Лунная соната

В  городе Одесса  у меня жил дед, по материнской линии.
И мы приезжали к нему в гости. В городе было душно, и уезжали на берег Черного моря.
Там у деда была дача. На берегу моря, как большие великаны  росли, корабельные сосны, с которыми любил играть, забияка ветер. Я любила смотреть, как ветер, словно большой ладошкой взъерошивал кроны сосен. Дедушка Герман  взъерошит мои волосы, и смеется:
- Ты внучка - Ёжик! -  И мне казалось, что ветер это тоже дедушка и взъерошивает своим внукам - соснам волосы. А сосны уворачиваются от деда - ветра, ударяются друг об друга. И на землю падают шишки. Я их собирала, и кричала: «Спасибо дедушка - ветер!” Убегала играть приводя в ужас мою бабушку Марту, которая видела, что  я шишки ставлю на большой валун и стреляю по ним из рогатки. Бабушка возносила руки небу и шептала – О, МОЙ БОГ! И строгим голосом говорила:
-  Ты же МЕДХЕН – девочка! Больно брала меня  за руку и тащила в дом. Моя бабушка была немкой. Ее родители маленькой увезли из России. По-русски она говорила, сносно. Мои родители говорили по-немецки и для них не составляло труда разговаривать с бабушкой Мартой.
По-немецки она обращалась и к нам внукам, вызывая у нас недопонимание, и мы  застывшие глупо глядели на бабушку. Спохватившись, она переходила то на русский, то на украинский языки при этом вставляя немецкие слова. А наша горничная Нюся была еврейкой. Так что пролетарии всех стран в нашем доме тесно переплетались друг с другом. И жили, но ругались почему-то на одном языке, приводя меня в неописуемый восторг и мой звонкий смех, раздавался на двух этажах  нашей дачи. Дед курил трубку, говорил:
-Ну, кто-то матерился, раз внучка смеется. Опять, наверное, Нюся на кухни что-то горячие голыми руками взяла. Забрав у меня рогатку на радость воронам, которые каркали,  будто смеялись надо  мной. Бабушка Марта начала читать мне мораль - что должна делать девочка, а что не должна, причем сначала на русском, а потом перешла на немецкий.  Я смотрела в окно, выносила план мести воронам. Не выдержала, сказала:
- Надоела ты со своим  фашисткам языком Вас? Что? Ты хочешь сказать, что я фашист? Бабушка заходила по комнате, потом присела и стала нервно перебирать скатерть:
- Да я немка! Но я не фашист. А муттер, Мама твоя, преподает в школе немецкий язык, она фашист? - Бабуля  встала и опять заходила по комнате.
- А вчера вечером, я читала тебе стихи Гёте. А он немец! А ты умоляла: Ещё, ещё читай! А твой любимый балет и сказка «Щелкунчик»? А ты забыла, как звали мальчика?
- Фриц!- тихо прошептала я.
- И что он фашист?
Я готова была прыгнуть в море, чтобы  потушить на лице пожар стыда. Бабушка села на диван.
– Садись я тебе кое- что расскажу, - ватными ногами я присела возле бабули. - Я родилась в красивом городе Петербурге, ты сама там живешь, знаешь его красоту. Мой фатер был простым доктором. Мама давала уроки музыки. У нас было небольшое именье под Выборгом. Все были счастливые! И все  ещё были живы. И Мама, и Папа и Дитер. Это мой младший брат. Но кто-то не захотел жить по – старому: Ох, и смутно было в Отчизне. Сыро, грязь, темнота, кривотолки. И вспухают удавами слизни. И по-лисьи, к ним ластятся волки! Началась революция. Мы эмигрировали в Германию. Когда к власти пришёл Гитлер, отец, сначала прильнув к  его партии, но сильно разочаровался, что идеи Гитлера и идеи Ницше совпадают. Создать высшую расу! Отец  вступил в немецкое сопротивление, да же я помогала, чем могла, чтобы скорее закончилась  эта ужасная война. Но отца предал сосед, и его расстреляли. Меня с мамой арестовали и бросили в концлагерь. Бабушка замолчала, и взгляд её устремился в море, будто в Чёрном море живут её воспоминание. По щекам пробежала слеза и  упала на  сжимающий платок руки. Непонятное чувство кольнуло моё сердце. Я обняла бабушку:
 - Извини, я люблю тебя! Только я одно не пойму, как это свои расстреливают своих?
- Время было такое, - ответила бабушка. И не знала моя детская душа, что закончится этот век, наступит  двадцать первый, и всё повторится на родной моему сердцу  Украине! И будет больно сжиматься сердце, когда будут заживо гореть люди в г. Одесса. А в Донбассе, где я любила слушать шахтёрские песни, которые пел мне дядько, будет петь пулемёт. И появится в родной певучей украинской речи, оскорбительные слова: укроп, колорад, ватник, террорист. Волосы встают дыбом, И такое ощущение, что история, развиваясь по спирали, перепутала орбиту и что мы сегодня по части морали над закатной монгольской Ордой. Наш разговор с бабушкой прервал голос нашей горничной тёти Нюси, которую мы за глаза звали Фрекен Бок  из сказки Астрид Линдгрен: Малыш и  Карлсон.
– Обедать! После обеда мы пошли на веранду. Это было любимое место, где по вечерам мы зажигали камин, возле которого стоял рояль, и мы всей семьёй  любили окунуться  в море музыки: Грига, Шопена, Бетховена. А под сказки венского леса я засыпала на коленях у отца. Я слушала музыку, и мне казалось, что какой-то не видимый художник, из аккордов рисовал в воздухе картины. А музыка, как моё любимое парное молоко, которое  давала наша корова Ласка. У деда на хуторе под Полтавой. И эта живительная влага заполняла, как сосуд мою детскую душу. Влага, от которой я становилась выше и добрее. Это были не забываемые вечера, даже тогда, когда бабулечка взяла последний аккорд, никто из нас не мог заговорить,  все ещё были в мире музыки. И только командирский голос тёти Нюси: Чай готов опускал нас на землю. И вот сейчас бабушка Марта спросила меня:
- Что тебе сыграть? Мондшеин сонате, – вырвалось у меня. О, гут! Лунную  так  Лунную, у вас с дедушкой один вкус! Бабушка взяла аккорд.
- Бабушка Марта, а как вы познакомились с дедушкой? Тебе это интересно?
Бабушка повернулась ко мне.
- Да! Я же знаю, что бабушка Зина погибла блокадном Ленинграде. Да ты права Война это ужас! Самое страшно, и обидно. Что на Ленинградском фронте на  своей Родине погиб Диттер.
– Он был фашистом?- удивлённо спросила я.
- У каждого своя судьба. Пусть Бог простит его, он не ведовал, что творил. Он любил Родину, но не признавал идеи тех, кто пришёл к власти. Он был молод: Мне жаль небосвод  этот синий. Жаль землю и жизни осколки. Мне страшно, что сытые свиньи  страшней, чем голодные волки». Бабушка тяжело вздохнула – А с дедушкой я познакомилась Германии. Советские войска освободили нас.  Был концерт,  я играла
«Лунную сонату». После концерта были танцы, Я собиралась уходить. Тут ко мне подходит высокий, красивый полковник, и на чистом немецком  языке, пригласил меня на вальс. Я очень испугалась, но он  улыбнулся: «Смелее».
Дедушка, твой хорошо танцует. Бабушка присела за рояль, почти легла на клавиши, выпрямилась, мне показалось, что она помолодела, положила свои тонкие пальцы, что видны все венки, но с красивыми, ухоженными ногтями, взяла аккорд. По веранде  закружилась полька «М. Глинки» Бабушка перестала играть. У меня вырвалось:
-И вы после этого с дедушкой родили дядю Диму, и дядю Арнольда?
 Бабушка строго посмотрела на меня:
-Воспитанная девочка не будет об этом спрашивать.
Я тяжело вздохнула, хотела уйти
- Медхен!  А как же  Мондшесонате? 
Я присела на диван. Бабуля, проиграв несколько аккордов, вдруг встала  и стала кружиться в вальсе, напевая немецкую песенку, мне показалось, что это  Мари из Щелкунчика.
- Марта!? - в дверях стоял дед.
- Прости, Герман, молодость вспомнила.
-Да ты у меня самая молодая, Мартушка! Дед обнял ее, и они закружились в вальсе. Я сидела как мышонок, забившись в угол дивана. С восторгом и удивлением смотрела на высокого деда, и на хрупкую бабушку, которые по-юношески кружились в вальсе. Уставшие, но весёлые они сели ко мне на диван.
- Знаешь, Доню, а Лунная соната не только меня познакомила с Мартой, но и в госпитали спасла. Я был подбит мессером.  Думал всё, отлетался. Не хотелось жить, без неба,  не было во мне жизни, хандрить стал. Но хирург сказал: «Ничего кости целы, а мясо нарастет. Летать будешь - это точно!». Госпиталь наш находился в старом клубе, где чудом сохранился рояль.
-Как наш? - тихо спросила я.
-Да.
-В этот день помню, стояла такая тишина. Не было канонады. И даже никто не стонал. И вдруг за рояль присел наш хирург. Он пальцами пропитанными  йодом, на пробу взял возвышенный аккорд.
И стал играть нам, раненным солдатам.
Не что–нибудь, а «Лунную сонату»
Одну из потрясающих сонат.
Еще вчера, моей военной лирой
Владел лишь Марс, ведя в огонь
И вот над страшным руинами, над миром
Соната величавая поет.

-И знаешь, Доню, эту сонату солдаты слушали и представляли Родину. Солдаты с окровавленных носилок, смотрели на хирурга как на Бога.

Звучит финал – последние аккорды
И тут седой солдат, держась за подоконник.
Сказал при всех, не пряча влажных глаз:               
«Спасибо Вам, товарищ подполковник,
Затихли раны, полегчало враз».

-И ты знаешь, Доню, какая сила влилась в меня! Захотелось жить, вспомнил про дочек.
- По маму мою, перебила я деда.
- Да, про них! Они же были маленькие. Затянулись мои раны и бил я фашистов за «Лунную сонату» за Родину мою!  А в Германии, после войны, когда Мартушка заиграла ее, я понял – это судьба! Так что моя лунная соната до конца дней будет звучать в моем сердце. Дед поцеловал бабушку Марту и меня.
-Ну, а теперь спать.
Я долго не могла уснуть. Рассказ дедушки проник во все уголки моей маленькой души. А потом мне приснилась музыка. Хирург играл «Лунную сонату». Я танцевала с Фрицом и Мари вокруг ёлки, а в  вальсе кружились  самые дорогие и самые любимые мои дедушка Герман и бабушка Марта. Их уж нет, но лунное звучание по-прежнему в ушах.