Цыганка

Их взгляды встретились лишь на секунду, но этого мгновения молодой цыганке хватило, чтобы опознать добычу.

Сближение, взмах ресниц, легкая, чуть насмешливая улыбка, которой она одарила прохожего парня и … прошла мимо, подметая мокрый от дождя асфальт своей пестрой юбкой.

«Не верь белому цвету», - как снежок в спину раздался её голос.

Парень обернулся. Цыганка уходила, издали бросая через плечо слова: «через двенадцать дней в твоей семье будет радость».

Парень остановился, цыганка тоже замедлила шаг.
 
- Интересно стало? Еще сказать?

Она стала медленно приближаться, при этом подходила как-то сбоку, словно отрезая парню пути к отступлению.

- Не бойся, я счастливая. Это потому, что у меня цвет глаз разный.

Она откинула с лица волосы и застыла на секунду, приглашая парня оценить уникальность её глаз.

- Дай руку, не бойся, не укушу. Я хороших людей издали вижу, - продолжала она. Тебя мать накануне праздника родила. Не забывай Николаю Угоднику молиться. Скоро в твоей жизни большие перемены будут. А через двенадцать дней  - радость в доме.

Грязным плохо накрашенным ногтем она продавливала его ладонь и верещала что-то еще, Вадим потом уже не мог вспомнить, что именно. Боясь гипноза, он старался не смотреть гадалке в глаза и, наверное, поэтому зацепился взглядом за одно из украшений на её руке. Среди множества цепочек, широких и узких разноцветных браслетов, его взгляд запнулся на одном, в замысловатом восточном орнаменте которого выделялась серебристая свастика. 
   
Цыганка отпустила его руку и отступила назад.

- Ну, если захочешь отблагодарить за добрые слова, не откажусь. Только мелочью не обижай. Мне чужого не надо. Я так, от чистого сердца.
 
Парень вытащил пару желтых бумажек и неуверенно протянул цыганке. Та поморщилась и кисло улыбнулась.

- Лучше не надо, не обижай мелочью. Если жалко – ничего не давай.

Медленно, преодолевая себя, парень вынул другую купюру и протянул цыганке.
Та быстро схватила бумажку и пошла прочь.   

«Все-таки развела, сука, - досадовал после Вадим Кудрявцев, студент четвертого курса Московского областного университета. – И чего я остановился? А чего я вообще на неё посмотрел? Шел бы себе мимо. Знал же, что нельзя им в глаза смотреть. Обычная цыганка. Таких полно на рынках и вокзалах. Помада, девочки, помада! Недорого! Мужчина, куртка кожаная, ваш размер! Но нет, все-таки не совсем такая. Не тощая визгливая помойная кошка, а скорее сытая бразильская пантера. Но как же она ловко его обула, ненавязчиво и даже щекотно».

Боль финансовой утраты стала утихать и в голове Вадима вновь зазвучали её нехитрые предсказания.

«Но откуда она знает, что я родился накануне праздника, дня Военно-воздушных сил? Этого она никак не может знать. И какая радость меня ждет? Сейчас лето, каникулы, каждый день – в радость. Защита диплома еще через год. Может квартира обломится? По словам отца, его одинокий старший брат, дядя Толя, решил завещать мне свою квартиру. Нет, помирать ему рано еще».

Во всей этой истории была какая-то приятная загадочность. Так, согласившись взять на сдачу лотерейный билет, сначала жалеешь сдачу, а потом мечтаешь выиграть миллион.   

У Вадима были свои, особые отношения с загадками. Например, в далеком детстве, когда он еще не ходил в школу, он общался по телефону со своей бабушкой, которая, как оказалось несколько дней, как умерла.   

До этого бабушка долго болела. Родители ездили к ней в больницу, а Вадиму она оттуда регулярно звонила, и он рассказывал ей о своих делах. Когда бабушка умерла, родители пожалели психику ребенка и не сказали ему сразу. На похороны его тоже не взяли.

Первое время, пока родители были на работе, он оставался дома один. Иногда звонила бабушка, и Вадим рассказывал ей, чем занимается дома, что ел на завтрак и обед, и все такое. Это был все тот же хорошо знакомый голос, говорила она, как обычно, громко и четко, словно выступала по радио.

Рассказав о своих делах, Вадим спрашивал бабушку, когда её отпустят из больницы? И где-то на этом месте бабушка вешала трубку, не прощаясь.

Как-то вечером, общаясь с родителями, Вадим сказал, что опять звонила бабушка. Дело было на кухне, и у матери выпала сковородка из рук. Сырники разлетелись по полу, и Вадим еще долго жалел, что остался без вкусных сырников на ужин и опять давился гречкой.

Родители пошептались за закрытыми дверьми, потом отключили телефон и через несколько дней отдали Вадима в детский сад.

Взрослея и вспоминая эти дни, Вадим все больше склонялся к мнению мамы, что, он мог тогда что-то напутать и звонил кто-то еще или что это все он придумал.
Но совсем недавно, он случайно нашел на антресолях тот самый старый черный телефон, приложил ухо к пыльной холодной трубке и отчетливо вспомнил голос бабушки, которая спрашивала, как он спал и что ему снилось. Но о снах потом.

Вадим шел на пристань, где его ждал теплоход. Круиз по Волге вместе с родителями и младшей сестрой ему понравился даже больше, чем пляжный отдых в Турции, после которого он ещё долго сопел и подкашливал.

Экскурсия по этому небольшому приволжскому городу уже закончилась, туристы возвращались на теплоход, когда маме вдруг срочно понадобился имодиум, и она попросила Вадима добежать до ближайшей аптеки.

Цыганка встретилась ему уже на обратном пути, когда Вадим, не спеша (без него не уплывут) двигался к набережной.

«Рассказать своим или не надо? – размышлял Вадим. – Отец точно лохом обзовет. Лучше не буду».

Вадим не знал, что рассказать он бы все равно ничего не успел. Все потому, что Аннушка уже разлила масло на щербатых ступеньках лестницы, которая спускалась к причалу. Точнее это был пятилетний Андрюша, который лизнув пару раз мороженое, уронил его и теперь хныкал и клянчил, чтобы мама купила ему другое.

Не заметив коварную белую лужицу, Вадим ступил в неё, поскользнулся на серебристой обертке эскимо и с высоты своего метра восемьдесят пять приложился затылком о серый бетон.

Потеря сознания, скорая, нашатырь. Вадима дважды рвало в машине, голова сильно болела. В больнице, куда его доставили, он плохо понимал, что с ним делали, помнил только суету вокруг себя, уколы, лицо мамы и её громкие всхлипывания.

«А цыганка была права, - уже вечером, засыпая в больничной палате, подумал Вадим, - меня ждали большие перемены в жизни. Надо бы выучить молитву Николаю Угоднику».

* * * *

Вадим ненавидел слушать про чужие сны. Его раздражало, что родители по утрам рассказывали друг другу, какая хрень кому из них приснилась.

«Нервы и так не в порядке после звонка будильника,  весь день голова будет пухнуть от всякого информационного мусора, а они еще с утра пораньше забрасывают туда первую порцию своей ночной шелухи».

Сам он берег окружающих и не делился своими снами. За всю жизнь лишь один свой сон он рассказывал самым разным людям, пытаясь узнать, что же он означает.
Этот сон повторялся до сих пор в разных вариациях, цветной и черно-белый, мутно-тягостный, словно в тумане и резкий, похожий на кошмар, после которого сердце начинало колотиться, и Вадим просыпался среди ночи.

Сюжет у него разный, но суть всегда одна. Вадим уже узнавал этот сон и пытался управлять им. Он где-то читал, что это называется осознанным сновидением.

Впрочем, все было бесполезно. Он заранее знаю, что там будет дальше. Точнее чего не будет. Не будет патронов. Надо будет стрелять, а патронов не будет.

Кто там враги уже не важно. Обычно это фашисты. Сам же он готовился к обороне или атаке. Рядом с ним люди похожие на партизан, но Вадим в своей обычной современной одежде. Где-то брал автомат или пистолет и сразу проверял магазин. Так и есть. Там только один или два патрона и все.

В панике он бегал в своем сне, искал патроны, спрашивал у всех, где их взять. Ему никто толком ничего не отвечал. Все, что он находил, категорически не годилось для стрельбы – какие-то пластмассовые шарики, стрелы для лука, или что-то железное, но не подходящее по калибру.

Враги уже где-то рядом. Он видел некоторых. Бежал за кем-то, потом сам прятался, поднимал оружие – не стреляет. Иногда клинило, иногда щелкало, иногда брызгало водой, как из водяного игрушечного пистолета, но никогда не стреляло.
 
При случае Вадим спрашивал про этот сон у людей, имеющих отношение к психологии и психиатрии. Как правило, они усмехались и интересовались, есть ли у него проблемы в половой сфере, профессиональная нереализованность, детские травмы и далее по своей методичке.

Друзья советовали бросать играть в «стрелялки», но Вадим не особо увлекался компьютерными играми. Иногда мог пострелять зомби и все.

Знакомые девушки, неравнодушные к эзотерике, говорили обычно про реинкарнацию. Дескать, его сны – это фантомные боли последних дней его прошлой жизни, где он пал смертью храбрых в бою или грациозно погиб на дуэли.

Одна из них, явно неравнодушная к Вадиму, уговаривала его сходить к знакомому гипнотизеру. По её словам, этот гуру когда-то помог ей вспомнить пароль от электронной почты. Но Вадим побаивался пускать к себе в подсознание посторонних, да и сны его не особо кошмарили, просто интересовали, как необычное природное явление.

В этот раз, на скрипучей продавленной койке провинциальной больницы, он впервые увидел свой знакомый сон в повышенной четкости, словно он надел очки виртуальной реальности.

Снова поле боя, он в окопе пригибается от разрывов снарядов и чувствует, как по его спине рассыпаются комья поднятой взрывом земли.

«Наступают!» - кричит кто-то рядом. Вадим смотрит себе на руки, потом  оглядывайся по сторонам и, увязая и хлюпая в каше из воды и глины, бросается к какому-то убитому солдату, чтобы взять его автомат.

Холодный, черный автомат с длинной рукояткой-магазином оказался тяжелый. Вадим отстегнул магазин – есть патроны. Он вставил его обратно и, высунувшись из окопа, дал длинную очередь, не видя цели. Автомат задрожал и застрекотал, как гигантский кузнечик.

В груди у Вадима потеплело, и он с облегчением выдохнул.

«Они уже здесь, в окопах!» - кто-то толкнул Вадима в спину, и он побежал вдоль траншеи. Впереди замелькали серые чужие мундиры и скрылись в блиндаже.

Вадим остановился и, вытащив из-за пояса гранату («Боже, у меня еще и граната есть!»), метнул её в темноту блиндажа. Взрыв был какой-то слабенький, только земля чуть вздрогнула. Вадим поднял автомат и медленно пошел к чернеющему входу в укрытие.

Дым от взрыва еще не рассеялся и легкой дымкой висел перед входом в блиндаж, но Вадим почувствовал, что там, внутри, как медведь в берлоге, кто-то шевелится.
Он выстрелил туда из автомата и замер, прислушиваясь.

«Что же ты делаешь, щенок? - из блиндажа вылезал дядя Толя в черной фашистской форме, - А я ему еще квартиру подарить хотел».

Вадим замер на месте, но автомат он не опустил. От дяди исходила угроза, и двигался он как-то странно, совсем, как зомби в фильмах ужасов. Дядя приближался, и Вадим стал пятиться назад, еще не решаясь выстрелить.

«Ну, иди, обними меня», - дядя протягивал к нему белые костлявые руки.

Вадим нажал на курок. Автомат загрохотал и задрожал, как перфоратор, но пули проходили сквозь черный эсэсовский мундир, не оставляя даже следов и не причиняя никакого вреда дяде-зомби. Вадим в панике все жал на курок, пока автомат не замолчал сам по себе.

Одной рукой дядя схватил его за горло и стал душить. Вадим захрипел, и, что есть силы, стал отбиваться, пытаясь попасть по глазам.

- Тише, тише, успокойся ты, успокойся, все хорошо. – Вадима тряс за плечи сосед по палате, пожилой мужик с соседней койки.

Вадим крутил головой по сторонам и медленно избавлялся от остатков кошмара. В палате царила тишина. На него с испугом смотрели три пары глаз. Наконец, раздался первый смешок и все выдохнули.

- Чудило, я же только пульс пощупать хотел, - бледный небритый мужик поспешно оправдывался, - а то спишь, как-то странно, как будто не дышишь. Только пальцем тебе шею потрогал, а ты как ракета взлетел, чуть лицо мне не расцарапал.

Отдышавшись и успокоившись, Вадим спустился по лестнице и вышел на улицу покурить.

- Молодой человек, угостите сигареткой, - раздался звонкий голос, и к Вадиму приблизилась девушка в белом халате медсестры.

- Спасибки.

Девушка потянулась губами к протянутой зажигалке, и тут Вадим вздрогнул. На тонком запястье болтался знакомый серебристый браслет со свастикой.
 
Вадим внимательно всмотрелся в лицо девушки, в черные локоны, плохо спрятанные под медицинскую шапочку, пухлые губы и глаза, глаза, в которые когда-то он так боялся заглянуть. Один глаз у медсестры был серый, а другой - серо-зеленый.

 - Опля, сюрприз, - медсестра выпустила облачко дыма и подмигнула Вадиму. – Позолоти ручку, всю правду тебе расскажу.

- Ты, это, как это… - Вадим мямлил и не знал с чего начать.
- А вот так. Я же сказала тебе – молись Николаю Угоднику. Был бы целый. Как голова?
 - Ты как …, кто…, то есть… погоди.
- Я в медицинском учусь. Тут у нас практика проходит. А тебя еще в палате заприметила. Как голова?
- Уже нормально. А как же ты…

- Я раньше в театральный поступать хотела. На подготовительных курсах нам преподаватель рассказывал, как в роль вживаться нужно. Я попробовала цыганкой нарядиться. Вышла в город, туристов много, им легче голову морочить. Смотришь в глаза и городишь всякую ересь. И знаешь, многие ведутся, деньги дают. За день прилично набрать можно, если постараться. А я старалась, в роль вживалась. Но в театральный все равно не взяли, пошла в мед. Но иногда, когда деньги нужны, выхожу на промысел.

- А если на настоящих цыганок нарвешься? Они же побить могут.
- Было дело. Один раз убегала от них. Но их тут мало бывает, так, что риск невелик.
- А как же ты…
- Извини, мне пора на занятия. Я еще приду сюда не неделе, так, что увидимся.

Но больше они не виделись. Через день Вадима выписали из больницы.
Это был тринадцатый день, как и предсказала «цыганка».

- Нет худа без добра, - вздохнула мама, когда они садились в такси - теперь, после такого сотрясения мозга, тебя точно в армию не возьмут.

Тут Вадим задумался, вспомнил, как дрожал в его руках автомат и даже как-то пожалел, что не возьмут.