Сказочник Кузьма лапотник гл. 3

     С утра барабанил серый дождь. Сквозь хмурое небо неожиданно прорезался робкий луч солнца и, заглянув в окно, пропал. Ласка спрыгнула с лежанки и, повернув голову к выходу, насторожилась. Хлопнула дверь и в жарко натопленную избу ворвался сырой поток воздуха. Следом из тёмных сеней, шаркая ногами, показался дед Семён:
     — Кузьма, смотри, кого я тебе привёл!
     Из-за широкой спины друга, раскинув навстречу руки, вышла его сестра Марья. Они крепко обнялись. От дружеского объятия по телу деда прокатилась тёплая волна.
     — Доброго здоровьица, Марьюшка. Какой подарок мне сделала, что зашла. Почитай, лет сто не виделись.
     — И тебе не хворать, Кузьма. Вижу, ничего здесь не изменилось, — ответила Марья, окинув внимательным женским взглядом холостяцкую горницу.
     Она развязала на шее большой цветастый платок с длинными кистями и красивым движением перекинула с головы на плечи. Затем, выставив руки в бока, замерла точно птица с развёрнутыми крыльями. Дед с шумом подвинул табурет, усаживая дорогую гостью, и заспешил к печке. Прихватив железным совочком красные угольки, заложил их под медный самовар, да задел локтем глиняную чашку. Она опрокинулась и покатилась со стола, Марья едва успела подхватить налету:
     — Кузьма, да не суетись ты так, в глазах мельтешит. Остепенись чуток.
     — Да я-то что, просто хлопочу, — хорохорился дед, скрывая волнение.
     — Вижу, что хлопочешь.
     — Марьюшка, а ты пожаловала просто так, аль по делу?
     — Да вот, урвала пару деньков. Решила навестить своих родных, пока страда не началась. Я уж и к бабке Анисье успела наведаться, траву мне дала да молитву присоветовала, а то спина что-то побаливать начала.
     — И правильно сделала, что к бабке Анисье зашла, она многих на ноги поставила. Давай рассказывай, как муж твой поживает, да сын, сноха и внуки?
     — Слава богу, все живы, здоровы. Внука Гаврилку в школу определили. Уже часослов вызубрил, кириллицу читает, а вот арифметика никак не даётся.
     — А кто учитель-то?
     — Дьякон Сергий. Ох, и строгий же он. Чуть что, розгами порет или на горох ставит. Не понимаю, зачем так детей мучить? Надобно добром учить да лаской. Вот тебя, Кузьма, как грамоте учили?
     — Марьюшка, я же сиротой рос. Все премудрости от бабки Анисьи постиг. Сама-то она от барыни грамоту знала, когда девчонкой прислуживала. Затем по вечерам читала ей газеты, барыня-то плохо видела. За усердие та книгу подарила. Бабка по ней и меня учила. Бывало, откроет на нужной странице и скажет: «Кузьма, ежели есть интерес, то слушай, что нынче сказывать буду».
     Дед Семён, вспомнив своё обучение, решил заступиться за дьякона:
     — А когда я учился в церковно-приходской школе, наш учитель строгость уважал и часто наказывал. Доводилось даже и мне розги получать и не вижу в этом ничего зазорного. Как без строгости грамоте обучать? Наказание разум прибавляет.
     — Семён, да Гаврилке нашему восемь годков всего. Ему бы с мальчишками прыгать, а его учиться заставляют. Вот давеча, что удумал озорник, котёнка в валенок засунул.
     Марья окающим говорком начала подробно рассказывать про шалости любимого внука. Дед Кузьма смотрел на поседевшую пожилую женщину с глубокими морщинами на лице и видел в ней ту юную трепетную девушку с застенчивой улыбкой, с длинной чёрной косой и сияющими карими глазами. За такую красу и жизнь отдать не жалко.
     — Кузьма, да ты не слушаешь меня. О чём задумался?
     — Да вот, припомнил, как подслушивал под окном, когда ты пела, сидя за прялкой.
     — Вот не знала, а то скалкой отогнала бы, как матушка моя. Не забыл, как дело-то было?
     — Да разве забудешь такое. Я принёс веретено тебе, а в дом войти не смею. Семён говорит мне: «Иди к окну светёлки, там сестрица прядёт». Подошёл и кладу веретено на подоконник. Говорю: «Извольте, Марьюшка, подарочек принять». А из-за занавески твоя матушка: «Ах ты, охальник! Я те охоту отобью, как дочь соблазнять!» Скалкой так отходила, что бежал, словно волки гнались.
     Дед Семён, вспомнив свою давнюю шутку, рассмеялся. Сестра же его повернулась к Кузьме и сказала, кивая головой в сторону родного брата:
     — А я в тот вечер Сёмке на подушку ужонка подкинула.
     Брат тут же отозвался:
     — А я тебе наутро лягушку под одеяло засунул!
     Марья засмеялась:
     — Вот так мы, Кузьма, целую неделю воевали. То он мне на подол сарафана наступит, то я его рубаху в кустах спрячу, пока в реке купается. Нынче смешно, а тогда обидно было.
     — Марьюшка, да без забав-то этих и жить неинтересно.
     — И то, правда, Кузьма, — и добавила с затаённой улыбкой, — а веретено тогда ты удобное да нарядное смастерил. Внучке Катерине в наследство передала. С семи лет прядёт, да так сноровисто. К двенадцати годам настоящей мастерицей стала: шали вяжет, половики ткёт. Такой красивый подзор связала, просто загляденье. Теперь рукотерник себе в приданое расшивает.
     — Знать, в тебя пошла. Не то, что нынешняя молодёжь. Как вечер, бегут в «горелки» играть вместо того, чтоб делом заниматься.
     — Кто бы говорил, Кузьма! Вспомни, какие игрища мы устраивали.
     — Как не помнить, парни гужом за тобой ходили, словно других красавиц не было. Особливо Васька ушастый, нигде ходу тебе не давал.
     После этих слов Марья выпрямилась и, откинув голову назад, посмотрела на Кузьму помолодевшими глазами и засмеялась. Только смех её был, не как раньше, звонким и притягивающим, а с хрипотцой и лёгкой грустинкой. Затем вдруг сникла, укутываясь зябко в цветастый платок, и задумчиво произнесла:
     — В наши дни и звезды как-то иначе сияли, и цветы по-другому пахли.
     Улыбнулся дед и с грустью добавил:
     — И мы с тобой, Марьюшка, гораздо моложе были. Ведь я на Петров день сватов хотел к тебе прислать, да не успел.
     Дед Семён, перебив друга, заговорил взволновано:
     — Ох, нешуточные страсти разгорелись в тот год. Да ты, Кузьма, и сам прекрасно знаешь! Васька ушастый прослышал, что ты дом срубил и хочешь на сестре моей жениться, опередить решил. Сватов прислал, а отец даже слушать не стал: «Рано ей замуж, – говорит, – пятнадцать годков всего». А как посватался богатый жених, тут же согласился.
     Марья тяжело вздохнула и произнесла чуть ли не шёпотом:
     — Что делать – бабья доля такая. Грех ведь отца-то ослушаться, как берёзка от ветра склоняется, так дитя родителю подчиняется.
     Не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, щемящими сердце, она замолкла. Перед ней чередой побежали давние картины: как под звон бубенцов въехал во двор жених с родителями, как встречали их с хлебом-солью батюшка с матушкой, весело приговаривая: «Не было ветру, да навеяло, не было гостей, да понаехали!» А родители жениха на низкий поклон отвечали поклоном и тоже шутили: «Мы объехали весь свет, нигде суженой для Павла нет! По дороге к вам заехали, нет ли здесь невестушки?» Им отвечали: «Есть у нас Марьюшка, в светёлке дожидается. Входите, гости добрые, присаживайтесь за столы дубовые и откушайте, чем бог послал».
      Не забыть ей и то, как подружки обрядили в тяжёлый свадебный наряд и повели к жениху с прощальной песней:
     —  Покорилась наша Марьюшка
      Воле батюшки и матушки.
      Подоспело её времечко,
      Распрощаться с жизнью прежнею.
        Не пойти в луга с подружками,
      Не сплести венки пахучие
      И не спеть весёлой песенки
      Возле быстрой синей реченьки.
        Расчесали косу девушке,
      В две косы сплели, как женщине,
      И обвив вокруг головушки,
      Нарядили в бабий сборничек.
        У крыльца же кони скорые
      Ждут невестушку покорную.
      Увезёт жених молодушку
      В незнакомую сторонушку.
     Помнит и то, как тяжело поднималась в разряженную повозку к праздно одетому жениху, ища взглядом в толпе провожающих того, кто сердцу мил. Глаза отчаянно кричали: «Прощай, Кузьма», а он, устыдившись своих слёз, отвернулся и побежал за околицу в опустевшие осенние луга.
     Марья, заглушив в душе горестную волну, окинула сочувствующим взглядом горницу и спросила:
     — Кузьма, что же ты хозяйку в дом-то не привёл? Вдвоём сподручно было жить-то и гораздо веселее.
     — Марьюшка, жениться – не лапоть сплести!
     Семён поддержал друга:
     — Ты прав, Кузьма, без любви жить – что несолёные щи хлебать. Кстати, был у меня случай в первые дни супружества. Дуняша выставила на стол щи, а они оказались пересолёнными. Отец ударил ложкой по столу: «Семён, что плохо жену учишь? Недосол на столе, пересол на спине». Не мог же я ослушаться родителя. Снял со стены розги, отвел её в хлев и давай хлестать по пустым яслям, дабы в доме слышали, как сильно наказываю. А жена смотрит на меня и вовсе не радуется, а благодарно плачет. За эти вот слёзы я ещё больше полюбил Дуняшу.
     Дед Кузьма взглянул на Марьюшку и решился задать ей неожиданный вопрос, что мучил его долгие годы:
     — Марьюшка, а как тебе за мужем твоим живётся?
     Гостья невольно втянула голову в плечи, будто дождь не за окном моросил, а лил ей прямо за шиворот, и нехотя ответила:
     — С годами свыклась, как говорится, стерпится - слюбится. Когда же Матвей родился, муж совсем мне родным стал, — и гордо выпрямившись, она изрекла, — Кузьма, а всё-таки хорошо, что нас с тобой судьба развела. Ты же вольную грамоту имеешь и прекрасно знаешь, ежели вольный человек на крепостной девушке женится, то становится крепостным.
     Хозяин дома нервно заёрзал на месте, а друг Семён, чувствуя напряжение в воздухе, сразу же переменил неприятную тему разговора:
     — Сестрица, а ты домой-то когда собираешься?
     — Да, пожалуй, завтра с утра и отправлюсь.
     Кузьма-лапотник глянул на её крепкие ноги, аккуратно замотанные в холщовые онучи, и стоптанные лапти. Не зная, куда деть руки, требующие срочной работы, сказал мягко, стараясь не обидеть дорогую гостью:
     — Вижу, обувка-то совсем не годится для дальнего пути. Подарил бы новую, да размера такого нет. Скидывай лапти, я их быстро починю.
     — Коли не лень, почини, — ответила без всякого смущения Марья.
     Сбросив лапти, присела на лавку возле тихо мурлычущей кошки и провела по дымчатой пушистой спинке. Ласка прогнулась под мягкой женской рукой и, встав во весь рост, шагнула ей на колени. Разлеглась всем телом и начала перебирать острыми коготками длинную бахрому цветастого платка.
     Пока все трое непринуждённо болтали, вспоминая знакомых: кто женился, кто родился, да кого почивать на погост унесли; Кузьма ловко приковырял для прочности три слоя лыка к подошвам лаптей и старательно подвёл их к высоким бортам и круглым задникам, надёжно закрепляя в нужных местах кочедыком. Затем со счастливой улыбкой на устах протянул готовые лапти со словами:
     — Ну, вот и всё, Марьюшка. Как наденешь их, сами ходу попросят.
     — Благодарю, Кузьма! Полагаю, лапти теперь волшебными стали, быстро донесут куда надобно, — пошутила гостья и добавила, — а ты знаешь, я твои сказки часто вспоминаю и внукам пересказываю. Может, потешишь какой?
     — Отчего же не потешить, только не знаю о чём?
     — А ты о счастье мне поведай, а то дожила до седых волос, а толком не знаю, какое оно бывает.
     — Счастье, Марьюшка, понятие мудрёное и каждый о нём имеет своё представление. Кому славу подавай да почёт, кому много денег надобно, а кому лишь бы здоровье было.
     — Ну, а ты, Кузьма, какое счастье предпочитаешь?
     — Да как тебе сказать. Есть у меня одна чудесная история о том. Слушай, пока чаи распиваем, да умом раскинь, что к чему.
     Ласковая речь старого друга ложилась бальзамом на сердце и вызывала священный трепет у женщины, познавшей невзгоды жизни. 
     Дед Семён, зная в этой избе, что и где лежит, заварил уже мяту со зверобоем и тупым концом ножа наколол на своей квадратной ладони сахар на мелкие кусочки. Затем нарезал большими ломтями ржаной каравай и разлил по глиняным чашкам душистый отвар из целебных трав. Хозяин же дома размешал тягучий золотистый мёд с топлёным коровьим маслом и намазал толстым слоем на хлебные ломти. Широко улыбаясь, протянул один Марьюшке, второй Семёну, при этом благодушное лицо его сияло такой чистой радостью, что не улыбнуться в ответ было невозможно.
     Брат с сестрой, разлив чай по блюдцам, с аппетитом начали вкушать радушное угощение. Дед Кузьма положил на язык маленький кусочек сахара и почувствовал растекающуюся сладость во рту. Подул на обжигающий травяной напиток в чашке и осторожно отхлебнул. Нынче всё казалось особенно вкусным и ароматным. Даже дождь, как по мановению волшебной палочки прекратился за окном, и горница наполнилась солнечными лучами. Одни лучи трепетно коснулись того, кто начал сказывать, другие же тех, кто внимательно слушал.

                Сказка «В поисках счастья»

     В одном горном ущелье жили скотоводы, но среди них был один чудак по имени Серафим, который не хотел заниматься разведением овец и баранов, а мечтал вырастить фруктовый сад. Освободил от камней небольшой участок земли, привёз благодатной почвы, купил плодовых саженцев у жителей цветущей долины и посадил. В неустанных трудах и заботах пролетали его дни. Деревья прижились под ласковым солнцем, омытые живительной влагой дождей, и зацвели.
     Юная красавица, пробегая мимо, каждый раз с интересом заглядывала в его сад. Сорвёт украдкой цветочек, воткнёт в пышную чёрную косу и убежит. Серафим, заметив её, подкрался однажды и накинул на плечи шёлковый платок. Испугалась девушка, хотела убежать, но юноша остановил:
     — Постой, красавица! Я не обижу тебя! Мне самому лестно, что ты приходишь сюда. Коли согласишься быть женой, то сам украшу волосы цветами.
     Как отказать красивому жениху, ежели о том сама мечтала. Повенчались они и зажили дружно. Сад разросся вширь и в высоту, деревья гнулись от множества плодов. Вечерами их совместный труд награждался приятным отдыхом в саду. Лёжа на мягкой травке, муж вкушал сочные фрукты и слушал, как любимая жена баюкает трёх дочек, и чувствовал себя вполне счастливым.
     Летели годы, родители не заметили, как девочки стали ладными красавицами, послушными да трудолюбивыми. Но случился засушливый год. Тучи безжалостно обходили ущелье стороной. Под знойным солнцем пожухла трава, высохли ручьи, исчезли птицы и сникли деревья. Собрались чабаны на деловой совет и решили искать другое место для жилья.
     Люди стали перебираться в далёкие ущелья, где журчали ручьи и росла густая трава. Только садовник не хотел уходить. Сосед попытался уговорить его:
     — Серафим, без воды тебе не выжить.
     — А я вырою колодец. Под землёй всегда имеется вода. Рано или поздно, но докопаюсь до неё.
     — Это невозможно. Куда не глянь – везде камень.
     — Неужели ты не понимаешь, что не могу я бросить сад? — воскликнул отчаянно тот, ударив себя в грудь кулаком.
     — Серафим, пожалей хоть жену и дочерей!
     Но упрямый садовник молча отвернулся. Сосед, махнув на него рукой, поспешил за отарой овец. Без людей в ущелье стало тихо и одиноко. Серафим взял лопату и врубился в землю. Сухая твёрдая почва поддавалась с великим трудом. Большие камни приходилось разбивать на куски, прежде чем жена и дочери могли их поднять наверх.
     На второй день Серафим наткнулся на каменное дно. Долго простукивал киркой, прикладывая ухо, затем печально промолвил:
     — Это кусок скалы. Что делать? Я не знаю.
     Жена ласково обняла за плечи мужа и сказала:
     — Не отчаивайся. Пошли отдыхать, темно уже, а утром решишь, что делать.
     На заре, когда в доме ещё крепко спали, Серафим сел возле колодца – усердно молится. Подъезжает древний старец на сером ослике:
     — Добрый человек, напои моего осла.
     — Рад бы напоить, да воды нет, колодезное дно кусок скалы перекрыл.
     Старец слез с осла, заглянул в колодец и уверенно произнёс:
     — Я скажу, что делать и тогда каменное дно исчезнет, но придётся чем-то пожертвовать.
     — Согласен на любую жертву, — не задумываясь, ответил Серафим.
     — Тогда подними с земли обрывок верёвки, что у ног твоих лежит, и кинь в колодец.
     Больше старец ничего не сказал, сел на ослика и отправился дальше.
     Не поверил он ему, но на всякий случай поднял с земли толстую растрепавшуюся верёвку, похожую на раздувшуюся сытую змею, и кинул в колодец. Посмотрел, а вместо каменного дна – песок речной виднеется. Радость-то какая! Из дома в это время вышла супруга, муж кинулся поделиться новостью, а ноги её в землю вросли и обернулась она берёзкой. Понял садовник, кем пожертвовал.
     Погоревал отец с дочками, вытер горькие слёзы и принялся за работу: садовник колодец рыть, а девушки в вёдрах землю поднимать. Весь день трудились, не покладая рук. Старшая дочь увидела у отца кровоточащие мозоли, наложила лечебную мазь и, перевязав ладони, отвела в дом отдыхать.
     Вернулась к колодцу и сказала недовольно:
     — Три дня работаем, да всё напрасно!
     Средняя сестра, согласно кивнула головой:
     — Верно, сестрица. На одиннадцать сажень колодец прорыли, а воды, как не было, так и нет.
     Младшенькая, жалея отца, громко возразила им:
     — Напрасно вы возмущаетесь! Коли отец взялся рыть колодец, то вода непременно должна появиться! Нужно только в это крепко верить.
     Их начавшийся раздор прервал древний старец, что подъехал на маленьком сером ослике:
     — Красавицы, напоите моего осла.
     Старшая дочь резко ответила ему:
     — Рады бы напоить, да воды нет.
     Старец слез с осла, заглянул в сухой колодец, улыбнулся девушкам ласково и уверено произнёс:
     — Я скажу, что делать, и тогда появится вода, но придётся чем-то пожертвовать.
     — Мы согласны на любую жертву, — ответили хором сёстры.
     — Тогда возьмите каждая по бубну из бараньей кожи, и бейте по ним, пока гром не грянет и молния не сверкнёт.
     Больше старец ничего не сказал, сел на ослика и отправился дальше.
     Не поверили они, но решили попробовать. Взяли бубны и стали бить по ним. Глухие звуки «тухи-тухи-тухи» понеслись ввысь, тревожа небеса. Облака, недовольно хмурясь, потучнели и столкнулись лбами. Молния ударила в колодезное дно и забил оттуда прозрачный источник. Чем больше колодец наполнялся водой, тем глубже девушки врастали ногами в землю, превращаясь в кудрявые берёзки.
     Серафим, услышав журчание, выбежал из дома с радостными криками:
     — Вода! Вода! Вода!
     Он пил прохладную воду, плескал себе в лицо и безудержно смеялся от счастья. А рядом шумели зелёными веточками берёзки. Отец увидел белоствольных красавиц и сразу всё понял. Сидит возле них, горюет. Потом решил, что слезами горю не поможешь, и принялся поливать деревья. Сад быстро окреп. Узнав о колодце, скотоводы вернулись в ущелье, восторгаясь:
     — Серафим, да ты герой! Такой колодец вырыть не всякому под силу!
     Довольный от похвал, садовник поил каждого встречного. Вода была холодная и прозрачная как утренняя роса, хоть и стояла под жгучим солнцем. Слава о нём гремела по всей округе. Люди при встрече уважительно кланялись в пояс. Казалось, радуйся почёту, но жизнь омрачалась воспоминаниями о жене и дочках.
     Однажды у колодца появились три юных молодца, все на одно лицо. Только один – хромой, второй – немой, третий – слепой. Их посохи у основания измочалились в щепы, одежда местами порвалась, а губы потрескались от жажды. Хромой с низким поклоном спросил хозяина воды напиться. Серафим зачерпнул большим ковшом и подал ему. Тот сначала поднёс слепому, придерживая так, чтобы удобно пить тому, потом передал немому, затем лишь сам припал к воде. Такая забота понравилась садовнику:
     — Скажи-ка, мил человек, кто вы? Откуда путь держите да куда?
     — Родные братья мы. А идём мы из таёжных лесов, да по свету счастья ищем. Многие считают нас оставленными Богом, и чураются. Потому, где привечают, останавливаемся, а где гонят прочь – зла не держим, уходим.
     — Интересно, за какие грехи вы так наказаны?
     Хромой, горько усмехнулся:
     — Однажды, когда мы были ещё детьми, отец принёс с охоты убитого лосёнка и велел матушке зажарить его. А нам рассказывает, как ловко детёныша подстрелил одной стрелой в ногу, второй – в шею, а третьей – в глаз. В это время в окне промелькнула лосиха. Обрадовался отец, побежал за ней охотиться. Матушка накормила нас, а сама не коснулась лосятины, всё ждала отца. Утром я проснулся хромым, средний брат – немым, младший – слепым. А отца охотники нашли мёртвым на дне пропасти. Говорят, это лосиха отомстила нам за своего детёныша. Когда мы повзрослели, матушка дала нам по шёлковому платочку для невест в подарок и благословила в дальний путь жену искать да семью создавать. Три года уж ходим по свету, а счастья так и не найдём.
     — Эх, молодцы, судьба-то она такая, кого по головке ласкает да радость дарит, а кого за чуб таскает да к смирению призывает. Но вы не отчаивайтесь. Коли матушка послала вас в дальний путь, знать сердцем чувствует, что найдёте счастье. Только помните, счастье-то сберечь ещё надобно.
     Садовник тяжко вздохнул, ибо на собственном опыте знал, какое хрупкое оно. Кряхтя и жалуясь на боль в спине, поднял корзину с фруктами, предложив их путникам:
     — Отведайте мои наливные яблочки с медовыми грушами да отдохните у меня в саду, а я вам расскажу свою печальную историю.
     Братья расположились под душистой тенью деревьев – сладкие фрукты едят да скорбную исповедь слушают. Оказывается, в жизни и такое случается. В конце Серафим, повесив голову на грудь, закончил уныло:
     — И остался я один-одинёшенек. С моими берёзками как с живыми людьми разговариваю. Ни пить, ни есть не могу, совсем обессилел от тоски по жене и дочкам. Может, останетесь пожить у меня? Всё не так тоскливо будет.
     Посоветовались братья и хромой ответил гостеприимному хозяину: 
     — Уважаемый, благодарим за оказанную милость, будем почитать как отца родного. Не гляди, что калеки мы, работать любим. Я – старший. Хоть и хромой, да кузнец славный. Средний брат, пусть и немой, да охотник меткий. Младший же слепой, да язык птиц разумеет.
     Стали братья надёжной опорой садовнику. Хромой быстро основал кузницу, заказы брал. Второй брат на охоту ходил, дичь приносил, а третий дорожку к саду вслепую изучил, чуткими руками спелые плоды срывал и в корзины складывал. Серафим фрукты на рынке продавал. Тем и жили.
     Как-то раз слепой брат присел отдохнуть под развесистой яблоней и слышит разговор двух птиц:
     — Чив-чив! Давно сюда не залетали. Вижу, поселились здесь три красивых молодца! Жаль, что калеки.
     — Чив-чив! Им бы сходить, где три реки сбегаются и морю поклоняются, ибо нынче ровно в полночь начнётся дивный звездопад.
     — Чив-чив! И послать бы им в тот благодатный час калёную стрелу в середину моря, тогда вынырнет кит и станет развиться. Море всколыхнётся и выплеснет на берег огромную жемчужину. Та раскроется и покажет миру сияющего ангелочка.
     — Чив-чив! Но сияние его вынесет лишь слепой и оттого прозреет. Омоет стопы ангелочку колодезной водой и зачерпнёт со дна жемчужины целительной воды. Ежели даст попить немому – тот заговорит, а хромому плеснёт на ноги – недуг исчезнет.
     Птицы улетели, а младший брат поспешил сообщить благую весть своим братьям. Старший немедля сковал калёную стрелу, средний наполнил кувшин колодезной водой и все трое спустились узкими тропками туда, где три реки сбегаются и морю поклоняются. Вышли к берегу на указанное место и замерли во тьме под звёздным небом, ожидая благодатного часа. В полночь осветилось небо вспышками звёздного дождя. Увидев предсказанное птицами знамение, немой брат выпустил стрелу, что со свистом понеслась по лунной дорожке и, войдя в середину моря, растревожила гигантского кита. Вынырнув из глубины, тот увидел красочный звездопад и давай радостно плескаться, взметая до небес солёные брызги.
     Заволновалось море и вынесло пенистыми волнами на берег огромную жемчужину, что раскинула лепестки, словно дивный цветок, и предоставила миру сияющего ангелочка. Старшие братья, испугавшись ярких лучей, спрятались за каменный валун, лишь слепой не боялся света и потому прозрел. Подойдя к невинному ангелочку, омыл его розовые стопы колодезной водой и зачерпнул кувшином живительную водицу. Лепестки сомкнулись и скрыли ангелочка от случайных глаз. Волны подкатились с шумом и, подхватив жемчужину, унесли в море.
     Младший брат дал немому отпить чудотворной водицы и тот сразу заговорил:
     — Какое счастье – речь ко мне вернулась!
     Хромой полил на ноги воду – недуг пропал. Братья крепко обнялись и запрыгали ровно дети малые, торжествуя, что немощь покинула их тела. Довольные вернулись в ущелье. Рассказали хозяину, что ночью с ними приключилось, и отдали ему кувшин с остатками воды. Видя их счастливыми и здоровыми, Серафим обрадовался и принял в дрожащие руки чудесную водицу. Но её было так мало, что смог лишь окропить свои родные берёзки. Почувствовав целебную силу, они разволновались и заколыхали зелёными веточками, но чуда не произошло. Младший брат обнял поникшего садовника за плечи:
     — Отец, не теряй надежду. Может не время ещё увидеть тебе жену и дочерей прежними.
     В это время подъезжает старец на ослике:
     — Добрый человек, напои моего осла.
     Серафим молча налил в ведро колодезной воды и поставил у ног ослика. Когда тот напился, древний старец изрёк:
     — Невозможно напоить осла, который не хочет пить. Знать, нет в тебе обиды на меня.
     На что ему ответил хозяин так:
     — Уважаемый старец, глупо обижаться на ночное небо, что не светит, на потухший огонь, что не греет, и на совет, которому следуешь.
     — Тогда прими мой последний совет. Вспомни, как ты впервые накинул на плечи юной девушке платок в саду и предложил ей стать женой. Найди его и повяжи на ствол жены-берёзки. И вы, добрые молодцы, доставайте свои шёлковые платочки, что матушка дала для невест, да повяжите на эти три кудрявых деревца. Они уже впитали силу благословенной водицей, теперь ждут от вас особого внимания.
     Больше он ничего не сказал, сел на ослика и отправился восвояси.
     Садовник и братья нашли заветные платочки и всё сделали, как сказано. По белым стволам потекли тонкие прозрачные ручейки, но это был не сок берёзовый сладкий, а слёзы радости капали. Весело закружились берёзки и приняли свой прежний образ. Серафим, увидев жену и дочерей здоровыми да невредимыми, кинулся обнимать и целовать, а когда успокоился, повёл знакомить их с ладными молодцами. Сёстры застенчиво потупили свои взоры, братья же наоборот не в силах глаз отвести от чернобровых красавиц.
     Время тянуть не стали, три свадьбы разом справили и зажила каждая пара отдельной семьёй.
     Брат-кузнец прославился в округе славным мастером, ибо умел ковать булатные мечи, да копья острые. Со всех сторон съезжались знатные воины и, не жалея злата-серебра, заказывали оружие да доспехи. Быстро разбогатев, он выстроил дом каменный с высоким забором, да слуг завёл. Детей у них с супругой не было, зато хлеба и скота, да всякого добра много нажили. Трапезничали только из золотых блюд, одежду носили самую лучшую, достатком кичились и кой-кому уже не кланялись.
     Брат-охотник тоже жил безбедно. В горы на охоту ходил, богатый улов приносил. Жена продавала мясо и шкуры диких зверей на рынке, а трудолюбивый хозяин выстроил высокий терем с широкими резными ставнями и огородил его крепким частоколом. Вскоре родилась у них дочка красавица. Ели они из блюд серебряных, одежду носили добротную.
     Младший брат срубил небольшой домик в саду и поставил вместо забора невысокий плетень, чтоб от зайцев саженцы уберечь. Появились у него два крепких сыночка да умница дочка. Обедали все из глиняных блюд, одежду носили хоть и простую, да опрятную. Муж за садом ухаживал, жена по дому хлопотала, а дед Серафим с бабушкой нянчились с внуками.
     В одно прекрасное утро в ворота кузнеца постучала клюкой старая женщина. Её платье обветшало от знойного ветра, лицо загрубело от палящего солнца, а ноги в кровь изранились от дальней дороги. Позвала она хриплым голосом:
     — Сынок, твоя мать пришла, впусти меня.
     Хозяйка дома велела слугам отворить ворота и спустилась с крыльца навстречу свекрови, которую ни разу в глаза не видела, но муж ей крикнул из открытого окна:
     — Не верь этой старой нищенке! У моей матушки лицо белое, глаза лучистые, на щёчках ямочки. Подай алтын, и пусть ступает прочь.
     Он захлопнул окно, а жена послушно сунула алтын нищенке в руки. Слуги поспешили закрыть за ней ворота. Взгляд бедной женщины потух от горя. Уходя прочь, она кинула монету через плечо и с горечью произнесла:
     — Алтын не заменит мне сына.
     Слуги бросились в драку монету поднимать, поглядывая на окно, вдруг хозяин увидит и отнимет. А бедная мать устало побрела в сторону высокого терема и постучалась клюкой в расписные ворота:
     — Сынок, твоя мать пришла, впусти меня.
     Хозяйка дома открыла ворота, хотела в дом пригласить, но охотник, выйдя на широкое крыльцо, остановил её:
     — Не верь этой грязной нищенке. Моя матушка стройная, платье носит достойное. Дай ей серебряный рубль и пусть ступает дальше.
     Жена подала милостыню и скрылась вместе с мужем в доме. Лицо матери потемнело от печали. Уходя прочь, она кинула рубль через плечо и молвила грустно:
     — Деньги не заменят мне сына.
     А их дочка красавица увидела, как у самых ворот покатился целковый, подняла его и догнала женщину:
     — Бабушка, возьми рубль, юбку себе купишь, твоя-то совсем износилась.
     — Оставь внучка, деньги себе. Сходи в лавку и накупи там сладких гостинцев, половину отцу отдай, а другую половину отнеси родному дяде-кузнецу.
     Девочка побежала вприпрыжку в местную лавку, а сгорбленная женщина смотрела ей вслед с благословенной улыбкой. Затем направилась к невысокому плетню и постучалась клюкой в маленькую калитку:
     — Сынок, твоя мать пришла, впусти меня.
     Молодая хозяйка вышла навстречу и, радушно приветствуя, распахнула перед ней калитку, приглашая войти. Муж услышал их разговор, бросил работу в саду и тоже подошел. Он не знал лица родной матери, ибо мал был, когда ослеп, помнил лишь голос её звонкий, а голос этой женщины дребезжал как ржавое колесо телеги. Несмотря на это, он поклонился низко и молвил учтиво:
     — Матушка, коли ты назвала меня сыном, значит, так оно и есть. Милости прошу в наш дом.
     — Какое счастье мне видеть, сынок, что ты прозрел! 
     — О, матушка, я премного благодарен вам за это. Здесь и недуг мой прошел, и хорошую семью нашёл.
     Увидев пожилую гостью у дома, бросили ребячьи игры розовощёкие сыночки. Подбежали к бабушке и осторожно повели за руки, чтоб случайно она не задела о порожек. Хозяин дома усадил дорогую гостью в красный угол:
     — Матушка, отдохни с дороги. Сейчас жена накроет обед, дочка постелет мягкую постель, а я омою твои ноги колодезной водой.
     Мать поцеловала сына в лоб и ласково молвила: 
     — Сынок, оттого что продолжаешь чтить старших, жизнь твоя будет долгой и счастливой!