белый флаг:
– Назовите свои условия. Я донесу их до сведения владельца поточной линии. Он по возможности войдёт в положение и сделает некоторые уступки.
На что ближайший сподвижник мэра разразилась новой порцией негодования:
– Какой-то там неведомый тип будет ворочать делами у нас под носом, а городская власть должна оставаться в неведении? Это кто так решил? Тот самый Кочерыжка, которого в глаза никто не видел? Пусть явится сюда и ответит законной власти по всем статьям.
Борик то бледнел, то багровел, как хамелеон, в момент опасности меняя расцветку. Ему очень неуютно довелось ощущать себя перед напором столь экспрессивных оппонентов. Сказать было нечего в пользу своей позиции, и он лишь бессвязно мямлил:
– Конечно… Кочерыжка… не думаю…
– Условия здесь ставлю я! – прервал дальнейшие прения сторон мэр с решительностью Александра Великого, одним махом разрубившего мечом не поддающийся распутыванию мудрёный гордиев узел.
И далее продолжил:
– Не позднее завтрашнего дня отдел образования должен получить необходимую сумму для выплаты заработной платы учителям и другим своим работникам. И этим делом займёшься ты, – ткнул Мурат в грудь Бориса неотразимым, как перст божий, своим заскорузлым пальцем. – Если поступят мне на этот счёт какие-либо жалобы, шкуру спущу с тебя, как с Яна Жижки, и натяну на барабан. Ты понял меня?
– Шеф, но вы представляете себе какая это колоссальная сумма? – жалобно взмолился прощелыга. 
– А ты решил, что вечно будешь загребать нал в собственный карман, утаивая налог от государства? – решительно воспротивилась нарушению налогового законодательства кандидат социологии.
– Поторопись с моим поручением, чтоб выполнить в срок, – напоследок напутствовал Мурат. – В противном случае не позавидую ни тебе, ни твоему компаньону Кочерыжке.
На Бориса жалко было смотреть, когда он, униженный и оскорблённый, как поджавшая хвост побитая собака, плёлся к выходу под кинжальным перекрестием неистовых взглядов своих истязателей. Такой удар судьба ему ещё не преподносила. Одно он усвоил для себя чётко: придётся расстаться со значительной частью прибытка, дабы не потерять целиком доходное дело. А то, что чёс с населения, осуществляемый с помощью самого ходового в российской традиции продукта, не идёт ни в какое сравнение не с каким иным видом бизнеса – совсем не требовало подтверждения. Игра, как говорится, стоила свеч!
Аналогичным образом Кессаев решил проблему с выплатами пенсионерам, медикам, работникам коммунальных служб и различных бюджетных ведомств. Мир деловых людей лихорадило в городе похлеще, чем Киевскую Русь в период нашествия Батыя. На буйную голову шефа сыпались гневные проклятия основательно пощипанной братии из среды ненасытных хапуг. Зато напряжённая атмосфера в народной массе значительно разрядилась. Люди получили причитающееся им жалованье.
Теперь, кроме исполнения административных обязанностей, время оставалось у Мурата и для реализации задуманных проектов. Его безуспешные вояжи в республиканский парламент и встречи с главой республики ни на дюйм не продвинули дело. В принципе, все соглашались, что туристический комплекс БАЛИ вывел бы экономику Северной Осетии-Алании из разряда дотационных в преуспевающие. Да вот беда – реально никто не стремился внести посильный вклад в перспективное дело. Народные избранники и без того чувствовали себя весьма утомлёнными непомерными заботами о всеобщем благе.
– Добиться у себя в республике подвижек по осуществлению проекта БАЛИ не получается. На высоких постах засели такие махровые чинуши! – посвящал меня патрон в суть проблемы. – Придётся, Сергей, нам с тобой в Москве поискать поддержку. Готовься к скорой поездке, но не распространяйся об этом.
– А что мне готовиться, когда даже не знаю конкретно, чем буду там заниматься.
– Янина Соломоновна по своим каналам готовит неофициальные встречи с влиятельными людьми из Минфина, Совета Федерации и администрации президента.
– Мне что там, придётся изображать Кису Воробьянинова при тебе и напускать на себя важный вид для пущей убедительности?
– Воробьянинова ты будешь изображать в другом месте. Встречи неофициальные и пройдут в обстановке секретности, с глазу на глаз. В таком деле свидетели не предусмотрены.
– Тогда я спокоен за свою безопасность и не прочь посетить столицу. Только никак не вникну: куда ты меня втягиваешь на этот раз? Если моё присутствие нецелесообразно, что мне делать там?
– В курс дела тебя посвятит Федермессер. Она готовит необходимые для переговоров бумаги. Ты получишь дипломат с чековыми книжками, бланками документов строгой отчётности и денежной наличностью. Ни днём, ни ночью чтоб не расставался с порученной тебе ручной кладью. Даже в сортире прижимай её крепко к голому заду. Иначе ассигнации имеют склонность произвольно менять своего владельца.
– В таком случае я требую, чтоб мне выдали большой чёрный пистолет.
– Зачем он тебе?
– Буду пугать грабителей.
– Перестань паясничать. Дело предстоит серьёзное. Всюду тебя будет сопровождать Руслан. Его задача обеспечить твою неприкосновенность.
– Ну, тогда я совершенно спокоен. Коротышка надёжен, как танк Т-34. Мы с ним вроде Пата с Паташонком на столичных улицах будем выглядеть столь органично, что не терпится уже сейчас отправляться в путь.
– Разгуливать без дела вам не придётся. Можешь и не надеяться. Во время встреч будешь присутствовать поблизости, в секторе моего поля зрения, чтоб в случае надобности тут же я мог передать получателю нужную сумму.
– А где будут происходить встречи?
– Пока конкретно не знаю. Зависит от того, где назначит клиент. Может быть это произойдёт в ресторане, а может на скамейке у фонтана или в офисе ответственного лица. Разберёмся на месте…
Ну что ж, свою роль в составленном Яниной сценарии я уяснил. Пойду вживаться в образ.

*  *  *

Вечером после работы я пешком возвращался домой. Сумерки пока не наступили, хотя солнце только что скрылось за горной грядой, и тень легла на город. Лучи светила всё ещё били из-за горы театральными софитами, подсвечивая плывущие по небу облака, от чего те снизу сверкали, будто покрытые золочёной фольгой. Отражённый от облаков солнечный свет падал на возвышающуюся над городом каменную башню, и она резко контрастировала своей белоснежной поверхностью с чёрной горой, на вершине которой расположилась, и казалось от этого, что каменное изваяние взлетело к небу и легко парит над землёй. Я не раз наблюдал эту величественную картину и всегда благоговел от её экзотерической красоты. Будто далёкое прошлое нашего народа из глубин веков простёрлось к нам ожившими образами вполне осязаемых свидетельств.
Невольно залюбовавшись восхитительным зрелищем, я едва не столкнулся с идущей навстречу мне парой. Мужчина с женщиной, поглощённые милой беседой, шли в обнимку, тесно прижавшись друг к другу. В этом месте пешеходная часть улицы узка и немудрено по неосторожности налететь на встречных участников движения. В самый последний момент я всё-таки успел среагировать и прижался к стене дома. Увлечённая разговором пара тоже остановилась.
И только тут я разглядел, что передо мной Наталья с посторонним мужчиной. Вот это встреча! Нос к носу. И никаких возможностей к отступлению. Только лёгкая гримаса изумления преобразила черты моей бывшей любовницы. По счастливому выражению их лиц заметно было, что пара достигла согласия в отношениях и обрела общий смысл в жизни.
– Здравствуй, Сергей! – начала первой она. – Познакомься, это Николай.
– Очень приятно! – любезно протянул я руку мужчине.
Мы обменялись рукопожатиями и оценивающими взглядами. Соперник на полголовы превосходил меня в росте. Да и вообще, выглядел более внушительнее. Однако производил приятное впечатление интеллигентного человека. Внешне он лет на десять выглядел старше Наташи, но это не имело значения, поскольку весь облик его источал завидную бодрость и жизнелюбие.
Наталья с некоторой долей смущения продолжила разговор:
– Коля, считаю необходимым признаться тебе, что Серёжа мой старый друг, и он должен быть в курсе событий. Мне нужно с ним объясниться.
Николай миролюбиво поддержал намерения спутницы:
– Да-да, конечно. Вы можете спокойно поговорить.
Сам отошёл в сторонку на несколько шагов и стал терпеливо дожидаться. Чтоб с чего-то начать, я спросил первое, что подвернулось на ум:
– Когда ты вернулась из командировки?
– Я уже неделю дома. Думала, ты позвонишь.
– Извини. Напряжённые дни на работе были, и я позабыл обо всём на свете.
– Это так на тебя похоже. Всегда заботился лишь о своей независимости. Впрочем, это теперь не важно.
– А что важно?
– Как бы тебе это сказать поделикатней, чтоб не обидеть?
– Говори уж как есть. Я готов ко всему.
– В общем, я встретила порядочного человека. Мы познакомились на экономическом семинаре в Москве.
– Рад, что ты обрела надёжного друга, – от чистого сердца признался я. Сам вспомнил Аллу и понял, что испытывал к Наташе вовсе не искренние чувства, а обычное платоническое влечение, ибо ни ревность, ни сожаление от потери отношений абсолютно не встревожили душу. Теперь я знал, что Алла всегда поблизости. Иногда мы с ней перезванивались по телефону и делились своими проблемами. Когда случалось мне выбраться во Владикавказ, то мы находили время, чтоб посидеть в ресторане или просто поболтать и пройтись по центру города. Моя первая любовь вовсю заявила о себе и целиком овладела моим сознанием. И с этим бессмысленно было бороться. Не имело значения, что Аллу связывают супружеские обязательства.
– Но это ещё не всё, – вернула из грёз к реальности моя несостоявшаяся провинциальная любовь. – Я уезжаю жить навсегда в Калугу. Мы с Николаем подали заявление в ЗАГС и скоро официально оформим отношения.
– Что ж, я от всего сердца желаю вам счастья!
– Пусть и тебе, Серёжа, улыбнётся судьба. Я верю, ты встретишь свою любовь.
– Буду надеяться. А теперь прощай. Николай уже заждался.
– Прощай, друг любезный!
И Наталья поспешила к ожидающему её возлюбленному. Я издали помахал на прощание своему сопернику и, развернувшись, двинул своей дорогой. Так ни разу и не обернулся. Признаться, и не испытывал желания это сделать. Наоборот, почувствовал облегчение, будто избавился, наконец, от обременительной ноши.
Видать, время настало провести ревизию чувств. А после увидим, куда жизнь повернёт.

*  *  *

Москва всегда поражает спокойным величием кремлёвских башен, монументальностью архитектуры, роскошностью православных соборов. Её замечательные проспекты, мосты с затейливым орнаментом кованых перил, подземная сеть метрополитена с высокохудожественным оформлением станций навсегда остаются в памяти любого, хоть раз посетившего российскую столицу. Нескончаемые толпы зевак на улицах и многообразие говора напоминают вавилонское столпотворение, куда в древние времена со всего мира устремлялись торговцы и покупатели, чтоб поучаствовать в товарообороте богатейшего города мира. Пусть не лучшие времена наступили в стране, но первопрестольная и в периоды варварских нашествий, погружённая в угрюмые цвета маскировки, всегда оставалась привлекательной.
Вот и сейчас я с упоением любовался окружающими видами из окна такси, мчащего из внуковского аэропорта меня с Коротышкой в гостиницу на окраине Москвы, где предстояло нам расположиться. Мурат разместился в другом районе, поближе к центру города. Мне с сопровождающим настрого было запрещено покидать место расположения и в любой момент ожидать звонка шефа, чтоб немедленно прибыть в указанную им точку.
Пришлось сполна на себе испытать правоту мудрого изречения, что самое паршивое дело – это ждать и догонять. Как стайер на старте, мучительно ожидающий сигнала к рывку, я испытывал сходные чувства. Номер Руслана находился по соседству и, казалось, через стену передаётся моё моральное состояние компаньону. Хотя кумык при всех обстоятельствах оставался невозмутим и внешне не выказывал никаких эмоций.
Когда раздавался телефонный звонок, и Мурат сообщал мне место и время прибытия, я подхватывал порученную моему попечительству ручную кладь с содержащейся в ней наличностью, и мы с Коротышкой отправлялись на встречу. Его обязанностью было следовать всюду за мной в некотором отдалении и, не привлекая внимания посторонних, обеспечивать мою безопасность. В столице всегда промышляло много субъектов с криминальным опытом за плечами, которых запросто мог привлечь дипломат в моих руках. Представляю, как бы всполошился уголовный элемент известием о содержимом моей драгоценной клади!
Как и предполагал патрон, переговоры с нужными людьми проходили то в сквере на отдалённой скамейке, то в ресторане, то прямо в апартаментах официального лица. Когда наступал подходящий момент, шеф сам приближался ко мне и называл необходимую сумму. Я отходил в укромное место, там складывал пачки купюр в бумажный пакет и затем передавал Коротышке. Дальше дело меня не касалось.
Иногда всё ограничивалось передачей чека или заверенного гербовой печатью бланка строгой отчётности.
Так и пролетели пять суток нашего пребывания с ответственной миссией в престольном граде. Только не все дни командировки протекли гладко и безмятежно. Случилось и поучаствовать в одном опасном инциденте. В тот раз встреча с представителем Госбанка в ресторане затянулась, и нам с Коротышкой уже в темноте пришлось возвращаться в свою гостиницу на окраине. Я шёл, как было условлено, впереди, Руслан – шагов на десять сзади. Со стороны выглядело так, будто мы незнакомы. Редкие в этом месте на окраине фонари неярко освещали улицу. Прохожие в столь поздний час почти не попадались. Кругом царило безмолвие. Тишину наступившей ночи нарушали разве что иногда проносящиеся по дороге автомобили. Я так устал сегодня, что хотелось поскорее принять душ и забраться в постель, чтоб никто не потревожил до самого утра.
Хуже горькой редьки надоели эти бдения на скамейке, словно в засадном полку, в ожидании, когда тебя позовут. За целый день порой даже не перебросишься ни единой фразой со своим молчаливым напарником. Ему-то что, он неразговорчив по своей природе. Может от того всегда молчит, что плохо знает русский. Этак, без практики, он и свой родной язык позабудет. Надо сказать, чтоб купил себе попугая, как у Робинзона Крузо, иначе – дело труба: приедет в свой Дагестан и будет там чувствовать себя иностранцем. Хотя он вряд ли знает ту историю про необитаемый остров. И вообще, до него туго доходит смысл всяких моих острот. Он не оценил даже анекдот про чабана, который я как-то рассказал ему по приколу. А, казалось бы, чего мудрёного в том юморе? Помните ту избитую байку? Это когда один случайный очевидец увидел, как пастух играет в шашки со своей собакой, пока барашки мирно пасутся под присмотром. Изумлённый такой картиной незнакомец воскликнул в восхищении: «Надо же, какой умный пёс!». На что присматривающий за стадом законно возмутился: «Какой там умный. Я у него со счётом 2:1 выигрываю!»
Нет, мы с Коротышкой, однозначно, принадлежим к разным формациям.
Уже совсем недалеко оставалось идти до гостиницы. Сейчас по подземному переходу переберусь на другую сторону улицы, а там метров сто до поворота в переулок, потом проходной двор пересечь и дальше – рукой подать до места.
Спускаясь в подземный туннель под дорогой, я искоса взглянул назад. Руслан, как обычно, подстраховывал меня сзади, выдерживая дистанцию. А за ним шли двое незнакомцев. Я заметил их ещё на выходе из метро. Они все два квартала следуют за нами. Но что делать, улица – территория общественная и каждый волен здесь находиться сколько вздумается.
Покрепче придерживая дипломат, я сошёл по ступеням под землю.
Дальше всё произошло, как в детективном романе. Не успел я достичь середины подземного перехода, как позади раздалась гулкая поступь бегущих. Едва я успел обернуться, как преследователи настигли меня. Один из них схватил мою руку, в которой был зажат дипломат, и принялся выворачивать её. Я отчаянно сопротивлялся. Противник был явно сильнее, он с такой мощью придавил меня к стенке, что затрещали рёбра. Надсадно дыша в самое лицо, налётчик яростно прохрипел:
– Отдай, сука, портфель!
И в этот момент подоспел Коротышка. Он с разгона обрушил свой кулачище на голову грабителя, тот аж отлетел метров на пять и рухнул на землю, не подавая больше признаков жизни. В руках второго бандита появился нож. В тусклом свете подземки оружие нелегко было различить. Но тот развернулся навстречу дагестанцу и сбоку мне отчётливей открылся зловещий силуэт незнакомца с вытянутой вперёд рукой, в продолжение которой смертоносным жалом торчал обнажённый клинок. В голове мелькнула мысль: «Трудно придётся Руслану с голыми руками против ножа!..»
Но кумык и не думал отступать. Он весь подтянулся, изготовившись к схватке, так, что видом своим напоминал пороховой бочонок с зажжённым фитилём, который вот-вот взорвётся. Оба соперника опасно сошлись в решительной схватке. В моём сознании всё представлялось скверным зловещим сном. И я в этом сне оставался сторонним созерцателем.
Толком не помню, как вышел я из законсервированного состояния, но успел ко времени. Сосредоточив внимание на противнике, бандит выпустил из виду меня, чем я удачно воспользовался, и жёстким ребром дипломата изо всех сил сбоку саданул по его бритому затылку. Тот на миг потерял ориентиры в пространстве. Этого оказалось достаточно Руслану, чтоб нанести прямой сокрушительный удар. Потерпевший рухнул на колени и, звякнув несколько раз о каменный пол перехода, нож отлетел прочь от дерущихся.
– Анансигейм!.. – издал победный клич на своём языке Коротышка. Сам с размаху ногой ещё раз крепко припечатал поверженному сопернику в лицо, от чего тот резко опрокинулся на спину, сильно ударившись при этом головой о каменный пол. Раздался жуткий скрежет крошащихся зубов и тяжкий стон пострадавшего. Я равнодушно обозревал поле брани.
– Убэгаем быстрэй! – грубо подтолкнул меня в спину кумык.
Да, нам ни к чему было фигурировать в милицейском протоколе. Не для этого прибыли в Москву. Мурат занят серьёзным общественным делом и никак нельзя его подводить. На том инцидент был исчерпан.
Всегда меня донимал один вопрос: как удаётся Кессаеву при его приверженности к трезвому образу жизни оставаться верным своей привычке, занимаясь политикой в нашей стране? Неужели возможно такое, чтоб, делая карьеру, оставаться вне русской национальной традиции? Я всегда верил, что когда-то и для моего шефа наступит момент истины. И я оказался провидцем. Невозможно ведь, работая маляром, не измазаться краской.
Произошло всё во время встречи Мурата в ресторане с человеком из администрации президента Ельцина. Мужчина пребывал в самом расцвете лет, обладал, по-видимому, недюжинным здоровьем, о чём свидетельствовали его внушительные габариты. Он был широк в кости, мордаст и громоздок, как шифоньер. Другим особенностям его внешности я как-то не придал значения. Назвался этот кадр Петровичем и пил, как лошадь, поглощая водку в неимоверных количествах.
Да-а! Благодаря стараниям Янины довелось иметь дело и с подобным типом. Только мадам Федермессер на пустышку не поведётся. Она знает с кем стоит завязывать отношения, и кто в теме на предмет затеянной акции. Значит, авантюра должна принести успех.
Я расположился за соседним столом и не был посвящён в детали происходящей встречи. В зале находилось совсем мало народу. Мурат с Петровичем чинно вели беседу, не повышая голосов. Потом подали заказанные блюда. Неторопливо ковыряя вилкой шницель, я искоса наблюдал за договаривающимися. Когда принесли водку, москвич заметно оживился. Он сам принялся разливать питие из графина.
Ужаснувшись про себя, я не мог представить, как шеф поведёт себя в такой ситуации. Отвертеться здесь не получится, дабы не нарушить душевный контакт с партнёром. И Мурат единым махом лихо проглотил содержимое своей стопки, даже не поморщившись при этом. Тут же Петрович наполнил рюмашки новым содержимым. И понеслось…
В тот вечер мне так и не пришлось открывать дипломат. Необходимую сумму мздоимец получил в следующий раз. А пока два государственных мужа решали ответственные вопросы между собой традиционным в России способом. Голоса их обретали всё большую плотность и по мере употреблённого горячительного становились громче. Разговор выбивался за рамки предполагавшейся темы. Причиной нарушения регламента послужила та самая водка. Когда с души спадают покровы, человек освобождается от всяких условностей и становится свободен в волеизъявлении. За это клянут и возносят великого Бахуса. Я много раз наблюдал, как ведут себя подвыпившие мужики. Бьют себя в грудь, клянут судьбу, дерутся… Но в беседе преобладают две темы: женщины либо политика. В данном случае ухватили вторую.
– …В 91-м году издыхающая советская партноменклатура попыталась положить конец демократическим преобразованиям в СССР, – горя пассионарным огнём и метая искры из глаз, кипятился Петрович. – Но организованный ими путч ГКЧП был обречён на провал. История двигается поступательно, ведь закономерность её процессов всегда предопределена объективностью предшествующих событий.
– Переход к рыночной экономике последующими шагами поверг в шок всю страну. Стоило ли подвергать население такой шоковой терапии? – выразил сомнение Мурат.
– Этот переход давно назрел в обществе. А демократия не существует без рыночной экономики.
– Однако большинство граждан считает, что в 91-м году произошла вовсе не демократическая революция, а банальный эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны. Случилась контрреволюция и госсобственность перешла в частные руки.
– Со временем все поймут, что 21 августа 1991 года произошли закономерные события исторического масштаба, когда страна избрала иной путь развития. Рухнула советская империя, распалась тоталитарная система, развалилась плановая экономика.
– По-моему всё рухнуло, когда 8 декабря 1991 года Ельцин с Кравчуком и Шушкевичем подписали Беловежское соглашение о прекращении существования СССР. Несмотря на состоявшийся референдум, где более половины граждан проголосовали за сохранение Союза, лидеры трёх республик поступили вопреки воле народа.
– Многие заблуждаются по этому поводу. Однако история идёт своим чередом и вершит закономерные процессы. Такой поворот был неизбежен. Коммунистический путь развития доказал полную несостоятельность.
– Я бы не давал такой категоричной оценки. Вон, Китай, какими успехами в экономике обязан приверженности к социалистической модели развития. Но больше всего я озабочен неконституционным разгоном Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ. Как можно было стрелять из танков по парламенту, который избран народом?
– Дорогой мой, революция не делается в белых перчатках. Для того эпоха и выдвигает исторические личности, которые способны действовать решительно и нестандартно. В тот момент любым путём требовалось отстоять избранный путь преобразований. И Ельцин пошёл на это. Потомки рассудят правильность его действий.
– Со Сталиным у нас ситуация похожая. До сих пор не придём к единому мнению в оценке его личности.
– Сталин тиран. Это так очевидно.
– Не всем. Большинством народа он воспринимается положительно. Людей не обманешь пустой пропагандой идей.
Искушённый столичный товарищ был в теме о политических событиях, происходящих в стране. Не важно, что его мнение не совпадает с мнением большинства, главное, с действующей властью он мыслит совокупно, и с этим придётся считаться, иначе договориться ни о чём не получится.
Официант поменял уже третий графин на столе увлёкшихся спором мужчин. Там вместо застольных тостов продолжал звучать политический диспут. Горячий спор оппонирующих сторон затянулся до темноты. За всё это время я успел выкурить две пачки сигарет и выпить чуть не ведро кофе. Мне жаль было Коротышку, который в продолжение встречи маялся на улице где-то поблизости. Его собачья преданность своему покровителю не имела границ и надёжность его не вызывала сомнений. Кумык готов был к самопожертвованию ради своего кумира. Не зря, как только Мурат стал мэром города, он тут же вызвал к себе дагестанца, он знал на кого стоит положиться.
К закрытию ресторана оба спорщика набрались алкоголем до такой степени, что не в состоянии были адекватно воспринимать окружающий мир. Оказавшись за дверью кабака, они долго не могли расстаться. Вызванные такси долго дожидались, когда закончат обниматься на прощание и заверять друг друга в вечной дружбе в стельку пьяные клиенты. Наконец мне с подоспевшим Русланом удалось разъединить крепкие объятия и развести партнёров по машинам. Петрович ещё как-то держался ввиду адаптированности организма к крепким напиткам. А, вот, с нашим патроном дело обстояло совершенно иным образом. Мурат ведь никогда не воспринимал спиртного. Не рассчитав своих сил, теперь он впал в невменяемое состояние. Отяжелев, словно мешок с картошкой, он повис на однополчанине и тот, напрягая все силы, как когда-то в горах Таджикистана, едва дотащил грузное тело до автомобиля, где уложил на заднем сиденье. Оказавшись в салоне, шеф мгновенно мертвецки заснул, захрапев истым жеребцом, воспротивившимся попытке наездника оседлать его. Коротышка устроился рядом с ним, а я сел на переднем месте рядом с водителем. Пришлось ехать всей компанией в нашу гостиницу и там в моей комнате пристраивать на ночлег обездвиженные телеса шефа.
Забавно было со стороны наблюдать, как Коротышка заботливо уложил Кессаева на мою постель, снял с него туфли, укрыл пледом. При этом грубое лицо горца излучало такое умиление, что невольно пришла на ум та история с Квазимодо и Эсмеральдой. До сего момента я не подозревал, что наш Коротышка вообще способен на нежные чувства. Но он ещё некоторое время постоял над предметом своего обожания, пока решился покинуть помещение. И было в его облике что-то от родительской озабоченности.
Тем временем Мурат беззаботно разметался по постели, как человек, постигший божью благодать. Бежевая рубашка в серую полоску на нём собралась морщинами, из-под широко распахнутого ворота выбилась наружу кучерявая растительность на груди, большая правая рука с позолоченным часовым браслетом на запястье покоилась на животе. Одна пола рубахи выбилась из брюк наружу и задралась, заголив треугольник плоти, контрастирующей белизной со смуглой от загара поверхностью кисти. Могучая грудь спящего равномерно вздымалась, донося клеткам кислород и выталкивая назад отработанную углекислоту, издавая при этом громогласные раскаты храпа. Причём скисшие перегарные испарения густо заполняли комнату. Я пристроился на стуле возле раскрытой форточки и попытался вздремнуть. Но где там! Артиллерийские залпы храпа такой силы, казалось, способны обрушить потолок. Вдобавок ещё тяжёлый дух пьяного человека угнетающе действовал на травмированное обоняние. И я закурил. Сознание посетила грустная мысль:
– Сегодня мне здесь не получится заснуть.
Я ещё некоторое время повозился на стуле, стараясь принять позу поудобней. Только это ни к чему продуктивному не привело. Беспокойное соседство точно не позволит провести мне предстоящую ночь безмятежно.
В дверь постучали. Кто бы это мог быть? Коротышка обозначает себя условным стуком. Дежурному портье на входе я «сунул на лапу», чтоб он сквозь пальцы смотрел на то, что мы с кумыком притащили пьяного товарища в мой номер и оставили там ночевать. Пришлось подниматься с места. И я нехотя поплёлся к двери:
– Кто там?
– Вас просят срочно спуститься вниз, – раздался голос посыльного.
– Хорошо! Сейчас буду, – отозвался я, только что заметив, что телефонная трубка лежит косо сдвинутой на аппарате. Наверное, с рецепшена не смогли дозвониться.
Что там стряслось? Может мало заплатил дежурному? Время за полночь, а ему неймётся. Сейчас объяснюсь с этим вымогателем. Взвинченный беспокойством, я торопливо сбежал вниз по ступеням, готовый выразить решительный протест. Оказалось, напрасно я нервничал. Увидев меня, портье равнодушно сказал:
– Вам там какая-то дама звонит по междугородке. Зайдите во вторую кабинку.
– Спасибо!
Звонила Янина Соломоновна. Она каждый вечер справлялась у шефа, как продвигаются дела в Москве, корректировала дальнейшие наши действия.
– Здорово, Сергей! – донёсся встревоженный глас нашего духовного вдохновителя. – Я тут вся на нервах. Не могу дозвониться до Мурата. В гостинице говорят, что он до сих пор не возвращался в свой номер. Ты не в курсе, что там у него стряслось?
– Дорогая Янина, можете спать спокойно! Шеф в надёжных руках. Просто сегодня он помогал Сизифу тащить камень в гору и при этом порядком притомился. Теперь в объятиях Морфея блаженствует в благословенных кущах райского сада.
На линии на несколько секунд воцарилось молчание. Абонент явно впал в замешательство. Затем раздалось резкое:
– Он, что? Пьян?
– Я же говорю: шефу на голову вдруг обрушилась благодать, и он изнемог под её непомерным гнётом.
– Помню, помню, Овёс, что ты посещал курс филологии в университете. Но зачем столько пафоса? Будь проще и люди к тебе потянутся. Так чем вы сегодня там занимались?
– Петрович стоял на разливе. А с ним не поспоришь. Сам пьёт, как лошадь и другим спуску не даёт.
Открытым текстом по общественной линии связи многое не скажешь. Но Янина прекрасно поняла меня, поэтому лишь посетовала:
– Мурат же совсем не пьёт.
– Апостолом быть не каждому удаётся.
– Назавтра в обед у него запланирована крайне важная встреча. Любым путём, Сергей, сделай, чтоб она не сорвалась. Надеюсь на тебя.
– Случай, прямо скажу, тяжёлый. Не исключён летальный исход. Похмельный синдром ведь, как маленькая смерть. Я не специалист в физиологии, но предприму всё возможное. Результат не гарантирую.
– Тогда лучше не попадайся мне на глаза. Загробную жизнь тебе обеспечу вне очереди. Можешь заранее заказывать себе деревянный макинтош.
– Понятно! Вакансия, естественно, приготовлена в преисподней. Благодарю за протекцию. Признаться, изрядно намаялся я в наземном раю.
– Ну, ни пуха, вам, ни пера в завтрашнем деле! Пусть вечером обязательно дождётся моего звонка.
– К чёрту! К чёрту! – от всей души послал я наставницу мэра. Сам подумал: «Тоже мне, Арина Родионовна. Заботливая! Жаль только, что сказки шефу на ночь не рассказывает. Впрочем, если Янина начнёт рассказывать, то это скорее будут ужастики, от коих совсем не заснёшь…»
Дело делом, а спать-то всем надо. В своём номере ночной отдых для меня сегодня исключён. Напрашиваться на ночлег к Коротышке не хочу. Ещё придушит сонного! Не знаешь, чего ожидать от этого дикаря. Для него только Мурат авторитет.
Вспомнил! В вестибюле есть одно укромное местечко, там, в углу за пальмой в кадке. И я отправился туда. Придвинул поближе к дереву кресло и удобно устроился в нём. Портье мельком лишь взглянул в мою сторону из-за своего бюро и отвернулся. Он понял меня. Вскоре я погрузился в сон.
Наутро началось движение обитателей, и я проснулся. Первым делом размял неловко подложенную под голову и от того затёкшую руку. После этого поднялся в свой номер. Ключом отпер дверь и вошёл. Несмотря на открытую форточку, дух стоял настолько тяжёлый, что впору бы вешать топор. Как на смертном одре, Мурат лежал на спине, смиренно сложив руки на груди, и выглядел, как Иисус, только что снятый с распятия. Чтоб не будить его, я на цыпочках потихоньку пробрался к окну и настежь распахнул створки рамы. Свежий воздух с улицы хлынул бодрящим потоком внутрь помещения. Это ли, или грохот проходящего близко трамвая потревожили моего гостя, и он заворочался в ложе. Послышался скрип металлических пружин кровати. И в тот же миг пробуждающийся с трудом продрал опухшие веки. Мне даже показалось удивительным, что не последовал треск раздираемой плоти в месте появления глазных яблок.
– Который час? – чужим скрипучим голосом надсадно прохрипел шеф.
– Без четверти восемь, – доложил я.
– О-о-о-х!.. – болезненно ухватился за голову бедняга. – Где это я?
– Шеф, всё нормально. Пусть это и не отель «Хилтон» с видом на набережную Круазет, но отсюда тоже есть на что полюбоваться. Если, конечно, не фокусировать взгляд на расположенной под окном помойке.
Мурат помолчал, с трудом усваивая полученную информацию. Его вычислительная машина в голове явно дала сбой, колёсики и шестерёнки там едва проворачивались, будто изношенные и лишённые смазки детали механического редуктора. Скрюченные пальцы, охватившие череп, мелко подрагивали, как у страдающего болезнью Паркинсона. Под глазами образовались тёмные круги. На него жалко было смотреть.
– Ну, ладно, – понимающе отозвался я. – Ты отдыхай здесь, а я пойду съем чего-нибудь. Порция говяжьего гуляша придаст мне силы для преодоления грядущих дел.
Это было слишком. Перебор! Заговорить о еде со страдающим похмельным синдромом человеком – это откровенный садизм. Не замечал я раньше за собой злопамятства, но такова была моя маленькая месть шефу за вчерашнее. Каково мне было смотреть, как рядом двое пьют, а я в это время должен давиться слюной и, как Бобик, стеречь проклятый дипломат, набитый деньжищами.
Да, это был перебор! От напоминания о гуляше Мурат соскочил с места, как ошпаренный кипятком, и, зажав рукою рот, резво метнулся в ванную. Мгновенно оттуда донеслись спазматические икающие звуки. Потом полилась из крана вода. Минут через пятнадцать страдалец, тяжело опираясь о стену, явил себя миру. В его волосах каплями росы поблёскивали застрявшие остатки водной процедуры. Осунувшееся лицо стало совершенно бледным, как накрахмаленная наволочка. Даже в глазах потускнел присущий Кессаеву живой выразительный блеск. Он с трудом добрался до стула и обессиленно рухнул на него, смиренно промолвив глубоко раскаивающимся голосом:
– Уж лучше всю жизнь пить кефир, чем один раз помучиться похмельем.
Я с сочувствием предложил:
– Ложись. Отоспишься сегодня, а к вечеру полегчает, тогда поедешь к себе в гостиницу. К завтрашнему дню оклемаешься.
– Нет. Мне в обед надо быть на Арбате, – встрепенулся Мурат. – От результата этой встречи зависит вся моя дальнейшая жизнь.
– Ну, как знаешь.
Видно было, что ему очень плохо. На лбу выступили блестящие капельки пота. Лиловая жилка набухла на виске и лихорадочно пульсировала. Он временами кончиком языка проводил по высохшим губам, но это ничуть не помогало, поскольку обезвоженный организм не вырабатывал слюну и эффект получался всё равно, что водить рашпилем по сухой деревяшке.
– Я никогда не пил водку, – наконец выдавил из себя болезный.
– Ничего! – оптимистично заметил я. – Надо же когда-то начать. И барышня однажды лишается девственности. Первую стопку ты так лихо опрокинул, прямо как заправский извозчик. А после, видать, поймал кураж и дело пошло. Официант только успевал подносить графинчики.
– Папа бы очень огорчился, увидев меня в таком виде.
На это возразить было нечего, и я тактично промолчал. Хотя и подумал про себя, что в наших широтах ни одно стоящее дело без водки не совершается. Представляю, какой была бы страна, отмени в ней спиртное. Вон, Горбачёв попробовал действовать запретом и куда мы скатились! Теперь даже либерализм Ельцина в этом деле не вносит порядок в обществе. Всё катится ещё дальше по наклонной. Раз нарушили баланс установившихся отношений, значит, долго придётся восстанавливаться.
– В жизни так плохо себя не чувствовал. Даже когда в детстве заболел корью, – горестно пожаловался Мурат со своего места. – Что же теперь придумать?
– А ничего тут нового нет. Наука объясняет это отравлением организма продуктами распада алкоголя. Сивушные масла выделяют ядовитый концентрат, как побочный продукт спиртового брожения, и вывести эту гадость медицина предлагает промыванием кишечника с помощью клизмы. Ещё капельницу ставят для скорейшего восстановления сил. Если хочешь, я сейчас вызову скорую помощь сюда. Только предупреждаю, что процедура затянется на весь день.
Бедолага скривил на лице такую болезненную гримасу, будто собрал в этом образе всю скорбь мира. Он уже глубоко раскаивался за плодотворно проведённый вчерашний вечер. Словно прося о пощаде, замогильным голосом взмолился:
– Может, как-нибудь обойдёмся без медицинского вмешательства?
– Давай попробуем кофе. Цикорий взбодрит организм.
Я сбегал вниз в ресторан и принёс большую кружку напитка. Брезгливо морщась и превозмогая себя, Мурат с трудом едва осилил половину, как тут же рванул в ванную. Там продолжительное время провёл, пока подавил в себе рвотные позывы. Наконец вышел ко мне с мукой изнурения на лице. Я окинул его критическим взглядом страхового оценщика и с сожалением констатировал:
– Да, в таком затрапезном виде ты выглядишь совсем нерепрезентативно. Не лучше ли холодной минералки попробовать?
– Давай, – издал слабый возглас согласия шеф.
Времени было уже десять часов. Я притащил четыре бутылки минеральной воды. Ледяная, прямо из холодильника. Должна облегчить страдания. По пути заглянул к Коротышке и предупредил, чтоб приготовился к полудню на выход. Ему-то что, всегда пребывает в состоянии повышенной готовности ради своего кумира.
Вопреки ожиданиям ледяная минералка тоже не помогла. Сначала, вроде бы, полегчало, но после дело опять закончилось рвотой. Шеф таял прямо на глазах. Нужно было предпринимать что-то весьма эффективное. Я терялся в догадках. Оставался последний метод. Иначе сорвётся сегодняшняя встреча на высшем уровне. Метод этот многократно испытан мною на себе. Хоть и радикальный, зато надёжный. И я решил применить его прямо сейчас.
– Шеф, остаётся единственный способ. И он совсем неприятен. Но успех гарантирую. Если ты так упёрся на своём и не хочешь отказываться от встречи, то должен пересилить себя и глотнуть моей микстуры.
– Давай поскорее, чёрт тебя дери, – возопил Кессаев, выказывая готовность к любому повороту событий, лишь бы вернуться в рабочее состояние.
Я вытащил из дорожной сумки приготовленную себе на запас бутылку коньяка, и отлил из неё в стакан граммов сто. Подал Мурату со словами:
– Дедовский способ. Спасал многих. Только махни всё разом.
Видели бы вы, как свирепо воззрился на меня начальник! Будто я увёл у него жену. Или на даче обнёс малинник. Пришлось указать на часы, мол, препираться не стоит – ситуация не терпит сослагательного наклонения. Если бы оставалось в запасе время, можно было бы ещё покочевряжиться, а так, выбора больше нет. И я протянул стакан. Он яростно вылил коньяк до последней капли в воспалённую глотку и тут же метнулся к раковине. Минут десять его выворачивало. Потом ещё столько же плескала вода из крана. Затем он возник в дверном проёме с лицом просветлённым и вдохновенным, как у вылезшего из иордани новопреставленного хрестьянина. На щеках пылал чахоточный румянец. В глазах обозначился лихорадочный блеск. Ага, значит, подействовало!
– Теперь лучше? – с заинтересованностью специалиста, проверяющего результат анализа, осведомился я.
– Полегче стало… вроде бы, – неуверенно подтвердил пациент.
– Подожди немного. Потом повторим процедуру.
Минут через десять я снова налил полстакана. На сей раз не сорвалось. Мы ещё посидели, осваиваясь в новом качестве. Мурат сам себе наполнил следующий стакан до краёв.
– Эй-эй! Переборщишь с непривычки, – забеспокоился я. – Надо соблюдать дозировку.
Где там! Зато эффект налицо. Глаза замаслились, кожа обрела здоровый оттенок, пот прекратил выступать на лбу. Как светило, произносящее заключение консилиума докторов над изголовьем выздоравливающего, я авторитетно изрёк:
– Ну-с, теперь остаётся принять прохладительный душ и – але! – на арену.
– Что ж ты, свинья, столько меня мучал? Не мог сразу начать с этого метода, – возмутился пришедший в себя похмелённый.
– Вот она чёрная неблагодарность, – вознегодовал я с досадой. – А я ведь по доброте душевной даже не назначил величину вознаграждения за проведённый в полном объёме курс терапии. Никогда не предугадаешь наперёд, как поведёт себя от убойного метода пострадавший. Кстати одна моя знакомая, оказавшись в твоём положении, осталась очень признательна мне за излечение аналогичным способом. Так что, я становлюсь популярным специалистом в области избавления пропойц от алкогольной интоксикации. Второй клиент за последнее время прибегает к моей помощи. Пора запатентовать отработанную методу…
После принятого душа воскресший окончательно обрёл себя. Пока приводил свой наряд в порядок, ещё хлобызнул полный стакан коньяка. В движениях опять нарушилась координация. Неверной походкой Мурат покидал последний приют, благоухающий после всего как придорожный трактир. Остатки из бутылки уже допивал в такси. На этот раз мы всей нераздельной троицей, как бог-Отец, Сын и Дух Святой, явились на место. По ходу распределились по позициям. Нарушили установленные Яниной правила конспирации, но в остальном всё прошло без задоринки. Приличная пачка купюр перекочевала из моего дипломата в алчущие руки мздоимца. Кессаев остался доволен успехом. В продолжение всего рандеву он рискованно передвигался в пространстве. Правда, сумма отступных компенсировала издержки его физического состояния. Остаток дня нам с Коротышкой предоставлен был в личное распоряжение. Настало время перекурить и оправиться. Мы поехали на такси к себе. Мурат отправился тоже восвояси отсыпаться, ведь впереди ещё предстояли важные дела. Его развезло, как сапожника.
Слава богу, вояж в столицу завершился успешно. Дипломат мой совсем опустел, и теперь легко было его носить. По довольному виду шефа можно было предположить, что он вполне удовлетворён поездкой. Настало время возвращаться. Только у меня оставался один личный нерешённый вопрос. Дело в том, что накануне отъезда в Москву я получил уведомление из Центрального архива ФСБ России по моему запросу о выяснении судьбы первого мужа моей бабуси. В официальном послании извещали, что осуждённый коллегией НКВД по 58–й статье за саботаж и вредительство гражданин Ромашов был расстрелян 10 ноября 1939 года. После подробного изучения дела в связи с его пересмотром на основании закона от 18 октября 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий», постановлением Верховного суда Российской Федерации казнённый был посмертно реабилитирован.
Мне надо было своими глазами увидеть дело Василия. Ознакомиться со всеми подробностями последних дней его трагической судьбы. А тут весьма кстати подвернулась эта командировка в Москву, ведь государственный архив расположен на Лубянке и там можно получить всю исчерпывающую информацию.
Я поставил Мурата в известность о своём намерении и попросил освободить на день для решения личного вопроса. Миссия моя была исчерпана, я передал пустой дипломат Коротышке. Шеф поблагодарил за выполненную работу и пожелал успеха в личных делах. Договорились так. Они с Русланом ближайшим авиарейсом отправятся домой, а я вернусь, как только управлюсь в архиве.
На удивление без всяких бюрократических препонов прошёл визит в хранилище документов. Там доброжелательно отнеслись ко мне, отыскали и принесли канцелярскую папку с пожелтевшими листами рукописного и машинного текста. Я не сразу признал в приклеенной к анкете тюремной фотографии того Василия, к облику которого привык по изображению из семейного альбома. Здесь он напоминал узника концлагеря, каких я видел в трофейной кинохронике военного времени: впалые щёки, заострившийся нос и огромные, выпученные, как у страдающего заболеванием щитовидной железы больного, глаза на пол-лица. Значит, вот что с ним стало в последнее время в тюрьме. К счастью, бабушка не увидела таким своего любимого.
Но не в этом заключалась потрясшая меня до глубины души информация. Прямо не знаю, как и озвучить такое! В общем, к делу был приобщён маленький листок, вырванный из обычной школьной тетрадки. Этот листок и стал зловещим фатумом в судьбе Василия, ибо торопливым спотыкающимся почерком на разлинованном в клетку поле был набросан подлый донос, адресованный парторгу колхоза имени Коминтерна. Аноним сообщал, что видел, как Василий подсыпал песок в маслозаливную горловину своего трактора для того, чтоб двигатель машины скорее вышел из строя. Называя себя сознательным советским гражданином, клеветник таким образом якобы помогал органам особого назначения выявлять врагов народа, саботажем и вредительством подрывающих народное хозяйство социалистического Отечества. А состряпал навет – кто бы мог такое подумать! – лучший друг и надёжный товарищ Василия, его подручный Панкрат. Тот самый Панкрат, которого Василий приблизил к себе в работе, назначил шафером на собственной свадьбе, сделал вхожим в свой дом. И тот коварно отплатил за добрые отношения. А как умело всю жизнь представлял из себя добродетеля. Даже бабуся моя поверила в искренность его чувств. Ну и мерзавец же оказался мой дед Панкрат. Большей подлости трудно отыскать в человеке.
Не знаю теперь, как матери всё преподнести, ведь это её родной отец. Да и тётя Галя воспримет ли адекватно такое известие? Всю дорогу назад противоречивые чувства больно терзали душу, и чтоб заглушить в себе горечь дурного известия, я всё время полёта прикладывался к прихваченной с собою карманной фляжке с коньяком. Так что, в момент приземления обрёл полную кондицию и пребывал в пространственном расположении духа. Мать решил пока не посвящать в неприглядный факт предательства, проявившийся в семейной родословной хронике. Требовалось время, чтоб сначала самому осознать такой оборот событий.
Шекспиру вот был бы повод для новых трагедий в стиле советского пост-реализма. О, как неиссякаем кладезь каверзных дел людских!..

ГЛАВА ВОСЬМАЯ 

Недельное отсутствие мэра в городе не осталось незамеченным. Конкурирующая сторона не дремала. Дошёл слух до нас, что родственник Санакоева из республиканского парламента Беслан Кантемиров проявил бурную деятельность по поводу выяснения причин недельного отсутствия Кессаева на рабочем месте. Предоставленный врачебный сертификат от московского специалиста-уролога отнюдь не убедил приверженца законности и тот продолжал пребывать в подозрении, распространяя порочащие мэра слухи в региональном политическом пространстве.
Вернувшись из Москвы в Белую Башню, я сразу же окунулся в очередной скандал. Мурат сам ввёл меня в курс дела:
– Знаешь, Сергей, тебе поручаю заняться новым расследованием. Дело сугубо деликатное. Кто-то пытается опорочить членов моей семьи. Два дня назад позвонил неизвестный и сказал, что мой сын Казбек, когда в последний раз приезжал на каникулы, спутался с какой-то девицей и она забеременела. Звонивший никаких условий не выдвинул. Сказал только, чтобы я подумал о последствиях.
– Надо подождать, когда этот тип каким-нибудь образом проявит себя, чтоб появилась возможность выйти на него, – предложил я.
– Выжидательная позиция может дорого обойтись. Нужно самим проявить активность, чтоб устранить угрозу. Ты должен как можно скорее вычислить главное действующее лицо в этой истории.
– Не лучше ли поручить заняться этим делом следственным органам? Там работают профессионалы, и у них скорее получится, – размышлял я далее.
– Нет. Этим займёшься ты. Не хочу, чтоб посторонним стали известны подробности частной жизни моих близких. Это может стать достоянием гласности и послужить поводом для использования в борьбе против меня. В конце концов, я плачу тебе хорошее вознаграждение не за то, чтобы протирал штаны в кабинете. Найди как можно быстрее мне эту девицу.
Задача ясна. И я приступил к её решению. Закрылся в своём бюро и принялся обдумывать ситуацию. Следовало восстановить в памяти всё известное мне о похождениях Казбека во время зимнего отпуска. С которой из своих подружек он мог так неосмотрительно подзалететь? У него их столько, что долго придётся всех их перебирать. Не похоже, чтоб в его окружении завелась способная на шантаж мэра. Ведь Казик и раньше развлекался в этом своём кругу золотой молодёжи, и всегда обходилось без скандальных последствий. Там не принято выносить сокровенное за пределы своей ойкумены, поскольку их родители тесно связаны деятельностью между собой. Можно запросто навредить им необдуманными проступками и навсегда испортить собственную карьеру. Выходит, что в истории замешана женщина иного круга. А, значит, расследование усложняется – найти её будет трудней.
Вечером, когда я уже завалился спать, позвонила Алла. По её возбуждённому тону я сразу же понял, что произошло что-то недоброе.
– Сергей, пока ты был в отъезде, – эмоционально вещала в трубку моя одноклассница, – мы похоронили Стасика Ахполова.
– Как? – опешил я от такой неожиданности. – Он не жаловался на здоровье, когда мы с ним в последний раз виделись накануне его отъезда, кажется, в Саратов. Он собирался там приобрести какой-то экземпляр редкой бойцовской породы для своего питомника.
– Это и стало его роковым приобретением. Он привёз неаполитанского мастифа – взрослую суку и хотел разводить от неё щенков. Мне объяснил знакомый кинолог, что эта порода достигает огромных размеров и веса – до центнера. У неё неуравновешенная психика. Тем более, если самка беременна. Порода очень опасная.
– Так что же случилось со Стасом? – перебил я нетерпеливо. – От чего он умер?
– Его загрыз этот самый мастиф. Беднягу нашли утром в вольере совершенно растерзанным, – больше не сдерживаясь, рыдала Алла.
– Боже мой! Как всё ужасно кончилось, – бормотал я невнятно.
– Стасика хоронили в закрытом гробу, – уточняла подробности скорбящая. – И пришли попрощаться не более десятка человек. Все его коллеги-собаководы.
– Он всегда был замкнут и не особенно располагал к себе.
Я изо всех сил старался успокоить подругу. Алла призналась, что и в семье у неё с мужем продолжаются нелады. Мы ещё немного поговорили о трагедии, почтили память ушедшего навсегда школьного товарища и на этом закончили. Потом ещё долго я не мог заснуть. Воображение представляло Стаса живыми образами. Уже на востоке небо начало светлеть, когда я забылся, наконец, в тревожном изнурительном сне, какой наступает в кризисный момент у серьёзно больного человека или преследует серийного убийцу. Потом долго грохотал будильник, домогаясь моего высвобождения из пут навязчивых сновидений. Пробуждение оказалось тяжёлым. Настроение с утра пребывало в миноре. Но трудовую обязанность никто не отменял. И я с опущенным сердцем поплёлся на работу.

*  *  *

Супругу Мурата я разыскал в аптеке за сортировкой каких-то коробочек с лекарствами.
– …поступили новые препараты и необходимо добавить их наименования в каталог, – прокомментировала свои действия Юлия.
– Я вас отвлеку совсем ненадолго, – осторожно попробовал настаивать я.
– Ну, говорите, Сергей. Я слушаю, – нехотя согласилась она.
– Мне надо знать, с кем из друзей наиболее тесно общался ваш сын во время последнего приезда домой?
– Казик что-то опять натворил? – забеспокоилась мать. – Я же всегда просила Мурата построже воспитывать сына, не баловать соблазнами вседозволенности. Доступность искушений развращает душу.
– Юля, напрасно вы терзаете себя подозрениями. Для этого нет никаких оснований.
– Мальчик так неприспособлен в этом жестоком мире, что вечно попадает впросак из-за своей доверчивости.
– Да он же у вас взрослый мужик и вполне ответственен за осознанно совершаемые поступки! – невольно воскликнул я. – Перестаньте водить его за ручку.
– Вам не понять материнское сердце. В любом возрасте собственное чадо остаётся для родителей ребёнком. Так что же у него стряслось?
– Поверьте, у Казика всё нормально. Можете хоть сейчас позвонить ему и расспросить обо всём. А мне нужно разобраться, кому можно доверить из его приятелей одно деликатное поручение, о котором пока не хочу распространяться, – нарочито спокойным тоном огласил я заранее придуманную версию. Это успокоило разволновавшуюся было мать, и она согласилась посодействовать в моём деле.
– Кажется, ближе всех он расположен к Тамазу Джусоеву. Это кударец из Цхинвала, мастер спорта по вольной борьбе. Учится на юридическом факультете.
Дальше всё завертелось по моему сценарию. Отыскать студента не составило труда. Встреча состоялась в кампусе университета. Расположились мы в тенистой аллее на садовой скамейке.
– Я сослуживец отца Казбека Кессаева. Меня зовут Сергей, – отрекомендовался я студенту.
Кударец олицетворял собой внушительный экземпляр представшего во плоти Голиафа или некий образец атланта, каких можно видеть на фасадах исторических зданий поддерживающими балконы в картинных позах бодибилдеров. На самоуверенной физиономии застыло выражение превосходства, и даже сквозь тёмные солнцезащитные очки угадывался оценивающий взгляд расчётливого конформиста. Под лёгкой майкой, тесно облегающей его мощный торс, свободно обозначались выпуклости чрезвычайно развитых мышц. Он небрежно протянул мне ладошку размером с кукурузную лепёшку, и писклявым голоском кастрата, не вяжущимся с громоздкостью комплекции, произнёс:
– А я Тамаз. Чем могу быть полезен?
– У меня к вам деликатная просьба, – начал я со вступительных слов. – Только предупреждаю, что разговор этот сугубо конфиденциальный и должен остаться между нами.
Амбал по-бычьи наклонил голову, будто приготовился меня забодать, и некоторое время поверх фирменных очков молча изучал моё лицо, стараясь осмыслить, чего стоит ожидать дальше. Затем, недружелюбно пропищал бабьим голоском, бесцеремонно перейдя «на ты»:
– Ну-у? Что ты хочешь сказать?
– Мне необходимо знать имя женщины, с которой Казбек развлекался во время каникул.
– И всё? – на устах атлета пышно расцвело насмешливое выражение, демонстрирующее, что он не воспринимает меня всерьёз. Я понял: с таким типом нужно действовать радикальными методами, ибо иного обращения он не оценит. И я тут же придумал способ.
– В ваших же интересах содействовать мне.
– Неужели?
– Ну да. Поскольку отец вашего друга подвергся наглому шантажу. Ему позвонил неизвестный, и заявил, якобы Казбек на пару с вами изнасиловал какую-то женщину. Всё обернулось совершенно серьёзно. Эта особа забеременела и готовится подать иск на обоих вас в суд.
На цветущей роже кударца разом завяла усмешка. А я продолжал:
– Дело не терпит промедления. И чем скорее я доберусь до этой девицы и улажу скандал, тем будет лучше, в том числе и для вас. Иначе вы понимаете, чем оборачивается тюремное заключение для насильника. Сидельцы на зоне особенно яростны к таким заключённым.
– Но я там совсем непричастен, – визгливым сопрано задребезжал качок. – А Казик с ней совокуплялся по обоюдному согласию.
– Это вы потом следователю объясняйте, – категорически отрезал я. – Когда дело касается денег, тут вымогатель идёт на любые ухищрения. В ход идут обман, оговор, подлог. Все средства хороши в погоне за жирным кушем. Женщины коварны и изворотливы по своей природе. И отправитесь вы по этапу вместе с сынком мэра. Так что, советую раскрыться мне и тогда, возможно, я смогу тихо утрясти это дело.
Как студент, изучающий право, Тамаз оценил всю безнадёжность сложившейся ситуации, в которой волею обстоятельств оказался. Непостижимы перипетии судьбы. В подобных случаях следственные органы принимают сторону потерпевшей. И попробуй докажи свою непричастность к насилию. Да и деньги где взять для шантажистки, когда столько средств из родительского бюджета поглощает учёба. А тут человек сам предлагает безвозмездную помощь. И кударец пошёл на попятную:
– Это была суббота и мы решили развлечься на дискотеке. Отправились в «Мессалину». Там выпивали в баре и танцевали. Потом появилась эта Лаура.
– Кто такая? Подробнее, пожалуйста, о ней.
– Распорядитель «Мессалины» Ахсар Кокаев познакомил Казбека с ней, когда тот уже так набрался, что не вязал лыка. Она ингушка, старше Казика. Сама увела его с заплетающимися ногами в гримёрку и там они развлекались.
– В гримёрку, говорите… У неё, что, ключи от помещения были?
– Да. Хотя она там и не работает. А больше я ничего не знаю. Вам лучше расспросить о ней Ахсара, – снова стал обращаться борец ко мне «на вы», осознав своё положение загнанной в угол жертвы.
– Спасибо! Теперь я во всём разберусь, – поднялся я со скамейки.
– Мне-то на что рассчитывать? – не скрывая тревоги, вопрошал изрядно запуганный мною атлет.
– Сухари начинайте сушить в том случае, если вытащат на допрос. А пока молитесь за то, чтоб я добрался поскорее до этой девки, – уже на ходу произнёс я из-за плеча, удаляясь прочь от поверженного Голиафа. Больше он меня не интересовал, как личность, и нужно было поскорее закончить поиск.

*  *  *

Этот Кокаев – бывший партийный работник. В своё время был секретарём в райкоме Комсомола. Именно такие деятели 70 лет били красными флагами наотмашь по физиономии народа. Теперь вся его идеологическая подготовка свелась к личному обогащению путём применения самых гнусных и безнравственных методов. С развалом могучего Советского Союза пали и все достижения режима в сфере социальной жизни гражданского общества. Моральные принципы были напрочь отвергнуты, как некогда угнетённые народы Африки сбросили гнетущее иго колониализма. Страна, задрав портки, устремилась в рыночную экономику и любые способы стали хороши на пути к достижению достатка. На всей огромной территории развалившейся державы вовсю заправляли преступные сообщества, тесно взаимодействующие с государственными структурами. По сути, само государство превратилось в гигантский преступный картель, которым заправляли молодые реформаторы, ориентирующиеся на Запад.
Интересы коренных народов России стали цинично попираться, и само существование их стало жалким и незавидным. Наиболее развитая часть населения кинулась массово покидать пределы родного Отечества или примкнула к преступным группировкам. Более слабые из-за перенесённых стрессов преждевременно погибали от болезней, а то и просто накладывали на себя руки.
Катастрофически сокращалось количество обитателей в стране. Полный беспредел охватил все стороны жизни. Стали возможны немыслимые ранее деяния вплоть до откровенно преступных. Самые тяжкие действия – убийства, изнасилования, сексуальные извращения с использованием детей стали повседневным явлением. Библейское предупреждение на примере Содома и Гоморры стало совсем не актуальным. Консерватизму в принципах и патриархальности устоев управители новой жизни предпочли вседозволенность. Золотой Телец, как символ потребительства, стал идеологией наступившего времени.
Тут-то и проявили себя личности с пониженной гражданской ответственностью. Покупались депутатские места в законодательных органах, силовыми методами захватывались рентабельные предприятия, распродавалось народное достояние, разбазаривались ресурсы страны… Стандарты, нормы, законы не действовали. Всё свелось к корыстному разделу территории на сферы влияния алчущих криминальных лидеров.
В режиме хаоса и беспредела умело проявил себя бывший партиец Ахсар Кокаев. На заре зарождения рыночного общества он быстро переориентировал своё мировоззрение и стал заправлять в невесть каким образом возникшем в городе ночном стриптиз-клубе со звучным названием «Мессалина». Ни для кого не было секретом, что в заведении содержат девиц для интимных услуг. Вообще, надо отдать должное организаторским способностям Ахсара. Он грамотно развернул сферу бытовых услуг, преобразовав отдельные виды специфического сервиса в единый увеселительно-развлекательный комплекс, где совместились дискотека с баром, сауна с комнатами для индивидуальных общений, казино с игровыми автоматами.
Мещанское пристрастие к азартным играм и непритязательным зрелищам во все века приносило обогащение организаторам. Этим воспользовался и экс-комсомолец Кокаев. Идея не нова, но срабатывает безотказно. И к настоящему времени бывший поборник коммунистической морали на этом деле, как говорится, собаку съел. С ним и предстояло мне встретиться, чтобы добыть сведения о той самой Лауре, из-за которой разгорелись страсти.
В само заведение меня не допустили. Ничего не поделаешь, территория частная и право хозяев тут поступать по своему усмотрению. Дорогу преградил дюжий охранник весьма свирепого вида. Он всё объяснил предельно лаконично:
– Внутрь пропускаем только членов нашего клуба!
Оставалось только смиренно просить дозволить пообщаться с главным администратором «Мессалины». Мордоворот ничего не ответил на это, и бесцеремонно захлопнул дверь перед самым моим носом. Время было не очень позднее, и посетители ещё не собирались на огонёк. Я терпеливо ожидал на пороге.
Прошло минут двадцать, прежде чем снова отворилась дверь в вертеп беспутства и разврата. На пороге возник плюгавенький человечек, о каких говорят, что малая собачка до старости щенок. Его бритый череп, как у знаменитого абрека Зелимхана, словно смазанный эмульсией противень, жирно лоснился, покрытый горошинами выступившего пота. На лице отразилось сочетание усердия и тревоги. Распорядитель ночного клуба наглядно демонстрировал своим видом, насколько плотно погружён в дела, а тут какой-то подозрительный субъект неизвестно зачем ищет с ним встречи. Из-под кустистых бровей Кокаева просачивалось наружу сквозь щелочки прищура осторожное беспокойство, как естественная эманация некой эмпирической сущности.
– У вас ко мне есть дело? – начал он с вопроса, высунувшись наполовину из-за входной двери.
– Да. Мне надо поговорить с вами на одну деликатную тему, – как можно ласковее подтвердил я, опасаясь, что сморчок с перепугу бросится спасаться за затворённой дверью.
– Но мы совсем не знакомы, чтоб разговаривать доверительно, – заполошно взметнулись чёрные пучки бровей повыше на лоб, словно вспугнутое вороньё.
– Так в чём дело? – складывая губы в добродушной улыбке, откликнулся я. – Давайте познакомимся. Я Сергей Овсянников, работаю в мэрии.
Брови вплотную сошлись на переносице бритого, приняв правильную прямую. На лице отразилось выражение осторожного выжидания. Пренебрегая взаимностью в нормах этикета, визави не счёл нужным называть своё имя. Со скептическим равнодушием он невзначай проронил: «А-а, вы из команды Кессаева!» И дальше разразился резонным вопросом:
– Что, собственно, привело вас ко мне?
Ничего не найдя лучшего, я честно выложил карты на кон с намерением огорошить его внезапностью натиска:
– Мне нужно встретиться с одной из ваших посетительниц по имени Лаура.
На лице Ахсара обрушившейся мозаикой перемешалось предыдущее выражение и сменилось на мину непонимания. Стало предельно ясно, что разговор не сложился. Этот скользкий тип ощущал исходящую от меня угрозу, поэтому допытываться у него большего не имело смысла. Он ничего не скажет.
– Молодой человек, я не могу знать по именам всех наших клиентов и приглашённых ими с собой друзей, – категорически отрёкся от обсуждения подробностей внутренней кухни заведения предусмотрительный управленец.
Я даже не стал уточнять откуда у незнакомой главному распорядителю женщины оказались в пользовании ключи от одной из гримёрок, где она развлекалась в интимной обстановке с мужчиной. Не стоило дальше тратить напрасно драгоценное время. Следует поискать иной путь.
Пришлось ретироваться, не добившись результата. Потом долго ломал я голову в поисках новых решений. И вспомнил-таки, как однажды рассказывала мне Наталья о потерявшем доходное место и от этого горько запившем соседе. Тот раньше работал барменом в «Мессалине». Горечь утраты вполне могла в его душе выпасть в осадок незаслуженной обиды, и если сию мутную смесь успешно взболтнуть, то…
В общем, я встретился с парнем ранним утром, поджидая его у подъезда. На моё счастье, на сей раз дело выгорело даже лучше, чем я мог предполагать. Юрий выперся из квартиры наружу, весь неухоженный и заросший щетиной на опухшем от беспробудного пьянства лице. Было очевидно, что бедняга пребывает в многодневном запое. В трясущихся руках он держал драный полиэтиленовый пакет, который грустно позвякивал порожней стеклотарой. Человек явно жаждал опохмелиться, а средствами на то не располагал. Поэтому и собрал пустые бутылки с намерением выручить за них хоть какие-то гроши, чтоб войти ещё с кем-то в долю и поправить страждущий организм.
– Юра, привет! – окликнул я алкоголика непринуждённо.
Но тот оставил без внимания мою реплику, лишь скользнув невзначай безразличным взглядом по моему лицу, и продолжил понуро брести в своём направлении.
Не отставая, я следовал за ним:
– Не помнишь меня? Я друг Наташи.
– Она съехала отсюда с новым хахалем, – отозвался экс-бармен в ответ.
– Я знаю. Только у меня есть дело к тебе.
На страждущего горемыку никак не подействовали мои слова. По синюшному оттенку лица можно было определённо понять, каково его состояние в данный момент. Ему единственно требовалось погасить жажду возопившего чрева. И я готов был проявить акт милосердия, но с меркантильным умыслом. Для чего вытащил пятисотенную купюру и показал страдальцу. У него плотоядно блеснули зенки, и конвульсивно дёрнулся кадык, с трудом проталкивая внутрь вдруг набежавшую прибойной волной обильную мокроту.
– Эти деньги станут твоими, как только ты ответишь на мои вопросы, – поставил я конкретное условие.
Он тут же встал, как вкопанный, завороженно сосредоточив внимание на мне и с готовностью вымолвил:
– Чё нада?
– Ты только не волнуйся и напряги как следует память, – настраивал я Юрия на рабочий лад.
– Ну?
– Тебе знаком сынок нашего мэра Кессаева?
– Ну! Казбеком его зовут.
– Хорошо! А ты не в курсе, с какой девицей он на зимних каникулах развлекался в вашем ночном клубе? Ты ведь, кажется, в то время ещё работал в «Мессалине» барменом.
– У него много подружек. Хотя бы имя интересующей вас особы назовите.
С трепетной надеждой в душе, не рассчитывая особенно на успех, я назвал:
– Лаура. Её зовут Лаурой.
В напрягшемся неимоверным усилием воли челе пьяницы отобразилась внутренняя работа мысли. Затем последовало резюме:
– Это которая ингушка безродная. Она и была-то всего единственный раз в «Мессалине». Но я её запомнил, потому что в тот вечер прямо на телефон ко мне в бар позвонил какой-то мужик и сказал, что никак не может дозвониться в офис администратора, а ему срочно нужен Ахсар. Я ответил, что тот сейчас очень занят. Кокаев как раз принимал грузовик с продуктами для клуба. Тогда незнакомец назвался Кочерыжкой и потребовал в приказном порядке позвать к телефону Ахсара. Я выполнил его требование, ибо тон звонившего звучал внушительно, и сам продолжил готовить свои коктейли. Рядом униженно и подобострастно отчитывался в трубку мой строгий начальник. Я ненароком расслышал, как он произнёс имя «Лаура». Сказал, что она детдомовская, где-то в Киргизии воспитывалась. И ещё сказал, что сейчас же отправит за ингушкой машину на Некрасова. Это улица в частном секторе за вокзалом. Там легко вам будет найти её дом.
– А Кочерыжку этого ты сам когда-нибудь видел?
– Его никто не видел, но все о нём знают.
Да, действительно, информация исчерпывающая. Беспокойство вызывала причастность к этой истории неведомого Кочерыжки. Тем более следовало выходить на его след. Сердце радостно заколотилось в моей груди:
– Спасибо, Юра, тебе!
– Деньги давай, – напомнил о моём обещании безработный бесцеремонно.
– Да-да, конечно, – поспешил я его успокоить и, роясь в кармане, между прочим, спросил, – А за что тебя из «Мессалины» уволили?
– Взъелся на меня этот Ахсар с того дня. Придираться стал беспричинно, – насупился незаслуженно обиженный. И ещё добавил: «Видимо не понравилось, что я оказался свидетелем, как он униженно пресмыкался перед каким-то Кочерыжкой. Сказал при увольнении, будто я много стал пить на работе. Хотя я обязанности выполнял добросовестно. Сам принял на моё место какого-то своего хмыря. Козёл!»
Я протянул пострадавшему от начальничьего произвола обещанную купюру, и мы расстались, испытывая обоюдное тёплое чувство друг к другу.

*  *  *

Через час я прибыл на улицу Некрасова. Квартальный из уличного комитета указал дом Лауры Гуцериевой, предупредив, что уже недели три её не видел. В доме помимо хозяйки проживает её непутёвый братец Арслан, судимый не раз за грабежи и разбой.
Мне долго пришлось стучать в калитку, пока по ту сторону забора, гремя массивной цепью, угрожающе рокотал отборным лаем громадный волкодав. Наконец в дверях невзрачного домишки появился брат Лауры. Это был озлобленный на весь мир субъект тридцати двух лет от роду, накопивший в своей биографии, словно доблестный кавалер императорского Егория, полный комплект рецидива по уголовным статьям. Кроме бороды типичного моджахеда, на его заросшей по самые глаза растительностью физиономии, трудно было ещё что-нибудь разглядеть.
Не спеша, вразвалочку он приблизился на расстояние вытянутой руки ко мне. По пути грубо пнул пса ногой, от чего тот резко осёкся посреди раскатистой арии и юркнул в свою конуру, на этом закончив сценический выход.
– Что хотел? – словно окатив из ведра помоями, окинул меня ингуш полным презрения взглядом.
– Мне нужно поговорить с Лаурой, – смиренно донёс я своё намерение.
– Кто такой и зачем тебе она? – бесцеремонно допытывался уголовник.
– Дело в том, что я представитель мэрии и мне необходимо с ней порешить кое-какие вопросы. Не будете ли вы так любезны позвать её сюда?
– А-а! Я понял, зачем ты к ней припёрся, – дошло, наконец, до него. И дальше Арслан продолжал с раздражением. – Лаура скрылась подальше из города от позора. Над ней надругался сынок Кессаева. Передай от меня, что теперь он мой кровник. Единственный выход – жениться на моей сестре.
И больше не желая продолжать разговор, он демонстративно развернулся ко мне спиной и двинул к дому своей, в раскорячку, походкой.
– Да, добром с таким не договоришься, – с досадой подумал я в заключение.
Потом я смотался в Питер и говорил с Казбеком. Но тот с насмешкой отнёсся ко всей этой истории и не воспринял угрозу ингуша всерьёз. Насчёт предложения жениться на Лауре он ответил категорическим отказом. А на иное я и не рассчитывал, зная характер парня.
Делиться со мной подробностями той развесёлой ночки Казбек ни в какую не стал. Кто подложил под него ингушку, осталось загадкой для меня. А также нераскрытым остался недосягаемый Кочерыжка. Его инкогнито сохранялось. Оставалось просчитать логическим путём, кому выгодно было затевать такой детективный сценарий. Ясно, что уголовник Арслан лишь пешка в чьей-то игре. Ему не под силу тягаться с мэром. Бенефициаром во всей этой истории может быть, несомненно, какое-то значимое лицо. А дальше стоило подумать над вариантами.

*  *  *

Светская личность в публичном пространстве всегда привлекает повышенное внимание к себе со стороны прочего населения. Это факт. Все дела известного человека обязательно становятся достоянием гласности. Такой особенностью обывательского восприятия пользуются всевозможные деятели, чтоб подать тот или иной эпизод в выгодном для себя свете. Ведь правда у каждого своя, поэтому любое событие выглядит в глазах общественности так, с какой стороны его представят интерпретаторы. Издавна противоборствующие стороны используют приёмы инсинуации в собственных интересах. Так становились ненавистными народу многие оклеветанные исторические фигуры. Взять хотя бы того же Сталина, который умер, оставив после себя из личного имущества пару изношенных сапог да старую шинель. Что никак не могут ему простить ныне заправляющие во власти последователи Льва Троцкого. Для них абсолютно не важны те великие достижения, благодаря которым «тиран» Сталин вывел страну в мировые лидеры. Вот вам пример подтасовки фактов.
И пусть мэр Кессаев не то, что великий Сталин, но тоже подвергся недобросовестному воздействию со стороны недоброжелателей. Он всё время напролёт посвящал себя работе. Жил мечтою создать для людей достойные условия жизни. А ему, как содержащейся в неволе птице, то и дело подрезали крылья.
О поездке Кессаева в Москву злые языки что-то такое нашептали главе республики, что тот теперь воспринимал мэра Белой Башни исключительно как конкурента на политической арене. Высокопоставленного чиновника убедили, будто Мурат посетил столицу с целью строить козни против действующего первого лица на месте в провинции. Поэтому с некоторых пор к городскому главе из Белой Башни предвзятое отношение стало нормой для политического истеблишмента республики. В этой связи весьма кстати мог послужить случай с провокацией в адрес Казбека, чтоб окончательно свалить строптивого мэра.
Я докладывал шефу в машине по пути на строящийся животноводческий комплекс о результатах своего расследования. Он молча выслушал до конца. Потом вынес неожиданное заключение:
– Здесь явно Кантемиров руку приложил.
А я засомневался:
– Может всё Хестанов никак не успокоится?
А он мне:
– И этот гадит по мере сил. Только сенатор ближе к первому лицу, поэтому имеет возможность влиять на политический климат в высших кругах и распространять мифические угрозы.
А я ему:
– У лидера парламентской фракции либерал-демократов устойчивые позиции. Кантемиров известен общественности как последовательный борец за преобразования, направленные на улучшение жизни граждан. Над этим его образом в своё время изрядно потрудились республиканские СМИ. Тягаться с таким безупречным народным избранником может оказаться не по силам.
А он после недолгого раздумья:
– Ты раздобудешь на него компромат, чего бы это ни стоило.
А я ему:
– Вдруг ничего не получится, и ты напрасно будешь рассчитывать на меня?
А он мне:
– Пусть даже если меня низложат, ты всё равно нарой на него улики. Всегда у любого что-нибудь найдётся грязное среди белья в гардеробе. Мир возник в хаосе вселенной и человек есть порождение звёздной грязи и пыли. Естественным для него состоянием является сокрытие от всех мерзости душевной. Этот принципиальный праведник встал мне поперёк горла своими подковёрными кознями.
Мне оставалось принять к исполнению выдвинутую директиву и руководствоваться её расчётом в дальнейших своих действиях. Я непрестанно размышлял с чего начинать в таком щепетильном деле, тем временем продолжая заниматься и историей с исчезнувшей Лаурой.
И ещё в тот день я получил указание шефа дать ход делу против Хестанова, для чего извлёк заветную папку с добытыми документами по махинации на дамбе в станице Междуреченской и препроводил собранный компромат в соответствующие органы.

*  *  *

Оказалось, Кессаев был прав в отношении Хестанова. А пока над тем дамокловым мечом нависло дело о коррупции и под главным конкурентом закачалось кресло. Он выбыл из разряда опасных. Прокуратура восприняла всерьёз факт поставки на дамбу бракованных панелей по полной стоимости готовой продукции АО «Завод ЖБК», где владельцем предприятия являлся действительно родственник бывшего мэра. Население живо обсуждало эту новость. Особенно в станице Междуреченской. Там горе утраты близких ещё не забылось. И станичники удовлетворённо решили: наконец-то справедливость восторжествовала, и виновные в трагедии понесут наказание!
Всегда особый резонанс получает история, где замешан большой начальник. И когда за грязные делишки он подвергается заслуженному наказанию, это масса воспринимает, как собственную победу. Низложенный руководитель становится олицетворением демонических сил и виновником всех бед. В этом участь Хестанова не стала исключением, и его возненавидели земляки.
Несмотря на копошение всех этих человекоподобных насекомых в навозной куче закулисья, мы с Кессаевым ещё несколько раз ездили в Москву на денёк-другой. Там шеф налаживал дела со своим проектом БАЛИ, о котором даже близкое окружение держал в неведении. Впрочем, я и сам не особенно жаждал быть посвящённым в чьи-то сокровенные планы, ибо всегда можно оказаться неугодным свидетелем. Лучше знать только то, что тебе полагается, а предназначенное для других – пусть остаётся делом их забот.
В последней поездке Мурат проронил, что в Минфине готовы поддержать его инициативу. Но чтобы выбить фонды на столь грандиозное строительство, необходимо объекту придать статус всероссийской стройки. С этой целью готовится прибыть на место представительная правительственная комиссия. Специалисты оценят масштабы необходимых работ и финансовые затраты. Это было значительным достижением шефа, триумфом его деловых качеств! И обошёлся ему такой успех ценой собственного благополучия.
Во-первых, понадобилось ещё жёстче прижать всех этих предпринимателей-бизнесменов, прибравших к рукам действующие в городе предприятия, отчего те люто возненавидели распоясавшегося градоначальника. Во-вторых, глава республики окончательно уверовал в то, что прыткий мэр Белой Башни готовится занять его место. Поэтому в местном истеблишменте враждебное отчуждение и неприятие личности Кессаева критически возросло. И немалую роль в этом играл лидер парламентской фракции либерал-демократов Беслан Кантемиров, распространяющий провокационные слухи. В-третьих, семья Кессаевых претерпела некоторые преобразования. Расхождение интересов у Мурата с Юлией образовало в их отношениях такую непреодолимую брешь, что непонятый семьёй реформатор, как всякий отступник, вынужден был покинуть лоно отцовского дома и обустроиться на служебной квартире. Там он проводил деловые встречи, там его посещали ночные визитёрши. Осведомлённые люди утверждали, будто любвеобильный мэр во внеочередном порядке принимал секретарш и домашних хозяек, бизнес-вумен и жён ответственных лиц, скромных актрис и амбициозных светских львиц. Молва о его мужских достоинствах свободно витала в недрах народных масс. А где тут правда – поди разберись.
Да что там говорить, Мурат и в Москве не придерживался пуританских нравов. Обычно, покончив с дневными делами, он не отказывал себе в удовольствии почтить собственным присутствием театральные подмостки, арену цирка либо лоно какого-нибудь ночного увеселительного заведения. А потом в сопровождении очередной пассии отбывал до утра в неизвестном направлении. Мы с Коротышкой на это время оставались предоставлены самим себе.
Не подумайте, будто таким откровением я хочу бросить тень на репутацию своего патрона. Отнюдь нет. Его деловые качества не вызывали сомнений, да и свой родительский долг он исполнял неуклонно. Семья не чувствовала недостатка в финансовых средствах. Периодически он посещал родительский дом, где, несмотря на разлад с супругом, продолжала проживать с дочерью Юля. Она единственная во всём городе пребывала в святом неведении об амурных похождениях мужа. Когда они оказывались рядом, казалось, ничто не колеблет внутри эту женщину, уверовавшую в незыблемость семейных ценностей. Привязанность к домашнему очагу в ней совмещалась наряду с маниакальной верой в то, что браки действительно заключаются на небесах. В таком счастливом заблуждении она продолжала пребывать, проявляя надлежащую заботу о совместных детях и престарелом отце своего суженого.

*  *  *

Ситуация не терпела отлагательства. Положение Мурата зависло в шатком состоянии. Надо было каким-то образом обуздать активизировавшегося Кантемирова, иначе усилия парламентария в дискредитации мэра Белой Башни, в конце концов, достигнут намеченного результата. И ближайшее окружение Кессаева понимало ответственность момента. Поэтому я ничуть не удивился, когда по этому поводу между мной и Муратом состоялся по его инициативе следующий разговор.
– Сергей, завтра же отправляйся во Владикавказ и начинай поиск компромата на Кантемирова. Я не могу игнорировать угрозу в его лице, – с затаённой надеждой в голосе обратился ко мне патрон.
– Шеф, ты поручаешь мне настолько деликатную миссию, что потребуется применить максимум усилий, вплоть до использования специфических методов, – напомнил я о серьёзности возложенного на меня дела.
– Согласен с тобой. Но Уголовный кодекс надо чтить… по возможности. В противном случае даже я, при всём желании, не смогу тебе помочь.
– Да я не об этом. Предвижу, что потребуются средства для умасливания нужных лиц. Как действовать в этих случаях?
– Я распорядился, чтоб из резервного фонда выдали тебе надлежащую сумму на представительские расходы. Купишь при необходимости подарок нужному человеку, сводишь в ресторан и так далее. Кроме того, получишь суточные и командировочные на месяц. Думаю, стеснённым себя в финансовых средствах не почувствуешь.
– Что делать, если вдруг потребуется срочная консультация по делу?
– В любое время звони мне или Янине Соломоновне. Только по телефону не передавай не подлежащую оглашению информацию. Я не доверяю публичным средствам связи.
– Какими суммами я могу оперировать?
– В этом тебя не ограничиваю. Доверяю твоей благоразумности. Естественно, затраты не должны выходить за пределы разумного.
– Понятно. И всё-таки хочу ещё раз напомнить, что результат не могу гарантировать. Настолько всё здесь туманно.
– В любом человеке есть тёмная сторона. И надо лишь постараться там разглядеть скрытое от посторонних. Всегда у любого что-нибудь найдётся грязное среди белья в гардеробе. А возникнет необходимость в надёжном пособнике, Руслан всегда к твоим услугам.
– Спасибо! Ну, так я отправляюсь в вояж.
– Давай, Овёс. Удачи тебе!

*  *  *

Я уже почти упаковал дорожную сумку с вещами, когда зазвонил телефон. «Ну, какое ещё там напутствие вспомнили дать на дорогу?» – всплыла досадливая мысль в мозгу. Оказалось, ошибся я в предположениях, ибо прервала мои хлопоты Алла. Её взвинченный тон разом вывел из оптимистичного состояния духа и вернул к настоящей реальности.
– Сергей, я окончательно разрываю отношения с этим ничтожеством… этим мерзавцем и лицемером, – эмоционально провозгласила она в трубку.
Тут не надо быть провидцем, чтобы понять, кого награждает знаток изящной словесности столь сочными эпитетами. Супруг Аллы, Алекс Третьяков, давно уже в её лексиконе не удостаивался более приличных выражений.
– Аллочка, объясни толком, что у тебя произошло?
– Представляешь, он наотрез отказался оплачивать типографии подготовленный тираж моей новой книжки. Это скандал! Экземпляры уже отпечатаны.
– Погоди… ты успокойся… может он переменит своё решение. Наверное, принял его в состоянии раздражения.
– Нет! Я достаточно его изучила за годы совместной жизни. И когда он делает лицо непроницаемым, с ним бесполезно договариваться. Кроме всего прочего, с некоторых пор я органически не выношу его присутствие. А это уже серьёзно, ибо психологическая несовместимость не оставляет надежд на совместное проживание. В общем, я собрала вещи и швырнула ему ключи от дома.
– Так что ты намерена предпринять?
– Звоню тебе, единственному надёжному другу, с вокзала. Хочу уехать куда-нибудь подальше отсюда.
– Но у тебя родители рядом.
– Только не к ним. Каждый день будут донимать нравоучениями о святости супружеских отношений. Ведь это их избранника я отвергаю. Повеситься можно от их навязчивой заботы. Лучше поеду к подруге в Тюмень.
Я ужаснулся услышанному откровению, понимая, что Алла действительно может предпринять решительный шаг, и тогда усложнится общение между нами. Очевидность её намерения нисколько не вызывала сомнений. Болезненное чувство потери близкого человека наползло, как промозглый туман на рассвете, вызвав состояние зябкой дрожи в душе. Внутри меня надсадно зафункционировал мыслительный аппарат. И затем последовало решение. Я тут же озвучил его Алле.
– Зачем тебе ехать к чёрту на кулички? Университетская твоя подруга давно уже живёт другими интересами и неизвестно ещё насколько она обрадуется твоему приезду. Не лучше ли принять менее жёсткий вариант?
– Во Владикавказе мне по любому придётся пересекаться с бывшим мужем. Это же постоянный раздражающий фактор для нервной системы. И как мне заниматься творчеством при таком условии?
– Послушай, моя дорогая! Совсем не обязательно тебе отправляться невесть куда или оставаться во Владикавказе. Я могу предложить тебе более подходящее пристанище. Причём, в окружении живописных видов. Здесь художественные образы для своих произведений будешь черпать из натуральных живых источников.
– Ну что ещё ты там выдумал? Говори, интриган дремучий. Мне бы какое-то время только перекантоваться, пока подыщу подходящую работу с жильём.
– Ты не поверишь, но я, как и ты, сейчас сижу на чемоданах.
– Что, тоже решил ускользнуть подальше от проблем?
– Как раз наоборот. Погружаюсь в проблемы ещё глубже.
– А мне какая роль отведена в твоём сценарии?
– Просто шеф отправляет меня на длительное время в командировку во Владикавказ. Я и предлагаю тебе занять мою пустующую жилплощадь в Белой Башне. Располагайся там и хозяйничай, сколько потребуется. Срок пребывания не ограничиваю.
На другом конце линии воцарилось молчание. Я с трепетом ожидал от дамы сердца принятия моего предложения. Внутри меня всё так напряглось, что, казалось, ткни в тело острым предметом и я тут же взорвусь, как раздувшийся первомайский шарик. Наконец она проявила себя:
– А ведь это, пожалуй, подходит мне! Душевно благодарю тебя, Серенький, за проявленную заботу. Я всегда знала, что ты надёжный друг. Мне только бы пережить, пока подыщу себе постоянное место преткновения.
– Живи, сколько захочешь. Занимай площадь без стеснения, – как Христос, раздающий щедроты, изрёк я великодушно. И дальше оделил сокровенным – А там может совсем привыкнешь и поведём совместное хозяйство. А? Давно тебя к этому побуждаю. Мы бы смотрелись недурно вместе. Подумай ещё над моим предложением руки и сердца.
– Сочтём это неуместной шуткой. Помнишь, как классик сказал, что «иных уж нет, а те далече». Это про ушедшее время, которое не вернуть. Давай не будем ностальгировать по прошлому.
 – Ну, если по существу, то я привык быть в постоянных разъездах. Ключи оставлю в соседней квартире и предупрежу о твоём прибытии. Так что, записывай адрес…

*  *  *

Прибыв в Колонку в дом к матери, я заперся в своей комнате и погрузился в раздумья. У меня не было никакого конкретного плана с чего начинать в деле поиска компромата на главу либерально-демократической фракции в республиканском парламенте господина Кантемирова. Не выспрашивать же, в самом деле, у коллег парламентария из противоборствующих партий о его скрытой части биографии. Да и подобные действия с моей стороны могут быть восприняты, как провокация, направленная в адрес ответственного представителя законодательной власти. А это может закончиться для меня привлечением к уголовной ответственности. Дело сугубо конфиденциальное и здесь действовать необходимо ответственно и осторожно. Для этого, пожалуй, самым подходящим будет повертеться в кругу журналистской братии и там попытаться раздобыть необходимые мне сведения. Таким действием я не выдам истинных своих намерений. Объявлю всем, будто ищу работу и между делом собираю скандальные материалы о политиках для публикации в жёлтой прессе. А что? Явление обычное в медиапространстве, подозрений ни у кого не вызовет. Придётся, правда, платить предприимчивым собратьям по перу за полученную от них информацию эпатажного содержания. Но тут уж, как говорится, издержки производства – стоит пожертвовать определёнными суммами ради главной цели.
Для начала буду посещать брифинги и пресс-конференции, устраиваемые для журналистов официальными представителями различных государственных ведомств. Заодно в кулуарах послушаю всякие сплетни и гнусности о нынешней хронике правящего закулисья. Всегда полезно быть в курсе событий, способных оказаться судьбоносными в масштабе региона или страны.
Я обзвонил нескольких знакомых репортёров. Объявил, что ищу работу, а пока, мол, довольствуюсь ролью внештатного корреспондента и перебиваюсь случайными гонорарами, подвизавшись на ниве бульварной прессы, куда предоставляю для публикаций претендующие на сенсацию материалы паллиативного характера. Одновременно почерпнул для себя полезную информацию, где в ближайшее время состоятся форумы для газетчиков, на которых происходят обычные тусовки медийного сообщества.
Итак, начало предстоящей деятельности было положено. Теперь я выбрал направление, в котором буду двигаться, значит, в свободное время могу и посвятить себя личным делам. Прежде всего, у меня не выходила из головы трагедия, постигшая беднягу Стасика. Образ его постоянно всплывал в памяти и напоминал о безоблачных днях нашей дружбы. Мне необходимо было посетить место его упокоения, ибо, как кровоточащие стигмы в ладонях Христа, гнетущим упрёком на душе саднила вина моего отсутствия на похоронах школьного друга. Так в тщете рутинной бытовухи мы зачастую теряем близких людей, как нечто преходящее и бренное. Нарушенное душевное равновесие требовало избыть каким-то образом муки уязвлённой совести. И я, прихватив с собой бутылку водки, отправился на местное кладбище посетить могилу дигорца, чтоб помянуть его и воскресить в памяти ушедшую в Лету канву былых событий.
На краю погоста, где насыпаны свежие холмики, я без труда отыскал место последнего приюта Стаса. Взору предстало печальное зрелище. Могила забытого всеми нелюдимого одиночки была совершенно запущена. Насыпь успела осесть и установленный деревянный крест с написанным сверху именем угрюмо покосился. Из-за отсутствия ограждения какое-то животное потопталось в изголовье покойного, оставив отпечатки своих копыт. Не мог я потерпеть в таком состоянии место захоронения, сочтя для себя это полным кощунством. Ещё раньше приметил я околачивающихся, словно зомби, среди надгробий пару мужиков бомжеватой наружности. Несомненно, это постоянные обитатели местного ландшафта. Они промышляют здесь тем, что за небольшую плату кому-то помогут подправить могилку или убрать мусор, а то и выкопать яму для погребения. При случае могут и составить компанию скорбящим поминальщикам своих упокоенных близких. У них, по-видимому, припасён и весь необходимый для работ инвентарь.
Я призвал на помощь обоих кладбищенских шаромыг. От них так и разило тяжёлым сивушным духом. Заметив в руках моих водку, они без промедления последовали за мной, будто обречённые мотыльки на пламя погибельной свечки. Привычные к данному роду деятельности, мужики споро управились с делом. Больше захоронение не выглядело заброшенным. Досыпанный свежей землёй, холмик обрёл правильные очертания прямоугольника. Крест устремил вертикаль свою прямиком в бесконечность неба. Более-менее порядок был восстановлен. И я сунул бомжам в благодарность по мелкой купюре в руки, сам распочал поминальный сосуд и разлил содержимое по любезно предоставленным кладбищенскими обитателями изрядно помятым и несвежим пластиковым стаканчикам. Со словами «земля тебе пухом», я плеснул на могилу друга из своей стопки. Затем проглотил остатнее с печальным выражением на лице. Принимая скорбность момента, и блюдя ритуал, компаньоны тоже добросовестно изобразили на физиономиях горюющий вид. Пока распивали бутылку, немного поговорили.
– Тебе он кем приходится? – кивнув на могилу, полюбопытствовал у меня тот, который постарше, с косым шрамом поперёк лба.
– Друг детства. Его Стасиком звали, – ответил задумчиво я на вопрос.
Немного помолчали. Я снова разлил по стаканам.
– Ну, будем!.. – промолвил второй, привычно отправляя порцию водки в щербатую пасть, плотоядно ощерившись остатками жёлтых зубов заядлого курильщика.
Принятая доза алкоголя видимо способствовала настрою моих новых знакомцев на философский лад, и они ударились в рассуждения. Старший посетовал глубокомысленно:
– Вот живёт человек и в ус не дует. Здоровый, как бык, никаким недугам не подвержен. И вдруг… бац!.. предположим, машина сбивает. Нет больше родимого. Остаётся лишь кучка праха после него да воспоминания о делах его добрых.
– Нам с тобой, Кандагар, не грозит почтительное отношение потомков, – прервал разглагольствования товарища щербатый. – Ты позором афганской войны запятнал себе душу навек. Я на «зоне» утратил всю веру в людей. Хоть до сотни прожить, – нам не будет от этого проку. И отрады не будет погрязшим по уши в пороках судьбы. 
– Я причём, если участь такая сложилась? – принялся возражать афганец. – Мы там честно исполнили воинский долг, чтоб страна благоденствовала и процветала. Откуда было знать, как впоследствии нашу миссию станут трактовать в мире. Те, кто послали пацанов на войну, не смеют уже никогда оправдаться. А с меня какой спрос? Я просто мишень для пули. Настанет момент расплаты за земные дела и каждый за своё ответит на Страшном Суде. Нам вериг чернеца не хватает на плечи, да холщового рубища вместо гражданских одежд…
– Не ссорьтесь, ребята, – вмешался я в спор. – Здесь не подходящее место для выяснения отношений. Лучше расскажите, как живётся.
– На кой тебе это, уважаемый? – удивился щербатый.
– За жизнь тебя спрашивают, блаженный! – уточнил тот, который со шрамом.
– А-а! Ну, это другое дело, – успокоился любитель прекословить. И сам тут же продолжил. – Мы там, за посадкой, в хибарке на свалке живём. Там много таких же бездомных бродяг. Все промышляют тем, что самосвалы из города привезут. На рынке сбывают потом по дешёвке добытую таким образом сантехнику и стройматериалы.
– Вы-то как среди них оказались?
– Кандагар прогорел на бизнесе и лишился крова. Банк прибрал его дом. Мне же, покуда сидел, жёнушка изменила и по возвращении выперла вон. Вот с тех пор неприкаянно обретаюсь на воле.
– Да-а, тяжело вам, ребята, видать, прокормиться! – искренне посочувствовал я оборванцам. Жаль их было пропащих, но в русской душе что-то есть от святых и юродивых. Это вовсе не тот разнузданный мазохизм имущих ради ханжеского удовлетворения блажи порочной плоти. Скорее мятежная сила необъятных российских просторов сидит в генах таких бунтарей, пробуждая в них вольницу смутных времён.
– Нам и жаловаться не на что, – с трудом приподнял отяжелевшую голову захмелевший Кандагар. – Вон сколько люди приносят сюда. Где конфетку подберём, а где булочку или печенюшку. Хватает и этого. Вот и ты поднёс нам сегодня полушку.
Он снова поник на грудь непутёвой своей головой. Притулясь спиной к деревянному кресту, бомж сидел, как распятый, на чужой могиле. И вдруг из его пропитой лужёной глотки приглушённым речитативом песня-хрип донеслась:
В суровых степях Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
– Ну и пусть себе, – махнул на это рукой второй пропащий. – Не стоит его беспокоить. Проспится здесь и придёт в себя.
И точно, скоро пропойца рухнул всем телом, распластавшись по земле. Громкий храп уставшего от жизни человека совсем не показался мне неуместным в этом скорбном месте. Жажда к жизни давно угасла в нём. Оставалась жить лишь привычка, упакованная в оболочке рефлексирующей плоти.
Я спросил у щербатого, где можно заказать на могилу ограду. Он задумался на минуту, а затем вдруг вспомнил:
– Зачем тебе заказывать сюда ограждение, когда его изготовление давно оплачено?
– Кем оплачено? Что ты говоришь? – принялся я уточнять.
– Да вспомнил я похороны этого парня, – опять продолжил бездомный. – Его ведь пёс порвал?
– Ну, да.
– Так общество собаководов и выделило тогда деньги на железную изгородь. Я сам помогал здесь и слышал об этом своими ушами.
– Вот как! – воскликнул я озадаченно. – И что теперь делать?
– А ты позвони собаководам, – подал мне резонный совет босяк. – Пусть потрясут заказчика…
Со смешанным чувством тоски и надежды покидал я кладбище со всеми его обитателями – живыми и похороненными. Как знать, может быть эти самые двое бомжей и надо мной сомкнут жерло разверзшегося провала, ведущее души в иной мир теней и блаженного умиротворенья.

*  *  *

Сколько я ни откладывал разговор с матерью о результатах посещения архива на Лубянке, а посвятить её в открывшуюся семейную тайну придётся. После ужина, во время вечернего чая, я решился, наконец, всё рассказать. Валентина уже отправилась к себе, и мы с матушкой остались в доме одни. В телевизоре прокручивали какую-то из развлекательных программ с не очень остроумными юмористами. Мы из гостиной равнодушно взирали, как в экране бездарно кривляются взрослые дядьки. Несмотря на наличие скуки, некоторые признаки семейной идиллии, однако, присутствовали в атмосфере, и я решил использовать подходящий момент.
– Мама, – осторожно начал я с затаённым сердцем, – ты знаешь, я побывал в госархиве по поводу нашего запроса о судьбе пропавшего Василия.
– Ну-у? – невольно встрепенулась старушка от неожиданности. – И что же тебе там ответили?
– Прямо не знаю с чего и начать. Столько оказалось неожиданного.
– Уж не томи. Выкладывай всё, как есть. Его расстреляли?
– К сожалению – да. Мне выдали справку о его реабилитации, там всё сказано: статья обвинения по приговору, дата расстрела, место свершения казни. Но это не столь существенно.
– Мой мальчик, что может быть значительнее известия о расправе над невинным человеком? Слава богу, что бабушке твоей не пришлось услышать эту печальную весть.
– Не надо, мамуля, впадать в профанацию. Все давно понимали, что Василий никогда не вернётся. Время было такое!
– Да, ты прав в этом смысле, – с дрожью в голосе согласилась мать, перебив меня торопливо.
– …но проблема не в том, – снизив голос почти до шёпота, приступил я к кульминации, – поскольку возлюбленный бабуси был подло оклеветан.
– Это не диво для той эпохи. Такая участь постигла многих. Одни позарились на чужой достаток, другим претил карьерный успех конкурента, третьим ещё где-нибудь перешёл дорогу соперник, что и становилось поводом для доноса. Видно понятия чести и совести для той поры не имели существенного значения.
– Особенно непостижимо, когда предаёт тебя близкий друг, – многозначительно продолжил я подводить к заповедной черте.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась моя мамаша. – Слова твои веют зловещим смыслом.
Шумно сглотнув липкий сгусток слюны, я решительно встал с дивана и, нервно разминая дрожащими пальцами шуршащую сигарету, принялся размашисто мерить шагами комнату. Из порванной бумажной оболочки на пол просыпался табак, чего я совсем не заметил в порыве эмоционального возбуждения. Мать, с мукой тревожного ожидания на лице, испуганно следила за моими движениями. Настал миг посвятить её в главную тему. И я решительно выпалил:
– Дед Панкрат автор доноса на Василия!..
Ответ, как наотмашь удар пришёлся пенсионерке. Женщина буквально глубже впечаталась в место, где до того так непринуждённо расположилась. Такое потрясение испытать в преклонных летах – поистине подвергнешься шоку. Надолго установилось тягостное молчание. Но мать совершила усилие над собой и онемевшими губами едва слышно прошептала:
– Не может быть! Не иначе, сыночек, там что-то напутали…
Больше не имело смысла сдерживать при себе накопившиеся известия. И я рассказал, ничего не скрывая, то, что грузом легло на душе. После долго мы приходили в себя, утираясь обрывками чувств. А ещё мать выходила на кухню, и оттуда доносился осторожный шум водопроводной струи из-под крана. Там, на одной из полок, хранилась аптечка с медикаментами. И я понял, что она приняла успокоительный препарат. В подтверждение вскоре потянуло характерным запахом валокардина. Не позавидуешь её состоянию. Невыносимо осознавать, что родитель твой оказался презренной сволочью, когда совершил непозволительную подлость, отправив на погибель другого человека. Как теперь с этим гнётом жить? Ведь старшая дочь оклеветанного Василия и моя тётушка родной сестрой ей приходится. Как воспримет та скверную весть? Не повлечёт ли такая правда к разрыву родственных связей? Вопросам не было ни конца, ни края…
Мне искренне жаль стало мать-старушку. Я уже корил себя за то, что посвятил её в суровую правду. «Не было печали – и нечего было ворошить былую рану!» – решил запоздало я про себя, виновато каясь задним умом.
Мать по-своему переживала событие. Ей, видимо, передалось моё состояние самобичевания, и она присела подле на диване, прижавшись дрожащим телом к моей напряжённой спине. Как в детстве, опустила мне на голову мягкую ладошку, и принялась нежно теребить мои с тех пор значительно поредевшие вихры.
Вот так и сидели мы молча, погружённые в тяжкие мысли, пока какой-то лихач на мотоцикле не обрушил спрессовавшуюся тишь наступившей ночи дребезжащим грохотом своего байка. Я взглянул на часы, которые показывали без четверти два на циферблате, и грузно поднялся с места.
– С этим придётся жить, – повторяя, как мантру, чужим голосом я вынес вердикт, смиренно приняв на себя доставшееся по наследству проклятие. – А сейчас нужно ложиться спать, – уже более уверенным тоном провозгласил я. – Мама, нам с тобой не за что упрекать себя, мы не совершали ничего такого, за что бы могли себя казнить.
И, пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по своим спальням. Но в этот раз спокойной ночи мне испытать не довелось. До самого рассвета проворочался в постели, как будто до сих пор комфортное уютное ложе, вдруг стало неудобным и жёстким. Только с наступлением утра, под трели проснувшихся птиц, я всё же забылся в беспокойном тревожном сне.
Поднялся с тяжёлой головой, как после глубокого похмелья, когда уже время приблизилось к полудню. Ни кушать, ни пить не хотелось. Не покидая спальни, я закурил сигарету, ужаснувшись тому, что в переполненной за ночь пепельнице не оставалось места для новых окурков. Надолго прошедшая ночь оставит болезненный след в надтреснутой памяти, глубокой межой по обе стороны разделив накопленный жизнью архив впечатлений. И буду отсчёт теперь в жизни вести «до» и «после» той порубежной реперной ночки.
Как тайные заговорщики, с тех пор мы с матерью стали духовно ближе. Болезненной темы больше не касались, обсуждали преимущественно текущую жизнь. А что нам ещё оставалось? Целыми днями я пропадал по своим делам, а вечера коротали вместе. Иногда втроём с Валентиной. Хотя её не посвятили в семейную драму.
Однажды позвонила Алла, и я долго с ней проговорил по телефону. С расцветшей до ушей физиономией вернулся к телевизору, у которого с матушкой перед тем проводил время. А как было скрыть степень своей радости в этом случае? Естественно, мать не могла этого не заметить. Она сама и начала тот разговор. Я даже не подозревал, чем это мне обернётся.
– Мой мальчик, ты с Аллой всё продолжаешь встречаться? – как бы невзначай поинтересовалась мамаша.
Не придавая этому должного значения, я беззаботно объявил:
– Конечно! И даже поселил её в своей квартире в Белой Башне.
Мать как-то странно дёрнулась и тотчас замерла, будто наткнулась вдруг на стеклянную стену. Я же легкомысленно продолжал делиться радостной новостью:
– Она окончательно порвала отношения с мужем.
До меня донёсся надтреснутый и встревоженный звук старческого тембра:
– И давно вы живёте совместной жизнью?
Глаза старушенции безжизненно остановились и застекленели, будто лужиц глазурь выковалась на трескучем морозе. Холодный ужас зиял из них ледяным откровением. Но я привык к такому восприятию своей дамы сердца и, как всегда, отнёсся беспечно к реакции матери. Поэтому спокойно её заверил:
– Пока ещё не живём. Но надеюсь заполнить этот пробел в своей жизни. Я ведь в самый последний момент накануне отъезда сюда только узнал по телефону, что Алла разводится с мужем. И предложил ей поселиться в моей квартире. А разве я поступил в этом случае дурно?
– Нет. Что ты, – неожиданно оживившись, выдавила мать поспешно из себя. Да, я заметил, что она оживилась, и как на сердце у неё отлегло при этом моём признанье. Она нерешительно маялась, скрывая внутри себя что-то сокровенное. И это переполнявшее её знание вырывалось наружу, как поднявшаяся в закупоренной таре квашня, готовая сорвать ограничивающую объём крышку. Наконец в глазах её что-то переменилось, отразив решимость на лице. И она, зябко передёрнув плечами, словно находилась среди зимы в неотопленной выстуженной квартире, повела вдруг странную речь. Гостиная наша разом превратилась в исповедальню, а сам я в материнского духовника.
– Сын, ты вправе меня осудить, – решилась она, заметно конфузясь, на откровение. – Но я не могу больше скрывать от тебя грех своей молодости.
– Что ты, мама. Мы же не в церкви. Да и в Писании сказано: не судите и судимы не будете! Я не собираюсь тебя осуждать.
– Ну, это как будет угодно. Только ты должен обязательно знать одну важную истину, иначе в могиле не будет покоя мне.
– Пугающий смысл звучит в твоём дискурсе, мама.
– А ты повнимательней отнесись, Серёженька, к моим откровенным словам. Пусть не повергнут они тебя в разочарование горечью содержания.
– Вот ещё! – беспечно отмахнулся я, хотя и нутром определённо напрягся. – Я не первый день слоняюсь по этой неистовой жизни. Уразумел кое-что.
– Не перебивай, а лучше послушай свою старую мать. Так вот, Аллу я вовсе не игнорирую из вредности характера. Она привлекательная молодая женщина и мне ещё как импонирует. Просто ты должен быть в курсе, что она тебе… (тут мать резко осеклась, но быстро собралась с духом и завершила фразу более приглушённым тоном) ведь Алла тебе родная сестра!..
Такого зигзага в судьбе действительно я никак не ожидал. У меня затряслись поджилки и померкло в глазах. Мерзкое чувство неприязни к родной матери нездорово загноилось внутри. И во мне не находилось сил, чтоб с этим достойно справиться. Требовалось время для осмысления выпавшего на мою долю испытания. И я позорно ретировался, как если бы выбросил белый флаг поражения упавший духом и сдавшийся на милость неприятелю непокорённый до сей поры бастион. Понурясь головой, я невпопад промолвил:
– Как же так?.. Мой отец прокурор Козырев!.. А что же другой, который лётчик?.. Значит, ты мне с детства лгала… Как могла так жестоко поступить со мной, мама?..
На глаза кающейся грешницы навернулись непрошено слёзы, в осунувшемся лице резче обозначились пигментные пятна и морщины. Она попыталась было изобразить на устах улыбку, но вышло всё неестественно и невнятно. Тщетная попытка виноватой гримасой лишь противно исказила её достаточно милые черты, придав лику вымученное выражение. Старушка достала салфетку и принялась промокать потёки на мокрых щеках.
Исступлённое чувство обиды распирало меня изнутри. Яркий образ Аллы затмил всё остальное в мире. Я истово возненавидел обманщицу-мать и готов был в этот момент вплоть до отреченья от неё.
Но постепенно разум возобладал, возвращая назад утраченный на некоторое время здравый рассудок. Осознанье потери возлюбленной начинало уживаться с пониманием обретения сестры. Одно лишь было непонятно: как усвоит всё это глубоко уязвлённый разум? И я снова обратился с резонным вопросом:
– Мама, так, как всё случилось на самом деле?..
Я не стану утомлять читателя излишними подробностями последующего затем между мной и матерью диалога, чтоб не затягивать повествование описанием ахов и вздохов да других эмоциональных отступлений, а просто перескажу всю историю внятно своими словами, как себе её уяснил.
В общем, дело обстоит так. Никакого лётчика не было и в помине. Когда юная Маша Овсянникова закончила Свердловский пединститут и прибыла, как молодой специалист, по направлению во Владикавказ для отработки своего диплома, то познакомилась здесь с начинающим перспективным советником юстиции из прокуратуры Вениамином Козыревым. Они воспылали друг к другу пламенным чувством и дабы не обременять семейными узами стремительно возносящегося по карьерной лестнице преуспевающего в деле юриспруденции доку, молодой педагог согласилась не оформлять официально супружеских отношений, и довольствовалась гражданским браком. По тем временам это был смелый поступок, ибо расценивался общественностью, как нечто аморальное и заслуживающее порицания. А через некоторый промежуток досужие радетели чужой нравственности, разносящие по ушам всевозможные слухи, донесли и до сведения забеременевшей подруги о том, что её ненаглядный завёл любовницу на стороне. Не простив Вениамину измену, Маша выперла вон его из своих романтических грёз. Тот ушёл насовсем к своей новой пассии, от которой вскоре нажил себе дочь. Почти одновременно с разлучницей и оставшаяся в одиночестве гордячка разрешилась плодом не сложившейся любви, воспроизведя на свет сыночка. Но отдать надо должное прокурору. Он всю жизнь негласно заботился о своей первой семье и даже оплатил покупку того самого дома, в котором до сих пор обитает его незабвенная лада.
Ума не приложу, как это они могли всю жизнь хранить свою тайную связь от всех, словно профессиональные конспираторы подпольной секты евангелистов, не вызывая подозрений ни у кого. Только друг прокурора, политик Кантемиров, был посвящён в их личные отношения.
Ничего себе, всё же как на Земле нашей тесно! Ходим рядом совсем, соприкасаясь невольно друг с другом в судьбе. Оказывается, глава парламентской фракции либерально-демократической партии «Патриот» Кантемиров дружен с моим папашей. Эта новость показалась в некоторой степени символической. Оба персонажа ассоциировались у меня с переломным этапом на жизненном пути. Предопределение провидением судьбоносной линии – как мистический знак свыше, который ещё следует оценить. Но не буду забегать вперёд…
Тот насыщенный вечер внёс сумятицу в чувства мои.
А потом мы с матерью помирились и долго сидели обнявшись, в откровенной беседе раскрывая друг перед другом души, пока первые петухи громогласными криками не нарушили наш покой. Только после этого мы расстались для сна.

*  *  *

На первый взгляд он показался мне вполне адекватным. Обычный сухощавый старичок с отполированной, как биллиардный шар, бритой головой, только не по возрасту шустрый. И больше ничего выдающегося в нём не было. Я даже удивился тому, что Янина столь критично отозвалась о Зауре Дзантиеве, когда настоятельно рекомендовала мне обратиться по поводу поиска компромата на Кантемирова к этому мастодонту республиканской журналистики. Она говорила:
– Этот старый дрючок, кажется, в курсе всех кривотолков, какие случились в Осетии, как минимум, за последние триста лет со всеми хоть сколько-нибудь известными людьми. Впечатление такое, что этот пройдоха залез даже в постель к Давиду-Сослану с Тамарой. Скандальные истории – его конёк!..
Сегодня состоялась пресс-конференция в министерстве культуры, где дискутировали о состоянии исторических памятников в республике. Много приятного прозвучало в адрес Темины Туаевой, средствами кинематографии успешно пропагандирующей аланский этнос в мире. Студия под её руководством сняла замечательный фильм о предках нынешних осетинов под названием «Аланы: дорога на Запад», который высоко оценили во Франции, присудив гран-при проходившего там международного кинофестиваля.
Привычное дело, когда по завершении форума пишущая братия отправляется потом продолжить обсуждение где-нибудь в ближайшем кабаке. Так я оказался в одной компании со стариком Дзантиевым.
Опущу щепетильные подробности нашего сабантуя. Пьянка есть пьянка. И не стоит на ней сосредотачивать внимание. Отмечу только, что, когда разговор переметнулся в политическую сферу и коснулся весьма болезненных для нас российско-американских отношений, тут страсти за столом разгорелись в неимоверной степени. Обидно было безучастно наблюдать за тем, как с ослаблением роли России на мировой арене бесцеремонно ведут себя наши стратегические противники, доминируя в геополитическом пространстве. Североатлантический альянс НАТО нагло придвигал свою инфраструктуру поближе к границам Российской Федерации. Разве могло это не беспокоить собравшихся за столом ответственных за судьбу своих семей мужчин? Тут и проявил себя в лучшем виде подвыпивший старичок. Он в запальчивости преподнёс себя в качестве военного эксперта, выдвинув целую доктрину для эффективного действия во благо страны. Диву даёшься до чего изобретательны наши люди! Особенно когда находятся подшофе…
– Мы не можем противостоять их мощи, – пессимистично рассуждал хроникёр из еженедельника «Аргументы и факты». – Советский Союз проиграл американцам гонку вооружений. У нас с ними несопоставимы размеры экономики.
– Ну и что теперь? Сдаваться? – горячился в ответ коллега из газеты «Терские вести» с висячими запорожскими усами.
Его азартно перебил фотокор из какого-то глянцевого журнала:
– У нас ядерная триада для чего стоит на страже рубежей?
– Да, на что, собственно, способны нынешние вооружённые силы? – задался резонным вопросом всё тот же хроникёр, скорчив скептическую гримасу на лице. – Лучше сидеть нашим войскам тихо и не высовываться из окопов.
– Значит, предлагаешь ждать, когда всех гуртом накроют с потрохами! – неожиданно озлобился на паникёра реликт журналистики. На его носу брезгливо раздулись ноздри, будто уловил вдруг зловонный дух от оппонента, позорно пасующего перед гипотетической ядерной угрозой заокеанского монстра.
– Скажи ему, Заур, своё веское слово! Пусть знает, что живьём не сдашься, – подзадорил распалившегося Дзантиева ещё один участник спора, шутливым тоном пытаясь разрядить накалившуюся обстановку.
– А что? И скажу! И остальные послушайте, – ещё больше воспламенился задира, как будто плеснули керосина на раскалённую плиту. – Реально существует экзистенциальная угроза со стороны Соединённых Штатов, и чтобы её избежать, нужно предпринять упреждающие меры. Была б моя воля, я бы сделал вот что.
Однажды подводная лодка с взбесившимся командиром наносит сокрушительный ракетный удар ядерными боеголовками по Вашингтону и главным стратегическим пунктам Америки. А минут за пятнадцать до того, чтоб не успели подготовиться, российский лидер успевает сообщить по спецсвязи президенту США, являющемуся одновременно и главнокомандующим, о якобы вышедшем из-под контроля командире субмарины, тем, как бы, официально снимая с государства ответственность за случившееся. Создав видимость, будто высшее руководство РФ в стороне от разыгравшейся драмы, на самом же деле отвести подозрение от Генштаба, который в действительности разработал эту операцию. Затем, разыгрывается правдоподобная сцена ареста виновника трагедии, устраивается публичное судилище над ним с вынесением приговора о пожизненном заключении.
Когда по прошествии времени улягутся страсти в мире, за опущенным занавесом происходит следующее: отважному подводнику секретным указом российского президента присваивается почётное звание Героя России. Под другим именем он благополучно поселяется с семьёй и родными в тихом уединённом месте, затерянном в живописных просторах великой страны. В знак признания исключительных заслуг ему выстраивают просторное родовое имение.
Иногда отставного подводника наряжают в арестантскую робу и записывают с его участием репортаж в мрачном тюремном каземате. Отечественные СМИ разносят потом по миру эту псевдодостоверную фальшивку. Мировая общественность млеет от торжества справедливости, а русские на радость западного обывателя непрестанно публично каются и посыпают себе голову пеплом.
Между тем, во всех сферах осуществляется беспрецедентное давление на ослабленные ударом США, и побитая супердержава стремительно теряет влияние, зачахнув уже навсегда. И этот колосс никогда больше не поднимется с колен, как все предыдущие империи, нёсшие угрозу русскому миру.
– Вот это сценарий! – задохнулся в восторге приколист, спровоцировавший приступ вдохновения в творческой личности. – На Оскара тянет. А если серьёзно, то чем бы в таком случае всё закончилось?
Дзантиев невозмутимо развил свою мысль дальше:
– Ракетами уничтожены важные стратегические объекты, непоправимо разрушена система управления, государственная инфраструктура парализована. Кругом всеобщая паника. Огромное количество погибших образует дефицит в резервистах, что означает невозможность пополнения американской армии свежей живой силой.
Воспользовавшись подходящим случаем, Мексика возвращает отторгнутые янки Техас и Калифорнию. Другие страны восстанавливают утраченные на территории Штатов свои колониальные владения. Кроме того, русские помогают коренным индейским племенам создать на исконных землях своё государство.
Аляска отходит России.
Не выдержав, и я высказал собственное суждение:
– Но это чревато мировой войной. Что, если они нам ответят?
Лихой сценарист и на это нашёлся:
– Говорят, у них там достаточно разумных людей, чтоб не допустить мировой катастрофы. Должны понимать, чем это грозит человечеству. Вот и пусть смирятся с поражением! Англосаксов давно пора усмирить.
Сомнительная логика со столь убийственными аргументами выбивалась за рамки разумного эпатажа. Эстетика подобного гламура вполне допустима, разве что, для какого-нибудь голливудского блокбастера. Но менталитету русской натуры совсем не пресуще такое в расчётах. Поэтому «запорожец» из «Терских вестей» выразил общее мнение:
– Благо, что мир до сих пор не рухнул. Отрадно, когда им заправляют не тронутые рассудком вожди, а вполне разумные лидеры.
На это фотограф привёл изречение Наполеона Бонапарта:
– Если бы только простые люди знали, какие тупицы управляют государствами, они бы просто ужаснулись!..
А я по-иному взглянул на автора агрессивной доктрины и его отполированный череп больше не напоминал мне биллиардный шар. Пожалуй, голова его походила на глобус. Тот самый, что олицетворяет собой планету в миниатюре, и в этом формате наглядней всего проявляются геостратегические перспективы.
Закончилось дело тем, что компания вскоре рассорилась. Пессимист, фотограф, «запорожец» и приколист решительно осудили инициатора опасной стратегии. Я единственный принял сторону чудаковатого старика, и нам вдвоём пришлось, затаив обиду на решительно настроенных компаньонов, поспешно пересесть за другой столик.
Всё-таки любят наши люди угощаться на дармовщину. Эта привычка поистине обрела масштабы всенародного хобби. Как только понял компаньон, что представляет для меня чрезвычайный интерес, то с этого момента наливать себе стал исключительно из моей бутылки. И больше уже сам не оплачивал новый заказ. А я и не в накладе. Главное, чтобы дело моё продвигалось. В результате Дзантиев вспомнил, как лет семь назад имела место одна мутная история, в которой фигурировал сенатор Кантемиров.
Случилось вот что. Когда Горбачёв разрешил своим указом развитие свободных коммерческих отношений в стране, стали разом появляться всякие частные производства. Кто-то собственный швейный цех открыл, кто-то ресторан, а кто-то автосервис… Забурлила вовсю предпринимательская инициатива кругом. Предприимчивые люди стали основательно обустраивать свой быт. Брали кредиты в банках под залог движимого и недвижимого имущества. Шли ва-банк! Ставили на кон последнее достояние семьи. Случалось, что прогорали. Но известно ведь, кто не рискует, тот не пьёт шампанское! Вот и шли на риск. Одним таким отчаянным малым оказался Камболат Бекоев. У него в семье двое малых детей, да жена. Из богатства – дом в наследство от родителей достался. Решил мужичок достаток семейный повысить. По примеру других, заложил свой дом под банковский кредит. И открыл автосервис в своём районе. Выкупил подходящее здание, арендовал прилегающую территорию. Приобрёл дорогостоящее оборудование. Набрал штат квалифицированных специалистов. В общем, организовал дело.
И закипела работа. Стали осуществлять в авторемонтной мастерской Бекоева «Колесо» не только текущий ремонт автомобилей, но и оснащали современной, пользующейся спросом, отделкой салоны машин: монтировали модные бары, перетягивали потолки, шили чехлы и полики, делали тонировку стёкол и прочее. Бизнес расцвёл и приносил хороший доход назло нерадивым завистникам.
Как только дело наладилось, появились вдруг непрошенные рэкетиры. Однако хозяин автосервиса был не робкого десятка. Да и работников подобрал под стать себе – все ребята молодые, готовые отстаивать собственные интересы. С тех пор начались всякие неприятности на частном предприятии. То случился поджог, то хулиганы побили стёкла, а то кто-то повредил силовой кабель, лишив на целый день сервис электроэнергии. Обращался Бекоев в милицию за помощью. Только правоохранители виновных упорно не находили.
Дальше - больше. Стали совершаться нападения на работников преуспевающего предприятия. Их жестоко избивали неизвестные, подкараулив в укромном месте. Одному проломили череп, сделав его инвалидом. Впоследствии бедняга скоропостижно скончался. Из опасения за своё здоровье, вынуждены стали покидать специалисты такой несчастливый рабочий коллектив. Да и клиентов кто-то целенаправленно запугивал, не рекомендуя обращаться за обслуживанием именно в эту фирму.
Ходили слухи, будто за всем этим безобразием стоял бывший третий секретарь райкома партии Беслан Кантемиров. Только за руку никто его на преступном деле не ловил, потому и сходили на нет все попытки обвинить партийного работника в криминальных деяниях.
Тем временем преуспевающее в недавнем прошлом предприятие всё больше чахло, производство значительно теряло темпы. Редко какой клиент отваживался теперь воспользоваться услугами данного автосервиса. Нечем стало владельцу «Колеса» платить налоги и гасить банковский кредит.
А потом из тени проявился Кантемиров. У него оказались свои претензии на территорию, где размещался автосервис. Адвокаты экс-коммуниста нашли формальные нарушения кадастровых норм в порядке оформления владельцем соответствующих бумаг. Между двумя сторонами началась судебная тяжба. То была жестокая эпоха цеховиков. У наиболее преуспевающих из них конкуренты и другие заинтересованные лица любыми незаконными путями отжимали бизнес. Шла настоящая война по разделу сфер влияния.
– Ну и чем всё закончилось в том автосервисе? – спросил я Заура.
– Кажется, в итоге, Кантемиров выиграл судебный процесс, – равнодушно ответил мой собеседник.
– Душещипательная история. Из неё можно раздуть жареную статейку. Как бы подробнее ознакомиться с обстоятельствами того дела?
– Так в канцелярии суда хранится архив.
– У меня, к сожалению, нет туда доступа.
– Это легко устроить. Сунешь на лапу кому следует и тебе дадут возможность ознакомиться с делом. Надеюсь, объяснять тебе не надо, как это делается?
Я сказал «не надо», потому что больше сказать было нечего. На этом официальная часть переговоров закончилась. Дальше пошла обычная пьянка. Диву даюсь, как может умещаться такое количество горячительных напитков в столь плюгавом и немолодом уже теле. Что там у этого старика Дзантиева, неужто совсем безразмерное чрево? Удивительная способность увеличивать ёмкость своего объёма до беспредельности, когда дело касается – заправиться на халяву. Вот ханыга ненасытный!
Расставаться пришлось в полувменяемом состоянии. Я даже заснул в такси, пока меня доставляли домой. Зато появилась пища для размышлений.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

По-моему, алчность в людях искоренить никогда не удастся. И какой бы у человека не был высокий заработок, ему всегда не хватает денег. Это обстоятельство и порождает в обществе взяточничество, коррупцию. Во всяком случае, в те неистовые 90-е на этом принципе основывались деловые отношения. И зазорным это вовсе не считалось. Наоборот, о тех, кто умело использовали подкуп в достижении цели, говорили, что они предприимчивые и успешные бизнесмены. Обычно такие дельцы имели хорошие связи с нужными людьми и пользовались уважением. И не важно, что кто-то в низах это считал пороком, главную скрипку всегда играет тот, кто имеет влияние в коллективе. Посему, тон всему задают люди имущие. (Известно, что и рыба всегда гниёт с головы).
Приходилось и мне не раз в своей практике прибегать к испытанному средству – с помощью мздоимства решать текущие вопросы. На сей раз мне нужно было найти подход любым путём к кому-нибудь из служащих канцелярии суда, чтоб добраться до архивного дела о судебном процессе по автосервису «Колесо».
Всё оказалось банально просто. Я подождал в коридоре возле двери в канцелярию, когда оттуда вышла работница – молодая женщина с короткой стрижкой прямых, как у Марины Цветаевой, волос и в цветастой блузке, выпущенной поверх тёмно-синей юбки, пошитой в стиле «карандаш». Визуально она показалась мне подходящим объектом для моей миссии. Дальше последовал скорый, но содержательный разговор.
– Девушка, вы работник канцелярии?
– Да, – она окинула меня оценивающим взглядом ломбардного приёмщика.
– У меня к вам есть предложение.
– Слушаю вас!
– Мне нужно ознакомиться с делом, закрытым лет семь назад и сданным на хранение в архив.
– Вы кто?
– Я журналист из газеты «Суть времени» и веду там рубрику «Досье» о работе правоохранительных органов. Сейчас меня интересует личность некоего гражданина Бекоева, владевшего автосервисом «Колесо».
Женщина на мгновение, припоминая что-то, будто погрузилась взглядом внутрь себя. Её подведённые тушью выразительные глаза со спокойным достоинством демонстрировали готовность души идти навстречу посторонним людям в их насущных проблемах. Естественно, при условии обоюдной заинтересованности сторон. Это я уловил чётко по тому выражению на лице девицы, какое бывает присуще торговцам на рынке, когда они сговариваются о цене за товар.
И особа, находящаяся при исполнении, проявила свою осведомлённость:
– Громкая была история. Молва утверждала, будто ответчик сжёг себя в знак протеста. Любите вы, газетчики, выискивать что-нибудь этакое скандальное.
– Работа наша такая – взывать к чувствам читателей на драматических примерах. Ещё старик Шекспир умело использовал в своих бессмертных трагедиях эту склонность обывателя поглазеть на несчастья других.
– Но в нарушение инструкций мы не можем допускать каждого любопытного к документам. На то должно быть соответствующее распоряжение начальства.
– Мы же с вами знаем, что инструкции для того и существуют, чтобы их нарушать, – с сатанинской ухмылкой искусителя, полушёпотом проворковал я. И ещё добавил многозначительно тоном подпольного заговорщика: «Я в долгу не останусь!»
Последняя моя фраза возымела должный эффект и взаимность была обеспечена. Полномочная представительница канцелярии уточнила детали:
– Приходите завтра в обеденный перерыв. Все служащие отправятся подкрепиться, и вы сможете в моём присутствии почитать документы.
Мы сговорились наилучшим образом. На другой день я по сходной цене овладел интересующей меня информацией. И вот что конкретно удалось выяснить.
Владелец автосервиса «Колесо» Камболат Бекоев оказался неэффективным предпринимателем. Фирма его не приносила доход. Он набрал кредиты и не смог их своевременно погасить, за что и был решением суда обязан возместить кредиторам их затраты. Принадлежащий Бекоеву сервис судебными приставами был изъят у частного владельца и пущен на торги с аукциона. В счёт уплаты долгов пошло с молотка и другое имущество банкрота: его личный автомобиль с гаражом и находящийся во владении ответчика дом.
По ходу дела выяснилось, что при оформлении земельного участка под автосервис гражданином Бекоевым были допущены нарушения государственного кадастра системы учёта расположенных там объектов недвижимости. Завязавшаяся судебная тяжба с гражданином Кантемировым, претендующим на данную территорию, завершилась в пользу последнего. Также к документам была приобщена служебная записка участкового милиционера, из которой следовало, что ответчик погиб при несчастном случае от неосторожного обращения с огнём.
И ещё одна любопытная деталь насторожила моё внимание. Оказывается, сторону обвинения в суде представлял прокурор Козырев, то есть, отец Аллы.
Я отблагодарил за любезность канцеляристку, записав в блокнот себе необходимые сведения: имена фигурантов дела, их адреса и необходимые даты. Откланялся. И поспешил освободить от своего присутствия помещение, пока туда не явились с перерыва коллеги расторопной служительницы Фемиды.
Дальше следовало выяснить дальнейшую судьбу семьи несчастного Бекоева. И я отправился по адресу их прежнего проживания, чтоб там найти посвящённых в событие лиц. Всегда кто-нибудь знает больше того, что отражено в официальных протоколах. Соседи, участковый инспектор либо дворник могут быть носителями необходимой дополнительной информации. В моём случае таким информатором оказался тот самый участковый милиционер, служебная записка которого фигурировала в деле покойного Бекоева.
– Да, я тогда служил в этой же должности, что и сейчас, – вспоминал капитан милиции Гудзалов, надсадно морща не очень высокий лоб. – Это была ужасная история, случившаяся на моём участке. Закончилось тем, что человек погиб, сгорев заживо. Несчастный случай произошёл вон за тем домом, на пустыре.
– Но люди поговаривают, будто это не было несчастным случаем, – попытался я подлить масла в огонь. – Ходят упорные слухи, что имел место акт самосожжения.
– Это не было самоубийством, – поспешил заверить меня милиционер, вытирая клетчатым платочком выступающий пот со лба. – Слухи не всегда отражают реальность.
– Из чего вы сделали такое заключение?
– Прежде всего, опыт оперативной работы позволяет утвердиться в подобной мысли. Самоубийца всегда оставляет посмертную записку. А в том случае таковой не было. Жена его на суде утверждала, что бедняга обладал неустойчивой психикой и не раз при возникающих жизненных сложностях заводил речь о желании наложить на себя руки.
– Что ж, вам, как специалисту, склонен доверять, – успокоил я капитана. – Ещё меня интересует, что стало с семьёй этого несчастного?
– Их жалко, – скорбно потупил долу опечаленный взор участковый. – Оказались выброшенными на улицу вдова Бекоева и двое малолетних сироток. Семья какое-то время ютилась у родственников и знакомых. Потом женщина неумеренно пристрастилась к алкоголю и у неё органы опеки изъяли детей.
– Какое несчастье! – невольно воскликнул я. – Что же стало с малютками?
– По роду своей службы я был привлечён к этому делу и знаю, что их отправили в приют, а оттуда передали в какую-то семью за границу. Как дальше судьба у них там сложилась я не в курсе.
– А мать что?.. совсем спилась?
– Да нет. Впоследствии одумалась и ударилась в религию. Стала посещать один из православных приходов. Оклемалась вполне после стресса в связи с потерей детей, и батюшка приютил её, поселив в хозяйственном блоке при храме. Она там прислуживает по мелочам: двор подметает, смахивает пыль в помещениях, подсобляет в других делах. Говорят, священник ею доволен.
Я расспросил у инспектора, как добраться до храма и на этом посчитал разговор исчерпанным. Теперь нужно было встретиться с вдовой. И на следующий день я отправился на её поиски.
Церквушка святого Николая-угодника располагалась на восточной окраине Владикавказа, так что, пришлось изрядно постараться, чтоб отыскать её среди трущоб и старых построек частного сектора. Храм отличался от окружающих домишек лишь тем, что над его невысокой кровлей возвышалась скромная маковка прилаженного на скорую руку куполочка. Видно раньше здесь был неприметный молельный дом, где в советские времена тихо собирались верующие прихожане, а с наступлением демократии в стране стало возможным выйти из тени. Не иначе, тогда и соорудили над крышей купол и увенчали его скромным крестом. Скудная архитектура барачного барокко! Что поделать, – мрачное наследие коммунистического прошлого. Это с наступлением периода преобразований все вспомнили о необходимости духовной поддержки в народе. Времена-то наступили лютые – эпоха падения Красного Колосса. Трагическое время вдов!
Входная калитка в высоком глухом церковном заборе была открыта настежь, и я проник через неё во двор. Огляделся. Внутри территория оказалась достаточно просторной, и там, среди неброских деревянных построек сновали люди преимущественно пожилого возраста. Строение в центре выгодно отличалось своим видом, поскольку обложено было белым силикатным кирпичом. Широкая дверь его по периметру была расписана орнаментом из маленьких ангелочков вперемешку с крестиками, больше напоминающими мальтийский символ веры, нежели православный. Однако над самой дверью всё-таки я различил прилаженное там шестиконечное распятие из покрытого лаком обожжённого дерева. Сомнений не оставалось в том, что это и есть храм Николы-угодника. Да вот, сбоку у двери и табличка с обозначением прихода прикручена к стене. А вон, в дальнем конце двора копошится с метлой и какое-то странное существо в несуразном выцветшем балахоне, вроде того, в каких во времена европейской инквизиции еретиков отправляли на костёр. Неужели это и есть вдова Бекоева?
Так и есть, с метлой управлялась женщина. Но вид её настолько был жалок, а возраст казался настолько преклонным, что никак не вязался с моим представлением о пятидесятилетней внешности представительницы прекрасной половины человечества, о коей рассказывал участковый. Поистине, утрата супруга с детьми тяжело отразилась на облике страдалицы-мирянки. Передо мной предстал совершенно потерянный для жизни человек. И нам надлежало поговорить о серьёзном. С чего начать? Прежде нужно понять суть её внутреннего содержания, чем она связана с окружающим миром. Не единственно же верой в бога женщина существует на свете.
– Здравствуйте, – осторожно подступился я к дворничихе и, не найдя ничего лучшего, задал самый дурацкий вопрос, какой только можно было выдумать. – Вы принадлежите к приходу святого Николая-угодника?
Не поднимая понуренной головы, женщина неуверенно ответила:
– Да, – и ещё добавила смиренно. – А что вам угодно?
Я тут же придумал подходящий повод для разговора и продолжил:
– Да, вот, такое дело. У меня племянник родился, и хотим его окрестить. А что для этого нужно, не знаем. Вы не могли бы мне объяснить, как можно устроить это дело?
– Так вы к батюшке обратитесь. Он всё и объяснит.
– Вы знаете, мне сказали, что священник сейчас занят.
– Ну, да. В это время он проводит богослужение. А освободится лишь по окончании литургии.
– У меня, к сожалению, нет времени ждать конца службы. Вы сами не могли бы разъяснить, как вести себя родным во время обряда, и кто может быть крёстным отцом младенцу?
Пока мы так разговаривали, я заметил, что моя визави вполне вменяема, отвечает довольно вразумительно, хоть и с первого взгляда напоминает собой несуразное существо в своём нелепом наряде. Значит, стоило дальше продолжить знакомство. И я подал идею:
– Может у вас найдётся какая-нибудь брошюра с описанием ритуального порядка при крещении? Знаете, я видел, как верующие иногда раздают прохожим такие печатные буклеты-руководства о значении духовных символов и прочих церковных наставлениях.
Мадина Бекоева (а это, несомненно, была она) впервые окинула меня осмысленным взглядом. И я увидел испещрённое паутиной морщин лицо с синюшными мешочками под глазами, в которых застыли немые слёзы. Она решала, стоит ли доверять моим словам. Видимо, в её душе не оставалось места этому чувству. Сказывалось разочарование в людях из-за причинённых ими обид. И всё же она позвала меня за собой. Кажется, мой вид внушил ей доверие или, во всяком случае, я не вызвал особых опасений. Следуя за провожатой, я оказался в убогой каморке, напоминающей тесную келью соловецких монахов, где весь интерьер состоял из грубо сколоченного топчана, миниатюрного столика и колченогого табурета с отколупившейся краской по краям. Ещё в тёмном углу под низко нависающим потолком была прикреплена иконка с ликом какого-то святого, под которой тускло чадила зажжённая лампада.
Я в ожидании остановился в дверях, а хозяйка принялась рыться под столиком в оказавшемся там изрядно потёртом чемодане. Шуршали бумаги в её руках, пахло затхлостью склепа и свечным воском. Огонёк под иконой слегка трепетал, от чего в полумраке клетушки по стенам шевелились тени, и казалось, как будто здесь затаилось пугливое создание, скрывающееся от мирской суеты. И я нарушил заплесневелый покой этой убогой обители:
– Мадина, погодите пока искать для меня брошюру. Есть более важные вопросы, ради которых я явился сюда.
Услышав от незнакомца произнесённым своё имя, женщина испуганно вздрогнула. Затихло шуршание бумаг под столом, и она медленно выпрямилась, оборотившись ко мне лицом.
– Я не знаю вас, молодой человек, – пролепетала растерянно вдова. – Вы кто?
– Меня зовут Сергей и вам абсолютно ничего не угрожает. Просто я был одним из клиентов автосервиса вашего покойного мужа и теперь оказался недоволен качеством работ, производимых нынешними специалистами. Там запороли двигатель на моём автомобиле, и не хотят признавать своей вины, чтоб возместить нанесённый ущерб. Я подал в суд на владельца этой фирмы, но у него оказались ловкие адвокаты, и добиться компенсации мне не удалось. Но я намерен довести дело до логического завершения и проучить наглеца. Поэтому начал собственное расследование о деятельности автосервиса «Автомобилист», и докопался до весьма нечистоплотных действий господина Кантемирова, который жестоко обошёлся с вашим мужем, когда отжал у него производство по обслуживанию автотранспорта, носившее прежде название «Колесо».
– Нет! Я не посвящена в дела бывшего мужа, – отшатнулась от меня, как чёрт от ладана, женщина, в испуге округлив глаза.
Но я был готов к подобной реакции, поэтому, нисколько не стушевавшись, успокоил её резонным рассуждением:
– Я понимаю ваше состояние и разочарование в правосудии. Только вам в моём случае ничего не угрожает. Я действую исключительно на свой страх и риск. От вас хочу добиться некоторых подтверждений своих догадок и раздобытых мною из разных источников сведений по данному делу.
– Вы не сможете противостоять Кантемирову, – совсем угасшим тоном пророчествовала несчастная. – У него непоколебимое положение.
– Ещё как сказать! – оптимистически выразил я несогласие с её угнетённой позицией. – У меня понадёжней есть связи. В Москве. Вот и поглядим чья возьмёт.
Видимо уверенный тон вселил некоторое уважение к моим словам. На рано увядшем лице преждевременной старухи появилось подобие заинтересованности. Но тут же вспыхнувший было огонёк в её глазах, потух, словно погашенный прорвавшимся сквозняком. К счастью, мне удалось уловить тот светлый проблеск. И я принялся развивать успех.
– Мадина, я вижу, вы испытываете недостаток в финансовых средствах, – опять пришлось воспользоваться обличьем искусителя-беса. И вытащив из бумажника стодолларовую банкноту, я прошёл к столику, положил деньги на середину его так, чтобы свет из окошка в полумраке помещения выигрышно падал на купюру, сам же присел на табурет.
При виде такой суммы бедняга в волнении засуетилась на месте, нервно перебирая обмахрившийся край своего застиранного платка и не зная куда подевать затрясшиеся руки. Видя её колебания, я достал ещё две таких же бумажки и приложил их к лежащей на столике. Словесно добавил:
– Если вы поможете разобраться в моём деле, эта наличность станет вашей. Такие средства ведь вам совсем не помешают?
Озираясь на ассигнации, словно от них могла исходить неожиданная угроза, женщина невпопад, будто не расслышала мой вопрос, осведомилась:
– Как вы нашли меня?
– Признаюсь, это было нелегко. Но мне помог участковый по бывшему вашему месту проживания, капитан Гудзалов. Вы должны его помнить. Он очень доброжелательно отзывался о вашей семье.
Последняя лестная фраза, как приятный комплимент, произвела должное впечатление, и затворница проявила внимание к моей персоне. Её неожиданно словно прорвало.
– Совсем невозможная стала жизнь… только на бога и уповаю… быстрей бы призвал в свою обитель… а этому Кантемирову гореть вечно в аду… такие негодяи не дают людям спокойно трудиться на земле… из-за него мой Камболат наложил на себя руки… а меня на суде заставили говорить совсем не то, что я хотела… – тут она содрогнулась всем телом и из глаз брызнули слёзы. Тема несчастий, постигших её семью, снова придвинулась в памяти, как хмурая грозовая туча, затмив собою окружающее пространство.
– Из чего вы решили, что ваш муж добровольно свёл счёты с жизнью? Насколько мне известно, он погиб при неосторожном обращении с огнём.
– Вовсе нет, – решительно возразила заупрямившаяся вдова. – Такова официальная версия смерти. А в оставленном мне письме Камболат объяснил почему решился на самоубийство.
– Письмо? – вскричал я от неожиданности и разразился потоком вопросов. – Так, было посмертное письмо? Где оно? Почему о нём никому не известно? Оно сохранилось?
Нечаянно проговорившаяся Мадина спохватилась в испуге за неосмотрительно брошенное признание. Она в безысходности охватила голову руками и обессиленно опустилась возле меня на топчан. В глазах застыл неприкрытый ужас. Проявляя напористость, я задал бестактный вопрос:
– Чего вы боитесь? Вам кто-то угрожал?
– Это всё люди Кантемирова. У них такие холодные глаза и страшные лица. Они готовы с любым сделать самое ужасное, – уставившись невидящим взглядом в одну точку, как заученную мантру твердила старуха.
Я принялся её успокаивать, но выходило всё как-то неубедительно. Тогда я предпринял испытанное средство и вынул ещё пару «зелёненьких», соответствующих по номиналу ранее выложенным на столе. Тут же предложил:
– Отдайте мне письмо – и вся сумма ваша! Обещаю, что ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре. А вы сможете за эти деньги купить себе скромный домик в отдалённом селении, где никакие недруги не найдут. И будете тихо там жить до скончания века.
Слова мои в конце концов возымели действие. Бедняга полезла снова в чемодан и долго копошилась в нём. За её спиной мне не было видно, что там она перебирает. Только слышался шелест бумаги да тряпичное шорканье. Наконец обернулась ко мне и протянула какую-то тоненькую иллюстрированную книжицу:
– Вот!
– Что это? – отшатнулся брезгливо я, хлопая в недоумении глазами, будто мне предложили безобразную земляную жабу или что-то в этом роде.
– Вы же просили почитать что-нибудь про крещение.
Тут до меня стал доходить смысл происходящего. И я с негодованием отверг предложение, нетерпеливо напомнив о главной цели своего визита:
– Оставьте это у себя… мне не к спеху. Подожду пока второй племянник родится. Лучше найдите письмо.
Женщина в недоумении отвела руку с брошюрой и снова принялась рыться в содержимом чемодана. Вскоре с самого дна извлекла исписанный спотыкающимся почерком листок в линейку, вырванный из ученической тетради. Бумага уже тронулась желтизной от времени. И вчетверо сложенный листок потёрся на сгибах так, что в тех местах буквы потеряли первоначальную чёткость. Но, главное, реальность посмертной записки теперь являлась установленным фактом.
Я осторожно принял из рук Бекоевой письмо её мужа, развернул и торопливо пробежал взглядом по тексту. Вот что было изложено на листке.
«Милая моя Мадина.
Нет больше сил терпеть оскорбления и унижения от проклятого Кантемирова. Последняя моя надежда оставалась на справедливое правосудие. Но этот гад подкупил даже председателя суда. Прокурор тоже с ним заодно. Я был на приёме в прокуратуре у этого Козырева ещё до начала судебного процесса и рассказал ему, как всё обстоит на самом деле с автосервисом «Колесо». Он внимательно выслушал, принял документы, обещал во всём разобраться. А во время суда вдруг выяснилось, что бесследно исчез ордер на право владения мною спорным земельным участком. Сам Козырев категорически отверг наличие такого документа среди мною предоставленных ему бумаг. Он жёстко принял сторону моего противника. После мне стало известно, что они, оказывается, давние приятели, оба заядлые охотники и вместе отстреливают оленей и других животных в заповеднике. Они не оставят меня в покое и скорее всего повесят реальный тюремный срок. Кантемиров об этом заявил прямо в зале судебных заседаний, не смущаясь присутствия свидетелей.
Я окончательно разуверился в возможности отстоять свои права в таком несправедливом обществе. Теперь судебные приставы конфискуют не только мой автосервис, но и дом, в котором мы живём. Как представлю, что обрёк тебя и наших деток на жалкое прозябание, оставив без жилья и средств к существованию, так от постигшей безысходности не хочется жить.
Прости меня и пойми, моя дорогая! Я покидаю этот жестокий мир с осознанием своей беспомощности и вины. Да поможет вам Бог справиться с обрушившимися несчастьями. Я безумно люблю тебя, Мадина. И детям желаю никогда не оказаться в подобной ситуации. Помолитесь о моей загубленной душе.
P. S. В гараже под верстаком одна из кафельных плиток поднимается и там в углублении я успел спрятать всю кассу за последний месяц, вместе с зарплатой работников. Хоть сумма не очень большая, но вам хватит на первое время. Проберись туда ночью, чтоб никто не увидел, сорви печать на двери и забери всё, что найдёшь в тайнике. Когда проверят и убедятся, что в опечатанном гараже ничего не пропало из описанного следователем имущества, к тебе не будет претензий. Инцидент спишут на выходку уличных хулиганов».
Снизу проставлена дата – 23 ноября 1993 года. И завершалось письмо размашистым росчерком проставленной подписи.
По прочтении последней исповеди самоубийцы, отправившегося в лучший из миров, я глубже для себя представил его истинный образ. В адресованном любимой жене послании он выложился, как на духу – здесь присутствовали безысходность сломленного духом человека, его трогательное отношение к семье, способность к мелкому жульничеству ради корыстного интереса.
Я сгрёб обещанные вдове купюры со стола и поспешно сунул ей в руки. А письмо её несчастного супруга снова сложил вчетверо и спрятал во внутренний карман своего пиджака.
– Теперь мы с вами в расчёте! – завершая разговор, поднялся я с табурета.
Женщина, не обращая на меня внимания, продолжала недоверчиво вертеть оказавшуюся в руках валюту, всё ещё сомневаясь в реальности подвернувшейся удачи. Так и пришлось оставить её в состоянии прострации.
Да, в моём распоряжении оказалась неоспоримая улика, устанавливающая факт доведения жертвы до самоубийства. Подвергалась сомнению и порядочность лиц, занимающих ответственное служебное положение. И причастность к скандальной истории парламентария Кантемирова в сговоре с прокурором Козыревым не вызывала сомнения. Всё неожиданно всплыло наружу. Остаётся лишь дать делу ход. Этот случай убеждает в том, что никакое преступление не исчезает бесследно. Обязательно потянется ниточка, которая приведёт к исполнителю злого умысла. И канувшее в Лету не станет недосягаемым для истины препятствием, а заслуженная кара не минует избегающего её неотвратимого возмездия.
Это должно быть аксиомой для всех. И пусть люди уверуют в торжество справедливости. Моя же задача – беспристрастно довести до конца расследование, порученное мэром Белой Башни.

*  *  *

Известие о том, что прокурор Козырев, отец Аллы, является, также, и моим отцом, потрясло меня до глубины души. Пока я вплотную был занят порученным мне расследованием деятельности Кантемирова, собственные проблемы отодвинулись на второй план. Теперь, когда я добыл ценный компромат на парламентария, следовало позаботиться и о своих делах. Судьба нанесла такой сокрушительный удар по моему самолюбию, что травмированное таким образом эго пребывало в состоянии угнетённого смятения. Я не мог взять в толк, как от любви плотской перейти в ипостась родственных уз. И, тем не менее, обстоятельства сложились так, что наши отношения с Аллой требовали кардинальных изменений. Разумом я это осознавал, а вот как осадить разметавшиеся чувства не знал.
В памяти непрестанно всплывали подробности нашей привязанности друг к другу. Только теперь стало ясно почему так старательно наши близкие стремились ограничить мои контакты с сестрой. «Чего бы проще, – думал я, – объяснить нам всё в детстве!» Только препятствием всегда становятся надуманные предлоги. Ответственного человека заботит, как воспримет общественность его тот или иной проступок. В результате потерпевшими оказываются ни в чём не повинные наследники родительского покровительства, от которого долго приходится потом испытывать тяжёлое удушье. Такая асфиксия дорого мне далась.
Я мерил шагами свою комнату в материнском доме, сжимая кулаки и лихорадочно размышляя о постигшей меня незавидной участи. Лицо то багровело в приступе нахлынувшей ярости, то становилось белым, словно мелованная бумага. Полночи я беспокойно прометался, растрёпанный и потный, пока с остановившимся взглядом, наконец, не прильнул к незанавешенному окну, в котором вовсю властвовала луна, сея покой и умиротворение в мир. Каким-то магическим образом ночная колдунья, словно посвящённый в сакральный смысл жрец, повлияла на моё состояние, усмирив взбунтовавшийся темперамент и приведя к норме бурно проявляющее себя дыхание. И я невольно ощутил наступивший в душе перелом. Так бывает с безнадёжным больным, когда начавшийся вдруг кризис коренным образом влияет на организм и умирающий пациент внезапно обретает жизненные силы к дальнейшему продолжению жизни.
Настало время собирать камни.
И я приступил к процессу.
Перво-наперво надо обо всём поставить в известность Аллу. Станет ли это для неё шоком или послужит поводом к укреплению отношений на более надёжной основе – родственных узах? Как бы там ни было, вместе предстоит пережить эту затрещину коварного рока.
Другим обстоятельством моего беспокойства являлся факт проявления непорядочности со стороны прокурора к покончившему самоубийством Бекоеву, и преступное использование блюстителем законности своего служебного положения в протекционизме в пользу непозволительных действий парламентария. Обвинение в сговоре двух влиятельных лиц – аргумент не во благо их морального облика. На моём месте в таких случаях корыстные натуры обычно не задаются муками совестливых угрызений и избирают выгодный для себя способ манипуляции. Я же принципиальность позиции всегда ставил во главу угла своей натуры. И от этого качества никогда не пытался избавиться, за что ни единожды пострадал, за что и ценил меня мэр Кессаев.
Конечно, я мог бы отказаться от работы на неугодного градоначальника и подыскать себе поспокойней местечко. Никто бы не осудил в такой ситуации за проявление малодушия. Только не по мне такой поворот. Я считаю, это всё равно, что сдать цитадель врагу в критический период осады. Мурат оказал мне доверие, и я не вправе подвести всю нашу команду. А что до родителя моего наречённого, так сам пусть печётся о собственной репутации. Я привык добросовестно исполнять свои функциональные обязанности.
Опыт подсказывал, что заснуть мне в эту ночь не удастся. Желание скорее покончить со всеми возникшими проблемами невыносимо обжигало изнутри. И я принял решение немедленно ехать в Белую Башню. К утру буду на месте и там сориентируюсь в обстановке.
Я оставил матери на кухне записку, в которой просил не беспокоиться моим отсутствием, поскольку по работе потребовалось срочно отбыть в Белую Башню. Тихонько выбрался из дома, завёл свою «девятку» и выехал со двора. В свете фар впереди прошмыгнула какая-то мелкая тень, едва не угодив под колёса. И только оказавшись в тени, зверёк оглянулся, чтоб оценить степень пронёсшейся мимо угрозы. Из мрака обочины яркими огоньками сверкнули на миг два жёлтых кошачьих глаза, и снова темнота затушевала пространство. Только простирающийся впереди туннель света разграничивал коридор, по которому следовало мне двигаться.
Да, наступили весёлые времена, когда даже в городе из-за веерных отключений электроэнергии всё погружается в кромешную тьму. Отсутствует привычная с эпохи горбачёвского застоя иллюминация, исполненная в виде ярких рекламных табло с цветовыми эффектами. Необратимые последствия социалистического наследия! Самое время разгула для уличной шпаны. Нередко теперь припозднившиеся пешеходы вынуждены, пугливо озираясь, освещать себе путь карманными фонариками. Впрочем, если отбросить страхи, то, когда едешь в машине ночью один, это даже лучше, чтоб ничто постороннее не отвлекало внимания от дороги. Мне нравится под ровное воркованье мотора и умиротворяющий шорох шин ловить лицом освежающую струю встречного ветра, врывающегося в приоткрытое боковое окно. В такие моменты и посещает вдохновение поэтов и других творческих людей, когда рождаются в их головах невероятные по замыслу творения.
Хоть я и не поэт, но тоже ощущаю прилив вдохновения, от чего заметно активизируется моя мозговая деятельность, когда еду один среди ночи в машине, а вокруг простирается бесконечность укрытого темнотой пространства. Ничто не потревожит покоя погружённого в свои мысли ездока, если он среди ночного безмолвия в одиночку размышляет о коллизиях текущего быта.
Итак, в новом качестве сестры Алла воспринималась, как требующее моей опеки беззащитное существо, перед которым я в ответе за все предпринимаемые действия. Поэтому следовало тщательно взвешивать каждое слово, прежде чем озвучить с души сокровенное. Особенно когда дело касается роли нашего общего родителя в скандальной истории с беднягой Бекоевым и его автосервисом «Колесо». Мне хорошо известны чувства, питаемые Аллой к отцу. Пусть в семье сложились среди домочадцев довольно непростые отношения, но дочь с детства уверовала в незыблемость отцова авторитета и для неё будет совсем неприемлемо известие о его низвержении с пьедестала святости. Но что поделаешь, если вознесение в некоторых случаях заканчивается обрушением в бездну греховного Тартара. Не могу ведь я собственный имидж уронить по причине обнаружившихся вдруг родственных связей. Не причисляю себя я к клану Козыревых. Ну, никаким боком! Да простит меня случай, только дети не в ответе за грехи своих родителей. Будет справедливым каждому нести собственный крест. И дочь должна это понять…
Звонко-синее утро в клубящейся белой панаме кучевых облаков распростёрло над каменной башней рассветный покров. Одинокий прохожий спешил по тропинке куда-то, как заблудший в пустыне бродяга, потерявший исток изначальных путей. Пробудившийся город отстранял сонной дланью долой наважденье утраченной ночи, и на каменной кладке горы ставил вензель сверкающим золотом солнечный луч. Заявляя права, новый день отзывался согласием в людях, и всё громче симфония звуков громыхала привычно аккордом людской суеты. Белая каменная башня парила вверху под небесным альковом, окутанная рассветной курящейся дымкой, и напоминала феерическое воплощение реализовавшейся крылатой мечты о свершении сокровенной надежды.
Я позвонил в дверь своей квартиры, когда Алла как раз готовила утренний кофе. С кухни распространялся аромат бодрящего напитка, аж у меня от разыгравшегося аппетита потекли слюнки. Захотелось утолить в себе возникшую жажду. И мы уселись за кухонным столом вместе позавтракать.
– Что-то ты, как ревизор с проверкой, внезапно нагрянул сюда. Случилось что-нибудь непредвиденное? Или так, чувство мнимой ответственности привело удовлетворить в себе гонор частного собственника? – вложив изрядную долю сарказма, вопрошала насмешливо дерзкая квартирантка.
Приятно было искоса наблюдать, как Алла, не обременённая ещё камуфляжем макияжа, в лёгком облегающем халатике, выгодно подчёркивающем достоинства её безупречной фигуры, хлопочет рядом. И в то же время я испытывал неведомое доселе в наших отношениях чувство неловкости, находя похотливым такое влечение к созерцанию её прелестей. От этой мысли внезапно во мне зародился протест, и душа стала наполняться мраком ожесточения на судьбу, отвесившую мне незаслуженно такого полновесного пинка под зад, что долго от него придётся оправляться. Больше невыносимо было одному нести бремя обрушившейся напасти. Пусть сестра тоже узнает всю подноготную объективной реальности, сложившейся вокруг нас. И я, набравшись отваги, резко ответил:
– Нет ничего ужасней, друг Горацио, чем оказаться в положении глупца!
Видимо не только мой туманный ответ, но и весь обескураживающий вид источал затаённую угрозу. Это вызвало обоснованную тревогу в душе Аллы, что тут же отразилось соответствующим образом на её помрачневшем лице. Она, словно просящий пощады парламентёр падшего гарнизона, униженно взмолилась:
– Не тяни жилы, Овёс. Я вижу, что-то случилось. Рассказывай без утайки!
– Ну что ж, когда-то нам следовало об этом узнать. И так сложилось, что момент настал именно сейчас. Ни ты, ни я не виноваты, но бич расплаты коснулся нас обоих.
– Давай без всяких лирических отступлений, – совсем посерьёзнев, тоном приказа подстегнула меня к активности Алла. – Иначе я окончательно свихнусь, не дождавшись твоего ответа.
– Ты знаешь, у меня на днях произошёл обстоятельный разговор с матерью. Поводом послужили наши с тобой отношения. И маманя призналась мне… только ты не падай в обморок, но мы с тобой приходимся друг другу… родными… то есть, братом и сестрой.
На этом я умолк. И в кухне воцарилось тревожное молчание. На лице женщины отразилось половодье чувств, нахлынувших разом, как шалые воды весной с разлившейся буйно рекой. Такая убийственная весть способна свалить замертво хоть слона. Но у Аллы не подкосились колени. Она недоверчиво вытаращилась на меня и дурашливо покрутила пальцем у виска, заметив при этом:
– Совсем не остроумно. Шутка на этот раз тебе явно не удалась.
– Какая там, к чёрту, шутка, – в отчаянье вскричал я. – Папаша наш согрешил в молодости, а нам придётся расхлёбывать. Сама обо всём его расспроси при случае. Мне не резон сомневаться в вынужденном признании матери. Более того, я теперь понимаю, с чьей помощью простая школьная учительница отхватила себе дом в элитном районе.
– Выходит, Сергей, ты всё это серьёзно… – опешила, наконец, обманувшаяся жертва родительского произвола. – А я подумала…
– Дорогая сестрёнка, теперь мы навеки повязаны цепью кровного родства. И от этого никуда не деться. Придётся осваиваться в новой роли. Не скажу, что я очень рад такому повороту судьбы, но и разбивать голову о стену не намерен, ибо нахожу для себя в этом определённые преимущества. Значит, на правах брата буду продолжать общение с тобой.
Алла никак не могла свыкнуться с новой мыслью. Она тяжело опустилась на стул и уронила голову в расставленные на столешнице руки. По предплечью медленной каплей поползла к локтю слеза. Её шикарные локоны густо свесились так, что не было видно горюющее лицо. Но у меня от всего пережитого больно сжималось сердце, и я подошёл к ней и, как делала в моём детстве мать, когда мне бывало больно, неловко погладил сестрицу по голове. Алла восприняла должным образом проявленную заботу о себе и не отстранила братской руки. Наружной стороной кисти она, размазывая по щекам, как маленькая девочка, вытерла, наконец, слёзы и глухим придушенным голосом промолвила:
– Кажется, всё… я успокоилась. Сейчас только умоюсь. Потом решим, как дальше быть.
– О чём тут решать? Жизнь продолжается. Я даже нахожу значительный плюс в том, что обрёл неожиданно сестру. Будет теперь кому позаботиться обо мне. Не всё же обретаться в запущенном состоянии, – бодро попытался я свести к шутке ситуацию.
– Да иди ты к чёрту! – грустной улыбкой, наконец, смиренно причастилась Алла к суровым реалиям бытия. – Вам, мужикам, всё нипочём.
– Лишь бы было чего пожрать, – цинично добавил я с самодовольной миной на физиономии.
– Вот-вот! – подхватила она в ответ, вставая из-за стола. – Ладно, с тобой всё ясно. Пойду пока умою лицо.
И она ушла в душевую смывать следы мокрых разводов со своего лица. В то время, как оттуда доносился плеск воды, я лихорадочно соображал, стоит ли озвучивать вторую трудную новость. Воспримет ли Алла так же стоически, как в первом случае, известие о неблаговидном поступке своего отца? Или сочтёт мерзостным проявлением мести с моей стороны в отношении родного ей человека? И всё-таки я склонялся к решению разом покончить со всеми вопросами, как бы горьки они не были. Подлость, от кого бы она не исходила, должна быть осуждена. Тем более, когда имели место трагические последствия. Я не стану покрывать низкие поступки прокурора лишь из-за того, что он является моим биологическим родителем. И это моё принципиальное решение.
Алла вернулась в кухню аккуратно причёсанной, без остатков печальных разводов на щеках. Она снова приняла привычный образ роковой женщины, в котором привыкла пребывать. Я невольно залюбовался ею. Мы позавтракали яичницей с беконом, обмениваясь изредка ничего не значащими фразами, обычно сопутствующими процессу принятия пищи. Когда закончили и Алла принялась перемывать посуду, я полюбопытствовал, в каком качестве она нашла применение себе в Белой Башне.
– Я устроилась на работу корректором в газете «Светлый путь». Мне и служебную жилплощадь предоставили для проживания из ведомственного фонда. Кроме того, сборник рассказов готовлю к публикации, – поделилась она достижениями.
В недоумении от столь скорых результатов, я попытался уточнить для себя:
– Погоди. У тебя же во Владикавказе остался неоплаченным тираж предыдущей книги?
Не моргнув глазом, Алла с гордостью прояснила обстоятельства:
– Пока ты отсутствовал, кое-что изменилось в мире и мне мэр Кессаев выделил средства. Больше у меня нет задолженности перед издательством.
Это для меня стало ошеломляющей новостью. Чтоб Алла, органически не воспринимающая моего патрона,.. и вдруг такое взаимопонимание. Как ей удалось достичь консенсуса в их отношениях? И я затребовал пояснений.
– Как ты поладила с Муратом?
– А я с ним вовсе не ладила. Он заходил к нам в редакцию, и мне пришлось покорпеть над его отчётной статьёй о деятельности мэрии за последний квартал. Так и познакомились. Теперь у нас сугубо деловые отношения. Господин Кессаев проявил внимание к моему творчеству и обещал со своей стороны оказывать всякую поддержку.
– Ну-ну! – скептически отреагировал я на все эти уточнения. – Он, конечно, мужчина учтивый и кавалер галантный. Но что касается финансовых средств, тут уж расточительство не в его характере.
– Признаться, была приятно поражена, когда он на память продекламировал строки из моего стихотворения. И заявил, что является поклонником моего творчества.
– Это он умеет!
– Что умеет? – с суетливой поспешностью обеспокоилась авантюристка.
– Обаять красивую женщину.
– Я же сказала, между нами сложились чисто деловые отношения. И тут совершенно нет места для иных проявлений чувств.
Дальше не стоило продолжать, ибо наглядное проявление ревности с моей стороны не соответствовало положению братца, к коему я ещё не успел привыкнуть. Следовало тему перевести в другое русло. И я вернулся к своим баранам.
– Знаешь, Алла, у меня ведь ещё есть предмет обсуждения, требующий твоего участия, – выставил я пробный шар.
– По мрачному виду, с каким ты произнёс это, складывается впечатление, что у тебя припасён за пазухой очередной камень для меня. Ну, давай, бей уж наотмашь!
– Только учти, это настолько деликатная тема, что тебе придётся со всей серьёзностью отнестись к моим словам.
Налёт легкомыслия мгновенно улетучился, и Алла приняла адекватный моменту вид. Её взгляд, как рогатина на медведя, остро уткнулся в меня:
– Ну?
– Мне пришлось по указанию мэра провести во Владикавказе одно расследование, касающееся деятельности парламентария Кантемирова.
– И чем так привлёк к себе приятель моего отца? Беслан Авесалович публичный политик, весь его облик на виду, деяния всем известны.
– Известны, да не совсем! – многозначительно изрёк я. – Оказывается, и на его безукоризненной биографии имеются тёмные пятна.
– Ты таким интригующим тоном это произнёс, что невольно хочется услышать продолжение истории.
– Это давняя история, из начала девяностых. Тогда приятель нашего папаши только что отрёкся от членства во вскормившей его коммунистической партии.
– И что? Многие признали свои заблуждения и сдали партбилеты.
– …чтобы добросовестно налаживать новую жизнь в стране, – продолжил я бесстрастно её мысль. – Если дело в этом, то такая позиция не вызывает нареканий.
– И что дальше? – нетерпеливо перебила Алла. – Ты что хочешь этим сказать, милый брательник?
Я перевёл дух, прежде чем ответить. В наступившей паузе слышно стало, как маятник в настольных часах равномерно и глухо отстукивает ход в механизме, унося в прошлое протекающие мгновения. Жизнь укорачивается с каждым ударом часов. Зачем же впустую терять невозвратное? И я рубанул сплеча:
– Представь, этот принципиальный поборник справедливости в своё время активно занимался обычным рэкетом. Отжимал у успешных предпринимателей их бизнес.
– Не знаю… трудно в это поверить, – с долей сомнения отозвалась Алла.
– А я располагаю свидетельством его преступной деятельности.
– У тебя есть факты?
– Да! Один, но очень убедительный. Это посмертное письмо человека, лишённого стараниями Кантемирова частной собственности, средств к существованию и вынужденного покончить с жизнью счёты. Вследствие чего семья бедняги распалась: жена спилась, детей изъяли решением попечительского Совета и передали в благополучные семьи за границу.
– Это ужасно! – ахнула прокурорская дочь, посмурнев омрачённым ликом.
– Я встречался с несчастной матерью, – продолжал я печальную историю чужого несчастья. – Она совершенно растерзана и влачит жалкое существованье. Её из сострадания приютил один сердобольный священник при церкви в тесной каморке. Там она и коротает безрадостные дни. А виновник её падения весь в почёте и уважении до сих пор пользуется тем, что по праву не должно ему принадлежать.
– Как же супруг бедной женщины решился на крайность?
– У него не оставалось выбора. Мужчина облил себя бензином и заживо сгорел. Соседи говорят, напоследок он так пронзительно кричал, что у очевидцев до сих пор стоит в ушах звук той невыносимой муки.
– Б-р-р-р!.. – нервно поёжилась Алла. – Но для чего ты всё это мне рассказываешь?
– Видишь ли, дорогая сестрёнка, – здесь я выдержал необходимую паузу, как это принято в жанре детективной беллетристики при наступлении кульминационного момента в сюжете, – самое неприятное в том, что прокурор Козырев причастен ко всей этой трагической истории. Он использовал служебное положение и повинен в сговоре, приведшем к гибели человека. Он сжульничал, умышленно утаив важный документ от следствия, похитив из дела ордер на право владения погибшим недвижимостью на спорном участке.
– Ну, знаешь ли, братец… это уж слишком!.. – в негодовании взъярилась примерная дочь своего родителя. – Отец всегда был привержен верховенству права в своей работе. Да он ни за что бы не поступился священным для него принципом законности. Как только посмел ты такой недостойный поклёп возводить на него! Тебе должно быть стыдно за это, – в глазах её снова появились слёзы и обиженно задрожали поджатые губы. – Ты подло решил таким образом свести счёты с моим отцом за то, что он оставил вашу семью. Это так низко с твоей стороны… и подло!.. подло!.. – вовсю разрыдалась Алла, принявшись неистово хлестать при этом меня по щекам.
Я молча сносил тумаки, стоя спиною к окну и не пытаясь даже заслоняться. Когда прошёл приступ истерики и она, наконец, обрела способность к здравомыслию, то опустилась на стул и изменившимся до неузнаваемости голосом раздельно произнесла:
– И ты готов отвечать за свои слова?
– Мне нечего опасаться за свою репутацию, – твёрдо заявил я, с усилием двигая вспухшими от пощёчин губами. – Мою правоту подтвердит документ.
– Посмотрим! – не предвещающим ничего хорошего тоном откликнулась на это Алла. – Я тоже проведу собственное расследование.
И она решительно выскочила из кухни. В таком состоянии с ней нет смысла полемизировать, всё равно будет стоять на своём. Поэтому я молча курил, оставаясь на месте в ожидании принятого ею решения. Через некоторое время донеслись удаляющиеся шаги, и стукнула захлопнувшаяся входная дверь. Затем в окно я увидел стремительно пересекающую улицу Аллу с дорожной сумкой через плечо. Что она там надумала, оставалось только ломать над этим голову. Но я понимал её состояние. Тяжело услышать такое обвинение в адрес родного отца, который всегда служил примером неподкупности, честности, благородства. Неизвестно теперь, чем всё закончится. Я уже сожалел о том, что неосмотрительно сделал это признание. Только содеянное назад не воротишь. Оставалось лишь рассчитывать на женское благоразумие да на добрую волю провидения.
Благо я мог располагать рабочим временем по своему усмотрению: на период составления досье на Кантемирова шеф освободил меня от прочих дел. И я целыми днями валялся на диване перед телевизором и курил в потолок.
Всю рабочую неделю от Аллы не поступало никаких известий. Я всякий раз тревожно вздрагивал, когда в квартире звонил телефон. Оказывалось, что беспокоили по всякому поводу и без оного то друзья, то коллеги по работе. Один раз звонила мать. Справилась о моём самочувствии и делах. Всё, как обычно у заботливых родителей. Однако мне показалось, будто голос её звучал немного растерянно. Впрочем, в моём издёрганном состоянии любое событие может восприниматься не вполне адекватно. Не стоит голову забивать необоснованными подозрениями.
Я звонил в редакцию газеты «Светлый путь» и справлялся об Алле. Там ответили, что она взяла в поликлинике бюллетень и неизвестно сколько времени будет отсутствовать по причине болезни.
Итак, придётся подождать, чем всё закончится в нашем деле.

*  *  *

Позвонила Алла в субботу. Причём, домой к моей матери. Я, как раз, находился там, поскольку потребовалось кое-какие показания свидетелей добыть для досье с компроматом на Кантемирова, и я вернулся для этого во Владикавказ.
– Ну что, поборник справедливости? – с издёвкой в голосе начала она разговор. – Я поговорила с отцом. Он отрицает твои обвинения. Говорит, что ничего подобного не было. И я ему верю.
– Алла, невозможно отвергать то, что изложено в посмертном письме, – попытался я резонным рассуждением призвать её к здравомыслию. – Решившись на самоубийство, человек не станет лукавить, оказавшись в преддверии смертельного исхода.
– Нет никакого посмертного письма. Это отец знает наверняка. Так что, выброси в мусор свою фальшивку. Вдова могла всё подделать, чтобы добиться компенсации от обеспеченного человека. А ты, простачок, повёлся на такой развод.
– Совсем не так. У меня есть заключение почерковедческой экспертизы, которая подтвердила идентичность почерков погибшего Бекоева и того, каким написано письмо. И это неоспоримый аргумент.
В телефоне наступило длительное молчание. Сердце внутри меня отдавалось гулкими ударами, будто кто-то стучал деревянной колотушкой в наполненную водой кадушку. Наконец с другого конца провода прозвучало:
– В общем, Сергей, о том, что ты приходишься мне братом и это теперь не секрет, я рассказала отцу. Он со своей стороны подтвердил всё. И просил передать, чтоб ты пришёл в воскресенье к нему для важного разговора.
– А если я отвечу отказом? – заупрямился я на предложение. – Прямо скажу: не очень хочется во взрослом возрасте выслушивать наставления объявившегося вдруг из небытия папаши.
На что дрогнувшим голосом Алла взмолилась:
– Я прошу тебя, Серёжа. Что тебе стоит. Ну, уважь старика. Он очень хочет с тобой поговорить без обиняков – открыто и откровенно.
– Ладно, – пошёл я на уступку, с трудом превозмогая себя. – Поступаюсь своими принципами только ради тебя. Пусть он не думает, что мне интересно выслушивать его покаянные признания. В котором часу ему удобно меня принять?
– В любое время. Отец будет всё воскресенье ждать.
– Я буду вечером в восемь…
По напряжённому взгляду матери я понял, что она в курсе событий. Видимо на эту тему у них уже состоялся разговор с Козыревым, и там обсуждалась моя персона. Поэтому я напрямую спросил:
– Что собой представляет этот бывший прокурор?
– Не говори о нём с пренебрежением, мой мальчик. Он всё-таки твой отец, – обиженно поджала губы старушка.
– Отец? Скрывающий своё родство… – вскричал в запальчивости я. – Ну, нет! От меня он не дождётся реверансов. Мне не резон водить знакомство с ним.
– Он обеспечивал наше материальное благополучие, – гораздо мягче дальше вразумляла мать сына. – И никогда не выпускал тебя из поля зрения.
– Премного ему благодарен за такое дистанционное воспитание! Но стоит ли дальше объясняться? Уж лучше образ лётчика в душе, чем наяву – неведомый родитель.
Видно было, что слова мои задели за живое, и маманя осознала родительскую ответственность перед собственным чадом:
– Прости нас, сын. Удар судьбы стоически прими. Ты должен понимать в какой эпохе прошли наши лучшие годы. Отец не мог запятнать моральный облик коммуниста, чтоб не прервать себе карьерный рост.
– Какой ещё моральный облик? Ты о чём? Твою любовь он предал, растоптал, когда изменил с другой.
– Конечно, тогда нельзя было иметь семью на стороне. А я к нему претензий не имела. На том и порешили меж собой.
– На этом основании ты сочла порядочным его? Меня же как-то не спросила.
– В его порядочности нет сомнений. Просто иные были времена. Вам, нынешним, нас не понять.
– Ну, где там! Мыслимо ли дело, за грех библейский порицать родного батю. Гляди ж ты, небо рухнет. Караул!
– О чём ты, милый? Разве это грех? То шалость молодости страстной, гормонов неуёмных всплеск… Убийцы, воры – вот где грех!
– И я о том же.
– Как посмел ты! Поклёп возвёл на человека.
– Я отвечаю за свои слова. Убийца он и подлый вор! К сему имею документ, хоть выноси на его основании приговор.
– Несносный баловень судьбы! Нет сил с тобою препираться. Исчезни с глаз моих долой, – схватилась мать за сердце, свободной рукой нащупывая флакон с сердечными каплями в ящике шкафа.
Я поспешил уединиться в своей комнате. А навстречу пронеслась Валентина с тонометром в руках, попутно гневно зыркнув на меня. И я почувствовал себя лишним в этом доме. «Не ко двору моё участие здесь!» – объективно пришлось констатировать внезапно вскрывшуюся явь, как вызревший на теле чирей.

*  *  *

Воскресный день я посвятил себе. Спал безмятежно до полудня, бесцельно шлялся по округе. Потом забрёл в кабак и задержался там, пока на город вечер не спустился. К отцу на встречу я, конечно, опоздал. Но приняли меня без обиняков: терпимо, сдержанно и даже дружелюбно. Родитель мой порядком постарел с тех пор, как мельком виделись с ним на улице в толпе. Однако прокурор держал осанку.
Их дом отнюдь не нашему чета! В таких хоромах жить бы падишаху. И где проходит заповедная черта, за коей рок готовит к трону иль на плаху?
Проследовали мы в хозяйский кабинет, где и остались с Козыревым с глазу на глаз. Он долго изучал меня вблизи пронизывающим и пристальным рентгеном взгляда.
– Ну вот, Сергей, настало время о;но, – после томительной паузы, начал, наконец, он свою речь. – Сошлись наши пути. Мне приятно видеть тебя в своём доме. Надеюсь, это взаимно. Нам есть о чём поговорить.
Я вызывающе, в несвойственной себе манере, нахально шарил нетрезвым взглядом по заполняющим помещение предметам интерьера. Всё вызывало восхищение и восторг. Что люстра из хрустального стекла, сверкающая перламутром с позолотой. Что кожаная тройка мягкой мебели или книжный шкаф с рядами редких подписных изданий. А по ковру на стене развешан был ёмко, к радости стрелка, его богатый ружейный арсенал. Внизу прикреплены редкие кинжалы, кортики, стилеты. И ни пылинки не оскверняло холодного блеска сверкающей стали отполированных клинков. Дух исходил от этой роскоши витринной, присущий музейным залам или архивным хранилищам. В углу иголок жала ощетинив, коварно кактус распростёр объятия. Папье-маше на письменном столе массивной бронзой антиквариата внушало уважение к себе. И я отцу ответил грубовато:
– Вообще-то я желанием особым не горю. Но если дело есть ко мне. Тогда могу уделить немного времени.
– Я понимаю твою обиду и разделяю чувств бурлящий кипяток. Но есть всему бесстрастный божий суд, и он свою назначит меру. Пока же с этим жить придётся до конца. Весь мир наполнен грешным населением.
– Похоже, мы с вами придерживаемся разной формы ценностей. Я по своей сути закоренелый реалист и вовсе не поборник благ потусторонних. Считаю, что воздаваться каждому за дела должно ещё при этой жизни.
– Понимаю, дорогой, к чему ты клонишь, – наставил на меня двустволку глаз любитель нелицензированного отстрела, как будто выпалить готов дуплетом. – Совсем не об этом хотел с тобою говорить. Ну, что ж. Готов я выслушать твои к себе претензии. Я слышал, ты друг Кессаева из Белой Башни?
– И этим я безмерно горжусь. Он искренний слуга народа и жизнь положит, не колеблясь, за него.
– Похвально слышать дружеский пассаж. Так в чём проблема конфликтующих сторон?
Набравшись духу, безапелляционным тоном я выложил тогда ему начистоту:
– Ваш друг Кантемиров – редкий негодяй. Вошёл во вкус – поганить конкурентам. Своим умом успехов в жизни не достиг, хотя кичится правильной закваской. Теперь нацелен вовсе погубить большой проект на стадии зачатия. Однако в этом бог ему судья. И я скажу: старания напрасны! Поскольку, если дальше так пойдёт, его Мурат раздавит, как лягушку.
– Не кажут «гоп!» – пока барьер не взят. Запомни, сын, присказку прокурора. А мэра от поспешностей предостереги. Ему не стоит поддаваться влиянию амбиций.
– Ого! Я вижу, с кем вы заодно. На вас обоих клейма бандитов негде ставить. И лично вас Бекоева посмертное письмо в преступном сговоре с Бесланом уличает. Старанием вашим неповинный человек расстался с жизнью самым ужасным образом.
– В суде попробуй это доказать! – вскипел вдруг Козырев, меня дотла испепеляя страшным взором. – А я-то думал, отпрыска обрёл. Теперь понятно, кто твои кумиры. Так вон отсюда, хлюпик, охломон. Иди, проспись, пьянчужка окаянный…
В душе отца пронёсся ураган. Лицо багровым стало от натуги. И прокурор вдруг рухнул на диван. И ртом хватал, как рыба, тщетно воздух.
Мне оставалось кликнуть домочадцев, а самому отправиться восвояси. Никак заснуть той ночью не удавалось, в глазах стоял видения кошмар. Когда заснул, не помню… только утром с постели крик пронзительный поднял.
Я вниз сбежал поспешно по лестнице крутой. И там увидел неприглядную картину. В гостиной на диване разметалась мать, невидяще зрачки направив вдаль. А рядом на проводе качалась трубка от телефона, надсадно зуммером гудя. Узрев меня, вскричала мать в расстройстве:
– Он умер… умер… умер этой ночью!.. Сердечный приступ спровоцировал инфаркт…
– Кто умер? Объясни же, мама, толком.
– Отец твой умер. Ты тому причиной… Как пережить такое горе мне?.. Любовь всей жизни оборвалась так внезапно…
Она ещё что-то продолжала бормотать неразборчиво. Потом и вовсе погрузилась в сущий бред. Стало жаль старую мать. Я поудобнее поправил ей подушку под головой, принёс из аптечки охапку лекарств. Слабым голосом она прошептала из забытья в какой пачке ей достать таблетки. Сходил я и за стаканом воды, чтоб дать запить препараты. Потом позвонил Валентине. Пока та добиралась к нам, я сидел подле убитой горем матери и, держа её руку в своей, старался, как мог, успокоить. Для себя только теперь понял, что она, оказывается, так всю жизнь и пронесла верность своему единственному возлюбленному мужчине. Больше сомнения в этом у меня не было. И как успешно ей удавалось это скрывать от всех! Если бы не трагический случай, сроду бы не догадался о её сокровенной тайне. Вот вам и право родственных уз. Даже порицаемые общественностью отношения с Валентиной не скрывала, а самое заветное крепко держала при себе. Во всяком случае, я многое тогда понял, сидя понуро у её изголовья и чувствуя жутко свою вину.
Когда прибыла мама-Валя, я более-менее успокоился. Она знала своё дело. Разложила шприцы и прочие медицинские принадлежности. Засуетилась вокруг пациентки. Кругом распространился резкий запах йода и спирта. Мне оставалось только удалиться.
Больше здесь не нуждались в моём участии.
В тот же день я отбыл к себе в Белую Башню. Похороны прокурора обошлись без моего присутствия. И, слава богу… Сиротой себя отнюдь не ощущаю.

*  *  *

Приехал я в свой медвежий угол в подходящий момент. В семье мэра настал семейный праздник – сын Казбек прибыл из Питера в родительский дом на побывку. Тут уж разошедшиеся, как швы на поношенных старых портках, отношения между супругами чудесным образом сошлись, скреплённые нитью любви к совместному отпрыску. Мурат опять в присутствии первенца сиял, как начищенный самовар, и усердно бодрился, втягивая в себя заметно выпячивающийся живот. Тут уж было совсем не до производственных отношений, и я вполне это осознавал. Поэтому не стал донимать шефа своим докладом о ходе выполнения порученного задания. Лишь вскользь проинформировал, мол, всё о`кей!
Я сидел приглашённым за их семейным столом и чувствовал себя свадебным генералом, поскольку один не подвергался влиянию эмоций, непременно присутствующих в отношениях давно не видевшихся близких людей. Дед степенно сидел рядом с внуком, не скрывая восхищённого взгляда. Он даже забыл о своих недугах. Сестра-школьница с обожанием взирала на блистательного братца, жадно ловя каждое его слово. Хозяйка с некоторой долей суетливости хлопотала вокруг стола, щедро заставленного домашними яствами. Сам Мурат непривычно млел посреди этого благолепия. Лишь я тяготился ролью вынужденного соглядатая на частной территории, будто принуждённый быть понятым во время производства в чужой квартире обыска.
Центром внимания являлся Казбек, на нём фокусировались благоговейные взоры присутствующих. Я и себя поймал на мысли, что невольно поддался обаянию этого молодого жизнерадостного повесы. Было приятно смотреть, как он гармоничен в движениях тела, как переполнен энергией молодости, как сама жизнь флюидами радости лучится из его, доверчиво распахнутых миру, глаз. И как ему шла военная униформа! Хотя и в гражданском костюме или спортивном облачении этот юноша выглядел тоже обворожительно. Что Казбек во всех отношениях замечательный парень, мог не заметить разве только слепец.
А с каким превосходным задором рассказывал он всякие истории из жизни служивых людей. Все слушали его с трепетным благоговением. Потом заразительно смеялись, расцветая лицами, словно раскрывшиеся бутоны в хрустальной вазе на подоконнике. Потворствуя внимающей публике, он продолжал вдохновенно:
– …полюбила одна разведённая дама нашего мичмана Рындина невзначай. Он видный из себя мужчина – этакий племенной жеребец. Бравый, мордастый, с проявлением бесовства в виде забористых выражений на косноязычных устах. Но тут, как говорится, любовь зла – полюбишь и… В общем, посетила эта красавица как-то Париж с туристическим визитом. Известно, наши люди из-за границы не возвращаются без подарков друзьям и близким. Тем более, что таким образом у нас принято не то, чтобы выразить знак уважения, но, главным образом, для того, дабы дарованная вещь напоминала о причастности самого дарующего к великому городу. Чтоб заграничная безделушка немым укором мозолила ущемлённое самолюбие получателя в свете того, что кому-то удалось побывать в Париже, а тебе – нет. Короче, дама эта долго искала подходящий сувенир для своего служивого приятеля. Обежала пол французской столицы и всё никак не получалось подобрать что-нибудь в соответствии с индивидуальной особенностью мичмана. Она набрала уже всем знакомым чемодан подарков, и другой баул заполнила всякими женскими аксессуарами, предназначенными для собственного потребления. А для Рындина всё не попадалось подходящей цацки. И вот, наконец, в отделе парфюмерии подвернулось то, что нужно. Предмет как нельзя лучше подходил по всем статьям требованиям привередливой покупательницы. Это оказался сувенирный флакон туалетной воды для мужчин, выполненный в виде противопехотной гранаты-лимонки. Обрадованная женщина принесла сувенир в свой номер в отеле и сунула в чемодан среди купленных кофт, бюстгальтеров и туфлей. И тут же благополучно забыла о нём. Когда подошёл срок покидать Париж, она подхватила вещички и прибыла в аэропорт имени генерала Де Голля для прохождения регистрации и таможенного контроля. А там выстроен такой гигантский современный терминал, способный принять огромное количество гостей из разных стран, что справиться с потоком прибывающих пассажиров никак нельзя без новейшей автоматической аппаратуры. Стала возлюбленная мичмана сдавать свои чемоданы в багаж. Тут и случился с ней казус. На рамке просвечивания багажа вспыхнула красная лампа. Да как взревёт вдруг сирена! Все присутствующие в панике бросились прочь врассыпную спасаться, вдоволь наслышанные о подлых происках экстремистов. Не успела наша туристка понять что к чему, как оказалась крепко стиснутой двумя дюжими молодцами, больно завернувшими ей за спину белы рученьки. А дальше последовал краткий допрос: «Вы шахидка?» – «С чего вы так решили?» – «Зачем тогда среди ваших вещей скрыто взрывное устройство?» – «Какое ещё взрывное устройство?» – «А вот посмотрите сами!» Агент безопасности указал на экран дисплея, где отчётливо запечатлелось сканированное изображение армейской лимонки с гранями, чекой и кольцом во всём своём грозном виде… Долго потом пришлось неудачнице объясняться с полицией о природе приобретённого сувенира, предъявлять магазинные чеки, писать объяснительную, чтоб избежать международного скандала. Даже рейс задержали на два часа. А после всё время полёта соседи с опаской косились на отпущенную «шахидку». Так до самого приземления в Москве никто не решился заговорить с ней. Лететь пришлось в окружении насторожённой отчуждённости попутчиков. Впервые за время многих таких путешествий…
Мы дружно смеялись над весёлыми историями Казбека. Весь вечер прошёл в обстановке непринуждённости и лада. Здесь юношу обожали без всяких границ и пределов. И сам я поддался всеобщему порыву. Домой пришлось отправляться в наступившей темноте. Мурат на ночь остался с семьёй в доме отца.
А утром пришла ужасная весть. После семейного ужина по давней привычке Казбек отправился с друзьями провести весело время в «Мессалине». Там его и настигла безжалостная рука судьбы! Брат пропавшей Лауры, подкарауливший у выхода из увеселительного заведения обидчика сестры, осуществил свою угрозу. Он подобрался к жертве со спины и неожиданно нанёс несколько ударов ножом, выкрикнув при этом: «Это тебе за Лауру!» Эх, напрасно Казбек проигнорировал угрозу кровной мести ингуша Арслана Гуцериева, ведь я предупреждал об опасности. Пострадавшего в тяжёлом состоянии без сознания доставили в больницу. Три нанесённые раны оказались серьёзными. Шесть часов длилась операция.
В больничном коридоре несчастный отец стремительными шагами накручивал пробег, пока сыном занимались хирурги. Осунувшееся лицо Мурата никогда не выглядело таким несчастным. На лбу выступила нездоровая испарина, щёки с болезненным румянцем обвисли складками, как у шарпея, блеск в глазах потускнел. Да и вся громоздкая фигура мэра вдруг стала непривычно грузной и вялой. Не позавидуешь его положению. В такой момент разве я мог чем-то утешить?
Я тихо устроился с газетой в углу у окна на пластиковом стуле и делал усердно вид, будто увлечён чтением. Сам из-под грубых, похожих на вырезанные из жестянки, листьев фикуса украдкой наблюдал за обстановкой. Юля ворвалась, как ураган, и сразу же пустилась в карьер. Она обрушила массу претензий на мужа, как будто место и время были самыми подходящими для выяснения отношений.
– Это ты виноват в том, что с ним произошло, – негодовала в потрясенье мать. – Всегда потворствовал прихотям сына. Он привык к безответственному образу жизни. Эти ночные бдения и пьянки никого до хорошего не довели.
В Мурате проявились первые признаки ощущения жизни. Наметилась в глазах реакция на внешние раздражители. Он в сердцах ударил кулаком о ладонь и тупо уставился на супругу. Со стороны казалось, что он не узнаёт её в упор. По мерно вздымающейся грудной клетке и пришибленному виду создавалось впечатление, будто с горя шеф тронулся рассудком. Но я-то знал, как этот человек невероятным образом мог мгновенно преображаться. Непокорно встряхнув головой, будто боднул давлеющее на него наваждение рока, он хрипло молвил непослушными губами:
– Наш мальчик – крепкий парень… он выкарабкается… дайте время…
– Ты совсем меня не слышишь, – взывала Юлия к ответственности мужа. – Мы давно его потеряли. С тех пор, как сошла с рук первая пьяная выходка.
– Из него получился настоящий мужчина.
– Если ты считаешь бесконечные связи с девицами лёгкого поведения и постоянные драки истинными мужскими достоинствами, то глубоко заблуждаешься. Это крах всех достигнутых обществом моральных ценностей.
– Я не собираюсь из Казбека делать размазню. Мне самому лучшие годы пришлось провести в умеренности и воздержании. Пусть сын мой вкусит прелесть жизни сполна. Не позволю лишать его удовольствий.
– Тогда ты лишишь его жизни. Собственноручно. Это по твоей прихоти он оказался здесь.
– И в этом тоже моя вина?
– Не ополчил бы ты весь мир против себя своим упрямством – не стала бы судьба отыгрываться на детях.
– Какой – весь мир? – наливаясь кровью, пророкотал Мурат. – Несколько зажиревших боровов, подмявших под себя народ, ты называешь всем миром! Я загоню их в стойло. Дайте срок. Они быстро присмиреют у меня.
– Ты сам пропал и сына тоже сгубишь, – как вещая Кассандра, рекла пророчества расстроенная мать. – Настанет скорбный миг – попомнишь этот день!
– Не строй из себя идиотку. Накаркаешь сдуру…
– Ох, лучше бы мне его не рожать. Твоя гордыня – причина наших бед, – голос её зазвучал смиренно и ровно, как покаяние одумавшейся грешницы.
– Во всём я виноват! И в том, что вообще родился на свет… – гипотетические обвинения перешли в элементарную супружескую ссору, и я тихонько выскользнул из своего укрытия, чтобы на улице вдохнуть полной грудью воздуха, свободного от запаха карболки.
Сунув в зубы сигарету, я предался собственным размышлениям. По моему глубокому убеждению, не стоило Казбеку приезжать сюда. Сидел бы там, в Питере, и ждал, пока затихнет скандал вокруг его имени. Вообще-то приехал он совсем не по доброй воле к родителям в Белую Башню, а исключительно чтоб дать показания следователю местного ОВД о своей непричастности к исчезновению гражданки Гуцериевой. На него падало подозрение в устранении ставшей камнем преткновения на его пути беременной женщины. Мотив вполне имел логическое обоснование. Я всё ломал голову, как это Мурат упустил из вида самому разобраться со следователем. Ведь ясно же, что Казбек не станет заморачиваться похищением людей. Для него привычней рассчитывать на отца, который щедро оплатит все проделки сынка. А может это опять происки всё того же Хестанова? У этого поганца не задержится, чтоб насолить конкуренту. Но тут у меня были основательные сомнения, ведь главе Первомайки сейчас самому не сладко приходится в смысле уголовного преследования. К чему ему ещё усложнять себе жизнь? Не мог я взять себе в толк, каким образом увязать в единую канву сложившиеся события последних суток.
Потом до меня долетел пронзительный женский крик, и через мгновение мимо промчалась растрёпанная Юлия, а следом стремительно нёсся Мурат. Он сгрёб отбивающуюся от него жену в охапку и затолкнул на заднее сиденье в ожидавшую служебную машину. Им было не до меня и джип рванул с места, как застоявшийся иноходец. Коротышка лихо управлялся в своём ремесле.
Да, Казбека медикам не удалось спасти. Душа покинула беднягу прямо на операционном столе. Уж очень серьёзны были нанесённые ингушом ранения. Преступника задержали на месте и отдадут под суд. Но что из того? Он вернётся в привычный круг отпетых уголовников и продолжит жить по принятым там волчьим законам. А порешённого им человека больше нет. Друзья и родные скорбеть будут долго, пока с ними вместе не отойдёт в небытие память о насильственно прерванной жизни.
А как обстояло дело с Лаурой? Её местонахождение до сих пор оставалось неизвестным и девицу объявили в розыск. Оперативники сбились с ног в поиске бесследно пропавшей женщины. Подняли население и ежедневно, разбив по квадратам, прочёсывали город и близлежащие территории. Пока все усилия были тщетны.
Тут ещё нагрянула очередная комиссия из Москвы. Место, выбранное под строительство главного объекта комплекса БАЛИ – большого ангара с лагуной, находилось недалеко от Владикавказа и выглядело весьма запущенно. Это были сплошные овраги и кочки, поросшие непроходимыми кущерями, притом с топким болотом в середине. Теперь эту местность предстояло освоить и окультурить. Я нисколько не сомневался в том, что вскоре здесь произойдут кардинальные изменения ландшафта, ибо, зная характер Мурата, разве можно думать иначе.
Пока вся группа ответственных лиц с представителями федерального центра и экспертами обсуждали проект, разглядывая развернувшуюся перед ними панораму с сухого бережка, Мурат, облачённый в резиновые сапоги и штормовку, с озабоченным видом хлюпал среди гнилых лягушачьих угодий. Я следовал за ним немного поодаль.
Вдруг как из-под земли перед шефом возник дряхлый старик. Никогда прежде мы не видели его здесь. Что-то в облике незнакомца мне показалось недобрым. Он был сед, как лунь, и его костлявое пергаментное лицо, испещрённое бороздами глубоких морщин, будто отображало собой саму смерть. Выпуклые глаза с чёрными провалами зрачков напоминали магнетизирующий взгляд змеи в момент изготовки к роковому броску.
– Это ты явился сюда, чтоб нарушить покой, – продребезжал старец надтреснутым фальцетом, обращаясь к Мурату.
– Скоро здесь будет райский уголок, отец, – ответил застрельщик большого строительства.
– Не дело смертных решать, где быть раю и где аду, – менторским тоном заметил седовласый и далее вопрошал. – А тебе известно, что это место проклято?
– Кем проклято?
– Людьми! Здесь во время Гражданской войны казаки зарубили ведьму. Её потревоженный дух тебе отомстит. Нельзя вторгаться во владения колдуньи. Иначе она непременно потребует себе жертву.
Я стал невольным свидетелем произошедшего диалога между стариком и Муратом, и от всей этой мистики ощутил нехорошее чувство тревоги. Но разве Кессаева остановишь, когда перед ним обозначилась цель. Он лишь досадливо отмахнулся:
– Уже запущен проект и его невозможно остановить.
Старик грозно сдвинул клочкастые брови и пророческим тоном изрёк:
– Смотри, парень, я предупредил тебя! Ведьме нужна будет жертва. И это случится скоро…
От этих слов, признаться, у меня пробежал холодок по спине. На Мурата же, могу биться об заклад, угроза не возымела абсолютно никакого воздействия. Он полностью погружён был в текущие заботы. А странный старичок исчез так же внезапно, как и появился. И вскоре его явление стало вытесняться из памяти, как некое наваждение, навеянное утомлённым хроническими недосыпаниями сознанием. Я до поры забыл о безумном пророчестве старца.

*  *  *

Постигшее Мурата горе повлияло на него таким образом, что сподвигло к большей активности. Он, как исступлённый, полностью отдался работе. Встречался с населением, теребил подрядчиков, мотался по строительным объектам, выбивал фонды на приобретение материалов и оборудования. Патрон и раньше уделял мало времени на сон, а теперь, кажется, и вовсе перестал спать. Даже ночами мэрия окнами его кабинета светилась во тьме. И припозднившийся прохожий с уважением отзывался:
– Наш мэр круглые сутки на посту!..
Похороны Казбека, на которые собрался весь город, показали, насколько люди прониклись печалью отца. Погибшего действительно горожане любили, несмотря на все его проказы. Многие плакали в похоронной процессии, не в силах скрыть своих чувств. Люди подходили к городскому главе и, желая поддержать в несчастье, пожимали руку, высказывали слова соболезнования. Искренность их переживаний отражалась на лицах неподдельным выражением скорби. Я даже заметил у некоторых растерянность и смятение. На фоне всеобщей неразберихи в стране, да когда ещё и в конкретном месте на всё это накладывается своя трагедия, тут уж простой обыватель вполне может растеряться. Население должно ощущать в своём лидере надёжную опору, только тогда почва под ногами не будет казаться зыбкой. Поэтому ни в коем случае ему невозможно допустить слабину в характере. И Мурат, как прирождённый народный вожак, проявлял лучшие качества духа, поднявшись выше личных переживаний.
Ему недосуг было принять пищу или навестить семью в родительском доме. В последнее время он заметно похудел и осунулся лицом. Однако, при всём том, шеф своим внешним видом не производил впечатление запущенного одиночки. Костюм на нём был, как и прежде, аккуратно отглажен, сорочки имели исключительно свежий вид. Он в течение дня наскоро заскакивал на служебную квартиру, в которой теперь постоянно проживал, и выходил оттуда переодетым в свежую одежду. Кто-то там хозяйничал у него, скрытый от посторонних глаз. И это явно была женщина. Впрочем, не моё это дело совать нос в чужую жизнь.
Меня волновало другое. Я не знал, как поступить с раздобытым компроматом на Кантемирова. Если выложу всё Мурату, он немедленно пустит в ход документы. А мы ведь с Аллой не во всём подвели черту. Как она воспримет такой мой самовольный шаг? В этом случае пятно падёт на имя её отца. Сложное положение, в котором я оказался, необходимо решить в ближайшее время. Только не знаю, как вызвать на откровение после случившегося сестру.
Мне стало известно, что Алла уже вышла на работу. Но сама до сих пор со мной не идёт на контакт. Впрочем, это и понятно, ведь объективно я являюсь непосредственным виновником смерти прокурора Козырева. Самому решиться ей позвонить у меня не хватало духа. По этой причине ситуация зависла на неопределённое время. Шефу тоже было не до меня, и он пока не требовал отчитаться о проведённом расследовании.
Тем более, что все в республике вскоре ожидали приезда высокой комиссии из Минфина и представителя администрации президента РФ. Уже намечена дата торжественной церемонии закладки в строительстве главного павильона комплекса БАЛИ первого камня и капсулы с воззванием к потомкам. На торжестве обязательно присутствие главы республики и всего политического руководства. И как не крути, основным действующим лицом в этой грандиозной кампании является мэр Белой Башни Кессаев. Значит, перспективы его карьерного роста не ограничиваются республиканскими пределами. В Москве оценили его деловые качества.
Только завистники никак не могут принять такое возвышение ненавистного им конкурента. Это же их поражение. И они затевают более активную закулисную возню. Во-первых, на гидролизном заводе поточная линия по производству водки неожиданно закрылась на профилактический ремонт. А это значит, что в самый ответственный момент срывается поступление в городскую казну крупной суммы налоговых поступлений. Здесь явно приложили руку конкуренты. Таинственный Кочерыжка незримо содействовал недоброжелателям мэра.
Во-вторых, глава республики, ревностно воспринимающий любую инициативу подчинённых, больше не скрывал своей неприязни к Кессаеву. Видимо, парламентарий Кантемиров об этом активно позаботился и продолжает подливать масло в костёр недоброжелательности. Дело обретало критический оборот и могло всё разом закончиться грандиозной провокацией, в результате которой Мурата запросто низвергнут в пучину безвестности. Таким бесславным образом завершилась карьера не у одного политического неудачника.
Сам Мурат, кажется, совершенно не замечал козней, выстраиваемых вокруг него. Он, будто предчувствуя неладное, с поспешностью обречённого стремился запустить выстраданный им грандиозный проект, направленный на экономическое развитие региона.
Третьим препятствием на пути шефа неожиданно стала Янина Федермессер. И вот как события развернулись дальше.
Это был вторник. Начало рабочего дня. Я только что заявился в свой кабинет, оставив по привычке открытой настежь дверь, чтобы проветрилось помещение. И погрузился в разложенные на столе бумаги. Шеф уже трудился вовсю у себя. Из-за прикрытой двери его офиса доносился приглушённый звук телефонного разговора. Секретарша Ирочка дробно отстукивала в приёмной на печатной машинке свою извечную морзянку, будто это Алекс переправлял агенту Юстасу секретную депешу. Ничего особенного – таков обычный ритм работы в городской администрации. Явившись на рабочее место, благодаря сухому пощёлкиванию такого хронометра легко встраиваешься в рабочий режим. Он отлажен многолетней практикой, и нарушить его может разве что стихийное бедствие.
Оказалось, что это совсем не так. Когда беснуется Янина Соломоновна, никакой природный катаклизм не сравнится с ней сокрушительной силой. И в этот раз я убедился в исключительных способностях рыжей бестии создавать управляемый хаос, чтоб сотворить из него по своему усмотрению нечто шедевральное. Она ворвалась в идиллию дня разъярённой тигрицею. Не поприветствовав находящихся в приёмной людей, она шумно вломилась в кабинет градоначальника. Сходу оттуда раздалась яростная брань. Визгливым голосом кастрата, как припадочная, вопила Янина истошно на всю ивановскую, игнорируя присутствие сотрудников и посетителей в приёмной. Истеричка не удосужилась даже плотно закрыть за собой дверь.
– Ты кобель! – орала она на шефа. – Когда, наконец, перестанешь чесать свой блуд на стороне?
В ответ Мурат стал приводить какое-то оправдание, но голос его звучал невнятно и виновато. Это только усугубило его положение, подстегнув воинствующую валькирию к дальнейшим нападкам:
– Я думала ты серьёзный мужик и надеялась, что у нас сложатся отношения. А ты оказался обычным козлом! Неблагодарным и мерзким. Я уничтожу тебя… размажу по паркету… растопчу…
В приёмной установилась мёртвая тишина. Как на кладбище. Слышно стало надсадное жужжание мухи в оконном проёме. Кажется, ток времени задержался на миг. И тут орудийным залпом прогрохотал в тишине голос шефа решительный и бескомпромиссный:
– Не много ли ты о себе возомнила, подруга? Никого не касается моя личная жизнь. А ты вообще не в моём вкусе.
Такую обиду стерпеть было не в характере Янины. Она не привыкла молча сносить поражения. Прощать унижения – не для её пылкой натуры.
– Я убью тебя, кретин! – отчётливо прозвучало под сводами мэрии. И следом ещё. – Ты горько пожалеешь об этом.
И словно разогретая корабельная машина, мощно шевелящая шатунами и кривошипом, на всех парах пронеслась к выходу главный политтехнолог городской администрации. Через мгновение послышался голос вице-мэра Санакоева, обращённый к очевидцам скандала:
– Вы слышали? Совсем распоясалась дамочка! Угрожает даже мэру…
Но этим буйство Янины отнюдь не закончилось. После столь жаркого выяснения отношений, Мурат поспешно отбыл из резиденции, бросив на ходу растерянной секретарше:
– Я буду на строительных объектах…
Он не позвал с собой ни меня, ни других из своей свиты. В последнее время шеф будто тяготился посторонним присутствием. Только Коротышка торопливо засеменил следом на своих кривых коротких ножках, как неприкаянная тень отца Гамлета, взывающая к отмщению.
Потом на поле брани снова вернулась Янина и, поскольку на месте не обнаружила своего обидчика, ворвалась ко мне и в воинственном пыле набросилась с присущим ей ожесточением:
– Сидишь тут и ничего не ведаешь!
– А в чём проблема?
– Это твоя потаскуха-сестра во всём виновата. Красивая стерва. Влезла в чужую жизнь и сеет раздор. Шлюха! С собственным мужем не ужилась во Владикавказе, так припёрлась сюда за приключениями.
Да, ничего невозможно скрыть в нашей деревне от людей. Как ни старался держать всё в тайне, а всё-таки стало известно чужим о моём родстве с Аллой. Впрочем, от Янины скрыть ничто не удастся. Она обладает исчерпывающей информацией обо всём, что творится в Белой Башне. Удивляться здесь нечему, ибо недоступные прочим источники поставляют ей все текущие сведения. Каналы эти надёжны, как агентурная сеть разведки Моссад.
– Причём здесь моя сестра? – искренне недоумевая, вопрошал я отвергнутую любовницу шефа.
– А притом, что она поселилась на квартире этого кобеля. И мутит всю воду. Но передай, пусть особенно не радуется. Придёт время, я разделаюсь с ней!
Так вот в чём заключается секрет свежих сорочек патрона! – осенило меня. – Значит, Алла ему их наглаживает. Она у него поселилась. Это поистине ошеломляющая весть на мою голову. И всё же, что могло сблизить таких совершенно разных людей?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вечером после работы мне позвонила Алла. Голос её прозвучал растерянно. Она явно чем-то была озабочена. Попросила:
– Серёжа, мне срочно надо встретиться с тобой.
– Так поздно уже. Темнеет на улице, – заметил я осторожно.
– Дело не терпит отлагательства. Я тебя долго не задержу.
– Хорошо. Посидим в кафе?
– Душно сейчас в помещении. Уж лучше давай просто пройдёмся по городу.
– Где встречаемся?
– Давай в сквере у памятника Хетагурову.
– Через 15 минут буду на месте.
Когда я прибыл к месту встречи, Аллы ещё там не было. Я присел на садовой скамейке и принялся молча разглядывать сквер. В горах ночь надвигается внезапно, будто обрушившись на головы горожан. На потемневшем небе уже замерцали первые звёзды. В городе включили уличное освещение. Каменное изваяние поэта в перекрестье прожекторных лучей фантасмагорически возносилось в метафизическую высь, где царит бесконечная вечность. Среди великих землян и для мятежного Коста уготовано достойное место в небесной обители. Пусть покровительствует оттуда своему народу, о котором так страстно воспел в своих бессмертных стихах.
Плакучие ивы грустно склонились ветвями к подножию монумента, скрывая в густом покрове скамьи, на которых устроились влюблённые парочки. Ещё это культовое место облюбовали молодожёны и по субботам сюда заворачивают по сложившейся традиции свадебные кортежи, чтоб поделиться радостью образования семьи и возложить цветы к светочу нации. Вон и сейчас несколько пышных букетов радуют глаз, разложенные цветными охапками на мраморе постамента.
Мягкий свет фонарей, расположенных равномерно по периметру сквера, вовсе не создаёт контраста естественному лунному освещению и не нарушает идиллию тихого уединения. Лишь хорал многоголосого пения насекомых сопровождает течение наступающей ночи громким бдением в её пределах. И не стоит забывать, что мерилом происходящих процессов является время, бесстрастно и размеренно распределяющее мгновения. Жизнь, словно вехами, отмечена чередой проносящихся мигов.
Алла появилась неожиданно из-за густо свисающих до земли ивовых прядей, вынырнув на свет фонарей из боковой аллеи. В лёгкой кофточке с открытыми плечами и длинной юбке-годе, рыбьим хвостом расширяющейся книзу, она олицетворяла собой воплотившийся наяву мифический образ русалки. В походке её, обычно плывущей и ровной, проявились резкие черты. И это сразу бросилось мне в глаза.
– Ну, добрый вечер, братец! – натянутым тоном поприветствовала она, приблизившись ко мне. – Рада, что ты не отказал во встрече.
– Не знаю, насколько будет добрым вечер, но ты глупости говоришь. Разве я мог не прийти. Говори, что тебя беспокоит и чем могу быть полезен?
– Давай не так сразу, – замешкалась Алла. – Мне нужно собраться с духом, прежде чем решиться на откровение. Пойдём лучше прогуляемся по городу.
Я понимал, что после бурных событий последних дней у неё внутри творится сплошной переполох. Разрыв с мужем, приобщение к семейному табу, смерть отца, отношения с Муратом – всё это, нахлынувшее разом, предстояло ещё как следует осмыслить. Видно настало время делать соответствующие выводы.
Мы покинули сквер, предоставив мраморному Хетагурову без нашего присутствия пребывать в ауре прожекторного излучения и вести диалог с вечностью. Шли мы безлюдной улочкой, где мрак бесконечно властвовал вопреки чахлым попыткам ему противодействовать освещённым окнам частных домишек, утопающих в недрах садовых кущ. В тихом течении наступившей ночи лишь гулко звучала дробь каблучков моей спутницы, отмечающих проделанный путь. Алла пыталась начать разговор, но всё сводилось к общим незначительным фразам, вроде расспросов о делах на работе, здоровье, погоде. Беседа никак не клеилась. И тогда я взял на себя инициативу.
– Долго мы будем ходить вокруг да около? – схватив Аллу за локоть и повернув к себе, задал я вопрос напрямую. – Когда мы ещё не были братом с сестрой, то больше доверяли друг другу! Ну-ка выкладывай всё начистоту, зачем меня позвала. Ведь не для того же, чтоб прогуляться перед сном.
– Ладно. Давай обойдёмся без всяких сантиментов, – начала она более решительно. – Все мои неприятности начались с того, что узнала о нетрадиционном пристрастии мужа к мальчикам. Ему брак со мной нужен лишь для поддержания статуса добропорядочного семьянина. Поэтому он, прикрываясь возрастом, отлынивал от исполнения супружеских обязанностей. Поэтому не желал заводить детей. И вот ведь, урод, узнав о моих отношениях с Кессаевым, на днях позвонил с угрозами в адрес Мурата.
– И это все откровения, ради которых ты так долго решалась поговорить со мной?
– Не только это. Есть кое-что ещё, если ты позволишь, – заглянула с мольбой сестра мне в лицо, тут же поспешно отведя взор.
– Так выкладывай без утайки. Вместе подумаем, как решить наши проблемы, – с готовностью откликнулся я на её просьбу.
– В общем, я разглядела Мурата после того, как узнала о неприглядном прошлом отца, покрывавшего тёмные махинации своего друга, парламентария Кантемирова. Оба они люто возненавидели мэра Белой Башни, а сами не стоят его мизинца. Это я поняла с твоей помощью.
– Но у него семья. А женщин и без тебя хватает.
– Я люблю его и ничего не могу с собой поделать. Он мужчина моей мечты. За ним любая последует сломя голову.
– В этом, пожалуй, с тобой согласен. А что требуется от меня? Если благословения на ваши отношения, то я не вправе препятствовать им. Да и что я, в сущности, собой представляю, когда сам сплошь погряз в пороках?
– Не ради этого, Сергей, я решилась на разговор с тобой.
– Значит, есть более веская причина?
– Да.
– Ну, давай уже, будь до конца откровенной.
– Знаешь, Кантемиров с Хестановым открыто грозят Мурату в последнее время. Его положение из-за их клеветы стало совсем шатким. Он реально опасается за успех своего проекта БАЛИ. Эти прохвосты всё дело похоронят. Больше всего Мурат не хочет оказаться пустобрёхом в глазах населения. Настроен решительно биться до конца. Но ты же понимаешь, как обстоятельства могут повернуть всё вспять.
– К сожалению, вся наша жизнь зависит от субъективных и объективных причин. И на всё воля божья!
– Случается, иногда мы сами становимся виновниками этих причин. Поэтому, прошу тебя, то посмертное письмо предпринимателя Бекоева передай Мурату. С помощью такой улики только и можно остудить пыл зарвавшихся недругов.
– Но тогда станут известны неприглядные действия прокурора Козырева. Как с этим быть, ведь он твой отец?
– Ему уже ничто не повредит. А радеющему о народном благе мэру письмо точно поможет добиться в делах успеха.
– Наконец-то я слышу разумную речь от тебя. И рад, что ты приняла взвешенное решение. Прокурор Козырев, к сожалению, придерживался субъективной оценки вещей. Это и стало причиной его погибели.
– Кстати, Сергей, я тебя не виню в смерти отца. Не скрою, трудно мне дался такой вывод. Но это результат осмысленного умозаключения. И моё доброе отношение к тебе остаётся прежним…
Итак, всё встало на свои места в наших с Аллой отношениях. Она дала добро и на то, чтоб я пустил в ход решающий аргумент в споре Кессаева с Кантемировым – письмо несчастного владельца автосервиса «Колесо». Это обстоятельство коренным образом поменяет расклад сил противоборствующих на политической арене сторон. Что ж, давно пора это сделать. Момент настал и очевидность тому несомненна: вон как активизировались враги!
Мы ещё побродили немного, поговорив о незначительном, полюбовавшись мерцанием звёзд и насладившись обществом друг друга. Потом я проводил сестру до ближайшей автобусной остановки, где усадил в подъехавший вскоре городской транспорт. На прощанье мы сердечно помахали руками, и я пешком отправился к себе, благо, дом находился не далее, чем в двух кварталах. И звенящая тишь сопровождала до самого порога, навеяв в душу покой и умиротворение от того, что разрешился, наконец, томящий меня вопрос со злополучным письмом.

*  *  *

После гибели Казбека, поиски пропавшей Лауры совсем зашли в тупик. Никакие прочёсывания местности и опросы свидетелей не дали результата. Она будто канула в бездну виртуальной недоступности. Следователи безуспешно ломали головы над неразрешимой загадкой, получали взыскания по службе, одних отстраняли и дело передавали другим, но бессилие профессионалов было очевидным. Единственной ниточкой в запутанной истории являлся погибший сын мэра. К такому выводу в результате аналитических умозаключений пришёл возглавлявший поиск оперуполномоченный Гречко. Капитана порядком издёргало вышестоящее руководство, подгоняя в работе, ведь история получилась громкой. Кто-то умышленно придавал гласности пропаже этой гражданки, будто на ней свет клином сошёлся. Обыватели на каждом углу смаковали детали мутной истории, в которой вовсю полоскалось имя городского главы. Опытному оперативнику давно было понятно откуда ветер дует. Он собирался как следует отработать сынка градоначальника и разом покончить с делом. Сыскарь знал где надо копать. И ничего, что придётся раскачивать кресло, в котором расположился Кессаев. Начальник ОВД прозрачно намекнул, что всей душой на стороне своего подчинённого. Так что, руки опера полностью оказались развязаны. Всё бы ничего, да вдруг вышла неувязочка. Уголовный братец Лауры взял и пришил исподтишка потенциального виновника исчезновения сестрицы. Тут обстоятельства внесли свои неожиданные корректировки. При правильной постановке расследования это, пожалуй, и к лучшему. С мёртвого никто не спросит. Вину его остаётся лишь грамотно обосновать. Юноша жестоким образом покончил с компрометирующей его во всех отношениях неосторожно забеременевшей любовницей – и концы в воду. Что тут скажешь? Необузданно зарвавшийся отпрыск высокопоставленного родителя! У них там столько возможностей: надёжно спрятали тело, и ищи тогда, как иголку в стоге сена. В общем, сошлось всё на том, что порешил девку Казбек и сам поплатился за это. А тело Гуцериевой могло быть запросто тайно кремировано в топке какой-нибудь заштатной кочегарки.
На том всё успокоилось. Пресса, в лице муниципального приснопамятного печатного издания «Светлый путь», разразилась по этому поводу весьма взвешенным суждением начальника местного правоохранительного ведомства. Люди ещё какое-то время посудачили на эту тему, да и успешно забыли. Однако липкий осадок остался, осев в подсознании илистым налётом. Таким образом и формируется негативное общественное мнение в отношении того или иного должностного лица перед тем, как окончательно его свергнуть. Всегда начинают с того, чтоб посеять сомнения в душах доверчивых граждан.
А как сам Кессаев ко всему этому отнёсся? Да, в общем, никак. Он всецело был поглощён заботами о предстоящем грандиозном строительстве. Сдаётся мне, его неуёмная работоспособность, не укладывающаяся ни в какие разумные ритмы, держалась исключительно на алкогольной энергетике. Шеф почти не спал и не ел, зато при любом удобном случае прикладывался к горлу заветной фляжки. Он торопился как можно скорее запустить колесо громоздкой государственной машины в нужном ему направлении, чтобы финансисты целенаправленно выделяли средства, чиновники своевременно формировали фонды, производственники в означенные сроки возводили объекты. На этом фоне вся наша команда болталась без дела, распадаясь, как радионуклиды на свободные радикалы после чернобыльской катастрофы.

*  *  *

– Сергей, вчера вечером ваша матушка мне позвонила. Сказала, что весь день не может связаться с вами. Ни домашний, ни рабочий телефоны не отвечают, – утром, когда я вышел из дома на работу, меня остановила соседка Анфиса Мефодьевна, дама преклонного возраста, крикливо одевающаяся в тесно обтягивающее бельё и короткие не по годам юбочки. Несуразный вид этой крали красочно дополняли торчащие наружу два передних зуба, создавая тем образу поразительное сходство с мелким грызуном. Больше ничем оригинальным она не выделялась ни во внешности, ни в поступках. Но удивительным образом всегда была осведомлена о делах проживающих в доме жильцов.
– Да я вчера весь день был в разъездах и домой поздно вернулся. И что там у матери случилось такого, что я ей срочно понадобился?
– Сегодня она уезжает к сестре на Урал. Хотела, чтоб вы её проводили на московский поезд.
– А она не сообщила в котором часу отправление?
– Сказала, что в одиннадцать с четвертью.
– Как? До отправления три часа! – взвился я негодующе, будто плетёной нагайкой ожгли пониже спины.
– Причём, хотела вам что-то важное сказать, – донеслось уже мне вдогонку…
Успел я на вокзал в аккурат к самому поезду. Мать заметил стоящею на площадке одного из вагонов в середине состава. Она напряжённо вглядывалась в суетящуюся на перроне толпу, видимо, выискивая в ней меня. Я не удивился тому, что никто её не провожал. Она никогда не приветствовала слёзных расставаний на людях. Обычно, когда уезжала в отпуск или в командировку, предпочитала сама переносить свой саквояж. Не было с ней даже Валентины.
– Здравствуй, мама, – помахал я издали.
Она приветливо помахала в ответ. На её лице на короткий миг, как солнечный блик на воде, отразилась улыбка и тут же погасла. Мать стала спускаться на перрон мне навстречу по крутым ступенькам вагона. Я подал ей руку, помог преодолеть ставшую в её летах заметным препятствием железную лесенку. Оказавшись на земле, она с непривычной растерянностью заглянула мне в лицо и, как мне показалось, виновато отвела взгляд. Слегка дрожащей рукой провела по моей голове, приглаживая непослушные вихры:
– Мой мальчик, никак не привыкнешь расчёсывать волосы.
Мы постояли молча, испытывая вокзальное чувство предотъездной лихорадки. Мать продолжала на меня смотреть так, будто хотела что-то сказать, но не могла решиться. Я не мог понять, что осталось невысказанного.
– На какое время ты уезжаешь к тёте Гале? – прервал я затянувшееся молчание.
Она внимательнее взглянула на меня, и я уловил в её лице лёгкую игру чувств, но такую неуловимую и ускользающую, что трудно подобрать этому подходящий эпитет. Старушка, будто желая скрыть выражение на лице, отвернулась в сторону тепловоза, замершего пока что в начале выстроившейся вереницы вагонов.
– Знаешь, сыночек, – начала она и после короткой заминки продолжила, – думаю, ты правильно поймёшь мой поступок. Я насовсем решила уехать к сестре. Мы созвонились, и Галина этому очень обрадовалась.
– А как же вопрос с Василием? – напрягся я от такой неожиданной новости.
– По этому поводу мы вели переписку и решили проблемы отцов не впутывать в наши отношения.
Она продолжала безучастно смотреть в начало состава. Мы немного помолчали, обдумывая только что озвученное матерью. Затем снова прозвучало невнятное:
– Думаю, ты поймёшь меня.
– Мне будет тебя не хватать рядом.
Будто не слыша меня, она продолжала слегка осипшим голосом:
– Во мне вдруг произошла какая-то перемена. Я сразу её почувствовала после того, как… как ты… – она мучительно подыскивала подходящее слово. – В общем, когда умер Вениамин.
В этот момент она повернулась ко мне. Лицо её выражало мольбу. И снова мать пыталась объяснить:
– Серёжа, всё дело в Вениамине… ты понимаешь?.. Веня…
Кажется, только тут до меня дошло. Я так и сказал ей об этом. Я припомнил тот материнский крик, когда пришло сообщение о смерти отца, её несчастное лицо и болтающуюся на проводе телефонную трубку.
– Вениамин… – говорила она, – всегда был только он. Хотя я этого до конца не осознавала… Давно забыла его прикосновения. Но он всегда был тут. Лишь когда умер, я это поняла… Осознала помимо моей воли. Теперь не могу здесь жить. Не могу находиться в этих местах, где всё напоминает о нём. Всё пропитано его присутствием.
Она импульсивно сорвалась с места и судорожно вцепилась в поручень, порываясь подняться в вагон. Но что-то в последний момент удержало её от этого.
– Не могу больше так, – прошептала она сдавленно. – Всё смешалось в голове. Что было понятным с самого начала, в итоге оказалось подёрнуто туманом. Не надо мне жить в этом доме. Ну, закончила институт, приехала сюда по направлению. Встретила замечательного человека. Всё равно надо возвращаться туда, где родилась. Зачем я сюда ехала? Не могу…
Стоя позади матери и разглядывая на её спине цветастую роспись узора по шёлку ладно подогнанного платья, я думал о том, что только со смертью любимого человека она осознала подлинность сохранившегося глубоко в душе чувства. И это чувство было любовью. Оно необходимо во имя спасения. Как часто в жизни бывает так, что только с утратой близких мы понимаем глубокий смысл их присутствия в нашей судьбе. Остаётся лишь сожалеть, когда запоздалое чувство раскаяния, наконец, надоумит, представив истину в ином свете. И этим мы заискиваем перед судьбой.
Погода стояла солнечная, и небо нависло сверху насыщенной синевой. На разогретом зернистом асфальте под ногами, как натёкшее мокрое пятно, густо плескалась тень. А в голове распространялась та пустота мыслей, которая обычно предшествует расставанию на вокзале или в аэропорту.
Мать отпустила поручень и сняла занесённую ногу со ступеньки. Мы снова оказались лицом к лицу. Я видел, как сосредоточенно собравшиеся в пучок морщинки в углах её глаз расходящимися лучами устремились к вискам. И в самих выцветших за долгую жизнь глазах проявилось нечто неуловимое, но такое, что напрягло меня внутри. Будто на что-то решившись, мать заговорила с выражением на лице, которое трудно было назвать улыбкой:
– А ещё, мой мальчик, я хочу сказать тебе кое-что важное.
– Ну, я слушаю.
– Ты ведь знаешь, что Валентина бессребреница, живёт в ветхом бараке и не скопила за душой капитала.
– Конечно! Это ни для кого не новость.
– Я ей отписала дом, – после паузы огорошила меня родимая маменька неожиданным признанием.
От услышанного я онемел, как тургеневский Герасим. Кроме дома, не было у матери другого накопления. И банковских сбережений существенных, насколько мне известно, тоже нет у неё. Так на что старушка рассчитывает в дальнейшем?
– Валентина часть нашей семьи, – поспешила мать оправдаться передо мной, ложно истолковав моё молчание. – Она ни в чём не виновата. И я решила, что ты хорошо устроился в Белой Башне. Там у тебя работа, квартира. А у Валентины больше ничего в этой жизни не остаётся.
– Пусть будет так, – согласно кивнул я в ответ на такое решение. – В конце концов, Валентина нам не чужой человек. И это твой дом. Ты вправе решать, как поступать со своей собственностью. Мне действительно в Белой Башне комфортно. Буду, как прежде, иногда навещать маму-Валю.
– Я рада, что ты такой рассудительный у меня, – с расстановкой вымолвила старушка, моргая увлажнившимися глазами.
– Но как же ты будешь там жить на свою скромную пенсию?
– Это будет не сложно, ведь у Галины большое хозяйство.
– Ну да. Конечно! – согласился я. – И всё-таки, если возникнут затруднения в финансах, ты можешь рассчитывать на меня.
– Спасибо! Я буду это иметь в виду.
Она задумчиво взглянула вдаль, где за расплывчатую кромку горизонта уносились её устремления, откуда жизнь её обрела изначальные пути. Там обновлённое будущее обнадёживающе распростёрло объятия и звало в благословенные кущи брезжущих надежд. И, кажется, всё уже совместилось в матрице её ощущений. Осознание завершённости действия осмысливалось ею на самом последнем этапе.
И всё-таки её продолжало что-то беспокоить. Поэтому чуть погодя она опять обратила ко мне вопрошающий взгляд:
– Серёжа, я была с тобой откровенной.
– И я оценил это. 
– Так будь и ты до конца откровенен со мной.
– Что бы ты хотела от меня услышать?
– Это крайне важно мне знать, – она неотрывно впилась в меня немигающим взглядом. – Когда ты беседовал с Веней… с отцом, ты ему не грубил? Ваш разговор не закончился ссорой?
 Вот оно. Я знал, что этот момент неизбежен. Ждал, когда он наступит. И всё же не был готов к столь бескомпромиссной прямоте. Несмотря на избыточное количество солнечных лучей в атмосфере, я ощутил холодок, пробравший меня изнутри.
– У него на тебя…  не осталось в душе обиды? – не глядя мне в глаза, она завершила дознание, будто закончив тем собственное истязание.
– Ну что ты. Когда он почувствовал себя плохо, мы как раз только наладили отношения. Сдаётся мне, это и стало чрезмерной нагрузкой для его сердца. Ведь радостные эмоции тоже бывают губительны.
Она изучающе посмотрела мне прямо в глаза. Превозмогая себя, я не отвёл взгляда и выдержал весь напор её обеспокоенной натуры. И при этом в дополнение уточнил с убедительностью, достойной лучшего применения:
– Признаться, вначале между нами обнаружились небольшие разногласия. Насчёт моего сотрудничества с Кессаевым. Но ничего существенного. Мы быстро это преодолели. Он даже признался, что всегда почитал меня, как сына.
Её потеплевший взгляд заметно ослабил напряжение. Больше ничто не побуждало к усилию над собой. И она спросила легко и просто:
– Это действительно так и было?
– Честное пионерское! – ответил задорно я, как в далёком детстве, когда ничто не омрачало наших не отягчённых тернистым бременем душ.
– Ну, вот!.. – произнесла она неопределённо, но с чувством возникшей уверенности в каких-то своих расчётах.
Время стоянки поезда подходило к концу. Вот-вот должен был грянуть голос диспетчера в репродукторе и объявить отправление. Пора было прощаться. Темы для разговора были исчерпаны. Мать напоследок разрешила для себя тот главный смысл, которым терзалась долгое время. Главное, она знала теперь: сын с отцом обрели друг друга. И это важнее всего!
Наконец из чрева полутёмного тамбура появилась с жёлтым флажком проводница и объявила нам, что поезд готов к отправлению. Пассажирам следовало занять свои места. Мать взяла мою руку и с чувством сжала в своей. Я придвинулся и неловко обнял её за плечи.
– Вот и прощай, мой милый, – сдерживаясь, вымолвила она едва слышно.
– Нет уж. До скорого! – бодро воскликнул я, с напряжением изобразив на лице то, что рассчитывал выдать за улыбку заботливого сына.
Она прислонилась ко мне лицом, и я почувствовал, как намокла моя щека.
– Ты звони мне, Серёжка. Не забывай, что один на всём свете у меня остался.
Боясь неосторожно сдвинуть застрявший в горле комок, я молча кивнул в знак согласия. Погодя немного, сипло сказал:
– Как прибудешь на место, извести телеграммой.
– Непременно, – сказала она и поспешно чмокнула меня по русскому обыкновению три раза в щёки.
И в тот же миг прозвучал тепловозный гудок, выражая готовность локомотива к отправлению. Я помог матери взобраться по ступеням. Она поднялась на площадку и тут же её заслонила просторной спиной крупная проводница в железнодорожной униформе, выставив руку с флажком из вагона. Состав заскрежетал вагонной сцепкой, дёрнулся и плавно покатил, набирая ход. Я продолжал идти параллельно движению поезда, постепенно отставая. Вагоновожатая наклонилась к полу, чтобы поднять откидную площадку и закрыть дверь. В этот момент я ещё раз успел в проёме вагонной двери на заднем плане разглядеть грустное лицо матери и с ободряющим видом помахал ей рукой. Но она уже не успела ответить. Состав набирал обороты. Толпа провожающих быстро рассасывалась.
Я долго смотрел вслед удаляющемуся поезду, в котором уехала мать, и думал о том, что так убедительно солгал ей. Была ли это неправда ради благого дела или как покаянное подношение блудного сына? Ни в том, ни в другом не было абсолютной уверенности. И тогда пришла мысль, что этим я предусмотрительно оправдываюсь перед собой, дабы в дальнейшем не испытывать угрызений совести.
– Вовсе нет! – с ожесточением произнёс я вслух. – Не в угоду своему честолюбию столь вдохновенно я врал сегодня. Я не Гамлет, которого способен встревожить призрак убиенного отца. Во мне никак не вязались со светлым образом засевшие в памяти воспоминания о родителе.
В мире не новость борьба противоположностей, ибо в этом суть движения. По нормам физических законов противоположно заряженные частицы притягиваются. Посему полярные значения имеют обыкновение комбинироваться в парадоксальные тандемы. Если брать мой случай, то я наделил мать ложью, а она мне отплатила правдой. Она повернула жизнь свою иным ракурсом, и я через новую призму обстоятельств взглянул на окружающий мир, где в многообразии красок были не только мазки, нанесённые моей собственной рукой или близких по духу персонажей. Возникшее чувство к матери заполнило ту пустоту во мне, которая белым пятном, как бельмо на глазу, ограничивало обзор развернувшейся панорамы. Теперь я с помощью матери избавился от изъяна и смогу по-иному разглядеть даже то, что осталось позади за спиной. От чего я раньше в слепоте своей брезгливо отстранялся, сейчас стало ясным и желанным. И это сплачивало меня с матерью и естественно уживалось во мне.
Я понял насколько недооценивал ту женщину, которая произвела меня на свет, когда вообразил её расчётливой самкой, практично распределяющей умело взятое от жизни ради удовлетворения собственной потребности ненасытного существа и примитивных инстинктов плоти. Очевидно, она понимала моё отношение к ней, но не знала пути воздействия на мужскую психику. Это подавляло ей волю, и поблажками в воспитании она пыталась компенсировать недостающее мужское влияние, чтоб задобрить меня и подавить внутренний протест. Я упорно отвергал её благие намерения, противился всему в силу своей неискушённости за молодостью лет. Воздействие её неотразимого обаяния на других пробуждало во мне сыновнюю ревность и одновременно восхищение. Тайно гордясь её красотой, я умышленно не выказывал матери своих истинных чувств, исступлённо терзая ей и себе душу. И вот теперь наконец всё изменилось. Многолетняя мука терзания закончилась в тот миг, когда я услышал её крик от известия о смерти любимого человека. Этот крик примирил меня с прошлым, которое с каждым разом ощетинивалось во мне, когда я к нему прикасался. Я не стремился гладить по шёрстке вздыбленный загривок прошедшего. Оно само потёрлось мне о колено и улеглось рядом совокупностью присмиревших страстей. Наступил долгожданный покой на душе, как штиль после долго бушевавшего шторма на море.

*  *  *

В привокзальном буфете запрещено торговать спиртным. Но я знал, что из-под полы там буфетчик наливает за тройную цену. Моё психологическое состояние требовало немедленной разгрузки, иначе от полученного стресса может запросто хватить кондрашка. Ведь столько событий свалилось на мою голову за последнее время. И после ухода поезда я поспешил завернуть в железнодорожную тошниловку, где кроме водки на тот момент ничего крепкого не оказалось. Испросив полный штоф запрещённого пойла, одним духом проглотил всё без всякой закуски. Водка оказалась хорошо охлаждённой и благоприятно была воспринята организмом.
Немного погодя, я повторил заказ. Почувствовав целебное воздействие напитка, в благостном настроении решил немного прогуляться по городу, чтоб привести мысли в гармонию с внутренним состоянием.
Бесцельно потолкался среди озабоченно снующей толпы, поглазел на витрины частных лавок с завезённым «челноками» заморским ширпотребом, посидел на скамеечке в сквере со стаканчиком сливочного мороженного. Хотел было уже двинуть в сторону вокзала, где на парковке оставил свою «девятку», как вдруг услышал донёсшееся издалека вкрадчивым бархатным голоском приветствие:
– Здравствуйте, Сергей Вениаминович!
Я инстинктивно дёрнулся головой навстречу. В лёгком ситцевом платьице василькового цвета со струящимся водопадом ниспадающих пышных волос и блестящей позолоченными застёжками модной сумочкой через плечо, выстукивая задорную дробь изящными каблучками по асфальту, словно озорная козочка, дефилировала в мою сторону та самая Елена, которую столь активно не очень давно мне прочили в невесты. Не знаю почему (может алкоголь так подействовал на моё восприятие?), только невероятным образом преобразилась в моих глазах Леночка с тех пор, как мы не виделись. Появилось в ней нечто такое, чего раньше я не заметил. И определённо мне импонировала эта приятная перемена. Её ликующее настроение мгновенно передалось и мне. Я вскочил со скамейки и с готовностью потянулся навстречу:
– Привет, Елена Прекрасная! Рад вас видеть. Вы замечательно выглядите.
Она доверчиво протянула мне ручку, и я от прикосновения в тот момент испытал необычайный прилив нежной сентиментальности. Сердце стукнулось гулко о грудную клетку и заскакало внутри, как прыгун на батуте.
Потом мы гуляли вместе. И было легко и свободно. На одном из перекрёстков попался цветочный ларёк, и я купил там роскошный букет хризантем. Мы перешли незаметно на «ты». А цветы, как нельзя лучше, дополнили восхитительный образ Лены. Прохожие ей восторженно улыбались навстречу и мужчины восхищённо оглядывались вослед, от чего лёгкое чувство ревности и подозрительности заскреблось у меня на душе, нарушая душевный комфорт.
– Почему я не разглядел её прелестей сразу? – запоздало терзался я собственной близорукостью. – Вот самовлюблённый павлин. А всё из-за того, чтобы матери в протест заявить о своей независимости.
На моё счастье девушка всю себя посвятила учёбе и не завязывала серьёзных отношений с мужчинами. Призналась, что ещё не встретила достойного принца на пути. Мне оставалось проявить сдержанную напористость и поухаживать энергично за ней. Захотелось уединиться подальше от пялящихся глаз любопытных ротозеев. И я не нашёл ничего лучшего, чем повести свою пассию в кинотеатр.
Попали мы на сеанс какого-то глупого американского боевика. На экране то и дело стреляли, мелькали награбленные пачки долларов, крупным планом во весь экран демонстрировались лица жертв с остановившимся взглядом и кровавой струйкой в углу рта. Но мне недосуг было следить за сюжетом. Всё внимание сосредоточил на милой спутнице своей. Мы сидели в полупустом зале на последнем ряду и упивались уединением. Здесь никто не подглядывал больше за нами, и мы себя чувствовали в темноте достаточно непринуждённо. Я признался в своих чувствах, и Лена заверила, что со дня нашего знакомства не забывала обо мне. Мы целовались до конца фильма. А когда он закончился, я пригласил посидеть в ресторане.
До самого вечера поглощённые собой провальсировали среди чавкающей публики и тарелок с объедками, совершенно не замечая сей неприглядный антураж.
– Как же я, дундук, не замечал тебя столько времени? – жарко шептал я на ушко подруге, испытывая почти экстаз от соприкосновения с её нежно струящимися русыми прядями с головы.
– А я всё ждала тебя, хотя и не надеялась на взаимность, – отозвалась она в откровенном признании.
Собственно, ни о чём особенном говорить было нечего. Всё сказали за нас те выразительные взгляды, жесты, прикосновения, богатой палитрой которых обменивались наши тела. На радостях я не рассчитал своих сил и позорно набрался. А в конце уже и не понимал, где вообще нахожусь.
Проснулся от того, что проникший в просвет между шторами луч жгучим прикосновением заявил о наступлении нового дня. Я неохотно отверз тяжеленные веки и в недоумении повёл взглядом вокруг. Наверху ослепительной огранкой стекляруса сверкала незнакомая люстра. И рисунок обоев навевал непривычный уют. Шифоньер с полированной яркой отделкой и резной окантовкой ажурно нависших краёв громоздился в углу, неведомо откуда появившись здесь. Да, вообще, это что за коллаж мне привиделся сдуру со сна?
– Незнакомое всё! – отрезвляющей мыслью плеснуло сознанье. – Чей здесь дом и откуда оказался в нём я?
Поспешил осторожно подняться на локте. И тут только ощутил тяжесть на затёкшей в неловкой позе руке. Сдвинул голову в бок и сквозь похмельную пелену сознанья проступающим образом отразилось чужое лицо.
– Боже мой! – словно жаром обдало от неожиданности. – Что со мною такое?
А затем отлегло, ибо в памяти смутно забрезжило ранью рассветной «вчера». В ореоле рассыпанных по подушке локонов покоился лик обретённого мной неожиданно счастья. Ненасытно любуясь нежными чертами любимой, голым телом испытывал прикосновение её мягких ланит. Обнажённым плечом из-под одеяла и выступающей наполовину округлостью белоснежной груди пробуждала во мне моя милая мужские инстинкты. И рефлексы, как слюна у собачек Павлова на сигнал о приёме пищи, окончательно вырвали тело из сна…

*  *  *

Шефа поймать мне удалось лишь на третий день после нашего разговора с Аллой. Я только что прибыл с утра на работу и застал в коридоре слоняющегося без дела Коротышку. Он небрежно кивнул мне, приветствуя на ходу, как заурядному шапошному знакомому, сам продолжил вразвалку мигрировать вдоль пронумерованных дверей административных служб и отделов.
– Шеф у себя? – вопрос мой вдогонку шлёпнулся шофёру о спину.
– Свой кабнэт сидыт, – не оборачиваясь, равнодушно бросил кумык в пространство.
Когда я вошёл, Мурат сидел за рабочим столом, погружённый сосредоточенным взором в кипу лежащих перед ним бумаг. На звук захлопнувшейся за мной двери он неохотно вздёрнул голову, уткнувшись на вошедшего не вполне радушным взглядом потревоженного в неподходящий момент человека. Заметно было, что он не сразу осознал кто перед ним. Его мысль зависла на несколько мгновений в иной реальности. Но надо отдать должное, он быстро вернулся сознанием в собственное ментальное тело и поспешно реабилитировался на глазах.
– Здорово, Сергей! – поприветствовал меня шеф. – Хорошо, что зашёл. Я как раз ломаю тут голову, в каком банке лучше всего держать открытым счёт для оперативного финансирования текущих по комплексу БАЛИ затрат.
– Привет, Мурат! – отозвался я с должной учтивостью, хотя и не без доли фамильярности. – Ты же знаешь, я в банковской сфере ни бум-бум. С этим делом тебе лучше к главбуху обратиться. Или к Янине.
При напоминании о Янине он как-то неопределённо поморщился, но, преодолев себя, завершил мысль:
– Жаль. А я думал, может, что присоветуешь!
– Не-е, шеф. Я не за этим зашёл.
– У тебя есть дело ко мне? – проявил наконец Мурат должное внимание к визитёру.
– Ты не забыл о своём поручении мне?
– О чём ты?
– Короче, я завершил с поиском компромата на Кантемирова. Теперь можешь брать его голыми руками.
Патрон зыркнул на меня недоверчиво. С минуту молча разглядывал, будто моё известие совсем уже не имело значения. Потом произнёс однозначно:
– Ну?
Я развернул перед ним на столе подготовленную папку со свидетельскими показаниями, выписками из судебных протоколов, справками и прочей бумажной фактурой. На что Мурат отреагировал выразительным жестом, опустив поверх моих бумаг свою тяжёлую пятерню.
– Ты мне кратко… и главное, – остудил мэр мой подобострастный пыл.
– Ну, если так, то я раздобыл посмертное письмо одной жертвы парламентария, где вина главы либерально-демократической фракции неоспорима. История с ужасным концом! И Кантемирову не удастся отвертеться.
На сей раз шеф проявил живой интерес к моему расследованию, и я ознакомил его со всеми подробностями. Не скрыл и того, что покойный прокурор Козырев, приходящийся отцом нам с Аллой, тоже замешан в махинациях Кантемирова. На замешательство мэра от такого известия заметил, что мы с сестрой не одобряем в этом родителя и полностью на стороне Мурата.
– Так что, распоряжайся компроматом по своему усмотрению, – дал я добро на право пользования документами досье.
По лицу его было видно, что факт моего самопожертвования оценен.
А дальше случилось вот что. Мурат немедленно призвал к себе на совещание руководителей отделов мэрии. Я, Борис Санакоев и Янина Федермессер тоже обязаны присутствовать на подобных мероприятиях, как входящие в ближайшее окружение городского главы. Присутствующие расселись за длинным, как взлётная полоса, столом и приготовились принять участие в рутинной процедуре. Кессаев начал со вступления:
– Вы все уже в курсе предстоящих в республике значимых событий.
В ответ прозвучали оживлённые возгласы подтверждения. Естественно, ожидаемые преобразования воодушевляли общество, пробуждали надежды на лучшие перспективы. Направленность власти на столь благородные цели одобрялась массами, вплоть до самых консервативных пессимистов. И каждому горожанину Белой Башни известно было, кто является застрельщиком ожидаемого экономического взлёта в республике. Кессаева сдержанно почитали за этот его успех.
И дальше он кратко ознакомил приглашённых с последними достижениями своей администрации. Напомнил о назначенном на ближайшую пятницу торжественном митинге и закладке первого камня в строительстве комплекса БАЛИ. В помещении обозначилось сдержанное ликование. Тогда-то и прозвучал неожиданный вопрос мэра, обращённый к Санакоеву:
– А вы, господин либерал, как воспринимаете наш успех?
Борис сидел по правую руку и через стол от шефа. Он мгновенно изобразил на лице крайнюю степень умиления, подобострастно причмокивая губами, принялся убеждать, как неописуемо счастлив причастностью к общему делу.
– Я в меру своих сил стараюсь ускорить процесс, – распинался вице-мэр, хотя все прекрасно понимали его роль хестановского ставленника, призванного саботировать любые инициативы нынешнего своего руководителя.
– У меня иное представление о твоей деятельности, – многозначительно прервал откровения заместителя Кессаев. – Я в курсе того, что в поддержку Хестанова ты подключил своего родственника из парламента и теперь господин Кантемиров намеренно дискредитирует мои усилия, направленные на повышение благосостояния наших граждан. Но будь уверен, теперь у вашей компании ничего не выйдет. Я поставлю на место твоего высокопоставленного родственника. Так ему и передай!
Борис засуетился на месте, синдром беспокойных пальцев поразил кисти рук, глазки забегали лихорадочно. Он растерянно, переходя на высокий регистр, взмолился:
– Мурат Черменович, как вы могли обо мне такое подумать… это злобные наветы клеветников… я всецело на вашей стороне… вы же знаете о моей преданности вам…
– Хамелеон! – презрительно бросил в ответ Мурат. – Хватит играть комедию. Думаешь, забыл, как ты проворачивал махинации в обход моих дверей? За всё своё жульничество ответишь разом. И никакие криминальные связи не помогут.
– Какие там связи? – задохнулся от огорчения Борик. – К криминалу я совсем отношения не имею.
– Скажи ещё, что никакого Кочерыжки не знаешь. И с грузинскими уголовниками дружбу не водишь, – осадил мэр зарвавшегося зама.
Как чахоточный больной, бедняга Борис лихорадочно ловил воздух раскрытым ртом, пытаясь хоть что-нибудь вымолвить в своё оправдание. Но раздавалось только невнятное бормотание.
А Мурат продолжал неистово и жёстко:
– Собирай манатки и прочь убирайся из мэрии. Пусть Кантемиров тебя трудоустраивает. Здесь больше не место его лазутчику.
– Да я с год его не встречал. И за что вы так ополчились на меня – не пойму. А дядюшка мой порядочный человек. Это всем известно, – отчаянно юлил припёртый к стене прощелыга, словно провинившийся пёс перед строгим хозяином.
– Кто это порядочный человек? – взвился Мурат, как пришпоренный конь. – Если прикрыт депутатской неприкосновенностью, ещё не значит, что избежал ответственности за содеянные преступления. Я тут один документ хочу придать огласке. Вот тогда и посмотрим.
– Вы о чём, шеф? – выразительно выкатил белки из орбит лицемер.
Мурат уже вовсю кипел негодованием. Желваки судорожно бугрились на скулах, брови грозно надломились посередине, из глаз, казалось, вот-вот брызнут электрические разряды. Он ожесточённо порылся в разложенных перед собой бумагах, выдернул листок, в котором я узнал посмертное письмо Камболата Бекоева, и в порыве раздражения швырнул Борису в лицо.
– Читай вслух! – резко приказал Санакоеву.
Тому не оставалось иного выбора, ибо знал Борис неукротимость натуры шефа в момент наивысшего нервного накала. Тут самое подходящее – проявить смирение. И он покорно зачитал срывающимся тоном компрометирующий его вельможного заступника документ.
Среди заседающих на миг воцарилось гробовое молчание. Потом пронёсся сдержанный ропот. Произведённый эффект наглядно отразился на лицах оторопевших очевидцев. Сам Борис, как приговорённый к виселице разбойник, застыл в оцепенении. До него только теперь дошёл смысл реальности угроз. Заныло в селезёнке от понимания всей опасности положения. Единственная мысль сверлила сознание:
– Что же дальше будет?
А патрон уже принял решение:
– Вон отсюда, мерзкий приспособленец! И чтоб я тебя больше не видел под сводами этого учреждения.
Присутствующие хранили сдержанный нейтралитет. Кому охота встревать в конфликт схлестнувшихся сторон, когда неизвестно за кем окажется верх. Как видно, поговорка «паны дерутся – у холопов чубы трещат», не утратила своей актуальности до сих пор.
Униженный и оскорблённый жлоб, подхватившись костлявым телом, поспешно выскользнул за дверь, как угорь в ячейку рыбацкого невода. Несомненно, такой сокрушительный удар отрезвит всю их компанию. И пусть выбросят из головы всякое желание продолжать конфронтацию с Кессаевым. Нет у них шансов выиграть.
Янина Соломоновна в течение всего собрания выдерживала линию холодного протокола.
А что до Бориса Санакоева, то с позором изгнанный вице-мэр немедленно донёс Кантемирову суть угроз ненавистного им, но преуспевшего в делах недруга. Искушённый в политических манипуляциях парламентарий оценил нависшую над ним степень опасности. И впал от того в истую ярость. Рассыпая грозные проклятия на голову врага, лихорадочно соображал, как повернуть ситуацию выгодной для себя стороной. Он знал эффективные способы подковёрной борьбы. Когда методы оправдывают цель, в ход идут любые запрещённые приёмы.

*  *  *

Как бы там не было, а жизнь идёт своим чередом. Вот и наступил день торжественного открытия главного объекта туристического комплекса БАЛИ. К месту события съехались многочисленные представители медиа, и наспех вели прямой репортаж или торопливо набрасывали в блокнотах тексты для публикации в печатных изданиях свежей новости о происшедшем знаменательном событии в стране. Многотысячная толпа заполнила всё свободное пространство на подготовленной под строительство территории. Народ густо теснился к трибуне, чтоб воочию увидеть недоступных в иное время простому смертному поверенных элитной верхушки. Цепь правоохранителей с трудом сдерживала напирающую массу, дабы обеспечить необходимую для безопасности официальных лиц дистанцию.
На огромном экране, нависшем над скоплением собравшегося люда, я наблюдал, как глава республики Северная Осетия-Алания заложил в приготовленную в каменном блоке полость алюминиевую капсулу с воззванием к потомкам. Затем, в тандеме с посланником из администрации российского президента уложили символический первый камень в уже начатую кладку стены. Чиновник из Минфина неумелой рукой из услужливо подставленного двумя передовиками корытца лихо набросил строительным мастерком порцию раствора в кладку, слегка промахнувшись при этом и забрызгав свой фирменный импортный смокинг.
Я не любитель массовых сборищ, поэтому расположился в сторонке на автостоянке. Там с краю стояли несколько вкопанных в землю скамеек. Поблизости в джипе дремал Коротышка, склонившись по обыкновению головой к рулю. До меня доносился неразборчивый гул выступающих на трибуне, усиленный мощностью многоваттных динамиков. Изредка удавалось различить отдельные слова знакомых со школьной скамьи лозунгов, в ответ на которые толпа взрывалась громовыми овациями. Эти же лозунги, как шаблонное клише, в трафаретном исполнении дублировались на кумаче вздымающихся к небу транспарантов. Их истово, как за штанину забредшего чужака дворняга, трепал налетевший ветер.
Я всё ждал, когда же мэр Белой Башни появится на трибуне. Ведь личность его органично вписывалась в сюжет протекающего действа, ибо без его активного участия и не было бы всего этого торжества. Но кто-то там наверху видимо решил обойтись без излишних действующих лиц. Мурат так и не озвучил в микрофон ту приготовленную речь, над которой добрых два дня пришлось мне корпеть.
Когда усилители разразились аккордами популярных мелодий, я понял, что на этом официальная часть завершена. Далее следовала концертная программа. На стоянке наметилось вялое движение подтягивающихся сюда участников митинга. Не всех интересовал эстрадный концерт. Увлечённые обсуждением события, люди особенно не спешили убраться с площадки. Автомобили неторопливо покидали места парковки, постепенно освобождая автостоянку.
Мурат появился неожиданно. Я заметил его, когда он уже приблизился к машине с противоположной от водителя стороны. Он шёл, ссутулившись, и сильнее обычного припадая на раненую ногу. В рассеянном взгляде запечатлелось выражение отрешённости и усталости. Поднявшись со своего места, я наклонился, чтоб забрать брошенный на спинке скамейки пиджак. И в этот момент услышал позади себя два прозвучавших сухих щелчка, похожих на треск попавшей под ботинок в лесу прошлогодней ветки. Инстинктивно дёрнулся на звук и увидел, как метрах в двадцати от меня иномарка с затемнёнными стёклами, бешено взревев мотором, с пробуксовкой, едва не сбив пешехода, рванула на предельных оборотах с места и тут же понеслась прочь по шоссе.
На стоянку мгновенно хлынули любопытные, тесно заполняя пространство. Коротышка с перекошенным лицом, непрестанно сигналя, бешено вращал баранку, будто хотел её оторвать, объезжая людей и автомобили, препятствующие на пути. Пока ему, наконец, удалось выбраться с паркинга на простор, иномарка давно скрылась за ближайшими поворотами дороги.
С трудом пробившись сквозь плотное кольцо орущих зевак к месту происшествия, я обнаружил Мурата лежащим ничком на пыльном асфальте. Одна рука его была неловко вывернута, другая осталась прижатой под животом, и из-под неё растекалось бурое пятно, на глазах увеличиваясь в размерах. Пострадавший не подавал признаков жизни.
Дежурившая на массовом мероприятии бригада медиков расторопно оказалась на месте. Да и стражи порядка тоже проявили похвальное рвение. Появились носилки, милиционеры живо освободили проход в толпе для выноса раненого. И бездыханное тело Мурата погрузили в «скорую». Пронзительно завизжала сирена и, судорожно мигая синим маячком, неотложка умчалась в сторону горбольницы…
Руслан так и не догнал киллера. Сбежавшаяся толпа помешала ему проехать. И милиция след преступника не обнаружила. Оказался один очевидец, который в момент совершения преступления находился рядом с машиной убийцы. Он утверждал, что видел ствол в слегка приоткрытом окне иномарки с густо тонированными стёклами и произведённые из него две огненные вспышки. Даже расслышал, как после этого стрелок с заднего сиденья крикнул водителю: «Гони, Амиран!» и выругался при этом по-грузински…
Толпа долго в тот день возмущалась и не покидала место трагедии. До сих пор люди испытывают шок, вспоминая ту историю. А у меня всё расплывается перед глазами то бурое пятно, подёрнутое ещё не впитавшейся в землю плёнкой пыли с вкраплениями мелких соринок. И мечется трепетная мысль в мозгу, как бабочка в закупоренной банке: «Таков закономерный итог в судьбе любого реформатора!»
Все пять дней, пока Мурат находился в коме, я посещал его в реанимации. Доктор сказал, что оба ранения серьёзны и задеты жизненно важные органы. Но я верил в могучий организм шефа. Он непременно должен выкарабкаться и продолжить начатое дело. Иначе не могло быть. Без его строгого надзора такие, как Санакоев и Хестанов быстро растащат все выделяемые на благое дело средства.
Когда раненый пришёл в сознание, мне разрешили его навестить. Мурат был крайне плох, и говорить ему давалось с трудом. Однако, превозмогая немощь, он пожелал видеть меня. Он благодарил за мою верность и надёжность. Сокрушался, что столько сил положил ради улучшения жизни граждан, и всё-таки нашёлся такой, кто решился в него стрелять.
– Может это какой-нибудь псих ненормальный был, – вторил я заблуждению шефа, про себя понимая, кому он реально мешал своим существованием.
– Хотелось бы в глаза ему взглянуть, – как приговорённый в последнем слове, выразил Мурат навязчивое желание.
– Вот поймают скоро мерзавца, тогда на суде и посмотришь ему в глаза, – с наигранной убедительностью заверил я. Сам с внутренним содроганием отметил насколько омертвело лицо бедняги пугающе заострившимися чертами и пожелтевшим цветом кожи. На белоснежной простыни особенно жалко выглядела безжизненно вытянутая рука с прилаженной трубкой капельницы.
Напоследок Мурат высказал сожаление о том, что не сможет увидеть все этапы строительства.
– Пока поднимусь, всё без меня закончат, – из последних сил еле слышно прошептал он немеющими губами и устало опустил веки.
Доктор тронул меня за плечо и молча кивнул в сторону двери. На этом моё посещение закончилось, и я покинул бокс реанимации. И тут неожиданно вспомнилось мне предсказание странного старика, встреченного несколькими неделями ранее на болоте. Ведь он тогда сказал, что ведьма потребует себе жертву.
Той же ночью Мурата не стало. Хоронили его всем городом. Я не смог заставить себя принять участие в траурной церемонии. Слишком много утрат случилось в последнее время. Ни на гражданскую панихиду, ни на кладбище я не явился. Всё это время беспробудно пил, отгородившись от мира стенами своего холостяцкого убежища. Прошло много дней, когда улеглись страсти, и я немного пришёл в себя, тогда-то без посторонних глаз посетил могилу шефа. Возложил цветы на осыпавшийся холмик с временным деревянным крестом. Помянул усопшего, оставив початую бутылку на видном месте. И только собрался было уходить, как за спиной ощутил постороннее присутствие. Обернулся. Коротышка, неухоженный и обросший щетиной, с потерянным видом погорельца молча взирал на меня. Его повёрнутые зрачками внутрь глаза не источали интереса к жизни и весь его внешний облик производил впечатление зомби, неприкаянно блуждающего среди крестов и надгробий.
– Вот такой дэла, – словно проржавевший стальной засов на воротах, глухо проскрежетал кумык невпопад вместо подобающего случаю приветствия.
– Да-а. Убили такого человека! – вторил я в той же мрачной тональности.
Мы постояли с минуту молча, погружённые мыслями в общее горе. Потом кумык с горестным вздохом нарушил покой уединения насущным для себя вопросом:
– И что будэм дэлат без Мурата?
Признаться, меня самого угнетала эта мысль. Только в более широком масштабе. Было совершенно непонятно, что теперь станет с тем грандиозным проектом, в который мэр вложил столько сил. Некому продолжить начатое дело. Могущественных противников БАЛИ, наоборот, множество. Нет дела им до народного блага и национальных интересов страны. К власти дорвались личности демократического толка без стратегического ощущения роли России в глобальной перспективе. Эти мелкопоместные предводители озабочены единственной целью – наполнить побольше собственную мошну. Мне нечего было ответить Руслану. И я просто спросил у него:
– Почему ты не едешь к себе в Дагестан?
– Вах-вах! Я же должэн отомстит убийце моего кунака, – пояснил Хасбулатов с искренним недоумением от того, что мне непонятно его столь естественное стремление.
Попытался растолковать ему смысл проблемы:
– Так киллер – мелкая сошка во всём этом деле. Важнее тот, кто заказал шефа.
Изобразив на физиономии муку работы мысли, через затянувшийся промежуток времени дагестанец согласно кивнул и заключил беспрецедентно:
– Как я сам не догадался об этом. Вай, шайтан. Мочить… двоих надо!
– Как минимум, – подтвердил я бесстрастно. Этот необузданный дикарь в лютости своей безграничен. Если решит, то истребит сколько потребуется народа и рука не дрогнет.
– Сергей, ты случайно нэ знаэш заказчика? – с надеждой опять вопрошал у меня Коротышка.
– Следствие разберётся. А пока ничего не известно.
– Жаль! Я этих шакалов весь жизн буду искат.
– Причастные к убийству должны понести наказание.
– Как только их имэна станут извэстны, ты мне скажи. Ладно?
О чём тут было рассуждать? Когда я мог тут же назвать всех причастных к расправе, самых главных её исполнителей. И кумык, не задумываясь, приступил бы к приведению сложившегося в голове замысла. Он готов генетически заложенной в нём моделью поведения решительно ответить на вызов судьбы. Ведь Мурат для него являлся объектом преклонения, неким идолом со священного капища пращуров. Этот дикий бесхитростный горец тем не менее не лишён благородства и чести. Пусть формат достоинства воспринимает по-своему, но его верность однажды избранному кунаку безгранична и неизменна. Не задумываясь, он пожертвует собой ради погибшего друга. В этом я нисколько не испытывал сомнения. Только нужны ли новые жертвы?
И я ответил:
– Конечно! Лишь только убийцы станут известны, я тебе о них сообщу.
Наивный, он верил, что кто-то станет искать…
С того дня я больше не видел Коротышку. Слышал, что через год, когда на могиле Мурата уже установили каменное надгробие, там, у подножия однажды поутру кладбищенский смотритель обнаружил остывшее тело грязного и истощённого забулдыги. При нём не оказалось никаких документов. Бездомного скромно похоронили за счёт муниципалитета на том же погосте, в самой глухой его части, где покоятся прочие безродные отщепенцы и неустановленные бродяги.

*  *  *

Обескураженный шёл я по улице, возвращаясь с кладбища после посещения могилы Мурата. Настроение было, как у приговорённого к высшей мере на третий день после отклонения кассации о помиловании. А вокруг мир по-прежнему существовал без каких бы то ни было ограничений. По небу всё так же беззаботно ползли облака, устремляясь в неведомую даль. И горы внушительно возносились ввысь, в незаметном своём росте тая глумливое стремление дотянуться до солнца. Белая башня, как страж на колхозной бахче, торчала над городом, погружённая в глубокомысленное молчание. Даже Земля вертлявой юлой по-прежнему продолжала крутиться в бесконечности космоса и не опрокинулась со своей орбиты.
Прохожие буднично спешили по делам, бесстрастно обсуждая мелочные вопросы и улыбаясь друг другу. Только мне одному в этой толпе было паршиво и неуютно. Я и не обратил внимания, когда в нескольких метрах от меня у обочины тротуара притормозила незнакомая легковушка. Приоткрылась задняя дверца и оттуда высунулась голова заведующего производством гидролизного завода, на котором разливают палёную водку. Размещённая на голове физиономия мерзко улыбалась мне навстречу. Когда я поравнялся с машиной, голова инженера Бегизова с этакой издевательской насмешливостью изрекла:
– Ну что, господин Овсянников? Кончилась ваша власть! Теперь наш Кочерыжка покажет вам кузькину мать…
Раздался дурацкий хохот, и автомобиль резко тронулся с места и покатил в направлении к центру. Мимо снующим потоком машин невозмутимо уносилось прочь безрадостное настоящее. А у меня всё рассыпался в ушах звонкими дребезжащими осколками неврастеничный хохот невнятного командира подпольного промысла.
Ничего толком не поняв из хамского выпада завпроизводством, я пошёл дальше своей дорогой.

*  *  *

Даже по прошествии многих лет, вспоминая те неистовые 90-е, разум отказывается объективно воспринимать случившееся с народом безумие. Всем будто разом переформатировали сознание. Люди стали алчными, ненасытными, меркантильными. Никто больше не хотел думать о всеобщих ценностях, благе Отечества или погружаться в заботы ближнего. Каждый замкнулся на собственных потребностях. Мечта овладеть значительным капиталом, стать обладателем дорогостоящей недвижимости охватила, как эпидемия холеры, помыслы граждан. Средства в достижении цели больше не надо стало совмещать с нравственностью поступков. В ход пошли обман и заведомо преступные намеренья. Сын убивает престарелых родителей, чтобы скорей унаследовать их жилплощадь или дети отказывают в содержании собственной матери, не обременяя себя излишними хлопотами. Такая ужасающая реальность становится нормой жизни. Холодный расчёт не имеет под собой моральной основы. Вековой опыт поколений в наработке лучших человеческих качеств напрочь отвергнут. Благородство, достоинство, честь – оказываются уделом наречённых идиотами граждан, когда жёлтый бес наживы правит свой бал.
События 90-х годов двадцатого века оказали переломное влияние на ход дальнейшей истории России, порвавшей со своим социалистическим прошлым. Страна сломя голову ринулась к рыночной экономике и встала на путь демократического развития. Переход этот трудно давался, было много сопротивления со стороны партийно-советской номенклатуры. Так в августе 1991 года бывшими был организован небезызвестный путч ГКЧП, призванный положить конец демократическим реформам в Советском Союзе.
Мятеж был подавлен и либерально-демократические силы заявили о якобы произошедшей в стране революции и своей победе в ней. Большинство населения понятия не имело, что там творится в столице и сочло случившееся всего лишь эпизодом борьбы за власть в высшем руководстве государства. Иными словами, люди поняли для себя, что с 19 по 22 августа 1991 года совершился обычный дворцовый переворот. И это стало началом распада СССР. А дальше сторонники и противники нового курса столкнулись с неизбежностью внутриполитического конфликта. Здесь речь идёт о так называемом Ельцинском перевороте, когда были разогнаны Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации. События с 21 сентября по 4 октября 1993 года произошли вследствие возникшего конституционного кризиса, развивавшегося с декабря 1992 года.
Если в 1917 году гипотетическим сигналом к сверженью самодержавия послужил холостой выстрел из орудия крейсера «Аврора», то в 1993 году из танкового орудия был сделан выстрел бронебойным снарядом по Белому дому, где находились всенародно избранные представители. Таким образом, демократия, насаждаемая насильственным путём, вылилась в вооружённые столкновения на улицах Москвы с последующими действиями войск, в ходе которых погибло более сотни человек. Результатом противостояния стало насильственное прекращение действия в России существовавшей с 1917 года советской модели власти.
Все эти переустройства уклада жизни народа породили массу негативных процессов. В обществе рухнули вековые устои. Мир был создан из хаоса и не стоит удивляться тому, что его проявления до сих пор напоминают о себе. А жизнь – это только пролог к чему-то непостижимому. Хроника же событий есть дань уважения прошлому.
Я никогда не верил в прагматизм, как основу существования русского мира. Поэтому происходящие в России события не считаю спланированной акцией расчётливой группы стратегов. По этому поводу один известный политолог дал такое определение: «Россия всегда на распутье: пойдёшь направо – коня потеряешь, налево – шею свернёшь!» И здесь не остаётся места для собственного волеизъявления. Население лишь фон к историческим явлениям и политики, как говорится, ходят в народ только по большой нужде. Если нет веры в душе, сколько не осеняй себя крестным знамением, не станешь святым угодником.
Мурат никогда не стремился запечатлеть свой образ в иконостасе исторических личностей. Он просто делал то, что от него требовалось. И делал так, как сам считал правильным. Результаты его деятельности представлены в городской инфраструктуре сетью отремонтированных дорог, бесперебойным функционированием служб и производств, обеспечением бюджета достаточными налоговыми поступлениями и прочее. Проект БАЛИ призван был вывести республику из разряда дотационных и устранить навсегда безработицу. Да что там рассуждать об этом, когда архитектор всех достижений мёртв. И мне больше не хотелось продолжать ещё кому-нибудь содействовать в делах, направленных на благо в таком непредсказуемом обществе. Пусть другой городской распорядитель подбирает себе новый штат сотрудников, а меня увольте от чести участия в новом формате.
В таком мрачном расположении духа я направился в мэрию, чтоб собрать там свои вещички и навсегда покинуть стены учреждения. Тяжёлое чувство не покидало, когда я вошёл в приёмную, где привычно царила секретарша Мурата Ирочка. Сексуально колыхаясь пышным бюстом, она, по обыкновению, понизив голос до трагического шёпота, произвела мне обзор последних новостей. Из чего я узнал, что на посту мэра Белой Башни теперь управляется Борис Санакоев.
– Так вот, значит, чему радовался завпроизводством гидролизного завода инженер Бегизов, – догадался я. – Ставленник подпольных дельцов возглавил городскую управу. Невероятно, но факт!
Из всего этого следовало, что Санакоев является и тем самым неведомым Кочерыжкой, владеющим наиболее прибыльным в городе производством. Становилось понятным откуда исходила инициатива по подрыву благих начинаний покойного мэра. Стало быть, орудовавшая среди нас крыса методично подгрызала устои госструктуры, добиваясь своих корыстных целей.
– Ну, да ладно! – безнадёжно решил я. – Меня это больше не касается. Пусть другие теперь во всём разбираются.
А задело меня другое известие. И касалось оно Янины. Пока я заливал горе водкой, события развивались самым драматическим образом для моей недавней коллеги.
– Вы же слышали, Сергей, как накануне убийства мэра Янина Соломоновна во всеуслышанье в этой самой приёмной грозила расправой Кессаеву, – страшно выпучивая глаза, осведомляла меня дальше владеющая эксклюзивной информацией приближённая к достоверным источникам особа.
– В порыве ревности что только не ляпнет влюблённая женщина, – не придал я значения услышанному.
– Тем не менее, её арестовали и содержат в следственном изоляторе. Это Борис Санакоев активно содействовал следствию и дал показания по делу об убийстве мэра, ведь Янина Федермессер в его присутствии грозила расправой Мурату Черменовичу. Ходят слухи, что она является заказчиком этого преступления. А исполнители пока не найдены.
– Ну да. Представился, наконец, подходящий повод подонку, чтоб расправиться за все унижения с Яниной, – уяснил я для себя ситуацию. – Борис давно зуб на неё точил…
И в этот самый момент открывается вдруг дверь кабинета мэра и в дверном проёме проявляется натуральным своим естеством Борис. Как же его, однако, преобразило новое назначение! Внешность всё так же оставалась невзрачной: тёмные гематомы под глазами, жиденькая чёлка на лбу, непрезентабельная худоба измученного воздержаниями аскета. Но появилась непривычная для него осанистость в движениях, вызов – в глазах, даже одежда уже не болталась на нём, как балахон на огородном пугале, а ниспадала продольными складками на манер тоги римского патриция. Во всяком случае мне так показалось.
– О-о-о! Сколько лет, сколько зим! – радушно разведя руки вроде как для жарких объятий, зашёлся в притворном экстазе новоявленный градоначальник.
– Моё почтение, господин мэр, – с неприкрытой долей сарказма ответил я на столь бурное выражение чувств в мой адрес.
Не обращая внимания на мой иезуитский тон, он нежно, словно приглашая партнёршу к танцу, подхватил меня за талию и увлёк за собой в кабинет со словами:
– Нам есть о чём поговорить, дружище!
Да. Нам было о чём поговорить. И я принял любезное приглашение. В апартаментах шефа всё оставалось, как и в его бытность. Разве что над креслом нынешнего хозяина кабинета рядом с государственным гербом появился портрет действующего президента страны. Я оставался стоять, вдыхая привычные запахи рабочей обстановки, пока Борис суетливо копошился в утробе объёмистого сейфа. Достав оттуда бутылку коньяка и пару стопок, он всё это церемонно водрузил на стол, разлил содержимое неравномерными порциями и там, где оказалось больше, пододвинул мне, словно приглашая принять подношение. Мне стало даже забавно наблюдать за его действиями, ибо всё это походило на индейский ритуал с закапыванием томагавка войны. Только я не был настроен на мирный исход, но коньяк, тем не менее, выпил. Проглотил единым махом. От предложенной закуски в виде наломанных долек шоколадной плитки с брезгливой миной на лице отказался.
Да. Нам было о чём поговорить. Но сначала я принялся выслушивать его.
Он начал с того, что обескуражен гибелью Мурата. Я молча принял слова его к сведению.
Он сказал, что многому научился у Мурата. Я смолчал.
Он с большим вдохновением продолжил в том же духе, мол, трудно без Мурата приходится ему на столь ответственном посту. Я опять не подал ни звука в ответ.
С настойчивостью дятла, долбящего в одно и то же место чугунный столб, он продолжал, мол, что бы там ни было, но кто-то должен исполнять гражданский долг перед государством. (Выходило так, будто его принудили к этим обязанностям). Я снова промолчал.
Выдержав паузу, он сказал с тяжким вздохом скорбящей вдовы, что ему очень недостаёт опыта Мурата.
Я молчал.
Тогда он зашёл с другой стороны:
– Сергей, согласитесь, за последние годы у нас сложился сплочённый коллектив и так приятно было работать в нём.
Я сдержанно кивнул и сказал, что и мне было приятно работать в такой команде.
Он продолжал с измученным видом финиширующего марафонца:
– Поверьте, Сергей, я всё время помнил о вас и собирался, как только разгребу неотложные дела, сам с вами связаться. Вы самый необходимый мне помощник и я ценю вас, как большого профессионала. Другого такого преданного и прямолинейного соратника трудно подыскать. Я знаю, как дорожил вами Кессаев. Вам можно доверять.
Он продолжал бы ещё напевать хвалебные оды в мой адрес, но резко осёкся, наткнувшись, словно немецкий «Тигр» на противотанкового ежа, на мой ощетинившийся взгляд.
– Полноте! – остановил я поток приторной лести, льющейся из уст краснобая. – У меня едва не вскружилась голова от осознания собственной значимости.
– Скромность делает вам чести, – ответил Санакоев. – Я это ценю и делаю предложение работать на меня. Вы же знаете, Сергей, как я вас уважаю. Мы ведь всегда ладили между собой.
От таких вынужденных задушевных излияний у меня на лицо невольно навернулось брезгливое выражение, и я поспешно оборвал его речь:
– Нет. Вовсе не из дружеских побуждений ты делаешь мне предложение. – Я нахально схватил бутылку со стола, сам плеснул коньяка в свой стакан и разом проглотил изрядную порцию напитка. После этого продолжил. – А хочешь, Кочерыжка, я скажу тебе чего ты боишься?
Лицо его исказилось судорогой испуга от неожиданности. На моё наглое поведение он попытался как-то ответить, но получилось невнятно, донеслось лишь неразборчивое бормотание вроде жалобного блеяния, застигнутого хозяином на грядке с капустой шкодливого козлика. С большей решительностью я ударился вглубь своих откровений:
– Ты не знаешь, чего ждать от меня. Правильно догадываешься, что у меня сохранились связи в Москве. Все контакты с высокопоставленными лицами Мурат осуществлял при моём непосредственном участии. В любой момент могу дать ход делу о творящихся безобразиях в Белой Башне и тогда тебе не поздоровится.
– Ну какие у тебя могут быть факты! – попытался отмахнуться от меня прохиндей.
– Могу хоть сейчас отправить в Следственный Комитет Российской Федерации посмертное письмо бедняги Бекоева. И сопровожу его своими комментариями. Думаю, твоему покровителю Кантемирову не удастся на этот раз замять скандал. Конец его политической карьере будет обеспечен. Да и тебе самому не миновать тогда уголовной ответственности.
Заметно помрачнел Кочерыжка от моих откровений. Даже его тщательно прилизанная чёлка непостижимым образом вдруг отклеилась от основания и вяло свесилась на самые глаза. Но делец преобладал в нём над прочими способностями натуры. И Борис решился на торг:
– Скажи, что ты хочешь? Мы всегда можем договориться.
Я измерил его уничижающим взглядом и решительно выдвинул свои требования:
– Если хочешь, чтоб всё обошлось мирно, то немедленно оставь в покое оговорённую тобой Янину. Я не допущу сделать её жертвой твоих посягательств. Пусть её выпустят из следственного изолятора.
– Это всё?
– Нет. Ещё прояви заботу о семье Мурата. Кессаев заслужил, чтобы добрая память о нём сохранялась в народе. Он не чета вам с Кантемировым – продажным торговцам наследия предков.
– Напрасно, дорогой, ты так категоричен в оценке моих личностных качеств. Я и сам бы не оставил без внимания семью погибшего товарища. А насчёт госпожи Федермессер не беспокойся, она сегодня же окажется на свободе. Честно говоря, я был бы счастлив больше не иметь с ней никаких дел.
– Тогда больше не о чем с тобой говорить, – повернулся я спиной и направился к выходу. Вдогонку услышал заискивающую реплику, прозвучавшую, как мольба мученика о пощаде:
– Так мы договорились! Я надеюсь на твоё слово, Овёс.
В ответ я лишь хлопнул дверью и, оказавшись по другую сторону её, испытал истинное облегчение. Укоризненный дух Мурата больше не присутствовал здесь и навсегда покинул стены некогда принявшего его в своё лоно учреждения. Я это чувствовал. Мне тоже больше нечего было здесь делать. Я понял, что никогда сюда уже не войду. Слишком тягостны воспоминания.
Я вышел через парадный вход мэрии на каменную лестницу, амфитеатром спускающуюся к прилегающей внизу площади, украшенной внушительной чашей клумбы в пёстром цветочном отображении сокровенной мечты флориста. Пышные гладиолусы и нежные розы, как цвета в радуге, гармонично сочетались в композиции, совсем не доминируя сочностью расцветки над скромными ромашками, фиалками и васильками. Природой им определено равенство прав в растительном мире.
Полной грудью я вдохнул в себя аромат цветочного великолепия, ощутив ток истинной жизни вокруг. А дальше за клумбой простирался город, тревожа пространство гудками проносящихся автомобилей, мельтешением беспокойной толпы, бурлящей заботами текущего дня. От осознания своей причастности к этой жизни я почувствовал себя прекрасно. В лёгкой пелене испарений я различил торжественный блеск золочёного конфетти пылинок, ниспадающих сверкающим каскадом на мою голову. Однако мне удалась заключительная сцена. Я указал слизняку на его место в сточной канаве. Это стоило посмотреть!
Как в наполненном паром сосуде, гонор распирал меня изнутри, распаляя безмерно самолюбие. Меня прямо раздувало от тщеславия. Золото пыльного конфетти нимбом кружилось над головой. Шёлковое полотнище государственного символа бодро трепыхалось на ветру выцветшим триколором, вздёрнутое на флагштоке к небесам. Я, как могучий Тесей над трупом убитого Минотавра у ног, преисполнился ражем храбреца. Я сопоставлял с собой образ Ричарда Львиное Сердце – победителя во многочисленных битвах и предводителя рыцарей Круглого стола – короля Артура. Поистине, кураж щекотал мне нервы.
Я был готов поклоняться себе, как языческому изваянию.
И вдруг в ореоле витающей позолоты я единым махом вернулся в образ испытавшего на своём веку и радости побед, и горечи падений человека. От нахлынувшей реальности, после испытанного блаженства вознесения, стало муторно на душе, и тухлый привкус сероводорода отразился на языке, будто я отведал несвежей яичницы.
Только каменная башня в угрюмом молчании бесстрастно взирала свысока на простирающийся внизу город.

*  *  *

На другой день после моего визита в мэрию мне позвонила сама Янина и выразила благодарность за проявленное участие к её судьбе. В голосе её чувствовалась усталость. Видимо все эти кошмары последних дней тяжело дались ей. Однако мне было необходимо осведомиться у неё относительно некоторых фактов недавнего совместного нашего прошлого, из-за которых я испытывал озабоченность. И я попросил Янину о встрече. Ответом было затянувшееся молчание, после чего бывшая моя коллега по работе с явной интонацией недовольства, пересиливая себя, всё же проявила любезность со своей стороны, назначив мне рандеву на полдень в заштатном кафе на окраине города.
– Там мы не привлечём к себе постороннего внимания, – объяснила она такое своё решение. – Надоело выслушивать гнусности со стороны подверженного обработке средствами массовой информации обывателя. Конкуренты на этот счёт постарались.
Я счёл уместными её опасения и заверил:
– Прибуду вовремя и надолго не задержу…
Кафешка действительно оказалась пустой, неприметной. Так, пару-тройку посетителей занесло сюда за то время, пока мы с Яниной проводили свою встречу. Никто на нас даже внимания не обратил. Видимо мы походили на обычную парочку, уединившуюся за дальним столиком в углу. Это было так кстати, что мы без помех смогли решать занимающие нас вопросы.
Единственный служитель заведения, он же и его хозяин, казалось, совершенно не заинтересован в процветании своего детища. Глядя на него, складывалось впечатление, что работник сервиса прямо сейчас заснёт за прилавком. Мне впервые в жизни импонировал такой инфантильный «трактирщик».
Янина села спиной к окну и на фоне яркого света, льющегося снаружи, вырисовывался лишь её силуэт, а сама фигура выглядела этакой тёмной проекцией на светлом фоне. Даже её огненно-рыжие космы, обычно представлявшие собой осенний переполох в берёзовой роще, теперь перепутанностью волос символизировали сумятицу мыслей, концентрирующихся в этой незаурядной голове. Это было похоже не на живое изображение человека, а на вырезанную из картона декорацию, пока ещё не раскрашенную художником цветными красками. Проявлялись только глаза, которые являлись частью этой декорации. Но они не были глазами Янины. В них отсутствовал живой блеск.
Первым делом я спросил, как она восприняла факт покушения на мэра. На что экс-советник погибшего градоначальника неожиданно заявила:
– Это я его убила!
И дальше она рассказала такое!..
Оказывается, Янину уведомил её человек, орудующий в ближайшем окружении Хестанова о том, что на Кессаева готовится покушение руками грузинских наёмников. Но она умышленно умолчала об этом накануне поездки мэра на тот роковой митинг в честь закладки первого камня в строительстве главного объекта планируемого комплекса БАЛИ.
– Что вас побудило так поступить? – буквально ошарашенный её признанием, попытался я осознать безрассудство Янины. – Ну, повздорили накануне. С кем не бывает. Тем более между вами не впервой возникали подобные стычки.
– Ничего вы не понимаете в отношениях между мужчиной и женщиной. Я ведь его любила и надеялась на совместное будущее. То, что он не гнушался интимными связями со случайными бабами, я бы могла как-то пережить. Всё равно от них он вернётся ко мне. Так бывало всегда.
– И что же изменило ваше мнение?
– Это когда он заявил мне, что возвращается к своей благоверной. После гибели Казбека в нём созрело это неожиданное решение. А я в свою очередь поняла, что теряю его навсегда, ибо о случайных связях мужчина легко забывает, а к законной жене возвращается для серьёзных отношений.
– Так Мурат находился в законном браке с Юлией.
– Это был мой последний расчёт в этой жизни на создание собственной семьи. И он рухнул! В одно мгновение. А я ведь этого сельского дурня извлекла ниоткуда и вывела в люди. Он воздал чёрной неблагодарностью за всё, что я для него сделала. Я не могла ему этого простить.
И тут на лице этой мужественной женщины появились слёзы. Скупые, застывшие, какие случаются только у настоящих мужчин. Просто глаза её залоснились избыточной влагой, так и не сорвавшись каплями с ресниц. И голос Янины не дрогнул, когда она продолжила исповедь:
– В нём победило его крестьянское начало. И он решил вернуться к привычному положению – крутить хвосты быкам и ворочать навоз лопатой.
– Ну это его право выбора. Во времена моей бабки была популярна в народе одна песенка, где рефреном звучала такая строка – «прокати нас, Петруша, на тракторе». Может его просто привлекало быть первым парнем на селе. И пусть бы катал себе девок на тракторе за околицу. Кому какое до этого дело?
– А как же я? Хотя от него всегда исходил навозный дух. Я это постоянно чувствовала. И должна была понимать, что не место в одной упряжке нескладному коню и трепетной лани. К сожалению, на сей раз мои расчёты оказались несбыточны.
– Понятно! – выдавил я из себя. – А вам известно кем в действительности оказался неведомый хозяин самого прибыльного в городе – водочного производства?
– Я давно догадывалась, но реальное подтверждение получила тоже после нашей размолвки с Муратом. Был у меня тайный разговор с этим Бориком-Кочерыжкой.
– Ну и на чём сошлись?
– А ничего нового. Остановились на непротивлении сторон. То есть, Санакоев обещал блюсти нейтралитет.
– И не сдержал данное им слово?
– Обстоятельства изменились. И он узрел для себя выгодный шанс. Решил расправиться со мной. Если бы вы, Сергей, не вмешались… Хотя мне теперь всё равно. Жизнь больше не имеет смысла.
Я вспомнил ту первую встречу Янины с Муратом, когда он, будучи претендентом на пост мэра, столь бездарно растрачивал себя перед собравшейся толпой избирателей в городском парке. При виде неумелого сельского увальня, осмелившегося претендовать на что-то большее в своей жизни, у несгибаемой и волевой возмутительницы политического бомонда вдруг несвойственным огнём воспламенился взор. Она ещё тогда что-то уловила для себя в амбициозном селянине. Мурат явно пришёлся по нраву рыжей бестии. Теперь могу зуб дать за это! Уверен, он произвёл на неё впечатление с первого взгляда. И иначе, чем любовью, не назовешь возбудившееся в Янине чувство.
Делать нечего, обманувшаяся в ожиданиях женщина в виду присущей породе преобладающей в психике чувственности склонна на неадекватные поступки. Тут уж натуру не преодолеть. И было бы неправильно судить её с позиции мужской логики. В такие моменты самка не отдаёт отчёт своим действиям.
Я и не собирался осуждать Янину. Мне искренне жаль было её неоправдавшихся надежд. Пусть бог рассудит их союз. Меня же тревожило ещё одно опасение. Судьба пропавшей Лауры. В её исчезновении, как известно, подозревали Казбека, хотя никаких доказательств тому представлено не было. Я категорически не мог поверить в то, что парень причастен к такой мутной истории. Поэтому задал Янине напрямую давно мучивший меня вопрос:
– А у вас есть какие-нибудь предположения насчёт исчезновения Лауры Гуцериевой?
– Казбек здесь ни при чём, – однозначно заверила социолог. – Не было нужды ему убирать девицу. Он был уверен в заступничестве влиятельных друзей. Да и авторитет отца много значил.
– Но куда же тогда она пропала?
– Я полагаю, скорее всего об этом ведает компания Кантемирова. Это им было на руку очернить любым способом семью Кессаевых. Возможно, скоро мы узнаем финал этой истории.
Больше говорить мне было не о чем. И Янина сама проявила интерес по поводу дальнейших моих действий:
– Сергей, сдаётся мне, что ты замышляешь поднять бучу. Знай, я на твоей стороне и в любом случае поддержу. На этих сволочей и у меня душа горит. Но если хочешь послушать дружеского совета, то сделай милость.
В прозорливости госпоже Федермессер не откажешь. Я действительно после её слов утвердился в желании, чтобы вывести на чистую воду всех злонамеренных персонажей трагической истории. А с её поддержкой мои шансы многократно возрастали, поскольку она владела неисчерпаемой информацией. Мне страсть как хотелось, чтоб виновные понесли заслуженное наказание. Электрическим стулом кара, конечно, не увенчается, но хоть какое-то осуждение должны же озвучить в обществе компетентные органы. В таком расположении духа я согласился услышать её мнение:
– Вы же знаете, Янина Соломоновна, насколько я ценю ваши рекомендации.
Заметно было, как ей нелегко даётся весь этот затеянный мною разговор. Зажжённая сигарета в её дрожащей руке непривычно дёргалась мелкими рывками, аж осыпающийся от этого пепел словно перхотью усыпал пол подле её ног. Наконец она решилась:
– Своим разговором, Сергей, ты достаточно навёл страха на Санакоева. Но лучше этим и ограничиться. Пусть молится на тебя. Если же усугубить положение, то вся эта бедовая кодла почувствует для себя угрозу. И тогда они способны на самые непредсказуемые действия.
– А так им всё сойдёт с рук.
– Ты же понимаешь, что в политике ради обретения тёплого местечка у кормушки любые подлые и мерзкие методы приемлемы. И бороться с этим бессмысленно. Это всё равно, что головой бетонную стену пробивать. Я настоятельно советую тебе отступиться от задуманного. Плетью обуха не перешибёшь. Сложившаяся в республике криминальная система безжалостно тебя уничтожит. Имей это в виду. Юридически ты ничего не сможешь доказать…
Полный разочарования я покидал кафе. Не давало покоя поселившееся в душе недовольство занятой Яниной, как я считал, пораженческой позиции. Я не мог с этим так запросто смириться. У меня не было объяснений угасшему в ней неукротимому духу. Поэтому, поразмыслив как следует несколько дней, решил навестить вдову Мурата Юлию. Мне было важно знать её мнение обо всём этом деле.
У меня был её рабочий телефон, и с учащённо бьющимся сердцем я набрал нужную комбинацию цифр. Голос её звучал ровно и, наговорив друг другу кучу любезностей, как это принято между интеллигентными людьми, мы закончили тем, что она пригласили меня заехать к ним в гости.
Дождавшись окончания рабочего дня, я отправился с визитом. И вот я опять перед деревянной коробкой кессаевского домовладения с трёхцветной кошкой на крыльце, среди садовой зелени и копошащихся в земле кур. Не надо было долго вглядываться вокруг, чтобы убедиться в том, что всё здесь осталось по-прежнему. И видимо долго ещё не изменится. Однако появившаяся в дверях на мой стук хозяйка дома уже не показалась мне прежней Юлей. В глаза бросилось то, что в её забранных чёрной траурной лентой волосах печально засеребрилось сединой пережитое горе. Да в лице, несмотря на кажущуюся невозмутимость, улавливался след тщательно скрываемой скорби, временами набегающей тенью отчаяния. Она напомнила мне своим видом Ярославну на крепостной стене. Только плача её не прозвучало.
Мы прошли в гостиную. Я опустился в кресло подле окна. Юля пристроилась на диване напротив, смиренно сложив руки на коленях, как это делают пациентки на приёме у врача перед тем, как выслушать окончательный диагноз.
Я сидел и принуждённо рассматривал герань в пластиковом горшке, выставленную на подоконнике, вдыхая ароматы заготовленных хозяйкой лекарственных сборов. Тягостное молчание, казалось, продлится вечность. Тиканье настенных часов болезненно отдавалось в мозгу оглушительным грохотом. Временами я искоса поглядывал на Юлю и снова переводил взгляд на горшок с геранью, не зная с чего начать разговор. А её потупленный взор всё это время был сконцентрирован на собственных пальцах, которые нервно вздрагивали, как лапки у котёнка во время сна. И чтоб вывести её из состояния наваждения, вероятно потребуются способности мага или специалиста по гипнотическим перевоплощениям. Во мне всё больше крепло сожаление о том, что явился сюда.
Наконец я набрался решимости и заговорил о чём-то незначительном, отвлечённом, пустом. Она отвечала мне невпопад. Разговор не клеился. Безумно хотелось курить. Но я не решался спросить разрешения, будто бы этим кощунством мог нарушить сакральность момента в жилище почившего некурящего домочадца. Рот наполнялся липкой слюной и приходилось её непрестанно сглатывать.
Бывает, что вы лет двадцать не виделись с закадычным другом детства, с которым прежде запросто делились и радостями, и бедами. И вот прошедшие годы обоих вас значительно изменили. Вы стали совершенно другими людьми. Каждый со своим мировоззрением и принципами. И жизнь ощущаете по-разному. Но это обоим не заметно сразу. Вы с открытой душой бросаетесь друг другу в объятия. А позже за время встречи вдруг выясняется, что кроме пресловутой памяти о прошлом, нет больше ничего, что бы вас объединяло. Пытаетесь реанимировать в душе ту беззаботность юношеских лет, радость насыщения дружеским общением, уверенность в незыблемости совместных интересов. Но ничего этого вам не удаётся. И распространяется внутри горечь разочарования от неоправдавшихся ожиданий. Вот и весь расклад.
Протянулось наше молчаливое общение довольно долго. Часовой маятник, отстукивая протекающие мгновения, как каплями из-под колёс проносящихся автомобилей, успел ими забрызгать всё пространство вокруг. Так и хотелось скорее стряхнуть с себя налипший слой тягостных мгновений. Только требовалось соблюсти нормы приличия прежде, чем покинуть помещение.
В конце концов она нашла в себе силы, поднялась с дивана и вышла из комнаты, оставив меня в одиночестве подвергаться тягостному испытанию маятником. Немного погодя, она вернулась с чаем и печеньем домашней выпечки. Достала из посудного шкафчика две фарфоровых чашки с блюдцами и пригласила меня к столу. Я последовал её предложению. Выпить чая в доме друзей – обычное дело при подобных визитах. Женщины всегда подают на стол что-нибудь из собственного ассортимента меню и это бывает вкусно. Я приготовился в завершение удовлетвориться чаепитием, высказать восхищение по поводу кулинарных способностей хозяйки и чинно откланяться на прощание. Делать нечего, и это достойный выход почтивших память отошедшего в мир иной раба божьего близких ему людей.
И всё же она сама решилась заговорить. Может быть накопившееся внутри только теперь выплеснулось наружу. Пожалуй, скорее она вспомнила какая роль отводилась мне в судьбе её суженого.
Подняв на меня глаза, она призналась обыденным тоном:
– Совсем одиноко стало нам с Ингой.
Тембр её голоса не отдавал особым трагизмом, и я понял, что Юля смирилась с неизбежным. Утрата уместилась внутри неё.
– Но с вами же рядом Мурата отец, – в бойкой попытке приободрить, живо напомнил я.
Женщина посмотрела на меня так, будто на маленького проказника, сделавшего глупость, и совершенно бесстрастно продолжила:
– Знаете, папа не вынес трагедий последних дней. Он умер спустя неделю после кончины Мурата.
– Извините. Не знал. Мои соболезнования,.. – застигнутый врасплох скорбным известием, промямлил я виновато. Про себя подумал: «С меня достаточно меланхолии последнего времени, чтоб предаваться в большей степени унынию из-за смерти едва ли близкого мне старика. Ну пожил своё на свете старший Кессаев и ладно. Тут вот молодые, в расцвете сил погибают. О них сейчас в самый раз скорбеть».
И всё же нечто похожее на жалость проскользнуло внутри, будто воровато прошмыгнула кошка с хозяйской кухни, унося сосиску в зубах. Надо же, ещё дурацкая мысль, как муха к сметане, навязчиво липла в мозгу: «А с протезом похоронили старика или без? Ведь в могиле ему ни к чему искусственная нога…» Но бестактность такого вопроса являлась столь очевидной, что не имела оснований быть озвученной.
Помолчав, вдова сказала:
– Он умер тихо. Во сне. Был ещё тёплый, когда приехала «скорая помощь».
– Да, – сказал я. – А мог бы ещё пожить.
– Сказали: инсульт, – добавила она смиренно.
– Понятно, – сказал я.
Чтоб не сидеть истуканом и хоть как-то проявить себя действием, я слегка пригубил чашку с чаем, и тут же поставил её на прежнее место. Хозяйка, казалось, совсем не замечает, что гость не притронулся к её кулинарным изыскам. Я сожалел, что явился сюда, и корил себя за тупую навязчивость.
И тут её словно прорвало:
– Я сначала не поняла почему меня вдруг назначили заведующей аптекой. Но потом к нам приезжал новый мэр Санакоев и он был так любезен. Столько признательных слов выразил в адрес Мурата. Сказал, что просто обязан позаботиться о семье близкого ему друга и соратника.
– Понимаю, – как-то неопределённо вторил я её откровению.
– Замечательный, внимательный человек, – с вдохновением продолжила Юлия поток откровений. – Был так убедителен. Невольно я поддалась его обаянию, когда согласилась принять выделенную нам финансовую помощь в связи с постигшим семью горем. Это оказалось так кстати, чтоб покрыть издержки семейного бюджета, понесённые в последнее время, ведь денег после Мурата осталось совсем немного – он не заботился о сбережениях. Санакоев в трогательных выражениях высказывался о выдающейся роли своего предшественника и искренне сокрушался о том, что не уберёг того от трагической гибели на посту.
Я опять промолчал.
– Вы знаете, Серёжа, Инге назначили хорошее пособие до совершеннолетия. И дальше обещали оплачивать учёбу в ВУЗе, если она захочет продолжить образование.
Мне нечего было сказать.
Все смирились с утратой мэра, и я понял, что Янина права, и не стоит ворошить прошлое. Не нужно затевать расследование и обличать виновных. Плетью обуха не перешибёшь! Значит, такая судьба Мурата – затеял великое дело, но подстрелили на взлёте. Жаль, что люди скоро неблагодарно забудут о нём. Так бывает всегда!
Я вымученно что-то бормотал вежливое и нудное на прощание. Вдова, как и подобает, терпеливо приняла мои излияния…
А с грандиозным проектом мэра Кессаева всё закончилось тем, что деньги, предоставленные для этого, растащили. Ещё в Москве большую часть отпущенных на БАЛИ средств прикарманили столичные чиновники. Что дошло до Владикавказа, те остатки достались местным казнокрадам. Выделенные стройматериалы пошли на возведение вилл осетинской элиты.
Ох, не дай бог, чтобы снова повторились те 90-е годы!
В заключение стоит отметить, что Хестанов, как и мечтал, попал депутатом в республиканский парламент. А Сергей Овсянников продал свою квартиру в Белой Башне, женился на Елене и перебрался жить во Владикавказ к супруге. Сестра его Алла уехала в Тюмень к подруге по университету и там нашла себе богатого нефтяника, за которого вышла замуж. После осуждения брата по приговору к восьми годам строгого режима, приезжала из Киргизии в Белую Башню беглянка Лаура Гуцериева. Она продала дом и навсегда уехала к любовнику в Бишкек. Оказывается, это Кантемиров звонил следователю Гречко, после чего дело о пропаже ингушки тихо закрыли. Выяснилось, она вовсе не была беременна от Казбека. А Хестанов ей заплатил за то, чтобы она затаилась и не подавала о себе знать до той поры, пока он не разрешит. Одну Янину Федермессер неудачи продолжали преследовать по пятам, как будто злой рок охотился за этой дамой. Она нигде в республике не могла найти себе применение. Будто сговорившись, работодатели дружно отказывали ей в вакансии. Так и уехала она снова в Киев в поисках лучшей доли. И след её безнадёжно затерялся в пространстве. Да и с газовым месторождением вышел полный швах. С гибелью Мурата туда хлынули всевозможных мастей нечистоплотные на руку дельцы. Пришлось навсегда распрощаться обнадёженному было населению с мечтой об обеспечении жилищ дешёвым энергоносителем.
На этом как будто и всё в печально завершившейся истории с не реализовавшим грандиозных замыслов мэром затерянного среди гор захолустного городка.