Песня старой форточки или монолог о жизни и смерти

Ночью не спалось. Ворочалась с боку - на - бок. Но сон не шел. Да еще противно скрипела форточка. То ли мои нервы испытывала, зная, что мое «положение», не дает встать, чтобы захлопнуть ее,  то ли наоборот, чтобы сон был мой сладок, «колыбельную» напевала.
 Я прислушалась … «Старая я стала, петли ржавые не держат, древесина потрескалась, краска вся сморщилась, стекло треснуло. Что поделаешь – года.  Хотя, я держусь. Вот и ветерок еще заигрывает. Нет – нет, да толкнет. То кленовый листочек подарит, прикрепив его к стеклу. Да и солнышко улыбается, посылает своих гонцов-лучиков. А я в ответ посылаю зайчиков. Так потихоньку и живем. А с морозом всегда спорим о живописи. Иногда такие «татушки» нарисуем, что любой салон красоты позавидует. Единственный, с кем у меня разногласия, это сильный дождь. Он со злостью колотит, барабанит в стекло. Разбежится и с силой бросает тяжелые капли. Ну, за что, что я тебе сделала. У тебя своя жизнь, у меня своя. Что нам делить. А он еще пущу, да еще и с сарказмом колотит. Больно было, когда древесина потрескалась и ждала новой краски. А дождь хохочет и швыряет как за воротник капли. Прав  Мольер: «Несчастье ближнего, радость для соседа». Да я не обижаюсь на него, обижаться так глупо, только себе плохо сделаешь. Еще стекло треснет.
Вот говорят, я форточка, а разве это плохо? Хорошо, что не дверь. Хотя, когда видишь дверь, хочешь, заходи, хочешь, нет. Но могут открывать руками, а  могут и ногой пнуть. А иногда стучишь, стучишь, дверей много, но никто не открывает. А вот в моем случае, если в комнате – душно откроют, я впускаю воздух, люди дышат, холодно станет – закроют.  А самое главное – никто не пинает, не унижает.
 Когда я была еще деревом, мечтала быть или большой дверью или рамой для большего стекла. Но однажды увидела, как в комнате разбилось большое стекло… Стекло верило, что это к счастью. А разве на обломках счастливой жизни можно во что-то поверить? Не знаю. Я – фаталист.  Я верю в судьбу, если быть разбитой камнем, пущенным мальчишкой, то ветер тебя не разобьет. Хотя какая разница, все уйдем в  небытие. Но ведь со смертью ничего не заканчивается. Но кто проверял, что в конце пути. Я слышала как хозяйка Евтушенко:
И если умирает человек,
С ним умирает его первый снег,
И первый поцелуй, и первый бой,
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
Машины и художников холсты.
Да, много остаться суждено,
Но что-то ведь уходит все равно…
Мне в детстве всегда казалось, что всегда будет так мама, папа, я и мой друг мальчишка-забияка ветер. Он будил меня по утрам, прятался в моей кроне, щекотал меня, прыгая с ветки на ветку. Мы купались в лучах солнца, хлопали в ладоши под душем дождя, а вечерами смотрели на небо, мечтая дотянуться до звезд. Хотели потрогать их, какие они, холодные или горячие на ощупь.
Нам было хорошо, мы были счастливы! Одно утешает, что из моего корня пророс он - росток – отросток. И пусть его не ломают ураганы, пусть его молодой бутон не засохнет от надвигающейся засухи, пусть он станет крепкой опорой для большего стекла. И пусть, если конечно захочет, в не большом, а в малом повторит меня.
Так скрипела старая форточка. И вдруг я ощутила боль в ее скрипе. Боль-это голос, ее внутренний голос, чем-то напоминающий голос моей души. Мне показалось, что мы слились в одно целое я и форточка.  Она рама, а я светлое хрупкое стекло. Вот и думаю, разобьет ли тебя мальчишка, или ветер покрепче ударит, и ты распадешься на мелкие кусочки или сорвешься с ржавых петель… Судьба. Прав Евтушенко: «Таков закон безжалостной игры, не люди умирают, а миры!