Виноград-чужеземец

Когда история про "Спирею, похожую на женщину" была закончена, я и предположить не могла, что царство моей героини, незваной гостьей которого я так часто бывала, не сможет бесследно исчезнуть из потайных коридоров моего сердца, в которых она, все та же несравненная повелительница, до сих пор продолжает благоухать и будоражить мягкой розовой опушкой своего соцветия мое вдохновение.

Я все так же продолжаю бродить по тем, уже забытым сегодня всеми, но не забытым мной, местам, где не в такие уж и давние времена цвела моя прекрасная Спирея, которая мне все время кого-то напоминала, о чем-то говорила, чему-то учила и в то же время молчала. Каждый раз, когда я приходила к ней, мне казалось, что я к ней бегу, чтобы что-то успеть, услышать, унести в своем сердце и передать тебе, мой Читатель. Но в каждую нашу встречу я продолжала восторгаться ее красотою, обаянием и благоуханием, получая в ответ лишь одобрительный взгляд, и снова, и снова уходя восвояси, я оставляла при себе свое, в какой-то незавершенной работе, сердце. Мне все время чего-то не хватало в нашем общении, и я не могла понять, чего именно.

Молодой орешник, звенящей и краснощекий, с разгона отталкивающийся от своего молодого стебля и взмывающий, точно сноубордист, вверх, на ходу ловя направление ветра, летящий, кувыркающийся через себя и так заразительно хохочущий, всегда встречал меня в своем беззаветном парении, в котором, возможно, и была какая-та цель, но известная только ему, а мне эта цель была неведома. И я даже не старалась преодолеть ее неизвестность.

Сегодня он был все тем же и таким же, каким и был. Я подошла поближе, чтобы послушать его резвящийся хохоток, немного пощекотать его краснощекие поспевающие плоды и чуть-чуть погрустить вместе с ним о нашей Спирее, которая уже отцвела, но красоты ее нам с ним так не хватало. Конечно же, он был неотразим и неподражаем. Он заигрывал со мной и все так же норовил стать героем моих заметок. Я же... Я улыбалась ему ничего не обещающей улыбкой и терзала свое сердце какой-то доселе неизвестной мне грустью. Осень скоро, мой Друг. Осень.

Мой весельчак-орешник продолжал мне что-то рассказывать, когда я, незаметно для себя, опустила глаза и увидела то, чего раньше почему-то не замечала. Это был густо растущий, широколистный, бесконечно разветвляющийся на бесчисленное количество лиан, усиков, листов и стебельков тот самый совсем не дикий, а вполне ручной и нежный виноград, в стеблях которого тек его южный и горячий сок, похожий на кровь по своей неуемности. Мой орешник мне еще продолжал что-то болтать, но я его уже не слушала. А может, он уже и не мне что-то болтал, а кому-то еще. Да, и почему я его снова перестала слушать? Сама не знаю. Но мое внимание, словно ручной коробкой передач автомобиля, было переключено на другую скорость, которая открывала для меня совсем другие горизонты, и вернуться к началу, как к сцеплению своего пути, я уже не могла.

Линия горизонта моего внимания, словно на лебедке, была спущена вниз, да так низко, что мне самой вслед за ней пришлось присесть на один из мягких островков густой травы, которые, точно кувшинки в забытом пруду, не мешая своим сородичам, плавали здесь повсюду. Перед моим взором предстала длинная стена из живой виноградной лозы, похожая на занавес перед началом интересного спектакля. И я на своем островке мягкой травы, точно в уютном кресле зрительного зала в первом ряду, приготовилась к наблюдению молчаливого повествования, автор которого мне был неизвестен. Или известен? Или об этом удивительном чужестранце-винограде мне так же молчаливо хотела рассказать Спирея? Хотела ли она меня с ним познакомить, когда он был совсем юн, а она была в полном расцвете своих соцветий, так прекрасна и так величава? Я уже теперь и этого не знаю. И не знаю, узнаю ли когда-нибудь. А будущий год? Пусть он прежде всего наступит на твердую морозную землю, и тогда... Еще никто не знает, что будет тогда.

Подул теплый летний ветерок, и виноградные листья так искренне закружились в своем вступительном танце, что мне захотелось кружиться вместе с ними и кружиться, потихонечку взлетая вверх, и где-то там, далеко-далеко от посторонних глаз, слов, ушей, мы могли на секундочку забыться, чтобы на вторую секунду вернуться туда, откуда взяли свое начало. Я совершенно не знала, что в широтах нашего подмосковного дачного участка может остаться на постоянное место жительства такой иноземный гость, как виноград. Из какого заморского путешествия, да и какими судьбами его занесло в наши края, я не ведаю. Знаю только, что ему как-то удалось облюбовать одно из лучших местечек нашей дачной земли, которое всегда с лихвою прогревало теплое летнее солнышко, а ветра, носящиеся, как гончие зайцы, из стороны в сторону, всегда врезались в забор, который стоял на их пути, словно часовой, охраняя своего нового постояльца-винограда от непрошеных гостей и не давая совершить им свое убийственное и преступное дело.

Помню, были времена, когда никто не верил в успешность его виноградного поселения на наши земли. Говорили, что он в нашем климате не выживет. Что его, будто бешеные собаки, покусают лютые злодеи-морозы, и от этих укусов бешенства виноград не спасет ни одна целительница-весна. Но время, как рядовой солдат, продолжало идти и идти, не смотря на то, как злые языки продолжали молоть свою кофейную гущу, на которой они еще вдобавок и гадали, и гадали. Но их гаданиям не суждено было сбыться. Каким-то неизвестным мне образом виноградному иноземцу удалось заключить джентльменское соглашение с тысячелетней хранительницей своего полугодового владычества над всеми живыми существами - зимой. Как ему это удалось, мне не ведомо. Возможно, его непревзойденное обаяние сыграло не последнюю роль в этом непростом мероприятии, но факт остается фактом: виноград пережил одну зиму, вторую и третью, укрепился своими корнями, словно когтями, в нашу несмазливую землю не на жизнь, а насмерть и продолжает расти вверх, вширь и вглубь, назло всем врагам и друзьям, которых у него немало.

Уютно устроившись на своем травяном островке, я, снарядив свою волшебную черную коробочку всеми ее запасными входами и выходами, приготовилась запечатлевать на своей коричневой пленке памяти столь прекрасное виноградное мгновение лета, которое, как бы мне ни хотелось, не повторится больше в моей жизни с той безукоризненной немецкой точностью, с которой я наслаждаюсь им сейчас. Секунда, вторая... И я чувствую себя юной Дюймовочкой, беззаветно живущей в виноградной стране, где все прекрасно. Где нет ужасных женихов-лягушек, жуков и кротов, где любимая подружка-ласточка каждый день прилетает ко мне из леса, садится на крепкую часть виноградной лозы, и мы с ней все утро весело болтаем без умолку о всякой ерунде за утренней темной виноградинкой, созревшей специально для нас под мягкими лучами августовского солнца.

Белый виноград и виноград "Красотка" - неповторимые и настоящие. Ни на что не похожие. Живущие и растущие своей отдельной жизнью, отдельным царством, которое так близко от царства моей Спиреи. Так не хочется от вас отводить глаза. Не хочется тревожить вас своими шумом и суетой. Хочется раствориться здесь, замаскироваться в траве солдатом и наблюдать неспешную жизнь вашей ежеминутной работы по созреванию столь диковинных сладких ягодок, которые так не терпится сорвать и вкусить раньше времени, которое еще не наступило своими неслышными шагами на свое место назначения.

Главное - не спешить. Никуда и ни зачем. Резные виноградные листья, похожие на кленовые, будто заботливые материнские руки, оберегают гроздья винограда, как своих детей, от всего нехорошего, что может быть, наступить и случиться. Но время идет, и маленькие ягодки незаметно растут, увеличиваются в размерах, хорошеют, темнеют, наливаются своим медовым пахучим соком и уже не помещаются всей своей дружной гроздью в мамины желтеющие, но все еще зеленые ладошки. Еще немного, и кажется, что под грузом тяжести накапливаемых за всю свою летнюю, не прошедшую мимо них жизнь вкусовых и полезных качеств, обещающих мне чудесные путешествия в далекие теплые страны, созревшие виноградины оторвутся и разбегутся в разные стороны по дорожкам и тропинкам, и их не отыщешь в высокой немолодой траве, растущей везде, где ей хочется. Но это ошибочное опасение. Нет, никуда виноградины не разбегутся. Их крепкие семейные узы не позволят им это сделать. Они крепко держатся друг за дружку, оберегая и защищая собой своего собрата и сосестру. Их этому научил сам виноград, сумевший перезимовать не один год в этой совсем нерадостной ему, как старуха-скряга, погоде.

А я ему радуюсь. Изо дня в день, из недели в неделю приходя сюда и садясь на свой травяной островок, чтобы смотреть на этот, такой далекий и такой близкий виноград-чужестранец, как на премьеру удивительного спектакля. Прихожу каждый день, и каждый день вижу его новым, не похожим на тот, с каким я рассталась еще вчера. А сегодня? Сегодня он совсем другой: и виноградинки становятся более округлыми, словно грудь девочки, превращающейся в прекрасную девушку, и вон тот бочок ягодки уже совсем бордового цвета. Да и смотрят они на меня как будто уже совсем иначе, совсем по-взрослому, понимая, насколько они желанны и сладки не только для меня. А вон уже совсем пожелтевший листочек, который еще вчера радовал меня своим мягким, насыщенным зеленым цветом. Время снова идет, не останавливаясь и не оглядываясь, не ожидая опоздавших и засуетившихся. Оно просто идет, молча смотря себе под ноги и не смотря по сторонам, меняя цвет декораций, под которые меняется и сюжет повествования спектакля. Осень, мой Друг, осень...

И я, продолжая ходить каждый день на спектакль для одного зрителя, вдруг поняла, о чем мне так хотела рассказать моя несравненная Спирея, которая все время молчала во время наших летних встреч, лишь изредка одаривая меня своим одобрительным взглядом.... Она прекрасно была знакома со своим соседом-иноземцем виноградом, ведь их царства граничат между собой одной заросшей узенькой тропкой. Она прекрасно знала, как трудно было ему выживать в этом краю из года в год, под белой непроходимой пеленой холода, безразличия и отчужденности, которая кажется бесконечностью. Мартовская зима - самая длинная. Только самый отважный и храбрый может ее пережить. И виноград-чужеземец оказался таковым. Его не испугали даже апрельские предательские морозные ночи, от набега которых не каждый может остаться в живых. Но виноград выжил. И Спирея, каждую весну нового года наблюдая победоносный марш его молодых побегов к солнцу, увидела в этом непростом растении стойкий и напористый характер. Он выживет несмотря ни на что. Он будет приносить свои плоды на зависть и на радость, но всем. Он не погибнет, не исчезнет бесследно. О нем будут слагать легенды и рассказывать сказки детям на ночь. Но это все будет потом, совсем нескоро. А пока... Почему-то Спирея знала, что я буду приходить именно в этот виноградный край, садиться на маленький островок густой травы, похожий на кувшинку, и буду не отрываясь слушать молчаливое повествование спектакля одного героя для одного зрителя, автором которого является все тот же виноград-чужестранец, так похожий на занавес, на сказку, на судьбу, которая так сложна и непредсказуема, так извилиста и камениста, так случайна и кем-то продумана, что кажется, что эта судьба растения и есть судьба человека, у которого есть чему поучиться простому человеку с черной коробочкой на длинной палке подмышкой...